Отчет был рядовым событием в каждом отделении больницы «Джон Редклиф». Он проводился, когда заступала на дежурство каждая последующая смена, и представлял собой совещание больничного и медицинского персонала. В некоторых отделениях конец недели был возможностью для известных консультантов и другого высшего медперсонала сосредоточить свое внимание на таких посторонних вещах, как прогулка на яхте или поездка на БМВ. Но во многих хирургических отделениях, таких как Отделение 7С, отчеты проходили точно также, как и в остальные дни, как и во второе воскресенье пребывания Морса в больнице.

В сущности, совещание в 13:00 после обеда отличалось большой посещаемостью: старший консультант, младший врач-ординатор, старшая сестра Маклейн, дежурная сестра по отделению Стантен и две стажерки. Набившись в маленькую комнату старшей сестры, группа методично оценивала пациентов отделения, кратко обсуждая все случаи улучшения и ухудшения, прогнозы и лечение, и связанные с этим проблемы.

Очевидно, Морс уже не представлял большой проблемы.

– Морс!

Легкая улыбка появилась на лице консультанта, когда ему подали соответствующие пометки по эпикризу.

– Он поправляется очень хорошо, – подтвердила старшая сестра заступническим тоном мамаши на родительском собрании, которой сообщили, что ее ребенок учится не достаточно старательно.

– Некоторые из нас, – поделился консультант (вернув эпикриз), – хотели бы убедить этих закоренелых пьяниц, что вода это нечто чудесное. Я, конечно, не пытался бы убедить вас сестра, но…

На несколько мгновений бледные щеки старшей сестры Маклейн покрыл яркорозовый румянец, а одна из стажерок едва успела скрыть довольную улыбку, вызванную смущением драконши. Но как бы это не было странно, другая стажерка, Прекрасная Фиона, вдруг заметила, как этот румянец изменил лицо старшей сестры, сделав его почти красивым.

– Он, как мне кажется, пьет не так уж много, не так ли? – предположил молодой ординатор, скользнув взглядом по изобилию пометок, некоторые из которых были написаны им самим.

Консультант презрительно поморщился.

– Глупости!

Он слегка поддел пальцем вводящие в заблуждение листки бумаги.

– Грязный лжец, понимаете? Пьяница и диабетик! – он повернулся к молодому доктору. – Мне кажется, что я и раньше говорил вам об этом.

Вполне простительно, что на мгновение едва уловимая усмешка появилась на губах старшей сестры Маклейн, а на ее щеки вернулась обычная бледность.

– Он не диабетик, – начал молодой доктор.

– Даю ему еще два года!

– Однако он действительно поправился.

Молодой доктор (и с полным правом) твердо решил добиться, чтобы и за ним признали какую-нибудь маленькую заслугу в достаточно удовлетворительном пребывании главного инспектора Морса в системе национального здравоохранения.

– Большой везунчик! Даже я считал, что ему нужно вырезать половину внутренностей!

– Он изначально достаточно здоровый человек, – сделала допущение старшая сестра, которая уже полностью восстановила самообладание.

– Предположим, что так, – уступил консультант. – Если исключить желудок, легкие, почки, печень – особенно его печень. Может протянет до шестидесяти, если будет делать что ему говорят – в чем сильно сомневаюсь.

– Подержим его еще несколько дней?

– Нет! – решил консультант, после краткого молчания. – Нет! Отправляйте его домой. Его жена обеспечит ему заботу и уход не хуже, чем мы! Амбулаторное лечение и через две недели ко мне на осмотр. О’кей?

Эйлин Стантен собиралась поправить фактическую ошибку консультанта (про жену), когда медсестра вбежала в комнату.

– Извините, сестра Маклейн – но мне кажется, что сердце одного из пациентов остановилось.

– Он умер? – спросил Морс.

Эйлин, которая присела на стул у его кровати, грустно кивнула. Было время послеобеденного отдыха.

– Сколько лет ему было?

– Не знаю точно. На несколько лет моложе вас, мне кажется.

Лицо ее было мрачно.

– Может быть, если бы…

– Мне кажется, вы сами нуждаетесь в небольшой нежной заботе, – сказал Морс, угадывая ее мысли.

– Да!

Она посмотрела на него и улыбнулась, твердо решив, что пора кончать с унынием.

– А вы, мой добрый сэр, тоже еще долго не сможете получить нашу чудесную нежную заботу. Завтра мы вас вышвырнем – вы нас достали!

– Хотите сказать, что меня выписывают?

Морс не был уверен, хороша эта новость или плоха, но она сама помогла ему:

– Хорошая новость, не так ли?

– Мне будет вас не хватать.

– Да, будет…

Но Морс заметил, что в ее глазах заблестели слезы.

– Почему бы вам не рассказать мне, что случилось?

Он произнес эти слова тихо, и она ему рассказала. Рассказала про эту отвратительную неделю, и про то, как мило было со стороны руководства больницы позволить ей поменять ее ночные смены; и особенно про то, как хорошо к ней отнеслась старшая сестра. Но по щекам ее текли и текли крупные слезы, и она отвернулась, прижав одну руку к лицу, пока другой рукой пыталась достать платочек. Морс вложил свой собственный, не особенно чистый носовой платок в ее руку, и некоторое время оба сидели молча.

– Я скажу вам кое-что, – изрек Морс, наконец. – Вы должны чувствовать себя польщенной тем, что двое мужчин дрались из-за вас.

– Нет! Нет, не могу.

Слезы снова наполнили ее большие грустные глаза.

– Вы правы. Но послушайте! Это не сильно вам поможет, в сущности, – прошептал Морс – может, даже почувствуете себя еще хуже. Но если бы я был на вашем празднике, когда они подрались из-за вас, я бы дрался с обоими! Трое мужчин бились бы за вас – не двое.

Она улыбнулась сквозь слезы, вытерла мокрые щеки и вдруг почувствовала себя гораздо лучше.

– Они оба здоровые мужики. Один даже берет уроки по какому-то виду боевых искусств.

– Ладно – я бы проиграл! Но все равно я бы дрался за вас, понимаете? Вы помните слова поэта? «Лучше бы я бился за вас и проиграл, чем…» (Сам Морс, очевидно, подзабыл слова поэта).

Она склонилась к его лицу и посмотрела прямо в его глаза.

– Имейте для вида, что по мне вообще не имеет значения, проиграли бы вы или нет, если бы вы разрешили мне в этом случае заботиться о вас.

– Вы и так заботитесь обо мне, – сказал Морс, – и за это я вам благодарен!

Она поднялась, ничего больше не сказав. Морс проводил ее взглядом, полным известной мечтательности. Может быть, надо было сказать ей, что правильно говорить «в виду», а не «для вида»? Нет! Морс знал, что такие вещи не особенно важны для большинства мужчин и женщин. Но не для него.