Потребовалось десять минут неустанной борьбы, чтобы максимально укоротить накладные ногти, ибо печатать с кинжалами на кончиках пальцев я даже пробовать не собиралась. Кто ж знал, что акрил такой прочный? Надо запомнить на будущее. Возможность нарастить оружие на собственном теле обязательно однажды пригодится.
К полуночи, наконец закрыв ноутбук, я была растеряна как никогда. Рассказы и факты о Луизиане поражали размахом и разнообразием. Местные жители ни о чём не могли договориться – ни о языке, ни о том, как ловить и готовить рыбу, – даже правовые нормы здесь отличались от всех остальных штатов.
Кажется, придётся действовать по обстоятельствам. Шансы, что на территории Мардж вдруг случится ещё одно преступление, крайне малы, значит, теперь нужно просто затихнуть и не отсвечивать.
Я выключила стоявший на комоде телик, который как раз возвестил о ночном марафоне какого-то реалити-шоу, забралась на кровать и вздохнула, когда тело погрузилось в мягкий матрац. Но едва закрыла глаза, как тут же вновь вскочила.
– Ква-а-а.
Какого чёрта? Я потянулась к тумбочке за пистолетом, но быстро вспомнила, что у меня его нет. Сэнди-Сью не получала лицензию на ношение оружия, а потому не могла протащить его на самолёт в багаже. К вящей радости директора Морроу.
– Ква-а-а.
Я скатилась с кровати и поползла к окну. Затем по стеночке скользнула вверх и чуть отодвинула штору – достаточно, чтобы оглядеть окрестности. Перед домом всё чисто, но мне точно не послышалось.
– Ква-а-а.
Я обернулась. Звук доносился с заднего двора. От байю. Я слегка расслабилась и, передислоцировавшись в комнату напротив, вновь уставилась в окно, вот только света от чёрного входа не хватало для освещения всей лужайки.
– Ква-а-а.
Боже, всё громче и громче!
Я мысленно прошерстила всё, что вычитала в сети за последние четыре часа. Лягушки. Должно быть, это они. Как, во имя всего святого, люди умудряются спать в таком шуме?
– Ква-а-а.
Ну всё.
Во время собачье-криминального приключения я видела за домом сарай. Наверняка там найдётся что-нибудь, чем можно прикончить одну горластую лягуху.
Стоило открыть дверь на улицу, как тело окутал густой и горячий влажный воздух, и я на мгновение замерла. Затычки из туалетной бумаги в ушах, вероятно, тоже действенны, и ради них потеть не надо.
– Ква-а-а.
Ну нет. Я не собиралась терпеть это несколько недель (а то и месяцев) кряду, к тому же, если заткну уши, чтобы не слышать кваканье, то и злоумышленников не услышу. Не вариант для того, кто всегда настороже. Вздохнув, я пересекла лужайку и с радостью обнаружила, что сарай не заперт. А открыв дверь и уставившись в темноту, пожалела, что не поискала на кухне фонарик. Но тут внутрь заползла тусклая полоска лунного света, и я наконец разглядела ровный ряд инструментов, висящих на задней стене. В самом центре красовалась лопата.
То что надо.
Вскоре я уже кралась по двору к байю, выискивая в мутной воде свою жертву.
– Ква-а-а.
Слева. Возле изгороди.
Так тихо, как только возможно, я двинулась на звук, стараясь не наступить в байю и не создать всплеск. Перекрывшая луну тёмная туча свела видимость практически до нуля, и я замерла, надеясь, что вот-вот вновь прольётся хоть немного света. Несколько секунд спустя по воде скользнул слабый отблеск, и я разглядела два горба в паре шагов от берега. Затем лунный свет добрался и до них, блеснул белизной глаз, и всё опять поглотила тьма.
Я встала прямо перед этими буграми и занесла лопату над головой. Но едва начала её опускать, как со стороны забора появилась рука и сцапала мой инвентарь, останавливая движение. Другая рука обхватила меня за талию и оттащила на добрых пять метров от воды, прежде чем освободить.
– Вернулись, чтобы закопать остальные части тела? – поинтересовался низкий голос.
Я вздохнула. Помощник Очаровашка.
А тут я вся такая красивая, посреди потенциального места преступления, в полночь, пытаюсь отвоевать свою территорию лопатой. Пусть судмедэкспертиза и на моей стороне, но это всё равно выглядит слегка подозрительно.
– Вообще-то, я собиралась убить лягушку, чтобы наконец уснуть. Вы им тут микрофоны раздаёте, что ли?
– Это не лягушка.
– Я, может, и не местная, но в состоянии опознать кваканье.
– А, ну да, квакает лягушка, но ударить вы собирались вовсе не её. – Леблан отпустил лопату, включил фонарик и направил луч на мою недавнюю цель. Два горба оказались глазами, с этим всё в порядке, но к ним прилагались полная зубов пасть, длинное тело и хвост.
Возмущённый тем, что его осветили и выставили на всеобщее обозрение, аллигатор неожиданно быстро (учитывая габариты) развернулся и исчез в мутной воде.
– Что ж, – выдавила я, не желая, чтобы Очаровашка заметил охватившую меня панику. Вот так обозналась… – Может, мне повезёт, и он съест лягушку.
– А вы с характером, леди. Этого не отнять.
Вдруг до меня дошло, что я стою рядом с кишащей монстрами-убийцами и паразитами речушкой, посреди ночи, босиком и в пушистой розовой пижаме – Харрисон выбрал, под стать чемоданам. Но взволновало меня вовсе не это. Я знала, зачем пришла. А вот что тут забыл Помощник Очаровашка?
– Не просветите, с какой целью вы прятались в кустах? – спросила я.
– Наблюдал за птицами.
– Чушь. Вы думаете, что здесь произошло убийство, и кто-то может прийти за остальными частями тела.
– Я думал, что неплохо бы проверить, кто сюда явится, раз уж слух о найденной кости разлетелся по городу.
– Откуда вам знать, что пошли слухи?
Леблан рассмеялся:
– Греховодные дамы встретились сегодня в семь. Значит, в восемь уже, наверное, весь город был в курсе.
– Угу. А эти милые хрупкие старушки знают, что вы их используете, чтобы выманить виновного?
– Ха. Милые хрупкие старушки. Скажете тоже. – Он направил фонарик на дорогу. – Ну, коль уж вы своей беготнёй в пижаме и размахиванием лопатой, скорее всего, спугнули всех – и виновных, и нет, – пожалуй, мне пора домой.
Я наблюдала за его удаляющейся фигурой, пока Леблан не скрылся за домом. Я понятия не имела, какой вид безумия охватил этот город, но собиралась по возможности держаться от всего этого подальше.
«А прямо сейчас я вернусь в кроватку, отосплюсь на годы вперёд и завтра притворюсь, что этого дня никогда не было». Схватив лопату одной рукой, другой я прикрыла распахнувшийся в зевке рот. Тело уже изнывало от желания вновь завалиться на сказочный матрац.
– Ква-а-а.
* * *
Следующим утром я проснулась от настойчивого глухого стука, вытащила ватные шарики из ушей и поняла, что кто-то барабанит в парадную дверь.
В восемь утра.
В воскресенье.
Кем бы ни был незваный гость, ему повезло, что я не привезла с собой пистолет или не притащила ночью в дом лопату. Но импровизацию никто не отменял. Если зараза в ближайшее время не свалит, то на кухне, наверное, найдётся что-нибудь подходящее…
Я вытолкнула себя из постели, прошлёпала вниз и распахнула дверь. Герти испуганно отшатнулась, и я чудом успела её схватить и уберечь от падения с крыльца.
– Есть смысл спрашивать, зачем вы пришли в такую рань? – уточнила я и, развернувшись, двинулась на кухню, дабы сварить кофе. Кажется, легко и быстро от Герти не отделаешься.
– Ну как же, ведь воскресенье! – Она устремилась вслед за мной. – Ты, должно быть, растеряна после переезда и вчерашних волнений, вот и забыла.
Я наполнила кофеварку водой и нажала кнопку.
– Воскресенье? Это должно что-то для меня значить?
Герти выпучила глаза.
– Конечно. Воскресенье – служба в церкви. Знаю, некоторые думают, что можно в любой другой день сходить, но в южной Луизиане не особо-то ценят таких «прогрессивных». Если ты не безбожник, то идёшь в церковь в воскресенье.
Я открыла было рот, чтобы сказать, мол, ага, я безбожница и желания тащиться в церковь не имею, ни сейчас, ни в любое другое время, но Герти пёрла напролом, с каждой секундой становясь всё оживлённей.
– Весть о твоём приезде разлетелась по городу, – продолжала она, – и я поняла, что должна успеть сюда пораньше, пока тебя не сцапали католики.
– Звучит зловеще. – Я поставила перед Герти чашку кофе и наполнила ещё одну для себя. – И что сделают католики, если меня «сцапают»?
– Позовут в свою церковь, естественно.
– И это так ужасно?
– Для меня – да. Я баптистка. В прошлый раз мне не удалось добраться до нового горожанина первой и позвать его к греховодным баптистам. Целую неделю вся паства молилась за меня еженощно – вслух. А греховодные католики прислали мне благодарственную открытку. Не хочу вновь проходить через подобное испытание.
Я поёжилась. Целую неделю молились вслух… Неудивительно, что Герти в таком отчаянии.
– Наверное, служба меня не убьёт, но она и правда так рано начинается?
– В девять. Раньше начиналась в одиннадцать, но Бананопудинговая война всё изменила.
– Это что-то типа Гражданской войны?
– О, гораздо хуже, – на полном серьёзе ответила Герти. – В Греховодье по воскресеньям всё закрыто, ибо работать в день Господа – грех и всё такое. Но Франсин готовит лучший банановый пудинг в округе, так что пастор Дон и отец Майкл выдали ей специальное разрешение. Теперь она может открывать своё кафе по воскресеньям без угрозы угодить в ад.
– То есть женщина пашет в выходной, готовит для всего города, а взамен получает лишь отсрочку от ада? Кажется, её надули.
Герти кивнула:
– Я тоже так думаю. В любом случае у Франсин только один холодильник для целой кучи продуктов, потому банановый пудинг она делает в ограниченном количестве.
– Дайте угадаю – на всех не хватает?
– Ага. В обеих церквях служба шла с одиннадцати до полудня, но католики перенесли её на десять-тридцать, чтобы успевать в кафе раньше и забирать весь пудинг. Пастор Дон принял ответные меры и перенёс службу на десять. Так всё и переносилось, пока мэр Фонтлерой не постановил, что начинать службу раньше девяти и заканчивать раньше десяти – незаконно.
– Я начинаю понимать, почему город назвали Греховодьем. Тут всё незаконно.
– Да, порой так и кажется. А теперь, ступай переодеваться, дорогая. Я захватила сумку побольше, чтобы влезли твои кроссовки. Во время молитвы переобуемся и, как только пастор Дон скажет «Аминь», стартанём к Франсин.
– Похоже на план.
Заняться мне всё равно было нечем. К тому же, если банановый пудинг стоит войны и отсрочки от ада, его явно нужно попробовать. Дополнительный бонус: увижу, как Герти «стартанёт». А ещё Морроу велел мне смешаться с местными, и, видимо, моё отсутствие в церкви привлечёт куда больше внимания, чем розовый багаж.
Даже с учётом всех переменных, день всё равно не может оказаться хуже предыдущего.
Я допила кофе и поспешила наверх, надеясь найти что-нибудь подходящее и для Бога, и для бега. Самой летней, самой тонкой вещицей из моего девчачьего гардероба оказалось бирюзовое хэбэшное платье без рукавов и с расклешённой юбкой. Я решила, что это позволит воздуху проникать под ткань, а также не будет сковывать движение ног. Хоть и сомнительно, что возникнет необходимость прям бежать, учитывая средний возраст местного населения.
Несмотря на худобу и не особо выдающийся бюст, я нацепила лифчик, полагая, что воспламенюсь, если войду в церковь без него. Без белья никак, ибо неизвестно, когда придётся падать на землю и катиться. Оголяться на главной улице почти везде незаконно. А в Греховодье за это, наверное, положена смертная казнь.
Я заскочила в ванную, набрала в ладони холодной воды и плеснула в лицо. Обычный утренний ритуал, но, не успев развернуться и вылететь прочь, я вспомнила, что должна вести себя как девочка, и со вздохом двинулась в комнату за косметичкой, которую при распаковке оставила на столе.
А вернувшись в ванную, увидела в зеркале незнакомку.
Рука дёрнулась к бедру за пистолетом, и спустя секунду я порадовалась, что его там нет. Женщиной в отражении оказалась я.
Встав перед зеркалом, я повертела головой туда-сюда, наблюдая, как длинные светлые пряди скользят по плечам. Высокие острые скулы, из-за которых прежде, с бритой головой, я выглядела измождённой, теперь смотрелись экзотично. Из-за бирюзы платья глаза того же цвета словно светились, особенно с обрамлявшими лицо блондинистыми волосами.
«На маму похожа».
Мысль прорезала мозг прежде, чем я успела её остановить. Я выронила косметичку и, вцепившись обеими руками в раковину, уставилась на слив. Я не думала о матери годами – не позволяла себе. Воспоминания о ней – единственное, что причиняло боль, а при моей работе любая слабость могла стоить жизни.
«Но сейчас ты не на работе».
Да, но это не значит, что не нужно быть начеку. Я глубоко вдохнула и тряхнула головой, пытаясь очистить разум. Внизу ждала Герти, чтобы отвезти меня на службу. Мысли о маме неизбежно вели к мыслям об отце. А мыслям о нём в церкви явно не место.
Я подняла косметичку, вытащила оттуда розовую помаду и, схватив кроссовки, ринулась из комнаты, на ходу подкрашивая губы. Уж лучше так, чем никак. Ещё раз посмотреть на это лицо – мамино лицо – я не могла.
– Ведь в церкви не запрещены платья без рукавов? – спросила я Герти, шагнув в кухню.
– Что ты, конечно нет! Мы набожны, но не варвары. Влажность здесь нехилая.
Старушка протянула мне гобеленовую сумку, очень похожую на её собственную, и я бросила внутрь кроссовки и «Тик-Так».
– Мне ещё что-то понадобится?
– По мне, так всё прекрасно. Если готова, идём. Хочу успеть занять заднюю скамью.
Я кивнула и последовала за Герти, но, выйдя на улицу, не обнаружила машины.
– Пешком?
– Я попала в лёгкую аварию. Моей вины в том, естественно, нет. Дурацкое место для знака «Стоп».
– А. – Подробностей мне лучше не знать.
– В общем, машину мне вернут на неделе. – Герти повернулась ко мне. – А у Мардж ведь есть джип.
– Правда? Отлично. Я сомневалась, что смогу добыть здесь автомобиль.
– Аккумулятор помер, им давно не пользовались, но Уолтер, владелец универмага, недавно заказал новый.
– Классно.
Так как дом Мардж находился всего в паре кварталов от главной улицы, до места мы добрались весьма быстро. К моему удивлению, церкви стояли друг напротив друга – ну прямо религиозное противоборство. Глянув вдаль, я увидела в конце квартала вывеску Франсин, причём на той же стороне, что и пристанище католиков.
– У них небольшая фора, – заметила я. – Особенно если нам придётся пропускать транспорт.
– Пока все покидают церковь, ездить по главной улице запрещено.
Я закатила глаза:
– Ну конечно.
– А лошади запрещены всё воскресенье из-за, эм… грязи. После инцидента с женой мэра и парой моднявых туфелек, что приплыли к ней на корабле из Франции.
Я кивнула. Коняга шерифа прошлым вечером справила нужду на моём заднем дворе. В такой куче и армейские сапоги можно потерять.
Внезапно я напряглась, почувствовав на себе чей-то взгляд. А потом нашла и его обладательницу, глазеющую на меня через дорогу. Примерно ровесница Герти, с серебряными волосами и в бронзовом брючном костюме.
«Метр шестьдесят, пятьдесят кило, родилась, наверное, в начале прошлого века, прихрамывает на левую ногу».
Мы сошли с тротуара, дабы перейти дорогу к баптистской церкви, а незнакомка в тот же момент двинулась навстречу, очевидно, к церкви католической. Посреди улицы мы встретились, и дамочка, одарив Герти довольной улыбкой, чуть спустила с плеча сумку, чтобы мы смогли разглядеть содержимое.
Герти с шумом втянула воздух, а женщина продолжила свой путь, теперь улыбаясь ещё шире.
– Как будто возможность надевать в церковь штаны даёт им мало преимуществ, – возмутилась Герти, когда мы вошли в святилище баптистов. – Селия Арсено купила новые «найки». Мы обречены.
– Не переживайте, я её обгоню.
«С завязанными глазами и ползком».
Герти уселась на заднюю церковную скамейку и кивнула:
– Садись с краю, так быстрее выскочишь. Как только проповедник выдаст «а» из слова «аминь» в последней молитве – можешь бежать.
Порывшись в сумке, Герти извлекла розовый бутылёк с надписью «Сироп от кашля», от души глотнула и предложила мне.
– Нет, спасибо, я здорова.
И не пью из одной бутылки с тем, кто болен. Их тут в Греховодье совсем ничему не учат?
Я огляделась и поняла, что мы пока одни, и согласно часам, до службы ещё прилично времени. А охватившая меня зевота напомнила о причине, по которой я не выспалась – ну, помимо всей этой церковной ерунды.
– Герти… Вчера случилось кое-что странное.
Герти погладила меня по ноге:
– Уверена, тебе это показалось странным, но Греховодье всегда выглядит несколько ненормальным на фоне других городов.
– Нет, уже после всего. Я вышла ночью, чтобы убить лягушку, не дававшую мне спать, а в кустах прятался помощник шерифа.
Она нахмурилась, но ничего не сказала.
– И вот я думаю: учитывая аллигаторов, несчастные случаи на охоте и тот факт, что живёте вы ниже уровня моря и при хорошем урагане возможно наводнение – для нахождения в байю человеческой кости есть как минимум сотня убедительных причин. Но в моих кустах засел коп, а значит, речь не о несчастном случае, наводнении или четвероногих убийцах.
– Да, полагаю, не о них. – Герти это явно ничуть не радовало.
– Рассуждаем дальше: если он считает, что совершено убийство, то должен хоть примерно догадываться, кому принадлежала кость.
– Вероятно, должен, – уклончиво пробормотала Герти.
Я прищурилась и постаралась припомнить то немногое, что знала о библейских правилах.
– Умалчивание – та же ложь. Собираетесь и дальше лгать? Мы же в церкви!
– Ты права, – вздохнула она, – на болоте происходит много несчастных случаев. Обычно от тел хоть что-нибудь остаётся, так что можно узнать, кем был тот или иной счастливчик. Но около пяти лет назад бесследно исчез Харви Чикорон.
– Полиция его искала?
Герти кивнула:
– Поисковая группа прочёсывала болота. Конечно, Картер в то время ещё служил в морской пехоте, но мать наверняка всё ему рассказала. Эммалин знатная сплетница.
Резко включился мой инстинкт самосохранения. Морская пехота? А с Помощником Очаровашкой надо держать ухо востро. Оказывается, он куда сложнее, чем выглядит.
– Так что, по-вашему, случилось с Харви?
– Кто-то считает, будто его стрескал аллигатор, да так, что и не осталось ничего. По мнению других, Харви сбежал с любовницей, так как незадолго до исчезновения перевёл на свой оффшорный счёт значительную сумму денег. Он всегда изменял Мари, потому побег с другой женщиной никого бы не удивил. – Герти тряхнула головой. – Но в основном всем плевать. Харви был подлецом. Самым неприятным человеком в Греховодье. Как только первое удивление от его пропажи схлынуло, все лишь порадовались, что его больше нет с нами.
– Даже Мари?
– О, особенно она. Её мать при жизни была тем ещё тираном и буквально продала Мари в рабство этому засранцу. Заставила выйти за него. – Герти вздохнула. – Ну вот, я сказала «засранец» в церкви. Пять лет прошло, а этот человек по-прежнему пробуждает во мне всё самое худшее.
– Уверена, Бог в курсе, что он был засранцем.
– Бесспорно. Бедная Мари сначала с матерью мучилась, а потом с Харви, что ещё страшнее. С его исчезновением она впервые за шестьдесят девять лет своей жизни получила шанс думать и поступать, как заблагорассудится.
– Похоже, всё сложилось наилучшим образом, так почему тогда все так переживают? Что, по-вашему, произошло с Харви?
– Ну как что… Конечно же, его убила Мари.