Лина продолжала приходить в «Метрополь», чтобы хоть иногда, хоть мельком увидеть брюнета. Он появлялся не часто, иногда один, иногда в компании какой-нибудь женщины, и Лина сгорала от ревности. Бесшабашный, яркий, с несходящей с губ усмешкой, он привлекал не только ее внимание. Казалось, где бы он ни появлялся, все головы тут же поворачивались в его сторону. Такому мужчине нужна была равная ему женщина. Он все чаще обращал внимание на Лину, попадавшуюся ему на глаза то у рулетки, то у бара с напитками, но, одаривая улыбкой, не заговаривал с ней. И она не начинала разговор первой. А терпеливо ждала.

Танцовщицей в клуб она не вернулась и, хотя деньги, которые ей дал брюнет, стремительно таяли, о работе не думала. «Делай только то, что хочешь делать», – звенели в ушах слова певицы, которая мерещилась ей, и Лина не унывала и не тревожилась. Несколько раз ее звали на модный показ, и она попробовала себя в роли модели, поняв, что ходить по подиуму и позировать перед фотографами не для нее. Она томительно искала свое призвание, но не могла найти. Пока призвание не нашло ее само.

Она сидела в маленьком кафе за столиком у окна и, разглядывая посетителей, пила кофе. Она любила наблюдать за людьми, представляя их жизнь и отношения. Вот молодой парень и девушка, она смазливенькая, а он стеснительный, пока еще не возмужавший и не знающий, что скоро – очень скоро – будет хорош собой. Она скучает, смотрит в сторону, а он крутит в руках чайную ложку и что-то говорит ей, спотыкаясь о слова. А за соседним столиком другая пара: она смотрит ему в рот, заискивает, отчаянно флиртует, а он, не таясь, глазеет на других женщин в кафе, едва слушая, что ему говорит его спутница. Женщины крутят мужчинами, мужчины крутят женщинами… Неизменный круговорот в природе. А вот дама в элегантном костюме, накрашена так, словно собралась на свидание или концерт. На столе лежит книга, с закладкой где-то среди первых страниц. Она ощупывает глазами зал в надежде познакомиться с мужчиной, и, судя по тому, что на ее безымянном пальце нет кольца, этой надежде уже много лет. Двое мужчин, разложив на столе бумаги, обсуждают дела, громко спорят, и до Лины доносится что-то о бирже, котировках, ставках и игре на понижении валюты. Она тайком улыбается, глядя, какие серьезные лица у этих «бизнесменов», которые, похоже, никогда не смогут сколотить состояние, о котором так мечтают. А вот зашла занятная парочка: она – толстушка, розовощекая, смешливая, с большой грудью и лишними килограммами, а он – высокий, худой, симпатичный. Глядя, как официант несет ей молочный коктейль, десерт со взбитыми сливками и грушевый пирог, окружающие улыбаются. Ну а ей все равно, ведь ее молодой человек смотрит на нее с нежностью, почти с обожанием, мнет ее руку в своей, что-то рассказывает, пока она лопает свой десерт. И оба счастливы. И на них приятно смотреть.

Улыбаясь своим мыслям, Лина отвернулась к окну и вздрогнула, едва не выронив чашку из рук и расплескав кофе на столе. Мимо нее, разговаривая по мобильному, шел брюнет. Лина спешно оставила на столе деньги, не став дожидаться сдачи с крупной купюры, и выскочила из кафе. Но мужчины уже нигде не было. Она бросилась в одну сторону, потом в другую, решив, что брюнет ей и вовсе померещился, как вдруг разглядела его вдалеке переходящим улицу. И, под вой клаксонов перебежав дорогу в неположенном месте, догнала его, едва не подвернув ногу на шпильках. Она не собиралась подходить к нему и напрашиваться на свидание или прогулку, просто хотела получше узнать его. Просто смотреть на него, любуясь им и не веря, что вот он, мужчина твоей мечты, можешь протянуть руку и потрогать. Впрочем, она и сама толком не знала, зачем побежала за ним. Он шел, продолжая говорить по телефону, и Лина едва поспевала за ним, любуясь его самоуверенной походкой, кричавшей всем: «Посмотрите, как я хорош!»

Он остановился у входа в клуб, где собрались люди. Все были одеты так, словно собирались на вечеринку, и недалеко от них крутились репортеры с фотоаппаратами, которые они держали все время наготове. Прищурившись, Лина прочитала на афише, что сегодня вечером в этом клубе какая-то вечеринка или конкурс, но не разобрала, что именно, и, увидев, как брюнет входит внутрь, решила не отставать. Поздравив себя, что надела беспроигрышное платье, в котором можно и кофе пить в кафе, и танцевать в клубе, Лина на ходу обновила на губах помаду и, улыбнувшись широкоплечим охранникам, уверенно вошла внутрь, хотя понятия не имела, что ее ждет внутри.

– Ваш пригласительный? – спросили ее на входе.

– Он у моего спутника, я возьму у него… сейчас-сейчас… – буркнула Лина и, опустив голову, поспешила смешаться с публикой.

В огромном зале горел приглушенный свет, прожекторы окрашивали помещение то в синий, то в фиолетовый, и лица людей тоже становились то синими, то фиолетовыми. Гости сидели за столиками, расставленными вокруг сцены, или бродили с бокалами по залу, и фотографы, ослепляя вспышками, фотографировали пришедших.

– Вы гостья или участница? – подошла к ней девушка в белом платье. – У вас есть пригласительный?

– Участница, – брякнула Лина первое, что пришло в голову.

– Тогда вам нельзя здесь быть! – воскликнула девушка. – Отправляйтесь за кулисы, все уже давно там.

Лина еще больше растерялась, но, боясь, что ее выставят, не решилась признаться. Она послушно отправилась туда, куда ей указала девушка в белом, решив, что сбежит по пути. Но та пошла за ней следом и, чуть подтолкнув в спину, указала на дверь с табличкой «Служебный вход». Лина вошла внутрь, оказавшись в каком-то длинном коридоре, с тусклой лампочкой и потертыми стенами, и, озираясь, побрела куда глаза глядят.

– Участница? – спросила ее женщина, вынырнувшая из-за угла.

– Да, участница, – вздохнула Лина.

– Ну так поспеши в гримерку, скоро начало.

«В какую гримерку? Какое начало?» – спрашивала она про себя.

– Участница или нет? – увидев ее растерянность, опять спросили ее.

Лина терялась в догадках.

– Да, – уже настороженно ответила она.

– Я провожу, – вызвалась женщина.

Она привела ее в помещение, в котором уже находилось двадцать девушек. Все они были в разных платьях, кто-то в длинных, вечерних нарядах, кто-то в вызывающих мини-юбках и топах, больше напоминавших верх от бикини. У всех были разные прически, у одних – распущенные волосы, у других – накрученные букли. Зачем здесь все эти девушки, такие разные, Лина не могла понять. Многие напевали что-то себе под нос, кто-то пританцовывал, как будто репетировал выступление, кто-то подкрашивал губы или пудрился.

– Какой номер? – спросила Лину женщина, ходившая среди девушек с большим блокнотом, в котором делала какие-то пометки.

– Не знаю… – пролепетала Лина.

– Как не знаю?! – всплеснула женщина. – Скоро уже начало, а она свой номер не знает.

Никто из девушек даже не посмотрел в сторону Лины, все были заняты собой.

– Будешь последней! – отрезала женщина. – Поняла?

И протянула ей табличку с номером «20».

– Хорошо, – закивала Лина, гадая, что ей теперь делать – просто извиниться, объяснить ошибку и уйти или остаться, узнав, что же здесь происходит.

Наткнувшись на дверь с указателем «Выход на сцену», она решилась выглянуть в зал, посмотреть, там ли брюнет, да и что вообще происходит. Она просунула голову в дверную щель, увидев, что брюнет сидит прямо перед сценой, за столиком с табличкой «Жюри». Таких табличек она насчитала еще семь. За другими столиками находились какие-то мужчины и женщины, которые, скучая, пили вино, то и дело поглядывая на часы.

– Уйди оттуда! – крикнула ей женщина с блокнотом. – Ты, похоже, не успокоишься, пока тебя не выгонят отсюда.

Лина спешно прикрыла дверь.

– А ты вообще как сюда попала? – подозрительно оглядев ее, спросила женщина. – Я что-то тебя не помню. Ты вообще допущена к конкурсу?

– Естественно! – резко ответила Лина, напустив на себя надменную холодность.

Женщина, пожав плечами, еще раз сверилась со своими записями. Но все же, похоже, поверила Лине и, махнув в сторону комнаты, где ждали девушки, отрезала:

– Тогда отправляйся туда. Все равно последней пойдешь.

Лина развеселилась. Ее начинало забавлять это приключение, и она, шутливо отдав честь сердитой администраторше, вернулась в гримерку. Ей оставалось только прислушиваться к разговорам, пытаясь понять, что же за конкурс здесь проходит.

Одна из девушек, так крепко сжимавшая свою табличку «1», словно боялась, что ее отнимут, стала петь, громко, протяжно, приплясывая на месте. Лина удивленно покосилась на нее, но остальные не обратили на нее никакого внимания, словно не замечали ее. «Надеюсь, это не конкурс певиц? – подумала Лина. – Час от часу не легче!»

Женщина с блокнотом, громко хлопнув, чтобы привлечь к себе внимание, встала посреди комнаты:

– Начало через десять минут. Еще раз рассказываю сценарий вечера, чтобы все было отработано быстро и без заминок. Это в ваших интересах – чем лучше все пройдет, тем более благосклонным будет к вам жюри.

Девушки засмеялись.

– Итак, как только одна певица заканчивает свое выступление и уходит со сцены, тут же, после аплодисментов, к микрофону выходит другая. Ведущий будет подстраховывать вас, развлекая зал, но лучше, если вы не будете задерживаться. Не забывайте, что вас двадцать… если хотите, чтобы жюри вытерпело ваши выступления и подвело итоги, постарайтесь быть на уровне… – Она оглядела обступивших ее девушек: – Вы все сдали записи звукорежиссеру?

Девушки хором закричали:

– Да, да, сдали!

– Так, двадцатый номер, а где твоя запись? – подошла она к Лине.

Лина не смогла сдержать тяжелый вздох.

– Что, забыла?!

Лина растерянно молчала.

– Запись? – переспросила она, чтобы оттянуть время.

– Да, запись! – зло повторила женщина. – Музыка, под которую ты будешь петь, идиотка.

Похоже, ее опасения подтверждались. Видимо, это был один из тех конкурсов пения, которые в огромном количестве проходили в Москве, словно весь город только и делал, что пел и танцевал.

Может, все-таки стоило сознаться и уйти?

– Нет-нет, – замахала руками Лина. – У меня нет музыки.

– Как это нет? – не поняла та.

– Так. Я пою без музыки.

– А капелла, что ли? – грубо спросила женщина.

«Господи, что такое эта а капелла?» – ахнула про себя Лина.

А вслух пробормотала:

– Да, а… а… а капелла, да.

Женщина закатила глаза:

– Бедное жюри, оно со скуки помрет тебя слушать. Хорошо, что ты последняя.

Остальные девушки засмеялись.

Не на шутку разозлившись, Лина сжала кулаки: «Ах так? Ну я вам покажу!» Она подошла к зеркалу оглядела себя, изящную и стильную в своем черном платье, и честно признала, что уступает остальным девушкам в яркости. Усевшись на круглый, вертящийся стул, она осмотрела разложенную на столике косметику и, выбрав яркие тени, щедро накрасила ими глаза.

– Возьми еще румяна, – сказала ей девушка, сидевшая рядом. – У тебя сейчас бледное лицо.

– Бледное? – не поверила Лина, оглядывая себя.

– Глупая, на сцене будешь выглядеть бледно. Лина нарумянилась и, подкрасив губы алой помадой, ужаснулась:

– Мне кажется, я похожа на проститутку.

– Мы все похожи, – засмеялась девушка. – Но на стене будем выглядеть так, как нужно. Ты что же, на сцене никогда не была?

– Нет, – призналась Лина. – А ты?

– Да я просто выросла на сцене. С детства пою. А у моих родителей звукозаписывающая студия.

Лина вспомнила цыганскую улицу, старый деревянный дом, почерневший от печной копоти потолок, мамин огород, на котором та трудилась, не разгибая спины, чтобы поставить на ноги дочь, и на глаза навернулись слезы.

– И зачем тебе этот конкурс, если у родителей студия?

– Так принято, – без обиняков ответила она. – Чтобы не говорили потом, что я стала певицей, потому что у меня крутые родители. Чтобы писали, что я всего добилась сама.

– Но это ведь не так, да? – напрямую спросила Лина, глядя ей в глаза через зеркало.

– Нет, не так. – Девушка не отвела взгляд. – Этот мир жесток и циничен. Но он придуман не мной…

Лина вздохнула и добавила еще румян.

– А зачем этот конкурс? – спросила она.

– Мне? Или всем?

– Всем.

– В основном девчонки ищут себе богатых и влиятельных покровителей. Кто-то надеется, что ее заметят продюсеры или музыканты. Кто-то самолюбие тешит. – Она с интересом посмотрела на Лину. – А ты-то сюда зачем пришла? Ты как будто не из нашей тусовки…

– Судьба привела, – улыбнулась Лина.

Девушка хмыкнула, решив, что она просто не хочет отвечать.

– Если все так цинично, так, может, уже известно, кто выиграет конкурс? – спросила Лина.

– Конечно! – Девушка обернулась и указала на блондинку в аляповатом зеленом платье. – Она.

– Почему? – удивилась Лина.

– Потому что ее любовник оплатил ее победу – вот почему.

– Оплатил жюри? – удивилась Лина, вспомнив брюнета.

– Организаторам. А уж те сами договорятся с жюри. Не со всеми, но с большинством.

– Но это ужасно!

– Да расслабься ты. В конце концов, это просто вечеринка и развлечение. Не стоит к ней относиться так серьезно.

Между тем, пока они разговаривали, конкурс начался, и до них донеслись аплодисменты, ворвавшиеся за сцену из приоткрытой двери. Первые выступившие участницы, раскрасневшиеся и возбужденные, возвращались после выступлений, и их, обступая, расспрашивали о том, как все прошло. Остальные девушки, готовясь, громко распевались, репетировали, танцевали, и комната наполнилась шумом, гамом и пением. Пожелав Лине удачи, ее новая подружка встала из-за стола, держа под мышкой табличку с номером «13», и Лина с усмешкой отметила, что девушка не была суеверной. Впрочем, чего ей бояться 13-го номера, если у ее родителей звукозаписывающая студия.

– Ты что, последняя пойдешь? – спросила ее одна из участниц. – Не повезло тебе.

– Наоборот, повезло, – развеселилась Лина.

Она судорожно попыталась решить, что ей делать: сбежать или идти до конца? Может, выйти на сцену? Взять да и спеть. Или просто выйти и молча стоять, глядя на брюнета. Или отправить ему воздушный поцелуй. Или взять микрофон и признаться в любви. Или, может, все-таки спеть? Лина попыталась подготовиться, хотя бы мысленно, к своему выходу на сцену. Но мысли путались, и в голову не шло ни единой мелодии, ни единого слова. Лина вспоминала стихи, которые писала на обрывках листов, пыталась придумать песню, сымпровизировать, но ничего не выходило. Она представляла, как выйдет на сцену, с дурацкой табличкой в руке, и будет стоять с открытым ртом, глупо пялясь на жюри. Нет, все же еще не поздно было уйти.

После выступления вернулась девушка в зеленом платье, чей любовник купил ей победу, и, глядя на ее спокойное, надменное лицо, Лина почувствовала приступ упрямой злости. Ей захотелось вырвать победу из ее рук и проучить ее. Она представила, как брюнет сидит в зале, смотрит на певиц, мысленно их раздевая, и ей страстно захотелось стоять перед ним на сцене, петь ему, ему одному и никому больше.

Лина заткнула уши, чтобы не слышать шума вокруг, и попыталась запеть, тихо, под нос, чтобы никто не услышал. Строчки появлялись, но опять исчезали и никак не хотели собираться в песню. «Я хочу утонуть в твоих руках… Упасть, раствориться в них… И быть уверенной, что ты не разомкнешь их…» Нет, не то. Она отвернулась к зеркалу, уставившись своему отражению в глаза. «Мне много не надо… Так, немного праздника и любви… Немного полета над землей, немного радости… и покой…» Нет, опять не то. Она оглядела комнату и подумала, что ей следует уйти. Но что-то держало ее здесь.

– Боже, я думала, что в обморок упаду! – делилась участница после выступления.

– Ой, а я сфальшивила пару раз. Так обидно!

– А я слова забыла, черт!

Обернувшись, Лина увидела, что со сцены вернулась девушка под номером «10». Прошел уже час или даже больше, но ей казалось, что время пролетает, словно виды за окном поезда. Она чувствовала дрожь во всем теле, а еще какое-то странное, будоражащее чувство, которое щекотало ее и веселило, так что она рассмеялась, будто бы от щекотки. Стоявшая рядом девушка недоуменно покосилась на Лину.

Выдохнув, она решила, что будет петь то, что первое придет в голову. Не готовясь, не придумывая, а импровизируя и веселясь, обращаясь к своему любимому мужчине, глядя ему в глаза. Она вдруг поняла, какое преимущество дает пение, когда со сцены ты можешь говорить все что хочешь: признаваться в любви, делиться грустью и неразделенными чувствами, соблазнять, смеяться, провоцировать, говорить по душам – с тем, с кем хочешь, и со всем залом одновременно.

Со сцены вернулась девушка с табличкой «13». Уже выступившие конкурсантки маялись в ожидании финала конкурса, слонялись по комнате или, скинув туфли на шпильках, полулежали в креслах, закинув ноги на подлокотники. Уже почти никто не пел, кое-где обсуждали других участниц и членов жюри, сплетничали, делились впечатлениями. Одна из девушек горько, надрывно плакала в углу из-за того, что ее освистали, и никто ее не утешал. Другая девушка одну за другой глотала успокоительные таблетки, пытаясь унять дрожь и волнение.

– Сделать тебе прическу? – неожиданно спросила Лину брюнетка, сидевшая на крутящемся стуле. – А то у тебя на голове незнамо что.

– Ты умеешь?

– Конечно, я же парикмахер, – засмеялась она. – Все равно мучаюсь, не знаю, чем себя занять. Так хоть не буду нервничать и переживать, выберет ли меня хоть кто-то из жюри.

– Если ты парикмахер, что ты делаешь здесь?

– А я люблю петь караоке, – бесхитростно объяснила девушка. – Я даже конкурс выиграла, была лучшей певицей караоке Москвы. Два года назад.

Лина посмотрела в зеркало.

– Мне нравится моя прическа… – попыталась она вяло протестовать.

– Нет, ты просто не пробовала ничего другого. – Брюнетка уже открыла свою сумку и вытащила несколько ножниц, расческу и мусс для волос. – Это не твоя прическа. А я знаю, какая тебе пойдет, я же профи! – И она шутливо залязгала ножницами.

– Ты что, стричь меня собралась? – опешила Лина. – С инструментами повсюду ходишь?

– Не бойся, я быстро. Все равно у тебя двадцатый номер. Расслабься.

Лина даже не успела испугаться этому предложению, как брюнетка, смочив волосы прямо из пластиковой бутылки, принялась ее стричь. Лина так растерялась, что не смогла отказаться. Она просто зажмурилась, надеясь, что парикмахерша хорошо знает свое дело или хотя бы не сильно изуродует ее, и ругала себя за то, что позволила ей прикоснуться к ее волосам. Лина представила в красках, как она выйдет на сцену, с дурацкой, наспех сделанной стрижкой, с мокрыми волосами, без музыки и без песни, которую будет придумывать на ходу, и вся ситуация вдруг предстала перед ней довольно нелепой.

Зажужжал фен, и Лина была потрясена:

– Господи, у тебя и фен с собой? Нуты даешь!

– Конечно, я мастер своего дела, – со смехом отвечала брюнетка.

Между тем кто-то уже кричал в коридоре: «Двадцатый номер! Где этот чертов двадцатый номер?!»

Парикмахерша уже укладывала Лине волосы, мурлыкая себе что-то под нос.

– Понимаешь, когда я нервничаю, мне обязательно нужно чем-то занять руки, – говорила она, укладывая локоны. – Я всем предлагала подстричься, но никто не захотел. Ну и зря, это ж бесплатно. Зато и я успокоилась.

Лина вздохнула, надеясь, что не упадет в обморок, увидев новую прическу.

А когда парикмахерша, закончив, повернула ее лицом к зеркалу, ахнула.

– Ну? Как тебе твоя новая прическа?

Лина, опешив, с изумлением хлопала ресницами. Из зеркала на нее смотрело ее новое отражение – женщина, похожая на Мэрилин Монро.

– Прическа а-ля Мэрилин. Я знала, что тебе будет к лицу.

В комнату вбежала женщина с блокнотом.

– Двадцатая, где ты шляешься? – надрывно кричала она. – Что ты тут сидишь?

Ойкнув, Лина вскочила, едва не забыв свою табличку:

– Бегу…

– Все нервы мне истрепала, – бежала следом за ней женщина. – Девятнадцатая уже почти закончила.

– Как тебе прическа? Понравилась? – кричала ей вслед парикмахерша, складывая в сумку свои инструменты. – Мне кажется, очень круто!

У выхода на сцену сердце Лины забилось, как мотылек, попавший в паутину. За дверью уже слышались аплодисменты, через секунду ей нужно было выходить, а она не знала, что будет делать. В ее голове не было ни строчки, ни ноты, только звенящая пустота. Она решила сбежать, огляделась, не понимая, как быть. Может, выйти на сцену, а оттуда спуститься в зал и слинять из клуба?

Женщина с блокнотом вцепилась ей в плечо, сжав его до боли, и на коже остались следы от ее пальцев.

– Я проверила, конкурсанток должно было быть всего девятнадцать, – прошипела она Лине на ухо. – Двадцатая задержалась за границей, и ее выступление отменили.

Лина ойкнула, прижав к груди табличку. Женщина уставилась ей в глаза:

– По-хорошему я должна тебя выгнать отсюда, понимаешь?

Она закивала.

– Но я не буду, пущу тебя на сцену.

– Почему?

– А просто так. Должен же хоть кто-то делать в жизни хорошие вещи просто так, без всякой выгоды, правда? Чтобы ты меня добрым словом вспоминала. Только смотри не подведи.

Перед тем как дверь распахнулась и предыдущая конкурсантка выпорхнула оттуда, провожаемая аплодисментами, Лина еще успела подумать, что, может, было бы хорошо, если бы женщина не пустила ее на сцену. Но в этот момент та толкнула ее в спину, и Лина выскочила, задохнувшись от волнения, накрывшего ее с головой.

Ей в лицо светили прожекторы, и глаза заслезились. Она выставили руку с табличкой, чтобы спрятаться от слепящего света, но не могла разглядеть зал, который был укрыт темнотой. Аплодисменты стихли, и повисла тишина. Лина неловко стояла на сцене, не зная, что делать и как себя вести, и по залу пополз удивленный шепот.

Может, просто спрыгнуть со сцены в зал? И выбежать на улицу? Все равно никто не успеет ее запомнить. Кроме брюнета…

Лина развернулась на каблуках и бросилась к двери, но, дернув за ручку, обнаружила, что та заперта. Ничего не оставалось, как вернуться на сцену. Между тем зрители, не на шутку заинтригованные и позабавленные ее поведением, громко перешептывались, и их приглушенные разговоры напоминали Лине жужжание роя мух.

Что же ей делать?

Наконец она увидела микрофон, стоявший прямо перед ней. Подошла к нему, попыталась снять его со стойки, но он взвизгнул в ее руках. В зале засмеялись. Лина чувствовала, что, еще даже не раскрыв рта, потерпела полное фиаско. Ну, а чего она ожидала? Что выйдет на сцену и запоет, как настоящая певица?

И тут ее глаза, привыкшие к темноте зала и слепящему свету прожекторов, наконец-то разглядели сидящих за столом людей, мужчин и женщин, смотревших на нее, вздернув брови. Лина встретилась взглядом с брюнетом – он улыбался. Приветливо, дружелюбно, словно хотел поддержать ее. И она почувствовала, что он, как камертон, задал ей звук, настраивая ее, словно инструмент. Она услышала музыку.

Между тем напряжение в зале возрастало. «Почему музыка не играет? – громко спросила женщина из жюри. – Что там случилось, какие-то неполадки?» Остальные переговаривались, уже не шепотом, а в голос, так что зал клуба наполнился шумом, напомнившим вокзал или рынок.

Брюнет смотрел Лине в глаза и улыбался, а ей мерещилось, что в зале никого нет, кроме них двоих, и время как будто бы остановилось.

– Я задыхаюсь… – пропела Лина так тихо, что ее никто не услышал.

Она поднесла микрофон ближе и пропела громче:

– Я задыхаюсь…

В зале стало тише, но кое-кто еще продолжал шуметь, возмущаясь возникшей на сцене заминкой.

– Я задыхаюсь… – пропела она в третий раз уже в полной тишине.

Брюнет пристально смотрел на нее, и в его глазах плясали чертики.

Она пела, обращаясь к нему и только к нему. И он это знал.

Ее голос звучал неуверенно, но креп с каждой строчкой.

Брюнет уже не улыбался, а просто слушал ее, скрестив руки на груди. А Лине казалось, что если он перестанет смотреть на нее, закроет глаза или отведет взгляд, то она лишится сил и упадет на сцене без чувств, как тряпичная кукла, которой обрезали леску, ведущую к кукловоду.

Допев, Лина едва не уронила микрофон. Зал зааплодировал, но она толком не знала, хлопают ли ей за то, что она хорошо выступила, или за то, что наконец-то спела. А может, просто радуются окончанию конкурса.

Ей казалось, что сейчас она просто грохнется в обморок. На негнущихся ногах Лина пошла к выходу, а когда обернулась, увидела, как брюнет, подмигнув, посылает ей воздушный поцелуй.

Лина вышла, а у дверей уже толпились остальные девушки.

– Ох и напугала ты меня, – процедила ей женщина с блокнотом в руках. – Черт бы тебя побрал!

Но Лина, приобняв, поцеловала ее в щеку.

– Спасибо! – прошептала она ей на ухо, и ее трясло от не отпускавшего ее страха.

Участниц позвали в зал. Девушки пошли на сцену, немного потолкавшись в дверях, потому что каждая хотела пройти первой. Закатив глаза, Лина поражалась, как можно было так глупо и смешно вести себя, как можно было вырядиться в дорогие платья и сделать роскошные прически, но манерами оставаться похожими на рыночных теток. Не хватало еще им подраться, с визгом таская друг друга за волосы. Но женщина с блокнотом, тоже, видимо, опасавшаяся такого развития событий, пыталась успокаивать возбужденных участниц и, выстраивая их в очередь, не давала девушкам окончательно переругаться. Во всеобщей потасовке не участвовали только три участницы: Лина, дочка владельцев звукозаписывающей студии и девица в зеленом платье, с табличкой «7», чья победа была уже предопределена.

В конце концов все вышли на сцену и выстроились перед жюри. А у них уже наготове были таблички с номерами понравившейся участницы. Организаторы не стали мучиться, выдумывая правила конкурса, и каждый член жюри должен был просто выбрать одну из певиц. Кто получит больше голосов, та и выиграет.

Зал затаил дыхание, ведущий призвал жюри голосовать.

Один за другим члены жюри поднимали таблички с номером «7», только изредка кое-кто предлагал другой номер. Девушка завизжала от восторга, остальные разочарованно выдохнули. Зал взорвался аплодисментами – победа седьмого номера была очевидна.

Ей вручили корону, ленту победительницы и контракт с продюсерской фирмой, обещающей выпустить ее первый альбом.

Но Лина, чувствуя, что с трудом сдерживает слезы, знала, что победила вовсе не девушка в зеленом платье, чья победа была куплена ее любовником. Она знала, что этот вечер – ее вечер, да и победа – ее, безоговорочная и оглушительная.

Потому что брюнет, улыбаясь своей умопомрачительной, хитроватой улыбкой, крепко держал перед собой табличку с номером «20». Предательская слеза покатилась по ее щеке, размазывая тушь, и Лина, отвернувшись, тайком смахнула ее.

Заиграла музыка, вспыхнул яркий свет, и в зале засуетились официанты, разносившие между столами горячее. Участницы конкурса спускались со сцены, осторожно, пытаясь не упасть на своих высоченных шпильках, и мужчины встречали их, протягивая руки. Лина видела, что брюнет, пританцовывая под музыку, идет к ней, и догадывалась, что он предложит провести вечер вместе. Она понимала, что это шанс один на миллион, что она должна вести себя как ни в чем не бывало, сидеть с ним за столиком, говорить о пустяках, флиртовать, соблазнять, как он того ждет. Но чувствовала, что не может сделать этого. Ее трясло от необъяснимого рыдания, которое просилось наружу, и она понимала, что, как только брюнет, протянув ей руку, поцелует ее и обнимет за талию, она не сдержится и расплачется, словно ребенок. Напряжение вечера давало о себе знать, все пережитое было слишком внезапно и оглушительно для нее.

Все девушки уже спустились в зал, где начиналась обычная вечеринка, с разговорами, выпивкой и танцами, а журналисты фотографировали победительницу, расстреливая ее фотовспышками. На сцене осталась одна Лина. Брюнет стоял, запрокинув голову, и ждал ее, а она не могла сделать ни шагу. Вздернув брови, он протянул ей руку. Но, повернувшись как на шарнирах, она бросилась за кулисы. И там, задыхаясь, разрыдалась, громко и надрывно.

– Ты чего? – вбежала в гримерку женщина с блокнотом, услышав ее плач. – Чего ревешь? Но Лина рыдала и не могла ничего ей ответить.

– Да ладно тебе, глупышка, – погладила ее по голове женщина. – Не плачь, все хорошо. За тебя даже проголосовали, считай, что ты тоже сегодня немножко победила.

Но Лина плакала навзрыд, размазывая по лицу слезы. У нее поплыла тушь и растерлась помада, так что все ее лицо было в черных и красных пятнах от косметики.

– Ох, ну что за девчонка, – махнула рукой женщина. – Все у нее не так, как у всех.

И вот тут Лина расхохоталась. Теперь она и смеялась и плакала одновременно, так что встревоженная женщина уже и не знала, что и думать.

– Знаешь, принесу я выпить, у меня был коньяк, – сказала она Лине. – А то ты не успокоишься.

– И поесть, – сквозь хохот и рыдания просипела Лина. – Что-нибудь сладкого.