Слушая вчера вечером Light My Fire, я пыталась выбраться из туманного состояния. Я даже немного попрыгала по комнате, но песня звучала не так, как в машине Ская или на Осеннем фестивале в парке, потому что я не могла избавиться от мыслей о том, как вас нашли мертвым в ванне. Причина смерти неизвестна. Не знать ее тяжело.

У вас на фотографии – самой известной, которую можно увидеть на множестве футболок, плакатов и тому подобном – жесткий, неистовый взгляд. Он прожигает нас, притягивая и отталкивая одновременно. Вы раскинули руки, изображая крест. Ваша грудь обнажена, беззащитна, но в вас чувствуется животная сила. Я читала, что когда The Doors записывала альбом, вы лишь иногда показывались в студии и в большинстве случаев были пьяны. После вас оставались горки куриных костей, пустые пакеты из-под яблочного сока и бутылки из-под розового вина. Иногда вы кричали на людей. Печально, когда все вас знают, на самом деле не зная. Наверное, вам было грустно. Все видели вас таким, каким хотели, чтобы вы были. И ваши кожаные брюки, красивое тело, поглощаемое в огромном количестве дорогущее вино и надрывный голос с хрипотцой были теми кирпичиками, которые вы дали людям, чтобы они построили из вас то, что хотели.

Я думала, что Мэй такая, какой хочет быть сама. Думала, что она свободна, смела и что весь мир – её, но больше я в этом не уверена. Я хочу, чтобы люди узнали меня, Джим, но если кто-нибудь заглянет в мою душу, если он увидит, что я чувствую совсем не то, что должна бы чувствовать, то я не знаю, что случится.

Сейчас я сижу на алгебре. Эван Фридман, похоже, снова трогает себя. Брит, уставившись в телефон, спрятанный у нее на коленях, старается не смотреть на парня. Они во второй раз расстались.

Прошло пять недель и два дня с тех пор, как Скай бросил меня. Хотелось бы мне сказать, что мои чувства остыли к нему, но это явно не так. Иногда после занятий я иду на стоянку долгим путем, обходя стадион, и вижу, как Скай целуется с Франческой у трибун или садится к ней в машину. Мне хочется подбежать к нему, накричать и замолотить кулаками по его груди. Хочется, чтобы он обнял меня и держал в своих объятиях, пока я не успокоюсь. Хочется, чтобы он меня поцеловал и признал, что был не прав. Но сейчас нас с ним словно разделяет невероятно толстая стеклянная стена. Даже врезавшись в нее с разбегу, я не смогу ее разбить – я разлечусь на осколки сама.

Франческа ужасна. Она хочет меня побить. Вчера, когда я шла из школы через аллею, она стояла в дальнем ее конце с двумя другими незнакомыми мне девчонками. Заметив ее, я опустила голову и ускорила шаг, стремясь побыстрее пройти мимо, но они окружили меня.

– Я видела, как ты смотришь на меня и Ская, – сказала Франческа.

Мое сердце готово было выскочить из груди. Я с трудом удерживала его, не желая, чтобы оно упало на асфальт у ее ног, рядом с золотым колечком, оброненным кем-то и застрявшим в трещине. И я очень не хотела расплакаться.

– Давай-ка я объясню тебе кое-что, малышка, – продолжила она. – Он тебя больше не хочет.

Это было нечестно. Я знала, что он не хочет меня. А она не знала, какую боль мне это приносило. Глаза щипало от слез, но я не могла позволить себе расплакаться перед ней. Не могла.

Поэтому я ответила:

– Тебе не кажется стремным то, что ты все никак не распрощаешься со школой?

Ее лицо покраснело.

– Я надеру тебе задницу. Отделаю тебя так, что никто не узнает твое милое личико.

Мне нужно было срочно что-нибудь придумать. По телу прошла внутренняя дрожь, а мозг переклинило, но я прекрасно осознавала – Франческа больше меня и, без всякого сомнения, запросто может меня избить.

– Почему бы нам вместо этого не сыграть в игру? – спросила тогда я, прошла мимо нее и вышла на дорогу. – Она называется «игра в мертвых»! – крикнула я ей через плечо. – Выигрывает тот, кто продержится дольше при приближении машины.

Я легла на дорогу и закрыла глаза. Я издалека услышала шум машины. Слышала, как она приближается, но пока еще не подъехала достаточно близко. Я могла продержаться гораздо дольше.

– Боже мой, – сказала Франческа своим подругам, – эта девчонка совсем отмороженная. Валим отсюда.

И я поняла, что выиграла. Поняла, что теперь она будет меня бояться, а не я ее.

Машина все приближалась. Из ниоткуда вдруг раздался голос Ская:

– Лорел! Какого черта ты творишь?! – кричал он.

Я вовремя откатилась в сторону от колес автомобиля и побежала. Я бежала и вспоминала ту ночь, когда преуспела наконец в этой игре.

Мэй всегда была лучшей, всегда самой храброй. Карл был почти так же хорош, как она, но все же ей уступал. Марк играл хуже, чем он, а я – хуже всех. Мне хотелось бежать сразу же, как только я слышала, что вдалеке из-за поворота выезжает машина. Я пересиливала себя и старалась подождать подольше, но поднявшись и сняв с глаз повязку, видела, что машине еще предстояло проехать несколько домов до меня. И чувствовала себя глупо из-за того, что мне казалось, будто она вот-вот меня переедет. Я знала, что Марк никогда не полюбит меня, потому что я трушу прямо у них на виду. «Если бы только я могла быть такой же бесстрашной, как Мэй, – думала я. – Если бы только я могла быть такой же взбудораженной, дерзкой и прекрасной, как она. Если бы я не была такой размазней, все было бы по-другому. Он бы тогда тоже мог полюбить меня».

А потом что-то изменилось. Это случилось после того, как Мэй начала брать меня с собой в кино. Мы снова играли в эту игру, настала моя очередь и я легла на дорогу. На меня снизошло какое-то странное спокойствие. Я чувствовала себя так, словно меня ничто не может коснуться. И просто ждала, ждала приближения машины. И услышав, как она выезжает из-за поворота, я не испугалась. Я совершенно точно знала, где она находится. Для этого мне не нужны были глаза. Я и без них видела улицу и едущую машину. Вот она проехала дом Фергюсонов, Паддилов, Блэров, Вандеров. Я знала, как близко она от меня и как далеко. Вот она проехала мимо Карла и Марка.

– Лорел! – закричала Мэй. – Уйди с дороги!

Но было рано. Я подождала еще одну, последнюю, секунду. Затем откатилась в сторону и увидела, как машина промчалась мимо. Когда я прошла на тротуар, Мэй воскликнула:

– Да что с тобой такое, Лорел?!

Она очень испугалась. Так, как я всегда пугалась за нее. Я думала, Марк будет мной гордиться. Думала, он даст мне «пять», но он был белым как полотно. Мэй меня обняла.

– Больше никогда так не делай! – сказала она.

– Но я же выиграла, да?

– Да, – еле слышно ответила сестра, – ты выиграла.

После этого мы, по-моему, больше в эту игру не играли. И после этого я поняла, что Марк никогда меня не полюбит. Я изменилась.

За спиной эхом звучал голос Ская: «Какого черта ты творишь?». Я продолжала бежать – быстрее, чем когда-либо думала, что смогу; вдыхая в легкие холодный воздух. Бежала по соседним улицам, сквозь тени, отбрасываемые кривыми ветвями деревьев, мимо выстроившихся в ряд домов, суливших безопасность внутри. Бежала, пока уши не заполнило мое собственное дыхание – громкое, как шум океана.

К счастью, тетя Эми припозднилась, так что к тому времени, как я прибежала обратно в школу, ее еще не было на стоянке. Скай с Франческой и ее подругами уже уехали. Тетя Эми переживала из-за того, что опоздала, поэтому спросила, не хочу ли я картофеля фри. Я сказала, что хочу. Если бы только я могла вернуться домой, где мама готовит на ужин энчиладас, а Мэй сидит за столом и складывает салфетки в форме «алмазный блеск».

Искренне ваша,

Лорел