Ждать пришлось недолго. Уже через два дня позвонил Эдик и пригласил на таинственную встречу. Даута поспешил на зов. Такими приглашениями нельзя разбрасываться. Встреча планировалась опять у моря, опять на Юге. Поэтому Даута опять вышел из здания южного аэропорта под палящее солнце. Эдуард встретил и повез куда-то за город. Ехали по горному серпантину. С одной стороны отвесная скала, с другой обрыв. Каким-то чудом за эти камни тут цепляются жутко лиственные деревья, нависая над дорогой и сужая обзор, сбоку выпирая их пропасти и обманывая, будто там на обочине твердая земля. Постоянно надо поворачивать. Постоянно боишься, что из-за угла навстречу вылетит скоростной джигит на своем железном ведре, и такой джигит действительно время от времени вылетает, но опять почему-то не врезается, облетает мимо. «Слабоумие и отвага» — Дауте не нравились ни такие дороги, ни такая культура вождения.

— Он тоже по этой дороге катается? — спросил Даута.

— Он? — Эдик сначала не понял, о ком речь, но быстро догадался. — А, нет. Это не он! Они! Это не один человек, Владимир Николаевич, — и ответил на вопрос: — Там, куда мы едем, есть свой аэродром. По дорогам они не катаются.

Эдуард рассказал, что едут они на встречу с теми, кто обладает реальной властью в стране — к элите или к элитам — это, как хотите. Конечно, встреча эта не со всей элитой, а с малым кругом, с наиболее молодой и активной частью элиты. Это, Владимир Николаевич, не просто молодые люди — их родители сейчас занимают ключевые посты. Да, через какое-то время посты перейдут к ним, к молодым. Нет, отцы разговаривать с Вами, Владимир Николаевич, не будут вообще. От детей польза есть: вопросы они решают, властью обладают реальной… Что? Мы сейчас едем в один из загородных домиков… Они собрались для решения текущих вопросов… И Ваш вопрос тоже текущий, Владимир Николаевич… Для них — текущий. Что? Вообще-то, Владимир Николаевич, уже сам факт, что Ваш вопрос попал в область их зрения… Да, Владимир Николаевич, я передам шефу слова Вашей благодарности. Как? А! Их шестеро… Ну потому что элит шесть… Да, бывает. Часто ругаются. Обычно интересы пересекаются так, что с одной стороны промышленность и военные, а с другой банкиры и медиа. Да, еще двое — это чиновники и ученые. Их интересы?! У них нет четких интересов, они как обслуга — примыкают к тем, кто сегодня сверху. И судьи, да, — это тоже чиновники. Что? Культурные деятели? Нет, их тут не будет… Да, конечно, Владимир Николаевич, они уже в курсе… Мы почти приехали, осталось минут пять.

Картина Дауте нарисовалась безрадостная: какие-то молокососы сейчас будут решать вопрос с омоложением на уровне государства. Что они могут нарешать? Как себя с ними вести? Погремушки надо было захватить, чтоб им понравиться? Странно это всё. Даута заставил себя ощутить отвращение ко всей этой затее, заранее настраиваясь на неудачу. Он даже успокоился по поводу этого гипотетического поражения и принялся обкатывать в голове план «Б», который про общественный запрос.

Эдуард припарковался на площадке у высоких глухих ворот, сказал, что подождет здесь. Даута вышел из машины и бодро направился к воротам. Под ногами скрипит мелкий гравий, голову и плечи припекает солнце. Густая растительность вырублена на пять метров от забора и в этом коридоре растет газонная травка.

В воротах приглашающе открылась калитка, выглянул человек в костюме и галстуке, ничего не спрашивая, провел по территории, завел в дом. Даута с наслаждением окунулся в домашнюю тень и вдохнул прохладный воздух. Откуда-то из соседней комнаты доносились голоса. Один рассказывал что-то веселое, остальные слушали и вставляли комментарии. Человек завел Дауту в гостиную, когда слушатели дружно рассмеялись. В гостиной прямо на полу на подушках или на пуфиках развалились молодые люди. Рассказчик, довольный произведенным эффектом, обернулся, всё еще смеясь. Остальные тоже повернули головы в сторону Дауты.

Их было шестеро. Пять мужчин, и одна женщина. Не совсем уж и юные, лет тридцати. Одеты в теннисные костюмы — белые рубашки и белые шорты, на женщине, разумеется, юбка. Тела у всех спортивные, подкачанные, кожа без изъянов, золотится, лица гладкие, аж блестят, прически аккуратные. Смотрели они на Дауту, как на вещь в магазине — скучающе-пустым пресыщенным взглядом: купить или не купить? хочу или не хочу? Как на креветку. Что-то в этом духе Даута и ожидал. Он постарался вести себя индифферентно. Спокойно кивнул и произнес:

— Здравствуйте. Я…

Договорить ему не дали. Женщина как-то нетерпеливо и капризно обратилась к человеку, что привел Дауту:

— Это его мы тут уже целый час ждем?

— Да, его, — ответил человек.

— Свободен, — сказала женщина человеку. Тот развернулся и ушел.

Веселый рассказчик обратился к женщине:

— Не пугай ты его. Видишь, в обморок сейчас упадет. Ха-ха. — Он повернулся к Дауте и сказал: — Мы тебя вообще не ждали, врет она. Ха-ха-ха.

Даута начал закипать от всего этого. Не привык к подобному обращению. Он тяжело выдохнул и стиснул зубы, решив дотерпеть эту дрянь до конца и отвечать только на прямые вопросы.

— Ну?! — спросил басом еще один, здоровый, высокий и широкоплечий. — Че те надо? Че пришел?

Женщина закатила глаза и опять не дала Дауте слова:

— Ой не могу, тормоз какой-то. Мальчики, пойдем играть?

— Сейчас пойдем, — сказал весельчак. — Давай послушаем.

Подал голос очкарик:

— Он хочет эликсир молодости изобретать. Денег из бюджета ему надо.

— О, господи! — воскликнула женщина и подскочила на ноги. — Всё, пошли.

— Да, пошли, пошли, — вставая следом, пробасил здоровяк. — Вечно не даст послушать.

Они встали и пошли куда-то вглубь дома. Очкарик обернулся на стоящего Дауту и властно поманил рукой, как собаку:

— Ты тоже.

Ноги одеревенели. Первый шаг Даута сделал с трудом — думал, что упадет. Он шел по комнатам за этой компанией, а глаза машинально, сами шарили вокруг в поисках какой-нибудь палки или кочерги… может быть, ножа… или веревки. Эти люди ему очень не нравились. Это «вот это вот» — государство?! И внутренний голос отвечал: «Оно, родимое».

Из дому все вышли на теннисный корт. Женщина и веселый собрались играть пара на пару со здоровяком и молчуном, на вышку залез еще один очкарик, чуть потоньше, он будет судить. А этот, который Дауту манил за собой, остановился, дождался, когда подойдет Даута, и надменно спросил:

— Ты, и правда, собрался изобретать?

— Да, — ответил Даута, ощущая, что ответ неправильный.

Очкарик произнес раздельно и даже как-то зло:

— Никогда. Не надо. Ничего. Изобретать! Ясно?

— Почему? — удивленно спросил Даута.

Игроки выбрали себе ракетки и пошли на позиции. Собеседник ответил брезгливо, как неразумному дураку:

— Потому что нам нужна стабильность! Ясно, — я спрашиваю?!

— Ясно, — испуганно ответил Даута, которому ничего было не ясно.

— Хорошо, — немного смягчившись сказал очкарик. — Если это ясно, тогда поговорим. Посиди пока тут, подумай.

Закончив наставления, очкарик пошел на поле, следить за боковой линией. Играли они долго, Даута успел все передумать на несколько раз и соскучиться. «Элитам, значит, нужна стабильность. Изобретать ничего не надо. Если это ясно, то поговорят» — ну всё понятно, всё ясно. Неясно только, о чем тут еще говорить.

Игра закончилась, устали. Все вспотели до мокроты. Проиграли женщина с весельчаком. Идя с поля, она бурно выражала свое негодование, ругая и напарника, и противников, и корт. На краю корта уже ждали две девушки с полотенцами. Женщина выдернула полотенце из руки девушки и вдруг взвизгнула:

— Чо ты лупишься?!

Она размахнулась ракеткой и ударила девушку по лицу деревянным ребром. Девушка пошатнулась от удара, упала и схватилась за лицо. Даута вскочил и рванул туда.

На агрессивную женщину повысил голос здоровяк:

— Э! Не дома! Чо устроила?!

Дауту близко не пустили. Откуда-то сбоку подскочил мужчина, перегородил путь, отрицательно покачал головой. Девушку быстро уволокли. А компания тем временем как ни в чем не бывало продолжала общение.

— Это её жаба давит, ха-ха-ха, — сказал веселый напарник.

— Да не, — отозвался здоровяк. — У нее с собой просто нету.

Мужчины дружно заржали:

— С собой нету! Га-га-га!

Женщина еще немного постояла, насупив брови, потом ехидно улыбнулась им всем, и сказала веселому, обводя пальчиком обоих очкариков:

— Им тогда платить будешь ты.

— Чо это я то? Вместе же продули!

— Ну тебя же жаба не давит.

Теперь заржали лишь четверо. Веселый уже не веселился, смотрел на женщину. Очкарик сказал:

— Да, всё по закону. Никто тебя за язык не тянул.

Женщина показала весельчаку язык.

Даута вздохнул и сел на ближайший стул. Идиотство какое-то. На него сейчас же бросил взгляд прежний очкарик. Вспомнили про Дауту, слава тебе господи. Очкарик опять повторил свой жест со словами:

— Иди сюда.

Даута нехотя поднялся и вразвалочку подошел к этой мерзкой шестерке. Они спокойно и даже надменно ждали. Молчун спросил Дауту:

— Значит, культуру дернуть хочешь?

— Да понял он, — отозвался очкарик, и обратился к Дауте. — Понял же? Ну-ка, что я говорил?

Даута поджал губы и хмуро произнес:

— Не надо никаких изобретений.

— Молодец! — басом сказал здоровяк. — Всё должно быть тихо-тихо. Тссс…

Субтильный очкарик, который судил матч на вышке, включился в разговор, обращаясь и к женщине, и к веселому:

— Ну что? Один кирпич?

— Э! Не жирно ли вам? — возмутилась женщина.

— Нормально, — сказал здоровяк. — Один кирпич.

— На год! — вставил условие весельчак.

— Ты через год, думаешь, лучше играть будешь? — хмыкнул молчун. — Тренера найди нормального. Тоже мне, теннисист.

— Ну все, закрыли вопрос, — прежний очкарик закончил этот странный торг. — Один кирпич на год. — И повернувшись к Дауте спросил: — Осилишь ты за год один триллион рублей?

— За полгода осилю, — ответил Даута, пожав плечами.

Компания взорвалась хохотом. Женщина даже закрыла лицо ладонями.

— Он, кажется, шутить с нами хочет? — сказала она.

— Ну если пошутит, — сказал здоровяк, — ты ему ракеткой шваркнешь.

— Я и сейчас шваркну, — произнесла женщина, злобно глядя на Дауту.

— Уведите его, кто-нибудь, — сказал молчун. — Пока она не передумала.

Все опять заржали:

— А-ха-ха! Передумала!

Аудиенция закончилась. Его быстро проводили на выход. Опомнился Даута только в машине. Эдуард завел двигатель и вежливо поинтересовался:

— Ну как прошло?

— Я, если честно, не понял, — ответил Даута. — Что-то про триллион рублей говорили.

— А! Про деньги говорили?! Ну значит хорошо, — успокоил его Эдуард.

— Эдуард, Вам всё ясно. Поясните и мне, пожалуйста.

— Сейчас у Вас начнется другая жизнь, Владимир Николаевич. Вашу тему включат в бюджет. Будете сидеть в большом кабинете и делать вид, что тратите деньги на проблему омоложения.

— Делать вид?!

— Это же государство. А Вы хотели по-настоящему?

— Признаться, до сих пор хочу.

Эдуард вздохнул и произнес:

— Мы так и знали. Ну что ж… Деньги будут проходить через Вас. Не сразу, но будут. Свободу воли никто не отменял. Но Вы сильно рискуете…, и мы с шефом, видимо, тоже.

На следующий день Даута был уже в Ирбочке. Они собрались, как всегда, в столовой, с чашками горячего чаю. За широким деревянным столом сидели Тритий с Евстропом, Даута, Фрида и Лурасеев.

Даута подробно рассказал о разговоре с «государством», о роли пиарщиков. С ним уже связались — назавтра ждали в столице, вводить в государственную должность. И главное, конечно, Даута подчеркнул, что от него требуют исключительно одной только видимости работы, самим омоложением заниматься запретили.

— Но почему они это требуют?! — спросила Фрида Владимировна. — Я не понимаю.

Отец Тритий хмыкнул и ответил:

— На верхушке дерева трудно удержаться, если штормит. Те, кто наверху, очень не хотят падать, поэтому они против любого ветра. Они за штиль и стабильность любой ценой.

— Среди них же ученые! Правда, Вовочка? Они же за прогресс, за развитие!

— Ученая элита тоже не хочет никаких открытий, — сказал Лурасеев. — Чревато падением.

— Но это же преступление! Я не понимаю. Как они могут жить только личным интересом? А как же люди? Граждане?

Диакон Естропий горько усмехнулся:

— Понижающая риторика. Личный интерес… Римскую Империю именно он и развалил.

Все посмотрели на Евстропа, будто он вынырнул прямиком из Древнего Рима. При чем здесь Римская Империя?! Тот почувствовал суть этих взглядов и произнес в оправдание:

— Да просто читал недавно про страны, про империи. Извините… Ну а тут… Что сказать?! Тут всё понятно. Не поддерживаю. Лучше тебе, Вовка, сидеть тихо и не выступать. Они же тебя раздавят, как букашку. И тебя и всех помощников. Неразумно на рожон лезть.

— Я для себя уже все решил, — спокойно и как-то обыденно ответил Даута. — Я живу для омоложения.

Больше его никто отговаривать не стал. Обсудили только связанные вопросы. Даута едет в столицу, в Попигае на его место идет другой человек, Фрида от Севера устала, хочет с Даутой в столицу, будет там наводить ужас «черным глазом», Евстроп и Тритий — как обычно в Ирбочке, а Лурасеев… Лурасеев заготовил на рассмотрение целый бизнес-проект — расширять анабиозную коммерцию, открывать филиалы за границей: иностранные граждане тоже хотят. Средства они с Даутой скопили достаточные, можно хоть завтра начинать.

— А почему не сегодня? — спросил Евстроп.

— Сегодня билеты в Женеву уже кончились, — пошутил Лурасеев.

— В Женеву хочешь?

— Да, там удобно.

Евстроп переглянулся с Тритием.

— Ну, что скажешь? — спросил Евстроп у Дауты. — Можно ему?

Даута посмотрел на брата и кивнул:

— Можно.

— Так тому и быть, — заключил Тритий. — Вот и поговорили.

На следующий день Даута приехал в столицу, вступил в должность и приготовился исполнять свою непростую миссию — делать дело, изображая, будто ничего не делает. В жизни обычно бывает наоборот.

Очень скоро он понял, почему над ним смеялась «шестерка» — никакого триллиона ему не собирались давать и потому не было никакой возможности освоить сумму ни за полгода, как смело надеялся Даута, ни за год, ни вообще. Деньги потекли мимо, а Даута лишь сочинял лживые отчеты, как он тратит их на исследования. Кроме того, псевдодеятельность Дауты начала активно освещаться в средствах массовой информации. Помимо воли Дауты создавались некоммерческие фонды, собирающие деньги с населения на благородную цель — на борьбу со старением. Имя Дауты стало мелькать в новостях, якобы он — человек, ранее создавший анабиоз, теперь уже на государственном уровне руководит целой новой отраслью. Начитавшись новостей, Даута сам начинал верить, что еще чуть-чуть и человечество получит эликсир молодости.

Он звал Фриду Владимировну из приемной, показывал на экран и хмуро спрашивал:

— Как Вам это, Фрида Владимировна?!

С экрана вещал интеллигентный, благообразного вида, заместитель Дауты. Он рассказывал об успехах в работе и немножко касался трудностей. Успехи впечатляли.

Дауту из всех этих успехов особенно впечатляло, что у него, у Дауты, в реальности вообще нет заместителей, и этого человека на экране они с секретаршей Фридой сейчас видят впервые.

— Вовочка, — успокаивающе говорила Фрида, — не сердитесь на них. Здесь ничего не изменить. Надо терпеть.

— Вот это терпеть?! — горестно восклицал Даута. — Долго еще? Боже! Куда я вляпался?!

— Я слышала, что у них появилась нужда в картинке. На пустом месте врать уже не получается. Мне кажется, что скоро Вас профинансируют.

Его профинансировали через полгода. Лурасеев в своей Женеве уже начал складывать в анабиоз первых клиентов, а Дауте только-только выделили капельку настоящих денег: на создание показательного исследовательского центра — чтобы журналистов водить. Причем оказалось обязательным — построить новые футуристические здания. В обычных, в уже давно построенных зданиях нельзя заниматься новейшими исследованиями, картинка не та, ну и строители — тоже люди, тоже заработать хотят. В общем, надобно строить.

— Вот только самодеятельности не надо! — чиновник повышал на Дауту голос. — Не надо никаких роботов, никаких скоростных методов. Ген. подрядчик определен. Всё. Не переживай, у страны денег много.

Пошел второй год. В «шестерке» кто-то кому-то проиграл следующий кирпич. Кто и кому — Дауту в известность не ставили, его дело маленькое. Но всё-таки дело сдвинулось! Тонкий ручеек финансов потек в его руки. Задача — создать видимость настоящей работы.

Даута замер и напрягся, как пантера перед прыжком. Дождался. Пора набирать персонал. Первым делом, конечно, нужно пригласить научных светил с мировым именем. Просто для имиджа — работают светила, как и раньше, за границей, а тут только числятся. А кому какое дело?! Светила — вот они, в списках есть. А работать кто будет? Здесь Даута столкнулся с проблемой кадров. Теперь уже и деньги есть и условия мягкие — это уже не заполярный Попигай с бесплатным энтузиазмом. Всё есть, а кадров нет. Балбесов-то с дипломами полно, вон они статьи публикуют и гранты едят, а толковых не встретить — будто вымерли. Не нужны никому. Сидят тихо, колупают свою науку. Потихоньку, помаленьку, слушая ветер и шорохи молвы среди ученых, начал Даута искать этих настоящих специалистов, сманивать к себе.

О, какую красивую картинку создал Даута! Рай для журналиста! Исследовательский центр получился как настоящий. Высокий административный корпус. По коридорам стремительно ходят подтянутые собранные мужчины и женщины. В кабинетах сидят начальники и решают все вопросы! Все вопросы! В соседнем лабораторном приземистом корпусе люди в белых халатах. Они смотрят в микроскопы. На работе с девяти до восемнадцати! Всё строго! Вокруг сверкает чистота. Красота. Но… но путь к эликсиру непрост. Успехи есть, результатов пока нет. Вот так дело обстоит на поверхности, а в подвалах сидят специалисты, и не афишируя, давят в сторону омоложения, по-настоящему давят. Но получается, и правда, слабо.

Познакомился Даута с зарубежными специалистами. Есть и там люди, работают над проблемой. Пообщались, поделились осторожно опытом. Мало. Надо открывать филиалы в городах. Потихоньку взялся Даута за филиалы. За два года, еще два кирпича разыграли. Отломились от тех кирпичей крошки, попали в руки Дауты. Получился сначала один филиал, потом еще один. Снаружи — вообще красота! Ученые наступают на старение единым фронтом! Скоро! Только дармоедов среди этих «ученых» полно. Показуха сплошная — всё по плану. Приходится терпеть.

В телевизоре на ток-шоу полемика:

— В природе разума заложена смерть. Разум не развивается без смерти.

— Нет. Не только смерть мотивирует. Мотиваторов к развитию много. Разум может вообще любую абстракцию сделать чувственной, понятной, наделить смыслом.

— А я бы еще добавил, что смерть — никакой не мотиватор, она в основном демотивирует людей.

Правильно, об этом надо не молчать, разговаривать. Надо спорить. Почаще и побольше.

В Ирбочке умер Отец Тритий. Поехал Даута на похороны. Встретился с Евстропом. Тот постарел, осунулся. Сели, как прежде, в столовой, с чаем. Только теперь уже без Трития. Вдвоем. Посидели, повспоминали Трития.

— У меня стала получаться регенерация, — сказал Даута.

Евстроп посмотрел непонимающе, хмуро и отстраненно. Смысл начал доходить, брови полезли вверх, дернулась седая пушистая борода. Он переспросил ошеломленно:

— Что у тебя начало получаться? Регенерация?!

— Пока только на мышках, — добавил Даута. — Приходится секретничать.

— Вовка! — воскликнул Евстроп. — У тебя?! Начало?! Получаться?!

Он откинулся на спинку и посмотрел на Дауту, как на чудо. На постаревшем лице появился румянец, в глазах заблестели слезинки.

Голос Дауты задрожал:

— Рано, Тропа. Еще очень рано радоваться. Это только первый шаг, — сказал он. У него тоже потекли слезы. Он утер их и с шумом выдохнул.

— Дорога в тысячу миль, Вовка…

— Да, знаю, «начинается с первого шага»… Давай палец тебе восстановим?

Евстроп поднес к глазам пятерню с одним искусственным пальцем, посмотрел на нее, будто прощаясь, потом улыбнулся и тепло сказал:

— Давай, Вова.

— Надо бы тогда тут где-нибудь под боком лабораторию организовать. Ребята хорошие есть, денег вот нету.

— Давай в Ирбочке, — предложил Евстроп.

— А просочится?

— Хватит их бояться, — Евстроп хмыкнул. — В Ирбочке.

Дальше сидели уже веселее. Разговаривали о всяких разностях, смеяться начали.

— Как там Фрида? — спросил Евстропий. — Не собирается возвращаться?

— Нет, не собирается. Я там без нее, как без рук.

Попрощались. Даута улетел обратно в столицу, отправил к Евстропу пятерых молодых специалистов. Тот устроил им исследовательский рай в Ирбочке — организовал лабораторию. Палец восстанавливали полгода. Получилось. Евстроп самолично примчался в столицу — махал Дауте перед лицом свежим пальцем и радостно пританцовывал. Лабораторию в Ирбочке оставили: ребята прижились, и работать удобнее — не надо при каждой проверке под стол результаты прятать.

Даута ходил по краю. Рано или поздно это должно было случиться. Вот и случилось. Он сидел в кабинете, подписывал бумажки. Завибрировал телефон.

— Алло, это от Эдика, — раздался в трубке грубый голос.

— От какого Эдика? — спросил Даута.

— Эдик сказал позвонить и сказать што… они с шефом предупреждали. Началось.

— Это всё?

— Всё, — выплюнула трубка.

— Спасибо, — коротко ответил Даута и отключил связь.

Он встал и прошелся по кабинету, собираясь с мыслями. Встал посередине, бросил прощальный взгляд вокруг и вышел в приемную. В приемной сидела Фрида и что-то делала в компьютере.

— Фрида Владимировна, пройдемте со мной.

Она без разговоров последовала за Даутой в коридор. Как всегда стройная, подтянутая, на высоких каблуках.

— Что-нибудь случилось? — спросила Фрида.

— Да, Фрида Владимировна, всё случилось, — ответил Даута. — На выход. Только спокойно и без суеты. Отправьте красный код, пожалуйста.

Спокойным шагом цокая к лифту, Фрида водила пальцем по экрану телефона, а Даута пытался созвониться с Ирбочкой. Телефон Дауты уже не работал. Нажимая на кнопку лифта, он спросил:

— Ну как?

— Нет связи.

— Не успеваем, значит. Фрида Владимировна, положите пожалуйста телефон на пол. Эти аппараты нам больше не нужны.

Двери лифта разошлись в стороны с мелодичной музыкой. Даута уже занес ногу, чтобы шагнуть. И тут Фрида включила свой коронный испуганный голос:

— Ой, Вовочка! Не надо бы туда входить!

— Ага, — спокойно отреагировал Даута. Взяв ее за руку, он пошел дальше по коридору, дерзко заглядывая в объективы видеонаблюдения и переходя на бег. Фрида Владимировна, увлекаемая Даутой, неуклюже бежала следом, громко царапая металлическими набойками каменный пол и, время от времени, ойкая. Они сбежали по лестнице на один этаж, пробежали немного по пустому коридору, завернули за угол и остановились перед обычной дверью в подсобку. Окружающая тишина никак не гармонировала с решительными физическими действиями и быстрым бегом по коридорам. Никакой опасности видно не было — ни шума, ни людей. Однако Даута спешил. Не пробуя открыть, он с размаху высадил хлипкую дверь плечом. Сверху бесшумно заморгал маленький красный огонек.

— Вот так еще можно отправить красный код, — поглядев на огонек, сказал он и потащил Фриду внутрь.

Через два часа они шли по тихой улочке на окраине. Вечер. Лето. Вокруг стоят обветшалые двухэтажные дома, красного кирпича. Асфальт на тротуаре местами отсутствует, вместо него утоптанная сухая тропинка. Ямы на проезжей части кое-где засыпаны щебенкой. Глушь. Даута на ходу пытался звонить с нового телефона. Евстроп не отвечал, ребята не отвечали — никто не отвечал, все абоненты вне зоны действия. Он аккуратно положил засвеченный телефон на землю — кто-нибудь подберет.

Они завернули во двор одного из домов и подошли к припаркованной машине. Даута подергал ручку. Закрыто. Тогда он подобрал камень и разбил дверное стекло. Сигнализация не сработала. Он пригласил даму внутрь и, поковырявшись с замком зажигания, завел двигатель без ключа. Редкие прохожие с любопытством оглядывались и проходили мимо. Никто не возмущался. Даута газанул погромче, усмехнулся и тронул машину с места.

Еще через час они сидели в засаленной съемной почасовой квартире и мрачно ужинали беляшами перед телевизором. Тусклый свет, серый низкий потолок, грязные обои. По телевизору новости. Про Ирбочку. На экране толпа разношерстных фанатиков скандировала слово: «сатана». Мелькали плакаты с надписями: «Душа и дети». Бритоголовые подростки вместе с полоумными бабками в платочках, роняя пену, собирались ломать ворота внутреннего периметра. Даута смотрел молча, механично жуя. Фрида тихонько причитала.

Он дожевал последний беляш и с ненавистью произнес:

— Коржи. Как вы собираетесь выживать на этой планете?! Вы же не видите, что завтра будет, креветки тупые.

— Ой, Вовочка, — тяжело выдохнула Фрида. — Но ведь они люди. Они должны сами решать, чего хотеть.

— Вы же их сейчас не оправдываете, Фрида Владимировна? — спросил Даута, кивнув на экран.

— Нет, конечно нет, — ответила она. — Но свобода воли! Человек без свободы — это не человек.

Даута повернулся всем телом в сторону Фриды.

— Знаете, что я об этом думаю? Я думаю, что свобода воли очень похожа на эволюцию. Только эволюция раскидывает во все стороны наши гены, а свобода воли во все стороны раскидывает нашу волю. Мысли наши разбрасывает. И коли уж мы соберемся бороться с таким расточительным подходом, то следует быть последовательными. Если без свободы воли нет человека, то нам нельзя оставаться людьми.

Фрида Владимировна нахмурилась и ничего не ответила. Она мудрая женщина. С мужчинами никогда не спорила.

Через месяц эта парочка оказалась в Женеве. С Лурасеевым встречались как заговорщики, на конспиративной квартире.

— Да, Серега, мы опасная компания, — говорил Даута с усмешкой. — Ты правильно осторожничаешь.

— Что вы дальше хотите делать? — замирая, спрашивал Лурасеев.

— Догадайся, — смеясь, отвечал Даута.

— Не уймешься?! Жили бы себе на пальмах где-нибудь спокойно.

— Нет, Серега. План «Б». Будем формировать общественный запрос, — говорил Даута. — У меня и деньги есть.

— Деньги… Да за тобой интерпол бегает. Награду назначили. Тебе не высунуться.

— Правильно. Поэтому давай-ка ты нас сложишь в саркофаг лет на пять. А как уляжется, разбудишь.

Лурасеев рассмеялся:

— Ты непрошибаемый, Вовка. Я тебе поражаюсь, — он вздохнул и стал серьезен. — Это ведь ты меня зажег. Вот это всё, что у меня есть — это всё, глядя на тебя. Ты огонь.

Деньги Даута оставил Лурасееву: вдруг что случится в анабиозе. Жалко, если пропадут. Двадцать миллиардов всё-таки. Лурасеев аж посерел, от такой суммы. Очень много.

— А ты думал, почему интерпол за нами бегает? По попке похлопать? Ха-ха. Вот на них и будем формировать общественное мнение. Держи пароли, хранитель.

На следующий день укладывались в саркофаги. Лурас сам укладывал, никому не доверил тайну. В зале прохладно. Стены кафельные, белые. Яркий свет с потолка. Вокруг ящички на колесиках с кнопочками и шлангами, какие-то клавиатуры на подставках, экранчики с бегающими циферками. Всё как игрушечное, пластмассовое, беленькое или оранжевое, веселых расцветок, надутенькое такое, с зализанными уголками. Что-то из угла тихо, успокаивающе пикает. Фрида уже в саркофаге, уже спит, накрытая крышкой. Даута расслабленно лежит в соседнем, в потолок смотрит, пока Лурас ему иглу в вену вводит.

— Не знаю, Вова, — сказал Лурасеев, включив жужжащий аппарат. — Я не уверен.

— В чем не уверен?

— Люди никогда не управляли природой и никогда не будут.

Даута, лежа в саркофаге, улыбнулся:

— По-одному, да — не будут. Но я верю, что люди сильны. Сильны вместе. Люди — это не креветки.

— А по-моему — креветки, — угрюмо сказал Лурас. — Ладно, спокойных снов.

И он включил второй жужжащий аппарат.