В рабочем кабинете напротив кардинала Лураса развалился в кресле рыжий громила, сеньор Диппель. По манерам и по виду, Диппель напоминал огромную рыжую обезьяну. Заросшее длинной шерстью рябое лицо, всклокоченные волосы и вдавленная переносица. В отличие от сидящего неподвижно Лураса, Диппель постоянно находился в движении. То оглядывался на письменный стол, то покачивал телом из стороны в сторону, почесывал под глазом, поглаживал деревянный лакированный подлокотник кресла — во всех его движениях сквозила какая-то первобытная, дикая музыка тела.

Когда Диппель останавливал взгляд на собеседнике, казалось, что он готовится к атакующему прыжку. Подбородок опускался, защищая горло, плечи приподымались, корпус наклонялся чуть вперед, а локти прижимались к телу. Обезьяний пытливый взгляд при этом становился страшен. Будто Диппеля посещало любопытство, что у Лураса внутри, и он примерялся, как бы ловчее это посмотреть. Проходила секунда и Диппеля что-то отвлекало: то серый низкий потолок, то тени в углах, то зачесалось ухо. И лучше бы хозяину кабинета потихоньку уйти, пока странный гость, отвлекшись, бросал взгляд в окно или разглядывал собственные губы, которые вытянул трубочкой и шевелил ими.

Диппель тоже любил внушать страх, как и кардинал Лурас. Но если в присутствии Лураса люди чувствовали панику неясную, не понимая какая опасность им грозит — сам воздух вокруг будто сочился ядом, трещал искрами и морозом, то в присутствии Диппеля становилось совершенно понятно, что именно сделает это рыжее чудовище, если просто заметит рядом с собой. Находясь рядом с сеньором Диппелем, человек старался не шевелиться и не дышать, с ужасом думая, как так вышло, что Диппель не в клетке, а в соседнем кресле. Сеньор Диппель вызывал в людях страх животный, а дон Лурас — трансцендентный. Но сейчас в комнате не было никаких пугливых людей, а друг на друга эти господа не действовали. Да они и не пытались друг друга пугать. Здесь, в служебном кабинете, похожие один на орангутанга, второй на сказочного джина.

— Можем мы говорить? — меланхолично тихо спросил Диппель и указательным пальцем обвел круг над головой.

— Да, свободно. Эту комнату не слушают.

— Ты озадачил нас, Лурас. Анклитцен из штанов выпрыгивал, когда читал твое письмо, — со скукой произнес он оглядывая потолок.

— Представляю себе. Но надо заметить, что мы засиделись. Обросли жирком, — сказал Лурас и с улыбкой подмигнул.

— Я не прочь обрастать жиром. Мне нравится жить тихо. Это ты вечно ищешь приключений, — ответил Диппель. — Признайся, ты сам всё спровоцировал?

— Увы, нет, начал не я. Но я доволен. Нас ждет борьба! А враг силен и коварен! — будто на сцене изображая пафос, сказал Лурас и вдохнул полной грудью. — Неужели у тебя не закипает кровь от предвкушения? Что за унылые компаньоны мне достались?! Анклитцена еще можно понять, ему надо прятать сундуки, — продолжил он с ноткой артистического разочарования. — Но ты!? Посмотри на себя, животное. Ты же должен хотеть их мяса! А ты хочешь, чтобы тебя оставили в покое.

— Смейся, змей. Праздник твой, — вяло сказал Диппель и, медленно почесав шею, прищурился на Лураса. — Зачем уморил моих людей в Коллонже? Десять моих тысяч! Что? Никак без этого? Я зол на тебя, Лурас. Они мне как дети были.

— Да, точно. Ты их сам грудью кормил! — сказал Лурас и расхохотался. — Не злись. Эффектно же вышло!

— Я тебе тоже кого-нибудь убью, — буркнул Диппель, — тоже будет эффектно. Короля твоего, например. Не нравится он мне.

— Не обижайся. Я тебе подарок приготовил.

— Давай, — со скукой сказал Диппель и вяло протянул длинную мускулистую руку, будто предлагая поцеловать запястье. Рыжий мех выпирал из-под манжета и покрывал не только тыльную сторону кисти, но и кудрявился на пальцах с толстыми холеными ногтями.

— В одной руке не удержишь, пойдем смотреть. Я сам еще не видел. В подвале она.

— Она?! — повышая голос и выпрямляясь в кресле, спросил орангутангообразный Диппель.

Лурас ответил сдавленным полушепотом, будто сдерживая страсть, как змей-обольститель:

— Она…

— Нест?! — всё больше нервничая и стискивая подлокотники, вскрикнул Диппель.

— Точно…

— Что хочешь?

— Не продается… Только посмотреть можно…

— Лурас! Сволочь! Отдай мне! — зарычал Диппель и, вскочив с кресла, забегал по кабинету.

— Рука у тебя… грязная, — ответил обольститель Лурас, едва сдерживая улыбку наблюдая за хаотичными эволюциями Диппеля по кабинету. — Осторожнее! На потолок сейчас запрыгнешь! Сними сапоги.

— Пошли смотреть! Лурас! Пошли на нее посмотрим! Чего ты сидишь? Поднимайся! Веди!

Диппель подскочил сзади и начал выталкивать Лураса из кресла. Тот, хохоча и вяло упираясь, всё же поддался и встал.

— Пошли. Эх как тебя раззадорило!

Лурас хорошо знал сильные и слабые стороны Диппеля. Компаньон не притворялся, да и не считал нужным скрывать свое возбужденное состояние. В тех играх, которые они вели друг с другом, это знание не являлось конкурентным преимуществом. Никогда страсти не были безоговорочно движущим мотивом в этой компании, — тут прекрасно контролировали свои слабости. А для успешного сотрудничества компаньонам даже полезно знать, что именно является ценностью для каждого, что считается вознаграждением. Однако доверием тут не пахло — эти люди друзьями не были никогда, и не собирались ими становиться. Каждый вел свою личную игру. Просто в большой игре без сообщников никак.

Всего сообщников было четверо. Сеньор Анклитцен и сеньор Диппель имели резиденции во Франции, а дон Лурас и дон Папен — тут. Диппель увлекался медициной, слабостью Анклитцена являлась химия, дон Папен тяготел к инженерии, а Лурас любил стратегические игры. Они устраивали воины и перемирия с соседними государствами, они карали и миловали людей, распоряжались всем имуществом и всеми ресурсами на подконтрольной территории. Короли и элиты были для компании чем-то вроде пешек. Эти четверо объединились и совместно владели истинной властью на территории двух государств. Лурас следил за порядком на внутренней территории, взор Диппеля был обращен наружу, в сторону соседних стран, Анклитцен управлял ресурсами и денежными потоками, а Папен олицетворял силовую функцию — физически устранял неугодных и руководил там, где нужны навыки бандитов, грабителей и воров.

Визит Диппеля не был оговорен заранее, и его можно было бы назвать внезапным. Но Лурас ожидал, что кто-то из Франции, Анклитцен или скорее Диппель, заявится к нему. Возникли действительно необычные обстоятельства — проявила себя таинственная конкурирующая организация. Проявила агрессивно. Над всей четверкой нависла угроза уничтожения. Следовало принимать бой. Лурас первый почувствовал угрозу, уже оповестил всех, а через два дня созывал совет в Коллонже. Для разъяснения деталей и примчался Диппель. А может не только волнительная неопределенность мотивировала обезьяноподобного медика, может визит Диппеля преследовал еще какую-то скрытую цель — с этими товарищами нужно держаться настороже. Компаньоны редко играли в открытую, постоянно что-то недоговаривали друг другу.

Глядя на вразвалку шагающего по коридору Диппеля, Лурасу пришла забавная мысль, что из обезьяны сделать человека не может никакой труд, только конкуренция, только личная игра. Хитрая рыжая бестия только прикидывается тупым животным. Диппель достойный игрок. Тем веселее посмотреть на Диппеля, когда узнает, что женщину-неста Лурас раздобыл на его территории. Один-ноль в пользу кардинала, ха-ха!

Диппель на ходу обернулся через плечо, притормозил, чтоб идти рядом, и с подозрением спросил:

— Отчего это Вы улыбаетесь, Ваше Высокопреосвященство?

— О! Сеньор еще не научился читать мысли? — поддразнивая, сказал Лурас.

— Опять Вы за старое! Читать пока не научился, но отлично чувствую Ваши эмоции, кардинал.

— Надо будет на спор как-нибудь завязать Вам глаза и предложить уловить эмоции вслепую.

— Напрасно Вы иронизируете. Многое для Вас стало бы проще и понятнее, поверь Вы в то, что мысль материальна.

— Воображаю себе Ваши тренировки в этом направлении, — сказал Лурас. — Сидите, наверное, в позе лотоса и морщите лоб, насылая на нас проклятия.

— Это работает не так, Лурас! Сколько Вам объяснять? Мысль — слишком тонкая субстанция.

— Пожалуйте сюда, сеньор. Нам на самый низ, — гостеприимно сказал Лурас. — Мысль материальна только в пределах тела, дорогой Диппель. Это явление называется психосоматика. А то, о чем толкуете Вы, вызывает смех.

— Трасценденция может вызывать смех только у совершенно бесчувственного болвана, дон Лурас. Это то же самое, что толковать со слепым о радуге. Меня Ваш смех только огорчает. Мне Вас жаль.

Они оказались в центральном коридоре знаменитых подвалов Святой Инквизиции. Недалеко, из сырой темноты скупо светила свеча на уровне пояса. Приблизившись и привыкнув к темноте, они разглядели, что свеча стоит на почерневшем гнилыми пятнами грубых досок столе, рядом у каменной мокрой стены вытянулся поджарый широкоплечий страж, а чуть дальше толстая ржавая решетка перегораживает путь.

— Два фонаря и факел, — сказал Лурас стражнику и обернулся к Диппелю. — А может, поставим опыт? Угадаете без света, в какой камере то, что нам нужно? Проведете нас вслепую? Вы же толковали о сверхъестественном зрении, если я правильно понял.

Запалив один фонарь и миновав распахнувшуюся со страшным скрипом решетку, они продолжили путь по коридору.

— Вы напрасно издеваетесь, Лурас. Ясновидение — это тот дар, который доступен не каждому.

— Да и Вы напрасно меня упрекаете в бесчувствии, дорогой Диппель. Я всё прекрасно чувствую. Но склонен искать объяснения своим чувствам без привлечения трансцендентного, сверхъестественного мира. И мне удивительно, что Вы, врач по образованию, знающий о человеческом теле больше всех живущих ныне, Вы тяготеете к таким нелепым сказкам. Чем это оправдать, кроме как наивностью Вашей натуры? Зачем Вам нужен потусторонний мир? Ведь и без него всё объяснимо.

— С ним объяснимо гораздо лучше, дон Лурас. В мире полно таинственных вещей, которые нельзя понять без мира энергий и духов.

— Очень хорошее место мы выбрали для разговора о духах, — с усмешкой сказал Лурас, освещая коридор. — Скажите, а к Вам приходят по ночам души тех, кого Вы замучили?

— Никто ко мне по ночам не приходит. Хотя пробовал, вызывал, — пробормотал задумчиво Диппель. — Двух спиритуалистов казнил — шарлатаны…

— Я найду Вам нормального спиритуалиста, — издевательски сочувственно сказал Лурас. — Ну-с, хватит изображать любезность, мы пришли.

Лурас вставил ключ в навесной замок на засове. Остановился и тихим шепотом произнес:

— Напоминаю технику безопасности. За дверью женщина-нест. Она опасна, хоть и прикована к стене. Ты входишь первый.

Оба фонаря поставили рядышком у стены. Диппель зажег факел и приготовился кидать его в камеру.

— Открывай.

Щелкнул замок, загрохотал засов, дверь под рукой Лураса со скрипом подалась в камеру. Диппель, в напряженной позе борца, вглядываясь, бросил факел в ширящуюся щель. В свете летящего факела в камере мелькнуло быстрое движение, и тут же стрелой навстречу вылетела массивная доска деревянной скамьи. Диппель по-звериному быстро дернулся, однако не успел, и скамья вскользь ударила по лбу. Диппель с рычанием крутанулся на месте, а Лурас уже поднимал руку, закрывая голову от замаха женского силуэта, выскочившего из камеры следом за скамьей.

Никаких мыслей в голове Лураса не проносилось. Он не вспоминал боевых приемов, не думал о том, как правильно поставить ноги, не пытался понять, где у него центр равновесия. Не рассуждал о том, какую стратегию выбрать. Это все можно делать только между атаками, в вальсе поединка. А сейчас, во время самой атаки, всё затмила истеричная борьба за жизнь. Думать, размышлять, анализировать и хитрить просто некогда. Мозг дергается в судороге страха, отключается, отстраняется. Остается только то, что тело умеет само, что вбито инстинктами и долгими нудными повторами на тренировках когда-то давно. Тело живет своей звериной жизнью, управляется самыми примитивными сигналами и использует только самую быструю, мышечную память. А мозг лишь наблюдает и четко в мельчайших подробностях фотографирует. Летящая в тебя сверху наискось цепь, фонарь тускло освещает каменную, гладкую, с трещинкой плиту пола. Рядом с фонарем Диппель на согнутых ногах, на лбу темнеет вдавленный след от удара скамейки, кровь еще не догадалась хлынуть из раны. Время течет иначе и потому Диппель двигается очень медленно, почти неподвижно. Темное лицо атакующей женщины, глаза, нос и губы только угадываются. Удар в спину, вспышка боли, которая пока еще не боль, а только вспышка. Мозг на мгновение включается и подсказывает, что это цепь, — это её невозможно заблокировать рукой, это она, встретившись с предплечьем и начав на него наматываться, врезала по спине. А сзади никого больше нет. Противница только одна. Вот она пробует вырвать цепь для нового удара. Вот Диппель уже стоя вытягивает руку, чтобы схватить. Женщина, чувствуя Диппеля, пытается уйти в сторону. А Лурас, держа её за цепь, бьет локтем в лицо навстречу движению. Прошло одно мгновение, а переживаний, ярких и сочных, столько, что об этом можно разговаривать часами.

Женщина дергалась и отчаянно рычала. Её прижали лицом к полу, без церемоний навалившись коленями на ноги и на шею, цепью туго стянули руки за спиной и заволокли обратно в камеру.

Да, она была лучше натренирована, чем Лурас и Диппель, иначе не смогла бы огреть Лураса по спине, а Диппеля не приголубила бы скамейкой. Да, она была нестом, а значит сильнее трех нормальных мужчин. Да, она догадывалась, что в темницу с цепями просто так не заключают, что её собираются лишить жизни, и эта мысль придала ей сил. Но реальных шансов вырваться у нее не было. Двое мужчин-нестов против одной женщины-неста — для нее это была безнадежная схватка.

— Вам лучше бы тренировать бег, — с иронией обратился Диппель к женщине. — Хотя не помогло бы. Дальше по коридору решетка.

Кровь заливала лоб, тонким ручейком обтекая широкую надбровную дугу, минуя глаз, по виску в рыжую шерсть бороды и дальше, на дорогой камзол. Диппель, не обращая на рану внимания, зажег второй фонарь и, подойдя к сидящей на полу у стены женщине, присел на корточки. Не успев отойти от схватки, она шумно дышала, грудь высоко и часто вздымалась, в такт раздувались тонкие крылья носа, глаза посылали любопытному Диппелю лучи ненависти.

Красивая и молодая, почти юная девушка. Одежда испачкана и изорвана в лохмотья. Черные волосы висят длинными спутанными патлами, слипшимися на концах в сосульки. Тонкие хищные черты лица покрыты разводами и пятнами коричневой и черной грязи. Один глаз быстро заплывает. От женщины резко пахнет грязным телом. Но, несмотря на это внешнее безобразие, в ней угадывается что-то такое, что заставляет относиться к ней с уважением.

— А я тебе не верил, Лурас. Думал, врешь, что она нест.

Лурас в это время садился на скамейку, которую занес из коридора обратно в камеру. Вместо ответа он закашлялся и сплюнул. Подсветил пол фонарем — слюна оказалась с кровью.

— Знал бы, стражников сюда послал. Пусть бы она их, сволочей, порвала. Я же говорил, чтоб ее к стене пристегнули.

— А они ведь пристегнули, — сказал Диппель и кивнул на стену. — Видишь, кольцо вырвано.

— Какая мощная девица… Слушай, глянь-ка. Она мне, кажется, ребра сломала.

— Не стыдно тебе в присутствии дамы жаловаться? — спросил Диппель, вставая с корточек и подходя к спине Лураса. — Что тут у нас? — подложил он, с силой ощупывая спину и не отрывая довольного взгляда от женщины. Лурас зашипел от боли:

— Э-шшш!

— Не сломала, — сказал Диппель. — Немного отбито легкое. Хватит ныть.

На нестах конечно раны заживают очень быстро, но больно же всё равно. Мог бы и аккуратнее. Пришло время немного осадить этого доктора.

— Познакомься. Перед тобой испанская донна, Альдонса Лоренцо.

— Как Альдонса?! — ошеломленно воскликнул Диппель. Глаза смешно полезли на окровавленный подсыхающий лоб. Он опять подскочил к женщине и вгляделся уже по-другому, очень серьезным взглядом. — Откуда она у тебя?!

Вычислять и нейтрализовывать нестов за пределами вотчины — это работа Диппеля. Это его игра. А донна Альдонса вообще легенда. О ней ходили только смутные слухи. Честно говоря, Лурас раньше был уверен, что она не существует. Все попытки Диппеля выйти на ее след оказывались неудачными. И вот сейчас она у Лураса в руках. Естественно, Диппель должен чувствовать себя уязвленным. За его реакцией приятно наблюдать. Не скрывая змеиной улыбки, Лурас ответил:

— Извини, случайно вышло.

Диппель недоверчиво обратился к женщине:

— Донна Альдонса?

— Вы ошиблись, я не знаю никакой Альдонсы — ответила женщина холодно.

Диппель, распрямившись над женщиной, зло исподлобья уставился на Лураса. Тот расхохотался:

— А ты на ее месте что сказал бы?

— Ну допустим… А какого черта ты полез за границу?

— А какого черта ты в моем городе? Я же не спрашиваю. У тебя же могут быть тут дела. А у меня были дела в Испании. Она действительно случайно вынырнула, такую удачу нельзя было упускать. Хотя бы на рожу твою теперь посмотреть весело.

— Лурас, это уже перебор!

— Я отдам ее тебе почти даром, уймись.

— Что значит «почти»? — спросил Диппель недовольно, но уже спокойнее.

— В цене сойдемся, от тебя нужна небольшая услуга по специальности и немного терпения.

Альдонса зашевелила плечами и напрягла руки. До сих пор не верила, что попалась. Попалась, голубушка. Лурас встретился с ней взглядом и улыбнулся с нежностью садиста.

— А как резво она выскочила! Чуть не поубивала нас, — сказал он восторженно. — Как креветка из кипятка! Знаешь, если кидать креветок в кипяток, они выпрыгивают.

— Их можно понять, — ответил Диппель.

— А если пустить их в холодную воду и нагревать, то не выпрыгивают, — продолжил Лурас уже спокойно. — А на вкус одинаковы. Только видом отличаются. Одни покорно скрючены в колечко с подогнутыми лапками, у других спина выгнута и лапы в стороны.

Женщина наблюдала за мужчинами, производя за спиной какую-то тихую, почти незаметную работу руками. Диппель немного помолчал, соображая, а потом весело воскликнул:

— Хехе! Так ты тоже, значит, интересуешься, что бывает после смерти? Креветок на вкус отличить пробуешь! А еще меня упрекаешь.

— Так я в этом мире ищу, а ты в потустороннем, — сказал Лурас и обратился к женщине. — Донна Альдонса, можете не таить свои освобожденные руки и уже расположиться удобнее. Позвольте рекомендовать Вам сеньора Диппеля, исследователя трансцендентного мира.

Сеньор Диппель, севший рядом с Лурасом, склонил голову, а кардинал Лурас продолжил:

— Он обожает опыты на людях. Обычно недостатка в живом материале он не испытывает. Все у него есть, кроме одного. Женщины-несты крайне редки в нашем мире, — и произнес, повернувшись к Диппелю, — Зачем тебе женщины-несты?

— Не твое дело, — грубо ответил Диппель.

— Конечно. Извини пожалуйста, — сказал Лурас и вновь обратился к женщине. — Я знаю только, что он проводит опыты, что они связаны с потусторонним миром, с электричеством и живыми тканями. Ему по большому счету неважно Ваше имя, достаточно того, что вы женщина-нест. Так что, уважаемая донна, скоро Вы поучаствуете в его таинственных экспериментах. Как Вы это находите?

— Полагаю, сеньор может делать всё, что ему угодно, пока он может. Это касается нас всех.

— Очень правильная философия, — прокомментировал Лурас. Теперь уже он присел на корточки у донны Альдонсы и, осветив ее лицо фонарем, спросил:

— И Вам не страшно?

— Что с того?

— Мы могли бы стать полезны друг другу.

Диппель прочистил горло и недовольно сказал в спину Лурасу:

— Но-но! Какие могут быть сделки?! Не собираешься ли ты ее отпустить?

— Вот видите, дон Лурас, — сказала холодно Альдонса, — Ваш друг не собирается меня отпускать.

— И всё же. Неужели Вам не интересно, что я могу Вам пообещать, и что мне нужно от Вас?

— Я знаю, что Вам нужно. Вы хотите поймать остальных. А о Вас, дон Лурас, я слышала, что сделок Вы не заключаете.

— О, как неприятно! — с иронией сказал Лурас. — Слава обо мне, оказывается, гремит, как я ни стараюсь хорониться в тени. Вы хорошо постарались, добывая о нас сведения.

Тон Лураса резко сменился с ласкового, игривого на твердый и холодный. Он произнес, пристально глядя Альдонсе в глаза:

— На сделки Вы не идете. Хорошо. У меня есть для Вас роль без слов. И Вы ее сыграете помимо воли.

Альдонса выдержала взгляд и с расстановкой ответила:

— Я не боюсь Ваших ролей.

— И смерти не боитесь? — вкрадчиво спросил Лурас.

— Глупо бояться смерти. Так или иначе, она ждет нас всех. Если не в борьбе, так от несчастного случая.

Лурас поднялся и подошел к двери.

— Ну что ж, наверное, нам пора. Приятно было познакомиться с такой бесстрашной женщиной. Знаете, донна Альдонса, Вы до сих пор живы, благодаря одному моему знакомому, а он считал, что смерти бояться нужно.

— Больной человек, этот Ваш друг, — неожиданно зло и с жаром ответила Альдонса и продолжила, всё больше распаляясь. — Не надо забивать голову пустыми страхами. Постоянно фантазировать о своей кончине — только зря мучить себя.

— Вы не зря провели в камере время. Какие глубокие мысли!

— Жизнь должна быть радостной, — успокаиваясь, продолжила Альдонса. — Полагаться нужно на рефлексы, они уберегут в случае опасности. Если они не смогут, то уже ничего не сможет.

— Да, Вы нам здорово продемонстрировали свои рефлексы, — с усмешкой вставил Диппель и указал в сторону двери. — Выскочили из камеры как креветка из кипятка.

Женщина криво усмехнулась и сказала:

— А теперь я спокойна, как креветка в холодной воде. Рефлексы оказались бессильны. Ну что ж, покорюсь судьбе, поджав лапки и свернувшись в колечко.

Диппель молча наблюдал за Лурасом. В таком задумчивом состоянии он его еще не видел. Это что-то значило.

— Мой приятель именно это и не любил, — сказал Лурас, глядя под ноги и покачивая дверь рукой, вызывая скрип. — Считал, что человек — это не креветка. Говорил, что человек способен осознать свою смертность и потому должен бороться за свою жизнь всегда, а не только в момент опасности, полагаясь на рефлексы.

Альдонса сказала, хмыкнув:

— Могу поспорить, что этот Ваш приятель надорвался. Это называется тщеславие и гордыня. Человек не должен браться за непосильные вещи. Борьба со смертью глупа.

— Смерть смерти рознь, — успел вставить Диппель, подмигнув Альдонсе.

— Да, я так ему и говорил, — тихо сказал Лурас. — Человек слаб, и не надо требовать от него непосильного. Так что Ваше мнение совпадает с моим. — И очнувшись, продолжил уже бодрым тоном: — Ну что же, донна Альдонса! Если Вы пообещаете не прыгать больше как креветка из кипятка, я пришлю к Вам женщин с теплой водой и свежим платьем. Нам с Вами еще предстоит небольшое путешествие.

Закрывая дверь камеры на ключ, Лурас думал, что надо возобновить тренировки, а то скоро его сможет побить даже обычная слабая женщина. Диппель сопел рядом, держа фонарь. Второй они оставили в камере Альдонсы, пусть посмотрит по сторонам.

— Что еще за друг у тебя? — спросил он.

— Пойдем-ка в пыточную, отмоем твою рожу, — сказал Лурас и двинулся по коридору. — По поводу этого знакомого я и хочу к тебе обратиться. Нужен врач.

— Врач не бог.

— Я понимаю. Альдонса при любом исходе твоя.

Фонарь в руке Диппеля освещал лишь небольшое пространство: частые каменные балки на потолке, каменные стены с дверями, пятак каменного пола под ногами. Их шаги поднимали эхо, которое улетало в темноту длинного коридора, возвращалось обратно уже притихшее, но приносило с собой металлический дребезг и звонкой тягучей оттяжкой неприятно щекотало в ушах.

— Моя… как же, — буркнул Диппель. — Куда ты ее увозишь?

— В Коллонж. Хочешь, вместе поедем. Сегодня вечером.

Совет назначен Лурасом через два дня, но никто не запрещает прибыть в Коллонж раньше. К тому же интересно, примет ли приглашение Диппель, или у него в городе важные дела. И ведь не торопится Диппель принимать приглашение, думает о чем-то. Лурас остановился у одной из камер с открытой настежь дверью.

— Пришли. Пыточная.

Они вошли. Тусклый свет озарил простор пыточной камеры. В стене напротив входа кольца с кандалами. Справа верстак снабженный петлями и зажимами. Рядом стол с оборудованием: молотки, тиски, щипцы… всё острое, шипастое, опасное. Зеркало в полный рост в деревянной раме и на колесиках. С потолка свисают веревки для дыбы. У другой стены ширится мощный письменный стол. Полы чисто вымыты, но запах в камере такой, какой бывает перед рассветом от базарной деревянной колоды для мяса — несвежий.

Лурас сел за письменный стол и показал на угол, где стояла бочка:

— Вода чистая.

Диппель не спешил мыться. Он обошел камеру, с интересом оглядывая убранство. Задержался у стола с пыточным оборудованием. Наконец подошел, взял чистую тряпку, намочил и принялся энергично оттирать засохшую кровь с лица. На лбу вместо недавней раны оказалась молодая красноватая кожа. Да, очень быстро регенерируют ткани у нестов.

— Зачем тебе нужно везти Альдонсу в Коллонж? — спросил он.

— Там ее сын, устрою им очную ставку.

— Кто сын?

— Блён. Знаешь такого? — вкрадчиво спросил Лурас.

— Как Блён? Этот сосунок ее сын?! — воскликнул Диппель, прекращая на миг процедуру очищения.

— Близко подобрались они к нам, Диппель. Ты ведь его в дом пускал. Радушный хозяин. Видишь теперь, что не шутки это всё? Они рядом, а мы про них почти ничего не знаем.

Выдирая из бороды засохшие хрупкие комочки спекшейся крови, Диппель бросил острый взгляд на Лураса. Конечно, неприятно осознавать, что ходил по краю, подставляя спину врагу.

— Если он нест, то никакие очные ставки тебе не помогут. Глупая затея, — сказал он.

— Возможно. Но мне кажется, что у испанских нестов немного другое отношение к узам крови. Есть сведения, что испанская структура состоит из Альдонсы Лоренцо и что-то около десятка ее детей. Разумеется мальчиков. Я подозреваю, что в их структуре сохранились семейные и общинные ценности: мама любит своих детей, а дети любят маму. Это дало бы нам рычаг воздействия. Страшно представить, на что может пойти любящий сын, если маму немножко помучить у него на глазах. Вот и проверим.

Диппель посмотрел недоверчиво и хмыкнул.

— Ну если сильно любят друг друга, то в их компании могут оказаться и девочки…

Он имел в виду тот факт, что если один из родителей — нест, а другой — обычный, короткоживущий, то у них рождаются только мальчики. И мальчики эти всегда несты. По этой причине, кстати, практически не осталось нестов-женщин. Чтобы родилась девочка-нест, оба родителя должны быть нестами.

— Вот именно, Диппель! — ответил Лурас. — Ни об одной другой женщине в испанских землях нам не известно. Скорее всего, их нет. А это значит одно из двух: или их убивают или же они не рождаются. И проще предположить культурный запрет на кровосмешение и семейную любовь, которая, между прочим, вообще свойственна испанцам, чем предполагать ничем не обоснованный культ женского инфантицида. Это любовь, Диппель. Та самая. Чистая и светлая.

— Альдонса произвела на меня впечатление сильной и здравомыслящей женщины. Не похожа на наивную слабую дуру. Не сломаешь. Её можно только накачать сывороткой правды.

— У тебя есть с собой? — спросил Лурас.

— А у тебя?

— Ну вот. Ни у тебя ни у меня нет. Придется ждать Анклитцена. А пока поиграем в психолога. Во-первых, она быстро превратилась в покорную, как только узнала, что умрет не сегодня. Значит надеется. Значит, есть они, на кого можно надеяться. Во-вторых, когда я сказал, что её роль будет без слов, зрачки у нее расширились, хотя я светил прямо ей в глаза. А это эмоция, Диппель. Она испугалась, что кто-то может сделать что-то не так. Это догадки, но я хочу проверить. Одно тут нежелательно, она из-за любви к детям может лишить себя жизни. Про сыворотку правды она, скорее всего, слыхала.

Диппель уже привел себя в относительный порядок. Они вышли из камеры и пошли по коридору к выходу из подвалов.

— Да уж, нежелательно, — задумчиво сказал Диппель. — Ладно, я с тобой поеду. Давай, показывай своего пациента, а то мне еще надо кое-что успеть до вечера.

— Так он тоже в Коллонже.

— В Коллонже?! Ты о сыне что ли хлопочешь?

— Да при чем тут сын?! Моего сына вчера твой казнил. Злыдень. Изрубил в капусту. Весь в папашу!

— Так тебе! — мрачно ухмыльнулся Диппель.

— Ну ничего-ничего, я твоего Нуарчика завтра казню, — весело отозвался Лурас и расхохотался. — Отомщу, ха-ха-ха! за сына!

— Что-то я не понял, там хоть кто-нибудь умер в твоем Коллонже?

— Блён с Нуаром в башне ночевали, до них отрава не дотянулась, — отсмеявшись ответил Лурас. — Живьем их взяли. Ты чего такой серьезный? Тебе Нуар нужен?!

— Да на кой он мне, бестолочь эта?! Испанцы меня расстроили, кончилось спокойное время.

Они вышли из подвалов и распрощались до вечера. Диппель пошел по своим неясным делам в город, а Лурас собрался отобедать. Перед тем, как удалиться, Лурас отдал распоряжение относительно пленницы, а также приказал схватить графиню, с которой он завтракал, и доставить ее сюда.

Уезжал Лурас надолго, можно сказать — навсегда, и перед отъездом предстояло решить этот любовный вопрос. Вероятная беременность графини совершенно лишняя. Опять родится мальчик, опять еще один бесполезный нест. Да дело даже не в беременности. Лурас всегда расставался подобным образом. И было еще третье обстоятельство. Судьба графини была решена давно.

Вернувшегося с обеда Лураса ждал доклад, что графиня доставлена и помещена в изолятор на первом этаже — в светлую, опрятную комнату с прикрученной к полу мебелью — для знатных особ. Лурас прошел в изолятор.

— Графиня, — скупо сказал он с порога, — рад Вас видеть.

Женщина сидела на краешке кресла и бездумно смотрела в окно. Глаза припухшие, видно она недавно плакала. При появлении Лураса она встала.

— Монсеньор! — взволнованно ответила она. — Что происходит? Я не понимаю!

— Конечно, не понимаете, — проворчал Лурас, садясь за столик и начиная что-то быстро писать на бумаге. — Ведь Вы ни в чем не виноваты!

— Так в чем же дело?!

— Дело в том, дорогая графиня… Присядьте… Дело в том, что во дворце разоблачен заговор. И некоторые участники показывают на Вас, как на сообщницу. Вам грозит смертная казнь.

— Но… — опять вставая, робко начала говорить графиня.

— Сядьте, знаю. Вы ни в чем не виноваты. И я собираюсь Вас спасти, — сказал Лурас, окончив писать и протягивая графине бумагу. — Прочитайте и подпишите.

Пока графиня читала, перечитывала и пыталась уловить смысл написанного, Лурас встал, наполнил бокал водой, всыпал туда порошок, размешал и поставил на стол перед графиней.

— Что это?! — недоуменно спросила графиня, глядя в бумагу. — Монсеньор, это же признание. Как я это подпишу?!

— Так надо, графиня. И не спорьте.

Лурас, внешне оставаясь строгим, в душе забавлялся. Интересно, подпишет или нет? Насколько далеко простирается вера маленькой креветки в то, что ничего страшного с ней не случится? Начнет ли она прыгать из кастрюли или останется покорной до самого конца? Долго будет себя уговаривать, что всё в порядке, когда всё совсем не в порядке? Очевидно же, что у нее всё совсем не в порядке.

Но пока она послушно исполняет то, что ее губит. Она подписывает бумагу, которую ни при каких обстоятельствах нельзя подписывать. Эта бумага сама по себе смертельна. Графиня пьет питье, в которое он всыпал на ее глазах яд. Доверяет? Чему? Насколько Лурас ее знает, она — нет, не доверяет. Она никому не доверяет. Она выросла в такой среде, где не принято никому доверять. Не доверяет. Тем более, после того, как он практически самолично схватил ее. Она просто надеется на чудо, думает, что всё обойдется. Она не знает, что делать, она слаба, и она сдается на милость.

Какая же она смешная, эта глупая креветочка: думает, что вода в кастрюле не закипит, если изображать покорность — сама в это не верит, понимает умом, что глупо верить в чудо. Она гонит от себя мысли о смерти, но когда эти мысли прорываются в ее сознание, от страха она заслоняется выдуманной картинкой чуда — буду покорна и не закипит, ничего страшного случиться не может. Ведь пока еще терпимо. И пока терпимо, будешь терпеть? Ну-ну. Терпи, креветка. Делай вид, что не понимаешь. Прячь страшные мысли. Уговаривай себя. А вода обязательно закипит. Тебя поймали, чтобы сварить. Конец предсказуем.

Графиня поставила пустой бокал и кротко посмотрела на Лураса снизу вверх. Слезы потекли по ее щекам. А Лурас бесстрастно глядел в ответ, складывая подписанную бумагу и убирая во внутренний карман.

— Надейтесь, графиня. Я сделаю всё, что в моих силах, — сказал Лурас и направился к двери.

— Лурас! — вскрикнула вдруг графиня. Она резко поднялась с кресла и, приблизившись вплотную, схватила его за руку. — За что?!

— Всё будет хорошо, — ответил Лурас, аккуратно освобождая руку. — Сейчас Вам нужно отдохнуть. Прилягте.

— За что?! — взвизгнула графиня ему в лицо, сжимая кулаки.

Сцена развеселила Лураса. Он позволил себе расхохотаться. Умирающая креветка призывает к ответу. Вот она и ощутила кипяток. Теперь должны включиться рефлексы, которые борются за жизнь. Те самые, о которых говорила донна Альдонса несколькими часами ранее. Стало быть, теперь уже неважно, слаба ты или сильна. Чуда не будет. Кипяток жжет. Разум отказывает. Успокоительные картинки не помогают. Остается только прыгать из кастрюли. Звериные рефлексы вырываются наружу. Забавно посмотреть на них в исполнении слабой женщины. Значит, тихо мы не сваримся, будем прыгать.

Любопытная особенность — у всех по-разному, у одних скорее наступает апатия, после которой они уже не собираются прыгать ни из какого кипятка, у других скорее спадает пелена успокоительных картинок, они чувствуют кипяток до апатии, когда еще способны прыгать. Наверное, дело в температурном режиме. Для любого можно подобрать такой режим, когда тот сварится тихо, без прыжков. А графиню на прыжок спровоцировал быстрый уход и смех.

Графиня завыла и набросилась на Лураса, пытаясь выцарапать нагло смеющиеся глаза. Лурас, хохоча, без труда отталкивал ее, а она вновь прыгала, стараясь или пнуть побольнее, или укусить. Наконец она выдохлась и остановилась, тяжело дыша. Но в глазах уже нет слез покорности и жалости к себе, там плещется ненависть. И ей уже неважно слаба она или сильна, сейчас она решает, как лучше распорядиться остатками сил. Терять уже нечего. В принципе и раньше терять было нечего, но она только сейчас это приняла. Бокал со стола пулей полетел в Лураса. Тот, смеясь, увернулся, и бокал разлетелся о стену. Силы покинули графиню, она опустилась на пол. Яд начал действовать.

— Прощайте, графиня, — холодно сказал Лурас. Он вышел, беззвучно затворив дверь.

По пути в кабинет, Лурас отдал секретарю признание графини, распорядился, чтобы подготовили бумаги на смертный приговор, протокол об исполнении приговора и разрешение отдать тело родственникам, а именно дяде графини, тому самому военному советнику — пусть порадуется старичок.

Осталось подстроить покушение на свой дом от имени военного советника, а также свою смерть в Коллонже — двойник уже дожидается. После отъезда Лураса начнется интересная дворцовая история. И заговор действительно существует, не зря король трясется. Всегда есть стоящие вторым эшелоном, желающие стать первыми. Надо только научить их, дать средства и подтолкнуть к действию. Он взвел множество закулисных пружин, стравил многих влиятельных людей. И сейчас он нажимает на спуск этой мясорубки. Но звука еще не слышно. Лурас уходит из города в тишине. Ночью начнется.

Кстати о ночи. В кабинете Лураса дожидался, похожий на серую мышку, личный управляющий. Маленький и тревожный, усики его вздрагивали, а черные глазки бегали, будто он вынюхал одновременно и кошку и сыр.

— Кто остается в доме? — спросил Лурас.

— Служанки и маленький поваренок, господин.

— Ночью всех заколоть, дом поджечь. Должно выглядеть грубо, как нападение. Следы борьбы, беспорядок. Потом нагонишь. Утром жду доклад. Можешь идти.

— Да, господин, — тихо прошелестел управляющий и испарился, как всегда — спиной вперед.

Вот и начальнику городской стражи работа. И мать поваренка у него в прислуге очень кстати — пусть порыдает перед ним, порвет сердце справедливому начальнику городской стражи. И мотив есть как раз у заклятого врага, у военного советника. Эти господа вцепятся друг в друга с удовольствием. Как и многие другие, которые сейчас боятся кардинала, опору короля. Обстановка нервная, военная. Войск в городе нет, только личная гвардия Лураса, королевский полк и городская стража. Пожар в доме Лураса станет сигналом. А кардинал с гвардией очень удобно уйдет из города — разнимать, подавлять некому. И начнется.

Держись, мой король. Выживут сильнейшие. Слабые погибнут в борьбе. Посмотрим, кого отберет эволюция. Держись город! Сегодня тебе предстоит та еще ночь. Грабители, мародеры и прочие негодяи уже заряжены доном Папеном, уже дрожат в нетерпении, никак не дождутся темноты. Его время пришло. Пора выпустить слабую кровь, пора включить эволюционный отбор, пора перетряхнуть порядки. Держитесь люди.