На закрытый концерт, устроенный перед презентацией альбома, пришло немало гостей. Собрались в старинном особняке, с сохраненными интерьерами и деревянными лестницами, где, казалось, остановилось время. Мужчины и женщины, едва переступая порог, превращались здесь в дам и господ, а официанты, разносившие напитки, были невозмутимы и красивы, словно сошли со старых картин.
Нашумевшее интервью вышло несколько месяцев назад, но о нем не переставали шуметь, обгладывая, как косточки, каждые детали. «Ах, представляете, родилась в молдавской деревушке, кто бы мог подумать…» – говорили одни. «Работала официанткой и танцовщицей в клубе…» – усмехались другие. Но стоило только Полине появиться, все эти разговоры стихали. А она поражалась, что ее совершенно не смущают сплетни, хотя еще недавно она так боялась, что кто-то узнает о ее прошлом. Хотя что в нем было такого, чего нужно было смущаться?
– Это было удивительное интервью, – взяв ее за руку, прошептала пришедшая на концерт жена банкира. – Такое смелое, дерзкое.
– О, да, теперь вся Москва смотрит на меня и представляет, как я бегала босиком по траве.
Жена банкира засмеялась:
– Милая моя, кто ж не бегал! Неужто у меня было другое детство? Но такую интересную, умопомрачительную жизнь прожить – это большое искусство.
А друг-продюсер смотрел на ее историю со своей колокольни:
– Это же готовый фильм! Бери да снимай! Такой сюжет, столько поворотов и такой хеппи-энд.
– Да, – соглашалась Полина, – в жизни не так уж часто случаются хеппи-энды.
– Ну, признайся, что ты немало там напридумывала того, чего не было, – понизив голос, заговорщицки просил он. – Уж слишком много всего, как будто сценарист мелодрамы писал.
– Не только не напридумывала, но еще немало умолчала, – скрестив пальцем рот, ответила она ему.
Полина подмигнула Жене Курицыной, слонявшейся среди гостей и подслушивавшей разговоры, в надежде найти информацию для статей.
За интервью с Полиной она получила от журнала путевку на курорт и вернулась отдохнувшей и загорелой.
Кто бы мог подумать, что Полина так привяжется к этой нахалке – наверное, в этой провинциальной девчонке она видела себя. И чувствовала, что ее, одинокую и неказистую, никто не любил. А ведь людям так нужно, что бы их кто-нибудь, ну хоть кто-нибудь любил.
Как вспышка молнии в темном небе появился брюнет.
– Ты роскошно выглядишь, – сказал он ей.
И протянул букет из роз, темно-бордовых бутонов, налитых страстью и зрелой любовью.
– Ты тоже, – не найдя других слов, брякнула она.
И подумала, что, похоже, они поменялись ролями: теперь он будет любить ее, как умеет, конечно, а она – будет любимой им. Что ж, может, им так на роду написано, один всегда будет любить, второй – всегда будет любимым, но вместе они не будут никогда…
– Это еще что за розы? – сгорая от ревности, подбежал к ней блондин.
– Это тебе, – подначивая, ущипнула его Полина и вручила букет.
А сама поднялась на невысокую сцену и взяла микрофон.
В этот момент музыканты заиграли, и в зале раздались аплодисменты.
Полина обвела глазами гостей и уже поднесла микрофон ко рту, как вдруг заметила в глубине зала, у стены с мраморным камином, босоногую девушку.
Она держала в руках туфли со сломанным каблуком, с мокрых волос и платья стекала вода, так что вокруг нее собралась лужа, а тушь, размазавшись, чернела под глазами.
«Твои мечты – это мои воспоминания, – хотелось сказать Полине. – Мои воспоминания – твои мечты». Она понимала, что ей нужно отпустить прошлое, расстаться с ним, как это ни было грустно. Нужно попрощаться с той девушкой, которой она когда-то была, с ее мечтами, с ее чувствами, с ее любовью.
И жить дальше. Искать новые мечты, новые чувства и новую любовь.
Перехватив ее взгляд, Женя Курицына, обернувшись, вытянула шею.
Потом, долго высматривая что-то, вновь посмотрела на Полину. Музыканты закончили играть, так и не дождавшись ее пения, и, непонимающе пожав плечами, заиграли снова. Полина встретилась взглядом с журналисткой и заговорщицки подмигнула ей.
Потом она вновь взглянула в сторону камина, но босоногой, вымокшей под дождем девушки там уже не было.