Понедельник, 6го января, полдень

Маргарет Бауман стояла под Карфакс-Тауэр, большой и солидной башней из светло-желтого камня, которая находилась на углу Куин-Стрит и Корнмаркет, а с ее восточной стороны проходила Главная улица. На двери была синяя табличка, которая сообщала, что с верха открывается роскошный вид на город и окрестности: такса 50 пенсов, 10:00 – 18:00, с понедельника по субботу. Ее сердце сильно забилась, когда она встала там и подняла взгляд к зубчатой четырехугольной балюстраде, ограждающей верх. Эта балюстрада была невысока; много раз в прошлом она видела людей, стоящих там (видно было лишь половину их тел), которые осматривали Оксфорд и махали приятелям, стоящим тридцатью метрами ниже.

Она не была из тех акрофобов, (каким был Морс, например) которые обливаются липким потом и впадают в панику от головокружения, когда вынуждены подняться на третью или четвертую ступеньку домашней лестницы. Но она всегда испытывала ужас при мысли, что кто-нибудь может ее толкнуть – с тех пор, как на школьной вечеринке в Сноудауне один парень притворился, что толкает ее, и тогда, на долю секунды она испытала ощущение непосредственного ужаса как при падении с обрыва, открывшегося почти у ее ног.

Говорят, что человек всегда вспоминает свое детство перед смертью, и она поняла, что уже дважды – нет, три раза – ее мысли возвращались к ранним воспоминаниям. А сейчас это произошло в четвертый раз – она вспомнила слова, которые говорил ей отец, когда она откладывала домашнее задание или написание какого-либо письма: «Чем дольше откладываешь что-то, тем труднее это сделать, дочка!» Откладывает ли она сейчас? Отсрочивает ли принятие судьбоносного решения? Нет! Она толкнула дверь, ведущую к башне. Однако обнаружила, что она закрыта; и с чувством отчаяния и разочарования она заметила пояснение в нижнем краю таблички: 20 марта – 31 октября.

Шпиль церкви «Сент-Мэри» многообещающе указывал наверх в небо перед ней, когда она направилась вниз по Главной улице и пришла в Митру.

– Большой бокал виски «Бэллс», пожалуйста, если есть. (Сколько раз она слышала, как ее супруг говорил те же самые слова!)

Молодая барменша наклонила горлышко бутылки к бокалу.

– Лед?

– Простите?

– Не хотите ли со льдом?

– Ээ – нет. Ээ – да – да, пожалуйста! Извините. Я не расслышала…

Когда она выпила, в ее левом виске настойчиво забился всегда спокойный нерв, а мир стал выглядеть более сносным, чем когда она вышла из Палаты. Подобно какому-то полузабытому лекарству – отвратительному на вкус, но, несмотря на это, эффективному – виски хорошо подействовало на нее; и она заказала еще порцию.

Спустя несколько минут она стояла на Редклиф-Сквер; и когда она посмотрела с северной стороны на вершину церкви «Сент-Мэри», душу ее охватило какое-то странное и роковое очарование. В середине высокой постройки, среди зубчатых орнаментов, Маргарет увидела плечи и голову молодого мужчины в теплом пальто, который в бинокль обозревал северную часть Оксфорда. Значит, башня была открыта! Она прошла к лестнице через главный вход церкви и на минуту обернулась, всматриваясь в куб Редклиф-Камеры позади себя. Она заметила надпись на верхней ступеньке: Dominus custodial introitum tuum et exitum tuum, но так как не знала латыни до нее не дошла скрытая ирония этих слов. «БАШНЯ ОТКРЫТА» было написано заглавными буквами на табло для информации у входа; а внутри за столом, устланным путеводителями, почтовыми открытками и брошюрами с христианской литературой, сидела женщина, которая уже поняла, что Маргарет Бауман хочет подняться наверх, так как протянула ей коричневый билет и попросила 60 пенсов.

Несколько деревянных ступеней вели на первую площадку, где на одной из запертых дверей висела табличка, информирующая посетителей, что здесь была Старая библиотека – самая первая в университете – где некоторые книги, собранные первыми учеными, имели такую ценность, что были прикованы цепями к стенам. Маргарет редко проявляла интерес к церквам или другой старине; но сейчас поняла, что разглядывает листок, который ей дала женщина на входе:

Когда Мария стала королевой и Англия вернулась к римскому католичеству, архиепископ Кранмер и двое из его сподвижников, Латимер и Ридли, были осуждены в «Сент-Мэри» за ересь. Латимер и Ридли были сожжены на костре. Сам Кранмер, после того как официально покаялся, был возвращен в «Сент-Мэри» и осужден на смерть. Он сгорел на костре во рву у Баллиол-колледжа, держа высоко над пламенем в правой руке написанное им отречение…

Маргарет посмотрела на свою правую руку с пятном от чернил у основания пальца и подумала о мучительном искуплении, которое Кранмер искал и с радостью принял за свои прошлые слабости. Одна слезинка быстро скатилась по ее щеке, она вынула белую бумажную салфетку из сумки и промокнула глаза.

Лестницы – уже железные и без перил на двух последних площадках – вели на крышу к боковому пределу. Она почувствовала себя освеженной чистым воздухом, когда поднялась еще выше, к колокольне; мужчина с биноклем и развевающимися на ветру волосами как раз спускался по витой каменной лестнице, ведущей с верха.

– Не поднимайтесь слишком высоко! – любезно проинформировал ее он. – Сильно дует. И скользко. Будьте внимательны!

Поднявшись на вершину башни, на несколько секунд Маргарет испытала сильное головокружение от вида, открывшегося точно под ее ногами – черное железное кольцо, огораживающее выписанные золотом римские цифры на больших часах, украшающих северную сторону церкви. Но вскоре паника прошла, и она посмотрела прямо на Редклиф-Камера, потом левее на колледжи на Броуд-Стрит; потом на постройки на Бальол, там, где Кранмер сумел спасти свою душу в языках пламени; потом на голые деревья вдоль Сент-Джил, ведущей к северной части Оксфорда; и, наконец, на гигантский желтый кран, который стоял над крышей отеля «Хауорд» на Бэнбери-Роуд. Она сделала еще несколько шагов по крутой дорожке, ведущей к северо-западному углу башни, и тогда внезапно испытала какой-то порыв воодушевления и слезы снова блеснули в ее глазах, а ветер отбросил ее волосы назад. Она держала голову прямо с той радостной беззаботностью, как когда-то, когда была маленькой девочкой, и дождь лился на ее поднятое к небу лицо…

В одном месте ее совсем неподходящие и неудобные туфли соскользнули с дорожки и один человек, который стоял внизу, увидел, как черная сумка полетела на землю и упала почти вертикально в снежный сугроб под северо-западным углом башни.