Мы с Мэй собираемся в кино. Она только что получила свои водительские права в Roadrunner Driving School, где не особенно беспокоятся о том, как ты водишь машину. Инструктор просто велит тебе съездить куда-нибудь, к примеру, за фейерверками. Так мне сказала Мэй, правда, скрыв это от родителей. Поэтому папа решил, что она может возить меня в кино. На этой неделе мы живем у него.

Сначала Мэй с папой поссорились, потому что она надела рубашку со шнуровкой. Посчитав, что Мэй в ней выглядит слишком сексуальной, папа потребовал, чтобы она переоделась. Он сказал, что, одеваясь подобным образом, она подает парням ложные надежды. Обычно он такого не говорит. Обычно он позволяет ей делать все, что заблагорассудится. Мэй плачет, и я плачу вместе с ней, поскольку это наш с сестрой совместный вечер, и я не хочу, чтобы папа его испортил.

– Просто переоденься, Мэй, – в конце концов мягко говорит папа. – И тогда можете ехать.

До того как сестра перешла в старшую школу, мы с ней все делали вместе. Сейчас мне тринадцать, я подросла, и мы с Мэй снова станем подружками. Я умоляла про себя Мэй послушаться папу, чтобы мы все-таки могли съездить с ней в кино.

– Хорошо, – соглашается Мэй.

Она идет в свою комнату и надевает мешковатую толстовку. Рождественскую, с выпуклым северным оленем. В ней и в туфлях на невысоком каблучке сестра выглядит забавно. Вытерев слезы, она спрашивает:

– Теперь мы можем ехать?

– Можете, – отвечает папа.

Мы собираемся посмотреть в «долларовом» кинотеатре «Аладдина». Там часто показывают старые диснеевские мультфильмы, которые мы с Мэй до сих пор любим. Мы садимся в старую «камри» Мэй с висящими на зеркале розовыми бусами, и стоит нам завернуть за угол, как сестра стягивает с себя толстовку. Подправив размазавшуюся от слез тушь, она широко улыбается мне. Я надела свою любимую с пятого класса футболку с изображением джунглей и пристегивающимися к ней животными. Я надеялась, что она выглядит так же классно, как футболки со Смурфиками или «Яркой Радугой», но теперь сомневаюсь, правильный ли выбор сделала. Но у меня чистые волосы, и я чувствую, как от них пахнет яблочным шампунем. Думаю, наш вечер все-таки не испорчен.

Сейчас конец ноября, но мы опускаем стекла, но врубаем печку и включаем музыку. Мэй подпевает песне Heart-Shaped Box, смотрит на меня и спрашивает:

– Тебе нравится?

Я киваю.

Она целует меня в лоб.

– Я встречаюсь в кино с Полом, ты не против? Только ни слова об этом ни папе, ни маме.

Я снова киваю. Мне немного грустно оттого, что мы с Мэй будем не вдвоем, но важнее всего то, что она впускает меня в свою жизнь.

Когда мы останавливаемся на светофоре перед кинотеатром, она убирает волосы за уши, затем возвращает их на место и снова убирает. А потом красит губы.

Повернувшись ко мне, она спрашивает:

– Я нормально выгляжу?

Ее губы накрашены по-взрослому, как у тех женщин, чьи фотографии она вырезает из журналов для своих коллажей, но лицо у нее мягкое и нежное. Я говорю ей, что она прекрасно выглядит. Я никогда еще не видела никого таким красивым. Даже ее.

У кинотеатра в очереди за билетами стоит только пара человек, чуть в стороне – Пол с еще одним парнем. На Поле та же самая клетчатая фланелевая рубашка, в которой я видела его на фестивале. Он выглядит чище своего приятеля, одетого в дырявые джинсы и футболку с надписью: «В наше время мы знали только девять планет».

Мэй видит Пола, и ее походка меняется – становится плавной, виляющей. Волосы развеваются у нее за спиной. Я иду за ней. Мы подходим ближе, и хотя Мэй с Полом не касаются друг друга, по взгляду сестры я понимаю, что за этим дело не станет.

Я тереблю лягушонка, отстегивая и пристегивая его к футболке.

Мэй глубоким, взрослым голосом говорит:

– Лорел, ты помнишь Пола? А это его друг Билли.

– Привет, малышка, – произносит Пол. Так зовут меня соседские ребята – Карл с Марком. Он взъерошивает мне волосы, и мне это неприятно.

– Мы с Полом отъедем кое-куда, ладно? – говорит Мэй. – Билли сводит тебя в кино.

Я не хочу смотреть «Аладдина» с Билли, у которого длинные и грязные волосы. Я хочу пойти в кино с Мэй, но, тем не менее, отвечаю:

– Хорошо.

– Он позаботится о ней? – спрашивает сестра Пола.

– Конечно.

– Правда? – смотрит Мэй на Билли.

– А то!

– Ты сводишь ее на «Аладдина». – Строго говорит ему Мэй. – Не вздумай тащить ее на фильм с рейтингом R.

Он заверяет ее, что не сделает этого, но мне кажется вполне возможным, что именно на такой фильм он меня и поведет. Я все еще отстегиваю и пристегиваю лягушонка к футболке. Из всех животных я люблю его больше всего. Опустив взгляд, я смотрю на тени от деревьев на тротуаре.

Мэй дает Билли папины десять долларов. Она говорит ему, что мы любим жевательные конфеты Sour Patch Kids, и заставляет его пообещать, что он купит мне их.

Затем сестра целует меня в макушку, говорит, чтобы я наслаждалась мультфильмом и что она вернется, как только он закончится. После чего уходит с Полом. Я провожаю взглядом машину, увозящую Мэй, мечтая, чтобы сестра осталась со мной.

– Так что хочешь делать? – спрашивает меня Билли.

У меня пересыхает в горле. Я сжимаю в пальцах лягушонка. Пытаюсь сглотнуть застрявший в горле ком. Я бы спросила, идем ли мы в кино, но не могу ничего произнести вслух. Найдя в кармане вишневый леденец из Village Inn, где мы ужинали до этого, я засовываю ее в рот и начинаю сосать, но во рту по-прежнему сухо.

– Ты вообще говорить умеешь? – спрашивает Билли.

Я пожимаю плечами.

Он вспоминает, что забыл кое-то в машине и зовет меня с собой. Я иду за ним по черному нескончаемому асфальту. Мир качается перед глазами, словно что-то случилось с землей под моими ногами. Мы доходим до машины, которая стоит, кажется, на краю вселенной. Билли открывает дверцу. Говорит, чтобы я садилась. Я не хочу. И просто стою. Во рту все еще сухо.

– Садись, – повторяет он. На этот раз зло.

Меня это пугает, поэтому я послушно залезаю в машину. Билли наклоняется ко мне очень близко. Я чувствую его дыхание, пахнущее чем-то приторно сладким, жарким, неправильным. Как я теперь понимаю – спиртным.

Я жалею о том, что уже стемнело. Билли говорит, что я давно выросла из мультиков, и спрашивает, не хочу ли я поехать куда-нибудь в другое место.

– За мороженым? – предлагает он.

Я мотаю головой.

– Ну как знаешь, – говорит он, но отъезжает от кинотеатра и останавливается на пустой стоянке рядом.

Следующее, что я помню – его руки на моей футболке с джунглями. Точнее – под ней. Я целиком проглатываю леденец, и он больно застревает в горле, так что невозможно вдохнуть. Лягушонок отстегнут. Я помню это, потому что сжимала его в ладони и думала о том, что его нужно пристегнуть обратно, ведь его дом на футболке. Только теперь я этого сделать не смогу. Никогда не смогу больше надеть эту футболку, а для лягушонка это плохо. Он навсегда потеряется.

Я пытаюсь не думать о том, где находится рука Билли, и сосредоточиться на том, как дышать. У него сальные волосы и длинное тело. Слишком длинное. Он говорит мне, что я красивая.

Имеет ли он в виду, что я такая же красивая, как Мэй? Я думаю о сестре с Полом. Они занимаются тем же самым? Так и должно было случиться со мной? В глубине души я понимаю, что это неправильно, но притворяюсь, притворяюсь, что я – Мэй, с ее розовыми щеками и губами, накрашенными как в журналах.

Я надеюсь, что сестра скоро вернется. Слышу в отдалении шум машин, похожий на шепот океана. Вслушиваюсь в тихое урчание моторов – то приливающих, то отливающих, подобно волнам. Меня обволакивает тишина, но похожая на ту, что слышишь, поднося к уху раковину. Иногда вдруг один звук выбивается из всех, становится громче, и я слышу приближение машины. Я думаю, что это Мэй. Она вернется за мной, и все это закончится. Как только она вернется, все это закончится. Но все приближающиеся машины поворачивают и уходят на шоссе. Может быть, они едут в Калифорнию.

Закончив свои дела, Билли высаживает меня у кинотеатра. На вывеске светятся названия фильмов и время сеансов. Горло саднит. Такое ощущение, что в нем все еще застрял леденец. Я сижу на тротуаре, стараясь отвлечься. Смотрю на разбросанные по небу бледные звезды, а потом на осколки стекла, поблескивающие на асфальте, – они ярче звезд. Затем всматриваюсь в цифры рядом с расписанием фильмов, пытаясь вычислить, сколько сейчас времени и когда за мной приедет сестра.

Должно быть, закончился какой-то сеанс, потому что вокруг раздаются голоса. Когда Мэй выпрыгивает из серебристой машины и та уезжает, все снова кажется реальным. Сестра выглядит взволнованной.

– Лорел! Почему ты одна? Где Билли?

Я пожимаю плечами. Говорю ей, что он куда-то опаздывал и должен был уехать.

– Ты долго ждала? – спрашивает она.

– Нет. Он недавно уехал.

Мэй покачивает немного на ее каблуках, и, уверившись, что со мной все в порядке, она смеется так, словно случилось что-то хорошее, даже чересчур хорошее, почти счастливое. Она говорит, что Пол предпочитает чистый сидр, который даже лучше того, что мы пили осенью на яблочных фермах.

Сидя в нашей «камри», я улыбаюсь сестре. Мне нехорошо, но я думаю о том, что мир снова стал нормальным, так как мы едем домой, и Мэй – моя сестра. Я не рассказываю ей ни о Билли, ни о произошедшем. Я понимаю, что этого не должно было случиться, и если Мэй об этом узнает, это ее расстроит. Так сильно расстроит, что я потеряю ее.

Я этого не хотела. И, возможно, если бы я никогда ей этого не рассказала, она все еще была бы с нами.

Искренне ваша,

Лорел