Песнь XXV

Предатели

На площади Сан-Лоренцо играл маленький оркестр. Прохожие останавливались и слушали музыку, затем возвращались к своим делам. Площадь была очаровательна. В ней сохранилось нечто от золотой эпохи Флоренции и напоминало о правлении Козимо Старшего, великого покровителя искусств. На расположенной неподалеку базилике Сан-Лоренцо, чистейшем образце архитектуры Ренессанса, хоть и лишенном всяких украшений, местами виднелась кирпичная кладка. Здесь были владения Медичи. Во множестве рассеянных среди соседних церковных зданий часовен, отделанных драгоценным мрамором или гранитом, находились гробницы самых известных представителей династии. Мавзолеи, украшенные аллегориями, где фигурировали то День и Ночь, то Сумрак и Аврора. Надменные свидетели векового могущества Флоренции. В этом маленьком оркестре, во втором ряду, играл на скрипке Пьетро Виравольта. Он с большим удовольствием снова взялся за инструмент. Временным компаньонам изредка приходилось его прикрывать, когда он фальшивил. Но после небольшой практики он смог бы восстановить былые навыки. Пьетро сидел с напудренным лицом и в белом парике. Из-под белого, расшитого золотом камзола виднелись длинные рукава, развевающиеся от движения его рук. Пока он играл, в памяти возникали картинки былого. Например, возвращение в Венецию после непродолжительной военной службы, когда он оказался в труппе Сан-Самуэле и услаждал музыкой вечеринки знати. Или развлекался, аккомпанируя своим смычком представлениям в театре соседнего района, где вырос.

Погода этим июньским днем стояла чудесная. Небо было прозрачно-голубым. Продолжая играть, Пьетро наблюдал за прохожими. В частности, за седобородым мужчиной, который обходил оркестр, приближаясь к нему.

Он не стал дожидаться, когда закончат играть музыкальную пьесу, а сразу наклонился к Виравольте и тихо проговорил, не обращая внимания на музыку:

— Видите вон того человека?..

Метрах в двадцати от них стоял довольно упитанный карлик в белой рубашке и красном камзоле, панталонах с буфами и темных сапогах. Пьетро кивнул.

— Идите за ним… Незаметно. Карлик приведет вас к тому, кого вы ищете.

Пьетро прищурился. Взгляд его стал пристальным. Теперь упускать карлика из виду было никак нельзя.

Он завершил концерт каскадом пиццикато и поднял смычок, вместе с оркестром завершая выступление.

* * *

Пьетро бросил скрипку и двинулся за карликом по улочкам города. Флоренция. За двести лет до Рождества Христова этруски основали здесь колонию, ставшую в римский период Флоренцией, гарнизонным городом, защищавшим Фллминиеву дорогу, связывавшую Рим с Северной Италией и Галлией. В XII веке город получил статус независимой коммуны под управлением двенадцати консулов и Совета ста. В результате бесконечных внутренних распрей на смену совету пришел губернатор — подеста. Флоренция всегда славилась оживленной политической жизнью. Дан ге родился здесь в 1265 году в семье мелких аристократов. И в первый раз увидел Беатриче, любовь всей своей жизни, в 1274-м. Он видел ее всего дважды, так никогда и не познакомившись и даже ни разу не заговорив. И тем не менее именно для нее написал «Новую жизнь», а в дальнейшем сделал центральным персонажем «Комедии». Очень рано осиротев, он продолжил учебу в Болонье, где попал под влияние философа Брунетто Латини и таких поэтов, как Кавальканти или Чинно из Пистои. Он быстро втянулся в политические интриги того времени. Во Флоренции националисты-гвельфы поддерживали усиление правления папы, а их противники гибеллины ратовали за власть императора Священной Римской империи. Разразилась самая настоящая гражданская война. Данте, сторонник гвельфов, принимал участие в битве при Кампальдино в 1289 году, закончившейся полным поражением гибеллинов Пизы и Ареццо. Однако эта победа не обошлась без внутренних дрязг. Белые гвельфы, более умеренные, выступали как против власти папы, так и императора, а черные гвельфы-экстремисты требовали, чтобы только папа представлял законную власть.

Шагая к площади Синьории и размышляя о тех грозовых годах, Пьетро невольно провел параллели с недавними событиями в Венеции. Гражданская война. Неужели такое возможно в сердце Светлейшей? Вряд ли. Но одному Богу известно, к чему могла привести лагуну победа Стригов. Удайся государственный переворот — и изменилась бы картина мира. Напрасно воспринимают как данность существующее равновесие. Иногда оно держится лишь на тонкой ниточке. Ниточке, на которой Черная Орхидея танцевал несколько недель.

Пьетро, идущему по флорентийским улицам, казалось, что тень поэта движется рядом с ним. Данте женился на Джемме Донати, девушке из знатной семьи, и поддерживал белых гибеллинов. Он занимался административной и дипломатической деятельностью. Но напряженность росла.

После временного изгнания обоих лидеров враждующих фракций черные вернулись и при поддержке папы Бонифация VIII захватили власть в 1302 году. Пришел черед Данте отправляться в изгнание. Он жил в Вероне, потом в Париже. И в это время его взгляды изменились. Полагая, что просвещенный император может создать европейскую унию, где не будет ни войн, ни конфликтов, он перешел на сторону гибеллинов, призывая итальянских князей признать власть Генриха VII Люксембургского, недавно взошедшего на императорский трон. Но ранняя смерть Генриха положила конец всем надеждам поэта. В 1316 году Совет города позволил Данте вернуться. Он отказался возвращаться до тех пор, пока ему не вернут его достоинство и честь. Таким образом Данте закончил свои дни в Равенне, где скончался в 1312 году. Писать «Комедию» он начал с первых дней изгнания, а закончил незадолго до смерти.

Проходя по Пьяцца дель Дуомо, Виравольта позволил себе немного полюбоваться ею в тени собора, затем на соседней площади несколько мгновений постоял перед тремя знаменитыми воротами из позолоченной бронзы. Одни из них, «Рай», снова напомнили ему, что «Комедия» получила свой эпитет «божественная» только после смерти автора, в издании 1555 года.

Должно быть, потому что она хорошо заканчивается. Ослепительным явлением Бога.

А Виравольта, хоть и спас Венецию, все еще ловил таинственного Люцифера, Дьявола, выскочившего из фантазий Данте. Он не знал наверняка, чем закончится их последняя встреча. Так ли уж благополучно завершится его собственная «Комедия»? Он сильно подозревал, что не сможет лицезреть божественное сияние, поскольку его путь заканчивался в круге девятом ада. Должно быть, Венеция была чистилищем лишь для него. А свой рай он обретет, лишь воссоединившись с Анной Сантамарией, его Беатриче. Иным словами, если выберется из этого города живым.

Карлик свернул за угол и вышел на площадь Синьории.

Пьетро ускорил шаг, припоминая каждый этап своего путешествия по лабиринту фантазий Химеры.

Круг первый: Марчелло Торретоне — язычество.

Круг второй: Козимо Каффелли — сладострастие.

Круг третий: Федерико Спадетти — обжорство.

Крут четвертый: Лучана Сальестри — скупость и расточительство.

Круг пятый: Эмилио Виндикати — гнев.

Круг шестой: Джованни Кампьони — ересь.

Круг седьмой: Андреа Викарио — насилие.

Круг восьмой: Франческо Лоредано (неудачное покушение) / Экхарт фон Мааркен — мошенничество, лицемерие и сеяние раздора.

Круг девятый:… — предательство.

После смерти Данте в жизни Флоренции были и другие трагедии. Если власть и начала потихоньку демократизироваться, а сама Флоренция постепенно превращаться в торговую республику, то великая чума 1348 года одним махом опустошила город наполовину. Потом Медичи, семейство могущественных банкиров, крепко взяли город в свои руки. Козимо Медичи окружил себя величайшими художниками своего времени: Донателло, Брунеллески, фра Анджелико. Лоренцо, правивший великим герцогством Тосканским, столицей которого была Флоренция, стал, в свою очередь, покровителем Боттичелли, Леонардо да Винчи и Микеланджело. Город процветал, но фанатичный монах-доминиканец Савонарола создал пуританскую республику. Ему хватило такта сгореть на костре до реставрации власти Медичи, поддержанных папскими войсками и испанскими частями Карла V. Медичи правили еще два столетия, и лишь за несколько лет до рождения Виравольты в Венеции великое герцогство Тосканское отошло Лотарингскому дому.

Химера наверняка рассчитывал найти тут убежище. Хотя бы временное.

Площадь Синьории, вся в башнях, была дорога сердцу флорентинцев. Форум политической жизни. Здесь находился знаменитейший палаццо Веккио, великолепно заново декорированный Вазари и служивший много веков ратушей. Его примечательные боковые башни давно стали символом города. Должно быть, Данте много раз с тоской вспоминал это место. В центре площади на земле была нарисована шахматная доска. С каждой ее стороны стоял трон. Обычно тут разыгрывались довольно специфические шахматные партии: живые шахматы с фигурами из плоти и крови. Симпатичное развлечение в центре города. А в промежутке между этим живые фигуры заменялись деревянными в человеческий рост. Карлик остановился и заговорил с нескладным клириком, сложившим руки на груди и периодически кивавшим на реплики своего маленького собеседника. Пьетро обошел Ладью, затем Слона, наблюдая за карликом на расстоянии. Наконец тот, качнув головой, попрощался с клириком и пошел дальше. Пьетро скользнул между шахматными фигурами, едва не опрокинув пешку, и улыбнулся забытой тут Королеве.

А затем продолжил слежку. Карлик только что вышел на открытую галерею. Пьетро пошел следом, поздоровавшись по пути с «Персеем» работы Бенвенуто Челлини и прочими статуями, которые словно провожали его глазами, наблюдая за тайным преследованием. На углу галереи карлик испарился. Пьетро ускорил шаг. И снова его обнаружил чуть западнее у реки. Ему казалось, будто карлик ходит кругами, но при этом словно бы по спирали. Быть может, он получил такие инструкции. И по дороге встречался с разными людьми: священником на площади Синьории, простым торговцем овощами на берегу Арио, а вот теперь с человеком, похожим на патриция. На мосту Веккио он снова остановился, зачарованно уставившись на драгоценности, выставленные в ювелирных лавках. Пьетро стал на углу моста, за шаландами. И пошел дальше, как только карлик сдвинулся с места.

Прошло еще не менее получаса, прежде чем они добрались до конечной цели. Пьетро, которому уже изрядно надоело это бесцельное блуждание, уже начал было подумывать, что ему дали ложные сведения.

Солнце склонилось к горизонту.

Перед ним в вечерних лучах предстала церковь Санта-Мария Новелла.

Карлик нырнул внутрь, прошел в двойные двери с витражами в готическом стиле над ними и греко-римским куполом. Забавное сочетание, придававшее базилике уникальность. Пьетро некоторое время постоял перед залитым светом фасадом из черно-белого мрамора, казалось, еще хранящим каменную подпись Альберти. Некогда старая ветхая церковь, отданная доминиканцам, когда те обосновались поблизости, теперь Санта-Мария Новелла могла посоперничать красотой и роскошью с собором. Ей доводилось принимать римских пап. Здесь даже проходил собор, когда была предпринята тщетная попытка объединить Восточную и Западную церкви.

Пьетро, стоя на паперти, откинул полу плаща и тронул эфес шпаги.

Затем глубоко вздохнул и двинулся вперед.

Высоко в небе над Санта-Мария Новелла начали собираться облака.

Пьетро со скрежетом распахнул обе створки дверей.

И снова замер.

Потребовалось несколько секунд, чтобы глаза привыкли к полумраку. В глубине, в конце трансепта, находился человек. Карлик стоял с ним рядом и что-то ему шептал. Повинуясь жесту мужчины, он повернулся к Пьетро, кивнул и исчез в тени.

Дьявол тоже повернулся и застыл неподвижно.

В дверном проеме на свету четко вырисовывался силуэт Черной Орхидеи. Его рука по-прежнему лежала на эфесе шпаги.

Мужчины некоторое время хранили молчание, затем по базилике разнесся голос Пьетро:

— Почему?

Снова повисла бесконечная тишина. Пьетро повторил вопрос:

— Эмилио… почему?

 

Песнь XXVI

Люцифер

«Я был тем, что есть вы, вы станете тем, что есть я». Такая вот сентенция была написана над скелетом, изображенным в «Троице» Мазаччо — должно быть, первом крупном произведении, где использовались принципы перспективы. Пройди Эмилио по ней, по третьему ряду левого бокового нефа базилики, вот уж получился бы потрясающий эффект: можно было легко себе представить Дьявола сидящим над вон тем гримасничающим Тщеславием и спрыгивающим с фрески, чтобы испоганить святое изображение.

— Почему, Эмилио? — снова повторил Пьетро, шагая между колонами трансепта.

Виндикати улыбнулся и произнес:

Пьетро, медленно шагая по трансепту, между колоннами, продолжил:

Он не сбавлял шага:

Пьетро наконец остановился.

Виндикати стоял на верхней ступеньке главного алтаря, Пьетро — в нескольких метрах от него, чуть ниже.

— Люцифер, — улыбнулся Виндикати.

И развел руки, как церемониймейстер.

— Добро пожаловать в базилику Санта-Мария делле Вине. Ты знаешь, что таково ее изначальное название? Новелла заменила старую молельню Санта-Мария делле Вине. Я вырос в Венеции, Пьетро… Но родился я здесь. Во Флоренции, на родине моих великих вдохновителей, Данте и Медичи… Но ты, должно быть, забыл об этом. И вот мы встретились в базилике, мой друг, примерно так, как расстались… В доме Бога ты встретил Люцифера. Довольно пикантно, как думаешь? Я вижу, Феодор без труда привел тебя…

Пьетро услышал за спиной скрежет и обернулся. Упомянутый Феодор закрывал двери Санта-Мария Новелла. Он с грохотом опустил деревянный брус и защелкнул металлические засовы.

Пьетро поднял бровь и повернулся к Эмилио:

— Я верил тебе, Эмилио. Той ночью в Сан-Марко я…

— Ах, Пьетро! Ты подарил мне такие приятные моменты. С того самого дня, как вытащил тебя из Пьомби, я знал, что ты будешь слеп, неизбежно слеп… До того момента, когда ты поверил, будто видел мою смерть. Один из моих Стригов хорошо справился с ролью Люцифера, тогда как я прикидывался агонизирующим у тебя на глазах… Но они так и не нашли моего тела, Пьетро. А ты, ты рыскал повсюду и никак не хотел остановиться. Ты вызвал у меня восхищение. Ты был — и есть — самый лучший. Я это знал… Всегда это знал. И это делает мое поражение менее горьким. Ты был моим самым ловким трюком и самой большой ошибкой. А я был твоим проводником, твоим Вергилием в аду, и твоим венецианским Дьяволом. Две стороны одной медали. Ты никогда не задумывался, что Вергилий, тащивший Данте в дебри его души, не кто иной, как очередная ипостась Люцифера, зло, живущее в его собственном разуме? Разве не спасет Вергилий поэта, показывая ему все грехи человечества?

— Но той ночью, Эмилио… Той ночью в Сан-Марко… Почему ты меня не убил?

— Свидетель, Пьетро! Мне требовался непосредственный очевидец моей смерти… Весьма иронично было выбрать тебя на эту роль, верно? Мой план выполнялся как по нотам. И вот ты в конце своего пути, Пьетро Виравольта де Лансаль, ты, которого мы вместе окрестили Черной Орхидеей… В последнем круге. Но ты ведь уже догадался, да? Тот, что из круга девятого, Пьетро… Это ты. Кто лучше тебя подходил для моей игры и был бы самым хорошим инструментом для столь рискованного предприятия? Черная Орхидея! Уже легендарная! И в тебе одном заключались все те грехи, на которых я и построил свою игру: атеист, сластолюбец, известный бабник, гурман, игрок, шарлатан, лжец, распутник, бретер — и это еще не конец списка! Представь, как мне было приятно победить ветшающую Венецию, воспользовавшись тем, кто мог бы послужить ее эмблемой! Да, Пьетро, ты! Ах, какое же это было удовольствие! Я все знал и о тебе, и обо всех прочих: Совет десяти и Уголовный суд всегда шли рука об руку, и единственное, что от меня требовалось — это справиться обо всех, причем с полного благословения Лоредано и советов! На них на всех были досье: на Марчелло, на священника из Сан-Джорджо, на Кампьони с Лучаной, астролога Фреголо… Все они пешки, как и ты. Так что я без проблем отслеживал ваши малейшие телодвижения… Трех капитанов Арсенала запугали, Викарио вместе со мной держал в руках цеха. Да, у нас на руках были все карты.

Пьетро покачал головой. В глазах Виндикати горел безумный огонек.

— И ты подумал, что сможешь скинуть Лоредано…

Виндикати насмешливо улыбнулся:

— Брось, Пьетро… Разуй глаза! Из уст человека, которого республика посадила в Пьомби и обещала еще худшую кару, это звучит смешно! Ты же видел этот карнавал! Вот во что мы превратились! Карнавальные марионетки, которыми управляют и руководят марионеточные же власти! А я был королем одной из властных структур, Пьетро. Совета десяти… Тайных. Самого худшего и самого лучшего из всех. Но подумай на минутку о том, какой сейчас представляется Венеция миру! Фальшивый город, который вот-вот поглотят волны, где уже давно царят лишь разлад, коррупция, обман, тайные сговоры и интриги… Мы уничтожили равенство между аристократами и, отказываясь насаждать необходимую власть, способствовали другому виду непотизма! Непотизму сената, обладающего всей полнотой власти, который отродясь не породил ничего великого!

— Надо же, ты до сих пор веришь в свои бредни…

— Я считал, что ты ненавидишь кумовство, Пьетро. Я считал тебя сторонником единства и мощи Венеции, несмотря ни на что… Но поверь мне, человеку, который тайно или открыто нес на себе самые гнусные деяния республики. Который постоянно общался с продажными политиками, шпионами, жаждущими попить нашей крови иностранцами, бандитами, цехами, готовыми в любой момент продаться нашим извечным врагам, скрягами и шлюхами, коих я ежедневно приговаривал гнить в наших казематах! Знаешь ли ты, что это такое — изо дня в день ковыряться в самом гнусном человеческом дерьме, каждый божий день разбираться с убийствами, доносами, подлостью, низостью? До тошноты, до рвоты? У нас не было иного выбора, кроме репрессий и жестокости, чтобы сдержать распад. Так всегда случается с древними умирающими империями. Это неизбежно. Надо было что-то предпринимать.

— Предпринимать? Организуя убийство на убийстве?

— Но это же всего лишь капля в море! Наши властные структуры, Пьетро. Проблема в наших властных структурах. Твой друг Джованни Кампьони это как раз хорошо понимал. К несчастью, он выбрал не ту сторону. Посмотри на высших чиновников, которые каждую неделю меняют свою позицию, как флюгер! Посмотри на эти абсурдные процедуры, вынуждающие нас постоянно менять руководителей, тоже марионеток, не обладающих никакими иными талантами, кроме как мелочностью и умением наносить удар исподтишка! Гадючник! Мы сидим на пороховой бочке, и управляют нами гении некомпетентности! Политическая власть в Венеции сменяется каждые полгода как бог на душу положит, Пьетро, а мы тем временем потеряли весь свой блеск, все колонии и всякую надежду. Ни одна из наших драгоценных магистратур не в состоянии придерживаться более или менее последовательной линии. И среди этого невежественного и потрепанного воронья нет ни одного патриция, который мог бы помешать республике дряхлеть и погрязнуть в грехе, распутстве и отсутствии заботы о всеобщем благе. Разве не говорил Кампьони, что не может заставить себя услышать? Личные интересы превалируют над всем, и я всего лишь искал способ справиться с этой гангреной. И хотел ускорить процесс разложения, чтобы дать нам другой шанс! Да, Пьетро, уж поверь: я делал все это ради блага Венеции! Турки успокоились, но опасность остается. Нам постоянно угрожает Испания, и ее союз с папой вот уже много лет связывает нас по рукам и ногам! И так везде, куда бы мы ни повернулись. Нужно было срочно искать… альтернативу.

— Альтернативу… как фон Мааркен! Смешно, право! Подписать идиотский договор с опальным герцогом, приговоренным в собственной стране!

Эмилио издал презрительное восклицание.

— Фон Мааркен с его австрийскими мечтаниями послужил моим интересам. Но и он был лишь пешкой! Он попался в мою ловушку, и я пользовался его глупостью, пока он не запутался окончательно и не обрек сам себя. Я знаю, что ты его убил, Пьетро. И таким образом осуществил мою задумку. Но отдать ключи от моря какой-то другой державе? Да как он мог вообразить хоть на секунду, что мне близки его дурацкие мечты о славе? Просто он был мне нужен. Нужны были его люди и финансовая помощь.

— Ты совсем спятил, — произнес Пьетро. — Ты тот, с кем якобы боролся: пустой мечтатель. Опасный психопат.

Виндикати снова улыбнулся:

— Ах, какая жалость…

Его руки опустились, он вскинул подбородок.

— Полагаю, настал момент истины?

— Думаю, да, настал.

Пьетро с металлическим шелестом достал шпагу.

— Ну что ж, — сказал Виндикати. — Покончим с этим.

На его плечах висел расшитый серебром черный плащ.

Он резко сбросил его на пол, и тот упал к подножию алтаря. А Эмилио в свой черед медленно извлек шпагу.

Пьетро двинулся к нему, не подозревая, что карлик Феодор тем временем спрятался в тени за одной из колонн. Он висел, как паук, на высоте примерно полутора метров от пола. И когда Пьетро с ним поравнялся, выскочил из своего убежища и налетел на него.

Виндикати улыбнулся.

Застигнутый врасплох, Пьетро не успел среагировать, и карлик обрушился на него всем своим весом. Потеряв равновесие, Виравольта упал между рядами. Феодор, который дрался как дьявол, поднял над его головой кинжал. Силой он обладал немереной, каковую трудно было ожидать в столь маленьком тельце. Виравольте удалось отвести кинжал от лица, но он тут же вскрикнул от боли, когда клинок глубоко вонзился ему в руку. За все это время Феодор не произнес ни слова. Перед глазами Пьетро опять сверкнул кинжал. Он чувствовал дыхание карлика, перемежающееся с яростными вскриками. Черная Орхидея сумел подтянуть ноги и резким пинком отшвырнул Феодора. Боль придала ему сил. Карлик полетел кувырком, но с ловкостью кошки перевернулся и тут же вскочил. Глаза его сверкали, рука сжимала кинжал. Из предплечья Пьетро текла кровь, а при падении он повредил плечо той руки, которой держал шпагу. Он выронил ее, и теперь оружие валялось чуть в стороне, между скамейками из черного дерева. Пьетро пошарил у пояса.

Феодор снова яростно ринулся на него, но опоздал.

Пьетро поднял руку, и карлик увидел вспышку. Под куполом грянул выстрел, и Феодора опять отшвырнуло назад. Он рухнул на пол, несколько раз дернулся, прижав руки к животу, и затих.

Пьетро по-прежнему не опускал руку. Рукава рубахи и камзола были разорваны. Феодор лежал неподвижно в своем красном наряде, воротник сбился и закрыл ему рот. Пьетро медленно встал и бросил на пол пистолет.

Виндикати не шелохнулся.

Пьетро поднял валявшуюся между скамьями шпагу и вернулся в центр трансепта. Задыхаясь, он поморщился от боли. Рука болела зверски.

— Предатель! — бросил он Эмилио. — Все средства хороши, да?

Виндикати коротко хохотнул.

И спустился по ступеням алтаря.

На сей раз мужчины встали в стойку друг напротив друга, Пьетро настороженно, а Виндикати спокойно.

— Помнишь, Пьетро? В прежние времена мы уже скрещивали с тобой шпаги… тогда ради развлечения.

— Те времена прошли.

Они принялись осторожно ходить кругами, присматриваясь.

— Может, стоило взять тебя на свою сторону, а Пьетро? Еще не поздно… Почему бы тебе не присоединиться ко мне?

— Ты всегда знал, что это безнадежно, Эмилио. Ты пытался меня использовать. И сейчас ты ничто. Мы здесь с тобой вдвоем. И миру совершенно наплевать, что с нами будет.

Тут оба замолчали.

Под куполом базилики Санта-Мария Новелла раздался звон клинков. Виндикати не утратил своих талантов. Он тоже был мастером фехтования в свое время и немало поспособствовал обучению Пьетро, когда завербовал его в агенты Светлейшей. Между учителем и Черной Орхидеей установились своего рода родственные отношения. От которых нынче не осталось ничего. Только дуэль не на жизнь, а на смерть. Мужчины то наступали, то отступали по трансепту, обмениваясь ударами и возгласами. Парировали, атаковали, наносили укол за уколом. Клинки свистели, скрещивались или скользили по шпаге противника до упора. Но каждый выпад причинял Пьетро такую боль в руке, что череп едва не лопался. Он знал, что долго такого темпа не выдержит. Резким выпадом ему удалось оттеснить Виндикати между скамьями в правую сторону нефа. Химера едва не споткнулся. Пьетро счел было это подходящим моментом, чтобы его прикончить. Но Виндикати восстановил равновесие. Исход боя пока был неясен. Эмилио, вместо того чтобы снова атаковать, отступал по рядам во тьму. Внезапно он резко развернулся и со смехом исчез за колонной.

Пьетро взмок. Он слышал свое тяжелое дыхание, сердце отчаянно колотилось. Вокруг воцарилась тишина. Виндикати испарился. Пьетро, не отрывая глаз от того места, где исчез Химера, осторожно пробирался между рядами, старясь не споткнуться в свою очередь. За колонной оказался один из маленьких приделов, что обрамляли главный алтарь. За пляшущими огоньками виднелась фреска Джотто с религиозным сюжетом. Пьетро сделал еще пару шагов.

«Да где же ты! Покажись наконец!»

Он резко обернулся, опасаясь нападения сзади.

Никого.

Виндикати появился внезапно, как привидение, с громким криком. Пьетро едва увернулся от его шпаги и, подумав, что нашел брешь в обороне противника, решил раз и навсегда покончить со всеми имеющимися у того преимуществами. И атаковал с новой силой. Виндикати удивил его своей быстротой, в свою очередь уклонившись от удара. Клинок Пьетро ударился о камень, отдача в руку получилась чудовищной, а шпага, едва оцарапав стену, сломалась. И к тому моменту, когда Виндикати выпрямился, у Пьетро в руке остался эфес и несколько сантиметров лезвия. Виравольта, не растерявшись, впечатал со всего маху эфес в физиономию противника. И весьма успешно, потому что Виндикати как раз раскрылся. Оглушенный Эмилио отступил на пару шагов и, оказавшись у подножия главного алтаря, рухнул на ступеньки, выронив шпагу.

Этот удар дорого обошелся Пьетро. Ему казалось, что рука — одна сплошная рана. Обломок его шпаги упал на пол. Он ринулся за шпагой Эмилио. Тот отступил к алтарю. Увидев одну из больших свечей главного притвора, стоящую в высокой подставке из позолоченной бронзы, Виндикати в бешенстве схватил тяжеленный подсвечник обеими руками. Довольно внушительное оружие, а Пьетро устал и был ранен. Но и двигаться с таким сложнее. Они кружили у алтаря, бой перенесся в левый боковой неф. И снова мужчины приглядывались друг к другу, не решаясь нанести первый удар. Пьетро попробовал сделать выпад. Рука дрожала. Атака пропала втуне. У Виндикати дела шли не лучше. Он попусту махал в пространстве бронзовым канделябром, лишь бы держать Пьетро на расстоянии. Так что в течение нескольких секунд противники лишь гоняли ветер. А сброшенная Виндикати свеча тем временем подпалила покрывавший алтарь пурпурный полог. И внезапно ткань вспыхнула. Огонь угрожал распространиться на апсиду.

И в этот миг Эмилио, собираясь с силами, открылся, откинув плечи и развернувшись корпусом, чтобы нанести решающий удар. Бронзовый канделябр описал в воздухе дугу. Пьетро пригнулся…

«Получай!»

…и снова сделал резкий выпад.

Картинка вышла странная. Химера, Дьявол, Эмилио Виндикати, бывший глава Совета десяти, напоролся на собственный клинок. И был пронзен насквозь под «Троицей» Мазаччо, пригвожден собственной шпагой к деревянной раме рядом с колонной, на которой возносилась к небу каменная колесница работы Кавальканти.

Черная Орхидея сжимал рукоять шпаги, глубоко вошедшей в тело противника. Они не двигались, стоя лицом к лицу. Дыхание Виндикати отдавало медью. Запах крови. В первое мгновение его лицо затвердело, обретя свойственное ему выражение, хорошо знакомое Пьетро. Жесткое, властное, очень подходящее для той роли, что он играл столько лет — роли главы Совета десяти. Затем, осознав, что Люцифер повержен, он словно рассыпался. Лицо побелело, брови выгнулись дугой, рот открылся в немом изумлении. В глазах снова появился безумный блеск, некогда их оживлявший, они выкатились из орбит. Он попытался посмотреть вниз. Изо рта потекла струйка крови. Он икнул. Пьетро не выпускал шпагу. Руки Эмилио потянулись к плечам бывшего друга, словно ища поддержки. Быть может, он хотел что-то сказать, но не смог. Наконец Пьетро отодвинулся. Руки Виндикати тяжело упали. Неподалеку валялся бронзовый канделябр.

Виндикати агонизировал еще несколько секунд, покачиваясь, как марионетка, под изображением Иисуса на кресте, вроде той, что он придумал для убийства Марчелло Торретоне в театре Сан-Лука. Люцифер, поверженный у ног Троицы. Пьетро вспомнил рисунок, изображавший врата ада, виденный им в библиотеке Викарио в самом начале расследования. Ту иллюстрацию с каббалистическим оттенком, найденную им в книге, упрятанной в кожаную обложку и надписанной угловатым готическим шрифтом. Огромные врата стояли на полу, как стела или мертвый кипарис, Князь Тьмы в виде козла, рождающиеся из его плоти демоны, а под ним груды черепов, тени умерших, кричащие лица, вывернутые члены. И картина, к которой был сейчас пригвожден Виндикати, напомнила вдруг эту гравюру. Плащ Люцифера распахнут над бездной, а преображенная Троица исчезает во тьме, навечно обрекая Искусителя. Припомнил Пьетро и надпись над вратами:

«Lasciate ogni speranza, voi ch'intrate.

Оставь надежду, всяк сюда входящий».

Чуть дальше, рядом с главным алтарем, догорал полог, заволакивая помещение дымом. Поджечь камень огонь, по счастью, не мог. Так что имелась отсрочка. Да, сегодня огонь был побежден — как и Дьявол.

Наконец Эмилио Виндикати рухнул.

Пьетро выронил шпагу и со стоном схватился за раненную руку. На сей раз все и впрямь было кончено.

Химера покинул этот мир.

 

Песнь XXVII

Эпилог

На пути в рай

Октябрь 1756 года

Этим вечером Пьетро Виравольта с Анной Сантамарией пошли в оперу. Давали «Андромеду» по либретто Бенедетто Феррари. Возобновление спектакля, который шел во время карнавала 1637 года на открытии театра Сан-Кассиа-но. Первый театр, Сан-Кассиано Веккио, комедийный, был построен в 1580 году Тропи, патрицианским семейством Сан-Бенедетто. После пожара его восстановили уже в камне, и он стал доступен широкой публике: братья Франческо и Этторе Трони получили на то дозволение Совета десяти в мае 1636 года. Позже театр пострадал при землетрясении, и его восстановили снова, на сей раз как оперный. Здесь исполняли Альбиоии, Циани и Поллаколо. Лет за десять до того, как Виравольте удалось впервые в нем побывать, Сан-Кассиано стал первым театром, принявшим неаполитанскую оперу-буфф.

В Сан-Кассиано было пять зрительских рядов и тридцать одна ложа. И в одной из иих на лучших местах сидели Пьетро с Анной. Анна, прикрыв глаза, постукивала веером в такт музыке. Пьетро улыбнулся, видя, как захватил ее спектакль. Наконец-то они действительно вместе. Начиналась новая жизнь. На сцене, словно сирена, пела Андромеда чарующим, ясным и хорошо поставленным голосом. Финал полыхнул всплеском арпеджио, и все смолкло. На миг повисла тишина, тут же сметенная шквалом аплодисментов.

Выйдя из ложи в устланный коврами коридор, Пьетро столкнулся с Рикардо Пави, который оказался с дамой. За глаза очаровательной Филомены можно было продать душу.

— Ну что, друг мой, — улыбнулся Пьетро. — Похоже, дело в шляпе! Вот вы и глава грозного Совета десяти…

— Тяжелая это ноша, — улыбнулся в ответ Пави. — Как вы догадываетесь.

— Готов поспорить, что вы справитесь куда лучше вашего предшественника… Если можно так выразиться.

— Времена всякой дьявольщины миновали. В Венецию вернулось спокойствие и, надеюсь, надолго. Императрице Марии-Терезии сообщили о проделках скверного герцога, которого она изгнала. По слухам, она в бешенстве. Но все вернулось на круги своя. Вы ведь знаете венецианцев: один ираздник сменяет другой, и они уже забыли даже то немногое, что поняли во время болезненных событий, что нам довелось пережить… Но скажите мне, Пьетро… Где вы сидели нынче вечером? Я вас не видел.

Улыбка Виравольты стала еще шире.

— Но… конечно же, в раю, дорогой Рикардо. В раю…

Анна, развеселившись, прижалась к нему. Рикардо склонился к ее руке. Затем его окликнул кто-то из знакомых венецианских нобилей, и он мгновенно испарился вместе с Филоменой.

Анна посмотрела на Пьетро:

— Ну что, кавалер? Уходим?

Он ее обнял:

— Да… Уходим.

Вскоре они уже были на улице. Анна взяла Пьетро под руку. Он невольно поморщился.

— Ох, прости! — воскликнула Анна. — Все еще болит?

Пьетро лишь молча улыбнулся.

Когда они подошли к театральной лестнице, Пьетро в толпе толкнул человек в черном и даже не оглянулся.

— Эй, мессир! Могли бы извиниться!

Услышав этот голос, человек резко остановился. Мимо шли люди, но он не шелохнулся. Затем незнакомец медленно повернулся. На нем была темная шляпа, половину лица закрывал платок. Виднелись лишь блестящие глаза. Пьетро нахмурился. Внезапно мужчина подошел к нему, властно схватил за плечо и сказал приглушенным платком голосом:

— Разрешите его у вас ненадолго забрать, принцесса. А ты… пошли!

Пьетро оторопел:

— Но позвольте, что все это…

— Давай пошли!

Заинтригованный Виравольта посмотрел на Анну, потом отпустил ее руку и позволил таинственному незнакомцу утащить себя в сторонку. Они отошли подальше от толпы, и незнакомец, остановившись рядом с темной улочкой, рассмеялся. Его глаза показались Пьетро удивительно знакомыми… Тот сорвал платок и выглядел при этом чрезвычайно довольным.

Пьетро мгновенно его узнал.

— Джакомо! Ты! — изумленно выдохнул он.

Казанова улыбнулся, но улыбка тут же исчезла. Вообще-то он был бледным и похудевшим — следствие длительных лишений. Лоб его горел.

— Но я думал, ты сидишь в Пьомби! Я предложил Совету десяти взять тебя на службу, дож поговаривал о пересмотре твоего дела, но…

— Замолчи, дружище! — жестом остановил его Казанова. — Я не могу долго с тобой беседовать. Я в бегах. Меня ждет лошадь, я уезжаю подальше отсюда.

— В бегах?! Но как тебе…

— Помнишь Бальби? Он сидел неподалеку от нас. Ты ни за что не поверишь: он сумел проковырять дыру под потолком, чтобы пролезть ко мне. Мы вместе придумали план, и мне удалось уйти по крышам…

— Побег! Побег из Пьомби! Но… это невероятно!

— Знаю-знаю, первый в истории! Пьетро, друг мой… Как поживаешь? Вижу, дела твои наладились. — Казанова оглянулся на Анну, издали за ними наблюдавшую. — Значит… Оттавио сошел со сцены? Да что тут вообще происходило все это время? Карнавал проходил в такой кутерьме, что…

— О, это долгая история, — улыбнулся Пьетро. — Венеция! Ты же знаешь… Но скажи-ка, Джакомо! Куда ты направишься?

— Не обижайся, но не могу тебе сказать. Ну, все! Вынужден тебя покинуть. Будь на то Господня воля, мы еще с тобой встретимся, дружище! Я тебя не забуду.

— Я тоже, Джакомо. Я тоже.

Мужчины обнялись, затем, улыбнувшись напоследок, Казанова приподнял шляпу и исчез в темной улочке.

Пьетро еще несколько мгновений постоял на месте. Затем поглядел на Анну Сантамарию. Она ждала его посреди редеющей толпы.

Он кинул последний взгляд на улочку… и присоединился к ней.

* * *

Октябрь 1756 года. Джакомо Казанова только что сбежал из Пьомби. Пьетро задумчиво смотрел на лагуну с площади Сан-Марко. На нем был широкий черный плащ, надетый поверх камзола в цветочных узорах, и белая рубашка с широкими рукавами. Шляпу он держал а руке. Ночь заканчиваюсь, начинался новый день. К небу медленно поднимались клочки тумана. Гондолы, стоящие в ряд у причала, легонько раскачивались под плеск воды. Пьетро был спокоен, однако испытывал какую-то странную ностальгию. Он поглядел на Сан-Джорджо, на угадывающиеся вдали очертания Лидо. Позади него возвышались Кампанила и крылатый лев. «Сколько еще?» — вопрошал он себя. Венеция уже пережила множество испытаний. Да, жемчужина! Но такая хрупкая. Эта часть лагуны, которой вечно угрожали то приливы, то наводнения, то землетрясения, то подводные толчки. Эта часть лагуны, которую умудрялись спасать на протяжении вот уже шести веков, побывавшая и империей, и мостом между Западом и Востоком, и маяком для всего мира. Но сколько еще она продержится? Каких усилий потребует, чтобы и дальше сохранять свою красоту и сияние? На что еще вдохновит? Венеция с ее масками и ее правдой, город искусства и карнавала, радости и хитрости. Чье еще вожделение она вызовет?

Пьетро любил Венецию, как любят женщину, любил, как первую любовницу.

— Пьетро!

Он обернулся.

Его ждала сияющая Анна Сантамария. Махнув ему рукой, она села в карету, которая должна была увезти их далеко отсюда. Кучер тоже на него смотрел. И Ландретто, верный Ландретто, едва оправившийся от бурной ночи. Пьетро направился к ним, глядя на мостовую под ногами, по которой столько раз ходил за эти годы. Подойдя к Ландретто, он хлопнул слугу по плечу, да так, что тот чуть не упал. У парня явно трещала башка.

— Ну что, дружище? А как же твоя Дама Червей?

— Ох, сущая фурия, уж поверьте! — изрек Ландретто. — Я совершенно вымотался. Вы же знаете, что это такое: тайная Венеция… Я рад с ней расстаться.

Пьетро расхохотался, а Ландретто принялся загружать в карету оставшийся багаж.

— Может, вы наконец соизволите мне поведать, куда мы направляемся! — осведомился он.

— А ты не догадался? — развел руками Пьетро. — Во Францию, мой друг. Ну конечно же! Нас ждет Версаль! И благодаря милостям дожа мы не будем ни в чем нуждаться. Скажи спасибо Светлейшей, дружок. И вот что… Ты точно не забыл мои карточные колоды?

— Точно. Значит, Франция?

— Франция, мой друг.

Пьетро на миг вернулся на берег лагуны. Посмотрел на трепещущее отражение ранней зари. Ему было трудно оторваться от этого места. Он медленно вынул цветок из петлицы. И бросил в воду, проводив взглядом.

Наконец он подошел к карете.

— С Черной Орхидеей покончено! — сообщил он Ландретто. — Но не волнуйся. Главное не в этом… — И, улыбнувшись, подмигнул: — В конце концов… я ведь теперь легенда!

Нахлобучив шляпу, он улыбнулся еще шире. Из кареты выглянуло личико Анны Сантамарии. Кинув последний взгляд на лагуну, Пьетро согнулся в долгом поклоне.

А потом залез в карету.

* * *

Об удивительных событиях в Светлейшей республике в 1756 году мало что помнят. Карнавал, один из самых красочных в тот век, стер все следы заговора, названия которого История не сохранила. И по правде говоря, в памяти остались лишь некоторые эпизоды, омрачившие те удивительные месяцы. История Черной Орхидеи была запечатана в пыльной папке, занявшей место на полках Уголовного суда и потайной Венеции восемнадцатого века.

На полке, где о нем тоже забыли.

Но всем известно, что легенды не нуждаются в Истории, чтобы жить дальше.

Так что это не так страшно.