Кафе, куда Лине удалось устроиться, было дешевенькой забегаловкой недалеко от вокзала. Столики стояли тесно, так что приходилось протискиваться между ними, держа над собой поднос, а окна упирались в глухую стену соседнего дома, и в кафе всегда, в любую погоду и любое время суток, было темно. Лампы светили тускло, внутри было холодно, потому что хозяин экономил на свете и отоплении, и Лине казалось, что она целыми днями сидит в какой-то темной сырой норе. Руки коченели, девушка хлюпала простуженным носом и часто приходила на кухню, чтобы погреться у плиты, протянув ладони над газовой конфоркой. Здесь пахло пригоревшим луком и сбежавшим молоком, и эти запахи напоминали Лине дом, из которого она уехала. Она вспоминала мать, Ленку, у которой, наверное, уже начал расти беременный живот, старые, покосившиеся дома, разбитую дорогу и, сжав кулаки, клялась себе, что никогда не вернется жить на цыганскую улицу.

Первый месяц в Москве прошел для Лины как одно мгновение, а дни слиплись, словно пельмени из пачки, которые повар варил на кухне, высыпая их в кипящую воду. Девушка падала с ног от усталости, а из-за недосыпаний уже путала сон с явью, так что ей казалось, будто она спит с открытыми глазами, а эта темная, холодная забегаловка просто мерещится ей в дурном сне.

По утрам, когда в кафе почти никого не было, разве что какой-нибудь сонный мужчина с пузатым чемоданом, зашедший выпить кофе в ожидании поезда, Лина набирала воду в ведро и мыла пыльные окна. Удивительно, что эти окна всего за несколько дней становились такими грязными, будто их вообще никогда не протирали.

– Эй, малышка, иди сюда! – кричали ей из зала только что пришедшие посетители. – Налей пива, да поживее.

Лина не сердилась на этих кургузых, грубых мужчин, которые нахальничали с ней и неуклюже заигрывали, отпускали ужасные, пошлые шуточки. Она знала, что на самом деле они не желают ей зла и хотят сказать что-нибудь приятное, просто по-другому не умеют. Она ставила перед ними кружки с пенящимся пивом, тарелки с мелкой соленой рыбешкой, которую они заказывали на закуску, и дарила им улыбку. И они улыбались ей в ответ, скаля свои щербатые, с вкраплениями золотых зубов, рты.

Иногда в кафе приходила жена хозяина. Хозяин был толстопузый, вечно небритый мужчина, с виду угрюмый, но на самом деле большой задира и хохотун. А она была моложе его лет на двадцать, высокая, широкоплечая, с таким прокисшим взглядом, словно она состарилась раньше времени, и рядом со своим старым мужем казалась старше его. Она носила в груди горечь от несбывшихся мечтаний и оттого срывала свою злость на окружающих людях. Особенно на Лине.

– Плохо вымыла! – кричала она ей, тыча пальцем в окно. – Вымой еще раз.

– Но оно чистое! – чуть не плакала девушка. – Посмотрите сами.

– А это что такое?

– Это скол, – возмущалась Лина. – Это не грязь, это скол. Кто-то разбил ваше окно.

– Я сказала, вымой еще раз! – орала женщина, покрываясь красными пятнами, и Лине ничего не оставалось, как мыть еще и еще раз, пока жене хозяина не надоедало издеваться над ней.

Ночевала Лина в кафе, когда, после двух часов ночи, оно закрывалось до шести утра. Перед этим она поднимала стулья на столы, ставя их вверх ножками, протирала тряпкой полы, а потом составляла вместе три стула, стелила на них скатерти и, подложив под голову сумку, проваливалась в сон. Хозяин разрешал ей проводить здесь ночи, радуясь, что можно сэкономить на ночной охране, но не показывал виду, что доволен, а, наоборот, всячески давал понять, будто оказывает Лине большую милость, пуская на ночлег. Она так уставала, что засыпала быстро, словно кто-то бил ее камнем по затылку, и до утра пребывала в небытии, в котором не видела никаких снов.

Просыпалась она от стука в дверь, когда приходил на работу повар, чернявый немой кавказец, изъяснявшийся жестами и мычанием. Говорили, что когда-то он был заправилой в банде, обчищавшей на вокзале приезжих, но однажды напоролся на криминального авторитета, бывшего здесь проездом. Он заболтал его, спрашивая, не знает ли тот, как доехать из Москвы до Баку, и, пока мужчина отвлекся, вытащил из его кармана туго набитый кошелек. Обнаружив пропажу, авторитет быстро нашел карманника и, чтобы проучить, приказал отрезать тот язык, которому удалось заговорить ему зубы. С тех пор кавказец раскаялся в своей неправедной жизни, ударился в религию и научился готовить, чтобы зарабатывать честным трудом. Поваром он был неплохим, и привокзальные воришки любили приходить в забегаловку, чтобы отведать его кухни.

Лина работала без выходных, но однажды, когда в кафе заявились какие-то странные люди с проверкой, хозяин дал ей немного мелочи и отпустил до ночи. Обернувшись в дверях, девушка увидела, как проверяющие, рассевшись за столом, достали бумаги, а жена хозяина, улыбаясь, хлопотала перед ними, расставляя выпивку и бокалы. Лина первый раз увидела, как эта злая женщина улыбалась.

Воспользовавшись неожиданным выходным, девушка решила погулять по Москве. Спустившись в метро, перемахнула через турникет, чтобы сэкономить на проездном, и поехала куда глаза глядят. Станции метро были такими красивыми, что ей казалось, будто она никогда не видела более красивых помещений. Впрочем, так и было на самом деле. Много ли она видела в жизни: свой старый домишко, вокзал, клуб, в котором протанцевала тогда всю ночь, да темное сырое кафе, где проводила теперь сутки напролет, работая и ночуя. В сравнении с этим станции метро казались ей настоящими дворцами, с высокими потолками, лепниной, округлыми сводами, круглыми хрустальными люстрами, спускавшимися с потолка, мраморными полами, статуями и цветной мозаикой на стенах, которую она долго разглядывала, ощупывая пальцами. Она даже застеснялась своей бедной одежды, словно в таком роскошном дворце следовало находиться только в длинном платье со шлейфом и с бриллиантами в ушах. И ей казалось странным, что лица людей в метро угрюмые, измученные, злые. Разве можно было оставаться такими злыми среди всей этой роскоши и красоты?

Лина зашла в электричку, которая едва не прищемила ее захлопнувшимися дверьми, а вышла на первой попавшейся станции, название которой понравилось ей на слух. Поднявшись по эскалатору, она вынырнула на шумной улице и, ахнув, разглядела красные кирпичные стены Кремля. У метро толпились торговцы цветами и безделушками, рекламщики раздавали листовки, громко зазывая в свои магазины, а красивые дома сверкали витринами дорогих магазинов.

Лина постояла у гостиницы, над входом которой высилась огромная буква «М», и, плюща нос о стекло, заглядывала в ресторан. От увиденного ее сердце забилось, как птица, попавшая в силки. Огромный зал, с хрустальными люстрами и столами, накрытыми белоснежными скатертями, казался ей виденным в каком-то давнем сне, приятном, но забытом. За столиками сидели женщины в коктейльных платьях, а мужчины, в костюмах и белоснежных рубашках, внимательно изучали меню. Лина удивилась, что все эти мужчины и женщины так нарядились только для того, чтобы сходить на обед, и, улыбнувшись, подумала, что это здорово, когда люди хотят быть красивыми не по какому-нибудь поводу, а просто так. Девушка с тоской вспомнила темную забегаловку у вокзала, в которую ей нужно будет вернуться вечером, и в груди защемило.

Она прошлась по широкой улице, полной магазинов и ресторанов, со столиками, выставленными на тротуарах, и ей безумно захотелось есть. В животе урчало, и Лина, заглядывая в чужие тарелки, представляла, как ест без разбору все, что видит: спагетти, овощные супы, пирожные, желе с фруктами, политое шоколадным сиропом мороженое, пиццу, свиную отбивную с картошкой и много чего еще. И от этих фантазий боль в животе на время стихала. Но потом накатывала с новой силой.

В огромных витринах магазина стояли манекены, с застывшими в воздухе руками и нарисованными улыбками. Они были наряжены в красивые платья, яркие, броские, и Лина, разглядывая их, представляла, будто надевает эти платья, попеременно то красное, то черное, рисуя в своем воображении, как идет по Москве и мужчины оборачиваются ей вслед. Молодая продавщица, прогуливавшаяся по залу, заметила ее в окно и неприязненно покосилась. Магазин был дорогим, и, наверное, бедная девушка, стоявшая у окна, по мнению продавщицы, портила его репутацию. Лина посмотрела на ценники, стоявшие в ногах у манекенов, и не поверила глазам. Она несколько раз пересчитала нули, поражаясь, что у кого-то есть деньги на такие дорогие вещи. Среди развешанных в магазине платьев ходила белокурая женщина, которая иногда брала какую-нибудь вещь и, приставляя к себе, крутилась перед зеркалом, пытаясь представить, пойдет та ей или нет. Лина с легкой завистью смотрела, как перед ней угодливо хлопочут продавщицы, пока вдруг не узнала певицу, чьи фотографии часто видела на афишах. Она была удивительно похожа на Мэрилин Монро, не только прической или обликом, но и движением тела, мимикой, жестами.

Лина никому никогда не завидовала. Она была наполнена внутренним огнем и уверенностью, что все в ее жизни сложится так, как она того хочет, и это делало ее вдохновленной и счастливой, оберегая от зависти к чужому благополучию. Она оставалась такой в самых трудных ситуациях, когда висела на поручнях несущегося поезда или, валясь от усталости, засыпала на составленных стульях, зная, что через несколько часов придется опять вставать и работать. Но сейчас вдруг почувствовала укол зависти, быстрый и острый, как будто кто-то кольнул ее иголкой в бок. Да, она завидовала и безумно хотела быть той белокурой, похожей на Мэрилин красоткой, которая ходила сейчас по магазину, выбирая себе наряды.

Отмеряя каждый шаг вздохом, Лина побрела прочь. Она уже не разглядывала сверкающие витрины, не любовалась роскошными особняками и рекламными афишами, люди на которых были красивыми и улыбчивыми, какими они ей всегда виделись в мечтах. Она просто шла, уныло глядя себе под ноги, так что прохожие, чертыхаясь, постоянно сталкивались с ней. «Смотри, куда идешь!» – кричали ей вслед, но она ничего не слышала.

Она уже ушла от магазина довольно далеко, как кто-то крепко схватил ее за плечо. Девушка обернулась и вскрикнула. Перед ней стоял мужчина, высокий, черноволосый, с такой обольстительной улыбкой, что у Лины закружилась от нее голова. Она смотрела и не верила своим глазам. Это был тот красавец-брюнет, которого она видела в своем сне, привидевшемся ей тогда на маковом поле. Улыбаясь, он протягивал ей большой бумажный пакет.

– Красивая девушка должна носить красивые платья, – сказал он ей, отдавая пакет, и, развернувшись, поспешил прочь, затерявшись в толпе.

Растерянно хлопая ресницами, Лина открыла пакет. В нем лежали два платья, красное и черное, какими она любовалась в витрине дорогого магазина, примеряя их в своем воображении. Она достала их, с восхищением разглядывая роскошные наряды, а потом бросилась догонять мужчину, расталкивая прохожих, но, как ни бежала, озираясь по сторонам, так и не смогла его найти. Она стала заглядывать в окна ресторанов, надеясь увидеть мужчину среди обедающих там посетителей, но его нигде не было. Лина опешила, испугавшись, уж не привиделась ли ей эта встреча, даже хотела себя ущипнуть, но пакет с платьями в ее руке был абсолютно реальным, а значит, она действительно только что встретилась с мужчиной из своего сна. Не менее реальным был и чек, который он забыл выбросить, и на нем значилась такая сумма, что у Лины потемнело перед глазами.

Она вернулась в кафе поздно, почти за полночь, как когда-то в родной деревне возвращалась домой с любимого поля. И от спутанных мыслей, волнительных фантазий и удивительных воспоминаний о брюнете она чувствовала себя абсолютно пьяной, хотя была совершенно трезва. Забегаловка была заперта, на двери была приклеена записка: «Закрыто по техническим причинам», и, сколько Лина ни колотилась, никто ей не открыл. Ничего не оставалось, как опуститься на ступеньки и, положив голову на сумку с платьями, больше для того, чтобы ее не украли, попытаться уснуть.

Проснулась она от сильного удара по ребрам. Разлепив глаза, увидела нависшего над ней привокзального полицейского.

– Чего разлеглась? – зло спросил он.

– Я здесь работаю.

Лина протерла глаза, зевнула, потянувшись так сладко, словно спала в постели.

– Закрыто, – кивнул мужчина на объявление.

– Это вчерашнее объявление.

– Я же сказал, закрыто, – сплюнул полицейский. – Иди отсюда, кафе больше не откроется. Его совсем закрыли.

Девушка вскочила, потирая заломившие отболи виски:

– Этого не может быть! Мне ведь не заплатили за работу!

Мужчина сочувственно оглядел ее с ног до головы.

– Знаешь, что. Уезжала бы ты отсюда, – сказал он неожиданно мягко. – Я столько на вокзале девчонок перевидал… Приезжали с большими надеждами, а пропадали ни за грош.

Лина покачала головой:

– Я приехала, чтобы остаться здесь навсегда. Мужчина порыскал в карманах и достал ворох смятых купюр:

– Вот, возьми, на билет должно хватить. – И, уже уходя, добавил: – Видел я и таких, которые оставались здесь навсегда. Их ногами вперед выносили с той свалки, которая за вокзалом. Так что брысь домой, и чтобы я тебя больше не видел.

Последнюю фразу он уже произнес злобно, резко, выплевывая изо рта каждое слово, так что Лина даже откусила от одной купюры кусочек, чтобы убедиться, что этот подарок не померещился ей.

Делать было нечего, оставалось идти куда глаза глядят, размышляя о том, что многие сны в ее жизни превращаются в реальность, а реальность иногда очень похожа на сон. Она шла, напевая себе под нос, и, хотя под ее глазами чернела усталость, а уголки губ были опущены, словно за месяц в Москве она успела состариться, все равно в ее сердце жила уверенность, что все будет хорошо. Правда, чем дальше она уходила от вокзала, тем больше эта уверенность становилась обреченнее и призрачнее. Лина с ужасом понимала: все, что у нее есть, это немного денег, которые дал полицейский, и пакете платьями. Не удержавшись, она остановилась посреди улицы и, достав платья, стала разглядывать их. Прикладывая к себе, как это делала женщина в магазине, она любовалась собой в зеркальной витрине и думала о том, что, пока у нее есть такие платья, ее мечты не могут предать ее.

Ночевать ей пришлось в подворотне, спрятавшись за припаркованной машиной, и дворовые кошки, мяуча и мурлыкая, терлись об ее ноги. Как и в детстве, она мечтала наконец-то выспаться, чтобы проснуться, ощущая, как отдохнула, освежилась, стряхнула с себя усталость от прожитого, но, очнувшись от криков дворников, подметавших тротуар, почувствовала себя еще более уставшей, чем когда засыпала. Оглядев себя в боковое зеркало машины, Лина ужаснулась. Под глазами набрякли мешки, кожа стала бледно-желтой, словно у неизлечимо больной, и все лицо, шея и руки были перепачканы в грязи. В таком виде ее, пожалуй, даже в уборщицы не возьмут. Убедившись, что все вещи на месте, она вышла из своего укрытия, и дворники, увидев ее, закричали:

– А ну, проваливай отсюда, бомжиха!

Лина зашла в первое попавшееся кафе, на тусклой вывеске которого так и было бесхитростно написано: «Кафе». Но ее едва оттуда не выгнали, приняв за бродяжку, зашедшую погреться, так что ей пришлось показать деньги. Официант, поморщившись, разрешил ей остаться. Кафе было дешевеньким, с бумажными скатертями на столах и пластиковой посудой, и Лина, засмеявшись, даже не обиделась на сердитого официанта. Она вспомнила роскошный ресторан при гостинице, который видела вчера, с картинами на стенах, словно в музее, и с женщинами, наряженными так, будто они пришли в театр, и с тоской подумала, что вот куда бы ее никогда не пустили, так это в тот роскошный ресторан. И, поймав свое отражение в пыльном зеркале, висевшем над замызганной барной стойкой, поклялась себе, что когда-нибудь войдет в тот ресторан в роскошном платье, а официанты, в белоснежных рубашках и с угодливыми улыбками на лице, будут прислуживать ей и подливать вино в бокал.

Заказав себе двойную порцию макарон по-флотски и кусок яблочного пирога, Лина спешно поела, почувствовав, как еда легла в животе, словно тяжелый камень. Девушка так долго голодала, что ее затошнило, и она поспешила укрыться в туалете. Он был грязным и тесным, и в нем едва умещался унитаз и раковина, полотенец не было, бумаги тоже, а с потолка свисала на проводе тусклая лампочка. Лину вырвало, и она, спуская воду, с грустью попрощалась с макаронами по-флотски и яблочным пирогом, уплывавшими в канализацию.

На раковине лежал небольшой обмылок, и Лина, оглядев себя в мутном зеркале, решила, что пора привести себя в порядок. Включив воду, она кое-как засунула голову под кран и вымыла волосы мылом. Затем намылила шею и грудь, отскребла грязь с живота и, закинув поочередно то одну ногу, то другую, вымыла заляпанные икры и черные от грязи пятки. Мыло было дешевым, но пахло приятно, цветами и свежестью. Она вытерлась своей старой одеждой, постирала нижнее белье и, оглядев платья, решила надеть красное. «Красный цвет – цвет страсти, а черный – цвет разлуки», – подумала она тогда. И, бросив старые тряпки под раковину, вышла из туалета преображенной. Она была в том возрасте, когда бессонные ночи и перипетии судьбы легко смывались водой с мылом, а неприятности решались сменой одежды. И, несмотря на то что волосы были мокрыми и свисали сосульками, а роскошное платье совсем не шло к дешевым туфлям, тем самым, которые она когда-то бережно носила в руках, чтобы не износить, выглядела она неплохо. Даже хорошо.

Официант с недоумением посмотрел на нее, но подарил ей улыбку, ту, которую берег для особых случаев. Лина вновь заказала макароны по-флотски и яблочный пирог, и он, поцокав языком, пошутил что-то про хороший аппетит. А Лина, вспомнив, как ей только что было плохо, только с грустью покачала головой. Последний раз она ела два дня назад, когда немой повар, работавший в забегаловке, разрешил ей доесть пригоревшую картошку. Вот и весь секрет ее хорошего аппетита. Но вслух этого не сказала, пообещав себе, что никому и никогда не расскажет ни о подгоревшей картошке, ни о мытье волос в туалете, ни о том, как ей хотелось расплакаться от усталости и отчаяния, но не получалось, потому что не было сил плакать.

– Вам идет красный цвет, – сказал официант, ставя перед ней тарелку.

– Мне все цвета идут, – ответила ему Лина. А потом добавила: – Зря смеетесь, я совсем не шутила.

И сама рассмеялась вместе с ним. И только когда он ушел, пожелав ей приятного аппетита, вдруг поняла, что засмеялась первый раз за целый месяц.

В Москве много работы. Но за нее чаще всего платят унижением, реже-деньгами. Этот урок Лина усвоила быстро. Она находила новую работу, срывая объявления на фонарных столбах, но, работая в поте лица, все равно оказывалась на улице и без денег. «Москва – хороший город, – сказала ей как-то одна женщина, мыкавшаяся здесь уже много лет. – Вот только люди в ней злые». Но Лина не унывала. Она нанималась официанткой и разносчицей пиццы, расклеивала объявления и раздавала листовки, подрабатывала уборщицей и валилась с ног от усталости, а ночевала то в общежитии, то на работе, если разрешали. И все равно находила хотя бы несколько часов в неделю, чтобы вырваться в центр города, пройтись по улицам, разглядывая витрины и кафе, читая афиши и рекламные листовки, любуясь пролетавшими мимо дорогими машинами и прогуливавшимися по тротуарам красивыми людьми. Лина им не завидовала. Потому что знала, что когда-нибудь этот город примет ее, подарив ей и машину, и платья, и любовь.

Однажды она увидела объявление на дверях небольшого отеля в центре и, заглянув туда, тут же устроилась горничной. Зарплата была крошечной, но зато сотрудников отеля кормили три раза в день. Лине выдали униформу, серое платье с белым фартуком, похожим на школьную форму, смешной белый чепчик и белые чулки, а еще туфли, немного старомодные, с толстым каблуком. Оглядев себя в зеркале, Лина покатилась со смеху.

В ее обязанности входило застилать постели, убирать в номере, раскладывать банные принадлежности, менять грязные полотенца и разносить завтраки в номер. Отель был небольшой, находился в обычном жилом доме, на трех этажах, и работы было немного. Ночью Лина запиралась в каком-нибудь пустом номере и, чтобы не поймало начальство, забиралась под кровать, где спала до утра.

И вот в одно утро, открыв глаза, увидела из-под кровати чьи-то ноги. Она затаила дыхание, сжавшись, но мужчина, поселившийся в номере, возился с чемоданом и ничего не замечал. Он ходил из угла в угол, что-то бормотал под нос, насвистывал, а затем, как было видно по упавшим на пол брюкам, стал раздеваться. Кровать просела от тяжелого тела, и Лина слышала, как, ворочаясь, он пытается найти удобную позу. Между тем ей уже пора было заниматься своей работой, прибирать в номерах, из которых выехали жильцы, разносить завтрак, уносить грязные простыни и полотенца в прачечную, находившуюся на первом этаже.

У мужчины зазвонил телефон.

– Не поверишь, я в отеле, – громко сказал он, ответив на звонок.

Лина едва удержалась, чтобы не чихнуть.

– Поругался с женой, достала меня своей ревностью! – между тем жаловался мужчина, и пружины под ним жалобно скрипели. – Пашу как проклятый, с утра до ночи на работе, а она мне сцены закатывает. Довела!

Лина заметила, что на ее белом чулке поползла стрелка, и подумала, что ей влетит от начальницы.

– С жиру бесится, – продолжал мужчина. – Все есть, деньги, тряпки, цацки, машины, все ей покупаю. С подружками на курорты мотается за мой счет. А при этом меня своей дурацкой ревностью изводит. – В дверь постучали. Сначала тихо, нерешительно, затем громче. Но мужчина, казалось, не слышал. – А я пришел в первый попавшийся отель, прямо в соседнем доме. А она еще из окна мне что-то вслед кричала. Я отпуск взял. Отдохну от всех, и от нее, и от работы. Я же последний раз, знаешь, когда отдыхал? Не поверишь, шесть лет назад.

Снова постучали, на этот раз громко и настойчиво. Мужчина выругался и, приподнявшись на локте, крикнул, что у него открыто.

Лина решила, что это пришли за ней, и внутри все оборвалось от страха.

– Слушай, я тебе перезвоню, – попрощался он со своим собеседником.

Между тем дверь открылась, и на пороге, как Лине было видно из-под кровати, появилась какая-то женщина.

– Милый, – заворковала она, – ну что ты, зачем же ушел?

– Что, испугалась, что без денег останешься?

– Ну при чем тут деньги? – обиделась она. – Ты измучила меня своей ревностью! – взорвался мужчина.

– Милый, – не унималась она, – возвращайся домой. Я так больше не буду, – засюсюкала она.

Дверь оставалась открытой, и Лина услышала, как в коридоре отеля раздаются крики ее начальницы: «Ну и где эта новенькая? Где ее носит?» Между тем мужчина и женщина замолчали, он продолжал лежать на кровати, а она стояла в дверях. «Если она через пять минут не появится, я ее уволю!» – не унималась начальница. И тогда Лине ничего не оставалось, как выбраться из-под кровати.

– Кто это? – опешила женщина и с недоумением уставилась на мужа.

Тот, открыв рот, изумленно смотрел на вылезшую из-под кровати горничную.

– Ах ты подлец! – Женщина задохнулась от возмущения. – Ах ты кобель! Я же говорила, что у тебя кто-то есть!

Мужчина продолжал молчать, растерянно почесывая живот. А Лина с невозмутимым видом одернула платье, поправила чепчик и, направившись к выходу, вдруг обернулась к нему:

– Знаете, если ваша жена постоянно устраивает вам сцены ревности и обвиняет в измене… – Лина пристально посмотрела на женщину. – Возможно, что на самом деле она сама изменяет вам. Давно. И регулярно.

И, прикрыв за собой дверь, из-за которой раздались вопли семейной ссоры, поспешила на кухню.

– Ты где шлялась? – уткнув руки в бока, накинулась на нее начальница.

– В пятый номер въехал новый жилец, – нашлась Лина. – Я делала уборку.

– Он же только въехал?

– Да, но номер показался ему грязным.

И, расставив на подносе чашки и тарелки с горячими булочками, отправилась разносить завтраки. А когда позже проходила мимо пятого номера, узнала, что мужчина, который въехал сегодня утром, почему-то собрал вещи и ушел, хотя заплатил за неделю вперед.

Поблагодарив небеса, что ни он, ни его жена не пожаловались на вылезшую из-под кровати горничную, Лина и думать забыла об этой нелепой истории. Правда, после этого случая она уже боялась ночевать в пустых номерах и запиралась в кладовке, тесной, холодной, где спать приходилось на полу, среди ведер со швабрами, положив голову на пылесос и укрывшись спецовкой. Зато можно было не бояться, что кто-нибудь въедет в номер, обнаружив у себя под кроватью спящую девушку.

Но внезапно в один из вечеров, когда она, переодевшись в свое черное платье, подаренное ей незнакомцем, вышла прогуляться по улице, ее окрикнули. Обернувшись, она узнала жильца из пятого номера. Лина на секунду испугалась и даже подумывала убежать, но он, засмеявшись, схватил ее за руку:

– Не бойся меня. Давай прогуляемся. Освободившись от его цепких пальцев, Лина, помявшись, согласилась.

– Не расскажешь, что ты делала под моей кроватью? – спросил мужчина.

– Спала, – пожав плечами, просто объяснила Лина. – Мне негде жить, и сплю я в отеле. Правда, теперь в кладовке, чтобы никто меня не поймал.

– Вот оно что… – растерянно протянул мужчина и внимательно оглядел девушку.

Они шли по Тверской. Был вечер, сумерки уже начинали сгущаться, хотя еще было светло, зажглись фонари, и желтели окна домов. Лина шла, любуясь городом.

– Давно в Москве? – спросил ее мужчина. – Третий месяц уже.

Он вздохнул. Потом что-то хотел сказать, но передумал. Впрочем, Лина и так знала, какие слова едва не слетели с его языка: зачем ты приехала, ничего не добьешься, жизнь поломаешь, сгинешь, пропадешь ни за грош. Она слышала это по сто раз на дню.

– Вы помирились с женой? – спросила она, чтобы перевести разговор.

Он покачал головой:

– Наоборот, разводимся.

Девушка невольно вскрикнула, прикрыв рот ладонью:

– Из-за меня?

– Из-за кого же еще, – засмеялся мужчина. – Хотите, я поговорю с ней? – предложила она. – Объясню ей, что я делала под кроватью…

Он остановился, положил ей ладонь на затылок, пристально посмотрев в глаза. А затем ущипнул за нос, как маленькую:

– Ты же сама сказала, что она мне изменяет. «Давно и регулярно».

Лина покраснела:

– Ну, я так подумала… Но я же не знаю точно…

– Зато я знаю! – зло перебил ее он. – Я нанял детектива и уже на следующий день узнал то, что знали все вокруг: друзья, коллеги, подружки жены. Она уже много лет изменяла мне с моим другом, с которым я всем делился. Вот тебе и причина всех ее истерик.

– Это тот друг, который звонил тогда вам по телефону? – догадаласьЛина.

– Точно, он самый. Да только какой он мне после этого друг.

Они зашли на летнюю веранду кафе. Девушка в униформе, похожей на ту, в которой Лина работала в отеле, с улыбкой встречала гостей. Увидев Лину, она нахмурилась, и улыбка тотчас слетела с ее лица. Но, оглядев мужчину, она снова заулыбалась, причем им обоим. А Лина с грустью подумала, что в Москве все можно купить за деньги: улыбки, поцелуи, отношения, даже брак, как купил его этот несчастный мужчина. Только любовь купить нельзя, сколько бы денег у тебя ни было. У Лины в кармане было только немного мелочи, которой не хватило бы в этом кафе даже на стакан воды. Зато любовь у нее была. Она вспомнила мужчину из сна, который материализовался в реальности, подарив ей платья, и в ее груди разлилось приятное тепло.

Их отвели за столик в углу, и Лина, устроившись в мягком кресле, почувствовала себя королевой.

– А ты ничего, красивая, – сказал вдруг мужчина. – Хоть и одета ужасно. И прическа у тебя на паклю похожа.

Лина не обиделась.

– Между прочим, это дорогое платье, – возразила она.

– Вижу, – ухмыльнулся он, а она удивилась, что мужчина разбирается в женских платьях. – Но все остальное ужасно.

Она развела руками.

– У меня есть деньги, – вдруг сказал он.

– Я не продаюсь, – брякнула Лина. И прикусила язык.

Он насупился:

– Я тебя и не покупаю. Проститутки в Москве не проблема, от уличных до элитных за пару тысяч баксов за ночь.

Лина выкатила глаза:

– Тысячи долларов? За одну ночь? Боже, что же они такое делают, чего не делают другие женщины?

Мужчина развеселился ее непосредственности и, сделав знак приблизиться, ответил, понизив голос:

– Они делают вид, что любят тебя!

К столику подошла официантка, прервавшая их разговор. Мужчина, заметив, как Лина долго выбирает блюда, с ужасом глядя на цены, быстро сделал заказ за двоих.

Ему было слегка за сорок, хотя из-за полноватой фигуры и ранней седины он выглядел чуть старше. Было видно, что на свидания он ходит нечасто и как вести себя с женщинами, несмотря на кажущуюся самоуверенность, совершенно не понимает. Не зная, чем развлечь Лину, он рассказал ей все анекдоты, которые знал, а она хохотала, не потому что они были смешными, а просто чтобы сделать ему приятное. Когда с его лица на мгновение слетали угрюмость и сосредоточенность, он становился даже симпатичным, и Лине нравилось видеть, как он, откинувшись на спинку кресла и расслабившись, меняется на глазах.

– Короче, – вдруг по-деловому сказал он и выпрямил спину. – У меня к тебе деловое предложение.

Лина отодвинула десерт, приготовившись слушать.

– У меня в Москве сеть клубов. Не бог весть каких, но публика их любит. Доходы они приносят хорошие.

– А я при чем? – не поняла девушка.

– При том, что я твой должник. Ты помогла мне, раскрыла глаза на то, что я рогатый идиот, о чем знали все, кроме меня. Я не люблю оставаться в долгу и хочу помочь тебе.

– Хотите дать мне денег? – обрадовалась Лина. Он покачал головой:

– Ну, дам я тебе деньги, а что дальше? Ты их потратишь и опять окажешься ни с чем. Лучше я дам тебе работу в моем клубе. Куплю тебе одежду и обувь, чтобы не ходила по Москве как деревенская дурочка, сниму комнату. Это все, что я могу для тебя сделать. А дальше сама.

– А что я должна буду делать в вашем клубе? – спросила Лина.

Вместо ответа мужчина подозвал официантку и, сунув ей в карман сложенные купюры, попросил сделать музыку громче. На летней веранде не было танцпола, но между столиками находилось небольшое пространство, куда, взяв Лину за руку, мужчина вывел ее, внимательно оглядев:

– Два варианта. Или будешь делать то же, что в своем отеле, мыть, стирать, убирать, напитки разносить. Либо танцевать.

Музыка стала громче, и Лина поразилась, что мужчина, задвигавшись под ее ритм, танцевал довольно умело и пластично, несмотря на свою обрюзгшую фигуру.

– Я люблю танцевать! – засмеялась Лина, кружась вокруг него.

Посетители кафе, оторвавшись от еды и разговоров, обернулись на них. Кто-то приплясывал в такт, кто-то просто хлопал в ладоши, а кто-то смотрел недовольно, раздражаясь, что другие веселятся. А Лина танцевала и была счастлива.

– Ну все, решено! – задыхаясь, плюхнулся он в кресло. – Будешь танцевать.

Лина не верила своим ушам.

– Когда же я смогу выйти на работу?

– Послезавтра. – Он вытер платком взмокший лоб. – А завтра я отправлю тебя со своей секретаршей по магазинам.

– Вы мой ангел-хранитель, – выдохнула она, пытаясь осознать свалившийся ей подарок судьбы.

Мужчина накрыл ее руки своими толстыми, взмокшими ладонями и серьезно, без тени улыбки, ответил:

– Кто чей ангел-хранитель, я твой или ты мой, это еще большой вопрос.