Императорский двор вернулся в Пекин в январе 1902 г. — Цыси въехала в город, восседая на троне, украшенном павлиньими перьями. Но в душе у нее что-то произошло — она стала задумчивее и мягче. Вероятно, подействовало не только очередное поражение, но и долгие путешествия по разоренной, нищающей стране.
Императрица объявила программу реформ, названную «новой политикой». Говорилось о ликвидации лишних звеньев аппарата управления, о борьбе с коррупцией, о поощрении торговли и реорганизации армии. Однако денег на все это было в обрез.
Тем не менее была проведена довольно успешная реформа образования. Просуществовавшая тринадцать веков конфуцианская экзаменационная система в 1906 г. была упразднена. Для подготовки кандидатов на государственную службу — гражданскую и военную, создавались новые учебные заведения по западному образцу — начальные, средние и высшие. Доступ в них впервые получали и девочки. Большие надежды возлагались на выпускников зарубежных университетов — особенно много китайских студентов обучалось в Японии. Та была в те годы заинтересована в усилении Китая — в разумных, конечно, пределах. Ей, одолевшей в тяжелой войне Россию, требовался младший партнер для противостояния все усиливающейся западной экспансии на Дальнем Востоке.
Эмблема Пекинского университета
В 1907 г. у Цыси произошел инсульт, ее частично парализовало, перекосило правую сторону лица. Но она по-прежнему не могла простить племянника. За ним надзирали высокомерные евнухи. Когда во дворце устанавливали электропроводку, покои императора обошли стороной. Но и без этого Гуансюй был серьезно болен. В ноябре 1908 г., чувствуя приближение смерти, он отказался надеть «одежды долголетия», в которых полагалось встречать последний час китайскому императору, и прилюдно проклял Цыси. Та, однако, вместе с его женой и очередной любимой наложницей присутствовала при его кончине, хотя и страдала от дизентерии. Гуансюю было всего 37 лет. Через несколько дней умерла и его тетка Цыси, прожившая 73 года — 47 из которых фактически стояла во главе государства.
Похороны великой государыни были устроены по высшему императорскому разряду. «Придворный астролог, с которым она всегда советовалась, определил время погребения. Пышная похоронная процессия отправилась из столицы к Восточным гробницам: сановники в белых траурных одеждах, буддийские священники и ламы в шафрановых накидках и с прическами с хохолком, тысячи евнухов и музыкантов, траурная музыка, далай-лама и другие знатные лица с цветами и под зонтиками, верблюды и кавалеристы под знаменами. Завидев процессию, люди сжигали бумажные фигурки слуг, деньги, еду и одежду, чтобы привлечь духов в величественный мавзолей, построенный по указаниям усопшей в соответствии с законами геомантии» (Р. Крюгер).
Последним в истории Поднебесной Сыном Неба стал трехлетний Пу И — другой племянник Цыси (хорошо нам знакомый по замечательному фильму Бертолуччи «Последний император»).
Пу И — последний китайский император
Среди начинаний «новой политики» следует особо отметить учреждение министерства торговли, которое немало сделало для увеличения притока частных капиталов в промышленность и коммерцию. Предприниматели стали создавать торгово-промышленные палаты, акционерные общества и торговые союзы. Больше всего частных предприятий появлялось в провинциях бассейна Янцзы, особенно в приморской Цзянсу (тогда в нее входил и Шанхай) — около 70% их общего числа. Среди капитанов китайского бизнеса было немало чиновников и теснейшим образом связанных с местными администрациями шэньши, ученые из Академии Ханьлинь тоже охотно пробовали себя на новом поприще. Успешно действовали компрадоры — китайские предприниматели, связанные с иностранным капиталом. Начинали вкладывать средства и открывать предприятия сумевшие разбогатеть за рубежом эмигранты. Все в большем количестве выдвигались и выходцы из традиционной торгово-ростовщической среды. Имеются следующие цифры: из 26 крупных текстильных фабрик, появившихся за период 1890–1910 гг., 16 было открыто непосредственно чиновниками, 3 — чиновниками совместно с торговцами, а еще 5 — компрадорами (т. е. скорее всего с привлечением иностранного капитала). К началу XX века национальному капиталу принадлежало около 200 механизированных предприятий (в среднем по одному на 2 миллиона китайцев — не густо, конечно. Но «лиха беда — начало»).
Вместо старообразного «Управления по делам различных стран», многие сотрудники которого все еще мыслили категориями окруженного ордами варваров Срединного Государства, было образовано министерство иностранных дел. Обновлена была и правоохранительная система. Запрещены «допросы с пристрастием», т. е. с применением изощренных пыток, отменены жестокие виды казни, такие, как четвертование. Перестали выставляться на всеобщее обозрение головы казненных. Палочные удары стали все чаще заменять штрафами.
Военная реформа проводилась при активном участии Юань Шикая, который брал за образец германскую систему организации вооруженных сил. Для подготовки офицерских кадров были открыты военные училища. Отменены экзамены по поднятию тяжестей и по стрельбе из лука (хотя, думается, их можно было и оставить — но что поделаешь, когда людям хочется казаться современными, они выбрасывают как ненужный хлам много полезного). Юань Шикай предлагал заменить наемные войска, формируемые по территориальному принципу, централизованной общенациональной армией, пополняемой на основе всеобщей воинской повинности. Но на это не согласились ни двор, ни генерал-губернаторы — все те же региональные милитаристы, имеющие большой вес при дворе (думается, и Юань Шикай не очень настаивал — он сам считался лидером северокитайских «бейянских» милитаристов. Или он уже тогда метил совсем высоко?). В итоге стали формироваться части «новых войск», которые комплектовались по-прежнему как наемные, но к их кадровому составу стали предъявляться повышенные требования — как по образованию, так и по владению имуществом (это должен был быть «добрый народ»). Ближайшим следствием такой требовательности стала повышенная восприимчивость китайских военнослужащих, особенно из «новых войск», к новым социально-политическим идеям.
* * *
Цинское правительство, обеспокоенное деятельностью либеральных и революционно настроенных кругов, решило сыграть на опережение. В 1906 г. в познавательную поездку отправилась представительная официальная делегация — с целью ознакомления с деятельностью политических институтов в разных странах. А в августе 1908 г. было объявлено, что конституция будет провозглашена в 1917 г. — по завершении необходимого переходного периода. На протяжении его допускалась деятельность кружков и обществ, ставящих себе целью изучение зарубежной политической мысли и опыта и их пропаганду.
Первым шагом перехода к представительным формам правления стало учреждение по императорскому указу 1909 г. «Совещательных комитетов по подготовке конституции» в провинциях (во время Синьхайской революции они станут ее важнейшими центрами власти). Комитеты были избираемыми, но право на голосование было ограничено очень высокими цензами, так что в выборах смогло принять участие всего 0,3% населения. Но, во-первых, в Китае это составило 12 млн. человек, а во-вторых, это было делом, доселе невиданным.
По всей стране интеллигентские и чиновные круги развернули петиционные кампании, адресуя на имя императора (маленького Пу И) меморандумы с призывами побыстрее даровать народу конституцию. Голоса были услышаны — в ноябре 1910 г. было объявлено о созыве в Пекине Национальной ассамблеи. В ее состав вошли назначенные императорским указом члены провинциальных совещательных комитетов, тем не менее это был прообраз будущего парламента. Съехавшиеся делегаты тоже настаивали на скорейшем принятии конституции, и правительство пообещало сделать это в 1913 г.
* * *
Могло ли все обойтись по-хорошему, способна ли была маньчжурская династия Цин преобразиться в конституционную монархию, ведущую буржуазно-демократическую Поднебесную к светлому будущему — если бы не стечение обстоятельств и не окаянные революционеры? Могло, не могло… История — это скорее паталогоанатомическое заключение, чем сборник занимательной фантастики.
Очевидно, революционная ситуация в стране действительно назревала. В мае 1911 г. правительство решило национализировать строительство железной дороги в Синьцзяне. Его уже вели частные компании, акционерами которых, наряду с буржуазией, являлось немало представителей слоев не самых зажиточных: студентов, местных шэньши — обладателей низших ученых степеней. Выделенная им компенсация была значительно ниже вложенных ими средств. К тому же правительство собиралось продолжить строительство за счет займа, взятого у консорциума, представляющего капиталы западных держав — получалось, интересам национальных предпринимателей предпочитаются интересы иностранных банков. Возмутились держатели акций, возмутились поддержавшие их широкие слои населения. Выразили протесты провинциальные комитеты и Национальная ассамблея. Правительство же не обратило на протесты никакого внимания. Однако его обратил сычуаньский генерал-губернатор — который арестовал тех, кто особенно громко выражал недовольство.
Одновременно там же, в Сычуани произошли народные волнения, вызванные известием о повышении налогов. Тут как тут оказались тайные общества, члены революционных групп и бандиты. Два потока негодования наложились один на другой, начались стычки с войсками. Разъяренные крестьяне громили полицейские участки, административные учреждения, срезали телеграфные провода. Власти не могли справиться с этими выступлениями, и они приняли постоянный характер.
В масштабах страны — правительство упорно игнорировало требования встать на защиту национальной промышленности: ввести протекционистские ввозные пошлины, обеспечить предприятия кредитами, отменить ставшую совсем уж архаичной систему лицзинь — внутренних таможен. Некоторые региональные милитаристы всерьез начинали подумывать об отсоединении своих владений от Поднебесной, в которой по-прежнему слишком много власти у не очень-то компетентных вельмож-маньчжуров.