Командир партизанской бригады «За Родину!» Анатолий Евгеньевич Солдатов анализировал обстановку, осмысливал события последних дней. Больше всего комбрига беспокоило положение, сложившееся в Глуховске. Неожиданно гитлеровцы арестовали своего администратора, начальника тылового района полковника Фосса. Этим арестом, сами того не ведая, немцы нанесли чувствительный удар по подполью. Подпольщики не понесли потерь, но лишились такого замечательного руководителя, как Дмитрий Трофимович Шернер, которому пришлось бежать из города. Вместе с Шернером из города, из близлежащих деревень необходимо было уйти всем, кто составлял легальное окружение старшего лесничего городской управы.

Комбриг сидел в просторной полуземлянке, в которой накануне вечером беседовал со старшиной Колосовым. На столе перед комбригом лежала трофейная карта района, бланки с орлами: пустые и заполненные машинописными текстами на немецком языке — тоже трофеи, как и многое другое в землянке, включая чугунную на кривых ножках печь. По всему полу землянки валялась полынь. Запах полыни забивал даже запах табачного дыма.

За редким исключением из правил, когда комбригу приходилось самому принимать непосредственное участие в стычках с немцами или ездить по отрядам бригады, вся жизнь Солдатова проходила в этой полуземлянке. Здесь проводились совещания, разрабатывались операции. Как правило, здесь всегда было людно. Не составила исключения и прошедшая ночь. Всю ночь в землянке колготились люди. Последними ушли комиссар бригады и начальник штаба. С ними комбриг обсудил событие. Появление старшины с радистом. Якобы старшины. Якобы с радистом. Якобы посланцев фронта.

Оставшись один, Анатолий Евгеньевич Солдатов подумал о том, что заботы, вроде лихорадки, прицепятся, начнут трясти, от них не просто отделаться. Накатываются волнами. Справишься с одними, другие захлестывают. В такой обстановке необходима собранность, только собранность и еще раз собранность. Тем более что события последних дней разворачивались не так, как хотелось бы. Получили известие об аресте Фосса, новое сообщение пришло. Одному из отрядов бригады удалось разгромить группу карателей оперативной команды охранных войск. Среди убитых был опознан Альфонс Мауе. Матерый эсэсовец, зверь в человечьем обличье. Труп его основательно обгорел в машине, пока шел бой, но его все-таки опознали.

Солдатов выбрал из вороха документов протокол допроса писаря оперативной команды, ефрейтора Герберта Герлица. Еще раз вчитался в торопливые строчки.

«— Ваша должность?

— Писарь зондеркоманды 07-Т.

— Ваш командир?

— Обер-лейтенант СД Альфонс Мауе.

— Давно его знаете?

— С декабря прошлого года, когда я был назначен на эту должность после ранения, лечения в госпитале, возвращения из отпуска к месту службы…

— О том, что вам приходилось регистрировать как писарю, вы расскажете позже.

— Я готов.

— Сейчас нам надо от вас подтверждение. Вы убеждены, что это труп вашего командира?

— Да.

— На чем основано ваше убеждение?

— Я узнаю его по остаткам формы… По знакам различия… По татуировке на левом плече.

— Орел, держащий свастику?

— Да.

— Вы твердо убеждены, что этот обгоревший труп Альфонс Мауе?

— Есть еще одна примета.

— Что вы имеете в виду?

— Снимите сапог с правой ноги обер-лейтенанта. У него нет мизинца на этой ноге.

— Срежьте сапог… Похоже, вы правы… Уведите арестованного».

Сомнений не было. Партизанская кара настигла Мауе. Было сожаление, что не удалось захватить этого палача живым. Тогда можно было бы судить изверга. О суде широко оповестить не только население, но и немцев. Благо есть на чем отпечатать листовку.

На столе лежал еще один документ, связанный с именем Мауе. Протокол допроса жительницы Глуховска Клавдии Никаноровны Зотовой. Тысяча девятьсот двадцатого года рождения, как о том говорилось в протоколе, русской, уроженки деревни Чернухи. Солдатов еще раз внимательно прочитал этот документ.

«— Кто посылал вас в Ольховку? — читал Солдатов.

— Альфонс.

— Мауе?

— Да.

— Когда и на чем вы добрались до деревни?

— Десятого июня Альфонс довез меня до Гречихи.

— До сожженной карателями Гречихи?

— Да.

— Продолжайте.

— Я пошла пешком в Ольховку к своей тетке Лукерье Фоминичне Ермоловой.

— Что вам приказал Мауе?

— В Ольховке должны были скрываться какие-то типы… Из леса… Я должна была узнать, сколько их, у кого живут.

— Каким образом вы должны были передать эти сведения Мауе?

— Я должна была уйти из деревни, вернуться к Гречихе, дождаться любой машины или патрульного бронетранспортера и приехать в Глуховск.

— Вы вернулись?

— Да.

— Вам приходилось выполнять подобные задания раньше?

— Нет.

— Повторите.

— Нет, не приходилось.

— Зачитать вам свидетельские показания уцелевших жителей деревень Высокие Ключи, Березовки?

— Не надо мне ничего читать! Никакой Березовки я не знаю! Да, да, да. Не знаю! Плевать мне на вашу Березовку! Отпустите меня! Альфонс вам знаете что за меня сделает? Знаете?

— Ваш Альфонс уже никому и ничего сделать не сможет. Его настигла партизанская пуля на той дороге, где вы с ним расстались.

— Этого не может быть. Вы… Вы убили Альфонса? Этого не может быть… Слышите… Он до вас доберется… Он…

— Прекратите истерику, отвечайте на вопросы.

— Что вам от меня надо? Ненавижу! Ненавижу!

— Да или нет?

— А-а-а! В Ключах? Была, была, была! И в Березовке была! И в Земцове! И в Чернухах! Ну, ну, ну…

— Вы наводили карателей на партизан. Чудовище, вы не жалели даже родственников. В Чернухах Альфонс сжег вашу сестру с двумя малолетними детьми. В Высоких Ключах вы предали родную тетку. Кому вы передали сообщение о партизанах из Ольховки?

— Паулю.

— Коменданту Глуховска?

— Да.

— Вы знали, что Ольховку сожгут?

— Какое мне дело до вашей Ольховки?

— Однако вы жили у родственницы, она кормила вас.

— Кор-ми-ла! Да у нее, кроме картошки, нет ничего. Кор-ми-ла! Щами из лебеды да крапивы…

— Молчать! Уведите эту стерву!»

Мысленно Солдатов согласился со своим заместителем по контрразведке Грязновым. Таких предателей как ни назови, все мало. Подумалось и о том, что эта тварь выдала немцам такое, что вызывало особое беспокойство. Эта Зотова выследила именно тех партизан в Ольховке, которые должны были встретить людей, ушедших две недели назад к фронту. По всему выходило, что связные до фронта не добрались. По всему выходило, что немцам удалось перехватить группу. Этого мнения придерживаются и Грязнов, и Мохов. Зотова не могла назвать срока проведения гитлеровцами акции в Ольховке, однако опыт подсказывал, что тянуть с акцией фашистские ублюдки не станут. Потому-то сразу после допроса Зотовой в Ольховку и был отправлен конный отряд.

Вчера же утром, как только отправили летучий отряд, в Ольховку пришло новое сообщение. В Глуховск направлена следственная комиссия по делу Фосса. На большаке, что идет из Михайлова, устроили засаду. Комиссии не дождались, появились беглецы из Глуховска. Пришлось ввязаться в бой, прикрывая отход Шернера. Обнаружили себя до появления следователей. «Впрочем, черт с ними, со следователями, — думал Солдатов, — Дмитрий Трофимович вырвался из города». Шернер ушел из города не один. Вместе с ним бежали из города Карл Бургель — шифровальщик местного отделения гестапо, который предупредил Дмитрия Трофимовича о предстоящем аресте Фосса, и офицер комендатуры Фриц Иблер. Оба эти немца с сорок второго года, после победы наших войск под Сталинградом, стали сознательно помогать Шернеру в его нелегкой работе, принимали активное участие в делах подполья. В городе в это время находился помощник Солдатова по комсомолу Саша Щербаков. Шернер взял его с собой. Они вырвались из города на грузовике, который пригнал Фриц Иблер.

Сколько командует Солдатов партизанским соединением, столько и сталкивается с неожиданностями. В начале этого нелегкого пути их было больше. Были провалы и промахи. Позже обстановка стабилизировалась, неожиданные ситуации возникали редко. Теперь снова участились. Как в начале войны, подумал Солдатов, вспомнив отступление, окружение, попытку прорваться к своим, после которой остался он на оккупированной врагом земле, создал отряд, разросшийся затем до бригады. Тогда неожиданности следовали одна за другой. Единственное, что для него, профессионального военного, не было неожиданностью в то время, так это сама война. И хотя началась она действительно без объявления, к нападению гитлеровцев на нашу страну он был готов. Такой же готовности требовал от подчиненных. Не понимал командования, которое пуще огня боялось отвечать немцам на их провокации в районе границы. Высказывал свои мысли вслух. Поэтому и не давали ему хода ни в звании, ни в должности. Он командовал полком, готовил людей к войне, когда она началась, старался выполнить свой долг до конца. Полк стоял на рубежах, отходил только по приказу, не раз и не два дрался в окружении. Выходили из окружения, снова вели бои. Тяжелые, кровопролитные, подчас без артиллерийской или танковой поддержки. С ограниченным боезапасом. Голодные и злые. Неожиданности происходят от непредвиденности действий противника, которых тогда, в сорок первом, было гораздо больше, думал теперь Солдатов, сравнивая начало войны и год нынешний, подготовку гитлеровцев к большому наступлению, если судить по количеству войск, а главное — техники, что прибывает в Глуховск или перебрасывается через город в сторону фронта. Он не слепой. Приближение наступления гитлеровцев видит по многим признакам. По тому, как еще весной штаб фронта ориентировал партизан на сбор разведданных. По тотальной, как говорят гитлеровцы, чистке своих тылов от партизан, от мирного населения. Но главное, конечно, по тому, какую силу собирают нацисты в районе Глуховска, какие мощные укрепления возводят, совершенствуя оборону, какие запасы горючего, боеприпасов, снаряжения завозят для обеспечения грядущего удара по нашим войскам. Известно название предстоящей операции: «Цитадель». Шернеру, его людям удалось узнать срок начала этой операции. Гитлеровцы намерены перейти в наступление на рассвете в три ноль-ноль пятого июля, и срок этот якобы окончательный.

Солдатову очень хотелось поговорить с Шернером, но Дмитрий Трофимович смог сказать только главное. Назвал время и дату немецкого наступления, сообщил, что провала подполья нет, арест Фосса вызван финансовыми операциями по продаже леса, в городе остался заместитель Шернера, он возьмет руководство подпольем на себя, связь в дальнейшем будет осуществляться по запасному каналу, так как леснику Степанову уже передан приказ уходить в лес. Шернера успокоили, сказали, что Степанов уже у партизан, прибыли они одновременно. Дмитрий Трофимович потерял сознание. Врач определил острую сердечную недостаточность.

Нелегко дался Шернеру побег. Особенно бег по полю от машины, в которой, как оказалось, не осталось горючего. Последние метры его несли на себе Саша Щербаков и оба немца — Карл Бургель и Фриц Иблер. Шифровальщик гестапо Карл Бургель подтвердил: махинации Фосса обнаружили сотрудники налоговой инспекции в самой Германии. Они же передали это дело в следственные органы. Карл Бургель, Фриц Иблер подтвердили, что в районе Шагорских болот укрылись русские разведчики. Если это так, то старшина Колосов, как он назвал себя, действительно послан фронтом. В то же время могла произойти подмена. Могло случиться так, что немцы перехватили настоящего Колосова, а вместо него подослали к партизанам своего агента. Тем более, что он привел с собой невменяемого человека, которого назвал радистом. Одно это обстоятельство вызывает подозрение. Этому человеку пришлось выразить недоверие. И комбриг, и начштаба применили к Колосову не раз проверенный метод. Так уже было. В открытую выражали недоверие посланцам соседних партизанских отрядов, которые на поверку оказывались гитлеровскими агентами, выдерживали их, потом требовали повторить рассказ Грязнову в присутствии все того же молчаливого Мохова. Агенты путались, терялись, в конце концов раскрывали себя. Существовали и другие формы проверки. Грязнов в этом деле оказался хорошим специалистом, скольких лазутчиков раскрыл. В то же время похоже на то, что старшина говорил правду. Галя Степанова поручилась за него. С некоторой дозой сомнения, но девушка сказала «да». Поручился лесник. «Чует мое сердце, — сказал Степанов, — что старшина этот и впрямь от наших пришел. Приглядывался я к нему в Малых Бродах, свой он». В таком случае и радист настоящий, то, что произошло, трагедия.

При упоминании о радисте у Солдатова заныло под ложечкой, отозвалось болью в груди, в области сердца. Собрать столько данных о противнике, узнать о времени начала крупнейшей операции — и не иметь возможности передать все эти сведения фронту. Комбриг понимал, что из всей имеющейся у него информации сообщение о сроках наступления гитлеровцев для командования фронтом крайне важно, но подобные сообщения придут по другим каналам, из других источников. В конце концов на это ориентированы сейчас многие разведчики. Нет сомнения в том, что о планах гитлеровского командования наши знают. Но как бы сейчас пригодились в штабе фронта данные о численности немецких войск в районе Глуховска. Как бы пригодились данные о тех частях, что проследовали через город к фронту. Партизанская разведка, подпольщики собрали данные о многих стратегически важных объектах. Определены их координаты, система противовоздушной обороны. Накопилась масса другой информации, но вся она в бригаде, поскольку нет связи. «Радист, может быть, и пришел бы в себя, не случись такого несчастья, — допустил в мыслях Солдатов. — И старшина Колосов, и Галя говорили, что во время перехода он заговорил, на какое-то мгновение стал нормальным. А теперь? Как на него подействует ранение? Врач сказал, что возможно шоковое состояние. Возможно осложнение той болезни, которая навалилась на него раньше. Во всяком случае, надежды пока нет».

Солдатов поднялся из-за стола, растворил окно. Пахнуло свежестью, росой, лесным духом. Услышался посвист птиц. Негромкое мычание. Жестяный стук ведер. Услышались вполне мирные звуки. За деревьями, за молодым подростом угадывалось движение людей. Партизанский лагерь просыпался, наступал еще один день. За кустами мелькнула знакомая фигура. Солдатов увидел Грязнова. Следом за комиссаром шел посланец фронта, за ним Мохов. Все трое направлялись в сторону полуземлянки. Выходило, что разговора с этим старшиной не получилось. Слишком мало времени прошло с тех пор, как комиссар и начальник штаба ушли к старшине для повторного разговора.