Глава 1

Эстель, Август 2018 года

Я и Марион откидываемся на кожаные кресла маленького отцовского джета.

– Не могу поверить, что мы летим в Париж, – бормочу я.

– Ты можешь себе представить, что с момента нашего отъезда прошло два года?

Я молча опускаю глаза и начинаю теребить пальцами край короткой юбки. Два года… Кто бы мог подумать.

– Какие ощущения? – интересуется Мар, внимательно разглядывая мое лицо.

– Странные и непонятные, – не разобравшись в своих чувствах, отвечаю я. – Знаешь, вроде два года пролетели незаметно, но такое ощущение, что я была в Париже в прошлой жизни, – наконец признаюсь я, и моя сестра кивает.

– Чувствую то же самое.

И правда, эти два года были полны перемен, новых ощущений и легкомыслия. Рука сама по себе тянется к волосам. Год назад я покрасила их в нежно-розовый цвет. Сейчас краска почти смылась, и розовые только кончики. В самолет заходит папа, и я стараюсь опустить короткий рукав майки, чтобы спрятать татуировку на плече. Он уже ее видел, но все равно мечет убийственный взгляд на рисунок: если розовые волосы вызвали лишь недоумение, татуировка произвела фурор.

В начале этого лета, после того как нас с Марион исключили из швейцарской закрытой школы, где мы проучились год после Гоа, он навестил нас в Ницце, где мы с Жан-Люком и мамой оформляли их новый дом. При виде меня и моего плеча в доме началась Третья мировая война. Луиза защищала право на самовыражение, Жан-Люк убежал к соседям, Антуан кричал не своим голосом, обвиняя маму во всем: от исключения из школы до татуировки и всего того, что мы с Марион успели натворить за этот год. Список был не маленький, с каждым новым пунктом Луиза задирала нос выше и в конечном итоге обвинила его в плохом выборе учреждения для своих дочек. Антуан был возмущен и стал защищать авторитет частных швейцарских школ, которые считались лучшими в мире. Луиза махнула рукой, назвала всех этих снобов кучкой идиотов и попросила Антуана передвинуть диван, так как ей не нравилось его местоположение.

Мой папа недоуменно уставился на некогда любимую женщину и, к моему огромному изумлению, стал передвигать диван, а после даже повесил картину. Мама довольно кивала и распаковывала коробки. Так в доме настал мир, и Жан-Люк, узнав, что буря миновала, вернулся. Он и мама решили вернуться во Францию, но после теплого Гоа в Париж эту парочку не тянуло. И я понимаю почему.

Хотя от Индии у меня осталось неоднозначное впечатление. Первое, что повергло в шок, – это адское движение на дорогах. В маленьких городах нет правил, светофоров и разметки. Переполненные крошечные автомобили без кондиционера считаются в этой стране нормой. Второе – мусор. Он был повсюду и в огромном количестве. Я не видела урн или баков – лишь горы и горы отходов. Компостные кучи, бутылки, полиэтиленовые пакеты. У меня было ощущение, что вся территория этой страны – одна большая свалка. Единственное место, где чисто, – храмы и пляжи. Насчет последнего пункта мне не очень понятно, как песок остается чистым, но это факт. Далее – дикие коровы. Да, в самом начале городская девочка, то бишь я, приходила в ужас при виде животных, гуляющих прямо на городских улицах. Но потом привыкла. Я привыкла ко всему: ленивым и улыбчивым индусам, спокойствию и безделью. В стране царит нищета, но люди все равно добрые. Марион шутила, что это эффект дешевых наркотиков. А я думаю, дело в культуре. Мне нравились улыбчивые дети на улице, и как они разглядывали мои светлые волосы, как темные глаза заглядывали в мои голубые, как они фотографировались со мной, маленькие смуглые ручки тянулись к моей белой шее, а рты широко улыбались камере.

Мы с Марион купили сари и, нарисовав бинди, ходили довольные по улицам. Большую часть времени, разумеется, проводили на пляже. Аравийское море отличается от Средиземного. Оно менее соленое и более волнистое. Мы питались только сочными фруктами и острой индийской едой, которую я обожаю. Мама шутила, называя это место моим персональным раем. Какое-то время мне самой так казалось, но внутреннего спокойствия не было. Где-то в душе звенел звоночек, я не могла до конца понять свои чувства, лишь знала, что Гоа – временное пристанище, и неизвестно, захочу ли я сюда вернуться.

К нам приходил учитель. Скорее Луиза сделала это для галочки, чтобы успокоить Антуана: мол, не переживай, они учатся. Учителя звали Кан, он был смешной, говорил на английском с индийским акцентом. Бедная Марион как истинная француженка не сильно владевшая инглишом, ничего не понимала из его уроков. Он же, в свою очередь, не особо пытался нас учить. Чаще мы разговаривали на посторонние темы и мало времени уделяли учебе. Увидев наши замысловатые бинди, Кан усмехнулся. Ведь мы не просто рисовали красную точку: каждое утро рисунок менялся – это мог быть цветок или три маленькие точки, звездочки и даже сердечки. Однажды он рассказал нам, что бинди традиционно носят замужние женщины. Но затем поведал о третьем глазе и о том, что в их религии и культуре бинди символизирует божественное начало в человеке. Мне очень понравился энтузиазм, с которым он рассказывал о скрытых способностях, заложенных в каждом из нас. Мы даже навестили Ашрам, и я попыталась освоить азы медитации. Я и представить не могла, что так сложно ни о чем не думать, освободить свое сознание. У меня ничего не получилось.

Год в Индии был очень красочным, я будто побывала в другом измерении. Затем Антуан решил, что нам пора серьезно заняться учебой. Ведь мы пропустили государственный французский экзамен. Более того, совершенно к нему не готовились. Он нашел международную школу во французской части Швейцарии, так как я отказалась возвращаться в Париж, а Марион твердо решила сопровождать меня куда бы то ни было. Тем более, как сказала она сама, год в Индии – лучшее, что случалось с ней в жизни. В Швейцарии все было иначе. Мы попали на чистые улицы, в страну, где стоит по пять мусорных баков у каждого дома: один – для пластиковых бутылок, второй – для бумаги и коробок, третий – для стекла… Вместе с европейской цивилизацией на нас навалились правила закрытой школы. Меня заставляли перекрасить волосы в более натуральный цвет и носить строгую униформу. Прямо идиотский концлагерь: в 10 часов – отбой, в 8:15 мы должны быть на уроках, проспал – в наказание пробежка. Мы сделали все возможное, чтобы нас оттуда исключили. Я надеялась, что папа разрешит мне самой выбрать новую школу. Но, увидев, что в конце года я еле перевалила за «десять» по французскому экзамену, он принял твердое решение вернуться в Париж, в старый добрый «Фидес» (школу, где мы с Марион учились до отъезда). На мои попытки сопротивляться Антуан отрезал, что восемнадцать лет мне исполнится в декабре, а до тех пор я буду делать то, что он говорит. Никогда в жизни мой отец не проявлял такого упрямства! Именно поэтому я сейчас сижу в самолете, пряча плечо от его назойливого взгляда.

– Не смотри на меня так, – прошу я. – Я уже сказала, что татуировка временная.

Мой отец закатывает глаза:

– А я тебе сказал, что я не идиот.

Марион хмыкает. Я стреляю в нее взглядом, и она подмигивает мне, словно говоря: «Сама виновата».

– Пап, ты знаешь, что тату изначально были признаком аристократии? Английские короли специально звали мастеров из Китая. Тату делали вручную, это была отличительная черта монархов.

– В наше время это отличительная черта придурков, – говорит Антуан.

Я гордо задираю подбородок и приподнимаю рукав, оголяя плечо, на котором изображена рамка в форме цветов, а внутри курсивом написано:

Папа поджимает губы, но, увидев мой вызывающий взгляд, вдруг усмехается:

– Монархи, говоришь?

– Именно.

– Почему именно эта надпись? – интересуется Антуан, пытаясь свыкнуться с мыслью, что на теле его семнадцатилетней дочери есть татуировка.

Очевидно, ему интересен смысл. Только я ни за что не признаюсь, почему именно эти слова.

– Это Шекспир – мне просто понравилась фраза.

Папа заглядывает мне в лицо:

– Значит, нет идиота, которому она посвящена? – спрашивает он вроде как с облегчением.

Марион громко фыркает, а уголки моих губ приподнимаются в усмешке.

– Так вот почему мы летим в Париж, – весело заявляет Мар. – Ты решил разъединить горе-влюбленных? – моя сестра открыто издевается.

Выражение лица Антуана меняется.

– Так, значит, придурок есть? – почти рыча, спрашивает он.

Марион начинает хохотать.

– Нет, – быстро отвечаю я, понимая, что ему не до шуток, – повторю: мне понравилась надпись, – серьезно и убедительно стараюсь произнести я, но мой голос слегка дрожит.

– Пап, – обращается к нему Марион с хитрой улыбочкой, – а если бы он был, ты думаешь, километры – преграда для истинной любви?

Мы с Антуаном одновременно смотрим на нее, очень серьезно, и она начинает смеяться:

– Нервные дю Монреали, я же шучу!

– Просто надпись понравилась? – вновь переспрашивает папа, задумчиво почесывая подбородок.

– Да, – устало отвечаю я и мечтаю, чтобы этот разговор закончился. Я не люблю анализировать свои решения.

Я читала Шекспира, и меня будто поразило молнией при виде этих слов. Я лишь однажды испытала нечто отдаленно похожее на это чувство. В свой первый и последний поцелуй. Мне неловко признаваться в этом себе, поэтому я гоню эти мысли прочь. Но факт остается фактом: на следующий день я стояла в тату-салоне перед здоровым панком, который, внимательно выслушав меня и оглядев с ног до головы, нарисовал эскиз, впоследствии украсивший мое плечо. Тогда я задумалась о силе литературы и могуществе, которое дарят слова, о языке, благодаря которому мы выражаем свои мысли и внушаем свои идеи людям вокруг. Одно из главных сокровищ этого мира – литература. Но, если она несет страшные, разрушающие идеи, может стать и главным оружием.

Когда Марион увидела свежую покрасневшую надпись, она ничего не сказала – лишь поджала губы. Мама пыталась вывести меня на чистую воду, но в моей личной жизни все настолько скудно и скучно, что я была не в состоянии придумать, кому могла посвятить эту надпись. Точнее, я не люблю копаться в своей душе, потому что знаю: как только я прочитала эти строчки, в голове прозвучало имя: «Квантан». И понимаю, что это полное сумасшествие, что я могу обманывать других людей, но не саму себя. Это то, что живет в потаенных глубинах моей души, два года ничего не изменили. Мои мечты и чувства возвращаются к одному человеку. Я бы очень хотела, чтобы все сложилось иначе. Но то чувство и его губы на моих губах. Трепет и волнение, то как он кружил меня в танце. Я будто проснулась в тот момент, все чувства обострились, и я до сих пор не могу успокоить свою душу. Но вместе с тем мысли о нем вызывают дикую злость и ненависть. Ведь я помню, что было после.

– Сейчас покажу кое-что, – говорю я, так как решаю сменить тему.

Я достаю свой айпад и показываю папе сделанные этим летом фотографии для социального проекта по борьбе с загрязнением природы. Мы с ребятами обошли очень много диких пляжей на юге Франции. И собрали целую гору мусора. Идея заключалась в том, чтобы разложить его на тарелках прямо как настоящую еду, сделать блюда из пластмассовых бутылок, полиэтиленовых пакетов и прочего мусора, который впоследствии попадает в моря и съедается морскими животными. Подписи на фотографиях кричали: «Ешь? Не хочешь? Не нравится? Так зачем ты кормишь этим рыб?»

– Мы запустили фотографии в сеть, о нас писали многие сайты по защите природы. Но и это не главное: может быть, если люди наконец осознают, что происходит на нашей планете, то капельку поменяют свое общение с ней. Не знаю, в курсе ли ты, – обращаясь к Антуану, говорю я, – но самые разные морские животные любых размеров едят пластик, и, учитывая тот факт, что ежегодно в океаны попадает 12,7 миллиона тонн этого материала, распространяется он повсеместно. Вот мы и решили сделать так, чтобы люди задумались.

Папа забирает у меня айпад и внимательно рассматривает снимки:

– И часто ты занимаешься такими проектами?

– Иногда, – отвечаю я, и Марион громко фыркает:

– Вся ее жизнь – огромный проект!

Я закатываю глаза, но на реплику не реагирую.

– Темы всегда бывают разные, то есть я не только занимаюсь защитой природы. Всем, что кажется мне интересным, интригующим, и, главное, то, что необходимо показать и о чем нужно громко сказать.

– Значит, вместо учебы, мы меняем мир к лучшему? – спрашивает папа и с улыбкой смотрит на меня.

Я хмурюсь и пытаюсь забрать у него айпад, но он мне его не отдает.

– Кто автор идеи?

– Я, и, знаешь, ничего смешного здесь нет, весь этот мусор был найден на пляжах. Мы не взяли ни одной бутылки из баков.

– Я и не смеюсь, Эль. Ты – молодец. Александр что-то говорил мне об острове из пластика в Тихом океане. Мы даже внесли свою долю в финансирование программы по очистке. Насколько я понял, там не все так просто, как хотелось бы.

– Да! – подхватываю я. – Пластик измельчается до размеров микропластика, и его невозможно поймать обычными сетями. Я говорила об этом Алексу, когда мы только приехали с Гоа.

Антуан кивает и подает мне планшет:

– Значит, он тебя услышал. Хорошая работа, Эль. Идея очень интересная и подана как надо.

Я устраиваюсь поудобнее в кресле и с любопытством спрашиваю:

– Так что там с программой по очистке?

Антуан небрежно машет рукой:

– Это ты спрашивай у своего брата, я в это не лез.

Я откидываюсь на спинку стула и думаю, что только Алекс умеет молча делать добро. Да, я рассказала ему о проблеме мусора в Индии, об огромном острове и о китах, которые умирают от поедания огромнейшего количества пластика. Я говорила, как черепахи путают пакеты с медузами. И он тогда просто выслушал и сказал, что это все, конечно, ужасно. Но я и подумать не могла, что он копнет глубже и даже профинансирует программу по очистке. Он замечательный.

– А как он сам? – спрашиваю я папу и чувствую, что Марион напрягается в своем кресле.

Она не спрашивает о нем больше, в какой-то момент вопрос «как Алекс?» исчез из ее лексикона. За эти два года она не виделась с ним, предпочитая проводить семейные праздники с отцом, которого терпеть не может. Мне интересно почему, но у нас с ней негласный договор: мы не копаемся в душе друг у друга, ждем, пока самим захочется высказаться.

Я виделась с Алексом полгода назад, на Рождество. Он напоминал свою тень – прежнего Алекса больше не было. Если раньше улыбка не сходила с его лица, теперь она вообще не появлялась.

– Очень много работает, – тихо сказал Антуан. – Не могу уговорить его взять отпуск.

Марион делает вид, что занята журналом. Пальцы с ярко-красным маникюром лениво перелистывают страницы. Но складка между бровями углубляется, а губы сжимаются в тонкую линию. Мы обе чувствуем безысходность оттого, что не удается ему помочь.

– Директор «Фидеса» рад вашему возвращению, – меняет тему Антуан. – Он был слегка озадачен тем фактом, что Марион выбрала секцию L. Сказал, что с твоими мозгами ты и научную сдашь на отлично, но потом я объяснил, что вы у нас что-то вроде сиамских близнецов, – он улыбается.

До сих пор семья гадает, как получилось, что мы стали настолько близки. Но Антуан доволен этим.

– Я буду поступать на юридический, – вдруг признается Марион. – Зачем мне страдать над химией и биологией?

– Даже так? Ты уже поделилась этой новостью с мамой?

Марион качает головой:

– Еще нет, и это не из-за отца. Я действительно хочу изучать право.

В салоне самолета повисает пауза. Однажды Марион призналась мне, что хочет защищать людей, помогать им бороться с несправедливостью и сажать преступников. Ее голос при этом звучал уверенно.

– Кстати, я видел Валентина и Лео, – в очередной раз плавно меняет тему Антуан. – Эти двое завалили БАК и сидели в кабинете директора с поникшими головами, обговаривая пересдачу. Директор, в свою очередь, заявил, что им придется вернуться в терминал и пересдавать в конце следующего года. Мальчики явно не обрадовались этому факту. Но, когда узнали, что вы возвращаетесь, у них открылось второе дыхание. Особенно у Лео, – с улыбкой сообщает папа и смотрит в мою сторону. – Вы поддерживали связь?

Марион качает головой и морщит нос.

– С Лео? Нет, я лично ни с кем связь не поддерживала, – не отрываясь от журнала, говорит она.

– Немного, – признаюсь я, открывая упаковку мармеладок. – Лео писал мне периодически.

– Куда? – удивленно спрашивает Марион. Я не рассказывала ей о нашей переписке, решила оставить ее личной. Марион продолжает смотреть мне в глаза. – Я имею в виду, что у тебя нет ни фейсбука, ни инстаграма. – На последнем слове она делает ударение. А ее глаза спрашивают: «Ты раскрыла ему свою тайну?»

– Наверное, она дала ему свой телефон, – вмешивается Антуан.

– Он написал мне на почту сразу после нашего отъезда, – поясняю я, – на старый добрый gmail. В общем, там мы и переписывались.

Получив ответ на свой вопрос, Марион возвращается к журналу.

– Ты фотограф, делаешь невероятные снимки. Тебе нужна страница в Инстаграме! – Папа с улыбкой смотрит на камеру, которую я положила рядом и с которой не расставалась. – Этот ваш Инстаграм что-то вроде большого фотоальбома. Почему бы тебе не попробовать? Сможешь и туда заливать свои проекты. Кто знает, может, твоя страничка станет столь популярной, что обретет голос?

Ему всегда нравились мои снимки и мое увлечение. Даже если в последнее время я не особо делилась с ним тем, чем занимаюсь, я все равно ощущаю его поддержку всегда и везде. Ведь именно он купил мне первую камеру и вложил ее мне в руки. Я перевожу взгляд на Марион, и она прикусывает губу, чтобы спрятать смешок.

– Я подумаю над этим, – говорю я, отвечая на его предложение насчет Инстаграма.

Марион не выдерживает, и смешок слетает с ее губ, а потом она заходится в кашле.

Я отворачиваюсь и смотрю в иллюминатор. Обожаю летать на самолетах, смотреть на облака и мир внизу. Солнце садится, накрывая небо розовым полотном. Вдалеке я вижу огонек самой большой звезды. Он так прекрасен, что я не могу оторвать взгляд. Имя Эстель в переводе с латинского значит «звезда». Облако, небо, луна, космос – все по праву принадлежит мне. Я – маленькая частичка этого невероятного прекрасного мира. Крошечный огонек, что летает в бескрайнем космосе. Но у каждой звезды свое пламя.

Однажды во мне появилось желание поделиться своим. Я захотела быть услышанной миром. Мой инстаграм – мой секрет. В нем я не Эстэль дю Монреаль, чья-то дочка, сестра, внучка. Нет, я просто @Etoile_filante. Падающая звезда, которая может творить и показывать миру свою философию и ви́дение красоты, эстетики, сексуальности. Я ценю красоту тела, каждого его изгиба. На мой взгляд, в этом мире нет ничего прекраснее человека. Эстетическая эротика в прямом смысле слова. Мне нравится видеть свои руки на своем теле, ощущать свою кожу. Наше тело – особый инструмент искусства. Оно может быть хрупким, нежным, а также сильным, стальным. Оно вызывает во мне ни с чем не сравнимое восхищение. Это наш храм и религия, которую я проповедую. Звучит смешно и нелепо. Но @Etoile_filante за полгода существования набрала свыше миллиона подписчиков. Кто-то скажет, что эротика всегда привлекала пустоголовых, но одного взгляда на мои фотографии достаточно, чтобы понять: я творю красоту, занимаюсь искусством. Звучит слишком самоуверенно? Возможно, но я знаю, что не делаю этот мир хуже. Я не фотографирую себя полностью голой в вульгарных позах – нет. Я ищу красоту. Линия бедра или изгиб талии, голая спина или кисти рук, утопающие в утреннем солнце. И, разумеется, я скрываю свое лицо, оставляя миллион вопросов и не давая ни одного ответа. Мне нравится моя тайная игра, нравится быть загадкой.

* * *

Париж встречает нас ярким солнцем, голубым безоблачным небом и толпой туристов. Мое сердце колотится в груди, душа трепещет. Я и забыла, как сильно влюблена в этот город, каждую улочку и завитушку. Глаза разбегаются от красоты вокруг. Я высовываю голову в открытое окно авто, наслаждаясь видами. Вот мы проезжаем мимо Нотр-Дама. В маленьких зеленых киосках продают книги, картины, открытки и мелкие сувениры. И толпы людей на улицах. Мы застреваем в пробке, водитель ругает мэра:

– Достала со своими вечными ремонтами, половина Парижа перекрыта! А Олимпийские игры будут только в 2022 году!

Марион поджимает губы, и следующие десять минут они обсуждают политику, налоги и прочую ересь. А я рада пробке, надеваю солнцезащитные очки и тихо наслаждаюсь атмосферой. Быстро фотографирую собор. Сбоку он предстает во всем великолепии и масштабе. За зелеными деревьями его почти не видно, но мне нравится снимок – получилось загадочно и ненавязчиво. Загружаю фотографию в Инстаграм.

@Etoile_filante

Ты чувствуешь, как бьется мое сердце? Вероятно, ты слышишь неровное дыхание? Или видишь, как трясутся мои руки, набирая этот текст? Конечно, ведь от тебя ничего не скрыть.

Спасибо, что снова пустил меня к себе в душу.

МОЙ город – МОЙ дом.

Ощущение теплоты и уюта накрывает меня с головой. Я дома. За два года отсутствия моя комната не изменилась. Здесь прибрано, но всюду лежат мои старые вещи, на стенах – древние плакаты, на полочках – игрушки. Ощущение, что я вернулась в прошлое. Я аккуратно трогаю содержимое моей спальни, словно все эти вещи не мои вовсе. Открываю шкаф и легко касаюсь висящих вещей. Они из моей прошлой жизни. Марион без стука врывается ко мне в комнату и валится на постель:

– Что скажешь, если мы вновь будет делить спальню?

– Исключено, ты храпишь ночью. Мне нужно выспаться за два года.

– Мне будет одиноко в этих хоромах. Я уже забыла, что эта квартира огромная!

Мой взгляд падает на малиновую майку с Микки-Маусом. В душе разрастается что-то неприятное, чувства, которые я старалась подавлять последние два года. Но они возвращаются, обхватывают мое горло и не дают вздохнуть.

– Что скажешь насчет благотворительности? – глухо спрашиваю я, игнорируя ее высказывание.

– Какой именно? – интересуется Марион, строча кому-то смс.

Я молча вываливаю груду вещей из шкафа, мечтая, чтобы они исчезли вместе с пожирающим меня чувством вины. Я делаю это так резко, что ломаю несколько пластиковых вешалок. Вещи разлетаются по комнате, а плечи трясутся от судорожных вздохов. Марион подходит ко мне и обнимает со спины, цепляясь за мои руки.

– Я за благотворительность, – тихо говорит она. – Отдам что угодно, кроме своей красоты и Тео Джеймса.

Я поворачиваю к ней голову. Вид у меня растерянный, от резких движений волосы стоят дыбом, дыхание тяжелое.

– Знаю-знаю, – продолжает Мар как ни в чем не бывало. – Ты сейчас скажешь, что он женатый мужчина, и все дела. Но у меня есть новость: в наше время разводы чаще всего не требуют разрешения Папы Римского. Процесс простой. А если мужчина влюблен, его ничто не остановит. Вон Генрих VIII объявил себя главой Английской церкви в далеком… – Она запинается, а потом мило улыбается: – Дату точно не назову, но это было кучу лет назад. В общем, он послал католиков и Папу, который не давал ему разрешения на развод, в одно темное и зловонное местечко. Провел церковную реформу и назвал себя главой церкви. Все потому, что мечтал поиметь Анну Болейн. И, умоляю тебя, Эль, не смотри на меня так. Это правда!

Я знаю, что она делает: пытается отвлечь меня, и я ей позволяю, потому что отчаянно хочу заглушить собственные мысли.

– Может, напомнить тебе, что мы одноклассницы и уроки истории посещали вместе? – хрипло спрашиваю я.

Уголки ее губ слегка приподнимаются:

– Эль, детка, мне плевать на уроки истории. Тут другой урок – жизненный! Хочешь свести мужчину с ума, строй из себя недотрогу, и он сделает для тебя что угодно!

– Давай я напомню тебе кое-что, – говорю я с легким сарказмом в голосе. Тем временем ощущение безысходности потихоньку исчезает. – После того как мужчина получит желаемое, он объявит тебя ведьмой и приговорит к сожжению на костре. Именно так закончила Болейн.

– Это потому, что она была дурой, – уверенно заявляет Марион. – Дуры всегда плохо кончают.

Она садится на корточки и начинает складывать мои вещи:

– В какую именно благотворительную организацию ты понесешь это?

– Давай отдадим беженцам.

Марион хмыкает и показывает пальцем на вечернее короткое платье в пайетках.

– Я прямо представляю, как они это носят. Предлагаю сдать вечерние наряды в секонд-хенд, а деньги перевести на счет благотворительных организаций. Что скажешь?

– Согласна.

Через пару часов кропотливой работы мы наконец заканчиваем складывать вещи, снимать плакаты и игрушки. Теперь комната выглядит пустой, но меня это радует. Я снова ее заполню. Новой собой. Марион смотрит на стопку с фотографиями, которые я сняла со стены перед столиком:

– А ты знаешь, как Софи?

Я подхожу и смотрю на нашу общую с Софи фотографию, которую мы сделали на экскурсии класса в Версале.

– Я не поддерживала с ней связь, не имею малейшего понятия.

– Не хочешь найти ее в Инсте или Фейсбуке? Посмотреть, чем она живет?

Я пожимаю плечами и отворачиваюсь:

– Если честно, мне неинтересно.

Я соврала. Как-то раз я нашла страничку Софи в Инстаграме. Она действительно начала встречаться с Габриэлем и, судя по их фотографиям, выкинула его гель для волос. Они выглядели счастливыми и влюбленными. Тот маскарад принес хорошие перемены в их жизнь, чего не скажешь обо мне.

Марион толкает меня в плечо.

– Теперь моя комната, – напоминает она, явно меняя тему и не торопясь уличить меня во лжи.

За это я люблю ее еще больше. Она уважает мои границы: при всей наглости у нее хватает такта не лезть.

– Давай потом… Я только спину разогнула, – тяжело вздохнув, жалуюсь я.

Мар кивает и поднимает мою сумочку от Шанель:

– Всегда нравилась эта сумка – у Луизы прекрасный вкус. Это, пожалуй, будет платой за работу.

Она надевает цепочку-ремешок себе на плечо и, довольная, смотрит в зеркало. Смешок слетает с моих губ, и Марион подмигивает:

– А ты как думала? Ничего не бывает бесплатно.

Она выходит из моей комнаты, и по коридору разносится ее громкий голос:

– Эль, ты же не хочешь, чтобы твой первый перешел в нулевой? Нам надо поесть! Прямо сейчас! Сию секунду!

– Полный второй, – поправляю я с умным видом. – И не завидуй!

По всему дому разносится ее звонкий самодовольный хохот:

– Мечтай! Говорят, невредно.

 

Глава 2

Две недели перед школой проходят слишком быстро. Я успеваю познакомиться с Арно Монмари: он ведет страничку в Фейсбуке, которая называется: «Измени этот мир». Я написала ему на почту свое короткое резюме, продемонстрировала проекты, над которыми имела счастье работать, и предложила ему идею для нового. Он ответил ни отрицательно, ни положительно. Лишь сказал: «Если сможешь найти моделей для своей задумки, я помогу тебе со студией и дальнейшей работой». Теперь вся моя голова забита лишь одной мыслью, как найти желающих сфотографировать свои изъяны? Идея пришла ко мне ночью, после того как я два часа убила на Инстаграм, глядя на идеальные фигуры и лица. Во Франции существует закон, по которому, если фотография была ретуширована, на ней должна быть особая надпись: «Photo retouchée». Этот закон приняли с целью не обманывать людей. Ведь мы все далеки от идеала. Но мы живем во времена, когда понятие «красивая» в принципе не существует, если ты не подходишь по определенным параметрам: высокая, стройная, длинноногая, большегрудая, с утонченными чертами лица, обязательно маленький нос и полные губы. Пластиковая хирургия на пике своего развития, и я не против, если бы не одно «но». Сколько молодых девушек кроят себя под стандарты, полностью теряя индивидуальность? Красота ведь безгранична. У нее нет законов и устоев. И именно это я и хочу показать. Я хочу показать шрамы, растяжки, неидеальную кожу, кривые зубы или, быть может, целлюлит – да даже нестандартную форму носа и все-все, что встречается у миллионов. Все то, что не делает нас некрасивыми, а, напротив, иногда даже является нашей изюминкой. Я хочу показать натуральность и человечность. Но Арно сомневается, что я смогу найти моделей для данной затеи. Я и сама сомневаюсь, но я уверена, в мире есть смелые люди, которые не стесняются своей индивидуальности и разрешат мне запечатлеть ее на снимкам.

Мы с Марион не успеваем оглянуться, как на календаре мелькает третье число, и, кое-как продрав утром глаза, мы отправляемся в школу.

– Ты только представь: мне восемнадцать, тебе почти восемнадцать, а вокруг нас будут сидеть малолетки, – кислым тоном говорит Мар, на ходу поправляя свои шикарные волосы.

Она разоделась так, будто идет не в школу, а на красную дорожку. И, зная Марион, я ни капельки не удивлена. В первый же день она планирует продемонстрировать всей школе, кто здесь королева!

– Ладно, не мы одни на год отстаем. Более чем уверена: в нашем классе будет достаточно второгодников.

– Да, типа твоих друзей-лузеров, Вала и Лео. Даже не думай, что мы станем дружной компанией. Я никогда в жизни не сяду с ними за один столик!

Я качаю головой и приподнимаю лямку съехавшего рюкзака. В отличие от Марион я не принарядилась: на мне белая майка и голубые джинсы. Люблю легкую небрежность и натуральность в стиле.

– Ты видела, как моя мама взглянула на твои сиськи без лифчика? – тихо сказала Марион. – Я думала, она заставит тебя переодеться, но потом ее взгляд перешел на розовые волосы, и на лице появилось выражение отвращения. Она даже прошептала себе под нос «сумасшедшая феминистка». Клянусь!

С Мари мы по-прежнему не общаемся, лишь изредка обмениваемся короткими фразами. Некоторые вещи не меняются…

– Я не феминистка, – бурчу я, заправляя майку в джинсы.

Мне так надоело, что люди раздают ярлыки. То, что мне комфортно и уютно без бюстгальтера, не говорит о том, что я так борюсь за права женского населения. Это говорит лишь о том, что я не вижу смысла стягивать лимфоузлы при своем небольшом размере груди. Однако скажу честно. Если понадобится стать феминисткой, чтобы не носить лифчик, то я ей стану. Я лишь ненавижу, когда людям на лоб приклеивают огромный штамп, определяющий их личность. Мы все настолько многогранны, что не вижу смысла ограничиваться ярлыками.

– Знаю. И если бы Господь не одарил тебя божественной формой груди, ты была бы вынуждена, как все мы, обычные смертные, использовать пуш-апы и поклоняться поролону.

Я закатываю глаза:

– Слава Богу, что он не оставил надпись: «Феминистка» на моем лбу! И на этом спасибо!

– Мне даже странно, что ты бесишься. Отказ от лифчиков и скандирование free the nipple – их конек! Ты не носишь лифчик, вот люди и делают выводы. Мне, кстати, нравятся эти маленькие круассанчики! – говорит Марион и тыкает пальцем в маленькие принты на моей груди.

Я легонько бью ее по руке.

– Не распускай руки! – строго произношу я, и она смеется. – Вообще, ты много внимания уделяешь моей груди, мне становится страшно!

– Это зависть, – со смешком говорит Марион и опять щипает меня за грудь. – Они типа должны закрывать сосок, да? Будто, если он у тебя станет твердым, круассанчику под силу это скрыть.

Я наступаю ей на ногу, и Мар едва не валится на землю. Зло сверкнув глазами, она начинает шипеть в своей лучшей манере:

– Ты непроходимая идиотка! Думаешь, на каблуках легко ходить? Они же замшевые, смотри, какой след ты оставила!

Я подаю ей салфетку и, остановившись перед буланжери, как ни в чем не бывало спрашиваю:

– По круассанчику перед школой?

Марион кипит, но затем ее внимание привлекают золотистые хрустящие булочки на витрине.

– Боже, храни Францию и ее пекарей! – провозглашает она, и я начинаю смеяться.

О да, в Швейцарии мы не нашли ни одной булочной, в которой выпечка хотя бы наполовину была такой же вкусной, как во Франции. К ним в страну лишь перекочевало название выпечки, но не умение ее готовить. Мы покупаем по круассану и, довольные, возобновляем путь.

– Смотри, этого цветочного магазина здесь не было два года назад, – приподнимая подбородок в сторону вывески, говорю я.

– И еще того продуктового. А вот магазин техники закрыли, – тут же подхватывает тему Марион.

– Странно. Когда глядишь на старинные здания, возникает ощущение, что город не изменился. Но потом понимаешь, что это иллюзия: на самом деле за два года здесь многое произошло.

– Главное – изменились мы сами, – задумчиво отвечает Марион и тихо добавляет: – Я вчера решила встретиться с Алексом.

Я резко останавливаюсь. Кусок круассана застревает в горле, и я начинаю громко кашлять. Я замерла посреди дороги, звонкий гудок торопит меня. Марион натянуто улыбается.

– Хорошо, в обморок не упала, – бормочет она, хватая меня за руку и переводя через дорогу: – Дыши!

Я достаю из рюкзака стеклянную бутылку с водой и делаю жадные глотки, затем протираю уголки глаз, на которых выступили слезы от кашля. Посмотрев в зеркало, я вижу, до какой степени покраснела, но не это меня заботит. Марион стоит рядом и смотрит куда угодно, только не на меня.

– Я думала, ты будешь избегать его до конца жизни, – честно признаюсь я хриплым голосом.

Она переминается с ноги на ногу:

– Нет, мне нужна эта встреча. Либо я увижу его и пойму, что влюблена в плод своей фантазии, и меня отпустит. Либо… – Она тяжело вздыхает: – Я по уши погрязну в дерьме.

– А если тебя ждет второй вариант, Мар?

Она нервно убирает прядь за ухо и еле слышно говорит.

– Тогда я сделаю все, чтобы мы с ним оказались в этом дерьме вместе.

Я озадаченно отвожу взгляд, мои глаза бродят по вывескам. Вот еще один новый магазинчик. Сколько их появилось за эти два года? Время не стоит на месте и неумолимо движется вперед, меняя все вокруг и нас. Но есть чувства и устои, которые остаются неизменными. Есть то, над чем время не властно.

– Да, ты права. Тебе нужна эта встреча, чтобы двигаться дальше. Уверена, ты посмотришь на него и со смехом подумаешь: «Он – причина моих бессонных ночей?» – шучу я, пытаясь подавить волнение и разрядить атмосферу.

Марион берет меня за руку. На каблуках она выше меня, мне приходится приподнять голову, чтобы заглянуть ей в глаза.

– А что насчет тебя, Эль? – тихо спрашивает она.

Я качаю головой. Не собираюсь говорить об этом. Никогда в жизни.

– Пошли быстрее, а то опоздаем в первый учебный день, – тараторю я и быстрыми шагами направляюсь к школе.

Я будто пытаюсь убежать от чего-то, точнее, от кого-то. Но в глубине души знаю: мне не убежать. Ведь то, от чего я бегу, сидит во мне глубоко и прочно.

В отличие от Марион, мне встреча не нужна. Я не готова встретиться лицом к лицу со своими страхами, тайными желаниями и злостью. Я готова убегать от них всю жизнь, похоронить на задворках памяти и ни при каких обстоятельствах не воскрешать.

* * *

Двери школы еще закрыты, около нее столпотворение. Некоторые ученики стоят в одиночестве и беспокойно поглядывают на группы людей, которые с шумными овациями встречают друзей. На лицах одиночек написано «новенькие». Вспоминаю себя такой же потерянной и одинокой: сейчас я не переживала бы о такой ерунде, как новая школа. А тогда меня трясло от страха. Как только мы с Марион подходим ближе, некоторые группы замолкают и с любопытством на нас смотрят. Она задирает подбородок и смотрит свысока на людей вокруг, я еле сдерживаю смешок. Эти школьники, которые изо всех сил пытаются казаться старше, выглядят нелепо и комично. «Марион явно покорила их юные сердца», – думаю я, и смешок все-таки слетает с моих губ.

– Я же говорила: окажемся среди малышей, – разочарованно вздыхает она.

Мы останавливаемся перед дверьми, я поглядываю на время:

– Через пятнадцать минут нас должны запускать.

– Если тебя зовут Эстель, и у тебя в руках булочки, я безумно рад тебя видеть, – неожиданно раздается рядом веселый голос. Повернув голову, мы встречаемся с наглой ухмылкой Валентина. – Это ты! Черт побери! Лео – придурок – не узнал тебя. Хотя ничего удивительного! Я сам сразу не признал и подумал, что надо познакомиться с этой красоткой. Потом присмотрелся – и сюрприз! Сама Эстель! – Он беззастенчиво тычет в меня пальцем и забирает у меня бумажный пакетик с выпечкой. – Девушка, которая два года назад свалила, даже не сказав «до свидания». Но тебе повезло, я незлопамятный! – Он улыбается и засовывает сразу несколько булочек в рот. – Плюс ко всему известно: сытый мужчина – довольный мужчина, – с набитым ртом поучительно заканчивает он.

Я начинаю громко смеяться:

– Как был придурком, так и остался!

Если и есть вещи, которые не меняются, это Валентин, его чувство юмора и невероятная наглость. От прежних непослушных кучеряшек не осталось и следа. Волосы коротко подстрижены, он стал еще выше, а телосложение крепче. Темные глаза с интересом разглядывают меня, затем взгляд переходит на Марион, и он присвистывает:

– О, нечисть! И ты решила почтить нас своим присутствием.

Не ожидавшая такого приветствия, она начинает удивленно моргать, а Валентин фыркает.

– Я бы сказал, что рад тебя видеть, да язык не повернется. Хотя… – Он нагло рассматривает ее с ног до головы: – Ты та еще горячая штучка.

Марион наконец приходит в себя и, делая резкий шаг вперед, произносит:

– Я оторву тебе яйца, если ты еще раз так на меня глянешь.

Нервный смешок слетает с губ Валентина:

– Как была ведьмой, так и осталась. Но, малыш, если ты хочешь потрогать меня, не нужно искать для этого повод.

Я чувствую, как Мар кипятится, и понимаю, что она вот-вот нагрубит так сильно, что будет не до смеха. Ситуацию спасает подошедший высокий парень в солнцезащитных очках.

– Вал, ты, как всегда, находишь самую отстойную тему для разговора с девушками, – говорит парень, и мы обе начинаем с интересом его рассматривать.

Коричневые волосы доходят до ушей и пребывают в небрежном беспорядке. Они слегка с рыжим оттенком. Закрадывается подозрение, что…

– Лео? – удивленно шепчу я.

– Не может быть! – восклицает Марион.

Лео прячет улыбку рукой, и я буквально ощущаю сквозь черные стекла очков веселый взгляд, направленный на меня. Ленивым движением он снимает их и подмигивает мне:

– Давненько не виделись?

Марион ловит ртом воздух, да и я не могу подобрать слов. Он больше не низкий, худой и прыщавый мальчик. Лео выше меня на голову, черная майка обтягивает его подтянутую грудь. Кожа золотистого оттенка и большие зеленые глаза красиво блестят на утреннем солнце.

– Черт, я бы в жизни тебя не узнала, – наконец говорит Марион. – Похоже, в вашей семейке отличный генофонд. Твоя сестра недавно стала лицом нового парфюма Шанель?

Лео кивает, не глядя на нее. Его глаза сосредоточены на мне, и легкие смешинки пляшут в глубине этих глаз.

– Розовые кончики, – задумчиво говорит он и ухмыляется, – а тебе идет.

Что-то в его взгляде смущает меня.

– Спасибо, – неловко бормочу я в ответ.

– Ну что, Лео, любовь всей жизни вернулась? – хлопнув его по плечу, весело заявляет Вал.

– Ох, заткнись, придурок, – беззлобно бормочет тот, улыбаясь. У него такая открытая и милая улыбка, в ней есть что-то доброе и наивное.

– Год обещает быть интересным! – продолжает Валентин. – У нас есть все шансы стать фантастической четверкой. Что скажешь, ведьма? – обращается он к Мар. – Ты и я – мы будем звездной парочкой, а эти два лузера отхватят титул «сладкой».

Марион, словно кошка, грациозными шажками подходит вплотную к нему и, дьявольски сверкнув глазами, ухмыляется:

– Еще один намек в мой адрес, и я выбью тебе на лбу татуировку «10 секунд», чтобы телки знали, что их ждет с тобой в постели.

– Для сексуальной крошки, которая минут пять назад говорила о моих яйцах, ты слишком меня недооцениваешь. Но это к лучшему, так как в будущем тебя ждет сюрприз, – кривая самоуверенная ухмылка играет на его губах, а меня начинает порядком раздражать этот тупой разговор.

– За два года у тебя явно не прибавилось ни мозгов, ни интересов, – немного грубовато произношу я.

Вал удивленно приподнимает брови и переводит взгляд с меня на Марион.

– Вы теперь не ненавидите друг друга?

Ответа он не дождался. Опустив голову на мою майку, он замечает два моих круассанчика и начинает орать на всю улицу:

– Ты стала ФЕМИНИСТКОЙ?

Я не знаю, что так рассмешило Лео: то ли выражение лица Валентина, полного изумления, то ли мой холодный убийственный взгляд, а может, то, что Марион дала ему ногой по коленке, и он завопил хуже трехлетней девчонки.

– В общем, так, Валентин, – зло шипит Марион, – если ты не планируешь в ближайшее время сыграть в ящик, держи свой рот закрытым.

Валентин на удивление быстро приходит в себя, на его лице вновь появляется широкая идиотская улыбка.

– Эль, я восхищаюсь феминистками, особенно когда они – молоденькие – отказываются от лифчиков, и у них такая грудь! – Лео дает ему подзатыльник, и Валентин усмехается: – Понял! Хотя, знаете, женщинам после тридцати пяти лет манипуляции с отсутствием белья нужно запретить законом. Клянусь, если такие правки внесут в наше законодательство, я пойду служить в полицию и буду яростно защищать этот закон, дабы молодые парни не получали психологических травм! – На секунду он замолкает, и я уже готова радоваться тому, что он перестал нести чушь, как он снова начинает: – О, слушайте, а полицейские могут конфисковать травку? Кажется, я нашел работу мечты! И, если учесть, какие ослы там работают, вряд ли мне понадобится аттестат о среднем образовании.

Лео, Марион и я устало смотрим на него. Мне хочется спросить, сколько можно нести беспросветную чушь. Однако я помню: если Валентину не отвечать, ему надоедает монолог с самим собой. К сожалению, не всегда, но порой чудеса случаются.

– Ладно-ладно, – он поднимает руки вверх в знак капитуляции. – Я молчу!

– Правильно, – цокнув языком, говорит Лео. – И двери уже открыты. Идем, одноклассники! – Последнее слово он произносит с сарказмом и вновь поглядывает на меня своим глубоким взглядом.

– Рад видеть тебя, Эль, – тихо произносит он.

Я чувствую неловкость. Мне самой непонятно, откуда появляется это чувство. Может, дело в его открытом взгляде?

Он тянет Вала за собой, и они вливаются в толпу, начинают громко здороваться с другими учениками.

– Ты слишком долго на него смотришь, – прямо над моим ухом произносит Мар. – Он, конечно, красавчик, и все дела, но я еще ни разу не видела, чтобы ты так краснела.

– Это было немного странно.

– Что именно, Эль?

– Атмосфера между нами. Мне неловко рядом с ним, раньше этого не было.

– Может, это, наконец, сексуальное влечение?

– Что?! Нет! Я не…

Она не дает мне договорить, начиная бомбардировать вопросами:

– Ты представляла его голым? Поэтому так покраснела? Или, быть может, в твоей голове разыгрался целый сценарий порнофильма?

Я закатываю глаза:

– Знаешь, Мар. Вы с Валентином идеально подходите друг другу.

Марион с притворным ужасом округляет глаза:

– Это был удар ниже пояса! – Потом ее носик морщится в омерзении: – Если этот придурок наш одноклассник, значит, мы должны терпеть его целый год. Господи, дай нам сил! Или… – Она загадочно улыбается: – Мы можем представлять Лео голым, и жизнь не будет казаться таким дерьмом!

Я пихаю ее в бок:

– Не говори глупостей.

– Если серьезно, мне кажется, тебе стоит присмотреться. Он ни на одну девчонку столько не смотрел, как на тебя. Не то чтобы игра в «гляделки» что-нибудь значила. Но тебе стоит почитать статьи о поздней девственности.

– Мне еще восемнадцати нет! – кричу я, не в силах сдержать возмущения.

– Это пока! А часы тикают! Тик-так! Тик-так! И вот тебе уже пятьдесят, и у тебя семнадцать кошек!

– Прошу тебя, не рассказывай мне о своем светлом будущем.

Марион ухмыляется, но от ответа воздерживается. Мы проходим по знакомому узкому коридору, ища нужный класс.

– Все девочки смотрят на нас. Спорим, завтра половина припрется на высоких каблуках, а другая снимет лифчик? – со смешком в голосе говорит Мар.

И я не спорю, прекрасно зная, что так и будет. И, словно подтверждая наши мысли, к нам подходят две девочки и спрашивают:

– Классная майка. Не скажешь, где купила?

– Это подарок, – спокойно вру я, небрежно пожав плечами.

Они грустно переглядываются и, пожелав нам хорошего дня, отходят.

– Смирись, Эль. Они все равно ее найдут.

Не то чтобы мне было жалко, нет. Я лишь считаю, что каждый человек должен развивать свою индивидуальность. К сожалению, люди чаще всего повторяют за другими.

– Зато мы – главные законодательницы моды! – пробует рассмешить меня Марион.

Я нехотя улыбаюсь.

Мы находим свой кабинет, и нас встречает классный руководитель. Им оказывается молодой учитель по математике, месье Вьяно. Высокий, голубоглазый брюнет, при виде которого многие девочки готовы упасть в обморок. А мальчики со смешком наблюдают за реакцией женской половины класса. Месье Вьяно раздает нам дневники и расписание уроков, говорит о важности терминала и суровых экзаменах, которые ждут нас в конце года.

Марион склоняет голову и внимательно рассматривает нашего преподавателя.

– Сколько ему, как думаешь?

– Я бы дала двадцать семь лет, – отвечаю я.

По мне, он немного смазлив, слишком тонкие черты лица. Его красота женственна и не вызывает во мне восхищения.

– У кого-нибудь есть вопросы? – спрашивает классный руководитель.

К моему удивлению, Марион поднимает руку, хотя я почти уверена, что она его не слушала.

– Сколько вам лет? – невинно хлопая глазками, спрашивает она.

Видно, что учитель растерян. Он не ожидал такой наглости.

– Это имеет какое-то отношение к предстоящему учебному году? – наконец возмущенно отвечает он.

Марион надувает обиженно губы:

– Извините, не хотела ставить вас в неловкое положение.

Очевидно, месье Вьяно ждал очередной наглости, и ее расстроенный вид его озадачил.

– Мне двадцать восемь лет, – пожимая плечами, говорит он.

Марион улыбается обворожительной улыбкой.

– Спасибо, – благодарит она, смущенно опустив глаза.

Вьяно кивает и вновь интересуется, есть ли вопросы по теме. Последнее слово он выделяет интонацией.

– Что ты делаешь, Мар? – тихо интересуюсь я.

Ее зеленые глаза сверкают.

– Веселюсь, – читаю я по ее губам.

– Не заиграйся, – с беспокойством в голосе предупреждаю я.

Она лишь нахально подмигивает.

– Эстель дю Монреаль? – зовет учитель.

– Это я, – рука автоматически тянется вверх.

Вьяно внимательно смотрит на меня, и на секунду мне кажется, что он усмехается. Однако выражение его лица настолько быстро меняется, что я не уверена, была это кривая ухмылка или она является плодом моей фантазии.

– Я читал твое школьное дело и рекомендательные письма предыдущих учителей.

Мое лицо каменеет. В моем деле за последний год появилось много интересного и не очень положительного… Но я лишь приподнимаю бровь, скрывая волнение:

– Проявили любопытство?

Он пропускает мой вопрос.

– Мадемуазель дю Монреаль, мы всем педагогическим составом договорились, что первая парта во всех классах и на всех уроках принадлежит именно вам.

В классе повисла тишина, все взгляды направлены в мою сторону. Уверена, они судорожно пытаются угадать, что я натворила в прежней школе. Во мне закипает возмущение, но я не показываю своих чувств. Я думала, что в этом году все будет иначе, но моя репутация бежит впереди меня. Я подхватываю рюкзак и направляюсь к первым партам. В классе три ряда, и все первые парты заняты.

– Какая из них моя? – равнодушно спрашиваю я.

Месье Вьяно самодовольно заявляет:

– Парта перед учительским столом – ваша собственность, мадемуазель дю Монреаль. Во всех классах, на всех уроках, – вновь подчеркивает он, а взгляд его говорит: «Мы тебя перевоспитаем».

Если бы два года назад учитель проявил по отношению ко мне такую бестактность и поставил в столь унизительное положение перед классом, я бы, наверное, рыдала несколько дней. Но сейчас мне все равно, что подумают окружающие. Я медленно подхожу к нужному столу. Месье Вьяно просит двух учеников встать и освободить место. Сзади слышатся звонкие удары каблуков.

– Прошу прощения, но я просил пересесть лишь Эстель, – раздраженно произносит Вьяно и сурово глядит на Марион.

Я поворачиваю голову и встречаюсь с ее милой улыбкой.

– Вас должны были предупредить, что я буду сидеть с ней, – тихим елейным голоском сообщает ему моя сестра.

Я прикусываю губу, чтобы не рассмеяться над ее стараниями.

– А вы у нас кто, собственно, будете? – возмущенно спрашивает Вьяно.

– Марион Депорт.

Как только она произносит имя, лицо Вьяно меняется, а губы расползаются в гаденькой улыбочке.

– Ваше дело я тоже имел счастье лицезреть, – сообщает он и с любопытством посматривает на Мар.

– Тогда, должно быть, вы видели мои отличные оценки, – ни капельки не смущаясь и не пряча глаз, парирует она.

– Да, и боюсь, плохая компания подействует на вас не лучшим образом.

Марион перестает улыбаться и зло поджимает губы:

– Вы только что мою сестру назвали плохой компанией?

Месье Вьяно не ведется на манипуляцию:

– Мадемуазель Депорт, я не знаю, кто должен был сказать, куда и как мне рассаживать учеников в моем классе. Но, боюсь, меня не предупредили. – Он разводит руки в стороны, затем тычет пальцем в стул: – Эстель, садись. Для тебя, Марион, я тоже найду местечко. Не переживай, стоять на уроке не заставлю. Если, конечно, ты не будешь продолжать указывать, что мне делать.

Я нехотя сажусь на место и исподлобья смотрю на учителя. Не лучший способ завоевать наше доверие, скорее, банальная попытка закрепить авторитет.

– Стоять в классе? Вы это серьезно? Мы что, в начальной школе?

– Марион, я предупреждал. А теперь встань в угол, – без эмоций просит Вьяно и уставляется в журнал.

Марион опешила, но, быстро взяв себя в руки, произнесла тонким голоском:

– Месье Вьяно.

Он нехотя поднимает глаза и подозрительно смотрит на нее.

– Вы на мне отыгрываетесь? За что? – Она приподнимает идеально выщипанную бровь и продолжает спокойным тоном: – Вас били в школе? Из-за этого появились комплексы, и теперь вам необходимо демонстрировать свою власть?

– Достаточно, – кричит учитель, громко захлопывая журнал. – Я сказал тебе встать в тот угол.

– Значит, я угадала, – с этими словами она собирает свои вещи и выходит из класса, громко хлопнув дверью.

Я натягиваю лямку рюкзака на плечо и встаю.

– Я не разрешал тебе вставать, Эстель, – гремит он.

Я презрительно смотрю ему в глаза.

– Вы? – ехидно переспрашиваю я.

Он поджимает губы:

– Сядь!

Но я уже иду в сторону выхода. Я думала, этот год начну иначе. Действительно не хотела никаких приключений в школе – лишь отучиться и получить наконец аттестат. Но есть люди, которые не дают шанса, а судят за прошлые ошибки, даже не пытаясь узнать вас лично. Мой классный руководитель оказался именно таким. Я готова проявлять уважение, когда получаю его от другого человека. Но если меня унижают у всех на виду… Нет, я не могу молчать в тряпочку и терпеть. Я буду отвечать. Всем и каждому. Да, я не ангел, но остаюсь человеком, личностью. Об меня нельзя вытирать ноги.

Марион ждет меня в коридоре. Она знала, что я не останусь в кабинете.

– Такую сволочь мы давненько не встречали, – говорит она. – Что будем делать? Из школы нам не выйти, а звонок прозвенит через 30 минут.

Я кидаю рюкзак на пол и запрыгиваю на подоконник.

– Переждем тут.

– Я одного не понимаю, зачем ему понадобилось на виду у всего класса демонстративно тебя пересаживать?

– Это было его способом сказать мне, что он не будет терпеть.

– Но ты ничего плохого не успела сделать! – возмущенно восклицает Мар.

– Я сама виновата, – серьезно говорю я, пожимая плечами. – Каждый человек является суммой своих поступков, а не намерений.

Она громко фыркает, и ее глаза злобно сверкают.

– Знаешь что? Да кто все вокруг такие, чтобы судить тебя за твои поступки! – чуть ли не кричит Марион. – Кто такой этот Вьяно, чтобы унижать тебя перед всем классом?! Знаешь кто, Эль? Одно большое НИКТО.

Она запрыгивает на широкий белый подоконник и смотрит на меня в упор.

– Этот мир станет проще и лучше, если люди спустятся на землю и каждый раз, прежде чем осудить другого, будут задавать себе чертов вопрос: «Кто я такой?»

– Не нервничай, Мар, – прошу я, и она хмыкает:

– Нервничать? Я никогда не трачу свое время на ерунду.

– Что же ты делаешь? – с улыбкой спрашиваю я.

– Готовлю план мести, – серьезно отвечает она, и я начинаю тихо смеяться.

– Давай без мести. Просто закончим эту долбаную школу, ладно?

В коридоре вновь громко хлопает дверь, мы приподнимаем головы и видим злого и до ужаса возмущенного Валентина.

– Этот ублюдок меня еще воспитывать будет, – громко произносит он. – Видите ли, я должен был сделать выводы и прийти в школу с серьезными намерениями! Да я, мать его, и пришел в школу с серьезными намерениями, пока он не принялся объяснять мне, какой я тупица! При всем классе!

Марион двигается ближе ко мне и хлопает по пустому месту на подоконнике:

– В нашем клубе «Вьяно-импотент» прибавление.

Вал швыряет свой рюкзак рядом с моим и садится вместе с нами.

– А почему именно импотент? – интересуется он.

– Это чтобы тебя отвлечь, – говорю я. – Любое словечко с сексуальным подтекстом, даже такое, действует на тебя отрезвляюще, – шучу я, и он улыбается.

– 1: 0 в твою пользу, – говорит Вал. Затем облокачивается на окно и устало вздыхает: – Серьезно, у этого чувака не все дома… Вот тебе и первый день в школе.

Хлопок двери. Снова. И мы встречаемся с веселым взглядом Лео.

– Для меня местечко найдется? – спрашивает он, и Валентин хмыкает:

– А ты почему вылез? Или причина несдачи экзаменов в виде пребывания в больнице его не впечатлила?

«Пребывание в больнице…» – проносится у меня в голове. Я смотрю на Лео, и он слегка хмурится.

– Да пошел он, – тихо выругавшись, он кидает свой рюкзак в кучу.

Я двигаюсь к Марион, освобождая место рядом с собой.

– Прыгай ко мне, – говорю я, и Лео кивает. – Ты ничего не писал про больницу, – я внимательно изучаю его лицо.

– А ты ничего не писала о своей бурной школьной деятельности, – подмечает Лео, улыбнувшись. – Было бы любопытно заглянуть в твое дело.

– Не переводи стрелки. Почему ты был в больнице?

Он начинает барабанить ногами по стене.

– Упал с лестницы, сломал ногу и пару ребер, слегка повредил спину. Восстанавливался полгода или около того. Ну, знаешь, физиотерапия, и все дела.

Я с ужасом смотрю на него. Он, не моргая, смотрит в ответ, затем его взгляд опускается мне на плечо, и теплые пальцы касаются моей кожи, приподнимая майку.

– Да ладно! Это что, татуировка?!

Я стряхиваю его руку.

– Не трогай меня, – прозвучало слишком резко, но мне неприятно, когда посторонние люди прикасаются ко мне без разрешения. «Это же Лео», – говорит мне подсознание, но тело не согласно. Тем более я сильно злюсь.

– Как ты мог упасть с лестницы? Тебя толкнули?

Его лицо меняется, он старается быстро скрыть обиду и растерянность. И тут до меня доходит… его действительно толкнули.

– Ты по-прежнему живешь с родителями? – тихо спрашиваю я.

В голове мелькает ужасное предположение.

Он резко качает головой:

– Сестра снимает мне студию, прямо через дорогу от школы. Плюс я сам подрабатываю официантом в кафе.

Я прикусываю губу. Он выглядит растерянным.

Мне становится не по себе. Я больше не хочу задавать вопросы – хочу лишь немного утешить его и легонько провожу рукой по волосам.

– Ты не писала, что стала такой красоткой, – вдруг говорит он с улыбкой.

– А ты не писал, что стал таким красавчиком, – заявляю я в ответ, радуясь, что тема падения закрыта.

– Потому что для тебя это никогда не имело значения, – серьезно отвечает он. – Я все тот же Лео.

Я хотела бы сказать, что я – та же Эль, но это не так. Я не та наивная, добрая пятнадцатилетняя девочка. Проблема в том, что я не знаю, какая я. Если бы мне нужно было писать о себе книгу, понятия не имею, какими словами я описала бы себя. Я отодвигаюсь от него и слезаю с подоконника. Лео вопросительно смотрит на меня, и я решаю сменить тему.

– У тебя не осталось никаких шрамов? – спрашиваю я, а он непонимающе хмурится, я тут же спешу объясниться: – Я ищу моделей для одного социального проекта…

Но Марион не дает мне договорить:

– Беги, Лео, пока не поздно. Проекты и Эль тебя затянут и утащат к себе в нескончаемое рабство. Это единственное, о чем она может говорить часами, даже если ты уже спишь и давно ее не слушаешь.

– Люди не меняются, – шутит он, глядя на ее ухмылку.

А Вал, в свою очередь, хохочет.

Я громко посылаю ее, и именно на этом нас застает директор. Четыре ученика, все второгодники, сидят на подоконнике, орут, матерятся и смеются, вместо того чтобы быть на уроке. Есть ли ему дело до того, что чувства каждого из нас были задеты самодуром-преподавателем? Конечно, нет. И в первый же день мы получаем по часу наказания после школы. Потому что всем плевать – разбираться никто не будет. Потому что все вокруг слишком любят делать скоропалительные выводы.

 

Глава 3

Сегодня очень сложный день. После школы нас ждет серьезный разговор с родителями. Мне кажется, суть каждого разговора с папой не меняется на протяжении нескольких лет. Раз за разом одно и то же: нужно быть взрослее, серьезнее, умнее. Я киваю, но мысленно пребываю в другом измерении. Я уверена: будь он на моем месте, тоже вышел бы из класса. Только ему, похоже, все равно. Я – проблемный подросток, и проблемы нужно решать. Просто он не знает как. Никто не знает.

Я закрываюсь в своей комнате, беру наушники и ложусь на постель. Нет ничего лучше музыки, чтобы заглушить нелепость этого мира. Она расслабляет, вдыхает в тебя жизнь и уносит далеко-далеко. И вот ты уже не думаешь о плохом дне и погружаешься в мир грез. Прекрасное вдохновляет. Мелодия завораживает, а слова отзываются эхом в душе. Сердце распускается, словно цветочный бутон. Я встаю с кровати, мне хочется творить, создать что-нибудь красивое, невероятное, волшебное. Я достаю камеру и смотрю в окно. Свои снимки я редко продумываю заранее, чаще они навеяны секундным вдохновением. Я ощущаю, как оно накапливается и заполняет меня до краев – так, что хочется выплеснуть эту энергию. Творить!

Закат очень кстати. Последние нежно-розовые лучи падают в мою комнату. Они прекрасны, как и фиолетовые разводы в небе. Как и весь мир. В голове появляется картинка. Я тянусь к занавескам. Они белые, почти прозрачные, я сама их выбирала. Мне нравится легкость, которую они принесли в мою комнату. Я устанавливаю камеру, ловлю нужный ракурс, ставлю таймер. Сбрасываю с себя джинсовые оковы, одним взмахом снимаю майку и встаю у открытого окна. Белая ткань развевается за моей спиной, а вечерние лучи играют на моем теле. Они плавно переливаются на животе и попадают на грудь. Иногда магия не рождается, и снимки не выходят. Но я стараюсь прогнать непрошеные мысли и расслабиться перед камерой. Мне нравится то, что я делаю. Я хочу, чтобы в мире не существовало глупых правил. Отчаянно хочется, чтобы у души и тела не было границ. Это мой способ обрести свободу, и в нем нет сексуального подтекста. Лишь красота и эстетика в чистом виде. Я слышу щелчки. Меняю позы как во сне. Каждый нерв моего тела словно оголен. Я чувствую, как внутри все трепещет, а сердце колотится в груди. Последний щелчок – и я на цыпочках подхожу к камере. Пожалуйста, пусть сегодня у меня все получится, пусть волшебство произойдет. Просматриваю фотографии и ликую. Смотрю, как солнце исчезает за серыми крышами домов, и про себя говорю ему спасибо.

Тянусь к майке и ноутбуку. Следующий час я обрабатываю снимки, некоторые соединяю в один, работаю над светом и цветом. Наконец смотрю финальные варианты, из них выбираю два снимка. Первый: игра солнечной гаммы на моем животе. Кадр прост, но в нем есть изюминка и гармония. Лучи солнца и мое тело – они словно нашли друг друга: природа и человек. Второй снимок: в кадре плечо и ключица, а также кисть руки, которой я прикрыла грудь. Развевающиеся занавески в паре с солнечными лучами добавляют таинственности. Композиция нежная и воздушная. Видна женская хрупкость и утонченность. Я улыбаюсь кроткой, застенчивей улыбкой. Сегодня у меня получилось.

Загружаю снимки.

@Etoile_filante

Сегодня я занималась любовью с солнцем.

* * *

Лежу в постели, читаю комментарии к новому посту. В этот момент приходит уведомление о новом письме в почте.

Лео:

Я так и не спросил твой номер.

Я присаживаюсь на постель, подобрав под себя ноги. Мы долго переписывались на разные темы, и я ни разу не ощущала неловкости. Тогда почему сейчас у меня такое странное чувство? И откуда желание промолчать, не отвечать ему? Из-за того, как он смотрел на меня? Что значит этот взгляд? Я понимаю одно: не хочу, чтобы он так на меня смотрел. Пытаюсь успокоиться. Это же Лео! Не нужно придумывать то, чего нет.

Лео:

К черту номер, как насчет увидеться?

Сейчас.

Я смотрю на часы: без десяти минут полночь.

Сейчас уже поздно, не находишь? – быстро печатаю я в ответ.

Ты же девочка оторва, забыла? Выходи, буду у твоего подъезда через 15 минут, мы же теперь практически соседи.

Стой! – пишу я, но Лео не отвечает. Смотрю в монитор с надеждой, что он одумается, но ответа не последовало.

Откидываю голову на подушку и тяжело вздыхаю: «Вот сумасшедший! Придет и будет стоять под дверью». Отбрасываю одеяло и встаю с постели. Собираю волосы в высокий хвост и достаю джинсовую куртку. Интересно, что он задумал? Красться на цыпочках по дому – занятие непривычное. Я встаю столбом перед входной дверью, косо поглядывая на сигнализацию.

– Куда собралась? – раздается за спиной тихий голос Марион.

От неожиданности я подпрыгиваю. Неприятное ощущение дежавю закрадывается в душу, и я гоню его прочь.

– Лео ждет внизу… Ты случайно не узнала пароль?

Мар смотрит на мои домашние шорты, джинсовую куртку поверх бесформенной футболки и балетки в руках:

– Ты, конечно, самоуверенная личность, но неужели настолько, чтобы идти на свидание как пугало?

Я закатываю глаза:

– Это Лео, с ним не может быть свиданий.

Она тычет в меня пальцем:

– Это красавчик Лео, который, скорее всего, научился затаскивать девушек в свою постель. Хотя… – Она вновь критически осматривает меня: – Такие снежные королевы ему явно не по зубам.

Я ловлю ее палец и отбрасываю руку.

– Мар, мы будем трепаться и ждать, пока нас не застукают, или ты соизволишь дать мне цифры?

– Откуда столько уверенности, что я их знаю?

Я подавляю смешок и бросаю на нее лукавый взгляд. Она улыбается как Чеширский кот.

– 7345. Но на твоем месте я бы подумала, нужно ли оно тебе.

Я набираю код и, не оборачиваясь, спрашиваю:

– Что ты имеешь в виду?

– Не усложняй. Ты не готова к подобным сложностям.

– Марион, не драматизируй. Я немного с ним поговорю и поднимусь.

– Ну-ну, – скептически бормочет она.

– Он стоит и ждет меня, – пытаюсь убедить ее я. – Он бы не заставил меня просто так стоять и ждать.

– Как знаешь… – слышу я за спиной, выходя на улицу.

Лео переминается с ноги на ногу. Его лицо освещает экран телефона. При звуке открывающейся двери он поднимает голову и улыбается мне довольной улыбкой.

– Я знал, что ты выйдешь, – он подходит очень близко, мне приходится приподнять голову.

– Ты не оставил мне выбора.

– Выбор есть всегда, Эль, – он вновь смотрит на меня особенным взглядом, от которого становится не по себе.

– Зачем ты меня позвал?

– Я ужасно голоден, собирался в Макдо, но ненавижу есть один. А ты, насколько я помню, готова убить за чизбургер с картошкой.

– Ты видел время? Уже слишком поздно для чизбургера.

– Да ладно тебе, с каких пор ты зануда? К тому же до него идти двадцать минут, а туда и обратно все сорок. Успеем потратить съеденные калории.

Я пожимаю плечами:

– Я вышла без денег. Следующий раз предупреждай о ночном обжорстве, чтобы я могла себе его позволить.

Лео театрально откашливается и кладет руку себе на сердце:

– Перед тобой джентльмен. Абсолютный не жадина – напротив, любитель накормить девочек с маленькой грудью, дабы она стала больше.

Приподняв бровь, я заключаю:

– Время, проведенное с Валом, не прошло даром. Ты заразился сексуальным бешенством.

Лео улыбается:

– Секс-бешенство звучит горячо, Вал бы заценил.

Я ничего не говорю, лишь смотрю на гуляющих людей. Все же теплые осенние вечера полны магии: совсем не хочется возвращаться домой. Я глубоко вдыхаю теплый воздух и наслаждаюсь моментом.

В «Макдоналдсе» очередь. Я очень давно не ела бургеры с картошкой. Возможно, поэтому на меня нахлынула ностальгия по детству.

– Иногда мне кажется, что здесь даже перед концом света будет толпа, – пытается шутить Лео.

Почти всю дорогу мы шли молча. Он пытался разговорить меня, а я лишь коротко отвечала. Мы шли рядом, с интересом поглядывая друг на друга. Сейчас мне стало уютнее в его компании: все же нас объединяют воспоминания детства. От Лео исходит доброта, его наивная улыбка и взгляд располагают к себе.

– Предлагаю забрать эти деликатесы с собой и поесть на Марсовом поле. Что скажешь?

Я оглядываю переполненный зал и маленькие неуютные столики.

– Думаю, идея отличная.

Лео хмыкает:

– Я вообще отличный парень.

Он делает заказ и оплачивает еду. Мне становится некомфортно: из нас двоих официантом работает он, а не я.

– Следующий раз оплата за мной, – предупреждаю я, забирая из его рук один бумажный пакет.

Лео довольно улыбается:

– Ты только что пригласила меня на второе свидание?

Я резко останавливаюсь и крепче сжимаю пакет.

– Не флиртуй со мной, – прошу я со всей серьезностью, и улыбка покидает его лицо.

– Я просто шучу, Эль, – растерянно отвечает он и вглядывается в мое лицо. – А если бы флиртовал? Что в этом такого?

Действительно… Что плохого во флирте с парнями? Что страшного в том, что я нравлюсь кому-то? Что пугающего в том, чтобы попробовать построить с кем-то отношения? Я стараюсь прогнать эти вопросы из головы, потому что не готова на них ответить. Мне проще спрятать голову в песок, как страусу, лишь бы не анализировать собственную глупость. Я набираюсь мужества и смотрю прямо ему в глаза. Лео терпеливо ждет моего ответа.

– Я не люблю, когда есть недосказанность и ненавижу намеки. Мы друзья. И мне не хочется, чтобы у тебя сложилось иное впечатление. Мы давно не виделись, и каждый изменился за два года.

– Но не твое дружеское отношение, так? – фыркает он. – Тебе нужно быть проще, Эстель. Я просто пошутил. А ты, словно истеричка, решила, что я припаду на одно колено и сделаю тебе предложение руки и сердца. Вы, женщины, уникальные создания.

Мне становится неловко. Может, я действительно слишком бурно отреагировала.

– Теперь я чувствую себя полной дурой, – признаюсь я со смущенной улыбкой.

– Если думаешь, что я начну тебя переубеждать, то снова ошибаешься. Ты права как никогда.

Я пихаю его в бок, и он улыбается:

– Мне всегда казалось, что мечта всех женщин – услышать от мужчины драгоценное «ты права».

– Ты слишком много умничаешь сегодня. Пошли уже сядем на траву, пока все не остыло.

На Марсовом поле почти нет свободного места: школьники и студенты встречаются с друзьями и отмечают начало учебного года. Туристы наслаждаются видом на сверкающую башню. Чернокожие иммигранты пытаются сделать на толпе деньги: кто-то продает вино с пивом, другие ходят с сувенирами, третьи – с красными розами. Ведь это похоже на мечту: сидеть на Марсовом поле, смотреть на башню, восхищаться, как она сияет, и обнимать любимого человека, который наливает в бокалы вино и покупает для тебя маленькую красную розочку, шепча на ухо о том, что ты так же прекрасна. Было время, когда и я мечтала о такой романтике – о первой любви, принце и прочем девичьем. Сейчас мне это кажется глупым. Ведь я знаю, что половина сидящих на этом поле курят травку, а другая половина их ею снабжает. Полиция же проходит мимо и делает вид, что не чувствует запаха. Вторая беда заключается в крысах. Да-да! Марсово поле – одно из самых посещаемых мест в Париже, и оно кишит крысами. Отсюда вывозят тонны мусора, по всему периметру стоят огромные мусорные баки и расклеены плакаты с нарисованными крысами, просьбами выкидывать мусор только в баки. Когда я впервые увидела одно из этих огромных и ужасных созданий, испугалась не на шутку. И, естественно, испытала разочарование: пришло осознание того, что этот мир далек от сказки, и в нем происходят вещи пострашнее крыс, живущих на Марсовом поле. Нужно пытаться любить его таким, какой он есть, принять и наслаждаться собственной жизнью. Иначе всегда будешь нервничать, переживать, морщить нос в отвращении, а потом состаришься и умрешь, не позволив себе испытать ничего прекрасного. И никто не будет в этом виноват – ни крысы, ни ленивые мусорщики. Лишь ты сам.

– Какие у тебя планы после школы? – интересуется Лео, когда мы наконец находим свободный клочок на траве.

– Школа искусств, фотографическое отделение. Это моя мечта. К сожалению, чтобы начать там учиться необходимо сначала получить аттестат о среднем образовании. Но хорошая новость: я думаю у меня получится перевалить за десять, а также у меня вроде как неплохое портфолио и разнообразные рекомендации от парочки фотографов, с которыми успела поработать на Гоа и в Швейцарии. В Париже тоже надеюсь поучаствовать в крутых проектах и обрести новые связи.

Лео, внимательно меня выслушав, кивает:

– Так что там за проект, в котором тебе понадобились шрамы?

– Не только шрамы – в целом некие человеческие изъяны, которые впоследствии я планирую показать как изюминки, подчеркивающие индивидуальность. Ну знаешь, в мире фотошопа, пластических операций и прочей дребедени сложно принять себя и понять свою красоту. А по сути, красота в глазах смотрящего. И не важно, идеален ли ты и вписываешься ли в рамки.

– Звучит очень круто, – говорит Лео, и я слышу в его голосе уважение, – тогда мой шрам на ноге полностью в твоем распоряжении. Он огромен и уродлив, но каждый раз, когда я смотрю на него, я вспоминаю, насколько я сильный и через что смог пройти не опустив руки. Быть может, звучит нескромно, но тебе-то я могу сказать правду.

Я хлопаю его по плечу:

– Спасибо, мне лишь нужно собрать моделей пятнадцать – двадцать, и тогда я выберу день для аренды студии. Так что буду держать тебя в курсе событий. И, Лео, ты действительно можешь собой гордиться.

Лео закатывает глаза, но на губах играет улыбка:

– Давай поедим, пока совсем не остыло.

Я открываю чизбургер и с удовольствием вдыхаю его аромат.

– Знаешь, я целую вечность не ела бургеры, – говорю я. – Как это получилось, сама не знаю, просто мне не хотелось.

– Судя по твоему лицу, очень даже хотелось. Может, это было тайное желание, в котором тебе было стыдно признаться себе? Уверен, такие желания есть у всех, – лукаво произносит Лео.

Откусываю кусок и с удовольствием жую. Опять же, я знаю о вреде этой еды, трансжирах и прочем. Может, это глупо, но мне все равно. Этим вечером мне хочется получать удовольствие – прямо здесь и сейчас, не думая о плохом.

– Да, ты прав. Такие желания есть у всех.

– Поделишься своим?

Я беру холодный стакан с колой, хватаю трубочку губами и делаю большой глоток.

– Не-а, – коротко говорю я и подмигиваю ему. – Я не из тех, кто кается.

Лео кивает и берет мой стакан, делает из него глоток.

– У тебя вроде была собственная кола, – говорю я.

Он ухмыляется:

– Из твоей вкуснее

Я опять напрягаюсь и чувствую, как мое лицо каменеет.

Лео слегка хмурится:

– Эль, у тебя что, парень есть?

– Нет, – автоматически отвечаю я, пытаясь подавить волнение и страх.

– Ты тайно сохнешь по кому-то?

Качаю головой в ответ.

Он молчит, кладет стакан на траву и неловко барабанит пальцами по колену.

– Обычно девушки иначе реагируют на внимание, – смущенно признается он, и его щеки покрываются румянцем.

– Я не знаю, как реагировать, – честно признаюсь я, откладывая еду. – Я точно не создана для этого дерьма.

– Что скрывается за словом «дерьмо»? – не без интереса спрашивает Лео.

– Чушь о любви. У остальных девушек другая реакция, потому что они мечтают о ней. Знаешь, идея фикс: встретить парня, который исполнит все твои мечты.

– И что тебя не устраивает в этом желании?

Я начинаю теребить рукав куртки и, не смотря на него, тихо отвечаю:

– Потому что любовь – это брехня, ясно?

Мой голос звучит грубее, чем мне хотелось бы. Но Лео решает докопаться до сути:

– Почему ты так думаешь, Эль? Ведь есть счастливые люди, которые…

Я не даю ему договорить:

– Мой брат был безумно счастлив. Ровно до тех пор, пока не узнал, что его беременная невеста наглоталась таблеток.

Лео возмущенно открывает рот, но я не даю ему возможности сказать:

– Я знаю, ты думаешь, что я полная дура. Но, Лео, я до сих пор вижу в кошмарах пропитанное кровью одеяло. И знаешь, о чем оно мне напоминает? Что любовь – это не нечто прекрасное и воздушное, – она может быть злой и безжалостной. Скорее всего, я трусиха, но точно не ищу человека, ради которого вырву сердце из собственной груди и вложу ему в руку со словами: «Делай что хочешь».

Мы погружаемся в тишину. Есть совсем не хочется. Я закрываю чизбургер и убираю его в пакет.

– Знаешь, Эль, – Лео нарушает молчание, – однажды ты встретишь человека, от которого тебе снесет крышу. И ты ничего не сможешь с этим поделать. Тогда бред о любви наполнится смыслом. Ты почувствуешь электрический разряд, и твоя жизнь изменится.

Он говорит это, глядя мне в глаза с нежностью и теплом. Я понимаю, Лео пытается сказать мне что-то очень важное. Но я не готова к его признаниям. Он не знает всего. Не знает, что я уже встретила такого человека и с тех пор бегу как можно быстрее и дальше от своих чувств и эмоций. Спасает меня лишь фотография, благодаря которой я могу быть полностью свободной. Мои фотографии – голая метафора меня настоящей. Если бы не мое хобби, я давно спятила бы. Это мой способ выпускать наружу чувства и эмоции, делиться ими с миром.

– Может, ты его уже встретила, – почти шепотом заканчивает Лео, и его лицо озаряет неловкая улыбка. В ней столько надежды! От этого мне становится не по себе.

«Ты не представляешь, насколько ты прав, – проносится в моей голове. – Но, к сожалению, это не ты».

Я вскакиваю с места.

– Мне пора, – бросаю я и быстрыми шагами удаляюсь.

– Эстель, стой! – кричит Лео мне вслед.

Но я лишь ускоряю шаг, переходя на бег. Он не бежит за мной, и я ему за это очень благодарна.

* * *

Марион забирается в мою постель и крепко обнимает меня со спины. Я чувствую аромат жасмина и исходящее от нее тепло, на душе становится спокойнее. Она берет мои ледяные руки в свои.

– Он не герой твоего романа, да? – слышу я ее тихий шепот.

Я ничего не отвечаю. На душе скребут кошки. Я бы хотела сказать, что дело во мне, в том, что я не знаю, чего хочу, и все упирается в это. Но мне надоело заниматься самообманом, да и врать Марион не хочется. Я прекрасно знаю, чего хочу, точнее, кого. Также я отчетливо осознаю, насколько мое желание неосуществимо.

– Ты часто думаешь о нем? – вновь нарушает ночную тишину Мар.

Я понимаю, о ком речь, но продолжаю молчать. В душе буря, я сжимаю кулаки и закрываю глаза, в надежде унять своих демонов. Но они, чувствуя мое сопротивление, еще крепче цепляются в сердце и сжимают его когтями.

Марион гладит меня по спине.

– Эль, пожалуйста, – просит она. – Мы никогда не говорим об этом. Позволь мне понять, что происходит у тебя внутри. Прошло целых два года. Ты наверняка забыла, как он выглядит. Может, дело не в нем?

Я медленно разворачиваюсь к ней. Мое дыхание рваное, голос хрипит.

– Я помню каждую черточку его лица, – тихо говорю я. – У него глаза медового оттенка, и в них играют золотисто-янтарные крапинки. Брови прямые, с легким надломом. Нос прямой, с едва уловимой горбинкой. Кожа бледная, словно мраморная, на шее ярко выделяется голубая вена. Волосы насыщенного коричного цвета, идеально подходят его глазам. Взгляд глубокий, таинственный, меланхоличный. Руки немного грубые, с длинными прямыми пальцами, очень теплые и сильные. Губы… – Я запинаюсь и закрываю глаза, провожу пальцем по своим губам. По щекам текут слезы: – Они были мягкими и такими нежными. Мне казалось, что со мной происходит магия, – хрипло шепчу я, и в моем голосе столько тоски.

Марион притягивает меня к себе и заключает в объятия.

– Тебе нужно его найти, – говорит она. – Эль, ты не понимаешь. То, что ты чувствуешь тут, – ее маленькая кисть указывает на мое сердце, – необходимо выпустить, ты не сможешь вечно душить чувства.

Я слабо качаю головой.

– Мне страшно, Марион, – признаюсь я, мои руки трясутся. – Я боюсь его, – правда срывается с губ.

Я боюсь его. Больше всего в этом мире. Я боюсь его глаз, рук и прикосновений. Боюсь того, как моя душа рвется ему навстречу. Я боюсь довериться ему. Ведь я видела другую его сторону: жестокую, грубую, незнакомую и реальную. Он словно ад и рай в одном флаконе. Главный демон моей души. Мое самое сокровенное и пугающее желание.

 

Глава 4

Останавливаться в буланжери по дороге в школу стало традицией. Как и покупать пакет шукетов Валентину и па о шоколя для Лео.

Марион посадили с Валом, на что он тут же отреагировал:

– Сама судьба подталкивает нас друг к другу.

Ответ Марион содержал много нецензурной брани. Так и живем: Вал шутит, Марион матерится, а мы с Лео хохочем. Он никуда не звал меня после той ночи, мы так и не обсудили мой побег. Он сделал вид, что ничего не произошло, чему я безмерно рада. Мы лишь подтруниваем над Марион и Валентином. Первая действительно бесится, а второй не принимает ничего из ее грубостей на свой счет.

* * *

– Какое из трех лучшее, Эль?! – теряя терпение, воет Мар.

Последние несколько дней ее интересует один вопрос: какое платье надеть на встречу с Алексом? Я так устала. Слышала этот вопрос уже миллион раз и столько же раз на него ответила.

– Марион, я не знаю! То, в котором тебе комфортно, – не выдержав, взрываюсь я.

Она стреляет в меня убийственным взглядом:

– Господи, у кого я спрашиваю? Комфортно?! Эль, ты серьезно? При чем тут комфорт и красота? Которое из платьев? Мне нужен один внятный ответ!

Мы подходим к школе, и в толпе сразу выделяются два знакомых силуэта. Марион уверенным шагом направляется в сторону парней.

– Вал, мне нужна твоя помощь, – бросает она вместо приветствия.

Даже не знаю, что меня удивляет больше: что Мар просит помощи у Вала или что он вдруг становится серьезным.

– Помогу, чем смогу, – отвечает он.

Моя сестра нервно теребит ремешок сумки. Она так нервничает, только когда думает об Алексе.

– В двух словах: в эту субботу будет торжественное мероприятие, посвященное удачной сделке компании моего отчима. Там будет человек, которого я давно не видела и хотела бы произвести впечатление. У меня хороший вкус, но нужно мнение со стороны. Я хочу быть сексуальной, но не вульгарной, – она неуверенно заправляет прядь волос за ухо. – Я купила три платья, и мне надо знать, какое из них «то самое».

Валентин выглядит сбитым с толку. Видеть ее в таком состоянии непривычно.

Марион нервно кусает губу. И, разумеется, не Валентин тому виной. Она очень сильно переживает из-за встречи с Алексом.

– Выберешь?

Вал хмурится:

– Мне нужно выбрать платье, чтобы какой-то придурок обратил на тебя внимание?

– Он не придурок, – тут же защищает Марион.

Вал хмурится еще сильнее.

– Ты хочешь, чтобы я был твоим персональным стилистом? – глумится он.

Марион разочарованно поджимает губы:

– Знаешь, забудь.

Она готова отвернуться, но он ловит ее за локоть, не давая уйти.

– Не придурок, значит, – он со знанием дела кивает, его голос звучит издевательски.

– Тебе нужно мужское мнение, так? Надо посмотреть на платья и сказать, в каком из них я бы хотел тебя… – Он театрально откашливается.

Я напрягаюсь от грубости Вала, но не успеваю ничего сказать, как Марион дает ему пощечину:

– Больше не смей подходить ко мне! Видеть тебя не хочу!

Валентин трет щеку с довольной улыбкой.

– Так-то, – подмигивает он ей, – пришла в себя!

Мы с Лео переглядываемся, не совсем понимая, что происходит, а Валентин со всей серьезностью продолжает:

– Кем бы он ни был, не превращайся в коврик для ног, ясно? Ты красивая, умная и с характером. Я помогу тебе выбрать платье, но если ты пообещаешь не нервничать из-за своего тайного возлюбленного и не растекаться лужицей у его ног.

В этот момент я понимаю, насколько Вал и Марион похожи. У них обоих жесткий характер, который не сразу распознаешь. Мар дергается так, будто тоже получила удар по лицу.

– Черт бы тебя побрал, Валентин. – зло шипит она.

– Не благодари, – сухо бросает он. – Обещаешь?

Марион нервно проводит по волосам, истеричный смешок слетает с ее губ:

– Обещаю. Если вдруг у меня начнется помутнение рассудка, ты знаешь, что делать.

Валентин закидывает ей руку на плечо и притягивает к себе. Очевидно, ответ его устроил.

– Когда ты покажешь мне платья, адское создание?

– После школы. Можешь зайти к нам домой?

– Если вы меня покормите.

– Я попрошу повара приготовить мясную запеканку.

Валентин ухмыляется:

– Ради мясной запеканки я готов на все. Что скажешь, Лео?

Лео бросает на меня смущенный взгляд:

– Ты не против, если я тоже приду?

Мне становится очень стыдно перед ним.

– Конечно, не против, Лео! – восклицаю я и подхожу ближе: – Мы ведь друзья, – тихо шепчу я в надежде, что ничего не изменилось.

Горькая усмешка появляется на его лице.

– Друзья, – тихо повторяет он, но я слышу обиду в его голосе.

– Друзья, – твердо подтверждаю я.

– Ты тоже скажешь свое мнение о моих платьях, – говорит Марион. Ее тон не терпит возражений.

– Одно мужское мнение хорошо, а два лучше? – смеется Валентин и тут же морщится, хватаясь за щеку: – Рука у тебя тяжелая. Если тот приду… тот парень не оценит твои старания, подари ему такую же оплеуху. Поверь, он тебя никогда не забудет.

Марион, довольная, улыбается и дергает его за щеки.

– Я буду сногсшибательна на этом вечере, он не устоит, – уверенно заявляет она, а Вал ухмыляется:

– Ты всегда сногсшибательна.

 

Глава 5

Я нашла десять моделей быстрее, чем я думала. Ощущение, словно Вселенная послала мне этих людей. Я лично поговорила с каждым человеком, объясняя свою идею, и каждый из них, услышав ее, ответил твердое, непоколебимое «ДА»! Это вселяет в меня вдохновение. Арно, с котором я до сих пор знакома лишь по переписке, сдержал слово. Он прислал мне адрес просторной студии в первом округе. Сегодня воскресенье, и вот мы здесь. Несовершенные люди: у кого большой нос, у кого родимое пятно на лице, у кого растяжки после беременности и апельсиновая кожица на ногах, у кого огромные шрамы и зубы вразлет. Но нас всех объединяет одна идея, от которой горят глаза и в душе расцветает вдохновение. Мы хотим показать, что у красоты нет шаблонов. Ребята помогают настроить мне свет, и я начинаю снимать. Я не слежу за временем, не чувствую усталости или голода. Процесс полностью поглощает меня. Я стараюсь шутить с моделями, чтобы они чувствовали себя более раскованно, не стесняюсь говорить им, как они должны стоять и что делать. Иногда я ловлю на себе взгляд Лео и подмигиваю ему в ответ. Его очередь тоже приходит, и он стоит в шортах, демонстрируя несколько уродливых шрамов вокруг колена. Я прошу Лео сесть и положить подбородок на колено. Он смотрит прямо в объектив своими прекрасными зелеными глазами, и я делаю снимок. Он красивый, но неидеальный. Как и все мы. После съемки я все еще воодушевленная и возбужденная. Практически все модели ушли, а я в предвкушении просмотра фотографий.

– Я никогда не видел тебя настолько живой, – произносит за моей спиной Лео, и я улыбаюсь ему, открывая ноутбук.

Он молча садится рядом, и мы начинаем листать снимки. Я сразу отбираю лучшие. Я не буду их обрабатывать, даже эффект не наложу. Эти снимки должны быть «голыми», настоящими. И они получились. Искренняя улыбка – всегда прекрасна. Даже если у вас кривые зубы и морщинки вокруг глаз. Ведь это прекрасно, когда человек неподдельно смеется, его глаза сверкают, на щеках выступают ямочки и он выглядит счастливым. Родимое пятно может стать вашей визитной карточкой, вы будто прибыли из фэнтезийного мира – некая таинственная волшебница. Нос же подчеркивает ваш характер. Добавляет некую царственность и даже аристократичность. Шрамы же – показатель вашей силы перед трудностями, которые послала вам жизнь. И все это прекрасно, все это красиво, все эти люди прекрасны и красивы. С этими мыслями я отправляю фотографии Арно и спустя пять минут получаю ответ.

«Очень здорово вышло. Я напишу текст, и запустим в сеть».

Арно не особо многословный. Но я знаю – он не стал бы брать ерунду. Он дал мне шанс показать себя, но не давал гарантий, что из этого что-то выйдет.

«Спасибо», – печатаю я в ответ и радостно улыбаюсь.

– Кажется, у меня получилось, Лео, – счастливо сообщаю я, и он легонько гладит меня по спине.

– У тебя точно все получилось, – говорит он, делая ударение на слове «точно».

А в моей душе разрастается чувство, что я сделала нечто очень важное. Я искренне надеюсь, что эти фотографии помогут некоторым людям по-новому взглянуть на себя и увидеть свою красоту, понять и полюбить себя.

«Ты красивая». Это приятно. Это то, что хочется слышать. Но это не главное. Никто никогда не полюбит тебя за внешность. Не полюбит по-настоящему. Никто никогда не свернет горы ради красоты. Не достанет звезду с неба. Не проведет с тобой всю жизнь. Ведь красота не вечна. В каждом из нас есть нечто более глубокое, ценное, важное. То, что сможет перевернуть мир другого человека. Его душу. Разжечь огонь в сердце. Если же переворота не произошло, то все неважно, все напрасно и не имеет смысла. Никакая красота не заполнит этот пробел.

Банально? Да! Но все же важно? Несомненно!

Нет разницы, маленький ли у тебя нос, полные ли губы. Вписываешься ли ты в анорексические каноны красоты или, напротив, сделанный ли у тебя зад а-ля Ким К. Главное – быть собой. Любить себя. Ценить. И улыбаться. Это сложно. В мире фотошопа, женщин- трансформеров, красивых картинок Инстаграма. Но в этом скрыт путь к счастью, гармонии и красоте. Как внешней, так и внутренней. Не бойся быть собой. Не бойся своей индивидуальности. Неидеальность прекраснее и интереснее, так как не имеет границ и рамок. Не ограничивай себя – ты бесконечность.

* * *

Наступает долгожданная суббота. Мари прожужжала нам все уши об организации этого вечера. Мне кажется, она и папу достала. Если бы не Марион, я никогда в жизни не согласилась бы пойти на этот прием.

Я сижу на ее постели, умирая от скуки. Еще целых пять часов до начала мероприятия, а она уже надела нижнее белье, чулки и даже туфли на высоченных каблуках. И, словно звезда из порнофильма, стоит перед зеркалом и критически разглядывает свою фигуру. Кружево красиво подчеркивает ее грудь, а трусики почти прозрачные. Если есть человек, не обладающий и каплей смущения, то это моя сестра.

– Мар, ты можешь одеться? – бурчу я, устало откидываясь на подушку.

– Интересно, что есть у меня, чего нет у тебя? – невинно интересуется она, изображая жалкое подобие тверка. – Конечно, кроме мозгов, – тут же добавляет она, и я хмыкаю.

Она красивая, в ней есть что-то утонченное и в то же время безумно сексапильное. Но я вижу, как хмурятся ее брови, как она ломает пальцы рук и нервно отбрасывает волосы за спину.

Больше не могу смотреть, как она себя изводит:

– Мар, я пойду пройдусь немного с камерой.

Она застывает.

– Только не опаздывай на вечер, – умоляюще просит она.

Я встала с постели и направляюсь к двери:

– Я буду через два часа, и мы вместе пойдем туда. Пожалуйста, не нервничай.

Марион кивает и продолжает смотреть на себя в зеркало. Я знаю, она не слышит меня, пребывая в собственных мыслях.

Фотография помогает отвлечься. Я гуляю по любимому городу и снимаю его таким, каким вижу лишь я. Люди на террасах в кафе, старинные здания с красивой лепкой, слегка пожелтевшие деревья – на дворе осень, очень теплая и уютная. Я иду вдоль бульвара Сен-Доминик, сохраняя в карте памяти маленькие уютные кафешки, улочки и счастливых туристов, стараясь поймать нужный ракурс и создать прекрасные снимки.

Через три часа, счастливая и удовлетворенная, я возвращаюсь домой.

Марион встречает меня упреком:

– Ты сказала, что придешь через два часа! Я столько тебе звонила!

– Я потеряла счет времени, прости, а телефон забыла дома. Не переживай, я тут! До приема целых два часа, Марион. Честно, тебе нужно успокоиться.

Она тяжело вздыхает:

– Ты права, извини. Иди одевайся.

Я обнимаю ее.

– Все будет хорошо, – в сотый раз повторяю я.

Я решаю надеть классический костюм цвета слоновой кости и черный топ. Волосы закалываю, чтобы мои розовые кончики не слишком бросались в глаза. Марион стучится ко мне в комнату. Она в длинном черном платье, корсет которого выгодно подчеркивает ее грудь и талию. Выглядит элегантно и при этом дико притягательно, соблазнительно. Зеленые глаза горят на фоне черной подводки, а в ушах поблескивают изумрудные серьги.

– Тебе очень идет, – хвалит она меня. – А ну, покрутись.

Я медленно поворачиваюсь, будто в замедленной съемке.

– Да, стильно и со вкусом вышло.

– Какие же вы у меня красавицы! – Папа улыбается, стоя в дверном проеме. – Я очень рад, что вы согласились пойти. Для меня это многое значит, – признается он и разводит руки в стороны: – Как насчет обнять меня, милые дочери?

Лицо Марион каменеет, и она дарит папе вежливую улыбку. Всякий раз, когда он называет ее дочерью или проявляет телячьи нежности, она слегка напрягается, но никогда его не обижает. Напротив, быстрее меня подбегает и бросается ему на шею.

– Обещаем чаще радоваться твоим достижениям и отмечать их вместе с тобой! – говорит она, и улыбка Антуана становится шире.

– Два года этот дом пустовал без вас, но в конце этого года вы окончите школу и наверняка оставите своего старика, – в его голосе звучат нотки грусти.

– Мы всегда рядом, – успокаиваю я его и целую в щеку. – И, даже если мы не ходим с тобой на званые вечера, это не значит, что мы тебя не любим.

Папа горько хмыкает:

– Когда ты была маленькой, я сказал тебе, что, если не живу в США и не вожу тебя каждый день в школу, это не значит, что я тебя не люблю. Теперь дочь выросла, и мы с ней поменялись местами.

Я крепко обнимаю папу за плечи, вдыхая знакомый с детства запах.

– Я люблю тебя, пап, – шепчу ему в грудь.

Марион обнимает меня со спины и шепчет с сарказмом:

– Какой трогательный момент, я сейчас расплачусь.

Я фыркаю, и она обнимает меня еще крепче.

В комнату заходит Мари и, увидев нас троих и нелепое, но безумно теплое объятие, начинает искренне улыбаться.

– Не хочется вам мешать, но машина ждет нас внизу, – сообщает она.

Марион ловит ее руку и тянет к себе:

– Давай, мам. Горячие медвежьи объятия.

Мари смеется и неуклюже приобнимает нас. У меня в голове пролетает слово «семья». Не идеальная, со своими скелетами в шкафу и полным ведром непонимания. Но семья. И от этой мысли на душе становится тепло.

В Париже всего девять отелей, которые носят громкий титул Palace. Наш вечер проходит в одном из них – во дворце «Бристоль», который находится в самом центре, неподалеку от резиденции президента Франции – Елисейского дворца, на улице Фобур-Сент-Оноре. Отель очень красивый, в стиле роскошной классики, и открыт в далеком 1925 году, а его гостями были известные личности «века джаза». За это я люблю Париж больше всего на свете: здесь можно гулять, смотреть и вдохновляться тем же, чем вдохновлялись великие люди прошлого. В «Бристоле» есть зал «Версаль», его и сняла фирма моего отца, чтобы отпраздновать удачную сделку. Зал вмещает 250 человек, но мне кажется, пришло гораздо больше гостей. Помещение светлое и помпезное. На стенах нарисован Версальский сад, его фонтаны и бескрайние зеленые просторы. На потолках сверкают позолоченные люстры, столы накрыты белоснежными скатертями, и в центре каждого – композиции из белых роз. Вокруг суетятся официанты в наглаженных рубашках и галстуках-бабочках, оркестр играет приятную классическую мелодию. Мероприятие выглядит идеально и изысканно.

Мари довольно улыбается: организацией занималась она лично.

– Я познакомлю вас с парочкой перспективных парней, не уходите далеко, – тихо предупреждает она, пока мы вежливо здороваемся с незнакомыми людьми и делаем вид, что не замечаем любопытных взглядов.

Марион подавляет смешок и, подмигивая, говорит мне:

– Конечно, ведь ради этого мы сюда и пришли.

Мар плавно плывет, гордо выпрямив спину. Мужчины с восхищением следят за ее передвижением по залу. А я вижу, как она крепко стискивает руками сумочку и натянуто улыбается. В жизни бывают особенные дни, которые все меняют. Сегодня у нее такой день. От того, как пройдет их встреча, многое зависит.

Я подхожу вплотную к Марион и шепчу:

– Ты очень красивая, а он, слава богу, не слепой. Так что перестань нервничать, все будет хорошо.

Ее губы дергаются в усмешке, и на душе у меня становится спокойнее.

– Там парень глаз с тебя не спускает, – сообщает она.

Я лишь пожимаю плечами. Меня даже не интересует, как он выглядит. За нашими спинами гремит веселый голос Антуана.

– Я сейчас представлю тебя своим дочкам, – говорит он какому-то мужчине.

– Эстель и Марион, это мой старый друг детства, месье Роман. Он приехал из Бразилии, чтобы поздравить меня!

Роман улыбается:

– Красотки! Явно пошли не в тебя.

Папа начинает хохотать с Романом на пару. Затем к ним подходит жгучая брюнетка в ярко-красном платье. Ее кудри закрывают всю спину, а темный насыщенный цвет глаз гипнотизирует.

– Кассандра, – представляет ее Роман. – Я тоже приехал с дочерью.

– Приятно познакомиться, – вежливо отвечаем мы с Марион, и начинается светская беседа ни о чем.

Я в ней не участвую, передав пальму первенства Марион. Между ней и Кассандрой чувствуется неприязнь, которая часто вспыхивает между двумя красивыми девушками. Каждая считает себя лучшей и неповторимой. Сами того не ведая, они начинают соревноваться, между делом расхваливая себя и свои достижения. Мне такие ситуации кажутся нелепыми. Я никогда ни с кем не соревнуюсь и ничего никому не доказываю. Стоит отметить, такие девушки иногда пытаются вывести меня из себя. Но я не ведусь на глупые провокации.

– А где твой сын? – спрашивает Роман и добавляет: – Думаю, их стоит познакомить с Сандрой.

Я вижу, как Марион стискивает свой клатч до такой степени, что пальцы белеют.

– Боюсь, вы опоздали, – невинно начинаю я. – У моего брата уже есть тайная пассия, которой он очень дорожит.

Папа давится шампанским и с любопытством глядит на меня.

Я выдерживаю его взгляд с той же милой улыбкой на лице, затем смотрю на Кассандру, которая кажется задумчивой. Роман открывает рот, чтобы что-то сказать, но его перебивают.

– Что я вижу? Это моя сестра, и в строгом костюме?! – слышится голос Алекса.

Я подпрыгиваю на месте и поворачиваю голову в надежде, что он не слышал моей последней фразы.

Алекс улыбается мне, а я разочарованно вздыхаю. Я так мечтаю, чтобы его улыбка стала прежней, а взгляд более беззаботным. Алекс хорошо выглядит: крепкий в плечах, высокий. Он видный и привлекательный. Но я замечаю круги под глазами. И он даже не побрился перед приемом – настолько ему все равно. Его взгляд незаинтересованный, скучающий. Быть здесь ему явно не нравится – об этом говорит натянутая улыбка. Последние два года мой брат только и делал, что работал.

Я стискиваю его в объятиях так крепко, что, кажется, сейчас треснут кости.

– Я очень скучала по тебе!

– И я по тебе, моя самая красивая.

– А вот и он, мой сын, виновник данного торжества, так как дело курировал он, – Александр.

Красивые темные глаза Кассандры сверкают, а губы, накрашенные яркой красной помадой в цвет платью, расплываются в улыбке.

– Кассандра, – говорит она, протягивая кисть. – Наши имена созвучны.

Марион берет бокал шампанского, ее руки трясутся.

Алекс знакомится с гостями, затем на автопилоте протягивает руку Марион.

– Мне назвать свое имя? – с иронией спрашивает она, и Алекс застывает.

– Марион? – удивленно произносит он, округлив глаза.

Мар смеется:

– Она самая.

Александр разглядывает ее, будто не может поверить.

Марион порывисто вздыхает.

– Может, и меня обнимешь, наконец? – ехидно интересуется она.

Алекс приходит в себя и улыбается в своей особой манере:

– Конечно, иди сюда.

Он притягивает ее к себе и слегка хлопает по спине:

– Давно не виделись, Марион. Ты очень повзрослела.

Глупая девичья улыбка озаряет ее лицо, будто только что исполнилось сокровенное желание.

– Вы не родные брат и сестра, да? – спрашивает Кассандра, разглядывая Марион.

– Нет. Антуан – мой отчим, – с вызовом отвечает Мар, и Кассандра притворно улыбается:

– Я так и поняла: вы не похожи.

Марион бледнеет, Алекс же, как и все присутствующие, не придает значения этой фразе.

– Я пойду поприветствую своих коллег, – говорит он, – было приятно познакомиться.

Он даже не смотрит на Кассандру, произнося последние слова, и сразу уходит. Сандра, в свою очередь, разочарованно поджимает губы.

– Мы тоже пойдем, найдем Мари, – говорю я Антуану. – Роман, Кассандра, приятно познакомиться. Надеюсь, ваше пребывание в Париже принесет вам удовольствие.

Мы отходим с Марион, и она сразу направляется в сторону уборной. Громко захлопнув дверь, облокачивается на нее и закрывает глаза:

– Он стал еще более мужественным. Такой невероятный…

Я закатываю глаза:

– Нет, только не это! Я не готова слушать ванильные сопли. Господи, помилуй!

Марион начинает хохотать:

– Эстель, ты самая мечтательная из всех, кого я знаю. Даже твоя тату полна романтики.

– Я знаю, и мне рядом нужна ты! Ворчливая и вечно недовольная, человек-скептик, которого ничто не удивит.

– Я – твой здравый смысл? – лукаво интересуется она.

– Да! Именно поэтому я чокнутая. Значит, чувства те же? – спрашиваю я, хотя все очевидно.

– Да, когда его увидела, думала, сердце остановится. Я просто не могла оторвать от него глаз. Эль, посмотри на мои руки, они трясутся.

Мне становится не по себе. Я надеялась, что два года – достаточно большой срок, чтобы чувства остыли.

– И что ты будешь делать? – спрашиваю я.

– Не знаю, но я уверена: он мне нужен, и я сделаю все, чтобы он нуждался во мне.

Меня передергивает, сама формулировка кажется неправильной.

– Давай вернемся, – меняю я тему, – пока твоя мама не подала в розыск. Нам еще с ее кандидатами в зятья знакомиться, – пытаюсь пошутить я, несмотря на скверное настроение. Каждый раз, когда я вижу Алекса, новая порция вины обрушивается мне на плечи, а в душе разрастается бессилие.

Марион весело хмыкает и берет меня под руку:

– Моей матери нужно было открыть агентство «Отдам в хорошие руки».

Мари подходит к этой затее слишком серьезно. У меня ощущение, что сегодня вечером она хочет устроить наше светлое будущее, буквально передав нас в руки, полные денег и претенциозности.

Мы выходим в зал, и мой телефон начинает звонить, и, взглянув на экран, я вижу имя Арно, и мне становится страшно. Он первый раз за все это время решил мне позвонить.

– Это по поводу социального проекта, и мне лучше ответить. Отвлеки Мари до моего прихода, – прошу я Марион.

– Ноу проблем.

В зале стоит гул разговоров и музыки. Я отвечаю на звонок и прошу минутку, дабы найти место поспокойнее. Я подхожу ближе ко входу и смотрю, как гости продолжают прибывать, и вежливо им улыбаюсь.

– Я слушаю, – говорю я в трубку.

– Эстель, мы запустили проект, и у нас уже более ста тысяч репостов в Фейсбуке за час!

Я не выдерживаю и с визгом подпрыгиваю на месте. Ведь это невероятное чувство – осознавать, что твой посыл поняли и оценили. Арно на том конце начинает смеяться.

– Еще бы! Фотографии потрясающие! Я не знаю, как тебе это удалось. Но ты действительно смогла показать человеческую неидеальность изюминкой и тем, чем стоило бы гордиться. Ты просто умничка! Так держать, девочка! Думаю, я смогу накатать для тебя отменную рекомендацию для твоей школы искусств. И запомни, ты можешь изменить этот мир. Я сейчас весьма занят, но не позвонить и не сообщить такую потрясающую новость, конечно же, я не мог.

– Спасибо! – с придыханием отвечаю я.

Я так счастлива в эту самую секунду. Я так долго работала над этим проектом, но, слава богу, все не зря.

– Я отключаюсь, но буду держать тебя в курсе событий. Целую!

Я убираю телефон, и мои руки трясутся от возбуждения и радости. Каждая моя бессонная ночь не прошла даром. Каждый снимок не остался незамеченным. Его увидели, его поняли – и чувство удовлетворенности распространяется по всему телу. Я не могу перестать улыбаться, а сердце быстро-быстро постукивает в груди.

Но вдруг я слышу до дрожи знакомое хихиканье, и, резко разворачиваясь, я встречаюсь взглядами с Мано. Сердце пропускает удар, волосы на затылке встают дыбом. «Что она здесь делает?» – вопрос, который с каждой секундой все громче и громче звучит в моей голове. Я никогда никому не говорила, но я пыталась найти ее. Я перепробовала очень многое. Но было ощущение, словно Мано канула в Лету. А ведь я так сильно хотела перед ней извиниться за содеянное. Я не знаю, что именно творилось у Алекса в голове в тот момент. Однако, если бы я ничего не рассказала, возможно, Мано не впала бы в такое отчаяние и не совершила тот ужасный поступок. Этот груз вины душил меня все эти два года, а слова «если бы только…» сводили с ума. Я чувствую, как по моему телу пробегает дрожь. Я настолько шокирована встречей с ней, что не могу пошевелиться. Рядом с ней солидный мужчина. Он держит ее под руку, а она продолжает смеяться и, не отводя от меня взгляда, говорит что-то ему на ухо и отходит, направляясь прямо ко мне. У меня во рту пересохло, а язык прилип к нёбу. Мне хочется закричать: «Прости, прости меня!» – но я не в состоянии вымолвить ни слова.

Мано ничуть не изменилась. Напротив, она выглядит восхитительно. Дорогое платье подчеркивает изгибы ее фигуры, кожа и волосы светятся. Я стою столбом, и столько эмоций в один миг обрушивается на меня, что мне становится тяжело дышать. Я так винила себя в том, что с ней случилось. Винила и себя, и Алекса, и Делиона. Я осуждала себя все эти годы за то, что сделала в тот вечер. Но вот она здесь, стоит передо мной и с вызовом смотрит мне в лицо, а я не знаю, что сказать и что сделать.

– Здравствуй, Эстель. Давно не виделись, – произносит она будничным тоном, и ей определенно нравится тот факт, что она застала меня врасплох.

– Здравствуй, – отвечаю я хриплым голосом, абсолютно сбитая с толку.

Я оглядываюсь, людей здесь мало, в основном все сразу входят в зал. Я с ужасом думаю, что же будет с Алексом, когда он увидит ее. Это все равно, что твой самый страшный ночной кошмар станет явью и придет к тебе в реальной жизни. Он точно не готов к этой встрече. Я сама искала ее, однако и я не готова смотреть ей в глаза – мне слишком стыдно.

– Отлично выглядишь, – говорит Мано, и голос ее полон яда, будто сей факт очень сильно удручает, и она не в состоянии этого скрыть.

Тон и взгляд, которым она меня одаривает, срабатывают отрезвляюще. У меня ощущение, словно на меня вылили тонну ледяной воды.

– Что ты тут делаешь? – спрашиваю я.

У вас бывало такое, когда вы часто дышите, но ощущаете огромную нехватку воздуха? Вот в таком я сейчас состоянии.

Мано ухмыляется и левой рукой поправляет выбившуюся прядь. Возможно, она сделала это специально, чтобы я увидела безвкусное кольцо с огромными бриллиантами у нее на безымянном пальце. Оно прямо кричит: у меня есть деньги, много денег! Но отсутствует чувство вкуса.

– Видишь ли, мой муж, – кивая в сторону мужчины, который годится мне в дедушки, говорит она, – один из партнеров фирмы, сделку с которой вы сегодня празднуете.

Я смотрю на мужчину, который стоит чуть в стороне и весело разговаривает с незнакомыми мне людьми. У него ненатуральный цвет волос и кожа слишком загорелая. Он пытается молодиться, но годы берут свое, отчего он выглядит смешно.

– Это твой муж? – интересуюсь я насмешливым тоном, который не в состоянии сдержать.

Мне становится не по себе. Девушка передо мной принесла такое горе в нашу семью, а сейчас стоит передо мной, демонстрируя отвратительное кольцо с видом победительницы и выпендриваясь стариком мужем. Да что не так с этим миром? Перед кем я хотела извиняться? Перед этим человеком, который высокомерно посматривает на меня?

Мано резко приподнимает голову, и ее глаза злобно сужаются.

– Мой муж, – повторяет она с нажимом, – третий в списке богатых людей по версии «Форбс». Ты, конечно, наверняка думала, что я с радостью воспользуюсь теми деньгами, которыми ваши семьи от меня откупились. И веду жалкое существование на эти гроши, в то время как вы ни в чем себе не отказываете и живете припеваючи. Но, увы, сюрприз, моя дорогая Эстель. Вы сделали все, чтобы я превратилась в ничтожество, и у вас ничего не вышло.

Я всегда знала, что у этой женщины не все дома, но никогда не думала, что до такой степени. Все эти два года моя совесть не давала мне спать по ночам. Я искренне хотела найти ее и извиниться перед ней. Но сейчас я понимаю, что не перед кем извиняться. Такую сволочь, как она, еще поискать надо. Ее эго размером во всю чертову планету никогда не сможет успокоиться и быть счастливым. Она слишком жадная и завистливая.

– Мы ничего тебе не сделали. Ты сама решила покончить с жизнью и убила ни в чем не повинного ребенка, – зло выплевываю я и сжимаю кулаки.

Мне так сильно хочется ее ударить. Я не могла представить, что наша встреча будет такой…

Мано краснеет от злости и тихо шипит:

– О да, конечно. Лучше было бы стать матерью-одиночкой и влачить жалкое существование, воспитывая никому не нужного ребенка.

– Алекс хотел этого ребенка.

– Зато я его не хотела! Твой брат слишком долго пудрил мне мозги. Он должен был проявить серьезность. Я так сильно любила его, я потратила на него лучшие четыре года своей жизни! А он… он принял это как само собой разумеющееся.

Во мне поднимается такая волна злости, однако я сдерживаю себя и стараюсь говорить не на громких тонах, дабы нас не услышали окружающие:

– А потом ты убила его ребенка. Браво! Честно! Хочешь, я тебе поаплодирую? И не смей говорить о любви. Ты не знаешь, что такое любить, и никогда не узнаешь. Такие люди, как ты, любят только себя. А теперь пошла вон.

Мано скалится:

– Желаю тебе, Эстель, влюбиться. Влюбиться так сильно, что ты потеряешь саму себя в человеке. А потом поймешь, что ему это вовсе не было нужно и он готов бросить тебя как ненужную игрушку.

Мано произносит эти слова с такой ненавистью. Вдоль позвоночника пробегает холод. Она действительно ненавидит Алекса – всей душой и сердцем. И, вспомнив про записку, оставленную ею у него в квартире, я понимаю. Она хотела его наказать. Она хотела его уничтожить.

– Это говорит мне человек, который изменял? Ты говоришь мне о любви, в то время как спала непонятно с кем?

В груди взрывается шар возмущения и негодования. А также боли. Воспоминания прошлого накрывают меня, и я вспоминаю свой страх и отчаянный ужас.

Мано продолжает высокомерно на меня посматривать, и ее губы кривятся в отвращении:

– Ты ничего не понимаешь и никогда не поймешь. Ты живешь в своем идеальном мире, где папочка готов купить тебе все на свете и сделать тебя счастливой. Но некоторым приходится очень тяжело, и, чтобы добиться той жизни, что у тебя, они должны делать такие вещи, о которых ты ничего не знаешь.

Мой голос меня не слушается, мне хочется заорать на нее. Но я лишь хрипло произношу:

– Это я нашла тебя в луже крови и я, черт бы тебя побрал, – угораздило же меня – спасла тебе жизнь.

Тень пробегает по ее лицу, но она тут же гаденько мне улыбается:

– А я так надеялась, что это будет Алекс. Но так даже лучше: он же чувствует теперь не только вину из-за того, что я сделала, но еще и из-за того, что ты это увидела. Ведь ты самое любимое и дорогое, что есть в его жизни.

Я в неверии качаю головой – ощущение будто она ударила меня по голове. Я пребываю в шоковом состоянии и не сразу нахожу что ответить.

– Ты ненормальная или только притворяешься? – сиплю я. – Ты же могла умереть!

Она начинает смеяться, и этот смех настолько мне противен, что к горлу подступает желчь.

– Я раскрою тебе маленький секрет. Я бы не умерла до утра. Алекс бы в любом случае пришел домой спать ночью или же под утро. Но мне повезло больше, так как раньше заявилась ты.

Я в ужасе заглядываю в ее лицо, пытаясь понять:

– Зачем?

Зачем все это нужно было? Зачем так играть с человеческими жизнями, со своей жизнью? Зачем столько жестокости?

Но она вновь начинает смеяться и поглядывает на меня как на глупого наивного ребенка, который не понимает элементарных вещей. И, резко прервав смех, грубо бросает:

– Затем, что со мной так нельзя, ясно? Нельзя заставлять меня ждать четыре года свадьбы, а потом при всех назвать шлюхой и бросить. Ты хоть представляешь, как люди радовались, шептались и посмеивались надо мной? Нет. Потому что в твоем идеальном мире тебе все дается легко и просто. Когда я должна была сражаться за все, что имею. А теперь извини меня, с тобой, конечно, приятно поболтать. Но я бы хотела увидеть твоего старшего брата.

Я хватаю ее за локоть:

– Нет, я не пропущу тебя. Ты сейчас же уйдешь.

– Ты, конечно, привыкла раздавать приказы, но, увы, я вне досягаемости твоей власти. А теперь пусти.

Мано пытается вырвать свой локоть, но моя хватка усиливается.

Я подхожу к ней вплотную и тихо произношу:

– Не проверяй меня на стойкость. Потому что я не такая наивная, как ты думаешь. А в твоей жизни хватает грязного белья, о котором, я уверена, ты не поведала своему мужу. Но, Мано, я не буду ему рассказывать. Я скорее напишу в журнал «People» о скандальных подробностях новой супруги человека, который, мать его, третий в списке богатых людей, по версии «Форбса». Хочешь завтра утром лицезреть свою фотографию в журнале?

– Ах ты, маленькая сучка, – зло сквозь зубы произносит она.

И я крепче стискиваю ее локоть. Она морщится от боли, но я сжимаю его еще сильнее.

– Или же я расскажу своему папочке – да, тому самому, который сделает для меня все что угодно. Так вот, я расскажу ему о том, что жена нашего партнера дрянь, которая убила его неродившегося внука, подставив тем самым сына. Думаешь, ему будет дело до сделки или денег? Нет. Он расторгнет контракт, но обе фирмы понесут убытки. Твой муж наверняка задастся вопросом, что случилось? И мой отец не будет скрывать ответа на этот вопрос.

Мано злобно сверкает глазами.

– Сейчас же пусти меня, – требует она, но моя хватка на ее локте железная.

– У меня лишь один вопрос: как ты живешь с мыслью, что у тебя никогда не будет детей? Сильно ли жалеешь, что больше никогда никому не сможешь поставить ультиматум, используя беременность?

– Да пошла ты, – сквозь зубы цедит она, и я киваю:

– Это ты пойдешь. Далеко и надолго. Я счастлива, что ты больше не можешь иметь детей и не произведешь на свет свою копию.

Я резко отпускаю ее локоть, отталкивая от себя.

– Ты права, такие девочки, как я, привыкли, чтобы все было так, как они того хотят. И ты не хочешь знать, на что я способна в иных случаях. – Я смотрю ей прямо в глаза и тихо, медленно произношу: – Держись подальше от моей семьи, Мано, иначе пожалеешь.

Мой тон настолько холоден, что создается ощущение, будто он разрезает воздух между нами. Я знаю, она меня услышала. Я также знаю, такие люди, как она, ничего не прощают, не забывают и играют они грязно.

Мано молча отходит к своему мужу, и я становлюсь свидетелем спектакля. Она прижимает руку к голове и жалобно шепчет, что не может здесь оставаться. Мужчина с беспокойством оглядывает ее и, извинившись перед своей компанией, выводит из отеля. Я с облегчением выдыхаю, глядя на то, как она садится в машину и уезжает. Алекс все еще живет событиями двухлетней давности: что было бы, если бы он увидел ее? Если бы она с ним заговорила? Она пришла сюда, чтобы унизить его, упрекнуть и заставить чувствовать себя виноватым. Только мой брат и без ее визитов полон этих эмоций.

Я изо всех сих стараюсь унять дрожь в теле и успокоить дыхание. Я захожу в зал, и тут же Мари подхватывает меня под руку и знакомит с каким-то парнем. Он вежливо мне улыбается, и я отвечаю ему тем же. Однако моя голова забита абсолютно другими мыслями. С одной стороны, мне хочется найти Алекса и все ему рассказать. С другой стороны, я понимаю, что, возможно, лучше промолчать и не напоминать ему о Мано. Я не хочу сыпать ему соль на рану и разрывать затянувшиеся шрамы. Поэтому я никому ничего не говорю – решаю не нарушать их душевное равновесие. Но точно знаю: сегодня вечером я позвоню маме – если и есть человек, способный защитить Алекса от Мано, то только она. И Луиза сделает это не глупыми запугиваниями типа моих. Она подойдет к ситуации намного серьезнее, и я знаю, она скорее откусит голову Мано, чем разрешит той вновь появиться в жизни своего сына.

Я оглядываю зал в поисках своей сестры. Марион отлично выполняет свою роль, – может, потому, что флирт у нее в крови, со всеми жизненно важными элементами. Она покоряет всех кандидатов, которых подготовила для нее Мари. Я же пребываю в привычном амплуа загадочности и недосказанности.

Наконец официанты объявляют о начале торжественного ужина. Я с облегчением выдыхаю, так как за нашим столом будут лишь члены семьи.

– Не улыбайся так радостно, а то все решат, что тебя дома не кормят, – шепчет на ухо Алекс, и моя улыбка становится шире. Как же хорошо, что я прогнала ее. Как же хорошо, что он ее не видел.

– У тебя такая милая ямочка на щеке, – говорит парень, с которым нас познакомила Мари. И как я не пыталась вежливо отделаться, он не сдавался.

Выражение моего лица меняется, и Алекс хмыкает:

– А моя ямочка не кажется тебе еще милее?

Парень каменеет.

– Послушай, Эстель – моя сестра, и мы идем к нашему столу, а он только для членов семьи. Без обид.

Парень извиняется и исчезает, будто растворяясь в воздухе.

– Надо практиковать роль старшего брата, – подмигнув, произносит Алекс, и на его губах начинает играть та самая улыбка, открывающая ямочку.

– Мне готовить «Оскар»?

– Безусловно! Это лучшая роль в моей жизни.

Я начинаю смеяться.

– А где Марион? – спрашивает он.

Я молча киваю в сторону. Она стоит в двух метрах от нас, с Антуаном и Мари, которая представляет ей очередного кавалера.

– Понятно, давай сядем, – предлагает Алекс и, будучи джентльменом, отодвигает для меня стул.

– Папа рассказал мне, что ты профинансировал проект по очистке Тихого океана.

Алекс пожимает плечами, будто не сделал ничего особенного.

– Они сказали, что нужно пять лет, для того чтобы убрать весь скопившийся там пластик.

– Очень надеюсь, что у них получится, – говорю я, и Алекс, поглядывая на меня, улыбается.

– Как ты вообще? Чем занята?

И я начинаю рассказывать ему про свою маленькую победу. Показывая фотографии и рассказывая историю каждой модели. Александр слушает меня очень внимательно, не перебивая, после просматривает фотографии.

– Я горжусь тобой, – гордо заявляет мой старший брат, и на душе становится тепло.

– Спасибо, – отвечаю я и слегка приобнимаю его за плечи.

Марион и родители вскоре присоединяются к нам.

– Как вечер? – спрашивает Мари.

– Отлично, – отвечаем мы с Алексом в унисон.

Я разглядываю красивый фарфоровый сервиз. По краю тарелок нанесен замысловатый золотой узор, а в центре лежит меню, на котором красивым курсивом выведены названия блюд. Вскоре официанты убирают меню и кладут на его место маленькую тарелку с салатом.

Мари щебечет по поводу и без, Алекс и я вяло гоняем еду по тарелке. Грандиозные и масштабные вечера не для нас, такое количество людей давит. В какой-то момент я упускаю нить разговора за столом и лишь изредка киваю.

– Алекс работает вместе с Гаспаром и может подтвердить, что Гаспар отличный парень, – говорит Антуан, обращаясь к Марион.

Алекс приподнимает голову. И вдруг я понимаю, что сватовство набирает новые обороты, выходя из-под контроля.

– Что скажешь, Алекс? – не унимается Мари.

– Ему двадцать семь лет, она слишком маленькая для него, – отвечает мой брат, нервно сминая салфетку.

Лицо Марион каменеет, я тоже замираю. Мари хмурится и аккуратно откладывает вилку:

– За этим столом нет маленьких. Они обе давно девушки! И разницей в девять лет в нашем мире никого не удивишь.

– Мари, – посмеивается Антуан, – для Алекса они до конца жизни будут малютками.

Я смотрю на Марион, а она пристально и даже с вызовом смотрит на Алекса. Он же откидывается на спинку стула и небрежно бросает:

– Да, скорее всего, так и есть.

 

Глава 6

Что такое любовь? Существует ли она? Действительно ли люди способны на великое чувство? Я не знаю! Мне кажется, вся история человечества строится на легендах о любви. Мы живем в мире, где из слова «любовь» сделали культ. Без любви нет смысла пребывать на планете Земля. Именно это пропагандируют из века в век. Но мало кто задается вопросом о самореализации. Я завела блог, чтобы разобраться в себе, полюбить себя, свое тело и мысли. А если я просыпаюсь среди ночи в состоянии дикой тоски? Если мне отчаянно хочется тепла, душевного и телесного, но я не знаю, где его найти? Можем ли мы быть счастливы с самими собой? Или нам обязательно нужен человек? Мои мысли в данный момент так запутанны и сумбурны, что хочется обладать кнопкой off, выключить свою голову или перезагрузить ее, найти правильный алгоритм и быть, наконец, счастливой. В жизни, может, и существуют формулы, пути достижения шаблонного успеха. Но это не для таких людей, как я. Мне нужны крылья! Нечто грандиозное и великое, на меньшее я не согласна. Вероятно, поэтому у меня на сердце пусто: я слишком ответственно подхожу к его содержанию.

После приема я позвонила маме и рассказала про визит Мано. Мне нужно было переложить эту проблему на более стойкие плечи, и мне это удалось. Отныне я мечтаю лишь об одном: чтобы я и Алекс забыли о ней и больше никогда не вспоминали. Сделать это будет сложно, но я очень сильно попытаюсь. Марион же заперлась у себя в комнате. Я стучала три раза, а в ответ слышала только: «Уходи». Разочарование – горькое и неприятное – комом встает в горле и гирей ложится на грудь. Шестое чувство подсказывало мне, что так и будет, чуда не произойдет. Алекс увидит взрослую версию младшей сводной сестры, и ничего не случится. Так и вышло. Он попрощался с нами, не спросил новый номер ее телефона, не предложил всем вместе погулять, даже не пошутил напоследок. Прошло два года, а он живет в том же круговороте. Самое отвратительное: я по-прежнему не в силах ему помочь. Я даже себе не могу помочь, барахтаюсь в проблемах двухлетней давности.

Я медленно барабаню пальцами по словам, выжженным на плече. Мне понятно, почему Марион хотела увидеть Алекса. Как и то, почему мне не нужна встреча с Квантаном. Даже когда я мысленно произношу его имя, начинает покалывать в затылке.

Я не могу сидеть взаперти, мысли сводят с ума. Хватаю камеру и незаметно выхожу из дома. Сегодня суббота, метро работает до 1:30. У меня есть один час. Что бы я хотела увидеть? Впереди маячит Военная школа – красивое здание, построенное в 1751 году. Именно из этой школы когда-то вышел Наполеон. Из-за трудного материального положения семьи будущему французскому императору пришлось окончить ее экстерном: вместо положенных двух лет он проучился один год. В рекомендательном письме выпускнику учитель написал: «При своем усердии далеко пойдет». Интересно, дожил ли тот преподаватель до времени, когда корсиканец самолично провозгласил себя императором? Узнал ли он, насколько далеко пошел ученик? Этого я не знаю, но думаю, жизнь – интересная штука. В один день ты пишешь рекомендательное письмо очередному выпускнику, в другой узнаешь, что он стал императором.

Мысли о Наполеоне помогли сделать выбор: сегодня ночью я буду фотографировать Триумфальную арку. Ту самую, которую Наполеон распорядился соорудить в честь военных побед, одержанных Францией.

Быстро спускаюсь в метро. Арка находится на площади Звезды. Стоит вспомнить название этого места, и мое нутро разгорается в предвкушении.

Как я ненавижу парижское метро! Оно напоминает мне отвратительный общественный туалет: вонь ужасная, а идиотский белый кафель на стенах дополняет образ. Я путаюсь в выходах и в итоге оказываюсь на Елисейских Полях. Так непривычно видеть их полупустыми. Здесь всегда толпа людей, которая напоминает мне реку. Бурное течение, готовое все снести на своем пути. А впереди – Триумфальная арка. Она так красиво горит в темноте, кажется более внушительной и поистине великой. Строительство закончилось в 1836 году. Сколько человек ее видело, а сколько человеческих судеб видела она, в голове не укладывается. После несчастного случая я увлеклась историей. Когда не понимаешь, что произошло в собственной жизни и мире вокруг, стараешься его познать. История способна помочь разобраться. На страницах книг скрыты человеческие жизни, полные интриг, тайных желаний, ошибок и прочего. Всего того, что составляет человеческую сущность. Порой неидеальную, слабую и падкую на гадости. А иной раз невероятную по доблести, чести и силе духа. Иногда наши поступки идут вразрез с законами природы и логикой, это – наша главная слабость и сила. Наша изюминка.

Мне нравится ночной Париж. В нем есть что-то мистическое, волшебное. Страшное и прекрасное переплетаются. Я приближаюсь к площади и первый раз в жизни не решаюсь сделать снимок. Сфотографировать арку в данный момент – все равно что лишить ее души. Ведь на снимке будет лишь кусок из камня и бетона. А мне хочется привнести в нее жизнь. Я смотрю на людей вокруг, ища что-нибудь особенное, искру, которую я могла бы поймать.

Время идет, я впустую наворачиваю круги по площади, не сводя глаз с арки. Она стала моей загадкой, хочется ее понять и раскрыть на снимке. Людей почти не осталось, лишь изредка кто-то появляется на дороге. В тот миг, когда я готова признать поражение и опустить руки, мне на глаза попадается он. В майке и спортивных штанах. Делает круг по площади, словно убегает от чего-то. Его движения резки, темп быстрый. Черная майка обтягивает спину, мышцы напряжены. Я делаю снимок. Фонарь освещает бегуна, его короткие волосы поблескивают в свете ламп. А вдали – арка, чуть размыта, но в ночном освещении она выглядит величавой и грандиозной, поистине триумфальной. Ощущение, что ее ТРИУМФ является его конечной целью. Я запечатлеваю силу. Развитые плечи и напряженные мышцы спины бегуна являют ту самую мужскую силу, о которой, как и о любви, из века в век слагают легенды. Я смотрю на снимок, и внутренний скептик шепчет, что это лишь спина и какой-то парень. Но в этом и заключается волшебство жизни. Вокруг – лишь мир и люди. Но все может быть не так просто, как кажется на первый взгляд. Все глубже. Внутри появляется необъяснимое желание догнать этого парня, развернуть и заглянуть ему в лицо. Такое чувство, что я найду в нем то, что ищу. Но он уже слишком далеко, да и, если бы и стоял рядом, вряд ли у меня хватило бы смелости. Можно долго и отчаянно чего-то желать и так же отчаянно убегать от своей мечты.

Я увлеклась и не успела до закрытия метро, поэтому приходится идти пешком. По глупости я не взяла достаточно денег, чтобы сесть на такси, а Uber привязан к кредитке отца. Объяснять потом, почему его дочь бродила по ночному небезопасному Парижу, не хочется. Я добираюсь до дома через час. Не помню, взяла ли с собой ключи. Нервно роюсь в кармане и, нащупав их на самом дне, с облегчением выдыхаю. Иначе пришлось бы будить Марион. Тихо захожу в квартиру, следую в свою комнату и направляюсь в душ. Включаю холодную воду и с наслаждением встаю под струи. Но ощущение леденящего холода каким-то чудом заставляет чувствовать себя живой. Надев пижаму, я выхожу из душа, стуча зубами, и мечтаю об одном: накрыться с головой и согреться. Я не сразу замечаю, что в моей постели спит Марион. Она сонно переворачивается и, не открывая глаз, хрипло спрашивает:

– Делала фотографии?

– Да, – дрожащим голосом отвечаю я.

Сократив расстояние между нами, она берет мои ледяные руки в свои. Это уже вошло в привычку. Раньше она ругалась из-за моей привычки принимать холодный душ. После, увидев, что я не заболеваю, смирилась.

– Получились красивые?

Я забираюсь к ней под одеяло.

– Я сделала всего одну фотографию, – в моем шепоте слышится волнение. – Но у меня до сих пор мурашки от этого снимка, – честно признаюсь я, а Марион сонно мычит:

– Я хотела сказать тебе, что нашла благотворительную организацию, которая собирает деньги для детей с онкологией.

Сердце больно сжимается от одной мысли о больных детях.

– Ты уже перечислила им деньги?

– Нет, я только сегодня стала читать про благотворительные фонды. Нужно было отвлечься от идиотского вечера. Но знаешь, когда я нашла эту организацию, подумала, что это судьба… – Она замолкает, явно не договаривая часть предложения.

– Почему? – спрашиваю я.

Марион открывает глаза и внимательно смотрит на меня. Даже в темноте ее глаза сверкают.

– Просто я так почувствовала, – загадочно отвечает она. – мы собрали почти пять тысяч, – она крепче сжимает мои руки и признается: – Я, наверное, только сейчас осознаю, что мы можем помогать и делать добро. Ведь этот мир не крутится вокруг наших тупых подростковых проблем. Думаю, люди слишком эгоистичны, – с каким-то презрением в голосе заканчивает она.

– В этом мире сложно найти золотую середину, Мар. Если живешь не для себя и своих целей, надежд и мечтаний, живешь ради чужих.

– Да, но, крутясь в своих проблемах и мире, мы загоняем себя в рамки. В этом мире дети умирают от голода, болезней, войн. А я сегодня ревела из-за того, что Алекс не попросил мой номер. После того как я прочла, чем занимаются люди в этой организации, мне стало стыдно. Эстель, давай поможем им.

Ее реакция меня трогает. Я в который раз убеждаюсь, что за стервозностью и грубостью спрятана добрая и чуткая душа.

– Конечно, поможем, – шепчу я. – Пять тысяч – неплохая сумма.

Она резко откидывает одеяло и садится на кровать:

– Дело не только в деньгах, Эль! Они устраивают аукцион. На их сайте опубликовано сообщение о конкурсе. Понимаешь, какая это возможность? Мы должны отправить одну из твоих фотографий.

Я приподнимаю руку, останавливая ее словесный порыв.

– Мар, дыши, – прошу я, – и расскажи обо всем по порядку. Я ничего не поняла.

Она закатывает глаза и глядит на меня как на самого тупого человека на планете:

– Организация по борьбе с детской онкологией устраивает конкурс среди скульпторов, художников, фотографов. Они выберут лучшие работы и представят на своем аукционе через две недели. Представляешь, какая это возможность для молодых талантов? У них на аукционе будут все сливки общества, и, поверь, пять тысяч – не та сумма, которой можно удивить. А если мы отправим твою фотографию или даже несколько, она могла бы попасть на аукцион… но желательно отправить что-нибудь от Падающей звезды. Ты всю красоту закидываешь в тот профиль. Не думаю, что они пребывают в поисках социальных проектов.

– Марион, – я немного грубо перебиваю ее, занервничав, – я не выставляю Падающую звезду и не готова к этому. Я точно не готова выходить из тени. Мне важна анонимность.

@Etoile_filante – моя отдушина, мой способ высказать, что в душе. Я начала вести профиль не с целью коммерческого обогащения или поиска славы. Он скорее моя тайна, то место, где я могу быть настоящей. Весь окружающий мир видит во мне самоуверенную, избалованную зазнайку, которая может гордиться лишь своим происхождением. Мне же безумно хочется доказать обратное. Я хочу войти в историю только благодаря своему таланту, но существует правда, от которой не убежать. Что бы я ни делала, как бы ни старалась, мой успех всегда будет приписываться фамилии, которую я ношу. И от этого не уйти, это часть моей сущности. И это касается почти всех аспектов в моей жизни, кроме фотографии и Падающей звезды включительно.

Марион хмурится, но уже через секунду ее глаза начинают безумно сверкать.

– Ты останешься в тени, пусть Падающая звезда участвует в конкурсе! Мы оставим в анкете ссылку на Инстаграм! Представим тебя как популярного модного фотографа! Только нужно понять, как с юридической точки зрения все провернуть. Ведь, по идее, если они выберут твою работу, ты должна будешь подписать договор о безвозмездной передаче прав их организации, – она хватает телефон с тумбочки и начинает что-то быстро печатать. – Дедлайн до понедельника! Все нужно делать быстро.

Я закрываю ее экран своей кистью и обеспокоенно прикусываю губу:

– Я не уверена в этой затее.

Марион раздраженно вздыхает:

– Хватит быть трусихой. Ты талантливый фотограф, у тебя больше миллиона подписчиков! Пора выходить на новый уровень. Хочешь оставаться инкогнито – без проблем. Будь Падающей звездой! Но вылезай из зоны комфорта, покоряй новую вершину, ведь у тебя есть шанс захватить ее и сделать своей!

Я смотрю на нее с сомнением. Она убирает мою руку с экрана телефона, ищет в Инстаграме мой профиль и показывает фотографию. Этот снимок я сделала на юге Франции: нашла дикий скалистый пляж, с которого открывался потрясающий вид на море. Это место покорило меня. Я присела на край обрыва, очарованная закатом. Идея кадра пришла в тот момент, когда солнце почти скрылось, а небо было покрыто нежно-розовой ванилью. Однако батарея в камере села, и я не могла фотографировать. На следующее утро я снова была там – встречала рассвет. Я развернула штатив, установила таймер, включила музыку и закружилась перед камерой в диком свободном танце, выпуская на волю чувства. Камера автоматически делала снимки, а я забыла о ее существовании. Это место ранним утром принадлежало только мне. Пенистое море, новый день, свежий воздух. Я ощущала себя принятой и любимой. Я так явственно помню солнечные лучи на море, придававшие ему ярко-бирюзовый оттенок. Помню, как эти же лучи играли с моими волосами и согревали кожу, на которой появились легкие веснушки. Я помню, какое чувство свободы испытывала в тот момент. Было ощущение, что я могу взлететь с этой скалы и отправиться в далекие, невиданные страны. Вдохновение, полет, свобода – все перемешалось во мне. Я улыбалась миру, благодаря его за это утро.

Один из снимков получился невероятным. Он передавал мои ощущения, дикую и необузданную сторону меня. В кадре я стою к камере спиной. А так как я кружилась, мои волосы остались висеть в воздухе. Руки, словно крылья, широко разведены. Солнце сияет позади ослепительным ореолом, выделяя мой силуэт. Именно эта фотография положила начало блогу. Она ярко и выразительно демонстрирует сущность Падающей звезды.

– Эль, ты только представь. Какой-нибудь богатый мажор купит ее для своего пляжного домика за несколько тысяч евро, и эти деньги пойдут на лечение детям! У твоего творчества появится иной смысл, – в ней столько энтузиазма, он невольно вызывает у меня улыбку. – Они все гениально продумали, Эстель, смотри. – Мар показывает экран телефона. – На аукционе будут картины Пикассо и Рембрандта! И даже скульптура Родена! Да на их прием слетятся кошельки со всего света. Они дают отличную возможность новичкам! Я уверена, аукцион изменит жизнь многих, не только больных детей, – Марион наблюдает за мной и, вероятно не увидев желанной реакции, продолжает: – При поступлении в Школу искусств было бы круто иметь в портфолио пунктик о том, что тебя взяли на столь масштабную выставку! И, если тебе интересно знать мое мнение, у тебя есть все шансы поступить, а с такой выставкой они вырастут в разы! – Мар трясет меня за руку. – Соглашайся, Эль! Это же знак свыше!

– Ах ты, хитрюга! И Школу искусств приплела, прекрасно зная мое слабое место!

Марион мило улыбается и, продолжая трясти мою руку, канючит:

– Ну же, соглашайся, Эстель!

– Ладно-ладно. Уговорила! Только отпусти мои руки, пока не оторвала их к черту.

Марион начинает визжать и прыгает на кровати. Ей все равно, что сейчас начало четвертого.

– Завтра же разберусь с юридической стороной, а после отправим твою работу. Нужно еще определиться со снимком.

Я неуверенно ерзаю на одеяле:

– Марион, я хочу показать тебе один снимок.

Она замирает, почувствовав интонацию.

Я встаю с постели и беру камеру. Нахожу снимок и молча протягиваю ей. Марион смотрит на него в полной тишине, слегка нахмурив брови.

– Знаешь, Эль. Этот снимок надо продать спортивной компании, пусть сзади прилепят свой лейбл и слоган: «Вперед к мечте!» Крутые продажи им обеспечены. Ты хочешь его отправить?

Я пожимаю плечами и нервно тереблю кончики волос:

– Я обработаю его, и, если получится интересно, почему бы нет.

Марион ехидно смотрит на меня.

– Тебе нравится этот снимок, так? – Она вновь опускает глаза, и ухмылка на ее лице становится шире. – Знаешь, лица парня не видно, но аура вокруг него невероятная. Ты талант, умеешь вкладывать в снимки чувства, – она возвращает мне камеру. – Отправим и эту. Если возьмут обе, будет фурор! Обе со спины и обе загадочные. Возможно, таинственность станет твоей фишкой!

Я тянусь к ноутбуку – спать расхотелось.

– Может быть, – шепчу я, перекидывая снимок на компьютер.

– Еще как может! Ладно, я спать, – она переворачивается на бок и накрывается с головой: это наша общая привычка. – Завтра разберусь с документацией, и сразу отправим, так что редактируй. Это твой шанс стать настоящей звездой… – слышу я невнятное бормотание из-под одеяла и подавляю смешок.

 

Глава 7

Мар весь день где-то носит. Я обработала фотографию и даже немного подправила ту, что с пляжа. Но мне кажется, поучаствовать в аукционе не получится. Во-первых, я несовершеннолетняя. Во-вторых, я не представляю, как передать права, не озвучивая свое имя. Весь день я просидела за уроками и книгами, благополучно приняв тот факт, что благотворительное мероприятие пройдет без меня. Но Марион не была бы Марион, если бы у нее не вышло желаемое.

Она врывается ко мне в комнату с криками:

– Эту бюрократию придумал сам дьявол! Но он не рассчитал, что я – та еще демоница! Мне нужно посмотреть, как выглядит подпись твоей мамы, черкнуть на этих трех экземплярах – и вуаля! Дело в шляпе. Кстати, нотариусы делают много денег, ты знала?

Я медленно моргаю, и она смеется:

– Ты уже решила, что мы не участвуем, да? А я тебе говорила, что сама судьба ведет нас. Давай пример подписи. Срочно!

– А почему маминой, а не папиной? – интересуюсь я. Найти подпись мамы гораздо сложнее, чем папы.

– Потому что фамилия дю Монреаль больше на слуху и более редкая, чем Форестье. Ты несовершеннолетняя, мама выступает в качестве твоего представителя, и у нее есть все права на твои фотографии. И да, ты аноним. В нашем случае Луиза будет кем-то вроде агента. Кто скрывается за личиной Луизы Форестье, узнать можно, но, по правде, это требует времени, денег на частного детектива и, разумеется, желания копать. А если мы напишем «Антуан дю Монреаль», пишите письма… Он входит в список пятидесяти самых богатых французов – не помню, на каком он месте, но это детали. И даже если мы не пользуемся его славой и за нами не бегают папарацци, вычислить, что на фотографии его загадочная дочь, – раз плюнуть.

При упоминании списка богатых людей по телу пробегает неприятный холодок, но я гоню нежданные мысли прочь. Я изучаю бумаги, которые она разбросала по столу, и ничего не понимаю. Юридический язык – не язык вовсе, а инопланетянские каракули.

– Ты что-нибудь понимаешь из написанного? – скептически вопрошаю я, и Марион ухмыляется:

– Разумеется.

Я пожимаю плечами:

– Ладно, у меня где-то было подписанное разрешение от мамы, только его надо найти, – я начинаю выворачивать содержимое шкафчиков, и в комнате не остается места, чтобы развернуться: повсюду валяются бумаги.

Марион нервно барабанит пальцами по столу. Наконец из общей кучи я выуживаю нужный лист и с облегчением сую ей. Мар никогда бы от меня не отстала! Следующие полчаса она тренируется в копировании подписи, и в конечном итоге на всех трех копиях появляется закорючка моей мамы. Телефон и адрес электронной почты Марион вписала свои. Она взглянула на меня с довольным и гордым видом и прошествовала к принтеру.

– Отсканирую, и отправим. Даже не верится, что я успела все провернуть за один день. И не просто за день… за воскресенье!

Я тоже с сомнением качаю головой:

– Ты просто локомотив.

Марион улыбается, садится за компьютер и начинает составлять письмо.

– Добавь фотографии и отправь, – просит она, и вдруг я чувствую легкое волнение, которое нарастает с каждой секундой.

– Мне немного не по себе, – признаюсь я. – Ощущение, что это письмо изменит всю мою жизнь.

Мар вглядывается в мое лицо и серьезным тоном произносит:

– Изменит, еще как изменит! Но, поверь, тебе нужны эти перемены.

Я направляю мышку на вкладку «отправить» и чувствую, как моя рука немного трясется.

Перемены… У меня это слово ассоциируется с чем-то значимым, важным и хорошим. Марион права: каждая клеточка моего тела жаждет перемены, каждая фибринка души мечтает о них. И пусть будет так, пусть перемены найдут меня и перевернут мою жизнь. Может, я наконец почувствую себя живой, ощутив драйв во всем его масштабе? Сердце быстро-быстро бьется в груди в предвкушении приключений. Я наконец решаюсь и кликаю. Письмо отправлено, пути назад нет.

* * *

– Нас приняли! – ору я во все горло и перечитываю письмо.

Я так надеялась, так хотела этого! Мы ждали результатов две недели, и мне казалось, что время тянется слишком медленно. Марион влетает в мою комнату словно комета.

– Я так и знала! – восклицает она и тоже уставляется в компьютер, читая письмо.

Мадам Аннет Парде поздравляла меня с достижением и выслала на подпись готовый договор. Я пробежалась по нему. Там что-то говорилось об отказе на права и о передаче фотографии в безвозмездное эксклюзивное пользование данной организации без временных ограничений.

– Что ж, они сделают деньги на твоей фотографии и даже процент тебе не заплатят.

Я перебиваю ее:

– Но деньги пойдут на благотворительность, так?

Марион широко улыбается:

– Именно так! И, во-вторых, они устраивают масштабную выставку в самом Гран-Пале. Для фотографа-новичка – это отличный пиар. Разумеется, они об этом знают. Об их выставке будут говорить в прессе, на телевидении и прочем.

– Ты только что сказала, что выставка будет в Гран-Пале? – шепотом переспрашиваю я и чувствую, как кровь стала быстрее циркулировать по телу.

Марион начинает громко и отрывисто смеяться:

– Да! В самом Гран-Пале! И знаешь что? У тебя есть два пригласительных на аукцион!

Я потираю лоб и нервно хмыкаю:

– Я ничего не понимаю. Мои снимки будут висеть в самом крупном выставочном зале Парижа?

Марион прыгает чуть не до потолка и кричит:

– ДА-А-А-А-А-А-А-А!!!

Я подскакиваю с места и тоже начинаю прыгать. Восторг и радость, счастье и ощущение, что мечта сбылась, заполняют меня. Я начинаю громко смеяться, а потом мы с Марион начинаем обниматься.

– Спасибо, спасибо, спасибо! – твержу я. – Без тебя ничего не было бы.

– Заткнись, – простодушно отвечает Мар. – Значит, смотри. Аукцион пройдет в эту субботу. После него картины, фотографии и скульптуры еще три недели будут находиться в Гран-Пале, чтобы любой мог посетить выставку. Тут сказано, что сорок процентов от цены на билет идет на благотворительные цели. Представь, сколько денег они соберут для больных детишек! Кто бы этим ни занимался, они подошли к организации масштабно! Просто красавчики! Давай прямо сейчас переведем те семь тысяч им на счет? – спрашивает она, доставая телефон.

– Давай, – быстро соглашаюсь я и перечитываю письмо.

Через минуту Марион опять меня обнимает:

– Перечислила. И пусть эти деньги помогут!

Я заглядываю ей в глаза и говорю:

– Помогут, Мар. Обязательно помогут.

У нее такой счастливый вид – настоящая детская радость.

– Я до сих пор в шоке от масштаба события!

– Ну да. А чья это организация вообще? Она частная?

Марион отстраняется и немного хмурится:

– А какая разница?

– Любопытно, у этих людей явно есть связи. Пойди сними Гран-Пале! Не представляю, как такое провернуть.

Марион небрежно машет рукой:

– Все дело в цене.

– Нет, – я качаю головой. – Благотворительной организации нет резона платить большую сумму за аренду: деньги можно пустить на лечение. Тут всего один вариант – у них есть связи, и им дали помещение по дешевке. Да еще сорок процентов от цены на билет разрешили оставить. И плюс Пикассо, Рембрандт… Эти картины взяты из частных коллекций. У простых смертных нет таких возможностей.

Марион начинает нервничать:

– Что ты пытаешься сказать? Не хочешь участвовать?

Ее реакция меня удивляет:

– Что?! Мар, конечно, я собираюсь участвовать! Мне просто интересно, чья это организация. Может, мы их знаем. Они красавчики в любом случае. Пользоваться своими связями во благо – это замечательно!

Марион как-то странно смотрит на меня:

– Замечательно, правда? И человек, который занимается этим, должен обладать очень добрым сердцем, правда?

– Да-а, – растерянно отвечаю я, и она хмыкает.

– Организация называется «Спаси». Это вроде ассоциации группы людей.

Я сажусь за ноутбук и печатаю в «Гугле»: «Детская жизнь.» Марион резко его захлопывает.

– Ты мне чуть по пальцам не дала! – возмущаюсь я, а она сладко улыбается:

– Никаких запросов и поисков! Мы идем праздновать.

Она тянет меня одной рукой, а второй кому-то звонит.

– Вал, как насчет напиться? – весело спрашивает она, и я начинаю смеяться, представляя счастливое выражение лица Валентина на том конце.

Парни приходят к нам домой, и мы, оккупировав кухню, сидим довольные за столом, громко смеясь и болтая о ерунде. Мари прячется у себя в спальне, а папа с улыбкой глядит на нас, готовя очередную порцию кофе и бормоча что-то о молодости. Он даже не возмущается, когда Вал и Лео начинают курить на кухне.

– Пап, мы заглянем в наш бар? – спрашиваю я, набравшись смелости.

Антуан приподнимает бровь.

– Тебе еще нет восемнадцати, – ехидно замечает он.

– Тогда в бар загляну я, – весело заявляет Марион, и он начинает смеяться.

– А что именно вы празднуете?

– Валентин стал папочкой, – сладко отвечает Марион, и Вал давится, а брови Антуана приподнимаются до критического уровня.

– Шутка, – с хохотом поясняет Мар, и папа скептически добавляет.

– Если пьете в моем доме, ночуете тоже здесь или пользуетесь услугами Жозефа. Самим добираться домой запрещено. Я понятно объясняю? – обращается он к парням.

– Жозеф, это водитель, – объясняет Мар и кивает: – Я лично прослежу за ними.

– Тогда бар в вашем распоряжении. Стоит напоминать, что завтра школа?

– Пап, ты решил занять первое место в конкурсе на самого занудного родителя? – интересуюсь я, и он качает головой.

– Вы обе избалованные курицы. Но лучше пейте под этой крышей, чем где бы то ни было, – последнее предложение он произнес, будто объясняя самому себе, какую цель преследует.

Как только Антуан выходит за дверь, Вал вскакивает с места и, открывая бар, громко свистит:

– Тут даже книжка по приготовлению коктейлей есть!

Следующие полчаса мы намешали столько, что казалось, все рецепторы во рту онемели. Мы напиваемся, смеемся и дурачимся в лучших традициях жанра.

– Думаю, на ночь мы останемся здесь, – говорит Валентин, и Марион одобрительно кивает:

– У нас есть комната для гостей, там и поспите.

– Я думал, ты скажешь что-то вроде «моя кровать, твоя кровать!». Такое сильное, что подтвердило бы статус нашей крепкой дружбы.

– Ты говоришь, что секс со мной подтвердил бы статус нашей крепкой дружбы?

У Марион веселый голос, а глаза, как всегда, сверкают. Щеки раскраснелись, выражение лица расслабленное и счастливое.

– Мар, про секс сказала ты – не он, – говорю я и хохочу.

– Во-о-от! – чуть не кричит Вал. – Она вечно намекает, что хочет меня, а потом обзывает озабоченным. Типичная женщина!

Лео хмыкает, кладет свою руку мне на плечо и притягивает к себе. «Он пьян», – говорю я себе и стараюсь подавить раздражение.

– Ты такая красивая, – шепчет он мне на ухо. – Мне тоже нельзя поспать с тобой?

Я скупо улыбаюсь и аккуратно выбираюсь из-под его руки.

– Мне нужно, – я пальцем указываю в коридор, – в туалет.

В этот момент на кухню заходит Алекс и, увидев разбросанные бутылки, кучу испачканных стаканов и переполненную пепельницу, встает столбом.

– Что ты тут делаешь? – удивленно восклицаю я, не ожидав его увидеть.

Он в костюме и с папкой в руках. Светлые волосы взлохмачены, под кристально голубыми глазами залегли тени.

– Завтра школа – нет? – растерянно спрашивает он, игнорируя мой вопрос.

Я начинаю смеяться: мне вдруг становится так грустно, что другого выхода просто не вижу.

– Нет-нет! Мой брат не мог стать занудой!

Потому что мой брат самый веселый, несерьезный и прикольный человек на планете. Почему он не улыбается? Почему выглядит таким уставшим? Где блеск в глазах? Куда девалась моя любимая улыбка? Я чувствую себя такой виноватой. И неважно, что я была права. Кому нужна правда, если от нее страдают люди?

– Мы не идем завтра в школу, – Марион решает констатировать очевидное и уставляется на него не моргая. Она удивлена не меньше меня и разглядывает его без всякого стеснения.

– Выпьешь с нами? – предлагаю я, чтобы отвлечь Алекса от Марион, которая не в силах себя контролировать.

Алекс качает головой:

– Папа разве не дома?

– Здорово, Алекс! – Вместо ответа Лео подходит к нему и хлопает его по руке.

Алекс растерянно смотрит на свою руку, потом на Лео:

– Лео, черт бы тебя побрал, это ты?

Лео сверкает широкой дружеской улыбкой:

– Он самый! И Антуан решил, что будет лучше, если этот беспредел будет происходить под крышей его дома.

Мой брат вновь смотрит на стол, после на Валентина.

– Здороваться не учили, Вал? – В его голосе звучит неприятная нотка.

Вал тем временем внимательно следит за Марион, которая не может оторвать мечтательного взгляда от предмета своих воздыханий.

– Салют! – Приподнимаясь, как ни в чем не бывало он подает Алексу руку.

– Что вы тут учудили? – показывая подбородком на стол уже более расслабленно, интересуется мой брат. Видимо, тот факт, что родители дома, и что мы не одни, на него повлиял.

Валентин улыбается:

– Я решил побыть барменом, чтобы всех напоить. Но Эль попробовала всего ничего. Для Лео я не старался. А Марион все равно отправляет меня в комнату для гостей. Так что мой план с грохотом провалился!

По лицу Алекса пробегает тень.

– Не лезь к ней, – говорит он и шутя грозит ему пальцем. Однако его взгляд серьезен как никогда.

Валентин широко улыбается.

– Да у меня и шансов-то нет! В ее вкусе лишь голубоглазые блондины.

Марион начинает пьяно хихикать.

– Что правда, то правда, – невнятно бормочет она.

Алекс отворачивается, а Валентин смотрит прямо на него изучающе. Мне хочется все прекратить, но я не знаю как. Поэтому лишь стреляю в Валентина взглядом, но он делает вид, что ничего не понимает.

– Что празднуете? – спрашивает мой братишка, скидывая пиджак.

Я так давно не видела его в повседневной одежде.

– Ты что, работал в воскресенье? – хмуро спрашиваю я, и Алекс устало кивает:

– У нас важный клиент. Я, кстати, пришел показать папе кое-что. Так по какому поводу пьете?

– Празднуем помолвку Вала и Лео, – очередной раз глупо шутит Марион и громко хохочет. Она такая красивая, когда искренне смеется.

На удивление, губы Алекса тоже трогает легкая ухмылка, а не привычная натянутая улыбка, которую я ненавижу. Он подходит к бару и наливает себе немного виски. Приподнимает стакан с янтарной жидкостью и провозглашает:

– Счастливой семейной жизни!

Все выглядит комично, поэтому комната наполняется общим смехом.

– Если серьезно, мы сделали сегодня доброе дело. Плюс Эль добилась того, о чем и мечтать не могла, – говорит Марион. – Наверное, это первое доброе дело в моей жизни.

– Ведьмы умеют делать добро? – саркастично интересуется Вал, и Мар шутливо бьет его по плечу.

– Что за дело? – спрашивает Алекс и присаживается рядом с ней.

Марион убирает непослушные густые волосы за спину и прикусывает губу. Мое сердце начинает бешено колотиться в груди. Она явно выпила лишнего, и я очень боюсь, что она расскажет правду.

– Да так, ерунда, – встреваю я. – Мы лишь перечислили деньги в благотворительную организацию по борьбе с детской онкологией.

– Это не просто, Эль! Твои деньги могут спасти детские жизни! – с жаром заявляет Марион и смотрит на Алекса. – Знаешь, у меня такое приятное ощущение. Словно я больше не пустое место и тоже что-то могу, – ее слова звучат правдиво, и слышны нотки уязвимости, хотя нет щита, который она постоянно носит с собой. Алекс смотрит ей прямо в глаза. Долго. Проходит, наверное, целая минута, прежде чем он отводит взгляд и тянется за своим пиджаком, доставая из внутреннего кармана чековую книжку. Он быстро черкает что-то и передает чек Марион.

– Поможешь и мне сделать доброе дело? – спрашивает он, и я готова провалиться сквозь землю, потому что Алекс, мой брат, улыбается.

Вал фыркает. Громко и неуместно. И его улыбка исчезает. А Марион, словно зачарованная, продолжает смотреть на Алекса.

– Конечно, – тихо отвечает она и берет чек.

Вал наклоняется над бумагой, и его глаза лезут на лоб.

– Пятьдесят штук евро?! – недоуменно восклицает он, и мой брат поясняет:

– Лечение онкологии – одно из самых дорогостоящих.

Вал хитро улыбается:

– А я думал, ты решил впечатлить свою сестренку.

В этот момент мне так хочется стукнуть Валентина! Потому что Марион начинает хмуриться, а Алекс со скрипом отодвигает стул и встает:

– Мне пора.

Мар подскакивает вслед за ним.

– Спасибо, Алекс! – вдогонку бросает она.

Но он даже не оборачивается, выходит из кухни и плотно закрывает за собой дверь.

Мар продолжает пялиться на дверь. Наверное, в ней еще живет надежда, что она услышит хотя бы «не за что». Но этого не происходит ни через минуту, ни через три.

Вал цокает языком:

– И давно ты влюблена в своего старшего брата?

Марион замирает, а я взрываюсь:

– Не будь козлом! Что ты, вообще, устроил?

Он нагло подмигивает мне:

– Раскусила… Ты никогда не была тупицей.

– Закрой свой рот! – неожиданно громко кричит Марион и убегает из кухни.

Я сдерживаюсь, чтобы не побежать за ней, так как знаю, что, скорее всего, ей необходимо побыть одной.

– Зато ты как был тупицей, так и остался! Добился своего? – зло спрашиваю я у Валентина.

Он устало качает головой:

– Нет, я просто не сдержался.

– Не сдержался и обидел чувства других людей, Вал? Серьезно?

Он пожимает плечами:

– Каждый развлекается как может.

– Она тебе нравится? – прямо спрашивает Лео, который все это время старался делать вид, что его нет.

Вал закатывает глаза.

– Я извинюсь, – вместо ответа говорит он, но я не позволяю ему уйти:

– Друзья не должны вести себя как последние твари. Объясни, зачем ты это сделал?

Валентин тяжело вздыхает:

– Эстель, люди не святые. Извини, что неидеальный, но можно подумать, ты у нас мадемуазель парфет!

– При чем тут я?!

– Притом что с тобой тоже не все в порядке! Ты не хочешь объясниться с Лео? Ему, между прочим, тоже нужна причина: Лео, извини, ты мне не нравишься, потому что… Или, Лео, извини, у меня есть парень… А может, Лео, прости, я лесбиянка!

– Не неси чушь, Вал, – резко обрывает его Лео.

– Я не лесбиянка, – хриплым голосом произношу я в ужасе от услышанного.

– Тогда почему ты никого не замечаешь? Почему не реагируешь на внимание к себе? Что за хрень в твоей голове? Ведь ты не выносишь даже дружеских прикосновений!

– Хватит! – гремит Лео, но Валентин на него даже не смотрит.

– Не копайся в моей голове, – сквозь зубы выплевываю я.

Он тычет в меня пальцем:

– Вот видишь, ты даже сейчас не отвечаешь! Но ты и не обязана, Эль. Твоя жизнь, делай с ней что хочешь, но не лечи меня, окей?

Он вновь пытается обойти меня, и я опять преграждаю ему путь.

– Объясни, иначе ты мне не друг, – произношу я со всей серьезностью, и Валентин замирает.

По его лицу видно, он знает – я не шучу.

– Я не хотел никого задевать, – начинает он и поднимает голову к потолку. – Я не подозревал, что дело в твоем брате… Видел, что она закрывается ото всех, но не знал, в чем причина, точнее, в ком. А сейчас я понял, что и она ему нравится, и не удержался, ясно? Захотелось позлить его.

– Почему?

Вал опять молчит, а потом его прорывает.

– Он ее не заслуживает. Серьезно! Этот человек учил меня снимать девчонок, Эль! – Он нервно проводит рукой по волосам.

– Ты, что ли, влюблен в нее? Это ревность?

Валентин, теряя терпение, взрывается:

– Я не влюблен в нее, окей? Я ее друг. И, может, я повел себя не по-дружески, но моя реакция была лишь вспышкой возмущения. У тебя клевый брат, и все дела, но он разобьет ей сердце. А она лишь с виду рыцарь в железных доспехах, – он запинается и, тяжело вздохнув, восклицает: – Не могу поверить, что она так вляпалась! Мне нужно найти ее.

– Стой, – растерянно прошу я, абсолютно сбитая с толку. – Ты просто так сильно переживаешь за нее? И почему ты решил, что она ему нравится?

Валентин закатывает глаза:

– По-твоему, друзья не должны быть тварями, но переживать друг о друге они не могут? Или мне обязательно умирать от любви к ней, чтобы она была мне не безразлична?

Я качаю головой:

– Конечно, нет…

Он не дает мне договорить:

– Она ему нравится! Это очевидно! Кто будет выписывать пятьдесят штук на благотворительность вот так, сидя за столом на кухне? Это импульсивное решение. Почему? Потому что ему хотелось сделать ей приятное. И не говори, что не заметила, как он взглянул на меня. Поверь, тут и не пахнет братской защитой. Мне нужно найти ее!

С этими словами он выходит из кухни. В моей голове – беспорядок.

– Думаешь, он все-таки ревнует? – спрашиваю я Лео.

– Нет. Если бы ревновал, сказал бы прямо. Он не тот человек, который будет ходить вокруг до около. Но он верный друг: когда я вернулся из больницы, жил у него. Вал не ходил в прошлом году в школу из-за меня, поддерживал в больнице и на физиотерапии. Он поставил мои интересы выше своих. Правда, странно? С виду придурковатый паренек, а на деле он мне супы готовил.

Я киваю и устало тру глаза. В голове проносится мысль: «Все не то, чем кажется».

Лео подходит близко, я бы даже сказала слишком близко, и я чувствую его присутствие спиной.

– Эль, у тебя кто-то есть? Ответь мне, пожалуйста, честно и прямо.

Я поворачиваюсь к нему и обессиленно кричу:

– Лео! Отстань от меня!

Он краснеет. Наступает угнетающая тишина, которую нарушает его нервный смешок.

– Заслужил, не спорю, – очередная пауза. – Я правда ждал твоего возвращения, только в моих мечтах все было иначе, – тихо произносит он.

– Жизнь – не мечта, – шепчу я в ответ.

Он кивает, а потом наклоняется и обнимает меня:

– Я лишь хочу, чтобы у тебя все было взаимно. Я ведь твой друг, Эль. Старый добрый Лео.

Я обнимаю его в ответ и чувствую, как слезы собираются в уголках глаз.

Марион однажды сказала, что, если я почувствую хорошее отношение со стороны парня, возможно, меня отпустит, и я смогу влюбиться в этого человека. Лео относится ко мне очень хорошо. Он добрый, умный, с ним весело проводить время. И у него есть сердце: большое, чуткое, сопереживающее. Но нет главного. Того, что забрал у меня Квантан Делион. И мне страшно, что я никогда не смогу вновь обрести эту частичку себя.

– Прости меня, Лео, – ломающимся голосом прошу я и начинаю плакать.

Он обнимает меня крепче, и я чувствую, как его рука гладит мои волосы.

– Если тебе нужна помощь, только скажи, – говорит он, и я начинаю плакать еще сильнее.

Мне нужна помощь, абсолютно точно нужна. Но есть ощущение, что мне может помочь всего один человек. Один-единственный. Тот, у кого я не могу ее попросить.

Вместе с Лео мы поднялись наверх и застали Марион и Валентина в моей комнате на полу. Они тихо переговаривались. Голова Марион лежала на его плече, и он аккуратно гладил ее волосы. Я тихонько постучала в открытую дверь, привлекая их внимание и оповещая о нашем с Лео присутствии.

Марион приподняла голову и похлопала по пустому месту рядом с собой.

– У тебя в комнате вид лучше, – шепчет она. – Это всегда было первым пунктом в списке ненависти к тебе, – с усмешкой говорит она, и я хмыкаю:

– Завистливая стерва.

Я сажусь рядом с ней, Лео следует моему примеру. Четыре пары глаз смотрят на ночной Париж и серые крыши, которые освещает полная луна, на горящую золотом башню. Окно открыто, и свежий осенний, еще теплый воздух залетает в комнату. В какой-то момент глаза у всех начинают слипаться, и мы, одетые, не почистив зубы, запрыгиваем все четверо в мою большую, но все же двуспальную кровать.

– Как сардинки в банке, – шутит Лео, и до меня сквозь дремоту доносится смех Марион.

Я чувствую его теплое дыхание на своей макушке, но у меня больше нет желания его отгонять. Ведь это Лео. Старый добрый Лео. А рядом – Марион, с которой я прошла огонь и воду. И Валентин, которого невозможно раскусить и который намного сложнее, чем кажется. Я не знаю, что хорошего я сделала в жизни и чем заслужила таких людей рядом. Но я благодарна судьбе за то, что она так распорядилась.

 

Глава 8

Насколько мне известно, Гран-Пале был построен в 1900 году для Всемирной выставки. Никто не был уверен, удастся ли затмить успех Эйфелевой башни. В связи с этим приняли решение сделать упор на искусство. Большой дворец изящных искусств – таково полное название Гран-Пале. Это прекрасное величественное сооружение выполнено в стиле бозар. Его создатели мечтали, чтобы оно отличалось от других зданий Парижа, и им это удалось. Я всегда любовалась дворцом с моста Александра III. Мне нравится его стеклянная крыша и развевающийся французский триколор на пике. Даже не верится, что я сейчас медленно поднимаюсь по лестницам этого самого здания и что где-то внутри выставлены мои фотографии. Входов два, и мы стоим у одного из них, со стороны моста, а второй находится у Елисейских Полей. Я останавливаюсь и разглядываю медную квадригу – это античная двухколесная колесница с четырьмя запряженными конями, украшающая вход. Под лошадиными копытами изображен хаос этого мира. Они словно растаптывают все плохое и приносят что-то светлое, прекрасное.

– Это работа Жоржа Ресипона, – говорю я Марион. – Статуя символизирует «гармонию, торжествующую над раздором». Правда красиво?

Она смотрит на меня с улыбкой:

– Какая же ты…

– Какая?

– Мой человек искусства.

Мар подгоняет меня ко входу, предварительно оглядев с головы до пят и одарив кивком.

На мне длинное черное платье с высоким воротом, без рукавов и с открытой спиной. Оно идеально. Как только я увидела его в бутике на авеню Монтень, поняла: то, что надо. Открытое, притягательное, я бы даже сказала сексуальное, и в то же время в пол и с высоким горлом. Мне нравится его ткань – черная, прошитая серебряными нитями. Ощущение будто на мне звездное небо. А на ощупь она еле ощутимая, легкая, почти невесомая. Я подняла волосы наверх, скрыла розовые кончики и теперь чувствую, как ветерок щекочет мою голую спину. Марион же надела очень смелое платье. Оно сверкает, переливаясь всеми цветами радуги, короткое и яркое. Но ей безумно идет этот, как я его окрестила, тихий ужас. Макияж у нее соответствующий: фиолетовые стрелки, розово-голубые тени. Мар словно прибыла из другого измерения. Возможно, кто-то выглядел бы смешно в таком виде, но не она. Ее стройные ноги, гордая осанка, ровная спина и высоко поднятый подбородок говорят об одном: «Я не такая, как все! Я диктую правила новой моды». Как всегда, смелая и несокрушимая.

Из своей черной маленькой расписной сумочки я достаю наши пригласительные. На них нет имен – лишь название события, дата и время, но внизу есть штрих-код. Охранник сканирует пригласительные устройством, похожим на телефон, и приподнимает бархатный канат – ограждение у входа – со словами:

– Добро пожаловать.

Марион сверкает своей лучшей улыбкой, а я крепче хватаюсь за сумочку. Я так волнуюсь! Но это приятное волнение. Я отвечаю сестре улыбкой, и мы заходим.

Внутри Гран-Пале еще прекраснее, чем снаружи. Высокая стеклянная крыша пропускает столько света, что дух захватывает, а великолепные мозаики поражают взгляд. Выставка огромная, и нам вручают карту, чтобы было проще ориентироваться. Быстро изучив ее, я понимаю, что они перемешали новичков вроде меня с великими деятелями искусства.

– Если бы разделили, все гуляли бы вокруг знаменитостей, а вас и не заметили бы, – говорит Марион, словно читая мои мысли. В списке выставленных работ я нахожу свою.

«Étoile_Filante – Sentir la liberté, Triumphe».

Название придумали уже здесь, но при подписании контракта согласовали со мной.

Мне хочется прыгать прямо здесь и сейчас, но я беру себя в руки и лишь чувствую, как краснею от счастья и радости.

– Пошли посмотрим? Распечатанными твои фотографии мы еще не видели.

Я киваю и с гулко бьющимся сердцем иду за Марион. Мы быстро находим две мои работы: они висят рядом с картиной импрессиониста Клода Моне. Я так нервничаю, что начинаю тараторить:

– Мар, ты знала, что Моне выиграл в лотерею и благодаря этому смог сконцентрироваться на живописи?

Марион меня не слышит, она громко восклицает:

– Они такие огромные!

Да, когда я представляла фотографии в распечатанном виде, думала о размере ватмана, но они больше. Яркие и красивые. Не могу поверить, что они мои. Ночное небо «Триумфа» в таком масштабе выглядит угрожающе. Но сверкающая Триумфальная арка и крепкая спина парня будто говорят каждому зрителю: «Я справлюсь». Бирюзовое море в «Свободе» притягивает, словно зовет искупаться, и ни у кого не возникает сомнений: девушка на снимке нырнет в его прекрасные и чарующие воды.

– Невероятно, – шепчу я хриплым голосом и отчетливо понимаю, что я фотограф.

Хочу, чтобы мои фотографии видели, чтобы они обретали плоть и жизнь, чтобы ими восхищались и вдохновлялись. И я все сделаю, чтобы осуществить свою мечту.

Марион смотрит на меня со смесью гордости и удовлетворения.

– Ты станешь знаменитой, – говорит она без тени сомнения.

Глядя на фотографии, я говорю себе: «Стану!» Я стану человеком, которому не стыдно смотреть на свое отражение в зеркале. Я стану человеком, который будет идти к мечте, покорять вершины, стремиться наверх, к самым звездам. Это желание заполняет всю меня, и за спиной вырастают огромные крылья надежды. Вдруг получится?

До аукциона целых два часа. Официанты с подносами предлагают гостям напитки и маленькие закуски. Марион встречает знакомых наших родителей и вливается в светскую жизнь. А я брожу по выставке, вдохновляясь прекрасным и восхищаясь тем, насколько люди талантливы, интересны, невероятны. Особенно меня поражает статуя «Поцелуй» Родена. На выставке представлена одна из трехсот копий, сделанная его рукой, и, насколько мне известно, одного размера (181 см) с оригиналом, который находится в музее на рю де Варенн. Всего существует три аутентичные копии, остальные заметно отличаются от первого экземпляра. Я смотрю на копию шедевра, изготовленную самим мастером, и по моей коже бегут мурашки – так она восхитительна. «Поцелуй» – манящий, нежный, любящий и долгожданный. Скульптор будто пытается показать, почему влюбленным нравится целоваться. Он раскрывает священность этого действа. Страсть, таинственность и желание. Его работа настолько красива, пластична и элегантна, что в душе разрастается теплое чувство, которое заполняет меня до кончиков пальцев. Дыхание учащается, а глаза внимательно изучают каждый изгиб мраморных тел, слившихся в объятиях и страстном поцелуе. Я вижу естественное, прекрасное женское тело: мягкие формы, высокая грудь. Руки влюбленной обвивают шею мужчины, и я чувствую, как ее тело подается навстречу любимому. Кажется, что это мое тело – словно не она, а я обнимаю его и чувствую исходящее от него тепло.

Мужчина более сдержан, его фигура сильна и демонстрирует крепкие мышцы. Однако он не груб, а плавен и текуч. От него веет мужской уверенностью. Красивые сильные руки обнимают женщину, и создается впечатление, будто он хочет ее защитить.

Их губы не соприкасаются. Роден остановил время, запечатлел предвкушение заветного мгновения: миг – и они поцелуются, обретя рай.

Скульптура очень нежная, чувственная и гармоничная. Скульптор смог передать таинство создания мира и рождения любви, разницу между мужчиной и женщиной и одновременно их близость друг другу. Эмоции обоих так живо воплощены в мраморе, что из-за откровенного эротизма работы в конце XIX века в США ее выставляли в отдельном зале, а желающих пускали посмотреть по запросу. Однако это не вульгарная эротика. Нет! Статуя прекрасна. Да, она возбуждает, но и вдохновляет.

Роден – основоположник импрессионизма в скульптуре, ему удалось вдохнуть жизнь и вложить душу в холодный мрамор. Умелые руки мастера превратили камень в живое тело, которым можно бесконечно долго восторгаться.

Моя рука невольно тянется к мраморной скульптуре. Я хочу почувствовать ее прикосновение, ощутить магию.

– Мне всегда нравилось, как женщина подается навстречу мужчине. Без стеснения и робости, точно зная, чего она хочет. Осознавая, что ей нужно. Точнее кто.

Неожиданно голос за спиной вырывает меня из водоворота мыслей. Этот голос… Не может быть! Это невозможно! Моя сумочка выпадает из рук, и я замираю. В затылке начинает колоть, а волоски на руках встают дыбом.

Уверенные шаги, звук каблуков мужских туфель. Я ощущаю, как он приближается. Все мое тело чувствует его. Да, я узнала его по голосу через два года. Поставленная, плавная речь, каждый звук произнесен четко и правильно. Эта хрипотца, уверенность и мужская глубина. Именно этот голос снился мне в самых прекрасных снах. И он сопровождал меня в ночных кошмарах.

Он наклоняется за моей сумочкой, и я начинаю видеть его боковым зрением, но не поворачиваю головы. Закрываю глаза и делаю глубокий вдох. «Это сон», – говорю я себе и тут же чувствую прикосновение теплых пальцев. Он коснулся моей руки… Едва уловимое прикосновение, а нервы настолько расшатаны, что я дергаюсь и резко оборачиваюсь.

Он удивлен моей реакцией.

– Пардон, мадемуазель. Я не хотел вас пугать. Вот ваша сумочка.

Квантан. Квантан? Квантан! Его имя взрывает мой мозг. Он протягивает мне сумочку, но я не реагирую – впиваюсь в него взглядом, жадно всматриваясь в каждую черточку лица. Он изменился. Каштановая челка больше не падает на глаза, волосы коротко подстрижены по бокам. Скулы более ярко выражены, пропала подростковая округлость. Подбородок более жесткий и волевой, покрыт легкой щетиной. Даже взгляд стал глубже и загадочнее. Карие глаза с золотистыми узорами сосредоточенно смотрят прямо в мои голубые. Брови сведены на переносице.

– Мы знакомы, не так ли? – вдруг спрашивает он, и мое сердце пропускает удар.

Неужели ты меня помнишь? Но скептик внутри напоминает, что он не видел моего лица. Была очередная миловидная блондинка, которых он видел тысячи. Эта мысль злит и раздражает. Я задираю подбородок.

– Нет, – я произношу это хрипло, немного жестко и грубо.

Мне казалось, что я не смогу произнести это слово. Его бровь приподнимается, явно в удивлении и неверии. Еще один изучающий взгляд – и его губы расплываются в едва уловимой ухмылке. Я заставляю себя опустить глаза на сумку и не любоваться им. Неуверенно тянусь за ней. Стараюсь забрать так, чтобы наши пальцы не соприкоснулись, но он будто специально дотрагивается до них. Я стискиваю зубы.

– Мерси, – благодарю я, не глядя на него, и ощущаю, как гулко бьется мое сердце. Умоляю себя взглянуть на него еще хотя бы раз.

Но я пересиливаю себя и медленно, на ватных, непослушных ногах разворачиваюсь, чтобы покинуть это место.

– Уходите по-английски? – с сарказмом интересуется он, и я чувствую его горячий взгляд на своей голой спине.

Мысль о том, что он изучает изгибы моего тела, заставляет дыхание участиться. Я молчу, зная, что, если скажу хоть слово, моя интонация выдаст сумасшедшую гамму чувств, которые я сейчас испытываю. И вдруг я слышу шаги. Быстрые, торопливые. Он догоняет меня, в два счета закрывая собой проход. Я настолько не готова к этому, что не успеваю остановиться и почти падаю. Он подхватывает меня под локоть, предотвращая падение, и сразу отпускает, встретившись с моим злым и ненавидящим взглядом.

Не трогай меня! Я ненавижу тебя!

– Луиза? – тихо и слабо спрашивает он.

Я готова провалиться сквозь землю. Он заглядывает мне в глаза, ища подтверждения своей догадки, а я почти задыхаюсь.

– Луиза, – громче и будто не спрашивая, а утверждая, говорит он, и мне кажется, что я могу утонуть в омуте его прекрасных глаз.

Он помнит меня… Сердце бешено колотится, вырываясь из груди. Разве такое возможно? Через два года он может помнить девушку, лица которой даже не видел? Мой обезумевший мозг говорит, что нет. А мое сердце шепчет: «В жизни возможно все».

– Квантан, я везде ищу тебя! – недовольно провозглашает женский голос, разрушая невидимые границы вокруг нас.

Он оборачивается и ослабляет хватку на моем локте.

– Стелла, ты немного не вовремя, – отвечает он, и девушка закатывает глаза.

– Ты сказал, что фотографы должны быть неизвестными, новичками и не нашими знакомыми! И запретил участвовать моей подруге, говоря о тупых принципах. При этом твоя спина красуется на фоне Триумфальной арки, да?

Рыжеволосая, худая, миниатюрная. На вид ей под тридцать, она зла и возмущена.

Спина… Триумфальная арка… Смысл слов доходит до моего обезумевшего разума, но неуловимая нить разговора выскальзывает. Я не могу перестать смотреть на него.

Квантан хмурится.

– О чем ты вообще говоришь? Твоя подруга, если хочет, может сама устроить выставку. – Он устало трет глаза. Мне хочется поймать его руки и самой пройтись кончиками пальцев по его лицу. – Смысл был в том, чтобы найти новые таланты, Стелла.

– И разумеется, ты нашел один такой и даже устроил этому таланту фотосессию?! – Она почти кричит: – Ты хоть понимаешь, что это несправедливо!

Квантан качает головой:

– Я не имею ни малейшего представления, о чем ты говоришь. Успокойся, давай поговорим в другом месте.

Стелла кисло улыбается:

– Я говорю о работе «Триумф» некой Падающей звезды.

Моя сумочка опять падает на пол, и мне потребовалась вся сила воли, чтобы не упасть вслед за ней.

Стелла будто только сейчас замечает мое присутствие и, переводя взгляд с Квантана на меня, виновато поджимает губы:

– Извини, Квен. Ты прав. Поговорим позже.

– Нет-нет, ты мне прямо сейчас покажешь эту работу и все объяснишь, – говорит он, снова поднимая мою сумочку.

– Луиза, у тебя дела или ты посмотришь вместе с нами? – неуверенно спрашивает он, будто сам не может поверить, что случайно встретил ту самую девушку спустя два года.

– Меня зовут Эль, – тяжело чеканю я. – Извините, вы обознались.

Я разворачиваюсь. Очередная попытка бегства. Он опять догоняет и что-то сует мне в руки.

– Передайте, пожалуйста, Луизе. Пусть обязательно позвонит, – настойчиво просит он, и я дрожащими пальцами принимаю визитку.

Он смотрит мне в глаза, словно говоря: «Я помню тебя. Позвони! Обязательно позвони!» Я резко отворачиваюсь и убегаю в прямом смысле слова. Так быстро, насколько позволяют шпильки. Только забежав в другое помещение, я громко выдыхаю. Достаю визитку, зло сминаю ее в руках, рву на маленькие кусочки и выкидываю в ближайшую урну. «Я ненавижу тебя!» – хочется закричать мне и крушить все, что попадет под руку. А его слова о статуе эхом звучат в моей голове. Женщина знает, что ей нужно, точнее, кто нужен. Она и впрямь без робости идет навстречу своему мужчине. «Я тоже знаю, чего хочу!» – зло думаю я и в порыве эмоций ударяю ладонью по стене.

Жизнь, ты издеваешься надо мной? Из миллиарда людей, которых я могла случайно сфотографировать на улицах Парижа, я сфотографировала Квантана Делиона?! Квантана?! Делиона?!

 

Глава 9

Квантан

– Красивая девушка, – говорит Стелла. – Знакомая?

– Можно и так сказать, – отвечаю я, не желая развивать эту тему.

В голове не укладывается, что это она. Та самая девушка с маскарада, которую я не смог забыть за два года. Вероятно, дело в ее таинственности и в той искре, что пробежала между нами. Но факт остается фактом: ее ярко-голубые глаза, почти бирюзового оттенка, частенько всплывали в памяти. И я точно не мог ошибиться: это она, девушка в красной маске, Луиза. Чувствую себя идиотом, ведь я позволил ей снова убежать. Но она так смотрела на меня, будто ей страшно и интересно одновременно. От этого становилось не по себе.

– Она очень красивая, – повторяет Стелла и приподнимает бровь: – Вы давно знакомы?

Я повожу плечами, мне не хочется отвечать. Но я знаю свою сестру – она ни за что не отстанет.

– Примерно два года. И давай ты мне уже покажешь то, из-за чего наорала на меня прилюдно.

– Во-первых, я не орала. Во-вторых, когда мой младший братец корчит из себя самого умного, толкая великую речь о принципах, а потом оказывается, что сам помогал неизвестному молодому фотографу, как тут не злиться? – Слова «неизвестный» и «молодой» она выделяет кавычками.

– Стелла, я никому ни в чем не помогал и никого не продвигал. Ты создаешь проблему на пустом месте.

Сузив глаза, она недоверчиво оглядывает меня:

– А ну-ка, пойдем, я тебе кое-что покажу!

Выхода у меня нет: на свете не существует более приставучего и занудного человека, чем моя старшая сестра.

Мы выходим в главный зал и оказываемся в гуще событий. По дороге мне вежливо улыбаются люди, некоторые останавливают и хвалят за организацию, оригинальность подачи. Я чувствую удовлетворение: это первое масштабное событие в моей жизни, которым я занимался сам, и все делал от души. Вложил уйму сил и энергии. Мне хотелось, чтобы наша благотворительная ассоциация перешла на новый уровень – мировой, получив при этом громкое имя. Я действительно хочу помогать больным детям. Но хочу делать это без границ, чтобы передо мной была длинная свободная дорога, ведущая к спасению детских жизней. Для этого нужны деньги, огромное количество денег – и связи. Необходимо иметь выход на лучших врачей, быть в курсе инноваций в медицине и так далее. Работы очень много, но это дело, на которое я готов положить жизнь, не жалея собственного времени. Сегодняшняя грандиозная выставка ради сбора средств – лишь начало. В планах – гораздо большее.

Стелла берет меня под локоть и довольно улыбается.

– Я горжусь тобой, – говорит она, поглаживая мою руку. – Я очень рада, что ты наконец вернулся в Париж и что мы снова можем видеться, когда захотим, и что ты взял ассоциацию на себя. Мне кажется, тебе это по душе, ведь ты кропотливо работал, – и она тут же добавляет более строгим, ворчливым голосом: – Но это не значит, что я прощу тебе махинацию с фотографом, – заканчивает моя несносная сестричка и с видом победителя останавливается перед двумя фотографиями. На одной из них действительно изображен мужчина, со спины очень похожий на меня.

– Это не я, – говорю я и хмурюсь.

– Как же не ты! Это ты! Твоя одежда и стрижка! Твои плечи и спина! В конце концов, даже место! У кого квартира с видом на Триумфальную арку?!

Я хмурюсь еще сильнее. Да, я бегаю по городу, прежде всего когда не могу уснуть. И я действительно частенько нарезаю круги у площади Звезды, особенно когда машин почти нет и весь круг в моем распоряжении.

– Кто фотограф? – спрашиваю я, и Стелла выглядит разочарованной:

– Ты действительно не имеешь к этому отношения?

Я резко разворачиваюсь – мое терпение тоже не бесконечное:

– Я сказал, что нет, значит, нет. Я не видел этой фотографии! Ты же понимаешь, что я не мог вдобавок ко всей работе следить за выбором участников? Мне показывали лишь спорные варианты.

– Ладно, не кипятись. Я не знаю, кто фотограф. Никто не знает. Анонимная звезда Инстаграма, – говорит она, подбородком указывая на маленькую табличку под фотографией. – В прямом смысле, причем ник Падающая звезда.

Я молчу, не зная, что ответить. Как получилось, что на фотографии изображен я?

– Может, она случайно тебя сфотографировала, – словно читая мои мысли, говорит Стелла.

Только я не верю в случайности. Я верю, что жизнь направляет нас таким образом, показывая нечто важное.

– Она единственная, у кого комиссия приняла две работы. Действительно талантливо, но мне кажется, что твои ребята решили через нее пропиарить наше событие в Инстаграме. Один миллион шестьсот пятьдесят тысяч подписчиков, конечно, впечатляет, – невнятно бормочет сестра, пока мои мысли находятся в полном беспорядке.

– Вторая ее работа тоже красива.

Я поворачиваю голову к снимку, висящему рядом с первым. И, как только мой взгляд падает на него, пазл в голове складывается. Девушку сфотографировали со спины, она полностью раздета. Но мое внимание привлекают три родинки на лопатке и две на линии позвоночника.

Десять минут назад я их видел живьем.

– Автор анонимный, говоришь? – переспрашиваю я и тянусь в карман за телефоном.

– Да, я смотрела ее профиль. У нее очень красивые работы. Из того, что я поняла, ее визитная карточка – свобода и красота тела.

– Что? – ошарашенно говорю я, мгновенно забыв, кому собирался звонить.

Стелла хмыкает.

– Там не порнография, если что. А то, зная вас, мужчин, могу себе представить, о чем ты только что подумал, – она открывает свою маленькую сумочку и достает телефон. – Вот, глянь.

Я торопливо беру у нее из рук трубку: мне очень интересно, что может скрываться за словами «свобода и красота тела».

Я медленно изучаю профиль Падающей звезды. В голове звучит одна мысль: «Красиво». В ее фотографиях есть нежность, хрупкость и воздушность. При этом они цепляют взгляд смелостью, открытостью, притягательностью. Она сексуальна, женственна и загадочна. Что еще нужно, чтобы свести с ума мужчин всего мира? Во мне даже просыпается глупая ревность. Быстро пробегая глазами по написанному под постами, я натыкаюсь на один, который перекрывает поток кислорода.

«Верите ли вы в любовь с первого взгляда? Может, с первого поцелуя? Говорят, что это глупые сказки, и в реальной жизни все иначе. Но невозможное возможно, ведь так? Случается, что от вашего первого поцелуя сердце начинает биться с миллионной скоростью, не способное остановиться. Может, оно вам громко крикнет: «Ты нашла свою судьбу!» – и вы почувствуете это. Нельзя противиться огромному и необъятному чувству. И я не знаю, пройдет ли оно. Отпустит ли меня, и забуду ли я того человека. Скорее всего, так и будет, это вопрос времени. Но сегодня я чувствую, как гулко бьется в груди мое сердце. Как дыхание учащается от одного воспоминания о моем первом поцелуе, а душа трепещет. Он был лучшим из лучших, сказочным и невероятным. Иногда мне слишком грустно оттого, что я не могу быть с человеком, который подарил мне его. И хотя наш поцелуй длился лишь секунду, я до сих пор помню тепло его губ».

На фотографии – голое плечо, и по нему струятся светлые волосы с нежно-розовыми концами. А на плече татуировка: «Все мои мысли бесконечно / Летят к тебе дорогой пилигримов».

Я перестаю дышать.

– Квен, все хорошо? – настороженно спрашивает Стелла, а я не могу оторвать глаз от надписи.

Ведь мои мечты и чувства в течение этих двух лет тоже возвращались к одному-единственному человеку. К ней. И я не так наивен, чтобы считать это любовью. Любовь – слишком громкое слово. Но нас точно связывает что-то необъяснимое. Нечто такое, от чего все внутри меня взрывается и переворачивается.

Я взбудоражен и не могу этого скрыть.

– Почему ты так всполошился? – интересуется Стелла, разглядывая меня.

– Мне нужно найти ее, – тихо и взволнованно отвечаю я и наконец набираю номер телефона своего помощника.

Он должен знать, кто скрывается за ником Падающая звезда, – ведь они подписывали контракты.

– Я должен найти ее… – вырывается вновь, и Стелла с беспокойством хмурится.

А я вдруг отчетливо понимаю, что девушка в маске не позвонит. Уверенность в том, что она этого не сделает, сильно злит. Какой же я идиот, отпустил ее во второй раз!

– Мне срочно нужно узнать, кто скрывается за именем Падающая звезда. Это псевдоним фотографа, который выставляется у нас, – произношу я на одном дыхании, как только на другом конце откликаются.

Я найду ее. Должен найти. Эта мысль взрывает мне мозг. А интуиция тихо шепчет: «Не спугни, будь аккуратен».

Эстель

Меня всю трясет. Непослушными пальцами я пытаюсь дозвониться Марион, она только с третьей попытки берет трубку.

– Я жду тебя около выхода, – хрипло говорю я и слышу ее недоуменный ответ:

– Что? Около выхода? Мы должны присутствовать на аукционе. Неужели тебе не хочется узнать, за сколько продадут твои работы? Плюс организатор должен выступить с речью… – возмущенно тараторит Мар, но, выплюнув последнее предложение, резко замолкает, словно проболтавшись.

Разумеется, я успела сложить два и два: та рыжеволосая девушка злилась на Квантана за то, что он помог некоему фотографу. Плюс Марион, тщательно избегавшая разговора о возможностях ассоциации и о том, кто за ней стоит. Наводит на мысль, что она знала, кто здесь будет. Марион все подстроила с одной целью, чтобы я снова увидела его. Возможно, он и будет произносить речь перед аукционом.

– Зачем ты это сделала? – спрашиваю я с надрывом, не в силах скрыть обиды.

Такого предательства я никак не могла ожидать. Мне хочется кричать на нее, трясти и задавать один и тот же вопрос: «Какого черта ты это сделала?! Зачем потревожила мою затянувшуюся рану?!»

– Ты его видела, – это не вопрос, а утверждение. Мар никогда не была дурочкой. – Всё по-прежнему, так?

– Да пошла ты, – зло бросаю я и отключаюсь, а потом выключаю и телефон.

Быстро спустившись по лестнице, направляюсь в сторону дома. Единственное, чего мне сейчас хочется, – это спрятаться под одеялом от мира и собственной жизни. Внутри все переворачивается. Его взгляд, голос и слова преследуют меня, и я начинаю ощущать себя сумасшедшей. Через два года чувства не просто не остыли – они будто жили в ожидании этого мига и сейчас с утроенной силой мучают меня. Ведь мне так нравилось смотреть в его глаза и так хотелось дотронуться до него, словно проверить, настоящий ли он. Конечно, полземного шара осуждающе покрутит у виска и скажет мне, что это НЕВОЗМОЖНО. Но как вы объясните то, что происходит в моей душе? То, насколько я шокирована и взбудоражена? Как объяснить тот факт, что, когда я увидела его, испытала облегчение? Будто нашла недостающий фрагмент себя и всю жизнь искала именно этого человека! Я скучала эти два года, но даже не понимала, как сильно. Один взгляд в его грустные, потрясающие, глубокие, меланхоличные глаза – и мне захотелось остаться там навечно. Мне нужно было заставить себя убежать, и я злюсь на собственную слабость. Я должна ненавидеть его, как минимум испытывать отвращение. Но все наоборот: мне хочется слезно просить его объяснить мне произошедшее и оправдать себя. Чтобы я могла любить его с чистой совестью. Однако я не могу. Это неправильно. Я НЕ МОГУ!!!

Я не замечаю, как добираюсь домой. Иду очень быстро, словно убегаю от пожара. Водоворот мыслей так закрутил меня в безумном танце, что, едва оказавшись в своей комнате, я начинаю быстро снимать вещи, безжалостно обращаясь с тканью. Затем я прячусь под одеяло и даю волю слезам. Возможно, я слишком эмоционально реагирую. Возможно, я истеричка. Но что делать, если вы целых два года пытались забыть человека, а жизнь над вами издевается. «Почему он?!» – кричу я в подушку, и внутренний голос отвечает: «Потому что тебе повезло. Ты нашла родственную душу». Мне становится страшно: что за бред творится в моей голове?!

Марион забирается ко мне в постель, прямо в своем уродливом платье. Я не знаю, сколько провалялась в кровати и как быстро она вернулась. Счет времени для меня не важен.

– Мне казалось, так правильнее, Эль. – шепчет она.

Мне хочется ее ударить.

Я резко сажусь:

– Ты предала меня! Ты нарушила клятву! – Я не выдерживаю и перехожу на крик.

Марион сверкает зелеными глазами и отталкивает меня на подушку.

– Я хотела как лучше, ясно? Если думаешь, что твои слова о предательстве должны заставить меня пожалеть о содеянном, то ты дура! Пусть это будет самое грандиозное и масштабное предательство в твоей идиотской жизни трусихи! – Она спрыгивает с постели и направляется к двери, но, остановившись перед ней, оборачивается и кричит: – В этом мире за все нужно бороться. За близких людей, хорошую жизнь, любовь! На этой земле есть миллиард слабаков, которые предпочитают спрятать башку как страус и сдохнуть, прожив никчемную, неинтересную и никому не нужную жизнь. Так что знаешь, Эстель, очнись! И борись за то, что тебе дорого. Или, по крайней мере, разберись в своих чувствах. Да, все не так просто, как хотелось бы. Но кто сказал, что будет просто? Кто тебе обещал жизнь без трудностей с розовыми пони и бесплатной сахарной ватой? Никто! Нравится он тебе, любишь его или ненавидишь? Без чертовой разницы! Пройди этот путь от точки «а» до точки «я». Прими все дерьмо, с которым повстречаешься, и, главное, будь достаточно сильной, чтобы не утонуть в нем и чтобы заметить что-то кроме. Ясно тебе? И не смей орать на меня. Я сделала это из любви к тебе и отчаянно желая помочь! – с этими словами Марион громко хлопает дверью, оставляя меня одну, с запутанными мыслями, клокочущей злостью в душе и ненавистью, которая шепчет: «Любишь. Ты его любишь».

* * *

Я ворочаюсь в постели. Слезы давно высохли, стянув кожу на лице. На улице давно темно. Интересно, который час? Тянусь к телефону – ровно полночь. А если пойти и посмотреть на Триумфальную арку? А если попытаться найти его? Взглянуть одним глазком и убежать, снова спрятаться под одеяло? Я не отвечаю себе и не гоню эти мысли прочь. Я начинаю одеваться. Не думая, не включая здравый смысл. Я натягиваю джинсы и майку, сверху – короткую джинсовую куртку, беру ключи и на цыпочках двигаюсь к выходу. Марион не останавливает меня, хотя я уверена: она единственная в доме, кто слышит меня. Оказавшись на улице, я натягиваю балетки. «Куда тебя несет?» – кричит мой разум. Но я не слышу – никого и ничего не слышу. Я лишь мечтаю увидеть его хотя бы раз, пусть издали. Чувствую себя больным сталкером, но и эти ощущения гоню прочь. Я запрыгиваю в метро, нервно барабаню по поручню и на этот раз стараюсь не ошибиться выходом. У меня получается: эскалатор поднимается у самой Триумфальной арки. На часах – полпервого, но людей на улице предостаточно. Выходной день, и Елисейские Поля – единственное место в Париже, где некоторые магазины работают допоздна. Но меня это не останавливает. Я нарезаю круг за кругом. Так проходит час. Квантана не видно, и бредовость идеи начинает доходить до моего сознания: одна его часть злится на то, что я выбросила визитку, вторая – на то, что пришла сюда. Такое ощущение, что внутри меня идет гражданская война. Пора домой, решаю я, но шестое чувство останавливает меня и кричит: «Подожди еще немного! Прояви терпение!» Поэтому я продолжаю нарезать круги, разглядывая ночной Париж, осенние деревья в темноте и черное небо без звезд. В какой-то момент я вижу его вдалеке. Меня будто со всего размаху ударяют по голове. Но я точно знала, что так и будет: была уверена на миллион процентов, что сегодня вечером увижу его здесь. Может, потому, что мне сильно хотелось этой встречи, мозг отчаянно пытался выдать желаемое за действительное. Смотрю на часы: два часа семнадцать минут. Я вижу парня, который несется на бешеной скорости, и точно знаю, кто он. Интересно, почему он не спит в такой час?

Он бежит прямо на меня, и я понимаю, что, если хочу остаться незамеченной, нужно спрятаться, найти укромное местечко сию секунду. Только я не в силах шевельнуться. Он приближается, я отчетливо вижу движение его рук, даже то, как его грудь поднимается и опускается в беспокойном дыхании. И вот его глаза встречают мои. Он удивлен, я тоже изумлена своей глупостью. Он останавливается и не спеша подходит ко мне. Его взгляд говорит о том, что он не до конца верит тому, что видит.

– Ты следишь за мной? – Голос после бега звучит грубее обычного, и сама постановка вопроса действует на меня отрезвляюще.

Я разворачиваюсь и начинаю убегать от него, мысленно проклиная и ненавидя себя за положение, в котором оказалась. Но он ловит меня, хватая за талию. Ощущение его рук на моем животе заставляет нервничать еще сильнее, сердце колотится как птица.

– Почему ты всегда убегаешь? – разочарованно спрашивает он, и мне становится невыносимо от того, как реагирует мое тело на его голос.

Я хочу повернуть голову, встретиться с ним взглядом и вместо ответа поцеловать.

Квантан разворачивает меня сам и, поддерживая за плечи, просит:

– Ответь мне, Луиза.

Я морщусь. Мамино имя словно возвращает меня в тот день, на бал-маскарад.

– Меня зовут Эль, – повторяю я, и он мне не верит, я читаю это в его взгляде. – Если быть точнее, полное имя Эстель.

Он подходит ближе, и я чувствую его дыхание на своем лице.

– Эстель – красивое имя. Тебе подходит, – задумчиво говорит он, будто разговаривает сам собой. – Что ты здесь делаешь?

Я пытаюсь сделать шаг назад, но его хватка усиливается.

– Я вышла пройтись, – с вызовом отвечаю я и приподнимаю подбородок.

Не люблю, когда меня загоняют в угол.

– Пройтись – одна, в два часа ночи в Париже? Где уровень преступности растет с каждым годом?

Он нагло смотрит мне в глаза, будто пытается сказать: «Я знаю, что ты здесь из-за меня».

Ладно! Хочешь играть в эту игру, попробуем.

– Тебя не пугает, что я могу быть ненормальной и психически неустойчивой барышней, которая следит за тобой? – Мне захотелось сбить с него спесь.

К моему огромному удивлению, он спокойно отвечает:

– Если бы у меня имелась малейшая догадка о месте, где можно найти тебя, я был бы там.

Я не скрываю своего удивления:

– Почему?

– Догадайся с трех раз, – в глазах блестят смешинки, но я серьезна как никогда.

– И что бы ты там делал?

– Ждал. Столько, сколько потребуется.

– И чего бы ты ждал?

Он замолкает, затем его руки тянутся к моим волосам.

Квантан поглаживает меня, едва ощутимо, почти невесомо.

– Правды. Я бы ждал правды, – отвечает он и смотрит мне прямо в глаза, от чего я теряюсь.

Мне вновь хочется убежать и спрятаться. Залезть в свое укромное местечко и никогда его не покидать.

– Мне нужно идти.

Но чертов Делион и не думает меня отпускать.

– Скажи свое настоящее имя, только честно, – в его тоне перемешались просьба и приказ.

Губы сами приподнимаются в улыбке.

– Меня правда зовут Эль, – искренне отвечаю я и внимательно изучаю реакцию.

Он кивает, словно пытается свыкнуться с мыслью.

– Почему ты сейчас здесь, Эль? – В голосе слышно волнение, будто ему правда нужно знать.

– А почему ты не даешь мне уйти?

Рядом с ним удивительно спокойно. Мои руки трясутся, а голова идет кругом, но я все равно чувствую себя в безопасности. Это ощущение прибавляет мне смелости.

– Пытаешься сказать, что у нас одна причина на двоих?

Квантан наклоняется ко мне, и я понимаю: еще секунда – и он поцелует меня. Он не будет спрашивать разрешения и тянуть время. Он чувствует то же притяжение, что и я. И, в отличие от меня, не собирается с ним бороться.

Я делаю большой и резкий шаг назад. Полностью разрушая момент и разрывая волшебство, возвращая нас обоих на землю.

– Я пытаюсь сказать, что мне нужно идти, – грубо отвечаю я не в силах контролировать злость на себя, на него и обстоятельства.

– Я отвезу тебя, – говорит он, понимая, что я говорю серьезно. – Это не обсуждается, одна ты никуда не пойдешь.

Я демонстративно разворачиваюсь и показываю ему средний палец:

– Тебя ведь никто не спрашивал.

Я хотела разозлить его и послать, а он начинает громко смеяться и, поймав мою руку, тянет к себе.

– Не веди себя как тупой подросток, – со смешком в голосе просит он.

– А может, я и есть подросток? Мне семнадцать лет, между прочим.

Он оглядывает меня с ног до головы, но не выглядит шокированным или удивленным.

– У нас разница три года, – сообщает он и добавляет: – Я отвезу, так безопаснее. Понимаешь? Для тебя.

– Кто сказал, что рядом с тобой мне безопасно? – в сердцах говорю я, и он останавливается:

– Я сказал, Эль. И этого должно быть достаточно.

Мне нечего ответить. Я смотрю на парня, который за два года сильно повзрослел. В чертах его лица, в поведении и характере чувствуется мужественность. Даже тот факт, что мой глупый жест рассмешил, а не задел его, говорит об уверенности в себе. Но, может, я идеализирую его? Ведь он – человек и способен на ошибки, мне не посчастливилось стать свидетелем одной из них.

– Спроси уже, – неожиданно тихо говорит Квен. – Что бы это ни было, спроси.

«Что тебя связывало с Мано? Почему ты спал с невестой моего брата? Был ли ты влюблен?» Я понимаю, это звучит как детский лепет. Если бы она была не невестой моего брата, а любой другой девушкой на планете, все было бы проще. Но она была его невестой и пыталась покончить с собой, при этом убив ребенка Алекса. Если ты узнаешь, Квантан, что перед тобой стоит сестра Александра дю Монреаля, что ты мне скажешь?

В этот момент я понимаю, что мне не хочется ничего знать и не хочется быть Эстель дю Монреаль. Мне хочется быть просто Эль. Интересно, как он будет относиться ко мне без моей фамилии и скандала, который нас объединяет? Возможно, два года назад нам не повезло. Мы оба совершили ошибки – каждый свою. И каждый несет свое бремя. А что, если начать все сначала? Полнейшее безумие! Очередная ошибка, о которой я буду жалеть? Вполне возможно. Вот только надоело прятаться, скрываться и убегать. Хочется прыгнуть с головой в омут и посмотреть, что из этого выйдет.

– Как тебя зовут? – спрашиваю я.

Он выглядит удивленным. Да, два года назад ты уже представлялся. Да, я знаю, как тебя зовут. Но мне нужно новое начало. Прошу тебя, дай мне его!

Будто читая мои мысли, он отвечает:

– Квантан, можно просто Квен.

И я думаю, что мы оба привыкли находиться в окружении, где после имени звучит фамилия, словно подтверждая статус личности. Но он не говорит Делион. Может, ему тоже хочется быть просто Квантаном/Квеном? Как мне просто Эстель или Эль. Это меня радует.

– Приятно познакомиться, Квантан, – шепотом отвечаю я.

Он слегка ухмыляется:

– Все? Теперь позволишь отвезти тебя до дома?

Я отвечаю ему скромной улыбкой:

– Хорошо.

– И даже дашь номер телефона?

Уголки моих губ медленно опускаются: я не готова делиться личной информацией.

– Тогда назначь мне встречу, – просит он, поняв мой молчаливый ответ и быстро найдя выход из ситуации.

Мне нравится эта идея. Нравится мысль о том, что мы снова увидимся. А еще мне нравится его неординарный подход.

– А где? – немного растерянно и смущенно спрашиваю я.

Он смеется:

– Да где угодно! Только пообещай, что придешь.

– Хорошо. В понедельник, в семь часов вечера. Встретимся около «Шекспира и его компании», – весело заявляю я, и он приподнимает бровь.

– Ты только что назначила мне свидание в книжном магазине?

– Разве это не романтично? Представь, сколько разных историй любви стоит там на полках.

Он улыбается, но ничего не отвечает, лишь ведет к своей машине, крепко держа за руку. Словно боится, что я опять убегу. Весь этот разговор очень странный, и мы оба странные. Но какая, к черту, разница! Я гоню прочь здравый смысл и убегаю от непрошенных мыслей. Впервые за два года ощущаю умиротворение и искреннюю радость.

Я только что согласилась пойти с ним на свидание! В голове – полный бардак, сердце скачет от радости. А я? Я держу его за руку и думаю, как это приятно. Его рука создана для моей.

Мне нравится, как он водит машину. Вроде мелочь, но в какой-то момент кажется, что я могу вечно смотреть на его красивые руки и как он обхватил ими руль, как ярко выражены вены на кисти и как он разворачивается, внимательно следя за дорогой.

Я не сказала ему точный адрес, лишь попросила подвезти к круглосуточному магазину, который находится через дорогу от моего дома. Его новенькая «тесла» останавливается на подъездной дорожке, и он отстегивает ремень безопасности.

– Не надо, не провожай, – прошу я, но слишком поздно: он уже вышел из машины и, как истинный джентльмен, открыл мне дверь.

– Ты что-то сказала? – спрашивает он, и я стараюсь спрятать улыбку.

– Я сказала, что это лишнее.

Он качает головой и улыбается мне в ответ. У него очень обаятельная улыбка. В глазах начинают сиять искорки, от чего они становятся невероятно красивыми.

– И как мы будем прощаться? – смущенно интересуюсь я, глупый смешок слетает с губ.

Квантан улыбается шире. Я готова бесконечно долго смотреть на эту улыбку.

– Иди сюда, – просит он и крепко обнимает меня за плечи.

Первая мысль: мне не хочется его оттолкнуть. Напротив, я хочу стать ближе. Никогда и ни с кем не испытывала подобного. Я не люблю, когда ко мне прикасаются чужие люди и не уважают мое личное пространство, стараюсь соблюдать границы. До встречи с Квантаном мне никогда не хотелось прикоснуться к мужчине, обнять его, провести рукой вдоль спины, ощущая твердость мышц, и чувствовать грудью его грудь. Я часто задумывалась, встречу ли я человека, которому смогу доверить свое тело? Потому что трепетно отношусь к нему. Мое тело – мой храм, моя религия. Мне нужно нечто большее, чем всплеск гормонов или желание кому-то что-то доказать, чтобы разрешить человеку коснуться себя. С ним все иначе. Вокруг него есть теплая аура, которая принимает всю меня и словно убаюкивает, шепча на ухо: «Все хорошо, ты в надежных руках». Я отстраняюсь первая и веду пальцем вдоль его предплечья до самой кисти.

– Спокойной ночи, Квантан, – произношу я хрипло в ночной тишине.

Он медленно приподнимает руку и вновь гладит меня по голове. Жест знакомый, будто он всю жизнь так делал.

– У меня такое ощущение, что мы очень давно знакомы, – признается он, не переставая перебирать пальцами мои волосы.

Я думаю, он четко выразил и мои собственные мысли. Ведь у меня то же ощущение. Но я молчу, не отвечаю, лишь наслаждаюсь его близостью и теплом, которым он меня окутал.

– Спокойной ночи, девочка по имени Эль. И не забудь: понедельник, семь часов, «Шекспир и компания», – шепчет он мне на ухо и едва уловимо целует в щеку, после чего отходит к машине.

– Я буду ждать тебя, – шепчу я, глядя на отъезжающую машину и проводя кончиками пальцев по щеке.

Он поцеловал меня, и я чувствую неведомое тепло. Это было очень приятно.

 

Глава 10

Домой я словно лечу на крыльях: смущенная, радостная и счастливая. Аккуратно открываю дверь и встаю как вкопанная. По всему дому горит свет, а меня встречает семья в полном составе: папа, Мари, Марион и даже Алекс.

– Где ты была? – гремит мой брат, не давая переступить порог. – Ты представляешь, который час?!

Я не знаю, что сказать. Смотрю на него, в его красивые голубые глаза, и мне хочется спрятаться.

– Я просто…

– Что просто, Эстель? – На этот раз голос повышает папа. – Я обзвонил всех твоих друзей: ни у кого не было вечеринки, никто не знал, где ты. Что прикажешь делать? Моя младшая дочь пропадает ночью из дома, никого не предупредив! Нельзя в семнадцать лет быть такой безответственной!

– Антуан, поговоришь с ней завтра, – останавливает его Мари. – Всем нужно успокоиться и поспать. – Антуан пытается что-то еще сказать, но Мари перебивает его: – Она вернулась, и слава богу. Теперь спать! Подростки будто никогда не уходят тайком из дома, – сонно бурчит она, явно не слишком перенервничав из-за моего отсутствия.

Марион даже не смотрит в мою сторону, первая разворачивается и идет к себе в комнату. Мари с трудом удается увести Антуана, но тот напоследок угрожающе бросает, что завтра мне не поздоровится. Только Алекс никуда не спешит. Я разуваюсь, быстро мою руки и иду к себе в комнату. Он следует за мной по пятам.

– Парень? – неожиданно спрашивает он, и воздух в моем горле застревает. – Ты когда зашла, вся светилась и, только увидев нас, побледнела. В следующий раз придумывай подругу, у которой типа ночуешь. А то папа чокнется. Звонит мне в час ночи и не своим голосом сообщает, что Эстель пропала, – Алекс пожимает плечами и устало трет лоб. – Ты бы видела, как он нервничал. Марион пыталась тебя выгородить, и ей здорово досталось. Я тоже был уверен, что ничего не случилось, но потом часы достигли отметки четыре утра, и всем стало действительно страшно. А ты, как всегда, не взяла с собой телефон, тыквенная голова.

– Извини, – шепчу я, и он машет рукой:

– Все хорошо, что хорошо кончается.

Я киваю и сажусь на пол рядом с кроватью. Он следует моему примеру. На нем простые джинсы и футболка. Я и забыла, когда последний раз видела его таким. Ему идет: он кажется моложе и беззаботнее, отдаленно напоминает старого весельчака Алекса.

– Я позвонил Лео. Он тоже не на шутку перепугался, – плавно начинает Алекс, и я понимаю, к чему этот разговор:

– Ты прав, я была не с Лео.

Он хмыкает.

– Я всегда был уверен, что это Лео, – признается Алекс, и мне становится любопытно:

– Почему?

– Он влюблен в тебя столько, сколько я его знаю. Но этого, пожалуй, недостаточно. Так?

Я хмурюсь:

– Что ты имеешь в виду?

– Его любви недостаточно, чтобы ты чувствовала то же самое по отношению к нему.

Я тяжело вздыхаю:

– Ты прав. Я не могу представить его рядом с собой.

Алекс внимательно смотрит на меня. В темноте его лицо совсем близко, а взгляд кажется настолько прозорливым и глубоким, что на секунду мне становится страшно. Может, он знает, с кем я сегодня была?

Мне стыдно и гадко. «Ты не предательница», – пытается внушить внутренний голос. Но ощущения противоположные. Я не выдерживаю его взгляд и опускаю глаза.

– Веришь ли ты в любовь, Алекс? – вдруг спрашиваю я. – В настоящую всепоглощающую любовь? Когда не можешь контролировать чувства – они просто тебе неподвластны?

Мой брат молчит. Его подбородок напрягается, а кадык дергается:

– Верю, Эль. Но также я знаю, что такая любовь может принести много боли. Пожалуйста, будь осторожна.

– Ты, вообще, любил ее? – Вопрос шепотом слетает с моих губ, и Алекс напрягается.

Кажется, что он проигнорирует его – сделает вид, что не расслышал. Однако он качает головой и отвечает.

– И да и нет. Она мне очень нравилась, но в ней не было… – Он замолкает, словно пытается подобрать слова. – В ней чего-то не хватало. С ней было хорошо, но недостаточно.

И меня прорывает. Два года молчания прорываются из меня этим вечером. Мне надоело прятаться от случившегося и делать вид, будто ничего не произошло…

– Когда я увидела ее там, на твоей кровати, и подумала, что она умерла, – говорю я, сглатывая нервный ком, – я себя возненавидела, Алекс. Решила, что, если бы я не лезла и промолчала, ничего бы не случилось. Знаешь, ощущение будто меня обманули. Я сделала то, что было правильно, но последствия оказались настолько страшными и ужасными… словно жизнь решила преподать мне кровавый урок. Не лезь не в свое дело!

Меня пробирает озноб, и Алекс приобнимает меня одной рукой. Слезы медленно текут по моим щекам:

– Я не хотела, чтобы ты был несчастен. Я лишь хотела, чтобы ты знал правду.

Чувствую, как его объятия становятся крепче. Он кладет подбородок мне на голову и успокаивающе шепчет:

– Я знаю, малыш, я все знаю. И твоей вины здесь нет.

– Но если бы я не рассказала…

– Тогда случилось бы что-то другое, Эль. От судьбы не убежишь, ничего не изменишь и не поменяешь. Случившееся – только моя ошибка. Так что гони эти мысли, сестренка.

– Ты же хотел ребенка? Ведь так?

Я чувствую, как у Алекса сводит челюсть. Знаю, это неприятный разговор, но он необходим: мы прятались друг от друга два года – пора поговорить и, если получится, излить друг другу душу.

– Хотел, – хрипит он. – Черт, я до сих пор вспоминаю, как он шевелился у нее в животе, выставляя то ногу, то руку. Он был живой, Эль, понимаешь? А она взяла и убила его, чтобы что-то мне доказать и наказать меня…

– Но ведь жизнь продолжается, – неуверенно начинаю я. Мне отчаянно хочется снять груз вины с его плеч. – Сколько еще ты будешь жить прошлым? Может, пора все отпустить?

– Я не знаю как, – честно признается он.

– А я не знаю, как помочь тебе, – грустно вторю я, и он обнимает меня еще крепче, ласково треплет макушку:

– Лучше расскажи про своего таинственного парня. Ни Лео, ни Валентин ничего не знают о нем. Да, я устраивал допрос.

Разговора по душам не получилось. Алекс убегает от прошлого, как и я. Только мне надоело, а он не знает, как выбраться из лабиринта. Минут пять я молчу, думаю, настаивать на продолжении или отпустить. Он не торопит меня, а я обдумываю его вопрос и не знаю, что ответить. Часть меня желает рассказать правду, другая боится. И все же я решаю начать этот разговор.

– Алекс, ты с тех пор встречался с Квантаном Делионом? – тихо спрашиваю я и чувствую всем телом, как он каменеет.

– А при чем здесь он? – В его голосе слышится незнакомая и холодная сталь.

– Я просто спросила! – быстро вру я, в ту же секунду осознав ошибку. – Я лишь хотела узнать, – я глотаю слова, пытаясь выйти из ситуации: – Он тоже был частью того, что случилось два года назад. Интересно, смог ли он это пережить, – невнятно бормочу я, нервничаю и несу полную чушь.

Алекс, не привыкший к моей глупости, хмурится.

– Да чтоб он сдох, – бросает он резко, грубо и безапелляционно.

Я замираю, пораженная его реакцией. Он будто вылил на меня ведро холодной воды. Как я себе представляла этот разговор? Неужели я так недальновидна?

Он действительно злится: вена на шее набухла, голубые глаза даже в темноте гневно горят. Меня пугает его реакция. По спине бежит неприятный холодок. Осознание жестоко: Алекс ненавидит Квантана.

– Надеюсь, твои вопросы подошли к концу, – звучит немного грубо. После он прикусывает губу и просит прощения: – Извини, Эль, я устал. Пойду, пожалуй. Но, если захочешь рассказать про своего бойфренда, я с радостью послушаю, – он слабо ухмыляется, но я не улыбаюсь в ответ.

– Спокойной ночи, – говорю я скорее по инерции.

Сердце бьется в груди, руки трясутся, а воздуха в груди не хватает.

– Скорее, доброе утро, – шутит брат, не замечая моей растерянности.

Он подмигивает и закрывает за собой дверь. Я чувствую лишь его холодный взгляд и полный ненависти тон. «Да чтоб он сдох…»

В этот раз я нарушаю традицию и сама забираюсь в постель к Марион. Она не спит. Я чувствую это по напряженным мышцам спины.

– Мар, – зову я.

В ответ – тишина.

Я начинаю обнимать ее, щекотать, и она сдается.

– Ты была с ним? – спрашивает она, и мы обе прячем головы под одеялом.

– Да, – шепотом отвечаю я.

– И как?

Я не знаю, как описать ураган чувств, бушующий внутри. Молчу, затем шепотом признаюсь:

– У меня такое ощущение, что он – моя недостающая деталь. Может, звучит наивно, но чувства не обманешь.

– Это любовь, – тихо подводит итог Марион и кладет голову мне на плечо. – Она бывает всякой: нет ни правил, ни устоев, ни законов. Каждый чувствует по-своему.

– Это тупое сумасшествие, – бормочу я себе под нос. Затем продолжаю: – Прости, что накричала на тебя.

Мар улыбается:

– Я подумаю над этим. Но меня волнует другое: что будет дальше?

Я нервно тереблю пальцами край майки.

– Я в полной растерянности, но назначила ему свидание. Однако после разговора с Алексом ни в чем не уверена, – признаюсь я.

Марион приподнимает голову:

– Скажу тебе честно, Эль. Если бы я знала, что Алекс ждет и хочет меня видеть, я пошла бы по всем головам этого мира. Наплевала на все и вся и встретилась бы с ним. Но это я. Тебе нужно принять решение самостоятельно.

Я ничего не отвечаю и закрываю глаза. Говорить больше нет сил, у меня одно отчаянное желание – отключить мысли и не думать, не думать ни о чем и не принимать никаких решений. Превратиться в бревно, плывущее по течению. Но я – человек, и мне дана жизнь. Порой она несносная и сложная. А самое главное, мою жизнь определяет мой выбор. Бездействие и действия в стиле а-ля страус, чья голова в песке, – тоже выбор. Вот только, куда он меня приведет? И скрывается ли счастье в пучине песка под моей головой? Я знаю, что нет. Но можно ли идти против человека, которого любишь? Как объяснить все Алексу, и поймет ли он меня? Скорее всего, тоже нет. Ведь я не обладаю инструментами, способными изменить его взгляд на жизнь.

Я засыпаю с беспокойными мыслями, зная, что следующие двадцать четыре часа мне предстоит сделать выбор, который изменит мою жизнь. И пути назад не будет.

* * *

В понедельник утром я похожа на зомби: за все выходные спала часов пять, не больше. Я захожу на кухню в надежде на кофе, и Марион, будучи лучшей сестрой на свете, тут же сует мне под нос кружку с терпким ароматом.

– С молоком, – предупреждает она, и я благодарно киваю.

Обычный кофе, без сахара и молока, я пить не могу.

– Мы опаздываем, – предупреждает она, стуча пальцами по часам на запястье. – Давай три глотка – и побежали.

Я почти залпом выпиваю содержимое кружки, хватаю рюкзак, и мы быстро спускаемся по лестнице.

– Не могу поверить, что первый урок – математика с невыносимым Вьяно, – бурчит Марион.

Я же готова выть.

– О нет! Я не сделала математику.

– Ну ты даешь! Это будет его день.

Я грустно поджимаю губы. Списать нет времени, а слушать его упреки и видеть победное выражение на лице не хочется.

Мы почти доходим до школы, как нам навстречу, вразвалочку и в солнцезащитных очках, идут Вал и Лео.

– На дворе осень, на небе тучи, и вы в своих очках выглядите, как минимум, смешно, а как максимум, тупыми пятилетками, которым мама подарила первые очки, и они теперь – чертовы брюсы уиллисы, – ехидно замечает Марион.

– Изыди, нечистая сила, – со всей серьезностью говорит Вал и, как проповедник, начинает креститься.

Лео дает ему подзатыльник:

– Слева направо болван, по крайней мере в католической церкви.

– Да плевать, – равнодушно отзывается Вал, почесывая затылок. – Голова и так трещит, а ты еще решил добавить.

– Что с вами? – спрашиваю я. – Бурная ночка?

– Нам требовался загул, – признается Валентин, – Лео, чтобы забыть тебя, мне… а мне не нужна причина повеселиться, – с наглой улыбочкой сообщает он и тут же хмурится.

Лео настолько усталый, что не реагирует на его очередную «мегаумную» реплику.

– Видать, вам было реально весело, – со смешком в голосе произносит Марион. – Вьяно будет счастлив видеть вас в таком состоянии.

Валентин тут же приподнимает подбородок и гордо выпрямляет спину:

– Я сделал всю домашку и плюс к этому дополнительные задания, которыми он меня завалил. Так что я красавчик и готов к бою.

Лео со стоном хватается за виски:

– У нас была домашка?!

Марион начинает смеяться.

– Эль, кажется, в твоем клубе лузеров – пополнение.

Я останавливаюсь на углу и тяжело вздыхаю:

– Я не пойду в школу.

– Опасное решение, особенно после твоего субботнего исчезновения. Антуан до сих пор злится. Да и ты, я думаю, не готова к очередному серьезному разговору.

В воскресенье утром папа устроил мне головомойку, которая длилась рекордные два часа. Обычно ему становилось скучно после пятнадцати минут, но не на этот раз. Видно, он действительно разнервничался, не найдя меня дома.

– Я с тобой, – говорит Лео. – В любом случае, серьезный разговор Антуана – цветочки, по сравнению с гневной тирадой самодовольного Вьяно.

Я согласна с ним как никогда.

– Как хотите, – пожимая плечами, уступает Мар, – тогда мы с Валом пошли, а то схлопочем опоздание. Держи телефон включенным, – просит она.

Вал стукает меня по носу:

– Повеселитесь за нас.

Лео недовольно хмыкает себе под нос:

– Я повеселился на десять лет вперед.

– Ты уже выпил болеутоляющее? – спрашиваю я.

Он качает головой:

– Надо купить, но аптека открывается через час.

– На рю дю Коммерс есть круглосуточная. Предлагаю пойти туда.

Лео громко зевает и соглашается.

Мы доходим до аптеки минут за двадцать, Лео покупает долипран, и мы садимся на террасе кафе в конце улицы.

– Можно воду, крепкий кофе и круассан, – просит он и тут же, спохватившись, смотрит на меня: – Эль, ты что будешь?

Я подавляю смешок, заказываю французские тосты и свежевыжатый апельсиновый сок. Официант быстро приносит заказ, и Лео с облегчением выпивает таблетку.

– Так где вы вчера были? – спрашиваю я, снимая джинсовую куртку и вешая ее на спинку плетеного стула.

– Где только не были! Лучше ты расскажи, куда пропала в субботу вечером?

Я намазываю тост клубничным вареньем и, с хрустом откусывая кусок, начинаю тщательно его пережевывать.

– Давай, Эль! Рассказывай уже. Что тебя беспокоит и почему ты прячешь глаза?

– Как понял, что меня что-то беспокоит?

Он указывает подбородком на мои ногти.

– Очень коротко подстрижены. Скорее всего, ты их обгрызла и попыталась спасти ситуацию. Ты так делаешь, когда сильно нервничаешь.

Я хмурюсь и отпиваю сок:

– Не делай вид, будто знаешь меня, – мое раздражение выплескивается на Лео, а он в ответ откидывается на спинку стула и зло смотрит на меня:

– Мне начинает это надоедать, Эстель. Да, ты мне нравишься как девушка. Да, я тебе не нравлюсь как парень. Но мы дружили! Я хранил твои секреты, ты мои. Не перечеркивай нашу дружбу, не будь так глупа.

Мне становится не по себе, и я опускаю голову:

– Я просто устала – дело не в тебе.

– Да я понял! Будь добра, поведай, в чем дело. Может, помогу, а может, нет. Но хоть выслушаю.

Вдруг я вспоминаю, как плакала у него на плече и рассказала про случившееся на маскараде. Это был последний раз, когда я говорила с ним по душам. Но он понял меня, не осудил и даже пробовал утешить.

– Ты помнишь Квантана Делиона? – неуверенно начинаю я, и Лео кивает:

– Парень, который спал с невестой Алекса и по совместительству – твой первый поцелуй.

Я горько хмыкаю:

– Когда ты начинаешь говорить о нем и ситуации в целом в таком тоне, у меня пропадает желание что-либо тебе рассказывать.

Он делает глоток кофе и машет рукой:

– Давай, Эль. Ближе к делу – что там с Делионом?

– Сегодня у меня назначено с ним свидание.

Лео смотрит на меня с изумлением:

– И как так вышло?

Я пожимаю плечами.

– Не знаю, с чего начать, – признаюсь я.

– С самого главного, – подбадривает мой друг.

И меня прорывает. Я рассказываю о двух годах томления и о том, что чувствую. Эмоции настолько сильные, что в какой-то момент мой голос начинает дрожать. Я говорю про нашу встречу с Квантаном и про то, как он вспомнил меня. Не утаиваю и разговор с Алексом, передаю его реакцию на одно лишь упоминание о Делионе. А потом замолкаю и нервно мну салфетку. После того как я поделилась сокровенным и высказала все мысли вслух, ощущение, что я ненормальная, крепко засело в моей голове. Ведь ситуация и мое к ней отношение не являются обыденными. Я готовлюсь выслушать насмешки и упреки, но Лео вновь удивляет меня.

– Ты должна пойти, – говорит он уверенно.

– Почему? – спрашиваю я.

Мне хочется услышать внятный и развернутый ответ, почему я должна так поступить.

– Потому что, если ты не пойдешь, будешь жалеть об этом всю жизнь. А если пойдешь, может, все равно пожалеешь. Но не надо принимать решения, опираясь на чувства и реакции других людей. У Алекса – своя жизнь, свой выбор и свои поступки. У тебя – свои, и ты в ответе за свое счастье, Эстель.

– Но он мой брат, – пытаюсь оправдать я сомнения.

Лео хмурится:

– А ты для себя кто? Тебе нужно разобраться в своих чувствах к этому Делиону. Понять, кусок ли он дерьма, и, если нет, это судьба, любовь или что-то другое. Глупо его упускать ради Алекса. Думаешь, он оценит?

– Лео, ты не понимаешь. Мано изменяла ему с ним!

– И что? Эль, знаешь что я тебе скажу? Надо думать о себе и делать для себя! Мой отец избивал меня всю жизнь, и в этом только моя вина. Я мог пойти в организацию по защите детей, пожаловаться в школе и полиции, но я придумывал, как вечно падаю и ударяюсь. Я прикрывал его, думал о нем и жалел его! Понимаешь? В один прекрасный день он спустил меня с лестницы.

Я ловлю его руку и сжимаю в своей:

– Мне очень жаль, Лео. Но у нас разные ситуации.

– Ситуации, конечно, разные, а вывод один: нужно думать о себе. Никто и никогда не оценит твою жертву. Никто и никогда не скажет тебе спасибо за нее. Тем более Алекс. Он даже не будет знать о ней. Жертвенность всегда воспринимается как нечто само собой разумеющееся. Ты должна пойти.

– Я не знаю, Лео. Я ни в чем не уверена.

– Знаешь, о чем я думал, когда приехали парамедики? Какого черта я молчал? Почему не думал о себе и не защитил себя? Ведь я был уверен, что сломал спину и останусь инвалидом. Я лежал с дикой болью во всем теле и думал об одном: каким идиотом был. Я не говорю, что ситуации похожи. Лишь хочу сказать, что жизнь не черно-белая. Нет правильного и плохого. Есть твой выбор и то, как ты определяешь себя, идешь по жизни. Моим выбором было стать жертвой, которую избивают, а она молчит. И, пока до меня не дошло, что меня могут покалечить на всю жизнь, я не изменил своего выбора.

– Ты был ребенком, а дети не должны искать защиты от родителей.

Лео качает головой:

– В мире нет такого понятия «должно быть». Происходит разное. Поэтому, если ты здесь, – он указывает ладонью на сердце, – чувствуешь, что тебе нужно быть сегодня в семь часов вечера у «Шекспира и его компании», будь там, Эль. Вероятно, ты разочаруешься в Делионе. А может, поймешь, что он – любовь твоей жизни. Но этот выбор нужно принимать со всей серьезностью, понимая последствия. Ведь после того, как я пожаловался на отца, я прошел через миллион неприятных допросов и стал свидетелем того, как его упекли за решетку. По моей инициативе! Я упрятал его туда. В глубине души до сих пор сидит чувство вины, будто он там из-за меня. Это мне кричала мать. Но я-то знаю: это был его выбор – спустить меня с лестницы, его выбор – избивать меня, и этот выбор привел его в тюрьму, а не я.

– Господи, твой отец сейчас в тюрьме?!

– И слава богу! – ехидно замечает Лео. – Меня столько раз избивали во имя Бога, что даже не знаю… заслужил.

– Конечно, заслужил, – растерянно бормочу я. – Но как ты пережил это?

– Сопли на кулак намотал, – глядя мне в глаза, говорит он, – и понял, что в этой жизни у меня есть я. И моя прямая обязанность – защищать себя, делать счастливым. И, Эль, такая цель должна быть у каждого, – тень пробегает по его лицу. – Только не вздумай жалеть меня. Лучше пойди на свою встречу.

Я проглатываю комок в горле, но решаю не развивать тему про отца: что-то во взгляде Лео останавливает меня.

– Но Алекс ни при чем, Лео. Она изменяла ему и наглоталась таблеток. Я не вижу здесь его выбора. Лишь неудачное стечение обстоятельств.

– У нее с твоим братом – свои счеты. И ни ты, ни Делион с эти не связаны. То, что произошло с Алексом, – итог нескольких его решений. Ведь он сам выбрал Мано.

– А я выбрала рассказать ему все!!! – обессиленно почти кричу я. – Если бы я промолчала…

– Тогда она родила бы ребенка, Алекс носился бы с ней и с ним, а ты жалела бы, что не рассказала ему правду. Жалела бы, что жена изменяет ему, а ты молчишь. Был бы другой груз вины, Эль!

Я задумываюсь: мне в голову никогда не приходила такая мысль. Я всегда думала, что, если бы промолчала, все было бы замечательно. Но, по правде, откуда мне знать, как все было бы?

– И я тебе скажу кое-что еще. Я – нежеланный ребенок. И да, я благодарен за жизнь. Но лучше пусть нежеланные дети не рождаются. Этот ребенок был бы вечным инструментом шантажа. И не факт, что он был бы счастлив. Может, случившееся – к лучшему, Эль? В это сложно поверить, но спуск с лестницы сильно изменил мою жизнь. Иногда ужасные вещи меняют вектор нашей жизни, и не всегда в плохую сторону.

Я молчу, голова начинает раскалываться.

Лео наклоняется и шепчет мне на ухо:

– Хорошо, не иди никуда. Но через пять-десять-двадцать лет у Квантана будет семья. Женщина, которую он будет обнимать, целовать и, главное, – любить. У них родятся дети, и они станут чертовой рекламой по улучшению демографии во Франции. Готова ли ты жить с мыслью, что он любит другую? Готова ли ты принять тот факт, что его тело и душа будут принадлежать другой? Если в твоей душе не ёкает при этой мысли, никуда не иди, Эль.

Внутри поднимается и волнами накрывает ревность. Что-то резко обрывается внутри при мыслях о Квантане, влюбленном в другую. Я зло стискиваю челюсть.

– Пока твое сердце ревностно выбивает ритм слова «мое», за это нужно бороться, Эль, – тихо заключает Лео, и моя душа находит отклик в его словах.

Конечно, я не знаю, как сложилась бы моя жизнь, если бы я промолчала на маскараде. Если бы не встретила Делиона. Если бы Мано не наглоталась таблеток. Но она сложилась так, как сложилась. Да, она далека от идеала, но она моя. И мне надоело существовать! Я хочу понять, кто я и что собой представляю. Я хочу познать, кто тот человек, из-за которого в моей душе происходит буря. Может, это будет череда ошибок, но они будут моими – сделанными, случившимися и оплаканными. Или я ступлю на верную тропу, ту самую, которая приведет меня к счастью. Этого никто не может знать наверняка: ни я, ни Алекс, ни Лео, ни Мар, ни сам Господь Бог.

Я вдруг начинаю осознавать ответственность за собственную жизнь, за свои решения и выбор, понимаю, что не могу контролировать все, что происходит со мной. Но я могу решить, как поступить в той или иной ситуации, – это главное. Моя жизнь – в моих руках. Это страшно, ужасающе страшно. Но еще страшнее жить, скрываясь от реальности и прячась от всего.

* * *

Мано изменяла моему брату с парнем, на свидание с которым я иду. Эта мысль разворачивала меня трижды. Но каждый раз я вспоминаю его взгляд. Карие глаза с золотыми крапинками взяли меня в плен два года назад и по сей день не отпустили. Что-то внутри меня настаивает на этой встрече. Шестое чувство подгоняет, громко крича: «Тебе необходимо его увидеть!» Может, Лео прав? Или у эгоизма нет оправдания? Но эгоизм ли это?

Я останавливаюсь перед «Шекспиром и компанией» и смотрю на время: опоздала на двадцать пять минут. И вновь одна часть меня мечтает о том, чтобы он ушел, а другая возмущенно ругает за опоздание и отчаянно молится, чтобы он ждал меня. Я поправляю волосы, перекидываю лямку рюкзака с правого плеча на левое и подхожу к самому знаменитому книжному магазину Парижа. Я не зря позвала его именно сюда: это мое самое любимое место в городе. История магазина, интерьер и книги. Я обожаю все! Квантан стоит прямо перед магазином. На нем темные, классического кроя джинсы, черные туфли, темно-синяя рубашка и такого же цвета пиджак. Он как ходячая реклама Ральфа Лорена – парень из высшего общества. На запястье поблескивают внушительного размера дорогие часы, да и ремень на штанах недешевый. Мы с ним из одного мира, но я сторонюсь шика, а он – идеальный пример буржуазного воспитания. Я смотрю на розовые кончики своих волос, голубые джинсы с дырками на коленях, белую просторную рубашку и незамысловатые браслеты, которые я купила на Гоа. С виду мы сильно отличаемся, но стоит его увидеть, и меня тянет к нему неведомая сила. Как и в первый раз, я замираю, мое дыхание становится тяжелым. Что ты со мной делаешь, Делион?

Он будто чувствует мое присутствие, поднимает глаза и смотрит на меня. На его лице появляется облегчение, и он быстрым шагом направляется в мою сторону.

– Я решил, что ты передумала, – вместо приветствия сообщает он, и его губы приподнимаются в довольной улыбке: – Очень рад, что ты пришла.

Я тихо откашливаюсь, стараясь подавить волнение в голосе:

– Извини за опоздание.

– Не страшно.

Минуту мы молчим, глупо пялясь друг на друга. Неловкость и радость переполняют меня: я очень рада его видеть. Но мне неловко, потому что я не знаю, что делать.

– Может, зайдем в магазин? – неуверенно спрашиваю я, и Квантан кивает:

– Конечно.

Мы проходим в лавку волшебника-книжника. Она сделана в стиле 1920-х годов, а самому магазину почти семьдесят лет. Здесь древние фолианты соседствуют с новыми, книги живут на стеллажах от пола до потолка. Витает необыкновенный запах старинных изданий и свежей типографской краски. Скрипучие лестницы, на одной из которых – цитата, однажды покорившая мое сердце: «I wish I could show you when you are lonely or in darkness the astonishing light of your own being». Бывают моменты, когда каждому необходимо увидеть лучик света собственного существования. Эта фраза – из поэмы величайшего лирика мировой литературы, знаменитого персидского поэта Хафиза Ширази. Он умер, насколько мне известно, в далеком 1390 году. Но спустя сотни лет миллионы людей видят его высказывание на лестнице книжного магазина в столице Франции. Это ли не магия жизни? Или само бессмертие?

Здесь есть кресла-качалки, уютные диванчики, пледы и даже фортепиано. Ленивая кошка Агата, получившая имя в наследство от знаменитой писательницы Агаты Кристи. По легенде, ее любимое место в магазине – у полок с произведениями женщины, подарившей миру Эркюля Пуаро. Здесь можно сесть за стол, на котором стоит настоящая печатная машинка, и написать свой рассказ. Можно оставить маленький привет на доске или признаться в любви. Пусть весь мир читает! Это место вдохновляет, помогает забыть суету и проблемы. В нем живут вымышленные истории, лучшее из того, что создало человечество, – литература. И книги не просто пылятся на полках. Нет! Они живут, творя новую историю.

– Так почему «Шекспир и компания»? – спрашивает Квантан, озираясь. – Я давно не заходил в этот магазинчик.

Я улыбаюсь, наблюдая за его реакцией: он чувствует то же, что и я. Невозможно не погрузиться с головой в эту невероятную атмосферу. Я начинаю говорить медленно, загибая пальцы:

– Во-первых, я очень люблю книги. Во-вторых, мне нравится особый стиль этого магазина: он домашний и уютный. В-третьих, мне приятно, что в нем могут остаться на ночь путешественники и писатели: мне кажется, это крутая идея, и ей уже несколько десятков лет.

– Подожди, как остаться на ночь? Где?

– Кровати встроены в книжные полки, – с воодушевлением сообщаю я. – Любой путешественник или писатель может попроситься на ночлег. Для этого нужно написать свою биографию на листе бумаги. Мало ли ты вдруг станешь знаменитым… И конечно, нужно помогать в лавке.

– Интересно, – говорит себе под нос Квантан и ловит белую пушистую кошку.

Она довольно мурлычет, когда он гладит ее по спинке. Но минуты через три Агате надоедает ласка, она с независимым видом вырывается из рук и прячется под кресло.

– «Французская поэзия», – вслух читает Квантан название отдела и начинает перебирать корешки.

– Здесь книги и на английском, и на французском, – рассказываю я. – Первооткрыватель этого места – американец. В свое время он собрал здесь настоящую писательскую тусовку: Эрнест Хемингуэй и Фрэнсис Скотт Фицджеральд, Гертруда Стайн и Генри Миллер, Алистер Кроули и Ман Рейн. Это те, кого я помню. Уверена, это место посещали и другие.

– Тебе нравится история, так? – спрашивает Квантан с интересом.

Я пожимаю плечами:

– За это я люблю Париж. Здесь невероятная атмосфера прошлого. Можно сидеть на террасе кафе, заходить в магазины и гулять в парках, где бывал тот же Эрнест или Дюма, Сартр… Понимаешь? Это невероятно – жить в городе, по бульварам которого ходили люди, изменившие мир.

– Изменившие мир? – переспрашивает Квантан и смотрит мне прямо в глаза, словно я ребус, а он пытается разгадать меня.

– Да, этот мир меняют люди искусства: литераторы, художники, скульпторы.

– И фотографы, – задумчиво добавляет он, и я замираю.

– Да, – тихо соглашаюсь я, – и фотографы. Люди, которым есть что сказать и показать. Люди, которые видят прекрасное и делятся им. Люди, у которых нет границ! Ведь у искусства их нет – в нем все прекрасно и чарующе. От жизни до самой смерти!

Квантан молча кивает. Его лицо задумчиво, он, кажется, обдумывает мои слова.

– Ты не особо разговорчивый, да? – смущенно спрашиваю я.

Уголки его губ приподнимаются.

– Мне просто нравится тебя слушать, – признается он. – Ты с такой страстью и воодушевлением говоришь, твои глаза так сверкают, – он замолкает и достает маленькую книжечку с полки.

– Что это?

– Стихи Виктора Гюго, читала?

– Некоторые, – пожав плечами, говорю я.

Квантан приближается ко мне, носки его туфель упираются в мои балетки. Он открывает содержание. Его глаза внимательно пробегают по названиям. Найдя желаемое, он тихо бормочет страницу:

– Сорок семь. Прочитать тебе вслух мое самое любимое? – спрашивает он.

В этот момент мне кажется, что во всем магазине есть лишь мы двое. Ни толпы туристов, ни сотрудников – даже кошка исчезла. Есть книги, их волшебство окружило нас, спрятав от мира. Есть Квантан, его теплый взгляд, красивое лицо и добрая улыбка. Это чарует, вызывая дрожь по всему телу.

– Хочу, – шепчу я.

Свободной рукой он тянется к моей, и наши пальцы переплетаются. Я крепко стискиваю его пальцы, так как боюсь отпустить. Мне очень приятно его прикосновение, оно позволяет чувствовать себя живой.

Квантан смотрит в книгу, но затем поднимает глаза и смотрит прямо на меня, зачитывает стих. Он знает его наизусть:

Последнее предложение он шепчет мне на ухо. Его красивый бархатистый голос эхом отдается в моей голове. И мгновенно приходит осознание: он знает мой секрет, знает, кто такая Падающая звезда. Квантан смотрит на меня таким глубоким, пронзительным взглядом, словно видит мою душу насквозь. Я встаю на цыпочки и целую уголок его губ, после резко разворачиваюсь и убегаю. Так быстро, как только могу. Не оборачиваясь и не обдумывая свой поступок. Я прыгаю в метро, сажусь на прибывший поезд. И лишь там, облокотившись на прохладное темное стекло, перевожу дыхание. Квантан знает мой секрет. Это пугает, вызывает озноб по всему телу и вместе с тем приносит облегчение. Что-то в глубине души этому радо – оно хотело, чтобы он знал, кто такая Падающая звезда, чтобы увидел ее и понял. Что-то подсказывает мне, что он это и сделал: понял и принял меня. И я сама не знала до этого момента, насколько для меня важно его приятие. Этот факт пугает больше всего на свете. Мне кажется, я тону в его омуте, и, самое страшное, мне это нравится. Я хочу тонуть и прикасаться к нему, ощущать его запах: он пахнет одеколоном, кофе и сигаретами. По непонятной причине я влюблена в этот запах. Я поцеловала его в уголок губ, не сдержавшись. Рядом с ним я полна безрассудства. «Или любви», – шепчет мой внутренний голос.

– Или любви, – тихо соглашаюсь я с ним.

 

Глава 11

Время – половина восьмого вечера. Я прихожу домой и стараюсь как можно незаметнее пробраться к себе в комнату. Я знаю, что Антуану сообщили о прогуле, поэтому встречаться с ним не хочется. Но он ждет меня в холле.

– Где ты была? – устало и раздраженно спрашивает он.

– Мне нужно было пройтись, – отвечаю я на ходу.

– Остановись, прояви хоть каплю уважения.

Я останавливаюсь и стою как истукан в ожидании проповеди.

– Нам нужно поговорить. На твоем месте я бы присел, – говорит Антуан. Это не предложение – скорее приказ.

Я сажусь на яркий пестрый диван ручной работы, которым хвалилась Мари, и, скрестив руки на груди, готовлюсь к очередной лекции.

– Почему ты не пошла в школу? – Антуан тяжело вздыхает, его понесло: – Ты же понимаешь, что и так отстаешь! Это последний, очень важный год в твоей жизни. Откуда такая безответственность? Неужели будущее тебя не волнует? Даже если ты хочешь поступать в Школу фотографии, все равно необходим аттестат о среднем образовании, Эль. Я не могу понять твои действия. Что происходит?

– Пап, я не сделала домашнюю работу по математике и вспомнила об этом лишь утром, – честно признаюсь я.

Антуан злится еще сильнее:

– За два выходных дня у тебя не нашлось времени, чтобы сделать домашнюю работу, Эстель? Разумеется, ведь ты по ночам неизвестно где пропадаешь! Я получил твои оценки за первые две недели: математика – твое слабое место. Ты не просто должна делать домашнюю работу – тебе нужно дополнительно заниматься.

Я начинаю терять терпение. Я действительно старалась на математике изо всех сил, несмотря на то что мое отношение к этому предмету с детства, мягко говоря, сложное. Я пыталась вникать, учить и разгребать пробелы, но придурок Вьяно ехидничал над моими вопросами и не делал мою жизнь легче, наоборот, специально заваливал.

– Месье Вьяно – не лучший учитель, плюс ко всему не самый справедливый, – пытаюсь я оправдаться и тут же жалею об этом.

Даже когда ты прав и с тобой поступают нечестно, подставляют, хочется раскрыть всем глаза и озвучить правду, она звучит как тупая детская отмазка. Произнося ее, ты будто расписываешься в своей виновности.

Антуан небрежно машет рукой.

– У тебя всегда кто-то виноват, – уверенно, без колебаний говорит он.

Обидно? Да! Ждала ли я другой реакции? Нет! Сама виновата? Да! Но он на этом не останавливается. Его голос становится стальным, а глаза смотрят на меня непреклонно:

– В общем, так, Эль. Ты наказана. Утром ты уходишь без опоздания в школу, а из школы прямиком домой. Никаких прогулок без моего ведома, ты – под домашним арестом. Задания по математике будешь показывать мне каждый вечер. Я изменил пароль от сигнализации, поэтому из дома по ночам теперь никто не выйдет. И не дай бог, ты проявишь непослушание. С меня достаточно, ясно? Тебе надо взяться за ум, и если ты в свои семнадцать лет не в состоянии это сделать, нуждаешься в ограничениях и наказании, я тебе помогу. Теперь можешь идти в свою комнату.

Спорить нет смысла, что-то доказывать подавно. Я молча подхватываю рюкзак и направляюсь в комнату.

Его голос догоняет меня около двери:

– Через час я зайду проверить, как у тебя идут дела с математикой. Задание, которое ты не выполнила на сегодня, будь добра, тоже сделай.

Я молча стискиваю челюсти и захожу в комнату.

Марион присылает смс: «Мне тоже досталось и запрещено входить к тебе. Приду ночью».

К смс прилагается несколько фотографий. На них – готовые решения для сегодняшней и прошлой домашней работы. Без угрызений совести я аккуратно переписываю ответы в свою тетрадь. Это занимает десять минут. Затем я делаю оставшуюся домашнюю работу: с остальными предметами проблем не возникает. Антуан ровно через час стучит в мою комнату и пятнадцать минут изучает написанное в моей тетради.

– Видишь! Ведь можешь, когда захочешь, – довольно провозглашает он, а я еле сдерживаю усмешку.

– Сколько будет длиться мое наказание?

– Пока оценки по математике не перевалят хотя бы за десять.

Мой общий бал – шесть из двадцати. И, если честно, получить десять из двадцати с таким преподавателем, как Вьяно, мне кажется невозможным.

– Это время может никогда не настать! Я же не могу весь школьный год просидеть под замком!

– Можешь, – одним словом отвечает папа, и таким тоном, что сомнений не остается. – А еще ты можешь подправить оценки. Для этого тебе лишь надо перестать валять дурака.

Я закрываю глаза и горько думаю, если бы все было так просто, я бы уже подняла свой общий балл по этому предмету.

Антуан выходит из комнаты, плотно закрыв за собой дверь. Но мне этого мало, и я запираю ее на ключ. Отгораживаясь и прячась, надеваю наушники и погружаюсь в мир музыки. Но на душе все равно скребут кошки.

Если я не смогу выходить из дома ночью, как я увижу Квена? Сегодняшний побег мне кажется таким глупым. Если бы я знала, что меня посадят под домашний арест, провела бы с ним гораздо больше времени. Но я в очередной раз испугалась. Голова судорожно пытается найти выход, окошко или дверцу, которые позволят мне встретиться с ним. Вспоминаю его горячий взгляд, когда он читал мне стихотворение. Его губы, которые так красиво шептали на французском. Мне нравится его голос, манера говорить. В его устах французская речь звучит очень красиво. Не всем удается показать красоту этого языка, но ему – определенно да. Мелодии сменяются одна за другой, а я не могу прекратить поиски несуществующего выхода. Ощущение, что это западня.

Затем я беру телефон и впервые за два года начинаю искать ту мелодию. Медленно печатаю: «Абель Корженевский, Forbidden Love». И вместе с музыкой в душе появляется знакомый трепет. В этой мелодии нет слов, но она своим ритмом будит столько чувств в моем окаменевшем сердце, вновь раскрывает его, впуская воспоминания о том танце. В тот вечер прекрасное и ужасное тесно переплелись, те чувства по-прежнему живут во мне. Они так сильны, что это кажется невозможным и необъяснимым.

Под эту мелодию я начинаю мечтать о Квантане. Представляю, как целую его и крепко обнимаю. Мечтаю, чтобы под моими руками ощущалось его сильное теплое тело. Фантазирую, как глажу его небритую щеку, вдыхаю его запах. Смесь сигарет, кофе, одеколона и чего-то еще… Едва уловимое, но безумно приятное. Это его запах.

В такие моменты кажется, что душа выпорхнет из тела или за спиной вырастут крылья, и я взлечу в небо. Смогу парить высоко-высоко, а мир внизу будет выглядеть маленьким и незначительным.

Я стану человеком мира, у которого нет ни границ, ни рамок, ни запретов. Человеком, который может летать там, где захочет, и оказаться в любой точке света. Весь мир – мой дом. Наконец пропадет тяжесть, и я смело смогу дышать полной грудью.

Это называется вдохновением, ведь так? Ощущение, когда паришь без крыльев, душа трепещет, а сердце гулко колотится в груди, и в нем расцветает надежда на то, что мечты сбудутся. Надежда на лучшую жизнь – без сложностей, вранья и предательства. Надежда на счастливый конец, некий смысл жизни. Я окунаюсь в это вдохновение, и прекрасное начинает расцветать в моем сердце. В такие моменты я всегда беру камеру. Устанавливаю ее и начинаю медленно раздеваться. В этот раз все иначе – более чувственно и эмоционально. Я пребываю в мире грез, и мне кажется, что он наблюдает за мной. Я раздеваюсь медленно, наслаждаясь процессом и собственной фантазией. Затем беру серебристые маленькие блестки. Я купила их в прошлом году, накануне Рождества, и еще ни разу не использовала. Но сегодня я хочу быть сверкающей звездой или даже звездным небом. Я хочу быть его небом. Я сыплю блестки на руку, затем на шею, плечи и ключицу. Волосы откидываю за спину, настраиваю таймер и, будто в тумане, слышу щелчки затвора. Я точно знаю, что сегодня магия произойдет. И она происходит. Мне нравятся все снимки, но я выбираю один: на нем свет падает прямо на блестки на моей ключице, они слегка поблескивают, и это выглядит волшебно. Я делаю фотографию черно-белой – так в ней не остается ничего лишнего: тонкая линия плеча, нежная ключица и звезды, сверкающие на моем теле.

@Etoile_filante

FB2Library.Elements.Poem.PoemItem

– Для тебя, – тихо шепчу я, загружаю фотографию и цитирую стих Гюго… лишь для тебя.

* * *

Этой ночью мне впервые за долгое время снится пропитанное кровью одеяло. И впервые в кошмаре присутствует Квантан. Он видит одеяло и весело, звонко смеется, а его глаза злобно сияют. Есть что-то маниакальное и ужасающее в его реакции. Страх пронизывает меня насквозь. Я просыпаюсь в холодном поту. Марион обнимает меня и шепчет:

– Это лишь сон.

Но он был настолько реален, что меня всю трясет. Чувство страха и безысходности вновь заполнило мое сердце. Однако оно не готово сдаться. «Тебе нужно найти ответы на терзающие вопросы», – тихо шепчет голосок в голове. И я знаю, что пути назад нет. Я больше не буду прятаться, закрываться, существовать и получу ответы, даже если они в клочья разорвут мое сердце.

 

Глава 12

Антуан стал моим верным цербером: ни на секунду не спускает с меня глаз. Он даже стал приходить раньше с работы домой, чтобы проверять мое домашнее задание и оценки. Это очень унизительно! Алекс тоже чаще приходит. Так как папа раньше покидает офис, они продолжают работать дома. Я готова лезть на стенку от такого внимания! Прошло всего три дня, а ощущение такое, что целая вечность.

– Чего ты такая грустная и ничего не ешь? – спрашивает Вал.

Он и Лео решили зайти к нам на ужин после школы. Разумеется, причиной стал запеченный антрекот из говядины с картошкой, который приготовил наш повар.

– Она же под домашним арестом, – отвечает вместо меня Лео, усердно работая челюстями.

– И это пройдет, – подмигнув, говорит Вал и разливает всем красное вино, на которое предварительно получено согласие Антуана.

Тот, в свою очередь, вместе с Алексом, как бы не слыша наш разговор, полностью погрузился в работу. Мари ужинает не дома: у нее очень-очень-очень важная встреча с косметологом. Марион, как и я, нехотя ковыряет вилкой в тарелке, делая вид, что ест. Причина тому – Алекс. Он то начинает с ней разговор, то делает вид, будто ее не существует. Возникает ощущение, что он специально возводит барьеры.

– В декабре у нас – обязательная двухнедельная стажировка, – говорит Вал, поглядывая на нее.

Она и бровью не ведет.

– Я попрошу маму сделать мне соответствующие бумаги. У нее своя фирма по организации праздников. Сделаем вид, что я проторчала там две недели, вместо того чтобы кататься на лыжах, – бормочет она, и Валентин щурит глаза:

– А можно сделать вид, что я тоже проторчал там две недели, вместо того чтобы губить свою печень в злополучных клубах Парижа?

Я хмыкаю, но на Марион его шутка не действует. Она грустно поглядывает в сторону Алекса и отвечает:

– Конечно, можно. И Лео, и тебе… Главное – отчеты потом напишем под моим руководством, чтобы все прошло как по маслу.

– А может, ты устроишься на стажировку в фирму Антуана? – лукаво спрашивает Лео.

– Скажем, у Алекса есть личный ассистент или секретарша, без разницы, – подхватывает идею Валентин. – Там ты могла бы набраться настоящего опыта, вместо того чтобы морозить свой зад в горах. Плюс ко всему Алекс не даст тебя в обиду, а значит, с тобой будут считаться, и ты не станешь девочкой «принеси кофе». К тому же, если вы допоздна задержитесь в офисе, он всегда может в целости и сохранности доставить тебя домой, – почти на одном дыхании тараторит Вал, поигрывая бровями.

Конечно, мы все понимаем недосказанное. Больше всего времени мой брат проводит на работе, так что лучшего варианта не придумать.

Зеленые глаза Марион начинают сверкать.

– Ты просто гений! – не в силах сдержать порыв, кричит она и обнимает сидящего рядом Вала.

Алекс приподнимает голову, отрываясь от бумаг, и слегка хмурится.

– Что бы ни придумал этот гений, вам нельзя в этом участвовать, – заявляет он и откидывается на спинку стула.

Валентин начинает громко смеяться:

– Ты отличного обо мне мнения, но, поверь на слово, ты еще спасибо мне скажешь!

Мой брат с интересом приподнимает брови:

– А подробнее?

Марион громко шикает на Валентина, не давая ему и рта раскрыть, а после обращается к Антуану. Ее голосок звучит очень ласково:

– В декабре у нас стажировка. Я знаю, что до нее целых два месяца, но я подумала, можно мне стажироваться в твоей фирме?

Антуан удивлен и, откладывая бумаги, спрашивает:

– Ты ведь хочешь поступать на юридический. Было бы логичнее стажироваться у…

Мар раздраженно сминает салфетку. Антуан не договаривает «твоего отца», так как Алекс, поняв ситуацию, опережает его:

– Конечно, можешь. Хочешь, я приставлю тебя к Сильвии? Ей пятьдесят, она – мой личный секретарь, очень умная и профессиональная женщина. У нее есть чему поучиться.

Миссия удалась! Валентин подавляет смешок, а Марион светится от счастья. Лео заговорщически улыбается, а я закатываю глаза. Нашу бы энергию и мозги на благотворительные цели – тогда в мире царили бы покой и порядок.

Мар улыбается своей самой обаятельной улыбкой.

– Хочу! – отвечает она, а мы с Лео прячем улыбки в салфетки.

– Ты мне должна, – тихо шепчет Валентин, и она, продолжая мило улыбаться, наступает ему на ногу под столом.

– Ай! – раздается на всю комнату, и мы с Лео громко фыркаем.

Антуан и Алекс смотрят на нас с любопытством, но мы лишь пожимаем плечами и хором заявляем:

– Вино выше всяких похвал!

Если они и замечают наши искусно спрятанные плутовские улыбки, то умело это скрывают.

* * *

Очередная контрольная по математике завалена, причем я даже не понимаю своих ошибок. Весь лист исчеркан красной ручкой, объяснений не прилагается. Я остаюсь после урока и пытаюсь поговорить с месье Вьяно.

– Очень сложно, Эстель, ничего не делать по предмету одиннадцать школьных лет, а потом требовать удовлетворительных оценок.

Я крепче сжимаю лист с контрольной в руке и, стараясь не показывать свое раздражение, произношу:

– Я ни в коем случае не требую повысить мне оценку – лишь хочу понять, что сделала не так.

– Это очередной раз доказывает, что ты не слушаешь мой урок и продолжаешь валять дурака, – отвечает мне учитель.

Не выдерживая, я сминаю контрольную прямо у него на глазах и молча выхожу из класса. Какой же он кусок дерьма, получающий удовольствие от унижения других!

Сегодня – пятница, я так надеялась, что получу десять за этот тест и уговорю папу отпустить меня погулять в выходные. Я бы нашла Квантана, наконец поговорила с ним, и все встало бы на свои места. А вместо этого я каждую ночь пытаюсь придумать, как устроить вылазку и при этом остаться незамеченной. Антуан слишком серьезно подошел к моему наказанию.

Последний урок у нас – физкультура. Ее ведет крутая мадам Порно, над чьей фамилией смеются все, даже она сама. У нее упругие черные кудряшки, а цвет кожи насыщенно-шоколадный. Сбитая спортивная женщина, возраст которой сложно угадать. Ей может быть и двадцать пять, и все сорок пять. Я боюсь представить себе жизнь месье Вьяно, если бы ему досталась такая фамилия. Он бы утопился в младенчестве: эго этого мужчины не выдержало бы столько насмешек. Мадам Порно – другой человек, она излучает уверенность и вызывает непоколебимое уважение. Мы с ней сразу нашли общий язык. Я очень спортивная, во мне есть дух соперничества, а ей нравится ее работа. Она получает от этого удовольствие. Занятия спортом проходят не в школьном здании, а на настоящем стадионе, до которого мы обычно идем пешком. Это занимает всего пятнадцать минут. Сейчас —14:30, дома я должна быть около 17:10: два часа урока плюс душ, переодевание и прогулка до дома.

Я подхожу к мадам Порно, нервно теребя лямку рюкзака.

– Бонжур, мадам! – здороваюсь я с вымученной улыбкой.

– Бонжур, Эстель! Я как раз тебя искала. У нас сегодня баскетбол, устроим маленькую игру с параллелью и покажем им, насколько мы круты? – с энтузиазмом спрашивает она.

Моя улыбка тухнет.

– Мадам, я прошу прощения, но у меня эти дни, и я как раз хотела отпроситься домой.

Идея стара как мир. Сколько девочек по всему земному шару прогуливают физкультуру благодаря этой отмазке? Миллионы, миллиарды! Мадам Порно скептически оглядывает меня своими темными глазами, и я готовлюсь к тому, что меня попросят не вешать лапшу на уши. Но она удивляет меня.

– С кем не бывает, – с улыбкой говорит Порно. Она все поняла, но предпочла отпустить меня. – Покажем им, как играть в баскетбол, на следующей неделе.

Я готова обнять эту женщину – настолько ей благодарна.

– Спасибо, мадам! Обязательно покажем!

Не теряя ни минуты, я бегу к Марион и объясняю ей, что отпросилась. Валентин с интересом слушает меня, а после со смехом заявляет:

– Чтобы встретиться с этим парнем, ты готова рисковать собственной жизнью? Ведь если Антуан узнает, наверняка посадит тебя на цепь у батареи до конца дней!

– Заткнись, – просит его Лео.

– Он не узнает, – уверенно говорит Марион.

– Тогда с Богом! – продолжает шутить Вал.

Попрощавшись, я мчусь к метро.

Под ногами шелестят опавшие осенние листья. Я бегу очень быстро, боясь зря потратить минуты. Хотя никакой уверенности, что в два часа дня я встречу Квантана среди миллиона туристов, прибывших полюбоваться Триумфальной аркой. Одно я знаю точно: один процент из девяноста девяти есть всегда. И я намерена испытать его.

Я прибываю на место в 14 часов 27 минут и начинаю нарезать круги. Уже привычное для меня занятие – только людей слишком много, и я вынуждена постоянно останавливаться и просить разрешения пройти.

Однажды, когда мама объясняла мне, что такое Бог, она сказала, что никто не знает, кто Он, как выглядит и где живет. Но Он хочет, чтобы люди были счастливы, поэтому исполняет наши желания. Луиза тогда сказала, что некоторые люди думают о плохом, а потом удивляются, что у них плохая жизнь. Другие же просят о хорошем, поэтому с ними случаются хорошие вещи. Конечно, эта теория была ясна ребенку, а у взрослого она наверняка вызовет вопросы. Но иногда это работает. Порой ты так отчаянно желаешь чего-то, что у Господа не остается других шансов, кроме как выполнить твое желание. Возможно, вначале тебе придется пройти все девять кругов ада. Но это неважно, если в конце пути получаешь желаемое.

Так и сейчас – я до смерти хочу увидеть Квантана. И каково мое удивление, когда среди огромного количества машин, что несутся вокруг Триумфальной арки, я вижу серую «теслу». Он – не единственный обладатель такой машины в Париже, но я несусь со всех ног в надежде, что автомобильный затор, который часто бывает на этой площади, не даст ему быстро проехать. Я несусь как пуля и, добежав до машины, громко стучу в окно. Окна не тонированные, Квантан видит меня и не может поверить своим глазам. Мне становится смешно от того, как округляются его глаза и приоткрывается рот. Но он быстро приходит в себя и, наклоняясь к пассажирской двери, открывает ее.

– Садись, – просит он, так как машина сзади начинает сигналить.

Я сажусь, быстро хлопнув дверью, и также быстро пристегиваю ремень безопасности. Меня трясет от избытка адреналина.

– Я начинаю верить, что ты следишь за мной, – бормочет он, проезжая вперед.

Я снимаю джинсовую куртку, мне очень жарко.

– На самом деле я искала тебя, – признаюсь я охрипшим от бега голосом.

Он усмехается:

– Сначала убегаешь, потом ищешь. Женская логика в ее первозданной красоте, – Квантан останавливается на красный свет и разглядывает меня. – Или ты из тех, с кем мужчинам лучше не шутить на тему женщин, иначе они рискуют остаться без головы?

Я закатываю глаза, понимая его намек:

– Я не феминистка!

– Твоя голая грудь кричит об обратном, – ехидно замечает он с такой наглой улыбочкой на лице, что мне хочется стереть это самодовольное выражение.

Не так я себе представляла нашу встречу. Совсем не так.

– Моя грудь не голая. На мне майка! – стискивая челюсть, сообщаю я.

– Белая, с милыми круассанчиками, я вижу, – продолжает издеваться он, и я чувствую, что начинаю краснеть от злости.

– Не слепой, значит, поздравляю! Так вот, – начинаю я тоном бывалой учительницы, – отказ от ношения лифчика, вопреки распространенной эстетической и этической норме, часто объясняется фактором здоровья, – мое терпение лопается, и меня несет: – Ну, знаешь, когда дышать не можешь, лифчик давит и царапает кожу. Ты его снимаешь и испытываешь облегчение, а потом обрабатываешь бедную раздраженную кожу. Я не говорю, что такая реакция у всех девушек. Но она есть у меня! Большая часть современного белья, особенно корректирующего, скроена так, что мешает естественным физиологическим процессам. Ты знал об этом? И очень важным процессам: например свободному кровообращению и току лимфы. А что рак груди сейчас – распространенное явление, об этом ты знал? Или, быть может, мистер умник, ты в курсе, что параметры каждой груди индивидуальны и постоянно варьируются, поэтому многие женщины сталкиваются с проблемой ношения белья не по размеру? Так почему я должна носить его? С какой стати мне себя мучить? Из-за социального давления как со стороны мужчин, так и со стороны женщин? Потому что другие люди считают, что я обязана им чем-то? Или потому, что мужчинам нравится, как выглядит грудь в лифчике? Или потому, что пуш-ап захватил этот мир? А знаешь ли ты, что были времена, когда женщинам нельзя было показывать пальцы ног? Ничего, прошли и через этот период! И не надо быть феминисткой, чтобы понимать: грудь – моя, и я делаю с ней что хочу!

Я резко откидываюсь на сиденье и сверлю Квантана взглядом. В машине повисает секундная пауза, после которой он насмешливо приподнимает брови и спрашивает:

– Что это было? Ты толкнула речь, отстаивая свободу груди?

– Я тебя сейчас покусаю, – со всей серьезностью предупреждаю я, и он начинает громко смеяться.

Из-за его смеха я злюсь еще сильнее:

– Ладно, останови машину. Кажется, это была плохая идея.

Квантан качает головой, в его глазах все еще искрится хитринка:

– И не подумаю. Кстати, мне понравилась твоя речь.

– Да? А по твоему хохоту этого не скажешь, – язвительно говорю я, и он очередной раз нагло ухмыляется, но затем без смеха в голосе произносит:

– Мне нравится, что ты не делаешь что-либо лишь потому, что так принято. Скорее думаешь своей головой и выбираешь то, что лучше для тебя, не преследуя при этом глобальной цели, только охраняя свою зону комфорта. Таких людей очень мало. В основном, мы предпочитаем сливаться с толпой. Толпа «за» и толпа «против». Мало кто в этой толпе представляет себе свое «я» и собственные, не навязанные кем-либо убеждения.

– Что ты имеешь в виду?

– Я только что назвал тебя личностью, у которой хватает смелости блюсти свою индивидуальность. Обычно такие люди, как ты, становятся революционерами и обрастают армией последователей/подражателей.

– Вот это да! – настал мой черед ехидничать. – Ты сделал такие выводы, потому что я не ношу кусочек ткани и предпочитаю, чтобы ничто не мешало мне свободно дышать? – с сарказмом интересуюсь я, стараясь сбить с него спесь. Меня раздражает, когда люди начинают давать характеристики, думая, что разгадали человека.

– А еще ты не любишь, когда люди обсуждают тебя, предпочитаешь оставаться в тени, но твоя яркая натура не может остаться незамеченной.

– Нет, я скорее терпеть не могу быстрые суждения. И людей вроде тебя, которые считают себя самыми умными и вешают ярлыки, объясняя другим их сущность. Потому что в человеке скрыто гораздо больше, чем кажется. Обозначить – значит ограничить. А я не терплю любые ограничения.

Он кивает:

– Поэтому у тебя красуется точка на лбу. Божественное начало в каждом из нас, скрытые возможности. Ты сторонница теории, что человек есть нечто большее, чем принято считать в нашем мире. Ведь так?

– Ты издеваешься надо мной?

– Да, – отвечает он быстро, ни на секунду не запнувшись.

Я хмурюсь:

– А зачем?

– Хочу узнать тебя получше. А если учесть, с какой скоростью и как часто ты от меня убегаешь, времени для этого немного. Так что считай, это крайние меры. Если хочешь увидеть истинное лицо человека – разозли его, – он вновь плавно разворачивается и въезжает на парковку.

– Мы паркуемся?

Очередная насмешка:

– Как ты догадалась?

– Зачем?

– Что именно?

Я набираю в легкие больше воздуха, стараясь успокоиться, и медленно выдыхаю. Поняв его игру, решаю не отдавать желаемое так просто. «Ты больше не разозлишь меня», – думаю я. Я чувствую его взгляд на себе, но не поворачиваю головы. Он ждет моей вспышки, а я молчу.

Квантан паркует машину и выключает двигатель.

– Так почему мы остановились? – спокойно интересуюсь я.

И он отвечает как ни в чем не бывало:

– Потому что я приглашаю тебя в кафе.

– В кафе? – глупо переспрашиваю я и тут же прикусываю губу.

– Может, ты и не в курсе, но нормальные люди ходят на свидания, в кафе, рестораны, кино и прочие скучные места.

Я сладко улыбаюсь:

– А если я не претендую на титул нормальной?

Он протягивает руку к моему лицу и прячет прядь моих волос за ухо.

– Тогда я выбрал кафе для ненормальных.

Не дожидаясь моего ответа, Квантан выходит из машины и вновь, как истинный джентльмен, открывает передо мной дверь.

– Пойдем, – просит он, явно довольный тем, что ему удалось застать меня врасплох.

Я начинаю подозревать, что это маленькая месть за все мои неожиданные побеги, но выхожу из машины.

Он тут же берет меня за руку и крепко, но нежно сжимая мою кисть, ведет вверх по улице. Я смотрю на наши соединенные руки, и на душе становится тепло. Как же приятно прикасаться к нему!

Мы выходим на Сен-Жермен-де-Пре, и он останавливается около кафе с бело-зеленым навесом, на котором красивым курсивом написано: «Les deux Magots». Я не могу скрыть своего изумления, заглядываю ему в глаза, а он в ответ мягко улыбается теплой и доброй улыбкой. Неужели он привел меня именно сюда?

Это кафе имеет нешуточную славу. Странное название можно перевести как «Два китайских болванчика». На рюмочку кофейного ликера сюда захаживали знаменитые французские поэты XIX века Поль Верлен и Артюр Рембо, создавшие этому месту репутацию у бомонда. Но особой популярностью кафе стало пользоваться в межвоенное двадцатилетие: здесь засиживались сюрреалисты во главе с Андре Бретоном, сюда приходил Пикассо. И настоящую славу кафе принесли литераторы: Хемингуэй, Фолкнер, Экзюпери, Сартр с Симоной де Бовуар и Камю. Это место пропитано историей и биографиями интересных личностей, многие из которых заслуженно носят титул великих.

– Ты, – шепчу я и запинаюсь, не зная, как продолжить.

Я так тронута его поступком, что никаких слов не хватит описать мои эмоции. Ведь он мог выбрать любое парижское кафе, которых тысячи, миллионы, миллиарды. Но привез меня именно сюда. Потому что он подумал обо мне и хотел сделать приятное. Поддавшись порыву, я обнимаю его. Прямо на улице, перед террасой кафе, обхватываю его шею и опускаю голову ему на плечо.

– Ты понял меня, – шепчу я ему на ухо. Это именно то, что я чувствую. Я ощущаю себя понятой и принятой. Со всеми своими странностями и неидеальностью. Квантан принял меня такой, какая я есть. Осознав это, я испытываю облегчение. Мне не нужно притворяться и скрываться, я могу быть собой.

Я обнимаю его крепче, вдыхая запах, по которому скучала все эти два года, и он обнимает меня в ответ. Крепко, сильно. Я хочу, чтобы он никогда не отпускал меня.

– Давай зайдем, – говорит он, поглаживая мои волосы.

– Конечно, – я отступаю от него, но тут же беру за руку. Мне хочется прикасаться к нему как можно чаще.

В кафе много посетителей, но официант находит маленький круглый столик на двоих прямо на террасе.

– Расскажи о себе, – прошу я, и Квантан кивает:

– А что именно тебя интересует?

– Если я правильно поняла, ты организовывал тот благотворительный аукцион. Давно ли работаешь в этой сфере?

– Я два года изучал фандрайзинг в Лозанне, спецпрограмма, обучающая организации благотворительных фондов. Выбор программы был скорее импульсивным решением – после окончания школы задаешься вопросом: чем я хочу заниматься? А я же задался вопросом, в какой сфере я могу быть полезным. Я не хочу менять этот мир, но я определенно хочу, чтобы людям в нем жилось лучше.

– Например, чтобы больные дети не умирали только потому, что у них нет денег на лечение?

– Не только – я хочу развивать эту сферу, финансировать новации. Возможно, однажды найдут лекарство от рака, но, чтобы это случилось, необходимо пробовать. Конечно, это рискованно и нет никаких гарантий, что деньги будут вложены, а лекарство изобретено. Но если не пытаться, то и результата никогда не будет. Сейчас я поступил в магистратуру в Ассас. Изучаю право, совмещая с работой в благотворительном фонде. Фонд, кстати, основала моя бабушка, так что это можно назвать семейным делом.

Квантан не рассказывает про свою семью. А ведь если он хочет произвести впечатление, то мог бы и поделиться подробностями. Но мне кажется, ему присуща мужская скромность.

– Тебе нравится то, что ты делаешь?

Он серьезно смотрит мне в глаза:

– Я чувствую, что занимаюсь чем-то важным. Тем, что имеет смысл. И если быть предельно честным, это ощущение меня окрыляет.

Он – твоя родственная душа, шепчет мне мое сердце, с трепетом отзываясь на произнесенные им слова.

Светит осеннее солнышко, и Квантан снимает пиджак, вешает его на спинку стула. Затем он расстегивает пуговицы на запястьях белоснежной рубашки и небрежно закатывает рукава. Осень в этом году выдалась на удивление теплой. Я тянусь к его руке через стол и начинаю поглаживать. У него красивые кисти. Я пробегаю кончиками пальцев по костяшкам, переворачиваю его ладонь и разглядываю линию судьбы.

– Гадаешь? – со смешком спрашивает он, внимательно следя за моими движениями. – Ждет ли меня счастье в любви и долгая беззаботная жизнь?

– Хм, – я делаю задумчивый вид. – Здесь написано, что ты по уши влюбишься в одну прекрасную даму и будешь любить ее до конца своих дней.

– Там не сказано, как мне ее найти?

– Боишься ошибиться?

– Боюсь упустить, – взгляд карих глаз серьезен и пристален.

– Следуй за звездами, – шепчу я, пропадая в глубине его глаз.

Я опускаю голову, чувствуя смущение и легкую неловкость, но его руку не выпускаю. Трогаю его пальцы, касаюсь ярко выраженных голубых вен, которые тянутся от основания кисти до изгиба локтя.

– Вы уже выбрали? – вежливо интересуется официант.

– Ты голодна? – спрашивает Квантан.

Я качаю головой:

– Нет.

– Тогда два бокала розе, пожалуйста, – просит он, и официант уходит. – Значит, звезды укажут мне путь?

Он наклоняется к моему лицу и свободной рукой приподнимает подбородок.

– Ты когда-нибудь любил? – неожиданно для самой себя спрашиваю я и вижу, как Квантан замирает.

Минуту он молчит. Я выпускаю его кисть и прячу руки под столом. В очередной раз мне хочется сбежать и от него, и от собственных мыслей, которые упрямо твердят, что он продолжает любить Мано. Откуда они взялись? И почему мне так страшно?

– Я думал, что любил, – начинает он, глядя на свою пустую руку, затем из внутреннего кармана пиджака достает сигареты и закуривает. – Мне было пятнадцать лет, я переживал из-за смертельной болезни близкого человека и тогда познакомился с девушкой, которая была старше меня на пять лет. Она казалась идеальной: красивой, умной, веселой и очень доброй. Прямо весь пакет. Я правда не знаю, как бы пережил тот год без ее поддержки.

Он замолкает, выдыхая дым. Официант приносит два бокала с нежно-розовой жидкостью и маленькую тарелочку хрустящих чипсов. Квантан отпивает вино и, глядя мне в глаза, продолжает:

– Но потом я понял, что существуют люди, которые всегда, везде и во всем пытаются получить выгоду. Они говорят то, что ты хочешь услышать, будут к тебе добры и терпеливы, но не из-за искренних побуждений помочь. Им просто выгодно дружить или быть с тобой в хороших отношениях. Такой и оказалась моя первая любовь. Эта девушка была готова пройти по головам ради собственного блага, ей всегда было мало. Она нашла более удачную партию, чем я, и даже полюбила его. Но их чувства были не взаимны. Ему нравилось проводить с ней время и тешить мужское самолюбие. Ведь она смотрела на него таким обожающим взглядом. Я это видел и понимал несправедливость происходящего. Он не любил ее, а я любил и наивно не понимал, почему она с ним – не со мной.

Однажды она пришла ко мне в слезах, вероятно в поисках утешения или чтобы потешить женское самолюбие. Я не знаю. С тех пор мы начали тайно встречаться. Если говорить точнее, заниматься сексом. На тот момент мне было семнадцать, и я не задумывался о том, что у нее есть другой мужчина. Был уверен, что смогу доказать ей свою любовь и что в конечном итоге она выберет меня. Но она забеременела от другого, в надежде, что он поступит правильно и женится на ней. Идея себя оправдала: он сделал ей предложение, не любя, и об этом знали все, включая ее. Она же мечтала сделать удачную партию и выйти замуж именно за него, утереть нос всем, кто сплетничал и смеялся над ней. Но все пошло прахом: каким-то образом он узнал о нашей связи. На тот момент я уже не любил эту девушку, так как увидел ее настоящее лицо и понял, что моими чувствами просто играли ради собственной выгоды. И когда тот, другой, узнал о нас, я не стал оправдываться, выгораживать ее или себя. Лишь выслушал его и сказал, что все правда. Она смотрела на меня с ненавистью, а я думал, что на этом история закончится и каждый получит по заслугам. Но я ошибся. Она попыталась покончить жизнь самоубийством, если быть точнее, хотела убить ребенка, спасти которого в итоге не удалось. А я вместе с тем парнем оказался в полицейском участке под подозрением в доведении до самоубийства.

Зачем она это сделала? Из чувства мести и от безысходности? Она никогда по-настоящему не хотела этого ребенка – он лишь был способом достичь желанной цели. Я долго думал над всем этим, а потом мой адвокат показал мне статистику. Ты представить себе не можешь, сколько попыток самоубийства происходит из желания наказать и отомстить людям вокруг. Некоторые специально подстраивают собственное спасение, так как не готовы попрощаться с жизнью. Я долго винил себя за все случившееся – ведь все было бы иначе, если бы я не оказался таким идиотом. Но правду говорят, что любовь слепа, и осознание, что она за человек, пришло ко мне с опозданием.

Сейчас мы не общаемся. Она была лучшей подругой моей старшей сестры, но и сестра порвала с ней. Единственное, что я знаю, – она вышла замуж за мужчину, который старше ее на сорок лет. Таки сделала хорошую партию и получила миллиардера. В этот раз ей пришлось лишь разрушить семью этого человека. Но ей не привыкать. Есть люди, которые несут разрушение и распад всему, к чему прикасаются. Она – яркий пример такой личности.

Квантан резко тушит сигарету и отодвигает от себя пепельницу.

Я боюсь пошевелиться, открыть рот и сказать хотя бы слово. В глазах стоят слезы, на душе – горечь. Квантан рассказал мне всю правду, от а до я. Не скрывая, не приукрашивая и не выгораживая себя. В его голосе чувствуются нотки вины и разочарования. Я так его понимаю… Ведь те же самые чувства два года назад гирями давили мою собственную грудь, не давая вздохнуть.

– Ты ни в чем не виноват, – шепчу я.

Ситуация кажется мне нереальной. Я вновь тянусь к его руке и переплетаю наши пальцы. И самое главное, я не чувствую себя предателем, хочу утешить его, успокоить и сказать, что все будет хорошо, а затем поверить в это вместе с ним. Да, мы все совершаем ошибки и далеки от идеала. Но что делать, если на пути попался не тот человек, если вы искренне и безоговорочно ему поверили, а он превратил вашу жизнь в ад? Я знаю, что нужно делать. Нужно заново собрать себя по крупицам и стать сильнее.

Несколько минут мы молчим.

– Почему на маскараде ты назвала себя Луизой? – нарушая тишину, спрашивает Квантан. Большим пальцем он водит по моей руке, вырисовывая узоры.

– Сама не знаю, испугалась, наверное, – честно отвечаю я.

– Меня?

Я задумываюсь. Я испугалась своих ощущений при виде него. Мне казалось, что я уязвима, хотелось скрыться, спрятаться.

– Нет, – коротко говорю я, не желая объяснять и углубляться в собственные страхи.

– Почему Падающая звезда? – задает он новый вопрос, и мне кажется, что он долго ждал этого разговора. Ему нужны ответы.

– Падающая звезда слышит о самых заветных мечтаниях. Ведь, когда она стремительно летит вниз, у людей нет времени думать над желаниями. У них есть секунда, порыв, когда с губ слетает сокровенное. Моя страничка – интимный порыв к свободе. У красоты нет рамок, границ, ограничений. Как и у людей. Если человек не несет раздор, войну и боль, я не вижу смысла ограничивать его и тушить огонек в душе. Падающая звезда – моя отдушина. Место, где я могу быть собой, делиться своими мыслями, оставаться открытой и откровенной. Это мое тайное убежище.

Он наклоняется ближе, внимательно слушая меня. Я вглядываюсь в черты его лица, а моя рука сама тянется к небритой щеке. Я глажу ее, веду пальцем по подбородку, прикасаюсь к губам, потом медленно начинаю сокращать расстояние между нашими лицами и едва уловимо целую в щеку, прикасаюсь губами к его подбородку, вдыхаю запах и задеваю губами уголок его губ. Это кажется таким интимным, таинственным, даже священным. Короткие, почти неосязаемые поцелуи сводят нас обоих с ума.

– Ты пытаешься поцеловать меня? – шепотом спрашивает он, и я чувствую движение его губ. – Позволь показать тебе, как это делается.

Я чувствую его руку на своем затылке. Он нежно поворачивает мою голову и касается своими губами моих губ. Пробует их на вкус, медленно, не торопясь, и я раскрываю губы ему навстречу. Чувствую, как его язык играет с моим, тону в его запахе и вкусе. Пальцами зарываюсь в его волосах и притягиваю ближе. Страсть. Таинство. Соблазн. Я первый раз в жизни явственно ощущаю это и одновременно душевную удовлетворенность, спокойствие. Будто моя душа обрела то, что искала, и испытывает умиротворение.

– Я нашел тебя, – шепчет Квантан в перерывах между поцелуями, и его объятия становятся крепче. Словно он дает негласное обещание больше никогда меня не отпускать.

Чуть позже, решив пройтись, мы гуляем по солнечному Парижу. Мой телефон начинает звонить. Взглянув на экран, я вижу имя Марион.

– Где тебя носит? – вместо приветствия спрашивает она.

Лишь в этот миг я вспоминаю о времени:

– Который час?

– 17:15, я перед домом. У тебя есть несколько минут прийти и остаться непойманной.

Я смотрю на Квантана – мне не хочется уходить. Я готова забить на наказание Антуана. Ну, выслушаю очередную лекцию, что такого?

– На твоем месте я бы пришла домой и не злила нашего папочку еще больше. Ты же знаешь, он человек принципиальный. Иногда нужно сделать вид, что играешь по его правилам, успокоить нежную отцовскую психику, а потом он выпустит тебя из виду. Не зли его сейчас. Я буду сидеть в кафе Central. Как доедешь, звони, чтобы я подошла к дому. Сейчас напишу маме смс, скажу, что нас задерживают на спорте.

Я нехотя с ней соглашаюсь:

– Ладно, я буду минут через пятнадцать-двадцать. – Я кладу трубку и в миллионный раз за день обнимаю Квантана: – Мне нужно идти.

– Хорошо, я отвезу тебя.

– Нет-нет, пока мы дойдем до твоей машины, будет слишком поздно. К тому же из-за визита очередного важного политика, чье имя, увы, я не помню, половина дорог в мой округ перекрыта. Разумнее прыгнуть в метро.

Он нежно целует меня в губы:

– Подождешь три минуты? Я прошу лишь три минуты.

Я улыбаюсь и киваю.

Он бежит через дорогу и скрывается в цветочном магазине. Через три минуты ко мне мчится парень с букетом нежно-розовых кустовых роз.

– Под цвет кончиков твоих волос, – говорит он с ухмылкой, наматывая мою светло-розовую прядь себе на палец. – Когда мы снова увидимся? – спрашивает он.

Я тыкаюсь носом в розы, пряча счастливую улыбку. Они пахнут просто невероятно!

– Может, оставишь номер телефона? – не унимается он, но я качаю головой.

– Без телефонов в разы интереснее, – шучу я, а он хмурится.

– Я очень хочу еще раз тебя увидеть.

– Увидишь! – уверенно заявляю я и отхожу от него. – Мне правда пора.

Он ловит меня за руку и притягивает к себе:

– Запоминай: рю де Тильсит, 56. Звонишь в апартаменты месье Делиона. После восьми вечера я всегда дома.

– Ты сейчас наглым образом приглашаешь меня к себе домой?

– Это ты сейчас наглым образом не даешь мне номер своего телефона.

Я начинаю смеяться.

– В любом случае, это безопаснее, чем в два часа ночи ждать меня у Триумфальной арки, – хмыкает он, и я целую его.

– Обязательно приду, – обещаю я и, держа охапку цветов, бегом спускаюсь в метро.

Мне везет – поезд быстро приезжает, еще и полупустой вагон. Я сажусь у окна и смотрю на собственное отражение. Улыбка не сходит с лица, в руках – букет самых прекрасных роз на свете, а пять минут назад я целовалась с парнем, о котором мечтала. Но внутренние сомнения не дремлют. Я только сейчас начинаю понимать, что выложила ему все о себе без утайки, но не рассказала, что я – сестра Александра дю Монреаль.

В глубине души я понимаю, что сделала это нарочно. Мне хотелось, чтобы его отношение ко мне строилось исключительно на общении со мной. Но рано или поздно придется сознаться. И рано или поздно о наших отношениях может узнать Алекс. Однако я гоню эти мысли прочь, вновь утыкаюсь носом в букет и смеюсь, вспоминая, как Квантан бежал с букетом через дорогу. Иногда хочется просто быть счастливой и не париться ни о чем.

Я выпрыгиваю на станции École militaire и сразу звоню Марион:

– Я приехала!

– Беги к дому, мы сейчас тоже подойдем.

– Мы?

– Вал и Лео решили составить мне компанию. Кстати, тебе повезло: из-за приезда этой политической шишки много дорог перекрыто, и Антуан еще в пути.

Мы подходим к дому почти одновременно. Вал бежит мне навстречу и подхватывает на руки:

– Какой прекрасный букет! Я, конечно, польщен, но, Эль, я должен быть честен с тобой! Любовь не для таких, как я. И дело не в тебе и твоих маленьких сиськах, а в моей черствой натуре, – наигранно заявляет он.

Я начинаю звонко смеяться и хлопаю его по плечу:

– Отпусти меня, ненормальный!

Валентин, хмыкнув, ставит меня на землю.

– Что ж, букет правда тебе идет, как и счастливая улыбка!

– Спасибо, Вал.

– Я вам что, швейцар полчаса дверь держать? – раздается недовольный возглас Марион, и Лео бросает ей кроткую улыбку.

– Дверь вообще-то держу я.

– Не имеет значения, заходите уже! И кто, черт бы его побрал, мне названивает?

– Может, возьмешь трубку? – ехидно спрашивает Вал.

– На незнакомые номера не отвечаю. И давай быстрее, дуй сюда!

Валентин не был бы Валентином, если бы не плелся как черепаха, еле-еле двигая ногами. Марион не была бы Марион, если бы не врезала ему, когда он наконец дошел до входной двери. А мы с Лео были бы не мы, если бы не начали громко смеяться над этой парочкой.

Стоит нам переступить порог дома, как Валентин сразу идет на кухню и, мило улыбнувшись нашему повару, сладко сообщает, что после двух часов спорта он готов проглотить стадо слонов.

Через пятнадцать минут на столе лежит лазанья, которая была приготовлена на ужин заранее.

– Был бы ваш повар женщиной, женился бы! – восклицает Вал. – А теперь рассказывай, как все прошло. Марион поделилась кое-какой информацией, но я уверен, она сделала это слишком аккуратно, опустив сногсшибательные подробности.

Я начинаю пересказывать всю историю Валентину – ведь он единственный, кто не в курсе событий. Не рассказываю лишь о своей страничке в Инстаграм, но упоминаю выставку, на которую мы с Марион захотели пойти. В конце моего монолога у Валентина появляется парочка вопросов:

– То есть этот парень устроил грандиозный сбор денег для больных детей? А еще сумасшедшая невеста твоего брата наставила ему рога именно с этим чуваком? Вы встретились первый раз два года назад, потанцевали на балу, чмокнулись, и ты в него влюбилась по самое не хочу? О господи, я думал, твоя личная жизнь – самое тухлое, что есть на свете! Но ты посмотри, какие страсти бушуют!

Я закатываю глаза.

– Не утрируй, – прошу я.

– Заткнись, Вал, – привычно затыкает его Лео.

Валентин приподнимает руки в знак капитуляции:

– Ладно-ладно, но чтобы вы знали: я не верю в любовь с первого взгляда, первого танца или первого поцелуя! Даже в любовь с первого секса не верю.

– Почему это? – интересуется Мар.

– Ну, не знаю, здравый смысл не позволяет.

Марион насмешливо поглядывает на него:

– Любовь и здравый смысл идут рука об руку, Валентин! И вообще эти два слова – синонимы.

Я усмехаюсь, но Валентин не сдается:

– Такой любви просто не существует, это тупое внушение, которым периодически любят заниматься люди. Но стоит отметить, парень, который устраивает грандиозное благотворительное событие ради детей, больных раком… Черт, даже мое каменное сердечко ёкает от этого.

Лео пожимает плечами:

– Какая разница: внушение, любовь, волшебство, чертова манипуляция инопланетян. Ты посмотри, как она светится!

– Свечусь?

– Да, Эль. Именно светишься. И вот что я вам скажу: жизнь слишком коротка, чтобы задумываться о здравомыслии происходящего. Будто человечество в состоянии объяснить все на свете! Факт остается фактом: в нашем мире слишком много необъяснимого.

– Ладно! Если верить в любовь с первого взгляда, это все равно, что жить одним моментом. Почему бы и нет? Тем более ваша связь должна быть моментальной. Я даже представить боюсь, что сделает Алекс с этим пареньком, если узнает о вашей, так сказать, симпатии, – вставляет Вал.

– Он не узнает, – тут же заявляет Марион.

Валентин небрежно машет рукой:

– На первых порах, может, и не узнает. Но, Эль, это не долгоиграющая песнь. Не вздумай с головой окунаться в этот омут. Потом будет больно!

Лео внимательно смотрит на меня и, прикусив губу, говорит:

– По-моему, слишком поздно. Ты вдумайся: два года прошло, а он ее вспомнил. Ты помнишь хотя бы силуэт девушек, с которыми виделся два года назад?

Вал нагло ухмыляется и качает головой.

– Вот и я об этом, – продолжает Лео. – Мне кажется, Алексу нужно сказать правду. Поговорить и объяснить все как есть. В конце концов, что он может сделать?

– Как пример, оторвать яйца Квантану, – не унимается Валентин. – Лео, представь ситуацию: твоя девушка беременная и ты узнаешь, что рогоносец, после чего рвешь отношения с этой шлюхой, а она наглатывается таблеток. Через два года твоя младшая сестра приводит в дом бойфренда, и – тадам: это чувак, который чпокал твою невесту и из-за которого ты порвал с ней.

– Он ни при чем. Не он изменял, и не он глотал таблетки, – грубо бросаю я, и Валентин закатывает глаза.

– Я в курсе, но я рассказал тебе эту историю, какой ее видит твой старший брат.

Марион громко шлепает Валентина по спине:

– Обязательно все испортит!

– И не говори, Вал, – подхватывает Лео. – Она пришла такая счастливая, а тебе необходимо поумничать!

– Счастливая, – кивает Валентин, но не успевает закончить мысль.

На кухню заходят Антуан и Алекс.

– Вся толпа в сборе, – шутит папа.

– Кто счастлив и почему? – интересуется Алекс.

Они замечают розы и переглядываются.

– Марион счастлива получить сей прекрасный букет! – заявляет Валентин и украдкой ей подмигивает.

Антуан выглядит воодушевленным, чего нельзя сказать об Алексе.

– От кого? – в один голос спрашивают они, но разным тоном: Антуан с интересом, Алекс с недовольством.

Валентин, светясь как начищенный пятак, заявляет:

– От меня!

Марион давится воздухом, Лео громко фыркает и заходится в кашле, я прячу улыбку в ладошке.

С лица Антуана плавно сходит улыбка. Видимо, он ждал в зятья более серьезную кандидатуру, и этот факт смешит нас еще больше, но мы изо всех сил прячем улыбки.

Алекс выглядит хмурым.

– Вы встречаетесь? – раздраженно спрашивает он.

Валентин, сверкнув улыбкой, отвечает:

– Пока добиваемся.

Алекс и Вал смотрят друг другу прямо в глаза – никто не отводит взгляд. Это безмолвная мужская дуэль, похожая на поединок баранов.

Но Антуан все же зовет своего сына в кабинет, чтобы показать ему очередные документы. Как только за ними закрывается дверь, Марион повисает на шее Валентина и говорит:

– Ты, конечно, гений по части манипуляций! Когда у нас с ним родятся дети, будешь их крестным папочкой!

Валентин смотрит на нее как на умалишенную:

– Ты что, уже и о детях подумала?

– Я даже имена им выбрала, – подмигивает Мар, и мы вновь хохочем.

 

Глава 13

Квантан

Сегодня четверг. Прошло шесть дней с тех пор, как я видел Эль в последний раз. И я не знаю, что думать. Пьер и Рафаэль помогают мне расставить новую мебель в квартире: я наконец выбросил тот ужасный диван и снял занавески.

– Она со странностями – кто в наше время не обменивается телефонами? – в сотый раз бурчит Пьер и устало вздыхает. – О’кей, этот стол – самое тяжелое из всего, что я когда-либо видел, запарился тащить его в одиночку.

– Давай помогу, – предлагает Рафаэль.

– Оставьте уже, – прошу я. Последние три часа мы только и делали, что передвигали массивную мебель по квартире. – Предлагаю забраться на крышу, покурить, выпить и расслабиться. Закончим завтра.

Пьер будто ждал этого предложения всю жизнь: он тут же убегает на кухню и возвращается с упаковкой пива. Рафаэль прихватывает пепельницу, и мы поднимаемся в маленький кабинет в мансарде, где низкий потолок и прямо на нем – окно. Мы забираемся на крышу. Отсюда виден весь Париж: Триумфальная арка, Эйфелева башня, серые крыши «османовских» зданий, усеянные несметным количеством труб.

– Здесь дышится по-другому, – говорю я, – свободнее и легче.

Я сажусь и открываю бутылку пива, Рафаэль и Пьер следуют моему примеру. Так проходит несколько минут. Мы пьем, курим и наслаждаемся легким вечерним ветерком, который остужает нашу разгоряченную кожу. Такие вечера очень нужны.

Молчание нарушает Рафаэль.

– Я хочу сделать Лее предложение, – признается он, выпуская дым.

Пьер выглядит удивленным, а я – ни капельки, так как был уверен, что это случится.

– Нам ведь по двадцать лет, Раф. В наше время так рано не женятся, – утверждает Пьер, а Рафаэль пожимает плечами:

– Не вижу смысла ждать. Да и чего? Собственной смерти? – Он хмыкает и делает очередную затяжку. – Я уже купил кольцо.

– Не знаю… Вы и так живете вместе, к чему спешить, зачем эти формальности?

– Ощущение семьи, – вставляю я свои пять копеек, и Пьер приподнимает бровь:

– Что ты имеешь в виду?

– То, что брак привносит в отношения ощущение семьи. Ведь люди обмениваются клятвами не просто так. Может, в тот момент, когда это происходит, их сердца свято верят в произнесенные слова.

– Да, и поэтому столько разводов, – ехидно замечает Пьер.

– Если смотреть на все дерьмо, которое происходит в мире, жить не захочется, – говорит Рафаэль. – Я думаю, нужно сосредоточиться на своей жизни и исполнять свои мечты.

– Мой дорогой кузен, ты абсолютно прав. Скорее всего, я не понимаю, к чему торопиться, так как сам пока не готов упасть на одно колено и предложить Капюсин руку и сердце.

– Этот день обязательно настанет, – подмигнув, говорю я, и Пьер смеется:

– Конечно, настанет, но признаюсь, меня больше всего пугает организация свадьбы, которая следует после романтики. «Готова ли ты стать моей женой?» Вы же знаете Капюсин, я умру, организовывая для нее идеальную свадьбу.

Мы дружно смеемся, затем Рафаэль достает из кармана джинсов бирюзовую коробочку, в которой лежит темно-синий бархатный футляр.

– То самое кольцо? – спрашиваю я.

Он кивает и открывает коробочку. Рафаэль выбрал кольцо из белого золота с большим черным бриллиантом овальной формы, окруженным россыпью белых камней. Простое, без вычурности и в то же время роскошное, необычное.

– Ей понравится, – говорю я, зная, что так и будет.

– Черный бриллиант? – скептически интересуется Пьер.

Я бросаю на него неодобрительный взгляд. Пьер и чуткость – вещи несовместимые.

– Ты выбрал идеальное кольцо для нее, – хлопая по плечу Рафаэля, уверенно произношу я.

Видно, что он нервничает, хотя пытается скрыть волнение.

– Мне интереснее реакция Изабеллы, когда она узнает, что ее сыночек решил в двадцать лет узаконить отношения. Знаете, двоякое чувство: с одной стороны, мне до чертиков любопытно, с другой – я предчувствую начало Третьей мировой и понимаю, что лучше спрятаться в бомбоубежище! – восклицает Пьер, а Рафаэль ухмыляется.

– Она уже в курсе, – заявляю я.

Раф с интересом поглядывает на меня:

– Почему ты так думаешь?

– Сколько стоит это кольцо? Хотя можешь не отвечать. Предполагаю, работа на заказ, и камень размером с луну. Думаю, больше ста штук. И не смотрите на меня так: у меня есть старшая сестра, ваша кузина, если кто забыл о ее существовании, – шучу я, и они понимающе кивают.

Как только Стелле исполнилось двадцать пять, мы стали постоянно слушать о каратах, бриллиантах и помолвке. Чаще, чем нам хотелось бы. Поэтому, сам того не желая, я стал примерно понимать цену женских побрякушек.

– Так вот, – продолжаю я свою мысль. – Ты заплатил в ювелирном карточкой, потому что снимать такую сумму наличкой проблематично. Ты же не стал париться?

Рафаэль делает глоток из бутылки и качает головой.

– Поэтому, даже если ты не предупредил Изабеллу о своем решении, ей не надо быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять, зачем ее сын потратил больше ста штук евро у Тиффани.

– Странно, что она не звонит, – задумчиво потерев подбородок, говорит Раф.

– Странно, что ты еще жив, – подтрунивает Пьер. – Хотя я думаю, она приняла Лею и твою упрямую баранью натуру. Сам посуди, разве тебя можно переубедить?

– Нет. Да я и не знаю, как объяснить. Я лишь понимаю – хочу, чтобы она стала моей женой.

– Значит, Квантан будет вашим шафером, а я – крестным отцом первого ребенка, – провозглашает Пьер.

Рафаэль, посмеиваясь, соглашается:

– Пусть будет так.

– Когда ты планируешь делать ей предложение?

– Мы через неделю улетаем в Бразилию. Я хочу показать ей водопады Игуасу и там же сделать предложение.

– Почему именно там?

– Представьте реку, вдоль которой бурлят свыше ста водопадов общей длиной почти в три километра. Это невероятное место!

– Красивая задумка, – соглашаюсь я, и Рафаэль благодарно улыбается.

– А ты сам что будешь делать? – спрашивает он меня.

– Ты о чем?

– Не прикидывайся – я о той девушке.

– Да, Квантан. Девушка, которая вечно исчезает и не оставляет своего номера. Как тебе сказать, ты у нас, конечно, красавчик, но, видимо, твое обаяние на нее не распространяется, – глумится Пьер, а Рафаэль пихает его в бок.

– Я буду искать ее, – просто отвечаю я.

– Мне кажется, нужно забыть и двигаться дальше, ты ей неинтересен, – умничает Пьер.

Я стискиваю челюсть. Не могу ни забыть, ни двигаться дальше. Если бы я был ей неинтересен, целовала бы она меня так? А взгляд ее проникновенных глаз сильнее любых слов. Я соскучился по ней за эти дни. На душе без нее тоскливо.

– Нет, серьезно. Она даже номер телефона не дала. Может, она и правда сумасшедший романтик. Но мне кажется, дело в другом.

Рафаэль выпускает очередную струйку дыма.

– В чем бы здесь ни было дело, тебе нужно разобраться, Квантан.

Он прав, у меня сложилось впечатление, что она что-то скрывает от меня.

– Разберусь, парни. Обязательно разберусь. Давайте закроем эту тему, – прошу я, злясь на самого себя.

Не стоило им рассказывать. Я понял это в ту же секунду: как только начал, на их лицах появились недоумение и сомнения. Стоило мне озвучить все, и я понял, что история похожа на бред сумасшедшего. Может, потому, что понимать, что творится у меня на душе и в сердце, нужно лишь мне одному. Ведь главного не объяснишь. А главное то, что все мои мысли заняты ею. Едва закрываю глаза, она стоит перед моим мысленным взором: упрямый взгляд голубых глаз; полные губы, которые расплываются в самой прекрасной улыбке на свете; то, как она дерзко приподнимает подбородок, когда злится, или насколько нежно она гладила мою руку, и как трогательно целовала, водила пальцами по лицу. Есть в ней что-то хрупкое, вызывающее желание оберегать.

– Мне бы найти ее, – вырывается у меня.

Парни переглядываются.

– Найдешь, – уверяет Рафаэль.

– Кажется, ты влип, – бормочет Пьер.

Я ничего не отвечаю, лишь в миллионный раз за день проверяю телефон на наличие новостей. Номер, который она вписала в анкете участника, не отвечает. По указанному адресу живет другой человек. Мне пришлось обратиться к одному знакомому, чтобы он пробил по базе данных Луизу Форестье. Другой зацепки у меня не осталось. Но, к сожалению, он молчит. Возможно, пока ему нечего рассказать.

Я закрываю глаза и мысленно прошу: «Приди ко мне, просто приди, очень прошу…»

Ведь я так скучаю по тебе. Так сильно скучаю…

Эстель

В конце учебного дня на урок философии заходит месье Вьяно и, сверкнув своей красивой, но пустой улыбкой, просит отпустить меня на несколько минут. Я начинаю нервничать, так как догадываюсь о причинах, но не демонстрирую свое волнение. Чувствую на себе взгляд всего класса, когда выхожу за дверь.

– Я предлагаю тебе честно признаться, что ты списала контрольную, или мне придется обращаться к директору с просьбой о расследовании. Ты получишь ноль в обоих случаях, но на твоем месте я бы не привлекал к себе внимание.

Я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться ему в лицо. У директора школы нет других дел, кроме как проводить РАССЛЕДОВАНИЕ из-за списанного теста!

– Я не понимаю, о чем вы. Я готовилась к этому тесту, и, если у меня удовлетворительная оценка, это моя заслуга, – мило улыбнувшись, отвечаю я.

Вьяно краснеет.

Если по правде, я его списала, точнее, все более запутанно. Валентин знаком с отличницей из параллельного класса. Будучи красавчиком и популярным мальчиком этой школы, он воспользовался своими связями, чтобы мне помочь. У параллельного класса контрольная по математике – в понедельник, у нас – во вторник. Девушка просто сделала мой вариант. Узнать его было проще простого, так как я сижу на всех уроках за одним и тем же столом – перед учителем. Вьяно тоже не глуп: он раздает листы с заданием, а решать мы должны прямо на них. Но разрешено пользоваться черновиками. Это нас и спасло. Девушка вписала в черновик решения задач и передала его Валентину. Я выучила ответы наизусть: рисковать и приносить шпаргалку не хотелось. Разумеется, я не выполнила все задания, иначе это выглядело бы совсем подозрительно. Я решила только парочку, посчитав, что десять из двадцати баллов точно получу. А мне лишь это и надо, чтобы выйти из-под наказания. На войне, как говорится, все средства хороши!

– Ты не могла решить их сама, тебе придется пройти со мной и сделать другой вариант при мне, – требует учитель.

Я отвечаю:

– Нет, я никуда с вами не пойду. Вы не имеете права!

– Я твой учитель, поэтому попрошу не спорить.

Именно в этот момент мимо проходит директор. Он будто услышал мои молитвы.

– Что здесь происходит? – интересуется он у учителя, и я, не теряя времени, выпаливаю:

– Я буду вынуждена пожаловаться папе! Месье Вьяно вытащил меня с урока философии, чтобы упрекнуть в списывании теста по математике. Это немыслимо! Я скажу папе, что из всех учеников лишь меня притесняют и требуют пересдать контрольную, к которой он помогал мне готовиться! Как я могу списать? Я сижу прямо перед учительским столом! Рядом и позади у людей другие варианты контрольной. Почему, если я получаю удовлетворительную оценку, обязана переделывать тест? Вы понимаете абсурд ситуации? Поверьте, мои родители – за справедливость, и они не допустят, чтобы со мной так обращались.

Слишком громогласно? Возможно. Но иногда другого выхода нет. Иной раз люди должны понимать, что за тебя есть кому заступиться: многих ничтожеств этот факт останавливает. И если месье Вьяно пользуется своим положением, почему бы и мне не напомнить ему, что мой папа может съесть его на завтрак?

– Эстель, успокойся. Нет необходимости беспокоить родителей. Никакой тест ты переписывать не будешь. Месье Вьяно, попрошу вас зайти в мой кабинет. А ты, пожалуйста, вернись в класс.

Я тяжело вздыхаю и хмуро говорю:

– Какой смысл возвращаться, если я уже пропустила двадцать минут урока?

– Уверен, оставшееся время ты проведешь с пользой, – ободряюще произносит директор.

Я киваю.

Мне понадобилась вся сила воли, чтобы гаденько не улыбнуться Вьяно. В идеале хотелось показать ему средний палец со словами: «Выкуси, придурок». Но играть нужно до конца, поэтому я, хмурая словно туча, захожу в класс, хотя внутри меня все трясется от возбуждения. Наконец этому козлу достанется! И конечно, главное: если я сдала этот тест, значит, прощай, наказание. А это значит, что я свободна в эти выходные и увижу Квантана! Я так соскучилась… Ощущение, что мы не виделись целую вечность, и даже больше. Я чувствую, что мне его не хватает.

Валентин ловит мой взгляд и тихо спрашивает:

– Все гуд?

Я показываю ему большой палец и подмигиваю. Все получилось! Наконец я смогу увидеть тебя, Делион.

* * *

Такси останавливается прямо перед домом с большими коваными воротами. Насколько мне известно, в этом здании находится бельгийское посольство. Я перепроверяю номер и понимаю, что дом Квантана совсем рядом.

Я встаю перед домофоном. У меня трясутся руки и сердце бешено бьется в предвкушении встречи. Нажимая звонок, я мило улыбаюсь камере, затем слышу характерный звук и толкаю дверь. Я вызываю лифт и стараюсь успокоить рваное дыхание: никогда в жизни так не нервничала. У меня ощущение, что с момента нашей последней встречи прошло лет десять – так сильно я успела по нему соскучиться. Лифт медленно поднимает меня на последний, шестой этаж, и я делаю глубокий вдох. Обхватываю крепче камеру, которая висит на шее, но не могу заставить себя выйти. Я взяла ее, чтобы сфотографировать Квантана. Всю прошлую неделю мечтала и фантазировала, как увижу его через объектив, сфотографирую его руки, вены и шею. Я закрываю глаза и толкаю дверь лифта.

Квантан стоит в дверном проеме квартиры и смотрит на меня. На нем черная рубашка, верхние пуговицы которой расстегнуты, а рукава закатаны. Я даже вижу след от часов на запястье.

Прохожу в квартиру быстрым, торопливым шагом и останавливаюсь в просторном зале. Здесь минимум мебели и максимум света. Огромные зеркала стоят прямо на полу, окна нараспашку, и слабый вечерний ветер колышет легкие белоснежные занавески. Я оглядываюсь. Перед кожаным темным диваном, на черном журнальном столике, стоит пепельница и маленькая чашка из-под кофе, а на стене напротив висит огромная фотография. Моя работа, моя свобода, моя спина на фоне моего моря. Я резко разворачиваюсь и ловлю на себе его взгляд. Он купил ее и повесил дома. Я настолько удивлена, что не нахожу слов.

Он изучающе смотрит на меня, и мы оба молчим. Банальное «привет» кажется неуместным и глупым. Поэтому я направляю на него камеру и делаю снимок.

– Я скучал по тебе, – тихо говорит он.

Я делаю второй снимок.

Какой же он красивый! В черной рубашке его кожа выглядит мраморно-белой. Большие карие глаза излучают доброту и тепло, сильная линия подбородка придает мужественность, а нос с маленькой горбинкой добавляет характера. Он подходит ближе, каштановая челка падает на лоб, и он быстрым движением смахивает ее назад.

– Девочка по имени Эль, ты сводишь меня с ума, – он подходит вплотную, наклоняется к моему уху и шепчет: – Я уже было поверил, что тебя не существует, словно ты – лишь плод моего воображения. Иллюзия. Самая яркая и быстротечная. В один миг ты стоишь передо мной, через секунду исчезаешь, – он обнимает меня, и я ощущаю его тепло.

У меня есть лишь одно желание – раствориться в нем, потеряться, безвозвратно и окончательно, навсегда.

– Я так скучал по тебе, – повторяет он.

– Я тоже скучала, – с придыханием бормочу я ему в грудь. – Знаешь, о чем я подумала, впервые увидев тебя два года назад?

Он с интересом заглядывает в мои глаза.

– Я подумала, что ты рыцарь, – признаюсь я.

Он будто не верит в услышанное.

– Рыцарь? – недоуменно и с усмешкой переспрашивает Квантан.

– Да, красивый, доблестный, смелый рыцарь. Я ощущала себя принцессой, которая наконец нашла то, что искала. Я знаю, это звучит до нелепости наивно. Я даже не знаю, зачем тебе все рассказываю. Просто, когда я тебя увидела, появилось чувство, что мой мир перевернулся.

– Но я не рыцарь, – немного растерянно отвечает он.

Да, он не рыцарь, думаю я. Он человек, неидеальный, но невероятно добрый. Человек, который, не жалея сил, организовывал благотворительный вечер только потому, что хотел что-то изменить в этом мире. Хотел помочь.

Нашим миром управляют не политики, не президенты, не миллиардеры и даже не масоны или Папа Римский. Им правим мы – молодые люди, которым есть что сказать. Мы – те, кто готов что-то менять, проявлять доброту, защищать справедливость. Люди, которые не боятся действовать и подать голос. Люди, которые могут собрать единомышленников и сделать мир лучше. Квантан – один из таких людей. Ему не нужны слава, лесть или похвала. Все, что он делает, идет от сердца. И да, он не рыцарь.

– А я не принцесса, – говорю я ему и вижу, как его губы приподнимаются в улыбке.

Он ничего не отвечает, лишь аккуратно снимает ремешок с моей шеи и забирает у меня камеру.

Квантан смотрит снимки. Быстро пролистав свои, он натыкается на серию фотографий, которую я еще не публиковала. На первой я прикрываю грудь маленькой нежной розочкой, а мои волосы закрывают плечо. Цвет роз и кончиков моих волос почти одинаковый. На второй я сфотографировала свой живот, лежа на кровати: я положила маленький цветок поверх пупка, будто он распустился прямо на моей коже. Я не опубликовала эти снимки, потому что они слишком личные. Мои фотографии – мой способ самовыражения. Так я показываю, что чувствую и что считаю прекрасным. Но именно эта серия сильно зацепила меня. Поделиться ей – все равно что отдать часть своей души. Может, дело в Квантане и цветах, которые он подарил мне, или в мыслях, которые роились в моей голове в момент съемок.

– Ты такая красивая, – шепчет он, рассматривая фотографии, а затем поднимает камеру и нажимает на затвор.

– Что ты делаешь? – растерянно спрашиваю я. Непривычно, что моя камера в руках другого человека.

– Фотографию тебя, – просто отвечает Квантан и делает еще один снимок.

Я смущенно опускаю глаза и отворачиваюсь.

– Ну же, Эль, – звучит за спиной мужской голос, – позволь мне сделать несколько кадров.

Я напугана, не знаю почему, но внутренний голос успокаивающе нашептывает: «Это Квантан. С ним можно все». Откуда в моей душе такая уверенность? Не знаю, но я разворачиваюсь и смотрю ему в глаза, ощущаю невидимую связь между нами. Ведь бывает, что тянет к человеку на непостижимом уровне, и ты не можешь найти этому разумное объяснение. Он делает еще один снимок, и я снимаю джинсовую куртку. Кротко улыбаюсь и распахиваю руки. Я вновь лечу, рядом с ним – вечный полет. Еще один щелчок, я закрываю глаза и стягиваю майку. Она падает на пол, и через секунду Квантан делает снимок. Я открываю глаза и чувствую себя очень уязвимой перед ним. Боюсь пошевелиться. Щелчок – и я убираю волосы за спину, открывая плечи, ключицы, грудь. Щелчок. И он подходит ближе, а в моей душе звучит мелодия нашего первого и единственного танца. Щелчок. Я беру его левую руку и кладу себе на талию. Теплая мужская рука первый раз касается моей кожи, и внутри меня взрывается фейерверк. Щелчок. И мы танцуем под мелодию, звучащую в моей голове. Он вновь уверенно ведет, а моя голова кружится от избытка чувств. Я закрываю глаза и растворяюсь в этом волшебном моменте.

– Посмотри на меня, – шепчет он, и я повинуюсь.

В его взгляде столько чувств, что по моей коже бегут мурашки. Я отхожу назад к дивану, он следует за мной. Я толкаю его на черное сиденье и забираюсь к нему на колени. Он изучающе смотрит на меня. Я беру камеру из его рук и начинаю медленно расстегивать рубашку, пуговица за пуговицей. Его обнаженная кожа пылает от моих прикосновений. Я медленно провожу пальцами вдоль груди, ощущая, как бешено колотится его сердце.

– Теперь моя очередь, – шепчу я и фотографирую его шею, а после приникаю губами и целую.

Он тяжело дышит и зарывается пальцами в мои волосы.

– Что ты делаешь со мной? – срывается с его губ хриплый шепот, но у меня к нему тот же вопрос.

Что ты делаешь со мной, Делион?

Я беру его руку в свою, переворачиваю ладонью вверх и переплетаю наши пальцы.

Щелчок.

– Твои руки сводят меня с ума, – признаюсь я и тянусь пальцами к ярко выраженным венам от запястья до локтя.

Он будто сделан из мрамора. Даже моя белая кожа на фоне его кажется нежно-розовой. Неожиданно он обхватывает мою шею и грубо целует, и я ощущаю мужскую силу. Он поднимает меня в воздух, не переставая целовать и обнимать. Я чувствую, как его язык переплетается с моим, как моя душа танцует с его душой, как наши сердца бьются в унисон. Он кладет меня на прохладное одеяло, гладит мою щеку, заглядывает в глаза. Он так смотрит на меня, как никто и никогда не смотрел. Я чувствую его руку на животе и легкое поглаживание, которое разжигает во мне пламя. Я ощущаю тепло его кожи и запах его тела. Его губы целуют слова на моем плече, и в этом поцелуе столько нежности.

– Я хочу стать с тобой одним целым, – тихо-тихо шепчу я, притягивая его ближе. Я хочу проникнуть ему под кожу, ощутить его душу, оставить ему частичку себя навечно.

Мы возносим друг друга до небес и озаряем мир своим сиянием.

Мы – звезды, мерцающие, горящие и полыхающие… звезды.

 

Глава 14

Я просыпаюсь ранним утром, когда солнце только встает. Чувствую теплое дыхание Квантана на своей щеке. Я аккуратно, почти бесшумно, встаю с постели и начинаю тихо собираться. Выхожу из спальни и быстро одеваюсь. Я не знаю, как все это закончится, но мне опять хочется убежать. Я лишь на секунду останавливаюсь, заметив на зеркале при входе мужской кашемировый шарф в темно-синюю клетку. Я снимаю его и подношу к лицу. Он пахнет им: резковатый одеколон, смесь кофе и сигарет. Я наматываю его на шею и чувствую, что он почти такой же мягкий, как и прикосновения Квантана. Я выпархиваю за дверь с веселой мыслью: «Я ушла и забрала с собой частичку тебя, но я оставила тебе гораздо большее». Париж пуст этим холодным осенним утром. Я иду, шурша опавшими листьями, и вновь мечтаю или вспоминаю. Я так погружаюсь в собственные мысли, что, когда чувствую рывок, готова закричать от неожиданности. Квантан, запыхавшийся, в одной майке, стоит передо мной и смотрит с упреком.

– Почему ты вечно убегаешь? – спрашивает он, но я не могу сказать ему правду.

Не сейчас, когда так сильно бьется мое сердце. Я лишь поднимаюсь на цыпочки и целую его, а он обнимает меня в ответ.

– Не убегай от меня. Никогда, – слово «никогда» он повторяет раз пять, будто произнося молитву.

Почему все сложнее, чем хотелось бы? Валентин прав – у этих отношений нет будущего. Именно поэтому я не оставляю номер телефона, не рассказываю о себе. Я могу заниматься самообманом, говорить о сумасшедшей романтике или о том, что главное – жить одним днем. Но я знаю: наступит день, когда я уйду и не вернусь. Поэтому я не оставляю после себя следов. Рано или поздно мне придется исчезнуть навсегда. И не потому, что захочется, а потому, что чем чаще мы встречаемся, тем глубже я погружаюсь в этот омут. Однажды наступит день, когда я не смогу вынырнуть. Мне нельзя растворяться в нем, нельзя глубоко погружаться.

Квантан берет меня за руку и ведет в сторону дома. Я должна уйти, вырвать свою ладонь и убежать как можно дальше. Но я не могу и иду за ним, наслаждаясь его прикосновением. Знаю, я никогда не смогу объяснить Алексу эмоции, которые бурлят во мне, когда Квантан рядом, или как скучаю по нему, когда его нет.

Мы поднимаемся на шестой этаж, он ведет меня на кухню. Часы показывают 6:26.

– Приготовить тебе омлет? – спрашивает он, и я вижу, как он нервничает. – Ты не против, если я закурю?

– Нет.

Резким движением он вытаскивает сигарету из пачки и делает затяжку:

– Прошу тебя, никогда не уходи так.

Я вижу, что он злится: мышцы спины натянуты, взгляд колючий, подбородок напряжен. Я подхожу к нему вплотную и крепко обнимаю.

– Не буду, – тихо обещаю я, и он целует меня в висок.

Однажды это кончится. Однажды я нарушу данное обещание. На глазах выступают слезы, но я закрываю их и пытаюсь успокоиться. Ведь это будет лишь однажды и потом, а сейчас я могу и буду обнимать его.

– Давай позавтракаем, – говорит он.

Я собираю всю силу воли, чтобы улыбнуться ему, хотя на душе скребут кошки.

Мы завтракаем, после включаем фильм, говорим, целуемся, обнимаемся, валяемся, вновь засыпаем и просыпаемся. Это лучший день в моей жизни! Квантан нависает надо мной и целует, целует, целует. Он целует меня, и я не могу перестать целовать его в ответ.

– Мне нужно домой, – утыкаясь носом в его шею, говорю я.

– Я отвезу тебя.

Перед уходом он наматывает свой шарф на мою шею.

– На тебе он смотрится лучше, – подмигнув, сообщает он, и я усмехаюсь.

В этот раз он подвозит меня прямо к дому. Все происходит слишком быстро, я не готова расстаться с ним. Но я знаю, что никогда не буду готова. Поэтому быстро целую его и выпрыгиваю из машины. Я не могу перестать счастливо улыбаться и захожу домой с широкой улыбкой на лице.

Меня встречают Антуан и Алекс. Папины брови удивленно приподнимаются.

– Ты выиграла в лотерею или узнала о существовании настоящих розовых пони? – шутит он.

Алекс смеется и ловит меня за руку.

– Нам нужны: фамилия, имя, место и дата рождения, а также номер паспорта этого парня, – издевается мой брат.

Я мгновенно перестаю улыбаться.

– Ладно, не будем ее смущать, – сжалившись, говорит Антуан. – И кажется, мне пора. Увидимся вечером.

– А я, пожалуй, поработаю в кабинете, – говорит Алекс, когда папа уходит.

– Марион дома?

По лицу моего брата пробегает тень.

– Она с Валентином, – отвечает он и выходит из комнаты.

Я устало падаю в кресло и закрываю глаза. Сколько я смогу это скрывать? В моей семье принято знакомить родителей с друзьями, приглашать их на праздники, ночные пижамные вечеринки и прочую ерунду. Я всегда думала, что, если у меня появится парень, он станет частью нашей маленькой компании, я познакомлю его со старшим братом, который, в свою очередь, будет прикалываться над нами на пару с Антуаном. Но я вынуждена скрывать самое прекрасное, что когда-либо случалось со мной, будто это грязный и отвратительный секрет.

– Эстель-Элеонор! – Громкий голос мамы пугает меня.

Я резко открываю глаза и встречаюсь с ее разъяренным взглядом.

– Что ты тут делаешь? – растерянно спрашиваю я.

Мама швыряет свою сумку на пол:

– Лучше ты мне скажи! Что делаешь ты?! – Она действительно зла на меня, ее голубые глаза смотрят непривычно строго и жестко. – Какого черта мне звонит Квантан Делион в поисках Эстель? Ты из ума выжила?

В этот момент в комнату заходит Алекс. Он все слышал и тоже ждет ответа. Затем раздается звонок в дверь, Мари открывает, а за ней стоит наш консьерж и объясняет, что один месье ищет Эль.

– Она забыла у меня камеру, – говорит Квантан.

Лицо Алекса каменеет.

Все происходит слишком быстро. Это похоже на лавину, которая в одну секунду сносит все на своем пути. Так и бывает: в самый неожиданный момент вся правда выскакивает наружу, и ты не знаешь, как быть и как все исправить.

Мама хватает моего брата за руку, но не может удержать его.

– А ну, зайди! – грубо говорит Алекс, и Квантан заходит.

У него в руках моя камера. Удивление на его лице сменяется неверием.

– Значит, ты оставила у него камеру? – жестко спрашивает Алекс.

Я так растеряна, что не в силах ответить. Это не происходит по-настоящему! Скажите, что мне это лишь кажется! Но от правды не убежишь.

– Какого хрена ты забыл рядом с моей сестрой?!

– Александр, успокойся! – просит мама.

Вместо этого Алекс неожиданно и со всего размаху ударяет Квантана в лицо.

Моя камера падает на пол и разбивается. Как и мое сердце – на мельчайшие осколки.

Я подбегаю к Квантану, у которого в кровь разбита губа.

– Сестра? – спрашивает он голосом, который я не могу расшифровать.

Кровь течет по его подбородку, падая на белую майку.

В этот момент все мои клапаны срывает. Я оборачиваюсь и изо всех сил толкаю Алекса.

– Как ты мог! – ору я не своим голосом.

Брат замирает и недоуменно смотрит на меня.

– Пошел вон из моего дома, – говорит он Квантану. – И чтобы близко к ней не подходил!

– Это не тебе решать! – зло кричу я.

Алекс сжимает кулаки.

Квантан не шевелится.

– Я сказал, пошел вон!!! – сквозь зубы бросает мой брат.

Я опять толкаю его:

– Прекрати!

– Все успокойтесь, – пытается утихомирить нас мама, но тщетно.

Алекс вновь направляется к Квантану, но я становлюсь у него на пути.

– Не смей! – упираясь руками в его грудь, кричу я, и он замирает.

– Как это вообще возможно, Эстель? – в бешенстве спрашивает он. – Как ты вообще могла подойти к нему?

Александр смотрит на меня с таким разочарованием, от которого мое сердце сжимается в груди и мне становится тяжело дышать.

– Я не знаю, как так вышло, Алекс. Я не хотела никого огорчать. Это получилось само собой.

– Выпроводи его отсюда, – небрежно выплевывает мой брат, не вникая в мой жалкий лепет.

– Алекс, я больше так не могу! – кричу я со слезами на глазах, и мама вздрагивает от моего пронзительного крика, а брат хмурится. – Я не могу держаться от него подальше, выгонять его и делать вид, что его не существует. Это несправедливо, он не виноват в том, что сделала Мано!

Тень пробегает по лицу Алекса, и он продолжает гневно смотреть на Квантана.

– Я сказал, пошел вон из этого дома! – сквозь зубы выплевывает он.

Мне так отчаянно хочется, чтобы он услышал меня и понял. И от бессилия я кричу на всю квартиру.

– Я люблю его! – не успев обдумать сказанное, но ни капельки не жалея об этом. – Понимаешь? – хрипло шепчу я. – Люблю.

Алекс резко отскакивает вбок, и я не успеваю его задержать. Он бьет Квантана второй раз, но теперь Делион дает сдачи. Они оба падают на пол, а мама зовет на помощь повара. Я, в очередной раз не подумав, лезу в гущу драки и получаю по ребрам, голове, рукам. Лишь когда я начинаю скулить, парни понимают, что в игре появился третий лишний.

Квантан отталкивает Алекса, поднимает меня на ноги и начинает осматривать.

– Не смей прикасаться к ней, – зло цедит Алекс.

– Отвали! – выплевывает Квантан и щупает мою голову. – Эль, ты соображаешь, куда лезешь? – отчитывает он меня.

– Выйди вон, – снова орет Алекс.

Я хватаю руки Квантана и, взглянув ему в глаза, говорю:

– Я пойду с тобой.

У меня такое ощущение, что если он сейчас выйдет за дверь, то я больше никогда его не увижу. От одной мысли об этом мое сердце разбивается вдребезги. Я не могу позволить этому случиться. В комнате повисает мертвая тишина.

Мама смотрит на меня как на сумасшедшую. Алекс – как на ничтожество.

– Или я, или он, – жестко говорит мой брат. – Уйдешь с ним, забудь о моем существовании.

– Алекс, хватит! – вмешивается мама. – Никто не выйдет из этого дома в таком состоянии. Всем надо успокоиться и поговорить.

Мне кажется, она поняла, что это не детский каприз и не глупая влюбленность. Она видит, как Квен держит меня за руку и с беспокойством осматривает покраснения. И как я хватаюсь за его руки. Словно идущий на дно утопленник.

– Эль, я уйду. А ты оставайся здесь, – говорит Квантан, но я отчаянно качаю головой:

– Нет, нет, нет!

Он обнимает меня и шепчет на ухо:

– Я обязательно найду тебя, и мы все обсудим, ладно? А сейчас, прошу, сделай, как я тебе говорю.

Но я не могу, мне страшно, что он не вернется. Только сейчас я осознаю, что не могу отпустить его и не могу остаться дома, а потом ждать. Я ждала целых два года, больше семисот дней! Я больше не могу ждать. Мне страшно…

Я смотрю на Алекса, и мне так стыдно перед ним. Я подхожу к нему и шепчу:

– Не делай этого, Алекс, не говори так. Давай все обсудим.

Но он не слышит меня:

– Нам нечего обсуждать, пусть катится к чертям собачьим!

Я заглядываю в глаза брата, в те самые, которые всю жизнь смотрели на меня с обожанием, а сейчас смотрят с нескрываемой злостью и глубоким разочарованием.

– Я пыталась, Алекс. Пыталась держаться подальше, забыть и жить своей жизнью, но я не могу, понимаешь?

Слезы катятся по щекам, но он не отвечает. Мне хочется пробиться сквозь непробиваемую стену, которую он возвел перед собой, но я не знаю как. Бессилие крепкой хваткой сдавливает мое горло, и я не выдерживаю.

– Она вышла замуж за мужчину, который старше ее на сорок лет. Точнее, за его банковский счет. Разрушила его семью и живет в свое удовольствие, не вспоминая тебя, его и ребенка, которого убила! – кричу я, и мой брат дергается как от пощечины.

Может, это отрезвит его.

А я продолжаю:

– Я ухожу с ним, Алекс. Потому что он – не эгоистичный кусок дерьма и не ставит меня перед нечестным выбором. А еще рядом с ним я живая, понимаешь, Алекс? Живая!

Александр с подавленным видом молчит, у меня на душе так горько.

– Прости, – шепчу я ему, но он не реагирует, хотя я знаю – он слышал.

Я тяну Квантана за руку и направляюсь к выходу.

– Эль, стой! – зовет мама, но я не останавливаюсь.

Вывожу нас из квартиры и лишь на улице даю волю слезам. Тонкие струйки бегут по щекам, а Квантан вытирает их своими руками.

– Увези меня далеко, – хрипло прошу я.

Он кивает:

– Хорошо, только заедем в аптеку.

Так он и поступает, а потом обрабатывает антисептиком свои раны и дает мне болеутоляющее.

– Фармацевт сказал, что ты уснешь. Но нам ехать больше четырех часов, так что…

От пережитых эмоций голова идет кругом. Поэтому я выпиваю таблетку и, сворачиваясь калачиком на сиденье, закрываю глаза. В надежде, что кошмар позади.

Я открываю глаза – вокруг все незнакомое. Похоже, мы приехали в пригород. Дома невысокие, людей на улицах немного. Я тянусь за бутылкой с водой и делаю глоток:

– Куда мы приехали?

– Мы в Швейцарии, городок Роль.

В салоне автомобиля повисает угнетающая тишина. Мой брат ненавидит меня, проносится у меня в голове. Отчего вновь хочется плакать.

– Ты голодна?

Я качаю головой:

– Нет.

– Тогда давай пройдемся, – предлагает Квантан и заезжает на парковку.

Он выходит из машины и открывает мне дверь. Его левая скула опухла, губа разбита. Он ловит мой взгляд:

– Все заживет, ничего страшного.

Я молчу в ответ. Квантан берет меня за руку и по узкой дорожке выводит к озеру, окруженному горами. Небо приветливо-голубое, без облачка. На вершинах гор лежит снег, хотя здесь, внизу, погода удивительно теплая. Вода в озере выглядит невероятно чистой, а вдоль набережной тянутся деревья с желтой листвой. Здесь так спокойно, в отличие от бури в моей душе!

– Озеро называется Леман.

– Оно такое большое, – по-детски говорю я.

Оно правда огромное, словно море, хотя вдалеке виден противоположный берег.

– Да, это самое большое озеро в Альпах, – говорит мне Квантан.

Мы садимся на скамейку.

Я не знаю, как вести эту беседу, и говорю первое, что приходит в голову:

– Шань-шуй переводится с китайского как «горы и вода». Это один из самых древних видов живописи. И действительно впечатляющее сочетание.

– Я выбрал это место из-за вида, – признается Квантан. – Я жил здесь два года, когда учился в университете Лозанны. Но затем я понял, что соскучился по своей семье, и решил вернуться в Париж.

Наступает очередная тягостная тишина.

– Почему ты не рассказала мне? – тихо-тихо спрашивает он, но я не слышу упрека или обиды в его голосе.

– Потому что это я вас увидела, сфотографировала и показала Алексу. А затем застала ее в луже крови у него в квартире.

Он стискивает челюсти, и на лице его появляется мука. Видеть его сожаление нелегко. Мое сердце словно свернулось в клубочек от боли.

– Я не знаю, что сказать, – говорит он.

Я кладу свою голову ему на плечо.

– Не надо ничего говорить, – шепчу я и смотрю, как в воде плавают утки и лебеди.

Мне сейчас так больно и стыдно – я готова провалиться сквозь землю. А также в душе клокочет злость на Алекса. Он мог выслушать меня и попытаться понять, вместо этого он лишь поставил мне ультиматум. Слезы вновь собираются в уголках глаз.

– Это не сработает, да? Я имею в виду тебя и меня. Нам, наверное, не суждено быть вместе.

Квантан крепко обнимает меня и целует в волосы:

– Я не отпущу тебя, Эль. Даже если ты сейчас попросишь, приведешь разумные доводы, железобетонные аргументы. Я все равно буду появляться в твоей жизни, пытаться тебя вернуть и делать счастливой. Знаешь почему? – Он приподнимает мою голову и заглядывает в глаза: – Потому что мы должны быть вместе. Если и есть на земле люди, созданные друг для друга, так это мы. Ты и я.

И я качаю головой. Да, его слова находят отклик в моем сердце, но я сейчас настолько разбита, что не могу поверить в наш счастливый конец. Но при этом мою грудную клетку так сильно распирает от наплыва эмоций, что ребрам больно.

– Люди будут нас осуждать. Твоя семья, уверена, тоже будет против.

– Пусть осуждают, пусть будут против. Люди всегда думают, что знают, как лучше жить другим. При этом их собственная жизнь может быть далека от счастливой. – Он гладит мою щеку, я приникаю к его ладони. – Я не разочарую тебя. И не говори, что я не могу знать этого наперед. Потому что я могу, могу поклясться тебе прямо здесь и сейчас, что не разочарую тебя.

Я нервно сцепляю руки в замок.

– Я просто не представляю, как быть счастливой, если все вокруг несчастны из-за этого. Это неправильно.

– Разве счастье бывает чем-то неправильным? Как все происходящее может называться плохим? Плохое случилось в прошлом. Но мы не можем стать его узниками и разрешать ему контролировать наше настоящее. Эль, я не отпущу тебя. Даже не проси. Ты моя, а я твой, и плевать я хотел на весь мир.

– Мой брат не простит… – тихо с надрывом говорю я, и Квантан качает головой:

– Простит – это делают родные любящие люди.

Я заглядываю ему в глаза, мне так хочется в это верить:

– Ты правда так думаешь?

– Я это знаю, – отвечает он и крепче обнимает меня.

– Я бы все равно пошла за тобой, – признаюсь я, – я бы не изменила своего решения, даже если бы можно было попасть в прошлое и сделать иначе.

Квантан кладет подбородок мне на голову, и я закрываю глаза. Как же приятно чувствовать его рядом, как же невероятно ощущать его близость!

– Почему ты не сказал, что звонил моей маме? – хрипло спрашиваю я.

– Я не понял, что она твоя мама. Номер, указанный в анкете, не отвечал. Я нашел телефон той, на чье имя была оформлена доверенность на твою фотографию. Представился и спросил, знает ли она, как связаться с Эстель. Тебя не было почти неделю, я места себе не находил. А не сказал тебе, потому что не хотел спугнуть. Ты не оставила номер телефона, исчезла и появилась из ниоткуда. Я не понимал, что творится в твоей голове.

– Я не знала, как правильно поступить, – признаюсь я. – Чувство, когда ты ощущаешь, что делаешь что-то правильно и неправильно одновременно.

– Мир не черно-белый, Эль. Нет четкой границы.

– Отныне лучше всегда говорить друг другу правду. Возможно, всегда и во всем не получится. Но нужно стараться, – говорю я.

– Поступи правильно сейчас, – просит Квантан, – дай нам шанс. Не убегай, не прячься.

Он прикусывает губу, и я понимаю, что в его голове пазл сложился. Он осознал причину моих страхов, переживаний и побегов, понял, что я не уверена в нашем будущем. Здесь и сейчас он пытается переубедить меня.

– Ты правда думаешь, у нас есть шанс быть счастливыми?

– Я уже счастлив с тобой, – говорит Квантан и наклоняется очень близко ко мне.

Наши лбы соприкасаются, и я закрываю глаза, вдыхая его запах, проникаясь его теплом.

Думаю, в жизни бывает всякая любовь: странная и необъяснимая. Возможно, кроме двоих, ее никто и не поймет. Но какая, к черту, разница? Если глубоко внутри есть ощущение, что чувства искренни и от них не убежать.

Я отодвигаюсь, открываю глаза и вдыхаю полную грудь свежего воздуха. Квантан смотрит на меня. В нем чувствуется уверенность, убежденность, твердость в собственном решении. Все то, чего мне так не хватало.

– Я люблю тебя, – говорит он, – а это значит, что мы всё сможем.

Может, главная черта любимого мужчины заключается в том, что на него можно положиться, ему можно довериться. Невероятное ощущение, что ты больше не один и рядом есть человек, который всегда поддержит тебя и придаст сил. Я верю ему, может, потому, что наивна, или потому, что мне очень хочется ему верить. А возможно, я чувствую, что он меня не обманет.

– Ты нужен мне, – шепчу я ему на ухо, и он крепче обнимает меня.

– Значит, я буду рядом.

Я не представляю, как сложится наше будущее. Но одно знаю точно: если я не попробую, буду жалеть до конца своих дней. Если отпущу его, никогда себе этого не прощу.

Я смотрю на лебедей, плавающих в озере.

– Давай купим хлеба и покормим их? – прошу я, и Квантан с улыбкой кивает:

– Давай.

Он берет меня за руку и ведет по набережной. У меня ощущение, что дорога нескончаема, бесконечна. И я крепче сжимаю его руку, готовая пройти вместе с ним весь этот путь.