На следующее утро я проснулась от грохота и поначалу всерьез подумала, что это у меня так в висках колотит. В Греховодье царит сухой закон, но в огромной сумке Герти всегда имеется парочка бутылок ОГДэшного сиропа от кашля (читай, местной самогонки), и она подливала его в нашу колу, пока мы одного за другим уничтожали речных раков. Они, кстати, оказались совсем не похожи на знакомых мне речных обитателей – рыб. Скорее, на очень странных крабов. А на вкус, к моему удивлению, просто восхитительны, так что теперь я страстная фанатка – и раков, и колы с самогонкой.

После того, как мы вывалились из кафе Франсин, я еще полночи пила пиво и глядела случайные передачи по телику, отвлекшись всего один раз, когда позвонил некий пьяный в сопли Роско и умолял забрать его из бара на болоте. Видимо, его девушка, Пегги Гейл, застукала Роско выпрашивающим номерок у «горячей цыпочки» и велела добираться домой самому. Так и не сумев убедить бедолагу, что я – не подцепленная им обманщица, я повесила трубку.

Учитывая сироп и пиво, я за одну ночь выдула свою месячную норму алкоголя (хотя до состояния Роско мне было далеко), отсюда и убежденность, что стук – симптом грандиозного похмелья. Однако заметив, как дребезжат рамки с фотографиями на стене, я поняла, что это кто-то колотит в дверь.

Часы показывали шесть утра. Серьезно? Мне хоть раз дадут здесь выспаться?

Я сбросила одеяло и потопала вниз, даже не потрудившись одеться и обуться. В одних трусах и майке. Если долбишь в чью-то дверь раньше, чем проснулись петухи, что бы ты ни увидел – сам виноват. К тому же, единственные, кто достаточно груб, чтобы явиться в такую рань, – это Селия и Пэнси. Если придется их убить, будет меньше проблем с окровавленными шмотками.

Я распахнула дверь, готовая к войне, но сон мой прервали отнюдь не Селия с дочуркой. На крыльце стоял помощник шерифа Картер Леблан – в прошлом морской пехотинец, – как всегда прекрасный в своем раздражении.

В первый же мой день в Греховодье доставшийся мне в наследство пес – Кости – нашел на заднем дворе человеческую кость и привлек ко мне внимание доблестного помощника шерифа. Ида Белль и Герти втянули меня в расследование в надежде оправдать свою подругу Мари, и внимание Леблана стало еще пристальнее. К сожалению, на глаза я ему попадалась, как правило, либо полуголой, либо в промокшей одежде.

И вот опять.

Оглядев мою «пижаму», Леблан вздохнул и покачал головой. Вдруг подумалось, что, может, женщинам в Греховодье запрещено носить плавки-шортики, но будить меня, лишь бы посмотреть, во что я одета, – намеренная провокация. И что бы ни гласил закон, я могла выкрутиться.

Впрочем, один проступок за мной все же числился – распитие самогона в кафе Франсин. И хотя явиться из-за такого в шесть утра – явный перебор, я была готова признаться, заплатить штраф и завалиться спать дальше.

– Виновна, – объявила я. – Может, уже выпишите штраф, и я вернусь в постель?

Леблан округлил глаза:

– Боюсь, в данном случае штраф – не вариант.

Я всплеснула руками:

– Ну а что у вас полагается за распитие самогона в общественном месте? Я должна выйти замуж за местного? Посещать церковь семь дней в неделю? Меня линчуют на городской площади?

Во всех предыдущих наших стычках Очаровашку весьма веселил мой сарказм, однако сейчас он оставался до крайности серьезным. Я нахмурилась. Самогон тут явно ни при чем.

– Где вы были вчера, начиная с семи вечера?

Хотелось узнать подробности, прежде чем отвечать, но судя по лицу Леблана, время для расспросов было неподходящее. Он пришел по делу, и это дело его отнюдь не радовало.

– К семи я пошла в католическую церковь с Герти и Идой Белль, чтобы помочь с организацией конкурса красоты для фестиваля. Мы пробыли там минут тридцать, а потом нас попросили удалиться.

Леблан кивнул:

– И вы пошли домой?

– Нет. Тут как раз и начинается упомянутое распитие самогона в общественном месте. Мы пошли к Франсин, ели раков и пили колу с сиропом от кашля производства Общества греховодных дам.

Он ненадолго прикрыл глаза – наверняка мысленно считал до десяти.

– Во сколько вы ушли из кафе?

– Около девяти.

– И затем вернулись домой и никуда больше не выходили?

Раздраженная кучей вопросов и отсутствием объяснений, я начала язвить:

– Куда например? Все, кроме Франсин, закрываются в шесть.

– Вы были одни? – продолжил Картер, игнорируя мой тон.

– Я не подцепила одного из местных пенсионеров или женатиков по дороге из кафе, если вы об этом. Волнуетесь о конкуренции?

Прежде он не упускал случая со мной пофлиртовать, но в этот раз наживку не заглотил. Так и стоял, хмуро меня изучая. Любопытство разыгралось с новой силой. Что бы ни привело Картера к моему порогу в такую рань, это явно что-то плохое.

– Не просветите, к чему все эти вопросы?

– Через минутку. У меня есть сведения, что вы вчера сцепились с Пэнси Арсено.

– Ох ты ж боже мой! И в этом все дело? Меня арестуют, потому что Пэнси приспичило раздуть из мухи слона? Наверное, макияж в стиле Леди Гаги в Греховодье вне закона.

– Макияж – нет. Убийство – да.

– Убийство? – К горлу подкатила паника, и я с трудом сохранила внешнее спокойствие. – Но кого… нет… Пэнси?

Картер кивнул:

– Около полуночи Селия услышала шум, спустилась вниз и нашла Пэнси мертвой на кухонном полу.

Я молчала, ожидая финального «ха-ха», но, судя по лицу Картера, шуткой тут и не пахло. Мое сердце ухнуло на самое дно греховодного байю. Худший из возможных сценариев воплощался в жизнь. Я угрожала жертве всего за несколько часов до ее убийства, и теперь точно не смогу избежать ненужного внимания.

– Как ее убили?

– Пока это закрытая информация.

Ну конечно. Хотя какая разница? Я изобрела кучу способов убивать людей. Вряд ли кто-то из местных использовал технику, в которой я не мастер.

– Не знаю, что сказать. Да, мы с Пэнси поцапались, я ей угрожала, но ведь не всерьез. Так говорят в запале в ответ на оскорбление. К тому же я наверняка не единственная в Греховодье, кто ей угрожал.

– Не единственная, но последняя. Ида Белль и Герти, конечно, не самые надежные свидетели, однако я проверю у них вашу историю. Хотя если они не в силах подтвердить ваше местонахождение в полночь – пользы мало.

К щекам хлынула кровь.

– Вы не можете на самом деле меня подозревать! Я здесь всего неделю. Вряд ли этого времени достаточно для развития столь сильных эмоций, чтобы начать мочить народ.

– С рациональной точки зрения, вы правы. Но вот что интересно: вас, похоже, не шокировала весть о расследовании убийства. Большинство людей чувствительны к таким вещам, особенно если знали жертву. Даже если она им не нравилась.

Я старательно придумывала подходящий ответ. Вообще, еще одно тело для моей личной статистики никакой роли не играло – тем более, когда я к нему не причастна. Я и так напрямую и косвенно связана с большим количеством смертей, чем могу сосчитать.

– Кажется, до меня еще не дошло, – выкрутилась я, но это жалостливое заявление осталось без внимания. Пришлось переходить к нападению. – Просто не верится, что тетя Мардж позвала меня сюда, зная, насколько тут опасно!

Картер поднял бровь:

– О, смертность у нас нормальная. Многие трудятся на опасных участках, еще больше народу просто любит рисковать понапрасну… Однако за время работы помощником шерифа я столкнулся всего с двумя убийствами. И оба случились после вашего появления в городе.

Теперь красным стало не только мое лицо, но и шея.

– Первый был мертв задолго до моего приезда. Вряд ли я прокралась сюда несколько лет назад, грохнула незнакомца, а потом вернулась, чтобы влезть в расследование и найти улики.

Картер кивнул:

– Согласен. Но вторая жертва до этой ночи была жива. И вы последняя, кто ей угрожал.

– Последняя, о ком вам известно.

Я была уверена, что не убивала Пэнси, и мысленно уже прокручивала варианты: обманутый арендодатель, ростовщик, сутенер, любой, кому пришлось слушать ее больше тридцати секунд – возможности бесконечны.

– Кто-то мог легко приехать за ней из Лос-Анджелеса, – предположила я. – Греховодье, конечно, не рассадник преступности, а вот ЭлЭй – вполне. Наверное, стоит выяснить, чем Пэнси зарабатывала на жизнь, ведь каждому, у кого есть интернет, известно, что в фильмах она не снималась. По крайней мере, не в тех, о которых стоит говорить вслух.

Картер прищурился, и я поняла, что, во-первых, моя речь ему не понравилась, и во-вторых, он уже и сам до всего этого додумался.

– Вы, – ткнул он в меня пальцем, – не полезете в это расследование. На прошлой неделе игра в копов чуть не прикончила Герти и Иду Белль. В следующий раз это можете быть вы. Или вся ваша троица.

Я улыбнулась:

– Но если б я убила Пэнси, то ничем бы не рисковала, влезая в расследование, а раз вы велите мне этого не делать, значит, сами не верите в мою виновность.

– Важно не во что я верю, а что могу доказать. И к сожалению, я не могу доказать вашу непричастность. Все добропорядочные граждане Греховодья, вероятно, сплотятся вокруг Селии и потребуют вашего ареста. Не забывайте, что Пэнси была племянницей мэра. Все может закончиться паршиво.

Вот же хрень!

Страх пронзил меня точно молния. Совсем забыла про контекст! Я ведь уже не Вашингтоне с сотнями тысяч людей и штатом адвокатов в моем распоряжении. Я в крохотном городке на байю. Чужачка, которая угрожала жертве убийства, связанной с политически важными местными.

Да уж, затаилась.

* * *

После стандартного предупреждения Картера не уезжать из города я рванула в спальню, дабы позвонить Харрисону и убедиться, что моя личина Сэнди-Сью прикрыта по всем фронтам. Спина напряглась, пока я сжимала трубку в ожидании ответа. Напарник не обрадуется такому повороту, а Морроу вообще с ума сойдет.

– Что стряслось? – раздался сонный и встревоженный голос Харрисона.

Он прекрасно понимал, что звонок в шесть утра – да еще и по предназначенному только для экстренных случаев мобильнику – ничего хорошего не предвещал.

Я кратко обрисовала ситуацию, опустив только причины нашего столкновения с Пэнси. Реакция Харрисона перешла от хихиканья над моим набегом в мир красоты к недоумению по поводу очередного трупа в непосредственной от меня близости.

– Иисусе, Реддинг! Ты можешь справиться с самым сложным вооружением, будто сама его разработала; можешь пересечь смертельно опасную местность, словно просто гуляешь по парку, но ты не в состоянии тихонько посидеть в этой своей деревне и хотя бы день ни во что не встревать! Я начинаю думать, что Морроу прав и настоящая проблема в тебе.

Я стиснула зубы, чтобы не послать его подальше. Харрисон, в общем-то, не виноват. Нужно быть здесь, чтобы понять, насколько Греховодье странное.

– Этот город – самое сложное из моих заданий. Я не училась быть гражданской. И точно не готовилась проводить конкурс красоты. Думаешь, сам бы лучше справился?

– Я парень.

– Вот именно. И я, по сути, тоже – по крайней мере, с точки зрения среднестатистической женщины. Ощущаю себя не менее потерянной, чем был бы ты на моем месте. Будто Алиса в Стране чудес. Я ничего здесь не понимаю и не могу сравнить ни с чем из своей обычной жизни. Ну какой из меня получился бы убийца, переживай я об испорченной прическе или сломанном ногте?

Харрисон вздохнул:

– Ну хорошо, легенда тебе явно не подходит, и я уверен, Морроу понятия не имел, что своим полным отсутствием женственности ты привлечешь всеобщее внимание. Но это не объясняет четыре трупа, всплывшие с твоим приездом.

– А я-то что могу сделать, если они продолжают появляться? Я не в силах помешать людям помирать от чужих рук.

– Черт. – Харрисон ненадолго замолчал, раздосадованный не меньше, чем я. – Не угрожай ты ей, все было бы проще. Чего такого она тебе сделала?

– Назвала меня дурой.

– О.

Он знал, как это слово меня бесит. Я готова стерпеть «сумасшедшую», «уродку», «бесчувственную тварь»… даже «толстуху», хоть это и неправда. Но никто не смеет безнаказанно называть меня дурой или слабачкой.

– И чем же ты это заслужила? – спросил Харрисон.

Твою мать. Я-то надеялась, что обойдемся без подробностей.

– Макияж, который я сделала девочкам, отличался от ее стандартов.

– Не удивлен, но паршивый макияж редко провоцирует на оскорбления. Не в зомби же ты их превратила?

Я вздохнула:

– В Леди Гагу.

– Нет.

– Пэнси сказала, что тема – высшее общество. Откуда мне было знать, что некоторые поп-певицы маскируются под аристократок.

– Даже не знаю, смеяться или плакать. Сделай мне одолжение, Реддинг. Открой шторы, чтобы тебя видел каждый прохожий. Затем сядь перед теликом и часов двенадцать без перерыва смотри что угодно, кроме Си-Эн-Эн. Два в одном: и узнаешь, что в мире творится, и обеспечишь себе свидетелей на случай, если всплывет еще один труп.

Я и так полночи изучала поп-культуру, но Харрисону об этом знать не обязательно.

– Что ты скажешь Морроу?

– Минимум, но даже это, наверное, доведет его до инфаркта.

– Он не может меня вытащить. Станет только хуже.

– Согласен, и это ему тоже не понравится. Ты же в курсе, как Морроу ненавидит безвыходные ситуации.

– Добро пожаловать в клуб.

– Держись, Реддинг. Я сделаю все возможное, чтобы сохранить твою легенду. Перезвоню, когда будут новости. А ты оставайся на виду. Если понадобится, сядь посреди главной улицы и играй на банджо. И убедись, что и на другое время у тебя есть свидетели, если эта королева красоты не единственная жертва.

Завершив звонок, я направилась в ванную – одеревеневшие от напряжения спина и шея отчаянно нуждались в горячем душе. Вообще, с самого прибытия в Греховодье я нечасто бывала одна, но, кажется, интриганки Ида Белль и Герти не считались надежным алиби. Не хотелось втягивать других в собственные проблемы, однако если постоянно находиться на людях, то, наверное, и все, с кем я взаимодействую, минуют расстрельный список Картера.

Я собрала волосы в пучок на макушке и, как и всегда в подобные моменты, заскучала по своему трехсантиметровому ежику, похороненному под всеми этими нарощенными патлами. Некоторые длинные пряди избежали захвата, и пришлось брать дополнительные заколки.

Процесс можно было бы упростить, просто воспользовавшись зеркалом, но с тех пор, как мы вернулись из Нового Орлеана, я не могла на себя смотреть.

Генезис, безусловно, гений. Она придала моим волосам простую естественную форму, так что теперь даже я сама могла с ними справиться. А потом она развернула кресло, дабы я в полной мере оценила ее труды, и я лишилась дара речи. Остальные приняли это за радостное ошеломление поразительными способностями мастера, но причина крылась в другом. Я выглядела в точности как мама. Перед приездом в Греховодье надо мной уже поработали, и я улавливала ее черты в отражении. Разлет бровей, изгиб губ – но все это мельком.

Будто заметить движение краем глаза.

Да и не задерживалась я перед зеркалом, чтоб приглядеться повнимательнее. Но там, в салоне, я словно смотрела на фотографию – самый мой любимый мамин снимок. Она сидела в шезлонге на пляже Мартас-Винъярд. Наш последний семейный отдых перед ее смертью. Тогда мой отец был другим… более человечным.

Годы взрослой жизни промелькнули и исчезли из моей памяти, но я помню каждую минуту того лета на пляже. Идеального лета.

А потом мама умерла. И все полетело к чертям.