Пятнадцать

Пути Механикум Истинная паутина Вечная война

Конвой следовал по туннелям из тёмного металла и светящихся схем. Учитывая его профессию Аркхану Лэнду было не привыкать к мраку подземных комплексов, но всё же он находил окружение странно угнетающим. Дело было не в темноте, потому что стены излучали слабый электрический свет от линий схем. И не в тумане, который, видимо, появлялся просто сам по себе из ниоткуда, но когда техноархеолог понял, что он не являлся ядовитым, то легко забыл о нём.

Нет, источником угнетающего чувства являлось знание о том, что находилось за этими металлическими стенами. Конечно, он верил. Он верил настолько истово, насколько вообще мог верить человек, что психическая непоколебимость Омниссии сохранит эти проходы защищёнными.

Но всё же.

Лэнд никогда не считал себя слишком впечатлительным. Во время экспедиций в древние катакомбы инфотемниц опасность главным образом исходила от неизменных многочисленных автоматизированных защитных систем, и он не волновался о том, какие мифические чудовища могут скрываться в тенях за пламенем факела. Теперь же он не мог отвести взгляд от покрытых схемами стен, и вздрагивал от малейшего звука проезжавшего мимо танка или грохота генератора. Он думал о варпе – самом варпе – который разбивался в вопящем чудовищном величии о внешние стены туннелей совсем рядом с ними. Он не слышал его, он не видел его, но он знал, что варп был там. Осада, невидимая для чувств.

“Как прогулка под океаном, – подумал он без улыбки. – Когда всё время опасаешься, что транспортные трубы дадут течь”.

Постоянные мысли о туманных ужасах сделали путешествие совсем безрадостным. И ещё ему не с кем было поделиться своими страхами в конвое. Сёстры Тишины уже всё знали, и казалось, это их совершенно не волновало. С архимандриссой было бесполезно разговаривать о чём-то несвязанном со статусом конвоя, а боевые сервиторы вообще не умели говорить. Баронесса Джая и её придворные всё ещё оставались в неведении о паутине и варпе снаружи. Возникла забавная мысль. Как их ограниченные интеллекты должны напрягаться, чтобы осмыслить всё это.

Зефон, конечно, знал правду. Но спокойный ангелоподобный Зефон проводил большую часть путешествия в одиночестве, когда не был рядом с Диоклетианом. Ах, пусть так.

Иногда встроенные в стены части схем разрушались и искрили. Лэнд вздрагивал каждый раз и шёл быстрее.

Определение любых временных показателей здесь оказалось невозможным. Разные хронометры конвоя отсчитывали секунды, минуты и часы в обоих направлениях без всякой последовательности. Системы одного сервитора показывали дату за триста лет до провозглашения Великого крестового похода. Собственный хрон Аркхана Лэнда функционировал вполне нормально в течение почти четырёх часов, после чего начал отсчитывать от семи до пятидесяти секунд за раз. Иногда он останавливался на неопределённое время, а затем самостоятельно снова запускался. Лэнд прекратил бесполезные попытки разобраться в этом.

Он шагал по колено в цеплявшемся тумане, который был или бледно-золотым или дымчато-лазурным в зависимости от наблюдателя. Несмотря на то, что он взял с собой своего “Налётчика” Лэнд предоставил управление бортовым сервиторам и ядру духа-машины. Паутина являлась чем-то таким, что он должен испытать за пределами брони танка.

Сапиен устроился у него на плече, зрачки зверька бесконечно щёлкали, щёлкали и щёлкали, записывая пикты, которые приглянулись его примитивному мозгу. Лэнд часто останавливался для сканирования ауспиком и изучения данных, и каждый раз Сапиен спрыгивал с плеча и исчезал в тумане, занимаясь один только Император знал чем. Лэнд регулярно просматривал содержимое черепа зверька, изучая снятые псибер-обезьяной пикты, но изображения показывали только инкрустированные схемами стены и пол, или безликий поглощающий цвета туман.

У Аркхана было право ехать во главе конвоя вместе с архимандриссой и неприветливым соседством Керии и Диоклетиана. Чаще всего он предпочитал путешествовать в одиночестве, перемещаясь по всей колонне, иногда даже возвращаясь настолько далеко, чтобы идти рядом с баронессой Джаей и марширующими рыцарями, слушая их грохочущую поступь. Они были вдохновляющей группой на свой манер.

Отряд вигиляторов-протекторов замыкал хвост колонны, их клешни гудели смертоносными звуками, словно осы, изогнутые когти лязгали в такт шагов аугметированных ног. Он знал, что лучше не пытаться вовлечь их в разговор. На Священном Марсе их знали как сикариев – крадущихся среди дюн, жестоких трансмогрифицированных воинов-скитариев – и не многие из них обладали достаточной индивидуальностью для общения.

Они ни разу не разбивали лагерь. Сервиторам не требовался отдых, и конвой никогда не останавливался. Сам Лэнд привык к неудобствам многомесячных экспедиций в подземные хранилища, и ему вполне хватало нескольких часов сна на корме транспорта “Триарос” или в собственном “Налётчике”. Сон не приходил легко, но предлагал единственную возможность забыть о том, что находилось за изгибавшимися стенами.

Секции Механикум в паутине оказались почти такими, какими он и ожидал, хотя присутствовал и дополнительный раздражитель в виде странного и непонятно откуда появлявшегося тумана. Один туннель с пронизанными мерцающими линиями драгоценной схемы стенами из освящённого металла сменялся точно таким же туннелем. Проводка выглядела достаточно сложной, почти иероглифической и покрывала всю внутреннюю поверхность туннелей. Конвой уверенно двигался вперёд, не останавливаясь, даже когда проходы раздваивались или разветвлялись, никогда не следуя по маршруту, который был бы слишком тесен для высоких рыцарей дома Виридион. Такие иногда встречались.

– Куда ведут эти проходы? – спросил Лэнд по воксу Диоклетиана, сидя за командной панелью своего “Налётчика”.

– Никуда, – раздался ожидаемый ответ.

Значит, туннели незакончены. Или ещё не перестроены. Или строительство даже не начиналось после первого основания. Любопытно.

И всё же это давало представление о масштабе работ. Аркхан знал из карты архимандриссы, что спроектированные Механикум секции являлись ничем иным, как пробными щупальцами, связывавшими Терру с настоящей сетью. Это объясняло скромность работ, в том числе и почему он чувствовал нависавшие потолки большинства туннелей сквозь туманную дымку. Но не объясняло, как легио Игнатум переправил титанов для Великой Работы. Как они могли провести богов-машин по этим туннелям?

Ответ пришёл сразу, как был задан вопрос. Великие Работники видимо привезли всех крупных титанов по частям, разобранные компоненты доставили по этим путям караванами гравитационных платформ, чтобы снова собрать глубже в паутине.

Что за изумительное кощунство. И какая судьба ждёт духа-машины, получившего жизнь в этом странном мире? Проявятся ли дефекты и недостатки, невидимые за пределами паутины? Падут ли собранные в паутине титаны жертвой соединения нереального мира с реальным?

Столько вопросов. Так мало ответов.

Кейн, дорогой уважаемый Загрей Кейн, не стал возражать против решения Лэнда посвятить себя Великой Работе. Положительное мнение генерал-фабрикатора по этому вопросу стало неожиданностью, если не сказать больше. Он ожидал отказа на основе понятий компетенции и превосходства. В первую очередь он был техноархеологом, который совершенно не был приспособлен для войны, не важно насколько уважаемым он мог являться в своей профессии.

И всё же у Лэнда были подозрения, почему Кейн согласился. О, да. У него были подозрения.

Сапиен показал зубки и испустил серию щебетавших и чирикающих щелчков. Лэнд оглянулся через плечо, когда из тумана появилась высокая фигура Зефона. Двойные турбины поднимались над его спиной, как жестокие машинные крылья, и покачивались в такт походке воина. Боевые сервиторы катились мимо, не обращая внимания ни на что, кроме направляющего сигнала архимандриссы во главе колонны.

– Приветствую, – произнёс бледный Кровавый Ангел. Он держал шлем тип III с решётчатой лицевой пластиной под рукой, оставив лицо открытым.

– Мой соотечественник-ваалит, – ответил Лэнд. Он почесал голову, где волосы давно проиграли войну за удержание позиций на пустынном пейзаже.

Зефон замедлил шаг, чтобы идти рядом с Лэндом:

– Вы, должно быть, гордитесь, – сказал он. – Видеть результат усилий Марса.

“Горжусь? – подумал Лэнд. – Да, пожалуй. В некотором роде. Хотя истинное чудо, истинное знание ещё впереди”.

– Да, горжусь, – произнёс он вслух.

– И хорошо, что ваша верховная жрица пережила операцию.

– Иеронима? Она – не моя верховная жрица. Она входит в круг, подход которого значительно отличается от большинства марсианских ковенов. Она поклоняется Омниссии как самому Уничтожению. Как Несозидающему богу.

– А вы?

– Я почитаю Его за то, что Он – гений. Я не считаю аспект Его гения священнее любого другого аспекта.

– Ясно. – Зефон изогнул бровь. – Хотя должен заметить, что вы поправили мою терминологию, а не выразили облегчение выживанием жрицы.

– Проницательный товарищ. Создание архимандрита – это слава, сударь. Но я не желал бы себе такой судьбы. Навечно оказаться внутри корпуса? Обнажённые нервы, расколотые мышцы и очищенная кость, амниотический бульон для сохранения головного и спинного мозга? – Лэнд театрально вздрогнул. – Нет, спасибо.

– Ясно, – снова повторил Кровавый Ангел.

“Сомневаюсь, – подумал Лэнд. – Вы не видели операцию”.

Зефон с интересом посмотрел на Сапиена. Псибер-обезьянка расценила это как приглашение. Зверёк прыгнул на наплечник воина, цепляясь за белый символ-крыло IX легиона, а затем оказался между турбинами прыжкового ранца.

– Надеюсь, это существо не помочится на меня? – спросил космический десантник. – Сомневаюсь, что моё чувство собственного достоинства переживёт такой удар.

Лэнд посмотрел на Кровавого Ангела, прищурив глаз. Он задумчиво погладил свою клиновидную бородку:

– Сапиен получает питательные вещества внутривенно. Те немногочисленные отходы, что он выделяет, выходят через мешочек с гелиевыми отложениями. Поэтому ответ на ваш вопрос – “нет”.

Зефон усмехнулся:

– Очаровательно. Иди сюда. – Он протянул бионическую руку за плечо, псибер-обезьянка позволила взять себя за загривок и вернуть хозяину. Снова устроившись на плече Лэнда, зверёк посмотрел на огромного воина и прощебетал несколько любопытных чирикающих звуков.

– Я заметил нестабильность вашей бионики, – произнёс техноархеолог. – Непроизвольные подёргивания в метакарпофаланговых суставах. Результат неудачной операции?

Улыбка Зефона исчезла:

– Отторжение имплантата.

– В самом деле? Не думал, что такое может произойти с вашим видом.

– Теперь вы знаете, что может, – тихо ответил Кровавый Ангел.

– Я хотел бы как-нибудь изучить вашу бионику, чтобы выявить причину недостатков.

– Возможно, если позволят обстоятельства.

Тишина стала почти неловкой, когда Лэнд заговорил снова:

– Вам что-то нужно от меня, Кровавый Ангел?

– Нет. Я просто хотел спросить, что вы думаете об Имперской Темнице. Рыцари Виридиона видели её сквозь прицелы орудий и на экранах в кабинах. Сервиторы явно остались равнодушны. Вы и я были единственными, кто видел её обычными глазами.

– И вы задумались, нашёл ли я в ней какой-нибудь глубокий и волнующий опыт?

Кровавый Ангел заколебался:

– Я думал об этом. Хотя желчь в ваших словах заставляет полагать, что не нашли.

– Это было достаточно интересно, – насмешливо ответил Лэнд. Что он должен был сделать? Признаться какому-то сверхчеловеческому скоту, что плакал от откровений этого путешествия? Галактика горела из-за этих облачённых в керамит дураков. – Но мы на Красном Мире привыкли к чудесам за пределами смертных умов.

– Ясно. Тогда могу я спросить, почему вы присоединились к экспедиции?

Лэнд изогнул бровь:

– Чтобы увидеть всё лично. Уверяю вас, ничто не удержало бы меня. Разве вы не считаете честью находится здесь, воин?

Зефон кивнул:

– Конечно. Префект Корос специально выбрал меня, хотя я не понимаю почему.

Лэнд посмотрел на величественное лицо Кровавого Ангела, пытаясь уловить любое выражение или подсказку относительно мыслей воина. Не увидев признаков понимания, Аркхан Лэнд растянул губы в странной холодной улыбке, но всё же и без малейшего намёка на насмешку.

“Он и в самом деле не знает, – подумал Лэнд. – Хотя всё настолько очевидно”.

– Что-то развеселило вас? – спросил Зефон.

– О, нет. Ни в коем случае. – Хмыкнул Лэнд, не слишком скрывая ложь в словах.

Достигнув края терпения, Зефон уважительно склонил голову:

– Если позволите, эксплоратор Лэнд.

– Конечно, конечно.

Кровавый Ангел ушёл широкими шагами, легко опередив Лэнда.

“Обидчивый спутник”, – подумал он, глядя в спину Кровавому Ангелу.

Неизвестное время спустя после короткого разговора с Зефоном в воксе затрещало сообщение, распространяясь по растянувшемуся конвою. Приказ призывал собраться, усилить бдительность, отключить настройки всех аура-датчиков и ауспиков-сканеров, и приглушить все сверхчеловеческие чувства.

– Впереди один из исконных участков паутины. – Раздался голос Диоклетиана, привычно отвлечённый и краткий. Видимо кустодий всегда так говорил. – Придерживайтесь пути любой ценой.

У Лэнда пересохло во рту. Он облизал губы, но это мало помогло. Язык стал шершавым. Наконец. Наконец…

Он шагал и смотрел вперёд на широкий построенный туннель, чувствуя волнующую дрожь, которая всегда появлялась перед возможностью открытия. Мимо грохотали боевые сервиторы. Но они были лоботомизированы и давно утратили умение удивляться.

Когда железные стены закончились, с ними исчезли светившиеся схемы и гул пульсирующих машин. Место определяемых структур занял туман – баронесса Джая понятия не имела, где проходил их путь или как авангард конвоя умудрялся не сбиться с него. Шаги больше не отражались эхом от стен из марсианского металла, теперь золотой туман поглощал все звуки и возвращал лишь обрывки.

Это и в самом деле была паутина? Настоящая паутина? Да, была, скоро поняла она. И нет, не была.

Где туман редел, становилось видно стены: конструкцию из какого-то изгибавшегося материала, который оставался непроницаемым для всех волн ауспика. Возвращавшиеся ненадёжные показания определяли его как нечто похожее на призрачную кость эльдаров и идентичное по физической плотности – и согласно лепету Лэнда “идентичное по психическому резонансу! Ах, простите меня! Вы не способны понять…” – и всё же определить из какого именно материала состояли стены так и не удавалось.

Благодаря изучению доступных ограниченных данных о Великой Работе она знала, что эта так называемая сеть являлась творением расы, которая была гораздо старше любой из существующих в галактике. Этот факт мало пугал женщину, которая убила первого ксеноса в четырнадцать лет. Расы расцветали и умирали с жестокой регулярностью: Крестовый поход привёл сотни таких рас к исчезновению, а империи ксеносов воевали задолго до того, как человечество возникло из непродолжительного и удивительного соединения белков. Нет, не имело значения, насколько древней была эта трудолюбивая раса. Мурашки бежали по её коже от значительно более инстинктивной реальности, чем показывали сканеры.

Иллара Латхарак, Третий образцовый меч, шагавшая ближе к арьергарду конвоя, озвучила по воксу те же самые чувства. Джая услышала, как её придворная тихо сглотнула:

– Разрешите обратиться, баронесса.

– Всегда пожалуйста.

– Благодарю. Чем бы ни был этот материал, он не из нашей галактики. Как это может быть? Как такое возможно?

Джая вздрогнула от этой мысли. Суставы рыцаря сочувственно заскрипели благодаря родственной связи.

Туннели разветвлялись совершенно непредсказуемо и без какого-либо намёка о том, какой маршрут предпочтительнее другого. Туман просто распадался, показывая два или несколько дополнительных проходов, ничуть не отличавшихся от остальных. Джая направляла ретрансляторы ауспика в каждый новый коридор, пока не поняла, что ни один маршрут не покажет ничего интересного на её сканерах. Она меняла фокусировку и детализацию, моносмягчение и даже использовала относительно примитивную цветовую гамму, и только последнее показывало хоть что-то. Её приборы не фиксировали ничего живого, даже когда отмечали движение.

– У меня есть движение, – произнесла она в первый раз по воксу.

– У меня ничего нет, – сразу ответил Деврам. Остальная часть колонны сообщила о своих результатах, которые варьировались между молчанием сканеров Деврама и беспорядочными данными Джаи.

Движения регистрировались при каждом сканировании, но, похоже, они не принадлежали живым существам и не подчинялись никаким физическим законам. Или целая армия призраков танцевала в туннелях, или сами проходы перемещались каким-то таинственным и неподвластным приборам образом.

Иногда она слышала, как её имя произносили вслух. Она не могла узнать голос, и при этом вокс не подтверждал получение сообщения, несмотря на предательски потрескивавшие помехи, которые напоминали человеческую речь. Несколько раз она слышала бормотание прямо в левое ухо, которое было слишком слабым, чтобы разобрать смысл. Она не была уверена, являлся ли жгучий шёпот слишком тихим для понимания или говорили на языке, который она не знала.

– Разрешите обратиться, баронесса. – Голос Деврама заставил её вздрогнуть.

– Всегда пожалуйста, – ответила она. Официальные слова едва не застряли в пересохшем рту.

– Благодарю. Мой вокс-приёмник не совсем исправен или… я не уверен. Чей-нибудь вокс регистрирует неразборчивый шёпот?

Нервные смешки по всей колонне стали понятным ответом.

Лица косились на Джаю из тумана: людей, ксеносов, другие. Она видела их в пиктах систем прицеливания и сквозь полосы “божьего глаза” главной визуальной системы своего рыцаря. Одно из лиц вырвалось из тумана, повернулось и растаяло в размытой дымке протянутых рук. Туман подёрнуло пламя. Именно так погиб её отец, сгорел заживо на кресле управления, слишком ослабевший от ран для катапультирования. Ризничему Торолеку потребовались три бессонных дня, чтобы почтительно выскрести и уважительно смыть все органические макрочастицы из кабины рыцаря. В конце концов, придворные дома Виридион похоронили обугленную оболочку, запёкшуюся на собственном троне.

Другие тени танцевали, дурачились и корчились во мгле. Джая изо всех сил старалась не обращать на них внимания. Она так крепко сжимала рычаги управления, что побелели костяшки пальцев. Она не могла разжать их.

– Джая, – голос с робкой осторожностью прошептал её имя. Юный голос, услышав который она закрыла глаза, словно так можно было защититься от призрака. Возможно, это помогло, потому что голос не вернулся. С облегчением хмыкнув, она постаралась выкинуть из головы мысли об обладателе голоса – о юноше, юноше из другой семьи Хайрока с королевской кровью. Первым юношей, с которым она проводила время без сопровождения дуэньи. Целую жизнь назад.

Она слышала, как некоторые тяжело вздыхали, когда колонна вошла в первую пустоту. Туман, туман и туман – вот единственное, что видели их глаза и сканеры.

Объективно она знала, что это такое. Объективно она знала, что это одно из огромных пространств, предназначенных для перемещения…

Сущностей

…судов эльдаров из призрачной кости размером с имперские военные корабли. Их путь, наконец, проходил сквозь один из огромных проходов паутины, где…

Чудовища ксеносов

…путешествовали сквозь космос без варпа. Она видела историю, рассказанную на стенах Имперской Темницы. Она знала, что это было. Это было надеждой Императора для расы. Предполагалось, что эти проходы безопасны.

Тогда почему же я дрожу?

Джая остановилась и, повернув замки, открыла люк кабины. Она хотела встать на троне и взглянуть в небытие своими глазами.

Первым, что она ощутила, оказался слабый запах льда, словно проход вёл в какой-то чистый ледяной мир с такими драгоценными и обычными вещами, как солнце, луны и нормальные размеры, которые соответствовали законам физики.

Вторым, что она ощутила, стало грандиозное и абсолютное небытие над ней. Вокруг неё. Под ней. Она находилась в самом центре чистейшей пустоты. Джая испытала те же чувства, что всегда испытывала, когда смотрела на изображения глубокого океана. Бесконечный мрак раскинулся повсюду, формируя целый мир, где невероятно огромные существа извивались в солёной илистой мгле.

Она закрыла люк и села на трон. Рыцарь шагнул вперёд.

Джая услышала музыку, доносившуюся из нескольких затянутых туманом туннелей, столь дразняще знакомую, но всё же неузнаваемую, как ранее шёпот. Полузабытые мелодии играли на инструментах, которые она не могла представить. Они казались гармоническим аккомпанементом к манившим её теням. Несколько раз она направляла установленный на корпусе стаббер на прыгавшие и извивавшиеся силуэты, палец в перчатке сгибался вокруг спускового крючка, медленно поглаживая и желая открыть огонь.

Другие проходы – “Дальше в паутину? Глубже?” – казались нечёткими формами, с которыми не могли справиться пикты любого разрешения. Стены поворачивали под углами, от которых у человеческих наблюдателей слезились глаза, люди моргали и отворачивались из-за растущей головной боли. Здания проступали в туманных тенях: башни, арки и купола, возведённые чудесами ксеносов. Они или потерялись во времени или далеко зашли на пути к забвению и исчезновению. Они казались несовпадающими или каким-то образом не воспринимаемыми, словно являлись обрывистыми воспоминаниями раненого разума.

Путь поднимался. Некоторые туннели наклонялись так резко, что почти обрывались. Откосы и кривые углы стали обычным явлением. Даже сила тяжести стала жить собственной странной жизнью: отметив наклон относительно вертикальной оси железной поступи своего рыцаря, Джая направила ауспик в переднюю часть конвоя, и обнаружила, что добрая половина колонны путешествовала по тому, что она считала западной стеной туннеля, а для них являлось полом.

Растянутые во времени удивление и адреналин плохо сказывались на её самочувствии. Джая устала, она едва спала в последние дни. Руки и ноги налились свинцом и начинали дёргаться и потрескивать от судорог.

И всё же она не собиралась обращаться по воксу к Диоклетиану и спрашивать, когда они доберутся до места назначения. Виридион не покажет слабости в покаянии.

Проходы продолжали разделяться. Проходы продолжали разветвляться. Проходы продолжали соединяться с другими магистралями, сливаясь в один.

Она направилась в авангард колонны, и в этот момент вокс взорвался штормом статики, белый шум окутывал десятки мужских голосов, которые общались друг с другом в смертельном спокойствии. Волна прошла по конвою, часть за частью. Двигатели сервиторов взвыли. Танки загрохотали и зарычали.

Джая резко вставила ноги в ботинках в ниши контроля, переключившись на активное управление.

Это главная армия? Это голоса Десяти Тысяч? Она ничего не видела кроме призрачных зданий на крутых склонах, пока проход поднимался. Мы, наконец, на месте?

– Диоклетиан? – спросила она по воксу. – Префект Корос, мы близко?

– Мы в радиусе действия вокса Каластара, – встревоженно ответил он. Она почти чувствовала его напряжение, пока он пытался разобраться в противоречивых голосах.

Архимандрисса подключилась к частоте под визг своей настраивающейся внутренней системы связи. Затем раздался её монотонный голос:

– Я установила точки когнитивного контроля в Каластаре. Город под тяжёлой осадой. Каждый военный сервитор в настоящее время сообщает о намного превосходящих вражеских силах, выступивших против защитников.

Диоклетиан прошептал проклятье, на каком-то жаргоне культуры своего детства, ничего незначащем для неё. И всё же это был первый раз, когда Джая услышала, как он выругался:

– Стены пали. Враг в городе.

 

Шестнадцать

Война в паутине Династии, Лорды Терры Золотые и Бездушные

Врагам не было числа, безграничный океан. Никакие две фигуры в их нестройных рядах не выглядели полностью одинаковыми, каждый, по видимому, принадлежал собственному виду, рождённому и вызванному из уникального кошмара. В воздухе ксеносов разносились звуки сталкивающихся клинков и волны палящего жара, но прежде всего – вонь существ, слишком сильная даже для респираторных масок и фильтров шлемов кустодиев.

У войны был свой особый запах, приправленный ароматом человеческих трупов, основанный на вони фуцелина израсходованных болтов и сильного привкуса озона, ионизированного лазерными разрядами воздуха, но этот запах был за пределами обычного. Запах раскопанных чумных могил со смертельными болезнями, живущими в обглоданных костях. Похоронная вонь безнадёжности, словно кровь, вытекавшая из разрубленной плоти. Солёный аромат грязного пота, прочертившего лоб убийцы. И над всем обгоревшее свиное зловоние шипящего жирного мяса, запах пылающих человеческих тел.

Сагиттар удерживал позиции против этого прилива. Никогда ещё он не чувствовал себя столь далёким от света Императора. Одна мысль прокручивалась в разуме снова и снова.

Мы не удержим город.

Зловоние непогребённых тел за городскими стенами стало почти ядовитым. За то, что казалось днями даже в этом месте без времени, враг бросался на удерживаемые Десятью Тысячами стены и не добился ничего, кроме собственной крови.

Настоящее сражение началось, когда стены Невозможного города проломил легио Аудакс. Под потоками огня, плазмы и разрывных снарядов с высоких баррикад отряд “Псов войны” сделал работу почти в одиночку, заплатив за победу своими жизнями. Каждая из военных машин шаталась и горела, их щиты взрывались, а броня пузырилась, пока гарпуны вонзались в стены Каластара из призрачной кости. Они отступили в полном беспорядке, волоча за собой куски стены, открыв бреши для толп пехоты.

Ни один “Пёс войны” не выжил, чтобы войти в город. Их дымящиеся обломки лежали памятниками в большом туннельном пространстве среди волн убитых космических десантников и прогорклых пятен демонического ихора.

Как только враги вступили в город, их встретил ещё более тёплый приём. Усиленные ордами боевых сервиторов Механикум и высокими колоссами легио Игнатум Безмолвное Сестринство и Десять Тысяч занимали каждый мост и перекрёсток. На каждой стене и ещё стоявшей башне заблаговременно установили турели. Защитники города направили волны атакующих во внутренние дворы, превратив замкнутые пространства в скотобойни. На мосты, взрывая их под кишащими толпами демонических существ и сбрасывая врагов в бездну. На проспекты, ставшие огневыми мешками.

Улицы представляли собой извилистые сводящие с ума маршруты через город, который и сам по себе казался бессмысленным с архитектурной точки зрения. Отчёты потрескивали на периферии восприятия Сагиттара, некоторые прокручивались на красном стекле щели визора, другие приходили потоком противоречивых вокс-голосов. Он, не осознавая, обрабатывал их все, сосредоточившись на продвижении вперёд.

Сражавшиеся вместе с ним кустодии были ветеранами веков войн под предводительством Императора. Они двигались свободным и не соблюдавшим строй отделением, скорее напоминая охотившийся львиный прайд, чем солдат в бою на городских улицах. И всё же они никогда не мешали друг другу благодаря трансчеловеческим чувствам и рефлексам, а также абсолютному пониманию. Их единению не требовалась никакая искусственная синхронность. Им не хватало генетической точности Легионес Астартес, которые двигались в сплочённости пожизненных отделений, но сам Император создал их такими. Его легионы космического десанта были построены на принципах традиции, братства и однородности. Десяти Тысячам не требовались для послушания столь грубая механистичность и воинственность. Им оставили большую индивидуальность, и их связь верности строилась на иных тонких ограничениях.

Сагиттар возглавлял отделение Ра, которое сражалось как ударная группа. Вооружённые копьями стража и двумя меридианскими клинками они были известны, как отделение Династий, и сам Император не без иронии назвал их Лордами Терры. Каждый являлся потомком оборвавшихся царственных родов Терры: сыновьями и племянниками военачальников и королев-ведьм, взятыми в качестве дани и принятыми в ряды Десяти Тысяч. Когда-то их было двадцать, после пяти лет кровопролитных боёв в туннелях паутины их осталось двенадцать.

Сейчас они двигались в смертоносном спринте, разрубая копьями корродированные бронзовые мечи и рассекая неестественную плоть. Сагиттар вёл их, его корпус “Контемптора” был способен перемещаться со скоростью гравитационного “Носорога”.

Где-то раздался крик военных горнов титана, резкий машинный рёв из внешних аугмитов. Другой прокричал ответ, положив начало далёкому спору металлических божков.

Мы не удержим город. У Сагиттара не было крови в венах, которая могла бы застыть, никакие синтетические гемовиты, сохранявшие его в амниотическом саркофаге, не подражали человеческой крови в столь поэтической и бессмысленной манере. Без орбитального наблюдения он не обладал полной картиной масштабного сражения, но потрескивавший вокс работал, передавая неприятную информацию о численности врага. Больше легионеров, больше существ, больше титанов, чем сообщали дозорные Десяти Тысяч. Гор – или скорее проклятый король-ведьмак Лоргар – нашёл способ наводнить паутину своими приспешниками.

Мы не удержим город.

Звери с крепкими красными шкурами и в примитивной медной броне выли, шипели, плевались и ругались в растущем потоке, перемещаясь с нечеловеческой энергией на обратно сочленённых ногах. Они держали в руках большие секиры и мечи из примитивного металла, покрытого рунами, от одного вида которых глаза кустодиев начинали болеть. Колесницы безудержно мчались в их рядах, серпы колёс выкашивали союзников не реже, чем имперцев. Артиллерия обрушивала богохульные снаряды на защитников не массированными залпами энергии, как Механикум, а словно на полях битв Древней Земли, когда подобный небесный огонь принимал форму грубого физического дождя. Враги пустили в ход всё от корпусов подбитой техники Механикум и больших кусков разрушенных городских зданий до отрубленных и заколдованных голов имперских мертвецов.

Последнее они любили больше всего. Черепа лились дождём, падая на Сагиттара барабанящим ливнем. Они разбивались о пластины аурамита Династий, взрываясь облаками удушливого кровавого тумана. Ещё сотни врезались в ближайшие здания из призрачной кости или падали, раскалываясь о поднимавшуюся улицу.

Туман быстро сгущался, автоматические зрительные фильтры стали бесполезными и не могли проникнуть сквозь красную мглу. Ослеплённый, он чувствовал, как тени в тумане тянутся к корпусу безжалостными когтями, окружая и преследуя его. Суеверный человек мог бы принять их за духов тех, кто лишился черепов, которые стали снарядами демонической артиллерии. Сагиттар уклонялся от приближавшихся теней, сенсоры не регистрировали их как сущностей варпа, но реальны они или ложны, он не позволит им прикоснуться к себе.

Сагиттар двигался, не видя и затаив дыхание, сражаясь только на слух. Он замахнулся кулаком на что-то в воздухе, когда услышал скрип демонической мышечной ткани; парировал бронированным предплечьем, когда шепчущая песня лезвий рассекла воздух. Он провёл выплёвывающим поток огня и отдачи орудием вдоль переулков, которые не видел, беспощадно убивая демонов, которых чувствовал только по их вою.

Некоторые твари говорили на готике. Их Сагиттар ненавидел сильнее всего. Лихорадочно воющими и булькающими голосами они обращались на языке, который не имели права знать:

– Когда взойдёт солнце? – кричали они. Он и в самом деле слышал страх в их вопросах? – Когда взойдёт солнце?

Единственными ответами Сагиттара были удары кулака и горячий рёв орудия “Херес”. Он выхватил из дыма рогатую фигуру, оторвал дёргавшуюся и вопящую тварь от земли и сдавил с пневматическим усилием. Зверь взорвался всего три секунды спустя, рухнув на землю двумя кусками. Одна из половин всё ещё выла, и Сагиттар заставил её замолчать, опустив металлическую ногу.

Повернувшись, всё ещё ослеплённый, он разжал мокрый от ихора кулак и разрядил гудевший в ладони плазмаган. Магнитные ускорители завизжали и выплюнули сферу сдерживаемого ядерного синтеза. Ещё одно чудовище упало без головы, испаряясь и распадаясь.

Сагиттар побежал, подавшись влево, когда ревущие болты пронеслись справа. Он услышал, как они попали и взорвались, и почувствовал брызги ихора на корпусе. Мерзкая шипящая жидкость заставила датчик температуры на объективах линз резко подскочить.

Он услышал впереди звук колёс, металлических колёс по улице из кости. Он увидел это – очертания были достаточно большими, чтобы показаться сквозь туман – ведомая молотившими копытами змеевидными существами колесница, ещё одно грубое эхо полей битв Бронзовой эпохи Старой Земли, грохотала по изгибавшейся дороге. Женоподобная тень управляла тварями с задней части колесницы, понукая поводьями.

Не успел Сагиттар по воксу предупредить Династии, как возничий погибла от брошенного копья, вонзившегося в грудь. Колесница накренилась на наклонной дороге и твари запутались в поводьях, когда рванулись в разные стороны в животной нерешительности. Сагиттар мельком взглянул на кустодиев отделения, вонзавших копья в распростёртые тела. Чем бы существа ни были, они умерли, крича почти как люди.

Приблизились новые рогатые враги, и он прикрыл своих воинов, штурмовая пушка выровнялась и заскрипела, открыв огонь. Среди постоянного треска вокса он слышал унылый хруст снарядов, попадавших в цель.

– Наступать! – крикнул он по воксу Династиям. То же самое слово снова и снова. Сколько раз он отдавал этот приказ после падения стен? Сто? Тысячу? – Наступать!

Отделение вырвалось из тумана на следующем перекрёстке. Сагиттар осматривал воинов, пока они появлялись из кровавых испарений. Доспехи покрывал жидкий ихор, лезвия копий дымились, когда энергетические поля сжигали последнюю оставшуюся кровь.

“Восемь, – считал он. – Девять. Десять. Одиннадцать”. Затем появился Микориан.

– Гатас? – спросил он последнего воина.

– Пал, – ответил Микориан.

Сагиттар инстинктивно сжал бесполезные мышцы. Он уже поворачивался, чтобы снова погрузиться в кровавый туман, когда Микориан приблизился и встал перед ним:

– Я спас бы его, если бы осталось что спасать.

Воин, с которым Сагиттар сражался рядом больше века, один из приближённых братьев Ра, пропал в тумане. Скрепя сердце они пошли дальше, держа оружие наготове, охотничья группа в самом центре города ксеносов. Не было никакой тщательно спланированной осады, которую вели организованные силы – наступил поворотный момент войны, проспект за проспектом, шаг за шагом.

Небо вокруг Шпиля бога кишело существами, они парили на несуществующем ветре и отбивали любую воздушную атаку. Какая-то крылатая тень заслонила небеса, пролетая мимо и принеся отвратительную вонь кожистыми крыльями. Рядом на воющих двигателях пронёсся ревущий силуэт “Грозовой птицы”, проливая дождь гильз на воинов далеко внизу.

Ретинальный дисплей Сагиттара потускнел, компенсируя внезапную яркую вспышку, когда “Грозовая птица” превратилась в нову. Золотисто-серебряный корпус упал с мучительным драконьим рёвом протестующего металла. Сбившая его демоническая тварь вылетела из падающего корабля, размахивая чёрными крыльями и удаляясь подальше от взрыва.

Он посмотрел через арочные мосты на Шпиль бога, всё ещё слишком далёкий, чтобы различить отдельных защитников. Взлетавшие десантно-штурмовые корабли погибали, как и их собрат, не в силах ничего сделать против столь огромного числа крылатых существ, окружавших центральную башню. Конвой гусеничных транспортёров Механикум и боевых шагателей прокладывал себе путь от западного внутреннего двора, пробиваясь сквозь плотный поток демонических клинков и плоти.

Сагиттар и Династии бежали по длинному мосту, звук их шагов эхом отражался от призрачной кости под ногами. Копья затупились из-за частого использования, но всё ещё рассекали и разрезали, разрывая врагов на куски с хлопками силовых полей о плоть, которым досталось не меньше, чем клинкам. Сагиттару пришлось использовать опустевшую штурмовую пушку в качестве дубины.

Ещё один корабль пронёсся над головой, вращаясь на ревущих двигателях и падая в пропасть между большими городскими платформами.

Мы не удержим город. Эта мысль неотступно преследовала его.

Прошлыми защитниками моста был полк трэллов-адсекуларисов, почти безмозглых, но компенсирующих это количеством. Династии атаковали демонов, переступая через тела рабов-киборгов, которые погибли, чтобы удержать мост несколько лишних минут.

Сагиттар поймал клинок на предплечье. Существо вопило и требовало сказать, когда взойдёт солнце, и он убил его возвратным ударом тыльной стороны руки. Служившая твари кровью мерзость взметнулась бурлящим фонтаном.

Клинки и кнуты хлестали металлическую броню, замедляя его, посылая болезненные острые уколы в искалеченные конечности, плавающие в холодной колыбели. Он убивал, убивал и убивал, инстинктивно и механически, слишком уставший для жажды крови или радости сражения.

Он увидел Микориана на земле с тремя зазубренными мечами, пробившими насквозь спину. Над павшим товарищем стоял Джахаза, ещё один из так называемых Лордов Терры Ра, он давно потерял копьё стража и сражался парными меридианскими мечами в кружащемся танце. Он не бросит труп Микориана.

– Он погиб, – крикнул Сагиттар своему сородичу.

Джахаза лишился половины лица, кожа была содрана до кости. Один глаз исчез, челюсть безвольно свисала, и у него не осталось лицевых мышц, чтобы говорить. Подтверждением, что он услышал Сагиттара, стало только движение, когда кустодий начал прорубаться к нему.

Вблизи раны выглядели ещё ужаснее. Шлем Джахаза сорвали, забрав с ним и внушительную часть затылка и мозгового вещества. Кровь плескалась в углублениях наплечников и впитывалась в красный имперский плащ. И всё же кустодий продолжал сражаться, он противостоял хлынувшим на мост существам, вращая копьём и используя инерцию. Тот факт, что он ещё держался с этими ранами, бросал вызов разуму: Джахаза просто не знал, что уже мёртв.

Раздался новый рёв военных горнов. Сагиттар безошибочно узнал этот громкий крик, который разнёсся над осаждённым городом: “Потомок Бдительного Света” – одинокий “Владыка войны” Игнатум – продолжал сражаться и объявлял об очередной победе. Рискнув подставить корпус под грохочущее и лязгающее оружие, дредноут обвёл взглядом затянутую туманом панораму города, который занимал весь огромный туннель. Далёкие улицы также кишели телами и мерцавшими вспышками выстрелов. Большие тёмные силуэты титанов – и тварей размером с титанов – перемещались между зданиями из кости и опустошали всё вокруг себя, сражаясь, двигаясь и стреляя. По сотням вокс-частот защитники города переговаривались, оценивали и координировали, угрожающе холодно и спокойно в ситуации, где человеческие солдаты выкрикивали бы приказы и вопили бы от ран.

Сагиттар сокрушал растворявшиеся тела противников железной поступью и двигался вперёд.

Его имя затрещало по воксу, и он услышал сообщение только с третьего раза. Приказ возвращаться. Приказ возвращаться в Шпиль бога.

– Династии втянуты в бой, – ответил он. – Нам нужен транспорт.

– Будет сделано, Сагиттар.

– Дио? Это ты?

Танк “Налётчик” напоминал “Спартанца” космического десанта во всём, кроме трёх вещей. Первое отличие состояло в увеличенном размере: мало того, что он обладал большей вместимость и грузоподъёмностью, но и его броня состояла из плотных слоёв керамита, укреплённого редкими марсианскими сплавами, которые считались слишком ценными для линейного обслуживания Легионес Астартес. Танк был значительно крупнее, из-за чего гладкий красный корпус казался металлической кожей какого-то мифического зверя. Как и следовало ожидать, на бортах красовался разделённый пополам череп Марсианских Механикум, наряду со священными бинарными и тринарными письменами, тщательно выгравированными на каждом дюйме керамитовой обшивки.

Второе отличие заключалось в управляемой бронированным сервитором башне-турели на крыше, что предоставляло громоздкой системе из счетверённых волкитовых кулеврин зону огня в триста шестьдесят градусов.

Третьим и самым сильным отличием от основного бронированного транспорта легионов космического десанта являлось отсутствие траков или гусениц. “Налётчик” скользил в метре над землёй, двигаясь гораздо быстрее своих неспособных подняться в воздух кузенов.

Он пробивался через мост, панели антигравитационных суспензоров протестующе выли, перемалывая чудовищ в эфирный ихор лобовой бронёй. Звук от столкновений звучал барабанным боем, словно от ударов крупных градин по металлической крыше. Существам, которых он не превратил в мягкую массу, повезло не намного больше. Он сгорали от его оружия, целые орды вспыхивали и превращались в вопящие силуэты под визжащими лучами волкитных орудий.

Оружием управлял жёстко запрограммированный сервитор, который всю жизнь проводил в башенке, был ритуально лишён ног до коленей и хирургически соединён с местом своей службы. Его обязанности являлись монозадачно простыми – и абсолютно жестокими – сводясь к протоколам поиска/обнаружения и уничтожения. Он исполнял предназначение с холодной и просчитанной агрессией. В тёмном небытие черепа не было места ни эмоциям, ни кошмарам, поэтому существа, которых он видел, мало трогали его сердце.

Позади ведущего танка двигались три “Спартанца”, парившие на таких же антигравитационных репульсорных полях. Они были в цветах имперского золота и украшены орлиным символом легио Кустодес. Ра Сагиттар сразу узнал символы чести отделения на корпусах.

Штурмовые рампы опустились в туман. Переборки заскрипели, открываясь. Из трёх золотых танков появились громоздкие фигуры Чжаньмадао и отделений его привилегированных терминаторов, каждый воин нёс огненную пику “Инцендиум”. Оружие выдохнуло драконье пламя на атакующих тварей. Демонические тела таяли точно так же как и омытая пирохимическим огнём смертная плоть.

Ведущий танк выглядел великолепно в красной броне Механикум и представлял собой чудовище гнева и звука. Невыносимые визги его волкитной системы накладывались друг на друга, пока лучи сжигали ряд за рядом горбатых рогатых существ. Его штурмовая рампа опустилась последней. Внутри стояли только два воина. Знакомая фигура низко держала копьё, стреляя от бедра. Другая была в непривычных для Каластара тёмно-красных цветах, целилась из болтера, но не стреляла. Руки едва заметно дрожали.

– Сагиттар, – произнёс Диоклетиан, перезаряжая копьё стража. – Колесница подана.

Сагиттар приказал своим воинам – воинам Ра – заходить. Он последним шагнул внутрь, добив поверженного Нерождённого, который цеплялся за керамитовые ноги. Рампа за спиной закрылась, измельчив конечности демона в ядовитую слякоть.

Даже несмотря на увеличенное внутренне пространство “Налётчика” ему пришлось опуститься на колени, чтобы поместиться. Он уменьшил давление гидравлики и присел, уродливо сгорбившись.

В освещённом красным светом отделении экипажа он оказался лицом к лицу с нечеловеческим существом, которое свисало с лестницы командирской башенки. Он наполовину поднял руку с оружием, прежде чем Диоклетиан встал перед ним:

– Оно не представляет угрозы, Сагиттар.

Сквозь прокручивавшиеся списки ретинальных данных Сагиттар рассмотрел выпученные глаза существа и пушистую шёрстку. Сапиен издал совсем не обезьяний пронзительный крик и убежал, когда Сагиттар опустил штурмовую пушку.

На троне водителя Аркхан Лэнд обеими руками сжимал рычаги управления, вглядываясь сквозь смотровую щель и прищурившись, словно старик. Он дрожал и что-то бормотал. Слюна капала на подбородок. Он, запинаясь, задавал вопросы, которые не были вопросами, и на которые он на самом деле не хотел знать ответы:

– На что я смотрю. Что это. Что это за твари. Что я вижу.

– Назад к Шпилю бога, – приказал Диоклетиан человеку в мантии.

– Я… Но…

– Держите себя в руках, Лэнд. Сосредоточьтесь на своём долге. Верните нас к Шпилю бога.

– Я… Я… Да. Шпиль. Центральная башня. Да, конечно. Сию минуту.

Танк загрохотал и застучал, сильно накренившись и сокрушая ещё больше тварей. Пока Диоклетиан приветствовал ближайших воинов, Сагиттар бегло посмотрел на красную фигуру, которая держалась немного в стороне:

– Кровавый Ангел, – поздоровался он с ваалитом.

– Кустодий.

Сагиттар повернулся к Диоклетиану на медленных и скулящих сервомоторах:

– Дио. Чёрт возьми, давно пора было вернуться из Дворца.

Воин кивнул:

– Вижу, вы натворили дел с Династиями. Ра будет недоволен.

– Мы сражались двести девяносто три часа после падения стен, – заметил Сагиттар.

– Двенадцать дней подобного объясняют, почему вы так ужасно выглядите, – согласился Диоклетиан. В его тоне не было ни малейшей насмешки.

Сагиттар осмотрел Династии и не смог не согласиться с оценкой своего сородича. Джахаза каким-то образом всё ещё стоял, хотя взгляд стал рассеянным, и воин покачивался, держась за поручень на потолке. Солон стоял рядом с ним, стиснув зубы, пока забрызгавшая доспехи едкая мерзость продолжала шипеть и соскальзывать, не сумев разъесть аурамит, но медленно растворяя левую половину лица.

Солон усмехнулся командиру:

– Я выживу, Сагиттар.

Аркхан Лэнд издал слабый испуганный крик. Танк подпрыгнул, когда реликтовый охотник протаранил что-то на большой скорости, и слегка приподнялся, когда репульсорные пластины пронесли “Налётчика” над тем, что он сбил:

– Я… Я не могу…

– Не смотрите на них, – перебил Сагиттар. – Страх делает их сильнее.

– Я…

– Кто вы? – резко спросил дредноут.

– Я… Аркхан Лэнд.

– Я слышал о вас.

– Просто доставьте нас к Шпилю бога, – сказал Диоклетиан.

Демон больше не парил на огромных крыльях над городом из таинственной кости и больше не охотился в одиночку, словно молчаливый хищник. Полученные на этих охотах раны стали болезненными уроками, вытравленными на его оболочке. Пусть ему и не хватало способности истинного разума, но всё же он был хорошим учеником. Угроза распада вынуждала соблюдать осторожность. Воплощение убийства не слишком походило к войне без прикрас и даже бессмертные могли извлекать уроки из мучений.

Одинокий демон среди орды являлся родственным любому другому существу. Это было в пронзающем плоть инструменте войны и пролитой первым убийством крови. Это было в безумии разума, порождённом убийством и гниющим трупом брата. Это было в диком и греховном удовольствии жизни, побеждавшей другую жизнь, и испуганной болезненным осознанием собственной смертности. Это было в деянии, изменившем судьбу расы.

И поэтому он мог скрываться повсюду среди армии. Никакая форма не являлась для него запретной. Никто в кровожадной орде не видел его как часть другой Силы. Все они были его роднёй.

Демон менял формы, недовольный простыми чудовищами из мифов и языческих кошмаров. Он превратился во что-то пернатое и крылатое, существо лжи со сгорбленным птичьим силуэтом. Он полз на шести ногах. Он скользил по земле, подобно невозможному слизняку. Скопление чувств, пульсирующее в черепе его оболочки, действовало вместо зрения и обоняния, направляя к следующему убийству.

Он истончил свою оболочку почти до небытия, став вирусом в ихоре другого демона, забрызгавшем лицевую панель марсианского военного робота. Он истончился ещё дальше и превратился в туман и воздух, просочился в трещины в броне и заразил биологическую кору мозга в колыбели когнитивного бульона. Мгновение спустя “Кастелякс” повернул оружие на других роботов, уничтожая их орудиями и когтями.

Позабавившись, но не получив удовлетворение, демон призраком выскользнул из этой полуживой клетки и устремился ввысь, просачиваясь в холодный-холодный металл пролетавшего мимо орнитоптера. Легко изменив железный корпус, он распространился по нему, нагрел и расширил, направив нити биологических вен по неорганической оболочке и переписывая сущность машины. Демон почувствовал слабое беспокойство пилота, когда орнитоптер потерял управление.

Он взорвался во главе звена. Но не разлетелся на части и не упал, демон удержал вращавшиеся горящие осколки зазубренного металла, и каждый фрагмент обломков принял собственную форму. Стая мерцавших обгоревших хищных тварей повернулась и закружилась, приняв форму горгулий с телами из искромсанного металла и огня.

Три других орнитоптера изменили направление, облетая растущее облако пылающих когтистых гомункулов, но было уже поздно. Облако безжалостного металла прошло сквозь них, тысячи разрезов нещадно искромсали корпуса и крылья, повергнув машины с небес. Демон задержался в каждом орнитоптере достаточно долго, чтобы насладиться приторно-сладкими предсмертными мыслями обречённых пилотов, а затем ушёл, снова воссоединившись с кишащей внизу ордой.

Благодаря инстинкту хищника он чувствовал, что на него охотились. Каким-то образом Дочери Анафемы всегда видели его, какую бы форму он не принимал. Когда он проявлял себя, они начинали преследование. Вызывали Золотых и направляли машинный гнев высоких металлических конструкций, шагавших по всему городу. Даже его несовершенное сознание знало, что такое боль и не желало пережить её вновь. Сколь сильным он ни был, он не сможет сохранить воплощение, если получит много ран. Он уже истекал кровью. Всё что истекает кровью можно убить.

Демон убил несколько Дочерей Анафемы, но не нашёл в них ничего, что можно было бы съесть. Их плоть оказалась безвкусной, а смерти не приносили ни пищи, ни радости. Он ощущал их присутствие, словно пожирающий холод, их близость вытягивала его воплощённую форму, раскручивая нити самой сущности. С примитивной голодной хитростью он научился не выделяться среди меньших сородичей, принимать их форму, подражать слабости их тел, пока в идеальный кульминационный момент не наносил удар. Такое перевоплощение обманывало Золотых и серых, роботизированные души рядом с ними. Но никогда Бездушных. Дочери Анафемы всегда знали. Предстать перед ними означало сражаться истощённым и ослабленным, демон выучил из собственной охоты, что такое усталое отчаянное бессилие, когда смотрел на жалкие останки тех, кого убивал совсем не торопясь. Предстать перед Бездушными означало предстать перед тем же самым разрушением, которое он причинял другим.

Грубый злобный разум существа восставал от мысли, что является добычей. Оно менялось, перестраивалось и бездействовало, страдая от голода в эпицентре войны, чтобы оставаться незамеченным. Демон скользил среди непрерывных боёв, избегая тех схваток, где ощущал, как волны его сородичей разбивались о вытягивающее силы сопротивление Бездушных.

Прячась, демон принимал формы, неподвластные смертному взгляду. Он становился болезнью. Затем дыханием, предсмертным хрипом, влажным и щёлкающим в горле человека.

Обещание.

Шёпот.

Страх.

Сожаление.

Мысль.

Он просочился в несколько разумов, разделив сознание, словно амёба, и искал, искал, искал. Многие разумы оказывались неразрушимыми: слишком много времени потребуется, чтобы сокрушить их. Такие он оставлял в покое. Скорее умрут звёзды, чем он подчинит одного из Золотых.

Серых людей-машин было проще завоевать, но они представляли собой бесполезные и хрупкие пустые оболочки. Он устраивался в разумах военных сервиторов на баррикадах по всему городу, заставляя повернуть оружие друг против друга и – в редких драгоценных случаях – стрелять в спины наступавших впереди Золотых. Но Золотые уничтожали эти угрозы, как только обнаруживали, и что гораздо хуже, сервиторы не могли подарить острых ощущений, чувства вины или иных эмоций, когда убивали своих. Они чувствовали слишком мало, они обрывали жизни без страсти или паники. Поэтому они не давали пищи.

Он продолжал поиски и, наконец, обнаружил смертный разум, познавший достаточно кровопролития и сражений, чтобы окрасить все воспоминания в резкий красный цвет. Этот человек – ни Серый и ни Золотой – сидел на троне внутри холодного железа. Демон посмотрел сквозь его глаза и увидел компактную кабину управляемой техники: люди вокруг переговаривались на человеческих языках и машинных кодах, создавая ауру шума. Эти жалкие смертные смотрели на своего повелителя, как на короля.

Демон устроился поудобнее в мыслях человека, свернувшись вокруг агрессивных стремлений смертного, используя молочнокислое покалывание адреналина в его теле. Многие голоса и эмоции в черепе даже не принадлежали самому человеку, они побуждали его искусственным гневом из какого-то синтетического источника.

Машина, понял он. Сама техника. Это были эмоции связи с машиной, которые окрашивали разум человека искусственным гневом.

Теперь демон понял, где оказался. Он стиснул невидимые щупальца вокруг плотских органов человека и осторожно начал сжимать. Жизнь и предания потекли из органов, кровоточа языком, знаниями и воспоминаниями в глубинное восприятие демона.

– Модератус, – произнёс он ртом Энкира Морова, принцепса “Разбойника” “Чёрное Небо”.

– Да, мой принцепс? – ответила Талла, женщина с короткой стрижкой и окружённая подключёнными к трону управления кабелями.

Энкир обнажил зубы в мокрой улыбке. В гармоническом ответе на веселье своего повелителя “Чёрное Небо” проревел из горнов, звук которых разнёсся по всему охваченному сражением городу.

 

Глоссарий

incendium pike - пика "Инцендиум"

 

Семнадцать

Договор Терры и Марса Трибун Негласные Меры

Командующие собрались в Шпиле бога. Те, кто не мог покинуть поле боя, присутствовали в виде гололитических проекций в натуральную величину из размытых цветов и мерцающих помех. Какой бы цели ни служил круглый зал в эпоху империи эльдаров, теперь она отступила на задний план, уступив интригам нынешних имперских хозяев, которые собрались среди гудящих когитаторов и ухаживавших за ранеными врачей. Центральный стол работал на малой мощности, проецируя тускло-зелёное гололитическое изображение безумной полой панорамы Каластара. Зенитные турели в непрерывной песне выбрасывали снаряды в небеса, заставляя дрожать призрачную кость башни.

Прямо в тот момент, когда Диоклетиан собрался обратиться к собравшимся офицерам, изображение принцепса Фейлы Ксан на командном троне сжалось и исчезло. Некоторые из офицеров сотворили знак аквилы или сложили пальцы в форме шестерёнки, мрачно признавая очевидную гибель Ксан.

– Город держится, – произнёс Диоклетиан. Остальные вокруг стола согласно кивнули. Большинство выглядели отчаянно уставшими. – Все мы должны где-то быть, поэтому давайте сразу перейдём к делу. Архимандрисса?

Архимандрисса стояла, сгорбившись над гололитическим столом, корпус “Домитара”, ставший её новым телом, возвышался надо всеми присутствовавшими. Тёмная лицевая панель мало помогала понять выражение скрытого за ней лица.

– В моём распоряжении находится полное и постоянно обновляемое информационное поле о развёрнутых силах Механикум, – произнесла она при помощи бронзового решётчатого спикера в груди. – Эти данные поступают от сенсорных систем каждой активной альфа-единицы в Каластаре. Учитывая отсутствие орбитальных сканеров и атмосферной разведки, я перенаправила значительную часть своих когнитивных ресурсов для поддержания активной тактической сенсорной работы каждой из альфа-единиц.

– Вы можете предоставить эту информацию нам? – спросил Диоклетиан.

– Да, хотя в примитивной форме. – Неизменённые люди не обладали биомеханическими улучшениями, необходимыми для взаимодействия со сферой инфопотоков, доступной культистам Марса. – Вокализации и грубых голографических изображений должно хватить.

– Хорошо, – ответил кустодий.

– Тогда, учитывая вышесказанное, подведём итоги, – продолжила архимандрисса. – Обобщение: Механикум обладают доступом к самым точным и обновляемым сведениям о поле боя, которые поступают от лидеров всех подразделений. Результат: слаженность и эффективность соответственно возросли. Оценка: при текущем положении дел – город падёт. Вражеские подкрепления только ускорят процесс. Это – недопустимый результат.

Компактные сервомоторы и мышечные кабели загудели, когда Чжаньмадао из таранатов показал на несколько ключевых точек жестокого конфликта на голографической проекции:

– К настоящему времени они захватили совсем небольшую часть города. Игнатум удерживает узкие горлышки, ведущие к отремонтированным туннелям, вместе с ним сражается основной контингент скитариев и военных сервиторов Объединителей. Трибун Эндимион разместил Сестринство и Десять Тысяч на оборонительных позициях вдоль главных магистралей, не позволяя врагу захватить город.

– Поэтому город держится, – повторил Диоклетиан.

– На данный момент город держится, – сказал Чжаньмадао. Он был почти болезненно бледен и облачён в громоздкую сияющую броню “Катафракт”. Тёмные волосы не могли скрыть тусклые синие татуировки на голове, наследие детства среди прибрежных племён далёкого родного мира.

– Но архимандрисса права, – продолжил он, – и это только тень того, что грядёт. Поступили отчёты дозорных за два последних дневных цикла. Пехотные транспорты, титаны, орды порождений варпа. Приведённое сегодня подкрепление, как и присланные за прошлый месяц конвои, пока позволяют нам держаться. Но дальнейшее продолжение крестового похода выглядит нереалистичным. Весь этот сектор паутины наводнён врагами. Мы не сможем защищать Невозможный город больше трёх или четырёх дней.

Кровавый Ангел, наконец, отвёл взгляд от автоматически обновляемой проекции:

– Могу я спросить, где трибун Эндимион?

– И командующая Кроле, – добавил Диоклетиан. – Никто не может связаться с ними по гололиту?

Терминатор снова махнул рукой, показав на часть вращавшейся карты на “потолке” туннеля. Судя по множеству мерцавших рун, битва там была самой упорной:

– Сестра-командующая возглавила силы, которые защищают главный вход в катакомбы города, – сказал Чжаньмадао. – С ними развёрнуто наибольшее количество войск.

Диоклетиану не требовалось объяснять почему. Если противник прорвётся к катакомбам, это станет самым коротким путём до секций Механикум в паутине. И затем до самой Темницы.

– Я также нахожусь там. – Один из скитариев-альф появился на гололите. Фигура сидела на невидимой плите, которая не попадала в изображение. Руки также то появлялись, то исчезали, пока техноадепты работали над повреждёнными конечностями аугметированного воина. Из его запястья удалили уничтоженные аккордовые когти. Спешно ремонтировали гидравлическую мускулатуру правого бедра. Символ на опалённом нагруднике отмечал его как Эхо-Эхо-71.

– Есть сообщение от Ра? – спросил Чжаньмадао.

– К трибуну отправили зондов. Он сражается с передовыми частями. Бой идёт за каждый шпиль. Очень плотный. Плохо видно отдельных людей. Трудно отслеживать.

– Я не могу загрузить видеоданные от альфа-единиц, которые находятся достаточно близко к трибуну Эндимиону или Сестре-командующей Кроле для передачи точного потока, – сказала архимандрисса. Корпус робота опустился на рычащей гидравлике, звук неожиданно напомнил Диоклетиану грозный рёв медведя. – Потери велики.

– Принято и подтверждено, – согласился командир скитариев. Четыре несовпадающих линзы на его лице под капюшоном завращались, повторно фокусируясь.

Это – война, которую не видно с орбиты , выругался Диоклетиан. И не такая как в туннелях последние годы. Дозорные на гравициклах доставляли сообщения и отчёты на баррикады и обратно, сохраняя простые, пусть и лихорадочные линии связи. Но в остальном по всему широко раскинувшемуся и осаждённому городу царил хаос.

Это – один из главных узловых центров паутины. Как мы можем позволить себе потерять его? На сколько лет эта потеря отбросит Великую Работу?

– С какими новыми непредвиденными обстоятельствами мы можем столкнуться во время эвакуации? – спросил он.

Ответил один из гололитов, принцепс титана, подключённый к бронированному трону. Его лицевая панель была сделана в форме такой же оскаленной морды, как и у “Пса войны”, которым он управлял:

– Префект Корос! Мы год истекали кровью год, чтобы захватить этот город.

Диоклетиан повернулся к изображению человека:

– И этот год был только одним из пяти с тех пор, как нас отправили в паутину. Если нас оттеснят в проходы Объединителей, да будет так. Наш долг останется неизменным. В первую очередь мы защищаем туннели Механикум. Враг не должен достигнуть Терры.

– Мы можем удержать город, – произнёс гололит. Один из сикариев в мантии и капюшоне, скитарий элитного эшелона. Он, она или возможно оно – нельзя было точно сказать про многих из них – активировал затрещавший тазер. – Любые размышления об эвакуации должны включать в итоговое уравнение следующие переменные: Примарис – вероятность вернуть Каластар без значительных подкреплений, намного превосходящие размещённые сейчас в Солнечной системе силы, крайне мала. Возможность выбить укрепившегося здесь врага – математически смехотворна. Секундус – “Потомок Бдительного Света” не может отступить. Эвакуация потребует разобрать и вывести бога-машину по частям.

Чжаньмадао покачал головой:

– Нет времени. Вы знаете, что совсем нет времени, протектор. “Потомок” останется, а его экипаж или эвакуируют, чтобы сражаться в будущем в другом месте, управляя другим титаном… или не эвакуируют, позволив “Потомку” прикрывать арьергард.

Некоторые из принцепсов и скитариев-альф начали одновременно обмениваться кодом по вокс-сетям.

– Уверяю вас, – произнёс кустодий-терминатор, – я прекрасно знаю, какая это жертва для вашего легио.

– Игнатум не может принять такие условия, – заявил пожилой принцепс “Импирсис Крескир”. – “Потомка” нельзя оставлять.

“Мы уже трещим по швам”, – подумал Диоклетиан.

– Посмотрите на меня, – медленно сказал он. – Забудьте о гордости своего легио, Калеб Асарн. Забудьте жажду битвы военной машины, что течёт в вашей крови. Забудьте прошедшие пять лет, что мы сражались вместе, знамёна геральдической славы, которые покачиваются на руках-орудиях вашего “Разбойника”, и потерянных нами товарищей. Посмотрите на меня, посмотрите на цвет моих доспехов и вспомните от имени кого я говорю.

Лица принцепса не было видно за церемониальным шлемом. Но он кивнул.

На этот раз раздалось раздражённое рычание архимандриссы:

– Механикум выделял ресурсы, намного превышавшие пределы допустимых параметров, пожертвовав освобождением Священного Марса ради обороны Каластара. Нам чётко дали понять, что он – один из центральных узлов паутины. Связующее звено. Транспортный хаб. Наше участие в Великой Работе в таком масштабе включало условие сохранения доступа к Аресианскому пути для сохранения возможности вторжения на нашу родину.

– Мы делаем всё, что можем, – сквозь зубы произнёс Чжаньмадао.

– Вы смотрите на нас в Культе Механикум, как на лишённых эмоциональных реакций, но это основано на невежестве. Все люди, аугметированные и неаугметированные, сражаются лучше, когда есть за что сражаться. Обещание освобождения Священного Марса стимулировало нас. Обобщение: Невозможный город не должен пасть.

– Вы должны были согласиться без всяких гарантий, – ответил Диоклетиан, чувствуя первые ростки настоящего гнева. – Советую вам следить за словами, жрица. Ваш Омниссия нуждается в вас. Договор между Марсом и Террой превыше всего остального.

Одна из глазных линз архимандриссы завращалась, проецируя чёткое миниатюрное гололитическое изображение Сестры Керии. Диоклетиан сразу понял, что это: заархивированный файл встроенных пиктеров генерал-фабрикатора Загрея Кейна. Наложенный на изображение голос подтвердил это:

– Механикум продолжат снабжать вашу войну при выполнении следующего единственного условия – Омниссия лично однажды говорил о маршруте в паутине ксеносов, который ведёт на Священный Марс. Аднектор-примус Мендель называл его Аресианский путь. Не важно какой ценой, не важно какими усилиями, вы укрепите и сохраните его пригодным для использования сразу после завершения Великой Работы Омниссии. Даже если тысячами других маршрутов и проходов придётся пожертвовать, вы сохраните путь на Марс под имперским контролем.

Изображение Керии жестом подтвердило согласие и исчезло.

– Как видите, – произнесла архимандрисса, – гарантии были принесены.

– Принесены, когда удержание Каластара казалось почти стопроцентным, марсианка. Теперь я повторяю, мы сделаем всё, что можем, но у нас есть долг, который выше личных желаний. Приоритет отдан эвакуации Объединителей и их грузов. Они – адепты и ученики самого Императора. Мы создадим конвой, но ему в любом случае потребуется постоянная защита. Враг, вероятно, проникнет в туннели Механикум по множеству вспомогательных путей.

Несколько офицеров Механикум – скитарии, принцепсы, жрецы и жрицы Объединителей – переглянулись. Воздух между ними отчётливо загудел. Диоклетиан задумался о содержании ноосферного общения, недоступного присутствующим, которые не обладали аугметикой. Они явно спорили, хотя Диоклетиан мог судить только по мельчайшим реакциям языка телодвижений.

Один из них фыркнул в слабом развлечении. Аркхан Лэнд, ссутулившись, сидел в углу и держал дрожащими руками фиалу с жидкостью из пищевого пайка. Он повернул взгляд затравленных глаз на остальных, едва замечая их и всё ещё продолжая видеть безумие, свидетелем которому он стал снаружи в городе:

– Теперь я понимаю, почему Омниссия держал Великую Работу в абсолютной секретности. Чтобы избежать этого – жалкого конфликта смертных умов.

Архимандрисса повернулась и посмотрела на сгорбившегося техноархеолога. Глазные линзы конструкта-киборга сияли холодным обвинением, но человек только хмыкнул и отвёл взгляд. Его руки дрожали уже час. Даже его надоедливое обезьяноподобное существо выглядело необычно мрачным и сидело рядом.

– Мы начинаем подготовку к эвакуации, – наконец произнёс Диоклетиан. – Теперь главное – удержать туннели. Мы уступим им город, но и только.

Чжаньмадао вздохнул:

– Дио, даже сосредоточившись на туннелях, мы не сможем удерживать их больше нескольких недель. У осадившей город армии есть все шансы отбросить нас в Имперскую Темницу.

– Недопустимо, – повторила архимандрисса.

Мы зря тратим время. Диоклетиан был готов выругаться, когда другой гололит появился над столом. Возникший воин был облачён в повреждённую броню и крутил копьё руками в перчатках. Оружие и когти мелькали по краям гололитического изображения, но воин уклонялся от каждого удара, который не парировал. Клинок разил в ответ, убивая владельцев оружия. Воин ни разу не сбился с шага. Он находился в постоянном движении.

– Перезарядка! – крикнуло мерцавшее помехами изображение. Воин вонзил копьё в землю и мгновенно выхватил меридианские мечи, повернувшись и закружившись в новой фазе загадочного боевого танца.

– Выполняю. – Раздался монотонный и послушный голос сервитора. Воин отошёл от копья, и оно исчезло из панорамы гололита.

Мечи взлетали и падали, переплетались и парировали, кололи и рубили. Кровь лилась дождём в сверкающих брызгах. Раздавался непрерывный треск энергетических полей, которые врезались в керамит, деформируя укреплённый металл, искажая и разрушая его. Фигура космического десантника в бесцветной броне покачнулась в гололит, рухнув на землю с клинком в позвоночнике. Воин, не глядя, отрубил упавшему легионеру голову, уже поворачиваясь к другому противнику.

– Перезаряжено. – Снова раздался аугметический механический голос. Воин плавно вложил мечи в ножны, ушёл в сторону от удара цепа, разминувшись с ним на целый метр, и поднял руки. Он поймал копьё в воздухе и опустил, парируя очередную атаку. Взревев, он отбросил невидимого противника. Копьё стража трижды прогрохотало, выстрелив три болта подряд, и снова закружилось, раздался очередной бешеный вой перегруженных энергетических полей, когда клинок пробил нагрудник другого легионера. Копьё вырвало внутренние органы и осколки брони в мучительном взрыве, когда воин выдернул клинок одной рукой. Кулак второй руки разрядил лазерный луч из пальцевого оружия, разрезав лицевую пластину увенчанного гребнем шлема офицера легиона.

Ещё один воин присоединился к вихрю его танца. Женщина в капюшоне и со светившимся цвайхендером прикрывала его спину, а он прикрывал её. Пожалуй, они не могли выглядеть более непохожими. Они сражались совершенно разными стилями и на разных скоростях. Мужчина и женщина, золотой и чёрная. Высокий генетически улучшенный воин в аурамите и царственная охотница в броне, достойной древнейших эпох войны. И всё же они двигались в дикой гармонии, ни разу не угрожая причинить вред друг другу. Они сражались в пространствах, созданных их боевыми стилями. Она нанесла рубящий удар сверху, когда длинное копьё закружилось в сторону, убив врага, который попытался обойти его защиту. Он нанёс выпад над её плечом, прикончив противников, которые хотели окружить её.

Зефон прищурил бледные глаза, полностью сконцентрировавшись на разворачивавшемся перед ним балетом насилия. Он и раньше видел, как сражались воины Десяти Тысяч, правда только на зернистых пикт-записях. Он слышал бесчисленные непоэтичные сравнения, описывавшие их уникальность, как идеальный образец процесса, который упростили и ускорили для массового производства Легионес Астартес. И всё же он никогда не видел их в бою против космических десантников. Этот воин прорубался сквозь них – прорубался сквозь мятежных двоюродных братьев Зефона из предательских легионов – рассекая и повергая, как сам Зефон прорубал себе путь сквозь людей и ксеносов на полях битв.

Настолько легко и неожиданно пришло понимание, почему Константина Вальдора, капитан-генерала Кустодианской гвардии считали равным самим примархам во владении клинком, если любой кустодий мог быть столь умелым, как воин перед ними.

“Император предвидел это? – застыли его мысли, опасно приближаясь к измене. – Вот для чего их создали? Подобного уничтожения? Подобной резни легионеров”?

– Мы здесь, Дио, – раздались слова кустодия между частыми и тяжёлыми дыханиями.

Диоклетиан склонил голову перед изображением сражавшихся:

– Приветствую, Ра. Рад видеть и вас, командующая Кроле.

Керия наблюдала, как первый корабль спускался сквозь атмосферу. Он и так был чёрным, прежде чем обгорела тепловая защита, и корпус не изменился, несмотря на окутавшую корпус пелену огня.

На командной палубе орбитальной платформы “Магадан” никогда не было тихо. Сервиторы хромали, бормотали и невнятно переговаривались кодом друг с другом. Адепты в мантиях общались суровыми голосами, избегая любого зрительного контакта, пока работали с элементами управления, кнопками и рычагами, удерживая станцию на геостационарной орбите над Дворцом. С вокс-станций доносились скрипучие сообщения. Двери открывались и закрывались.

Керия олицетворяла собой тишину в самом центре шторма. Она смотрела сквозь большой окулус, как корабль Чёрного флота приземлялся на планету. Было что-то красивое и драматичное в том, как рождённое в космосе судно светилось огнём, собираясь приземлиться в самый первый раз. Пламя входа в атмосферу напоминало гостеприимные объятия Терры.

Другая фигура присоединилась к ней на наблюдательной платформе. Керии не нужно было поворачиваться, чтобы узнать, кто это.

Госпожа Чёрного флота приветствовала её щелчком когтей:

– Ваше меланхоличное наблюдение неуместно, – показала жестами старшая женщина.

Керия не приняла упрёк и сплела руками ответ:

– Дело не в меланхолии. Вы принимаете ужас за беспокойство. – Ужас? – Да, ужас. Ужас перед тем, что должно произойти. – Мы всегда знали, что события могут развиваться таким драматическим образом. Приготовления начались, когда замолчала первая из нас.

Керия на мгновение встретила её взгляд, пытаясь найти какую-нибудь эмоцию и собственное мнение за фасадом уверенности. Она не увидела ничего подобного.

– Насколько вы решительны, – показала она, а затем кивнула на приземлявшиеся суда. – Как вы можете смотреть на это и не бояться, что за этим последует? Империум никогда не станет прежним, после того, что мы сделаем сегодня.

Госпожа Чёрного флота нежно провела металлическими когтями по поручню, вызвав тихий скрежет железа о железо. Она ответила, убрав когти с холодного металла:

– Не мы изменили Империум, Сестра. Мы просто реагируем на изменения. Империум изменился, когда Гор обратил свой слепой взгляд на трон, который ему не принадлежит.

Глаза Керии вспыхнули с болезненным задором:

– Вы не считаете себя ответственной за злодеяние, на которое мы охотно идём.

– Мы только выполняем повеление Императора. Это – Его воля. Это должно быть сделано. – Вароника откинула капюшон, показав оливковое лицо. У неё был темноватый смешенный цвет кожи, как у большинства уроженцев Терры, а глаза настолько тёмно-карие, что почти чёрные. Хотя в них светилось любопытство, сам взгляд был далеко не доброжелательным. – Тысяча человек, Керия. Это и в самом деле так много? Неужели такая жертва не перевешивает последствия бездействия?

Керия встретила взгляд госпожи и почувствовала укол стыда:

– Одна тысяча невинных, нервно ожидающих связывание души, как им солгали. Одна тысяча мужчин, женщин и детей, которые верят, что станут служить своему Императору.

Когтистые руки Вароники прочертили быстрый ответ:

– И они станут служить Ему. Мало душ в Империуме могут рассчитывать на столь чистое служение. Почему это вызывает у вас неприятие, Сестра? Вы стали столь очарованы битвой, что забыли о нашем истинном предназначении? Вы – хранитель, Керия. Не воин.

Некоторое время Керия наблюдала за приземлением второго корабля, окутанного атмосферным пламенем. Он доставлял живой груз на службу в Императорском Дворце.

– Теперь я и первое, и второе, – ответила она жестами. – Хранитель и воин. Война всех нас сделала такими.

На лице Вароники мелькнуло лёгкое отвращение:

– Возможно, сделало. Я оставляю вас вашему созерцанию, Сестра, и желаю удачной посадки.

Керия знала, что скоро должна подготовиться. Её место было на третьем корабле:

– Постойте.

Вароника остановилась и посмотрела на Керию.

– Одна тысяча душ, – показала Керия. – Что говорят вычисления? На сколько их хватит?

Госпожа Чёрного флота накинула капюшон, прикрыв серебристые волосы:

– Они будут гореть один день, – ответила она жестами.

Затем она повернулась и ушла, оставив Керию в одиночестве смотреть в окулус.

“Одна тысяча душ сегодня, – подумала Керия. – А что завтра”?

 

Восемнадцать

Полубог Марса Эвакуация Не дайте мне умереть забытой

Она была ранена. Повреждена. Измотана. Но она всё равно оставалась полубогом, а полубоги не жаловались. Они терпели. Они побеждали. Они защищали тех, кто обращался к ним с мольбами.

< Дом, > произнёс голос.

Она никогда больше не увидит дом. Она не покинет этот город живым. Она знала это. Огонь пылал в её костях. Души внутри неё кричали, вопили и боролись с пожарами.

< Дом, > повторил голос. Он не обращался к полубогу, и не обращался к экипажу в черепе полубога. Голос обращался к тем, кто выживет, чтобы сражаться в другой день.

Она возвышалась над городом, вровень со шпилями из призрачной кости, и видела, как война между верующими и неверующими бушевала у её ног. В настоящих войнах всегда была поднятая ногами и упавшими зданиями пыль, которая огромными облаками закрывала обзор и заставляла полагаться на слепую эхолокацию ауспика или охотничьи чувства тепловых карт. Здесь не было никакой пыли. Башни ксеносов из кости падали хрупкими обломками. Меньшие здания исчезали под её поступью, словно разбитое стекло. Не было никакой пыли. Вообще никакой пыли.

Зато был туман. И туман был хуже пыли. Он появлялся и исчезал безо всяких закономерностей или предупреждения. Даже тонкий туман возвращал ложное эхо целей маломощным пассивным импульсам эхолокаторов. Густой туман скрывал тепловые сигнатуры других титанов, как дружественных, так и враждебных, за завесой холодной пустоты.

Сейчас золотой туман был густым. Поэтому она не видела тех, кто охотился на неё.

Она осветила пустотные щиты, внутренние генераторы наслаивали их, словно дружно работавшая колония пауков, плетущая паутину.

< Дом, > произнёс голос.

– Замолчи, – сказала она ему. – Игнатум на марше.

“Потомок Бдительного Света” шагал сквозь туман, трубя из военных горнов. Марсианские гоплиты рассеивались в тактическом порядке, как и тысячи раз прежде. Они знали, как сражаться в тени полубога.

Дым тянулся за шагавшим титаном. Победные знамёна покачивались под его руками с оружием высоко над головами верной пехоты. Эти красные и чёрные вымпелы и штандарты свидетельствовали, что “Потомок” являлся одним из герцогских титанов легио Игнатум, виднейшим по имени и деяниям. Вымершая оса Игнатума гордо красовалась на поцарапанной и помятой броне.

Когда она впервые оказалась на этом театре войны, то почувствовала себя обновлённой и неготовой. Почитатели заново собрали её в этом городе ксеносов и попросили охранять от призраков и фантомов, которые едва регистрировались датчиками. Постоянно звеневший ауспик был бесполезен, его волны отражались от зданий из призрачной кости, рождая ненастоящее эхо и ложные колебания, в то время как системы “Потомка” настаивали, что весь город был живым и двигался.

Раздражение её человеческого экипажа передавалось духу “Потомка”, заражая нетерпением. Но она училась и они тоже. Она училась полагаться на ненадёжные импульсы ауспика и сражаться при помощи собственных глаз. Она училась уничтожать врагов, которых едва было видно. И совсем недавно она узнала, что враг привёл своих полубогов.

Они ранили её в эти последние дни и ранили тяжело. Полубог страдал от боли. Ей предначертано умереть сегодня, но не сейчас. Не сейчас.

Братьев и сестёр совсем не обрадовала уготовленная ей судьба. Споры бушевали между экипажами, пока она не заставила замолчать их своим решением. Умереть здесь было честью. Она не отпустит экипаж сбежать с остальными. Она будет стоять до самого конца, продавая свою жизнь и выигрывая время для тех, кому суждено сражаться в другой день.

< Дом, > произнёс голос.

Это был самый новый голос среди пантеона пилотов, экипажа и боготворящих слуг. Дом был санктум-кузнями на Священном Марсе, мире, расколотом гражданской войной, где огни литейных потухли и замёрзли. Дом был горной крепостью, где изменники разграбили богатства и знания Игнатум в отсутствии легио. Дом. Само слово заставляло сердце-реактор полубога кипеть перегоревшей плазмой.

Что ей было делать? Она не могла бежать с остальными. Она должна умереть здесь, продать жизнь ради их спасения. Подобную жертву не пересилить тоскующим по дому всплескам предательского кода.

< Дом. > Каким неустанным был этот голос. Архимандрит, как он называл себя, заявлял, что наделён властью Марса. Эта повторяющаяся власть грохотала внутри кабины-черепа “Потомка” уже несколько дней.

< Дом, > произнёс голос.

– Замолчи! – Она не желала умирать со скулящей в чувствах подобной хнычущей слабостью. Она шагала вперёд. Улица за улицей, выплёскивая равнодушный гнев из способных уничтожить целый квартал орудий, когда фаланга танков или одинокий внушительно размера зверь являли собой достойную цель.

Сейчас она приостановила охоту. Спустя минуты. Спустя часы. Она не знала, и это не имело значения. Она судила о течение времени только по боли, от которой страдала, и разрушениям, которые причиняла.

Пустотные щиты слегка колебались от случайного огня пехоты, вопящей вокруг её ног. Это она игнорировала. Муки пожаров внутри ослабли до ноющей боли оскорблённого металла. За это она была благодарна.

Ненадёжные волны ауспика устремлялись вовне и ничего не возвращали кроме неуютной слепоты. Тепловые карты показывали холод. “Потомок” повернулся на шарнирной талии, вглядываясь в золотой туман.

Экипаж работал со средствами управления, не только видя, но и слыша зовы и крики своих товарищей в кабинах-черепах братьев и сестёр “Потомка”.

Гоплиты на лодыжках сражались с фантомами копьями и щитами, и краткими вспышками волкитного гнева. “Потомок” снова протрубил из военных горнов, и шагнул вперёд. Она следовала на призывы своих сородичей.

Вперёд. Вперёд. Вперёд.

Она чувствовала, что брат умирал. Его муки и ярость выплеснулись в систему связи общины, которая не была соединена ни с одной общей вокс-сетью. К тому времени, как она добралась до него, его уже не стало.

“Ильмарий Нов” лежал мёртвым на улице, разрушенные останки “Пса войны” с особо циничным оскорблением вбили лицом в землю. Тысяча отверстий от бесчисленных попаданий и взрывов болтов поведали ей о том, как он погиб.

Реактор ещё светился и то, что не произошла критическая детонация, было сродни мрачному чуду. Правда, это не имело никакого значения для “Ильмария Нова”. Его бронированный корпус превратился в почерневший остов. От рук-орудий остались изогнутые обломки. Последнее и самое истинное унижение произошло после ухода убийцы, когда вражеская пехота вскрыла голову силовым оружием и ручными мелтами, и вырвала мягкий и уязвимый экипаж с тронов, к которым они были подключены.

Их не унесли далеко. Их тела лежали, словно пролитые слёзы под щекой “Пса войны”, по ранам в черепах было видно, как их казнили. Она знала это, потому что её экипаж знал это. Подключённые вместе, она была ими, и они были ею.

Что за враг сделал это? Убийца ещё здесь? Ответ пришёл скоро. Титан! Она изнывала от искажений датчиков, вглядываясь в туман. Враг!

Противник увидел её первым и уже двигался, когда она свернула за угол, обходя группу шпилей из призрачной кости. “Пёс войны” бежал обычной для своего вида преследующей сутулой походкой. Он явно обнаружил приближение слишком большой добычи и стремился ускользнуть.

Ликующие крики раздались вокруг ног “Потомка”. Вражеский “Пёс войны” после убийства напал на выживших Объединителей, обрушив на них плотный огонь. Теперь волна повернулась вспять.

Разрозненные очереди устремились вверх от отдельных частей вражеской пехоты, достаточно храброй, чтобы не спасаться бегством. Рассредоточенные среди этого сброда танки стреляли цельными снарядами, удары которых вызывали лёгкую рябь на пустотных щитах. Она ответила огнём из турелей корпуса, потоками лучей лазерных пушек и крупнокалиберных болтов. Слабаки смолкли.

Она шагала по проспекту, сокрушая памятники из призрачной кости тяжёлой поступью. Голова-кабина покачивалась на мощных поршневых шарнирах, вдыхая и выдыхая воздух, когда она поворачивала её из стороны в сторону.

Не вижу его. Не вижу… Вот!

Из военного рога вырвался гневный рёв. В тумане, наполовину скрытый куполами зданий, которые едва доходили “Потомку” до пояса, с лязгом маневрировал вражеский титан. Хищный наклон придавал ему голодный вид. Стабилизаторы должны были работать на максимуме, чтобы приспособиться к взятому им темпу.

Рука-орудие начала подниматься на слишком медленных суставах. “Пёс войны” оказался быстрее, с грохотом обогнув последнее здание и выпустив сдвоенную очередь из макроболтеров в руках.

< Умри! > выкрикнул он на испорченном коде. В запутанной неразберихе его вопля звучали смесь гнева, фанатизма и верности магистру войны. Мало смысла кроме воплощённой ненависти.

Она поворачивалась, собираясь пустить в ход оружие, поворачивалась прямо в бурю горящих металлических снарядов. Пустотные щиты слегка колебались. Дрожали. Мерцали.

Держались.

< Умри! > снова прокричал “Пёс войны”, теперь наполовину моля, петляя и уклоняясь от дуги её “Вулкана”…

…и досягаемости её кулака. Она была слишком медленной, слишком высокой, слишком раненой, чтобы перехватить титана, который был вдвое меньше и бежал сгорбившись. Сжимавшиеся металлические пальцы прорезали большие полукруглые полосы на спине хищника, покачнув врага, но не сумев схватить. Она услышала поток ликующего прерывистого кода убегавшего и пошатывавшегося “Пса войны”. Трёхпалые ноги растоптали несколько скитариев из полка “Потомка”. Они открыли огонь из стрелкового оружия в удалявшуюся спину беглеца. Удивительно, но один из гоплитов даже метнул копьё, отскочившее от брони “Пса войны”. Оно осталось там, застряв между двумя листами брони.

Героический бросок, сказали члены экипажа. И всё же бесполезный, подумала она, хотя и восхищаясь доблестью скитария.

Она знала, что “Пёс войны” не вернётся. Даже в таком израненном состоянии, как у неё, и замедленная тяжёлыми повреждениями, она увидит его мёртвым, если тот покажется ещё раз.

“Потомок” ждал. Показались тонкие ручейки прихожан, передвигаясь на транспортёрах или шагая пешком, безопасно продолжая путь, пока полубог стоял, надзирая за ними.

И здесь она и останется. Она повернулась на шарнирной талии, наблюдая, наблюдая. От её движения разносился промышленный гром. Всё скрывал туман.

Затем сигнал. Один из братьев звал её. “Чёрное Небо”! Один из её самых благородных сородичей. У неё осталось там мало родственников.

“Чёрное Небо”! Я иду.

– Мой принцепс? – спросил один из членов экипажа, повернувшись на переднем троне. – Сообщение от трибуна. “Ильмарий Нов” был единственным титаном, охранявшим эвакуацию Объединителей в этом районе.

Принцепс Нишоме Альварек впервые открыла глаза за бесчисленные часы:

– Ра хочет, чтобы мы остались?

– Да, мой принцепс.

– Скажите Ра, что, к сожалению, мы не можем выполнить его просьбу. Скажите ему, что мы получили сообщение от “Чёрного Неба”. Он в беде. Если нам суждено умереть здесь, модератус, то мы сделаем всё, чтобы спасти как можно больше наших братьев и сестёр. “Чёрное Небо” зовёт, – решительно сказала она. – Мы идём на помощь.

“Потомок” пошёл. Один из фантомов танцевал перед ней – одно из существ, которые заставляли экипаж нервно вздрагивать и ранили глаза решивших посмотреть, но не существовавшее для приборов. Крылатое и пернатое, напоминавшее пародию на вытянутого гуманоидного ворона-падальщика. Чудовище сотрясало воздух большими синими крыльями, изрыгая синее пламя на пехоту внизу.

Она искромсала его огнём из турели, повергнув обугленный скелет на землю. Шагая, она видела титанов в тумане. Их сгорбленные силуэты указывали на размеры и тип, а также на боевое снаряжение столь же безошибочно, как любое показание сканеров. В этой части города туман был тоньше.

“Чёрное Небо” противостоял один двум врагам. Дым поднимался из его корпуса, серея в вездесущем золотом тумане. “Разбойник” неуклюже отступал, пятясь по широкому мосту над пропастью золотого небытия. Другие титаны преследовали его, перемещаясь между куполами и башнями. Один “Пёс войны”. Один “Владыка войны”. Охотничья группа, как первобытный король и его верный пёс.

Она узнала взволнованный бормочущий код меньшего титана, это была та же самая неразборчивая чепуха “Пса войны”, который сбежал от неё. Всё ясно. Отправить одинокого титана-разведчика вперёд, чтобы вынудить добычу начать преследование, было вполне распространённой тактикой.

“Потомок” занял позицию в конце моста, подняв руки-оружие на массивной гидравлике. Увидев её, вражеские титаны остановились на противоположной стороне пропасти. Она почувствовала, как соскальзывают их прицелы, сброшенные туманом. Она услышала потоки их раздражённого кода и безошибочно узнала разочарование. Её дальние системы прицеливания отказывались фиксироваться с первого дня появления в этом мире.

Нельзя позволить им пересечь мост. “Владыка войны” устроит неописуемое опустошение среди эвакуировавшихся Механикум. Но раненая и опустошённая она знала, что её шансы на выживание были крайне малы. Даже с “Чёрным Небом” это будет два тяжелораненых титана Игнатум против двух свежих противников.

< Отступайте, > произнесла она на коде повреждённому “Чёрному Небу”. < Отходите к эвакуационной зоне. Живите! Выживите, чтобы снова сражаться на поверхности Марса! Я займусь этими отступниками. >

Да будет так. “Потомок” примет здесь свой последний бой.

Самое сердце Великой Работы. Столь же прекрасное, как и любое другое, и намного прекрасней большинства.

Ракеты пролетали мимо отступавшего “Разбойника”, оставляя дымные следы в тумане. Их выпустили поспешно и без захвата цели, поэтому у них было крайне мало шансов попасть на таком расстоянии. Ни одна из них даже не задела пустотные щиты “Чёрного Неба”.

< Убежище, > произнёс “Разбойник”, перейдя мост. В его коде чувствовалось сильное облегчение, что он выживет и стыд из-за вынужденного отступления. С презрением он вдавил брошенного “Носорога” в проспект из призрачной кости. Ещё один штрих обломков посреди картины опустошения. Перед их появлением некрополь ксеносов представлял собой одну лишь гладкую мерцавшую кость. Теперь он превратился в кладбище бесчисленной техники и непогребённых трупов. Они покрывали дороги и мосты, и казались тёмными полосами между зданий из бледной кости.

< Убежище, > подтвердил “Потомок”. “Чёрное Небо” медленно повернул прочь, направляясь к спасению.

С той стороны пропасти начал приближаться первый из вражеских титанов. “Владыка войны” не был повреждён, его покатая и чешуйчатая броня являлась типичной для титанов мира-кузни Омадан. На покрытой шрамами ладони виднелась открытая рука – символ кузни – и рунические нацарапанные письмена на неизвестном языке, который “Потомок” не мог обработать.

Бежавший вприпрыжку “Пёс войны” обогнал своего медленного собрата, его горб покачивался, а руки-орудия были подняты. Он пересёк мост намного быстрее, и “Потомок” заметил разодранные следы от силового кулака, выдавленные вдоль спины второго врага.

Ты умрёшь первым.

Её судьба была остаться здесь, но смерть она выберет сама. С гидравлической величественностью “Потомок Бдительного Света” встретил последний вызов рёвом военных горнов.

Архимандрит поднял кулак. Гидравлические пальцы военной машины едва чувствовали схваченного и активно сопротивлявшегося мятежного легионера. Два болта врезались в толстую дюрабонтовую лицевую броню, на долю секунды заставив изображение посереть. Боеприпасы закончились, и космический десантник швырнул пистолет с такой силой, что сломал бы человеку позвоночник. Оружие ударилось о лицевую панель архимандрита, и причинило не больше вреда, чем ласковое поглаживание.

Машина начала давить, медленно сжимая кулак. Фиолетовая броня смялась, затем сломалась, затем из плоти сквозь разрушенный керамит потекла кровь. Кости треснули и раскрошились. Воин закричал только когда его туловище и бёдра превратились в осколки костей и искорёженного мяса, едва скреплённые слоем металла. То, что от него осталось вообще больше не напоминало человека.

– Ты мне надоел, – сказал архимандрит космическому десантнику. Выронив искалеченное месиво на землю, он заставил воина замолчать, раздавив когтистой ногой.

Для ненастроенных и неподготовленных чувств эвакуация выглядела почти неотличимой от остальной осады. Взаимное перемалывание противоборствующих сторон по всему городу шло своим чередом. Только в катакомбах можно было увидеть наглядные доказательства отступления, пока адепты Механикум первой волны уходили в туманные туннели. С ними шли военные сервиторы. Тщательно просчитанное количество, искусный исход вместе с настоящей эвакуацией, рассредоточенный почти на грани скрытности. Архимандрит контролировал второе рассредоточение с той же точностью, что организовал первое.

Тяжёлый цепной меч обрушился коленное сочленение машины, разновидность жестокого оружия, которое легко прижилось в самых грубых легионах, способное разодрать бронированного человека пополам. Искры дугой ударили из места, где быстро вращавшиеся зубья встретились с марсианским металлом. Архимандрит даже не успел убить нападавшего. Пожиратель Миров в красном доспехе рухнул без головы от взмаха копья кустодия.

Машина, экзекутор-принцип сил Марсианских Механикум в паутине, исполняла свою роль с расчётливым рвением. В жизни в плоти он ковал оружие, вселяя дух и цель перед отправкой на священную войну. Теперь он сам стал оружием. С каждым убийством магос-домина Иеронима из ордо Редуктор немного умирала внутри собственного разума. Она охотно подчинилась размышлениям и математическим процессам уничтожения её врагов.

Архимандрит стал вознесением. Не верховной жрицей Несозидающего бога, а его аватаром.

Архимандрит делал только то, что нужно было делать. Он присоединился к Великой Работе и установил связь с целой армией Механикум. Теперь он видел их глазами, получил доступ к их шаблонам мышления и вёл их в бой.

< Дом. >

Он нараспев произносил это слово в ноосферу, метацифровую сеть инфопотоков, доступную только для рождённых на Красной Планете и получивших высококлассную аугметику. Его сообщение содержало коды, уравнения и координаты возрождённых литейных и мануфактур на плато, где развернулись грандиозные сражения между кузнями.

< Дом, > вещал он для тех, кто был способен услышать, внушая саму концепцию в разумы обладавших сознанием лидеров Механикум.

Многие из них и сами пели в ответ:

< Дом! > и < За генерал-фабрикатора Кейна! > Но ещё больше пели хором вслух, выкрикивая боевые кличи из аугмитов в лицо врагу.

Архимандрит обращал особое внимание на кустодиев. Становилось всё более и более очевидным, что легио Кустодес не являлись единой армией. Воины сражались без всяких построений или порядка на уровне легиона и даже на уровне отделений. Каждый являлся отдельной личностью среди других отдельных личностей, его сопровождали собственные ремесленники и трэллы арсенала, последние перезаряжали копья стражей по первому требованию кустодия.

Их звания казались неформальными, данью уважения ветеранам и искусным воинам, а не частью жёстко соблюдаемой командной структуры. Немногие из них, даже трибун Эндимион или такие же префекты, как Диоклетиан Корос, вообще отдавали приказы.

Они просто направлялись туда, где бои были самыми ожесточёнными и убивали в тишине.

И всё же единство было. Единство в цели, если ни в чём ином. Несмотря на отсутствие строя и длину вращавшихся клинков, они никогда не мешали друг другу и не переходили путь воинам вокруг себя. Превосходные рефлексы, намного превосходящие в генетическом искусстве легионеров, давали им талант, на достижение которого человеческим солдатам и даже космическим десантникам требовались годы повторяющихся тренировок. И всё же Десять Тысяч были в этом мастерами. Архимандрит наблюдал, как они кружатся и убивают, как их энергетические клинки проходят в ладони от соседнего золотого воина, но никогда не угрожают жизни другого кустодия. Каждый из них существовал в своём собственном мире и был сам себе полководцем.

И это было далеко не всё. Изучение архимандрита выявило неизменную защитную направленность в начальных ударах каждого поединка. Сначала эта видимая пассивность первых секунд казалась бессмысленной, но дальнейший анализ показал правду. Каждый кустодий тратил эти драгоценные секунды, изучая противника и адаптируя свой стиль боя, а затем наносил смертельный удар. Они могли мгновенно сокрушать врагов за счёт превосходства в силе, скорости и вооружении. Вместо этого они учились в каждой схватке без исключения.

Ра Эндимион служил примером этого. Он парировал два или три раза, не важно был ли то меч, секира, клык или коготь, следя за движениями противника с краткими вспышками внимания, после чего контратаковал, пронзая, рассекая или разрубая. По данным инфопотоков архимандрита ни один легионер не продержался дольше трёх ударов трибуна.

“Телохранители, – размышлял архимандрит. – Преторианцы”. Вот что было их целью, в конце концов. Не выигрывать войны, но познавать и уничтожать врагов своего повелителя, не позволяя причинить Ему вред. Сколько тысяч часов пикт-записей изучали Десять Тысяч на каждом завоёванном или приведённом к согласию мире? Их жизни, конечно, состояли из вечности подготовительного служения, изучения одного врага за другим ради того, чтобы находиться на пике физического уровня своих стандартных тренировок, если они когда-нибудь столкнутся с ним в бою.

Сверхъестественные реакции позволяли им блокировать болты и лазерный огонь, отклоняя вращавшимися копьями, но их всё равно можно было убить. Архимандрит лично видел это. Их могли взять числом или расстрелять, когда они уже сражались в ближнем бою.

Машина направилась к Ра, орудия на плечах самостоятельно отслеживали цели, закладывая уши протяжным воем марсианских волкитных лучей и более громким отрывистым грохотом болт-пушек “Мститель”. На периферии зрения светились символы подачи боеприпасов и индикаторы энергии. Они вспыхнули со священным уменьшением, став молитвой самому Несозидающему богу. Бронированный энергетический реактор на спине кипел, непрерывно перекачивая плазму. Сердце искусственного солнца питало оружие и интеллект машины. Война никогда не была настолько святой.

Особенно храбрый легионер прыгнул на архимандрита с крыши мчавшегося “Носорога”. Машина схватила кричащего мечника в воздухе и удерживала, пока струи пламени из огнемёта в запястье сжигали пойманного дурака. Всё это время архимандрит стрелял из установленного во второй руке двуствольного энергетического оружия – одного из самых драгоценных подарков Аркхана Лэнда – извергая потоки искусственного синтеза.

< За Священный Марс! > скандировал он кодом, изливая свой восторг в ноосферу. < Дом! >

Они сражались на восходящих улицах между немыслимыми башнями. Силуэты уничтоженных демонов проступали на эльдарских зданиях, их изображения выжигались на призрачной кости оружием архимандрита.

Они атаковали с неба столь же часто, как и поднимались с земли – существа падали с панорамы города над наступающими имперцами. Болезненные твари карабкались на башни, чтобы спрыгнуть, упасть и взорваться с хлопком разорванной кожи, словно биологические бомбы; крылатые ободранные существа, отдалённо напоминавшие птиц, спускались на гнилых крыльях, прорываясь сквозь разряды лазерных пушек гравитационного “Налётчика” и массированную стрельбу копий стража. Шпили из призрачной кости вокруг архимандрита гудели с почти металлическим резонансом каждый раз, когда их гладкие стены поражал случайный огонь.

Машина подсчитала, скольких она убила, и приказала по ноосфере новым боевым сервиторам и скитариям начать выдвижение в туннели под городом. Количество отступавших воинов Механикум искусно увеличивалось, незаметно превышая прогнозируемые цифры, предоставленные архимандритом Десяти Тысячам. Не последовало никаких загруженных запросов, отмечавших это несоответствие. Никакого негодования или любопытства на изменения в цифрах. Кустодии и Сёстры Тишины продолжали сражаться, не обращая внимания.

– За Омниссию, – произнёс он из аугмитов вслух. – За Несозидающего бога.

< Дом! > проскандировал архимандрит. < За Священный Марс! За генерал-фабрикатора Кейна! >

“Потомок” стоял один.

Она покачивалась на ногах с повреждёнными и разорванными стабилизаторами. Она переместила вес на другой бок, поршни и сжатые соединения левой ноги раздробили настолько, что они не подлежали ремонту. Масло лилось из разорванных труб, словно кровь из вен, жидкость, жизнь и охладитель заливали костяной мост. Торсионные мышечные кабели железных внутренностей свисали, словно кишки из распоротого живота.

Мост был её.

Внутри она чувствовала огонь и смерть – первый облизывал внутренние системы и ослаблял кости, вторая резонировала в потерянном и скорбном плаче рассеянного смертного сознания. Экипаж умер или умирал, их души покидали повреждённые оболочки, исчезая в любое небытие, что ждало их хрупкий и плотский вид.

Но мост бы её.

< “Потомок Бдительного Света”! > неистово выкрикивала она на весь погибающий город. < “Потомок Бдительного Света”! > Вопль был преисполнен отчаянного кода: пусть хотя бы один из братьев и сестёр услышит её, пусть они примут закодированный крик в инфопотоки и унесут отсюда, когда покинут это место. Код содержал пикт-запись, отчёты оружия и объединённый опыт экипажа её последнего сражения и величайшего триумфа.

Мост был её, и последнее желание состояло в том, чтобы сородичи запомнили её, как победителя, а не как мученическую жертву.

Поединки между титанами редко длились долго. Она шла к этому последнему сражению среди прерывистого шума вокса. “Пёс войны” быстро приближался. Оружие в обеих его руках предназначалось для борьбы с пехотой, и визжало взрывной яростью, выпуская несколько сотен болтов в секунду и освещая щиты “Потомка” призматическим мерцанием, напоминавшим рябь на озере во время ливня. Он увеличил скорость, изо всех сил стараясь не попасть под первый разрушительный залп, и сумел пробежать под правой рукой “Владыки войны”. Так сражались “Псы войны”: разведка и засады, изматывание и отвлечение.

Неуверенность терзала её. Оказавшийся в тылу “Пёс войны” может в безопасности творить зло, безнаказанно обстреливая задние щиты. Что ещё хуже – он может преследовать “Чёрное Небо”, сделав жертву “Потомка” бесполезной.

Она не стала реагировать и доверилась простой ненависти вражеского принцепса. “Потомок” ранил этого титана, и она была готова поспорить на свою жизнь, что командующий “Пса войны” выберет месть и не станет довольствоваться тактическим призом – догнать и измотать раненого “Чёрное Небо”.

Первые ракеты врезались и взорвались на защитных слоях пустотных щитов. Их удары не причинили вреда, только сняли оболочку первых щитов, но появившаяся завеса грязного чёрного дыма мешала. Она вслепую выстрелила в ответ, скорее из отвращения, чем чего-либо ещё, и всё же ощутила укол удовлетворения, когда редкий залп ракет из правого плеча сменился резонирующими звуками перегруженных пустотных щитов.

В ту же секунду сигналы тревоги и вспыхивающие руны в шлемах команды объявили о возмездии, которое обрушилось на задние щиты. Бегавший неподалёку “Пёс войны”, в конце концов, решился атаковать её. Расчёт на его глупую ненависть оказался верным.

< “Дочь Красной Звезды,” > прокричал ей враг. Терзаемые щиты визжали от его неустанной хватки.

“Потомок” наполовину повернулся. Она начала опускаться вопреки протестующей гидравлике, уменьшая давление воздуха в поршнях и установив суставы в нейтрально-пассивное положение. Результат в лучшем случае можно было назвать неуклюжей сутулостью. В худшем – позорным склонением головы перед смертью. Как и ожидалось, “Пёс войны” снова убежал из зоны прицельной дуги, несмотря на то, что рука-орудие “Потомка” целилась на максимальном выдвижении.

На этот раз она не стала сдерживаться. Она проигнорировала и отключила все предохранители, и из ракетных контейнеров в плечах с рёвом вырвались дым и пламя. Едва ракеты покинули “Потомка”, как орудие “Вулкан” выдохнуло взрыв магмы – весь этот общий вспыхивающий залп был нацелен только на землю вокруг неё.

К чести экипажа “Пса войны” проворный титан легко увернулся от разверзнувшейся мощи “Вулкана”, избежав верной смерти в плавящем жаре. Однако к чести экипажа “Потомка” выстрел из главного орудия был всего лишь способом направить “Пса войны” в нужное место. Избегая адского пекла “Дочь Красной Звезды” подставилась под дождь падающих ракет.

Первые попадания сбили уклоняющуюся походку, заставив переключить гидравлику, чтобы избежать падения. Она уже была мертва в момент, когда ушла из прицела “Вулкана”: пустотные щиты “Пса войны” запульсировали, покрылись пузырями, раздулись и лопнули за долю секунды. Ракеты десятками падающих клинков вонзались в корпус “Дочери” и вырывали огромные почерневшие куски абляционного металла. Одна ракета разрушила коленный сустав, другая врезалась в скошенный собачий лоб и оторвала половину головы-кабины, оставив обгоревшие трупы команды свисать с раскроенного пополам черепа на подсоединённых к командным тронам кабелях, болтаясь, как казнённые преступники.

< Враг мёртв, > объявил “Потомок”, вплетая в победный код нежную злобу. Она получила ответ – рычащую и болезненную ненависть от “Владыки войны” перед собой.

Она снова начала выпрямляться, увеличивая давление в опустошённой гидравлике. Восстановление давления в выпустивших воздух металлических костях требовало времени, а у неё его осталось совсем мало. Залп вражеского “Владыки войны” поразил передние щиты с карающим треском кнута.

Сигналы тревоги сменились воем сирен, когда её пустотные щиты истончились и прогнулись. Она мыслью заставила замолчать внутренние предупреждения, она и так знала, сколько боли испытывала, и какие угрозы её окружали. Ей не требовались вопли автоматизированных систем, подтверждающие это.

Она выпрямилась наполовину, когда пустотные щиты потемнели. Она напряглась и приготовилась к ударам в переднюю арку корпуса, дрожь прокатилась по титану прямо перед тем, как с громким хлопком, наконец, исчезли пустотные щиты. Жестокий лазерный огонь обрушился на пластины брони, врезаясь в неё и раздирая на части, пока она продолжала стоять.

К счастью разрушительная атака почти сразу прекратилась. Приближавшийся “Владыка войны” израсходовал слишком много энергии и боеприпасов на разрушение щитов “Потомка”. Оба титана поспешно перезаряжались, новые ракеты вставали в пусковые отсеки, кипели плазменные генераторы.

Она была тяжело ранена, сквозь глаза-окна было видно вспыхивающие в кабине-черепе искры. Внутри неё успокаивающими волнами распылялось огнегасящее вещество. Половина ракетных шахт забилась, их механизмы вышли из строя.

Вражеский “Владыка войны” приближался к оставшейся без щитов и раненой жертве с уверенностью палача, дистанции в километр будет вполне достаточно, чтобы доверять прицельным системам, несмотря на туман паутины. Время стрельбы в слепую и по приблизительным траекториям прошло. Пришла пора нанести смертельный удар.

“Потомок” шагнул навстречу. Истекая жидкостью и клубами дыма, она всё же сумела подняться на перезапущенной гидравлике и теперь напоминала силуэт человека с выставленным вперёд плечом. Вражеский “Владыка войны” остановился примерно в километре, не желая приближаться. Несомненно, его экипаж старался ускорить перезарядку, быстрее охлаждая оружие.

Она побежала. Стабилизатор вывернулся, металл изогнулся из-за нагрузки, когда она набирала скорость, уродливо ковыляя. Она вслепую, бессистемно и доверившись глазам наводчиков, выпустила каждую ракету, которую удалось перезарядить, и выстрелила из орудия “Вулкан”. Её залп обрушился на пустотные щиты за драгоценные секунды перед ответом вражеского “Владыки войны”. “Потомок” почувствовал краткую волнительную радость от вида, как пустотные щиты противника запульсировали и неожиданно отключились с предательским громовым раскатом перегруженных генераторов. Исчезнувшие щиты несложно включить снова, но перегруженные системы требовали более долгого запуска. Оба титана оказались одинаково беззащитными друг перед другом.

Мгновение спустя ответный залп попал “Потомку” в верхнюю часть корпуса, цепочка взрывов протянулась вдоль плеча, вызвав детонацию склада незаряженных ракет в какофонической огненной вспышке. Стабилизаторы напряглись и выдержали. Другие напряглись и были вырваны из креплений. Теперь она стала почти скелетом, почерневшим и лишившимся трети корпуса. Где раньше на плечах гордо располагались огромные ракетные системы, теперь расцвёл ореол пламени. На мосту лежала оторванная внутренними взрывами рука-орудие.

< “Лексарак”! > прокричал своё имя “Владыка войны” в самоуверенной ярости. И всё же он начал отступать. Пожирающая расстояние атака “Потомка” опасно сблизила титанов и “Лексараку” требовалась дистанция для использования главного орудия.

Перегруженная лодыжка “Потомка” разрушилась, разбросав металл и огонь по мосту. Она споткнулась, стачивая обрубок когтистой ноги, и сделала ещё один шаг вперёд.

“Лексарак” понял, что отступал слишком медленно и рискнул контратаковать. Слишком поздно и слишком медленно. Эпизодического инстинктивного огня защитных турелей было слишком мало и слишком поздно.

“Потомок” с грохотом преодолел последний шаг, силовой кулак проломил протестующие металлические пластины и сжался. “Лексарак” в упор выстрелил из “Вулкана”, не заботясь о последствиях в паническом желании нанести ответный удар. Несколько секунд “Потомок” стоял неподвижно, выпотрошенный последним выстрелом, молния протянулась по его внутренностям, вырываясь из работавшего на пределе реактора.

Удача ещё несколько секунд оставалась на её стороне. Используя инерцию “ Гексархона ” “Лексарака” и свой вес, она вытащила кулак под визг гидравлики, вырвав трофей из вражеского титана.

Самыми славными убийствами титанов и, соответственно, самыми редкими, считались те, когда в рукопашном бою захватывали голову врага, отрубив или вырвав из ещё живого противника. Головы-кабины эльдарских титанов являлись самыми драгоценными трофеями в залах кузни. “Лексарак” отвернулся, помешав подобному триумфу. Вместо этого рука “Потомка” пронзила повреждённую броню над верхними рёбрами, чуть ниже подмышки левой руки-орудия. Когда она вытащила руку, в опалённых пальцах покоилось покрытое множеством кабелей сердце плазменного реактора в форме песочных часов, из нарушенной защитной оболочки которого били огненные вспышки.

Она держала его сжатыми пальцами. Она не могла выпустить его. Приводы пальцев расплавились и застыли.

< Пади, отступник. > Её код “Лексараку” был тихим, а звуки из военных горнов ещё тише. < Пожни воздаяние за предательство и ересь. >

“Лексарак” начал заваливаться без энергии и потеряв равновесие. Он упал в мучительно затянувшемся движении, сначала разрушив своим весом край моста из призрачной кости, а затем погрузившись – неспешно и кувыркаясь – в бездну.

“Потомок” наблюдал, как врага поглотил золотой туман.

< Титан убит, > произнесла она.

Слова, словно стали сигналом, процессы в реакторе в её кулаке достигли критического уровня, последовавший взрыв сорвал всю броню с левой стороны и оторвал в локте уцелевшую руку.

Она стояла оглушённая и разрушенная над обрывом в пропасть, оставшись совсем без оружия и увенчанная огненными искрами, льющимися дождём из суставов.

Мост был её.

Смертельно раненый “Владыка войны” стоял в одиночестве, жизнь вытекала из него, как и клубы дыма из повреждённых внутренних органов.

< “Потомок Бдительного Света”! > скандировала она в унисон с умолкавшими военными рогами. – “Услышьте меня, – молила она. – Услышьте последние слова принцепса Нишоме Альварек и величественного “Потомка”. Услышьте нас обоих. Не дайте нам умереть забытыми”.

Она выкрикивала код снова, снова и снова. Все подробности её последней блестящей победы. Она молилась, чтобы они достигли инфозалов гордого Игнатума.

< Я слышу вас. >

Кто?

Опустошённый титан начал поворачиваться на громоздких отказывающих механизмах. Промышленные поршни и пневматика талии оказались заблокированными, предохранительные фиксаторы были единственным, что удерживало её вертикально в балете хрупкой гармонии. Если бы они сейчас открылись и оставили бы её во власти сломанных стабилизаторов, то она потеряла равновесие и упала бы.

Медленно, так медленно в поле зрения появился “Чёрное Небо”. “Разбойник” вернулся. Он по лодыжку стоял в обломках техники легиона и убитых военных сервиторов и смотрел на “Потомка” тёмными панелями глаз кабины.

Активная зона реактора титана забурлила. Сердце воспарило:

< Брат, > даже код стал слабым и невыразительным. Принцепс “Потомка” находилась на грани потери сознания.

< Я слышу вас. > Ответный код “Разбойника” был пустым и бесстрастным. Даже в предсмертных муках “Потомок” почувствовал праведный гнев своей боевой королевы на отсутствие благоговейного почтения со стороны собрата по кузне.

Моим последним деянием стала победа над двумя титанами. Моя смерть послужит спасением вашей жизни. По какому праву вы стоите и молчите?

Другая мысль пробилась сквозь расплавленный шлам мыслей. Катапультироваться. Катапультироваться. Катапультироваться.

“Потомок” может выжить. Его принцепс может выжить, если просто доберётся до “Чёрного Неба”, но система катапультирования вышла из строя, как и всё остальное внутри титана.

< Подойди, > сказала она “Чёрному Небу”. < Энкир. Помоги мне. >

“Разбойник” начал приближаться.

Его модератусы были мертвы. Оба лежали на своих тронах впереди, их безвольные лица безжизненно смотрели сквозь глаза “Чёрного Неба”, на униформе обоих распустились красные цветы, где кровь от убийства засохла несколько часов назад. Женщина почти невинно откинулась на троне, словно спала. Мужчина, который увидел смерть напарницы и попытался отреагировать, значительно сильнее истёк кровью, когда ему попали в заднюю часть шеи. Он умер, наполовину встав, и упал на подлокотник трона, его голова неестественно подпрыгивала с каждым шагом “Разбойника”.

Демон опустошил принцепса Энкира Морова, устроился в смертной оболочке и всё меньше и меньше напоминал гордого ветерана Игнатума. Глаза стали болезненными и красными, не мигая несколько часов. Костяные выступы пузырились под плотью живыми ползающими комками, которые словно искали место, где прорваться сквозь кожу. Колени обзавелись множеством собственных зубов, которые выдвинулись из дёсен в медленном визге, напоминавшем звук ногтя по фарфору.

Прошло несколько часов, как он захватил “Чёрное Небо” и сделал своим вооружённым санктумом, за это время “Разбойнику” крепко досталось от вражеской пехоты и других титанов. Демону не хватало точности и подготовки настоящего экипажа. Теперь, когда путешествие в чужой оболочке подходило к концу, демон с трудом сохранял смертное знание Энкира, и хотя он испытывал растущее искушение погрузиться глубже в сам титан и обернуться вокруг разумного ядра машины, через некоторое время даже такая мощь станет в тягость для древнего существа. У него не было желания находиться в клетке, даже в такой могущественной клетке.

Его приманка сработала великолепно, вызвав “Потомка” на помощь, а затем симулируя отступление. Теперь остался только момент холодного подтверждения, который понравился бы даже ободранным духовным останкам Энкира, поскольку принцепс был человеком войны и не чуждался убийства. Бесчисленное количество людей пало от его рук-орудий, каждое из которых могло сокрушить шпили улья.

Демон чувствовал его, искромсанные обрывки человеческой души кричали на заднем фоне мыслей, пока “Разбойник” приближался к его высокому терявшему силу брату.

Демон чувствовал умирающие мысли принцепса Нишоме Альварек, переведённые в эмоции с помощью закодированных сообщений. Опустошённая бессмысленностью своего триумфа гордость. Более честное отчаяние, которое она не хотела принять, реакция всех смертных существ, не желавших смириться со своей смертью. И всё же она переживала об одном даже сильнее, чем о собственном выживании. Она не хотела, чтобы её забыли, она молила, чтобы те, кто её знал, помнили о её деяниях. Это было всем. Вот что вернуло “Чёрное Небо”.

Насколько истинной и чистой была эта охота. Насколько больше удовлетворения она приносила, чем простое разрывание людей-машин когтями или поединки с ненавистными Золотыми.

Ответом демона стали поднятые руки-орудия. Разрушенный “Потомок” был слишком тяжело ранен, а его суставы зафиксировались, чтобы повернуться.

Копаясь в глубинных мыслях Энкира, он вытащил отдельное слово на поверхность. Демон бездумно произнёс его за секунду перед тем, как оба орудия выстрелили:

< Враг мёртв. >

“Потомок Бдительного Света” стоял неподвижно, когда его грудь пронзил огненный взрыв, и погиб от позорной казни. Титан последовал за падающим силуэтом своего последнего поверженного врага, его опустошённая форма погружалась в туман. Демон наблюдал и наслаждался каждой секундой криков Нишоме.

Его веселье резко закончилось, когда вместо того, чтобы исчезнуть в золотом забвении, активная зона реактора “Потомка” взорвалась и превратилась в сверхновую звезду, посылая вспышки грозового света в туман под мостом. Последние из экипажа “Потомка” погибли, поглощённые священным плазменным огнём.

“Чёрное Небо” повернулся по неуклюжей дуге и направился прочь в поисках новой добычи.

 

Девятнадцать

Тысяча душ Просто ещё один туннель Пагубный призрак надежды

Керия почти не испытывала благоговения как от вида тронного зала, так и от ведущего к нему лабиринта темницы. Даже проспект со знамёнами, столь воодушевлявший людей, которые настолько далеко заходили в Санктум Империалис, оставлял её равнодушной: стоило ей взглянуть на армию штандартов, как сразу закрадывалась мысль – какой из этих верных полков станет следующим, кто втопчет свои клятвы в грязь и перейдёт на сторону архипредателя.

Сегодня она шла со своими сёстрами – их было совсем немного, учитывая дислоцированных в паутине и рассеянных по галактике – и шагнула в тронный зал во главе фаланги. За ними двигались капсулы, антигравитационные контейнеры с укреплёнными панелями из прозрачной стали, сквозь которые можно было увидеть неподвижных пассажиров внутри. Своеобразный парад, особенно учитывая, что большинство его участников спали в химическом стазисе.

Керия ожидала, что в тронном зале присутствовал и ожидал её кто-то высокопоставленный из её ордена, и всё же она оказалась самой старшей Сестрой. Её встретили только нервные взгляды имперских учёных и бесстрастные выжидающие взоры марсианских жрецов, отчего мурашки побежали по коже. Сестринство настолько обескровлено, что эта мерзкая обязанность выпала ей?

Что ж, да будет так.

Контейнер за контейнером с гулом проскальзывал в зал на примитивных антигравитационных суспензорах. Каждый саркофаг был обёрнут цепями, и его толкали упорные направляющие руки сервитора с зацикленными мозгами. Керия позволила взгляду блуждать по огромному залу, где неизменной песнью звучал грохот непостижимого оборудования, а потрескивающие дуги молнии между генераторами больше не пугали работников.

Как быстро человеческий разум приспосабливается к безумию.

Она держалась на расстоянии от Золотого Трона. Она видела его как возвышавшийся постамент, хотя старалась вообще не смотреть в ту сторону. Керии и остальным Сёстрам запрещалось подходить слишком близко – их присутствие поглощало энергию машины и дестабилизировало психически резонирующее оборудование. Она находила в этом мрачное отражение того, как другие смотрели на неё, как они сжимались, или отводили взгляд или даже инстинктивно обнажали зубы, часто не осознавая, что делают. Ведомые самыми животными инстинктами, реагируя на каком-то подсознательном уровне на присутствие женщины без души.

Что сделало её полезной, что сделало её сильной, а также чужой для собственной расы.

Точно также прошлый опыт подсказывал ей, что ослепительное величие и изумление, которые остальные испытывали вблизи Золотого Трона, полностью отсутствовали для Керии и других Сестёр. Она видела человека на троне, ни больше, ни меньше. Никакого сияющего ореола. Никакой психической короны.

Она предпочла бы невежество величию. Лучше всё чувствовать и почти ничего не видеть, чем смотреть на неприкрытую правду: Император на троне был просто охваченным болью человеком, ничто не скрывало Его страдания, Его рот был открыт в безмолвном крике. Муки, которые Он терпел ради расы, покрыли морщинами Его нестареющее лицо, сумев оставить отпечаток времени.

Иногда Его измученное лицо дёргалось в тихом рычании. Пальцы сжимались. Золотой ботинок легко бил о металл трона. Раньше Керия надеялась, что такие движения предвещали пробуждение Императора. Теперь она знала лучше.

Сестра положила руку в перчатке на первую капсулу. Мужчина спал, сложив на груди связанные в запястьях руки в мрачном подражании королям-фараонам Гипта. Саркофаг слегка покачивался от осторожного прикосновения Керии, пока она направляла его к стене. Татуировка аквилы на её лице внезапно зачесалась. Не то что бы она верила в приметы.

Все глаза теперь смотрели на неё, как учёных, так и сервиторов. Несколько последних двинулись вперёд, исполнить свои обязанности, но Керия жестом остановила их.

“Это должна быть я”, – подумала она. Первого из хора поместит на место Сестра Тишины. Керия Касрин не станет в самый последний момент уклоняться от своего тяжёлого долга.

Суспензоры сделали капсулу почти невесомой, и Керия легко вскинула её на плечо, несмотря на громоздкий размер. Она поднялась по ступеням ожидавших её металлических лесов, ощущая внимательные взгляды каждого живого существа в огромном зале, всего лишь с одним исключением. Император на Своём далёком троне не обращал на неё вообще никакого внимания. Он сражался в Своих войнах.

Разъём в стене представлял собой двухметровую неровную колыбель схем и тёмного металла. Керия подтолкнула парящую капсулу в углубление, чувствуя, как замки с задней стороны саркофага закрываются и соединяют его с колыбелью. Затем пришла очередь цепей. Она обернула их вокруг специальных крюков из полированной стали, зафиксировав саркофаг на месте. Рядом словно лианы джунглей свисали кабели с питательными веществами и катетеры, она подключила их один за другим и крепко защёлкнула.

Когда Керия подсоединила последний, раздался мелодичный звон. “Подготовлено”, прочитала она руну на высоком готике на внешнем экране.

Керия набрала тридцатизначный код на клавиатуре, настроив саркофаг получать энергию от оборудования колыбели. Суспензоры резко отключились – и саркофаг слегка закачался, привязанный к колыбели зафиксированными кабелями и обёрнутыми цепями.

Мужчина внутри пошевелился, когда прошёл вызванный снотворным сон.

Он открыл глаза. Юноша, которого забрали с родной планеты и сказали, что обучат на астропата, проснулся и стал осматриваться внутри капсулы мутными ото сна и медикаментов глазами. Он встретил внимательный взгляд Керии сквозь прозрачную панель.

Что бы он ни попытался сказать, это осталось в звуконепроницаемой утробе саркофага. Керия смотрела на него, наблюдая, как усталость сделала его слова нечленораздельными, лишив любой надежды прочитать по губам.

– Сестра? – позвал один из красных жрецов внизу. Группа Сестёр и техноадептов смотрели на неё с неприятным вниманием.

Она отвернулась от погребённого человека в последний раз и спустилась по лестнице.

Керии даже не пришлось прибегать к помощи жестов. Простого кивка оказалось достаточно, чтобы сотни сервиторов, возглавляемые рассредоточившимися Сёстрами и марсианскими союзниками, приступили к работе.

Она стояла в самом центре тронного зала Императора и наблюдала, как девятьсот девяносто девять других контейнеров поднимали вдоль изгибавшихся стен. На завершение процесса потребуется несколько часов, и в конце все капсулы из тёмного металла будут направлены непосредственно на сам Золотой Трон.

Она не желала думать о том, что на каждую активную капсулу внутри колыбели, оставались пустыми ещё девять гнёзд.

Зефон считал изгнание из легиона самым позорным моментом в своей жизни. Оно стало нежданным поворотным моментом после более чем века верной и умелой службы. И всё же оставаясь среди небоевого персонала в Невозможном городе, он чувствовал ничуть не меньшее унижение.

– Вы не можете сражаться. – Прямо и без обиняков сказал Диоклетиан. – Вы будете бесполезным.

– Я потратил несколько дней, чтобы добраться сюда, – не соглашался Зефон. Турели башни очистили небеса, предоставив короткую передышку имперцам, которые использовали Шпиль бога в качестве штаба. Рыцари дома Виридион шагали мимо Кровавого Ангела и кустодия, направляясь через внутренний двор под аккомпанемент металлического хора протестующих суставов, чтобы присоединиться к войне. Кровавый Ангел бросил на них быстрый взгляд.

– Вы согласились пойти со мной в паутину, – ответил Диоклетиан. – И вы здесь. Я никогда не обещал, что вы будете сражаться, Кровавый Ангел.

– Если я не могу сражаться, зачем я вообще здесь?

– Ваше понимание мелочей меня не волнует, Вестник скорби. – Диоклетиан закрепил шлем. – Прощайте, Зефон.

И с этим он уехал на борту гравитационного “Налётчика”. Рампа с лязгом захлопнулась, подчеркнув окончание разговора.

Шли дни. Раненые кустодии и Сёстры возвращались на различных антигравитационных транспортах, но Зефону не хватало ловкости рук даже чтобы позаботиться об их ранах. Любые попытки оказать помощь проваливались из-за трясущихся и дёргающихся пальцев. Зефон не раз задумывался оставить Шпиль бога и присоединиться к одному из сражавшихся в городе подразделений скитариев, но в чём смысл? Какую пользу он мог принести?

Не было никаких жалоб или мучений из-за сложившихся обстоятельств, только холодный гнев. Что за солдат, неспособный воевать? Кем был он? Какова его цель? Те же самые вопросы, что изводили и разрушали его после полученных десятилетия назад увечий, вернулись десятикратно.

Он шёл по катакомбам сотрясаемого войной Шпиля бога, двигаясь среди раненых скитариев и жрецов-Объединителей, которые составляли сегодняшний график эвакуации.

Среди толпы он искал единственного другого человека, который держался столь же обособлено, как и он. Человек был один в круглом зале, омываемом навязчивым синий светом эльдаров, который испускали потрескавшиеся драгоценные камни, расположенные замысловатым узором на потолке. Голова была опущена, внимание приковано к переносному устройству, напоминавшему ауспик или сигнум.

– Техноархеолог Лэнд? – поздоровался Зефон.

Аркхан Лэнд поднял взгляд, как и псибер-обезьянка на его плече. Зефон понял, что улыбается странно комичной синхронности их одинаковых движений.

– Зефон, – отстранённо произнёс марсианин. – Да. Привет.

Его глаза казались налитыми кровью шарами в тёмных провалах. Остроконечная и безупречная козлиная бородка растрепалась и была окружена небритой щетиной на щеках и возле рта.

– Вы выглядите… – Зефон замолчал, не желая казаться невежливым.

– Не слишком здоровым, я думаю. – Лэнд снова посмотрел на переносное устройство. – Знание, что ад реален и демоны из преисподней однажды пожрут все наши души, не самым благоприятным образом сказывается на распорядке сна. – В его насмешке не чувствовалось ни малейшего веселья. Слова были произнесены с вкрадчивым безразличием.

– Я полагал, что вы ушли ещё с первыми колоннами эвакуации.

– О, нет. Пока, нет. Один из кустодиев отметил огневую мощь моего “Налётчика” и спросил, останусь ли я сопровождать последнюю колонну. Что-то о том, что очень велика вероятность новой атаки и арьергарду придётся совсем плохо. – Пробормотал он монотонным голосом, продолжая смотреть на устройство.

Зефон подошёл ближе и опустился на колено перед расстроенным эксплоратором. Псибер-обезьянка жалобно посмотрела на Кровавого Ангела, словно высокий воин в красном доспехе был виноват в печалях её хозяина.

– Чем вы сейчас заняты? – тихо спросил Кровавый Ангел.

Лэнд наклонил устройство, показывая экран. Зефон увидел находившийся высоко над землёй вытянутый ствол перегретого тяжёлого стаббера. Оружие дрожало, выплёвывая сверху длинные очереди снарядов в кожистые атакующие силуэты рогатых зверей.

– Записи с орудий, – ответил Лэнд, не мигая, смотря на изображение. – Из дома Виридион.

Он прокручивал их – картинки с щитка стаббера и мелт каждого рыцаря, а затем переключался на не такие качественные записи с главного оружия в руке. Последние были намного сильнее искажены из-за колебания орудий.

– Сколько времени вы изучаете эти изображения?

– Сколько времени мы здесь? – ответил вопросом на вопрос Лэнд. Он всё ещё не поднимал взгляд на Зефона. – Я хотел посмотреть на последний бой “Потомка”, но подозреваю, он был за пределами диапазона, когда враг убил его. Я видел его однажды много лет назад, выходившего из кузни Игнатума. Он был гордым лордом.

Зефон осторожно взял устройство и забрал из рук Лэнда. Не последовало никакого сопротивления. Имагифер казался смехотворно маленьким в руке Кровавого Ангела.

– Почему вы здесь? – спросил Лэнд, наконец, посмотрев на него. – Почему вы не сражаетесь?

Зефон не хотел признаваться, как часто он пробовал. Всего лишь час назад он стоял один в помещении с оружием в руках, неспособный запустить цепной меч.

– Мои руки, – ответил Кровавый Ангел.

– Ах. Да. Бионика. Теперь я вспомнил. – Лэнд осмотрел зал, впервые показав эмоцию, брезгливо поморщившись. – Какие уродливые санктумы строили эти эльдары. И в самом деле, хорошо, что большинство из них мертвы.

Зефон отключил пикт-запись, заставив замолчать жестяной грохот стабберов и нечеловеческий рёв:

– Их раса обладает большой изящностью, – заметил Кровавый Ангел, – но и не меньшими злобой, печалью и ещё большей гордыней.

Лэнд фыркнул:

– Звучит так, словно вы восхищаетесь ими.

Зефон кивнул:

– Некоторыми сторонами их существования, да. От движений экзархов их воинских каст захватывает дух. Я могу представить мало более достойных свершений, чем победить одного из них в поединке на мечах.

– Вы убивали эльдаров?

– Да, – признался Зефон.

– Сколько?

– Не знаю, – соврал Кровавый Ангел. – Много, – добавил он, приправив ложь толикой правды.

– Туда им и дорога, – выдохнул Лэнд, едва не рассмеявшись. – Их технологии – удивительные, но бесспорно – мерзкие. Интересные в случайной эффективности и всё же, в конечном счёте, нечестивые.

Зефон промолчал. Он начал сожалеть, что вообще начал разговор с марсианином.

– Что-то в вас раздражало меня некоторое время, – продолжил Лэнд. – Что точно означает “Вестник скорби”? В чём смысл столь причудливо театрального титула? Оно смехотворно даже для сынов Ваала.

Зефон не ответил. У него был собственный вопрос:

– Вы говорили, что знаете, зачем меня попросили отправиться сюда. Я хотел бы услышать ваше мнение.

Теперь Лэнд и в самом деле рассмеялся, издав холодный смешок:

– Разве это не очевидно? Вы когда-нибудь были в шахте, мой ангелоподобный друг?

– В соляных копях, при приведении к согласию…

– Да, да, – Лэнд махнул рукой Кровавому Ангелу замолчать. – Шахты – опасные места, где часто происходят утечки природного газа. Даже устойчивые сервиторы могут пострадать, но это сейчас не относится к делу. Подумайте о глубоких шахтах на мирах, где не хватает расходной плоти сервиторов или где рабочие испытывают недостаток в доступе к оборудованию для обнаружения утечек газа. Эти несчастные бедолаги берут в глубокий мрак птицу в клетке или какого-нибудь зверька с небольшими лёгкими, и наблюдают, пока работают. Если птица умрёт – рабочие поймут, что шахта небезопасна.

Лэнд широко улыбнулся почти во весь рот:

– Вы, Кровавый Ангел, исполняете роль птицы в клетке в шахте. Вы видите здесь Имперских Кулаков? Нет, не видите. Потому что им не доверяют. На самом деле единственные легионеры, которых вы действительно видите, являются как раз теми мятежными псами, что прокладывают свой бешеный путь сквозь Империум. Но как лучше всего, хмм, проверить верность Кровавых Ангелов, если она вызывает сомнение? Или увидеть, как космический десантник справляется с присутствием в паутине, когда ему противостоят чудовища варпа? Постойте, надо взять с собой калеку. Такого, который даже не сможет нажать на спусковой крючок болтера. Такого, который не представит никакой опасности, если даже уступит измене, какой поддались половина легионов Императора.

Зефон стоял спокойно. Над ними Шпиль бога дрожал от осады.

– Возможно, меня должно разозлить подобное обращение, – произнёс он.

– Злитесь, если хотите. Я бы сказал, что вы всё же прошли проверку. Если не ошибаюсь, вы ещё не наплевали на свои клятвы Омниссии. Как бы то ни было, похоже, вы выиграли.

– Возможно.

Лэнд снова внимательно осмотрел помещение. Внезапно он показался опустошённым:

– Буду рад покинуть это место, Зефон.

– Этот зал?

– Нет, нет. Этот город. – Лэнд пошарил рукой в одной из сумок на поясе, и достал раздавленные и крошащиеся остатки завёрнутого пищевого пайка. Обезьяноподобный выхватил их у хозяина, и быстро начал поедать рассыпчатое лакомство, глаза зверька заблестели от удовольствия.

– Но мы здесь всего несколько дней, – ответил Зефон.

Техноархеолог выгнул густую бровь:

– И?

– Разве вас не огорчает, что мы уже готовимся эвакуироваться?

– Почему это должно меня огорчать? – Когда Кровавый Ангел не ответил, Лэнд продолжил. – В первую очередь я – учёный, а уже во вторую – искатель приключений. Возможно, я мог бы считать себя в третью – бинарным философом, поскольку у меня всегда была страсть к обсуждению двойственной природы Бога Машины. Но я – не солдат.

– Но мы уходим, увидев так мало.

– Мало? Мы увидели всё, – Лэнд прищурил один глаз и посмотрел на высокого воина. – Вы демонстрируете ужасающее невежество, Кровавый Ангел. Оглянитесь вокруг и вы увидите город, первые следы проживания в паутине, так? Вы увидите признаки цивилизации, пусть и в нечестивой архитектуре эльдарской расы. Ваше восприятие обманывает вас, космический десантник. Ваш мозг осознаёт присутствие городской структуры, где некогда существовала жизнь, но считает это незаслуживающим внимания.

Лэнд набрал код на наруче, проецируя грубую и неточную версию развернувшейся и менявшейся карты паутины, запечатлённой в разуме архимандриссы. Полное сканирование вен и капилляров человеческого тела показало бы меньше разветвлявшихся путей, чем беспорядочный лабиринт в сиянии зелёного гололитического света.

Эксплоратор указал на один из туннелей, который казался ничем не отличавшимся от любого из тысяч других в мерцающем свете:

– Какая разница падёт этот город или нет? – спросил Лэнд. – Вы думаете, это действительно волнует трибуна Эндимиона? Или префекта Короса? Они сражались почти пять лет в туннелях между Каластаром и Террой – сотни проходов ведут прямо к самому тронному залу Императора. Невозможный город – не центр войны, Зефон. Он даже не главное поле битвы. Это всего лишь город в туннеле, как и любой другой. Его единственная реальная ценность заключается в том, что он – удобное место для обороны, пока Десять Тысяч продвигались насколько далеко, насколько позволяла их численность. Поэтому нет, я не расстроен. Я хотел увидеть Великую Работу и увидел её. Со всеми её чудесами и ужасами.

Какое-то время оба молчали. Единственным звуком было чавканье Сапиена.

– Это устроит весёлый беспорядок с его пищеварением, – заметил Лэнд. И затем, неожиданно, он прищурился и посмотрел на Зефона. – Знаете, вы – действительно красивое существо. Эстетически я имею в виду. И с научной точки зрения, конечно.

– Говорят, что многие из моего легиона обладают эстетическими качествами, которые рассматривают…

– В любом случае это не важно, – перебил Лэнд. – Меня никогда это особо не волновало, понимаете? Нет времени на подобные сложности – они отвлекают от настоящей работы. Я просто нахожу любопытным, что генетическое наследие вашего примарха меняет человеческую физиологию для создания столь красивых мифологических и канонических фигур. Не слишком по-светски, а?

Зефон улыбнулся. Он слышал и обсуждал это уже не раз.

– У ангелов есть большое культурное значение на Ваале. Во многом ваалитская культура обладает тесной религиозной связью со Старой Землёй в эпоху Священной Пакс Римской империи, что ведёт к…

– Да, да. Избавьте меня от урока о деталях вашего безыскусного варварства.

Зефон невольно улыбнулся:

– Как вам угодно, Аркхан.

– Хмм. Предположу, что вы здесь затем чтобы я осмотрел ваши руки, перед отъездом?

Ангелоподобное лицо Зефона по-прежнему оставалось доброжелательно нейтральным. Он не показал удивления, что эксплоратор вспомнил небрежный комментарий из их путешествия, но при этом он и не желал подвергаться такому исследованию. Он ответил из жалости к уставшему человеку перед собой и чувствуя постоянное одиночество Лэнда:

– Да.

– Хорошо, но не осталось времени. Последняя эвакуационная колонна отходит через три часа и всё моё оборудование уже загружено. – Он задумался, оценивая Кровавого Ангела критическим взглядом. – Если хотите, можете поехать со мной, а не в одном из громоздких транспортов.

– Я тронут, эксплоратор Лэнд. Я подумаю об этом. Могу спросить, почему мой недуг представляет для вас интерес?

– Послушайте себя, космический десантник. Недуг. Типичная ваалитская мелодрама. Дело в том, что я всегда интересовался легионерами и бионикой, – уточнил Аркхан, явно почувствовав вкус к новой теме разговора. – Вы часто оставляете её небронированной, и всё же с благоговением облачаете остальную часть себя в керамит. Даже статуи вашего вида показывают аугметику без брони. Не могу сказать, что до настоящего времени я проявлял достаточный интерес для детального изучения этого вопроса. Я всегда полагал, что это из-за того, что бионика несовместима с силовой бронёй.

– В первую очередь, – согласился Зефон. Он почувствовал, что теряет нить разговора и не был уверен, что хочет её вернуть и продолжать. Во всех разговорах, во всех местах и со всеми людьми, с которыми он мог говорить.

– В первую очередь? – нажал Лэнд.

– Есть также элемент вдохновляющей гордости в подобной практике. Представить нас непобедимыми и неуязвимыми воинами Империуму и его врагам. Показать, что мы преодолеваем раны и продолжаем сражаться во имя Императора.

Лэнд криво усмехнулся:

– Такая дешёвая пропаганда. Как легенды о воинах, которые сражались голыми, чтобы продемонстрировать храбрость перед союзниками и бесстрашие перед врагами.

– Возможно, отчасти это так, – признался Зефон. – Но как вы сказали ранее, в основном из-за взаимодействия с нашими доспехами.

Аркхан Лэнд встал и вытер руки о длинный камзол:

– Верните мой ауспик, – спокойно сказал он. – И давайте пойдём отсюда. Так оказалось, что среди моих запасов есть медицинский сканер.

Зефон не пошевелился:

– Есть вероятность, что вы сможете восстановить функциональность?

– Ах, – ответил Лэнд с ироничной улыбкой. – Пагубный призрак надежды, наконец, показал себя. Обратите внимание на то, что я не могу обещать чудо Омниссии. Я – не хирург-аугметик или инженер-бионик, и всё же единственной иной альтернативой перед нашим отъездом является тупо смотреть на экраны и наблюдать за кошмарами, обрётшими форму. Учитывая, что я проверил и перепроверил своего “Налётчика” трижды за последние несколько часов, вы – по крайней мере, пока – моё единственное полезное отвлечение.

Он вышел из зала туда, где за ранеными скитариями ухаживали их ремесленные жрецы-механики. Дальше располагалось помещение, где последний конвой готовился к эвакуации.

Псибер-обезьянка задержалась на секунду, наклонила голову и посмотрела на Кровавого Ангела.

– Пойдём, Сапиен, – донёсся голос Лэнда из коридора.

Хомоподобный убежал, оставив Зефона одного. Он смотрел некоторое время на арочный проём, решая, стоит следовать за ними или нет.

 

Двадцать

Неделимый Война в туннелях Как тогда, так и сейчас

Демон взмыл, освободившись от железных оков. Оставаться в“Чёрном Небе” становилось всё опаснее, учитывая погибший экипаж и не устраняемые повреждения, что только ускоряло распространение ужасного безумия в разбитом разуме Энкира. Существо покинуло титан и его принцепса, метафорически выражаясь, избавившись от ненужной оболочки. Оно взлетело на вновь выращенных крыльях.

Демон парил и наблюдал за ордами четырёх Хоров, каждый из которых представлял собой неполноценный осколок чего-то большего, захватившими город. Среди них не было никаких смертных легионеров. Никаких богов-машин, боевых танков или других материальных игрушек. Воинства варпа выплеснулись из бесчисленных туннелей. Город принадлежал им, хотя их и не заботил триумф. Только преследование Золотых и Бездушных имело значение. Огромные клыкастые властные сущности, возглавлявшие каждый осколок, гнали их вперёд и только вперёд. Золотых и Бездушных почти уничтожили, последние врата стали почти беззащитными. Этих существ и их повелителей абсолютно не волновала объятая огнём галактика. Истинная война шла здесь, и близился её последний час. Горло Анафемы было обнажено.

Многие дети-осколки Четырёх сражались между собой. Таков был Порядок Вещей, вечные приливы и отливы Великой Игры. Мало кто из них восставал против воплощения первого убийства. Неделимый, его происхождение звучало в песне, распеваемой всеми четырьмя Хорами. Остальные дети-осколки, даже принадлежавшие одному Хору, могли наброситься друг на друга ради утоления животного голода или следуя истинному проявлению воплощаемых ими начал. В конце концов, они были демонами и не заслуживали доверия.

Существо повернулось в туманном небе огромного туннеля. Что-то привлекало узел чувств в его черепе, что-то, что уже досыта вкусило уничтожение и упивалось им. Что-то всё ещё остававшееся в мёртвом городе эльдаров. Что-то скрывавшееся.

Не было никакого сознательного решения повернуть и охотиться. Демон вечно был голоден и был истощён пребыванием в оболочке марионетки и погружением в смертные мысли. Он проголодался, а поэтому будет есть.

Он низко спикировал над бесчисленными рядами своих сородичей, взмахивая крыльями под взметнувшиеся из меньших горл звуки визжащего страха, ненависти и обожания.

Как и во время появления не было никакой границы, которая отметила бы их отъезд. Шпили вокруг эвакуировавшихся имперцев становились бесплотными и медленно исчезали в тумане, но не существовало никакой географической гарантии, что это вообще были башни Невозможного города.

Баронесса Джая понятия не имела, когда покинула последний проспект и вошла в первый туннель, её внимание было сосредоточено на более насущных вопросах.

Минуты складывались в часы, а часы потеряли всякий практический смысл с тех пор, как они оказались в этом мире без малейшей истинной хронологии. Сражение бушевало туннель за туннелем, пока Десять Тысяч и Безмолвное Сестринство вынуждали вести непрекращающиеся бои и заставляли отступать простым численным перевесом обрушившихся на них врагов. Туннели ветвились, разделялись и воссоединялись по пути назад в Имперскую Темницу, каждый проход был тесно забит военными машинами мятежников, батальонами легионеров и ордами вызванных из варпа существ.

Единственная передышка наступила на баррикадах из разрушенных транспортов и поверженных титанов, которые защитники использовали в качестве укреплений. Вся претенциозность обычной войны была отброшена. В городе, по крайней мере, они могли рассматривать нападение, как осаду. Здесь с заполонившими туннели врагами, это было похоже на попытку повернуть вспять последний океан Терры.

И атаки не ограничивались хвостом имперской колонны. Отступавшие находились под постоянной угрозой из капиллярных туннелей, где силы мятежников и их демонических союзников обходили имперский арьергард, чтобы ударить вглубь колонны беженцев.

Джая осталась с подразделениями Десяти Тысяч и Безмолвного Сестринства, составлявшими арьергард, её сопровождал только ризничий Торолек и его небольшая команда в тяжелобронированном погрузчике боеприпасов “Логрум”. Остальные придворные Виридиона растянулись на несколько километров туннелей паутины, отбивая вспомогательные атаки по ходу продвижения колонны эвакуации.

Самые жестокие и плотные бои развернулись в арьергарде между постоянно редевшими защитниками из лучших воинов Императора и главной частью вражеской орды.

Повторяемые вокс-запросы к архимандриссе остались без ответа. На последовавшие приказы сервиторам и протекторам вернуться, ответом, в конечном счёте, стала такая же тишина.

Очереди из орудий расцвели вспышками в золотом полумраке, когда её пушки пророкотали смертоносную песню. Легионеры и существа в их нестройных рядах падали перед ней едва ли не толпами. По туннелю вокруг неё прокатились волны, когда “Падающий клинок” выкатился из тумана, стреляя из главных орудий в её сторону. Снаряды вспыхивали рядом на стене туннеля, окатив осколками скошенный энергетический щит. Она знала, насколько бесполезны прицельные системы во мгле. Золотой туман разблокировал и сбрасывал даже намертво закрепившиеся целеуказатели в прямой видимости.

Она отклонилась в сторону, когда обломки загрохотали по щиту. Не в первый раз она задумалась, могли ли эти туннели из материала ксеносов разрушиться под напором бушевавшего внутри них насилия. Пока они держались. Возможно это хороший знак.

“Пёс войны” Игнатум “Икариал” с выведенными из строя щитами и увешенный рунами почти смертельных повреждений показался в её поле зрения, хромая на искрящихся повреждённых ногах и стреляя из оружия в руках. Едва Джая увидела вспышку его мегаболтера, как “Икариал” неестественно неуклюже шагнул назад и завалился в имперские ряды, из места, где раньше располагалась его голова-кабина теперь валил дым.

– Баронесса. – Она узнала голос трибуна Эндимиона и поняла приказ, прежде чем он произнёс его вслух.

– Атакую, – ответила она по воксу, толкнув рычаги управления вперёд. Доставшийся ей безымянный “Бичеватель” с жестокой радостью бросился вперёд, расшвыривая на бегу вопящую пехоту и высоко вскинув в тумане силовой меч. Молния плясала вдоль активированной руки-меча, плюясь искрами, соприкасаясь с золотым туманом.

“Стрелок”, – подумала она. Пот покрывал её внутри костюма и щипал глаза под шлемом. – “Водитель”.

Убивший “Икариала” “Падающий клинок” снова выстрелил, его снаряды взорвались так близко, что у Джаи встряхнуло кости. Даже касательного попадания оказалось достаточно, чтобы перегрузить ионный щит и впечатать её в подлокотники трона. Ловкий “Бичеватель” пошатнулся, но сохранил равновесие, и долю секунды спустя она уже была у танка, обрушила ногу на лобовую броню, гася инерцию, и плавным движением вонзила клинок.

Вперёд и назад. Окутанная молнией сталь прожгла насквозь толстый керамит башни “Падающего клинка”. Стрелок. Ещё раз вперёд и назад, столь же плавно, но на этот раз сквозь броню прямо под ней. Водитель.

Третий взмах активированного клинка перерубил пополам ускорительные орудия. Так будет лучше.

Лучи из счетверённых лазерных пушек пронзали воздух вокруг неё, когда она повернула назад к линии золотых и чёрных, где оборонялись кустодии и Сёстры Тишины. Она активировала за спиной вспыхнувший щит и побежала, предпочитая рисковать под огнём из спонсонов, чем находиться среди врагов дольше, чем необходимо. Отчёты о повреждениях мигали сердитыми рунами на краю зрения. Всё в порядке. Ничего критического.

Что-то крылатое ударилось спереди о её корпус. Автоматический стаббер прогрохотал хор снарядов, разорвав демоническую тварь в воздухе.

Она перешагнула через сражавшиеся фигуры Ра и Династий, вращавших копья со скоростью роторов. Наполовину повернувшись, шагая над ними, Джая кромсающим полумесяцем выпустила из руки-орудия ещё один поток высокоскоростных болтов по вражеской фаланге.

Дымившие орудия заскулили, замолкая.

– Отступаю, – произнесла она по воксу сражавшимся на передовой воинам. – Перезаряжаюсь.

Торолек ждал её, пока она пробиралась между грав-танками Десяти Тысяч и скиммерами-платформами Сестринства. Погрузчик боеприпасов был уродливой гусеничной машиной с гуманоидным крановым механизмом на корме, представляя собой не что иное, как кентавра из терранского мифа, созданного из подъёмника “Часового” и танка. Торолек запустил “Логрус”. Она встала на место и напряжённо ждала, желая, чтобы время шло быстрее.

– Где военные сервиторы? – спросил один из кустодиев по воксу. Его голос звучал прерывисто из-за боя. – Где чёртовы Механикум?

У Джаи не было ответа. Она слушала жаркие споры, слышала, как придворные докладывали об отсутствии значительной части защитников конвоя. Сотни сервиторов, танков и протекторов просто исчезли.

Рыцарь слегка покачнулся, когда магазины боеприпасов со скрипом встали на место. Секунду спустя она почувствовала небольшое колебание руки-орудия, когда защёлкнулась лента с боеприпасами.

– За Хайрок, – произнёс Торолек традиционные слова готовности.

– За Императора, – ответила она, и в очередной раз толкнула рычаги управления вперёд.

Неизвестное время спустя враги отступили. Пожалуй, точнее они перестали преследовать отходящих имперцев. Никто больше не появлялся из золотого тумана – ни сгорбленные силуэты, ни кричащие войны, ни хищные твари – бросаясь на арьергард. Зная, что драгоценная передышка не продлится долго, Ра начал готовиться к отражению новой волны.

– Четвёртая и пятая линия, вперёд, – прорычал он по воксу. – С первой по третью, назад.

Большинство обессиленных воинов попадали там, где стояли, уступив мышечными судорогам в первые мгновения передышки за бесчисленные часы. Грав-танки и относительно свежие воины заняли позиции, продвигаясь на место опустошённых волн своих сородичей, которые держались до сих пор.

Ра упал на землю, мышцы свело, и он физически не мог заставить себя подняться. Стимуляторы и адреналиновые шунты, наконец, отключились, заставив его столкнуться с реальностью переутомлённого тела. Он отравлял себя бессонницей, кровь была насыщена химическими стимуляторами, а мысли мешали разуму, который отказывался от милосердного отдыха.

По его приблизительным подсчётам он бодрствовал в течение пятнадцати дней, сражаясь едва ли не каждую минуту после падения стен, в ушах без конца звенел потрескивающий вокс-оркестр противоречивых голосов. Тело пожирало само себя. Он изо всех сил старался оставаться в курсе продвижения эвакуации дальше в проходах, но не было никаких сообщений кроме как об отсутствии архимандриссы и докладов о хищных врагах во множестве обходных туннелей. Мысли стали неповоротливыми и медленными, рефлексы – слабыми. Всё что он видел, было подёрнуто серой дымкой усталости и истощения.

Пятнадцать дней. Правое плечо начало ныть несколько дней назад, но не было никакой передышки. Оно пульсировало болезненными судорогами от самого количества повторяющихся взмахов копьём, тысячи раз каждый день и каждую ночь.

Высокий силуэт “Бичевателя” баронессы Джаи стоял неподвижной статуей над ними, смотря в туман. Ждал, как и все они ждали. Хорошо, что Диоклетиан нашёл её. Рыцари Виридиона стали драгоценными активами во время жестоких ближних боёв в туннелях.

Джодарион, один из Лордов Терры, рухнул на дороге рядом с Ра, упав на последних трёх убитых им легионеров. Дрожащей рукой он сумел снять разрубленный шлем, подставив лицо пепельному воздуху. Кустодий вдыхал его глубокими влажными глотками.

От лица Джодариона уцелело совсем мало. Часть он оставил на внутренней поверхности расколотого шлема в виде красного месива. Ра смотрел на тяжело дышавший окровавленный череп рядом с собой – вот всё что осталось от головы Джодариона, половину зубов кустодия выбили в один из последних нескольких дней. Раны свёртывались почти сразу, но повреждения оставались.

Ра подозревал, что выглядел не намного лучше.

Ближайший к нему легионер был всё ещё жив. Пожиратель Миров, разрубленный пополам в талии, полз к стоявшему на коленях Ра. Доспехи были красными, а не белыми, символизируя какую-то неизвестную перемену в его предательском легионе.

– Кровь, – пробормотал воин разбитым ртом.

– Я был там, – попытался прореветь Ра, но обессиленные слова прозвучали рычащим шёпотом. – Я был там, когда мы спасли твоего ублюдочного примарха от верной смерти.

– Кровь, – снова пробормотал Пожиратель Миров. Шлем легионера был смят, покалечив череп и лицо. Глаза стали остекленевшими и безумными, зрачки сузились до булавочных уколов.

– Если бы только мы оставили его там, – рассмеялся кустодий, чувствуя как вывернутые кости и измученные мышцы снова наливались силой благодаря инъекциям адреналиновых эликсиров доспехов.

– Кровь…

– Если бы мы только оставили его умереть в горах. – Теперь Ра улыбался. – Единственный примарх, который не смог покорить свой мир. Единственный примарх, который жил рабом. Единственный примарх, которого пришлось спасать от смерти.

– Кровь! – в глазах Пожирателя Миров мелькнула тень просветления. – Кровь Крова…

Копьё вонзилось в позвоночник Пожирателя Миров, погрузившись между лопатками. Силовой ранец на спине закоротило, и он выключился. Воин забился в конвульсиях. Ненадолго прояснившиеся глаза, снова закатились в пробитой голове.

Стоявший над ним Солон повернул оружие влево, затем вправо, и только потом выдернул. Дыхание спустя кустодий упал, сев на труп Пожирателя Миров.

– Это – худший день после вчерашнего дня, – произнёс Солон без тени улыбки в словах.

Ра перекатился на спину, впервые посмотрев на пустой туман наверху, затем перевёл взгляд направо. Он увидел Чжаньмадао, терминатор опустился на колено, огненная пика потерялась или сломалась, кто знает когда. Скрежетавшие гиростабилизаторы в суставах “Катафракта” пытались поставить воина на ноги, но Чжаньмадао наклонился вперёд, опустив голову. Он отказывался подниматься или просто не мог, вместо этого приняв позу древнего рыцаря, преклонившего колено в молитве перед алтарём. Кровь засохла, пока вытекала из отверстий в доспехе и медленной струйкой тянулась изо рта. Когда он поднял голову, чтобы посмотреть на Ра, стало видно грязный разрыв из струпьев крови и сломанной кости на месте глаза и уха.

Голый череп блестел в золотом тумане.

Неспособный говорить, Чжаньмадао проворчал.

Ра попытался кивнуть. Вместо этого его глаза закрылись.

Он открыл их секунду спустя. Час спустя. Год спустя. Туннель Механикум исчез, как и кустодии.

Он стоял в тронном зале, в лаборатории Императора, какой она была пять лет назад, но не сейчас. В стенах ещё не было напоминавших соты улья тысяч и тысяч ниш, ожидавших стазисные капсулы. Оборудование не искрилось. Император не сидел на Золотом Троне. Эта великая машина гудела в автоматическом режиме, независимо от присутствия Императора, и всё же подчинялась Его невидимой воле и высоким амбициям имперских мечтаний.

– Привет, Ра.

Ра повернулся, чувствуя, как сломанная кость трётся о неисправные доспехи. Он попытался опуститься на колени, но Император остановил его, положив руку на наплечник кустодия. Трибун благодарно проворчал.

– Помнишь этот день, Ра?

Рабочие выполняли обязанности вокруг него, обслуживая гудящие машины, ухаживая за соединительными трубами и энергетическими сцеплениями. Это мог быть любой из дней в тронном зале, перед тем как…

Нет. Там. Там был Вальдор. Был Амон. Был сам Ра, один из двадцати высокопоставленных кустодиев, стоявших свободной группой и разговаривавших слишком тихими и далёкими голосами, чтобы раненное проявление Ра могло разобрать.

Рот Ра скривился в усталой улыбке от увиденного. Сколь невинными мы были.

Он знал, о чём говорили эти призраки. Он хорошо помнил это. Пока он следил за движениями губ Амона, память вернула слова, которые он не мог слышать.

– …никаких сообщений от Аквилона.

Аквилон. Префект гиканатов. Окулли Император, Глаза Императора, направленный наблюдать за Лоргаром в завершавшиеся годы Великого крестового похода. Аквилон, который никогда не вернётся со своей бессменной вахты. Один из кустодиев отделения Ра, Династий, отправился с Аквилоном на то долгое и далёкое задание: Ситран, воин, который также конечно пал от предательства Несущих Слово. Возможно даже на самом Исстване в самый пик предательства.

Стоический верный долгу Ситран. Ра надеялся, что он погиб достойно.

– Я помню, сир, – ответил Ра. Он наблюдал, как Амон говорил об Аквилоне, и видел, как один из его лучших соратников произнёс самые последние слова перед тем, как завыли сирены.

Сирены завыли.

– Времени мало, Ра, – произнёс Император.

Люди вокруг остановились. Раздавалось всё больше и больше криков, которые сопровождались вспышками аварийных ламп. Собравшиеся кустодии рассредоточились в непринуждённом понимании на расстояние смертельного удара, самые верные руки Империума вытянули копья.

– Мы не можем добраться до Темницы, сир. – Даже здесь голос Ра звучал хрипло и тяжело. – Механикум оставили нас и конвой почти беззащитен.

– Я знаю, мой кустодий. Я знаю. Теперь это не имеет значения.

Больше криков. Работники и учёные разбегались от перегруженного оборудования. Освещение тронного зала стало резким и обесцвеченным.

Константин Вальдор подбежал к Императору, не обращая внимания на факт, что его повелитель никак не участвовал в развернувшемся представлении в отличие от прошлых событий.

Император повернулся к нему, вспомнил Ра и сказал:

“Вызовите Дженецию Кроле. Соберите Десять Тысяч”. В этот раз Он промолчал.

– Немедленно, мой сеньор. – Вальдор отвернулся, чтобы исполнить приказ.

– Что-то приближается! – закричал один из человеческих работников.

Император проигнорировал распространявшийся хаос:

– Слушай меня, Ра. Ты должен передать послание Десяти Тысячам и Безмолвному Сестринству. Я оставляю Золотой Трон. Я иду к тебе.

Кровь Ра запела. Глаза расширились, он почувствовал, как его пронзает внезапная надежда. Она поразила его, словно физический удар:

– Сир… Как…

– Не важно, как. Держитесь, Ра. Сражайтесь. Я присоединюсь к тебе в туннелях Механикум.

– Но, мой сеньор, ваша работа…

Император взглядом заставил его замолчать.

Позади Ра бесцветный портал паутины изверг в тронный зал ослепительное пламя. Он почувствовал его палящий жар, как почувствовал и в тот давний день. Ра смотрел на себя возвышенным отстранённым взглядом, смотрел, как он встал рядом с Императором, формируя щит из кустодианского аурамита, чтобы защитить своего монарха от вреда.

Оборудование начало взрываться. Многие люди оказались на полу, прижимая руки к кровоточащим глазам. Изливавшееся из паутины ненавистное сияние лишило их зрения.

Те, кто ещё стоял, были не в меньшей опасности. Осколки разлетались смертоносной пылающей бурей, выкашивая их десятками, отсекая руки и ноги, снося головы с плеч. Обломки загремели о доспехи Ра таким же дождём, как барабанили по той самой броне и пять лет назад. Кинжал зазубренного металла вонзился в бок Амону, заставив кустодия проворчать на общей вокс-частоте.

Окровавленное оскверняющее чудовище проникло сквозь портал паутины. С него капала кровь несчастных, которых принесли в жертву, чтобы достигнуть этой точки в пространстве и времени. Смех окружал его ужасную фигуру, смех безумных сущностей, строивших из себя богов. Их смех сформировался в серебряные нити, за которые дёргали конечности и мысли существа.

Оно произнесло единственное слово, единственное ужасное воззвание, обладавшее достаточной психической мощью, чтобы убить половину из ещё живых и паникующих людей. Несчастные корчились, извивались и горели под натиском единственного телепатического проклятья, их плоть распадалась, сами их сущности пожирались изнутри.

+ ОТЕЦ. +

Вальдор открыл огонь. Амон открыл огонь. Ра как тогда, так и сейчас, открыл огонь. Он и его изображение перезарядили оружие в одновременной гармонии вставив новые серповидные магазины в копья стража, и возобновили поток восходящего болтерного огня.

Боль ран Ра исчезла. Он не думал о том, что это были воспоминания, и его это не волновало. Он разрядил копьё стража в демоническое воплощение Магнуса Красного, так же, как сделал это и в тот роковой день. Он кричал сквозь сжатые зубы – снова, как кричал раньше, как кричал сейчас на расстоянии двух метров от себя.

+ Проснись, Ра, + произнёс Император. + Бой продолжается. +

И как всегда Его кустодий повиновался.

 

Двадцать один

Самый священный долг Конец множества путей Пробуждение

Архимандрит занимался расчётами с максимальной скоростью. Конечно, оставались сомнения. Колебания. Он размышлял о некотором еретическом аспекте своего выбора, но пришёл к выводу, что считать его действия ересью – значит пойти на поводу ошибочного и ограниченного восприятия. Десять Тысяч и Безмолвное Сестринство не сдержали слово, данное самому генерал-фабрикатору, и были виновны. Маршрут на Марс требовалось сохранить. Аресианский путь должен остаться в имперских руках. Предпринятые ради этого действия были настолько далеки от ереси, насколько вообще возможно. На самом деле это был священный долг.

И на кого ляжет вина в случае неудачи? Поэтому отступление на Терру не было ответом. Терра находилась в безопасности. Терра не томилась под предательской пятой ложного культа. Терре не требовалось подкрепление.

Нет, существовал только один логичный ответ, который соответствовал текущим потребностям марсианского превосходства. Только один план действий для выполнения.

< Дом. >

С картой паутины, воспроизводящейся в постоянном успокоении в мыслях архимандрита, не представляло никакого труда рассредоточить боевых сервиторов, роботов, протекторов и военных жрецов Мирмидии, которые слушали архимандрита, а не Десять Тысяч. Те, которых он не мог направлять лично, выступили с передовыми частями эвакуационного конвоя, а затем получили достаточно данных из мысленной карты, чтобы отклониться от пути отступления и вернуться по вспомогательным туннелям. Они сворачивали на ключевых перекрёстках, ориентируясь в паутине с помощью загруженных данных от своего властелина.

Было легко проникнуть сквозь слои их верности благодаря безмолвному обмену кодом и вести ноосферные разговоры одновременно с сотнями для определения их применения и потенциала в растущей армии архимандрита.

Он не тешил себя никакими иллюзиями. Он не мог освободить Марс силами, собранными в паутине. Не важно. Главное удержать Аресианский путь. В новом крестовом походе Омниссия направит гораздо большие силы в паутину, и военный сбор архимандрита безустанно будет ждать наготове в самом важном проходе во всей сети.

Если бы только Игнатум придерживался подобных соображений. Даже один из нескольких оставшихся титанов стал бы благодатный предзнаменованием, но архимандрит знал, что не стоит даже и пытаться просить их о помощи. В экипажах титанов Игнатум было больше плоти, чем металла, и архимандрит чувствовал, что их лояльность была столь же тесно связана с Террой и Десятью Тысячами, как и с марсианским идеалом. Они переживали о доме, так же как и любой из изгнанников Культа Механикум, и всё же они сохраняли верность воинским узам с имперцами и личным нерушимым клятвам Омниссии.

Их скитарии, однако, оказались намного восприимчивее. Они были простыми вооружёнными существами, и архимандрит отозвал их от защиты лодыжек богов-машин, направляя во вспомогательные проходы и капиллярные туннели, спасая от гибели, на которую Сестринство и Десять Тысяч обрекали их.

Архимандрит объявил, что остаётся защищать последний конвой – и затем, когда последние имперцы пробивались в туннели под Невозможным городом, он сделал свой самый просчитанный и рискованный ход и отключился посреди опустошения. Теперь он казался всего лишь ещё одним разрушенным роботом, которого бросили в последние часы ужасной битвы.

И это сработало. Ни один варп-зверь не явился разорвать его в демоническом гневе.

Осколка сознания, который оставался в ядре во время дремоты, было достаточно для поддержки немногочисленных биологических компонентов. Тем драгоценным кусочкам внутренних органов, которые некогда являлись магос-доминой Иеронимой, нельзя было позволить сгнить.

В глубоких пещерах из призрачной кости фундамента Шпиля бога, запертый в хранилище Объединителей для используемых в ремонтных работах летучих материалов архимандрит медленно активировался, посылая небольшие заряды энергии по всему телу.

“Дом”, – подумал он.

Он. Она?

Он.

Хотя опять же… оставались сомнения. Логически рассуждая, могла ли быть эта тоска по дому – тлетворным влиянием ядра Иеронимы внутри машины. И если так, то это свидетельствовало о чистоте помыслов архимандрита или являлось эмоциональным недостатком, сбоем в точности плана?

Помимо этого следовало рассмотреть вероятность внешней манипуляции. Являлось ли это ожидаемым? Просчитанным? Предусмотренным генерал-фабрикатором? Её выбрали стать Им, понимая, что она поставит свою эмоциональную верность родине выше потребностей Десяти Тысяч?

Архимандрит отбросил эти соображения, как не важные для вычислений. Теперь они не имели никакого значения. Как говорится “Шестерёнка уже повернулась”.

Первым делом архимандриту следовало восстановить ноосферную сеть с альфами и командирами подразделений, которых он привлёк на свою сторону. И затем направить на Аресианский путь.

Полностью зарядившись, военная машина выпрямилась и приступила к обмену кодом с подчинёнными, отмечая на встроенной карте их местоположение.

< Пора. >

Альфа обладал буквенно-цифровым обозначением KRRJ-1211 (F) и нельзя было сказать, что он проявлял особую индивидуальность или амбиции. В этом отношении он мало отличался от большинства обычных скитариев, которых хирургическим и химическим путями создавали для верности и повиновения. Он смотрел на мир сквозь линзы целевого накопителя в глазах, у которых удалили веки для непрерывной загрузки получаемых им данных напрямую его повелителям. И в этом он также мало отличался от остальных из своего вида.

Это делало его идеально подходящим для целей архимандрита. Абсолютно верный Священному Марсу и полностью лишённый высших функций мозга, необходимых для определения действия/противодействия и причинно-следственных связей в конфликте лояльности, он повиновался призывам архимандрита < Дом, > < Дом, > < Дом, > со всем бездумным поведением насекомого-рабочего, которое возвращалось по следу сородичей в улей.

Однако в этом случае он вёл, а не был ведомым. KRRJ-1211 (F) приказал остановиться, подняв кулак и прорычав код в ноосферу. Следовавшие за ним воины остановились с нечеловеческой точностью гештальт-единства. Транспорты с припасами Объединителей и несколько бесценных жрецов продолжили путь по туманным туннелям. Вопросы от архижрецов Механикум, отвечавших за строительство и ремонт этих туннелей, начали загружаться в чувства KRRJ-1211 (F), но что он ответил необходимым обманом:

< Вы в безопасности, > произнёс он код, пока они управляли транспортёрами или шли рядом с грузовыми тягачами. Это было ложью. < Мы должны вернуться в бой. > Это было где-то между ложью и правдой. Их призвали сражаться, да, но KRRJ-1211 (F) просто не собирался объяснять, где именно произойдёт этот бой. Он увёл своих воинов, оставив Объединителей верить, что вернулся на помощь арьергарду.

Немного позже он вошёл в туман бокового туннеля, ведя за собой отряд. Они двигались в смертоносном темпе, поршневые ноги быстро несли их по извилистым проходам.

Судя по карте архимандрита, вспомогательный туннель разветвлялся более чем в ста местах и только один маршрут вёл непосредственно в Невозможный город. Что особенно важно, для этого требовалось ненадолго войти во врата паутины, ведущие назад в материальную вселенную, быстро войти в другой портал и продолжить путь.

К несчастью для KRRJ-1211 (F), не прошло и дня после того, как отряд скитариев отправился в марш-бросок по боковым проходам, а чудовищно грохотавшие туннели Механикум сменились пси-резонирующим материалом настоящей паутины, они оказались в месте, которое напоминало давно завядший сад под звёздами. Скитарий-альфа уделил совсем немного внимания на пыльные остатки цветов под поступью своих железных ног. Он обратил столь же мало внимания на странные угловатые скульптуры, расположенные вокруг безжизненного серого сада. Почти всё его внимание было сосредоточено на поиске вторых врат и возвращении в сеть для завершения путешествия.

< Местонахождение: мир-корабль! > произнесла в тревоге одна из его несовершенных младших офицеров. У неё не было доступа к карте паутины. Её ограниченный интеллект с трудом справился бы даже с частью карты. < Местонахождение: эльдарский мир-корабль. Процедура: отступление? >

< Зззт, > раздражённо ответил KRRJ-1211 (F).

Поглощённый поиском он стоял спиной к скульптуре, когда статуи начали обнажать мечи. Даже если бы он переключил на них всё внимание, то не узнал бы гибкие фигуры ксеносов, которые вытаскивали из украшенных драгоценными камнями ножен клинки из зачарованной кости. Он никогда не сталкивался с расой эльдаров, как и их погребальной стражей из призрачных сородичей.

< Пора, > раздался некоторое время спустя голос архимандрита. Слова разнеслись по тихому саду из вокс-приёмника KRRJ-1211 (F). Скитарий лежал разрубленный на куски на засохшей траве вместе со своими воинами, но аугметические части его трупа сохранили достаточно внутренней энергии для получения сообщения.

Если статуи и услышали это испорченное статикой послание, то не показали вида. Мечи остались в ножнах. Головы по-прежнему были склонены. Они ждали в тишине, взирая на новые могилы среди старых.

Группа военных сервиторов катилась по сети, следуя точным указаниям архимандрита. Эта конкретная группа – обозначенная как LAM-Exios в архивах генерал-фабрикатора – состояла из марсианских преступников, приговорённых к покаянию через превращение в сервиторов, и никто из них не помнил, ни кем был, ни за что был осуждён.

Каждый из лоботомированных рабов обладал значительной огневой мощью в виде плазменных каливров с утолщёнными стволами, радиоактивных пушек и огнемётов, а также усовершенствованными когнис-технологиями прицеливания. Они являлись прекрасным примером расходных войск, которые погибали тысячами, защищая Объединителей в течение пяти последних лет, и которых Загрей Кейн отправил в ошеломляющем количестве в ответ на требование реквизиции Диоклетиана и Керии.

К его чести отряд LAM-Exios сумел преодолеть большую часть пути назад к Невозможному городу. Их уверенное продвижение остановилось только тогда, когда они встретили потрёпанные остатки усиленной танками разбойничьей роты XVI легиона, которые стремились вырваться вперёд и атаковать отступающие имперские конвои из засады.

Следуя своему предназначению и протоколам, боевые сервиторы LAM-Exios активировали подпрограммы убийства/уничтожения и атаковали, обрушив иссушающий поток огневой мощи на напавшие вражеские подразделения.

< Пора, > произнёс архимандрит. И действительно было пора. К этому времени, однако, в живых после боя оставалось всего семнадцать военных сервиторов, которые могли ковылять или передвигаться. Эти почти безмозглые победители были изрублены следующей вражеской волной, пробивавшейся по туннелю, выпотрошены и разорваны на части цепными секирами Пожирателей Миров, а их головы взяты в качестве трофеев, которые очистят и повесят на поясах, как шаманские тотемы.

< Пора. >

Араволос из культа Мирмидии, чьё большое и неповоротливое тело покрывала изорванная мантия красного марсианского цвета, отключил связь с ноосферой. Одновременно он душил сержанта Детей Императора всеми четырьмя механодендритами и выпускал непрерывные волкитные лучи по остальному отделению из стационарной конечности-оружия. Он уже участвовал в священном акте войны.

Его помутившемуся окровавленному сознанию не хватало ни времени, ни концентрации на измену архимандрита.

Он напряг механодендриты и поднял облачённого в керамит воина в воздух. Следующим усилием он сокрушил горжет, сломал шею и вырвал обе руки из плеч. Араволос швырнул останки сержанта в объятые пламенем отступающие фигуры космических десантников и повернулся в поисках другой жизни, которую можно оборвать.

Эхо-Эхо-71 оставил конвой и повёл воинов во вспомогательные туннели, как и было приказано. Он обладал большей автономией, чем многие из его альфа-сородичей и даже среди других сикариев, но мало что знал о необъятности Великой Работы несмотря на то, что несколько лет сражался в её границах. Уравнение его верности решилось просто: представитель генерал-фабрикатора объявил, что Священный Марс взывает об освобождении, и этот долг перевешивал любой другой.

Его путешествие проходило гораздо спокойнее, чем многие другие. Он без происшествий добрался до выбранных архимандриссой мест встречи, обойдя туннели, которые по её расчётам с высокой вероятностью могли быть захвачены противником. Он рассылал разведчиков, проверяя проходы, которые ещё не были заняты, и двигался только получив подтверждение, что они безопасны. Он перемещал воинов дисциплинированными истребительными командами, шагающие танки и подразделения пилотируемых роботов рассредоточились, чтобы отразить с максимальной силой и быстротой любую потенциальную засаду.

< Пора, > раздался призыв. Эхо-Эхо-71 никогда не являлся особенно верующим и всё же почувствовал, как святость вливается в него вместе с загружаемым голосом. Он выполнял работу Омниссии и вёл воинов на службе Священному Марсу.

Все продолжали быстро двигаться, пока туннель резко не оборвался. Они давно уже свернули в истинную паутину, покинув созданные Механикум проспекты, и теперь оказались в проходе, который продолжался по карте, но заканчивался тупиком перед линзами глаз.

Он исчезал в золотом тумане. Первые разведчики вошли и мгновенно замолчали. Эхо-Эхо-71 не был до конца уверен, что это означало.

Он отправил одного из управляемых роботов, предупредив женщину пилота быть начеку и постоянно передавать данные сканеров по инфопотоку. Она поклялась в повиновении, направила вперёд дюнного шагателя с тонкими ногами, начала выгружать поток данных от сенсоров и вошла в туман.

И сразу же мгновенно замолчала.

Эхо-Эхо-71 задумался. Картография архимандриссы могла быть неточной из-за недостатка информации или превратностей этого странного мира. Первоисточник, возможно, также был неточным, учитывая, что Объединители сосредоточили усилия на строительстве маршрутов для соединения с уже существующей паутиной, а не на скитаниях на значительные расстояния и записях обходных путей. Архивные данные показывали, что такие разведывательные экспедиции осуществлялись на начальных этапах Великой Работы, но подобная практика закончилась после разрушительного появления Магнуса Красного и развёртывания Десяти Тысяч и Безмолвного Сестринства для защиты работников Механикум.

Как бы там ни было, устарели ли данные или неправильно записались, в любом случае его карта была недостоверной.

Ни одно из этих размышлений не решало дилемму Эхо-Эхо-71. Отступление или поиск иного маршрута означали отклонение от плана архимандриссы. Продвижение по прежнему маршруту означало вхождение в аномалию, что не предоставляло никаких гарантий выживания, не говоря уже о приближении к цели.

Всё время < Пора > отзывалось в его чувствах, давящее принуждение, требующее повиновения.

– Вперёд, – приказал он, выпустив код. – За Марс и Омниссию.

Эхо-Эхо-71 был настолько доблестным, насколько только мог быть элитный скитарий, и он повёл своих воинов в туман. Он был мгновенно и полностью разобран даже за пределами атомного уровня и стёрт из существования, когда погрузился из разрушенного участка паутины в подлинную материю варпа. Аналогичная участь постигла и его дух, разреженное машинным шёпотом сознание вспыхнуло в Море Душ и просуществовало на статистически незначительное количество времени дольше, чем тело.

Не способные узнать, что их альфу постигло вечное забвение в бушевавшем за пределами материальной вселенной истинном демоническом эфире, все остальные воины покорно последовали за ним и разделили его судьбу.

< Пора. >

Слова разносились к десяткам отрядов, большинство из которых погибли к моменту получения сообщения или затерялись в капиллярных туннелях и сражались за выживание против орд порождений варпа.

В этом смысле, по крайней мере, они действительно защищали конвой. Их жизни были проданы, чтобы замедлить врага, пусть и благодаря неудаче.

Архимандрисса обрабатывала прилив загружающихся данных с чувством растущего ужаса. Она обращалась к уцелевшим отрядам, запрашивая обновлённую информацию о местоположении и пересылая новые вычисленные маршруты, которые позволят соединиться с другими частями Механикум для формирования единой боевой силы.

Сначала она пыталась объединить выжившие подразделения для прорыва. За считанные секунды она поняла невозможность выполнения первичных расчётов, после чего согласилась на запросы об отступлении, бегстве и принятии всех возможных мер для спасения. Даже тогда она получила совсем мало кода с ответами. Большинство подразделений уже погибли.

Она – Она? – изучала инфопотоки в своём разуме, скованная ледяным чувством вины. Она направила тысячи и тысячи душ Механикум на верную гибель. Она не сумела удержать Аресианский путь, несмотря на предательство преторианцев самого Омниссии.

“Ошибки были сделаны”, – думала она с отказывавшими когнитивными способностями и вползающим чувством неприятия реальности.

Судьба имперцев была ничем в свете её собственной невольной измены, за которую не будет никакого прощения. За этот грех генерал-фабрикатор вырвет органику и сокрушит в своих руках перед её затухавшим взором.

Истощённая сущность Иеронимы проявилась сквозь переплетение амбиций архимандрита. Она услышала шаги в зале, что являлось совершенно невозможным, учитывая, что герметичные двери были полностью закрыты, и вырвалась из ноосферы, поворачиваясь лицом к незваному гостю.

Первым, что она увидела сквозь соскальзывающие захваты целеуказателей, было то, что дверь оставалась закрытой. Вторым, что она увидела, был мужчина, чьё лицо казалось размытым, а тень на полу слишком длинной.

Она развернула оружие, которого хватило бы на целую армию, со своих плеч, запястий, предплечий и даже грудной полости. Оружие было создано на основе запретных знаний Аркхана Лэнда, и многое из него даже не имело имперского названия.

– Иеронима , – произнёс приближавшийся человек. Слова прозвучали невнятно, словно он совсем недавно овладел не только готиком, но и любым языком вообще. Движения рта не совпадали с произносимыми слогами. – Я почувствовал тебя. Ты познала такое кровопролитие…

Его лицо перекосилось из-за чего-то, что сначала напоминало улыбку, но на самом деле оказалось просто разрывом плоти. Тварь внутри вырвалась на свободу и потянулась к ней.

Всё её драгоценное неназванное оружие выстрелило слишком поздно, чтобы что-то изменить.

Пленники Керии запели, когда заработали машины. Ни в одном из рассмотренных Сестрой обстоятельств или возможностей не было и намёка, что обречённые узники начнут петь.

Она не могла услышать их, даже не могла быть уверенна, что они вообще пели. Ей просто сообщил об этом непредвиденном поведении один из техножрецов, убравший вспомогательные руки под мантию и повернувший изголодавшееся по солнцу лицо к капсулам наверху. Сотни из них были соединены со стеной, зафиксированные на месте.

– Они поют, – сказал он в слабом удивлении.

Керия прищурилась и изучала множество эмоций на лицах разных пленников. Некоторые кричали в звуконепроницаемых капсулах, до крови разбивая кулаки о прозрачные панели. Некоторые свернулись клубком и, похоже, спали. Некоторые даже, казалось, пребывали в немом восторге, оставаясь совершенно мирными и спокойными. Другие лежали, откинув головы, с широко распахнутыми глазами и открытыми ртами, и… Да. Она могла почти представить, что эти последние души, лица которых словно окоченели от смерти и являлись измученными певцами.

Она верила, что они кричали. Учитывая происходящее это было вполне ожидаемым.

На что могли быть похожи эти звуки?

Она могла позвать одну из молодых послушниц, которая ещё не принесла клятву спокойного языка, и спросить от её имени. И всё же пока Керия осматривала зал, слыша только грохот дополнительных генераторов Золотого Трона, она почувствовала благодарность за свой дар пустого сердца. На некоторые вопросы не нужны никакие ответы.

Она посмотрела на Императора на троне, чувствуя желчь горькой иронии. Там сидел её король, передавая Своё сознание машине, созданной для спасения расы. И всё же зафиксированная вдоль стен зала и запертая в паразитических капсулах-саркофагах тысяча пленных кричала в тишине и психически пела свои души из тел. Аккумуляторные батареи для Трона, чтобы Император смог встать. Человеческие жизни свели до источников психической энергии.

Жертвы. Покалывала мысль кожу головы.

На мгновение энергия в тронном зале замерцала на грани аварийного отключения. Машины вдоль стен замедлились, несколько издали ужасный вой протестующих механизмов, пока энергия не стабилизировалась. Одна из капсул испустила навязчиво мелодичный перезвон и её информационная панель замерцала красными предупреждающими знаками.

“Первый умер, – подумала Керия, – уже умер. Так быстро”.

На самом троне, когда генераторы по всему залу загудели громче, Император Человечества открыл глаза.

 

III

Хор

Это сейчас. Все её воспоминания, всё то, что было тогда подошло к концу. Она больше не лежала на траве, прислушиваясь к далёкой буре. Она больше не сидела в грузовом трюме космического корабля, почти как рабыня. Это было тогда, а это было сейчас. Скойя открыла глаза. Она лежала внутри саркофага, омываемая дрожащим звуком. Он становился всё громче, октава за октавой, и она подумала о глубоководных чудовищах, о пожиравших корабли существах, которые шевелились и взбалтывали не знавшее света океанское дно перед тем, как всплыть. Она вдохнула, сумев протолкнуть в лёгкие только небольшой глоток воздуха. Сердце билось медленно, так медленно. Скойя прижала руки к толстой прозрачной панели, инстинктивно понимая, что она предназначалась не для того, чтобы смотреть наружу, а чтобы её похитители смотрели внутрь. Увидеть её, увидеть, жива ли она ещё. Следующий вдох дался тяжелее предыдущего. Ей пришлось бороться, чтобы вдохнуть воздух, и он едва ли проник дальше горла. Зрение по краям уже начало сереть. Она начала бить кулаками по окну, заставив капсулу мягко всколыхнуться, движение не отличалось от раскачиваемой колыбели. Третий вдох едва произошёл вообще. В этот момент она закричала – не ртом, а разумом. Она кричала духам прийти к ней. Она молила их о помощи. Она проклинала их за молчание. Паника превратила её былую святость в богохульство, и она кричала. Другие крики присоединились к её крику. Некоторые, как Скойя, молили предков-духов или воспоминания о погибших, другие возносили отчаянные молитвы Императору или ложным и полузабытым богам далёких миров. Это был единый крик людей из сотен культур, выразивших свои психические дары в окончательной гармонии. Не все из них страдали. Некоторые стали самозабвенно радостными, другие находились в состоянии шестого чувства беспомощного гнева или простого грубого страха. Хор безграничных эмоций звучал всё громче, и армия соединённых машин работала всё быстрее и упорнее в сочувственном отклике. Теперь она исчезала. Дышать больше не получалось и это только усилило её молчаливый крик. Она подалась вперёд, прижавшись щекой к небьющемуся стеклу, губы дрожали, глаза широко раскрылись и моргали. Чем спокойнее она становилась, чем темнее становилось зрение, тем громче она кричала в голове. И теперь, только теперь она услышала мелодию тысячи других душ, разделивших такую же судьбу, страдавших так же, как страдала она. Их крики, молитвы, паника и страхи переплелись незаметно для всех и сформировали один звук, одну невероятно прекрасную ноту. Находившиеся вне капсул люди услышали её, но истинную чистоту не слышал никто, кроме самих умирающих душ. Это была самая первая нота в песне, которая продлится десять тысяч лет, а возможно и дольше. И она, Скойя, стала её первой певицей.

 

Двадцать два

Дочери Анафемы Только в смерти заканчивается долг Солнце взошло

Аркхан Лэнд видел, как Зефон сделал последний выстрел и нырнул назад в темноту отделения танка для перезарядки. Использованный магазин загремел по полу, когда он вставил новый.

Подтянувшись в башенку, Кровавый Ангел снова встал поустойчивее и открыл огонь.

Лицо техноархеолога выглядело бледным в свете прокручивавшихся на обзорном экране данных, пока он поворачивал танк по медленной дуге. Волкитные пушки визжали в аритмичной дисгармонии. Выстрелы стрелкового оружия дождём проливались на благословенный укреплённый керамитовый корпус, плотная обшивка уменьшала их до звуков глухих ударов.

Внутри гравитационного “Налётчика” стоял сильный свиной запах горелой запёкшейся крови. На полу отделения экипажа лежали тяжелораненые Сёстры и кустодии, которые больше не могли сражаться. Лэнд подозревал, что некоторые из них уже умерли.

Зефон нырнул назад в танк и захлопнул люк:

– Боеприпасы закончились, – произнёс он. В его глазах мерцало что-то, что Лэнд вполне справедливо счёл жаждой битвы – довольно примитивной эмоцией, которую марсианин к счастью никогда не испытывал.

Кровавый Ангел прикрепил болтер к бедру под гул активированных магнитных замков. Он присел рядом с одной из раненых Сестёр, прижимавшей обрубок руки к груди. Судя по луже крови, отрубленная левая рука была наименьшей из её ран. Что-то ужасно неправильное случилось с ней во время сражения. “Скорее всего, меч в живот, – подумал Лэнд. – Жалкий способ умереть. Смерть, достойная примата в Каменную эру Терры”.

Он ненавидел женщин-воительниц и не мог понять, почему. Они держались обособленно, да, но казались достаточно приятными. И всё же от одного взгляда на них по коже начинали бежать мурашки. Для острого всплеска раздражения достаточно было просто оказаться близко к ним, чтобы почувствовать их запах, или, упаси Омниссия, случайно прикоснуться к одной из них.

Ещё больше он старался не смотреть на врагов. Автоматизированный “Налётчик” и управляемая сервитором волкитная система и сами вполне справлялись с угрозами. В прошлый раз, когда Аркхан слишком долго смотрел на вражескую орду, он не мог членораздельно говорить несколько минут. Никакие ксеносы, независимо от родного мира, не наступали армией циклопических трупов с клинками в руках, и не были способны игнорировать агонию собственной плоти. Многие из рогатых восставших из могил существ казались ожившими имперскими мертвецами. Разрушенные пластины золотой брони всё ещё сыпались с их раздутой плоти.

Зефон помогал Сестре перевязать раны. Его металлические руки подёргивались, но не настолько, чтобы помешать. Лэнд знал, что подобное выздоровление не продлится долго. Оно было слишком поспешным и ненадёжным: устройство располагалось на задней части шеи Кровавого Ангела, и было грубо прикручено к плоти под бронёй, не говоря уже о кабелях и проводах снаружи керамита, которые соединялись с пятьюдесятью точками на каждом предплечье.

Лэнд использовал биометрический стабилизатор тока, который применялся для ослабления болезненных подёргиваний киборгов ордо Редуктор. Он вырвал его прямо из рёберных креплений уничтоженного “Таллакса”. Устройство эффективно блокировало любой внутренний спазм, не позволяя отражаться на автоматизированных телах. Обратная перенастройка функции и чувствительности не потребовала никаких особых усилий – это был базовый принцип технологии, используемой богачами на многих мирах для исправления от мышечной недостаточности и паралича. И всё же Лэнд испытывал зёрнышко гордости от своего импровизированного решения, созданного прямо на поле битвы. Даже столь недолговечное лечение помогло Кровавому Ангелу стрелять из болтера с убийственной точностью.

– Это даже не язык, – произнёс Лэнд, прижав руку к наушнику.

– Прекращайте слушать их, – сказал Зефон.

Ответом Лэнда стал уничижающий взгляд. От пота его одежда стала прогорклой, а кожа – горькой. Он без всякого видимого результата продолжал облизывать пересохшие губы.

Лэнд направил “Налётчика” в гудящий занос, что очень не понравилось антигравитационным пластинам танка. Он просканировал дальнюю часть конвоя, увидев, как повреждённая техника двигалась в клубящемся золотом тумане. На этой стороне врат искусство Механикум умело соединяло болтами слои мерцающего металла с незамысловатой мерзостью оригинального древнего мастерства. Сама арка была вырезана из материала, напоминавшего слоновую кость, и отмечена серебряными рунами на неизвестном языке.

Прямо в тот момент, когда Лэнд смотрел на ползущий гусеничный транспортёр, показались три скиммера с Сёстрами Тишины. Если и было время для подкрепления, то сейчас в самый раз.

“Налётчик” проскользнул между наступавшими танками, развернулся и снова направился на передний край, где обе армии продолжали перемалывать друг друга. Вооружённые копьями воины в золоте двигались в кровавой опустошённой гармонии с вооружёнными мечами женщинами-солдатами в кольчугах. Их теснили шаг за шагом, каждое падение кустодия или Сестры открывало очередную брешь в быстро редеющих имперских рядах. “Налётчик” Лэнда задрожал от визга мощных волкитных систем. Существа и легионеры во вражеской орде вспыхивали под лучами, распространяя пламя на ближайших братьев.

Зефон снова выпрямился и вскарабкался по лесенке экипажа. Металлические ступеньки прогнулись под его весом, когда он открыл люк башенки и посмотрел на сражение:

– Кровь Ангела.

– Что теперь? – рявкнул Лэнд.

– Архимандрит. Он здесь.

– Вряд ли, учитывая, что архимандрисса почти наверняка мертва.

< Пора, > взывала она, и Лэнд скорбел по её предательству в недоверчивой тишине. Он отказался следовать её прихотям. Он не повернётся спиной к Омниссии.

– Он здесь, – повторил Зефон. Он взял свой цепной меч, и активированный клинок громко взревел в освещённом гнетуще-красным светом отделении экипажа.

Лэнд повернулся в кресле и потянулся к перископу. Он провёл рукавом по лицу, чтобы прочистить саднящие глаза и всмотрелся сквозь линзы. Он увидел отступающие отделения Сестёр, омываемые широкими дугами сверкающих лучей тёмной энергии, распылявшими их на атомы. Копья кустодиев ломались о броню. Огонь лазерных пушек отражали мерцающие щиты.

И всё же.

– Это, – сказал он, – не архимандрисса.

Деврам Севик назвал своего рыцаря “Аквила из Пепла”. Он лично работал над наклонной бронёй и собственноручно нарисовал новый символ дома Виридион. Насколько уважительно он относился к несравненной работе почтенных мастеров-оружейников и ризничих, которые ухаживали за костюмом-рыцарем, настолько же он питал слабость к дополнительным украшениям. И поэтому имперский орёл на наклонной броне выглядел более стилизованным, чем повсеместные трафаретные рисунки у остальных придворных, его крылья пылали, а под ними виднелся шлейф перьев, когда гордая птица парила над полем чёрного пепла.

– Атакую, – произнёс он по воксу Джае, собратьям-потомкам и всем, кто ещё дышал и слышал. “Аквила из Пепла” всей массой врезалась в архимандрита на полном ходу, плечо ударило в машину с силой и грохотом грома, сменившегося воющим хором протестующего смятого металла. Они сцепились намертво, живая машинная плоть против промышленных поршневых мышц: скрежетал металл, скрипела броня, летели искры. “Аквила из Пепла” была больше и тяжелее первоначального корпуса архимандрита, но с последним произошли богохульные изменения. Плоды видения генерал-фабрикатора и сила демона отпихивали высокую машину, когтистые ноги в поисках опоры царапали безымянный материал поверхности паутины.

Кабину Деврама заполнили сигналы тревоги и предупреждающие руны. Он почувствовал, что рыцарь теряет устойчивость, когда существа вокруг коленей начали рубить стабилизаторы. Напряжённый взгляд на один из экранов, передающий пикты с корпуса, показал пробивавшихся на помощь кустодиев и Сестёр, но они сражались с океаном вздымавшейся бурлящей плоти простыми смертными клинками.

Всё зависело только от него. Это станет или символом на его щите или символом на его могиле.

Боеприпасов осталось на четырёхсекундную очередь. Деврам начал поднимать орудие, пожертвовав последним выстрелом против облепивших ноги тварей, наводя роторную пушку на перекошенное невыразительное лицо архимандрита. Она активировалась, закрутилась, повернулась…

Колено взорвалось и подломилось. Он упал, последние четыре секунды боеприпасов прокричали по широкой дуге в золотой туман, подобно бесполезному грому. Тошнотворный крен в животе сказал ему то, что не смогли показать вышедшие из строя пикт-экраны: рыцарь упал на бок. Противоударный гель хлынул в колыбель поддержки, смягчая удар, но системы выброса сработали плохо, голова в шлеме ударилась о стену кабины и что-то – стена? шлем? – треснуло.

Визор потемнел, отклоняя все входящие данные. Вслепую и чувствуя горячую влажность во рту, Деврам боролся, пытаясь снять шлем. Ставшие внезапно неуклюжими пальцы царапали по креплениям шлема, и в этот момент окружавшую его кабину изогнули, вырвали и разорвали.

Металл неумолимо приближался, сначала прижав к трону, затем вдавив его в него, ломая колени, плечи, бёдра, локти и рёбра с жестокой медлительностью. Он закричал, раздавленный железной поступью архимандрита и замолчал только когда шея и челюсть издали влажный щёлкающий треск.

Существо перешагнуло через изуродованные останки высокой военной машины, бессознательно сокрушив вручную раскрашенную Севиком наклонную броню в искорёженные обломки. Сейчас оно охотилось на Дочерей Анафемы и всё остальное только отвлекало.

Его младшие среди слабых Хоров слепо атаковали, неспособные даже понять, что человеческие девы убивают их. Слабейшие из них, самые жалкие и ничтожные растворялись даже до ударов смертоносных клинков Дочерей.

Демон первого убийства не стал жертвой такой легковерной слабости. Ему не нужно было ощущать или видеть их, чтобы убивать. Его сжатый узел ненасытных чувств простирался вовне в сотни сражавшихся тел, ощущая, как распадаются сородичи. Туда, где истощались силы меньших, туда, где жизненная энергия вытекала из их тел, именно туда он направлял орудия. Ослеплённый бездушностью Сестёр, он охотился на пробелы в своём восприятии, выпуская потоки снарядов, или болтов или разряды тёмной энергии туда, где его соплеменники страдали от невидимых им врагов.

Оружие, столь бережно созданное древними руками и восстановленное Аркханом Лэндом, в который раз исполняло свой долг, прогрызаясь сквозь сражавшихся Сестёр с убийственной точностью. Он обстреливал их разрывными снарядами или рассекал энергетическими лучами – одну удалось даже растоптать, когда она попыталась пронзить захваченный демоном металлический корпус.

Демон источал темноту, пятная дыханием золотой туман вокруг пасти. Язык вывалился, свисая и болтаясь в тумане. Он не был способен получать удовольствие иным способом, кроме как следуя самой своей природе, но сейчас он испытывал удовлетворение. Этих психически пустых человеческих женщин было гораздо проще убивать, разрывая смертным оружием, выпускавшим уничтожающую энергию.

Хотя он и не являлся порождением войны, он ощущал метаморфозы сражения вокруг себя. Каждая смерть Дочери Анафемы уменьшала давление на болезненное восприятие существа. С каждым взорванным телом песнь варпа звучала всё громче. Их гибель позволяла меньшим сородичам демона снова воспарять духом и сражаться яростнее.

Парящие военные машины набросились на существо, отрывая куски украденного тела. Это возмездие едва ли замедлило его. Кровь, старая и новая, окрасила его металлическую броню. Туман вокруг его высокой фигуры стал прогорклым и красным, раздавались вопли душ, которые он вырвал из тел, начиная со своего прихода в этот мир. Машинная плоть росла, и он рос вместе с ней, дрожащие коконы и мешочки порождали новых демонов в быстрой беременности, и извивавшиеся щупальца мускулистого покрытого прожилками металла просверливали броню танков в поисках смертных. Установленные на плечах многочисленные системы вооружения выкашивали защитников целыми рядами, питая войну, хотя сам демон и не обращал на неё внимания. Существо охотилось только на Золотых и военные машины, которые мешали ему атаковать Дочерей Анафемы.

Песня варпа росла и ширилась в угрожающем восхваляющем крещендо, и демон первого убийства почувствовал, что отчаяние защитников приобретает окрас тошнотворной уязвимости. Он широко распахнул чувства, чтобы понять причину и мгновенно исторг рёв, который разнёсся по ноосфере и относительной реальности паутины. Сам Анафема находился в пределах досягаемости, неподвижный, искалеченный и привязанный к своему трону. Эти последние измученные защитники являлись всем, что стояло на пути демона.

Приблизились два мёртвых Золотых в металлических оболочках, их грохочущее оружие вырывало всё новые осколки из брони-плоти. Демон ударил в ответ щупальцами, отшвырнув одного катиться в рядах меньших сородичей, которые разорвали корпус и пожрали плоть внутри.

Второго он обхватил и поднял над головой, почувствовав запах знакомой души. Этого он знал.

– Конец Империй! – кричал он по воксу, вслух и в ноосфере. – Конец Империй!

Лэнд издал звук в задней части горла, которым он не стал бы гордиться. Ему пришлось сглотнуть, прежде чем он смог заговорить. Даже кустодии отступали от того, чем стал архимандрит. Он поверг Севика за считанные секунды. Он убил одного из дредноутов Десяти Тысяч быстрее, чем Лэнд успел моргнуть. Он поднял второго щупальцами и…

– Что, во имя Омниссии, ваш цепной меч может сделать против этого?

– Очень мало, – ответил Зефон. И всё же приготовил оружие. – Доставьте нас ближе.

Аркхан послушался, не отрывая взгляда от поступавших изображений.

– Баронесса Д’Арк, – сказал Зефон по воксу. – Мне нужна ваша помощь.

Зефон поднялся на крышу танка. Секунду спустя Лэнд услышал рёв двигателей активированного прыжкового ранца Кровавого Ангела.

Сагиттар тонул. Или задыхался. Он не знал. Он изо всех сил пытался дышать утробной жидкостью саркофага, каждый вдох сопровождался медным вкусом крови и кислым резким привкусом масла. Всё, что осталось от его физического тела – даже сам Сагиттар никогда не был полностью уверен, что именно от него находилось внутри дредноута – стучало и билось в саркофаге жизнеобеспечения, взбалтывая амниотическую жидкость, но не погружаясь в неё.

Пробоина. Эта мысль удерживала первенство в темнеющем восприятии. Покалечен. Ранен. Пробоина.

Он посмотрел вперёд, пытаясь поднять неповинующиеся руки. Он должен вырваться из щупалец чудовища. Оружие глухо лязгало, израсходовав боеприпасы ещё часы назад. Предупреждающие символы появились также давно, корпус ещё не развалился только благодаря везению.

И всё же он атаковал архимандрита. Хромой, истекавший кровью и оставшийся без боеприпасов, он атаковал, когда тот перешагнул через поверженного рыцаря. Другого выбора не было. Орудия врага выкашивали дрогнувшие имперские линии.

Только в смерти заканчивается долг.

Один удар – вот всё, что он сумел нанести, сокрушительный удар кулаком разорвал броню на груди архимандрита, обнажив подкожный слой дополнительной абляционной пластины. И затем существо схватило его и подняло над землёй.

К своему стыду он закричал, когда оторвали правую руку. В корпусе дредноута не было нервов, но синаптическая обратная связь от увечья оказалась слишком реальной. Архимандрит взмахнул всё ещё искрящим трофеем, прежде чем швырнул в кипящие потоки внизу.

Мир Сагиттара покачнулся, когда искалеченный дредноут подняли ещё выше, металл протестующе взвыл, отдаваясь в ушах в тёмном глухом саркофаге. Он почувствовал давление в бедре, когда демон сжал крепче, затем последовал мучительный импульс выворачиваемой конечности. Новый удар синаптической обратной связи пронзил его призрачную плоть. Неисправные системы ругали его. Пустое оружие кричало открыть огонь.

Взревели турбины, когда кроваво-красная фигура обрушилась на плечо архимандрита. Кровавый Ангел, Зефон, ударил сверху цепным мечом, который сжимал двумя руками, разрывая щупальце в том месте, где плоть встречалась с машиной в нечестивом сплаве. Меч взлетал и падал, вырывая куски окровавленного металла и выплёвывая собственные зубья, когда его ревущее полотно забивала запёкшаяся кровь и куски брони.

Архимандрит повернулся, но прыжковый ранец Кровавого Ангела выпустил стабилизирующий поток газа, позволив космическому десантнику нанести пятый удар, углубив и расширив рану. Щупальце надломилось, ударил фонтан масла и слизи, и оно медленно упало, выронив Сагиттара в кипевшую внизу рукопашную.

Последним, что он увидел, прежде чем погрузился в сражавшиеся тела, была левая рука архимандрита, схватившая туловище Кровавого Ангела и стаскивавшая космического десантника с неустойчивой опоры.

Сагиттар перекатился со всем изяществом перевёрнутой черепахи, опёрся оставшимся кулаком в землю и начал подниматься.

– Пять. – В услышанном им по воксу голосе Зефона, впервые звучало напряжение.

Четыре.

Зефон извивался в кулаке твари и бил по предплечью машины повреждённым цепным мечом.

Три.

Удачное попадание по запястью вырвало мокрый жидкостный кабель из крепления, ослабив хватку и не позволив кулаку полностью закрыться. Кровавый Ангел активировал прыжковый ранец, красный керамит заскрежетал о сжимавшиеся пальцы архимандрита, когда космический десантник вырвался и устремился прямо вверх.

Два.

С изяществом, которому бы позавидовало любое крылатое существо, Кровавый Ангел повернулся в воздухе, изменив угол движения, чтобы полететь назад к имперской линии.

Один.

Патронташ с гранатами, примагниченными к затылку архимандрита, взорвался в жгучей гармонии, окатив сражавшихся ливнем осколков. Ближайшие к взрыву демоны взвыли от возмездия, ниспосланного их хищному монарху. Архимандрит лишился значительной части горба и плеч, покачнулся вперёд и испустил вопль, который не могла издать настоящая военная машина.

– Атакую, – раздался голос Джаи в шлеме Зефона.

Боеприпасы закончились ещё несколько часов назад, включая и запасы Торолека. Рука с мечом превратилась в покрытый трещинами обрубок, клинок сломался, после того как разрезал металл и отрубил в бедре ногу “Псу войны”. Ей ничего не оставалось, кроме как сражаться рукоятью меча и опустевшей пушкой как дубиной, и прилагать все усилия, защищая передние ряды от атак архимандрита ионным щитом.

Зефон подал сигнал. Джая заставила рыцаря набрать максимальную скорость, атакуя, как атаковал Севик, используя массу “Бичевателя” против ошеломлённого архимандрита. Она ссутулилась, как ссутулился и рыцарь, и оказалась лицом к лицу с созданием Механикум, глядя сверху на проломленную взрывом гранат черепную броню. Из обгоревших кабелей вытекали и пузырились жидкости. На внутренних сторонах купола догорало мясистое органическое вещество – некогда бывшее мозгом и позвоночником Иеронимы. Испепелённые остатки всё ещё пульсировали невозможной жизнью.

Конец Империй , услышала она в голове. В эту же самую секунду предупреждающие перезвоны запели знакомую песню. Враги обступили её колени, и она не могла отогнать их. Кустодии и Сёстры были слишком далеко, чтобы успеть помочь.

Джая изменила положение рук на рычагах управления, направив рыцаря прыгающей походкой назад, неуклюже топча плоть окруживших её демонов. Освободившись от давления её веса, архимандрит выпрямился и подался вперёд – на встречу поднимавшимся активированным обломками меча Джаи. Апперкот ударил в разодранную грудную броню машины, которая опустилась до самого локтя рыцаря Джаи.

– За Севика, – зло произнесла она из внешних громкоговорителей. – За Императора.

Единственным ответом архимандрита стало то, что он резко осел, беспомощный и мёртвый. В течение нескольких драгоценных мгновений они оставались так вместе, слившись в смерти. Кабина задрожала, когда существа начали карабкаться и прорезать путь наверх, поднимаясь по измятым и пробитым пластинам “Бичевателя”.

Архимандрит начал заваливаться, увлекая за собой рыцаря. Джая заблокировала стабилизаторы и компенсаторы равновесия, выиграв ещё несколько секунд в вертикальном положении. Она схватила руками в перчатках механизм катапультирования, но он или не функционировал, так и оставшись неотремонтированным, или вышел из строя за дни боёв. В люке над головой выбило замки, но трон остался на месте.

Она услышала, как первое существо забралось на верхнюю часть корпуса “Бичевателя”, когти протянулись в выбитый люк. И мгновенно исчезли, а вместо них показалась фигура в ярко-красной броне и окружённая ореолом золотого тумана. Она нагнулась и протянула блестящую металлическую руку.

Джая схватила её и немедленно была поднята Кровавым Ангелом. Она едва успела вздохнуть, прежде чем турбины активировались и устремили их ввысь, встряхнув каждую мышцу и кость в теле.

Приземление получилось не менее болезненным. Доспехи Зефона были спроектированы выдерживать нагрузки кратковременного полёта, но Джая почувствовала, как у неё что-то треснуло внутри, когда они свалились на туманную землю позади Сестёр и кустодиев, сражавшихся на переднем крае. Кровавый Ангел не выпустил её и наполовину затащил в тусклый отсек визжащего волкитами гравитационного “Налётчика” Лэнда.

Внутри танка на металлическом полу лежал однорукий и одноногий Сагиттар, занимая почти половину отделения экипажа. Стилизованный шлем, где размещались системы сенсориума, уставился на неё разбитыми глазными линзами.

– Рассвет, – произнёс он, рассеянно и растягивая слово. Джая понятия не имела, о чём он говорил.

– Что-то… – начал Лэнд, вглядываясь сквозь смотровую щель. Его ругательство превратилось в хриплый шёпот, когда он моргнул усталыми слезившимися глазами. – Зубы Шестерёнки…

Джая повернулась к техноархеологу. Нездоровое свечение обзорного экрана исчезло с лица эксплоратора, теперь его омывал белый свет, пробивавшийся сквозь смотровую щель. Пылинки танцевали в луче света.

– Что это? – спросила она.

– Не знаю, – запинаясь, ответил Лэнд. – Похоже, солнце восходит.

И в незнавшем солнца мире, наконец, взошло солнце.

Ра чувствовал рассветный луч, как на коже, так и на доспехах. Свет давил и физически обжигал. Для вражеских орд он стал кислотой на коже. Существа – демоны, сколь ни сильны были секулярные истины – утратили и тот небольшой порядок, которым вообще обладали.

Анафема! Ра слышал их неистовые муки, словно болезненное царапание на периферии разума. Анафема идёт! Солнце взошло!

Черты Его лица были как у родившихся в диких землях Древней Евразии. Его кожа была цвета терранской бронзы и жжёной умбры, Его глаза – ещё темнее, а волосы – самыми тёмными. Ниспадавшие длинные чёрные волосы удерживала простая корона-венец из металлических листьев, убирая пряди с лица, чтобы не мешать Ему сражаться. Скорее практичная, чем царственная.

Он двигался, как двигался человек, и шёл пешком сквозь напряжённые ряды Своих хранителей, проталкиваясь между тесно стоявшими телами в тех редких случаях, когда воины инстинктивно не расступались перед Ним. Он был облачён в золото, как и все Его хранители были облачены в золото. Те же самые символы Единства Терры и имперского дворянства, что украшали их броню, троекратно украшали и Его. Суставы Его доспеха не рычали грубым промышленным рёвом массово производимой брони легионеров, а урчали песнь более старых и совершенных технологий.

За спиной на простом ремне поверх красного плаща висел украшенный болтер, чёрный и бронзовый. В руке Он держал меч, который был ничуть не похож на клинок с победных фресок и иллюстрированных саг. По меркам лордов и королей Терры меч был, бесспорно, прекрасным, но в руке правителя целой расы, пожалуй, казался слишком простым. Оружие для использования, инструмент для пролития крови, а не украшение для восхищения. Невероятно сложная решётчатая схема виднелась на клинке, чёрная и медно-красная на серебре, столь сильно светившимся, что выглядело почти синим.

В других войнах на других мирах Он приветствовал Своих кустодиев с помощью искусной телепатии, называя их по именам перед началом битвы. Здесь Он предстал более сдержанным, направляясь в сражавшийся первый ряд и никак не реагируя на ближайших воинов.

Некоторые из Нерождённых сломали ряды и побежали. Эти трусливые осколки мерзких повелителей знали, что грядёт разрушение. Некоторые набрасывались друг на друга, пожирая сородичей ради силы перед лицом уничтожения. Некоторые лишились той немногой материальности, которой обладали, их тела таяли и распадались, даже прежде чем монарх с мечом достиг переднего края.

Сильнейшие бушевали от греха Его существования. С единым рёвом, столь громким, что дрожал безветренный воздух этой альтернативной реальности, они бросались вперёд в стремлении добраться до своего заклятого врага.

Ра двигался справа от Императора, вращая копьём и рубя аморфные и вопившие множеством ртов тела атаковавших синих существ. Пот тёк по лицу под шлемом. Кровь в мышцах стала тяжелее расплавленного свинца.

– Приказы, сир?

Император поднял меч двумя руками. Его пальцы сжимались всё крепче и схема вспыхивала вдоль клинка, шипя электрическим огнём и окутывая меч пламенем.

Он не ответил. Он не посмотрел ни на одного из Своих воинов. Меч опустился. И паутину поглотил огонь.

 

Двадцать три

Рассвет Причина просвещения Когда останутся только пепел и пыль

Фигуры бушевали в огне – тени и наваждения сражались с демонами, их пламенные силуэты выглядели нечёткими и постоянно меняющимися. Рождённые огнём воплощения павших Десяти Тысяч бились по колено в психическом огне и пронзали пламенными копьями. Силуэты преданных и убитых на Исстване космических десантников сражались секирами, клинками и когтями, символы вырезанных легионов скрывал пепел почерневших доспехов. Гигант среди гигантов с огромными обнажёнными руками бросался вперёд на гребне огненного прилива. Десятый сын умирающей империи ненадолго возродился в жертвенном гневе своего отца.

Демоны сгорали тысячами, эфирная плоть сползала с их ложных костей. Ореол белого пламени окружал меч в губительном очищающем сиянии. Оно вспыхивало расходящимися волнами от каждого взмаха клинка Императора. Смотреть на Него – означало ослепнуть. Стоять перед Ним – означало умереть.

И ревущие кустодии следовали за своим владыкой и повелителем. Они выкашивали ряды Нерождённых, изгоняя каждым выпадом копья и грохотом болтера. Клинки рассекали демоническую плоть, заставляя кислотную кровь проливаться дождём едких брызг. Теперь не туман заслонял обзор, а пепел сожжённых мертвецов. Копья вспыхивали серебром в сгустившемся от пыли воздухе. Последняя атака Десяти Тысяч.

За золотыми воинами шли вооружённые трэллы, неся боеприпасы и герметики для доспехов, они и сами могли постоять за себя, но двигались под защитой вращавшихся клинков своих повелителей.

Не имело значения, что все эти годы тайной войны истощили легио Кустодес до бледной тени самих себя. Не имело значения, что они сражались, истекали кровью и погибали в течение пяти лет в этом беспощадном бессолнечном мире, населённом только мёртвыми и проклятыми. Пришёл их король, солнце взошло, и они атаковали с криком, который перекрыл вопли умиравших на их клинках демонов.

Звери, пережившие стремительную атаку Императора, пошатываясь и покачиваясь, направились к кустодиям, вскидывая хрупкие клинки в растворявшихся руках и бессмысленно озираясь кровоточащими ослеплёнными глазами. Что-то мёртвое – горбатое и раздутое существо, всё ещё несущее в себе убивавшую его же чуму – бросилось на Ра. Копьё трибуна пронзило глаз твари и раскололо уродливый череп. Шипящая и бурлящая кровь хлынула на перчатки Ра, испаряясь и сгорая в ауре Императора.

Он выпустил последние разрывные болты и понял, что оружие опустело даже раньше, чем предупреждающий символ вспыхнул на визоре:

– Перезарядить! – крикнул Ра и швырнул оружие назад трэллам-оружейникам, уже выхватывая меридианские мечи. Изогнутые лезвия разрывали болезненную плоть, проливая гнилые органы на затянутую туманом землю. Энергетические поля мечей плевались кинетическим импульсом при каждом ударе.

Руна зазвенела на ретинальном экране и замерцала белым. Он плавно убрал обе сабли в ножны и поймал копьё стража, когда отвечавший за снаряжение трэлл бросил оружие. Мгновение спустя он сжал рукоять и убивал снова. Таков был путь кустодиев.

Время для Ра перестало существовать. Не было ничего кроме ударов сердца и молочнокислого жжения мускулов. Он видел только клинки и когти, мелькавшие возле его лица. Пепел умирающих и рассеивающихся Нерождённых покрывал его доспех.

– Перезарядить! – крикнул сзади Солон. Ра услышал резкий треск активированных меридианских мечей Солона и урчащее бормотание подтверждения, когда трэлл-оружейник взял вонзённое в землю копьё стража.

Ра парировал рассекающий удар тяжёлого медного клинка, ответив выстрелом из пальцевых лазеров, выбив лицо существа сквозь затылок наклонённой головы. Из расколотого черепа брызнула демоническая мерзость, дождём пролившись на спину Императора, но она превратилась в пепел, так и не коснувшись доспеха монарха.

Потоки химического огня показали позицию Чжаньмадао слева от Ра. Он слышал драконий рёв пик “Инцендиум”, которые сжигали всё ещё дёргавшихся тварей, павших под клинками первого ряда кустодиев. Десять Тысяч и их золотой король сражались глубоко по голени в пепле, дымные призраки демонических сущностей корчились, когда их поглощало пламя Императора.

Хуже всего приходилось демонам, которые осмелились предстать перед Повелителем Человечества. Сильнейшие и самые неистовые среди своего вида они замахивались оружием на человека, который исчезал, и рассекали золотой туман, кружившийся на Его месте. С громовым раскатом психической силы золотой военачальник появлялся за спинами тварей с уже погружённым в их позвоночники огненным мечом. Пламя вспыхивало позади глаз, бушуя и разрывая изнутри. Их шипящая кровь забрызгивала Ра и ближайших к Императору кустодиев.

Восторг пел в крови Ра, излечив замедлявшую его усталость. Он устал настолько, что было даже невозможно в это поверить, и всё же никогда это не значило столь мало. Каждый удар его всё ещё живого сердца был местью и возмездием.

Мы побеждаем. Он чувствовал это в звучавших по воксу обновлённых проклятиях и клятвах наступавших Десяти Тысяч. Они не просто удерживали позиции. Что бы гениальное ни создал Император ради битвы рядом с ними в этот последний час, это сработало. Ничто не могло устоять перед ними.

Император повернулся к Ра и метнул меч, словно копьё. Он пронёсся прямо над плечом кустодия и вонзился по рукоять в череп существа, которое Ра едва успел увидеть, прежде чем оно превратилось в сгоревший шлак. Во вспышке освещённого солнцем тумана клинок вернулся в руку Императора, вращаясь, падая и убивая.

И Император продолжал наступать. Напоминавшая одновременно собаку и рептилию тварь прыгнула на Него только затем, чтобы разорвать воздух на том месте, где Он стоял. Она забулькала расплавленной кровью, когда меч Императора пронзил её горло. Военачальник ещё секунду держал её, а затем распорол и направился дальше.

Но враги всё равно атаковали – потоком, наводнением. Ра мельком оглянулся на врата из призрачной кости, столь чуждые среди оборудования Механикум, наблюдая, как Объединители в капюшонах исчезают в синем тумане в сопровождении групп последних выживших Сестёр Безмолвия.

Скоро только Десять Тысяч остались рядом со своим повелителем.

+ Приготовься, Ра. +

– Сеньор?

Кустодий взвился на пикирующее и похожее на стервятника существо, которое рухнуло от последних шести болтов, швырнул копьё назад и выхватил меридианские мечи, когда ещё был в воздухе. Он приземлился рядом с Императором, став спина к спине со своим повелителем. Клинки сплели узоры серебряного света, потроша всё, что приближалось к границе их сети.

+ Приготовься. +

– К чему, сир?

На ретинальном экране Ра вспыхнул белый символ. Он поймал возвращённое оружие, вращая его с силой и скоростью роторной лопасти. Туннель вокруг потрескивал и искрился от напряжённой работы перегруженных генераторов.

+ Скоро, Ра. Оно приближается. +

Император шагнул вперёд, рубя и рассекая. Он вёл Своих хранителей в самые орды мифологического ада, и, как паладины, былых эпох они следовали за своим королём.

Редкая эмоция окрасила безмолвные слова Императора:

+ Я ощущаю такую чистоту этой сущности. Столь чистую неразбавленную злобу. +

Ра уклонился от падающего лезвия секиры и в ответ сделал выпад копьём, пробив чешуйчатое горло существа. Он бросил взгляд влево на Диоклетиана, увидев, как сородич выдёргивает копьё из брюха толстопузой рогатой и гротескной твари, вытаскивая заодно пронзённые гнилые внутренности. Мухи гудели вокруг распадающегося месива, злясь от потери своего улья.

Даже бессмертные могут устать. Дыхание Ра вырывалось между сжатыми зубами. Пот внутри шлема прочертил на лице полосы влажного огня. Ретинальный экран продолжал автоматически тускнеть, компенсируя огонь и свет, которые вырывались с каждым взмахом меча Императора.

– Я вижу только орду, сир. – Ра не понравилось восторженное восхищение в тоне его властелина.

+ Покажись… +

Император поднял клинок и опустил в полумесяце огня. Поток пламени проревел по испепеляющей дуге, омыв ряды Нерождённых перед Ним. Мортис-пепел взорвался в безветренном воздухе, покрыв ближайших кустодиев прахом мёртвых демонов.

Тень. Фигура посреди пепла.

Человек. Просто человек. Длинные волосы, тёмная кожа, племенная борода, украшения из обработанной кости и копьё с наконечником из расколотого кремня, которое привязали лианой к укреплённому обжигом дереву. Человек, покрытый почти такими же тяжёлыми ранами, как и те, что он нанёс столь многим другим. Сотни шрамов от копий и порезов от мечей покрывали его плоть. Самая новая и кровавая рана располагалась на груди – наследие последнего удара Джаи.

Один человек, ведущий за собой безумно воющие ряды.

+ Эхо Первого Убийства. + Слова Императора ворвались в череп Ра с сокрушительной мягкостью.

– Анафема , – раздался болезненный скользкий ответ.

Хищники всегда показываются в мгновения перед ударом. Волки воют во время погони; акулы разрезают поверхность океана плавниками во время охоты. Здесь же пепельный силуэт двигался сквозь ряды Нерождённых, меньшие существа расступались перед его столь человеческой поступью. Каким бы ни была настоящая форма существа, она точно была иной, чем этот мускулистый военный вождь Каменной эпохи. Он просто подражал форме первых людей.

В первый ужасающий раз Ра увидел промелькнувшую неуверенность в глазах своего повелителя. Это зрелище заполнило его неведанной порчей страха.

– Сир, – прошептал Ра. – Мы должны…

Но Император уже атаковал. Монарх и демон бежали навстречу друг другу, то исчезая, то появляясь в реальности, опережая меньших с обеих сторон битвы. И две эти сущности: одна – воплощавшая спасение расы, а другая – её проклятие, сошлись клинок к клинку.

Кровь брызнула в пепельный туман. Император выгнулся, тело военачальника напряглось от совершенно незнакомых мук. Пять когтей, каждый не уступал копью, капали красным, гордо выступая из спины Императора.

Ра слышал о том, что каждый мужчина, женщина и ребёнок видели разное лицо, разный оттенок кожи и разный характер, когда смотрели на Императора. Десяти Тысяч это не касалось. Они считали это бессмыслицей, порождённой напряжением незрелых разумов, представших перед истинно бессмертным. Для глаз Ра Император был человеком, как и любой другой. Кустодии видели только своего повелителя.

И в этот момент, когда когти покраснели от крови его короля, Ра увидел то, что видела остальная раса. Мальчика, который хотел стать королём. Старика в мантии и капюшоне, чья жизнь утекала сквозь потрескавшиеся губы. Рыцаря в рассвете сил с тёмными волосами, увенчанного лавровым венком. Вожака варваров, жестокого и сильного, который ухмылялся сквозь покрасневшие от Его крови зубы.

Изображения. Личности. Мужчины, которые некогда были. Мужчины, которыми Он, возможно, некогда был. Мужчины, которые никогда не существовали.

Ноги Императора оторвались от затянутой туманом земли. Он почти не сопротивлялся, когда Его подняли, пронзённого пятью когтями-копьями. Меч выпал из Его рук в перчатках, исчезая в тумане.

– К Императору! – прокричал приказ Ра, настолько громко, что ретинальный экран на полсекунды померк. – Все к Императору!

Он бежал, убивая быстрее, чем когда-либо убивал, усиленный адреналиновой смесью лояльности, ненависти и чуждого прикосновения чего-то неизвестного и мерзкого на вкус.

Не страх, нет, не может быть. Конечно, не может быть.

“Я – Конец Империй ”.

Мысль не принадлежала Ра. Она принадлежала пепельной фигуре, убийце Императора, который говорил, перекручивая мысли окружавших людей. Мучительное вторжение грубыми жестокими пальцами протянулось к содержимому черепа Ра, заставляя мысли формировать слова демона.

– Убить его! – прокричал Ра наполовину клятву наполовину приказ. Фигура человека повернулась среди оседавшего пепла, всё ещё удерживая Императора над землёй. Военачальник сжал пронзившую руку. Раздался грубый телепатический голос:

+ Назад. Все вы. Назад. +

“Я – твоя смерть ”, – пообещало существо Императору.

+ Возможно, когда-нибудь. Но не сегодня. +

Золотой свет вспыхнул достаточно ярко, чтобы ослепить незащищённые глаза. Император появился рядом с Ра, Он опустился на колено, прижав руку к груди, волосы свисали, закрывая лицо. Кровь, человеческая кровь, не важно, что говорили легенды, бежала ручейками по пробитым доспехам Императора.

+ Ра. + В сообщении остро чувствовалась болезненный вызов. И затем:

– Ра, – произнёс Он вслух, посмотрев в глаза Своего верного кустодия и встретив испуганный взгляд.

Клинок пронзал тело Императора. Украшенный меч, настолько же из волшебной кости, насколько и из металла, оружие с корчащимися и вопящими лицами вырезанных в стали душ. Лица визжали, выпивая божественную жизнь Императора. Оружие начало извиваться, когда Император сжал его в руках. Оно было живым и голодным, а очертания колебались и размывались.

С криком Император вытащил меч, достав клинок из собственного тела. Он швырнул его, бросил в сторону с усиленной доспехами силой и сокрушительной телекинетической мощью.

Ра моргнул от удара, и почувствовал оглушительный треск в груди. Он сглотнул и понял, что не может дышать. Кровь текла изо рта, мешая воздуху.

Это был клинок, пронзивший его тело. Это был демон, заключивший его в объятия. Это была болезнь в крови, пожирающая кости. Это было и не было, всё и ничего.

Кустодий упал на колени, обхватив руками пронзивший его клинок. Ярость разочарованного демона посылала болезненные разряды молнии сквозь нервы его пальцев.

– Почему? – спросил Ра своего короля.

Император выпрямился и посмотрел на него сверху холодными глазами.

В этот момент Ра понял. Слова Императора, которые были произнесены словно вечность назад, вспыхнули в потемневшем разуме, наполняя мысли красным откровением.

“Для твоего просвещения, – сказал Император, когда они смотрели на былые чудеса и грехи галактики. – Ты будешь сражаться отважнее, когда поймёшь за что сражаешься”.

И теперь он понял. Ра Эндимион, единственная живая душа, увидевшая полноту мечтаний и амбиций своего повелителя. Цель просвещения заключалась не в войне, а… в этом. Знать правду, когда все остальные верили в тени и фрагменты, нести и страдать от этой правды, пока она не разорвёт его.

Ра встал на дрожащие ноги, опираясь на копьё. Меч исчез. Демон был внутри него, в темнице из плоти, связанный пропитанными муками волей. Он чувствовал, как щупальца демона обвивают его кости, выворачивают их, извиваясь в стремлении добраться до Повелителя Человечества. Существо, которое текло в его крови, никогда не остановится и никогда не умрёт. Его нельзя было уничтожить – только лишить свободы.

Кустодий не стал смотреть в глаза своего владыки. Ему не требовались извинения или объяснения. Ра родился служить, был воспитан повиноваться, и избран для величайшего просвещения, которое предшествовало тяжелейшему долгу. Внутри него бушевал зверь, которого даже Император не мог убить, демон, чьим предназначением являлось стать концом империи.

Каждый шаг от Императора отдалял демона от повелителя Ра, и ознаменовывал ещё один день, который Империум выстоит, несломленный.

У Императора всё ещё текла кровь, Он всё ещё прижимал руку в перчатке к раненой груди. Кровь покрывала Его губы:

– Когда останутся только пепел и пыль, – с трудом произнёс Он, – будь готов.

Меч поднялся и снова опустился. Прилив огня сорвался со смертоносного лезвия, сжигая всех на своём пути. Очищая путь. Нерождённых, попытавшихся наступать по пепельным останкам своих сородичей, ожидало такое же разрушение.

Император обратился к Ра в самый последний раз, отдал приказ, который не слышал больше никто:

+ Беги. +

Ра Эндимион, золотой тюремщик Драк’ниена, сын воровки воды, повиновался последнему полученному им в жизни приказу.

Он побежал.

 

Двадцать четыре

Смерть мечты

Диоклетиан сорвал шлем и вдохнул озоновое и машинное зловоние Имперской Темницы. Пот струился по его лицу. Кровь покрывала доспех, и по большей части это была его кровь. Он вошёл последним.

– Туннели взрываются, – запыхавшись, произнёс он. Золотой туман ещё цеплялся за его броню из портала за спиной. – Схемы вспыхивают. Целые участки наших туннелей проваливаются в туман. Я не смог найти Ра. Но он не погиб, я уверен в этом. Я был рядом. Я увидел бы.

Он знал, что бредит. Ему было всё равно. Он сплюнул, прочищая рот, разбрызгав приправленную кровью слюну на полу тронного зала Императора. За звоном в ушах он услышал звук, какой-то механический гул, медленно затихавший октава за октавой.

Копьё Диоклетиана загремело о пол, и отключилось мгновение спустя после того, как покинуло руку со знакомым генетическим кодом. За копьём последовала кровь, вытекая из слишком глубоких ран, чтобы быстро затянуться. Она бежала по его руке и из трещин в аурамите, капая со сжатых пальцев.

– Закройте ворота! – приказал он, даже не зная, можно ли было это сделать. – Они всё ещё идут. Их – тысячи. Закройте ворота немедленно или мы потеряем Терру.

Он увидел, что это уже пытались сделать. Адепты и инженеры собрались возле машин, работая со средствами управления каждой системы. Его поражённые войной мысли связали увиденное со стихавшим механическим гулом: дежурные зала отключали оборудование, но недостаточно быстро.

Одного взгляда на капсулы-саркофаги оказалось достаточно, чтобы понять, что произошло в его отсутствие, и как Император смог прийти к ним на помощь. Сёстры Тишины исполнили свои тайные Негласные Меры. Они накормили Трон жизнями тысячи псайкеров. В каждой капсуле он увидел скорчившийся в предсмертных муках труп, бесполезно бивший перед гибелью по прозрачным панелям. Все они были мертвы. Все до единого. И не похоже, чтобы кто-то из них умер быстро и безболезненно.

Спутанные голоса звучали по воксу и среди собравшихся воинов, обсуждая источник их спасения. Одни видели расцветающую звезду или восход солнца, другие видели Самого Императора. Остальные говорили о вздымавшейся волне огня.

Повсюду люди выглядели потерянными и ошеломлёнными. Баронесса Джая сидела на полу, сжимала шлем в руках и уставилась на своё отражение в визоре. Кровавый Ангел, Зефон, помогал выносить раненых Сестёр из “Налётчика” Лэнда. Сам техноархеолог опустился на колени рядом с танком, покачиваясь назад и вперёд, сжимая дрожащими руками ожерелье из марсианских чёток и, по очереди, поглаживая тонкими пальцами каждую обсидиановую бусинку:

– Мой Омниссия, – тихо повторял он, рассеянно глядя по сторонам. – Мой бог. Бог Машина. Мой Омниссия.

Сагиттар выжил, его корпус выглядел помятым и разрушенным, дымоотводы на спине изрыгали вредные выбросы перегруженного генератора. Дредноут прислонился спиной к танку Лэнда, вытекавшие из внутреннего саркофага жизненно важные жидкости стекались в маслянистую лужу.

Сёстры и воины Десяти Тысяч собрались в монументальном беспорядке, все они смотрели на арку портала, все они слушали замедлявшийся гул выключаемого оборудования.

Диоклетиан всё ещё требовал ответы от других, когда к нему подошла Керия:

– Где Ра? – спросил он её. – Он вернулся? Он не погиб. Я точно знаю, что не погиб.

Взгляд Керии стал твёрже.

– Он не погиб, – повторил Диоклетиан. – Я сражался рядом с ним. Я увидел бы это. Он окажется по ту сторону врат, когда они закроются.

Сестра-командующая Кроле подошла к Керии и сделала несколько быстрых жестов Диоклетиану. Он не знал её, как знал Керию – и не мог прочитать мысли только по выражению лица. Также пониманию мешал тот факт, что она лишилась трёх пальцев на левой руке. Раны покрывали лицо, а доспехи несли повреждения, свидетельствующие о слишком многих часах на переднем крае.

– Нет, – сказал кустодий. – Я сражался рядом с ним, командующая. Он не погиб. В один момент он был рядом, а затем его уже нет.

Оборудование темнело вокруг них. Великие машины видения самого Императора – века проектирования и десятилетия создания – замедлялись, теряя энергию. Медленно, медленно, слишком медленно.

Диоклетиан стал искать самого Императора и увидел, как его повелитель снова поднимается по ступенькам Золотого Трона.

– Мой сеньор!

Император сел на Трон, Его руки легли на подлокотники.

– Сир! Закройте ворота!

Император ждал, не отводя взгляда от портала. Даже на таком расстоянии Диоклетиан видел, насколько напряжённым был этот взгляд. Император внимательно смотрел на врата, и ждал, ждал. Не решаясь сделать то, что должен был сделать? Не желая отказаться от Своей величайшей амбиции? Или всё же надеясь, что ещё одна фигура покажется из золотого тумана?

В тумане показался тёмный силуэт. Что-то с крыльями и когтями. Ещё одна фигура, раздутая и рогатая. И ещё. Всё больше. Бесчеловечная армия. Машины Трона продолжали медленно останавливаться.

– Сир! – взмолился Диоклетиан.

Император сжал правую руку в перчатке в кулак. С гармоничным звучанием раскатов грома каждый генератор в зале потемнел, их внутренние механизмы разрушились, лишив Золотой Трон энергии.

Ведущий обречённое человечество к спасению арочный проход превратился в обычный украшенный дверной проём в голой каменной стене тронного зала.

Энергия полностью отключилась, погрузив Имперскую Темницу во тьму.

Одинокая, но с демоном, жаждущим пожрать её изнутри, безмолвная, но с жестоко воющим в голове пленённым зверем, золотая фигура бежала по туманным проходам древней паутины, покинув прерванное Объединение Механикум.

 

Эпилог

Пустыня

Солнце было молотом, а пустыня – опалённой наковальней. Это был мир, измученный драконьим зноем кипящего жара, где ветер неспешно разносил разгневанный вой над морем дюн. Бесплотное небо не предлагало тени. Безжизненный пейзаж не предлагал надежду на прохладу.

Одинокий путник шёл по этому царству, его ботинки шаркали по рассыпчатому песку, а плащ слегка колыхался в щелочных порывах. Он брёл вперёд, оставляя следы, отмечавшие его путь по безликому пространству. Он ни разу не оглянулся. Не на что было смотреть, даже если бы он сделал это.

Путешествие привело его к краю глубокой расселины, расколотому участку кожи планеты, где тектоника мира некогда разверзлась после воющего перемалывающего шума. Путник спускался по скале ущелья, пока солнце продолжало нести бессменную вахту высоко в небесах.

К счастью достаточно скоро он оказался в царстве тени, куда не заглядывало солнце.

В ущелье покоились сломанные кости мёртвого города. Стояла невероятная тишина, лишённая опустошающего пыльного ветра, и только звуки шагов путешественника отзывались эхом. Он осторожно миновал это место траурной памяти, стараясь не касаться пепельных пятен, в которые превратились убегающие жители.

Он проходил по изъеденным временем кафедральным соборам забытым богам, по обрушившимся от пожаров дворцам, где когда-то процветали династии королей и королев, заявлявшие права на целые миры. Он шёл без всякой цели, не оглядываясь на то, что скрывалось в заброшенных тенях.

Наконец в глубочайших неосвещённых пределах этой погибшей цивилизации путник остановился. Он стоял в пещере в нескольких днях пути от поверхности, где каменные стены показывали очень мало следов некогда процветавшей здесь культуры.

Не отсюда те древние монархи управляли своим королевством, но это было главным сосредоточием власти, позволявшей им править.

Прогрохотал гром. В недели пути отсюда высоко над пустыней бушевал шторм. Пыль посыпалась с потолка пещеры, выбивая тихие мелодии осквернения на неисправных машинах.

Путник повернулся во мраке, подняв люминесцентную сферу рукой в перчатке из ткани.

– Привет, Диоклетиан, – сказал он.

Воин стоял в темноте, спокойно сжимая копьё. Он был без шлема, вдыхая земляной запах миллиона воспоминаний.

– Мой сеньор, – сказал он. Каким-то образом голос прозвучал выстрелом в пустоте, нарушив молчание, которое не нарушил Император. Существа зашевелились в тенях, уползая подальше от оскверняющего звука речи.

Император шагал среди безмолвных машин – песок поразил всё даже здесь – и вёл рукой в перчатке вдоль почерневшего от огня металла.

– Сир? Что происходит? Почему я здесь?

– Ты узнаёшь это оборудование?

Диоклетиан позволил взгляду блуждать по обломкам в пещере:

– Нет, мой сеньор.

Император продолжил идти, двигаясь от устройства к устройству, как человек мог бы бродить по коридорам библиариума. Гром, который не должен быть слышен так глубоко под землёй, загрохотал громче, чем прежде.

– В Культе Механикум среди Объединителей есть те, кто считает, что я нашёл главную часть Золотого Трона здесь под песками Терры. Как они полагали реликвию Тёмной Эры Технологий.

Диоклетиан не знал, что ответить. Он был свидетелем неисчислимых часов планирования и создания Золотого Трона. И всё же, как он только что сказал, он ничего не узнал здесь. Он не знал, являлось ли это следствием недостаточного понимания процесса строительства Трона из этого оборудования, или причина просто заключалась в том, что машинный склеп не имел вообще никакого отношения к величайшей работе Императора.

– Возможно, здесь нашли только озарение, – тихо размышлял Император. – Принявшую форму идею, основанную не на успехах древней расы, а на наших неудачах. – Он выдохнул грустный звук, не совсем вздох, не совсем усмешку. – Может я увидел машины, которые не использовались по своему истинному предназначению, и решил создать намного превосходящее воплощение? В этом есть определённая поэзия, не так ли, Диоклетиан? Вера в то, что мы знаем лучше тех, кто был до нас. В то, что мы усидим на троне лучше, чем они.

– Сир, Я… Вы в порядке?

– Или, возможно, идея полностью принадлежала мне. Все оказавшиеся полезными реликвии потерянных эпох являлись наследием мёртвых рас, у которых возникла такая же идея за тысячи лет до моего рождения. В таком случае каждая раса уповает на своё собственное спасение, независимо от других, только затем, чтобы обнаружить, что другие расы и другие империи не смогли спасти себя.

Диоклетиан медленно выдохнул в темноте:

– Это имеет значение, сир?

Император повернулся к нему и впервые посмотрел на кустодия:

– Война закончена, Диоклетиан. Победим мы или проиграем – Гор проклял нас всех. Человечество будет разделять его невежество, пока последний представитель расы не испустит дух. Варп навсегда станет опухолью в сердце всех людей. Империум может простоять сто, или тысячу, или десять тысяч лет. Но он падёт, Диоклетиан. Он – падёт. Сияющий путь потерян для нас. Теперь наш гнев пылает на то, как гаснет смертный мир.

– Этого не может быть, – шагнул вперёд Диоклетиан, сжав зубы. – Не может быть.

Император наклонил голову:

– Не может? Что ты собираешься сделать, кустодий? Как ты – со своим копьём, яростью и верностью – заставишь саму судьбу свернуть с её повторяющегося пути?

– Мы убьём Гора. – Диоклетиан посмотрел на побеждённого монарха, освещённого красноватым светом люминесцентной сферы в руке. – И после войны мы начнём сначала. Мы зачистим паутину. Объединители восстановят всё, что было потеряно, даже если на это уйдут века. Мы повергнем Гора и…

– Я встречусь с Шестнадцатым, – перебил Император, снова отвлекаясь на машинное кладбище. – Но другой придёт занять его место. Я вижу это. Таков порядок вещей. Враг никогда не смирится. Придёт другой, который, несомненно, извлечёт уроки из ошибок Гора в вере и суждениях.

– Кто, мой король?

Император покачал головой:

– Невозможно узнать. И пока бессмысленно. Но хорошо запомни – мы не единственные, кто учится на этом конфликте. Наши враги также становятся мудрее.

Диоклетиан отказывался соглашаться:

– Вы – Император Человечества. Мы победим любого, кто выступит против нас. После войны мы всё восстановим под вашим руководством.

Император внимательно посмотрел на него. Он задал вопрос, который не был вопросом и который не требовал никакого ответа:

– А что если меня не будет, Диоклетиан.

Кустодий промолчал. Гром загремел над ними, заставив задрожать пещеру и принеся неприятный звук осыпавшихся камней и пыли.

– Мой король, что теперь? Что нас ждёт?

Император отвернулся и направился во мрак пещеры, пока шторм продолжал неистовствовать в мёртвом городе высоко над ними. Он произнёс три слова, которые ни один кустодий никогда не слышал от Него раньше:

– Я не знаю.