Ваши родители развелись, когда вам было девять лет. Ваш отец почти всю вашу жизнь встречался с другой женщиной. Позже он сказал, что в детстве вы не очень переживали из-за того, что он расстался с вашей матерью, но я думаю, что, возможно, в глубине души вы страдали. Вы спели песню под названием What is it about men. В ней говорится о вашей темной, разрушительной стороне натуры, берущей начало в прошлом, которое вы «спрятали под кроватью». «История повторяется», – поете вы. Правда ли это? Может быть, спрятанная внутри нас боль таким образом пытается выбраться наружу? Вы однажды сказали: «Часто бывает так, что я сама не понимаю, что творю, но на следующий день, вспоминая о содеянном, умираю со стыда». Мне знакомо это чувство. Я думаю о Мэй – о том, как она испробовала все, что только могла, о том, какой красивой и лучезарной она была. Затем возвращаются воспоминания о том, что произошло с ней той ночью. Перед глазами стоит картинка, как она падает, и я ощущаю себя так же, как в тот день, когда мне было семь. Когда она могла летать, а я сломала ее крылья.

У меня появилась новая любимая ваша песня – He Can Only Hold Her. Я слушаю ее снова и снова. Мужчина в песне пытается любить одну девушку, но она рядом и в то же время не с ним. Она убегает от чего-то, происходящего внутри нее, чего он видеть не может. Мне кажется, со мной происходит то же самое.

В первый школьный день после каникул я надела новый свитер, присланный мне мамой на Рождество. Я отрезала у него горловину и прикрепила нашивку, как Мэй на свой розовый кашемировый свитер. Потом прокралась в комнату сестры и впервые слегка накрасила губы оставленной ею на комоде помадой. Я воображала, как встречусь со Скаем, мы поцелуемся у его шкафчика и он назовет меня красивой. Как я попрошу у него прощения и скажу, что не хотела пугать его в Новый год. Я просто перепила. Как он ответит, что сожалеет о своих словах о Мэй, и признается, что все время хотел мне позвонить. И мы все забудем. Он же любит меня. Он сам мне это сказал.

Но я нигде не видела его все утро. И весь день. Я ничего не понимала.

В обед Ханна принялась заигрывать с одним из футболистов и несколько из них, включая Эвана Фридмена, подошли к нашему столику. Я чувствовала на себе его взгляд и слышала, как его друг шепчет ему что-то, посмеиваясь, но избегала смотреть ему в глаза. Ханна хвасталась Нёнгом и тем, что он – гангстер и украл на Рождество подарки для своего племянника и золотую цепочку – для нее. (Ханна больше не ходила к нему домой с той ночи, как они занимались сексом, но она видела его на работе и рассказывала мне, что в часы затишья в ресторане они с ним обжимаются в служебном помещении.) Все впечатлились ее рассказом, кроме Натали, заметившей, что кража – не в духе Рождества и что если бы у нее не было денег на подарки, то она бы сделала что-то своему племяннику своими руками. Чем Ханна не поделилась со всеми, так это тем, что в новогоднюю ночь в открытую целовалась с Натали, словно обещая, что однажды Натали будет ее единственной.

Я ничего не рассказала подругам о Скае. Когда они спросили, где он, я лишь пожала плечами. Когда они спросили, все ли со мной в порядке, я лишь улыбнулась. Несмотря ни на что, я все еще надеялась, что он появится и заключит меня в объятия. Чтобы не забыть, где я нахожусь, я пыталась сосредоточиться на чем-то – к примеру, на нитке, выбившейся из шва на свитере. На восьмом уроке я пошла с Ханной на урок пения.

В прошлом семестре у нас в это время была физкультура.

– Слава богу, с ней покончено, – радовалась Ханна.

Она обожает петь и шла на урок взволнованная и полная предвкушения.

– В хоре здорово то, – сказала она, – что из-за многоголосья можно петь, не смущаясь.

Войдя в класс, я увидела его. Ская. Это было неожиданно. Конечно, на дополнительных занятиях встречаются ученики из разных классов, но я думала, Скай выберет труд или искусство. Может, там не осталось мест? Он стоял в другом конце комнаты, разговаривая с двумя одиннадцатиклассниками. Весь урок я ждала, что мы встретимся взглядами, но он ни разу не посмотрел в мою сторону. Мистер Джейнофф и миссис Бастер разбили нас на группы по голосу – альту, сопрано и т. д., – и когда мы стали разучивать нашу новую песню A whole new world из мультфильма «Аладдин», мне стало плохо. В горле будто что-то застряло. Я не могла ни петь, ни даже вздохнуть. Я хватала ртом воздух и смотрела через комнату на Ская, который не смотрел на меня. Словно меня не существовало. И тогда я подумала: может, меня действительно не существует? Я убеждала себя вскочить на ковер-самолет и взлететь ввысь. Закрыв глаза и пытаясь сосредоточиться на голосах, пытаясь услышать каждый отдельный голос, сливающийся с другими, я почувствовала на своей коже горячее дыхание теней. Я слышала Ханну, поющую рядом со мной нежным сопрано. Слышала парня с биологии, который продает «кислоту». И, кажется, слышала Ская. В песне были слова: «не закрывай глаза». Я открыла свои и взглянула на Ская – уставившись в свой нотный лист, он даже не шевелил губами. В песне говорилось о целом новом мире, который можно друг с другом разделить. Находившийся в другом конце класса Скай казался какой-то размытой фигурой. Как на потерявшей четкость старой фотографии.

Прозвенел звонок. Ханна вцепилась мне в руку:

– Что с тобой?

– Мне нехорошо, – ответила я, вырвалась и выбежала из класса.

Я слонялась по коридору как привидение, проходящее сквозь стены. И сквозь людей. Увидев двигавшуюся на меня толпу парней, я столбом застыла на месте.

– Смотри, куда идешь! – воскликнул один из них.

Вырезанное Скаем сердце все еще лежит на моем комоде. Я глажу его пальцами, чтобы убедиться, что мои руки реальны. Чтобы убедиться, что руки Ская реальны. Иначе и быть не может, раз он вырезал мне это сердце.

Искренне ваша,

Лорел