#i_002.jpg

Десантно-штурмовой корабль пролетел низко над стенами и завис, ревя двигателями. От теплового марева под полыхающими соплами воздух казался мутным, как вода. От его бронированной обшивки исходил пар — испарялись попадавшие на нее капли дождя.

Сайрион хромал, но мог держаться на ногах без чьей либо помощи. Вариель и Люкориф остались невредимы, но Талос не произнес ни слова с того момента, как зарезал брата. Он молча шел в центре группы, стараясь не встречаться ни с кем взглядом, когда они взбирались на крепостной вал, и избегал смотреть в глаза после этого.

Сайрион сделал шаг назад и посмотрел в небо за рассекающими прожекторами транспортника, позволяя дождю омывать его разрисованный лицевой щиток.

— Ты заметил, что всякий раз, когда мы проигрываем войну, идет дождь? У богов забавное чувство юмора.

Никто в ответ не проронил ни слова. Талос произнес, обращаясь только к Септиму:

— Сажай машину. Будь готов к немедленному взлету.

— Да, господин.

Десантно-штурмовой корабль поцеловал безжизненную почву. Медленно, мучительно медленно начал опускаться трап.

— Этот мир — гробница, — тихо произнес Талос, — для легиона и сотен эльдар, что погибли в подземельях этой ночью.

— Так давайте улетим, — судя по голосу, Сайрион был ничуть не впечатлен. — И погибнем на орбите вопреки идиотским суевериям Вариеля.

— Всем Когтям, всем душам Восьмого Легиона, говорит Талос. Ответьте, если вы все еще дышите.

В ответ — густая и холодная тишина на всех вокс-частотах. Произнося эти слова, он чувствовал себя так, как будто кричит на кладбище.

«Мертв даже Малхарион». От этой мысли он вздрогнул.

— Вариель, — произнес он, когда рампа опустилась полностью. — Это не я.

Апотекарий замялся.

— Не понимаю.

На мгновение Талос взглянул на свой ретинальный дисплей. Ксарл. Меркуциан. Узас. Все погасли. Все молчат. Все мертвы.

— Это не я. Я сомневаюсь, что какой-то пророк возвысится, чтобы объединить Восьмой Легион, но если и найдется такой, то это точно не я. Я и единственный Коготь не смог объединить.

— Ну, — прервал Сайрион, — мы и в лучшие времена были компанией не из легких.

— Я об этом, Вариель. Это не я. Это никогда не был я. Взгляни на меня, брат. Скажи мне, ты веришь, что я мог бы объединить десятки тысяч убийц, насильников, предателей, воров и ассасинов? Я думаю не так, как они. Я даже не желаю больше быть одним из них. Они сами себя прокляли. Это всегда было изъяном легиона: мы сами себя прокляли.

— Твоя преданность братьям делает тебе честь, но ты говоришь так, будто у тебя траур.

— Нет, — Талос потряс головой, делая шаг назад. — Я говорю правду. Одно из многих, многих писаний, которое остается с нами с эпохи Великой Ереси, говорит об этом «пророке». Мы зовем его «Предвестник суровых испытаний», и о нем мало кто знает кроме некоторых капитанов. И будь то предназначением судьбы или нет, я не тот пророк, о ком идет речь.

Вариель кивнул. Талос прочел мысль в белесых глазах брата и улыбнулся.

— Ты думал о другом варианте, — сказал он, и это был не вопрос. — Это заметно.

— Я вынашивал идею с того момента, как провел тесты с твоей физиологией, — Вариель склонил голову в сторону челнока. — Дитя, которое вырастет с имплантированным в тело твоим генным семенем, будет иметь все качества могущественного провидца.

— Это твои догадки.

— Да, но довольно неплохие.

Стоявший на трапе Сайрион выругался на них.

— Может, мы уже полетим, если вы не передумали?

На трап вскарабкался Люкориф, но Талос и Вариель оставались на том же месте.

— Мой отец сказал мне кое-что, за несколько часов до своей смерти. Слова предназначались лишь для моих ушей, слова, которыми я никогда не делился ни с кем до сего момента. Он сказал: «Многие претендуют на то, чтобы руководить легионом во времена, когда меня уже не будет. Многие утверждают что они — и только они — являются назначенными мною преемниками. Я ненавижу этот легион, Талос. Я уничтожил его родной мир, чтобы остановить поток яда. Скоро я понесу наказание, и легиону будет преподан самый главный урок. Ты в самом деле считаешь, что меня волнует, что будет со всеми вами после моей смерти?»

Апотекарий стоял, не шелохнувшись, а Талос вздохнул.

— Порой я почти понимаю, каково ему было, Вариель. Война затягивается до бесконечности, а победа достается дорогой ценой. А тем временем мы переживаем предательства, скрываемся, бежим и убегаем. Мы мародерствуем и грабим, свежуем и убиваем. Мы обираем наших мертвецов, мы пьем кровь врагов и страдаем от бесконечного братоубийства. Я убил собственную мать, не узнав ее лица. Я один убил девятнадцать своих собственных братьев за прошедшее столетие, и почти всех из них — в идиотских дуэлях за обладание этим мечом или в разборках из-за уязвленной гордости. У меня нет желания объединять легион — не потому, что он такой, какой есть, а потому, каким он заставил меня стать.

Вариель по-прежнему хранил молчание. Не то, чтобы он не мог подобрать слова — казалось, у него не было желания говорить вовсе.

— Я желаю одного, — сказал Талос. — Я хочу заполучить голову этой ведьмы. Хочу насадить ее на ее же копье в самом сердце этих руин.

Отвернувшись от корабля, он зашагал прочь.

— И я намерен ее заполучить. Оставайся в воздухе, Вариель. Приземляйтесь, когда все будет кончено. Выживу я этой ночью или нет, с рассветом ты можешь забрать мое генное семя.

Сайрион сошел с трапа, последовав за Талосом.

— Я иду с тобой.

Голова Люкорифа конвульсивно дернулась от шейного спазма. Он резко встал на когтистых ногах и побрел за остальными.

— Я с вами. Еще один мертвый эльдар, и на счету Кровоточащих Глаз будут сорок. Это число хорошо звучит.

Вариель стоял возле десантно-штурмового корабля, борясь с желанием пойти с ними.

— Талос, — произнес он.

Пророк обернулся через плечо и увидел ударивший из тела Вариеля фонтан крови. Апотекарий закричал — Талос впервые слышал, как с губ Живодера сорвался звук подобной громкости — и потянулся руками к окровавленному рту, будто мог остановить поток крови, хлеставший изо рта.

Черное копье скользнуло обратно, выйдя из его спины и заставив пошатнуться. Затем оно рассекло обе его ноги обратным замахом. Бионическая нога с треском извергала фонтаны искр, ее системы пытались восстановить баланс, а его родная нога истекала, истекала и истекала кровью.

Три Повелителя Ночи уже бежали, орудия ожили в их руках.

— Взлетай! — проорал Талос в вокс. — Считай это твоим последним приказом.

Десантно-штурмовой корабль тут же взлетел, покачиваясь на воющих двигателях.

— Ты освободил меня от службы еще на борту «Эха», Талос, и я не должен выполнять твои приказы, разве нет? Пойдем с нами.

— Не погибай с нами, Септим. Беги. Где угодно, только не тут.

Талос первым добрался до ведьмы, когда она начала выводить первые ноты своего парализующего крика. Он выступил с поднятым мечом, сообщая о намерении нанести рубящий удар обоими руками. В последнюю секунду, когда ее копье было готово идеально парировать его удар, он подпрыгнул и со всех сил пнул в маску. Ее голова запрокинулась назад, и завывание прекратилось, когда по шлему побежали трещины. Ей пришлось сделать изящное сальто, чтобы не упасть на землю.

Талос приземлился и перекатился на ноги, снова занося золотой клинок. При виде ее расколотой пополам маски смерти он оскалился.

— Ты себе не представляешь, какое удовольствие мне это доставило, — произнес он.

— Ты, — произнесла ведьма на исковерканном готике. Вокалайзер ее шлема был испорчен и теперь искажал речь. — Душ Ловец.

Они сошлись снова, клинок к клинку; их орудия сопротивлялись друг другу, как магнитные поля с противоположными зарядами.

— Я так устал слышать это имя… — выдохнул Талос. Он нанес ей удар головой, разбив маску во второй раз. Через трещину он увидел ее глаз — ее раскосый и отвратительный глаз.

Сайрион и Люкориф напали на нее с противоположных сторон. Цепной меч первого парировала тройная метательная звезда в ее левой руке, а второй промахнулся обоими молниевыми когтями, когда дева, танцуя, вырвалась от трех воинов, сделав сальто и отскочив в сторону.

Приземлившись, она споткнулась — ее первое неловкое движение — и они все услышали, как она шипит от боли. Левая нога от бедра была залита кровью. Что бы ни нанесло ей эту рану, оно прекрасно сковало ее движения. Раненой она двигалась едва ли быстрее них.

Люкориф не был частью Первого Когтя, и ему не доставало единства, которое так явственно демонстрировали двое других. Он прыгнул вперед, поджав когтистые пальцы и целясь в сердце ксеноведьмы, с ревом, который не посрамил бы и нострамского льва.

В его грудь вонзилось копье, разбив нагрудник и сбросив Люкорифа на землю. Пока дева одной рукой пронзала раптора копьем, другой она швырнула свою метательную звезду.

Усовершенствованные реакции Сайриона были отточены веками сражений и годами тренировок до них. За свою жизнь ему не раз приходилось блокировать пули наручем и уворачиваться от лазерного огня, не ощущая его жара. Его рефлексы, как и у любого воина Восьмого Легиона были далеко за пределами человеческих возможностей и граничили со сверхъестественными. Звезда еще не покинула ее руки, а он уже начал уклоняться.

Но этого было недостаточно. Вращающиеся лезвия вонзились в грудь, вгрызаясь в нее и черное пламя растеклось по его доспеху.

Королева ведьм протянула руку, чтобы вернуть свою метательную звезду. Когда та промелькнула в воздухе, Талос рассек ее надвое взмахом силового клинка. Дева попыталась выдернуть копье из живота Люкорифа, но раптор схватился за древко металлическими когтями, удерживая его в своем теле и каменной насыпи под ним.

Пророк добрался до нее мгновением позже. Она уклонилась от первого замаха, потом от второго и от третьего, отпрыгивая и уворачиваясь. Несмотря на то, что он двигался быстрее, чем мог видеть человеческий глаз, его тяжелые взмахи не находили цели.

Раненая нога подвела ее в очередном сальто. Талос выбил ногу из под нее, когда она отшатнулась, чтобы восстановить баланс, и, наконец, Аурум поразил цель. Золотой клинок вонзился в ее правую руку, отрубив конечность ближе к локтю.

Она вскрикнула — без усилителей крик боли и разочарования звучал почти как крик смертного. Нечистая ксенокровь шипела и потрескивала, сгорая на лезвии.

Ее ответом был удар ладонью по мягкой броне на его шее, который продавил кабели под ней и вонзился в горло с силой, достаточной для того, чтобы убить обычного человека на месте. Удар заставил Талоса отшатнуться и поднять меч, защищаясь, пока он пытался отдышаться.

Голова Талоса дернулась в сторону от удара, который он даже не увидел. Краем глаза он заметил Люкорифа, лежащего на спине, подобно ящерице-тестудину с железной шкурой, перевернутой на панцирь и беспомощной.

Меч вылетел из рук от пинка окровавленным сапогом. Следующий удар пришелся по разбитой аквиле на нагруднике, и отшвырнул его назад с такой силой, что Талосу еле удалось удержать равновесие. Хлынувший в мускулы поток боевых стимуляторов никак не подействовал: он не мог блокировать атаки ведьмы, не мог увернуться от нее, ведь он едва мог ее видеть.

— Режим охо…

Талоса перебил его же меч, ударивший по шлему. Ярко-белая и полыхающая боль разлилась по черепу в тот самый миг, когда поле его зрения ополовинилось. Он еще не успел понять, что ослеп на один глаз, а клинок уже снова нанес удар. Он медленно, почти нежно, пронзил его грудь, забрав с собой все дыхание, всю силу, все мысли — кроме одной.

«Она убила меня моим же мечом»…

Он беззвучно засмеялся, забрызгивая кровью собственный шлем. Когда она вытащила клинок, он сначала подумал, что ведьма бросила его в сторону, но вместо этого она сломала его об колено.

Боль, пробирающаяся через его грудь, наконец жадно обхватила позвоночник. Тогда он и упал — но всего лишь на колени. Так или иначе это было хуже.

— Так падет Душ Ловец, — произнесла она, снимая шлем и обращая на легионера взгляд молочно-серых раскосых глаз. Она могла бы быть красивой, не будь она столь отвратительно не похожей на человека. Ее ухо дернулось под дождем, будто уловив звук, слышимый только ею одной.

Он поднялся на ноги, снял шлем и увидел, как еще одно видение воплощается в жизнь.

Детали были похожими. Не идеально, но очень похожими: лихорадочное сознание приукрашивало места древними воспоминаниями; крепость, казалось, все еще стоит в опустелой славе, а не превратилась в руины, которые он видел сейчас.

Но остальное было настолько ясным, что он улыбнулся. Талос сделал шаг навстречу ей и наклонился, чтобы поднять сломанный клинок, несмотря на вспышку боли в груди.

— В моих снах, — выдохнул он, — шлем всегда был на тебе.

Она медленно кивнула, соглашаясь.

— Во снах провидцев Ультве было то же самое. Судьба изменчива, Душ Ловец. Некоторым событиям будущего не дозволено случиться. Не будет никакого Пророка Восьмого Легиона. Не будет и Ночи Крови, когда Слезы Иши будут испиты твоими жаждущими сородичами. Ты умрешь здесь. Все хорошо.

Он протянул руку к ране на груди, ощущая пульсирующую боль как минимум в одном из сердец. Дышать было тяжело, но дублирующие органы ожили и поддерживали жизнь в его теле тогда, когда простой смертный уже умер бы.

Дева отошла, чтобы выдернуть копье из груди Люкорифа. Раптор лишь слабо дернулся.

Когда она вернулась обратно к Талосу, держа единственной рукой черное копье, сон и реальность слились воедино, став в конце концов единым целым.