Как бы поступила любая девушка, получившая ни за что ни про что толстую пачку долларов? Открыла бы счет в банке, поехала бы на курорт, начала бы кутить в лучших местах, обошла бы все магазины в округе, накупила платьев, туфель, украшений и косметики, обставила бы квартиру, пусть и съемную, новой мебелью. Но Лина была не любой девушкой, она была упрямой мечтательницей, которая шла к своей цели наперекор всему. И этой целью был мужчина, являвшийся к ней в мечтах и наяву как гром среди ясного неба. Он любил играть в рулетку, испытывая судьбу. Но для Лины вся жизнь была рулеткой. И она сделала ставку – поставив все на любовь.

Она не обольщалась, что красавец брюнет, властный обольститель, влюбится в девушку, приехавшую покорять Москву из молдавской деревни. Такому мужчине нужна была совсем другая женщина, но она готова была совершить все возможное и невозможное, чтобы стать ею.

Первое, что сделала Лина, – собрала нехитрые пожитки и переехала в новую квартиру, тесную, простенько обставленную, но зато в центре Москвы. Ее окна выходили на шумную улицу, и, открыв раму, она высовывалась по пояс, любуясь крышами домов и слушая шум большого города. Кого-то раздражал этот шум, сотканный из криков, рева машин, клаксонов, несущейся из ресторанов разноголосой музыки. А Лина его обожала. В нем ей слышался пульс города, в ритме которого она хотела жить.

На почте она отправила два денежных перевода, один – матери, второй – Ленке. Представив, как мать, получив деньги, тайком смахнет слезу, Лина и сама чуть не расплакалась. Наверняка она не удержится и похвастается соседям, показав квитанцию перевода, мол, вот ведь, непутевая моя устроилась в Москве. А женщины будут зло шептаться, сплетничать, гадая, чем Лина занимается в столице, где работает и сколько зарабатывает. Лина не обманывалась, зная наперед, что о ней будут ходить злые слухи. Есть женщины, о которых всегда сплетничают, независимо от того, живут они в борделе или монастыре, ведут себя распутно или чинно, носят короткую юбку или бесформенную хламиду. И Лина как раз была из таких женщин. Почесав лоб, она решила отправить матери еще и телеграмму: «Никого не слушай тчк У меня все хорошо тчк А будет еще лучше вскл знк».

Затем, взяв в клубе отпуск за свой счет, еще сама не зная, вернется ли туда, она отправилась на всевозможные курсы: макияжа, стиля, этикета, красивой походки и актерского мастерства. Она чувствовала себя героиней сентиментального романа, бедной девушкой, которая выходит замуж за короля и, чтобы соответствовать будущему мужу, учится быть королевой. Правда ее «король» уже и забыл о ее существовании, но Лина не вешала нос. Упрямства ей всегда было не занимать, а сейчас оно было нужно ей как никогда. В конце концов, в наше время королевами не рождаются – ими становятся.

На курсы этикета пришли и молодые девушки, как она, и взрослые, представительные мужчины, а инструктором была седая, высокая пожилая женщина, которую язык бы не повернулся назвать старухой, хотя ей было за семьдесят: у нее была прямая, горделивая осанка и приятное лицо, сохранившее былую красоту. Она рассказывала, как вести себя за столом, как входить в ресторан и как из него уходить, как правильно садиться за стол и правильно вставать, как подзывать официанта, о чем можно говорить в личной беседе и о чем – в деловой, чего не стоит делать и прочему, прочему, прочему. А на одном из занятий рассадила учеников за столами, стоящими напротив огромного зеркала, размером во всю стену, чтобы научить сервировке, объяснить предназначение бокалов и столовых приборов. Увидев перед собой кучу ножей и вилок, Лина даже испугалась, не зная, что с ними делать. Дома она ела ложкой, иногда вилкой, а то и руками, когда это было удобнее. И, глядя в зеркало, как неумело управляется с приборами, признавала, что выглядит жалко. Иногда ей казалось, что у нее ничего не выйдет. «Девушку можно вывезти из деревни, а деревню из девушки – никогда», – услышала она как-то злую шутку, и та засела в ее голове, словно заноза. Лина еще мучилась, путаясь в вилках, а инструктор курсов уже рассказывала о бокалах, для какого вина какой выбрать, как правильно его держать, как красиво приподнимать, и у девушки уже голова шла кругом. Она вспоминала свою чашку с отколотой ручкой, которую приходилось держать словно стакан: из нее она пила и воду, и молоко, и чай. И от этих воспоминаний ее сердце сжималось от жалости к самой себе. Все валилось из рук, все путалось, Лина все время брала не ту вилку, не тот бокал, забывала про салфетку, которую то и дело пыталась заткнуть за воротник, роняла еду, краснела, бледнела, утирала слезы, которые катились по щекам. «Знаменитая Мирей Матье приехала в Париж из глухой провинции, Коко Шанель родилась в маленьком городишке, долгое время работала в магазине и кабаре, а Эдит Пиаф в одиннадцать лет пела на улице, чтобы прокормить себя и сестру, – шепнула ей инструктор курсов, положив руку на плечо. – Неужели ты думаешь, что все великие женщины рождаются в богатых домах, с хорошими манерами, безупречным вкусом и с золотой ложкой в руке?» Приободренная ее словами, Лина воспрянула духом. «У тебя все получится!» – подмигнула она самой себе.

На курсах красивой походки тоже оказалось не так уж просто, как ожидалось. Сначала девушки, слушая советы тренера, дружно хихикали, вспоминая знаменитую сцену из фильма «Служебный роман». Но потом поняли, что хотя все они молодые, симпатичные и длинноногие, но от героини Алисы Фрейндлих не сильно-то отличаются. Отрабатывая свою новую походку, Лина гуляла по улицам Москвы, и мужчины сворачивали шеи, глядя ей вслед. А она смеялась про себя, представляя, как бы все они удивились, если бы могли сейчас прочитать ее мысли. А мысли были такими: «От бедра, нет, не так, слишком широкий шаг, да, а вот теперь отлично. Носок, пятка, носок, пятка…» И с каждым днем девушка с удивлением отмечала, что походка удивительным образом влияет и на ее самочувствие, и на ее настроение. Красивая, отработанная походка, казалось, меняла в ней и то, что с походкой не было связано. Она чувствовала себя уверенной и красивой, с удовольствием собирала восхищенные улыбки мужчин и посланные ей воздушные поцелуи. Лина даже замечала, что у нее пропадает смешной деревенский говорок, растворяется, словно сахар в чае, что платья сидят на ней, как шитые на заказ, и что продавщицы в магазинах и официанты в ресторанах становятся все любезнее с ней, словно улавливая нечто новое, появившееся в ее облике.

Еще у нее были курсы светских приемов и светской беседы, курсы делового этикета и личностных отношений, курсы правильной речи и владения собственным телом. Лина думала о том, что женщины часто обращаются к помощи макияжа, косметологии и пластической хирургии, чтобы поправить и улучшить то, что дано природой. А она сейчас улучшала свою жизнь, делая что-то вроде светского мейк-апа и пластической хирургии собственной судьбы. В конце концов, если можно исправить форму груди и носа, то почему нельзя то же самое сделать со своей биографией?

Однажды, вдруг почувствовав внезапный приступ одиночества, похожий на укол булавкой, Лина вспомнила Ленку, их совместные шалости, секреты, которые они нашептывали друг другу на ухо, и письма, которые писали, оставляя их в дупле старого дуба. Лина улыбнулась: в этих письмах они и сами не знали, что написать, кроме: «Привет! Как дела? У меня все хорошо. Гулять пойдешь?» Правда Ленка писала обычно вот так: «Превет! Как дила? У миня харашо». А что еще можно было выдумать, если они и так виделись каждый день? Зато сам процесс написания писем и, главное, отправка их через дупло дерева вызывали у них неуемный восторг. А еще им было приятно, что у них есть тайна, о которой никто не знает.

Лине невыносимо захотелось услышать голос подруги, ее смех, шутки, хлюпанье вечно простуженным носом. Она тут же отправилась на телефонную станцию и, так как у подруги в доме не было телефона, заказала звонок на следующий вечер. Как сказала телефонистка, Ленке принесут телеграмму и, когда она приедет в назначенное время на телефонную станцию, они смогут поговорить.

«Разговор с Цариградом, третья кабина!» – объявили по громкой связи, и Лина бросилась в кабину, в которой загорелся свет. Сняв трубку, услышала родной голос и чуть не расплакалась.

– Ленка, это ты? – зачем-то спросила она, хотя и так знала, что это она.

– Ну, ты же мне звонишь, – угрюмо ответила подруга. – Деньги получила, спасибо. Я верну.

– Да брось ты, не нужно ничего возвращать! Как ты? Расскажи! Я так соскучилась!

– Нормально, – односложно ответила Ленка. – А ты как?

– Да я-то нормально. Ты про себя расскажи, как ребенок?

– Родился.

– У тебя что-то случилось? – на всякий случай спросила Лина, удрученная тем, как говорила с ней подруга.

– Нет.

– А как там моя мама?

– Нормально.

Повисла пауза, в которой слышался треск проводов.

– Ну а все же, как ты там? – сделала еще одну попытку Лина.

– Нормально, – повторила Ленка. – А как там Москва?

В ее голосе послышались колючие нотки зависти.

– Москва – прекрасная! Это мой город, я люблю его, а он скоро полюбит меня. Вот увидишь!

– Понятно.

Лина вздохнула:

– Ленка, что с тобой?

– Со мной все нормально.

Подруги вновь замолчали.

– Ну ладно, пока! – попрощалась Ленка и первой положила трубку.

Расстроенная разговором с подругой, Лина долго бродила по проспекту, вспоминая детство, мать, старый дом, деревню, цыганскую улицу, по которой могла ходить с закрытыми глазами, потому что знала там каждый закоулок, каждый дом, каждый овраг и каждую колдобину на дороге. И клялась себе, что когда-нибудь она сможет пройти, зажмурившись, по всем лучшим улицам Москвы.

В ее жизни стали появляться мужчины, молодые и не очень, обеспеченные и без гроша в кармане, интересные и скучные, высокие и по плечо, толстые и худые. И от них у Лины зарябило в глазах. С ней знакомились в кафе и на улицах, приглашали на ужин, прогуливались по бульварам, дарили подарки, и Лина с восторгом погружалась в эту новую для нее жизнь, полную поцелуев, комплиментов, подарков и обещаний, которые часто давались для того, чтобы никогда не быть исполненными. Она сама чувствовала, как хорошела, и, вертясь перед зеркалом, с удивлением разглядывала свое отражение.

Скучая по брюнету, она решилась прийти в казино. Надела лучшее платье, сделала прическу и, взглянув на себя перед выходом из дома, нашла, что выглядит сногсшибательно. Но у входа в «Метрополь» оробела, вдруг почувствовав себя в дешевенькой одежде, с туфлями в одной руке и сумкой, набитой кукурузой, в другой. Она уже было развернулась, чтобы уйти, но швейцар, поздоровавшись, открыл перед ней двери, и Лине не хватило духу сбежать.

Она вошла в зал и, оглядевшись, приуныла. Брюнета не было. Лина подошла к рулетке и поставила немного денег на красное, отдав их не без сожаления. Но, проиграв, удивилась, что не расстроилась.

– Какая хорошенькая, – улыбнулся ей стоящий рядом мужчина.

– Спасибо, – потупилась Лина и поспешила уйти.

Мужчина был хорош, но ей не хотелось ни с кем знакомиться. Она просто бродила по залам, потягивая шампанское, которое ей принес официант, и, разглядывая интерьеры, лица и наряды людей, игральные столы и невозмутимых крупье, наслаждалась атмосферой казино.

Но ближе к ночи появился и брюнет, и Лина ощутила, как задрожали ее руки. Она вдруг вспомнила мотылька, который бился о лампу, висевшую на летней веранде дома, и подумала, что ее сердце сейчас как тот мотылек.

Брюнет прошел мимо, не без интереса скользнув взглядом по ее груди, но, похоже, не узнал ее. Удивительно, какой легкой была его память, стиравшая все, что не входило в круг его сиюминутных интересов.

Брюнет сел за игральный стол, и Лина, расположившись в углу с бокалом, битый час простояла, любуясь им. Мужчине везло, на его губах блуждала улыбка, и он был хорош, безумно хорош собой. Впрочем, как всегда. Почувствовав на себе чей-то взгляд, он, оторвавшись от карт, принялся вертеть головой, и Лина отвернулась от него к стене, делая вид, что увидела на ней нечто интересное. Проходивший мимо официант с удивлением посмотрел на нее, потом на стену, но не решился спросить, что же она там обнаружила.

Затем брюнет перешел за другой игральный стол, и Лина тоже сменила место, откуда опять смогла смотреть на него. К трем часам ночи ее стало клонить в сон, от стояния на высоких каблуках разболелись ноги, и все, чего ей хотелось, это скинуть шпильки, сбросить платье и забраться в мягкую постель. Ведь это была ее первая победа над судьбой – она спала теперь столько, сколько хотела, не заводила на утро будильник, не вставала с кровати, пока не надоедало лежать, и, казалось, отсыпалась за все годы, полные коротких ночей и снов, оборванных стуком печной заслонки.

Но она не могла заставить себя уйти, пока брюнет был здесь. Он притягивал ее, словно магнит – маленькую, беззащитную перед его притяжением стружку. И ей ничего не оставалось, как стоять, прислонившись к стене, и смотреть, как он просаживает деньги за игрой. К четырем утра она попросила у официанта кофе, и тот, принеся ей большую чашку капучино, казалось, хотел спросить теперь, кого она ждет. Но опять не решился.

Иногда к ней подходили мужчины, пытались познакомиться, принимая ее за охотницу за богатыми бизнесменами, которые тут были частыми гостьями. Но Лина, улыбаясь, качала головой. Если она и была охотницей, то только за одним мужчиной. Впрочем, скорее все-таки жертвой.

– Скучаете? – сделал попытку познакомиться какой-то толстячок в дорогом костюме, который не мог скрыть его круглый живот.

– Вы не поверите, – отозвалась Лина, – но совсем не скучаю. Даже наоборот.

Мужчина пожал плечами и, непонимающе оглядев ее, отошел.

Лина почувствовала, что без второй чашки кофе уснет, стоя на ногах, и отправилась к бару, чтобы взять еще один капучино. А когда вернулась, на ее месте, медленно потягивая кьянти из высокого бокала, стояла певица. Лина поразилась, как же все-таки она была похожа на Мэрилин Монро.

– С мечтами нужно быть осторожнее, – сказала женщина и, кивнув на брюнета, играющего в рулетку, улыбнулась кончиками губ.

– Иначе не сбудутся? – захлопала ресницами Лина, не понимая.

– Наоборот! Сбудутся, свалятся на твою голову, и ты не будешь знать, что с ними делать и как с этим жить.

Обе вновь посмотрели на брюнета.

– Какие у тебя отношения с ним? – спросила Лина.

Певица без лишних объяснений поняла, о ком она говорит.

– Нашим чувствам и отношениям еще не придумано название, – сказала она, приподнимая бокал. – А те названия, которые уже существуют, для них не подходят.

– Существует миллион слов, – не довольствовалась ее ответом Лина. – Любовь, страсть, секс, роман, романчик, адюльтер, ничего не значащие встречи… И все же, какие у вас отношения?

Она сделала большой глоток кофе, но когда повернулась к «Мэрилин Монро», той уже не было. И ее вопрос так и повис в воздухе, оставшись без ответа.

Наконец, позевывая в кулак, брюнет посмотрел на часы и, вскинув брови, решил покинуть казино. Лина, которая уже расположилась в кресле, откуда продолжала все так же наблюдать за ним, тоже встрепенулась. Попрощавшись с другими игроками, брюнет отправился к выходу, а когда Лина вышла вслед за ним в холл, мужчины уже и след простыл.

А ей, хоть и сильно уставшей, хотелось еще побыть здесь. Она так часто разглядывала «Метрополь» в окно, с улицы, и вот теперь была здесь, внутри, и не могла уйти, не попав в ресторан, так долго завораживавший ее. Расположившись на антикварном диване, она посмотрела на часы. Было почти шесть. Оставался час, который нужно было провести здесь, умудрившись не уснуть. Она прикрыла глаза, слушая, как в фонтане, установленном в холле, журчит вода, как официанты в ресторане готовятся к завтраку, звенят посудой, разносят блюда, сонно переговариваясь, как ранние гости отеля, чьи чемоданы несли за ними портье, подходят к ресепшн и, негромко называя свои имена, протягивают документы. На мгновение Лине показалось, что она спит, а Москва, новая жизнь, встречи с брюнетом и холл «Метрополя», в котором она сидела зажмурившись, только видятся ей во сне, так что она, распахнув глаза, испуганно огляделась. Но вокруг было не маковое поле, на котором она так любила проводить дни, и не бедный деревянный дом, где она выросла, а слепящие глаза позолоченные стены, зеркала, статуи, высокие потолки, исчезающие где-то в вышине, свисающие хрустальные люстры, округлые своды, картины… Лина вновь закрыла глаза и опять открыла. «Метрополь» не исчез.

Несмотря на то что деньги у нее были, все равно, услышав стоимость завтрака, Лина была обескуражена и едва скрыла свои чувства. Сотрудница отеля, как ей показалось, заметила ее замешательство, и от этого на лице Лины проступил румянец. Ей снова стало мерещиться, что она, как Золушка после двенадцати часов ночи, стоит в рваном платье и с тыквой вместо кареты, а все вокруг брезгливо морщатся.

Она нерешительно вошла в ресторан, замешкалась у входа, не зная, куда идти и что делать. Официант приветствовал ее кивком головы, и она в ответ едва не сделала книксен. Эта нелепость рассмешила ее саму, и Лина слегка расслабилась. Она села за стол, оглядев приборы, и, поймав в зеркале свое отражение, подумала, что выглядит хорошо, и к ней вернулась былая уверенность. Она еще немного помучилась, озадаченная, куда деть руки, устроить на коленях или на столе, но в конце концов сложила их на подлокотниках. Долго ждала, глядя в окно, вспоминала, сколько раз стояла по другую его сторону. Но официант все не подходил к ее столику. Она слушала музыку, любуясь девушкой, перебиравшей пальцами струны арфы. Закинув голову, рассматривала витражный потолок. Оглядевшись, нахмурилась, удивляясь, почему же к ней никто не подходит. И только тогда заметила, что посетители ресторана подходят к столам, на которых расставлены блюда, и сами берут себе то, что захотят.

Лина залилась краской. Она поняла, что к ней никто и не должен был подходить, и снова почувствовала себя неуместной и глупой. Она поднялась, вздрогнув от шума, с которым отодвинула стул, и, уверенная, что все, абсолютно все, кто находится в ресторане, включая арфистку, официантов и даже бронзовую скульптуру в фонтане, насмехаются над ней. Она подошла к столу, и ей мерещилось, что шла она ужасно, привлекая всеобщее внимание неуклюжей походкой и нелепым видом, хотя на ней было красивое платье, да и выглядела она замечательно, несмотря на бессонную ночь в казино.

Лина взяла тарелку, как ей показалось, загрохотав посудой на весь ресторан, и растерялась, глядя на расставленные блюда. Сырные и мясные нарезки, блины с икрой и семгой, омлеты, яйца пашот, сырники, йогурты, творог, каши, ягоды, фрукты, графины со свежевыжатым соком, свежая выпечка, от которой разбегались глаза. Лина положила на тарелку сырники, неловко уронив один на стол, и ей подумалось, что все это заметили. Раскрасневшись, она не решилась взять что-нибудь еще и вернулась к столу, стараясь вести себя как можно естественнее. Поковырявшись вилкой в сырниках, она попыталась съесть кусочек, но выронила его, отправив в рот пустую вилку. И снова ощутила, что все, кто был в ресторане, видели это. Она нехотя доела сырники, которые вставали у нее поперек горла, и чувствовала себя на редкость неуклюжей.

И вдруг увидела за столиком напротив певицу, похожую на Мэрилин Монро. Она словно сошла с рекламной афиши, была эффектна и самоуверенна, а ела так изящно, словно была аристократкой в десятом колене. Певица и Лина встретились взглядами, певица подмигнула, и девушка, глубоко вздохнув, вдруг поняла, что никто не обращает внимания на ее маленькие неловкости, что выглядит она прекрасно и совсем не выделяется среди других посетителей ресторана и что мужчины, жильцы «Метрополя» и официанты, которые скользят по ней взглядами, вовсе не насмехаются над ней.

Она встала и, встряхнув волосами, прошагала к шведскому столу. Взяв тарелку, положила блины, омлет, сыр, бекон, затем взяла вторую, положила выпечку, фрукты и ягоды и с переполненными блюдами вернулась к своему столу. Затем, мурлыкая под нос и подпевая арфистке, отправилась за напитками. Налила себе кофе, чай и стакан апельсинового сока.

– Вам помочь? – спросил официант.

Лина улыбнулась:

– Будьте добры. – И, протянув ему чашки, добавила: – Раз у меня освободилась рука, я возьму еще десерт.

– Моя мама говорит, что я должен искать себе жену с хорошим аппетитом, – доверительно сказал официант.

– Серьезно? – удивилась Лина. – Почему?

– Если женщина любит поесть, значит, в ней полно энергии, значит, она любит любить. Уж простите за тавтологию.

Лина села за стол, официант поставил ее чашки.

– Но если кто-нибудь узнает, что я говорю такое посетительнице нашего ресторана, меня уволят, – хрипло прошептал он.

Лина перекрестила пальцем губы:

– Обещаю, это будет нашим секретом.

Она оглядела свои тарелки и, покачав головой, подумала, что ей будет нелегко все это съесть. Она чувствовала себя расслабленно и уверенно, и ей вновь стало казаться, что на нее смотрят все, гости, официанты, арфистка, позолоченные скульптуры, прохожие за окном… Только теперь все любуются ею.

Сделав глоток апельсинового сока, она обернулась на арфистку, которая закончила играть, и зааплодировала ей. Остальные, подхватив ее аплодисменты, тоже захлопали.

Позавтракав, Лина сделала знак официанту, а когда он подошел к ней, попросила вызвать ей такси.

Но в машине вдруг ощутила себя такой изможденной, что обмякла, будто тряпичная кукла. Оглянувшись на «Метрополь», который остался за поворотом, Лина чувствовала себя так, словно взяла напрокат дорогое платье, в котором красовалась всю ночь, а теперь ей пора было его возвращать. И от этого ей вдруг стало горько и тоскливо. «С мечтами будь осторожнее…» – вспомнила она слова певицы.

На Лину, случалось, накатывало какое-то тупое безразличие и растерянность. Ей казалось, что все, чем она занимается, это гонка за химерой, за мечтой, которой не суждено сбыться. Она пыталась представить свое будущее, но не видела ничего, и только красавец брюнет, делающий ставки в рулетку, появлялся перед ней, стоило ей только закрыть глаза. Подперев щеку рукой, Лина думала о том, что, может, ей нужно быть как все и, чтобы не потратить свою жизнь на нелепые, неисполнимые фантазии, поставить перед собой простые, понятные цели, какие ставят все девушки, приезжающие в Москву. Ей нужно найти москвича, быстро выскочить за него замуж, родить ребенка, а лучше двух, чтобы муж ее не бросил, и жить обычной, благополучной жизнью жены и матери. Может, ей стоит обучиться какому-нибудь ремеслу, окончить полезные курсы или устроиться в офис, пополнив тем самым армию молодых офисных сотрудниц с опустошенным сердцем и зло поджатыми губами. А выскочив замуж, стать мамочкой, которая гуляет в сквере с коляской и думает только о том, хорошо ли поел ребенок и что приготовить на ужин мужу, который поздно вернется со службы.

От этих мыслей Лину аж передернуло. Ну уж нет, лучше прожить в фантазиях и мечтах, чем в скуке.

Лучше любить недоступного мужчину, чем выйти замуж за нелюбимого человека. Лучше ловить журавля в небе, чем готовить на ужин жаркое из синицы.

Если уж падать, то только вверх.