Жизнь человека между Небом и Землей мимолетна, как полет мухи-однодневки, но каждый из людей страшится уйти из этого мира, не оставив о себе памяти. Почему так? Да потому, что они хотят оставить после себя нечто нетленное. А нетленное — это только иметь свое имя занесенным на бамбук и шелк. Ибо тогда люди, пришедшие после них, могут развернуть исписанные свитки, встретиться в своем воображении с мудрецами древних времен и, не покидая своего дома, обозреть жизнь тысячи поколений. Встретив пример, достойный подражания, они постараются стать лучше, а встретив образчик низости, постараются узнать, нет ли и в них того же. Вот из чего проистекает великая польза истории.

Лю Чжицзи, VIII в.  

Помнится полустуденческая, полудурковатая песенка давно минувшей юности, исполнявшаяся с прихлопыванием в ладоши:

А дальше что-то про «Председателя Мао-Мао, который «всех нас хочет погубить».

Вспоминается и пародийная переделка строки из расхожего шлягера: «Лица желтые над городом кружатся». В первоисточнике кружились не лица, а листья, видоизмененный же вариант объявлялся фрагментом из «Песни китайских десантников». Звучало насмешливо и страшновато. Тем более, что незадолго до появления пародии мы, первокурсники в составе бесконечных организованных колонн ходили к китайскому посольству протестовать по поводу вооруженного конфликта на пограничной Уссури (на острове Даманском). В событиях тех ничего смешного не было, там была кровь, и немалая. Но акция протеста без улыбки не вспоминается: многочасовая прогулка в дружеском коллективе, полная анекдотов и трепа, летящие в жилой флигель посольского здания чернильные пузырьки и банки с горчицей, — и ни одного, хотя бы случайно промелькнувшего в окошке живого китайца. Зато на попутных балконах были развешаны плакаты, обличающие Мао Цзэдуна: на них красовались карикатурные раскосые рожицы наподобие тех, что могут закружиться над городом.

Панды 

Девочка, сидящая на цветке лотоса (аппликация) 

Поздравительная открытка

Но куда лучшее воспоминание еще более раннее — как ходили мы вдвоем с мамой на выставку китайского искусства. Выставка была приурочена к 11-й годовщине образования Китайской Народной Республики (значит, шел 1960-й год) и проходила в Музее Революции. На меня наибольшее впечатление произвели непонятно из чего сделанные драконы — особенно забавные от того, что старались казаться грозными, совсем уж потешные косматые львы и развеселые резвящиеся китайчата на пестреньких народных картинках — краски которых были просто изумительны. Впрочем, и у нас дома изумительные были и вазочки, и фарфоровые статуэтки, и картонные, обтянутые шелком силуэты китаянок, прикрепленные к ковру — мама очень любила все китайское.

Увы, после того шествия к посольству долгие годы казалось, что уже невозможно безмятежное любование на картинки и драконов (на душе-то — тревога, пусть вперемешку с анекдотами), тем более безвозвратно ушла «дружба навеки!». Скорее, закружатся желтые лица, а то и встанет зловещий грибок — и вовсе нет гарантии, что не над нашими просторами. А тем не менее та далекая, недружественная страна настойчиво притягивала мысленный взор. Ее артефакты, виды ее выветренных скал и извилистых рек явно находили отклик в чем-то потаенном, что во мне — и хотелось знать о ней побольше. И вот, слава богу, наступили-таки времена, что грех не поделиться прочитанным, увиденным, понаслышке запомненным. Итак…

Река Лицзян. Провинция Гуанси

Геологический заповедник Лунхушань 

Сначала в самых общих чертах. Как говорится, заглянем в справочник. На 9,6 млн. кв. км проживает более 1 млрд. 300 млн. человек («Может ли быть всемирная голодовка?» — «Может — если китайцы начнут есть ложками». Еще один глуповатый анекдот из детства, из серии про «Армянское радио»). Да, народу — тьма. Так ведь и земли — семнадцать Франций! Но 80% населения проживает на 10% территории. Там, где в незапамятные времена на берегах Хуанхэ и Янцзы возникло «Срединное Государство» Чжунго — колыбель китайской цивилизации, на освоенных позднее равнинах и пологих горных склонах благодатного Юга, в Сычуани. Для сельскохозяйственного возделывания пригодно только 18% земель — остальное горы, засушливые степи, пустыни. Огромное, величиной почти с Казахстан, нагорье Тибета раскинулось до самых Гималаев на высоте свыше 4 километров над уровнем моря. Вот и получается, что в некоторых сельских районах плотность населения соизмерима с городской.

С мрачным постоянством происходят разрушительные землетрясения и наводнения (особенно своенравна Хуанхэ). И климат — не самый доброжелательный в мире. В Пекине зимой устойчиво ниже нуля (а ведь он на широте Неаполя!), летом так же стабильно за 30. Муссоны делают зиму еще холоднее, лето еще жарче.

Когда в Маньчжурии сопки покрыты непролазными снегами, на юге, в Гуанчжоу, люди изнывают от жары. На востоке от ливневого дыхания океана разливы рек, в западных пустынях с трудом вспоминают, когда выпала последняя капля дождя.

Он очень многоликий — Китай. И природа, и живущие в нем люди. Подробно пока об этом не будем, но отметим: не все считающие себя природными китайцами — ханьцами (не говоря уж о представителях многочисленных нацменьшинств) воспринимают друг друга на слух. Тот язык, который принят за государственный, считает своим родным лишь каждый пятый. Спасает то, что письменность на всех одна, и к тому же иероглифическая — произноси, как хочешь, смысл у каляки-маляки все равно один. Хотя нет: у этих таинственных значков ни родов, ни склонений, ни падежей, ни много чего прочего — так что у любого человека имеется свобода творческой интерпретации текста (или возможность прикинуться дураком). Хорошо еще, когда все достаточно очевидно: короткая черточка над длинной — это «над», длинная над короткой — это «под», фигурки двух женщин — это «ссора». А ведь во многих случаях иероглиф — это такой непостижимой глубины символ…

Но все обитатели Поднебесной трудолюбивы и упорны — мотыга, в случае необходимости, сметет и самую высокую гору. И умеют все приспособить к делу. Вспомним с доброй улыбкой их собственное признание: «Мы едим все, что ползает — кроме танка, все, что летает — кроме самолета, все, что плавает — кроме подводной лодки». Ну, кому бы еще могло прийти в голову так гениально найти применение плодам жизнедеятельности каких-то червяков — чтобы в результате нарядить в драгоценные шелка и себя, и весь белый свет? А чем бы мы были без их бумаги — которую они додумались получать невесть из какого древеснотряпичного месива? И жемчуг научились искусственно выращивать — тоже они. С начала II в. в Южном Китае были уже огромные жемчужные плантации. Считалось, что жемчужинка зарождается от того, что раковина вбирает в себя энергию лунного света. Но чтобы лучше вбирала — ее надо было умело раскрыть и умело вложить в нее песчинку. А вспомним, какие сокровища, помимо полезных ископаемых, извлекли они из своих гор: какие волшебные пейзажи, какие духовные прозрения мудрецов, проникших внутренним оком неизмеримо далеко за пределы видимого. В горах седовласый мудрец Лао Цзы постиг свершение Великого Пути Дао — неуловимой, неизъяснимой первопричины бытия. Какие чарующие, уводящие туда же, в Никуда, стихи…

Тысячелетия назад создали они культуру, которая и сегодня по сердцу миллионам людей во всем мире. А в древние времена она очаровывала даже завоевателей, даже суровых потомков Чингисхана. Маньчжурские же императоры и вельможи — те изо всех сил старались доказать, что они китайнее любого китайца. Отсюда — всегдашняя уверенность ханьцев: их страна — воистину Поднебесная, а кто не китаец — тот варвар (в лучшем случае полуварвар — если сумел все же усвоить что-то из сокровищницы их культуры).

Храм Циняньдянь («Молитвы за богатый урожай») — из ансамбля храма Неба в Пекине (XV в.; перестроен в XVIII–XIX вв.) 

Китайцам всегда было, чем гордиться, но им всегда больше, чем кому-либо, приходилось жить не только через «не хочу», но и через «не могу». Возьмем Хуанхэ. В переводе это — Желтая река. Ее цвет — по цвету Лессового плато, через которое она протекает. Уносимые ею частицы лессовой породы способствуют плодородию почвы, поэтому Хуанхэ — кормилица. Но ближе к устью эти частицы год за годом, век за веком поднимали русло — и во многих местах дно реки выше уровня окрестных равнин. Чего стоит, тем более чего стоило (без бульдозеров и экскаваторов) не просто отгородиться от грозного потока, но еще и развести его живительную влагу по полям, раскинувшимся на многие сотни километров вокруг. А река не просто с норовом — иногда она становится просто безумной. Сколько раз встречаем в исторических хрониках, как она вдруг начинала пробивать себе новое русло (иногда на 800 км в сторону от прежнего!), губя при этом сотни тысяч, а то и миллион жизней.

В удел китайцам досталось много чего подобного. Поэтому в их душах намертво затвердилось два ментальных закона, которые в VI в. до н.э. всесторонне осмыслил и изложил в своем великом учении Кун-цзы (Учитель Кун, Конфуций). Первый: старший есть старший, младший есть младший. Второй: на всех не хватит.

Первый означает необходимость порядка и жесткой субординации — в самом широком смысле, в обществе и в семье. Но этот народ никогда не представлял себе дело так, что «начальство всегда право», тем более что всегда прав сильнейший. В Китае никогда не было широко распространено рабство, непродолжительны были исторические периоды, когда складывалось нечто похожее на европейский феодализм. Но что без направляющей единой воли, без своевременно отданного и неукоснительно исполненного приказа попросту не выжить — это китайцы понимали и без палки (хотя «бамбуковой каши» в их обиходе тоже хватало). Император — это Сын Неба, его особа священна, его слово непререкаемо (во всяком случае, до поры до времени). Нисходящая от него вельможная и чиновная лестница состоит из людей всяких, на досуге кое над кем можно посмеяться, в случае крайности — даже кое с кем разобраться (но не революции ради, а чтобы исправились эти или прислали новых). Но в целом к ним надо относиться с почтением, как к отцам родным. Отец, глава семьи — это абсолютный повелитель для своих домочадцев. В семье все знают свое место — кто старший над тобой, над кем старший ты. В китайском языке даже нет иероглифа «брат» — или «старший брат», или «младший брат», среднего не дано (в старинных тайных обществах или в современной криминальной братве все равные по статусу — это «старшие братья» во множественном числе. Например, было такое «Общество старших братьев»). Сколь глубок императив подчинения, столь же развито обратное чувство: глава семьи, вообще старший неустанно заботится о своих ближних, в случае чего готов положить за них живот свой. Точно так же долг начальника — все делать для блага подопечного народа. Конечно, нравственные нормы, даже конфуцианские, это одно, а живая жизнь — это другое, но случай, когда губернатор провинции принес себя в жертву духу разбушевавшейся реки, кинувшись в волны, не был единственным в своем роде.

«На всех не хватит». Например, если у кого-то резко прибавилось, значит, это за чей-то счет. Отсюда вековечная крестьянская мечта — чтобы всем по справедливости, то есть примерно поровну (тайпины за эту мечту положили миллионы несогласных с нею — и полегли сами). Отсюда бережливость, запасливость — государственные амбары, доверху наполненные на черный день, были одним из важнейших факторов, сплачивающих нацию воедино. Отсюда и разумная сдержанность верхов: особо выпячиваться не стоит. В китайских городах дома знати редко когда были и в два этажа. Даже императорские дворцы — не в пример Европе, не рвались ввысь и не утопали в позолоте.

Конфуций  

Правда, с печальным историческим постоянством время от времени все же накапливались силы, которые своими своеволием и жаждой наживы способны были довести Поднебесную до не менее бедственного состояния, чем разлив Хуанхэ — но непременно находились те, кто поднимал народ и, пусть ценой немалой крови, вводил жизнь в прежние берега.

Теперь — вопрос в лоб. Стоит ли их бояться, воинственны ли они? Вон ведь их сколько — больше всех. И уже почти полвека прошло, как вырос первый черный гриб над Синьцзянем. Китайские космонавты не раз уже рапортовали руководству партии и правительства о выполнении задания (им лучше знать, какого). И вообще, перебесившись в своей «культурной революции», вон какой они топают неумолимой поступью командора — все к новым и новым высотам. И они уже совсем рядом — сколько их, с волевыми лицами и огромными тюками товаров, и во Владивостоке, и в Москве.

Успокоимся. Китайцы — по природе своей фанатичные земледельцы и мастера. Они никогда не были злобно-агрессивны — разве что поднебесное тщеславие выплескивало иногда их армии и флот на завоевание окрестных земель. Но не для добычи, а ради расширения своей политической и культурной сферы влияния. В своей истории, вплоть до середины XX века, они сами куда больше натерпелись от чужеземных завоевателей. Монголы, покорившие страну в XIII в., поначалу хотели истребить всех носителей пяти самых распространенных китайских фамилий — чтобы было где пастись их степным табунам. Военное дело в Китае не было в почете уже в I тысячелетии н.э. Недаром сложилась пословица: «Из хорошего железа не делают гвоздей, хороший человек не идет в солдаты».

Единственно оправданная основа наших опасений — они не похожи на нас, нам трудно их понять. Но, может быть, не так уж это и сложно — давайте попробуем? Попробуем сквозь тьму тысячелетий заглянуть в их истоки, проследить их путь, сравнить с нашими истоками и путем. И тогда, может быть (очень надеюсь), откроется, что в них и в нас на удивление много общего, и куда больше оснований для искренней симпатии, чем для пустых страхов. Тем более что, по данным недавно проведенного в КНР опроса, мы, россияне, кажемся гражданам Поднебесной компанией самой подходящей — даже в том виде, в каком мы сейчас пребываем. Итак, решились: Китай, откройся! (Ну, хотя бы немножечко — покажи личико).

Китайская Народная Республика