Возникшая при дворе партия реформ группировалась вокруг младших братьев императора — князей Гуна и Чуна. В январе 1861 г. по инициативе Гуна была образована «Канцелярия по управлению делами заморских стран». В ее основные обязанности, помимо сбора пошлин на ввозимые товары, входило всестороннее расширение знаний о западном мире. Впоследствии в ее ведении оказались также производство современного оружия, строительство железных дорог и пароходов, прокладка телеграфных линий.

Но после смерти императора регентский совет при новом малолетнем Сыне Неба Тунчжи возглавил министр налогового ведомства Су Шунь, известный как беззастенчивый стяжатель и противник любых перемен. Под стать ему были и другие члены совета. Однако правление консерваторов было недолгим. Уже осенью 1861 г. произошел государственный переворот. Гун и Чун устроили заговор, в который вступили также бездетная вдовствующая императрица Сяо Чжэнь и мать нового императора — прежде наложница почившего повелителя, а теперь носящая титул императрицы-матери Цыси. Регенты были арестованы, кого ждала казнь, кого ссылка.

Главным организатором акции был Гун — он и получил титул «князя-советника по государственным делам». Но ведущую роль сразу заняла Цыси (1835–1908 гг.). Совсем молодая еще женщина, прирожденная маньчжурская аристократка, она, при малом росте (150 см с небольшим) отличалась необыкновенной красотой и обаянием — благодаря чему и попала в гарем Запретного города. А каковы были ее умственные способности и какова сила воли — она сполна выказала в последующие 47 лет, на протяжении которых была главным действующим лицом китайской политики.

Один из близко знавших ее европейцев определил ее характер, как «сложный, запутанный, обескураживающий, загадочный и несносный». Возможно, такой акцент на непостижимость он сделал как человек качественно иной, западной культуры. Но Цыси, действительно, оказалась на самом острие событий в самый, пожалуй, сложный, переломный период китайской истории — и, как человек, живо и глубоко на все реагирующий, была полна противоречивых представлений и устремлений. Каково-то, с ранней юности проживая в Запретном городе, среди непременных толп кукольных жен, наложниц, служанок и евнухов, встать перед необходимостью не только вникать во все хитросплетения западной дипломатии, но и участвовать в перестройке жизни Поднебесной на неведомый прежде лад? Да еще при таких природных задатках — одним взглядом она могла и- очаровать, и нагнать ужас. Пока же она связала свою судьбу со сторонниками реформ и не могла не желать им успеха. Хотя князь Гун в 1865 г. был лишен престижной приставки «советник» к своему титулу (но при этом остался при всех делах), а вдовствующая императрица Сяо Чжэнь скоропостижно скончалась при непроясненных обстоятельствах.

Наложница императора в парадном наряде

* * *

О необходимости перемен речь зашла довольно давно. Еще выдающийся ученый-энциклопедист Вэй Юань (1794–1856 гг.), давая обширный свод сведений об иностранных государствах, подчеркивал, что в этом направлении надо работать гораздо углубленней. И что не надо затягивать со строительством арсеналов, верфей, пароходов, что надо реорганизовать армию и аппарат управления, больше переводить западной литературы.

Сама постановка вопроса о возможности заимствования в больших дозах чужих знаний звучала как в некотором смысле потрясение основ. Поднебесная имела горький исторический опыт поражений от иноземцев — она и сейчас жила под властью маньчжурской династии, как бы та ни ассимилировалась, и тем более налицо был опыт последних десятилетий. Но что ее культура — поистине дарованная Небом, что это запечатленный Путь Дао, что ничего более совершенного человеку достигнуть не суждено — для китайцев было аксиомой. Они считали, что совершают великое благодеяние, осчастливливая ею другие народы. А тут — с кого-то брать пример… Брало сомнение: не слишком ли дорого мы собираемся платить за паровозы «Made in China»?

Но, и еще раз но — пример брать приходилось. Один министр посетовал, что такова уж судьба — жить в «новом демоническом мире усиления государств».

Известный педагог Фын Гуйфэнь (1809–1875 гг.) разрешил это противоречие в следующем афоризме, ставшем девизом: «восточное учение — основное, западное учение — прикладное». Поднебесная веками щедро делилась своими знаниями, в первую очередь конфуцианскими устоями, с другими народами — и они на их основе смогли открыть что-то такое, до чего у китайцев, за другими срочными делами, не успели дойти головы и руки. Собственно, они ни у кого ничего не собираются заимствовать и никому не должны говорить спасибо — поскольку имеют полное право взять процент со своего капитала.

Здесь надо уточнить один важный момент — оценку значимости достижений человеческого разума представителями разных культур. Для западного исследователя научное открытие или техническое изобретение — это в первую очередь индивидуальное достижение, то, что дает возможность испытать чувство высшего самоутверждения, превосходства над всеми, превознесения себя в запредельное. Китайский ученый муж в этом отношении куда скромнее. Для него воистину — «ничто не ново под луной». И на самой луне, и где-либо еще — тоже. Все уже есть, причем в самом совершенном и законченном виде — в Великой Пустоте Дао, которая в то же время и Великий Предел всего. Китаец не открывает — он получает дар. Может западный человек, не покривив душой, утверждать, что он способен на это согласиться? Нет, не может. Потому как что стоили бы тогда для европейца девятнадцатого века все его пароходы и гаубицы, а для его потомков, в первую очередь заокеанских, все то, что опутывает нас сейчас и из чего, боюсь, нам до Страшного Суда не выпутаться? Так что курс на модернизацию жизни Поднебесной, взятый пекинским двором, был назван «политикой самоусиления» — ив эти слова вкладывался глубокий философский смысл.

В Китае были и те, кто идейными соображениями особенно не мучился, а просто считал необходимым немедленно, пока не поздно, браться за дело. Кроме князя Гуна и его сторонников, ими были еще и недавние победители тайпинов, те самые создатели и полководцы региональных армий — типа «хунаньских молодцов». Можно назвать Ли Хунчжана, командира «Хуэйской армии», человека, близкого к Цыси — ему суждено было стать ведущим китайским дипломатом. Это и упоминавшийся уже Цзэн Гофань, и Цзо Цзунтан, и некоторые другие. Все они, будучи своеобразными командующими военных округов, добились положения правителей больших областей (с населением в миллионы, а то и десятки миллионов человек), которые находились в почти полном их подчинении. Но особенность ситуации была в том, что они вовсе не чувствовали себя самостийниками, им не был присущ сепаратизм в традиционном его понимании. В их душах была хорошая конфуцианская закваска, если не всегда, то очень часто напоминавшая о долге служения Поднебесной и ее народу. А еще все они носили богато расшитые атласные халаты, полагающиеся только высшим сановникам империи. Другие же вельможи, щеголявшие при том же дворе в таких же халатах, прекрасно знали, что златотканые драконы, извивающиеся на одеяниях их коллег — очень верно символизируют стоящую за ними военную и экономическую силу.

Центральная власть к тому времени ослабла уже настолько, что для нее благоразумнее было делать вид, что так и надо, и стараться наилучшим образом использовать сложившиеся реалии. Кто-кто, а императрица Цыси умела и то, и другое: и делать вид, и использовать реалии.

Императрица Цыси среди гвардейцев

Собственно, «региональные милитаристы» и были едва ли не главными деятелями «политики самоусиления» — при этом проводили ее в своих владениях используя и ту власть, которой обладали при дворе и в центральных ведомствах, где занимали обычно немалые посты.

А в Запретом городе по-прежнему царила разноголосица мнений, и, как нам предстоит еще убедиться, даже генеральная политическая линия могла вильнуть совсем в другом направлении. Не будем забывать, что та же госпожа Цыси — хоть и запретила в конце концов бинтовать девочкам ноги, но у самой у нее ногти были длиной сантиметров в двадцать пять — и ярко накрашенные. А евнухи?

* * *

Нельзя сказать, что процесс пошел интенсивно. Все же «реформы сверху», даже если они движутся не только амбициями власть имущих, но и их заботой о благе отечества, не вдохновляют подданных на великие свершения системой стимулов, подобной той, что привела когда-то Запад к промышленной революции и вообще к капитализму. Поначалу дело ограничивалось созданием новых казенных предприятий, преимущественно оборонных. В одном из указов князя Гуна говорилось: «При всестороннем исследовании политики самоусиления становится очевидным, что главным, в ней является подготовка войск, а подготовку войск, в свою очередь, надо начинать с производства оружия». А Ли Хунчжан писал; «Сегодня главным средством обороны от врагов и основой самоусиления является производство машин».

Первый современный арсенал — предприятие по производству оружия, — был построен в 1861 г. в г. Анхое, епархии Цзэн Гофаня. Подобные же, а также механические заводы и верфи стали появляться в Сучжоу, Шанхае, Нанкине, Тяньцзине, Сиане, Гуанчжоу, Чэнду и других крупнейших городах Китая. Шанхайская верфь уже к 1870 г. стала одним из крупнейших судостроительных предприятий в мире. Средства на их создание отчасти поступали из казны: она ими в то время располагала, поскольку поступали немалые таможенные сборы от оживившейся торговли; отчасти это были поборы, которыми региональные милитаристы, на чьей территории строились предприятия, облагали своих толстосумов. Вскоре частные капиталы стали привлекаться и на долевых началах, но при принятии важных управленческих решений вкладчики голоса не имели — в лучшем случае получали свою долю прибыли (во многих случаях такое участие было не более чем разновидностью поборов: «А не хотели бы вы…»).

До конца столетия в Китае было построено около двадцати оснащенных современным оборудованием предприятий, на которых было занято около десяти тысяч рабочих. Их продукция, разумеется, не поступала на рынок, а проходила по «госзаказу». А положение трудящихся было ближе к полукрепостному — в духе традиционных казенных мастерских. Производительность труда даже на лучших заводах была невелика. Так, в хубэйском арсенале, освоившем производство винтовок системы «Маузер», на единицу продукции уходило в семь раз больше времени, чем в Германии. Хотя на казенных предприятиях работало немало иностранных специалистов и существовали школы по подготовке кадров.

Постепенно сфера деятельности расширялась. «Региональные милитаристы» желали обеспечить подведомственные предприятия собственным сырьем — для чего создавали рудники и шахты. Строились новые дороги — в том числе железные. Появляются и гражданские предприятия, главным образом текстильные. В них уже шире привлекался частный капитал, и шире становилось участие вкладчиков в управлении — потому что продукция поступала на рынок, и требовался коммерческий опыт. Сложились две системы управления государственно-частными предприятиями: «контроль чиновников, предпринимательство торговцев» и «совместное предпринимательство чиновников и торговцев».

На следующем этапе некоторые такие предприятия превращались в частнокапиталистические. Но события могли принять и противоположный оборот: так, региональный владыка Чжан Чжидун выкупил полюбившееся ему предприятие в казну, причем вкладчики получили только половину от вложенных ими сумм.

«Национальный капитал» был беззащитен перед властью бюрократов — но без их покровительства он вообще был нежизнеспособен. Когда стала проявляться частная инициатива «снизу» — носителями ее чаще всего выступали совместно богатые землевладельцы и чиновники. Они предполагали друг друга. Как правило, они уже давно и плотно были знакомы, а без связей во властных структурах дело не стоило и начинать. Торговцы тем более могли развернуться в промышленной сфере и иметь какие-то гарантии сохранности своего капитала только в составе таких сообществ: отношение к ним не только верхов, но и всего общества было по-прежнему настороженным, как к потенциальным мошенникам. Положение рабочих на частных предприятиях было не лучше, чем на казенных: полное бесправие, ничем не ограниченный рабочий день, мизерная зарплата, бдительный полицейский надзор.

Создавали свои предприятия и иностранные фирмы, привлеченные дешевой рабочей силой и необъятным, как им казалось, рынком сбыта. К концу XIX в. им принадлежало около сотни крупных предприятий: это были судоверфи и доки, шелкопрядильные, ткацкие, маслобойные, газовые, чаеперерабатывающие и т. д. заводы и фабрики. По своему техническому уровню это был наиболее передовой сектор китайской экономики. Кроме того, иностранцы заняли прочные позиции в банковском деле, на транспорте, в связи.

Пароход на Янцзы 

* * *

Полуколониальный, зависимый статус Китая особенно зримо проявлялся в его внешней торговле. Наложенную на нее контрибуцию страна должна была выплачивать за счет отчислений с таможенных сборов, поэтому на всех таможнях присутствовали иностранные наблюдатели. Лучшим специалистом в таможенном деле зарекомендовал себя англичанин Харт, и по приглашению китайского правительства он несколько десятилетий возглавлял общегосударственную службу.

Пошлины на ввозимые иностранные товары были очень невелики, а вывозные на продукцию китайских предприятий, напротив, завышались. Получалось, что власти Поднебесной осуществляют «протекционизм наоборот» — облегчают доступ продукции извне и затрудняют выход на мировой рынок собственным производителям.

Наибольшая часть внешнеторгового оборота приходилась на долю Британской империи — две трети ввоза и половина экспорта. По-прежнему много ввозилось опиума. Все возрастающую роль играли США, в больших количествах ввозившие нашедший широкий спрос керосин.

Иностранные торговцы полагали, что они завалят Китай дешевыми тканями. Но этого не случилось. Современные западные ткацкие станки оказались лишь вчетверо производительнее старообразных китайских, и жители Поднебесной предпочитали свое, родное — себестоимость китайской продукции была ниже за счет разницы в уровне оплаты труда. Но вот с импортной пряжей тягаться было невозможно — труд индустриальных рабочих был в 80 раз эффективнее, и за последние тридцать лет столетия ввоз ее возрос в 20 раз. Впрочем, за счет этого несколько капитализировалось производство тканей, хотя и на невысоком уровне: торговцы и ростовщики приморских городов стали снабжать надомных ткачей сначала дешевой привозной пряжей, а потом и более производительным оборудованием (собственно, в середине XIX в. во Франции по такому же принципу был организован труд знаменитых лионских ткачей, устроивших одно из первых в мировой истории вооруженных выступлений пролетариата).

Поднебесная традиционно экспортировала много чая — хотя появились очень серьезные конкуренты, Индия и Цейлон. Хорошо продавались шелковые ткани — особенно после того, как в Европе гусеницы шелкопряда подверглись удару эпизоотии. Фарфор, бамбуковая мебель, фейерверки, медицинские снадобья, безделушки — это как повелось от древности.

Зачатки капитализма появлялись и в сельском хозяйстве — плантационными методами осуществлялось производство чая и хлопка. Вывоз хлопка-сырца резко возрос во время гражданской войны в США 1861–1865 гг., когда северяне — янки перекрыли пути экспортной торговли своим врагам — южным плантаторам, одним из основных производителей хлопка в мире. Традиционно хлопок в Поднебесной выращивали такими же методами, что и прочие технические культуры — крестьянские хозяйства совмещали его производство с зерновым земледелием. Но в те прибыльные годы целые уезды перешли целиком на хлопок — да так на этом и постановили, даже когда конъюнктура изменилась к худшему. При этот развивались и внутренние товарно-денежные отношения: ставшим профессиональными хлопкоробами крестьянам приходилось теперь покупать за наличные рис.

* * *

Постепенно капиталистические отношения от приморских провинций и бассейна Янцзы распространялись все дальше в глубь Поднебесной. Но позиции у государственного и иностранного капитала были несравненно прочнее, чем у национальной буржуазии. Это было чревато опасными последствиями: представители этой последней, люди энергичные и хорошо образованные, с одной стороны, становились в оппозицию к своему безнадежно архаичному государству, с другой — приобщаясь к западной общественно-политической мысли, в то же время проникались националистическими, антиколониалистскими идеями.

Другим источником опасности для традиционной государственной системы все в большей степени становился региональный милитаризм — в этих мини-государствах начинали жить по-другому, чем в прочей Поднебесной. И не будем забывать, что все эти провинциальные полководцы были прирожденными ханьцами.

Отметим также лишний раз, что к плодам западной цивилизации, тем более к освоению современных технологий китайцы в массе своей не стремились (скорее наоборот). Когда делались попытки государственных займов на прокладку железных дорог или устройство пароходных линий — они успеха не имели, и приходилось занимать за рубежом, отчего ухудшалось финансовое положение страны, и так не благополучное к концу столетия.

Внутренний двор купеческого дома

Двор уездной управы. Надпись над входом: «Небесная истина, государственный закон, человеческое чувство» 

Бывали случаи, когда китайские крестьяне яростно противодействовали строительству железных дорог и установке телеграфных столбов — вплоть до убийства рабочих, инженеров и служащих. Оказывалось, что эти чужеродные вкрапления уродовали благодатную природную энергетику местности, поскольку осуществлялись без учета правил фэн-шуй. Более того — покушались на священный кладбищенской покой предков. Мы с этим еще столкнемся, когда будем говорить о восстании ихэтуаней.

* * *

Важнейшей областью приобщения к западной культуре была сфера образования. Первым делом стала издаваться масса научно-технической литературы, причем раньше всего — о производстве оружия и взрывчатых веществ. Одновременно появилась потребность в национальных кадрах, сведущих в различных отраслях «прикладного знания». Первый китаец, получивший западное высшее образование, вернулся в Поднебесную в 1854 г. по окончанию Иельского университета. Он сразу же предложил готовую программу организации обучения соотечественников за океаном. Но вопрос был, понятное дело, непростым и слишком спорным. Подтолкнули сведения о том, что близкая и опасная соседка — Япония, которую, как и Поднебесную, бесцеремонно «взломали» в 1856 г. военные корабли западных держав, мощным волевым усилием встала на путь всеобъемлющей модернизации и в массовом порядке отправляет свою молодежь в западные университеты. Это было еще и обидно: раньше японские юноши почитали за счастье приобщиться к сокровищам мысли в Поднебесной.

Наконец, в 1875 г. правительство решилось отправлять ежегодно в пасть «заморским дьяволам» 120 мальчиков в возрасте от 12 до 16 лет (сначала хотели установить двадцатилетнюю планку, но потом рассудили, что при этом возрастает вероятность того, что юноша во время нахождения на чужбине осиротеет и не сможет как полагается, по-конфуциански справить траур по кому-то из родителей).

Первым принял китайских студентов университет американского штата Кентукки. Гостей расселили по местным семьям. Учились все прилежно, при этом не пропускали и своих внутренних политинформаций, на которых им зачитывали «священные указы императора», а сами они регулярно приносили клятву на верность Сыну Неба. Многие из юношей пристрастились к бейсболу, пряча во время игры свои косички под форменными кепками.

С 1877 г., когда открылось, наконец, первое диппредставительство Поднебесной в Европе (в Лондоне), туда тоже пролег маршрут искателей знаний. Они обучались в военно-морском училище в Гринвиче, в кораблестроительных школах в Шербуре и Тулоне, в школе минеров в Париже. Химию, юриспруденцию и политологию постигали в Лондоне и Париже. В последующие годы списки осваиваемых специальностей и alma-mater постоянно удлинялись.

На родине, в Пекине, появился университет иностранных языков, подготовивший нескольких хороших дипломатов. Но дальше этого дело почему-то не шло.

* * *

Были трудности и с приобщением к общепринятой системе международных отношений. С открытием постоянных дипломатических миссий иностранных держав в Пекине еще можно было как-то смириться. Они долго и настоятельно «просились», и, в конце концов, ведь испокон веков являлись в Поднебесную посольства со всех концов света, чтобы поднести дань и засвидетельствовать свое почтение Сыну Неба. Ну, а эти… Ну, что ж поделаешь, раз они такие невоспитанные — напросились, и не хотят уходить. Сила есть, ума не надо.

Правда, этим тоже — старались дать понять. Долго затягивали с устроением общепринятой в цивилизованном мире процедуры представления всего дипломатического корпуса главе государства. Сначала царедворцы отговаривались тем, что Сын Неба еще очень мал, потом долго спорили по поводу формы приветствия его. Наконец, сошлись на простом поклоне. Но китайская сторона все же нашла, на чем отыграться. Аудиенция была назначена на 5.30 утра, к этому времени и прибыли послы Англии, Франции, России, США, Японии и Голландии. Но им достаточно долгое время пришлось провести в напряженном ожидании — император осчастливил их своим появлением только в 9 часов.

А вот когда встал вопрос об отправке посольств Сына Неба к варварам, да еще насовсем… На это решились не с бухты-барахты. Только в 1866 г. князь Гун внял, наконец, увещеваниям британского посла Томаса Уэйда, доказывавшего, сколь удобна практика постоянных представительств. Сначала за море была отправлена комиссия — посмотреть, как они там живут. Посланцы Поднебесной с почетом были приняты в нескольких странах. Вернувшись, они подробно отчитались об увиденном: о нравах, о газовых фонарях, лифтах, чудесах паровой техники и о прочем, что было на виду. Вникнуть в общественно-политическое устройство дальних стран они пока не смогли. Через два года отправилась вторая делегация — ее в качестве гида сопровождал бывший американский посол в Пекине. Перед ее отъездом князь Гун, человек мудрый, попросил американца убедить европейские правительства, чтобы они не слишком торопили Поднебесную с переменами. Наконец, как мы уже видели, открылось первое посольство в Лондоне. А следом в Париже, Берлине, Мадриде, Вашингтоне, Токио, Санкт-Петербурге.

Интересны впечатления от английской жизни, переданные секретарем китайского посольства в Лондоне: «Англичане во всех отношениях являют прямую противоположность китайцам. В государстве подданные стоят выше правителя, в семье жена властвует над мужем, девочек же ценят больше, чем мальчиков. Все это оттого, что англичане живут в нижней половине земного шара, отчего небо и земля у них переставлены местами. А потому и обычаи у них вывернуты наизнанку».

Католический собор Пресвятого Сердца (Гуанчжоу)

* * *

Кто действительно много поработал для приобщения китайцев к западной культуре, это миссионеры — католики и протестанты. В соответствии с заключенными международными договорами, они получили свободу действий, и в конце столетия их насчитывалось в Поднебесной около четырех тысяч, из них полторы тысячи — женщины.

Чисто религиозные достижения были не очень впечатляющи. В католическую веру было обращено около 700 тысяч китайцев, в протестантизм — 100 тысяч (при 32 православных приходах состояло 5,5 тысячи местных жителей). В массе своей население относилось к христианской проповеди враждебно. Среди образованных слоев новообращенных было совсем мало, да и те, как правило, скрывали свою принадлежность к чужеземной религии. Пословица гласила: «одним христианином больше — одним китайцем меньше». Появлялись лубочные картинки, на которых миссионеры изображались в облике свиней. Ходили многочисленные слухи об их извращенности и склонности к садизму. Вспоминали, что христианство было религией тайпинов. Главный теологический аргумент содержался в риторическом вопросе: «Если Бог действительно добр и всемогущ, как утверждают христиане, почему же он допустил Адама и Еву до такого страшного греха, что он лег пятном на все человечество?» Утверждалось также, что проповедники насмехаются над Конфуцием.

Тем не менее на почве благотворительности и просвещения миссионеры трудились не покладая рук. Их стараниями открывались тысячи школ европейского типа, приютов, больниц, пунктов бесплатной раздачи лекарств, центров по обучению глухонемых и слепых, оказывалась наркологическая помощь курильщикам опиума. Там, где случался голод, устраивались бесплатные столовые. Миссионеры-медики подготовили сотни китайских врачей, давали чиновникам советы по организации здравоохранения и санитарного надзора. Представительницы прекрасного пола мужественно вели работу по отстаиванию прав женщин, которые в Поднебесной всегда были людьми сугубо подчиненными. Это во многом благодаря их усилиям в начале XX века вышел указ Цыси, законодательно запрещающий уродовать ноги девочкам.

Миссионеры открыли немало книжных издательств, выпускавших большими тиражами книги по всем отраслям знаний. Когда в 90-е годы в Китае появилось новое поколение сторонников реформ, многие из них были тесно связаны с миссионерами, немало было и тех, кто принял христианство. В первую очередь это относилось к жителям открытых городов — там проповедь и другая миссионерская деятельность велись успешнее, чем где-либо.

Но рос и список претензий со стороны поборников традиций — созвучно их общему неприятию перемен. Миссионерам ставилось в вину, что, ради того, чтобы забрать детей в свой приют и обратить в христианство, они покупают их у бедных родителей. Пользуясь своим правом экстерриториальности, берут под покровительство всякий антисоциальный элемент, из корыстных побуждений принявший христианство, вмешиваются в дела китайских судов. Очень весомо звучало обвинение, что христиане возводят свои храмы, не считаясь с положениями фэн-шуй, подрывая этим не только благополучие окрестного населения, но и мировую гармонию. Все чаще стихийные бедствия и прочие несчастья приписывались неугодной Небу деятельности христианских проповедников, которых многие склонны были относить к наиболее зловредным из «заморских дьяволов». Которые потому так настойчиво рвутся в Поднебесную, что им жизненно необходим китайский чай — без него они ослепнут.

На улице приморского города 

* * *

В те десятилетия происходил массовый выезд за рубеж, в первую очередь в США, китайских рабочих — кули. Это тоже не прибавляло симпатий к иностранцам. Люди отрывались от своих семейств, и многие из них исчезали неизвестно куда.

Вербовка и отправка добровольцев находились под контролем криминальных структур. Суда, на которых они отправлялись в путь, прозвали «плавучим адом». За океаном решившихся оставить свою землю ждала нелегкая жизнь. Они работали на плантациях, на рыбных промыслах, на строительстве железных дорог, выращивали фрукты и овощи. Их дешевый труд использовали на уже выработанных шахтах. В городах кули выполняли всю подсобную работу. Кто оказывался предприимчивее и удачливее — открывали прачечные, чайные, ресторанчики.

Вскоре в пригородах больших городов, особенно на Западном побережье США, стали образовываться китайские кварталы (предшественники «чайна-таунов»). Отношение к приезжим поначалу было в целом сочувственным. Потом коренные американцы насторожились: дешевые рабочие руки иммигрантов начинали составлять конкуренцию на рынке труда, сбивали расценки. Против них стали решительно выступать профсоюзы, толпа подогревалась слухами о совершаемых ими преступлениях. Доходило до погромов: в Лос-Анджелесе было убито свыше 20 китайцев, в Вайоминге около 30.

В Поднебесной же консервативно мыслящему большинству никуда было не деться от того, что в приморских городах все большее число их соотечественников втягиваются в тесные отношения с «заморскими дьяволами», имеют с ними деловые контакты, работают на их предприятиях, пропитываются их культурой. Складывался особый, «кантонский» жизненный уклад, для европейцев полный притягательной экзотики, для китайцев — неведомого прежде индивидуализма, и для всех — криминала.

* * *

Все познается в сравнении. В сравнении — точнее, в военных столкновениях, — выяснялась эффективность проводившихся в Поднебесной реформ сверху — «политики самоусиления». И она сурового экзамена не выдержала.

Индокитай был направлением, внушающим Поднебесной немалое беспокойство. При китайском дворе давно уже привыкли смотреть на тамошние королевства как на вассалов — хотят они того или нет. Теперь же возникало ощущение, что европейцы собираются проникнуть оттуда в южные провинции Китая.

И опасения оказались небеспочвенны. В 1874 г. на заседании возглавляемого Дизраэли британского кабинета министров глава Индийского департамента выступил с предложением о прокладке железной дороги из Бирмы в южнокитайскую провинцию Юньнань. Проект одобрили. На правительство Поднебесной поднажали, и оно дало согласие. Но когда на место предстоящего строительства прибыла комиссия во главе с британским вице-консулом Маргари — он был убит орудовавшими в окрестностях не то бандитами, не то патриотами, ведущими вооруженную борьбу с колонизаторами.

Британская сторона, вопреки очевидным фактам, в происшедшем обвинила Китай. Правительство Поднебесной отвергло претензию — в ответ на что англичане перенесли свое посольство из Пекина в Шанхай, давая этим понять, что недалеко и до войны. Пришлось принести официальные извинения, открыть для торговли еще несколько городов, выплатить компенсацию семье убитого. Китайский дипломат, доставивший английской королеве Виктории покаянное письмо, и стал первым послом Поднебесной в Лондоне. Бирма была объявлена английским протекторатом, но при этом раз в десять лет должна была платить дань Сыну Неба.

В те же годы на юг Вьетнама, в Кохинхину вторглись французские войска. Назначенный сюда из Парижа губернатором адмирал Дюпре в нескольких словах пояснил смысл происходящего: «Следует особо подчеркнуть, что соперничество в этом регионе между Великобританией и Францией все усиливается в связи с тем, что обе державы продвигаются в одном и том же направлении, к Юньнани (южнокитайской провинции. — А.Д.), но британцы из Бирмы, а французы из Вьетнама».

Как вести себя в такой ситуации — при пекинском дворе единого мнения не было, поэтому его решения зачастую были противоречивы. Опытный Ли Хунчжан, отправленный на переговоры с французами, старался не обострять ситуацию. Но в это время, летом 1883 г., из Юньнани на север Вьетнама вступили китайские части — чтобы вместе с вьетнамцами и «черными флагами» (натурализовавшимися здесь тайпинами) противостоять французской экспансии.

Однако скончался вьетнамский император Ты Дык, а новая правящая верхушка, раздираемая распрями, предпочла уступить Франции: признала ее протекторат. После этого войска колонизаторов заняли стратегически важные районы в разных частях страны. По условиям договора, Франция контролировала внешнюю политику государства, в том числе отношения с Поднебесной. Китайское правительство не могло не расценить это как очередной прямой вызов, и на этот раз было настроено действовать решительно.

В боевых действиях, начавшихся весной 1884 г., успех сопутствовал французам. Ли Хунчжан настоял на необходимости возобновить переговоры. Было заключено соглашение, по которому Вьетнам фактически превращался во французскую колонию, Франция получала также свободу торговли в южнокитайских провинциях Гуанси и Юньнань. В ответ на эту любезность она обещала не строить в будущем никаких планов относительно китайской территории.

Договорились, что окончательный документ будет подписан в течение трех месяцев. Но пекинский двор, по обыкновению держа марку и не в силах опять же прийти к единому решению, тянул и тянул. Французы истолковали это по-своему, и в августе 1884 г. их эскадра атаковала китайский флот на его базовой стоянке в гавани Фучжоу. Было потоплено 11 самых современных кораблей, гордость Поднебесной.

Однако на суше события развивались иначе: успех сопутствовал скорее китайским и вьетнамским частям и «черным флагам». Тем не менее морской разгром произвел на китайцев слишком тягостное впечатление. По новому Тяньцзиньскому договору Поднебесная отказывалась от всяких претензий на сюзеренитет по отношению к Вьетнаму, он полностью переходил в зону французского влияния. Право свободной французской торговли на юге Китая — само собой.

* * *

К еще более острым конфликтам привело развитие отношений с Японией.

Уже где-то к 1890 г. наиболее проницательные наблюдатели приходили к мысли, что, возможно, западные политики напрасно стремились с таким упорством взломать японские двери и заставить Страну восходящего солнца играть по их правилам. Через малое число десятилетий после начала «революции Мэйдзи» в невзрачных, похожих на дощатые бараки фабричных цехах вовсю крутились станки собственного производства, по железнодорожным путям, очень тактично вписанным в горные пейзажи, неслись отечественные паровозы, а могучие броненосцы, хоть и построенные по большей части на британских верфях, но очень уж споро осваивались японскими моряками. Вскоре стало ясно, насколько глубоко жители страны проникнуты конфуцианским принципом «к дождю нужно готовиться до его начала».

Яблоком раздора для двух дальневосточных гигантов традиционно стала Корея. Их правительства стали на сторонах двух тамошних враждующих придворных партий, и одновременно ввели в Корею свои войска под предлогом борьбы с беспорядками. Произошли столкновения, и в этом локальном конфликте верх одержали китайцы, во главе которых стоял молодой генерал Юань Шикай — в будущем крупный политик, первый постоянный президент Китайской Республики.

На последовавших переговорах согласились на ничью. Когда же японцы высадили на полуострове новые крупные силы, стороны договорились, что обоюдно выведут из Кореи все свои войска и больше они туда никогда не вернутся. Однако в дальнейшем, как и следовало ожидать, их интересы на Корейском полуострове постоянно сталкивались.

Весной 1894 г. в Корее началось восстание, правительство обратилось за помощью к Поднебесной. Цинский двор, хоть и без особой охоты, направил туда свои воинские части. Японцы незамедлительно ответили тем же. Ли Хунчжан, по обыкновению настроенный на компромисс, пытался избежать вооруженного столкновения. Однако события развивались в ином направлении. Японцы, не получив от китайского правительства согласия на совместное проведение в Корее реформ, перешли к силовым действиям: арестовали главу корейского правительства, которого поддерживал Пекин.

Ли Хунчжан, скорее всего, рассчитывал, что западные державы поддержат Китай и не допустят войны: было уже очевидно, что их не устраивает дальнейшее усиление позиций Японии в регионе. Но в море произошло столкновение военных кораблей конфликтующих сторон, после чего японцы потопили транспорт, перевозивший подкрепление в Корею — погибло около тысячи китайских солдат. Обе стороны официально объявили о начале войны.

Японские сухопутные войска без труда одолели противника в Корее — китайцы были выбиты из страны. В устье реки Ялуцзян японский флот разбил китайскую Северную эскадру. Японские адмиралы оказались куда искуснее, и немудрено: противостоявший им флотоводец всю жизнь прослужил в кавалерии, а его главный советник, германский адмирал, имел опыт командования только пехотой. Значительная часть китайских снарядов не взорвалась — они оказались без пороха. Считавшиеся современными китайские суда были значительно менее быстроходны, чем вражеские — впрочем, это не помешало двум из них попросту удрать с поля боя.

Завершающее морское сражение произошло в Желтом море, близ Шаньдуна. Здесь исход боя решили японские торпедные катера и береговые батареи, уничтожившие наиболее мощные вражеские корабли. Китайский командующий адмирал Тин не смог пережить разгрома и принял смертельную дозу опиума. Члены прибывшей на его похороны японской делегации выражали неподдельную скорбь. Китайское правительство было менее великодушно: капитана флагманского корабля обезглавили.

На маньчжурском театре военных действий японские части в суровую зиму мужественно преодолели глубокие снега. Не смогла их остановить и эпидемия холеры. Перед японской армией открывалась дорога на Пекин.

Но китайское правительство решило больше не ратоборствовать. В марте 1895 г. незаменимый Ли Хунчжан прибыл во главе делегации в японский Симоносеки.

Поезд-экспресс на Южно-Маньчжурской железной дороге в годы японского управления

Японская сторона выдвинула на переговорах сверхжесткие требования: огромная контрибуция (около 300 млн. долларов), японский контроль над Мукденом, открытие для иностранной торговли Пекина, передача Японии Тайваня, Пескадорских островов, Ляодунского полуострова с Далянем (Дальним) и Порт-Артуром, признание независимости Кореи, допуск японских торговцев во внутренние районы Китая и право экстерриториальности для японских граждан.

Однако Ли Хунчжану удалось немного сбавить цену, используя позицию третьих стран: усилению Японии на Дальнем Востоке особенно противодействовали Франция и Россия (хотя США были скорее на японской стороне). В результате Япония умерила претензии. В частности, на треть была снижена контрибуция, Пекин был избавлен от чужеземных коммерсантов, а Мукден от оккупации. В дальнейшем Япония отказалась от Ляодунского полуострова — за дополнительную плату.

Деловой центр в г. Далянь (Дальний). XXI в.

* * *

В Запретном городе разыгралась трагедия. Цыси, крайне раздосадованная и этим поражением, и крахом «политики самоусиления», о котором оно свидетельствовало, приказала умертвить 53 евнухов — сторонников реформ.

Сама же она к тому времени лишь укрепила свое главенствующее положение при дворе. После смерти своего сына Тун-чжи она, в обход существующего закона о престолонаследии, возвела на трон своего племянника Гуансюя (1871–1908 гг.), и возглавила регентский совет.

В 1889 г., когда Гуансюй достиг совершеннолетия (18 лет), она добровольно сняла с себя титул правительницы — но настолько умело замкнула на себя все нити управления, расставив, где надо, своих людей, что власть ее была непререкаема. Тем более что в случае чего она всегда могла напомнить племяннику о спорности его прав на престол. Впрочем, долгое время в этом не было необходимости — Гуансюй не был человеком с сильным характером.

Несмотря на тяжелое финансовое положение страны, Цыси не отказывала себе в удовольствии возводить новые роскошные дворцы близ Пекина.

* * *

Военная неудача имела для Поднебесной немалые последствия — в худшую сторону. Ее авторитет упал еще ниже, и теперь иностранные державы совсем уже без стеснения старались поудобнее устроиться на ее территории.

В 1892 г. в провинции Шаньдун были убиты два немецких миссионера. Используя это как предлог, германское правительство направило туда эскадру. Были захвачены г. Циндао и окружающая его область Цзяочжоу. Китайское правительство вынуждено было узаконить эту акцию, передав территорию в аренду Германии. Кроме того, последняя получила исключительное право на строительство железных дорог на Шаньдунском полуострове.

Россия тоже сполна использовала сложившиеся реалии. Под предлогом защиты Поднебесной от дальнейшей германской экспансии она добилась аренды части Ляодунского полуострова с Порт-Артуром и Дальним сроком на 25 лет. Порт-Артур стал базой российского военно-морского флота. Было получено также право на строительство железной дороги через Маньчжурию (будущей КВЖД).

Император Гуансюй

Раздел Китая европейскими державами и Японией. Карикатура 1890-х годов

Порт-Артур — русская военно-морская база. Фото из журнала «Нива». 1904 г.

Улица Гонконга. XXI век 

Англия аналогичным образом арендовала на 99 лет Гонконг и лежащие напротив него на побережье Новые территории (не так давно было отмечено истечение этого срока и возвращение блудного капиталистического сына в лоно Китайской Народной Республики — похоже, к обоюдной выгоде).

Франция на те же 99 лет арендовала берега залива Гуанчжоу к югу от Макао, Япония добавила к недавним приобретениям порт Амой на юге страны.

В сентябре 1899 г. американское правительство предложило другим державам соблюдать равенство возможностей в торговле с Китаем, в том числе в сферах влияния каждой из них. Предложение было принято, а сложившаяся в результате система получила название «доктрины открытых дверей».