Глава 7
ПОХИЩЕНИЕ
Когда Анна-Франсуаза услышала резкий стук, она обернулась. Дверь уже захлопнулась, и в тот же самый момент стальной пест обрушился на затылок замыкающего пажа. Анна открыла рот, чтобы закричать, но чья-то огромная волосатая рука сдавила ей горло. Впереди уже обездвижили Джованну и оглушили первого пажа. Снаружи некто ловкий и тонкий забрался на козлы к кучеру и едва заметным движением пырнул того в бок узким стилетом, а затем аккуратно накрыл лицо мертвеца шляпой, чтобы окружающим казалось, что тот просто спит.
Анну же и её служанку волокли по коридорам из одного дома в другой, через внутренние дворики, через какие-то грязные подворотни и узенькие улочки. Она была в сознании, и, как ни странно, никакого страха не чувствовала, лишь обиду на саму себя. Получается, она опять, только-только вывернувшись, причём не без потерь, из предыдущей передряги, в которую сама себя втянула, попадает из огня да в полымя, и здесь всё будет гораздо серьёзнее, так как никто не знает, где она, куда поехала и с какой целью. Она могла только гадать, зачем её похитили, и надеяться на то, что бандиты хотят получить за неё выкуп. Альтернативные версии Анну устраивали гораздо меньше, поскольку мало ли для чего могут пригодиться молодые и хорошенькие девушки. Возможно, есть люди, наклонности которых не уступают наклонностям самой Анны, и её юное тело будет использовано каким-либо чудовищным, извращённым образом.
Анна не знала, что один из пажей, оглушённых похитителями, выжил: черепушка оказалась достаточно крепкой. Уже через десять минут, когда Анну запихивали в тёмный экипаж, паж по имени Николя Дарэ очнулся, потряс головой и попытался понять, где он находится. Вокруг стояла тьма, голова болела невероятно, жалкий свет, проходивший сквозь щели в плохо законопаченных окнах с закрытыми ставнями, выхватывал из темноты лишь чей-то открытый глаз. Николя отшатнулся, затем сознание окончательно вернулось к нему, заодно прихватив с собой память. Паж понял, что глаз принадлежит его напарнику. Николя подполз к товарищу, потряс его, прислушался к дыханию и обнаружил, что тот мёртв. Ни хозяйки, ни её служанки в поле зрения не обнаружилось. В этот самый момент дверь открылась, впуская в помещение солнечный свет. На пороге стоял тот самый человек, который заколол кучера, — но Николя об этом не знал, и попытался что-то сказать, позвать на помощь. Убийца понял, что как минимум один из оглушённых жив (собственно, он и зашёл, чтобы проверить, мертвы ли оба, добить при необходимости и убрать тела), достал стилет и сделал шаг к лежащему, одновременно захлопывая дверь движением ноги. Убийца не был готов к сопротивлению. Николя, заметив блеск стилета, понял, что перед ним враг, и, в свою очередь, достал нож. Ноги ещё не держали пажа, с координацией было плохо, и трудно сказать, на что он надеялся, когда вооружённый убийца танцующей походкой приближался к своей жертве.
Тем не менее у Николя имелось два преимущества. Во-первых, убийца не ждал отпора. Во-вторых, паж очень хорошо дрался на ножах да и вообще на любом холодном оружии, поскольку основным его времяпрепровождением в свободные часы являлось изучение фехтования. Николя пожалел, что у него нет даже баклера, чтобы отразить при необходимости удар, а лишь короткий кинжал. Шпагу он достать просто не мог, да и орудовать ей лёжа было бы крайне затруднительно.
Всё вышеописанное промелькнуло в голове пажа на подсознательном уровне, поскольку размышлять логически он толком в тот момент просто не мог. Но рефлексы умелого фехтовальщика дали о себе знать, и когда убийца склонился над лежащим и попытался коротким движением вогнать стилет тому в горло, он встретил не мягкую плоть, а твёрдую сталь, после чего кинжал Николя съехал по острию лишённого гарды стилета убийцы, миновал перекрестье и напрочь отсёк нападающему два пальца, заодно соскоблив неслабый шмат кожи с предплечья. Убийца взвыл и отскочил. Из обрубков хлестала кровь, стилет, звякнув, упал на землю. Окрылённый успехом, Николя попытался подняться, но его закружило и тут же бросило на землю. В принципе соперники на тот момент были примерно равны: Николя не позволяла сражаться в полную силу нарушенная координация и головная боль, а убийце — хлещущая из руки кровь и отсутствие двух фаланг на указательном и среднем пальцах.
Убийца тем временем рассвирепел. Он выхватил из-за пояса кинжал, не в пример больше и опаснее стилета, предназначенного в первую очередь для «тихих» убийств. То, как он держал оружие левой рукой, доказывало, что он — выраженный амбидекстр и сейчас пажу не поздоровится. Кроме того, он уже привык к темноте: неудача первой атаки была во многом обусловлена тем, что убийца вошёл в тёмное помещение с яркого солнца, а паж уже успел приспособиться к плохой видимости.
Как ни странно, сражаться на коротком оружии против лежащего человека значительно труднее, чем против стоящего. При наличии длинного оружия, например, шпаги или дубинки, лежащий — вообще не конкурент, победа достигается одним движением. Но теперь убийце требовалось наклониться, чтобы ударить. Для этого следовало ногой обездвижить руку пажа с кинжалом (либо вовсе выбить последний), а затем нанести удар.
Убийца подскочил к пажу и точным ударом попал по предплечью Николя, размахивающего кинжалом. Оружие отлетело в сторону, убийца нагнулся, чтобы добить свою жертву, и тут же почувствовал страшную боль в области паха. Ударить он уже не успел, поскольку сознание его помутилось, и он свалился рядом с пажом. Николя тяжело вздохнул и вытер стилет о тело убийцы-неудачника. Паж просто подобрал стилет, когда предыдущий владелец потерял пальцы и был ослеплён болью, и держал некоторое время в левой руке, в тени. Он позволил убийце лишить себя основного оружия, а затем воткнул вспомогательное негодяю в пах, когда тот оказался в зоне доступности.
Первой мыслью Николя было срочно мчаться во дворец (он надеялся, что лошадей ещё не увели местные бродяги) и докладывать Дорнье о произошедшем. Но вторая мысль оказала первой некоторое сопротивление. Ведь в таком случае придётся рассказать управляющему, а скорее всего и герцогу об авантюре, в которую ввязала его Джованна, и тогда не миновать ему наказания. Конечно, смягчающие обстоятельства имелись: да, он убил одного из негодяев, и, кроме того, принесёт во дворец хоть какие-то сведения. Но, строго говоря, о подобной авантюре он должен был донести кому-либо задолго до её начала. С одной стороны, Николя было страшно, с другой — совестно. И он решил поступить по чести.
Пока смелый паж Николя Дарэ добирался до фиакра, скидывал с козел мёртвого кучера и кое-как направлял лошадей к герцогскому дворцу, похитители везли девушек в закрытом экипаже по парижским улицам. Остановившись, они выволокли похищенных наружу, протащили по двору и, наконец, бросили в одной из комнат совершенно безликого дома, который девушки не смогли бы потом опознать, даже знай они, в каком районе происходит дело. Комната была пуста, разве что на деревянном полу валялась одинокая циновка. Впрочем, грязи видно не было, да и крысы, судя по всему, тут не водились (Джованна сразу почувствовала бы знакомый крысиный запах — в детстве ей приходилось жить в изобилующем крысами доме). Окно в комнате имелось, но находилось под самым потолком и было забрано решёткой. Девушек не связали, но Джованна по дороге потеряла сознание то ли от тряски, то ли от шока. Анна-Франсуаза поднялась с пола (бросили её довольно бесцеремонно) и попыталась добраться до окна. Стена под ним была ровной, покрытой слоем извёстки и покрашенной поверх, и потому зацепиться оказалось не за что. Без помощи Джованны даже выглянуть наружу не представлялось возможным.
Анна-Франсуаза прошлась по камере, изучила дверь. Тяжёлую, дубовую створку явно было не выломать, смотровое окошечко — закрыто. Оставалось единственное занятие — будить служанку. Растолкала Джованну она достаточно быстро. Та испуганно оглянулась и спросила: «Где мы?» — «Нас похитили, — ответила Анна, и ты мне сейчас же расскажешь, откуда ты знаешь тех людей, которых подрядила выполнять моё поручение». — «Я их практически не знаю, — ответила та, — это один из пажей посоветовал, тот, что первым шёл, Бартоломеу». — «То есть ты поверила какому-то пажу, ничего сама не проверив?» — «Я же девушка, меня бы эти не послушали, тут нужен был мужчина-наниматель». — «И что это за бандиты?» — «Я только с одноглазым разговаривала, его все так и зовут — Одноглазый, он регулярно всякими тёмными делами промышляет за деньги, я ему хорошо заплатила, причём это только задаток был». — «Видимо, они теперь побольше хотят выручить». — «За вас, моя госпожа?» — «За меня. А вот тебя, Джованна, видимо, ждёт менее завидная участь, и она послужит хорошим наказанием за твою невнимательность». Джованна задрожала всем телом и чуть отодвинулась от Анны-Франсуазы.
«Не бойся, — сказала та, — мы не сдались и попытаемся так или иначе отсюда выбраться или хотя бы подать весточку на свободу. Ты можешь стоять?» — «Да, могу». Джованна поднялась на ноги. «Тогда сцепляй руки, я должна выглянуть наружу». Служанка сделала «ступеньку», Анна поднялась, опираясь на стену, к окну и обнаружила, что окно выходит в тот самый внутренний двор, куда приехал экипаж. Последний стоял у входа в дом, около него топтались двое мужчин в тяжёлых сапогах. «Опускай», — сказала Анна. «Ну что?» — «Это нам не поможет, у тебя есть оружие?» — «Нет». — «А у меня есть стилет. Рано или поздно к нам зайдут, ты стой у окна, отвлекай, а я буду за дверью и воткну стилет в первого вошедшего, а там уж будь что будет». — «По-моему, это опасно». — «Хуже уже не будет».
Так и сделали. Джованна села под окном, напротив двери, а Анна — за дверью. Шаги послышались минут через пять, девушки вовремя сообразили, что нужно подготовиться. Но открылась не дверь, а окошечко. «Ну-ка, — послышалось оттуда, — чтобы обеих видел, встать перед дверью». Волей-неволей Анне тоже пришлось показаться. Тогда дверь открылась, и вошли двое мужчин. Первый был одноглаз, однорук и одноног и потому показался Анне смешным. Вместо руки у него был стальной крюк, вместо ноги — деревянный костыль, прикрученный к культе, а глаз закрывала повязка. Второй был изящен и мускулист, шрам пересекал его квадратный подбородок, делая и без того суровое лицо ещё более мужественным и — с точки зрения Анны — красивым, одет он был в свободную рубашку, распахнутую на крепкой волосатой груди.
Главным явно был одноглазый. «Эта?» — показал он на Анну. «Да», — ответил Красавчик, как про себя назвала его девушка. «Точно?» — «Да, точно». — «А та?» — «Служанка». — «Нужна?» — «Не думаю». — «Ну и заберите её, только потом спрячьте тело получше». Джованна отшатнулась к стене, когда Красавчик пошёл к ней, завизжала — но она и представить себе не могла, что натворит её госпожа. Красавчик прошёл мимо Анны, дверь продолжал загораживать Одноглазый, и в этот момент Анна развернулась и изо всех сил всадила стилет сзади в шею бандита. Красавчик по инерции сделал ещё один шаг — и кулем упал к ногам Джованны. Одноглазый зарычал, бросился вперёд и ударил Анну; она едва успела отдёрнуть голову, удар пришёлся по плечу, и всё равно рука девушки онемела, стилет упал на пол, Анна рухнула на труп Красавчика.
«Рене, Рыба!» — заревел Одноглазый, доставая пистолет и направляя его в лоб Анне. Через несколько секунд появился ещё один негодяй, пухлый, белокожий, похожий на сдобную булочку. «Ту забери — и делайте с ней, что хотите». — Он показал на Джованну. Рене молча обошёл скульптурную группу из Одноглазого, Анны и бывшего Красавчика, грубо схватил Джованну и поволок прочь из комнаты. Когда пухлый уже выходил, в комнате появился ещё один бандит, худой, узкоглазый, небритый.
«Рыба, — уже спокойнее сказал Одноглазый, — срежь у этой суки клок волос, забери стилет, вон он валяется, и унеси Верта». Рыба поцокал языком. «Это ж как так?» — спросил он. «Делай, что говорят», — отозвался Одноглазый. Рыба поднял стилет, заткнул его за пояс, достал свой нож, срезал у Анны прядь (под дулом пистолета она не решилась сопротивляться), взял Красавчика за ноги и поволок прочь из камеры. За телом тянулась кровавая полоса. Когда бандит вышел, одноглазый сделал шаг назад и сказал: «Вела бы себя спокойно, вернулась бы домой невредимой, как только твой герцог заплатит. А теперь я не уверен, что мы с тобой не позабавимся, прежде чем отпустить». И он вышел. Анна ничего не ответила.
Некоторое время она сидела на полу и смотрела на размазанную кровь. Ей стало страшно. Она чувствовала, что доигралась, зашла чересчур далеко и выхода нет. Ждать помощи со стороны? От кого? Кто знает, что она здесь? Ну, впрочем, кучер, подумала Анна, он может забеспокоиться, что мы долго не выходим, и посмотреть, что происходит в том доме. Хотя ему было сказано ждать по крайней мере часа три-четыре, а сколько прошло? Анна потеряла счёт времени. Ещё полчаса она то сидела, то бродила по камере, а затем улеглась на циновку и закрыла глаза в надежде заснуть.
Но время тикало неотвратимо, и в этот самый момент Николя Дарэ въезжал в ворота дворца. Голова его прояснилась, хотя иногда возникали рвотные позывы, но — легко подавляемые. Николя слез с козел и побрёл (быстро ходить всё равно было трудновато) через дворец прямо к Дорнье. Видок у пажа был, прямо скажем, странный: кровоподтёк и огромная шишка на голове, кровь на руке, порванная одежда. Кто-то из слуг спрашивал, что с ним, но Николя отвечал: «Мне срочно к Дорнье».
Тот сидел в своём кабинете и подытоживал работу, связанную с организацией дня рождения Анны-Франсуазы. Паж вошёл к управляющему без предварительно доклада, разве что постучав в дверь. Дорнье удивился подобному несоблюдению субординации, но, увидев дикие глаза пажа и его странный вид, понял, что случилось что-то по-настоящему серьёзное. А когда Николя выдохнул: «Анна…» Дорнье схватил пажа за грудки и закричал: «Говори, говори, рассказывай». Тот рассказал всё честно, ничего не утаивая, от желания Анны попробовать настоящее насилие до момента, когда он, Дарэ, сталкивал с козел мёртвого кучера. Исказил он одну-единственную деталь. Николя рассказал, что всё-таки обыскал дом в надежде найти и спасти Анну-Франсуазу, прежде чем ехать за подмогой.
«Герцог не должен знать», — сказал Дорнье. «Из огня да в полымя, — добавил он спустя некоторое время, размышляя. — Так, Дарэ, иди, умойся, переоденься и жди у чёрного хода, того, что в левом крыле. Солдат вызывать не будем, попытаемся справиться своими силами. Найдёшь тот дом?» — «Да». — «Хорошо, тогда у тебя пять минут на всё про всё; пошёл!» И Николя исчез.
Простите, но сейчас будет триллер. Казалось бы, какой глупый эпизод: похищение невесты, исчезновение взбалмошной девчонки и её служанки — но он нужен, без него — никак и никуда. Именно эти события завершают формирование характера героини, а заодно должны продемонстрировать, какие благородные, смелые и умные люди окружают её. Последний факт входит в некоторый диссонанс с чудовищным, по правде сказать, характером Анны-Франсуазы, и доказывает, что даже среди самого что ни на есть добра может вырасти цветок зла. Помимо динамики, нижеследующие события оставят в сознании читателя некоторые недосказанности, невыстрелившие ружья, как то, к примеру, мы не собираемся давать ответ на вопрос, кто же такой на самом деле месье Жюль и почему его знают и опасаются все отбросы города. Будем считать, что у него было некое прошлое, не имеющее отношения к данному рассказу, но повлиявшее лишь на конкретный эпизод с поисками похитителей. Итак, к делу.
Николя едва дополз до своей комнаты, смыл кровь, надел чистый сюртук, как понял, что нужно уже быть у дверей, и пошёл вниз, и успел туда буквально на полминуты раньше Дорнье, который вёл с собой шестерых мужчин — в основном из числа слуг. Но гораздо более удивительным было наличие месье Жюля. Тот был одет в свою обыкновенную чёрную одежду, лицо его ничего не выражало. За поясом паж усмотрел плеть. Так, сказал Дорнье, в конюшню.
Они дошли до конюшни, несколько коней уже были оседланы: Дорнье с самого начала послал вперёд мальчика. «На коне сможешь ехать?» — спросил он у Николя. «Да, уже да». — «Хорошо».
Когда отряд выехал, смеркалось. «До темноты не успеем», — сказал паж. «Ничего, — ответил Дорнье. — А как мы будем искать их потом?» — «Опознаем того, которого ты убил, по нему и на остальных выйдем. Эта шваль друг друга хорошо знает». — «А если труп уже унесли?» — «Значит, найдём того, кто унёс». И больше они не разговаривали.
Когда они добрались до дома, где произошло преступление, лишь красная полоска на западе свидетельствовала о том, что не так давно был день. «Здесь», — показал Дарэ. Дорнье спрыгнул с лошади и первым ворвался в дом, на ходу зажигая фонарь. Тело лежало там, где его и оставил паж, только с него исчезла почти вся одежда, за исключением нижнего белья. Последнее наличествовало как таковое, а значит, убийца был из верхних слоёв общества, или, по крайней мере, обеспеченный. «Месье Жюль», — обратился к палачу управляющий, но дальше фразу не продолжил. Палач подошёл и осмотрел лицо убийцы. «Не знаю, — сказал он сухо, — из новых». — «Кто может знать?» — «Если Плешивый ещё при деле, то всех знает». — «Грузите», — приказал Дорнье. Тело завернули в прихваченный с собой кусок холста и приторочили к седлу одной из лошадей. «А дом осмотреть?» — спросил паж. «Ты же его осмотрел». — «Я был не в себе, что-то мог пропустить». — «Нет смысла, — сказал Жюль, — даже если они тут были, уже и след простыл, иначе бы труп тут не лежал». — «Это правда», — согласился Дорнье.
Теперь вёл Жюль. Они миновали несколько улиц, после чего остановились около невзрачного на вид кабака. У дверей — никого, только какой-то пьяница валяется неподалёку. Шлюх тоже видно не было. «Ну и местечко», — сказал Дорнье. «Нормальное местечко, — отозвался палач, — просто сюда опасаются забредать». — «Всё равно странно, даже на входе никого». — «Вон тот пьяница на входе». — «Да он же лыка не вяжет». — «Если будет облава, тут же свяжет и даст сигнал». — «А мы не похожи на облаву?» — «Вы — не знаю, я — нет».
С этими словами они вошли в кабак. Внутри было на удивление людно. Большинство посетителей выглядели как самые натуральные отбросы общества, впрочем, таковыми и являясь. Грязные оборванцы, мерзкие шлюхи, воры и грабители, наёмники всех мастей, одноглазые уродцы с перекособоченными фигурами, китайцы и мавры с покрытыми шрамами спинами — все они собрались здесь, шумели, пили, дрались, а когда в помещении появился отряд Дорнье, как один повернули головы к входу и затихли.
В совершеннейшем молчании отряд пересёк помещение. Впереди шёл Жюль, и по взглядам, обращённым к нему, становилось понятно, что палача здесь неплохо знают, причём не просто знают, а серьёзно опасаются. Последним шёл слуга, тащивший труп убийцы. Из двери подсобного помещения всё в том же мёртвом молчании вышел хозяин в грязном фартуке. Жюль сделал знак поднести тело поближе и бросить на пол — так слуга и сделал. Жюль ногой раскатал свёрток, и окровавленный убийца, раскинув руки, оказался перед хозяином (судя по лысине, как раз хозяина и звали Плешивым). «Кто это?» — спросил Жюль. Хозяин посмотрел вниз и ответил: «Это Гризе». — «Кто такой Гризе?» — «Наёмник». — «Кто нанимал последним?» — «Не знаю».
Жюль обернулся к посетителям и громко спросил: «Кто нанимал Гризе последним? Кто что-нибудь об этом знает? — Молчание было ему ответом. — Вы меня знаете, — необыкновенно тихо продолжил он, — я из вас всё выжгу, если потребуется, а если ответите сами, получите вознаграждение, ну?» — «Одноглазый», — раздался робкий голос из угла. Там на самом краю длинного стола сидел тщедушный человечек в нищенской одежде. «A-а, Тома, — протянул Жюль, — ты, я смотрю, отрастил вторую ногу?» Это немного разрядило обстановку, кто-то захихикал. «Иди сюда», — сказал палач. Тома поднялся и подошёл чуть ближе. Несмотря на отсутствие видимых физических недостатков, он нёс с собой костыль. Дорнье догадался, что это один из профессиональных парижских нищих, поддельный, как и вся эта братия.
«Одноглазый? — переспросил Жюль. — Это который раньше Балбесом звался?» Снова раздались смешки. Тома оглянулся вокруг, будто требуя одобрения у посетителей, и кивнул. «Где он нынче?» — «Не знаю», — замотал головой Тома. «Кто знает, где сейчас ошивается Одноглазый?» — громко спросил Жюль. Но на этот раз молчание по толпе распространилось просто-таки гробовое, никто и рта не раскрыл, никто и не дёрнулся. Тогда Жюль совершенно спокойно перебросил из-за спины свою сумку и достал из неё бутылку с какой-то мутной жидкостью и торчащей вместо пробки грязной тряпкой. «Готовьтесь держать дверь снаружи, — сказал он спутникам, — никто не выйдет». Хозяин понял, что собирается делать Жюль, и подскочил к палачу, и запричитал: «Зачем, господин Жюль, что вы, мы же все погибнем…» — «А мне и плевать, — отвечал Жюль, — потому что вы не хотите помочь мне, и я не хочу помочь вам, значит, нам взаимно друг на друга плевать, и я что захочу, то с твоей помойкой и сделаю». — «Я знаю, я знаю, — начал виться ужом хозяин, — я знаю, где он живёт». — «Ну и отлично, — Жюль продолжал держать бутылку с зажигательной смесью в руке, — далеко отсюда?» — «Полчаса от силы, а то и быстрее». — «Значит, едешь с нами». — «А как же…» — «Сожгу к чёртовой матери». — «Да-да, конечно, еду».
На том и порешили. Увеличившийся на одного человека отряд ехал по грязным улицам, всякое отребье косо посматривало на всадников, но приставать опасалось, а то не только кнутом огреют, но вообще шпагой рубануть могут. Ехали быстро, поскольку на улицах уже царила ночь, а Дорнье совершенно не хотел, чтобы герцог узнал об отсутствии дочери.
Тем не менее последнему желанию управляющего было не суждено сбыться, потому что вскоре после отъезда Дорнье герцогу понадобилось что-то у управляющего спросить. Апартаменты Дорнье оказались запертыми, и герцог спросил у кого-то из слуг, где управляющий. Через некоторое время выяснили, что он некоторое время назад неожиданно отбыл в неизвестном направлении с отрядом вооружённых людей, а незадолго до того во дворце появился один из пажей в крайне плачевном состоянии. Заподозрив неладное (а всё неладное, как известно, начиналось с очередной глупости Анны-Франсуазы), герцог отправился в комнату дочери и не обнаружил там ни самой Анны, ни её верной служанки. Герцог приказал всем слугам, кто хоть что-нибудь знает о причинах произошедшего, явиться и всё рассказать, но выяснилось, что никто и ничего не знает. Герцог, конечно, понадеялся на благоразумие и изобретательность Дорнье, но заснуть в любом случае не мог и всю ночь мерил шагами кабинет, прилегающий к библиотеке.
Тем временем Анна-Франсуаза сидела в тёмном помещении. Еды ей не принесли, одеяла — тоже, и даже попить не дали, а девушка была слишком горда для того, чтобы просить похитителей о чём бы то ни было. Поэтому ей было холодно и голодно, а звуки, раздававшиеся из-за двери, ещё больше обостряли оба указанных чувства. Где-то там, слышала Анна, пировали, пили, и, судя по женскому визгу, вообще очень неплохо проводили время. Впрочем, Анна нашла себе занятие: она копила ненависть, представляя, что сделает с похитителями, когда те окажутся в её руках. Плеть с крючками при таком раскладе казалась ей только началом, причём весьма гуманным. Иногда на ум девушке приходила служанка Джованна — что с ней, жива ли она? Анна беспокоилась за Джованну, и в этом беспокойстве проглядывало простое человеческое чувство любви к ближнему своему.
Отряд же Дорнье уже почти прибыл. Управляющему повезло: Одноглазый не то чтобы очень таился. Если бы не смерть убийцы от руки пажа, никто бы и никогда не узнал, что в халупе Одноглазого могут насильно держать дочь самого де Жюсси. В какой-то мере Одноглазый удивился тому, то убийца не пришёл за второй частью своей платы, но подумал, что зайдёт завтра, никуда не денется. Где-то в глубине души Одноглазый даже надеялся на то, что убийца сыграет в ящик и платить ему не придётся вовсе.
«Здесь, здесь», — показал хозяин кабака на один из домов. Никто, кроме Жюля, не знал этих мест, и все оглядывались с некоторым страхом в глазах. Это был тот самый район, где много лет назад Шарль Сен-Мартен де Грези нашёл себе подручных для доставки трупов. Тут нестерпимо воняло, и такая шваль ошивалась по углам, что выходить на улицу без оружия и должного умения с ним обращаться было категорически противопоказано. Жюль же уверенно заехал в открытый двор, выходящий на улицу (видимо, здание либо было ранее, либо и по сей день являлось постоялым двором), где и спешился. У стены стоял невысокий мужчина, который тут же юркнул в дверь: появиться неожиданно уже не получится. Ну что же, Жюль спокойно вошёл, за ним — Дорнье, за ним — паж Николя, за ним — остальные мужчины.
В большом помещении, следующем за предбанником, шла гулянка. На столе вытанцовывали две полуголые девицы, пара пьяниц валялась в углу. У всех присутствующих было по два глаза, если верить беглому осмотру Дорнье. На вошедших обратили внимание не сразу. Мужчины, стоявшего у дверей, не было видно. Жюль сделал два шага вперёд, доставая на ходу шпагу, и точным ударом проткнул горло одного из сидящих — быстро, без лишних разговоров. Девицы завизжали, те из гуляк, кто был ещё достаточно трезв, схватились за оружие. Их было всего трое, и первый тут же попал под удар Жюля, второй — под удар Дорнье, третий пал от рук одного из пажей.
Женщин и валяющихся на полу пьяниц Жюль трогать не стал — он сразу же прошёл в дверь, ведущую в глубь дома. Тут же раздался пистолетный выстрел, Жюль рванулся куда-то вперёд (что было странно, если учитывать его комплекцию), и следующим звуком был звон клинков. Дорнье ворвался в коридор вторым, но Жюль уже лишил соперника жизни. «У вас есть пистолеты?» — спросил он Дорнье. «Да». — «Тогда следуйте первым, стреляйте во всё, что движется. Мы здесь не для того, чтобы щадить. Только если будет Одноглазый — у него действительно один глаз, а ещё одна рука и одна нога, тут трудно ошибиться, постарайтесь не убить, к нему есть разговор».
Они заглядывали в одну комнату за другой, но в этом крыле нашли всего одного служку, который поплатился своей жизнью, один из пажей без лишних слов проткнул его шпагой. В этот момент послышался женский крик. Отряд ринулся в его направлении и через несколько секунд оказался во внутреннем дворике, по противоположному концу которого кто-то кого-то волок, в темноте было не рассмотреть. Пажи оказались достаточно быстроноги, и, хотя преследуемый выстрелил в сторону отряда из пистолета, к счастью, промахнувшись, догнали убегающих в считаные мгновения. Завязался бой.
Их было шестеро против троих, причём Одноглазый не сражался, а тащил Анну-Франсуазу, которая всеми силами пыталась вырваться, хотя негодяй держал свой крюк в опасной близости от её горла. Против нескольких соперников может сражаться только очень хороший фехтовальщик, а бандиты мастерством явно не отличались, и потому ситуация почти мгновенно изменилась. Теперь сцена выглядела следующим образом: шестеро преследователей полукругом стояли возле Одноглазого, прижимающего к себе Анну здоровой рукой и грозящего разорвать ей шею крюком.
«Отпусти девушку», — спокойно сказал Жюль. «Ага, сейчас», — ответил бандит. «Отпусти», — повторил Жюль. «Я ей сейчас горло порву». Дорнье рванулся было вперёд, но вовремя остановился. Одноглазый уже дотрагивался остриём крюка до нежной девичьей шеи. «Если отпустишь, может, останешься жить, если убьёшь, сам понимаешь: умирать будешь долго, очень долго; тебе решать». Это сказал Жюль, Дорнье посмотрел на палача с ужасом: тот шёл на риск. «Да мне плевать, — сказал Одноглазый, — всё одно пропадать».
И в этот момент Анна-Франсуаза, воспользовавшись моментом, нырнула вниз, оцарапав кожу крюком, и выскользнула из объятий негодяя. Тот попытался достать её — хотя бы в спину, — но по крюку ударила шпага Жюля, и спустя секунду Анна уже была в объятиях Дорнье. Одноглазый развернулся, чтобы бежать к ближайшей двери, но двое пажей повалили его на землю и скрутили. Ну, вот и всё, удовлетворённо констатировал Жюль, теперь тебе придётся очень и очень плохо.
Назад отряд шествовал триумфально. Первым — Жюль, за ним — Дорнье с Анной, которая отказалась от того, чтобы её несли, за ней — Николя, остальные пажи волокли Одноглазого. «А где служанка?» — спросил Дорнье, когда они оказались в большой столовой, где не так давно шла пирушка. «Джованна!» — воскликнула Анна. В пылу произошедших событий она как-то совсем забыла, что итальянку увели от неё ещё вечером. «Где она?» — Жюль приставил клинок к горлу Одноглазого. «Поищите там», — мотнул бандит головой с недоброй ухмылкой. Один из пажей зашёл в указанную комнату, дверь была открыта, хоть и не распахнута, и через несколько секунд вышел. «Мертва», — просто сказал он. Анна вырвалась из рук Дорнье и тоже забежала в комнату. Та была скудно обставлена — топчан да шкаф, и на топчане лежала её Джованна с остекленевшими глазами, распяленная, с задранной выше головы юбкой и запекшейся кровью промеж ног. Анна обернулась, и такая ненависть засверкала в её глазах, что не то что одноглазый, даже пажи, ни в чём не виновные, отшатнулись назад. «Едем! — сказала Анна. — Месье Жюль, я хочу, чтобы вы оказали мне содействие». — «Если ваш отец дозволит», — отозвался Жюль. «Но…» — начал было Дорнье, когда взгляд Анны оборвал его на полуслове. «Заберите её», — сказала она в пустоту.
Анна-Франсуаза больше не удостоила Одноглазого ни словом, ни жестом, ни взглядом. Путь до дворца они проделали молча, для Анны взяли одну из лошадей из конюшни постоялого двора. Когда они прибыли в замок, Дорнье, к своему сожалению, ещё издалека увидел свет в кабинете герцога и понял, что тот не спит. Это могло означать, что герцог просто работает, но могло также значить, что тот обнаружил отсутствие управляющего и дочери.
Они решили войти в дом через задний вход, тайно. Жюль с двумя помощниками, волокшими Одноглазого, отправились в домик палача, туда же отнесли и труп Джованны, освободившиеся пажи, в том числе и Николя, пошли в свои комнаты, а Дорнье решил проводить Анну до её спальни. Там-то их и встретил герцог, просто не потушивший свет в кабинете и ожидавший дочь, сидя на её кровати. Он поднял голову, посмотрел на вошедших и сказал: «Теперь рассказывай. Нет, не ты, Анна. Ты, Дорнье». Дорнье молчал, не зная, что делать. Он боялся начать, не зная, как это сделать в присутствии главной героини и виновницы всего произошедшего. «Говори, Дорнье, — сказала Анна-Франсуаза. — Терять уже нечего, ты же всё равно расскажешь».
И Дорнье кратко, чётко, без лишних отступлений и описаний рассказал герцогу, что случилось вчера и к чему это привело. Герцог слушал молча, без эмоций. В какой-то мере этому способствовал его характер, в какой-то — своеобразная привычка. Анна столь часто вытворяла совершенно неразумные и нелогичные вещи, что у отца выработался иммунитет. В то же время он поражался тому, насколько она удачлива. Казалось все предыдущие провалы герцога, связанные с попытками завести потомство, обернулись потрясающей удачливостью Анны-Франсуазы.
«Я всё понял, — сказал герцог. — И более того, я знаю, что мы сделаем далее. Анна, ты понесёшь наказание — и примешь его молча, без скандалов и сопротивления. — Он помолчал. — Я дам тебе шанс наказать твоего похитителя и убийцу Джованны самостоятельно. Я прикажу месье Жюлю предоставить тебе полную свободу в его мастерской. Ты сможешь попробовать и пресловутую плеть, и любое другое пыточное приспособление. И, поверь, применять его по отношению к негодяю, который это заслужил, — значительно полезнее и интереснее, нежели тайно убивать какого-то случайного бродягу, который тебе ничего плохого не сделал. Я объясню, почему я разрешу тебе всё это. Потому что я хочу, чтобы ты, наконец, почувствовала разницу между жизнью и смертью. Все твои предыдущие игры были именно играми, а убить человека сознательно, ради самого процесса — это вовсе не то же самое. Это не так просто и не так приятно, как тебе кажется. Я хорошо знаю, что ты всё равно не отступишься от своей идеи, так лучше будет реализовать её под моим непосредственным контролем, а потом сделать выводы из пережитого. Будь уверена, твои выводы будут коренным образом отличаться от твоего нынешнего о них представления.
И второе. Наказав бандита, ты должна и сама подвергнуться наказанию. Никакие порки, никакие лишения сладкого в твоём случае не действуют. Поэтому ты выйдешь замуж. Причём за того, кого я укажу. Это не будет старик или урод, поскольку я в первую очередь заинтересован во внуках, но это будет тот, кого выберу я, и твоё мнение здесь будет играть самую мизерную роль. Даже, так скажем, никакой роли. Жениха я тебе представлю во время празднований. Я ещё не уверен в кандидатуре, у меня есть несколько человек на выбор. Теперь, — он сделал небольшую паузу, — ты можешь высказать свои возражения».
Анна-Франсуаза покачала головой. Она понимала, что её отец совершенно прав и чудовищно, невероятно милосерден.
