Они собрались в богатом особняке на берегу теплого моря. Почему именно там, Дауте было не очень понятно. Какая-то культура проведения переговоров требовала именно такой обстановки: расслабленной, пляжной, легкой — как будто ничего серьезного, как будто люди просто отдыхают и походя болтают о пустяках. Они сидели в плетеных креслах на веранде, у бассейна белого кафеля с пронзительно голубой водой. От горячего, непривычного солнца их защищал белый тряпичный легкий навес. Золотая бахрома навеса лениво колыхалась на теплом ветру, — ощутимо влажном и тяжелом, по сравнению с воздухом Севера. Вокруг утомительно благоухала и цвела пестрая местная флора, с непривычки хотелось обратно, к милым елкам-недоросткам и серым мхам, скупым на подобное растительное буйство. Территория бассейна закачивалась мраморной балюстрадой с толстенькими, пузатыми как бутылки, балясинами. Из-за балюстрады густые зеленые кроны деревьев пушили свои макушки — особняк находился на горном склоне, и кроны деревьев, растущих ниже по склону, не могли закрыть море, ощутимо вздувшее бирюзовую блестящую спину к небу. «Конечно же — спину», — подумал Даута, — «ведь глаза у моря всегда направлены в себя, вниз».

Хозяин особняка, моложавый мужчина, спортивный, золотисто-загорелый и жизнерадостный, с белозубой улыбкой, сидел рядом и вежливо рассказывал северным гостям, как побывал однажды на Севере и как он там впечатлился. Молодец, в общем. Лурасеев глотнул соку из бокала и посмотрел на Дауту, передавая мысленно: «Я тут тоже впечатлился. Давайте уже к делу, а?!» Даута взглядом ответил: «И мне тоже тут поддавило уже, но видишь — тихо сижу, — пусть поговорит. Чего ты такой нервный? Расслабься, потерпи».

Откуда-то сбоку к бассейну вышла юная девица в желтом купальнике. Ну не совсем вышла, скорее — хореографично явилась на сцену. Так же пластично двигаясь, кинула махровое белоснежное полотенце на лежак, качнула копной светлых волос и, не глядя на якобы случайных зрителей, нырнула. Тут же со стороны донесся веселый женский голос:

— Подождииии!

С хохотом в поле зрения выскочили еще три девушки: одна в красном купальнике, другая в синем, третья в зеленом. Стараясь опередить друг друга, девушки наперегонки пронеслись к бассейну и с радостными визгами как попало попрыгали в воду. Начали там браздаться, подняли шум и веселье. «Купальники — это чтобы не перепутать» — философски подумал Даута, — «и называть, опять же, легче по цвету».

— О! — воскликнул хозяин в сторону бассейна. — Это наша креативная группа.

Сзади послышались легкие шаги. Хозяин обернулся, гости последовали его примеру. К ним приближался еще один мужчина, почти копия хозяина особняка. Шел он свободно и даже как будто пританцовывал. Спокойная естественная улыбка как бы говорила: «Как хорошо, что мы здесь сегодня все вместе».

— А вот и мой помощник, Эдуард, — сказал хозяин и представил помощнику гостей: — Знакомься, Эдик. Владимир Николаевич и Сергей Иванович.

Лурасеев и Даута встали с кресел и пожали по очереди руку прибывшему помощнику.

— Приступим, — сказал хозяин, когда все расселись по креслам. — Итак, как Вы ставите задачу?

Девушки к этому времени наплескались, вышли из бассейна и там же, рядом, упали на лежаки, ненадолго затихнув с закрытыми глазами, успокаивая дыхание.

— Формирование общественного запроса, — ответил Даута и прочистил горло.

Лурасеев, который Сергей Иванович, в это время задумчиво смотрел в сторону бассейна, поглаживая свою черную остроконечную, как у джина, бородку. Кажется, ему уже перехотелось формировать общественные запросы. Даута вздохнул и продолжил:

— Мы хотим, чтобы общество поняло, что человек может омолодиться по-настоящему. Речь идет не об омолаживающих кремах, не о косметических операциях. Речь не идет ни о каком другом обмане. Мы сейчас говорим о настоящем омоложении, понимаете?

— Ммм, — неопределенно протянул хозяин особняка и глянул на помощника. Эдуард пожал в ответ плечами и спросил:

— Об эликсире молодости?

— Да! — это слово вылетело из Дауты как пробка из бутылки. — Мы хотим, чтобы люди поняли: эликсир молодости можно соорудить, и он будет доступен всем!

— Хорошо. Только давайте мы не будем говорить «люди поняли», а будем говорить «люди поверили», — предложил хозяин.

Даута посмотрел на главного пиарщика с недоумением.

— Это важно — как именно говорить?

— Для нас важно. Понять — это одно, а поверить — это другое. Мы эти понятия различаем. Разные методы нужны для создания эффекта.

Даута продолжал молчать, и главный продолжил:

— Понимать — значит, речь идет об абстракции, а верить — значит, что о реальности. Вы же хотите, чтобы люди поверили в реальность эликсира?

— Так, — останавливающе сказал Даута. — Погодите. Вы хотите сказать, что на самом деле он не реален?

— Я хочу сказать, что нам без разницы, что реально. Мы эту реальность соз-да-ем. Это наша работа. И так же мы разрушаем реальность, выводя ее в область абстрактного, эфемерного, существующего вне тренда. «Понять» — значит, разрушаем тренд, «поверить» — тренд создаем. Мы будем создавать, а значит, говорить будем о вере.

Даута размял губы. Ему-то казалось, что понять и поверить — это одно и то же: надо почувствовать, прогнать через нутро. А тут что-то совсем другое говорят господа пиарщики. Ну хорошо, — пусть. Дело не в этом.

— Вообще тренд омоложения в обществе устойчив, — продолжил хозяин особняка. — И ваше особенное средство называется «эликсир молодости». Мне непонятно, почему бы Вам просто не запустить обычную рекламу. Дальше Вы будете бодаться с омолаживающими кремами, отобьете часть рынка себе — все, как обычно. Зачем Вам мы?

Даута отставил бокал и взялся за подлокотники. Корпус выпрямился, взгляд тяжело устремился на хозяина особняка. В воздухе будто похолодело, солнечный свет померк. Показалось даже, что на веранде засверкал иней. Хозяин напряженно отодвинулся. Помощник, Эдуард, замер, стерев с лица доброжелательную улыбку. А Лурасеев перестал глядеть на женщин. Даута же с расстановкой произнес:

— У нас нет эликсира молодости. Мы говорим не про рынок.

— Эм, — хозяин откинулся в кресле, сполз почти в лежачее положение и сцепил кисти на животе, устремив взгляд в тряпичный потолок. Немного помолчав, он произнес: — Так Вы хотите…

Даута резко встал, напугав Эдика так, что тот дернулся в кресле, и зашагал по веранде.

— Да! — сказал он. — Мы хотим, чтобы этот эликсир был создан.

— Так создавайте! — сказал главный. — Анабиоз же у вас получился.

— Мы не можем. Это задача совсем другого уровня. Это должно решать государство. Должно появиться министерство по борьбе со старением, статья бюджета «на исследование омоложения», должна появиться партия за омоложение, некоммерческие фонды… Волонтеры, хренотеры… Люди должны создавать общественные организации… Что там еще?! Марш стариков, — Даута энергично очертил руками в воздухе перед собой рамку, — «Нас убивает возраст!» «Медицина не лечит старость!» Средства массовой информации, интернет, социальная реклама! — он сделал паузу. — Мы к вам пришли за этой реальностью — нам нужен общественный запрос на омоложение. Такой запрос, чтобы государство отреагировало. И называйте это как хотите: «вера» или «понимание» — нам всё равно.

Главный продолжал сидеть на спине в кресле неподвижно и лишь глаза его следили за эволюциями Дауты по веранде.

— О-го-го, — протянул, наконец, главный пиарщик.

— Мы тоже так считаем, — ответил Даута. — Поэтому убирайте Вашу креативную группу, — Даута указал пальцем в сторону бассейна, — и давайте приступим.

Лурасеев приоткрыл рот, чтобы возразить насчет креативной группы, но осекся, встретившись с пылающим взглядом Дауты.

— Погодите, Владимир Николаевич, — миролюбиво сказал главный. — Нам нужно немного притушить эмоции. Креативная группа тут как раз к месту.

Девочки на лежаках о чем-то тихо переговаривались и мило хихикали, стреляя глазками в сторону веранды, где только что кипятился Даута. Главный принял в кресле нормальную сидячую позу и приглашающе помахал им рукой.

— Девушки, можно Вас отвлечь?

— Сейчас подойдем! — крикнула желтая в ответ и начала говорить что-то веселое и смешное своим разноцветным подругам.

Главный перевел взгляд на Дауту.

— Я вижу, что Вы этой идеей прямо горите. Хочу Вас спросить, Владимир. Почему Вы полагаете, что эликсир молодости создать можно?

Даута сел, взял бокал в руки и улыбнулся чему-то своему.

— Потому что природа уже создала такой эликсир. В природе есть животные, способные омолаживать свое тело. Это явление называется неотения. Есть настоящие долгожители! Но человека природа не наделила этим свойством. Вам не обидно за это?! Крыльев она нам тоже не дала, но ведь летать мы научились. Глядя на птиц, можно верить, что и для человека тоже полет возможен, надо только овладеть законом полета. И глядя на вечномолодые организмы, также можно надеяться, что в природе есть закон омоложения — надо только им овладеть.

— Хорошо. Существует неотения, — заключил главный. — Дальше. Почему Вы полагаете, что никто лекарства от старости не создает? А как же медицина? Как же государство, которое дает гранты ученым?

— Нет. Гранты просто проедаются. Ничего не создается, только делается вид. Ученые конкурируют, а не объединяются. Задача же слишком сложна, чтобы решить ее в одиночку — до сих пор ее не решили. Поэтому тут и нужно государственное влияние. А медицина старость не лечит вообще. Процесс старения для медицины не является болезнью.

— Допустим, что так, — сказал главный пиарщик. — И последнее. Зачем людям нужен эликсир молодости? Сейчас мы вполне выживаем без него.

— Это вопрос от имени культуры. Да, мы привыкли так жить. Рождаться, жить и умирать. И наша культура не желает изменений. Сейчас я все покажу на пальцах, — ответил Даута и устремил взгляд на входящих девушек.

Девушки подходили, смело глядя на мужчин. На лицах играют загадочные улыбки. Белые полотенца обернуты вокруг бедер, наподобие платьев. Они промурлыкали гостям приветствие, взяли себе плетеные кресла и, выбирая места где утвердиться, принялись рассаживаться, бросая взгляды то на широкие плечи Лурасеева и его бородку, то на синие глаза Дауты.

Дождавшись, когда все рассядутся, Даута обратился к девушкам:

— Девушки, вам нравится романс «Не для меня придет весна»?

— Нравится, — уверенно ответила желтая. Она поиграла спиной из стороны в сторону, как бы танцуя и с чувством, грустно запела, вытягивая слегка подбородок вперед:

— Не для тебя приде-о-о-от весна, не для тебя Дон разольё-о-отся…

Другие девушки азартно подхватили:

— И сердце девичье забьё-о-отся с восторгом чувств не для тебя.

Даута поднял руки вверх, как бы сдаваясь и успокаивая этот хор:

— Спасибо-спасибо. Да, эта песня.

Девушки, рассмеявшись, перестали петь. Лурасеев и Эдуард подхихикнули и переглянулись. Рыбак рыбака видит издалека.

— А вот второй вопрос, — продолжил Даута. — Вам нравится, что человеческое тело стареет? Можете представить свое тело через сорок лет?

На милых молоденьких личиках отразилось капризное выражение. Носики сморщились, на гладких лобиках прорезались морщинки.

— Не, — плаксиво сказала синяя. — Давайте не будем про это говорить.

Другие передернули плечиками и промолчали.

— То есть, — заключил Даута, — молодость?! Вы хотите оставаться молодыми. — Он повернулся к хозяину особняка, моложавому, но уже видно, что возраст начинает брать свое. — Все хотят оставаться молодыми. Все люди! Хотят оставаться молодыми, не хотят стареть и умирать, но обожают песни про смерть. С одной стороны — героизация смерти, с другой — желание жить.

На веранде воцарилась тишина. Слышно стало, как шевелится навес, как тихо шуршит ветер в кронах деревьев.

— Я отвечаю на Ваш вопрос, — сказал Даута, нарушая эту тишину. — Нам нужен эликсир молодости, потому что мы его хотим. Просто напросто — хотим. И этого аргумента достаточно. Но нам мешает его хотеть наша культура. Она убеждает нас, что эликсир нам не нужен. Мы занимаемся чем угодно, но только не изобретаем эликсир молодости. Мы уговариваем себя, что желать вечной жизни — это недостойно. Мы старательно кривимся на это желание, называя его гипертрофированным инстинктом самосохранения. Мы полагаем, что смерть на войне — это правильный, героический конец жизни. Наконец, мы верим, что в нас уже есть что-то бессмертное — душа.

Как только мы себя ни уговариваем! И перенаселение нас заботит, и любовь к детям, и совершенно немыслимые умопостроения. А всё потому, что мы безумно не хотим стареть и умирать. Но мы занимаемся какими угодно уговорами, но только не уговариваем себя создать этот эликсир. Да.

Девочки устремили взгляды, полные какой-то щенячьей надежды, на хозяина особняка. Тот энергично протер лицо ладонью сверху вниз, на секунду оскалил ровные белые керамические зубы, напрягая лицевые мышцы и сказал, глядя перед собой:

— Девушки, можно мы поговорим без вас?

Креативная группа испарилась с молниеносной готовностью, без слов. Когда они ушли, главный в сердцах произнес:

— Значит, еще и менять культуру?! Сочинять песни, снимать фильмы?! Еще и система образования?! У вас денег не хватит, Владимир Николаевич! А знаете, сколько это займет времени?

— Культуру менять не надо. Надо шатнуть окно Овертона, — ответил Даута. — Надо, чтобы государство выделило деньги и взяло под свой контроль решение этой задачи. Надо, чтобы для государства «эликсир молодости» стал первоочередной задачей. Культура поменяется сама. Она, мне кажется, уже морально готова к таким изменениям.

— А последствия?! Это будет не просто культурная революция. Общество тряхнет так, как никогда!

— Волков бояться в лес не ходить, — сказал Даута.

— Так может не надо нам в тот лес? — спросил главный.

— Надо. Если будем жить, как сейчас, то человечество вымрет. Ничто не вечно. Кончатся ресурсы, погаснет солнце. Об этом надо думать уже сегодня, и готовиться.

Хозяин особняка с силой надавил указательным пальцем себе на лоб и в таком положении уставился на Эдика.

— А ты что думаешь?

Эдик сидел, втянув голову в плечи. Он моргнул, покивал и мрачно ответил:

— Мне лично жить нравится.

Порыв ветра словно невидимой рукой провел по верхушкам деревьев. Даута, глядя вдаль, на море, сделал маленький глоток из бокала и только сейчас почувствовал вкус свежевыжатого сока. Лурасеев меланхолично развлекался, качая ногой. Паузу прервал главный пиарщик.

— Интересно, тянет ли это на национальную идею?

— Что? — рассеяно спросил Даута.

— Сейчас у политиков проблема — ищут национальную идею. Точнее, мы ищем. Нужна повышающая риторика, — ответил главный. — Надо про что-нибудь светлое говорить, про возвышенное.

— Странная проблема, — неожиданно отозвался Лурасеев. — Обычно обещают, что накормят всех. Все привыкли — в чем проблема?

— Вот в этом самом, — хмыкнув, сказал главный пиарщик. — В понижающей риторике. Вы слышали про длинные волны в экономике? Хотя, вам это, наверное, неинтересно…

— Интересно, — сказал Лурасеев и принял позу повышенного внимания.

— Когда-то давно в СССР взяли на вооружение понижающую риторику. Начали строить светлое будущее с обещаниями дать всем холодильник, телевизор, еды от пуза и много квадратных метров жилья. Воззвание к животу — это и есть понижающая риторика. Так вот. После этого, спустя тридцать лет, страна развалилась.

— А другие страны почему тогда не развалились?

— А в других странах случаются кризисы — длинные волны в экономике. Союз из-за социалистической специфики этой волной накрыло с особой силой… религия, опять же, была редуцирована… Так что время от времени надо говорить о чем-нибудь большом и светлом… Об омоложении?! А? — главный снова посмотрел на помощника. Эдик неопределенно пожал плечами. Главный махнул рукой в его сторону.

— На игру Ирбата похоже, — сказал Даута.

— На какую игру? — рассеяно спросил главный.

— В игре нужно определить, какой потенциал у высказывания: объединяющий или разъединяющий, — пояснил Даута.

— Может быть, может быть, — тихо ответил главный, задумчиво барабаня пальцами по нижней губе. Внезапно он хохотнул.

— Ха-ха! Представляете, если упор сделать на женщин?! Государство может решить задачу омоложения. Если они в это поверят, а?! — он залился жизнерадостным смехом. Смех разрастался, контролировать его уже не получалось. Главный упал сначала на правый подлокотник, потом на левый. — Ха-ха-ха!

Он смеялся так заразительно, что остальные подхватили. Сначала неуверенно захихикал Эдик. Подключился Лурасеев. Даута сурово крепился, но не выдержал и тоже загоготал.

— Они же нас всех живьем сожрут!

— Все нервы вытянут… ой не могу!

— Устроят сладкую жизнь!

Диафрагмы начали болеть от смеха, и мужчины усилием воли взяли себя в руки. Они сидели красные, тихо постанывая и отдуваясь. Наконец все пришли в себя, вновь напустив более-менее серьезный вид.

— Владимир Николаевич, — серьезно произнес хозяин особняка и торжественно встал с кресла, протягивая руку для прощания. Даута отреагировал ответным вставанием и рукопожатием. Эдик и Лурасеев тоже встали.

Продолжая сжимать ладонь Дауты, главный продолжил речь:

— Я так понял, что Вы в первую очередь не покушаетесь ни на культуру, ни на общественный запрос, а хотели бы убедить государство. Я предоставлю Вам такую возможность. Государство Вас выслушает. Эту услугу я окажу Вам бесплатно. Потом, если не получится, будем думать.

— Долго надо ждать? — поинтересовался Даута.

— О нет. Не больше недели.

Пожав друг другу руки, стороны переговоров попрощались окончательно. Даута и Лурасеев удалились восвояси — ждать скорого общения с «государством».