Спустя полчаса после ухода Льюиса, Фиона снова подошла к кровати Морса и попросила его опустить нижнюю часть пижамы, лечь на левую сторону и оголить правый бок. По факту исполнения этого приказа (как имел обыкновение выражаться Морс, поскольку он изучал классическую литературу и историю), она позвала мрачную Несси, которая должна была сделать ему укол бесцветной жидкости. Эта процедура (Морс ничего не видел через правое плечо) была выполнена, как ему показалось, без должной профессиональной тонкости и он прорычал «О, Господи», а тело его невольно дернулось, когда нечто наподобие железного вертела, воткнулось ему в заднюю часть, после чего он ощутил нажатие на поршень.

– Сейчас вы немного поспите, – было лаконичным комментарием страшилища из Лох-Несс и Фиона, оставшись одна, налила какую-то дезинфицирующую жидкость на кусочек марли, которым начала энергично растирать пораненное место.

– Эта женщина в Бухенвальде получила бы самый высокий пост! – отозвался Морс. Но по непонимающему выражению лица Фионы, он вдруг осознал, что нацистские концентрационные лагеря были настолько же далеко в прошлом для молодой медсестры, насколько снятие осады Мафекинга для него самого. Это заставило его ощутить свои годы. Уже сорок пять лет прошло после окончания Второй мировой войны… а эта молоденькая… сестра… не может быть старше… Морс почувствовал себя крайне усталым и истощенным.

– Я хочу сказать… (он с известным трудом поддернул вверх нижнюю часть пижамы) – …она такая… резкая!

Да, как раз это слово употребил Льюис.

– Вы наверняка поняли, что это мой первый укол? Извините, если было больно – я научусь.

– Я было подумал, что…

– Да, знаю. – Она ему улыбнулась, и отяжелевшие веки Морса опустились на усталые глаза. Несси бы сказала, что он чувствовал себя немного…

Его голова упала на грудь и Фиона устроила ее снова на подушке, бросив на него милый взгляд. Она подумала, уже который раз за свою жизнь, почему все мужчины, которые ее привлекали, были или давно, давно счастливо женаты, или же бесконечно, бесконечно стары для нее.

Морс почувствовал на правой кисти чью-то руку с мягкими пальцами и открыл глаза, чтобы оказаться лицом к лицу с исключительной на вид личностью. Это была очень худенькая старушка, вероятно около восьмидесяти лет, с поседевшими прядями волос, с сильно морщинистым некрасивым лицом, со старомодным слуховым аппаратиком, пристроенным на ее левом ухе, шнур от которого тянулся к батарейке в кармане грязной, растянутой серой шерстяной жилетки. Она, похоже, блаженно не осознавала, что полагается извиниться, если уж разбудила истощенного пациента. Кто была эта женщина? Кто позволил ей войти? На часах в палате было 9:45 вечера и дежурными ночью были две медсестры. Убирайся! Убирайся отсюда, глупая старая ворона!

– Мистер Хорс? Мистер Хорс, не так ли? – слезящиеся глаза близоруко сощурились в направлении пластмассовой таблички, а рот с искусственной челюстью растянулся в улыбке.

– Морс! – отозвался Морс. – «МО…»

– Знаете ли, мне кажется, что ваше имя написали с ошибкой, мистер Хорс. Мне придется постараться, чтобы не забыть сообщить…

– Морс! МОРС!

– Да, но, понимаете ли, этого надо было ожидать. Они мне уже сообщили, что Уилфриду, ему оставалось всего несколько дней. А ведь мы все путники, не так ли? Приближаемся туда с каждым днем.

Да, да, исчезай! Я умираю от усталости, не видишь что ли?

– Пятьдесят два года, и все время вместе.

Морс с опозданием осознал, кем она была, и теперь уже кивнул с большим сочувствием:

– Достаточно времени!

– Знаете ли, ему здесь нравилось… Он был так вам всем благодарен…

– Боюсь, что я… я поступил сюда только пару дней назад.

– Именно поэтому он хотел поблагодарить вас всех – всех его здешних старых друзей. – У нее был точеный, аккуратный выговор и дикция учительницы по латыни на пенсии.

– Он был утонченным человеком… – начал Морс с известным отчаянием. – Мне бы очень хотелось получше с ним познакомиться. Но, как я сказал вам, я тут всего несколько дней… проблемы с желудком – ничего серьезного…

Слуховой приборчик пронзительно запищал в ответ на какой-то невидимый внутренний контакт, и пожилая дама начала безрезультатно вертеть колесики аппарата.

– Именно поэтому – (теперь она начала чеканить слова) – я вам принесла эту небольшую книгу. Он так ею гордился. Он не говорил этого естественно – но гордился. Она отняла у него много времени и день, когда я ее отпечатала, был для него одним из очень счастливых дней.

Морс кивнул с благодарностью, когда она подала ему тонкую брошюру в обложке бутылочно зеленого цвета.

– Очень мило с вашей стороны, потому что, как я уже сказал, я здесь едва…

– Уилфрид был бы так доволен.

О, Боже мой!

– И вы пообещаете, что прочтете ее, ведь так?

– О, да, разумеется!

Старая леди еще раз повертела трещавший слуховой аппарат, улыбнулась беспомощно с видом закованного в цепи ангела, изрекла «До свидания, мистер Хорс!» и отправилась выражать неувядающую благодарность к пациенту на соседней кровати.

Морс бросил незаинтересованный взгляд на только что подаренную тонкую книжицу – она содержала не более… сколько? – может быть, двадцати страниц. Позднее непременно, как и обещал, он ее просмотрит. Завтра, может быть. В данный момент он и помыслить не мог ни о чем другом кроме, как закрыть усталые глаза. Он положил «Убийство на Оксфордском канале» Уилфрида М. Денистона в тумбочку поверх «Весов несправедливости» и «Синего билета» – три новые книги, которыми его снабдили к сегодняшнему дню. Да, завтра…

Почти немедленно он погрузился в глубокий сон. Ему снилась долгая скачка на лошади по полям его детства, куда-то туда, где у далекой линии финиша сидела блондинка топлесс с ремнем и серебряной пряжкой на талии, подмигивавшая ему и поднимавшая левой рукой кружку пива с шапкой белой пены.