Глава 1
Эстель, 2016 год
Марион без стука врывается ко мне в комнату:
– Я знаю, что твоих друзей-неудачников дома не кормят. Но если они еще раз съедят весь мой шоколад, я расчленю каждого и закопаю в лесу.
Телефон прерывает ее гневную тираду.
Взглянув на экран, я специально делаю робкое выражение лица и смотрю ей в глаза, намекая: «Тебе пора». Но она лишь складывает руки на груди и приподнимает идеально выщипанную бровь, словно говоря: «Мы еще не закончили».
Я подношу телефон к уху и, не сдерживая улыбки, произношу:
– Привет, Алекс!
Марион опускает руки и переминается с ноги на ногу. Секунду она выглядит растерянной, но быстро берет себя в руки.
– Как дела, малявка? – раздается на том конце.
– Все было бы намного лучше, если бы ты, братец, вчера не слопал весь шоколад нашей сводной сестрички. Эта жадина угрожает разорвать тебя на кусочки, – самодовольно тараторю я и ехидно улыбаюсь.
Марион меняется в лице. Конечно, одно дело, если шоколад съели мои друзья-«неудачники», и совсем другое – если это сделал Алекс. Он подобен королю, ему добровольно отдадут весь шоколад мира и будут с восхищением наблюдать, как он его поедает. Есть люди, которым можно все. И есть Алекс, которому можно абсолютно все.
– Я этого не говорила, – кричит Марион, резким движением поправляя свои каштановые волосы.
Ее зеленые глаза смотрят на меня с нескрываемым раздражением. Она красивая, стоит признать. В ней есть что-то кошачье, притягательное, но отвратительный характер и манера общения не дают проникнуться положительными качествами. Дома она воет как сирена, а на людях – лапочка, леди, недоделанная аристократка, чтоб ее…
От крика Марион звенит в ушах. Алекс начинает смеяться, представив себе мое перекошенное лицо.
– Я заеду за тобой в течение часа, поужинаем с мамой. Спустишься, я не хочу подниматься, – по-прежнему смеясь, просит он.
– Не хочешь подниматься? – громко переспрашиваю я и в упор смотрю на Марион. – Интересно почему?
Не скрывая сарказма и не отводя взгляда, я приподнимаю бровь, делая вид, что слушаю ответ Алекса, и произношу:
– Да, я одолжу тебе свои беруши.
Марион фыркает и, задрав нос до потолка, покидает комнату, громко хлопнув дверью.
– Эль, ты растешь стервой, – со смешком говорит мой братец.
Я кладу трубку и с улыбкой на лице иду к шкафу выбирать наряд для нашей встречи. «Растешь стервой» – прокручиваю в голове. Наверное, так и есть. Мой характер вполне можно назвать скверным, но в этом виновата не я одна. Думаю, немалую роль сыграла атмосфера в семье. Я, конечно, очень люблю Антуана и Луизу. Первый претендует на звание самого заботливого отца, вторая – самой понимающей и любящей матери. И я им очень благодарна за все хорошее, что они для меня сделали, но… Есть парочка «но».
Насколько мне известно, у моих родителей нестандартная история любви. Они познакомились в юном возрасте, на выставке тогда еще не особенно знаменитого, но талантливого и перспективного художника Жан-Люка Форестье. Мои родители приближались к порогу совершеннолетия, Жан-Люк опережал их всего на пару лет. И, как однажды мне призналась мама, она влюбилась с первого взгляда… в каждого из них. Впрочем, это заявление требует маленького уточнения. С первого взгляда она влюбилась в талант Жан-Люка и его невероятные работы. А ее девичье сердце покорил мой папа, юный аристократ – Антуан дю Монреаль. С тех пор прошло более тридцати лет. За это время они успели дважды вступить в брак друг с другом и дважды развестись. Да-да, первый раз они развелись через год совместной жизни. Им было по двадцать два года, и, как оказалось, они не были готовы стать семьей. Но у судьбы имелись свои планы на их счет. После развода мама узнала, что беременна, и эта новость произвела сильное впечатление на обоих. Достаточно сильное, чтобы они вновь сошлись и спустя девять месяцев познакомились с Александром-Антуаном дю Монреалем. Или просто Алексом – моим старшим братом. Занозой в одном месте и обладателем самого тупого, но невероятно заразительного юмора. Так как мои родители были очень молоды и не готовы к такой ответственности, как ребенок, воспитанием Алекса занимались все: бабушки и дедушки, тети и дяди. Если выражаться точнее, все его просто баловали. Он был любимцем в семье, и каждый считал долгом исполнить любой его каприз. В какой-то момент отец повзрослел, как выразилась моя бабушка, и взял воспитание сына в свои руки, но это мало что изменило. Алекс был и остается большим и несерьезным ребенком. Мне иногда кажется, что я старше него, хотя ему тридцать, а мне всего пятнадцать.
Второй раз моих родителей хватило дольше чем на год: они четырнадцать лет жили под одной крышей, делая вид, что воспитывают Алекса, вдохнувшего новую жизнь в их брак. Но либо эта жизнь была недостаточно насыщенной, либо Алекс слишком повзрослел. В четырнадцать лет его отправили в школу-пансион, а сами повторно развелись. Но через девять месяцев после развода, решив не нарушать «добрую» семейную традицию, на свет появилась я – Эстель-Элеонор дю Монреаль.
Будучи еще маленькой девочкой, я поняла, что моему семейному древу может позавидовать сама королева Англии. По крайней мере так говорила бабушка Элеонор, в честь которой я получила второе имя. Еще я поняла, что чудеса происходят лишь однажды. Конечно, если вам очень повезет, судьба смилуется и может подарить второй шанс. А третьего точно не будет. Так, мои родители развелись во второй раз, и уже ничто не могло им помочь, даже рождение еще одного ребенка. Они лишь договорились о моем совместном воспитании. На этом история их любви закончилась и начались новые. Спустя какое-то время мама вышла замуж за ранее упомянутого Жан-Люка, а папа женился на невыносимой бестии по имени Мари. Так моя жизнь разделилась на две семьи и два дома.
От Жан-Люка вечно пахнет красками и ацетоном. Еще у него всегда до ужаса задумчивый вид. Он считает, что обязан творить историю, вносить в мир безнадежного современного искусства нечто тонкое и изысканное. А мама воспринимает себя его музой. Его успех – это ее успех. Она готова жить среди паров ацетона и красок с блаженной улыбкой на лице и не спать вместе с ним, просиживая ночи напролет в мастерской. Она, как и он, порхает в облаках, не думая о суете этого мира. Когда я смотрю на них, у меня появляется мысль, что любовь к деятельности определенного человека может быть важнее любви к нему самому. Поясню. Моя мама была без ума от моего отца, но ревновала его ко всему: работе, друзьям, даже к родственникам. Ей хотелось, чтобы все его время принадлежало лишь ей одной. Отсюда обиды, срывы, непонимание и все, что приводит к неминуемому разводу. Отцу же в наследство досталась разоренная транспортная компания, и он очень много работал, чтобы выплыть из долгов и поднять фирму на новый уровень. Это сейчас он заключает миллионные сделки – вначале все было по-другому. Луизе неинтересна его работа, она никогда не вникала в его проблемы. А с Жан-Люком дела обстоят иначе. Она влюблена в его дело и так же, как он, готова положить свою жизнь на достижение поставленных им целей. Они поженились десять лет назад, и с тех пор в их доме не было ни одной ссоры.
Жан-Люк никогда не пытался заменить мне отца. Он, скорее, является моим хорошим другом. Антуан же действительно выполняет обязательства самого лучшего папы на свете. Даже когда нас разделял океан. Я долго жила в Нью-Йорке вместе с мамой и Жан-Люком. Папа остался в Париже и, несмотря на работу, отнимающую все время, чаще мамы справлялся о моей успеваемости в школе и при необходимости нанимал репетиторов, чтобы я не отставала, поддерживал любые мои начинания. Антуан серьезен, Луиза легкомысленна. Она никогда не проверяла мой дневник, часто выступала соучастником прогулов. Вообще, жизнь в ее представлении проста: что хочешь, то и делай. Антуан считает такое воспитание неподходящим для современных детей, которым придется выживать в жестоком конкурентном мире. Но для моей мамы он отнюдь не жестокий. Она красивая, умная, уверенная в себе и всегда веселая. Ей все дается легко, я тоже хочу быть такой. Ведь другие взрослые – серые, уставшие, замкнутые – не вызывают вдохновения! Моя же мама – фейерверк. Мне кажется, именно это качество мой отец любит в ней больше всего, но, сам того не замечая, своими поучениями чрезмерно воспитывал ее и тушил этот огонек. Прозвучит банально, но они не созданы друг для друга. Я каждый раз удивляюсь, вспоминая, что когда-то их объединила большая и яркая любовь. Об этом мне поведала все та же бабушка Элеонор. Она с сияющими глазами рассказывала, как Антуан ухаживал за Луизой и насколько эти «дети» были счастливы вместе. Я же, видя, как они постоянно спорят, начинаю сомневаться, что одной любви достаточно. Струна между ними бывает натянута до предела. Но папа всегда уступает: стоит маме показать, что она расстроена, как он успокаивается и ему становится совестно. Луиза говорит, что женская сила заключается в слабости. Это приводит к мысли, что она манипулирует отцом, а он, если и догадывается о ее мотивах, ничего не может с собой поделать. Ему категорически не нравится ее расстраивать.
Мы долго жили на разных концах света, но я знала, что так будет не всегда. В один прекрасный день Жан-Люк решил переехать в Индию, точнее на Гоа, в поисках вдохновения. Разумеется, они с мамой не видели в этом проблемы. Я лишь должна была собрать свои вещи, переехать вместе с ними, учиться на дому с репетиторами и радоваться жизни. В тот момент я осознала, почему мой папа возмущается, контактируя с этой сумасшедшей парочкой. Я попыталась объяснить, что у меня три последних важных года в школе и что все мои друзья живут на Манхэттене. Но мне отвечали с улыбкой и энтузиазмом: «Эль, детка, это же так здорово! Ты заведешь новых друзей, посмотришь новую страну, проникнешься невероятным местным колоритом. Ты ведь так любишь индийскую кухню!» Мне хотелось орать. Какая, к черту, кухня?! Парень из параллельного класса позвал меня на свидание, и в школе скоро осенний бал! Я стала фотографом в газете, и вообще все мои мечты едва начали сбываться. Но мне сказали, что в моей жизни будет еще много разных парней и что нужно смотреть на ситуацию шире. Сейчас жизнь дает великолепный шанс!
Недолго думая я позвонила папе. Рассказав обо всем, стараясь не слишком сгущать краски и не жаловаться на маму, я спросила, могу ли пожить с ним. Я была готова переехать в Париж, но не на Гоа. Мама сначала хотела обидеться на меня, но я не позволила.
– Ты делаешь что хочешь, – глядя ей в глаза, произнесла я. – И я делаю что хочу. Даже не думай обижаться – твои манипуляции работают только с папой.
Повисла тишина. Мне стало казаться, что я перегнула палку, но мама неожиданно расхохоталась, обняла меня, назвала «своей дочерью» и отпустила в Париж. Так в возрасте пятнадцати лет я села в маленький частный самолет отца, который через несколько часов приземлился в маленьком аэропорту Парижа – Бурже. И началась моя новая французская жизнь.
В тот момент я испытывала смешанные чувства. Когда тебе пятнадцать, переезжать в другую страну и идти в новую школу – довольно серьезное испытание. В старой школе я пользовалась популярностью. Модная француженка из богемной семьи – таков был мой имидж и визитная карточка. Много друзей, планы на каждые выходные – в общем, жизнь била ключом. Переезд словно отбросил меня назад. Во-первых, мне казалось, что я хорошо говорю по-французски, но скоро выяснилось, что лексикон моих родителей сильно отличается от тех словечек, которые используют местные подростки. Во-вторых, в парижской школе никого не удивишь французской модой. В-третьих, возникла проблема в лице сводной сестры. Если Мари – нынешняя жена моего отца – была президентом «всемирной ассоциации стерв», то ее дочка Марион занимала должность зама. Она была одной из самых популярных девочек в школе и сторонилась меня. Однажды Марион устроила грандиозную вечеринку, пока родители отсутствовали. На следующий день она разболтала всем, что я наябедничала о ее поступке отцу, и что больше никаких вечеринок в нашем доме не будет. А что подростки ненавидят больше всего на свете? Правильно, ябед! В категорию которых я угодила из-за Марион. А ведь я не просто ничего никому не рассказала о вечеринке. Я, черт возьми, помогла устранить ее последствия. Но жизнь несправедлива – это был мой первый урок. Я встретила удар со всем достоинством, на которое только была способна: высоко подняв голову, ходила одна по коридорам новой школы, не разговаривала с сестрой и не лезла в ее компанию. Чтобы справиться с одиночеством, я начала вести дневник, где изливала душу. Очень скоро вокруг меня образовался ореол загадочности. Люди сами начали подходить, знакомиться, интересоваться. Только друзей среди них я не видела.
Своего первого друга я нашла во время общей лабораторной по химии. Им стал Лео. Наш дуэт и химия оказались несовместимыми элементами в прямом смысле слова. Через десять минут после начала лабораторной из нашей колбочки повалил такой вязкий и вонючий дым, что учительнице пришлось эвакуировать класс. Она в бешенстве влепила нам по нулям и оставила на два часа после уроков. Это стало отличным началом дружбы. Лео был ниже меня ростом и с мягкими чертами лица, усеянного подростковыми прыщами, которые не прибавляли ему уверенности. У него имелась своя компашка из числа изгоев, куда входили Валентин, Габриэль и Софи. Скоро я стала частью этой компании, и меня абсолютно не волновало, что я занимаю самые низкие ступени на социальной лестнице школы. У меня были друзья, повернутые на роке, сумасшедшие и очень веселые. Они быстро научили меня всем французским ругательствам и показали клевые места в Париже. Казалось, жизнь стала налаживаться.
Мое увлечение фотографией не прошло, а, напротив, росло с каждым днем. Заметив это, папа решил сделать мне подарок. Мы отправились в магазин, где он купил сразу две камеры – винтажную пленочную и цифровую. Мы вместе выбирали объективы, сумки и прочие мелочи. Это был прекрасный день, несмотря на то что нам пришлось вернуться домой к двум мегерам. С Марион мы по-прежнему не разговариваем, с Мари обмениваемся короткими фразами. Каникулы я провожу с мамой на Гоа. Они с Жан-Люком увлеклись буддизмом, меня эта тема тоже заинтересовала. Я продолжаю вести дневник, в котором все чаще мелькают смешные истории из жизни.
Жалею ли я о переезде? Конечно, нет. Он открыл мне глаза на многие банальные, но важные жизненные аспекты. Например, что не стоит гнаться за популярностью. Ведь не важно, сколько людей о тебе знают, если среди них нет ни одного верного друга. Так что я не жалею о переезде. Ведь теперь я живу в самом прекрасном городе мира, который меня вдохновляет. Недавно даже захотелось написать книгу, взяв за основу свою жизнь. Напечатав пару листов, я поняла, что на данный момент это и есть вся моя история. Что ж, негусто… Написание было на время отложено, документ переименован в «Сумасшедшую историю» и сохранен на жестком диске наряду с прочей чушью, которую я иногда пишу. Но однажды я напишу автобиографию или подростковый роман. Опишу в нем свой Париж, любимые кафе и улочки, придумаю идеального парня, в которого вместе со мной влюбится каждая девушка, открывшая эту книгу…
ДЗИНЬ. Смс от Алекса: «Внизу через 10 мин». «Бегу, братишка», – думаю я, отмахиваясь от воспоминаний и на ходу натягивая чистую футболку.
Алекс, как всегда, опаздывает. Я хожу взад-вперед, подняв голову к солнышку. Погода на удивление хорошая. После недели серости и дождей солнце все-таки навестило Париж. Мама вернулась в свой родной город – впервые за пять лет. Видимо, Алекс решил не упускать возможность провести с ней время, пока ей вновь не взбрело в голову уехать далеко-далеко. Однажды я спросила ее, почему она долго избегала поездки сюда, и она честно призналась, что всю жизнь мечтала жить в другом месте. Мне это кажется странным. Глядя на потрясающую архитектуру старинных зданий, маленькие улочки с уютными ресторанчиками, Сену и влюбленных туристов, здесь я чувствую себя дома. Весна и Париж – лучшая комбинация. Я ощущаю вдохновение и прилив сил, душа поет. Но стоит отметить, что я люблю этот город всяким: серым и дождливым, солнечным и душным. Любовь к нему бьется глубоко в моем сердце, независимо от его состояния.
У обочины останавливается новенький спортивный кабриолет. Алекс начинает сигналить, еще больше привлекая внимание прохожих. Затем он театрально и очень забавно снимает солнцезащитные очки и произносит наигранным басом:
– Мадемуазель, вы прекрасны. Разрешите пригласить вас на ужин.
– Придурок, – улыбаюсь я в ответ.
Прыгаю на переднее сиденье и сразу пристегиваюсь, хорошо помня последнюю поездку, когда полицейский влепил Алексу штраф не только за превышение скорости, но и за непристегнутый ремень.
– Ты слишком милая для стервочки, – сообщает он и улыбается во весь рот.
Говорят, мы очень похожи. У нас обоих большие голубые глаза и светлые волосы. Оба пошли в маму, а она невероятной красоты женщина. Интересно, моя улыбка столь же заразительна, как его? Эти ямочки, смешинки вокруг глаз есть и у меня, но выглядят ли они так же привлекательно? Алекс – красавчик. Куда бы он ни пошел, что бы ни сделал, красавчиком его зовут абсолютно везде. Он умеет располагать к себе людей. Комплименты, шутки и мальчишеское обаяние никому не оставят шансов. В тридцать лет он выглядит как успешный мужчина в расцвете сил. И я не могу не улыбаться ему в ответ – это невозможно. Если Александр смотрит на тебя с улыбкой, уголки твоих губ сами начинают приподниматься, пока ты не будешь улыбаться во все имеющиеся зубы.
– Мама ждет нас, – весело заявляет он.
– А из-за тебя мы, как всегда, опаздываем.
– На ужин невозможно опоздать, Эль.
Он набирает скорость, подрезает других водителей на поворотах. В общем, как обычно, делает что хочет. Через пятнадцать минут мы паркуемся за кабриолетом ярко-красного цвета.
– Спорю на что угодно – этот понт на колесах принадлежит нашей матери, – весело заявляет мой несносный брат.
– Определенно, так оно и есть!
На входе нас встречает хостес – красивая мулатка в черной тунике. Ее спина и плечо открыты, и мне хочется закатить глаза, глядя, как меняется выражение лица Алекса. Его взгляд становится заинтересованным, а губы приподнимаются в плутовской усмешке. Я толкаю его в бок, возвращая на землю, и шепчу:
– Даже не думай, пожалей мою детскую психику!
– Ты выросла с нашей мамой, тебе уже ничто не грозит, – отвечает он с наглой ухмылкой.
В ресторане роскошный интерьер, выдержанный в пышном аристократическом стиле. Здесь все подобрано со вкусом, каждая деталь на своем месте. Официанты одеты с иголочки. Приглушенный свет создает располагающую к общению интимную атмосферу. Идеальное место для ужина с моей мамой. Увидев нас, она встает и выходит из-за стола. На ее лице широкая улыбка, такая родная. Алекс обнимает маму, целуя в обе щеки.
– Маман, выглядите превосходно, – заявляет он.
Она в ответ заключает нас в крепкие объятия, после чего мы все устраиваемся за столом.
Следующие полчаса она без умолку говорит о новых проектах гениальнейшего Жан-Люка. Мы с Алексом уже косимся друг на друга, пряча улыбки. В какой-то момент она понимает, что увлеклась, начинает смеяться и обещает держать себя в руках, подливает вина в наши бокалы. В том числе в мой.
– А как дела у моих детей?
Алекс, глядевший на часы, мешкает.
– Эль, начинай ты, – просит он меня, хмуря брови.
– Ты кого-то ждешь? – интересуюсь я, пытаясь понять смену его настроения.
– Извините за опоздание, – за спиной разносится знакомый голос папы.
Он отдышался, приветствует каждого и занимает место рядом с мамой.
Мы обе удивленно смотрим на него, потому что не ожидали его здесь увидеть. Папа взял в руки меню, но не успел его открыть. Его внимание направлено на бокал вина, стоящий передо мной. Мама, заметив направление его взгляда, действует на опережение:
– Антуан, не будь занудой! Мы с тобой перепробовали весь существующий алкоголь еще до совершеннолетия.
Его карие глаза устремляются на нее:
– Браво, Луиза! Какой пример! Ты и воспитание детей…
Она вновь не дает ему договорить, приподняв руку, усеянную несметным количеством колец.
– Я не люблю врать. Ни себе, ни своим детям. Уж какая есть.
В ее голосе слышится столько надменности, что у отца начинает краснеть шея. Явный признак того, что он злится.
Алекс устало трет переносицу, я обреченно смотрю на своих родителей.
– Только не начинайте! – прошу я, смиряя каждого из них взглядом.
Мама довольно кивает – ведь последнее слово осталось за ней, а папа раздраженно поджимает губы.
– Я, вообще, думала, что мы будем ужинать втроем, – сообщает Луиза и, косо поглядывая на бывшего мужа, интересуется: – Решил испортить мне вечер?
Обыденный тон и сам вопрос заставляют всех улыбнуться. Папа издает короткий смешок, мамины губы тоже расплываются в улыбке, а мы с Алексом просто пялимся на них. Мне так хочется встать и сказать: «Дамы и господа! Эти люди были женаты. Дважды. Поймите их правильно».
Алекс решает прояснить ситуацию:
– Я попросил отца присоединиться. Мне хотелось, чтобы вся семья была в сборе, так как у меня есть важная новость.
Мама смотрит на Алекса с ужасом в глазах и, схватившись за сердце, произносит:
– От тебя кто-то залетел?!
Она произносит это очень громко. Думаю, даже повара на кухне ее услышали. Алекс немного смущается.
– Я определенно планировал преподнести эту новость иными словами… – Он поднимает смущенный взгляд на маму, будто не веря, что секунду назад она произнесла вслух то, что он сам собирался сказать.
– О господи! – вопит она. – Я слишком молода, чтобы становиться бабушкой!
Я все еще жду момента, когда Алекс звонко рассмеется и скажет, что это шутка. Но этого не происходит. Папа забирает у мамы бокал и залпом опустошает его.
– Кто? – серьезно спрашивает он, глядя Алексу в глаза.
– Мано, – отвечает мой брат, не пряча глаза.
– Я думала, вы расстались, – говорит мама с упреком.
Я знала, что Мано ей не нравится, но знала и то, что это не показатель. На свете не найдется ни одной девушки, которую она одобрила бы.
– А вы были женаты… дважды, – защищается Алекс.
Папа улыбается:
– Туше!
Глядя на возмущенное лицо мамы, которая не знает, что ответить, он начинает смеяться. Я заражаюсь его смехом, за мной подключается Алекс. В конце концов мама тоже сдается и улыбается. Напряжение спадает, неловкость улетучивается, и я кладу голову на плечо брату.
– Значит, скоро я стану тетей и буду тискать мини-Алекса.
Он благодарно треплет меня по макушке. Я поднимаю голову и, видя серьезное выражение его лица, понимаю, что он не закончил с новостями. Почему-то мне становится не по себе от серьезности тона, который звучит взросло – не в стиле Алекса.
– Я сделаю ей предложение в эти выходные. Уже купил кольцо. И знаю – так будет правильно.
Если раньше атмосфера казалась напряженной, после этих слов начинает казаться, что за столиком нечем дышать. Выражение лица мамы меняется с шокированного на дьявольски злое. Она еле справляется с эмоциями, затем, махнув рукой, ласково глядит на сына и произносит:
– Алекс, детка, мы живем в современном мире, в котором никого ничем не удивишь. Ты не обязан заковывать себя в кандалы!
Алекс не выдерживает и закатывает глаза:
– Не драматизируй, мама!
От милого тона не остается следа, она строго смотрит на него и, не скрывая возмущения, говорит:
– Я? Напомни мне, как вы познакомились?
Он устало трет переносицу, понимая, что не стоило переходить грань. Однако пути назад нет – теперь придется иметь с ней дело.
– Мано – лучшая подруга Стеллы Делион. Мы познакомились три года назад на благотворительном вечере Эдит Делион.
Мама со знанием дела кивает головой:
– Она воспользовалась дружбой с девчонкой Делион, чтобы пробраться в наш круг! У нее изначально был план найти идиота и захомутать его! Слушай внимательно: ты НЕ ДОЛЖЕН жениться на ней.
– Нет, я должен, – в голосе Алекса ощущается не свойственное ему раздражение.
Но мама будто ничего не слышит и продолжает причитать:
– Господи, за что мне это! Мой сын попал в лапы… Интересно знать, почему ты не взглянул на ту же Стеллу? Я бы с большой радостью породнилась с внучкой милейшей Эдит! Дай угадаю: с Мано все было проще, да? Она сама за тобой бегала!
– Какая разница, Мано или Стелла?! Ты ведь ни об одной из них ничего не знаешь. Как так можно судить?
– Я вчера была на открытии галереи и видела Евгению с сыном Пьером. Он кузен Стеллы, очень воспитанный, галантный молодой человек. И рядом с ним была девушка под стать.
– Мама, ты себя слышишь? Видела кузена Стеллы? У нее их два. Видела бы ты второго, посмотрел бы я на твою реакцию.
– Ты о Рафаэле? Представь себе, видела! Я же сказала, сейчас никого ничем не удивишь, и ему идет образ плохиша. Кстати, рядом с ним была безумно красивая девушка, а мой сын собирается жениться на какой-то Мано!
– Так, тише, Луиза, ты не в театре выступаешь, и «Тони» тебе не вручат, – прервал ее Антуан.
Алекс смотрит на отца с искренней благодарностью. Но заткнуть мою мать не так просто.
– Я знаю, что такое брак и какая это ответственность! Поверь мне, ты не готов к такому образу жизни!
За столом повисает тишина. Видно, что папа согласен с ней, даже часть меня согласна с ее высказыванием. В конце концов, полчаса назад он строил глазки хостес. Но что-то во взгляде брата настораживает меня.
Он отпивает вино и тихо, но твердо произносит:
– У меня будет ребенок, и я буду вместе с Мано его воспитывать. В моих детских воспоминаниях нет ни тебя, ни папы. Только мами и папи. Я хочу видеть, как растет мой ребенок. Я хочу, чтобы у него была полноценная семья.
Атмосфера за столом становится совсем тяжелой. Мама, не веря, смотрит на своего сына. У нее такой взгляд, словно он только что вонзил нож ей в спину. Она судорожно вздыхает, но ничего не говорит, лишь аккуратно стирает накопившиеся в уголках глаз слезы. Папа берет ее за руку.
– Нам было по двадцать два года, Алекс. На тот момент я только получил степень магистра, в бизнесе ничего не смыслил, в жизни тоже. Мы старались как могли. Я получил в наследство фирму с кучей долгов, и ты прекрасно знаешь, сколько усилий стоило поднять ее на ноги. Мы не являемся примером идеальных родителей, но мы сделали все, чтобы ты ни в чем не нуждался, будучи ребенком. Извини, если ради этого пришлось много работать, вместо того чтобы играть с тобой в прятки. Но детский возраст давно в прошлом. Так что подотри свои сопли, и чтобы больше я никогда подобного не слышал в свой адрес. Ясно?
Я всегда восхищалась характером отца, хотя многие называют его черствым. Я же считаю его прямолинейным и честным. Он никогда не пожалеет нытика, напротив, вставит за нытье по полной программе. Сейчас мне показалось, что он перегибает палку. Возможно, так на него действуют слезы Луизы, которые она украдкой вытирает. Однако, взглянув на Алекса и увидев, как он опускает голову, я отчаянно хочу, чтобы и его поняли.
– Вам было по двадцать два, а ему тридцать. Вы только начинали работать, а он уже сделал карьеру. Ты сам хвастался, что последние прибыльные сделки – его рук дело.
Это действительно было так. Несмотря на свою несерьезность, Алекс любил зарабатывать деньги. Однажды я спросила Антуана, как он может доверять такому несерьезному оболтусу? А он мне ответил: если Алекс знает, что получит со сделки хорошие проценты, он не будет ни спать, ни есть, пока не заполучит ее. Алекс сам говорил, что это чистый азарт, его работа словно игра. Я тогда подумала, что зарабатывать миллионы играючи может только Алекс… он, и никто другой. Но какая разница как? Главное – результат.
Родители смотрят на меня уставшим взглядом, как на ничего не понимающего подростка, но я заставляю себя продолжить:
– Он ни в коем случае не упрекает вас. Я считаю несправедливым то, как вы восприняли сказанные им слова. Папа, ты хотел поднять свой бизнес и делал то, что считал нужным. Александр хочет воспитывать своего ребенка и жениться на Мано. Мы не должны задавать лишних вопросов и переживать, как это будет, потому что, повторюсь, ему тридцать лет, он большой мальчик, с соплями давно справляется сам и со своей жизнью справится! Мы, как семья, должны поддержать его, а не лить слезы и указывать, что делать! Не могу поверить, что все так эгоистичны! Я люблю вас, но его я люблю больше и покусаю вас, если вы еще раз его обидите!
Папа и мама переглядываются, будто пытаются в кои-то веки выработать общую стратегию, но видно, что моя речь застала их врасплох. Алекс, недолго думая, хватает меня и крепко обнимает.
– Эстель-Элеонор дю Монреаль, ты самая умная, мудрая, здравомыслящая сестра на планете! И я тоже люблю тебя сильнее этих двух эгоистов напротив! – весело скандирует братец, и я начинаю хохотать вместе с ним.
– Дети воспитывают родителей, – бормочет папа. Но, видя, как мы обнимаемся, он улыбается.
Мама поправляет свои светлые волосы, словно обдумывает что-то, приподнимает взгляд к потолку, затем резко опускает и, глядя на нас двоих, решительно произносит:
– Организацию свадьбы я беру на себя. Это будет самая шикарная свадьба! И скажи своей безвкусной девице, чтобы не мешала мне! – Ее глаза стреляют молниями.
– Твоей девице повезло, что ее тут нет, – шепчу я Алексу, копируя мамин безумный взгляд.
Ощущение словно глаза вот-вот вывалятся из глазниц, но я стараюсь как могу. Видимо, это чертовски смешно выглядит со стороны, потому что он начинает ржать громко и истерично, пытаясь что-то ответить, но приступ смеха не позволяет ему это сделать. Поэтому он издает до ужаса нелепые звуки. Глядя на его жалкие попытки и на то, как он согнулся от смеха, мы все тоже начинаем смеяться.
Первой успокаивается мама и со всей серьезностью заявляет:
– Я не шучу – это будет самая шикарная свадьба века.
Ни у кого из нас не остается сомнений, что так все и будет. Ни когда Луиза Форестье смотрит на нас таким взглядом, ни когда отец бледнеет от понимания, кому придется инвестировать деньги в эту свадьбу.
– У меня сумасшедшая семья, – все еще трясясь от смеха, заключает Алекс.
И я полностью с ним согласна. Самая сумасшедшая и самая любимая.
Глава 2
Я жду Софи на выходе со станции École Militaire. Она живет в 16-м округе и каждое утро ездит в школу на метро. Это стало нашим утренним ритуалом: я терпеливо стою под надписью: «Метро», затем мы вместе направляемся в сторону авеню де ля Бурдоне, где находится наша школа Фидес.
Привыкнуть к французской школе было довольно сложно, особенно учитывая, что это мой последний год в общей системе. Два последних, выпускных класса у них делятся на три категории.
Я до мозга костей гуманитарий и через месяц поняла, что ни С – научный, ни ЕС – экономический – мне в следующем году не светят. Зато, благодаря языковым навыкам и любви к книгам, L – литературный подходит идеально. Вся наша компания не блещет умом, как выражается классная и по совместительству преподаватель химии. Другими словами, мы – гуманитарии. Так что, если мальчиков не оставят на второй год, что с их успеваемостью реально, в следующем году мы все вновь будем учиться в одном классе.
– Ты сделала домашку по математике? – невинно интересуется Софи, обнимая меня. Она прекрасно знает, что за домашнюю работу по математике отвечает мой папа.
– Конечно. Антуан, как всегда, гениален. Он уже не пытается объяснить мне урок, а просто решает за меня задачи. Спишешь на английском.
Софи с благодарностью кивает.
– Как твоя мама? Все еще пытается взять в аренду тот дорогущий отель?
Я улыбаюсь:
– Не пытается – она взяла его.
– Не может быть! А ну, расскажи подробнее!
– Она задействовала все свои связи, в итоге директор Hôtel de Paris сам позвонил ей, извинился, предложил компенсацию и сказал, что он и персонал будут счастливы в разгар сезона отдать отель на неделю в ее полное распоряжение. Особенно для такого повода, как свадьба сына!
Софи недоверчиво качает головой, ее губы расплываются в улыбке.
– Твоя мама чудо-женщина! Не могу поверить, что она взяла в аренду целый отель, и не где-то в глуши, а в самом пафосном месте мира – МОНАКО!
– Да, если бы она пошла в политику, уже была бы первой женщиной – президентом во Франции, клянусь. У нее неиссякаемая энергия.
– Значит, темой свадьбы остается «Великий Гэтсби»? Прекрасные 1920-е годы, ар-деко, и все дела?
– У меня уже есть эскиз платья. Не поверишь – она позвонила самому Карлу Лагерфельду.
– Не может быть, – повторяет Софи с круглыми словно блюдца глазами, и я заливаюсь смехом:
– Может!
– А Марион в курсе? Скажи, что нет, и я смогу увидеть выражение ее лица, когда она услышит эту новость.
– Извини, Соф, меня вчера распирало от такого же желания, и я как бы невзначай бросила: «Мар, знаешь, сам мэтр Карл Лагерфельд нарисовал мне платье». Она убежала к своей мамочке со слезами на глазах. Я не шучу!
– Кто вчера ревел и почему? – спрашивает у нас за спиной Лео.
Мы разворачиваемся, и он целует нас по очереди. У него очень красивые глаза, зеленые, в золотую крапинку, с закрученными ресницами. В целом, черты его лица гармоничны. Если бы не проблемная кожа и низкий рост, он мог бы быть очень даже ничего. Особенно когда улыбается, и его лицо преображается. Сейчас он стоял и смотрел на меня с улыбкой, которой я любовалась.
– Моя сводная сестрица.
Он закатывает глаза:
– Тяжело жить истеричкам! Лей себе слезы по поводу и без.
Софи и я смеемся. К нам подходят Валентин и Габриэль.
– Если вам есть чем повеселить, валяйте. Наше двойное свидание было ужасным, – вместо приветствия говорит Вал.
Он выше меня на голову и довольно крупный малый, его смуглая кожа переливается на солнце, а светло-карие глаза смотрят с надеждой.
– Почему? – говорит Софи не без интереса в голосе и явно испытывая облегчение.
Я слегка толкаю ее в бок. Она хмурится и в ответ наступает мне на ногу.
«Да-да, Софи, я знаю твой маленький секрет».
– Скажем, девчонки оказались отстойными. Кто в пятнадцать лет считает калории в мороженом?
– Забудь как страшный сон, – хохочет Софи и поправляет ему упрямую прядь.
Его кучерявые волосы торчат в разные стороны, поэтому поправлять их – бессмысленное дело. Но она касается его при любой возможности, а Валентину нравится, когда она это делает. Он отвечает ей искренней благодарной улыбкой.
– Есть хорошие новости! Мама разрешила мне пригласить друзей на свадьбу. Так что… – Я достаю из сумки пригласительные, которые утром получила от мамы.
Они нежно-розовые, на них изображены красивые цветы, нарисованные акварельными красками, а посередине – тонкая золотая рамка, внутри которой написано: «Александр-Антуан дю Монреаль и Мано Эскалапез счастливы сообщить вам, что торжество в честь их свадьбы будет происходить 22 июня в Hôtel de Paris по адресу: Монако, Монте-Карло».
– Папа сказал, что купит нам билеты на самолет до Ниццы, а оттуда мы полетим в Монако на вертолете!
Друзья начинают радостно вопить, мы обнимаемся.
– Если бы я знала, что свадьба Алекса будет сулить мне недельные каникулы на море с лучшими друзьями, я бы сама ему невесту искала, – шучу я, и мы все смеемся.
– Сватовство от Эль, – декламирует Габриэль.
Веснушек на его лице с приходом весны стало больше, а непослушная рыжая челка вечно падает на глаза. Он сравнительно недавно начал пользоваться гелем и прилизывает ее набок. Это выглядит отвратительно, но никому не хватает смелости, глядя в его добрые серые глаза, сказать об этом.
– Лучше помоги мне найти девушку. Я должен познать секс до шестнадцати лет, у меня остался месяц, – удрученно вставляет Вал. – Такую, что не питается спаржей и вареной цветной капустой, – со смешком добавляет он.
Как же я их люблю! Они не стесняются себя и не придумывают то, чего не было, не боятся быть собой и принимать других такими, какие они есть. Я смотрю на миниатюрную Софи с ее смешным каре. Ее щеки пылают: вероятно, она только что представила кое-какие пошлые картинки с Валентином в главной роли. Софи смущенно улыбается и грустно сжимает губы. Я подмигиваю ей и беру за руку.
– Он еще точно какое-то время побудет девственником, – успокаивающе шепчу я, и она стискивает мою руку.
Глядя на стеснительную Софи, я сильно сомневаюсь, что они с Валом подходят друг другу. Но мне так хочется придумать что-нибудь, чтобы они были вместе. Нужно посоветоваться с мамой: в таких вопросах нет более надежного человека, чем Луиза Форестье. У нее есть ответы на все вопросы.
* * *
– Эль, детка, мы должны пойти на этот прием, – уговаривает меня мама. – Ты только посмотри, что происходит в мире! Разные Мано выходят замуж за таких, как Алекс, а моя дочь не появляется в свете. Нет-нет! Я с этим категорически не согласна. Пока ты сидишь дома и смотришь очередной сериал, та же Марион пользуется всеми возможностями твоего родного отца! Вот увидишь, эта девочка подцепит миллиардера и после свадьбы будет портить ему жизнь истериками, он разведется с ней, выплатив ей солидные отпускные, а она потом найдет себе молодого жеребца и…
– Мам! – восклицаю я. – Кажется, ты пересмотрела бразильских сериалов. Иногда тебя несет в неизвестном направлении, вернись на землю.
Луиза закатывает глаза:
– Эль, детка, моему сыну тридцать лет, так что я уже мудрая, опытная женщина и всякого повидала за свою жизнь.
– Твоему сыну тридцать, это значит, тебе…
– Не смей произносить эти цифры вслух! После сорока следующие двадцать лет женщине всегда сорок. Запомни это раз и навсегда!
Она говорит серьезным поучительным тоном, свято веря в эту истину. Я не выдерживаю и начинаю хохотать.
В комнату заходит папа и, приподнимая бровь, интересуется:
– Что такое?
Заикаясь, я поднимаю на него глаза и отвечаю:
– У мамы тридцатилетний сын, а ей самой сорок!
Папа с пониманием кивает, на его лице тоже появляется широкая улыбка.
– Ах ты, маленькая предательница, – возмущается мама, не переставая выбирать мне наряд.
– Пока всех кавалеров не расхватали разные мымры Мано, одевайся и пошли уже.
Я снова начинаю смеяться, не могу перестать. Знала бы бедная Мано, что ее имя в нашем доме сродни ругательству.
– Я не шучу, – продолжает как ни в чем не бывало моя милейшая маман. – Второй раз мужчины с меньшей охотой идут на столь серьезный шаг, поэтому надо хватать зеленых.
И вновь тон серьезный, проникновенный, прямо как у профессора, желающего, чтобы информацию, которой он делится, впитывали, мотали на ус и использовали на практике.
– Сумасшедшая женщина, – бормочет папа, но, встретив ее фирменный взгляд, торопится покинуть комнату.
Я, вся красная и задыхающаяся от приступов смеха, хватаю ее за руку, валю на кровать и, крепко обнимая, целую в щеки.
– Я пойду в следующий раз, лучше давай возьмем мороженое и посмотрим что-нибудь вместе. Я так скучала.
Мама приглаживает мои волосы и на удивление быстро соглашается. Видимо, так на нее подействовали мои обнимашки.
– Хорошо, солнце мое. Только пообещай, что на карнавал мы пойдем вместе. Возьми своих друзей, чтобы тебе не было скучно.
При упоминании о друзьях я вспоминаю, что хотела узнать ее мнение.
– Мам, мне нужен совет мудрой женщины, – шучу я. – Софи влюблена в Валентина, а он относится к ней как к другу, при этом отчаянно ищет себе девушку. Как сделать так, чтобы он обратил внимание на Софи?
– Мне бы ваши проблемы, – бормочет она и потягивается. – Нужно, чтобы какой-нибудь красавчик обратил внимание на Софи, тогда Валу станет интересно, что этот парень в ней нашел. И вуаля! Он заметит в ней девушку.
– А другого способа нет? – интересуюсь я, скептически поглядывая на маму. – Понятия не имею, где найти красавчика, который обратил бы внимание на Софи, – честно признаюсь я, и она улыбается.
– В любви нет простых путей, Эль. Но иногда можно схитрить. Подсказка: красавчик не должен быть по-настоящему влюблен в Софи. Он может быть частью плана.
Я закатываю глаза:
– О, найти красавчика, который притворится влюбленным в Софи, намного проще.
– Когда есть цель, план и средства к выполнению находят тебя сами.
– Ты слишком мудра для меня, – саркастично замечаю я, и мама хмыкает. – Хорошо, что Алекс надумал жениться, и тебе пришлось остаться.
– Я тоже скучала, детка. Но мне страшно представить, как там Жан-Люк справляется в одиночку.
А мне все равно, как справляется Жан-Люк. Я лежу в маминых объятиях, чувствуя аромат ее духов, и никуда не хочу отпускать.
* * *
«Маскарад» – знаменитая книга Хлое Буше. Насколько мне известно, это ее дебютный и единственный роман, переведенный больше чем на двадцать языков. По нему есть две экранизации и бесконечное число театральных постановок. А сколько наград! Роман точно станет классикой, будет жить и через сотню лет. Хлоя – сверстница моей мамы и очень хорошая ее подруга. К десятилетию своего произведения она решила устроить настоящий бал-маскарад.
Мы приезжаем в шато Бельвиль к восьми часам вечера. Это старинный величественный замок XII века с парком и прекрасными фонтанами. Я позвала всех своих друзей. Лео, Габриэль и Валентин сначала не особо горели желанием идти на вечеринку в честь книги пятидесятилетней тетки, но я попросила Алекса разрекламировать мероприятие. Что он и сделал, показав свои фотографии с вечеринок на Хэллоуин. Да, не то же самое. И да, здесь не будет сексуальных кошечек и зайчиков, но все-таки маскарад. Плюс у меня был план: я попросила маму поколдовать над Софи, и сейчас она выглядела сногсшибательно в нежно-розовом платье, цвет которого идеально подчеркивал ее бархатную кожу. На лице у нее была серебристая маска, в руках – клатч под цвет туфель. Даже Марион не смогла скрыть своего изумления при виде Софи, а это хороший знак. Я очень надеялась, что Валентин обратит на нее внимание.
Мальчиков проинструктировал Алекс, поэтому они красовались в костюмах. Это настолько непривычная одежда, что они чувствовали себя в ней неловко. Только Вал, как всегда, с фирменной улыбочкой на лице расхаживал с гордо поднятой головой в поисках девчонок.
– Эстель-Элеонор, мне пора положить биту в багажник, – вдруг заявляет Алекс.
Он смотрит на часы – скорее всего, Мано опаздывает. По неизвестной мне причине они не приехали вместе.
Я вопросительно смотрю ему в глаза:
– Это еще зачем?
Алекс, словно ребенок, выпячивает нижнюю губу и грустно осматривает меня с ног до головы.
– Ты выросла и стала слишком красивой, – его тон меняется на озорной, – а битой я буду отгонять ухажеров.
– Ну-ну, я тебе дам!
– Ты у меня аристократ, поэтому твое оружие – клюшка для гольфа, – вставляет мама, хлопая Алекса по плечу.
Он хмыкает.
– С клюшкой проще, она с прошлой игры томится в багажнике, – отвечает мой братишка и подмигивает мне.
Мама поправляет мою прическу. Она накрутила мне волосы, светлые локоны волнами спадают на спину.
– Мам, а тебе не кажется, что разрез на платье – слишком откровенно для пятнадцатилетней девочки? Я имею в виду, что ты с ней сделала и почему она выглядит на все двадцать пять? – не унимается Алекс.
– Не завидуй, – бурчу я.
– Да, ты права, во мне говорит зависть. Я мечтаю, чтобы меня так размалевали, но статус не позволяет. А если серьезно, какого черта, мам! Ей же всего пятнадцать и по закону нельзя так выглядеть.
Мама стреляет в него взглядом.
– А что, только твоим Мано можно хомутать перспективных парней? – спрашивает она возмущенно.
Алекс закатывает глаза, но капитулирует. Мама знает, что и кому сказать. Он поднимает руки вверх, делая вид, что сдается, однако смолчать до конца не может.
– Мано не в пятнадцать лет меня захомутала, – последнее слово он выделяет кавычками в воздухе.
– Мы тоже не собираемся, а лишь начнем выбирать ухажеров, – поясняет маман.
Я начинаю смеяться.
Стоя дома перед зеркалом, я долго не могла оторваться от собственного отражения. Луиза выбрала мне черное блестящее платье с разрезом на правой ноге и ярким макияжем подчеркнула мои голубые глаза, отчего казалось, что они сияют.
– Ты у меня самая красивая в мире, – шепчет она мне на ухо и передает маску, ярко-красную, под цвет туфель. Мама назвала эту комбинацию смелой, и я вижу по ее взгляду, что она более чем довольна своим выбором.
Поднимаясь по широкой мраморной лестнице, вдоль перил которой тянутся цветы, мы наконец заходим внутрь.
Замок полон людей, смеха, гула разговоров и неописуемого количества прекрасных нарядов. Я словно попала в прошлое. Антикварная мебель, хрустальные люстры, море золота и серебра в интерьере и такие же нарядные, пестрые люди вокруг. Фоном служит приятная классическая музыка, официанты в белых рубашках снуют туда-сюда с шампанским и закусками. Некоторые мужчины тоже надели маски, но не все. А женщины решили воспользоваться загадочностью: столько разнообразных масок я в жизни не видела. С перьями, камнями, на палочке – здесь можно найти на любой вкус и цвет.
– Это прямо настоящий бал, – шокировано констатирует Лео.
– Как же тут красиво, – шепчет Софи.
– Да, – коротко соглашаюсь я с каждым, не в силах описать свои эмоции.
Иногда слова бессильны передать то, как бьется сердце и учащается дыхание при созерцании красоты.
– Здесь не так много наших ровесников, – говорит Валентин. – Или по ним не видно, что они такие. Те девушки не верили, что мне пятнадцать, пришлось показать навиго.
– Какие девушки? – спрашивает Софи с раздражением в голосе. Мы недавно зашли, а он уже успел с кем-то познакомиться.
– Те, что стоят у огромного камина. Им по восемнадцать, и они думали, что я шучу, говоря, что мне пятнадцать.
– Дай угадаю: когда они поняли, что ты не шутишь, у них появились дела? – Из ниоткуда возникает Алекс и с ухмылкой смотрит на Валентина.
– Ну, они пошли искать подругу, – растерянно отвечает Вал.
Алекс смеется.
– Вал, если хочешь подцепить девчонку, не доказывай, что тебе пятнадцать и тем более не демонстрируй свой возраст. Вообще веди себя как умудренный опытом парень, которому скучна эта детская фигня. И да, с девчонками постарше можно набраться крутого опыта. Поверь, ровесницы тебе пока не нужны.
Валентин смотрит на моего брата как на божество, которое только что раскрыло ему смысл существования людей на этой планете.
Мы начинаем хохотать, глядя на выражение его лица.
– Не могу поверить, что такой элементарщине надо учить, – Алекс берет бокал с подноса и делает большой глоток.
Затем я вижу, как он улыбается проходящей мимо красивой девушке, и наступаю ему на ногу.
– Какого черта, Эль, – шипит он, пытаясь вытащить свою туфлю из-под моего каблука.
– У тебя скоро свадьба, хватит улыбаться всем подряд.
Секунду он молчит, потом холодно цедит сквозь зубы:
– Не учи меня.
От неожиданности я вздрагиваю. Алекс грубо вытаскивает свою ногу из-под моей и одним глотком допивает шампанское.
– Алекс, – зову я.
Но он не реагирует и идет в противоположную сторону.
«Что это было?» – думаю я, глядя на удаляющуюся спину брата.
Минут через пять мне становится не по себе. Грубить мне настолько не в духе Алекса… Даже когда я неправа, он переводит спор в шутку и обходит острые углы, ни разу в жизни он не сказал мне плохого слова. Ведь у нас разница пятнадцать лет, и я никогда не была для него надоедливой младшей сестренкой – скорее, маленьким, милым чудом. Я набираю его номер, чтобы узнать, где он и как, но он не отвечает. Беспокойство растет. Осмотрев толпу, я решаю найти его.
– Сейчас вернусь, – говорю я Софи.
Она почувствовала тревогу в моем голосе:
– Что стряслось?
– Мне нужно найти Алекса, – вертя головой, отвечаю я.
– Я помогу. Держи телефон наготове и в случае чего звони.
Вот такая Софи. Не задает миллион ненужных вопросов, а сразу переходит к делу. Я с благодарностью смотрю ей в глаза, и она успокаивающе гладит меня по руке.
– Уверена, всё в порядке, – говорит она.
Мне хочется в это верить, ведь ничего страшного не случилось, он просто нагрубил. Но на душе скребут кошки. Я не знаю почему, но уверена, что с Алексом творится неладное, ему надо помочь. Мы с Софи расходимся в разные стороны, и я стискиваю телефон в руке, надеясь, что он позвонит. Людей слишком много. Если бы я была в плохом настроении, захотела бы уединиться. С такими мыслями я поднимаюсь на второй этаж и сворачиваю в первый из многочисленных коридоров. Здесь действительно тише и менее людно. Я продолжаю идти, поворачивая то вправо, то влево. До тех пор, пока не вижу Мано на лестничном пролете. Очевидно, это аварийный проход.
– Я беременна, мне было плохо. А ты злишься! – очень громко кричит она, и я поеживаюсь.
Со мной она всегда говорила елейным голоском, я и представить не могла, что у нее хватит сил на такой ор.
– Мано, ты не можешь придумывать для меня правила. Я не собачонка, требующая дрессировки, – Алекс в бешенстве.
Я не вижу его, но слышу гнев в голосе. Лишь однажды я была свидетелем его вспышки и знаю, что он потом долго жалел о сказанном.
Мне бы развернуться и уйти, но я не могу: отчаянно хочется понять, что происходит между ними. Поэтому я остаюсь и прячусь за колонну в коридоре.
– Дрессировка? – с издевкой переспрашивает Мано. – Просить своего жениха не заигрывать с другими теперь называется чертовой дрессировкой?!
Я закрываю глаза, и мне становится ее жаль. Я частенько бываю свидетелем его не совсем приличных взглядов и не представляю, как бы себя ощущала, если бы мой будущий муж так смотрел направо и налево.
– Не придумывай то, чего нет. Меня достала твоя ревность! Ты долбаная истеричка! – орет он.
Я закрываю рот рукой, потому что не знаю, смогу ли подавить вскрик. «Это не мой брат», – проносится у меня в голове. Но это он, и все было сказано им, его голосом и ртом. Мне становится тошно. Ведь в моей жизни был герой – человек, умевший шуткой спасти любую ситуацию, человек со смеющимися глазами и нежным взглядом. Неужели я так плохо его знаю?
– Конечно, так проще: я истеричка, а ты святой… – И вдруг она громко вскрикивает: – Ай!
Я слышу возню, потом голос Алекса.
– Я держу тебя, – произносит он устало.
– Мне бывает страшно оставаться дома одной, Алекс. Почему ты не хочешь, чтобы я переехала к тебе прямо сейчас? – Она почти скулит, задавая этот вопрос.
Алекс издает громкий протяжный вздох. Резкая смена темы его явно не радует.
– Я хочу, но моя квартира – берлога холостяка, ты же знаешь. Я просто не представляю, как ты будешь в ней жить.
– Да? А то, что я одна, беременная твоим ребенком и без всякой помощи, не проблема? – Горечь в ее голосе расстраивает меня.
– Мано, – цедит сквозь зубы Алекс, на него не действует тон подруги, – наша свадьба не за горами, после нее и переедешь ко мне. Понимаю, тебе не терпится, – язвительно произносит он, – но поверь, я никуда не денусь. Черт побери, я скоро женюсь на тебе! – В его голосе столько безысходности!.. интересно, она ее слышит?
– Ну да, ты доживаешь последние недели на свободе, заглядывая под каждую юбку, – продолжает давить Мано.
Я понимаю ее злость и несогласие с его поведением, но мне так хочется защитить своего брата, что я еле сдерживаюсь, чтобы не закричать на весь коридор: «Заткнись!»
– Не обижайся, Мано, – неожиданно тихо говорит Алекс, и мне становится больно из-за его тона, ведь он потерян.
– Ты просто не хочешь впускать меня, – устало говорит Мано.
На лестнице раздается шум.
– Пошли в коридор, вызовем лифт. Я не смогу спускаться по лестницам.
Он с ней соглашается, и до меня доносятся звуки удаляющихся шагов, затем лифта. Я опускаюсь на пол, пытаясь молча обдумать услышанное. Мано сказала, что он не хочет впускать ее, а я не знаю, что она имела в виду. Но одно знаю точно: мой брат ее не любит. И я не понимаю, зачем он на ней женится. Ее крик и слово «беременная» вспыхивают в моей голове, вызывая желание биться о стену. Неужели она действительно поймала Алекса? Но потом я вспоминаю, как он говорил с ней, орал и грубил, называя истеричкой. И мне становится ее жаль. Ведь ни одна женщина, тем более беременная, в которой живет новая жизнь, не заслуживает такого отношения любимого человека.
В раздумьях я пребываю несколько минут. Мое настроение не просто испорчено – я подавлена. Первый раз в жизни не знаю, как помочь родному человеку. С осознанием этого приходит злость на себя и обида на окружающий мир.
Телефон в моей руке оповещает о новом сообщении, вырывая из водоворота мыслей: очередная реклама нового шоурума. Я тут же вспоминаю про бедную Софи, которая, вместо того чтобы наслаждаться вечером, проводит его в поисках Алекса.
«Соф, я нашла его», – пишу я короткое послание. Она сразу отвечает: «Жду тебя у огромного камина». Я встаю и направляюсь к лифту, спускаюсь на первый этаж. Праздник в разгаре. Фокусники, иллюзионисты, акробаты – кого здесь только нет, чтобы впечатлить толпу. Я вижу Софи в условленном месте и быстрым шагом направляюсь к ней. Она грустная. Проследив за ее взглядом, я вижу Валентина. Он, следуя советам персонального божества, клеится к девочкам постарше. Но я настолько выбита из колеи, что не нахожу слов утешения для Софи. Полчаса мы молча следим за его попытками, потом Габриэль зовет Софи танцевать. Она улыбается ему грустной улыбкой и соглашается. Мне хочется стукнуть Валентина за беспросветную тупость, а еще врезать Алексу.
– Чертов советчик, – бормочу я себе под нос.
Вал идет с девчонкой под руку развязной походкой, как долбаный бэд бой из фильма для девочек.
– Я убью его, – громко шиплю я не в силах сдержать порыв.
– Надеюсь, он заслуживает такой участи, – отвечает мне мужской голос.
Не скрывая удивления, я резко оборачиваюсь и замираю.
В метре от меня стоит парень. Он без маски, непослушная каштановая челка падает ему на глаза. Он смотрит на меня не моргая. Его светло-карие против моих голубых. Кто первый смутится и отвернется? Никто. Медовые, с оттенками золота, изучающе вглядываются в мои. Словно гипнотизируют. Со мной такое впервые: я не могу перестать смотреть в глаза другого человека. Они такие красивые и… загадочные. В душе появляется незнакомый ранее трепет и тепло. Вокруг царят веселье, песни и танцы, шампанское льется рекой. А этот парень будто не отсюда. Есть в нем что-то странное. Ему грустно. И это не плохое настроение, а нечто более сильное и глубокое. Печальная душевная меланхолия, которая прекрасна. В его взгляде я будто вижу отражение собственных чувств. Только его грусть в разы сильнее и глубже.
– У тебя все в порядке? – вдруг спрашивает он, неловко пряча глаза.
Интересно, что такого он увидел в моем взгляде, что смутило его? Неужели я не смогла скрыть всю гамму чувств, которые он во мне вызвал?
– У меня? – неуверенно переспрашиваю я.
Может, это глупо, но я сама не своя. Что-то перевернулось во мне и взорвалось фейерверком при виде него.
Он подходит ближе, становится прямо напротив, и я замечаю, что он такой же высокий, как Алекс, мысли о котором меня расстраивают.
– Все хорошо? – Он вновь заглядывает мне в глаза, ища ответа, а мое сердце начинает биться быстрее.
Я проглатываю нервный комок в горле и думаю, что мой растерянный вид говорит сам за себя. Шепотом отвечаю:
– Бывало и лучше.
Он молча кивает, и вдруг мне становится неловко. Я отворачиваюсь, делая вид, что наблюдаю за танцами. Не зная, что сказать, мы молчим. Не шевелимся и глядим куда угодно, только не друг на друга.
– Тебе очень идет маска, – неожиданно нарушив тишину, говорит он.
– Они всем идут, – глупо бормочу я в ответ и прикусываю нижнюю губу.
Я всегда думала, что спокойно воспринимаю комплименты, но до этого времени мне, пожалуй, их делали только родные. Когда комплимент звучит из уст красивого парня, который стоит так близко к тебе, что ваши плечи соприкасаются, сердце готово выпрыгнуть из груди от волнения. А голова перестает соображать. Все внимание поглощает его запах – резковатый мужской одеколон. Это единственное, о чем сейчас я думаю. Мне хочется провалиться сквозь землю.
– Не всем, – медленно отвечает он, – твоя подчеркивает глаза, а еще она под цвет губ, – он замолкает, а после шепотом добавляет: – А губы и глаза у тебя очень красивые.
Я не красила губы, они красные от природы… и он сказал, что они красивые… я готова упасть в обморок, но вместо этого издаю нервный смешок. Чтобы скрыть свою нервозность, насмешливо заявляю:
– Тебе просто повезло, ты моего носа не видел.
Он качает головой:
– Искренне надеюсь, что с ним все в порядке.
Я поворачиваюсь и натыкаюсь на его любопытный взгляд. На его губах играет легкая усмешка, но, когда наши глаза встречаются, выражение его лица становится серьезным.
– Я могу тебе помочь? – спрашивает он, а я опускаю взгляд на его шею.
На нем белоснежная рубашка, первые пуговицы расстегнуты. Почему я раньше не замечала, какая у мужчин красивая шея?
Затем мой взгляд приковывает идеально пошитый пиджак, который подчеркивает широкие плечи. Он явно старше меня: в пятнадцать лет не бывает такой развитой физической формы. И у него очень добрый, отзывчивый, внимательный взгляд. «Он похож на рыцаря», – мелькает в моей голове, и губы приподнимаются в улыбке, настолько мне самой смешны собственные мысли. Рыцарь… Серьезно, Эль?
К нам подходит Софи, она раздражена.
– Ты только посмотри на этого идиота! Ненавижу! – в сердцах почти выкрикивает она, не замечая моего спутника.
А в моей голове срабатывает клик. Передо мной стоит красавчик по всем канонам. И он спрашивает, нужна ли мне помощь. Разумеется, все мои мысли ведут в сторону гениальнейшего плана, который однажды вечером озвучила моя любимая мамочка.
На мне маска, и он толком не знает, как я выгляжу. Это успокаивает, анонимность прибавляет смелости. Да, моя просьба будет звучать смешно и нелепо, но, в конце концов, он может сказать «нет». Но если скажет «да», появится шанс, а если я не спрошу, ничего не изменится. Я улыбаюсь своей лучшей улыбкой.
– Мне действительно нужна помощь, – чуть ли не мурлыча произношу я, и мой голос оживает, в нем искрится предвкушение.
Он недоверчиво заглядывает мне в лицо, словно пытаясь прочесть по глазам, что творится у меня в голове, и я вижу, как в нем загорается любопытство.
– Как тебя зовут? – спрашивает он.
Я уже почти готова произнести привычное Эль, но Эль никогда не набралась бы смелости сделать то, что я собираюсь сделать. Немного замявшись, я представляюсь:
– Луиза.
Софи смотрит на меня с недоумением, и мне хочется, чтобы она перестала так себя вести. Ведь ее взгляд кричит: «Эта сумасшедшая только что назвала себя именем своей не менее сумасшедшей маман!»
Парень напротив меня серьезно кивает и произносит:
– Квантан.
Я читала, что в древности люди скрывали свои имена, веря, что имя человека несет тайну, которой можно делиться лишь с близкими и родными. Не дай бог враги прознают твое настоящее имя! Разумеется, это предрассудки. Но, услышав его имя, я начинаю понимать, как сильна магия имен. Две секунды назад он был просто парнем, и я думала о нем в третьем лице, используя местоимение «он». Теперь он стал Квантаном, и мое сердце забилось с бешеной скоростью оттого, что я наконец знаю его имя. Моего рыцаря зовут Квантан. Я подавляю смешок, готовый сорваться с губ.
Я думала, будет сложно объяснить, что именно от него требуется. Но я подошла к ситуации со всей серьезностью. Во время моего монолога Квантан кивал, иногда удивленно приподнимал брови, порой хмурился, но в конце концов он громко рассмеялся. С Софи дело обстояло иначе: она бледнела, зеленела, краснела и, не выдержав, назвала меня ненормальной.
– Значит, я должен ухаживать за твоей подругой и делать это так, чтобы тот парень с кучерявой шевелюрой задался вопросом «что такой чувак забыл рядом с Софи?», – с сарказмом уточняет он, и вокруг его глаз играют смешинки.
Думаю, он использовал слово «чувак», решив, что Вал так и скажет. И он абсолютно прав.
Софи вновь бледнеет.
– Только через мой труп, – зло заявляет она, и я устало вздыхаю.
– Соф, этот план может сработать. А бездействие ничего не изменит!
Квантан щелкает языком:
– С этим я, пожалуй, соглашусь. Но, может, и тебе, Софи, нужно раскрыть глаза? А тебе, – он останавливает взгляд на мне, – не стоит лезть в дела младшей сестренки.
Софи заходится в кашле, а мое лицо вытягивается.
– Она тебе не сестра, – угадывает Квантан.
– Но я действительно старше, – зачем-то вру я.
Квантан пропускает мою ложь мимо ушей и, поглядывая в сторону Габриэля, поясняет:
– Около стенки рыжий парень. С виду неглупый, но очень стеснительный. И ты, Софи, ему определенно нравишься.
Теперь у нас обеих брови полезли на лоб от удивления.
Квантан ухмыляется:
– К такому повороту вы не готовы, да? И, на мой взгляд, он гораздо надежнее, чем паренек, который явно не пользуется расческой.
Софи выглядит сбитой с толку и, недоверчиво косясь на Квантана, спрашивает:
– Откуда ты знаешь, что я ему нравлюсь?
– Я лишь замечаю детали, Соф, – добродушно начинает он, – ты стояла с поникшей головой тут, и, пока не сводила взгляда с объекта страсти, стреляя молниями во всех особей женского пола, рыжик смотрел на тебя влюбленными глазами.
Я изучаю Квантана, пытаясь понять, не издевается ли он над нами. Но он так уверенно отвечает на мой взгляд, что сомнений не остается: он говорит, что думает.
Озорная ухмылка еще играет на его губах, и я ловлю себя на мысли, что мне нравится, когда он так улыбается.
Софи поправляет выбившуюся прядь и смущенно говорит:
– Он пригласил меня на танец.
Квантан кивает:
– Да, и очень старался не наступать тебе на ноги, поэтому выглядел таким сосредоточенным.
– Но все равно наступил, – со смешком в голосе рассказывает Софи.
– Ты улыбнулась и отвлекла его.
– Откуда ты это знаешь? – интересуюсь я, втайне злясь, что упустила миг, когда Габриэлю понравилась Софи.
– Все происходило прямо перед вами, – самодовольно отвечает Квантан, его глаза весело блестят. – Вероятно, мне нет нужды притворяться поклонником милой Софии – ведь у нее есть настоящий.
Моя подруга мечтательно улыбается:
– Значит, ты уверен, что я ему нравлюсь?
– Абсолютно.
– И что мне делать? – немного растерянно спрашивает она.
– Я не знаю, – честно отвечает Квантан.
– Тут всего два выхода: ты намекаешь ему о взаимности чувств, и вы становитесь парочкой, либо говоришь, что он лучший друг в мире и френдзона его на веки вечные, – уверенно отвечаю я и встречаю веселый взгляд Квантана.
У меня ощущение, что он еле сдерживается, чтобы не заржать в голос.
– И как же Вал? – Я решаю задать главный вопрос.
Мы все синхронно ищем Вала в толпе, видим, как он громко хохочет и жестикулирует, словно клоун, очевидно пытаясь быть забавным, чтобы впечатлить девушку, которая уже явно не знает, как от него избавиться, и с удрученным выражением на лице терпит его присутствие.
Затем наше внимание переходит на Габриэля: у него до ужаса нелепый вид. Шея, уши, щеки – все такое красное, прямо под цвет моих туфель. И волосы на голове так прилизаны, что череп яйцевидной формы виден во всем «великолепии».
– Габриэль очень милый, – говорит Софи, и ее губы расплываются в улыбке.
Я с удивлением гляжу на подругу. Этот рыжий месье помидор милый?
А Софи, будто не замечая моей реакции, продолжает.
– Я чуть позже вышвырну его гель для волос, – со смешком заявляет она, и Квантан хмыкает.
– Да, без геля у него будет больше шансов.
– Пойду поговорю с ним, – продолжая улыбаться, Софи отходит от нас, а я с открытым ртом смотрю ей вслед.
– Что ты только что сделал? – глядя на довольного Квантана, спрашиваю я.
– Хотелось бы верить, что помог ей сделать правильный выбор.
– Правильный выбор?
Квантан смотрит мне в глаза и произносит:
– Быть с человеком, который действительно этого хочет.
– Но… а как же чувства? Она год не сводила глаз с Валентина и вроде как влюблена в него.
Мой собеседник морщит нос с отвращением:
– Это не любовь, а временное помешательство. И знаешь, порой нам хватает осознания, что рядом есть человек, который не спускает глаз именно с нас. Этого достаточно.
– Достаточно для чего?
Квантан высматривает в толпе Софи, я следую за его взглядом. Она и Габриэль улыбаются друг другу и о чем-то весело болтают. У Габриэля такой счастливый вид, что я невольно улыбаюсь.
– Для взаимной симпатии, которая может перерасти во влюбленность, а та, в свою очередь, может стать настоящей любовью, – он поворачивает голову и, поправляя прядь моих волос, грустно продолжает: – Или ничего не случится, и их дороги разойдутся. В мире существует много счастливых концов, но гораздо больше других.
– Другие значит несчастливые? – шепотом интересуюсь я. Меня завораживает его голос.
Он качает головой:
– Необязательно, просто другие.
Он стоит так близко. Взгляд его карих глаз успокаивает. Они теплые, добрые, я бы даже сказала, родные.
Интересно, то, что мы сейчас оба чувствуем, называется взаимной симпатией?
Он протягивает руку – красивую мужскую кисть с длинными пальцами, и, заглядывая мне в глаза, спрашивает:
– Позволите ли вы пригласить вас на танец? – Милая мальчишеская улыбка озаряет его лицо.
Я не могу скрыть радости и трепета.
Моя маленькая неуверенная кисть накрывает его большую и грубоватую, и я честно признаюсь:
– Я не сильна в бальных танцах.
Он крепче сжимает мою руку, и по коже бегут мурашки.
– Я поведу, – решительно, словно давая обещание, он выводит меня в круг.
Начинает играть музыка.
Мелодия невероятной красоты – от нее по коже бегут мурашки. Кажется, до этого момента я не слышала ничего более великолепного.
Одна рука Квантана в моей, другая на моей спине. Он крепко держит меня, и мне кажется, что никогда не отпустит. Квантан притягивает меня к себе настолько близко, что видна каждая черточка его красивого лица. Мое дыхание учащается, а сердце колотится с фантастической скоростью в груди, как никогда в жизни. Квантан кружит меня в танце под божественную музыку, и в душе расцветает неведомое чувство. Очень похожее на вдохновение и восхищение. Голова идет кругом от сильного, чрезвычайно глубокого душевного порыва. Но я не боюсь упасть, сделать ошибку или оступиться. Рядом с ним я чувствую себя в полной безопасности и под защитой. Квантан похож на доблестного рыцаря. И я хочу, чтобы этот танец никогда не заканчивался. Мелодия завораживает меня, проникает в душу и играет на ее струнах. Скрипка немного грустная, меланхоличная, но в то же время воодушевляющая, воспламеняющая, окрыляющая. Я закрываю глаза, полностью отдаваясь моменту, окончательно пропадая в музыке и его сильных руках. Еще один круг, еще один миг… я чувствую себя той самой скрипкой в умелых руках мастера. То, как он танцует, ощущение его рук, запах и исходящее от него тепло – сущее волшебство. Я кладу голову ему на плечо, открываю глаза, и мои губы оказываются в сантиметре от его шеи. У меня такое чувство, будто я дышу им. Я поднимаю глаза и только сейчас замечаю его взгляд. Глубокий и проникновенный, в нем столько чувств, эмоций, пламени. В его глазах я вижу отражение собственных эмоций. «Разве такое бывает?» – проносится в голове. «В жизни бывает все», – тихо отвечает мне сердце, и, если бы не маска, я бы провела носом вдоль его шеи, вдыхая его вместо кислорода.
Музыка внезапно обрывается, разрушая воздушные стены фантазии. Спустя время я узнаю, что это была композиция «Forbidden Love» Абеля Коженевского, и подумаю, что само название мелодии – «Запретная любовь» – было вещим. Но это будет потом. А сейчас я смотрю ему в глаза, и внутри меня все переворачивается, дрожит. Его медово-золотые глаза всматриваются в мои. С таким интересом и такой гаммой чувств!.. Будто я самое прекрасное, что есть в этом мире. Словно я та, которую он искал, бродя по свету.
Мне хочется в это верить и быть самым прекрасным творением этого мира. Только для него. Лишь для него.
– Сними маску, Луиза, – просит он, и я дергаюсь.
Мое вранье действует отрезвляюще.
– Я не…
Я готова признаться в собственном маленьком обмане и снять маску, показать ему свое истинное лицо в прямом и переносном смысле. Но вдруг звонит телефон, он смотрит на экран, и его лицо меняется. Я вижу, как жилка на шее начинает пульсировать, подбородок напрягается, а в глазах появляется злость, раздражение. Мне хочется узнать, кто звонит и почему все его тело вытянулось как струна от одного звонка. Квантан явно думает, брать ли трубку. В конце концов, устало прикрыв глаза, он отвечает.
– Алло, – он поворачивается ко мне спиной, и я не вижу выражения его лица. – Где ты? – спрашивает он хриплым голосом. – Никуда не уходи, – тихо просит он человека на том конце.
Несколько секунд Квантан стоит, не шевелясь, потом медленно разворачивается ко мне и извиняющимся тоном говорит:
– Мне нужно идти.
Он выглядит настолько разбитым, что мое сердце сжимается в груди. Пять минут назад это лицо улыбалось мне самой прекрасной улыбкой на свете, а теперь на него страшно смотреть. Мои внутренности сжимаются, и я не знаю, что сказать и что сделать. Я киваю, он разворачивается и уходит. И прежде, чем я успеваю себя остановить, хватаю его за руку. Секундный импульс. Я не хотела останавливать его, прикасаться к нему – толком не знаю, как это вышло. Я опускаю глаза и вижу в своей руке его руку. Теплую, грубую, мужскую кисть. Ту самую, что держала меня в танце, не позволяя упасть. Он тоже смотрит на наши руки, потом заглядывает мне в глаза. Они полны грусти.
– Тебе нужна помощь? – тихо-тихо возвращаю я ему его вопрос.
Мой голос будто чужой – слишком сильны эмоции, которые бурлят внутри.
Квантан молчит. На секунду мне кажется, что он ничего не ответит и молча уйдет, оставив меня одну. Но он хрипло просит:
– Не шевелись.
Я удивленно моргаю, не уверенная в том, что хорошо расслышала его слова. Он начинает медленно наклоняться, и я перестаю дышать – лишь наблюдаю, как его губы становятся ближе к моим, я чувствую его запах, а затем ощущаю его вкус и легкий поцелуй на своих губах. Это было мимолетное ощущение, секундное помешательство. Но этого было достаточно. Казалось, биение моего сердца слышно за километры. Не было толпы, музыки, смеха. Передо мной стоял лишь Квантан, был его невероятный взгляд, потрясающие губы и его рука в моей руке.
– Дыши, – шепчет он мне в губы, и я повинуюсь, только в эту секунду осознавая, что мне не хватает воздуха.
– Я вернусь, – обещает он. – Будь здесь, я найду тебя.
Не в силах вымолвить ни слова, я киваю и отпускаю его. Он медленно, нехотя отходит и быстро пропадает в толпе. Я дрожащими руками прикасаюсь к губам. «Привет, мой первый поцелуй», – смущенно думаю я, и мои губы сами по себе приподнимаются в счастливой улыбке. Жизнь действительно полна сюрпризов.
Я нахожу пустое кресло прямо у камина и сажусь в него. «Я дождусь тебя», – думаю про себя. Не двинусь с места ни на миллиметр. Я буду ждать своего рыцаря.
Глава 3
Мама с хитрой улыбочкой садится на подлокотник моего кресла и спрашивает:
– Ничего не хочешь мне рассказать?
Мне хочется провалиться сквозь землю. Неужели она это видела? Я быстро беру себя в руки и, досчитав до трех, без волнения в голосе заявляю:
– Да-да, Софи нравился Валентин, но потом выяснилось, что от нее без ума Габриэль. Узнав об этом, она и думать про Вала забыла. Уже минут десять строит бедному Габу глазки.
У мамы в руке бокал шампанского. Она хмыкает, делает глоток и говорит:
– Я думала, что эта девочка никогда не увидит очевидное.
Я с облегчением выдыхаю: «Пронесло». Затем смысл ее слов доходит до моего сознания.
– Ты тоже знала, что она нравится Габриэлю?!
– Я думаю, об этом знали все. Или, постой, для тебя это тоже стало сюрпризом?
Я качаю головой и, откинувшись на спинку кресла, стреляю в нее взглядом.
Она смеется:
– О, Эль, если такие очевидные вещи для тебя тайна, боюсь, ты у меня умом не блещешь.
Я фыркаю:
– Это потому, что я вся в мамочку.
Она улыбается и, приглаживая мои волосы, говорит:
– Сама наивность.
– О да, – весело соглашаюсь я, затем серьезно спрашиваю: – Мам, почему, когда я спрашивала совета, ты не сказала мне про чувства Габриэля к Софи?
– Я решила, вы хотите покорить именно Валентина, – как ни в чем не бывало отвечает она.
– Я думаю, Софи просто хочет быть счастливой.
– Детка, иногда люди считают, что будут счастливы с одним-единственным человеком. И я пришла к ложному выводу, что это как раз тот нелепый случай.
– А почему он нелепый?
Мама внимательно смотрит мне в глаза и на удивление серьезно поясняет:
– Потому что в этой ситуации не было взаимных чувств. Софи придумала себе сказку с Валентином в главной роли, ее в любом случае ждало разочарование и разбитое сердце. Так всегда бывает. Нельзя влюбляться в собственные фантазии. Поняла? – Она выжидающе смотрит на меня и, дождавшись моего кивка, продолжает: – Любовь всегда взаимна. И да, порой один-единственный человек может сделать тебя счастливой. Но им необязательно должен быть Брэд Питт, Тео Джеймс или любой другой, о котором тебе нравится мечтать. Им будет человек, который хорошо и бережно к тебе относится. Человек, который готов делать тебя счастливой. Человек, который любит тебя. Можно добиться внимания кого угодно, стараться изо всех сил быть идеальной женщиной, о которой мечтает мужчина. Но часто идеалы никому не нужны. Иногда у женщин получается влюбить в себя, добиться того, что мужчина потеряет голову. Но знаешь, что чаще всего происходит потом? Добиваясь расположения мужчины, женщина становится ему удобной. Ведь она ради него переступает через собственные интересы, терпит и многое ему спускает. Если хочешь покорить мужчину сама, ты должна быть умной, проницательной и знать, где та грань, когда нужно включить гордость и показать характер. Потому что о бесхарактерных, Эль, вытирают ноги. Я не говорю об истеричках, которые скандалами пытаются «вставить» мозги своим партнерам. Нет, детка, гордость и истерики – абсолютно разные вещи. Уважение к себе и крики от безысходности находятся на разных полушариях, – она убирает выбившуюся прядь мне за ухо и, глядя в глаза, заканчивает: – Добиваться мужчины можно, если ты знаешь, что он именно тот самый. И даже нужно! Но делать это необходимо аккуратно и хитро, чтобы он не понял, что на него натягивают поводок. А Софи, – мама пожимает плечами, – скажем так, все мы разные, и она не сделана из нужного теста.
Я беру ее за руку и переплетаю наши пальцы.
– Ты так говоришь о поводке, что мне становится не по себе, – честно признаюсь я. – Ведь в жизни может быть все просто: встретились, полюбили друг друга и живут счастливо?
– Конечно, может, зайка. Но жизнь – не шахматная доска. Скорее, коробка шоколада: не знаешь, с какой начинкой попадется. Поэтому нельзя быть наивной – нужно быть умной. Уметь анализировать, стоять за себя и свои интересы. Везде есть взлеты и падения, а в любви они случаются чаще всего.
– Знаешь, я всегда думала, что мужчина должен добиваться женщины.
– Никто никому ничего не должен – это первое правило взрослой жизни. Второе: каждый сам за себя. И третье: твое счастье – нет, не в твоих руках, – а в твоих мозгах. Жизнь не сказка, она прекрасна и невероятна, но может стать и настоящим адом. Все зависит от человека, его желаний и пути, каким он идет к своим целям.
– Ты иногда пугаешь меня, – нервный смешок срывается с моих губ, и мама целует меня в щеку:
– Я лишь пытаюсь научить тебя тому, чему научилась на собственных ошибках. Поверь, они дорого мне стоили.
– Мам, как думаешь, Мано добивалась Алекса?
Мама внимательно смотрит мне в глаза и честно отвечает:
– Мано окрутила его как последнего идиота.
– А ты думаешь, они могут быть счастливы?
Она качает головой:
– Мано неумело затягивает поводок, Алекс чувствует его давление и сопротивляется. У меня так было с твоим отцом, и, как известно, хорошим это не кончилось. Дважды.
Я хмурюсь.
– Но тогда почему ты не помешаешь ему? Зачем делать масштабную свадьбу?
– Эль, я попробовала сказать ему. Ты видела, он упрям. Ему придется пройти через это самому, получить свои жизненные уроки и набраться опыта. А свадьба… Жизнь так коротка, время бежит слишком быстро. Я помню день, когда мне сказали, что у меня родится мальчик. А сегодня ему тридцать лет, и он скоро станет папой, – она грустно улыбается, и я вижу, как в уголках ее глаз появляются слезы. – Я не могу прожить жизнь за него, не могу вставить ему свои мозги. Но в моих силах сделать родительский максимум, чтобы мой сын получил удовольствие, радость, счастье. Он совершит эту ошибку, потом будет огребать последствия. А жизнь идет, и ей надо наслаждаться. Я хочу, чтобы в его жизни был праздник, – я целую ее кисть и прижимаю к своей щеке, она хмыкает носом и продолжает: – Даже если его счастье продлится две секунды, оно того стоит. И запомни, зайчонок, что бы ни происходило в твоей жизни, необходимо получать удовольствие от каждой мелочи. Иначе она будет скучной, неинтересной и бессмысленной. А это страшно, Эль. Нет ничего хуже бессмысленной жизни.
Я не знаю, что сказать. Очень хочу поделиться тем, что услышала сегодня на лестнице. Хочу рассказать о своих переживаниях и облегчить душу, но, глядя, как она украдкой вытирает слезы, не могу этого сделать. Она нервничает и боится за Алекса. Мне хочется снять тяжелый груз с ее плеч, но я очередной раз за этот вечер чувствую себя бессильной и бестолковой. Я не знаю, как помочь самым близким людям…
– Ты самая лучшая мама в мире, – искренне провозглашаю я, надеясь, что она поверит мне и впустит эти слова в свое сердце. – Только не плачь на балу – это нонсенс! Знаешь, мы с тобой нашли время для душевных разговоров, – пытаюсь шутить я. – Лучше возьми еще один бокал шампанского и улыбнись!
Мама улыбается, но качает головой:
– С шампанским мне точно пора заканчивать. А тебе очень идет эта маска, он оценил, правда?
Я смущаюсь и прячу глаза. Она притягивает меня к себе и целует макушку:
– Да, я видела. И даже знаю, кто этот парень.
Я резко поднимаю голову не в силах скрыть любопытство. Она внимательно смотрит мне в глаза. Кажется, в этом мире есть всего один человек, способный так смотреть на меня. Моя мама. Она будто заглядывает в душу и видит меня насквозь.
– Это был Квантан Делион. Да-да, те самые Делионы, о которых я недавно говорила. Я знакома лишь с его бабушкой. Но семья у них отличная, и, если хоть четвертинка того, что я услышала за вечер об этом парне, правда, он действительно хороший, – она делает паузу, и я знаю: сейчас она скажет, что думает на самом деле. – Но, Эль, вокруг этого мальчика очень много девочек. Прямо очень-очень. А еще ему восемнадцать, и в этом возрасте мальчикам чаще всего требуется большое женское окружение. Ты была маленькой, когда Алексу исполнилось восемнадцать, а я отлично помню этот период. Я даже не спрашивала их имена.
Я молчу, не зная, что ответить. Мне не хочется спорить или что-то доказывать. Мое сердце неприятно сжимается от ее слов, но я закрываю глаза и вспоминаю его взгляд, такой теплый и успокаивающий. Его тепло, наш танец и мимолетный поцелуй. Кровь опять бурлит, душа поет. Я вспоминаю, и уголки губ приподнимаются.
Мама будто чувствует мою отчужденность и хочет вернуть меня на землю:
– Эль, ты у меня очень красивая, на тебя будут обращать внимание. И тебе нужно понять: мальчики часто говорят то, что девочки хотят услышать. Если хочешь быть счастливой, не слушай, а наблюдай. Потому что поступки всегда говорят громче слов. Врать с три короба умеет каждый мужчина, а поступать по-мужски далеко не каждый.
Я успокаивающе сжимаю ее ладонь.
– Пожалуйста, перестань, – тихо прошу я. – Это был самый потрясающий первый поцелуй. Я и представить не могла, что со мной произойдет такое чудо, – честно признаюсь я. – Позволь насладиться.
Она замолкает, явно не зная, что сказать и сделать.
Возможно, она никогда не проверяла мою домашнюю работу и никогда не получила бы приз «мама года», но она болеет за нас с Алексом всей душой. Проблема в одном: я не знаю, как ее успокоить. А еще я точно не хочу спускаться с небес на землю, хочу летать высоко-высоко и вместе с Квантаном.
– Конечно, – нарушая тишину, произносит мама, и я слышу в ее голосе улыбку, – это все шампанское! Честное слово! Алкоголь по-разному влияет на людей, и меня он превращает в пессимиста и параноика!
Я начинаю смеяться, она обнимает меня за плечи и шепчет на ухо:
– Наслаждайся, моя принцесса. Наслаждайся. И пусть у тебя будет все как в сказке.
Я обнимаю ее руки и шепотом произношу:
– Пусть.
Пусть он вернется скорее.
Пусть он возьмет меня за руку.
Пусть вновь поцелует меня.
Пусть…
* * *
К нам подходит Алекс. Он выглядит очень обеспокоенным.
– Ты видела Мано? – спрашивает мой брат. Его взгляд бегает по толпе.
– Она приехала? Когда? Что-нибудь случилось? – на одном дыхании спрашивает мама, заглядывая ему в глаза.
– Ей сегодня весь вечер плохо, а теперь я не могу ее найти.
– Почему ты не отправил ее домой, если ей плохо?
– Я пытался. Она сказала, что все в порядке, но… – запинается он.
«Но ты обидел ее, и тебе стыдно», – думаю я, отчаянно желая снять этот груз с его плеч. Видимо, мама права: он не готов.
– Я сказал лишнее. Боюсь, она может перенервничать и упасть где-нибудь в обморок, – Алекс растерянно глядит на нас.
– Тут везде люди, – попыталась я успокоить, – если бы с ней что-то случилось, мы уже знали бы об этом.
Он кивает:
– Но только если она не захотела уединиться.
– У нее бывают обмороки? – морща нос, скептически интересуется мама.
– Пару раз случалось, – хрипит он в ответ.
– Настоящие обмороки? Она говорила о них своему врачу? Или это очередной спектакль для тебя?
Мой брат закрывает глаза рукой, его плечи опускаются.
– Я не знаю, – почти беззвучно отвечает он, – но мне нужно ее найти.
– Мы поможем тебе, – встревает мама, и складка между ее бровями становится глубже. Никто не привык видеть его в таком состоянии. – Пошли, Эль.
Меня будто стукнули по голове. Очень медленно происходящее доходит до моего сознания. Мама нервно поторапливает.
– Быстрее! Разделимся и прошерстим первый этаж, а ты ищи ее наверху. Ей очень повезет, если я не найду ее первой, – зло бросает мама, поглядывая на сына, но за этой злостью скрывается сильное беспокойство.
Я беспомощно оглядываюсь по сторонам, надеясь, что Квантан сейчас окажется тут. Но его нет. Я медленно встаю с кресла под ледяным взглядом мамы, которая не понимает моей заторможенности. Затем смотрю на брата: он как ненормальный сканирует толпу. Вид у него такой испуганный, что мне становится страшно. А вдруг с ней правда что-то случилось? Вдруг она упала где-нибудь в безлюдном месте и ей некому помочь? В конце концов, если мне повезет, Квантан дождется меня, а если нет, я могу попытаться найти его в Фейсбуке. Или мама узнает номер его телефона. В любом случае, ситуация разрешима. Я киваю сама себе и пытаюсь сосредоточиться на поисках Мано. Положив руку на плечо Алекса и тем самым привлекая его внимание, я говорю:
– Не нервничай, мы ее найдем. Все будет хорошо.
Он гладит меня по руке, но это автоматический жест. Его глаза продолжают шерстить толпу.
– Какого цвета у нее платье? – интересуется мама.
– Зеленого, – одновременно отвечаем мы с Алексом.
Он удивленно приподнимает бровь, а я прикусываю губу.
– Я видела вас, – шепчу я. – Не подошла потому, что…
Секунду он изучает мое лицо.
– Я понял, – он прячет глаза.
Мама не чувствует напряжения между нами. Она слишком зла на Мано.
Я разворачиваюсь, но Алекс ловит меня за локоть.
– Извини за сегодня, – тихо говорит он, и на его лице сменяется множество чувств: стыд, неловкость, страх, полная растерянность.
Где озорство и самоуверенность? Что происходит? Как ему помочь? Эти вопросы не дают мне покоя.
Я обнимаю его.
– Все хорошо, Алекс, – твердо произношу я, стараясь передать ему свою уверенность. – Мы найдем ее.
На самом деле мне хочется одного: чтобы он снова обрел себя и чтобы мне никогда не пришлось снова стать свидетелем бурных эмоций старшего брата.
Пробираясь сквозь людской поток, я не могу перестать думать о сложившейся ситуации. Я не верю в идеальные отношения и росла не на сказках. Видела, как два человека могут любить друг друга и при этом не способны находиться в одной комнате. Мои родители были для меня примером – и хорошим, и плохим. Но происходящее между Мано и Алексом похоже на пытку. Я знаю, порой люди мучают друг друга, хотя не имею понятия, зачем они это делают… Однако в жизни бывает всякая любовь: больная, ненормальная. Она существует наравне с исцеляющей. И никто не знает, какой билет ему выпадет.
Все эти разговоры об отношениях, здоровых и полноценных, всегда казались мне изначально ненормальными. Мне кажется, в какой-то момент люди заменили понятие «любить» на «быть удобным». Ведь все психологи учат одному: быть с человеком, с которым тебе удобно. Никто не говорит о чувствах, эмоциях и жертвенности ради любви. Ромео и Джульетта в нашем мире сошли бы за психически нестабильных подростков, а не за отчаянно влюбленных. Нас учат быть эгоистами, полностью сосредоточиться на себе и своих желаниях, быть с человеком, который точно так же самозациклен. Нам объясняют, что страдание – слабость, и, если мы страдаем из-за любви, с нами что-то не так. Значит, мы не до конца уверены в себе, нас подавляют комплексы. Проблемы вытекают из раннего детства: кто-то будет обвинять родителей, школу, детсад, утробу матери – весь мир. Люди стали слишком умными, чтобы чувствовать, и слишком эгоистичными, чтобы любить.
Но иногда происходит чудо. Ты встречаешь парня, вы начинаете разговаривать, и в следующую секунду он целует тебя. Целует аккуратно и нежно, но этого достаточно. Твое сердце трепещет, дыхание сбивается. Возможно, я не до конца познала этот мир, но сегодня в моей душе произошел переворот. Если и нужно цепляться за что-то в жизни – так это за подобное чудо. Больше не за что.
Коридоров на втором этаже много, как и дверей, ведущих в комнаты. Я беззастенчиво стучу и открываю одну за другой. Если натыкаюсь на людей, быстро бормочу «пардон» и двигаюсь дальше.
В какой-то момент я останавливаюсь – не зная почему и зачем. Мои ноги сами застыли посреди коридора. Я оцепенела. Что-то подсказывает мне остановиться и бежать в обратном направлении, не поворачивать. В душе растет тревога, каждый нерв напряжен. Кажется, я слышала голос. Шагнув вперед, я снова останавливаюсь. «Не ходи, не смотри, беги», – кричит мой внутренний голос. Мне становится не по себе, страшно и любопытно. Я вижу дверь в конце коридора и точно знаю: за ней что-то есть. То, чего я не должна видеть.
Выпрямив спину и отгоняя наваждение, я медленно направляюсь к коричневой лакированной двери с золотой ручкой. Не могу смотреть ни на что другое, кроме нее. Мое сердце бешено бьется в груди.
Я останавливаюсь перед ней и перевожу дух. Я стучала абсолютно во все двери, прежде чем зайти. Но в этот раз крепко хватаюсь за ручку и тяну ее на себя. Приоткрыв дверь, вхожу внутрь. В комнате пусто. Мое внимание привлек гобелен на стене с изображением рыцарских подвигов. Я смотрю на зловещего дракона, прекрасную даму в башне и доблестного рыцаря. На его щите вышито сердце, проткнутое стрелой. Знак того, что все свои подвиги он посвящает любимой. Возможно, Вселенная посылает мне знак. Глупо, конечно, но я улыбаюсь как последняя дурочка.
Затем я слышу женский голос. Он кажется мне знакомым.
– Ты все еще любишь меня, – говорит девушка.
Я готова громко позвать Мано, сообщить ей о своем присутствии. Затем понимаю, что Алекс нашел ее первым, и решаю молча удалиться. Но звук бьющейся вазы заставляет меня замереть.
– Ты все еще любишь меня! – громкий отчаянный крик. – Кто-то же должен любить меня! Кому-то есть до меня дело, черт побери! Я нужна тебе! Скажи, что нужна!
– Не кричи, – слова звучат тихо, спокойно, отчужденно.
Мое сердце останавливается. Голос. Это не он. Мне не хватает воздуха.
Я заставляю себя дышать и беззвучно иду к арке, ведущей в смежную комнату. Останавливаюсь, не зная, что делать дальше. Перед Мано стоит Квантан. Она злая, красная и запыхавшаяся. Одной рукой придерживает выпуклый живот, второй вцепилась ему в руку. В ту самую, которую держала я. Квантан выглядит растерянно, в его глазах читается борьба с самим собой.
– Мне страшно, Квен. Страшно, что я сделала неправильный выбор.
– У тебя не было выбора. Для тебя всегда существовал только он.
Мано вытирает ползущую по щеке слезу:
– Он не любит меня и никогда не полюбит. Моей любви не хватит на нас двоих.
– Чего ты хочешь от меня, Мано?
Он отводит взгляд в сторону. Она берет его за подбородок.
– Посмотри мне в глаза, – нежно просит она, и он повинуется, не сопротивляясь. – Если бы это был твой ребенок, ты был бы счастлив?
– Какая разница, ведь он не мой.
– Просто ответь. Пожалуйста.
– Да, – хрипло произносит он. И в этом ответе столько эмоций, столько желания!
Ощущение, что кто-то дал мне со всего маха в живот. Хочется согнуться на корточках. Тошнота подступает к горлу.
– Я бы плевал на весь мир, женился на тебе и постарался бы сделать тебя счастливой. Но это было раньше, Мано. Раньше…
Мано сладко улыбается ему и проводит рукой по его каштановым волосам.
– Ты мой хороший, – от ее приторно-ласкового тона меня корежит.
– Проблема в том, – шепчет Квантан, – что одной моей любви тоже было бы недостаточно.
Она грустно кивает. Слезы текут по ее щекам:
– Поцелуй меня.
И он вновь не противится, лишь на секунду мне кажется, что он скажет «нет». Но выражение его лица меняется. Он так смотрит на нее… мне становится не по себе от этого взгляда. Ревность обхватывает горло.
– Это в последний раз, – словно пытаясь убедить самого себя, произносит он и, взяв в руки ее лицо, притягивает к себе.
Их губы сливаются в поцелуе. Нет, не в нежном и еле уловимом, а в настоящем, страстном, эмоциональном, чувственном поцелуе.
В моих глазах стоят слезы, все вокруг теряет очертания и сливается. Но я беру себя в руки. Я могу смотреть на это, могу сделать себе больно и вырвать сердце прямо здесь и сейчас, оставить его в этой комнате. Разочарование, граничащее с дикой злостью, током проходит по всему телу. Отрезвляя. Возвращая на землю. Как и ревность. Они не замечают меня, так как слишком заняты друг другом. Я поднимаю телефон, включаю камеру и жду, пока картинка станет четкой. «Не делай этого», – просит внутренний голос. Поздно. Я фотографирую их поцелуй и выключаю экран телефона.
Мои ноги не слушаются, но я заставляю себя выйти из комнаты, оставив дверь открытой нараспашку. Я смотрю на фотографию в телефоне. Ощущение такое, будто кто-то режет мою живую плоть.
Я не успеваю спуститься, слышу звуки быстрых шагов в коридоре и прячусь за ближайшей дверью.
– Ты не можешь меня оставить, – уже знакомый крик.
Мне хочется закрыть уши руками и заорать! На сегодня достаточно, все лимиты превышены. Но я слышу его голос, и мне становится страшно.
– Немыслимо! Ты думала, я трахну тебя?! Ты правда так думала?! – В его голосе звучит злость. – Беги к своему Алексу, Мано. Ты всегда так делала. Упади перед ним на колени, тебе уже нечего терять. Ни достоинства, ни уважения к себе, ничего, – холодный, презрительный тон, – ты и есть ничто!
– Ты, – цедит она сквозь зубы. – Это ты бегал за мной как жалкая собачонка!
Ей важно поставить его на место.
– Ты выходишь замуж, забудь и оставь меня, – в его голосе усталость и отвращение. – Я больше не буду тебя трахать. Нет фетиша на беременных. Уж прости.
Грубо. Чертовски грубо и безжалостно. Но странное шестое чувство пытается его оправдать и сказать, что Мано это заслужила. Однако образ хорошего парня с добрым, теплым взглядом рассыпается в прах. В эту секунду, уже в который раз за день, мой мир переворачивается. «Он никакой не рыцарь», – думаю я. Очередная дерьмовая личина, скрытая за глянцевой картинкой.
В моей душе рождается лютая ненависть. Я не в силах ее контролировать. Ненавижу их! Всей душой, всем сердцем. Ненавижу Мано – за то, что мой брат сейчас внизу, испуганный и растерянный, выбитый из колеи, разыскивает ее. Алексу перед ней стыдно! Перед этой тварью… Ненавижу видеть своего брата таким, каким Мано его сделала. И я ненавижу Квантана.
Ругаю себя за лишнюю эмоциональность, пытаюсь успокоиться, но ничего не могу с собой поделать. Жалкие попытки включить здравый смысл не работают. Что было между нами: минутная взаимная симпатия, секундное помешательство? Ничего значимого. Ничего грандиозного. Но почему моя душа так сильно болит? Почему мое сердце разрывается от ревности, обиды и злости? Почему хочется рыдать? Отчего кажется, что меня предали? На это нет причин. Но мое сердце и душа не согласны. Мне слишком больно. Я слишком зла. Телефон с фотографией все еще в моей руке. Я смотрю не моргая, ненавидя этих людей так сильно, как никого и никогда. Она изменяла моему брату. Изменяла долгое время и делала это с Квантаном. С парнем, с которым полчаса назад у меня был первый в жизни поцелуй. И я знаю, что не просто покажу эту фотографию Алексу, а перескажу ему услышанный разговор. Передам каждое слово. Я сниму с него оковы. И мне все равно, какие будут последствия: мой брат не заслужил такого отношения. Если понадобится, я перегрызу ей горло за него, уничтожу ее.
Чувствуя себя как в тумане, я очень медленно, скользя рукой по перилам, спускаюсь вниз. Стараюсь дышать полной грудью, чтобы не упасть, покатившись вниз по лестнице. Это сложно: ноги спотыкаются, из-за слез я почти ничего не вижу. Сойдя с последней ступеньки, я оглядываюсь. На первом этаже без перемен. Так и бывает: твое сердце разбито вдребезги, а жизнь идет своим чередом.
Нахожу Алекса в толпе. Я останавливаюсь, сомнения заполняют каждую частичку моего тела. Если я скажу ему правду прямо сейчас, его жизнь не будет прежней. Планы на будущее, надежды, мечты – все рухнет. Я знаю, он ее не простит. Ни сейчас, ни в ближайшее десятилетие. Не будет никакой свадьбы и полноценной семьи, а ответственность за это ляжет на мои плечи. Готова ли я к такому грузу?
Я выпрямляюсь и решительно направляюсь к брату. Она лгала ему. Что может быть хуже, чем строить семью с предательницей?
– Алекс, – пытаюсь громко позвать я, но мой голос осип от волнения. – Алекс, – хрипло пробую я снова.
Он поднимает голову и смотрит мне в глаза.
На секунду замирает, затем быстрым шагом направляется в мою сторону.
– Что с тобой? Тебя кто-то обидел? – заглядывая мне в глаза, зло шипит он.
Я качаю головой, но слезы продолжают течь по щекам. Я ощущаю, как маска внутри становится мокрой. Как слезы пробираются сквозь нее, бегут по подбородку и падают на шею.
– Алекс, – словно заклинание, повторяю я и дрожащими руками показываю ему свой телефон.
Он смотрит на фотографию, потом на меня.
– Алекс, – говорю я последний раз. А затем меня прорывает.
Он смотрит мне в лицо. В какой-то момент мне кажется, он даже не слышит меня. Но я продолжаю говорить, рассказывая все до последней капли. Постепенно лицо Алекса искажается. Складка между бровями становится глубокой, глаза злыми.
– Квантан Делион? – хрипит он. – Он же ребе… – Мой брат запинается и прикрывает глаза рукой. Тяжело дыша, он пытается совладать с эмоциями.
Я молча смотрю, как плечи брата поднимаются и опускаются. Мне больше нечего сказать.
Мы стоим не двигаясь. Не знаю, сколько проходит времени. Я решаю написать маме и сказать, что мы нашли Мано. Она тут же засыпает меня вопросами, и я пишу, что отвечу позже. Алекс по-прежнему не отрывает глаз от пола. Я не знаю, что сказать. В этот момент к нам подходит высокий блондин и смотрит на меня в упор.
– Алекс, кто это рядом с тобой? – непринужденно спрашивает он, наклоняя голову в мою сторону.
Мой брат поднимает голову, и я вижу его стеклянный взгляд, полный злобы и ненависти. Он устремляет его на блондина. Тот усмехается и распускает бабочку на шее.
– Я не для себя спрашиваю, мы всей семьей ищем некую Луизу в красной маске.
– Ее зовут не Луиза, – тон Алекса заставляет блондина на секунду оторваться от меня. В его руке зазвонил телефон и отвлек.
– Старина Квен, почему в твоей жизни все так сложно? Да тут миллион девушек в красных масках! И большинство из них – блондинки!
Мое сердце останавливается. Он ищет меня! Квантан ищет меня! Хочется глупо рассмеяться или разрыдаться, прямо здесь и сейчас.
Александр, стоя рядом со мной, напрягается.
– Скажи, что я жду его на заднем дворе, – говорит он блондину. Веселое выражение на его лице исчезает. Парень серьезно смотрит на Алекса, и тот повторяет: – Пьер, – с нажимом произносит он его имя, – скажи своему кузену, что я жду его на заднем дворе.
Блондин продолжает молчать. Они с Алексом смотрят друг другу в глаза. Атмосфера накаляется.
– Он слышал тебя, – отвечает Пьер и добавляет: – Я пойду с вами.
Это было сказано в трубку Квантану. Алекс резким движением вырывает телефон из рук Пьера.
– Если она все еще с тобой, лучше возьми ее. – Он сбрасывает вызов и возвращает Пьеру телефон со словами: – Не переживай, я не подниму руку на беременную женщину.
Мне становится не по себе от его холодного тона. По спине бегут мурашки.
Пьер тихо матерится, Алекс делает глубокий вдох и говорит:
– Все были в курсе. И ни одна собака мне не рассказала!
Пьер стал переминаться с ноги на ногу.
– Я догадывался, – честно отвечает он, не глядя на моего брата, – но не был уверен.
Алекс кивает:
– Ясно.
Он разворачивается и идет к двери, ведущей на задний двор.
– Не ходи за ним, – твердо предостерегаю я блондина.
Он поднимает голову и смотрит мне в глаза.
– Тебя забыл спросить, – грубит он.
– Не смей лезть, – со сталью в голосе уверенно бросает проходящий мимо Квантан.
Он торопится и не замечает меня, но от его тона и я, и Пьер вздрагиваем.
– Если увидишь Мано, скажи, чтобы ехала домой, – кидает он напоследок и исчезает в толпе.
Злость с новой силой наполняет меня. Он продолжает оберегать ее, черт бы его побрал. Ревность рвет душу. Мне хочется поймать его за локоть, дать пощечину, назвать последней тварью. А после… поцеловать. Ощущение, что я схожу с ума. Все чувства перемешались. Я обессиленно смотрю ему вслед, не до конца сознавая, что именно я натворила. И что будет дальше.
Мано не заставляет себя долго ждать. Она устало улыбается Пьеру и, обхватив свой живот, жалуется:
– Беременность – определенно не самое лучшее ощущение. Ты случайно не видел Алекса? А то я весь вечер скрываюсь от его сумасшедшей мамаши, как бы не обиделся.
Меня она не узнает.
Пьер кивает и собирается с мыслями. Он явно не знает, с чего начать, нервничает и хмурится.
– Мано, – наконец говорит он, но я не даю ему закончить.
– Алекс ждет тебя на заднем дворе, – она удивленно приподнимает брови. – Прям обыскался тебя, как и сумасшедшая мамаша, – заканчиваю я, чувствуя тревожный взгляд Пьера.
– О, привет! – растерянно отвечает она и нервно хихикает. – Я не узнала тебя.
– Я заметила.
Она фальшиво улыбается:
– Он давно ждет?
– Нет, минуты две.
– Мне просто было плохо, поэтому я решила посидеть в тишине. Беременность – дело непростое, – оправдывается она, по-прежнему неискренне скаля зубы.
– Да, я знаю. Квантан сказал нам.
Выражение ее лица меняется, она бледнеет.
– Квантан? – растягивая его имя, переспрашивает она.
– Да, именно он.
Мы смотрим друг другу в глаза. Играем в гляделки. Она первая не выдерживает и прячет взгляд, нервно теребя юбку платья. Мое внимание привлекает огромный камень на ее безымянном пальце. Мне так хочется сделать ей больно! А испуг на ее лице приносит удовольствие. Я все еще чувствую на себе тяжелый взгляд Пьера.
– Мано, пошли. Я отвезу тебя домой, – пробует вмешаться он.
– Нет-нет, – слишком громко отвечает она, – мне нужно поговорить с Алексом. Мне нужно… – Она резко оборачивается и почти бежит к двери, ведущей на задний двор.
Я смотрю ей вслед и думаю, что такую сволочь еще поискать.
– Она беременная, ты зря это сделала, – бросает Пьер, пытаясь разбудить во мне совесть.
Но моя ненависть слишком сильна, чтобы я чувствовала угрызения.
– Плевать, – отвечаю я.
Он вглядывается мне в лицо.
– Оттого, что они расстанутся, ты не станешь счастливее.
Я хмыкаю:
– Кто тебе сказал?
– Как там говорят: на чужом несчастье свое счастье не построишь, – он пожимает плечами.
– Он – мой брат, – раздраженно выплевываю я, – а тебе не мешало бы заткнуться.
В глазах Пьера загорается понимание. Он проводит рукой по короткостриженым волосам и произносит:
– Иногда лучше не лезть. Поверь мне.
Я отхожу от него, громко стуча каблуками. Слишком поздно – я уже все разрушила. Вот только никаких угрызений я не испытываю. Каждый получит по заслугам.
Глава 4
Папа с мамой кружат в танце. Если посмотреть на них со стороны, кажется, что они – идеальная пара. Мама красивая и стройная, высокая блондинка с густыми блестящими волосами. Папа широкоплечий и в отличной форме, шатен с правильными чертами лица. Они друг друга дополняют и выглядят гармонично. Будто у них за плечами годы счастливой жизни, а в будущем их ждет не менее счастливая старость. Но это с виду. На самом деле, стоит им остаться наедине, как они сгрызут друг друга заживо.
Вот что интересно: с Жан-Люком мама не смотрится. Он среднего роста, полысевший, сутулый. Но, когда они вместе, их глаза сияют. Нынешняя жена отца младше мамы на восемь лет, но не такая красивая. Она всеми силами старается сохранить молодость. Половина ее лица не шевелится из-за разнообразных инъекций. Я не думаю, что папа безумно в нее влюблен. Но он ценит и уважает эту женщину. И когда они вместе, им есть о чем поговорить, что обсудить, над чем посмеяться. Они строят планы и не собачатся по мелочам.
Сейчас, глядя на своих родителей, я испытываю нечто похожее на гордость. Они так плавно кружатся в танце – самая красивая пара в зале. Пышное платье мамы переливается в свете хрустальных люстр, а папа смотрит на нее с такой волшебной улыбкой, будто действительно влюблен. Они выглядят счастливыми и умиротворенными. Никто из них еще не знает о событиях сегодняшнего вечера. Ни он, ни она не в курсе, что грандиозная свадьба их сына не состоится, что все его планы рухнули. И я уверена, они испытают облегчение. Но ведь ненормально испытывать облегчение, когда будущее твоего сына сыплется прахом. Жизнь порой слишком запутанная и сложная.
Я смотрю на них и пытаюсь понять, что такое истинная любовь? Иногда ей на смену приходит ненависть или, наоборот, ненависть сменяет любовь. Порой мы думаем, что безумно любим, а на деле просто не знаем, что это за чувство.
Алекс быстро возвращается в зал. Слишком быстро. Он ловит мой взгляд и головой указывает в сторону главной двери.
– Валим, – читаю я по его губам.
Он не дожидается меня и стремительно выходит из зала.
– Ее нигде нет, мы спросили у всех девушек в красных масках! Среди них нет ни одной Луизы! – возмущается блондинка позади меня.
– Квантан впервые за долгое время сказал «девушка» вместо привычного «телка». Мы обязаны ее найти, – отвечает ей мужской голос. – Леа, а у тебя есть новости?
Девушка хмыкает:
– Я нашла Луизу в красной маске, но ей сорок два, и она незнакома с Квантаном. Последний пункт уточнила на всякий случай.
– Я не знаю, плакать мне или смеяться, – со смешком в голосе бормочет блондинка. – Не могу поверить, что он упустил ее. Первое, что должен сделать парень, – спросить номер, на крайний случай никнейм в Инстаграме. Да, возможно, это не слишком романтично, зато действенно! Когда мы ее найдем, я сама возьму у нее номер!
«Не найдете, – думаю я, проходя мимо и прикрывая свою красную маску волосами. – Никогда не найдете».
– Эль, – у выхода меня окликает Лео. – Ты куда?
– Домой, – коротко отвечаю я.
– Слава богу, – радостно восклицает мой друг, – а то я уже думал вызывать такси. Это место меня порядком достало, я с тобой.
Я пожимаю плечами:
– Пошли.
– С тобой все в порядке? – спрашивает Лео слегка хмурясь.
Я все еще прячу лицо за волосами.
– Нет.
Он больше не лезет с расспросами. Мы молча спускаемся по лестнице. Машина Алекса стоит у входа, он дает чаевые портье.
– Давайте быстрее, – говорит Алекс, открывая мне дверцу машины и кивая в сторону Лео.
Я чувствую на себе взгляд друга. Он хочет спросить, что стряслось, но я специально не смотрю на него – не готова отвечать на вопросы. Я молча сажусь в машину, словно не замечаю его присутствия.
– НЕ ОСТАВЛЯЙ МЕНЯ, ПРОШУ ТЕБЯ!
От этого неожиданного дикого крика я вздрагиваю, а с заднего сиденья слышится удивленное: «Что за?..»
Мано. Вся в слезах, она хватает Алекса за руку. Ее крик привлекает внимание людей в парке и на балконах. Мой брат замирает и не смотрит на нее.
– Я сказал, – сквозь зубы произносит он, – что не хочу тебя видеть. Исчезни.
– Я люблю тебя.
Ее всю трясет, она опускает его руку на свой живот.
– Чувствуешь, шевелится. Наш с тобой ребенок шевелится.
Алекс отталкивает ее. Я в ужасе прикрываю рот рукой.
– Не смей, – тихо, но с ненавистью в голосе говорит он. И, глядя прямо в глаза, повторяет: – Не смей.
Я вижу, как люди неодобрительно поглядывают в сторону моего брата. И понимаю, как, должно быть, это выглядит со стороны. Перед высоким сильным мужчиной стоит беременная заплаканная женщина. Но все не то, чем кажется… Я читаю недовольство и возмущение в глазах мужчин и женщин. Мне хочется заорать, что эта беременная девушка не жертва! Но я уверена, мой крик вряд ли что-то изменит. Люди слишком быстро делают выводы. Со знанием дела они готовы осудить практически любого.
– Ты сам виноват, – в отчаянии истерично кричит Мано. – Если бы ты не трахал всех подряд, я бы этого не сделала.
Алекс отшатывается, словно получил пощечину. Он подходит к ней совсем близко и, глядя в глаза, произносит:
– Я не спал ни с кем, кроме тебя, два последних года.
В его голосе сквозят разочарование, обида и усталость. Голубые глаза не горят – они потухли. Она удивленно моргает и, как рыба, открывает-закрывает рот, не зная, что ответить. Видно, что он не врет.
– Ты просто дура, Мано. Собственными руками взяла и все разрушила, – голос звучит тихо и грустно.
В этот момент я понимаю: ему больно, очень больно.
Алекс разворачивается, но Мано бросается ему на плечи:
– Прости меня! Прошу тебя, прости. Я люблю тебя.
Последнее предложение она повторяет раз десять. Он снимает с себя ее руки и, не оборачиваясь, садится в машину.
– Алекс! – кричит Мано ему вслед.
В этом крике столько отчаяния, что мое сердце разрывается. Я начинаю понимать, что сделала. Все происходит по моей вине. Я со злостью срываю с себя маску. Лео продолжает смотреть мне в спину, ожидая ответов на вопросы. Однако ему хватает чуткости не задавать их в салоне рядом с моим братом. Одна из женщин-наблюдательниц подходит к Мано и пытается увести ее от машины, чтобы дать нам уехать. Не с первого раза, но ей удается это сделать. Алекс молча заводит машину и выезжает за пределы замка. Наши телефоны разрываются. Ему звонит папа, мне мама. Я пишу маме смс, обещая все рассказать, но не сейчас. Мама просит позвонить ей по приезде домой. Когда я поднимаю голову от телефона, ужасаюсь. Мы успели набрать приличную скорость. Деревья, дорога, уличные фонари – все сливается. Мне становится действительно страшно. Я смотрю, как мой брат обхватывает руль с такой силой, что костяшки пальцев белеют.
– Алекс, – зову его я, – сбавь скорость.
Он будто не слышит меня. Не сбавляя скорости, Алекс обгоняет впереди идущую машину. В глаза бьет яркий свет от фар грузовика, несущегося навстречу. Громкий гудок, визг шин. Я не пристегнута и сильно ударяюсь о дверь. На секунду мне кажется, что это конец. Но в последний момент мы успеваем вывернуть на обочину и избежать столкновения.
– Какого черта?! – ругается Лео сзади.
– Мы убили кого-то? – в панике спрашиваю я, до конца не понимая, что произошло.
– Нет, – коротко отвечает Алекс.
И я выдыхаю, но сердце продолжает колотиться в груди. Алекс пялится в одну точку своими бешеными глазами. Не выдержав, начинает с силой бить по рулю. Он не кричит, но бьет по нему громко и отчаянно.
«Все это происходит из-за меня», – думаю я и чувствую, как теплые слезы бегут по щекам.
– Алекс, перестань, – прошу я.
Но он продолжает. Тогда я пытаюсь поймать его руки, в безнадежной попытке остановить, успокоить. Он бьет меня по кисти, я взвываю от боли, и Лео хватает его за руки.
– Успокойся, мать твою! – орет он, и я в ужасе смотрю уже на него. – Я вызову такси, – не пряча глаз, грубо продолжает он. – С ним никто не поедет, – и после минутной паузы просит: – Покажи свою руку.
Я показываю красную кисть, Алекс тоже смотрит на нее, а потом целует.
– Прости, малыш, – говорит он голосом, полным сожаления.
Он заглядывает мне в лицо. Его глаза широко раскрыты, руки тянутся к моему лбу.
– Ты только что так ударилась?
Я молча киваю, весь мой вид кричит о том, как мне страшно, и я вижу в его глазах стыд и боль.
– Ну ты и придурок, – сквозь зубы цедит Лео, – убить нас решил?
Я не выдерживаю и ору на него со злостью:
– Заткнись!
Лео прячет глаза и нервно кусает губу. В машине повисает тишина, которую нарушает Алекс:
– Через сколько подъедет такси?
– Двадцать минут, – глядя на экран, тихо отвечает Лео.
Алекс кивает в ответ и, поймав в зеркале взгляд моего друга, произносит:
– Спасибо.
Черный «ситроен» приехал ровно через двадцать минут. Алекс отказывается ехать вместе с нами. Не скрывая своего беспокойства, я пытаюсь его уговорить:
– Ты уже чуть не попал в аварию. Поехали с нами, пожалуйста.
– Эль, мне так стыдно перед тобой за сегодняшний вечер. Но давай смотреть здраво: я не могу оставить машину на обочине.
– Мы можем что-нибудь придумать…
Он перебивает меня:
– Прошу тебя, сядь в машину и уезжай. Мне нужно побыть одному. Мне это просто необходимо.
– Обещаешь, что позвонишь мне, когда будешь дома? – не сдаюсь я.
– Я отправлю тебе смс.
– Обещаешь? – настаиваю я как маленький ребенок.
Он устало трет лоб:
– Обещаю.
– Алекс, – бормочу я и запинаюсь. Я не знаю, как закончить предложение, просто наклоняюсь и обнимаю его.
– Люблю тебя, сестренка, – шепчет он мне на ухо.
В горле ком, я киваю и быстро выхожу из машины, еще секунда – и разрыдаюсь у него на груди. Лео уже сидит в машине на заднем сиденье, и, как только я оказываюсь рядом, не выдерживаю и бросаюсь ему на шею, начинаю горько плакать. Водитель делает вид, что не замечает моей истерики, и молча трогается с места. Лео сначала нерешительно постукивает меня по спине, потом крепко обнимает в ответ. Я поднимаю голову, заглядываю в его красивые зеленые глаза и все рассказываю. Он не перебивает, не задает вопросов, лишь выражение его лица меняется от смущенного к удивленному, хмурому и в конце концов злому.
– Все наладится, Эль, – говорит мне мальчишеский голос.
Я кладу голову ему на плечо, и он поглаживает мои локоны.
– Вот увидишь, все будет хорошо. Главное – потерпеть сейчас. Дальше – лучше.
И я ему верю – мне так хочется верить. Я закрываю глаза, и усталость накрывает меня с головой. В полусне я чувствую, как он накрывает меня своим пиджаком и просит водителя сделать музыку тише.
– Остановите перед аптекой, – подсказывает водителю Лео, и звук его голоса будит меня. – Эль, – шепотом зовет он, – мы приехали к тебе.
Я приподнимаюсь, Лео первый выбирается из машины и открывает дверь.
– Я провожу тебя до двери, – говорит он, и мы молча идем рядом.
У двери я неловко ему улыбаюсь:
– Не хочешь зайти? У меня есть торт в холодильнике и «Нетфликс».
Мне не хочется оставаться одной – рядом с ним так спокойно.
Он хмыкает:
– Мой отец будет не рад – уже перевалило за полночь.
– Я сама позвоню ему.
Лео качает головой:
– Лучше не надо, он уже зол.
Я знаю, что у него сложные отношения с родителями. Но есть старшая сестра, Лилу, они с ней очень близки. Сейчас она временно работает в Нью-Йорке. Ей семнадцать, она бросила школу и начала модельную карьеру в пятнадцать лет. Именно она оплачивает обучение Лео в нашей школе. Лилу очень высокая, видная и сексапильная, в шестнадцать она уже снималась для известных журналов и, насколько мне известно, содержит себя самостоятельно. Родители были против ее модельной карьеры: они очень верующие люди, католики старой закалки. Но каким-то образом она заставила их подписать контракты, так как ей еще нет восемнадцати.
– Я знаю этого Делиона, – вдруг говорит Лео и, поймав мой удивленный взгляд, продолжает: – У Лилу подруга учится в лицее Hulst. В этом году их школа устраивала благотворительный концерт, они с друзьями готовили театральную постановку, а Лилу как раз была в Париже и потащила меня посмотреть. Квантан и двое других парней тоже выступали, у них бойз-бенд или что-то вроде. Он барабанщик. Все девчонки с ума посходили. Но Лилу сказала, что они еще сопляки, и мы ушли, не дождавшись конца. Ты ее знаешь: если парню меньше двадцати пяти, он автоматически входит в категорию «сопляк», – хмыкает Лео. – Но подруге Лилу, Эстер, нравится Квантан. Она только и говорила, какой он воспитанный, галантный и прочую ерунду. Так что, Эль, ты не одна такая. Некоторые люди умеют притворяться хорошими. Ну, знаешь, молиться Богу, посещать церковь. А потом орать и избивать собственных детей, – горько заканчивает Лео и удрученно поглядывает на время.
И я понимаю: я доверилась ему и он ответил мне тем же. Я впустила его в свой разрушенный мир, а он показал мне свой. Но я не могу скрыть своего ужаса.
– Лео, останься у меня, я попрошу папу позвонить твоему отцу. Я попрошу его сказать, что нас задержали родители!
Он молчит. Мимо проезжают машины и гуляют люди. Из кафешек доносится шум разговоров, музыка. Жизнь идет своим чередом. Так и хочется крикнуть: «Замри и посмотри, что творится вокруг!» Июльский вечер очень теплый, но в моей душе – дикий холод. Я беру его за руку. Он поднимает глаза и качает головой.
– Нет-нет, еще не хватало, чтобы мне запретили общаться с тобой. А это приведет именно к такому результату. Я пойду, ладно?
Он целует меня в щеку на прощание и садится в такси. Я никогда не была у него дома, даже не знаю, где он живет. Достаю телефон и пишу ему смс: «Если хочешь, позвони мне сегодня ночью, я все равно не буду спать». И тут же получаю ответ: «Как только все лягут спать, я наберу».
Я снимаю платье и внимательно разглядываю в зеркале огромную шишку на лбу. Мне еще предстоит объяснять, откуда она взялась. Желательно придумать что-нибудь сто́ящее, чтобы не подставить Алекса. Звоню маме. Я понимаю, что это не телефонный разговор, и знаю, что они уже в пути. Но мне будет сложно рассказывать все, глядя ей в глаза. Мое сердце бьется в такт телефонным гудкам. Наконец она снимает трубку, и я в очередной раз начинаю свой рассказ. Лишь умалчиваю о том, кто увидел Квантана и Мано вместе: мне почему-то стыдно говорить, что это была я. Коротко бросаю, что при поисках Мано ее застукали с Делионом. Врать или недоговаривать маме – абсолютно на меня не похоже, но я не могу себя заставить рассказать всю правду. Я закончила говорить, она молчит. Молчит так долго, что я начинаю думать, будто связь оборвалась, и я говорила с пустотой.
– Мам, – зову я.
– Я тут… А где сейчас Алекс?
– Я не знаю, – ответила я, умолчав об инциденте на дороге.
– Нам с Антуаном надо поговорить: предстоит столько всего отменить… мы потеряем огромную кучу денег. Поедем ко мне и обдумаем, как правильнее поступить. Пригласительные уже разосланы… просто ужас. Ты ложись спать. Да, и позвони Мари, если она еще не дома. Скажи, что папы сегодня не будет. Она уже слышала последние сплетни. Поймет, что к чему.
– Хорошо, а как насчет Алекса?
– С ним мы поговорим завтра. Думаю, его нужно отправить куда-нибудь в командировку. Пусть сменит декорации, пока скандал не утихнет.
– Сменит декорации? Я переживаю за него…
– Я тебя умоляю, Эль. Это же Алекс: с него все как с гуся вода. Зато нам расхлебывать последствия его идиотизма.
Я вспоминаю растерянный, полный боли взгляд Алекса и не могу понять, как она может говорить такое.
– Мне кажется, ему очень больно.
– Эль, детка, поболит и перестанет. Он не маленький, должен был думать, прежде чем связываться с этой женщиной.
– Это не его вина! – раздраженно восклицаю я.
– А чья? Может, моя? Или в тридцать лет не знаешь, что от нежелательной беременности помогают презервативы? Эль, я очень тебя прошу, не спорь со мной сейчас. Он поставил нас в крайне неловкое положение. Еще и спектакль на виду у всех устроили, идиоты! – срывается мама.
– Он пытался уехать оттуда как можно быстрее, – вступаюсь я.
– Значит, плохо пытался. И, смотри, этот Делион оказался не таким уж наивным мальчишкой. Закрутил романчик, так закрутил. Чтобы я тебя рядом с ним не видела!
Я горько усмехаюсь:
– Я и не планировала!
– Вот и славно. Все, ложись спать, но не забудь предупредить Мари. Нам еще одной истерики не хватало.
С этими словами она кладет трубку, а я пялюсь на свой телефон. Неловкая ситуация, деньги… Почему все такие черствые? Решаю позвонить Алексу, но его телефон отключен. Наверняка не я одна докучаю ему звонками. Вытащив из шкафа первые попавшиеся джинсы и ярко-малиновую майку с Микки-Маусом, я спускаюсь вниз. Этой майке уже четыре года. Сначала она была мне платьем, потом я стала в ней спать. Обычно я не хожу в ней по дому, но в данный момент мне все равно, что на мне надето. Я стучу в комнату Мари.
– Минуту, – кричит она и открывает дверь с маской на лице и в халате.
– Папа просил передать, что задержится сегодня ночью, ну…
Она перебивает меня:
– Что с твоим лицом? И почему он сам мне не позвонил?
– Он был взволнован, и ему нужно поговорить с Алексом. Поэтому, думаю, и не позвонил, – она меня сильно раздражает, но я стараюсь спокойно ответить на второй вопрос, пропуская первый.
– Ну да, твоему брату не мешало бы промыть мозги. Такое устроить у всех на виду…
– Замолчи, – зло выплевываю я.
Она возмущенно смотрит на меня:
– Какая муха тебя укусила? Я все расскажу отцу.
Я удаляюсь к лестнице и, не оборачиваясь, бросаю:
– Да, ему только и не хватало, как слушать твое нытье по поводу моего плохого воспитания.
Мари громко хлопает дверью. Поэтому мы и не разговариваем – лишь иногда обмениваемся короткими фразами.
В своей комнате я сажусь на кровать, ставлю телефон на зарядку и начинаю гипнотизировать его. Мне нужно лишь одно смс от тебя, Алекс. «Я дома». И все! Больше от тебя ничего не требуется, братец. Но в течение трех часов ничего не приходит. Я знаю, что он неаккуратный водитель и что он был не в том состоянии, чтобы сидеть за рулем. А еще я знаю, что, если бы не я, этого вечера вовсе не было бы. Если бы я не пошла по тому коридору, не открыла ту дверь, не сделала ту фотографию, я бы сейчас не сидела и не умирала от страха, думая, что с моим братом что-то случилось. Он давным-давно должен написать мне. Мое сердце сжимается, я больше не могу ждать и вызываю такси, чтобы поехать к нему и проверить, дома ли он. Крадусь по коридору в сторону входной двери, у которой замираю. Дома стоит сигнализация, и я не знаю пароля. Марион несколько раз поймали за ночными вылазками, и было решено не говорить пароль ни одной из нас. Я смотрю на циферблат и мечтаю об озарении.
Слышу кашель за своей спиной.
– Куда намылилась? – как ни в чем не бывало интересуется моя сводная сестра. – Ты даже когда крадешься, шумишь, словно стадо слонов.
Вдруг она замечает выражение моего лица, и ехидство с насмешкой исчезают.
– Что произошло? Только без вранья, как есть, говори сейчас же.
– Твоя мамочка не рассказала тебе последние сплетни?
Удивительно, но Марион не реагирует на мой выпад:
– Я была на балконе и все видела.
В ее голосе нет упрека – абсолютно никаких эмоций.
– Алекс обещал написать, когда приедет домой… и не сделал этого, – обессиленно сообщаю я.
Марион приподнимает бровь.
– Ну… у него был тяжелый вечер.
– Мы чуть не попали в аварию, и он обещал написать.
Как только мои слова доходят до нее, она меняется в лице:
– 5408, пароль от двери. Надеюсь, ты уже вызвала такси.
– Машина внизу, – говорю я, набирая цифры.
Я не спрашиваю, откуда она знает пароль, – мои мысли заняты другим. Марион надевает балетки и в пижаме выбегает за мной.
– Я с тобой. И слышать ничего не желаю!
– Я не против, – отвечаю я, и это правда.
Мне сейчас так страшно, что иметь хоть кого-то рядом – жизненная необходимость.
По пустым ночным улицам мы быстро приезжаем к дому, в котором живет Алекс. Я смотрю на окна: на четвертом этаже свет не горит.
– Как ты собираешься войти внутрь? Тут даже в подъезд без ключа не зайти.
– У меня есть ключи, – я достаю из кармана джинсов связку.
Алекс дал мне их на случай, если Марион и Мари меня достанут, чтобы всегда было куда пойти независимо от того, в городе он или нет. Марион удивлена, но еще больше обеспокоена. Она выхватывает ключи из моей руки и открывает дверь.
– Скорее! Если его нет дома, нужно звонить родителям! Чем быстрее мы проверим, тем лучше.
Не дожидаясь лифта, бежим по лестнице на четвертый этаж. Марион сосредоточена, а меня трясет. Она уверенно поворачивает ключ в замочной скважине, и мы оказываемся в квартире моего брата. Она включает свет. Первое, что я вижу: другая связка ключей на столике в прихожей.
– Алекс, – кричу я, тяжело дыша после подъема.
В ответ тишина. От страха я прикусываю губу и смотрю на Марион.
– Сколько здесь комнат? – спрашивает она, осматриваясь.
– Шесть.
– Я посмотрю в тех, что слева, а ты в тех, что справа. Проверь везде: и в душе, и туалете. Он мог напиться и уснуть где угодно, – ее голос звучит механически, словно она робот без эмоций. Но в глазах мелькает недетский страх.
Я быстро следую ее совету и заглядываю в туалет – там пусто. Меня охватывает паника. Бегу в зал, из которого открывается вид на Сену. «Он часто засыпает тут», – с такими мыслями я подбегаю к пустому дивану, и мое сердце сжимается. Но я не даю себе времени на истерику, бегу в кухню. Останавливаюсь у двери, ведущей в его спальню. Она закрыта. И это странно. Он живет один, и у него нет привычки закрывать двери. Мне становится не по себе: никогда в жизни я так не боялась. Трясущимися руками берусь за ручку и открываю дверь. В комнате тихо и странно пахнет: спертым воздухом и чем-то еще. Очень темно, но мне кажется, что я вижу силуэт на постели. Секунду я чувствую облегчение и тихо ступаю, чтобы не разбудить его. Около кровати я замираю.
Мано. Она лежит на его кровати, одетая и не накрывшись. Я делаю еще один шаг в темноте, и моя нога на что-то ступает. Противный треск заполняет тишину комнаты. Я наклоняюсь и поднимаю обломки. Оранжевый пластмассовый пузырек из-под лекарств. Держа кусочки в руке, я наклоняюсь к Мано и легонько трясу ее.
– Мано, – тихо зову я.
Она не откликается.
– Мано, – зову я настойчивее и громче.
И снова молчание. Она похожа на фарфоровую куклу. На кровати, около ее руки, лежит второй пустой пузырек.
– Мано! – ору я не своим голосом, понимая, что она не проснется.
Я включаю свет. Загорается миллион маленьких лампочек на потолке, и я морщусь от яркой вспышки. Смотрю на Мано и впадаю в ступор: белое одеяло под ней насквозь пропитано кровью. Алая, яркая кровь на белоснежном фоне выглядит отвратительно. И в эту секунду я понимаю, что за странный запах в комнате, – пахнет железом, кровью. Я отшатываюсь, спотыкаюсь обо что-то и лечу на пол, больно ударяясь головой о комод. Затем я слышу дикий крик. Мой крик. Я зову на помощь. Так громко и отчаянно. Даже когда в комнате через минуту появляется Марион, не могу перестать орать. Я вижу, как Марион куда-то звонит, как она со злостью мнет записку, лежащую на прикроватной тумбочке. Она нервно ведет плечами, а затем смотрит мне в глаза. И я вижу, что в них стоят слезы. Марион наклоняется и крепко обнимает меня, а я больше не могу кричать – охрипла. Я лишь издаю тихие вопли. Жалкие, никому не нужные и никем не услышанные:
– Помогите…
Глава 5
Квантан
– Он не дал тебе по морде. Я до сих пор в шоке, – в очередной раз говорит Пьер, мой надоедливый кузен, и я еле сдерживаюсь, чтобы не нагрубить ему.
Капюсин, его девушка, стреляет в него неодобрительным взглядом, и он прикусывает губу.
В комнате царит полумрак, я слышу звуки брякающей посуды и прочей возни. Наверное, стоит извиниться за беспорядок. Вот только после разговора с Алексом и истерики Мано у меня не осталось сил.
До меня доносится шум воды из кухни, после в дверях появляется Леа – девушка другого моего кузена, Рафаэля, которая нашла стаканы, хотя я не помню, в какой именно коробке они лежат. Она садится рядом со мной на велюровый синий диван, который мне выбрала сестра. Он ужасен, но я не мог ей в этом признаться. Думал, выкину через годик, сказав, что испортил. Леа подает мне стакан воды с неловкой улыбкой. Они все здесь, чтобы поддержать меня. А я мечтаю остаться один.
– Спасибо, – бормочу я.
Пить совсем не хочется. Точнее, хочется, но не воду.
– Ты как? – тихо спрашивает она.
– Никак, – честно отвечаю я, не в силах церемониться.
В комнате сразу становится тише.
– Ну знаешь… не то чтобы ты был лучшим другом Алекса и за его спиной проделывал что-то с его девушкой… Тем более она уверяла тебя, что они расстались…
– Пьер, заглохни, – грубо бросает Раф.
Если Пьер – мастер нести фигню с умным видом, то Рафаэль – его полная противоположность. Молчаливый, но довольно вспыльчивый. Я чувствую, как он злится, но не могу понять, его раздражаю я или ситуация в целом? Он не смотрит на меня, садится на пол и хмурит брови. В воздухе повисает тишина. Никто не шевелится. В какой-то момент я понимаю: если сейчас не выскажусь, сойду с ума.
– Чувствую себя куском дерьма, – начинаю я и, прежде чем они начнут убеждать меня в обратном, предупреждаю: – Просто послушайте. Я знал Алекса, здоровался с ним, но никогда не испытывал к нему уважения. Мне он казался дурачком. Его вечные шутки, подколы, тупая улыбка на все лицо. Он бесил меня, как никто в этом мире. Каждый раз, когда я видел Мано рядом с ним, мне хотелось встряхнуть ее и сказать, что она достойна лучшего. И лучшим я считал себя. Но знаете, что я вам скажу? Я идиот, который не сумел разобраться в ситуации и не смог поступить правильно. Мне не стыдно, нет. Когда Алекс говорил со мной, глядя в глаза, я не чувствовал стыда. Лишь осознал, какое я на самом деле ничтожество.
– Что он сказал тебе в итоге? – тихо спрашивает Капюсин, нервно перебирая пальцами бахрому на подушках. Очередной подарок, в этот раз от мамы.
И опять мне не хватило смелости сказать, что подушки отвратительны. Она с такой гордостью сообщила мне, что подбирала их специально к дивану.
Видимо, я не могу скрыть своего раздражения – пальцы Капюсин замирают. Мне хочется извиниться и сказать, что дело не в ней. Но у меня нет сил на тупые разговоры. Я лишь хочу, чтобы они выслушали меня и ушли.
Я закрываю лицо руками, мне сложно делиться этим, поэтому я молчу. Алекс сказал мне, что я не мужчина, и самое отвратительное, что он прав.
Никто не требует ответа, все внимательно смотрят на меня и словно понимают недосказанное. Рафаэль молча закуривает, в комнате вновь повисает неловкое молчание.
– Ты так и не нашел ту девушку, – пожимая плечами, грустно говорит Капю. – Что будешь делать?
– Ничего, – сухо отвечаю я, стараясь унять злобу.
Я даже не знаю, как она выглядит без долбаной маски. Лишь знаю, у нее невероятные бирюзовые глаза, и, когда я смотрел в них, на душе становилось умиротворенно, спокойно, тепло. Я почувствовал притяжение, которого не испытывал ни разу в жизни. А наш танец… когда я держал ее за талию, в голове отчаянно звучала одна мысль: «Не отпускай ее, никогда не отпускай». В душе вновь разгорелся огонь, и я со злостью сжимаю кулаки. Почему она не дождалась меня? Почему?!
– Ладно, мы пойдем. Но, если тебе что-нибудь понадобится, звони, – говорит Рафаэль и резко встает с пола.
– Все наладится, – шепчет Леа.
– Все будет хорошо, вот увидишь! – пытается поддержать меня Пьер.
Я еле сдерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Он чувствует мой скептицизм и твердо произносит:
– Да, банальность. Но так оно и есть.
Со мной попрощались все, кроме Рафаэля, который первым покинул квартиру. За это мне хочется ему врезать. С их уходом становится тихо – слишком тихо. Будто они забрали с собой нечто жизненно необходимое. Я остался один в квартире.
Я вселился сюда три дня назад. Мне отчаянно хотелось перемен, и я нашел это место. Смотрю на пустые окна: мама обещала подобрать занавески. И я не смог сказать ей «нет», она с таким энтузиазмом говорила мне об этом. В окне видна Триумфальная арка. Я хотел бы повесить простые, белые, почти прозрачные занавески, чтобы они не отвлекали от вида. Но, зная мою мать и глядя на бахрому на подушках, я понимаю, что этого не будет. Помню, когда агент по недвижимости первый раз привела меня сюда, она очень гордилась этим видом. Да и я как зачарованный уставился в окно и через минуту сказал, что покупаю квартиру. Мне хотелось иметь собственный дом. Дом, который был бы теплым, уютным, и, главное, – МОИМ. Капюсин и Пьер скоро уезжают путешествовать по Европе, у Рафаэля и Леа тоже свои планы. Я выпал из общей схемы, поэтому вселился сюда. Мне нужно было правильно провести границы, почувствовать свое место. Но, сидя на диване, выбранном моей сестрой, я понимаю, что и здесь нет ничего моего. Теперь просто хочется уехать куда-нибудь далеко. Туда, где меня никто не знает.
Интересно, почему та девушка в красной маске сбежала. Когда я попросил подождать меня, ее прекрасные голубые глаза кричали: «ДА! ДА! Я ДОЖДУСЬ!» Мне казалось, то, что испытываю я, чувствует и она. На миг возникло ощущение, что у нас одни эмоции на двоих. А на деле, стоило мне отвернуться, и она исчезла. Пора бы привыкнуть, что люди говорят одно, а делают другое. Но все равно очередное разочарование. В ней было что-то загадочное, притягательное и успокаивающее. Хотя, вероятно, дело в маске и в том, что я так и не узнал, как она выглядит без нее. Луиза… отвратительное имя. Мне никогда не нравилось. Когда она представилась, я чуть не поморщился. Но потом, повторяя его миллион раз в голове, я понял, что оно ей не подходит. Полный диссонанс имени с внешностью и характером. Впрочем, какая, к черту, разница. Она не дождалась меня, и я больше никогда ее не увижу. Отчего на душе так мерзко из-за этого? Всего лишь девчонка – один танец и краткий поцелуй. Но почему мне скверно? В глубине души тлеет желание найти ее.
Открываю нараспашку окна, и теплый летний воздух обдает меня с ног до головы. Но мне все равно холодно. Холодно глубоко в душе. В момент нашего общения я почувствовал разгорающееся тепло. А во время короткого поцелуя внутри меня что-то запылало. С ее уходом это исчезло.
Вдали мерцают Елисейские Поля, они кажутся ненастоящими. Миллион огоньков горит в темноте – даже в такое время там гуляют люди. Я всегда любил Париж и чувствовал себя здесь дома. Но что-то изменилось глубоко внутри меня.
Я подал документы в несколько университетов, и каждый дал мне положительный ответ. Но месяц назад, когда я только увидел эту квартиру и вид из окна, сказал родителям, что остаюсь в Париже, и перед ними стоит будущий студент одного из самых древних университетов мира. Я выбрал Сорбонну. Я выбрал Париж. Но сейчас я уже не так уверен в сделанном выборе.
* * *
Телефон разрывается от звонков. Кто-то без остановки барабанит в дверь квартиры. Сначала мне казалось – это сон. Но шум был настолько сильный, что я подскакиваю с кровати, не совсем понимая, где нахожусь. За окном раннее утро, еще темно. На телефон звонит Стелла.
– Да, – хрипло отвечаю я, направляясь по коридору в сторону двери.
– Сейчас же открой дверь! – орет она так громко, что я слышу ее за этой самой дверью.
Отпираю замок в предвкушении бури. Но Стелла вся в слезах бросается мне на шею.
– Мано, Мано, – она истерически рыдает, слезы мешают ей говорить, – ребенок… – После этого слова рыдания превращаются в нечто дикое. Никогда в жизни моя сестра так не плакала.
– Стелла, что стряслось? – в отчаянии спрашиваю я.
Она поднимает голову и, заикаясь, говорит:
– Тебя вызывают в полицейский участок.
* * *
Есть на свете вещи, которые я очень не люблю. Одна из них – взгляд месье Моро, адвоката нашей семьи, которого, к сожалению, я стал видеть слишком часто за последнее время. Он внимательно разглядывает мое помятое лицо.
– Состояние мадемуазель Эскалапез до сих пор нестабильное. Врачи буквально вытащили ее с того света, но неизвестно, надолго ли, – сообщает он. – Я сделаю все возможное, чтобы ты проходил по этому делу как свидетель. Если до конца не понимаешь происходящее, позволю себе внести ясность. Есть статья «доведение до самоубийства». За нее сажают в тюрьму, Квантан. На данный момент мне неизвестны все детали дела. Но, думаю, у полицейских будут два подозреваемых – ты и Александр дю Монреаль. В связи с этим мне необходимо, чтобы ты рассказал мне всю правду. Я понятно объясняю?
Я не могу скрыть недоумение:
– Доведение до самоубийства? Это шутка?
Моро игнорирует мой вопрос. Так он поступает со всеми глупыми вопросами.
– Если месье Александр дю Монреаль хоть как-то намекнул мадемуазель Эскалапез, что не хочет ребенка, жаждет его смерти или если он угрожал любым другим способом, ты должен рассказать об этом прямо сейчас. Я надеюсь, ты осознаешь, что у тебя огромные проблемы. Это не драка на вечеринке и передряги, в которые ты с кузенами до сих пор попадал. Тебе уже восемнадцать лет, и сей факт сильно все усложняет.
В его голосе холодная сталь, и мне его слова ясны и понятны, только их смысл теряется. Я до сих пор не до конца осознаю произошедшее. Мано пыталась покончить с собой. Твою мать… Как это вообще возможно?
Моро закуривает сигарету и дает мне пачку.
– Мне нужны абсолютно все подробности. Как развивались ваши с Мано отношения и как о них узнал Александр дю Монреаль? Какова была его реакция на ваш роман?
Моро замолкает и смотрит на меня. А я молчу. Стыдно признать, но я впал в ступор. Голова раскалывается, и кажется, что я сплю: вот-вот проснусь, и этот кошмар закончится.
– Квантан, – Моро повышает голос, – отвечай на вопросы. Реакция Александра дю Монреаля на вашу связь с Мано. Мы должны разобраться со всем до твоего визита в полицейский участок, нам нужно найти правильные ответы до того, как они зададут вопросы, ясно?
– В бешенстве… он был в бешенстве, – запинаясь, отвечаю я.
– Он угрожал?
– При мне нет.
– Что именно он сказал?
– Он сказал, что не хочет ее видеть и чтобы она исчезла из его жизни.
– Говорил что-нибудь о смерти ребенка? Что угодно в подобном контексте?
Я качаю головой:
– Нет. Он сказал, что отсудит его после родов… чтобы его не воспитывала мать шлюха. Но о смерти речи не было.
– Значит, он угрожал ей забрать опеку, – Моро достает блокнот и делает запись, явно обрадованный тем фактом, что дело сдвинулось с мертвой точки.
– Как он узнал о вашей связи?
– Понятия не имею, – пожимаю плечами.
– Квантан, это очень важно. Если ты сам ему сказал, нам нужно знать о твоих мотивах. Потому что в полиции додумают так, как им будет выгодно.
– Зачем мне сообщать ему? – Я начинаю не на шутку злиться. – И как вы себе это представляете? «Алекс, привет! Я трахал твою невесту»? – взрываюсь я.
Моро и бровью не ведет:
– Ты хотел ей отомстить? Насколько я понял ситуацию: она выбрала его, а не тебя. Ты был зол на нее?
Я с презрением смотрю на Моро и холодно отвечаю:
– Нет.
– Убавь пыл. В полицейском участке тебе будут задавать вопросы в сто раз хуже. Я здесь, чтобы помочь тебе. Уясни это раз и навсегда. И расскажи все, что знаешь.
Дрожащими руками я вытаскиваю сигарету и прикуриваю.
– Насколько мне известно, Мано забеременела от него с одной целью: она хотела, чтобы он женился на ней. И ее расчеты себя оправдали. Он сделал ей предложение. Из того, что я слышал: готовилась масштабная свадьба. Я тоже получил приглашение, но, понятное дело, не планировал посещать данное событие. У нас было несколько свиданий, каждый раз она со слезами рассказывала, какой Алекс говнюк, как он ей изменяет, как она устала от всего этого и что ушла от него. А потом мы трахались. Я был влюблен в нее с тех самых пор, как Стелла первый раз пригласила ее к нам в гости на каникулы. Они ведь одноклассницы, лучшие подруги. Поэтому мне было плевать на все: и на тот факт, что она старше меня на пять лет, на Алекса и мнение окружающих людей. Абсолютно на все. Три месяца назад я узнал, что она беременна. Для меня эта новость стала шоком. Но в тот момент Мано убедила меня, что ребенок не мой, и обещала сделать без шумихи тест на отцовство, чтобы я был уверен. Как он узнал о нас? Я не имею ни малейшего понятия. Я никому не рассказывал о нашей связи. Ни Пьеру, ни Рафаэлю – вообще НИКОМУ. Из короткого разговора на заднем дворе я понял, что Алекс точно отменит свадьбу. Но он не желал никому смерти. А Мано, она впала в дикую истерику… Я никогда не видел ее настолько испуганной. Но, если честно, я видел столько ее истерик, что просто не придал особого значения очередной. Вы уверены, что это попытка самоубийства? Что произошло?
Моро откидывается на спинку стула и стучит пальцами по столу – он нервничает:
– Мы имеем дело не просто с попыткой самоубийства, Квантан. Мано выпила таблетки, которые выписывают женщинам при выкидышах. Для очищения матки.
Я поперхнулся дымом от сигареты. Моро со всей серьезностью посмотрел мне в глаза.
– Именно. Эскалапез намеренно убила ребенка. Лекарство выдается строго по рецепту. Но я думаю, при желании можно подделать любую бумажку. У Мано это желание имелось. Это не был внезапный порыв – она продумала свои действия. Пришла в квартиру Александра, когда того не было дома. После огромной дозировки препарата у нее открылось сильное кровотечение. И нет, она не позвонила в скорую, а осталась истекать кровью. Записки на месте преступления не нашли. Ее мотивы не совсем ясны. Неизвестно, очнется ли она, чтобы поведать миру, что творилось у нее в голове. Поэтому нам нужно тебя защитить. – Моро тушит сигарету и показательно придвигается ко мне: – Знаешь, что мы имеем? Мы имеем двух избалованных парней из чертовски богатых семей и жертву в виде молодой беременной девушки. Даже если беременная – сумасшедшая, общественность и полиция будут искать виноватых, и на их роль, как никто, подойдут избалованные заигравшиеся мальчишки. Так что, если в этом деле есть твоя вина, Квантан, ты должен мне об этом прямо сказать. Тогда я буду решать эту проблему другими способами.
Я всегда знал, что Моро – хитрый и расчетливый человек. Но он отменно скрывает свои эмоции, полностью его разгадать невозможно. От холода во взгляде и того факта, что попытку самоубийства беременной женщины он назвал проблемой, меня коробит, становится не по себе.
– Я виноват, – говорю я честно, – виноват, что не пошел за ней после ее истерики, что не попытался опровергнуть наши отношения перед Алексом… – я запинаюсь, в горле ком.
Я помню, что в какой-то мере испытал облегчение, когда он узнал о нас. Мне было плевать на Мано в тот момент. Казалось, это правильная точка зрения. Я был готов перевернуть эту страницу, забыть и двигаться дальше со спокойной душой. А сейчас я понимаю, что никогда этого не забуду и что не имею ни малейшего представления о том, что будет дальше.
– Оставь этот бред для своего отца. Мы здесь не для того, чтобы обсуждать доблесть, честь и твои благие намерения, которые пошли прахом. Ты намекал ей о самоубийстве? Помогал покупать лекарства? Желал вслух смерти ей или ребенку?
– Нет, – шепчу я.
– Тогда ты не виноват, мальчишка. Она сама раздвигала перед тобой ноги. А после сама проглотила таблетки. Спи спокойно.
С этими словами месье Моро встает, поправляет идеально уложенные волосы и направляется к выходу. Я провожаю его взглядом.
– Держи телефон рядом, я позвоню в течение часа, как только решу, каким будет наш следующий шаг.
Он выходит за дверь. После этого отвратительного разговора у меня на душе мерзко. Я закрываю глаза. В голове одна мысль: «Что же ты натворил?»
Эстель
– Что вы делаете в этой квартире?
Меня всю трясет, голоса нет. Но полицейскому, стоящему напротив, все равно.
– Мы несовершеннолетние. Вы не имеете права задавать нам вопросы не в присутствии родителей или адвоката, – чеканит Марион и с беспокойством глядит в мою сторону. – Моей сестре нужна помощь, у нее шок. Она ударилась головой, необходим врач.
– Что несовершеннолетние в такое время делают в чужой квартире? – ехидно интересуется полицейский, пропуская ее слова мимо ушей.
Я открываю рот, чтобы попросить воды и объяснить, что квартира принадлежит моему брату, но вместо слов издаю лишь писклявый хрип. Марион смотрит на меня испуганным взглядом, затем поворачивается к полицейскому и, не скрывая злости, шипит:
– Слушай, ты, придурок! Я знаю законы! Ты обязан оказать нам первую помощь, мать твою. А если нет, мой отец-адвокат поможет тебе распрощаться с униформой!
Выражение лица полицейского меняется. Подбородок напрягся, и мне кажется, он готов кинуть нас за решетку, но Марион излучает такую уверенность, что даже мне становится страшно.
Через десять минут меня осматривает врач: светит фонариком в глаза, проверяет горло, шишку на голове. Еще через десять минут приезжают родители. Марион берет удар на себя и рассказывает о случившемся. В ходе рассказа я замечаю нестыковку: Мар умолчала о записке, которую сердито смяла в руках. Я ничего не говорю, лишь пытаюсь заглянуть ей в глаза и понять, что происходит. Но она делает вид, что не замечает моего взгляда.
Реакция наших родителей выглядит немного заторможенной. Они переспрашивают Марион раз десять, затем переспрашивают полицейских. После садятся в немом молчании на диван и пялятся в пол.
Самое страшное происходит, когда приезжает Алекс. Выглядит он ужасно. Увидев толпу в своей квартире, бледнеет.
– Что случилось? – не своим голосом спрашивает он, и один из полицейских просит его присесть.
Алекс повышает голос, в его голубых глазах сверкают молнии:
– Я спросил, что случилось?
В комнате повисает мертвая тишина. Мама обеспокоенно кусает губу и подходит к нему, вновь тихо просит присесть и выслушать.
Он не садится, упрямо смотрит ей в лицо и требует ответа:
– Говори сейчас же!
И она говорит. Лицо моего брата меняется. На место злости приходит ужас, на смену ужасу – страх, который переходит в беспомощность. В конце концов все перемешивается: мука и злость, ужас и страх. Я закрываю глаза, мне хочется быть как можно дальше от этого места. «Что ты натворила?» – эта мысль не дает мне покоя. Я не могу смотреть на Алекса, чувство вины душит меня.
– Ребенка уже не спасти, Алекс. Врачи борются за ее жизнь.
Слышу звук разбивающейся вазы. Открываю глаза и вижу, как мой брат тяжело дышит и глядит на Луизу как на умалишенную.
– Что за хрень ты несешь? – зло спрашивает он и, не получив ответа, с ужасом смотрит на меня: – Ребенок мертв?
Он задает этот вопрос шепотом, но в этом шепоте столько эмоций!
Мое сердце сжимается. Я начинаю тихо плакать. Одна за другой слезинки катятся из глаз.
– Прости, Алекс, – сиплю я, но в очередной раз мои слова невнятны.
Он непонимающе смотрит на меня, будто все еще ждет ответа. Словно я сейчас скажу ему: «Алекс, он жив, Мано жива, и все это лишь страшный сон». Я бы очень хотела сказать ему именно это.
– Прости меня, – вновь пытаюсь произнести я, но слышно только шипение.
– У нее была истерика, – тихо поясняет мама и садится рядом со мной, – она сорвала голос.
– Мой ребенок мертв? – не слушая ее, вновь переспрашивает брат.
Я начинаю плакать сильнее, мама обнимает меня, и я вижу, что и по ее щекам текут слезы.
Алекс шумно выдыхает и резким шагом направляется в спальню. Одеяло, пропитанное кровью, все еще там. По квартире проносится крик, а после – звуки разлетающейся мебели. Полицейские и врачи бегут за ним. Я вижу, как один из врачей достает шприц. Вновь слышу нечеловеческий рык и звук бьющегося стекла. Я подскакиваю с дивана: не могу сидеть спокойно, когда с моим братом творится такое. Внутри меня что-то обрывается из-за его боли. Хочется упасть на колени и вымаливать у него прощение. Ведь это моя вина, лишь моя! Голова начинает кружиться, я делаю неуверенный шаг вперед. Думаю лишь о том, как сильно Алекс нуждается в помощи. После я чувствую, что перед глазами темнеет, слышу крик мамы, Марион и дикий рев моего брата. В голове снова проносится мысль: «Что же ты натворила?»
А затем я падаю в темноту, пустоту, тишину и холод.
Глава 6
– Я не могу поверить, Эль! Как ты могла все ему рассказать и даже показать фотографию, не посоветовавшись со мной! Я тысячу раз тебе говорила, что нужно думать! Думать, черт возьми, прежде чем действовать!
Прошло два дня после инцидента, как называет случившееся мама. Кажется, что за это время она состарилась разом на десять лет. Состояние Мано по-прежнему нестабильное, Алексу грозит статья. Но он в прострации, его не колышет происходящее.
– Она не виновата! – вмешивается Марион. Все эти дни она не отходила от меня и была похожа на злую собаку, которую все боятся. Мне повезло: я была под защитой этой бешеной псины. – В данной ситуации виноват один человек, – с жаром продолжает Мар, – сука, которая наглоталась таблеток. Поэтому оставьте Эль в покое, или, клянусь, я заберу ее, и мы убежим из дома!
– Марион, успокойся! – прикрикивает на дочь Мари, а моя мама в ужасе смотрит на мою сводную сестру.
– Нет! – кричит в ответ Марион и забирается ко мне в постель под одеяло. – Меня достало слушать ваш идиотизм! Мано взрослая тетка, наглоталась таблеток, а Эль с Алексом виноваты? Вы в своем уме?!
– Скажи это детективу, который ведет дело. Он уверен, что Мано – жертва обстоятельств, – устало сиплю я.
Но у Марион и на это есть ответ:
– Тогда какого черта вы платите столько денег своим тупоголовым адвокатам? Пусть разгребают это дерьмо!
Мари и Луиза устало переглядываются. В данный момент ни у кого нет сил ее воспитывать. Мар по-хозяйски подставляет мою подушку себе под спину и с упреком смотрит на родителей.
– Как Алекс? – спрашивает она глухо.
Я заглядываю ей в лицо: этот вопрос она задает сотый раз за сегодня.
Мари раздраженно бурчит:
– Марион, ты спрашивала то же самое пять минут назад! За пять минут ничего не изменилось.
– Конечно, не изменилось! Вы оставили его одного и сидите тут.
– Он сам попросил оставить его, – оправдывается Мари.
– Разумеется, ведь вы смотрите на него с упреком, как на виноватого! – парирует Марион.
– Мой сын ни в чем не виноват, – со сталью в голосе заявляет Луиза, и Мари опускает глаза.
Да, Мари и папа чуточку другого мнения, и мне хочется ударить их за предательство.
– Как он? – вновь спрашивает Марион и с надеждой смотрит на Луизу в ожидании ответа.
– Ничего не ест. Моя бы воля, я его уже выпроводила бы в Индию или Штаты, но из-за этого тупого дела! – Мама не успевает договорить, как звонит ее телефон, и она рявкает: – Да!
Выражение ее лица меняется, она поджимает губы и растерянно смотрит в стенку перед собой.
– Спасибо, что сообщили, – непослушным голосом благодарит она и завершает звонок. Не поворачивая головы, тихо произносит: – Мано очнулась. Врач сказал, что кризис миновал, и она идет на поправку. Матку ей не сохранили, детей у нее никогда не будет, – она говорит это без капли эмоций. Затем в ее голосе появляются волнение и беспокойство: – Теперь все будет зависеть от того, что она скажет полиции.
Судя по выражению лица моей мамы, она не верит, что Мано скажет что-то способное спасти Алекса.
– Она его потопит, – нервный вздох срывается с ее губ, и слезы текут по щекам.
В комнате становится тихо. Я знаю, никто не желал Мано смерти. Но всем очень страшно от того, что будет дальше.
– Предложите ей деньги, – на удивление тихо, но уверенно произносит Марион.
Мама поднимает голову, а моя сводная продолжает.
– На тумбочке была записка: «Я сделала то, что ты хочешь. Ни меня, ни ребенка больше нет. Наслаждайся жизнью». Я порвала ее на маленькие кусочки и смыла в унитаз, – не пряча глаз, рассказывает Марион. – Эта записка могла сломать Алексу жизнь, и, если я в пятнадцать лет это понимаю, тварь, написавшая ее, понимает подавно.
Мама в ужасе садится в кресло и прикрывает рот рукой.
– Мар, за дачу ложных показаний… – с испугом начинаю я, помня, как она сказала всем, что записки не было. А если Мано очнулась, правда выплывет.
Мари садится рядом с дочерью и гладит ее по волосам.
– Мы семья, – тихо говорит моя мачеха. – И должны стоять друг за друга. Ты молодец, – она обнимает Марион, и мне странно, что Мари-истеричка спокойно отнеслась к поступку дочери.
– Предлагать ей деньги очень опасно. Она с легкостью может выдвинуть обвинение против нас. И если сейчас вина Алекса не доказана, то…
– Луиза, – перебивает маму Мари, – наш адвокат должен связаться с адвокатом Делионов. Эммануэль Моро договорится с самим дьяволом.
– Я слышать не хочу про этих Делионов, – зло бросает мама. – Им нет резона помогать нам: если Алекса осудят, их Квантан выйдет сухим из воды.
– Им тоже выгодно. Моро не дурак и понимает, что вариант с деньгами стопроцентный. А ему главное – вытащить мальчишку любым способом. Плюс компенсация от двух семей будет солиднее, чем от одной. Мано не откажется от внушительной суммы.
– Ты знаешь этого Моро лично? – спрашивает мама, обдумывая предложение.
– Да, бывший муж. Когда я говорю, что он уговорит самого дьявола, имею в виду, что Мано возьмет деньги и скажет, что до самоубийства додумалась сама, и навсегда исчезнет из нашей жизни. Он это устроит.
– Как это? – не выдерживаю и спрашиваю я.
– Мой отец – еще тот кусок дерьма и знает, как общаться с себе подобными, – с насмешкой бросает Мар.
– Ты же Депорт, – бормочу я, имея в виду ее фамилию.
– Я ношу мамину фамилию с десяти лет. Не хочу иметь ничего общего с этим ублюдком.
Удивленный мамин взгляд бегает между Мари и Марион. Первая закатывает глаза на реплику дочери, а вторая, как мне кажется, решила на все сто воспользоваться хаосом в доме и не фильтровать свою речь.
– Я сама поговорю с Антуаном, – наконец говорит Мари и выходит из комнаты.
Я смотрю ей вслед и понимаю, что почти ничего не знаю об этой женщине.
– Все-таки ты должна была сначала рассказать обо всем мне, Эль, – начинает знакомую песнь мама. – Все сложилось бы иначе, если бы информацию ему преподнесла я.
Я слышу этот упрек миллионный раз за последние два дня. Что-то взрывается внутри меня, я не выдерживаю и ору:
– Откуда я могла знать, что она захочет наглотаться чертовых таблеток?! Ты могла и такое предвидеть?! Ты чертова ясновидящая? Или у тебя экстрасенсорные способности?
Горло напрягается, и я чувствую жгучую боль. Но душа болит гораздо сильнее. На глазах выступают слезы, я так устала плакать…
– Я была зла, мне было обидно за себя и старшего брата. Я хотела справедливости, – горько шепчу я.
Но мама безжалостна – она строго смотрит мне в лицо и говорит:
– Добилась справедливости, Эль? Твоему брату сейчас лучше?
Она молча встает и громко хлопает за собой дверью.
Я смотрю на Марион, которая сидит рядом. Ее зеленые глаза заплаканы, волосы не расчесаны, но она старается выглядеть сильной и уверенной. Однако я знаю, что она напугана так же, как и я.
– Как Алекс? – тихо спрашивает она, и я понимаю – она не контролирует себя.
Я качаю головой:
– Я не знаю, он не отвечает на мои звонки.
В моем тоне чувствуется безысходность. Я звонила лишь раз, на большее смелости не хватило. Марион тянется ко мне и обнимает. Я чувствую запах жасмина, исходящий от ее волос, и тепло ее рук на своих замерзших плечах.
– Мы со всем справимся, Эль. Мы обязательно справимся, – как всегда, уверенно, твердо произносит Марион.
Мне хочется ей верить, но я не могу. Не могу представить, что в моей жизни будет еще хотя бы одна ночь без кошмаров, вида крови, мертвых детей и холодных тел. Я не представляю своего брата с беззаботной улыбкой, как раньше. Не представляю себя целующейся с парнем. Я не представляю, как жизнь может продолжаться.
– Как раньше, не будет, – хриплю я.
Марион вглядывается мне в глаза:
– Не будет, но нужно быть сильными.
У нее такой убедительный взгляд. Она всегда казалась мне избалованной дурочкой. Помнится, я легко повесила на нее этот ярлык. Никогда в жизни не подумала бы, что буду плакать у нее на груди. Но в жизни действительно все не то, чем кажется. Марион крепче стискивает меня в объятиях, и я понимаю: да, все будет не так, как прежде; да, я буду жить с чувством вины до конца своих дней; да, мой брат разбит и потерян. Но, может, жизнь и правда – череда испытаний, главное – не сломаться, найти силы и мужество подниматься после падений, отряхивать коленки, бинтовать раны и продолжать идти?
– Почему ты тогда сказала, что я наябедничала? – спрашиваю я у Марион.
Мне важно получить честный ответ и знать причину.
– Потому что я – ревнивая стерва, выросшая без отца, – отвечает она, не моргнув глазом. – Антуан – первый мужчина, который взял на себя ответственность за мою жизнь. Родной папаша занят чем угодно, только не мной, – она неловко пожимает плечами. – Но давай откровенно: Антуану ты – родная, его плоть и кровь. Он никогда на меня не посмотрит как на тебя, никогда меня так не обнимет. Я была готова поделить с тобой дом, но не школу. Мне казалось, что школа должна полностью принадлежать мне – так честно. Звучит по-детски, правда?
Я киваю.
– Ты повела себя как последняя сучка, учитывая, что я помогла тебе убрать.
Марион смотрит мне в глаза, и в ее взгляде чувствуется неведомая прежде доброта.
– Я и есть сучка, всю жизнь ею буду. Люди не идеальны. Но этот мир не черно-белый – он полон красок. Нет четкой грани между плохим и хорошим. И то и другое есть в каждом из нас. Мы все совершаем ошибки.
– Я знаю, что ты пытаешься сказать. Но последствия моей ошибки… – Голос перестает слушаться, а из глаз вновь текут горячие слезы. – Мне кажется, он действительно ждал этого ребенка, – скулю я, и Марион крепче обнимает меня. – Мир не идеален. Люди не идеальны. Но я так облажалась, Мар… Я не могу спать, мне снятся кошмары, и самое отвратительное… Я знаю, что не заслужила спокойного сна и нормальной жизни… мне так страшно и стыдно. Страшно за Алекса, страшно смотреть ему в глаза, говорить с ним. За эти два дня я так устала бояться.
Марион тоже начинает плакать и тихо признается.
– И я не могу закрыть глаза – везде вижу кровь. И, Эль, я не знаю, как с этим справиться. С раннего детства, с тех пор как мама ушла от моего отца, я поняла одну вещь – я должна быть независимой и сильной в этом мире, иначе он сотрет меня в порошок. Но я не знаю, что делать, Эль. Когда я увидела ее на кровати, знаешь, о чем подумала? «Слава богу, она сдохла». Так ненавидела. Смотрела, как Алекс обнимает ее, держит за руку, и думала, как бы оторвать ей голову. И, увидев ее тело, я… – Она заикается и начинает плакать еще сильнее. Мне становится не по себе от столь откровенного признания, но я обнимаю ее, понимая, что она нуждается во мне. – Иногда я пугаю саму себя. Бывают дни, когда мне кажется, что я – копия своего отца. Тварь без совести, у которой нет ничего святого. Но, понимаешь, осознание случившегося с Мано пришло не сразу. Но скоро я поняла, какой это ужас, и мне захотелось спрятаться от себя. Я боюсь оставаться одна. Я ужасный человек, – она грубо вытирает слезы со щек и смотрит на меня с вызовом: – Только не вздумай меня судить! Я видела, как ты целовалась с Делионом, и прекрасно понимаю, почему побежала все рассказывать Алексу! Ты тоже ненавидела Мано! И тоже обрадовалась ее смерти!
Я не выдерживаю и звонко бью ее по щеке. Секундный импульс злости. Я даже не поняла, как это получилось. Марион с изумлением глядит на меня и, недолго думая, ударяет меня в ответ. Сильно. Звук пощечины отдается в ушах, щеку колет от боли. Но мы обе приходим в себя. Как ни странно, это нам помогает. Мы обе словно очнулись.
– Можем спать вместе, – предлагает она после минутной тишины, будто ничего сверхъестественного не случилось. – Вместе будет не так страшно.
Я поглядываю на свою сводную сестру и ничего не понимаю – лишь чувствую, что здесь и сейчас, в этой комнате, происходит нечто очень важное для нас обеих.
– Мар, поклянись, что никогда не предашь меня, – шепотом прошу я.
Мне отчаянно хочется иметь рядом человека, которому можно доверять на все сто процентов. Такой человек нужен как воздух. Марион встает с кровати и берет с моего столика канцелярский нож. С каменным лицом она делает маленький надрез на ладони и передает нож мне в ожидании ответного жеста. Я делаю то же самое.
– Эстель-Элеонор дю Монреаль, я клянусь тебе быть рядом и быть верной, никогда не предавать тебя и не судить.
В ее голосе звучит такая серьезность и искренность, что по коже бегут мурашки.
– Марион Депорт, я клянусь отвечать тебе тем же, – твердо произношу я, и мы пожимаем друг другу руки.
Мы смотрим на наше рукопожатие. В душе словно взрывается гром и сверкает молния. Это выглядит сюрреалистично. Мы будто сошли с ума, обе и одновременно. Но между нами нет неловкости или стыда за содеянное. Напротив, мы испытали облегчение, найдя союзника. Страх одиночества покидает наши души. И хоть мы никогда не воспринимали друг друга сестрами, эта клятва проникает в самые глубокие и тайные уголки сердца. Я смотрю в глаза Марион и знаю – она рядом. Она смотрит мне в глаза и знает – я рядом. Мы смотрим друг на друга и знаем, что отныне мы – сестры.
Квантан
В Люксембургском саду полно туристов, но мне удается найти местечко в тени. Я не привык проводить лето в Париже: слишком жарко и много людей вокруг, мало свежего воздуха. Но город прекрасен: голубое небо без единого облачка и ослепительное солнце, играющее с водами Сены, зеленая трава и деревья. Я оглядываю неизвестный мне ранее Париж. Вокруг звучат английский, китайский, русский, а французский редок. Летом парижане разлетаются в разные уголки мира, отдавая город во власть туристов. Рядом со мной сидит старушка, она тщательно оделась к выходу и надушилась. На такой жаре запах ее духов почти доводит меня до головокружения. Я назначил встречу с Рафаэлем, а он, как всегда, опаздывает. Вижу его у самого входа и машу рукой. Он подхватывает один из железных зеленых стульев, которые расставлены по всему периметру сада, и устраивается рядом.
– Ты уверен в своем решении? – вместо приветствия спрашивает он.
Этот вопрос мне задал каждый член семьи, с тех пор как я сообщил, что покидаю Париж. Для всех эта новость стала сюрпризом. Я терпеливо киваю.
– Абсолютно точно, я уже нашел квартиру в Роле, оттуда до Лозанны – двадцать минут на машине.
– Но почему? Ты же хотел учиться в Сорбонне. Ты действительно этого хотел.
– Сейчас я хочу быть как можно дальше отсюда, Раф, – честно признаюсь я.
Краем глаза я чувствую его назойливый взгляд.
– Помнишь, однажды ты сказал мне, что нельзя убегать от жизни?
– Я не убегаю! – теряя терпение, говорю я. Как надоело убеждать в этом каждого! Неужели они не понимают, что я не знаю, как жить в этом городе. – Я поступил в университет Лозанны, буду учиться там. Рафаэль, я просто решил пожить в другом месте. К чему этот разговор?
– У меня ощущение, что ты наказываешь себя, – задумчиво бормочет кузен.
– Будто я не заслужил наказания! Я помню твой взгляд. Ты посмотрел на меня тогда с таким укором. Да, ничего не сказал, но мне хватило немого упрека.
– Это было связано не с тобой! Я, скорее, хотел тебе помочь и не знал, как это сделать. Я был растерян: не каждый день видишь своего кузена в куче дерьма и понимаешь, что не в силах помочь.
– Я заслужил то, что со мной случилось.
– Послушай, мы все ошибаемся и делаем плохие вещи, нам всем жить с собственной совестью. Но ошибки не должны мешать строить будущее. Предопределять то, кем мы являемся. Ты хороший человек! Один из лучших на этой долбаной планете!
Я молчу. Рафаэль хватает меня за плечо, заставляя повернуть голову в его сторону.
– Мано взяла деньги, Квантан. Понимаешь? Она взяла эти пять миллионов, подписала все документы о неразглашении и не подала судебного иска, – черные глаза Рафаэля встречаются с моими, пытаясь образумить меня. – Плевать она хотела, что больше у нее не будет детей! Ей насрать и на тебя, и на Алекса. С пятью миллионами на счету вы оба ей на хрен не нужны! Поэтому, Квантан, какая бы мысль не крутилась у тебя в голове, забудь! Утри сопли и иди вперед. Понял?
Я чувствую, Рафаэль злится. Он не знает, что я ходил к ней в больницу. Глядя мне в глаза, Мано тихо, с ненавистью произнесла: «Твой адвокат не оставил мне выбора. Я исчезну, но жить с этим тебе, Квантан». Думаю, Моро оказал на нее сильное давление. Она взяла эти деньги, не приплясывая от счастья, это точно.
– Ну, наконец, – бормочет Рафаэль, – я уже думал, ты не почтишь нас своим присутствием.
– Привет, – тихо здоровается Пьер и проводит рукой по светлым волосам. – Вы как?
– Он уезжает в Швейцарию, – вводит его в курс дела Раф.
– Да я уже понял, – раздраженно бурчит мой второй кузен.
В разговоре наступает пауза. Не выдерживая, я в сердцах шепчу:
– Если бы я только знал, к чему это все приведет…
– Квен, – серьезно начинает Рафаэль, – на «если бы» и прочем дерьме далеко не уедешь. Все так, как есть. Переворачивай лист и двигайся дальше.
Пьер хлопает меня по плечу. Я молча киваю и закрываю глаза.
Вина – самый тяжкий груз, который может лечь на плечи человека. Я чувствую ее вес. Она не дает мне свободно дышать, гирями опустилась на грудь.
– Будь сильным, – просит меня Пьер.
Я коротко отвечаю:
– Буду.
Другого выхода нет.
Глава 7
Эстель
Окно в комнате открыто нараспашку, до меня доносятся радостные звуки летнего вечера. Я вылезаю на подоконник, опираюсь о кованый заборчик и смотрю вниз. Свет фонарей освещает толпы людей, гуляющих летней ночью. Слабый ветерок колышет мои длинные волосы, остужая кожу после знойного дня. Из моего окна видна Эйфелева башня. Помнится, когда я только приехала в Париж, могла часами на нее смотреть. Снизу все кажется таким маленьким и незначительным. Люди словно игрушечные, туда-сюда снуют машины и мотоциклы. У меня под самым носом – свой собственный игрушечный город. Раньше мне нравилось придумывать людям жизни. Вон тот рыжий парень спешит на свидание к девушке. А эта шатенка тайно влюблена в своего босса. Я казалась себе кукловодом. Но все иначе: кукловодом является жизнь, и каждый из нас играет свою роль – кто-то главную, а кто-то второстепенную. У меня такое ощущение, что от нас ничего не зависит. Я чувствую себя беспомощной, и от этого становится страшно. Как вернуть контроль над собственной жизнью? Как управлять ею? Понять, чего ты действительно хочешь, и двигаться в нужном направлении? Легче сказать, чем сделать.
До меня доносится тихий неуверенный стук, и я точно знаю, что это не Марион. Она без спросу заходит в мою комнату, как к себе. Скорее всего, это папа. Мы редко видимся в последнее время, между нами натянулась струна неловкости и непонимания. Стук повторяется – так же неуверенно и смущенно.
– Войдите, – громко произношу я.
Ручка медленно поворачивается, и в комнату заходит Алекс. От неожиданности я подскакиваю с подоконника и смотрю в осунувшееся лицо брата.
– Я боялся разбудить тебя, – тихо говорит он.
– Нет, я не сплю, – торопливо и слишком громко отвечаю я.
– Я завтра уезжаю, мне надоело спать в отеле… Не против, если я войду?
– Конечно! – опять очень громко.
Я волнуюсь и не знаю, как себя вести, что сказать. Мы не оставались наедине с тех самых пор, как произошел несчастный случай.
– В детстве, когда тебе было страшно, ты часто приходила спать ко мне, – вспоминает он, и уголки его губ приподнимаются в грустной улыбке. – И не просто приходила – ты будила меня и требовала перенести половину своих игрушек, чтобы они ночью не скучали и не плакали. Как я ненавидел твои визиты! Но ты была таким щекастым чудом, что отказать тебе было невозможно. Поэтому все медведи, куклы и прочая ерунда на ночь переезжали на мою кровать вместе с хозяйкой.
– Я помню, – шепчу я, не сразу поняв, что Алекс пьян.
В голове мелькает воспоминание из детства: его сонный образ с недовольным, но добрым взглядом. С всклокоченными волосами, под завязку нагруженный моими игрушками. И я, маленький генералиссимус, который требовал забрать еще и большую зеленую лягушку. Алекс объяснял, что у него в руках она не поместится и, если он попытается ее взять, все игрушки упадут. Но я была упрямой, и в итоге он всегда уступал: ему было лень спорить со мной. Алекс попробовал достать эту самую лягушку и оказывался прав – из его рук валилось все. Он строго смотрел на меня, а мои глаза были на мокром месте. Все заканчивалось тем, что он собирал всю кучу заново, а лягушку хватал зубами.
Сейчас, глядя на своего брата, я понимаю: иногда он слишком добрый. Он никогда ни в чем мне не отказывает.
Алекс подходит ближе и неуверенно поводит плечами.
– Я могу лечь? – спрашивает он.
Я чувствую сильный запах алкоголя.
– Ложись, – растерянно отвечаю я.
Он направляется к моей постели и смотрит на помятое одеяло, поверх которого лежит тарелка с печеньем и раскрытая книга.
– Перечитываешь «Гарри Поттера»?
– Да, захотелось магии, – признаюсь я.
Алекс берет с моей тарелки шоколадное печенье и довольно хмыкает:
– Я сразу почувствовал запах, как только порог квартиры переступил. Сама готовила?
– Нет, Марион испекла. Она королева вкусняшек, – неловко поясняю я.
Алекс кивает и с полным ртом соглашается:
– Правда вкусно.
– На тумбочке есть стакан молока, – предлагаю я.
Он с благодарностью смотрит на меня и берет почти полный стакан.
– Почитаешь мне, Эль? – просит он, слегка качаясь из стороны в сторону.
Я взяла книгу. Алекс лег рядом и положил голову на мою подушку. Пустая тарелка из-под печенья лежит на полу у кровати. Марион будет счастлива узнать, кто его умял. В какой-то момент мне кажется, что Алекс заснул, и я умолкаю. Нужно его накрыть. Я тянусь к пледу, сложенному в ногах.
– Это ведь я рассказал тебе о Гарри Поттере? – В ночной тишине голос Алекса звучит глубже обычного.
– Да, ты привез из Лондона эксклюзивное издание, с золотыми страницами и красиво оформленное.
Он хмыкает:
– С палочкой и картой мародеров!
– Да! – подхватываю я. – И еще шарф в цветовой гамме Гриффиндора. Мама запрещала мне с ним спать, боялась, что я ночью задушу себя. А я носила его весь день и не снимала на ночь. Почему? Но мама была непреклонна! В итоге каждую ночь мы спорили, а потом привязывали шарф к изголовью кровати.
– Да? Я не знал об этом, – задумчиво бормочет Алекс.
Я молча киваю, лихорадочно соображая, что еще ему рассказать. Но он опережает меня.
– Знаешь, а ведь я мог показать эту историю своему ребенку.
Я с грустью смотрю на брата. Он ловит мой взгляд и отводит пустые глаза.
– Мне так стыдно перед тобой, Эль. Я до сих пор не могу поверить, что младшая сестренка нашла окровавленное тело в моей квартире. В голове не укладывается, как это получилось. И когда я совершил ошибку: когда не позвонил тебе, как обещал, или три года назад, когда хотел порвать с Мано, но не смог.
Он замолкает. Я тянусь к нему и обнимаю его за плечи.
– В этом нет твоей вины, – тихо говорю я ему на ухо.
Он качает головой в ответ.
– Конечно, есть. В том, что мой ребенок мертв. В том, что ты увидела то, что пятнадцатилетние девочки видеть не должны. В том, что сделала Мано. Во всем этом – лишь моя вина, Эль. – Алекс поворачивает голову и смотрит мне в лицо. – Знаешь, три года назад я сидел с ней в машине. Отчетливо помню тот вечер: мы ехали из ресторана и остановились перед ее домом. Я ужасно нервничал весь ужин, так как принял твердое решение поставить точку в наших отношениях. И я начал разговор, намекая, что наши отношения не развиваются так, как мне хотелось бы. В какой-то момент, глядя в ее глаза, полные смятения, я осознал, что не могу этого сделать. Я просто не смог порвать с ней, потому что мне стало стыдно. Я не смог бросить девушку, но ирония в том, что я сумел довести ее до самоубийства, – нервный смешок слетает с его губ, в пьяном голосе столько боли. – Знаешь, имея, мы ничего не ценим, а потерявши, плачем, – тихо заканчивает мой брат и закрывает глаза.
Я глажу его по волосам и очень хочу помочь. Но я не знаю как. В какой-то момент понимаю, что нельзя помочь человеку, невозможно успокоить чужую душу, забрать терзания, боль, чувство вины. Человек должен сам найти в себе силы. Глядя на своего брата, я мечтаю о том, чтобы ему хватило сил выкарабкаться, чтобы однажды он смог простить себя и избавиться от груза вины. Не знаю, возможно ли это и получится ли у меня самой, но я сильно надеюсь, что да.
* * *
Марион падает носом в мою подушку и невнятно бормочет:
– Я заберу ее? Она пахнет Алексом.
Я молча киваю и разглядываю свой шкаф, в котором почти нет свободного места. Такое огромное количество вещей, аж дурно.
– Он правда сказал, что печенье вкусное? – в миллионный раз переспрашивает моя сестра.
Я закатываю глаза, но она этого не видит, с головой утопая в подушке. Уверена, на ее лице блуждает счастливая улыбка.
– Да, он сказал, что Марион – лучший, самый талантливый пекарь печенек в мире! – с сарказмом заявляю я, и мне в голову летит та самая подушка.
– Сама напросилась, – нагло заявляет Марион. Затем она переводит взгляд на чемодан, который я вытаскиваю из-под кровати. – Ты куда-то уезжаешь? – растерянно спрашивает она.
Я неопределенно пожимаю плечами. Еще ни с кем не говорила на эту тему, ни у кого не спросила разрешения. Но я каждой клеточкой своего тела ощущаю потребность уехать отсюда, и как можно дальше.
– Думаю, я поеду к маме с Жан-Люком в Индию.
– Я с тобой, – не раздумывая говорит Марион – ее взгляд полон решимости.
– Постой, – прошу я, – скорее всего, я поеду на год, а не на лето. Плюс через год я планирую вернуться. Но в терминал меня никто не посадит. Я даже экзамен по французскому не буду сдавать в конце следующего года…
– Что ты имеешь в виду? – хмуря брови, спрашивает Мар, явно не понимая моего лепета.
– То, что я потеряю год, ясно? Но мне плевать. Я не могу тут оставаться! А в твои планы явно не входит на год позже заканчивать школу. Поэтому оставайся.
Марион секунду озадаченно глядит на меня, а после уверенно заявляет:
– Я сказала, что поеду с тобой, значит, поеду. На год позже? Да хоть на десять! Какая, к черту, разница? Лучше скажи, что мы будем делать в Индии?
Я тяжело вздыхаю и заглядываю ей в глаза:
– Ты ненормальная?
– А ты? – вопросом на вопрос отвечает она, и ее зеленые глаза начинают злобно сверкать. – Ты от меня не избавишься, понятно? Едем вместе, и точка! Знать и слышать ничего не хочу.
– Мар, я даже не знаю, что буду там делать! – взрываюсь я.
– Ну и плевать! – кричит Марион. – Уезжаем вместе. И приедем в Париж вместе. Закончим школу вместе. И… – Она грозит мне пальцем: – Ты сейчас же закроешь рот и перестанешь меня переубеждать. Придумаем, что делать в этой долбаной Индии!
Я обессиленно сажусь на пол и тихо говорю:
– Я не хочу, чтобы ты пожалела о поспешном решении.
– В этом разница между тобой и мной: я никогда ни о чем не жалею, а ты тонешь в сожалениях. Эль, мы едем вместе! Сегодня за ужином озвучим родителям эту новость.
Она садится рядом и обнимает меня.
– Ты слишком часто стала эта делать, – заявляю я.
– Что именно?
– Обнимать меня.
Марион фыркает:
– Заткнись и наслаждайся, дуреха. Пока я добрая и не брезгую приближаться к тебе.
Последнее предложение сказано со всей серьезностью. Я начинаю улыбаться, а после истерически хохотать. Мы, может, и ненормальные, но безумствовать вдвоем намного интереснее, чем в одиночку.
Этим же вечером мы рассказываем Мари и Антуану о своих планах. Родители озадачены и точно не хотят, чтобы мы пропускали учебный год. Но, видя наше двойное упрямство и понимая, что у них нет шансов нас переубедить, они соглашаются. С Луизой и Жан-Люком дела обстоят проще. Мама считает, что смена декораций – лучший выход из любой ситуации. Насчет школы ей, как всегда, плевать. «Мы наймем репетиторов, как я и предлагала в самом начале», – успокоила она Мари.
– Через год мы вернемся, – говорит Марион, как только наш самолет приземляется в аэропорту Гоа.
– Боже, что же мы будем делать? – бормочу я себе под нос.
– Сексуально одеваться, встречаться с парнями, гулять на вечеринках и пытаться не загубить аттестат. Все, что обычно делают девочки нашего возраста, – поучительно отвечает Мар.
Я растерянно гляжу на нее, а она ухмыляется:
– Эль, меня тебе послал Бог. Ты без меня пропадешь.
Я смотрю в эти зеленые ведьмины глаза и думаю, что ее, скорее, отправил дьявол из самого горячего котла. Но я сжимаю ее руку в немой благодарности, мысленно произнося спасибо за то, что она здесь, со мной. За то, что я не одна.
Что будет дальше? Хороший вопрос, ответа на который у меня нет. Но жизнь знаменита именно этим: никогда не знаешь, что ждет тебя за поворотом.