На осеннем фестивале будет выступать группа, которая играет ваши песни. В первые выходные после Дня благодарения толпы народу собираются в парке у подножия горы. В детстве мы с Мэй каждый год с радостью ждали этот фестиваль. В парке расставляют лотки с поделками, в палатках продают индийский хлеб, жареные перцы чили и даже высушенные зерна красной кукурузы, которые используют для украшения или кладут в пироги. Но с наступлением темноты, когда становится прохладней, всем нужно только одно – музыка. Мамы, папы, дети, подростки – все устремляются к сцене. Все надевают куртки и танцуют. Мои родители танцевали свинг на грязном полу танцплощадки. Они были самыми лучшими. Все смотрели, не отрывая глаз, как они кружатся. Мы с Мэй стояли рядом, держа в руках венки ко Дню благодарения, сделанные тут же, у палаток с поделками, и слизывали с пальцев сахарную пудру от индийского хлеба. Мама смеялась, как девчонка, когда папа подхватывал ее и подбрасывал вверх. В воздухе уже чувствовалось приближение зимы, но мы забывали об окоченевших пальцах, потому что видели родителей влюбленными друг в друга. В эти мгновения мы могли представить себе историю их любви: как они встретились, как создали нашу семью. Мы ими гордились.

В прошлом году Мэй захотелось снова сходить на фестиваль, и мы отправились с ней туда вдвоем. Пошла вторая осень, как папа с мамой расстались. Мы гуляли по парку, ели индийский хлеб, а с наступлением вечера – времени танцев – направились к сцене. Я стояла в стороне, глядя, как сестра танцует и кружится одна. Это напомнило мне, как в детстве при родительских ссорах она устраивала для нас представления в гостиной, тратя все силы, чтобы в нашей семье воцарился мир. Однако после первой же песни сестра сказала: «Пойдем отсюда».

Мы уже собирались уходить, когда появился он. На нем была толстая фланелевая рубашка, во рту торчала сигарета и темные волосы падали на лоб. Мне он показался слишком взрослым. Мэй потом сказала, что ему двадцать четыре года.

– Я Пол, – представился он. – Ты была бесподобна на танцплощадке. – Он протянул Мэй руку, и я заметила у него под ногтями грязь.

Щеки Мэй залились румянцем, и исходящая от нее грусть сменилась медленно разгорающейся радостью.

– Спасибо, – ответила она с легкой улыбкой.

Пол выкинул сигарету и пригласил сестру на следующий танец. Мэй позволила ему взять ее за руку и увести на сцену. Я осталась одна, наблюдая за ними. Мэй тихо смеялась, когда он кружил ее.

После танца Пол попросил у нее номер телефона.

– Дай мне свой, – сказала сестра. – У меня пока нет мобильного, а домой мне звонить не надо.

Поэтому он дал ей свой номер, поцеловал руку и заставил пообещать, что она его не потеряет.

Мэй стала тайком выбираться вечерами из дома. Возвращаясь, она приходила в мою комнату и рассказывала про Пола, с которым встречалась. Помню, как однажды она легла на мою постель и возбужденно прошептала:

– Он мне такое говорит, Лорел! Ты не поверишь.

– Что он говорит?

Сестра счастливо улыбнулась.

– Скажу тебе, когда подрастешь.

– Вы с ним целуетесь? – спросила я.

– Да.

– И что ты при этом чувствуешь?

– Как будто парю над землей.

Она улыбалась так, словно познала все тайны вселенной.

– Он подарил мне это.

Сестра вытащила из-под футболки тонкую золотую цепочку с подвеской-именем – «Мэй». Под буквой «й» висело сердечко. Меня тогда удивило, что Пол, с грубыми сапогами и мозолистыми ладонями, выбрал именно такую подвеску.

Мной владели смешанные чувства по поводу их поцелуев. Я всегда представляла себе бойфренда Мэй похожим на Ривера Феникса, а Пол был совершенно другим. Меня немного страшили мысли о них, как о паре, но я присутствовала при знакомстве Мэй с Полом, и их отношения стали тайной, связывающей меня с сестрой. Она приоткрывала для меня дверь в свой новый мир, и я хотела быть в нем вместе с ней. Поэтому когда сестра стала вскоре брать меня с собой вечерами в кино, где встречалась с Полом, меня совершенно не волновало, что это неправильно. Я бы отправилась за ней куда угодно.

В этом году я пошла на осенний фестиваль со Скаем и своими подругами. Там я, сама того не желая, видела Мэй: сначала кружившую в одиночестве в центре танцплощадки, затем – смеющуюся с Полом; и никак не могла избавиться от тревожно-неприятного чувства. Однако после кантри-музыки на сцену вышла группа, исполняющая ваши песни, и заиграла Light My Fire. Уставший мир воспрянул духом, встряхнулся и начал вращаться, с каждой секундой все быстрее и быстрее. Точно перерождаясь. Мы все танцевали так, будто пытались оторваться от земли и взмыть вверх. Тристан прыгал как мячик, громко подпевая, а Кристен трясла длинными волосами. Натали с Ханной, держась за руки, кружились, пока не упали друг на друга, хохоча. Когда я в середине песни повернулась к Скаю и поцеловала его, у меня возникло ощущение, что я участвую в бейсбольном матче и сейчас отобью мяч. Да так, что он улетит к верхушкам деревьев, упорно не желающим стряхивать с себя глянцевые коричневые листья. Улетит прямо к звездам.

После фестиваля Скай отвез меня домой. Мы немного посидели в пикапе перед домом, и я вспомнила, что папа просил меня познакомить его со Скаем. Я подумала: почему бы не сделать этого сейчас? И спросила Ская, не хочет ли он зайти в гости. «Конечно», – ответил Скай, и мое сердце учащенно забилось. Он впервые придет ко мне домой. Впервые за долгое время кто-то вообще войдет в этот дом кроме меня, папы и изредка тети Эми.

Я открыла входную дверь, и мы некоторое время постояли в полутемной гостиной. Я вдруг осознала, что уже довольно поздно. Почти десять вечера. И папа мог лечь спать.

– Ну вот он, – произнесла я и включила свет, – мой дом.

Присутствие Ская в гостиной странно подействовало на меня – я разом обратила внимание на все то, что давно перестала замечать. Сухие полевые цветы в керамической вазе. Мамина картина с изображением солнца, заходящего над террасой, которую папа так и не снял. Семейное фото на расстроенном пианино. Мне стало интересно, как все это выглядит в глазах Ская. Заметил ли он на фотографии Мэй? Мы с ним уже целый месяц встречаемся, но я все еще не знаю, где он учился до перехода в Вест-Мескую школу, что произошло в его старой школе и откуда он знает мою сестру. Похоже, я просто боюсь спрашивать Ская обо всем этом.

Из своей комнаты неожиданно вышел папа в красном халате.

– Привет, пап, – сказала я. – Это Скай.

– Здравствуйте, сэр, – пожал ему руку Скай.

Папа подозрительно глянул на него и кивнул.

– Как провели время на фестивале? – спросил он.

– Замечательно, – ответила я. – Потанцевали.

– Это хорошо, – чуть улыбнулся папа.

Мне внезапно стало невыносимо находиться в нашем тихом доме.

– Пап, мы прогуляемся немного.

Он нахмурился, но кивнул.

– Надень куртку, – посоветовал он и, пожелав спокойной ночи, поцеловал меня в лоб.

Мы со Скаем вышли на улицу. Я была счастлива дышать ночным воздухом вместе с ним. От холода все вокруг казалось чистым и свежим, и звезды на небе светили ярче. Пахло жженой листвой. На освещенных ступенях домов лежали не использованные в Хэллоуин тыквы. Скай подул на мои пальцы теплым дыханием, а затем взял мою руку в свою.

– У тебя хороший папа, – сказал он.

– Да, но он очень грустит. Они с мамой расстались пару лет назад. А после… ну, того, что случилось с Мэй… мама уехала на ранчо в Калифорнию. – Я на секунду умолкла. – Знаешь, я, кажется, злюсь на нее. Ведь это нечестно. Почему она уехала одна? Как будто забота о лошадях может что-либо изменить. Она уехала проветриться, прийти в себя. Но как же мне хочется, чтобы она вернулась!

В это мгновение я поняла, как сильно скучаю по ней. Мне почему-то представилось, как она в своей плюшевой пижаме готовит нам с Мэй утром вафли. Как поливает их сиропом. Я злюсь на маму. Было странно произнести вслух эти слова, но ведь это правда.

Скай кивнул.

– Мой отец тоже оставил нас несколько лет назад. Просто взял и ушел. Я сильно злился на него. Не знал, что делать. Он словно переложил всю заботу о маме на меня. Ей и так-то нелегко приходилось, а после его ухода стало только хуже. Мне порой кажется, что она живет в совершенно другой реальности, отличной от нашей. Мама не виновата в том, что она такая… Мне очень хотелось бы ей помочь, но я не могу.

Скай доверился мне, заговорив об этом, и я тоже хотела ему хоть чем-то помочь.

– А вы… Вы ходили к врачу? Может, есть какие-нибудь лекарства? – спросила я.

– Я пытался уговорить ее обратиться к врачу, но мама каждый раз отвечает, что с ней все в порядке.

Почувствовав, что Скай напрягся, я взяла его за вторую руку, чтобы он знал – я рядом. Идти так было неудобно, и я видела, что Скай колеблется: высвободиться из моих рук или нет.

Мы некоторое время шли молча, пока не достигли квартала, где дома стали выше. Проходя мимо поля для гольфа, Скай спросил:

– Ты когда-нибудь лазила через забор?

Нет, но в этот момент мне казалось, что сейчас как раз подходящее время, чтобы начать. Улыбнувшись, я глянула на него через плечо и начала взбираться на забор. Наверху я зацепилась за железную проволоку колготками, и Скаю пришлось их отцеплять. Он последовал за мной, и мы спрыгнули на влажную коричневую траву поля. Осенние гуси, устроившиеся здесь на ночевку, не обращали на нас никакого внимания.

Я снова взяла Ская за руки и попросила:

– Покружись со мной.

По-моему, парни любят такое, но сами никогда не предложат сделать. Мы кружились, и кружились, и кружились, пока не упали, смеясь. Ночь была прекрасна, я лежала на прохладной траве рядом с гусями, и мой смех почему-то перешел в плач.

– Ты чего? – спросил Скай.

Я не знала, как это объяснить. Не знала, с чего начать.

Скай прижал меня к своей груди, что лишь вызвало во мне желание оттолкнуть его и отдаться во власть того, что вызывало рыдания. Но стоило мне немного успокоиться, и я обрадовалась, что он рядом. Я долго ничего не говорила. Скай тоже молчал. Но мы оба понимали, как важно то, что мы вместе.

Мы вернулись ко мне домой, и Скай на цыпочках прошел в мою комнату. Мы сели на мою постель – нижнюю часть от двухъярусной, разобранной на две части, когда Мэй перешла в старшую школу и перебралась в свою собственную спальню. Сестра повесила у себя плакаты и картинки, я же свою комнату не трогала, поэтому она осталась почти такой же, как при Мэй: розовые стены, легкие шторы, венки из сухих цветов на пыльных плюшевых животных, сидящих в гамаке в углу, палочки с лентами, торчащие из держателя для карандашей. Смутившись, я выключила лампу, и на потолке засветились пластиковые звездочки. Мы со Скаем поцеловались. Мы целовались и целовались, и его руки блуждали по всему моему телу, и у меня внутри все плавилось, как асфальт в летнюю ночь. Жар разгорался, и его было не унять. Когда Скай оторвавшись от меня, спросил: «С тобой все хорошо?», я заметила, как учащенно дышу. В голове вспышкой пронеслись воспоминания о вечерах, проведенных в кино, и на секунду я испугалась, что Скай может их увидеть вместе со мной. Что он каким-то образом узнает обо всем, чему я позволяла происходить. Что он все поймет. Но потом я увидела, что Скай просто обеспокоенно смотрит на меня.

– Лорел?

– Да. Да, со мной все нормально. Просто все это… слишком волнующе.

Я подумала: «Он никогда не узнает». Я могу стать другой, обновленной. Могу стать Мэй – волшебной и смелой. Я не буду собой, той, из-за кого все пошло наперекосяк.

Я сосредоточилась на этой мысли, не давая себе думать ни о чем другом, пока все не отошло на второй план, кроме Ская. И вдруг почувствовала необходимость в большей близости с ним. Казалось, даже моя собственная кожа мешает мне соприкасаться со Скаем. Я страстно поцеловала его, и он так же страстно ответил. Одежда полетела на пол, и ладони Ская заскользили по моей обнаженной коже. И тогда печаль внутри меня сменилась голодом.

Мы ласкали друг друга, затихали и снова ласкали. Когда сквозь шторы стал просачиваться серый утренний свет, Скай бережно укрыл меня одеялом и собрался вылезти через окно, чтобы папа его не услышал.

– Скай? – позвала его я.

Я была уже в полудреме, но не хотела, чтобы он уходил. В комнату ворвался холодный воздух, и мне почудилось, что он может забрать у меня Ская.

– Да? – обернулся Скай.

– Ты ведь все еще будешь здесь? Завтра?

Он улыбнулся и, вернувшись, поцеловал меня в лоб.

– Нет, – ответил он, – я буду дома.

– Но ты же не оставишь меня?

– Не оставлю.

Я проснулась утром с воспоминаниями о прикосновениях Ская. Печаль внутри меня все еще была голодна. Она начала вбирать в себя все окружающее – моросящий дождь, полоску света на столе, капельки дождя на хвое растущей за окном сосны. Может быть, это и есть любовь? Когда ты все вбираешь в себя, не в силах насытиться, но испытываешь при этом не переполненность, а радость?

Когда я искала в интернете информацию о вас, я узнала, почему вы выбрали для своей группы такое название – The Doors. Вас вдохновила на это цитата их стихотворения Уильяма Блейка: «Если бы двери восприятия были открыты, все предстало бы человеку таким, как оно есть – бесконечным».

Я все думаю об этом. О том, что это значит – увидеть бесконечность каждого мгновения. Я хочу очиститься – сжечь все плохие воспоминания и все дурное во мне. Может быть, любовь способна на это? Благодаря ей жизнь, человек, мгновения, которые так хочется удержать, навсегда остаются в памяти.

Мэй улыбается мне. Мы совсем маленькие, на осеннем фестивале с родителями, которые танцуют. Играет ваша песня. Тополиная листва в ночи ловит отблески света. И в небе ярко горят даже самые крохотные звездочки.

Искренне ваша,

Лорел