Весной 1968-го, мне было тогда десять лет, моя мать, преподаватель университета и специалист по Советскому Союзу, взяла меня с собой в Москву, куда ее пригласили на конгресс историков. Там она всюду водила меня с собой, и однажды таким образом я попал на обед к советнику по культуре французского посольства. Это было неформальное, почти семейное, начисто лишенное дипломатической скованности мероприятие. Туда были приглашены и несколько русских деятелей культуры, с кем дипломат-француз, сам имевший русских предков, успел подружиться, несмотря на сложности и даже опасность, которыми были чреваты для советских граждан связи с иностранцами. В этой компании взрослых людей я, ребенок, безнадежно заскучал бы, не окажись среди гостей один молодой человек – очень приветливый, романтичный и красивый, который принялся расспрашивать меня о прочитанных книгах, и в конце концов наша беседа вылилась в увлекательнейшее обсуждение «Трех мушкетеров». Прошли годы, но его имени я не забыл – его звали Вадим Делоне. Была и еще одна деталь, вызывавшая дополнительный интерес к этому человеку: он оказался потомком маркиза де Лоне, коменданта Бастилии в 1789 году, чью отрубленную голову, наколотую на острие пики, восставшие носили по парижским улицам.

В момент нашей встречи Вадиму было не больше двадцати лет, и я, по наивности, принял его за усердного тихоню-студента. Я не знал, что за два года до нашей встречи он попал в психиатрическую лечебницу только за то, что публично декламировал запрещенные стихи, потом был заточен в лефортовскую тюрьму и, в конце концов, сослан в Новосибирск. А через несколько месяцев после своего возвращения в Москву (краткий миг свободы, в который вместилась и наша оживленная беседа о «Трех мушкетерах») он окажется одним из тех восьми человек, – их было всего восемь! – кто в августе 1968 года совершил поступок головокружительной смелости: они вышли на Красную площадь, чтобы выразить свой протест против вторжения русских танков в Чехословакию. Я хочу привести здесь имена всех его товарищей: Лариса Богораз, Павел Литвинов, Владимир Дремлюга, Татьяна Баева, Виктор Файн берг, Константин Бабицкий и Наталья Горбаневская, которая пришла туда с ребенком в коляске. Вадим нес плакат, на котором было написано: «За нашу и вашу свободу». Слова необыкновенной простоты и точности: свобода, на защиту которой они поднялись, принадлежала не только чехам, не только русским, но и нам, живущим на Западе. Мы сочувственно вздыхали, но, отводя глаза, по сути попустительствовали происходящему, не отдавая себе отчета в том, сколько эти герои, мужчины и женщины, сделали для нас всех. Эти восемь человек получили за свой демарш на Красной площади различные тюремные сроки. Вадиму дали два с половиной года лагерей, о которых он рассказывает в этой книге. Когда он вышел на свободу, КГБ сделала его жизнь и жизнь его близких совершенно невыносимой, и он, смирившись, с печалью в душе, покинул Россию. Стихотворение, написанное в Париже, дает возможность понять, что чувствовал он, оказавшись далеко от своей страны, от ее языка, от ее страданий, которые ощущал как свои собственные. И как горько сожалел, что не может разделить их со своими соотечественниками.

Словно ветром меня в лагеря понесло, Никогда не жалел я о дерзости слов. И вернулся сюда, где этапов не ждут, Где считают года на копейки минут, Где уюты блюдут, городят города, Где других узнают, а себя никогда. Я вернулся сюда, как из мира теней, Думал – все отстрадал, думал – пой, мол, да пей, Но в глазах суета беспокойных снегов, Лай собак и барак, и тоска вечеров.

Люди, которых он знал там, превратились в тени. И среди них – его собственная тень, которая осталась на родине навсегда: он это чувствовал. Вадим умер в Париже 13 июня 1983 года, в возрасте тридцати пяти лет.

В юности, взрослея, я часто вспоминал молодого человека, который оказался способен провести несколько часов, беседуя со всеми забытым, робким мальчиком. Он остался в моей памяти как идеальный образ старшего брата. Но о судьбе Вадима я не знал ничего. То, что здесь кратко пересказано и что можно найти в любом историческом исследовании, повествующем о тех временах, мне самому стало известно из прочтенной несколько лет назад «Книги мерт вых» Эдуарда Лимонова, о ком я написал биографический роман. В этой книге Лимонов вспоминает людей, которых он знал и которые уже ушли. Среди них – Вадим Делоне, и автор – человек отнюдь не сентиментальный, Бог тому свидетель – описывает его с удивительной нежностью. Он изображает своего героя в точности таким, каким этот молодой человек запомнился мне, кто сорок пять лет назад провел рядом с ним несколько незабываемых часов.

А ведь между этими двумя людьми – автором и его героем – так мало общего! Лимонов, родившийся в простой семье, как истинный герой приключенческого романа, обладал неискоренимым инстинктом выживания. А предками Вадима были французские аристократы и высшая научная интеллигенция: он был прекрасно воспитан и образован, но мягок по характеру и легкораним. И все же и тот, и другой – каждый на свой манер – обладали сильными, несгибаемыми характерами. Их рассказы о пережитом в тюрьме странным образом похожи друг на друга, хотя и написаны с интервалом в тридцать лет, а сам этот опыт получен ими в странах и исторических условиях, не имевших между собой, на первый взгляд, ничего общего. Они оба были политзаключенными, но сидели вместе с уголовниками, где царят жестокие нравы и где интеллигент чувствует себя неуютно. И, тем не менее, оба сумели заставить этих людей, живущих по жестоким законам джунглей, не только уважать себя, но и любить. Они сумели завоевать их доверие, помогали им писать письма, подавать жалобы, они стали для них моральными авторитетами. Стараясь поддержать сокамерников, они способствовали смягчению нравов, и если им это удавалось, то потому, что оба – парадоксальным образом – верили в то, что выразил в своих «Записках из мертвого дома» Достоевский: в Советском Союзе, как и в царской России, те, кто попадал в тюрьмы, представляли собой наиболее живую, энергичную и способную к сопротивлению часть населения, в большинстве своем склонного к обескураживающему, слепому повиновению. В своих книгах и тот, и другой мало говорят о себе и очень много – о тех, кто рядом. Оба рассказывают множество историй, разматывая цепь несчастий и роковых обстоятельств, неповиновений и пустых случайностей, приведших их героев туда, где они оказались – за решетку. Великая лагерная литература породила два способа относиться к жизни. Крайние пессимисты, вроде Варлама Шаламова, склонны считать, что чудовищная система тоталитаризма, направленная на уничтожение в человеке всего человеческого, своей цели добилась. Другие, как Евгения Гинзбург, убеждены, что она потерпела фиаско: можно морить заключенного голодом, унижать его, мучить, лишать точки опоры, подвергать моральным мучениям самого изощренного свойства, но убить его душу – невозможно. Во всяком случае, не всегда. Страх, голод, тотальная ложь проявляют в человеке самое худшее, но они же дают высокие примеры человеческого достоинства и доброты. И сколь бы ни были различными их судьбы и характеры – Лимонов, отпетый хулиган, убежденный, что успешная жизненная стратегия должна строиться на осознании враждебности окружающей среды, и Делоне, добрый и уступчивый аристократ, умевший потрясать души самых закоренелых преступников, рассказывая им евангельские притчи, – этих двух людей надо отнести ко второй категории. К тем, кто борется не только против произвола, но и против порождаемой им черной безысходности. И в тот момент, когда в стране, где сама мысль о сопротивлении, как казалось, похороненная навсегда, вдруг начинает проявлять робкие признаки жизни, их книги, на мой взгляд, придутся как нельзя более кстати, сообщив нам нечто главное, очень важное и не терпящее отлагательств. И то, что они хотят нам сказать, не должно остаться незамеченным – «ради нашей и вашей свободы».

Эммануэль Каррер

Р. S. Хочу заметить, что Вадим отрицательно относился как к личности Эдуарда Лимонова, так и к его творчеству. По словам господина Каррера, Лимонов описывает Вадима «с удивительной нежностью». В связи с этим вспоминаю такую шутку Вадима: «Если меня кто-то не любит, это непременно плохой человек, а если любит, то необязательно хороший. Это как в математике – условие необходимое, но недостаточное». Вот как сказались гены Деда, ученого-математика, Бориса Николаевича Делоне.

Ирина Белогородская-Делоне