Вторник, 7го января, вечер

Прошел час после допроса Уилкинса, и его вызвали снова. Морс позвонил Максу, но услышал в ответ, что если он, Морс, будет продолжать доставлять в лабораторию трупы, пролежавшие почти сутки, сам Макс не будет продолжать делать предположительные умозаключения: он судебный медик, а не гадалка. Льюис связался с отелем «Хауорд» и установил, что действительно имел место один телефонный звонок – на неизвестный номер – из Пристройки 3 в Новогодний вечер.

Филлипс вернулся из Даймонд-Клоуз с вполне ожидаемой новостью, что Маргарет Бауман (если она вообще там была) исчезла, и ему пришлось снова принять на себя обязанность часового в комнате для допросов, встав у двери. Его ноги разболелись, глаза блуждали по предметам в полупустой комнате: деревянный стол, на котором стояли две пластиковые чашки (сейчас пустые) и одна пепельница (быстро наполнявшаяся); за столом сидел белокурый, со свежим цветом лица молодой человек, обвиняемый в ужасном убийстве, который, на взгляд Филлипса, выглядел намного спокойнее, чем можно было ожидать.

– Когда вы прибыли в отель «Хауорд» вечером перед Новым годом?

– Вы не могли бы повторить?

– Когда вы прибыли в отель?

– Я не ездил ни в какие отели в ту ночь.

– Вы были в отеле «Хауорд» и вы прибыли туда в…

– Я никогда там не играл.

– Никогда не делали что?

– Я никогда там не играл!

– Я не совсем понимаю вас, мистер Улкинс.

– Мы с группой выступаем в разных заведениях; но это редко бывает в отелях.

– Вы играете в попгруппе?

– В джаз-группе – я играю на теноровом саксофоне.

– Ну, и?

– Видите ли, сержант. Вы говорите, что не понимаете меня; но я тоже не понимаю Вас.

– В Новогоднюю ночь вы были в отеле «Хауорд». Во сколько вы прибыли туда?

– В Новогоднюю ночь я был во «Фрайяре» в северной части Оксфорда!

– Это правда?

– Да, правда!

– И можете это доказать?

– Не сразу, предполагаю, но…

– Вы думаете, что владелец вспомнит о вас?

– Разумеется! Ведь он же расплачивался с нами.

– Вы выступали там всей группой?

– Да.

– И вы были там целый вечер?

– До двух часов ночи.

– Сколько человек в вашей группе?

– Четверо.

– А сколько человек было во «Фрайяре» в тот вечер?

– Шестьдесят-семьдесят. Где-то около того.

– В каком зале вы играли?

– У бара в фойе.

– И не выходили из фойе целую ночь?

– Нет, конечно, но мы ужинали отбивными с картофелем в задней комнате; думаю, это было в половине десятого.

– С остальными членами группы?

– И с владельцем, и с его женой.

– Вы ведь говорите про Новогодний вечер?

– Видите ли, сержант, я уже достаточно времени сижу здесь, не так ли? Вы не могли бы позвонить во «Фрайяр» и позвать кого-нибудь? Или позвонить кому-нибудь из нашей группы? Я ужасно устал, вечер был кошмарным, понимаете?

В комнате повисло молчание; для Филлипса оно было почти осязаемо, а важность сказанного Уилкинсом медленно доходила до сознания детективов.

– Как называется ваша группа, мистер Уилкинс? – тихо спросил Морс.

– «Оксфорд-блюз», – ответил Уилкинс, строго нахмурившись.

Чарли Фримен («Виртуоз» Фримен для своих музыкальных коллег) в этот вечер был удивлен, увидев перед своей входной дверью полицейского в форме. Да, «Оксфорд-блюз» выступали во «Фрайяре» в Новогоднюю ночь; да, и он играл там в ту ночь вместе с Тэдом Уилкинсом в течение пяти или шести часов; да, он с готовностью подойдет в полицейское управление и подтвердит свои показания. Это ведь его не затруднит? В конце концов, это всего несколько минут пешком.

В 21:30 мистер Эдвард Уилкинс уже был отправлен обратно домой на Даймонд-Клоуз; Филлипс, наконец, был освобожден от дежурства; Льюис, усталый и обескураженный, сидел в кабинете Морса, удивляясь, где они так непоправимо ошиблись. Вероятно, он мог бы предположить – и он действительно это сделал – что идеи Морса достаточно чудны: мужчина, который был убит в маскарадном костюме; после другой мужчина, который провел целую ночь на празднике, одетый в абсолютно ту же одежду и притворяющийся, что он – это уже убитый мужчина. Наверняка, Том Бауман был и человеком на празднике, и убитым! Будет трудно (Льюис знал это) доказать подобный тезис; но едва ли труднее, чем разбить алиби Уилкинса – алиби, которое могли бы подтвердить шестьдесят-семьдесят полностью беспристрастных свидетелей. Тихо и кротко Льюис припомнил эти мысли Морсу – последний сидел притихший и унылый в старом кресле их черной кожи.

– Может вы и правы, Льюис, – Морс протер глаза левой рукой. – Как бы там ни было, нам нет смысла больше тревожиться этим вечером. Мои аналитические способности себя исчерпали! Мне необходимо выпить. Вы идете?

– Нет. Я отправляюсь прямо домой, если не возражаете, сэр. День был таким длинным; меня согревает мысль, что моя жена, может быть, мне приготовит что-нибудь.

– Я удивлюсь, если не приготовит.

– Вы выглядите усталым, сэр. Хотите, я отвезу вас?

Морс вяло кивнул.

– Только высадите меня у «Фрайяра», если можно.

Поднявшись по лестнице ко входу, Морс остановился. Красные, синие, зеленые и оранжевые пятна света поблескивали сквозь окна фойе, а вокруг громыхала живая музыка. Морс медленно прошагал и свернул к бару, где устроился в относительном спокойствии. Он выпил две порции темного пива, наблюдая за несколькими некомпетентными игроками в бильярд, вообразивших, что они Стив Девис. На стене возле доски для метания дротиков, он заметил объявление:

7-го января

ЖИВАЯ МУЗЫКА, 19:00-23:00

Вход свободный!!

Знаменитый КВАРТЕТ «КАЛИПСО»

Морс подумал о третьей порции пива; но до одиннадцати оставалось всего несколько минут, и он решил собираться – несколько минут пешком по Карлтон-Роуд, а после еще немного по Бенбэри-Роуд до его холостяцких апартаментов. Но потом что-то поколебало его решимость, и вместо этого он заказал еще одну порцию пива, большой бокал виски «Бэллс» и пакет обыкновенного печенья.

Спустя двадцать минут он уже был единственным, кто оставался в баре; и молодой бармен, вытиравший столы, напомнил ему, что пора завязывать с выпивкой и уходить: бывали случаи (сообщил он Морсу), когда полиция задерживала для проверки подвыпивших посетителей после музыкальных развлечений.

Выходя из фойе, Морс увидел музыкантов квартета «Калипсо», которые упаковывали свои блестящие барабаны и разные другие карибские инструменты и складывали их в старый и многократно битый «Дормобиль». И внезапно Морс остановился. Он застыл на месте. Он стоял, оцепенев, взирая на человека, который только что закрыл заднюю дверь машины и медленно двинулся к водительскому месту. Даже в такую морозную ночь этот человек был одет только в кроваво-красную блузу с открытым воротом, которая облегала его худощавое тело. На его голове была мешковатая шапка в черно-белую клетку, которая позволяла увидеть заплетенные косички, украшенные монистами; они свисали с двух сторон его лица, подобно змеям, которые в свое время венчали голову Медузы Горгоны с каменными очами.

– Вы в порядке, мистер? – спросил темнокожий музыкант, поднимая обе руки в знак притворной заботы о том, кто здорово перепил. И Морс отметил его руки – они были почти как руки белого человека, но будто, когда Всевышний дошел до ладоней, у него закончилась краска.

Морс кивнул, а на его лице нарисовалась глуповатая и блаженная улыбка, которую редко можно было увидеть на этом месте; она появлялась только тогда, когда он слушал любовный дуэт из первого действия Die Walkuere.

Морс не мог (и он это знал!) все так оставить. Но у него слипались и болели глаза, когда он возвращался в свою квартиру, и, несмотря на воодушевление, у него осталось мало сил на что-либо другое в этот день. Но прежде, чем броситься в манящую постель, он позвонил домой Льюису и заставил миссис Льюис (еще не спавшую) разбудить супруга (который спал уже целый час), чтобы переброситься с ним несколькими словами, прежде чем 7-е января придет, наконец, к завершению. И, когда, после краткого монолога со стороны Морса, истощенные мозги Льюиса заставили его положить трубку, он тоже знал личность человека, который в Новогоднюю ночь возвращался в пристройку отеля «Хауорд» с Элен Смит с одной стороны и Филлипой Палмер с другой.