Комбриг Солдатов остался на базе. Анатолий Евгеньевич зашел в штабную землянку, увидел девушек-связисток, пристроился у окна за тесовым столом, склонился над картой района. Задумался. Комбригу надо было еще и еще раз взвесить многие факторы, повлиявшие на принятие отчаянного решения.

Отправляя на место боя почти все наличные силы бригады, Солдатов тем самым оголял оборону базы с других направлений. Такое решение было рискованным, случись немцам воспользоваться отвлекающим маневром. Об этом говорил Мохов, подобные опасения высказал Грязнов. Надо было Солдатову подумать, подумать основательно.

Сообщение о сосредоточении немцев на месте сгоревших деревень Гречихи и Высоких Ключей — первым доставил связной, которого командир конного отряда Полосухин отправил к Солдатову с докладом о событиях в Ольховке. Чуть позже поступило сообщение из Глуховска. Подпольщики информировали партизан о том, что общевойсковые соединения немцев, расположенные в городе, в районе, снимаются, получив приказ выдвинуться ближе к фронту. Этот факт подтверждал добытые ранее Шернером и его людьми данные о сроках начала гитлеровцами операции «Цитадель». До пятого июля, то есть до начала немецкого наступления, оставалось около полутора недель. Точнее, десять дней. Перед началом наступления фашистское командование концентрировало силы для удара. В такой обстановке немцы вряд ли станут отвлекать общевойсковые части на борьбу с партизанами, рассудил Солдатов. В то же время у них есть немало охранных войск. Определив местонахождение партизанской базы, они могли бы таранным ударом прорваться в лес. Об этом стоило еще и еще раз подумать, в этом виделся главный расчет врага.

Сколько ни прикидывал комбриг варианты возможных действий противника, столько и приходил к выводу, что нет у немцев сил на блокаду всего лесного массива, называемого Ливонским, раскинувшегося на многие километры. Подобную блокаду осуществить трудно, на нее понадобится не одна дивизия. А значит, рассчитал в свой черед Солдатов, немцы могут решиться только на таран, чтобы рассекающими ударами взломать оборону партизан, дотянуться до базы. Следовательно, и очередное наступление для гитлеровцев задача местная, поставленная перед охранными войсками.

Накануне, прежде чем принять решение о направлении всех сил бригады в район Сторожевского лесничества, Солдатов зашел к Шернеру. Дмитрий Трофимович лежал в госпитальной землянке, за ним ухаживали медицинская сестра и оба немца, которых подпольщик привел с собой. Помощь от немцев была невелика, на другой работе, пока нет связи, использовать их негде, а делом занять надо было. По совету доктора их оставили при Шернере, потому что, как сказал Ханаев, Дмитрий Трофимович волновался за их судьбу. Врач Викентий Васильевич Ханаев предупредил комбрига, что какое бы то ни было волнение для Шернера противопоказано, просил быть предельно кратким. Шернер выглядел плохо. Осунулся. Лицо его сделалось восковым. Говорил с трудом. Отдыхал после каждой фразы. Предположение Солдатова о том, что у немцев нет сил на блокаду, Дмитрий Трофимович подтвердил. Спросил в свой черед о подполье, об информации из Глуховска, поступление которой не должно прерываться в связи с его уходом. Комбриг заверил старого чекиста в том, что все идет хорошо, поспешил прекратить разговор. Информация, конечно, шла, но не та, что поступала раньше. Шернер заранее предупреждал партизан о готовящихся ударах, передавал планы немецкого командования по охвату и уничтожению партизан, численность гитлеровских войск, основные направления их ударов.

Вернувшись от Шернера, Солдатов вновь и вновь думал о своем решении. Не спал ночь. Советовался с Грязновым, с Моховым. С тревогой ждал телефонных звонков от наблюдателей, докладов конных связных от командиров внешних постов наблюдения, опоясывающих лесной массив. Тревожные сообщения поступали только из района Гречихи и Высоких Ключей. И все-таки, только когда появилась «рама», только когда немецкий самолет-разведчик, основательно покружив над лесным массивом, завис над районом Кабановских делянок, когда вызванная немецким летчиком авиация стала бомбить этот район, Солдатов уверился в правильности принятого решения. Объявил общий сбор. Отправил почти все наличные силы к месту боя, откуда стали поступать сообщения Струкова и Губайло. Командиры отрядов бригады докладывали о появлении немцев, об интенсивности артиллерийского огня. Оба отряда приняли на себя первый удар гитлеровцев.

С первых месяцев нелегкой партизанской войны в тылу врага Солдатов отдал много сил для создания баз. Сначала отряд дислоцировался в Егорьевском лесу. Там же создавалась первая база. Одновременно создавался запасной вариант базы в Сарычевском лесном массиве, прилегающем к Шагорским болотам. Этот лесной массив имел то преимущество, что в случае безвыходного положения можно было бы укрыть среди топей не только людей, но и животных, боезапас, продовольствие, имущество. Тем более, что с первых месяцев существования отряд начал обрастать беженцами, приходилось думать не только о боевых операциях, но и о тех, кто искал и находил защиту у партизан.

Ранней весной сорок второго года отряд Солдатова пережил первую блокаду, а затем и первый удар гитлеровцев. Операцию по уничтожению партизан немцы осуществляли силами охранных войск, привлекли к операции полицейские части. Тогда-то и выяснились все слабые стороны базирования отряда в Егорьевском лесу. Лес оказался проходимым для танков, другой техники врага. Немцы подтащили артиллерию. Действовали расчетливо, у них уже появился опыт борьбы с партизанами. В лес не углублялись, пока не подходили танки. Под прикрытием танков подтягивались минометчики, выставлялись на прямую наводку орудия. На каждого партизана, будь он с винтовкой или автоматом, они обрушивали шквал огня. В такой обстановке единственным спасением было любой ценой прорваться в соседний Сарычевский лесной массив. Цена оказалась большой. Погибло две трети личного состава отряда.

На новом месте партизаны выдержали две осады. Одну — осенью сорок второго, другую — нынешней весной, весной сорок третьего года. Солдатов отчетливо помнил обе осады.

К осени сорок второго года отряд наладил связь с фронтом. В отряде появился свой радист, рация. По предварительной договоренности с фронтом приняли специальную группу усиления, прилетевшую к партизанам на трех планерах под командованием майора Грязнова, ставшего вскоре комиссаром отряда. Оборудовали собственный партизанский аэродром. Стали принимать самолеты. В отряде появилось современное оружие, в том числе пулеметы, минометы, противотанковые ружья, новенькие, прямо с завода, автоматы. В тыл, в наш советский тыл стали отправлять тяжелораненых партизан. Появились первые орденоносцы, что сказалось на настроение людей. «Каждый вдруг почувствовал себя частью большого целого, что составляло силу, переборовшую немцев под Москвой, остановившую врага на многих участках театра военных действий», — как сказал тогда комиссар Грязнов. Он был прав в подобной оценке. Настроение партизан сказалось на всей их деятельности. Именно тогда, летом сорок второго года, удалось провести первую мобилизацию призывных возрастов. Часть людей переправили через линию фронта, часть оставили у себя. Плотно оседлали участок железной дороги Михайлов — Глуховск. Совершили несколько дерзких налетов на гарнизоны противника. Взрывали мосты, склады. Выводили из строя линии связи. Разгромили охрану двух лагерей, освободив из них военнопленных, которые пополнили отряд, разросшийся до бригады. Но главное — подняли на борьбу с немецко-фашистскими захватчиками население района.

Гитлеровцы почувствовали партизанские удары. Начали засылать в отряд провокаторов, диверсантов, прочую сволочь. Когда же их попытки были сорваны, они начали осаду, пошли на штурм. Подключили к штурму общевойсковые части. Но к тому времени и партизаны накопили бесценный опыт. Лес для них стал действительно крепостью. Немцев держали завалы, окружающие базу. В Сарычевском лесу они пролегли двумя поясами. Причем лес валили в сторону, откуда могли появиться немцы. Деревья в таком случае рогатились всеми своими ветвями, образуя труднопреодолимую преграду. Пни оставляли высокими. Они и защита, они и преграда для танков, для машин. На танкоопасных направлениях заготовили ямы-ловушки. Такие же, только меньше по размеру, ямы-ловушки с острыми кольями на дне заготовили для пехоты врага. Этих ям немцы боялись пуще партизанского огня. Гитлеровские солдаты боялись бежать по лесу, опасаясь провалиться, упасть на острые колья. Острого колья наколотили по лощинам, по всем видимым проходам, даже если это было подобие троп. По такому многоколью тоже не разбежишься, по нему не пройдет конница. Коротко говоря, вспомнили своих дальних лесных предков, их оборону от разного рода завоевателей, создали свой оборонительный пояс, усилив его современными средствами защиты. Собирали по полям спираль Бруно, минировали подходы, сооружали дзоты, копали землю, готовя стрелковые ячейки, они же ячейки-убежища от бомб, от мин, от артиллерийских снарядов. Эти убежища хорошо оправдали себя во время первого штурма немцами Сарычевского леса осенью сорок второго года, а потом и весной в сорок третьем году. Настолько, что потерь от огня противника оказалось мало. Оглушенные партизаны выбирались из глубоких ям, снова и снова уничтожали врага. За все время боев немцам так и не удалось преодолеть вторую полосу обороны.

К созданию третьей базы здесь, в Ливонском лесу, приступили тогда же, в сорок втором году. С помощью населения в этом большом лесном массиве удалось соорудить три полосы обороны, три пояса завалов. При переходе на эту базу, уже после весенних боев, дезориентировали противника, создали видимость возврата в Егорьевский лес. Пошли на хитрость и на новом месте. Создали ложную базу в районе Кабановских делянок. Держали там часть животных, группа партизан поддерживала на ложной базе видимость жизнедеятельности. Эти люди время от времени якобы случайно демаскировали себя. Предусмотрели другие меры по дезинформации гитлеровцев. С боевых заданий группы возвращались на базу через Гречиху, Высокие Ключи или же через Егорьевский лес. Теперь выходило, что немцы поддались на обман. Они наступали в район Кабановских делянок.

Солдатов вспомнил провокатора Зотову, то, что выяснилось из ее допроса, вслед за тем и сообщение связного, прискакавшего из Ольховки от Полосухина. Как это ни горько было осознавать, немцам, видимо, вновь удалось перехватить посланцев к фронту. Иначе зачем им было уничтожать партизанскую явку, убивать хозяина дома, да еще тайно. Деревню они готовились сжечь. Сжечь вместе с жителями. Под видом акции устрашения. И тут же тайное убийство…

За всем этим проглядывался какой-то тайный смысл.

Какой?

Провокация?

С дальним прицелом?

Во фронтовом масштабе?

События в Ольховке требовали основательного анализа.

Комбриг в который раз подумал о связи.

Связь, связь, связь…

Слово это повторялось и повторялось, как на старой, заезженной пластинке, вызывая тревожные мысли о том, что у него нет даже возможности предупредить командование фронтом о провокации гитлеровцев, случись им воспользоваться данными партизанских связных, если хоть один из них заговорил на допросах.

Тревожно подумалось о бое у завалов. Всколыхнулось прежнее подозрение в том, что немцы могли применить отвлекающий маневр, а сами тем временем подтягивают силы, чтобы ударить совсем с другой стороны.

— Еще раз обзвоните все посты внешнего наблюдения, — приказал комбриг девушкам-связисткам, а сам склонился над картой, пытаясь предугадать то, как развивается бой у завалов. «Двенадцатый, двенадцатый, доложите обстановку». «Четырнадцатый, ты меня слышишь? Доложи, что там у вас». «Девятый, отзовись, девятый», — доносились до Солдатова фразы. И тут раздался резкий звонок.

— Да, здесь, — ответила девушка-связистка, протягивая трубку комбригу.

— Слушаю, — сказал Солдатов.

— Товарищ первый, товарищ первый, — послышался в трубке торопливый голос — Семенихин это.

— Что за Семенихин? — строго спросил комбриг. — Забываетесь?

— Фу-ты ну-ты, извините, товарищ первый, седьмой говорит, я это, Се…

Опять чуть было не сорвался Семенихин. Хороший партизан, расторопный, но никак не может привыкнуть к условностям, не может принять номерную систему в разговоре по телефону.

— Слушаю, седьмой, что там у тебя?

— Шпарят, товарищ первый, дают нам тут жару-пару. Послухайте.

Семенихина назначили старшим на ложной базе в районе Кабановских делянок. Ему поручили обеспечить видимость жизнедеятельности базы. Он, видимо, отставил от себя телефонную трубку, давая возможность комбригу услышать разрывы бомб. Телефонные провода доносили до Солдатова взрывы.

— Седьмой, седьмой!

— Есть, товарищ первый.

— Доложите, как положено! — приказал Солдатов.

— Я ж докладываю, товарищ первый. Скотину жалко. Гоняют, фу-ты ну-ты. Двух коров завалили, изверги, лошадь мою, Звездочку, наповал. Две землянки в пух и прах разнесли.

— Люди, люди как?

— Целы покамест, товарищ первый. Ваську Середу, помощника мово, зацепило малость, остальные шебаршатся, вон две бочки с соляркой разлили да подожгли. О! Погодьте, товарищ первый, лес, похоже, зажгли. Сей момент гляну.

— Кто, кто поджег лес?

— Немчура, кто же, товарищ первый, зажигалки, что ли, бросили…

— Седьмой, седьмой, куда вы пропали?

— Выглянул я, товарищ первый, точно — подожгли.

— Направление? Со стороны Журбаева? Со Сторожева?

— Не, напротив, фу-ты ну-ты. У реки, похоже, у Каменки.

В трубке раздался сильный взрыв. Семенихин умолк и больше не отзывался.

Солдатов подумал о том, что доклад Семенихина поднял ему настроение. Немцы подвергли и подвергают ложную базу усиленной бомбардировке. Это хорошо. Это то, на что рассчитывали. Комбриг мог себе представить, что там сейчас происходит, что приходится испытывать мужественным людям под немецкими бомбами. Но они отвлекали немцев от настоящей базы, понимали это, стараясь, судя по разговору, вовсю.

Комбриг стал ждать сообщений с места боя. По времени на связь должен был выйти командир отряда Губайло, что держал немцев возле Сторожевского лесного кордона. Не было связи с отрядом Струкова, что вел бой у Журбаевских выселков, но и оттуда должен был уже прискакать связной.

Зазвонил наконец телефон, Солдатов узнал голос Михаила Евстигнеевича Губайло. Командир отряда стал докладывать неторопливо, обстоятельно, по тону его доклада, по спокойствию в голосе Солдатов понял, что бой у Сторожевского лесного кордона развивается нормально, Губайло контролирует положение. Командир отряда докладывал, комбриг слушал, перед ним вставала картина боя.

После усиленной бомбежки завалов немцы подвергли их артиллерийско-минометному огню. После этого они пошли в атаку. Шли под прикрытием танков. Один танк попал в ловушку. Немцы пытались его вытащить, подогнали трактор, но партизанские минометчики накрыли гитлеровцев точным огнем возле ямы-ловушки. Еще один немецкий танк они подбили из противотанкового ружья. Тогда немцы усилили обстрел. Полезли на партизан вслед за огневым валом. Стали проваливаться в ямы-ловушки. Сейчас они готовятся к третьей атаке, ужесточили обстрел, но бьют из орудий и минометов не по завалу, не по укрывшимся в убежищах партизанам, а по площадям перед завалами, пытаясь обрушить маскировку ям-ловушек. Потери у партизан пока небольшие. Четверо убитых, шестеро раненых.

— Пошли человека к седьмому, — попросил Солдатов. — Пусть посмотрит и доложит, что там происходит.

— Нам отсюда видно, — сказал Губайло. — Долбят седьмого.

Немцы знают, что на партизанских базах есть женщины, дети, свой бомбовый удар по ложной базе они обрушили преднамеренно, рассчитывая вызвать панику и тем самым подорвать дух партизан. Об этом подумал Солдатов, но сказал другое:

— Я только что разговаривал с седьмым. Он успел сообщить мне о поджоге немцами леса. Связь с ним прекратилась. Не перекинулся бы огонь в вашу сторону.

— Если это случится, то и немцам тикать надо, — сказал Губайло. — Но ветер несет от нас к седьмому.

— Хорошо, но проверь. Пусть восстановят связь.

— Есть.

— К тебе идет второй, ты меня понял?

— Да.

— Советую посмотреть немцам в спины.

— Думал о том же, — сказал Губайло. — Возможности для этого есть.

Комбриг советовал совершить вылазку, ударить по немцам с тыла. Губайло понял Солдатова.

— Доложитесь, когда появится второй.

— Хорошо.

Комбриг увидел, что к землянке подскакал связной от Струкова. На миг Солдатов пожалел, что поздно осенило их оборудовать базу телефонной связью. Не хватило проводов до отдаленных точек Ливонского леса. А ведь какую прорву этого провода они изничтожили за два года — сотни километров, наверное. Рвали, бросали, не зная, как пригодится самим. Собственную связь стали налаживать после захвата в разбитом эшелоне имущества немецких связистов.

Напор немцев на отряд Струкова оказался более мощным, более результативным для противной стороны. Применив тактику отвлекающего таранного удара, гитлеровцы прорвались рядом, миновали первую линию завалов. Часть сил Струков перебросил на соседний участок, но партизанам удалось лишь остановить дальнейшее, продвижение немцев, на большее не хватило сил. Проморгал Струков, подумал комбриг о командире отряда. Сколько раз предупреждал этого лихача не увлекаться боем, а он забывается. В результате такого недогляда, по сообщению связного, погиб почти весь взвод Паши Овчинникова. Убитые, раненые есть и у других взводных.

— Сколько? — спросил Солдатов.

Связной замешкался.

— Кто ж его знает, товарищ комбриг, наши все на завале оборону держат. Считать после боя станем.

Солдатов и в мирной жизни встречал командиров вроде Струкова. Они живут в постоянной готовности всюду поспеть, разобраться в каждой мелочи и, как правило, упускают главное. На войне подобные качества оборачиваются лишними потерями, осложнением обстановки. Посылая Грязнова и Мохова с основными силами бригады, Солдатов рассчитывал, что Струков и Губайло сумеют задержать немцев у первой линии завалов, партизаны охватят гитлеровцев с флангов. После такого маневра люди Струкова и Губайло должны были бы отойти. Немцы стали бы их преследовать. Потянули бы за собой технику, орудия. Вот тогда-то, когда они увязли бы между завалами, где нет возможности для маневра, можно было бы фланговыми ударами отрезать их, ударить им в спины. По сообщению связного, гитлеровцы сами ворвались туда, куда должен был их заманить Струков. Теперь есть у карателей время на то, чтобы сориентироваться. Сейчас они, по всей видимости, ищут наиболее слабые места в обороне Струкова, а командир отряда, вместо того чтобы все видеть, чувствовать, анализировать, следить, наконец, за маневром противника, увлекся боем.

— Струков тоже на завале, тоже немцев бьет? — спросил Солдатов.

— Так точно, товарищ комбриг, — ответил связной с некоторой долей вызова, с гордостью за своего командира. Как же, мол, по-другому, наш командир всегда с нами.

В душе Солдатова поднялась досада. Он чуть было не отчитал связного, да вовремя одернул себя. При чем здесь этот парень, отчитывать надо Струкова за его неуемную лихость.

— Меняйте коня, возвращайтесь к вашему командиру, — приказал комбриг. — Передайте, что я жду от него обстоятельного доклада. Пусть воспользуется телефонной связью товарища Губайло. Руководство боем передать товарищу Мохову.

Связной ускакал.

«Четырнадцатый, доложи, что там у вас». «Двенадцатый, двенадцатый, доложи обстановку». «Девятый, отзовись, девятый», — в который раз обзванивали девушки посты наблюдения. На связь снова вышел Семенихин.

— Что там у тебя произошло, почему пропал? — спросил Солдатов.

— Звездануло меня, товарищ первый, — закричал в трубку Семенихин.

— Ранило?

— Не, фу-ты ну-ты, оглоушило.

— Что с пожаром?

Сообщение о лесном пожаре всерьез беспокоило Солдатова. Лесной пожар страшнее карателей. Сгореть могут и те, и другие. Другие, то есть каратели, черт с ними, пусть сгорят все до последнего солдата, но огонь не разбирает, где чужие, а где свои, он идет, полыхая, широко.

— Разгорается, товарищ первый.

— Координаты?

Семенихин назвал. Солдатов прикинул по карте. Лес горел со стороны Каменки. Выгорит километра полтора и стихнет, река его остановит, подумал комбриг.

— Седьмой?

— Да, товарищ первый.

— Не перекинется ли огонь на вашу сторону?

— Нет, товарищ первый. Я ж говорю, он к Каменке пошел. Ветер тоже от нас дует.

— Как немцы?

— Разделали нас под орех.

— Улетели?

— Так точно.

— Где «рама»?

— Тоже скрылась. Сотворила подлость и смылась.

— Совсем?

— Похоже, совсем.

— Следите за пожаром.

В штабную землянку одновременно вошли заместитель Солдатова по хозяйственной части Хлебников, командир отдельного пулеметного взвода Грачев, врач Ханаев.

На лице комвзвода Грачева отпечаталось нетерпение. Высокий, стройный, в кубанке с красной партизанской лентой, которую он не снимал даже в самые жаркие дни, Грачев поправил залихватские усы, через силу прокашлялся. Ни о чем не спросил. Однако вид его красноречиво говорил о причине появления в штабной землянке. Основные силы бригады ушли к месту схватки с карателями, а он, командир мощного огневого взвода, как называют его подразделение партизаны, чем, кстати, Грачев очень гордится, томится от вынужденного безделья.

Созданный Солдатовым взвод этот был действительно гордостью бригады. Создали его в сорок втором году, незадолго до весенней осады немцами партизан еще в Сарычевском лесу. К тому времени удалось раздобыть всего десять пулеметов, в основном трофейных, но и они, собранные в один кулак, оказались той силой, которая буквально расчищала дорогу от гитлеровцев, если требовался прорыв, была результативной в обороне, но особенно в засадах, когда требовалось не только ошеломить противника, но и уничтожить его в кратчайший срок. В каждый расчет входило три человека. Все на лошадях. Именно по этой причине взвод оказался мобильным. Его можно было снимать с одного участка, перебрасывать на другой в ограниченные сроки. Особенно в лесу, особенно в условиях бездорожья. За все время не было проведено ни одной сколь-нибудь значительной операции, в которой взвод Грачева не принимал бы участие. Теперь Грачев остался на базе. Потому и томился. Потому снова и снова заходил в штабную землянку.

— Ты мне, Грачев, глаза не мозоль, — в который раз строго предупредил командира взвода Солдатов. — Необходимости в твоих орлах пока нет.

— Но, товарищ комбриг…

— Отставить. Никаких «но», Грачев. Не мешай работать.

Грачев демонстративно лихо откозырял, скрылся за дверью.

Необходимость в огневой поддержке, когда идет бой, есть всегда, но отправить последний свой резерв Солдатов не мог. Отправить — значило действовать безоглядно, вовсе оголить базу. Не вправе был он посылать Грачева с основными силами бригады. Мало ли что может произойти, когда не знаешь планов противника.

У стола перетаптывался Хлебников. Причина его появления в штабной землянке тоже известна. С объявлением боевой готовности жизнь на базе замерла, а забот у Хлебникова не убавилось.

— Отбоя тревоги нет, Виктор Николаевич, но частично, не нарушая маскировки, можете возобновить работы.

Хлебников сказал что-то в ответ и вышел.

— Садитесь, Викентий Васильевич, — пригласил комбриг доктора.

— Благодарю вас, но сообщение мое краткое. Состояние раненого позволяет ввести препарат.

— Вы говорите о радисте?

— Да, и должен еще раз предупредить о невозможности предугадать последствия.

— При всех случаях, Викентий Васильевич, через какое время может сказаться воздействие препарата?

Ханаев неопределенно пожал плечами.

— Вы знаете, Викентий Васильевич, люди наши ушли. Нам с вами придется подождать их возвращения. Возможно, появится командир группы, в которую входил радист. Хорошо было бы послушать и его мнение.

— Разумеется, разумеется, — согласился Ханаев.

— Добьем сегодня гитлеровцев, Викентий Васильевич, отыщем его командира.

Доктор ушел, внимание Солдатова задержалось на собственной твердости, с какой он сказал Ханаеву о том, что партизаны добьют гитлеровцев. В сорок первом году такой твердости, такой убежденности в исходе операции не было. Тогда приходилось думать о другом. О том, например, чтобы с наименьшими потерями вырваться из огненного кольца, когда немцы прищучили отряд в Егорьевском лесу, сохранить хоть что-то. В сорок втором году думалось о том, чтобы не пустить гитлеровцев в Сарычевский лес. И они их не пустили. Выиграли и осеннюю битву, и весеннюю сорок третьего года. Потери, не в пример боям сорок первого года, оказались значительно меньше. Теперь поворотило еще круче. Думается не только о том, чтобы не пропустить немцев даже к ложной базе, но и уничтожить их среди завалов всех до единого.

«Четырнадцатый, четырнадцатый…» «Двенадцатый…» «Ты чего кричишь, девятый, слышу я тебя, слышу. Ну…»

Солдатов насторожился.

— Вас, товарищ комбриг, — передала трубку девушка.

— Что там у тебя, девятый?

— Немцы, товарищ первый.

— Много?

— Коров гонят.

— Каких коров?

— Обыкновенных. Отбить бы, товарищ первый, а?

— Что-о-о?

— Отбить бы, говорю, охранников всего трое.

— Я те отобью, девятый. Всякую охоту отрывать по пустякам отобью. Ты кто такой?

— Наблюдатель.

— Доложи по форме!

— Старший группы наблюдателей…

— Вот и будь наблюдателем. Сиди тихо и наблюдай. Никаких действий, ты меня понял?

— Так точно, товарищ первый.

— То-то же.

Солдатов только после этого разговора почувствовал, в каком он находился напряжении, каких докладов от наблюдателей ждал с утра. Он все еще опасался, что немцы могли ударить в другом месте. Время, однако, шло, солнце на вторую половину дня переползало, опасения не подтверждались. По всему выходило, что гитлеровцы действительно бросили все свои силы на прорыв к Кабановским делянкам.

Позвонил Грязнов. Доклад его оказался коротким. Немцы отходили. Встретив организованную оборону на линии завалов вблизи Сторожевского лесного кордона, потеряв два танка, трактор, около ста своих солдат, они начали отход. Отходили организованно, выставив огневое прикрытие. Бросаться им вдогонку значило терять людей. Ни о каком охвате речи теперь быть не могло. Тем более, что снова появилась «рама», немцы вызвали авиацию, снова бомбят завал, прилегающую к нему территорию.

Комбриг согласился с комиссаром. Опоздали, чего там говорить. Солдатов приказал Грязнову отправить часть людей к Струкову, к Журбаевским выселкам, на усиление группы Мохова, который в данный момент должен возглавить все силы на этом участке действий. На вопрос Грязнова о Струкове ответил, что командира отряда он вызвал к Губайло, к телефону с докладом о положении дел. «Дров, что ли, наломал Струков?» — спросил Грязнов. Солдатов подтвердил.

Командирами становятся не вдруг, пошли бы на пользу ошибки. Струков командовал отрядом всего два месяца. Потому, наверное, и берется за все дела, старается и в бою действовать личным примером. Не везет отряду. Что ни командир, то лихач. Двое погибли, двое получили тяжелые ранения. Пятый командир за год и три месяца. Не то что в отрядах Полосухина и Губайло. Эти командуют своими подразделениями с первых месяцев партизанской войны, у них опыт. В любой, даже самой сложной обстановке все увидят, вовремя примут необходимые меры.

Не додумал комбриг, позвонил Струков. Дышал трудно. Чувствовалось, и скакал он во весь опор, и к телефону бежал. Солдатов приказал Струкову отдышаться, позвонить через пять минут. Собственной выдержкой учил командира отряда. Мол, на скаку ни говорить, ни думать нельзя, спокойствие, хладнокровие — главные факторы успешных действий. Тем более, что с подходом Мохова опасения за положение дел у Журбаевских выселок прошли. Тем более, что на усиление группы Мохова теперь уже отправил часть людей Грязнов. План охвата гитлеровцев сорвется, видимо, и там. Но удар гитлеровцы все-таки получат, и хороший. Побегут из леса и от выселков, некуда им будет деться. А Струкову наука. Думай не на скаку, а в нормальной обстановке, умей такую обстановку создать.

Струков не выдержал, позвонил через три минуты. Дышал он уже ровнее.

— Вот видите, пятый, когда человек отдышится, у него и голос ровней, и строй мыслей. Разговаривать на скаку трудно, так же, как принимать решения.

Солдатов говорил как можно спокойнее, давая понять командиру отряда, что спокойствие надо сохранять в любых обстоятельствах.

— Но, товарищ первый, они же буром на нас поперли. Надо было врезать им так, чтобы запомнили.

— Не только на вас, пятый. Седьмому тоже досталось, однако он и отпор дал достойный, и людей сохранил. С умом надо действовать, пятый. Вы же не командир взвода, чтобы самому лезть на завалы, вам за боем надо следить с расстояния. На расстоянии лучше видится. Что там у вас происходит?

— Третьему пришлось вводить людей в бой с ходу…

— Чтобы исправить вашу ошибку?

И об ошибке Солдатов сказал с целью. Подобные слова запоминаются, воспитывают командиров.

— Не совсем так, товарищ первый. Полосухин со своими конниками ударил немцам в спину. Бой сейчас идет на уничтожение противника.

Попали-таки гитлеровцы между молотом и наковальней. Не в одном месте, так в другом. Это хорошо. Молодец Полосухин.

Солдатов глянул на карту. Так получалось, что Полосухин из Ольховки повел свой отряд через Гречиху. Иначе он не появился бы у Журбаевских выселков.