Песнь X

Арсенал и красотки

Суета в мастерской Федерико Спадетти, в общем, не отличалась от обычной, за исключением одного весьма существенного момента: присутствия тридцати агентов, срочным порядком присланных сюда Советом десяти и Уголовным судом. Агенты опрашивали всех рабочих, служащих и учеников цеха на Мурано, включая персонал других стекольных мастерских гильдии, разбросанных по острову. Эта внезапная демонстративная активность плохо скрывала полную растерянность дожа и Эмилио Виндикати. Только что властям нанесли новый удар. Эмилио рвал и метал. Четверо агентов, которых отрядили следить за стеклодувом, были выведены из игры у входа в мастерскую. Их связали и заткнули рты кляпом, прежде чем они успели поднять тревогу. И теперь Малый совет, узкий круг Франческо Лоредано, был в курсе происходящего. Смятение достигло своего апогея. Пьетро вместе с доктором Броцци находился в двух шагах от помещения, где совсем недавно потрошил учетные книги, на том самом месте, где накануне вечером Спадетти беседовал с Миносом. Стеклянное платье было заляпано кровью. Таццио, бледный и молчаливый, с отсутствующим взглядом, машинально протирал тряпицей воротничок из филигранного стекла. Антонио Броцци, врач Уголовного суда, неизменный исполнитель неблагодарной работы, пришел часом раньше с черной сумкой и кадуцеем, которым задумчиво поигрывал, поглаживая седую бороду.

— Простите, что добавил вам работы, — сказал ему Пьетро.

— А, ничего страшного, — отмахнулся Броцци. На его лице появилась улыбка, более похожая на гримасу. — Это рутина, Виравольта. Верно? Рутина.

Вздохнув, он приступил к решению новой загадки.

Тело Федерико Спадетти сперва расчленили, затем сунули в печь. На полу валялись осколки стекла, похожие на те, что нашли у ног Марчелло Торретоне в театре Сан-Лука. Федерико Спадетти выдули на металлических трубочках и на концах железных щипцов, как стекло, с которым он работал. В результате получились куски свисающей плоти и раздробленные под разными углами кости, образовывавшие чудовищные узоры. Очередной, в некотором роде безмолвный шедевр. Таццио опознал отца по обручальному кольцу, каким-то чудом упавшему на пол неподалеку от остатков трупа. Утром Федерико не появился в мастерской, и пришедшие первыми ученики обнаружили Таццио посреди этой бойни. Юноша, вернувшись со свидания на террасе Северины, полночи безрезультатно искал отца, прежде чем пришел в мастерскую проверить, нет ли его там. И с тех пор не произнес ни слова, кроме тех, что услышали его приятели, обнаружив Таццио на коленях подле стеклянного платья: «Это отец… Его убили. Убили. Его убили. Это отец…»

— Я уже начал волноваться, — сообщил Броцци. — Почти неделю не видел вас, Виравольта. Вас и очередной потрясающий труп… Пфф!

То малое, что осталось от Федерико Спадетти, сложили в бак и, перемешав с гончарной глиной, обильно залили водой. Получилась зловонная грязь. А на баке написали мелом:

— Наказание круга третьего, — сказал Пьетро. — Конечно.

— Чревоугодники, — поднял брови Броцци.

— Погруженные в грязь, под ледяным черным дождем.

Пьетро посмотрел на черную смесь в баке.

— Химера становится все более занятным.

— Ну и что можно из этого извлечь? — вопросил Броцци, погружая лопаточку в жирную грязь, некогда бывшую стеклодувом.

Пьетро отвернулся и посмотрел на Таццио. Платье снова сверкало, но паренек продолжал его тереть. Пьетро взял табурет и уселся рядом с юношей. Вокруг, но всем помещениям мастерских; агенты Совета десяти продолжали заниматься расследованием. Скорбь молодого человека не могла не тронуть Пьетро. Намек убийцы на жадность Спадетти наверняка ускользнул от Таццио, не имевшего ни малейшего представления о подоплеке всей этой драмы. Но жуткое зрелище — отец, превращенный в бесформенную массу, как библейский Адам до своего сотворения, — будет преследовать его всю жизнь. Пьетро тоже был подавлен и зол. Хотя стеклодув и находился под подозрением, Виравольта не предвидел, что Химера постарается так быстро избавиться от Спадетти, да еще подобным образом. Поэтому Черная Орхидея пребывал в бешенстве и жаждал действовать.

— Ты помнишь меня, мальчик? — спросил Пьетро.

Таццио не отреагировал.

— Поверь… Я сделаю все, что в моих силах, чтобы найти того, кто это сотворил. Мне известно, каково это — терять близких. Я понимаю, как тебе больно, и знаю, что в подобных обстоятельствах любые слова служат слабым утешением.

Пьетро неуверенно поднял руку и осторожно коснулся плеча молодого человека.

— Быть может, сейчас не самый подходящий момент, но мне нужна помощь. Чтобы отыскать этого… Миноса. Потому что это ведь он, верно? Тебе ведь уже доводилось о нем слышать?

Таццио по-прежнему не отвечал, лишь моргал и продолжал тереть стеклянное платье.

Пьетро предпринял еще пару попыток растормошить паренька, но тщетно. Тогда он решил больше не настаивать и присоединился к остальным агентам Уголовного суда, допрашивающим рабочих. К середине дня стало ясно: из всех опрошенных только трое слышали о Миносе, хотя в изготовлении пресловутых линз в той или иной степени участвовали все. Но никто не знал настоящего имени врага.

Пьетро снова уселся на табурет неподалеку от Таццио. И попытался собраться с мыслями, свести концы с концами. Сперва имелся только Марчелло и брошь куртизанки Лучаны Сальестри, брошенная на подмостках театра Сан-Лука. Эта брошь привела к сенатору Джованни Кампьони.

Пьетро принялся рассуждать вслух:

— Марчелло Торретоне, правительственный агент… Предположим, отец Каффелли, знающий о двойной жизни Марчелло, обнаружил существование Огненных птиц. Он открылся Марчелло, который свел воедино новые сведения, но не успел передать их Совету десяти. Его убивают в Сан-Лука. В это же время один из Огненных птиц приходит к Лучане Сальестри, спит с ней, выкрадывает подаренную сенатором брошь и подбрасывает ее в театр, чтобы подставить Кампьони. Если только куртизанка не входит в секту и не отдала брошь добровольно… Отличный способ одним ударом убить двух зайцев и вынудить власти убрать тихих реформаторов, вроде нашего сенатора Кампьони.

Пьетро взъерошил напудренный парик, ритмично постукивая по полу каблуком башмака с пряжкой, словно подчеркивая этим ход своих мыслей.

— Да, до этого момента все сходится. Значит, Лучана — ключ. Надо еще раз с ней поговорить, возможно, она что-то от меня скрывает. Да, я иду, моя дорогая! И покажу вам, где раки зимуют! Так, после смерти Марчелло отец Каффелли, перепуганный до полусмерти, боится даже шелохнуться. Но его обнаруживают. Может, Марчелло под пыткой сдал своего приятеля? Каффелли привязывают к верхушке Сан-Джорджо. Все шито-крыто, Огненные птицы довольны. Но вот какая незадача: осколки стекла, найденные в Сан-Лука, приводят нас к Федерико Спадетти, члену Гильдии стеклодувов, и таинственному Миносу, хотя единственная ниточка к нему — заказ на стеклянные линзы. Стеклянные линзы, Матерь Божья, — для чего?

Пьетро вздохнул и потер глаза.

— И ко всему прочему Вергилий и Кампьони направляют меня: один — к стихам Данте и силам зла, другой — к этим самым Огненным птицам на виллу Мора… Нами манипулируют. Этот Дьявол обнаружил мое присутствие в подвале виллы, или его предупредили до того, как я там появился? Если второе, то почему мне дали уйти? Он ведь мог схватить меня в любой момент… Или мне тоже предписана некая роль в этой истории? Нет, мне кажется… Похоже, все это всего лишь приманка… Большой отвлекающий маневр…

Виравольта покачал головой. И тут внезапно рядом с ним раздался голос:

— Минос направился в Арсенал.

Пьетро замер, потом медленно повернулся к Таццио:

— Что?

— Минос направился в Арсенал.

— Ты его знаешь! — подался к парнишке Виравольта. — Ты ведь знаешь, кто он такой, да?

— Нет. Но я знаю, что он направился в Арсенал. Я слышал, как отец разговаривал с одним из его людей полгода назад.

— Кто это был?

— Мне неизвестно.

Таццио ни на секунду не прекращал тереть платье, в котором видел свое лицо в тысяче отражений.

— Минос направился в Арсенал, — повторял он.

* * *

Арсенал, расположенный в районе Кастелло, представлял собой весьма необычную крепость. Он занимал довольно приличную часть площади Венеции. Здесь веками ковалась экономическая и военная мощь Светлейшей. В Арсенале находились две тысячи подрывников, плотников, ремонтных рабочих, изготовители парусов, снастей и прочие мастеровые.

Это был целый мир, окруженный башнями и часовыми, бдительно следящими за причалами, ангарами и крытыми мастерскими, кузнями, стапелями и литейными цехами. Отсюда выходили пять галер и восемь галионов, постоянно охранявшие Венецианский залив. Галиоты и галеасы, снующие между Закинфом и Корфу; фрегаты и сорока-, пятидесяти- и девяностопушечные корабли, бороздившие воды от Гибралтара до Константинополя; морские караваны и «быстроходные суда», боровшиеся с пиратами.

Как только Пьетро узнал от Таццио, что Минос направился в Арсенал — цель этого визита еще предстояло выяснить, — он, поставив предварительно в известность Эмилио Виндикати, направился туда во главе группы из двадцати агентов, к которым присоединились еще и инквизиторы Совета десяти. Однажды вечером Таццио услышал разговор отца с каким-то человеком, лица которого не видел, и тог сказал, что пришел от Миноса. Таццио уловил лишь обрывки разговора: этот самый Минос, каким-то образом связанный с некими конструкторами в Арсенале, сделал тайный заказ, как и стеклодуву, которому поручит изготовить пресловутые линзы. И все это подтверждало предположение Пьетро, что Минос, столь тщательно скрывающий свою личность, — довольно большая шишка.

Прибытие в Арсенал Черной Орхидеи с его подручными из Тайных произвело эффект разорвавшейся бомбы. Виравольта, шагая во главе группы, жестом или кивком рассылал агентов но всем углам. Агенты смешались с рабочими и мастеровыми на верфях, рассредоточились по всем мастерским и докам. Это походило на серьезную операцию, и кругом уже шептались, что дело, должно быть, чрезвычайной важности. Пока Пьетро допрашивал одного из конструкторов в литейной мастерской, ему поступили новые отчеты. Огненные птицы в свойственной им манере скрытно действовали под самым носом у Совета десяти и Уголовного суда. Минос заказал строительство двух легких фрегатов, но это еще ерунда: в процессе поисков Пьетро обнаружил такое, что у него кровь в жилах застыла. Потребовалось немного времени, чтобы сопоставить полученные в Арсенале сведения с информацией, данной военными властями города. Было арестовано пятнадцать человек, но ни один из них не смог сказать, кто скрывается под именем Минос, который явно предпочитал действовать через посредников. Пьетро некоторое время бродил среди задвижек, пушечных ядер, мортир и пороховых бочек, сотнями лежащих на складах. Затем, уже под вечер, поспешил к Эмилио Виндикати. Полученная информация не укладывалась у него в голове, но он намеревался сообщить Виндикати еще более серьезные вещи.

— Черная Орхидея!

О приходе Пьетро скрытно известили. Он нашел Эмилио в зале Коллегии. Франческо Лоредано в данный момент заседал с членами узкого состава совета. Эмилио был не один. С ним находился мужчина лет тридцати. Узколицый, с кожей настолько белой, что она казалась мраморной, пальцами пианиста и изяществом, которое подчеркивала аккуратная бородка. Он был в свободной белой рубахе и камзоле, цвет, крой и фасон которого, на опытный взгляд Пьетро, выдавали его французское происхождение. Эмилио одаривал этого гостя республики широкими улыбками и щедрыми дифирамбами. Говоря то по-итальянски, то по-французски, он рассыпался в комплиментах насчет «огромного таланта» и восторгался «привилегией принимать столь высокого посланца в самом сердце Светлейшей». Пьетро недолго пребывал в недоумении по поводу личности неизвестного.

— А! Мессир, позвольте вам представить: Пьетро Луиджи Виравольта де Лансаль, один из… хмм… особых советников нашего правительства, — угодливо сказал Эмилио. — Пьетро, это мэтр Эжен-Андре Дампьер, известный художник, сопровождающий в Венецию его превосходительство посла Франции. Мэтр Дампьер вскоре выставит свои работы в притворе базилики Сан-Марко. Великолепные произведения на религиозную тему, Пьетро.

Мэтр Эжен-Андре Дампьер с достоинством поклонился. Пьетро ответил не менее куртуазным поклоном.

— Могу я переговорить с вами, Эмилио? — спросил Виравольта. — Быть может, время не самое подходящее, но дело не терпит отлагательств.

Лицо Виндикати на миг исказила гримаса, затем он повернулся к Дампьеру и, с жаром сжимая ему руку, проговорил:

— Прошу меня извинить, мэтр. Городские дела не дают нам передышки. Я вернусь буквально через несколько минут.

— Как вам будет угодно, — снова поклонился Дампьер.

Эмилио потащил Пьетро в соседнее помещение.

— Прибыл новый посол Франции, Пьетро. В данный момент он встречается с дожем и узким составом совета. Официальное вручение верительных грамот прошло еще вчера вечером, и прежний посол уже убыл. С этого момента охрана посла, Дампьера и Лоредано целиком на мне. И обеспечение безопасности всей этой публики не самое простое дело, к тому же мы не должны ни словом, ни жестом показать, что у нас тут творится. Официальные мероприятия пока что ограничатся переговорами во дворце, но наш вновь прибывший наверняка захочет посмотреть город. По приглашению дожа он будет присутствовать на всех праздничных мероприятиях на Вознесение, и мы вынуждены сделать торжество еще более пышным. Он примет участие в публичных празднованиях, и у нас мало времени на подготовку. И самый смак: представь себе, что его превосходительство мечтает ознакомиться с венецианскими увеселениями — желательно инкогнито. Уже решено, что завтра он отправится на вечерний бал, который дает Андреа Викарио в Канареджо… Представляешь? У меня голова идет кругом.

— Ну, так это не самые сложные твои проблемы, — мрачно сообщил Виравольта. — Наш визит в Арсенал принес новые открытия, причем абсолютно сногсшибательные.

Повисло молчание, затем Эмилио встревоженно воззрился на Виравольту:

— Что ты имеешь в виду?

— Все это планировалось давно. Бог знает как, но Минос обошел все системы контроля и заказал за свой счет — или за счет обворованной государственной казны, кто знает? — два фрегата, о которых нам ничего не известно. Что само по себе довольно необычно, но это еще мелочи. Полгода назад Арсенал спустил на воду две галеры, которые должны были курсировать по заливу, «Святую Марию» и «Жемчужину Корфу». А теперь держись: обе галеры исчезли два дня назад где-то в Адриатике. Ни Арсенал, ни наши магистратуры, ни военные власти понятия не имеют, что с ними сталось.

Снова повисла пауза.

— Ты… ты хочешь сказать… — запинаясь, выговорил Эмилио.

— «Святая Мария» и «Жемчужина Корфу» имеют на борту шестьдесят и девяносто пушек соответственно, Эмилио, — взял его под руку Виравольта. — И одному Богу известно, что они сделают, когда вернутся в порт…

— Это безумие… — схватился за голову Виндикати. — Ты и впрямь считаешь, что Минос вооружает галеры против нас?

— С тех пор как я посетил виллу Мора, готов поверить во что угодно. Минос, Вергилий, Химера — не знаю, один ли это и тот же человек. Но точно одно: Огненные птицы повсюду, как и сказал отец Каффелли, и руководство республики замешано в этом по уши. Слышишь меня? Все куда хуже, чем мы думали.

Эмилио переваривал информацию. Вдали распахнулись двери зала, где заседал дож с Малым советом, чтобы приветствовать посла Франции. Донеслись шум и радостные восклицания. Эмилио оперся на руку Виравольты, отчаянно пытаясь придать лицу спокойное выражение.

— А мне приходится тут любезничать со всеми! Черт подери! Пьетро, я вынужден заниматься ими. Я тебя прошу! Даю тебе все полномочия продолжать расследование, пока я занят другими делами. Будь здесь завтра вечером на балу Викарио, ты не окажешься лишним. А пока ищи Огненных птиц, а я займусь дожем и нашими драгоценными политиками.

Пьетро молча кивнул, и они вернулись в зал Коллегии, где по-прежнему находился художник Эжен-Андре Дампьер. Эмилио, раскрыв объятия, с широкой улыбкой направился к дожу и послу. Французский посол оказался мужчиной лет пятидесяти, с морщинистым лбом. Из-под шляпы вились седые локоны. Он был в красно-синем камзоле, расшитом золотой канителью, и белых панталонах. Грудь украшало множество орденов. Посол слушал Лоредано. Дож, облаченный в подбитое горностаем пурпурное одеяние, со скипетром в руке, улыбаясь, разговаривал с ним, как со старым другом. Пьетро поднял взгляд и уставился на «Битву при Лепанто».

И подумал, что до победы еще очень далеко.

* * *

Лучана Сальестри поднялась с красного дивана, лежа на котором принимала Пьетро в прошлый раз, когда он приходил ее опрашивать, и встала возле террасы, выходящей на Гранд-канал. Когда Черная Орхидея заявился к ней, она не без тонкого намека предложила ему сыграть партию в домино. И вот теперь выкладывала на низенький изящный столик костяшки между двумя стоящими на нем чашками кофе. Улыбнувшись, Лучана подмигнула, а сидящий перед ней Пьетро любовался прелестями и дивными формами куртизанки. Кинув на него лукавый взгляд, она коснулась пальчиком губы, а затем нарумяненной щечки возле мушки, посаженной в уголке рта. Платье с кружевными крылышками оставляло открытыми шею и плечи. Кулон в виде дельфина свисал до ложбинки между грудями, тугими округлостями, едва прикрытыми тканью. На шее был повязан прозрачный платочек.

Довольно скоро она решила, что играть ей, пожалуй, не хочется: «Полноте! У меня есть идеи получше!» Лучана встала. Одно движение — и платье скользнуло к ее ногам. Прозрачная ткань колыхалась на ее груди, не скрывая молочной белизны кожи и розовых сосков. Да, Лучана — цветок, чей нежный пестик оставался скрытым, а венчик распускался у него на глазах. Ничего удивительного, что сенатор Кампьони влюбился в нее. Лучана водрузила длинную ногу на низенький столик, на который Пьетро поставил чашку кофе, попутно смахнув костяшки домино. Виравольта с наслаждением воззрился на изгиб изящного бедра. Но у него решительно не было времени на любовные похождения. Конечно, интрижка вполне могла бы вписаться в его план и обеспечить нужные сведения при помощи оружия куда более приятного, чем пистолеты, шпага или аркебуза. Но со времени предыдущей встречи с Лучаной многое изменилось. Накануне вечером Ландретто вернулся к хозяину. На улице в тот момент шел дождь. Черная Орхидея вспомнил светлые глаза и взъерошенную шевелюру своего слуги, когда тот снял шапку и сказал:

«Анну Сантамарию ревниво охраняет супруг на их вилле в Санта-Кроче… Она знает, что вы по-прежнему к ней неравнодушны: я передал ей цветок…»

Да, теперь Анна Сантамария в пределах досягаемости. Пьетро нужно лишь пошевелиться. И он чувствовал, что вопреки запрету готов на все, чтобы ее увидеть.

Лучана, кокетливая и насмешливая одновременно, пропела ему на ухо:

— Вам нравятся мои туфельки, Пьетро? Хотите, чтобы я их оставила?

Пьетро молчал.

— А знаете, что я надела для вас свое лучшее платье? В Венеции меня называют кокеткой. Но я не из тех, что ловят вас за плащ под арками прокураций, мой добрый господин. В моем лифе нет набивки из мха, и я не засовываю подушечки себе под юбку, чтобы скрыть недостатки… Не ношу накладок и избавилась от лишней растительности. Вам нравятся мои волосы? Подождите, сейчас я их распущу…

Что она и проделала отработанным жестом. Локоны водопадом упали на плечи, и платок, будто случайно, тоже. Она прикрыла грудь руками, изображая застенчивость, затем медленно их опустила.

Соски оказались в паре сантиметров от лица Пьетро.

— Тряпки, шапочки и сетки, вульгарные белила — это для тех, чья красота нуждается в искусственной отделке. Я же предпочитаю самые изысканные туалеты, всякий раз вознося благодарность моему покойному мужу, это так. Мир его праху! Как вам известно, бедный ангелочек знал толк в деньгах и торговле. И иногда терял всякий разум. Я же совсем другая: у меня безупречный вкус в торговле иного рода, отказаться от которой выше моих сил. Для чего еще мне богатство, как не для того, чтобы делать меня более желанной? В глубине души я всегда мечтала… быть свободной. Поэтому, как только дукаты оказываются в моих руках — оп! — я их трачу. Заставляю исчезнуть. Есть у меня такой темный волшебный дар… И я готова снова черпать из тех сокровищ, что оставил мне дорогой супруг! Святой человек, право слово…

Она запрокинула голову, положив руки на плечи Виравольты, и потерлась о него бедрами. Он по-прежнему сидел, она — стояла.

— Хотите убедиться?

— Убедиться в чем? — спросил Пьетро.

— В том, что я вам говорила, насчет подушечек.

С этими словами она сбросила оставшееся одеяние и повернулась. Перед глазами Пьетро оказались ее бедра и самая аппетитная, самая гладкая и красивая попка, какую ему доводилось лицезреть.

— Видите? Все настоящее.

Венецианка снова повернулась к нему лицом. Они молча глядели друг на друга. Пьетро не без удивления заметил, как в глазах молодой женщины промелькнула грусть. И на миг она показалась ему более искренней, более серьезной. Лучана покачала головой и улыбнулась. Солнечный лучик пробился между облаками над Гранд-каналом и, пронизав террасу, осветил комнату, принеся с собой вечернее тепло.

— Снимайте же плащ, жилет и камзол, Пьетро Виравольта… И расскажите мне о ваших предпочтениях.

Пьетро встал и, чуть помедлив, поднял с пола одежду молодой женщины.

— Полноте, сударыня.

В глазах Лучаны промелькнуло удивление.

— Ваши прелести способны соблазнить папу римского, и знайте, что при других обстоятельствах я бы не колебался. Но дело вот в чем: меня поджимает время, и… у меня другие планы. Прошу вас… Не сочтите мой отказ за оскорбление, ибо это не так.

Лучана, застыв, с недоумением моргнула. Затем на мгновение нахмурилась, не зная, как реагировать: то ли изобразить оскорбленную куртизанку, то ли раненую птичку. Было в ней в этот момент что-то исконно женственное. Часть кокетства и позерства испарилась, и в этой ее минутной растерянности проявилось нечто очень симпатичное. Пьетро невольно подумал, как она поведет себя, если он вопреки своему отказу вдруг накинется на нее. Никакое кривлянье не могло его обмануть, и каким-то таинственным образом, а также благодаря немалому опыту он зачастую довольно точно определял психологическое состояние женщины по тому, как она занималась любовью. И был уверен, что Лучана отдалась бы яростно. Да, с исступленной яростью, которую он угадывал в ней, тлеющей, словно жажда мести. И на пике экстаза он вслед за ней погрузился бы в наслаждение. У нее и сейчас потерянный вид. Инстинкт подсказывал Пьетро, что в глубине души Лучана готова пожертвовать всем ради большой любви. И только плотские удовольствия позволяли ей и дальше разыгрывать комедию, с помощью которой молодая женщина пряталась от снедающей ее тоски, подпитываемой усталостью и бесконечным бегом по кругу. Пьетро понимал это как никто другой. В эти мгновения, когда личико молодой женщины оживилось, Черная Орхидея почувствовал, насколько взволновал прекрасную Лучану, и это тронуло Виравольту до глубины души. И настрой, с которым он пришел к куртизанке, изменился. Он смягчился. Однако оставался настороже. Если Анна Сантамария — Черная Вдова, то Лучана запросто могла оказаться самкой богомола. Никогда нельзя быть уверенным…

«У тебя тоже есть темная сторона, Лучана. И ты тоже потерялась в этом мире».

Наконец она выбрала нейтральный тон, немного прохладный.

— Понятно… Должно быть, ваши мысли занимает она… — В ее голосе прозвучала горечь. — Анна Сантамария.

Теперь пришел черед Пьетро растеряться:

— Прошу прощения?

Лучана поглядела на него, скривив губы в натянутой улыбке.

— А вы как думали? Я тоже, друг мой, навела о вас справки… Черная Орхидея. Пьетро Луиджи Виравольта, отпущенный из Пьомби… Правительственный агент, упрятанный за решетку за то, что попасся в садике сенатора Оттавио…

Пьетро провел языком по губам.

На сей раз Лучана попала в яблочко.

— А вы думали, что я безмозглая и восторженная распутница?

Вот уж нет! Этого у него и в мыслях не было!

— Я, видите ли, я тоже не все вам рассказала, — продолжила между тем Лучана.

— Откуда у вас эти сведения?

Женщина опустила глаза и уставилась на чашку с кофе.

— Скажите-ка, сударь мой Черная Орхидея, а с чего я должна вам помогать?

Повисло недолгое молчание.

— Ради Марчелло Торретоне. Ради Джованни Кампьони, который, думается мне, находится сейчас в весьма опасном положении. Да полноте, Лучана, причин более чем достаточно! И вы мне действительно нужны. Поверьте мне, и дож, и Совет десяти будут вам признательны. Прошу вас, если что-то знаете, скажите!

Она все еще колебалась. Затем, тяжело вздохнув, произнесла:

— Время от времени ко мне приходит еще один сенатор. Который… очень вас не любит, Виравольта. — Она пристально взглянула в глаза Пьетро. — Сенатор Оттавио.

Пьетро нахмурился.

И вдруг все фрагменты головоломки встали на место. Украденная брошь, Огненные птицы, сведения, полученные от Джованни Кампьони… И тот факт, что Пьетро был надолго выключен из политической жизни Венеции, сидя в Пьомби… Он одна из самых сильных помех…

— Оттавио… Ну-ну… Мой бывший покровитель, ну конечно…

Виравольта повернулся к красотке:

— Почему вы не сказали об этом раньше?

— Я защищаю тех, кто ко мне приходит, мой друг, — пожала плечами Лучана. — Что, если бы я выдала вас Оттавио?

— Надеюсь, вы поостереглись, — прищурился Пьетро.

— Да бросьте, мессир Виравольта, — твердо посмотрела она. — Я совершенно точно знаю, в чем мой интерес.

Еще одно очко в ее пользу. Пьетро помолчал, затем снова улыбнулся. Ему пришла в голову занятная мысль.

— А знаете, Лучана… Из вас вышел бы отличный тайный агент… Я поговорю об этом с Советом десяти, если хотите.

Она восприняла шутку с вялым интересом.

— Оставьте каждому свое.

— Ну, я с удовольствием поработал вербовщиком. И у меня для вас даже кличка есть…

Он поглядел на разбросанные по столу костяшки и взял одну.

Дубль шесть.

— Лучана… У меня есть к вам предложение. — Его улыбка стала шире. — Не согласитесь ли вы стать моей Домино?

* * *

Двумя днями ранее герцог фон Мааркен с наступлением ночи покинул свой австрийский замок с зубчатыми бойницами. И вот теперь, завернувшись в широкий черный плащ, словно тень, соскользнул с гондолы, доставившей его в Канареджо. Герцог поглядел на луну, исчезающую за облаками. Двое факельщиков освещали ему дорогу. Фон Мааркен молча прошел за ними к зданию, где у него была назначена встреча. Последовал обмен паролем, и двери распахнулись. Герцог вошел по дворец и несколько минут спустя уже расположился у камина с бокалом вина в руке.

Химера сидел напротив.

— Плод созрел, — произнес фон Мааркен. — После Пассаровица Венеция очень уязвима. На какой вы стадии?

— Я следую обговоренному плану.

— Да-да… Я позволил вам развлекаться и действовать в вашей манере, мой друг. Но сомневаюсь в эффективности ваших фантазий. Так ли уж необходимы были эти постановки? Они действительно верят в ваши салонные трюки? Секта сатанистов… Да ни один разумный руководитель не придаст значения столь сомнительному противнику… Сатана и ваши библиотечные шуточки… явный перебор.

— Зря вы так считаете, — хохотнул Химера. — Мы же в Венеции. Все переполошились. Дож и его присные в полной растерянности. Наши приманки сработали, все в прострации и не знают, за что хвататься. И цельность нашего плана им пока не понятна, потому что мы так хотим. Да, я развлекаюсь, это верно. И все попадаются в сети, которые я оставляю по пути. И будут в них копошиться, пока мы не сможем нанести основной удар. И тогда вы возблагодарите Данте и воображение вашего покорного слуги.

— Совершенно итальянское воображение, должен заметить. Вы могли бы писать для театра. А ваше… представление в Местре?

Дьявол снова рассмеялся:

— Вы слышали что-нибудь о Карло Гоцци?

— Ровным счетом ничего.

— Он создал своего рода шуточную литературную академию, объединяющую развеселых молодчиков, увлеченных литературой. Их называют еще «Пустословы». Они провозглашают себя противниками выспренности и якобы придерживаются учения древних, сохраняя «чистоту языка»… Образованные венецианцы, по правде говоря. Каждый год они выбирают своим главой «простофилю дурачину», который бдит за своими подопечными с комической властностью. Они меня и вдохновили. Мои Огненные птицы — самого высокого полета, и мой фарс прошел в лучшем виде. Но будьте уверены: шутка шуткой, но те, кого я завербовал, будут нам верны.

— Увидим, — сказал фон Мааркен, пристально глядя на пламя камина.

— Скоро увидим, да… Венеция падет через несколько часов… И тогда я преподнесу Австрии на серебряном подносе ключ от морей. Самое красивое, самое желанное из сокровищ. А вы… Вас вознаградят как должно, как мы и договаривались. Мое правительство об этом позаботится, поверьте.

Экхарт фон Мааркен машинально стряхнул пылинку с рукава, прищелкнул языком и одним глотком осушил бокал.

* * *

Было уже совсем поздно, когда Виравольта влез на балкон виллы в Санта-Кроче, где остановился Оттавио. Черная шляпа и плащ, маска на лице, перчатки на руках. Пьетро оставил только свою шпагу с золотым эфесом и неизменный цветок в петлице.

Прищурившись, он прикинул расстояние до третьего этажа и, помедлив, рискнул свистнуть, как прежде. Раз, другой… Никакого движения наверху. Неужели Анна уже спит? Свет, однако, не погашен. А если вдруг появится Оттавио, то можно скрыться в тени козырька. Он опять свистнул, затем поглядел по сторонам. Никого. Пора что-то решать.

«Ну же, Анна! Услышь меня!»

Он уже собрался действовать, когда заметил движение. Виравольта поднял глаза и увидел промелькнувший силуэт Анны и контур зачесанных назад светлых волос на фоне окна. Ее лица он различить не мог, но, судя по прижатой к сердцу руке, она догадалась, кто стоит у стены виллы. Молодая женщина коротко вздохнула, затем резко повернулась и ушла с балкона.

Пьетро, воодушевившись, нашел упор покрепче.

Ловкости ему было не занимать. В считанные секунды он добрался до окон первого этажа, а там и второго, пользуясь выступами на стене и перилами балконов. Он замер лишь на мгновение, когда внизу, напевая песенку, прошел ломбардец, за которым вскоре проследовали двое грабителей. Пьетро затаил дыхание. Будет очень некстати, если его обнаружат на стенке распластавшимся, как паук. Сапог соскользнул с маленького выступа, и Виравольта на мгновение испугался. Плащ свисал вниз, а Пьетро, согнув колени, не шевелился, словно желая слиться со стеной, к которой прижимался. Наконец мужчины скрылись. Пьетро посмотрел вверх, подтянулся и лихо перемахнул через перила балкона.

Приземлился он мягко, как кот. Перед ним колыхались прозрачные занавески. Виравольта медленно двинулся вперед. Его сердце билось как бешеное. За занавесками виднелась лежащая фигура.

Пьетро раздвинул легкую ткань.

Она была здесь, на кровати с красным балдахином. И растерянно смотрела на него своими огромными глазами. Раздираемая радостью и страхом, она следила за ним, как затравленная лань. На ней была ночная сорочка бордового цвета из атласа и кружев. Волосы скреплены серебряной заколкой. Оба застыли в неподвижности. Пока наконец Анна не кинулась ему в объятия. Последовавший поцелуй мгновенно смыл все воспоминания о тюрьме, все терзавшие его после выхода из Пьомби сомнения. Это же чудо: вновь сжимать в объятиях ее роскошное тело, ощущать, как прижимаются к нему тяжелые груди, чувствовать ласку ее языка, вдыхать пьянящий аромат. Пьетро недоумевал, почему не помчался к ней сразу по выходу из тюрьмы, почему не кинулся ее искать, забыв обо всем остальном? Внезапно все опасности словно перестали существовать. И в то же время он всегда знал, что вновь обретет ее, и это свершившееся чудо наполняло его счастьем. Он любил Анну. Теперь Пьетро в этом не сомневался. Когда она наконец оторвалась от него, то лишь затем, чтобы уставиться сверкающим взором в его глаза.

— Друг мой, вы сумасшедший! Это же сумасшествие — прийти ко мне!

Пьетро заметил выглядывающий из-под подушки — наивный тайничок! — цветок черной орхидеи.

— Ландретто дал вам знать, что я здесь, верно? — прижавшись лбом к его плечу выдохнула Анна.

— Анна! Я не мог потерять вас, я… Я думал о вас каждую минуту. Когда сидел за решеткой… боялся, что вынужден буду забыть вас. Я…

— О, вам следовало это сделать! Следовало!

Пьетро все бы отдал, чтобы тут же воспользоваться подарком, дарованным ему судьбой. Анна Сантамария здесь, в его объятиях. Она всхлипывала от счастья и ужаса одновременно. Ему хотелось взять ее на руки, уложить в постель и забыться в ее объятиях прямо сейчас, этой ночью. Или схватить в охапку и выкрасть, увезти далеко-далеко отсюда, осуществив мечту, которая утешала его в худшие мгновения жизни… Но он отлично понимал, что находится сейчас на враждебной территории.

Пьетро взял женщину за плечи:

— Анна, у нас мало времени.

Она растерянно смотрела на него. Оба дрожали.

— Где Оттавио?

— Ушел, — ответила Анна. — Иначе я ни за что не позволила бы вам подняться. Но может вернуться в любой момент… Это сущее безумие — пытаться снова меня увидеть! В тот день, когда мы встретились на Мерчерии, я думала, что умру! И все же я знала… У меня была некая… уверенность…

Черная Орхидея оглядел комнату.

— Можете мне сказать… Где его кабинет?

Анна изумленно стиснула его руки:

— Что?!

— Покажите мне его рабочий кабинет, прошу вас! Быстро! Я потом все объясню.

Поколебавшись, Анна направилась к двери:

— Но что вы задумали? Вы же отлично знаете, что мои фрейлины неподалеку! И при малейшем шуме могут…

— Знаю я ваших дуэний! — процедил Виравольта. — Я буду действовать совершенно бесшумно, не сомневайтесь. Отведите меня в его кабинет, пожалуйста!

* * *

Анна взяла свечку и двинулась через обитый бархатом будуар. Сверкнула на миг освещенная пламенем Психея, стоящая на золотой подставке. Они обошли низкий диван, затем Анна прижалась ухом к другой двери и прислушалась.

— Это здесь.

Она медленно повернула ручку.

Пьетро направился к бюро и зажег вторую свечу, а Анна прошла к следующей двери и встала там, прислушиваясь.

— Поторопитесь! — встревоженно шепнула она.

«Одним выстрелом двух зайцев, — подумал Виравольта. — Если можно так сказать…»

Уж больно удачная возможность подвернулась.

Кабинет являлся одновременно библиотекой — вдоль стен тянулись стеллажи из темного дерева. Имелась тут и астролябия, которой, судя по всему, никогда не пользовались. На стенах висели десятки карт Венеции, свидетельства расширения и исторического развития города на протяжении веков. Венеция, город-страсть. Оттавио коллекционировал старинные карты. Портреты предков с самодовольными лицами и снисходительными взглядами взирали с суровой мрачностью на богатую обстановку из кедра и красного дерева. Комод с золотыми замками. Буфет с шестью ящиками. Секретер, заваленный распечатанными посланиями. И письменный стол длиной в шесть футов, который Пьетро и пытался сейчас вскрыть. Он пошарил под шляпой, в специально надетом парике с кармашком. Маска на лице мешала, и он сорвал ее. Зажав одну булавку во рту, а вторую в руке, Виравольта принялся вскрывать механизм замка, и прижавшаяся к двери Анна покрылась испариной. Ее дыхание участилось.

— Что вы ищете? И умоляю вас, быстрей!

Пьетро, тоже ощущая растущее напряжение, еще несколько секунд сражался с замком и издал победный крик, когда тот поддался.

Он выдвинул ящик. Не представляющий интереса мусор… Нож для разрезания бумаги… И перевязанный пурпурной лентой свиток пергамента. Пьетро придвинул канделябр и развернул пергамент на лежащей на столе кожаной подставке.

И не понял, что у него перед глазами.

Какой-то… план, покрытый виньетками, математическими символами, стрелками, направленными во все стороны. Расчет углов и гипербол, изображение фасадов неизвестных вилл, будто наброски спятившего архитектора. Расплывчатые изображения строений рядом с умелыми чертежами, сделанными по линейке, с хаотично разбросанными формулами. Пьетро прищурился. Два слова привлекли его внимание. «Паноитика» и особенно второе, написанное едва заметно на полях, словно карандаш или перо едва касались пергамента, но тем не менее каллиграфически: «Минос».

Он едва не вскрикнул, но, бросив взгляд на Анну, сдержался. Она вздрогнула.

Снизу послышался шум.

Анна в полной панике обернулась к Виравольте:

— Он вернулся!

Свеча в ее руке дрожала.

У Пьетро на раздумья было всего несколько секунд. Он рывком задвинул ящик, оставив там таинственный план. И принялся закрывать защелку замка. Анна, дрожа все сильнее, умоляюще глядела на него:

— Пьетро, ради всего святого!

Лоб Черной Орхидеи покрылся испариной.

— Сейчас, сейчас, — шептал он с зажатой в зубах булавкой. Второй булавкой ковырял в замке.

На лестнице послышались шаги.

— Анна? — раздался глухой голос, отлично знакомый Виравольте. — Анна, ты не спишь?

В глазах женщины плескался ужас. Канделябр дрожал в ее руке, грозя вот-вот выпасть.

— Сейчас… Пьетро!!!

— Анна?

Послышался щелчок. Пьетро поднял голову, отодвинул кресло от стола и задул свечу. Анна, приподняв подол сорочки, бегом пересекла кабинет, и они с Пьетро исчезли в будуаре в тот самый миг, когда Оттавио открыл смежную дверь. Сенатор на мгновение замер на пороге, настороженно прищурившись. Потом потер двойной подбородок и двинулся вперед.

Анна с Пьетро пересекли будуар, и Черная Орхидея поспешил к балкону. Но прежде чем перелезть через перила, повернулся к Анне и крепко обнял, прижавшись губами к ее рту:

— Мы еще увидимся, обещаю! Я люблю тебя!

— Люблю тебя! — выдохнула она.

Оттавио открыл дверь.

Плащ Пьетро метнулся через перила и растворился во тьме.

— Все в порядке, мой ангел? — с подозрением спросил Оттавио.

Стоявшая на балконе Анна повернулась. В небе появилась бледная луна. Ветерок играл занавесками. А на лице Анны Сантамарии сияла чудесная улыбка.

 

Песнь XI

Бал у Викарио

Проблема зла

Андреа Викарио, член Большого совета

О лжи в политике. Гл. XIV

Основным проявлением Зла в политике является ложь. Но поскольку Злу присуще хитроумие, ложь одновременно является и основой, и сутью политики: многие полагают, что лгать необходимо либо ради спокойствия народа, либо для того, чтобы народ в силу своего положения не смог чинить властям препятствий. Именно по этой причине любой режим действует по принципу одурачивания, начиная с обещания счастья и процветания, от выполнения которого власть потом всяческим образом уклоняется с невероятной ловкостью и умением. Утопическое заявление об отстаивании общих интересов как нельзя лучше соответствует стремлениям и чаяниям олигархических кланов, пекущихся лишь о своих собственных интересах. Сегодня я заявляю, что Афины мертвы и остался только человеческий эгоизм. Разве не Сатана является отцом лжи? И именно поэтому ему так комфортно в прихожих сильных мира сего.

Ландретто поджидал Виравольту на гондоле, которая должна была доставить их на виллу Андреа Викарио. Бал был костюмированным, и при других обстоятельствах Пьетро с удовольствием приударил бы за кем-нибудь, ну, или хотя бы поразвлекся, как в старые добрые времена. Но перспектива встречи с Эмилио Виндикати, переодетыми агентами Уголовного суда и недавно прибывшим послом Франции его мало радовала. Иностранные дипломаты в более или менее скрытой форме часто высказывали желание поучаствовать в празднованиях и полюбоваться красотами Венеции. Кстати говоря, город всегда поощрял такие вещи, потому что ассоциирующиеся с Венецией мечты об удовольствиях и счастье издревле лежали в основе ее репутации. В 1566 году был даже составлен каталог двухсот «самых достойных куртизанок Венеции» с адресами и расценками этих дам. Этот каталог давно уже циркулировал из-под полы даже в высших эшелонах власти. И сам Генрих III в свое время позволил себе воспользоваться услугами одной из дорогих куртизанок, Вероники Франко, дабы скрасить пребывание в Светлейшей. Дож, согласно этикету, естественно, не мог принимать участие в этих получастных-полуофициальных торжествах. И если прибытие нового французского посла совпало с празднованием Вознесения, это не повод забывать о государственных делах — собственно, к обсуждению текущих дипломатических проблем уже приступили. Обычно представителям других стран сразу по прибытии предоставляли роскошную парадную гондолу. Французам дали «Негронну». Но она появится только в разгар празднования Вознесения, когда посол будет присутствовать на официальных торжествах вместе с дожем. Высадившись в лагуне, Пьер-Франсуа де Вилльдьё — так звали посла — поспешил направить своего обер-камергера к шевалье дожа, дабы испросить аудиенцию и передать приветствие. Затем его секретарь представил сенату меморандум с инструкциями и копию верительных грамот. Данная церемония неизменно выполнялась тщательнейшим образом. После заговора Бедмара в прошлом веке патриции не были склонны поддерживать какие-либо связи с иностранными дипломатами, помимо официальных встреч на заседании Коллегии, советов или сената. И этим же объяснялось, почему дож и сьер де Вилльдьё настаивали на том, чтобы первые организованные для посла развлечения прошли без извещения широкой общественности о передвижениях уважаемого посла. Этому также способствовали тайные замыслы дожа и сложившееся чрезвычайное положение. Пьер-Франсуа де Вилльдьё весьма благосклонно отнесся к этой несколько пикантной игре, которую сам же отчасти и затеял, и потому весьма охотно принял в ней участие. Он взял с собой своего протеже, Эжена-Андре Дампьера, который намеревался вскоре выставить в базилике Сан-Марко свои полотна, привезенные в дар Венеции.

Пьетро весь день обрабатывал сведения, полученные на данный момент Советом десяти и Уголовным судом, однако не слишком продвинулся в расследовании. Отвратительное ощущение бега по кругу лишь добавляло ему тревоги и раздражения. А в довершение всего он еще вынужден тащиться на банкет соответственно одетый. Черная с золотом маска на лице, шляпа с белым пером и цветастый редингот. Виравольта походил на Арлекина и экзотических птиц, которых ему довелось видеть во время былых константинопольских перипетий в турецкой сельской местности, когда он плавал у восточных берегов и встречал великих путешественников. Шпагу и пистолеты Пьетро прихватил с собой, а заодно и кинжал, спрятанный за голенищем сапога. Ландретто, как обычно, будет ждать его возвращения на гондоле. Но ночь обещает быть долгой.

Гондола мягко причалила возле ведущей к вилле лестницы. Когда она перестала покачиваться, Пьетро сошел на берег. Лодки прибывали со всех сторон. Напудренные мужчины и женщины в париках и масках со смехом причаливали у виллы. Господа помогали красавицам сойти с гондолы и уводили их в дом. Слуги в ливреях с факелами в руках поджидали гостей. Вход, по краям которого сидели поставленные сюда Викарио по случаю бала львы, украшали гирлянды. Пьетро посмотрел на богатое жилище. Настоящий дворец с элегантными балконами и карнизами то в готическом, то в мавританском или византийском стиле. Чей-то полет вдохновения позволил смешению этих разных стилей создать прекрасный фасад, равному которому нет в Венеции. Чуть дальше, справа, Пьетро разглядел фронтон и стену знаменитой эзотерической библиотеки, где он ознакомился с омерзительными опусами и копией «Ада» Данте.

Сделав знак Ландретто, он направился в дом.

Это был другой мир. Вошедший попадал в вестибюль, украшенный внутренним фонтаном, напоминавшим атриум древнеримских домов. Здесь слуги проверяли личность гостей, принимали у них лишнюю одежду и подарки, предназначенные хозяину дома. Сам Андреа Викарио, облаченный в черный с серебром костюм и маску в виде солнца, которую он снимал, приветствуя гостей, отвечал на комплименты и предлагал вновь прибывшим погрузиться в придуманный им мир. Неподалеку от хозяина виллы Эмилио Виндикати, в жилете, плаще и рыжих панталонах, в маске льва и с крыльями на спине, тоже следил за потоком венецианцев, приглашенных на банкет. Увидев его в таком виде, Пьетро на мгновение заколебался. Он оказался в неловком положении: вопреки запрету наставника он вышел за отведенные ему рамки и все же отыскал Анну Сантамарию. Эмилио ведь оказал ему доверие. Запрет был ясным и четким, и свобода Черной Орхидеи зависела от данного обещания. И все же совершенно необходимо рассказать Эмилио о том, что Пьетро обнаружил в кабинете сенатора. Оттавио определенно замешан в этом деле. Виравольта еще немного помедлил… Да, надо поговорить с Виндикати… При первой возможности. И не важно, если попутно придется признаться в своем проступке. В конец концов, это такая малость в сравнении с тем, что поставлено на карту, к тому же никто никого не убил. Но время еще не подошло. «Завтра. Я поговорю с ним завтра». Черная Орхидея вздохнул и направился к Виндикати. Они заранее сообщили друг другу о своих костюмах. Мужчины обменялись взглядами, сочли наряды дурацкими, но не стали развивать эту тему. У них были дела поважнее. Пьетро направился прямиком к Эмилио, который представил его Андреа Викарио. Тот молча улыбнулся и кивнул. Затем Эмилио отвел Виравольту в сторону:

— Посол уже здесь, Пьетро. Ты его не пропустишь, он в костюме павлина, который ему весьма подходит, уж поверь. Как и мы, он балансирует между величием и законченной дуростью… Его художник в белой тоге и лавровом венке. Эти французы от скромности не умрут, верно? И в этом их шарм. Карнавал, Пьетро! Дож под мощной охраной во дворце. А здесь у меня десять человек, сохраняющих, как и ты, полную анонимность. Смешайся с гостями и держи ухо востро.

— Хорошо, — кивнул Пьетро.

Вестибюль вел на огромную, с резными декорированными проемами лоджию, тянувшуюся вдоль всего нижнего этажа до другой двери, выводящей во внутренний дворик. Огромную аркаду над залом украшали гирлянды и множество светильников. К апартаментам вела лестница. Огромное пространство, очищенное для праздника, обрамляли гобелены, украшали дорогая мебель и картины мастеров. Столы ломились от изысканных яств: перепела, вальдшнепы, куропатки, каплуны, жареная говядина со всевозможными овощами. Морские языки, угри, осьминоги, крабы. Пирожки, сыры, корзинки с фруктами — настоящие рога изобилия, великое множество разнообразных десертов. И среди этого изобилия — лучшие итальянские и французские вина. Возле золотых и серебряных приборов, фарфоровых тарелок и хрустальных бокалов суетились слуги. Статуи из раскрашенного дерева, изображавшие рабов с корзинами пряностей, стояли вдоль буфета и, казалось, следили за его состоянием. Между красными драпировками и лепными украшениями были расставлены вкруг диваны и кресла, чтобы гости, буде у них возникнет желание, могли спокойно побеседовать. А центр зала отдали любителям потанцевать, которых в начале вечера набралось немного. В глубине, у внутреннего дворика, расположился оркестр. Музыканты тоже были в маскарадных костюмах. По залу прогуливались человек сорок, оживленно беседуя. Ожидалось прибытие еще примерно сотни гостей. Зал оказался куда больше, чем можно было предположить, глядя на фасад и вестибюль виллы. Пол выложен мраморными плитками в виде ромбов пастельных, бежевых и небесно-голубых тонов.

Пьетро слонялся среди Коломбин, Пульчинелл, Панталоне, Труффальдино, Бригелло, Скапенов и прочих расфуфыренных личностей с лицами, закрытыми полумасками и белыми масками с крючковатыми носами, размалеванных женских лиц, которые дамы не особо скрывали за изящными венецианскими веерами. Кругом сплошные жилеты, камзолы, привидения в треуголках, сверкающие мантии и глубокие декольте, элегантные платья, мушки, посаженные либо на щечку, либо на округлость груди. Пьетро довольно быстро распознал посла в черной шляпе с бахромой, в синем наряде с длинным, волочащимся по земле плащом, похожим на перья павлина, на руке посеребренная трость. Вокруг него уже вились куртизанки, которых Викарио, не выдавая тайны личности французского аристократа, потрудился к нему направить. Неподалеку художник в римской тоге шел к одному из столов, чтобы набрать закуски к бокалу кьянти. Агенты Сорока тоже должны были крутиться где-то тут, рассредоточившись по разным концам зала. Продолжали прибывать гости, играл оркестр. Алкоголь уже тек рекой. Галерея была самым большим помещением нижнего этажа. Двери справа и слева вели в другие залы, столь же богато обставленные — с глубокими диванами, уютными креслами, комодами, уставленными дорогими безделушками. Два деревянных балкона позволяли всем желающим подышать свежим воздухом и полюбоваться соседними каналами или восходящей луной. Пьетро знал, что позади залов Викарио обустроил комнаты и альковы, которыми разгоряченные и пьяные парочки не преминут воспользоваться попозже, либо вдвоем, либо в любом количестве, для иных увеселений.

Виравольта улыбнулся, заметив неподалеку знакомую красавицу. Лучана Сальестри во всей красе. Молодая женщина, одетая в яркое бархатное платье, держала перед лицом полумаску с мягким ажурным контуром. Волосы она уложила в высокий шиньон, в ушах сверкали серьги. Лучана тоже моментально узнала Пьетро, едва он приблизился.

— Добрый вечер, моя Домино. Счастлив видеть, что вы решили прийти…

— Я не могла отказаться от приглашения мессира Викарио, мой друг. И не спешите называть меня Домино: я ведь еще не сказала вам «да». Я существо независимое, и идея работать на Тайных мало соответствует моему нраву.

Черная Орхидея улыбнулся еще шире:

— Да полноте, вы идеал. Но, ни в коей мере не желая покушаться на вашу независимость, все же прошу вас поглядывать по сторонам. Быть может, вам удастся узнать что-то, могущее поспособствовать благому делу… В конце концов, тут полно народу и языки развязываются…

В прикрытых маской глазах Лучаны мелькнул веселый огонек.

— Ну конечно, я о вас думаю. С некоторых пор я стала маленькой святой во имя республики. И кто знает, быть может, вы еще раз подумаете над моим предложением?

Пьетро не ответил. Лучана рассмеялась и пошла прочь:

— До скорой встречи, мой ангел.

Пьетро смотрел ей вслед. Нет, эта женщина совершенно определенно знает, что делает. Но он по-прежнему ощущал в ней некую скрытую печаль. Перед его мысленным взором промелькнул образ нежной Анциллы Адеодат. Чем она сейчас занимается? Скучает по нему или по своему морскому офицеру? Может, капитан вернулся? Другое тело, другие удовольствия… Удовольствия, от которых Пьетро отныне отказывается ради прекрасной Анны Сантамарии. И когда он вспомнил об их последнем свидании, столь кратком и необычном, его сердце затрепетало. Вот что ему нравится. Страсть, опасность. Ощущение, что живешь. Ах, он совершенно определенно предпочел бы заняться кое-чем другим, нежели околачиваться тут, среди все прибывающих анонимных гостей.

Когда все приглашенные наконец явились, Андреа Викарио произнес приветственное слово, и гости заторопились к буфету. Затем Викарио открыл бал. И пары закружились в пикантных менуэтах. Оркестр заиграл живее. Люди смеялись, мужчины волочились за дамами, нашептывая что-то им на ушко, приобняв за талию или осыпая комплиментами. Лучану моментально окружили кавалеры. Посол продолжал вещать слушательницам, которыми его обеспечили, те подшучивали над его промахами, когда он изъяснялся на итальянском. Мэтр Дампьер, прищурившись, изучал полотно Веронезе, висящее между двумя статуями рабов. Крытая галерея Викарио превратилась в сад наслаждений. Разговоры становились оживленнее, отовсюду неслись радостные восклицания, все более и более громкие. Танцы непрерывно следовали один за другим. Гости разбились на группы, некоторые направились в соседние залы.

Пьетро крутился возле сьера де Вилльдьё.

— По-моему, вы, мадам, обладаете таким шармом, что способны затмить самых красивых женщин Европы, — вещал посол какой-то таинственной брюнетке. — А я уж в этом разбираюсь, поверьте… Ну а вы, — повернулся он к блондинке, обладавшей сногсшибательной улыбкой, — вы — ее отражение в тени, точнее, глядя на золото ваших волос, я бы сказал, что вы не отражение, не тень, а солнечный и чудесный двойник. Так что у меня перед глазами две звезды, два солнца, и я не знаю, которая из вас ярче. Две зад… э-э… две стороны одной медали, каждая из которых стоит всех сокровищ мира. Так представьте себе мое затруднение, дамы: как выбрать между водой и пламенем? Быть может, вы дадите мне отведать того и другого?

Он разразился смехом, прикрыв ладонью рот. Стоящие перед ним куртизанки жеманно присели в реверансе. Праздник шел своим чередом, стояла уже глухая ночь. Игра длилась еще какое-то время, затем посол, оглядев зал, прикинул, что вскоре сможет покинуть галерею и удалиться в комнату за занавески. Уверенный в легкой победе, он с нетерпением вычислял нужный момент. Последний сюрприз Викарио еще сильнее подстегнул пирушку. Он приказал развязать умело спрятанные на потолке сетки, и на гостей посыпался цветочный дождь. Белые и красные лепестки роз усеяли мраморный пол. Возобновились танцы, народ снова устремился к буфету. Гости с хохотом кидали друг в друга рис, конфетти и серпантин, скользили в лужах пролитого вина. Внимательные слуги расторопно ликвидировали последствия неловкости разошедшихся гуляк.

«Так, — подумал Пьетро, — при таком раскладе я, похоже, далеко не продвинусь…»

За два часа до рассвета посол все еще щеголял перед аудиторией, распустив хвост. Гости к этому времени потихоньку рассосались кто куда. Никто уже не танцевал, хотя оркестр периодически что-то наигрывал. Уставшие музыканты не особо терзали свои скрипки. Активность схлынула так же быстро, как возросла в начале вечера. Группы по двое-трое тихо о чем-то беседовали возле занавесей, но зал начал пустеть. Даже салоны обезлюдели. Некоторые гости откланялись, другие укрылись в комнатах и альковах. Андреа Викарио подготовил много помещений для любовников на одну ночь. Наконец посол, прихватив обеих венецианок, тоже исчез за драпировками. Пьетро, вынужденный ходить кругами и наблюдать, вычислил половину агентов Сорока. Следуя за послом, он кивнул коллегам. И еще успел заметить Эмилио Виндикати, за все это время ни разу не покинувшего вестибюль.

Пьетро перешел в салоны. Положив руку на один из диванов, он прислушался и уловил шепот и вздохи. Заглянув за кресло, он увидел лежащую на толстом ковре женщину, над которой трудился призрак в маске. С порозовевшими от удовольствия щеками женщина улыбалась, поглаживая спину любовника. Пьетро поднял бровь. Чуть дальше возвышался еще один мужчина, спрятав лицо в занавеску, а перед ним на коленях стояла куртизанка.

Посол поднялся на второй этаж, в отведенные ему покои. Пьетро взлетел по лестнице и увидел, как француз исчезает за дверью вместе с венецианками. Устало вздохнув, Виравольта подошел к закрывшейся двери. Ну вот, он опять подслушивает. Промелькнули воспоминания об отце Каффелли в доме Конгарини и стихи из «Менуэта теней». Он снова вздохнул. Вот он стоит, уставясь на носки своих изящных башмаков, изображая стража у дверей посла, которого не слишком уважает. Он, Черная Орхидея! Пьетро Луиджи Виравольта де Лансаль превратился в ливрейного лакея! Так вот на что он время от времени обрекает бедолагу Ландретто! Он вдруг ощутил к слуге глубокое сочувствие, оценив жестокость своего обращения. Виравольта потер затылок.

Скоро придет пора возвращаться домой. Кто-нибудь его тут сменит, и баста.

Все виденные им на завершившемся празднике маски крутились у него в мозгу. «Маски…» Отупляющий маскарад казался ему весьма подходящим аналогом ситуации, в которой он находился в последние дни.

«Карнавал».

Он услышал стоны и нервно дернулся.

Новые стоны и вопли.

Но на сей раз вовсе не удовольствия.

И узнал голос Лучаны.

«О нет!»

Она звала на помощь.

Пьетро мгновенно очнулся, отчаянно пытаясь вычислить, откуда исходит крик. Распахнув настежь какую-то дверь, он увидел оседлавшую любовника женщину. Лицо ее было в маске. Он распахнул еще одну дверь, потом следующую…

И замер.

К нему повернулся какой-то мужчина, стоявший на одном из выходящих на канал балконов. На лице трехцветная маска, черная накидка на голове, спадающая на плечи. Завидев Пьетро, он резко отпрянул. Плащ взметнулся за его спиной, и незнакомец прыгнул, с поразительной ловкостью уцепившись за решетку, а потом за камни фасада. Пьетро бросился вперед и вскрикнул. Лучана висела внизу, привязанная к балкону, и приглушенно стонала. К ее ногам мужчина привязал набитую камнями сетку, которую ей не удавалось сбросить. Она хрипела, судорожно хватаясь за горло, борясь с натяжением веревки и весом камней. Прикрепленная к балкону веревка практически перетерлась, не выдерживая тяжести. Пьетро кинулся на помощь, но опоздал. С сухим щелчком деревянные перила сломались, и веревка выскользнула из рук, до крови разорвав ему ладони. Виравольта вскрикнул от боли, безумными глазами глядя, как Лучана летит вниз. Женщина ударилась головой о край причала и камнем пошла ко дну.

Два человека — наверняка агенты Сорока, тоже привлеченные криками, — нырнули в канал, пытаясь ее спасти.

Взмокший Пьетро выпрямился. Вцепившись в решетку, он стремительно полез на крышу. Сорванная с лица маска упала в канал и поплыла по течению.

Ступив на крышу, Виравольта пошатнулся, но все же обрел равновесие. Он оказался на одной из деревянных террас, на которых венецианки любят греться на солнышке. Немного отдышавшись у трубы, Пьетро огляделся. В свете нарождавшейся зари он увидел тень незнакомца, убегавшего по крышам среди леса труб, в столь ранний час не дымившихся. Пьетро бросился за ним, перелетев на соседнюю крышу. Затем более опасным прыжком перепрыгнул на следующую. Плащ таинственного убийцы — наверняка одного из Огненных птиц — развевался у того за спиной. Внезапно убегающий обернулся и вытянул руку. Раздался хлопок. Убийца выстрелил из пистолета. Пьетро мгновенно упал ничком, едва не свалившись вниз. Именно этот миг и использовал призрак, чтобы спуститься по стене виллы. Пьетро снова кинулся в погоню и, добежав до конца крыши, увидел, как незнакомец без помех приближается к земле.

Откинув полу плаща, он, в свою очередь, достал пистолеты, нацелил на беглеца и окликнул:

— Мессир!

Тот остановился и поднял голову.

Какой-то миг они неподвижно взирали друг на друга. Но незнакомец в спешке промахнулся и попал мимо опоры. В попытке удержаться он взмахнул рукой, окончательно потерял равновесие и с глухим стуком рухнул на землю.

Пьетро, тяжело дыша, осторожно спустился вниз, не желая повторить судьбу незнакомца. Оказавшись на плитах улочки рядом с лежащим беглецом, Виравольта сгреб его за воротник. Изо рта незнакомца в маске текла кровь.

— Имя! — рявкнул Виравольта. — Назови свое имя!

Призрак содрогнулся, губы скривились в слабой улыбке, сверкнувшей в темноте.

— Рамиэль, — ответил он. — Из престолов…

Он снова улыбнулся, затем его рука судорожно сжала плечо Пьетро, тело напряглось и осело. Голова откинулась назад и безвольно повисла. Убийца испустил дух.

Пьетро выпрямился, уронив труп на землю, и вытер пот со лба.

«Они были здесь.

И убили Лучану».

 

Песнь XII

Скупцы и расточители

Круг четвертый: скупцы и расточители, таскающие каменья и ведущие вечный спор. И богатую вдову Лучану Сальестри выудили из канала агенты Сорока. Место было достаточно глубокое для прохода судов. Лучана ушла на самое дно, и потребовалось время, чтобы ее достать, хотя поиск был организован довольно быстро. Она была мертва еще до того, как упала в воду: мало того, что веревка практически перерезала ей шею, несчастная еще и ударилась головой о причал. Глядя на ее тело, Пьетро подумал, что женщина похожа на Офелию: мокрое платье, белое лицо, рот приоткрыт. Привязанные к ее ногам камни остались на дне.

По каналу сновали черные гондолы, мрачные и тихие. На стене комнаты, где Пьетро застал убийцу, обнаружили очередное послание, на сей раз гласившее:

Лучана. Лучана, чье состояние уходило на покупку нарядов, необходимых для продажи ее прелестей. Состояние, унаследованное от мужа, торговца тканями, некогда славившегося скупостью. В точности как Панталоне, аллегорический персонаж театральных постановок. Певучий голос молодой женщины все еще звучал в ушах Пьетро.

«Мир его праху! Как вам известно, бедный ангелочек знал толк в деньгах и торговле. И иногда терял всякий разум. Я же совсем другая: у меня безупречный вкус в торговле иного рода, отказаться от которой выше моих сил», — говорила она о мессире Сальестри, своем супруге, чье наследство с таким удовольствием транжирила. Она всегда хотела быть свободной. Лучана, чья свежесть и молодость вскружили голову сенатору Джованни Кампьони и многим другим, скоро окажется в шести футах под землей, и лишь черви составят ей компанию. Тоже своего рода пиршество плоти.

Пьетро, совершенно подавленный, сидел в нескольких метрах от главного входа на виллу Викарио. Ландретто пристроился рядом. Эмилио Виндикати беседовал с хозяином дома, а усталых агентов отрядили на поиски всех приглашенных на банкет. Пьетро был уверен, что это не приведет дальше прежних довольно хилых «ниточек».

Лучана. Эфемерная Домино. Убита. Еще одно убийство.

Пьетро был не в состоянии думать. Он сожалел, что не удержал куртизанку подле себя. Более того: сам же подверг ее опасности, решив завербовать. И при одной лишь мысли, что нечто подобное могло произойти с Анной Сантамарией — и все еще вполне может! — кровь стыла у него в жилах. Необходимо срочно поставить в известность Эмилио Виндикати о том, что было обнаружено в кабинете От-тавио. Пьетро мучила совесть. Лучана не заслужила такой участи. Этой смерти можно было избежать. Если бы Пьетро хватило мужества, если бы он рассказал раньше… Его мутило, и хотелось плакать. Что до посла, то тот, сраженный постельными подвигами и алкоголем, благополучно дрых в объятиях своих венецианок, счастливый, как слон. И совершенно не слышал всей этой суеты. В какой-то момент, малость очухавшись, он возник на крыльце виллы, по-прежнему облаченный в костюм павлина, с заплывшими глазами. И успел увидеть поднятие тела из воды. Он тут же принялся испуганно причитать, пока Эмилио не успокоил его и не отослал в сопровождении слуг и мощного эскорта назад в официальную резиденцию. Какой удар по дипломатическим отношениям! Но Виндикати наверняка подыщет какое-нибудь подходящее объяснение, а посол позволит себя убедить, что все им увиденное не так уж и страшно. Художник же куда-то испарился. Наверное, ушел спать.

Огненные птицы претворяли в жизнь свое обширное предприятие. И пока все следили за Пьером-Франсуа де Вилльдьё, убили Лучану. Судя по тому, как развиваются события, у сенатора Джованни Кампьони есть все шансы оказаться следующим в списке. И пока агенты дожа, включая самого Пьетро, постоянно опаздывают. Дьявол успешно водит их за нос. И того факта, что они сумели разрешить загадку с кругами ада и предусмотренными в этих кругах наказаниями, явно недостаточно, чтобы предугадать, кто станет следующей жертвой. В этой игре Совет десяти рискует быть вечно проигравшим. Черная Орхидея сунул руку в карман плаща, чтобы взглянуть на последнюю находку. Он успел обыскать незнакомца — Рамиэля из престолов. Но ничего не нашел. Ничего, кроме… вот этой карты, которую в данный момент вертел перед глазами.

Карта таро.

Дьявол, конечно же.

Карту будто специально сделали ради такого случая. На ней был изображен Люцифер, стоящий перед зодиакальной сферой, напоминающей о девяти легионах, описанных Разиэлем в «Силах зла». Три зоны зарыты телом Зверя. Мускулистая рука держит повешенную женщину с привязанными к ногам камнями. Внизу справа неопределенный силуэт катит еще одну каменную глыбу. Химера в очередной раз развлекался метафорами, очевидными и не очень. Снова он — или его эмиссар — появился, как смутная тень, нанес удар в сердце и исчез, не дав противнику ни малейшего шанса. Бросок кобры. Пьетро снова посмотрел на карту таро. Дьявол корчил рожи, из глазок под козлиными рогами летели молнии. Пьетро, который в прошлом и сам увлекался карточными играми и астрологией, был знаком с такого рода изображениями. И снова у него возникло странное ощущение, будто «послание» адресовано непосредственно ему.

Он поднял голову, когда к нему подошел его друг, Эмилио Виндикати.

— Личность твоего незнакомца нам неизвестна. Во всяком случае, пока. Пьетро… А ты знаешь, что состояние Лучаны Сальестри куда больше, чем мы полагали? Она определенно была крепко обязана своему мужу. И была такой же транжирой, как он — скопидомом. Вот уж что наверняка повеселило Дьявола… Может, он боялся, что она тебе о чем-то расскажет?

Пьетро устало поднялся. А ведь ему предстояло пережить еще один неприятный момент.

— Тебе следует передохнуть, — продолжил Эмилио. — И я тоже посплю пару часов. Нам это необходимо.

— Да, ты прав, — вздохнул Пьетро. — Только, Эмилио… Я должен тебе кое-что сообщить.

Интонация, с которой это было сказано, насторожила Виндикати. И он задался вопросом, о какой очередной катастрофе сейчас узнает.

— Лучана действительно мне кое-что поведала. Представь себе… ее периодически навещал тот… кто меня не очень любит.

Эмилио нахмурился:

— Ты хочешь сказать…

— Да, друг мой, я хочу сказать Оттавио. И это еще не все. Послушай: Совет десяти обязан вызвать его во дворец. И, если возможно, провести на его вилле в Санта-Кроче внезапный обыск. Как можно скорее, Эмилио! Он уже теперь может насторожиться.

— Погоди-погоди… О чем это ты? Пьетро, ты…

Его лицо просветлело и тут же потемнело снова.

— Ты ее видел. Ты ее видел, да? Ты пошел к ней!

— Это была ниточка, Эмилио! Так было надо! И я проник в кабинет Оттавио! И кое-что там нашел. Какие-то непонятные планы, где упоминается Минос! Эмилио, это не может быть случайностью!

Виндикати покачал головой. Он ушам своим не верил. Усталость и ночные события брали свое.

— Пьетро, ты пытаешься мне сказать, что… Что ты ходил к Анне Сангамарии? И незаконно обыскал личный кабинет сенатора? Ты отправился в то единственное место, куда… Нет, мне это наверняка снится!

— Эмилио, ты меня слышал?

— А ты меня слышал, Пьетро? Да черт подери! Ты же мне поклялся!

Теперь Виндикати был действительно в ярости и обжег Пьетро взглядом.

— Оттавио в этом замешан, я уверен! Это серьезно, Эмилио! Нужно нынче же утром провести у него обыск!

— Брось! По-твоему, я могу приказать перевернуть его виллу вверх дном, лишь щелкнув пальцами? Обыск, говоришь? А на каком основании? Твоих инсинуаций? Подстрекательства Черной Орхидеи, узника, которого я вытащил из Пьомби и который так скверно мне за это отплатил? Черной Орхидеи, который поклялся мне забыть Анну Санта-марию? Черной Орхидеи, заклятого врага Оттавио? Да меня сочтут фанфароном! Кто поверит, что ты попросту не мстишь? Кто поверит…

— Но я знаю, что видел! Мне это не приснилось, Эмилио!

— И что ты видел?! — всплеснул руками Виндикати. — Планы! Отлично! И имя Минос! Да после смерти стеклодува это имя в Венеции у всех на устах! Доказательства, Пьетро! Где доказательства? Что ты от меня хочешь? Чтобы от имени Черной Орхидеи я отправил инквизиторов привести Оттавио силой?

— Представь себе, что это будет справедливым возмездием. Эмилио… — Пьетро схватил Виндикати за рукав. — Ты должен мне верить! Оттавио — наша самая серьезная ниточка.

Эмилио, играя желваками, пристально смотрел на своего агента. Наконец через несколько долгих мгновений снова покачал головой и вздохнул.

— Я попробую организовать переговоры с Уголовным судом во дворце. Но тайно, Пьетро. И ты там присутствовать не будешь! Слышишь? Совершенно не нужно показывать, что за всем этим стоишь ты. Иначе конец тому, что осталось от нашего кредита доверия. А я больше не могу себе позволить терять лицо.

Виндикати выругался.

— Нет, этого я допустить никак не могу!

— Конечно. Но только не отступай! Он один из Стригов, я уверен! А быть может, и сам Дьявол!

— Дьявол… он… да-да, конечно.

Эмилио снова вздохнул.

— Ну а теперь ты можешь мне сказать, Пьетро, что намерен делать?

— Отправлюсь к старому знакомому.

Пьетро коснулся лежащей в кармане карты таро.

— Некому Фреголо…

Он поднял воротник плаща. Небо было серым, и начал накрапывать дождь.

— Гадателю.

* * *

Андреа Викарио в черном с серебром костюме, держа в руке маску в виде солнца, стоял посреди пустой галереи. Агенты Сорока просили ничего не трогать, пока они не закончат следственные действия. Вокруг на полу валялись лепестки роз, серпантин, конфетти и рис. Оторвавшиеся гирлянды свисали с потолка. Этот бал удался. Викарио весьма талантливо разыграл жертву и оскорбленного вельможу. Не прилагая особых усилий. Это было свойственно его натуре. Теперь он стоял в одиночестве посреди своей империи и поздравлял себя с очередной победой. Вскоре Большой совет прознает про это дело. Неизбежно прознает. И буквально за несколько дней до праздника Вознесения Господня Венеция взорвется.

Виллу уже все покинули. И гости, и агенты Уголовного суда. И как только поступит официальное разрешение, Андреа прикажет слугам навести тут порядок. Лишь одно несколько омрачало картину: Рамиэля раскрыли и он погиб. Но этого Черной Орхидее мало, чтобы добраться до него, Викарио. Быть может, какие-то подозрения уже и возникли, но Андреа в этом сомневался. Он навел справки о Пьетро Виравольте. И очень быстро получил достаточно сведений. Его репутация ничего не стоила. Андреа понял его образ мышления. Виравольта не удовлетворится слишком простой истиной. А ведь эта самая истина у него буквально перед носом! Настолько яркая, что слепит… как солнце.

Минос посмотрел на свою маску и громко рассмеялся.

* * *

Где-то на просторах Адриатики, между шестнадцатым градусом северной широты и сорок девятым градусом восточной долготы, неподалеку от пролива Отранто, молодой матрос спустился с мостика в каюту капитана. Он нырнул в полумрак и, трижды постучав, открыл дверь. Капитан, облаченный в синий мундир с эполетами, стоял возле стола. Перед ним лежали карты района, а также секстант и компас. Матрос поздоровался и вытянулся по стойке «смирно». Капитан о чем-то думал. Он жутко устал от этих часов безделья. И мечтал об Анцилле, своей дорогой Анцилле Адеодат, оставленной им в Венеции. Капитан надеялся вскоре увидеть свою нежную метиску, по телу и веселому нраву которой скучал. Осталось всего несколько дней. И новость, сообщенная матросом, лишь подтвердила его уверенность.

— К нам с визитом представители со «Святой Марии», господин капитан. Несколько минут назад прибыли трое солдат на барке. И доставили вам вот это. И фрегаты нас догнали.

Капитан взял протянутое письмо, распечатал и быстро прочел. На лице его появилась улыбка.

Закусив губу, он поглядел на матроса:

— Хорошо. Не стоит заставлять их ждать. Я сейчас поднимусь на мостик.

Вскоре он и впрямь появился на мостике. Влажное дерево поскрипывало под ногами. Под жарким солнцем юнги драили палубу. Капитан с подзорной трубой в руке пару мгновений наслаждался свежим ветром. Он поглядел на ясное небо и еще немного постоял, привыкая к яркому свету и вдыхая благодатный, бодрящий солоноватый воздух. Над головой сновали по снастям матросы, словно птицы в вольере. Капитан полюбовался берегом затерянной бухточки на острове Корфу, в которой укрылись корабли. А потом направился к представителям со «Святой Марии», попутно расправив манишку, а заодно коснувшись наград, которые не забыл нацепить. Другой рукой он сжимал эфес висевшей у бедра шпаги. Вскоре он уже подошел к прибывшим со «Святой Марии».

Завязалась беседа.

Переговоры и споры длились около получаса, после чего представители вернулись на барку и отбыли на свою галеру. Капитан посмотрел им вслед, а затем собрал экипаж, чтобы отдать последние приказы и взбодрить подчиненных. Стоявшему рядом с ним матросу он сказал:

— Встреча с кораблями фон Мааркена состоится около Палагружи. — Затем удовлетворенно вздохнул и рявкнул, глядя на грот-мачту: — Поднять паруса! Мы уходим!

Матросы кинулись кто куда: на стеньги, марсы и к снастям, занимали свои места на веслах и у руля. Огромные паруса медленно ползли вверх. Юнги отставили ведра, чтобы отдать швартовы. Слышался плеск воды и шум весел, готовых грести в хорошем темпе. Неподалеку «Святая Мария» тоже снималась с якоря. Звучали крики, смех и песни, так долго сдерживаемые. Корабль вздрогнул, ветер надул паруса, нос, украшенный фигурой сирены, вспенил волны. Лежали наготове возле пушек ядра. В каюте капитана на раскрытых картах качнулись компас с секстантом.

«Святая Мария» и «Жемчужина Корфу» величественно покинули бухту в сопровождении двух фрегатов, похожих на белых птиц, плывущих по темным водам. Чуть позже, у Палагружи, среди Адриатики, к ним присоединились еще две галеры и четыре фрегата.

Армада двинулась к Светлейшей.

* * *

После нескольких часов тяжелого сна, полного кошмаров, Пьетро в сопровождении верного Ландретто отправился к мессиру Пьетро Фреголо, обретавшемуся на улице Валларесса, в двух шагах от площади Сан-Марко. Фреголо был астрологом и иногда консультировал сильных мира сего. Жульничество, которое Пьетро и сам талантливо проворачивал в далеком прошлом, когда сенатор Оттавио взял его под крыло. Но за такого рода «профессией» пристально следило государство. Фреголо работал в комнате за лавкой, а на фронтоне его дома на улице Валларесса висела куда более пристойная вывеска. Его основным делом была торговля мебелью. Это занятие служило ему «прикрытием», хотя и шитым белыми нитками, позволяя преуменьшать значение своей второй профессии, о которой скептикам он говорил с иронией, но вполне серьезно пришедшим на консультацию клиентам. Взглянув на пресловутую вывеску, написанную золотыми буквами на зеленом фоне, Пьетро зашел в лавку. Как он и надеялся, Фреголо сидел за столом среди изысканных резных секретеров, шкафов с инкрустированными дверцами и прочих мебельных шедевров. Здесь, в царстве богатства и бархата, пахло хорошей древесиной и воском. Пьетро в нескольких словах изложил гадателю причину визита, а Ландретто тем временем слонялся среди комодов и развлекался, отыскивая и открывая скрытые в них маленькие потайные ящички. Фреголо, слушая Виравольту, нахмурился и стал очень серьезным. Затем пригласил обоих в заднюю комнату. Они прошли за занавески, и Фреголо предложил им присесть. Пьетро со слугой оказались в помещении, не имевшем ничего общего с предыдущим. Стены закрывали новые черно-синие занавеси, усеянные звездами. И было так темно, что собеседники едва видели друг друга. Круглый стол покрывала пурпурная скатерть с выставленными на обозрение эзотерическими предметами: хрустальным шаром и маятником в кожаном футляре. Пьетро улыбнулся и положил ногу за ногу, когда Фреголо попросил посетителей немного подождать и исчез за занавесками. Вернулся он совершенно преобразившись. Гадатель сменил коричневые штаны и табарро на балахон с широкими благородными рукавами, тоже украшенный звездами и похожий на восточный кафтан. На голову он нацепил круглую маленькую шапочку. У Фреголо была седая, подстриженная клинышком бородка, лохматые брови и морщинистое лицо. Своего рода дож, звездный колдун. «Вот уж кто хорошо изображает персонажа», — подумал Пьетро. Он-то знал, насколько внешний облик может влиять на слабых духом.

— Покажите мне карту.

Пьетро протянул таро, и гадатель внимательно ее изучил.

— Дьявол… Эту карту нарисовали недавно. Я впервые вижу такую разновидность. И не уверен, что она — часть колоды. Но после вашего рассказа меня это не удивляет. Возможно, ее сделали специально для вас, даже наверняка. Миф о Дьяволе похож на миф о Змее и Драконе. Как правило, это пятнадцатый аркан таро… Находится между воздержанием и богадельней… Символизирует союз четырех элементов для удовлетворения страстей любой ценой. В астрологии соответствует третьему дому… Он противостоит не Богу, а императрице, которая символизирует власть и могучий ум… или греческую Венеру Уранию.

— Венера — Венеция… — сказал Пьетро слуге.

— Как правило, он означает хаос, знак Господа, силы зла… те самые, о которых вы упомянули, говоря о девяти легионах… Но традиционное толкование иное. Здесь он полуголый, так его часто изображают. Но обычно находится на шаре, вставленном в цоколь из шести разных слоев. Гермафродит с синими крыльями, как у летучей мыши, с красным поясом и когтистыми лапами. Правая лапа поднята, а левая направляет в землю меч без гарды и рукоятки. Прическа из свитых солнечных лучей и оленьих рогов с пятью отростками. По бокам два бесенка, один женского пола, другой мужского, с хвостом и рогами или увенчанные пламенем. Повешенный, которого вы видите на этой карте — точнее, повешенная с камнями — и призрак слева внизу, катящий валун — чистой воды специальное изобретение… Но аллюзия совершенно Ьчевидна. Камни символизируют грехи, которые утаскивают вашу повешенную… и призрак, как Сизиф, катит перед собой валун, символизирующий этот грех, чтобы избавиться от него. Или чтобы показать миру.

— У вас нет никаких идей, откуда эта карта?

— Ни малейших, — ответил Фреголо.

— А об Огненных птицах не слышали? — подался к гадателю Пьетро.

Сработают ли эти волшебные слова с Фреголо? Гадатель совершенно явно стал еще серьезнее. Но в панику не впал в отличие от отца Каффелли и сенатора Кампьони. Лишь подался назад, плотнее усаживаясь в кресло, и пристально уставился на Пьетро.

— Скажем так… я, как правило, в курсе разных… оккультных вмешательств.

— Говорят, что Дьявол в Венеции, мессир Фреголо…

— К этой новости следует отнестись очень серьезно.

— Боюсь, дело… политическое. И похоже, в нем замешаны некоторые сенаторы…

— Политика — привилегированная игровая площадка для столкновения между добром и злом, — сказал Фреголо. — Если вам говорят, что наступает тьма, то сие зависит не только от людей, но и от скрытого за этим вдохновителя. Этот вдохновитель — сам Люцифер — не миф, а реальность. Признайте это, иначе всегда будете проигравшими. Вам нужно готовиться к немыслимому.

— Конечно, друг мой. Конечно… Но что вам известно об Огненных птицах?

— Речь идет о некой… секте, не так ли? Кое-кто из моих постоянных клиентов упоминал о них, не впрямую, конечно. А один, полагаю, в нее входит. Он вскользь предложил мне присоединиться. Но я не связываюсь ни с каббалой, ни с черной магией… Отказ играть с силами тьмы может привести плоть к смерти, но согласие приведет к еще большей потере. Потере души, друг мой.

Пьетро облизнул губы. Он слишком хорошо понимал, что имеет в виду астролог.

— А этот постоянный клиент, о котором вы упомянули, предлагавший вам заключить сделку… Кто он?

Фреголо заколебался. Рука, которой он поглаживал лоб, повисла.

«Э нет! — подумал Пьетро. — На этот раз ты мне скажешь! Я не уйду, пока все не выясню, даже если мне придется тебя пытать и скормить по одной карте все твои карточные колоды!»

В конце концов Фреголо наклонился к Пьетро и тихо проговорил:

— Это, как вы и предполагали, один из сенаторов Венеции…

— Ага! — прищурился Пьетро, подавшись вперед.

— Да. И зовут его… Джованни Кампьони.

Пьетро изумленно повернулся к слуге.

Ландретто скривился.

«Значит, это другой».