Последние слова

 

— Всем, кто слышит эти слова. Молю вас разнести их по Империуму. Я вице-адмирал Тион Конор Галл Андарионского флота, размещенного в Пределе Квинтус Ультрамара. Мой личный код три-три-пробел-девять-один-К-О-Л-пять-один. Мы подверглись преднамеренному и враждебному нападению со стороны флота, носящего цвета Двенадцатого Легиона Пожирателей Миров. Наши эскорты уже уничтожены. Уцелевшие крупные корабли берутся на абордаж. Большинство погибло сразу же.

Адмирал Тион Конор Галл. На борту линкора Ультрадесанта «Легат», размещенного возле Латоны.

Верфи Фульгентия утрачены из-за предательства. Сообщите…

— Вариано, они продолжают глушить сигнал. Мне плевать, как ты это сделаешь, но пробейся через помехи, иначе я сам тебя пристрелю…

— Говорит адмирал Галл с Андарионского флота. Сообщите сборному пункту на Калте. Сообщите лорду Жиллиману. Нас предали. Нас предали.

— Теодос всем оставшимся силам: держите оборонительный порядок над арктическим кругом. Не давайте им бомбить, пока не отправят астропатический вопль. Всем незанятым в бою фрегатам поддержки в семнадцатом квадрате: взять на прицел корабль Несущих Слово с идентификатором «Песнь смерти».

Магистр флота Гай Теодос. На борту боевого корабля Ультрадесанта «Эквитас», размещенного возле Уликсиды.

Сбейте его, пока он не навел лэнсы на арктическую крепость.

— Всем членам экипажа «Эквитас», не принесшим жертвенный обет, направиться к спасательным капсулам.

— Теодос флоту: мы обездвижены и горим, весь второстепенный экипаж покидает корабль. Прекратите попытки защитить нас. Повторяю: прекратите попытки защитить нас. Используйте свои пушки в другом месте.

— Почему не получается? Почему астропаты молчат?

— Соедините меня с «Песнью смерти». Меня не волнует, ответят ли они.

— Семнадцатый, я знаю, что вы меня слышите. Мы ваши братья. Что за безумие вас охватило? Что за безу…

 — По-прежнему ни слова с Калтского сборного пункта. Возможно, сигнал даже до них не доходит.

Командующий Криос Касан, капитан боевого корабля Ультрадесанта «Винкулум Унитатис», размещенного возле Эспандора

— Один из нас должен выбраться отсюда живым…

— Флагман «Азуреусу»: выходите из боя любыми необходимыми способами. «Слезы Кияноса» и «Бессмертный патриарх» должны выдвинуться для поддержки, выполнив маневр Семи Восхождений, чтобы принять на себя весь удар, предназначенный «Азуреусу». Всем эскадрильям сопровождения: образовать вокруг «Азуреуса» перехватывающее построение «Деникво». «Игитур», прекратить атаку и навести орудия на третий квадрат для поддержки «Азуреуса». Я хочу, чтобы вы сняли у него с хвоста этот корабль Двенадцатого. У нас на это будет всего один шанс.

— «Азуреус», во имя Императора и Пятисот Миров, бегите и не останавливайтесь. Бегите к Арматуре и передайте от меня привет Орфео.

 

1

Первосвященник и колдун

Арматура

Песнь варпа

Базилика Перегрина представляла собой бронированную крепость, которая возвышалась над зубчатыми стенами хребта флагмана и давала возможность обозревать варп над всем боевым кораблем «Фиделитас Лекс». На любой планете этот собор сам по себе был бы дворцом, он отдельно равнялся по размерам городскому сектору и был относительно скромным подобием Имперского Дворца Терры.

В увенчанной куполом обсерватории на вершине центрального шпиля находился Лоргар Аврелиан. Облаченный в доспех, но безоружный владыка Несущих Слово спокойно стоял, пока на сотнях палуб у него под ногами его сыновья готовились к войне. Корабль был полон криков и песнопений, но Лоргар продолжал невозмутимо наблюдать за тем, как безумная дымка разбивается о купол.

— Брат, — донесся сзади голос.

Лицо Лоргара — бледное, богоподобное и покрытое золотистыми надписями — озарилось теплой улыбкой. Нарушив свое небесное бдение, он обернулся, гулко стукнув подошвами по мозаичному полу. Его приветствовал образ брата Магнуса.

Кожа Лоргара напоминала по цвету расписанный золотом мрамор, Магнуса же — обожженную медь. Оба примарха были отражениями отца, созданными по образу Императора, но при этом Лоргар напоминал эстетично-прекрасное изваяние, покрытое изящными рунами и кружащимися мандалами, а Магнус больше походил на краснокожего языческого идола — воплощение Бога-Солнца вроде тех, которым поклонялись примитивные народы в менее просвещенные эпохи. Его кожа обладала красным оттенком освежеванной мускулатуры, а доспех был сделан из золотых чешуй, обрамленных слоновой костью. Бронзовый шлем венчала львиная грива щетинящихся багряных волос. Плащ был закреплен на плече геммой из вулканического стекла размером с кулак, выполненной в виде черного скарабея. Лоргар не был уверен, где на самом деле находится брат, однако стоявшая перед ним спроецированная сущность была идеальна в каждой мелочи.

— Магнус, — произнес он, продолжая улыбаться. — Скажи мне, что ты принял решение.

Как и всегда, Лоргар проявлял свои эмоции максимально открыто, и его глаза сияли искренней благодарностью за появление брата. Однако Магнус все равно оставил слова без ответа.

— Я слышу, как твои сыновья готовятся к войне, — сказал он вместо этого.

Улыбка Лоргара не исчезала.

— От этого звука стынет кровь, да? Они так сильно изменились после Исствана.

— Как и ты, — сказал Магнус.

Наконец, улыбка Несущего Слово померкла, и он вновь перевел взгляд на бурлящие небеса.

— Странно. Такие же слова от Ангрона звучали бы как комплимент, ну или настолько близко к нему, насколько наш брат вообще на это способен. Но у тебя они больше напоминают проклятие.

Магнус пожал плечами.

— Я бы не поверил Ангрону, если бы он поклялся мне, будто вода влажная. Наш брат слеп. Слеп и сбился с пути.

— Ты его недооцениваешь, — произнес Несущий Слово. — Он также меняется. Все мы меняемся. Ах, Магнус, ты увидишь, как теперь сражаются мои Несущие Слово. Всего несколько лет назад я бы даже представить этого не мог… — Лоргар снова улыбнулся, а затем покачал головой. — Но ты пришел сообщить мне о своем решении, не так ли? Прошу тебя, брат, говори.

Чародей слегка качнул головой.

— Сперва расскажи мне про Калт. Приливы Великого Океана разбиваются о края системы Калта, Лоргар, и оттуда исходят тошнотворные волны смерти.

— Прискорбно, однако необходимо.

Магнус фыркнул, но Лоргар не был уверен, веселье ли это, или же насмешка. Он снова обратил глаза к кипящему хаосу варпа и, не мигая, вглядывался в ядовитые глубины выраженных эмоций.

— Я рад, что ты пришел, — сказал он наконец. — Мне тебя не хватало.

Магнус издал низкий грохочущий смешок.

— Я так понимаю, с Ангроном не получается того братского товарищества, на которое ты надеялся?

Сияющая улыбка Лоргара померкла в третий раз, но он не ответил.

Магнус подошел к брату. От образа Алого Короля не исходило никаких запахов, но психическая проекция вызывала у Лоргара зуд по коже. Как бы силен ни стал Несущий Слово, от одного лишь пребывания рядом с Магнусом у него ныли зубы. Высокий сородич оказывал на его сознание ощутимое давление. Ничего психического, никаких тонкостей. Это была грубая сила души, ощущаемая в момент встречи психических разумов.

— Где мы? — спросил Магнус.

— Недалеко от места, где нам необходимо быть, — отозвался Лоргар.

— Так это секрет?

— Не секрет, а сюрприз. Это разные вещи.

Магнус запнулся.

— А где Кор Фаэрон? Где Эреб?

Несущий Слово наклонил голову, чтобы снова посмотреть на брата.

— Ты чувствовал на Калте смерть? Это их рук дело.

Магнус издал уклончивое ворчание.

— Легионы сражаются друг с другом, — мягко произнес Лоргар с нажимом, — а галактика охвачена пламенем. Смирись с этим. Прерви свое затворничество в Великом Оке. Возвращайся в бой. Ты станешь частью планов Гора, и тебе не придется спрашивать меня, что происходит, где и почему. Ты будешь знать, где на доске находятся фигуры. Будешь сам их переставлять.

На сей раз уже Магнус отвел взгляд от покрытых солнечными пятнышками глаз брата, столь же божественных, как и улыбка того.

— Ты так еще и не решил, да? — спросил Лоргар.

— Решу. По крайней мере, до наступления конца.

Лоргар не стал настаивать дальше. Они просто стояли и слушали, как варп с воем бьет в заговоренное стекло обсерватории, а на далеких нижних палубах поют Несущие Слово.

— Скажи мне одну вещь, — наконец, произнес Лоргар. — Ты ощущаешь стыд из-за того, что Русс переломил тебе спину об колено?

— Аврелиан, — в устах Магнуса имя прозвучало предупреждением.

Лоргар сделал рукой примирительный жест и сменил тему.

— Однажды ты предостерег меня не полагаться на Эреба и Кор Фаэрона в столь большой степени.

— Ты не обладаешь даром следовать советам, — заметил Магнус.

Лоргар рассмеялся, мягко выдохнув сквозь улыбку.

— Это так, однако ты был прав.

— Разумеется, — сказал Магнус и продолжил, — расскажи мне про Аргела Тала.

Примарх не пытался скрыть свою заинтересованность.

— Сейчас он на борту «Завоевателя» вместе со своей элитой Вакра Джал. Из трех моих ближайших сынов он один остается предан моему замыслу. Но он сломлен, брат. Что же касается двух других… Я люблю их за гордость и амбициозность, однако варп вокруг них сгущается, насыщаясь болезнью их душ. Теперь они ведут собственные игры. Эреб играет в них по велению богов. Он раб, который мнит себя королем. Кор Фаэрон же играет в них по собственным причинам.

Он сделал паузу, почти что не желая продолжать.

— А Ариман… такой же?

Магнус неосязаемо положил руку брату на плечо. Эфирная кисть парила над куском пергамента, прикрепленным к доспеху Лоргара.

— Да. Отвратительно, что у нас это общее, не так ли?

Лоргар кивнул и тихо выдохнул, что не вполне было вздохом.

— Я знаю, что порой бывал трусом. Несмотря на всю мою страсть и рвение, я заколебался перед последней преградой. Мне не следовало посылать Аргела Тала в Око, пока я сам туда не вступил. Об этом я сожалею больше всего. Он превратился в одержимое создание, терзаемое призраком единственной жизни, которую ему не удалось спасти. Хуже того, он застрял между тем, чем был, и тем, чем ему предначертано стать.

Призрачная рука приподнялась.

— Судьба не скреплена печатями, Лоргар. Измени ее, пока можешь.

— Именно это я и намереваюсь сделать. Он — лучший и худший из моих сынов. Самый сильный и самый сломленный. Я очень многому научился на том, что с ним сотворил Пантеон.

Магнус повернул лицо к волнам Великого Океана, разбивающимся о поле Геллера корабля.

— Мне не нравится, что ты отзываешься об этих разумных бурях, как о пантеоне.

Лоргар бросил взгляд вбок, и сочленения его брони издали жужжание.

— Это слово не хуже других, Магнус. И я не могу изменить истину об их сущности.

— Слова обладают властью, Лоргар. Мне вряд ли нужно тебе об этом напоминать, — колдун внезапно ухмыльнулся. — И хватит на меня таращиться, брат! Особенно на мой глаз.

Улыбка не до конца лишила фразу жесткости.

Однако Лоргар не повиновался. Он открыто смотрел на постоянные метаморфозы образа Магнуса: полководец без левого глаза, с зашитой раной: циклоп с единственным громадным оком вместо человеческих глаз: чародей с гладкой плотью на том месте, где никогда не было правого глаза.

Когда Несущий Слово, наконец, заговорил, в его голосе абсолютно не было того неуверенного сомнения, которым была отмечена вся его жизнь на протяжении множества лет до Исствана V.

— Меня всегда нервировало, что ты больше всех похож на Отца.

Магнус приподнял покрытую шрамами бровь.

— Я? Это ты был создан его копией, Лоргар. Не я.

— Я не имею в виду физическое сходство, — Лоргар провел покрытой священными надписями рукой по татуированному лицу. — Я говорю о твоей… безликости. Ты столь же могущественен, как он, и твое лицо точно так же пляшет.

Теперь настала очередь Магнуса усмехнуться.

— Я не так силен, как наш отец. Жаль, что это не так.

Лоргар отмахнулся.

— Кто-нибудь из нас видел твое подлинное лицо? Было ли у тебя когда-то два глаза?

Магнус наклонил увенчанную короной голову.

— А ты разве не слышал историю, как я вырвал свой правый глаз, пожертвовав им ради знания? — примарх улыбнулся. — Мне она нравится. Возможно, она моя любимая.

— Я все их слышал, — отозвался Лоргар, желая услышать больше, но оставляя тему. Он слишком хорошо знал, что меднокожего брата невозможно вызвать на откровенность, если тот не имеет такого желания. — Мне нужен твой совет, Магнус.

— Как всегда, он к твоим услугам. Хотя я напомню тебе, что произошло, когда в прошлый раз ты его попросил лишь для того, чтобы проигнорировать.

Несущий Слово не рассмеялся горькой шутке, даже не улыбнулся.

— Ты имеешь в виду тот раз, когда я обнаружил, что Отец лгал всему Империуму, и что вселенная вовсе не лишена богов, как он настаивает? Да, смутно припоминаю те события.

— Это одна из точек зрения. И, разумеется, она неверна.

Лоргар покачал головой.

— У меня нет ни желания, ни нужды обсуждать подобные вопросы. Меня тревожит куда более насущное обстоятельство. Взгляни, брат. Это произошло в прошлом месяце, когда мы штурмовали какой-то бесполезный лояльный Трону мир, который Ангрон просто не смог оставить в покое. Его Пожирателей Миров нельзя было отозвать. Они вырезали население.

Он сделал жест свободной рукой, и перед братьями возникло туманное изображение. Магнус мгновенно узнал фигуру, вооруженную двумя массивными устрашающими топорами и закованную в стилизованное бронзовое облачение короля-гладиатора. Она запрокинула покрытую шрамами голову, безмолвно ревя в небо. Исходящие из черепа кабели хлестали из стороны в сторону, словно грива кибернетических косичек. Большая их часть была воткнута в силовые разъемы доспеха. Как обычно, некоторые вырвались в горячке боя.

— Он умирает, — произнес Лоргар.

Магнус посмотрел, как изображение Ангрона беззвучно останавливает атакующий транспортер «Химера». Тот врезался в него и остановился. Примарх приподнял машину за передние таранные шипы и перевернул. Все это время гусеницы продолжали тщетно крутиться.

— Мне кажется, он в добром здравии.

— Нет. Он умирает. Имплантаты убивают его.

Магнус повернулся к Лоргару.

— И что?

Несущий Слово пристально глядел на изображение.

— И я собираюсь его спасти.

Магнус не стал спрашивать, каким образом. Одну долгую секунду он молчал, а затем перешел к сути.

— Ты всегда был чудаком, Лоргар. Тобой движет сентиментальность. Ты ценишь верность тем, кто был верен тебе. Это меня восхищает. Правда. Но неужто галактике и впрямь будет недоставать истерзанной души Ангрона? Будет ли скорбеть об утрате даже его Легион? Неужели его жизнь действительно стоит спасать? — вопросы смолкли, и Магнус вновь обратил взгляд к варпу. Он улыбался.

— Тебя что-то забавляет, брат? — поинтересовался Лоргар. Его золотистые глаза блестели в злобном сиянии варпа.

Колдун кивнул.

— Я только что почувствовал, где мы находимся.

«Фиделитас Лекс» ворвался в реальность, с воем двигателей пробивая себе дорогу. Породившая его рана была разрывом пространства и времени, который пульсировал во тьме, наполняя космический вакуум невозможным звуком. О прибытии боевого корабля возвещал ужасающий вопль, за которым последовал странный безумный хохот.

Установленные вдоль брюха и хребта корабля кинетические генераторы со стоном пробудились, заряжая окружавшее «Лекс» ничто и создавая пустотные щиты. На бортах и зубчатых стенах начался грохочущий балет раскрывающихся куполов. Противовзрывные щиты поднялись, открывая орудийные порты, и в пустоту выдвинулись содрогающиеся пушки.

Загадочные двигатели, наделявшие корабль способностью летать в варпе, сбавляли обороты, уступая власть над флагманом физическим ускорителям. Глубоко в недрах бронированного носа корабля кашляющий кровью трехглазый человек снова передал управление «Лексом» стратегиуму, где сотни членов экипажа пристегивались к своим креслам, купаясь в сигнальных вспышках боевых постов.

Позади «Лекса» в реальность вырывались космолеты меньшего размера, и пространство позади него заполнялось голодными железными детьми, каждый из которых был покрыт клинками и бастионами. Корабли сопровождения и эсминцы разогревали двигатели сильнее и резче, чем линкоры, ускоряясь вперед, чтобы образовать первое подобие атакующего построения.

Разрыв заполнила тень, копия флагмана Несущих Слово. Она с содроганием вошла в материальную вселенную — грубый и воинственный корабль, покрытый подпалинами и рубцами от боя в центре каждого сражения, где он когда-либо участвовал. Точно так же, как моментально подготовившийся к битве «Лекс», «Завоеватель» включил свои щиты и выдвинул бесчисленные орудия. В отличие от «Лекса», он не стал замедляться, чтобы дать своей армаде образовать строй. Флагман Пожирателей Миров двинулся вперед, вынуждая малые корабли уходить с траектории его нарастающего ускорения.

— Уродливый корабль, — произнес Магнус, — под стать уродливой душе Ангрона.

— Ты его недооцениваешь, — снова сказал Лоргар.

Примарх Тысячи Сынов смотрел из безопасной защищенной базилики, как флот возникает сверху, снизу и со всех остальных сторон. Перед ними лежал мир с ясным небом, серыми скалистыми континентами и немногочисленными глубокими океанами, вращавшийся в животворящих лучах идеального солнца. В ночи светилась горстка маленьких городов, паутина соединяющихся огней складывалась в образ цивилизации, который нельзя было ни с чем перепутать. Этот образ был запечатлен в разуме людей с тех самых пор, как первые пустотоплаватели человечества увидели Старую Землю с холодного прибежища низкой орбиты.

— Арматура, — прошептал Магнус. — Ты же не можешь действительно намереваться это сделать.

Его брат продолжал наблюдать за выходом своего флота из варпа и утопической планетой, висящей в космосе перед ними.

— Годовое путешествие с Исствана оказалось более богатым на происшествия, чем я ожидал. Ангрон и его Легион задержали нас, они останавливались, чтобы вырезать мир за миром ради своих гневных прихотей. Изуродованная душа нашего брата делает любое планирование довольно неприятной задачей, однако, наконец, вот мы и здесь. Начало конца.

— Где остальная часть твоего флота? — спросил Магнус, в его голосе слышалась осторожность.

Теперь Лоргар чуял соленый запах пота брата и слышал приглушенный гул сердцебиения чародея. Воплощенный образ его брата поистине был шедевром психического проецирования и с каждым мигом становился все более реальным.

— Уликсида. Эспандор. Латона. Еще где-то. Они движутся через Ультрамар, убивая, пока сыны Жиллимана парализованы на Калте. Внезапно оказалось, что Пятистам Мирам не хватает защиты. Уверен, ты согласишься, что это прискорбно.

Магнус не ответил на улыбку брата.

— Ты не можешь атаковать Арматуру с малой долей флота, — колдун прищурил единственный глаз. — Ты придерживаешь некую уловку, за твоими словами кроется какой-то неприятный небольшой сюрприз.

— Да, — отозвался Лоргар. — Разумеется, так и есть.

— Ты все это предвидел, — обвиняюще произнес Магнус.

— Значительную часть. Боги шепчут о том, что произойдет. Они говорят, а я слышу.

Тень Магнуса, медленно разрастаясь, накрыла его.

— Я же говорил тебе, что не следует верить их нашептываниям.

— А я и не говорил, что верю им. Я говорил, что могу их слышать. Это немного другое, — он снова рассмеялся, и в этом звук был полон искреннего веселья. — Магнус, есть ли кто-то, кого бы ты не недооценивал? Ты пробыл здесь не более нескольких минут, а успел уже не раз оскорбить меня и Ангрона.

— Ты так ненавидишь Жиллимана? — внезапно спросил Магнус. — Так его не выносишь, что тебе мало изувечить его Легион на Калте? Ты уже победил. Зачем тебе стремиться уничтожить его мирную и процветающую империю?

Улыбка Лоргара слегка угасла, но не исчезла. Нанесенные на всем его лице священные надписи вновь разгладились в плотные строчки.

— Брат, я не питаю к нему ненависти. Когда-то я ему завидовал. Но это было пятьдесят лет назад, и я был другим. С тех пор я узнал, что варп — это песня, Магнус. Это симфония, и я один желаю исполнить ее. Вот почему мы здесь.

Впереди подразделения флота Пожирателей Миров начали расходиться, лишаясь всякого подобия слаженности. Радужки глаз Лоргара были мягкого золотисто-коричневого цвета, где-то посередине между оттенками янтаря и земли. Он бесстрастно наблюдал, не выглядя ни удивленным, ни встревоженным. Если уж на то пошло, казалось, что примарх очарован разворачивающимся беспорядком. Корабли Несущих Слово, напротив, двигались плавным и непринужденным строем.

— Варп — это не песня. Я опасаюсь за твой рассудок, Лоргар.

Вся базилика погрузилась во мрак, когда они прошли под месяцем Пилы, единственной луны Арматуры. Покрытая миллионом огней кузниц и фабрик и отравленная смогом громада заслонила идиллическое солнце. Памятник человеческой промышленности затмил свет. Божественные черты Лоргара потемнели в разрастающейся тени.

— Могу представить, Магнус, однако ты всегда обладал талантом столь беззаботно критиковать других за те грехи, которые есть и у тебя.

Лицо Магнуса скривилось в широкой фальшивой улыбке.

— Это опять твое чрезмерно живое воображение.

Лоргар сделал шаг к брату. Ранее бывшие теплыми глаза теперь стали холоднее, чем пирит.

— Скажи-ка мне, братец, чей Легион заперт в Великом Оке и вырождается до состояния червей, пока бог Перемен смеется в бесконечность? Скажи, чье материальное тело переломил об колено Леман Русс из-за того, что этот кто-то в последний момент решил все же не принимать кару, как подобает послушному сыну? Ты не стал драться, но не сдался и не покорился. Вместо этого ты впустую растратил свой Легион и труд всей своей жизни, совершив малодушную капитуляцию. Думаешь, моими действиями движет безумие? Посмотри на собственные прегрешения, лицемер. И посмотри на своих сынов, пока от них еще хоть что-то осталось.

Он покачал головой, наслаждаясь своей речью.

— Помяни мои слова, Магнус, если ты вскоре не начнешь действовать, твой Легион и то, над созданием чего ты так усердно трудился, обратится в прах.

— Мой Легион… — лицо Магнуса исказилось от нарастающей злости, — загнали в угол. Мои Тысяча Сынов погибли из-за твоего вероломства, из-за яда, который ты нашептал в уши Гора, чтобы начать это сумасшествие. Он утверждает, что это его восстание, однако мы оба знаем, что первое сердце, обратившееся к предательству, бьется в твоей груди.

Лоргар вновь рассмеялся с неподдельным удовольствием.

— Видишь? Вина всегда лежит на ком-то из нас, негодяев. Но никогда на тебе, заключившем неправильные сделки с теми богами, саму реальность которых ты отрицаешь!

Пергаменты на броне Лоргара затрепетали на внезапном ветру, вызванном гневом Магнуса. Несущий Слово продолжал спокойно стоять, и от его безмятежной улыбки у брата кипела кровь. Кожа чародея задрожала, под ней начали извиваться жуки, а на медной плоти заплясали колдовские молнии. Магнус пришел в движение, его тело складывалось из самого воздуха, образуясь из яда по ту сторону реальности. Злоба привела его к настоящему воплощению.

— Довольно, Лоргар.

Лоргар кивнул.

— Да. У меня нет желания обмениваться оскорблениями. Все мы совершаем ошибки, важно то, как мы справляемся с их последствиями, — он указал на окружавший флагман флот. Как обычно, корабли Пожирателей Миров отказались от построения армады ради более агрессивного штурма в авангарде. За прошедший после Исствана год Лоргар понемногу отказался от попыток сдерживать независимость XII Легиона. Их невозможно было обуздать, даже ради их же блага.

— Смотри, — произнес он.

— Не уверен, что хочу видеть, как два Легиона гибнут в небесах над Арматурой.

Лоргар не встречался с ним взглядом.

— Поверь мне, — сказал он. — Хоть раз, Магнус. Поверь. Через считанные минуты оба Легиона совершат высадку.

Несущий Слово прикрыл глаза и воздел руки — дирижер перед оркестром в краткие и напряженные мгновения, пока не грянула первая нота.

— Варп — это действительно песня, брат. Позволь исполнить тебе куплет.

Слово «флот» было не вполне верным. На самом деле в безмолвном небе к Арматуре с грохотом двигалась армада: многие дюжины кораблей, но при этом лишь малая доля мощи двух Легионов.

Арматура вращалась в сердце совершенной империи Жиллимана. Она не была ни самоцветом в короне, на что претендовал Макрагг, ни будущей столицей, в которую грозил превратиться Калт, однако имела такое же значение и гораздо большее население. Если свести весь Ультрамар к примитивной метафоре, то Макрагг был бьющимся сердцем звездного королевства, а Калт — его душой, символом сверкающего будущего, ныне преданным огню. Арматура являлась военным миром, который питал другие планеты, как костный мозг снабжает тело кровью. Она питала Легион рекрутами, питала пустоту возрождающимися в доках поврежденными кораблями, питала Империум надеждой, что крупнейший Легион вечно останется таковым. Даже если бы от XIII-го остался один-единственный воин, Легион продолжил бы жить, пока в ночи вращается Арматура.

Ее ближняя орбита служила домом громадным верфям, населенным тысячами и тысячами рабочих, сервиторов, архимехов, машинных провидцев, рабов, слуг и технографистов. Чтобы вновь вдыхать жизнь в огромные боевые корабли Империума, требовалась целая армия людей, и здесь изо всех сил трудилось несколько миллионов. Над спокойной планетой плыли орбитальные бастионы с соединенными платформами и пастями доков. Они, словно насекомыми, кишели челноками, подъемниками, погрузчиками и буксирами. Покрытые рубцами от Великого крестового похода имперские звездолеты, ковыляя, прибывали сюда, а спустя несколько месяцев уходили идеальными и возрожденными.

Сверху и по ту сторону верфи располагалось первое концентрическое кольцо пустотной обороны. Вооруженные спутники и орудийные платформы щетинились турелями, здесь же были зафиксированы отдельные посадочные палубы для боевых машин.

Дальше начиналась настоящая защита: замки в небесах, огромные станции-крепости, у которых имелись собственные комплекты истребителей, а целые парапеты были заняты плазменными батареями, лазерной бортовой артиллерией и системами лэнс-излучателей для уничтожения кораблей.

Внешняя сфера сателлитов, находившаяся на самой высокой орбите, представляла собой тянувшееся во все стороны множество солнечных панелей, часовых механизмов и мозгов порабощенных сервиторов, и все это было подключено к обширным комплексам дальнобойных орудий.

Посередине этой крайней сферы ждал флот эвокатов. Легион собирался на Калте, однако военный мир XIII-го никогда нельзя было оставлять без прикрытия. Эвокаты состояли из нескольких тысяч Ультрадесантников, набранных в дюжине орденов и удостоенных высочайшей награды: наблюдать за работой Арматуры и обучением новых рекрутов, командовать имперским флотом, способным соперничать с любым другим.

Корабли совершали идеальные военные перемещения, казавшиеся красивыми даже врагам. Эвокаты занимали оборонительный порядок, а объединенная армада Несущих Слово и Пожирателей Миров перестраивалась для противодействия. Происходивший по всему полю боя переменчивый танец ничем не отличался от перегруппировки полков, маршировавших в эпохи древности.

Линкоры и крейсеры, фрегаты и эсминцы, сияющие синевой, серебром и золотом XIII Легиона, поднимались на защиту совершенной империи.

— Ты слышишь это? — спросил поглощенный чем-то Лоргар. — Слышишь?

Магнус наблюдал, как пустотные щиты «Завоевателя» озарились от первых убийственных лучей. Следы попаданий расширялись с маслянистым свечением нефти на воде. Пока флот стремился к неизбежной гибели, он ощутил… нечто. Казалось, будто сам мир задержал дыхание. Так был наэлектризован воздух Тизки перед бурей.

Несущий Слово запрокинул голову назад и закрыл глаза, давая лицу стать пестрым от цветных вспышек щитов «Завоевателя».

— Калт — это синкопированный фоновый ритм песни. Ритм под ритмом. Так много огня, так много горя. Так много боли, — он улыбнулся, не открывая глаз. — Страдание всегда питало варп непредсказуемыми пятнами и стигматами. Теперь мы познаем ценность контроля. Слышишь? Слышишь боль, которая будоражит волны? Слышишь их грохот, Магнус? Слышишь, как бьют эти черные волны, как громко взрывается миллион сердец, ритмично, словно барабаны на морозе?

Он поднял руки еще выше, жестикулируя с едва заметным удовольствием и направляя незримый хор.

— Потоки Моря Душ можно менять руками смертных, брат. Слушай. Слушай. Мы перестраиваем сам варп, Магнус, меняем его через боль. Мы переписываем песню.

Лоргар сделал трепещущий вдох и продолжил.

— Вот звездолет горит в атмосфере Латоны, и вопли обреченных душ отдаются в эмпиреях. А вот боевой корабль погружается в поверхность Уликсиды, копая собственную могилу и унося в посмертие сто тысяч вопящих душ. Слышишь, как они умирают, Магнус? Слышишь, как песня меняется одновременно с прекращением их существования?

Он смеялся, воздевая руку к небесам, плача и продолжая шептать.

— Каждая жизнь. Каждая смерть. Каждый крик боли на пылающих планетах делает тоньше пелену между реальностью и первоцарством. Называй его Аидом или Адом, Джаханнамом, Наракой или Преисподней. Называй варпом… называй как хочешь. Но я вывожу его на материальный план. На Калте родилась буря, Магнус. Я заставлю целый субсектор страдать так сильно, что завеса рухнет, и Пятьсот Миров погрузятся в варп.

Он, наконец, обернулся. Его глаза пылали сверхъестественной страстью.

— Скажи, что чувствуешь это. Скажи, что слышишь, как миллион, миллион демонов визжит и лает, отчаянно желая родиться на этих горящих мирах.

Магнус чувствовал это, чувствовал столь же реально, как ветер, который никогда уже не ощутил бы кожей. Тяга, уплотнение, вибрация по ту сторону материальной вселенной. Вместо эмоционального ощущения, описанного братом, колдун воспринимал все это с беспристрастной отвлеченностью, точно так же, как написанное на куске пергамента уравнение, которое просит решения. В своем безумии Лоргар не просто нарушал естественный порядок. Он переписывал мировой закон.

— Ты не можешь уничтожить Арматуру, — произнес Магнус. — Можешь рвать завесу между реальностью и нереальностью, как пожелаешь, Лоргар. Если угодно, можешь даже называть это песней. Твоей жизни все равно отмерены минуты.

Флот сверху и вокруг них действительно начал снижаться. Когда «Фиделитас Лекс» получил первое попадание, освещение на многочисленных палубах мигнуло раз, другой, а затем успокоилось. Лоргар снова обратил глаза к черному небу.

— Чтобы сломить Арматуру, нам понадобится корабль, который поспорит со всем, что когда-либо создавало человечество, — он выглядел задумчивым, с рассеянным взглядом водя кончиками пальцев по священному тексту, вытатуированному на щеке. — Знаешь, у нас такой был. Причуда Задкиэля, «Яростная бездна».

Магнус наблюдал, как объединенный флот начинает гореть.

— И что же с ней произошло?

— О, — Лоргар покачал головой, снова сосредотачиваясь. — Погибла несколько дней назад, почти в тот же момент, когда Кор Фаэрон ударил по Калту. Вероятно, тень ее остова до сих пор видна в небе Макрагга — памятник неудаче Несущих Слово. Очередная запись в оставшееся после Задкиэля наследие мелких идиотских выходок. Я ему говорил, что глупо атаковать Макрагг, но он так стремился покрыть себя славой и всегда слушал только перешептывания об отмщении. Я сделал ему поблажку.

— Зачем ты ему позволил? Неужто твои сыновья настолько непослушны?

Лоргар снова рассмеялся, не обращая внимания на то, как вокруг него содрогается корабль.

— Неприятные слова в устах примарха, чьи дети не повинуются ему в важнейших вещах. Твой Легион не подставил горло беснующимся Волкам, как ты хотел, не так ли?

Магнус неохотно кивнул.

— Даже если так. Твой флот гибнет, брат. Что ты будешь делать без «Яростной бездны»?

Лоргар перевел взгляд обратно на охваченные битвой небеса.

— Вот это я и имел в виду, когда сказал, что ты нас недооценил, Магнус. Для тебя эта война стала чем-то ошеломительным и новым. Но я это планировал половину столетия. Я провел четверть Великого крестового похода, готовясь к моменту, когда унылое стремление нашего отца к выдающимся владениям закончится, и начнется подлинная священная война.

Колдун сглотнул, ощущая нарастающее давление, с которым нечто напирало на реальность из буйства варпа. Там что-то было, и оно вот-вот должно было появиться.

— Аа! Теперь ты слышишь песню, — сказал Лоргар. Его смех эхом разнесся по базилике. — Наконец-то ты слышишь ритм. Но нам нужно больше контроля. Так что мы призываем новые инструменты, чтобы оживить хор.

Лоргар выдохнул, указывая в глубины пустоты за Арматурой. Реальность раскрылась. Хотя призрачное воплощение Магнуса и было лишено подобных слабостей, инстинкт вынудил его прикрыть глаз. В пространстве, далеко от обоих сходящихся флотов, образовался варп-разлом. Через него что-то двигалось. Что-то громадное: трезубец из темного металла, который колдун мгновенно узнал.

Со скрежетом входивший в реальность корабль был копией сраженного колосса, о котором говорил Лоргар. На его спине вздымался город из монастырей и соборов, обладавший почтительностью когтистых рук, изваянных, чтобы вцепиться в звезды. Большая часть имперских боевых кораблей выглядела как копья решимости, покрытой зубчатыми стенами, и мощи с хребтами из железа, но этот был крепостью в космосе, простирающейся на огромном трезубце. Центральное острие служило сердцевиной корабля: у кормы оно было широким и покрытым массивными двигателями, и постепенно сужалось к носу, где образовывало остроконечный таран размером с малый звездолет. Прилегающие зубцы образовывали меньшие по размеру крылья-клинки, каждое из которых было покрыто наростами бортовых орудий и пушечных батарей.

Если бы кто-то облек понятие злобы в железо и отправил странствовать среди звезд, вероятно, получилось бы близко к облику того, что в этот миг врывалось обратно в реальность. Это во всех отношениях была переродившаяся «Яростная бездна».

— Это, — улыбнулся Лоргар, — «Благословенная Леди».

Магнус сделал ненужный выдох, наблюдая, как корабль, слишком большой, чтобы существовать, вышел из раны в материальную вселенную. Он с легкостью затмевал даже флагманы типа «Глориана» объединенного флота Легионов, туманные отростки варпа хлестали по его шпилям, визжа в тишине и явно не желая отпускать корабль назад в реальность.

— Так ты построил два, — выдохнул колдун.

— О нет, — Лоргар даже не открыл глаза. Он поднял руку, указывая в пустоту, где звезды перечеркнула очередная щель в варп. — Я построил три.

 

2

Едва ли люди

Воины и крестоносцы

Сокрушенные на той же наковальне

Двое воинов являлись людьми лишь в самом общем понимании слова. Они были таковыми в детстве, однако время, мучительная хирургия и обширная генетическая терапия направили их рост по менее естественному пути. Здесь стояли сыновья двух миров и двух Легионов, воплощавшие идеалы и недостатки родных планет и родословных. Они олицетворяли триумфы своих Легионов и грехи отцов в куда большей степени, чем кто-либо из их братьев.

Основная ангарная платформа «Завоевателя» уже сотрясалась от первого обстрела орудий Арматуры. Флаги и победные знамена колыхались на ложном ветру, порожденном дрожью костей корабля. Среди них было несколько опаленных и изодранных штандартов, вырванных из мертвых рук Гвардейцев Ворона и Саламандр на смертных полях Исствана V — трофеев, призванных вдохновлять легионеров Пожирателей Миров в последние мгновения перед высадкой.

Керамитовая броня первого воина обладала белизной чистого мрамора церквей, которые лучше было бы никогда не строить. Усиленная окантовка доспеха была такой же синей, как зимнее небо в нечестивые эпохи Старой Терры, когда человечество еще не выжгло поверхность планеты и не выпило естественные океаны досуха. Кожа воителя имела характерную чахоточную бледность: наследие машины боли, находившейся внутри черепа. Даже теперь та пульсировала с дразнящей неравномерностью, создавая в сознании огненное тиканье.

Под мышкой он держал щерящийся шлем с раскосыми глазницами, красными линзами и ротовой решеткой типа «Сарум». Сверху, словно акулий плавник, возвышался офицерский плюмаж из белого конского волоса, призванный выделять воина среди его людей в пылу боя. Гравировка на наплечнике, выполненная на низкородном наречии награкали, именовала его Кхарном из Восьмой.

Вокруг обоих воинов разворачивался технологический балет — промышленное представление с десантно-штурмовыми кораблями и десантными капсулами, которые цепляли кранами, поднимали и буксировали. Кхарн пытался не обращать внимания на режущую боль в голове, и ему это не удавалось. Когда та стала почти нестерпимой, как это часто бывало, он прижал обе руки к лицу, вдавливая бронированные кончики пальцев в виски в поисках вен и болевых точек. Иногда это помогало.

Однако не в этот раз.

За всю свою жизнь он ни разу не молился, но в этот момент выглядел чрезвычайно схожим образом.

— Гвозди? — спросил его брат. Голос второго воина звучал омерзительно из-за сочувствия. Кхарн ощутил, как тот положил руку в перчатке ему на плечо, и отодвинулся от незваного прикосновения.

— Не трогай меня, — сказал Кхарн, как говорил бесчисленным остальным бесчисленное количество раз. Пребывание слишком близко от других людей всегда вызывало у него головную боль.

Второй воин уже давно привык к неудобствам Кхарна. Колхидские рунические надписи на броне именовали его Аргелом Талом, повелителем ордена Освященного Железа, и все знали, что он брат Кхарна не по крови, а по делу. Аргел Тал стоял в багряном доспехе цвета артериальной крови, отделанном серебром, имевшим оловянный оттенок, словно реликвии, выкопанные из древней гробницы. Смуглая кожа указывала на происхождение с планеты песков и вездесущей жажды. В его мозгу не трещала машина боли, поскольку он принадлежал к XVII Легиону, а не к XII-му. Вместо этого его душу изуродовала вера, которой он желал бы оказаться ошибочной.

Он говорил двумя голосами — человека, которым был раньше, и существа, которым становился. Оно добавляло к человеческому голосу фоновое звериное рычание — каждое слово произносилось одновременно обоими голосами.

— Арматура, — произнесли голоса. — Эта планета — самоубийство. Гвардия Арматурской академии. Города-казармы XIII-го для новобранцев и надзирателей-эвокатов. Легио Лисанда титанов. Знаешь, мы здесь умрем.

Кхарн сомневался, что не согласен с этим. Он читал аналитику, изучал донесения и сам провел полдюжины брифингов, обрисовывая ожидаемое сопротивление другим центурионам и младшим командирам Пожирателей Миров. К тому же — проклятье — сегодня у него болела голова. Головная боль, которая заканчивает все головные боли. Аргел Тал всегда оказывал на него такой эффект. Несущий Слово был столь же скверен, как Эска или Вориас.

— Численность преувеличена, — проговорил Кхарн, заворчав от боли. Миллиард смертных солдат. Миллиард. И это даже не считая титанов и скитариев Механикума. Даже не учитывая размещенные внизу танковые батальоны. Даже не включая тысячи эвокатов Ультрадесанта. Численность обязана была быть преувеличена, иначе они все погибнут.

Аргел Тал горько усмехнулся.

— Ты ведь не веришь в это на самом деле, да?

Нет. Он не верил. Аналитика наземного конфликта строилась на архивах переписей самого Ультрамара. Разумеется, было отставание на несколько лет, но все равно им противостоял миллиард солдат. Пусть даже десятая их часть была подростками на самых ранних стадиях генной имплантации, все равно не было смысла притворяться, будто это будет бескровным триумфом.

Кхарн не ответил. У него начинали болеть даже глаза. Гвозди нагревались. Он оглянулся на штурмовые капсулы «Клешня смерти» — дары Магистра Войны, соответствующие стилю войны Пожирателей Миров — которые загружались на место. Каждый из корпусов был шипастым и ребристым свидетельством смертоносного предназначения и отражением ярости машинных духов. заключенных внутри. Количество «несчастных случаев» из-за сбоев работы «Клешней ужаса» не давало поводов для веселья. Это были злобные машины, и потому они становились полезными столь же часто, как и бесполезными. Большинство имперских командующих предпочитало развертывание при помощи более надежных и менее злых машинных духов.

Кхарну они очень нравились. Он питал к ним не какую-то подлинную привязанность, а искреннюю — и, возможно, веселую — симпатию. Капсулы вызывали у него не восхищение, а чувство родства. Они ни разу не привели его или его людей не туда.

Среди поднятых капсул двигались техножрецы, которые пели и шептали последние молитвы. За приготовлениями надзирал особенно тщедушный жрец, передвигавшийся на пяти ногах-черенках из полированного черного железа. Его красное одеяние колыхалось на фальшивом ветру ангара, потревоженное дрожью палубы и горячим выхлопом двигателей десантных кораблей, набиравших обороты перед запуском.

— Архимагос, — поприветствовал Кхарн Вел-Хередара, посланника Священного Марса.

Закутанный в мантию киборг повернул три зеленых глазных линзы вниз и на ходу произнес лишенным рта железным лицом монотонные приветствия.

— Центурион Кхарн, — сказал он. — Командующий Аргел Тал.

Жрец двинулся дальше. Его глазные линзы стрекотали и подстраивались, он тихо издавал непрерывный поток распоряжений на марсианском двоичном коде. Довольно скоро его математически выведенные претензии потонули в грохоте. Существовало ли вообще что-нибудь громче стартового ангара боевого корабля в минуты перед высадкой? Кхарн сражался в центре городов, и это меньше давило на барабанные перепонки.

Он повернулся к Аргелу Талу.

— Эта планета была бы самоубийством в отсутствие кораблей типа «Бездна». А с ними? Возможно, будет даже слишком просто. Семнадцатый Легион чересчур суров, брат.

— Аа, — улыбнулся Аргел Тал. — Опять.

На сей раз Кхарн не шутил.

— Ты прав. Арматура станет самоубийством для скитариев и вашей армии фанатиков. Остальные будут проливать кровь, как мы это всегда делаем.

— Мне не нравится удовольствие в твоем голосе.

Так было всегда. Кхарн слегка улыбнулся.

— Ты боишься смерти?

— Мы — Легионес Астартес, — отозвался Несущий Слово. — Мы не ведаем страха.

Кхарн встретился с братом глазами. Молчание было равносильно повторному вопросу.

— Да, — произнес Аргел Тал. — Боюсь. Я видел, что ждет нас на той стороне.

От искренности, прозвучавшей в голосе воина, Кхарн вздрогнул.

— Мы пережили Исстван III, — сказал он. — Переживем и это.

Черты Аргела Тала отличались крайней безмятежностью, практически эстетичностью — это было невинное лицо боевого священника или воина-поэта. Улыбки ему не шли — они умаляли горделивую красоту, остававшуюся у любого воителя Легионес Астартес — однако улыбался он часто. Очень мало кто знал его достаточно хорошо, чтобы видеть, насколько эти улыбки фальшивы. Одним из таких был Кхарн. Другим — его примарх. Все остальные были мертвы.

— Ты пережил Исстван III, — сказал он. — Я пережил Исстван V.

Он запнулся. Вряд ли он не замечал болезненного тика, который заставлял лицо Кхарна подергиваться в слабых спазмах.

— Осторожнее там внизу, Кхарн.

Это уже и впрямь было чересчур. Кхарн фыркнул перед ответом.

— Такие теплые слова от человека с дьяволом в сердце.

Аргел Тал снова улыбнулся. Кхарн ненавидел эту улыбку, поскольку она-то не была фальшивой. Это было выражение лица убийцы, а не воина. Так улыбаются фанатики.

Они шли вдоль ангара, наблюдая, как их воины собираются перед погрузкой. На поле боя различия Легионов были видны ясно, как день и ночь, но и в резком свете аварийного освещения они не становились менее принципиальными.

Несущие Слово из Вакра Джал стояли плотными организованными рядами. Их клинки находились в ножнах, оружие было деактивировано, а к броне прикреплены свитки с клятвами. Несколько сотен бойцов, только завершивших месяцы обучения на гладиаторских аренах «Завоевателя» и принесших обеты союза с чрезмерно большой Восьмой штурмовой ротой Кхарна. Когда два командира проходили мимо, каждый Несущий Слово опускался на одно колено. Они склоняли головы и пели молитвы, взятые из «Книги Лоргара».

Кхарн непроизвольно поежился. У него по коже ползли мурашки от того, как такое количество ртов шепчет по воксу столь странные стихи и благословения.

— Я никогда не пойму твой Легион, — сказал он Аргелу Талу.

Несущий Слово посмотрел на своих людей и их почтительно склоненные в задумчивости серебряные шлемы, а затем перевел взгляд на силы Кхарна. В противоположность коленопреклоненной фаланге Несущих Слово, Пожиратели Миров представляли собой неорганизованную толпу. Они смеялись, отделения обменивались последними насмешками на фоне непрерывного визга цепных клинков, включаемых подергивающимися кулаками.

Аргел Тал приподнял темную бровь, когда двое Пожирателей Миров стукнулись лбами шлемов, издав характерный глухой звон удара керамита о керамит.

— А я никогда не пойму твой, — произнес он. Интонация была красноречива.

— Нас нетрудно понять, — сказал Кхарн. — Нужно просто осознать, что бывают воины, которым действительно нравится война. Война и сопутствующее ей братство. Я знаю, тебе должно быть нелегко уразуметь это, — он указал на стоящих на коленях и молящихся Несущих Слово. — Ты из серьезной породы.

Ответ Аргела Тала приглушила бесстрастная маска увенчанного плюмажем сереброликого шлема.

— Я заглядывал в преисподнюю по ту сторону реальности, — произнес он. — Это лишило меня чувства юмора.

С подобным сложно спорить.

— Доброй охоты, — сказал Аргел Тал.

Двое командиров пожали друг другу предплечья. Никаких задерживающих слов, они просто стукнулись наручами и разошлись.

Командное отделение Кхарна ждало, создавая поверхностную иллюзию дисциплины. Эска разминал запястья, рассекая воздух обоими клинками. Его психический капюшон представлял собой бронированную полусферу, которая закрывала затылок и соединялась кабелями с висками. Он был единственным в Восьмой роте, у кого не было Гвоздей Мясника, и как следствие — единственным, кто не выглядел так, будто вот-вот раздраженно сплюнет или нетерпеливо завоет. Каргос же, напротив, уже надел шлем и проверял, как сверла и медицинские пилы выдвигаются из перчатки нартециума.

— Я убил Харакала на арене прошлой ночью, — протянул Каргос сквозь ротовую решетку шлема Мк-IV. Его акцент был неразборчив почти до полной невнятности. Воин происходил родом с равнин Сетека, где об имперском готике сохранились лишь воспоминания. Гипнотическая имплантация наделила его владением другими языками, однако ничто не могло убрать акцент.

Кхарн безрадостно улыбнулся.

— Харакал мне нравился.

— Харакал всем нравился. Впрочем, это не помешало его голове покатиться по палубе, — Каргос медленно повторил завершающий удар, перерубая цепным клинком шею Харакала. Остальные слышали в его голосе усмешку. — Выражение его глаз было бесценным, Кхарн. Даже ты бы посмеялся, несчастный ублюдок.

Кхарн в этом сомневался.

— Я слышал, что вы с Делварусом сходились до третьей крови.

— Делварус, — Каргос буквально выплюнул имя. — Однажды я его сделаю.

— Нет, — покачал головой Кхарн. — Не сможешь. Никто не сможет.

Каргос цокнул языком.

— Что скажешь, Эска? Есть для меня какие-нибудь пророчества? Побьет ли кто-нибудь когда-нибудь этого сукина сына Делваруса на арене?

Эска качнул головой. Это был скорее отказ, чем несогласие.

— Ты ведь не продолжаешь полагать, будто я могу видеть будущее, правда?

— Нет, — согласился Каргос. — Просто пытался помочь тебе хоть раз ощутить себя полезным.

Эска отвесил поклон.

— Я ценю твои старания, апотекарий.

Даже по меркам Легионес Астартес он был покрыт шрамами. Его черты представляли собой размазанную мешанину бугристой рубцовой ткани — часть наследия цепного меча Гвардейца Смерти, разорвавшего ему лицо на Исстване III.

Исстван III. Кхарн очень мало что помнил о нем. Ему говорили, что он чуть не погиб в тот день.

— Ангрон не торопится, — пробормотал Каргос. — Нас ждет война.

Будто получив сигнал, Эска кашлянул. Он пытался скрыть это, сдержаться, однако все, кто находился поблизости, ощутили запах крови, запятнавшей его перчатку, когда он кашлял в нее. Из его уха медленно потек ручеек более темной и густой крови.

Пожирателей Миров накрыл покров внезапной тишины. Хохот прекратился, насмешки стихли. Все разом повернулись, построившись неплотными рядами, когда западная дверь откатилась, скрежеща по направляющим.

Стоявшая по ту сторону фигура двигалась, тяжеловесно покачиваясь. Бронзовый доспех окрасился лучами резкого сияния осветительных полос ангара. Поэты, летописцы и военные архивариусы часто имели склонность проводить примитивные параллели между героями сражений и ложными богами, которых эти герои напоминали. Ни одно из таких сравнений никогда не работало с Ангроном Завоевателем, владыкой XII Легиона. Смертоносность примарха не поддавалась параллелям, все в нем указывало на контраст.

Его броня представляла собой многослойный шедевр Механикума, созданный в подражание архаичному бесполезному облачению гладиаторов. Он двигался, будто дикий зверь, но без естественной грациозности кошек-охотников, которые бродят по джунглям миров, более здоровых, чем далекая Терра. И если его и можно было бы назвать богом — то богом раненым, чья плоть и разум покрыты шрамами. Движения чрезмерно мускулистого тела в сочетании с приливным скрежетом сочленений доспеха превращали его поступь в громыхающую угрозу. Он мог быть быстрым, но лишь когда Гвозди шипели от нагрева. Вне битвы он был опустошенным созданием, тенью того, что могло — и должно — было быть.

Кхарн и Пожиратели Миров вытянулись. Это был их отец, переделавший своих сынов по собственному образу и подобию.

Он дышал через щель рта, сквозь ряды замененных зубов из темного железа, кончики которых почти соприкасались. Дыхание через рот получалось непроизвольно, он слишком привык, что носовые пазухи забиты быстро засыхающими ручейками, исходящими из кровоточащего мозга.

— Сир, — поприветствовал его Кхарн, воспользовавшись единственным почетным титулованием, к которому Ангрон проявлял хотя бы толику благосклонности. Примарх все еще бранил тех, кто прибегал к традиционным формам обращения, но «сира», как правило, терпел.

— Я был на мостике, — голос примарха звучал гортанным и влажным рычанием. Зубы щелкнули, когда лицевые мышцы дернулись в такт Гвоздям. — Видел новые корабли Несущих Слово. Каждый из них может поспорить с драгоценной «Фалангой» Дорна.

Ангрон повернулся, чтобы оглядеть стройные ряды Несущих Слово, и его губы расползлись в неприятной улыбке. Он чувствовал их пыл, их стремление к благопристойности, и это его веселило.

— Вы улыбаетесь, — произнес Кхарн. Это был скорее усталый упрек, чем вопрос.

— Меня не перестает забавлять зрелище того, как они прикрывают болезнь внутри своих душ такой вот истовостью.

Люди Кхарна послушно усмехнулись словам примарха. Не смеялся только Эска, который вышел из строя назад, прочь от Ангрона, и медитировал, пытаясь остановить кровотечение из носа и ушей.

— Лоргар планировал эту войну десятилетиями, — обратился Ангрон к сыновьям. — Один лишь вид тех кораблей это подтверждает. Помните об этом, все вы. Помните всякий раз, когда вас посетит соблазн поверить кому-то из этих змей в красном.

Зрачки примарха были точками размером с острие булавки в глубине болезненных глаз. Сталактит слюны побежал ручейком по покрытому шрамами подбородку. Кхарн просто склонил голову, соглашаясь со словами господина. Спорить с Ангроном никогда не было мудрым решением, даже если в этом существовала необходимость. А противоречить ему сейчас, когда у него в черепе явно пели Гвозди, было бы самоубийством. Очень многие Пожиратели Миров узнали об этом на собственном опыте.

— Тварь, — прорычал Ангрон. — Тварь, подойди сюда.

Похоже, его голос каким-то образом пробился сквозь грохот ангара, поскольку Аргел Тал пересек палубу и встал перед повелителем XII Легиона. Несущий Слово не стал кланяться. Аргел Тал на горьком опыте усвоил, что Ангрону отвратительны все знаки подобострастного почтения. Ничто так не раздражало его, как вежливая покорность. Падать ниц подобало только двум видам существ: испуганным животным и умирающим людям. Все остальное являлось капитуляцией, и ни в одном из человеческих наречий не существовало более омерзительного слова.

— Примарх Ангрон, — Несущий Слово воспользовался нейтральным салютом, приложив кулак к основному сердцу.

Кхарн сглотнул. Он уже знал, к чему все идет.

— Тварь, — снова произнес примарх. — Ты получил приказы?

— Да.

— Очень хорошо. Тогда будь готов их исполнить.

Аргел Тал повторно отсалютовал и начал отворачиваться.

— Тварь, — в третий раз сказал примарх, теперь с улыбкой. Ему нравился вкус оскорбления.

— Да, сир?

— Я видел, как прелестные боевые корабли твоего господина прямо сейчас озаряют небеса. «Трисагион» и «Благословенная Леди» прорываются сквозь оборону Арматуры. Мы обязаны им этим штурмом, а?

Аргел Тал ничего не ответил, он просто бесстрастно ждал. Серебряный лицевой щиток глядел хрустальными синими линзами. Кхарну хотелось, чтобы он промолчал и сохранил самообладание. Возможно, его брат и являлся Носителем Слова, однако у Аргела Тала был характер XII Легиона.

Зубы Ангрона вновь щелкнули, сопровождая очередной тик.

— Благословенная Леди, — произнес он. — Это имя вашей шлюхи-жрицы, не так ли?

— Она была нашим Исповедником, — сочленения брони Несущего Слово издали низкое гудение, когда он наклонил голову и напряг мускулы. Красноречивые признаки нарастания агрессии не укрылись от внимания Ангрона. Он расплылся в ухмылке.

— И все же она мертва, а? Похоронена на флагмане Лоргара. Это та самая гробница, или вы молились не одной мертвой девчонке, несчастные фанатики?

На сей раз последовала заминка. Аргел Тал медленно вздохнул.

— Та самая.

— А правда, что фанатики вытащили ее кости из гроба? Украли их как священные реликвии, будто древние язычники?

Кхарн наблюдал, как пальцы Аргела Тала подергиваются и сжимаются.

— Это так, — ответил Несущий Слово.

— Ангрон… — предостерег отца Кхарн. Ангрон не обратил на него внимания, чего Кхарн и ожидал от примарха. Тот слишком сильно упивался собой, чтобы внимать советам.

Кхарн покачал головой. Начинается.

Смешок Ангрона обладал обаянием и теплотой горной лавины.

— Ту же самую шлюху-жрицу вы не смогли защитить при жизни. А теперь даже не в состоянии уберечь ее кости от смертных воров. Должно быть, Лоргар тебя любит, тварь. Иначе с чего бы ему терпеть твои неудачи?

— Если мой повелитель Лоргар увидит в моей службе проступок, он волен назначить кару, — произнес Несущий Слово сквозь стиснутые зубы. Он уже разворачивался, не заботясь о проявляемом им неуважении. Дразнить его было старой забавой Ангрона, но в этот раз она грозила зайти дальше, чем когда-либо раньше. — И не тебе говорить о Благословенной Леди, Изломанный.

Смех Ангрона напоминал сырой оползень.

— Вы хоть вернули ее кости, тварь? Или они все еще в руках ваших немытых рабов-культистов?

Как и у всех старших командиров Легионес Астартес, у Аргела Тала был личный арсенал, посрамивший бы любого коллекционера, но сейчас у него за спиной находилось два оружия — лучшие и любимые из его трофеев. Оба были сделаны на Терре, в кузницах, недоступных кому-либо за пределами внутреннего святилища Императора. Оба обладали генетической блокировкой, и их невозможно было активировать без генных отпечатков изначального владельца на реагирующих панелях рукояток обоих клинков. Аргел Тал нарушил технологический закон, хотя никогда не рассказывал, каким именно образом.

Первым оружием была алебарда, на острие которой находился изукрашенный болтер, соединенный с подствольным силовым клинком. Вдоль бесценного клинка было вытравлено кислотой его название — Шахин-и-Таразу, и когда-то он принадлежал Ситрану Келомену Астаге Мерену Виролу Утреду Мастаксе Киру Шензу-Тай Диромару из Легионес Кустодес. Это оружие год назад сразило Ксафена из Несущих Слово.

Второе приходилось алебарде двоюродным братом — это был двуручный меч, откованный в том же пламени, что и Шахин-и-Таразу, и созданный теми же руками. Эфес представлял собой распростершего крылья золотого орла: Палатинскую аквилу Императора, а на клинке также находилось имя оружия — Иктинетар. Это был меч Аквилона из Легионес Кустодес — воина со многими, многими именами, заработанными на славной службе. Это оружие убило Кирену, Исповедника Слова, безоружную женщину, утратившую возможность пользоваться глазами.

«Храбрые, храбрые кустодии», — подумалось Кхарну. Ему оставалось только гадать, пели ли они победные песни после той схватки.

Чтобы в полную силу пользоваться каждым оружием, требовались обе руки. В бою Аргел Тал поминутно менял их от противника к противнику, выбирая то, которое лучше подходило.

Сейчас, стоя в ангаре перед Ангроном, он извлек Иктинетар. Он вытащил клинок одним плавным движением и бросился на примарха. Украденный меч завизжал, сам металл клинка был столь чист, что пел, рассекая воздух.

Ангрон поймал Несущего Слово одной рукой, пальцы сомкнулись на теле воина. Все произошло за один удар сердца. Прежде, чем клинок хотя бы приблизился к цели, Аргела Тала швырнуло назад. Примарх расхохотался, издав все тот же звук движения грязи и камней.

— Как всегда забавно. Возвращайся к своим людям, тварь.

Но Аргел Тал уже не был Аргелом Талом. Он с отвратительным изяществом извернулся в воздухе и в полуприсевшем положении приземлился на палубу. Над плечами поднялись огромные и прекрасные в своем уродстве черные крылья нетопыря. Серебряный лицевой щиток исказился, превратившись в щерящуюся волчью пасть из искореженного металла.

— Возвращайся к своим людям, — снова сказал Ангрон существу. Он уже уходил.

На сей раз создание подчинилось. Аргел Тал поднялся на ноги, его громадные крылья складывались обратно со звуком выворачиваемого металла, а шлем разглаживался, возвращаясь к бесстрастной невыразительности Mk IV.

Кхарн вздохнул, исключительно демонстративно, желая, чтобы примарх услышал. Резаная ухмылка Ангрона слегка раздвинулась, он лишь усмехнулся и двинулся к ближайшей «Клешне ужаса».

— Увидимся на поверхности, — сказал он и закрылся от сыновей.

Кхарн развернулся к своим людям.

— Вы его слышали. В капсулы по отделениям. Арматура ждет.

Пожиратели Миров повиновались.

+Он не примарх+ -раздался в сознании Кхарна голос Аргела Тала. Первое, что сделал центурион — инстинктивно вздрогнул. После психического шепота Гвозди начали жалить резче и жарче. Они каждый раз доставляли больше боли. Кхарн оглянулся на брата. Аргел Тал направлял своих людей к их десантно-штурмовым кораблям и капсулам.

Он мой примарх, — отозвался Кхарн, понятия не имея, слышит ли его Аргел Тал. Иногда беззвучная речь работала, иногда нет.

+Примарх должен воодушевлять. Наши гены должны реагировать на один лишь его вид. Подумай о моментах, когда смотрел на Гора, Дорна или Магнуса. Я точно так же видел собственными глазами Сангвиния и Русса. Подумай о том, как стоишь перед Лоргаром, о благоговении и почтении, которые пульсируют в крови. Это ощущение того, как наш генокод реагирует на вершину человеческого развития. Я никогда не испытывал этого инстинктивного уважения к Ангрону, Кхарн. Ни разу. Он сломленное создание. Разрушительное, несравненное в бою, но сломленное+

Кхарн не ответил, потому что сказать было нечего. Он загрузился в десантную капсулу, поднявшись по рампе, и ждал, когда закутанный раб Легиона закрепит ограничительную обвязку.

+Ты это чувствуешь,+ сказал Аргел Тал. + Ты тоже это чувствуешь.+

В психическом безмолвии Кхарн признался в том, о чем никогда не разговаривал за пределами Легиона.

Да, мы чувствуем то же самое. Каждый из Пожирателей Миров знает то, что знаешь ты.

К голосу Аргела Тала добавилась холодная кипящая злость.

+Почему вы это терпите?+

Что мы можем сделать? Убить собственного отца? Вы уничтожили Лоргара, когда он привел вас к поклонению Императору? Или вы терпеливо сносили его, надеясь, что в конечном итоге он найдет способ сравняться с братьями?

Пауза. Длинная, длинная пауза. Кхарн расценил ее как капитуляцию Аргела Тала и продолжил.

Брат, это наш позор перед другими Легионами. Ангрон был сломлен задолго до того, как прибыл к нам. Как ты думаешь, почему мы позволили ему вбить в наши головы Гвозди? Мы надеялись, что, сокрушив себя на той же наковальне, наконец-то ощутим единство с отцом.

В ответе Несущего Слово совершенно не было насмешливости. Только сочувствие. У Кхарна по коже поползли мурашки. Он бы предпочел издевку.

+Не вышло?+

Борта десантной капсулы сомкнулись и перекрыли обзор ангара снаружи. Последнее, что увидел Кхарн — как Аргел Тал поднимается по аппарели в красный корабль XVII Легиона.

— Нет, — прошептал он, в равной мере обращаясь к далекому Несущему Слово и самому себе. — Не вышло.

 

3

Поддавшийся Гвоздям

Война в пустоте

Святые красные, безбожные белые

Истории о войне всегда забывали об одной вещи — пыли. Кхарн быстро об этом узнал, и урок не покинул его с годами. Даже когда два человека вскидывали ногами песок гладиаторской арены, это отвлекало. На открытой равнине две армии численностью по нескольку тысяч человек так насыщали воздух, что им можно было подавиться. Если же еще раз увеличить масштабы, то после нескольких сотен тысяч участвующих в противоборстве воинов солнце будет оставаться тусклым еще день после окончания битвы.

Однако реалии наступательной войны редко попадали в саги. Во всех историях, что он слыхал — особенно в ужасающих диатрибах летописцев — сражение сводилось к тому, что горстка героев скрещивала клинки в лучах солнца, а безымянные подчиненные наблюдали, застыв в благоговении.

Чтобы заставить Кхарна поежиться, требовались немалые усилия, однако военная поэзия неизменно справлялась с этой задачей.

Прорыв двух Легионов через город затмевал собой все. Танковые двигатели выпускали выхлопы в виде пахнущего нефтью смога. Десантно-штурмовые корабли с ревом опускались на жарком мареве и воздушных потоках, а подбитые падали с неба, разбивались, и их пылающие остовы катились по земле. Шагавшие по улицам титаны в равной мере испускали огонь и дым — загрязнение от этих ран десятикратно увеличивалось, когда одна из колоссальных боевых машин, наконец, гибла.

Десятки тысяч солдат перемалывали подошвами рокрит и землю, последние остатки жилых башен выбрасывали в воздух свое пыльное содержимое, разваливаясь на части — все это добавлялось к пелене.

Каждый упавший шпиль, каждый рухнувший монумент, каждый разбитый бункер выпускали во все стороны облака удушливого праха.

Одно дело сражаться в разрушенном городе, но сражаться во время разрушения города — совсем другое. Видимость стала мифом. Ее просто не было.

В былые эпохи, когда пределом человеческой способности воевать друг с другом являлись бронзовые мечи, конные разведчики прорывались сквозь пыльные облака на поле сражения, чтобы передавать информацию и приказы между офицерами, полки которых слепли в самой гуще. Это была еще одна правда, которая редко сохранялась для архивов.

С тех дней древности война прошла длинный, длинный путь. Умение человечества биться вслепую — нет. Ретинальный дисплей Кхарна реагировал на его раздражение, автоматически переключая зрительные фильтры. Половина города пылала, и термальное зрение давало бесполезное смазанное пятно цветов, которые вызывали головную боль. Ориентирование по эхолокационному ауспику становилось ненадежным при любых атмосферных помехах, а плотные облака твердых частиц в сочетании с горящими повсюду вокруг зданиями определенно можно было считать неблагоприятными условиями.

Он не переставал бежать. Он уже не представлял, где находится, но не переставал бежать. Когда сомневаешься, двигайся вперед. Старая пословица снова вызвала у него ухмылку.

Кхарн вспомнил посадку. Вызывающее скрежет зубов снижение в темном нутре «Клешни ужаса» и последующий взрыв солнечного света, когда двери капсулы распахнулись. Он вспомнил первый бросок вглубь города, извлечение оружия и ощущение осиных укусов от огня лазганов, неспособных пробить броню. Они приземлились в казарменном районе, среди окопавшихся батальонов гвардии Арматурской академии. Юные воины, которые проходили процедуры, чтобы стать Ультрадесантниками, а также толпы дисциплинированных солдат в форме, гордых служить XIII Легиону.

Проклятый Жиллиман и его империя внутри империи. Арматура, военный мир, была всего лишь одной из планет Пятисот Миров. Как одному человеку удалось собрать такие громадные армии? Как один Легион управлял такой мощью?

Он знал ответ, каким бы неприятным тот ни был. Это был талант несломленного примарха. Работа совершенного гения, лишенного гнета машины боли. Пока Лоргар тратил время на тайны эфира, а Ангрон ощущал вкус крови из-за отказывающего разума, Жиллиман из Ультрадесанта переделал целый субсектор согласно имперскому идеалу. Такое не удавалось даже Гору.

Раздраженные размышления прервал заряд болтера, который ударил в нагрудник и превратил поступь в сбивчивое пошатывание. Кхарн взревел, не осознавая этого — инстинктивное выражение боли, буравящей затылок — и врезался в первый взвод гвардии Академии, который удерживал баррикаду в конце дороги. Их предводитель-эвокат сражался энергетическим гладием, показав себя превосходным мечником. Он продержался девять секунд прежде чем рухнул, и его внутренности окрасили камни проспекта красным.

Здесь город еще стоял. У пыли не было возможности заслонить собой все под солнцем.

Довольно скоро это изменилось. Прошли считанные часы, и городской ландшафт задохнулся. Теперь он потерял Каргоса, Эску и всех остальных, оказавшись в одиночестве посреди гибнущего города, где-то за вражеской линией фронта. Он помнил, как гвардия Академии дрогнула; помнил, как гнал их, ощущая на языке густую слюну, и с хрустом вгонял топор в в спины бегущих, а Гвозди тикали все горячее, заливая зрение красным. Больше он ничего не помнил до тех пор, пока не пришел в себя несколько минут назад.

Из дыма выплыли тени, которые превратились в фигуры, в воинов, облаченных в доспехи такого же синего цвета, как небо Терры на рассвете. Кхарн не замедлился. Он прошел сквозь них с ревущим хохотом и раздирающими клинками, слюна образовала нитки между зубов. Подошвы стучали по рокритовой дороге.

— Лотара, — передал он по воксу.

В потрескивающем и покрытом помехами гололитическом окне справа от системы целеуказания возникло ее пульсирующее изображение, только плечи и голова. Длинные волосы, как обычно, были убраны от лица и связаны в хвостик. Она была показана в профиль, поскольку система захвата изображения находилась сбоку от трона.

— Кхарн? — голос звучал, словно жужжание, работающий с перебоями вокс был безжалостен к качеству передачи. Обычно размеренная шпилевая манера выражаться превращалась в кашу. — Вы улыбаетесь?

— Дайте мне картинку с орбиты, флаг-капитан.

— Как пожелаете, хотя там особо не на что смотреть. Все же, что вы там внизу делаете? Город утопает в пыли. Бардак даже по вашим неопрятным меркам.

По обе стороны от мерцающего ретинального дисплея развернулись второстепенные зрительные окна. На каждом был вид города сверху, заслоненный облаками удушливого дыма. На самом верху пепельного облака торчали вершины башен, но ландшафт безнадежно терялся.

— Вам следовало дать мне разбомбить город с орбиты. — добавила Лотара. — Уверена, что два королевских корабля Несущих Слово с удовольствием сделали бы то же самое. Вы сидели в своей маленькой десантной капсуле и так и не увидели их размеров. Впечатляющее зрелище.

Улыбка Кхарна была опасно близка к ухмылке.

— Вы смеетесь надо мной и моими людьми, флаг-капитан, но мы, по крайней мере, знаем, когда враг действительно мертв. Это мы заканчиваем бой.

Он подошел к погибшему танку, неподвижные и безмолвные очертания которого возникли из удушливой пыли. Ретинальный дисплей зафиксировался на нем, изливая поток данных, видеть которые Кхарну не было необходимости. Доспех типа «Максимус» представлял собой чудо технологии, но авточувства приходилось долго настраивать, чтобы они соответствовали личным предпочтениям воина. Можно подумать, его волновало, какой мир-кузница штамповал каждую ходовую часть «Носорога». Можно подумать, его волновала плотность сплавов, из которых состоял корпус, и их отличие от прочих на долю процента.

На закрытых дверях подбитого танка располагалась огромная эмблема XIII-го. Он попытался расслышать что-либо внутри, но когда вокруг рушился город, это всегда было безнадежно. Вместо этого он постучал по броне машины лезвием цепного топора.

— Тук-тук.

Ответом изнутри стала тишина, никакого веселья. Вместо того, чтобы карабкаться по покатым бортам, он плавным прыжком вскочил на крышу. Обе подошвы ударили по ней с раскатистым лязгом. Было бы нелепо надеяться, будто более высокая позиция улучшит обзор, но ему все равно хотелось попробовать.

Он снова бросил взгляд на бесполезные орбитальные изображения, которые прокручивались на левой глазной линзе.

— Усилители? — напомнил он.

— Мои сервиторы работают над очисткой поступающих пиктов, — изображение Лотары затряслось сильнее, чем при помехах. — Знаете, мы и сами тут заняты.

Кхарн присел над закрытой башенкой.

— Очень хорошо. Наслаждайтесь своей маленькой стычкой в пустоте, флаг-капитан.

Она повернула голову и ухмыльнулась прямо в видеоприемник.

— А вы наслаждайтесь, продираясь через грязь, Кхарн. Такой неэлегантный способ воевать, — ее изображение отключилось, забрав с собой бесполезные орбитальные данные.

Кхарн уже собирался вскрыть башенку, когда на глазных линзах замигала другая руна. Именная.

— Скане?

— Капитан, — немедленно последовал ответ вместе с хоровым драконьим воем. Двигатели. Турбины слишком нагреты, работают чересчур долго. Аугметические голосовые связки не лишали речь Скане эмоций, но добавляли ко всем его словам булькающее потрескивание.

— Вы только что вошли в зону досягаемости вокса. Единственный мой контакт за последние семь минут был с кораблем.

— Да, тут внизу все прямо-таки трещит, — передал в ответ Скане. — Где вы?

— Не знаю, — секундная пауза. — Когда мы разбили гвардию Академии, я преследовал выживших в авангарде.

— Гвозди? — спросил Скане.

— Гвозди взяли верх, — подтвердил Кхарн, зная, что это все объяснит.

— Ясно. Мы не можем вас отследить, наш ауспик уже отключился.

Ну, разумеется. Из всех его отделений первыми на связь вышли разрушители. Те, чье оружие лишало эффективности более капризное оборудование. Аргел Тал нередко говорил, что у судьбы злое чувство юмора. Кхарн ни на секунду в этом не сомневался.

— Подключи его к доспеху. Позаимствуй энергии, чтобы на секунду усилить локационную руну.

— Это никогда не работает, — пробормотал тот, но чуть громче сказал: «Есть, капитан».

Кхарн посмотрел на окрашенный синим корпус у себя под ногами. «Носорог» был неподвижен, двигатель безмолвствовал, но сканеры еще могли работать. Это наверняка будет проще, чем иметь дело с разрушителями и их убитой тех…

Чудо из чудес, именная руна Скане снова вспыхнула, на сей раз вместе с данными о дистанции и перемещении.

— Засек вас, — передал Скане. Кхарн уже снова бежал.

Лотара Саррин получила трон «Завоевателя» шесть лет назад, как раз перед своим тридцатилетием. Повышение сделало ее одним из самых молодых флаг-капитанов во всех экспедиционных флотах Императора, что в свою очередь привлекло внимание писак и имаджистов из ордена летописцев Терры. Они одолевали ее, следя за каждым шагом на протяжении того короткого периода, когда лорд Ангрон пускал такую публику на борт флагмана Пожирателей Миров. Когда они с позором отправились назад на Терру, не закончив свою работу — в сущности, они ее едва начали — официальные записи указывали в качестве причины отбытия «неприспособленность к войне в пустоте».

Космическая болезнь. Это была идея Кхарна, которую он изложил со своей обычной сухой хитростью, без улыбки.

Настоящая причина была довольно проста: они раздражали Лотару Саррин, и как следствие — раздражали Ангрона.

Примарх не обращал на них внимания до того момента, пока не услышал первую жалобу Лотары.На следующий же день их выслали обратно на Терру. Кхарн был одним из тех воинов, кому поручили вышвырнуть их с флагмана, не обращая внимания на протестующие вопли и размахивание имперскими лицензиями, которые, по их мнению, позволяли им остаться. Все было исполнено с достойным восхищения — и удивительным, учитывая, что это был за Легион — отсутствием кровопролития. Если уж на то пошло, Пожирателям Миров в первую очередь было весело.

В военном табеле Лотары, обильно исписанном плотным и неинтересным почерком сервиторов, пустыми архивными терминами сообщалось об образцовой храбрости, стойкости и терпеливости, со ссылками на ее частые переговоры и посредничество с примархом XII Легиона. Там также отмечались многочисленные медали и награды — ни одну из которых она не надевала без формальной необходимости, и большая их часть томилась на дне гардероба в ее постоянно неубранной личной каюте.

Любой, кто читал бы эти записи, также бы заметил разнообразные упоминания о рассудительности, похвальной тактической смекалке и логистическом таланте. Все очень дисциплинированно, как и следует ожидать от выдающегося капитана.

Единственное упоминание, которое имело для нее значение, было сформулировано так: «Удостоена XII Легионом уникального знака отличия за примечательную отвагу в ходе приведения к согласию миров, ранее принадлежавших звездному княжеству Ашул».

Эту награду она носила открыто и с гордостью. Кровавая Рука, красный отпечаток ладони на груди жесткой белой униформы. Как будто высокий филигранно украшенный трон из желтой меди уже не выделял ее среди прочих трехсот офицеров, трудившихся в стратегиуме.

Мостик «Завоевателя» представлял собой улей, где раздавались крики, бормотали сервиторы, а дежурные офицеры перекликались между постами. Лотара не обращала на это никакого внимания, зная по фоновому шуму, что экипаж делает свою работу. Она не отводила глаз от обзорного экрана окулуса и создаваемого им трехмерного тактического дисплея. В то же время она продолжала уверенно отдавать череду приказов в вокс-микрофон на вороте, барабаня кончиками пальцев по подлокотнику.

Война в пустоте шла хорошо. Она знала бы об этом даже с закрытыми глазами, учитывая тот невозможный обстрел, которому подвергали осажденную Арматуру оба сверхкорабля Несущих Слово, однако это было далеко не поспешное умозаключение.

Примарха не было на корабле, он сражался на планете внизу. Она имела возможность наилучшим образом минимизировать потери, а не посылать флот в очередную жестокую атаку лишь для того, чтобы нанести максимальный ущерб и отправить абордажные капсулы, не заботясь о том, чего это стоит людям и технике.

Такой уровень тактического изящества был редким удовольствием. Но и более сложным. Она привыкла драться грязно, как Легион, которому служила.

Она не лгала Кхарну — война на поверхности представляла собой сумятицу ужасающих масштабов. Лотара не переставала бросать взгляды на поступающие пикты, которые демонстрировали, что город утопает в собственном прахе. Она присутствовала на брифингах несколько недель назад, когда Ангрон потребовал высадиться на Арматуру и сокрушить планету изнутри. Ничего удивительного. Удивительным стал момент, когда лорд Лоргар Аврелиан из Несущих Слово кивнул, соглашаясь с Пожирателем Миров. На протяжении последнего года они пересекали Империум, разоряя попавшиеся на пути миры, несмотря на то, что Лоргар протестовал и требовал полным ходом двигаться к Ультрамару. И теперь, когда они, наконец, прибыли в сердце Ультрамара, казалось, что все ограничения развеяны на солнечном ветру.

Она в очередной раз глянула на пикт-трансляцию. На этот раз ее взгляд задержался на изображениях города. Лотара нахмурилась.

— Увеличить сектора восемь и пятнадцать, — приказала она одному из сервиторов, прикованных к консоли орбитального провидения.

— Повинуюсь.

Она медленно втянула воздух сквозь зубы, пристально всматриваясь в появляющиеся картинки.

— Они быстро и последовательно обрушивают здания, — сказала она. — Смотрите. Смотрите, как эти казармы падают строго по порядку. Это не из-за сражения. Должно быть, сооружения заминированы. Ультрадесантники уничтожают собственный город, чтобы похоронить наш Легион под щебнем.

Ивар Тобин, ее первый помощник, согласно кивнул.

— Похоже на то, капитан.

— Дай мне Ангрона, — сказала она ему. — Сейчас же.

— Есть, мэм, — он ушел выполнять ее требование. Чтобы добиться внимания занятого битвой примарха, потребовалось бы много терпения и твердости характера.

Лотара снова сконцентрировалась на пустотной войне, которая разворачивалась над Арматурой. Она вывела на четыре экрана передачу затуманенных из-за расстояния пиктов одного из новых сверхкораблей Несущих Слово. Создание было чудовищно прекрасным и настолько большим, что у нее захватывало дыхание, если она слишком долго смотрела. Человеческий разум обрабатывал детали урывками. Размеры сверхкорабля становились понятны лишь тогда, когда перед зубчатыми стенами «Благословенной Леди» проходил крейсер меньшего размера, и всякий раз при этом Лотара чувствовала, как у нее дергается желудок. Эта вещь была слишком громадной, чтобы быть настоящей.

Орбитальные сражения сами по себе были непростыми, в них были собственные методы и безумные мгновения. Война над планетой имела свойство разворачиваться на гораздо более короткой дистанции, чем многие величественные и причудливо безмятежные пустотные баталии. Драться на высокой орбите означало оказаться под носом у врага, и это замечательно подходило Лотаре. Она к такому привыкла. Пожирателям Миров нравилось брать вражеские корабли на абордаж, и это почти всегда значило сближение, где бы ни сражался «Завоеватель».

— Почему эта орудийная платформа еще не уничтожена? — спросила она, приподняв бровь. Будьте любезны, следуйте за «Венатор Ворена». Загоняйте его в пятидесятый квадрат, и дайте полный бортовой залп по этой платформе, когда будем проходить мимо нее.

Будучи всего двадцати трех лет от роду, третий помощник Фейд Халлертан был самым молодым в командном составе стратегиума.

— Капитан, так мы окажемся в опасной близости от трех крейсеров, которые сдерживают «Лекс», — произнес он.

Она щелкнула языком — у нее была такая привычка, когда она могла вот-вот выйти из себя. Фейд ошибался, поскольку она предвидела, что приближающийся натиск другого крейсера Несущих Слово и его эскадры фрегатов вынудит три крейсера Ультрадесанта отступить и перегруппироваться для очередной атаки, если только у них не возникнет внезапного желания быть протараненными или обездвиженными близким разрывающим огнем. Их логичный тактический отход даст ей необходимое место. Чтобы понять это по мерцающему танцу именных рун кораблей, которые собирались и кружились на тактическом дисплее, ей потребовалось полсекунды.

Она знала, что у него есть другие идеи, и они будут вполне приемлемы. Однако Лотара разбиралась в игре лучше, чем кто бы то ни было.

— Посмотри в квадрат под «Лексом», на корабль Несущих Слово, который поднимается на помощь. Вот поэтому ты неправ. Перед тем, как перегруппироваться для второй атаки на «Лекс», Ультрадесант отступит выше и дальше.

— Вижу, мэм. Но если…

— Как мне кажется, — прервала она с улыбкой, — в мои обязанности не входит объяснение, почему мой приказ главнее твоих идей. Тебе следует самостоятельно понимать причины. А теперь делай, как я говорю, лейтенант.

Она произнесла «лефтенант», всегда оставаясь уроженкой шпиля.

Он вздрогнул, и несколько тактических альтернатив, которые он уже собирался предложить, засохли у него на языке.

— Есть, мэм.

Ивар Тобин — седеющий суровый профессионал до мозга костей — вернулся к ее трону.

— Примарх ответил на ваш вокс-вызов, мэм.

— Ну что ж. Этот день полон чудес.

Лотара откинулась назад, когда корабль затрясся: компенсаторы инерции боролись с резким поворотом. Нажав пару клавиш на подлокотнике, она активировала генератор персонального гололита. Перед троном появилось изображение Ангрона — огромное, искаженное и бледное, но это, несомненно, был примарх. С его топоров стекала бесцветная кровь, но гололитические капли исчезали, касаясь палубы.

— Чего ты хочешь, капитан? — одну сторону лица уродовал болезненный тик, другая обмякла в безрадостном оскале. Ей не требовалось спрашивать, больно ли ему. Ангрону всегда было больно.

— Донесения о потерях нападения на поверхности выглядят довольно неприятно. Что там внизу творится?

— Эвокаты. — изображение Ангрона исказилось так, что почти исчезло, а затем вновь вернулось к зернистому виду. — И с ними еще Легио титанов. Прости, если мы умиротворяем планету не так быстро, как бы тебе хотелось, Лотара.

— Не ведите себя, как ребенок, мой повелитель.

— Я никому не повелитель, и мне начинает надоедать тебе об этом говорить. Ты всегда ведешь себя со мной очень смело, когда я на расстоянии нескольких тысяч километров, капитан.

— Я знаю, сир, — она сцепила пальцы, на мгновение отвлекшись на повторную дрожь корабля вокруг. Проходившие мимо кормы фрегаты целились в двигательные палубы «Завоевателя», но мало чего добивались.

— Как мой корабль? — спросил Ангрон, сплюнув кровью на каменистую землю.

— Мой корабль в порядке, — отозвалась она. — Сколько эвокатов на поверхности?

Колосс издал ворчание, приподняв топор жестом, который мог бы быть божественным пожатием плечами.

— Много. Все. Не знаю, — теперь он смотрел в другую сторону, начиная изучать разрушенный город через плечо. У нее оставалось мало времени, скоро Гвозди должны были взять над ним верх.

— Перекрестки в центре, где сходятся основные проспекты. Похоже, Ультрадесант подготовил здания к подрыву. Будьте осторожны, продвигаясь в город, сир.

— Ты слишком много беспокоишься, капитан.

Она снова щелкнула языком.

— Сир, разве не совершенно логично, что в случае вторжения военный мир будет готов к любым событиям? Хотя бы подумайте о том, чтобы продвигаться вместе с Несущими Слово и отправить разведчиков вперед для подтверждения того, что я вижу.

— Драгоценные Носители Слова моего брата шипят свои скучные молитвы, медленно маршируя по улицам. Война закончится, прежде чем их болтеры пропоют хотя бы раз.

Она изо всех сил набралась терпения.

— Может быть, вы хотя бы хотите, чтобы я атаковала отсюда фабрики Легио титанов?

— Я хочу, чтобы ты оставила меня в покое, капитан, — Ангрон обернулся к ней. Его плотно зажмуренный левый глаз подрагивал, реагируя на спазмы, которые дергали уголок губ. Непроизвольная улыбка обнажила имплантированные железные зубы с одной стороны. — Стреляй, куда хочешь, но хватит ныть мне об этом.

Расстояние не лишало примарха грубого и дикого великолепия. Он был изуродованным громадным созданием с покрытой швами плотью, испытывающим спазмы боли. Лотаре доводилось видеть лишь двух примархов, однако вопреки легенде, будто каждый из них создан по образу Императора, Лоргар и Ангрон не могли бы отличаться друг от друга еще сильнее. Лицу первого было место на старинных монетах, а его голос вызывал у нее мысли о теплом меде. Второй являл собой статую ангела, оскверненную сотней клинков и брошенную под дождем. Ангрон был изодранной кожей и ревом клятв поверх средоточия плотных кровеносных сосудов и мяса мускулов.

Какой бы эстетический замысел не существовал при его создании, он давно сгинул. Об этом позаботились время и война. Если бы не вмешательство судьбы, Ангрон мог бы вырасти столь же красивым, как его братья Лоргар, Сангвиний и, быть может, даже Фулгрим — но судьба никогда не была ничьим безмолвным союзником.

Искаженный гололитический образ примарха заколыхался, когда пустотные щиты корабля приняли на себя очередной обстрел.

— Как идет сражение в пустоте? — спросил Ангрон. Она знала, что ему не нужны подробности, и что его хрупкий изуродованный разум не удержит их, даже если попытается. По белому подбородку уже бежал ручеек серой крови. Очередное кровотечение из носа.

— Мы еще здесь, — произнесла она.

— Хорошо. Продолжай в том же духе, — он повернулся к ней спиной, изображение мигнуло и, наконец, исчезло.

— Это плохо, — подумала она вслух. — Очень плохо.

— Мэм? — спросил Тобин.

— Кхарн прав насчет примарха, — она снова развернула свой трон к войне в пустоте. — Ему становится хуже.

Восстановив вокс, Кхарн потратил несколько минут на скрупулезное общение с сержантами, координируя передвижения нескольких отделений, которые не поддались Гвоздям. Как оказалось, таких было очень мало.

Эска никогда не поддавался. Рапорт кодиция был кратким и ясным, тот отлично знал, что именно такие предпочитает Кхарн. Он мало что мог сообщить помимо того, что самый яростный бой шел на перекрестках проспектов. Там было самое мощное сопротивление Ультрадесанта и гвардии Академии, они обороняли крепости-казармы, полные защитных турелей.

Скане продолжал приближаться, он был одним из немногих, кто сохранял спокойствие в бою. Однако Кхарн обнаружил Несущих Слово раньше, чем брата.

Годовой союз принес мало ощутимых плодов. Всего несколько недель назад Легионы чуть не дошли до схватки — оба флота висели в глубоком космосе, выдвинув орудия и зарядив абордажные капсулы в пусковые шахты. Помимо этого несостоявшегося предательства, которому помешало лишь то, что Лоргар с Ангроном обнаружили флот ксеносов, который можно было уничтожить, отношения между Легионами считались относительно дружескими, если воины не плевали друг на друга на совещаниях перед миссиями.

Отделение Несущих Слово стояло полукругом вокруг одного из своих боевых танков. Они пылко пели хором, что звучало омерзительно похоже на молитву. Разумеется, на колхидском. Несущие Слово нечасто снисходили до низкого готика, даже с братским Легионом. Очередное яблоко раздора.

Молитвенное бормотание прекратилось, когда Кхарн приблизился.

— Капитан, — поприветствовал его один из них. Позади сержанта к корпусу танка были в распятом положении привязаны трое изуродованных Ультрадесантников. Руки и грудь воинов были пробиты железными шипами, которые удерживали их на месте. Все трое легионеров XIII-го еще подергивались и сопротивлялись — даже тот, которому шип пронзил горло. Было сложно не восхититься подобным упорством.

Кхарн поднял топор и указал на распятых Ультрадесантников.

— У вас действительно есть время на это надругательство? — он удержался от снисходительности в голосе. Почти что.

Сержант Несущих Слово, закованный в новое багряное облачение их Легиона, закрыл священную книгу, которую читал вслух своим людям. Страницы тома сошлись с тихим стуком, книга упала и повисла на короткой цепи, пристегнутой к поясу воина.

— Похоже, у тебя есть время убегать в пыль и терять своих людей, Пожиратель Миров.

Кхарн ощутил, как в затылочной части мозга начали тикать Гвозди Мясника. От получаемых из черепа сбоящих сигналов кончики пальцев напряглись, и он непроизвольно вдавил активатор цепного топора, заставив зубья пилы с визгом перемалывать воздух. Несущие Слово крепче сжали болтеры, однако никак не проявили враждебность в открытую.

— Следи за словами, — предостерег Кхарн. — Возвращайтесь в бой, все вы. Здесь вы вряд ли обеспечите победу.

Сержант с серебристым лицевым щитком на красном шлеме на мгновение оглянулся на истерзанных Ультрадесантников.

— Это священный ритуал. Мы не подчиняемся твоим приказам, центурион.

— И все же, — отозвался Кхарн, улыбаясь по ту сторону лицевого щитка, — на этот раз подчинитесь.

Его слова подчеркнул приближающийся визг перегретых двигателей прыжковых ранцев. Первым приземлился Скане, который на бегу коснулся земли, проскользил по ней и остановился возле капитана. Остальные разрушители спустились неровным строем. Их оружие находилось в кобурах, о броню гремели перевязи с радиационными гранатами.

— Проблема, капитан? — поинтересовался Скане. Пыльный ветер с галькой застучал по опаленному керамиту. Единственным цветным пятном на доспехе были злобные красные линзы глаз. В остальном он и его братья могли бы быть тенями, рожденными из пепла — призраками воинов, погибших в огне.

Кхарн не ответил. Он не отрывал взгляда от сержанта Несущих Слово.

— Возвращайтесь в бой.

Кхарн, восьмой капитан Пожирателей Миров

Вдалеке, издавая характерный грохот гибели архитектуры, рушились здания.

— Да, сэр, — наконец, произнес офицер Несущих Слово.

Восьмой капитан XII Легиона оставил Несущих Слово возле их «Лендрейдера». Разрушители последовали за ним.

— Заводите друзей, сэр? — спросил Скане на награкали, полностью состоящем из гортанного ворчания.

— Говори на готике, — отозвался Кхарн. — Старайся действовать слаженно, пусть даже Несущие Слово отказываются поступать так же.

Составной ворот Скане издал тихий визг, когда воин повернулся, чтобы посмотреть на капитана.

— Я бы не стал мочиться на Несущего Слово даже если бы он горел. Думаете, меня волнует, какими игрушками они пользуются в своей суете?

— Просто делай, как я прошу, Скане.

Разрушитель пожал плечами.

— Разумеется, сэр.

— Докладывай, — поторопил его Кхарн.

Он услышал, как Скане усмехнулся по ту сторону обгоревшего лицевого щитка.

— Вам это не понравится, сэр.

Кхарн подавил желание вздохнуть.

— Где Ангрон?

— Никто точно не знает. Он поддался Гвоздям после того, как мы заняли перекресток Критика полчаса назад. Последним было сообщение Делваруса. Он говорит, что видел, как примарх пожирал мертвых врагов.

— Скажи, что это шутка.

Скане еще раз пожал плечами.

Возможно, Лотара была права. Возможно, следовало дать ей просто разнести Арматуру в пыль бомбардировкой.

— Почему Делварус здесь?

— Похоже, Лотара позволила ему ускользнуть с привязи. Пока в небе эта суматоха, флагман вряд ли кто-то возьмет на абордаж.

Кхарн отмахнулся.

— Мне нужно попасть на передовую, — сказал он. — Кто-то должен скоординировать наступление с Легио Аудакс. Проклятье, я даже не знаю, побеждаем ли мы.

— Это я вам могу сказать, сэр, — откликнулся Скане. — Мы совершенно точно не побеждаем.

Магнус наблюдал за охваченными войной небесами. Главным образом он смотрел, как «Благословенная Леди» и ее близнец «Трисагион» выставляют на посмешище орбитальную защиту Арматуры, разоружая один из самых укрепленных миров Империума все новыми обстрелами с завывающих и полыхающих орудийных палуб.

— Они тебе понадобятся у Терры, — тихо произнес он. Лоргар не ответил. Брат уже какое-то время ни на что не отвечал.

В сравнении с размерами и пропорциями кораблей все контрмеры казались устаревшими. Первый час ничто не могло пробить щиты. Ничто не смогло даже поцарапать их броню. Чтобы, наконец, прорвать щиты «Благословенной Леди», потребовалась суммарная огневая мощь боевой станции и двух орбитальных защитных платформ, а также самоубийственный таран имперского корабля «Стальное небо». Звездолет продолжил движение, не заботясь о тысячах гибнущих в одном из пылающих монастырей на его спине, поскольку их агония ничего не значила для полумиллионного экипажа.

Лоргар стоял на коленях в центре базилики, склонив голову в молитве. От одного этого зрелища у Магнуса по коже ползли мурашки. Несмотря на эфирную сущность его нового обличья, от некоторых инстинктов было сложно избавиться.

— Лоргар, — произнес он. В ответ брат продолжил шептать нечестивые и ошибочные обеты.

— Лоргар, — прорычал Магнус.

Несущий Слово поднял голову, на его расписанном тушью лице было выражение невероятной концентрации. Затем он моргнул, впервые за полчаса.

— Что-то не так, — Лоргар встал, и мозаичный пол потрескался у него под ногами. Он протянул руку к одной из сотни книжных полок, и булава крозиуса рассекла холодный воздух, оказавшись прямо у него в правом кулаке. — Скоро поговорим. До встречи, Магнус.

— Отправляешься на войну, брат? — спросил колдун.

— Я нужен на Арматуре, — отозвался Несущий Слово.

— Аа. Разве ты не хочешь уговорить меня сражаться? Ты ведь поэтому меня вызвал, не так ли?

Лоргар не обернулся.

— Мне известно твое решение, Магнус. Ты будешь стоять рядом с нами на Терре. Мне сказали об этом те боги, на нереальности которых ты настаиваешь.

Чародей отрицательно покачал головой.

— Скажи мне, что требует твоего присутствия на поверхности.

Лоргар закрепил свой трехрогий шлем на месте и ответил перед тем, как выйти из зала.

— Ангрон в беде.

 

4

Заживо погребенный

Единство

Перекресток Валика

Покой ускользал от него.

Он цеплялся за него, испытывая ярость от тщетности собственного отчаяния. На языке уже появился знакомый горький привкус неудачи. Он закричал в небеса, желая, чтобы дождь смыл этот вкус с его зубов. Вопль иссяк.

В этот раз он был так близок к покою. Так близок.

Но тот ускользнул, и бросил его обратно в мир кровоточащей плоти и раздробленных костей — в жизнь, где от поврежденного черепа по телу в такт колотящемуся сердцу расходились импульсы боли.

Он желал, чтобы что-то, хоть что-то успокоило заводную машину боли внутри черепа, которая уродовала разум своим ядом.

И он был слаб. Слаб и слеп. Он трясся во мраке, дрожа, страдая от боли и вдыхая смрад собственной крови. Он не видел поднесенных к лицу рук, но чувствовал, как те кровоточат.

Ангрон, произнес голос.

Ангрон. Это имя ничего не значило.

Ангрон. Ангрон. Ангрон. Несколько голосов. Десять, может быть двадцать. Он не был уверен. Он взревел во второй раз, прогоняя их из головы.

Я не могу до него дотянуться, произнес самый сильный из голосов.На сей раз Гвозди по-настоящему повредили его разум.

Я тоже не могу, сказал другой.

Тогда мы должны рискнуть пойти на Единство, сказал еще один.

Ответом стала безмолвная волна холодного, очень холодного отвращения — психическая копия отталкивающихся магнитов.

Нет, произнес один из голосов после приступа тошноты. Эска, нет.

Самый сильный согласился. Мы не можем еще раз допустить Единства. Подумай о потерях, случившихся в прошлый раз, и о том, насколько мы слабее без них.

Что тогда? Ты веришь лорду Аврелиану?

Забавная идея.

Сила Лоргара неизмерима. Он мог бы добраться до Ангрона.

Лорд Аврелиан даже не высаживался, и я не хочу доверять ему в столь деликатном вопросе. Мы должны попробовать Единство. Это должны сделать именно мы.

А если нет?

Спорящие голоса смолкли. Их колебания вызвали у него улыбку, хотя он и не знал точно, почему. Возможно из-за того, что от этого разило нерешительностью, а от нерешительности разило трусостью.

Он умирает, наконец, произнес главный голос. Он вышел за пределы одержимости Гвоздями. Без нашей помощи он никогда не оправится.

Оставьте меня, подумал он. Оставьте. Убирайтесь из моей головы.

Вориас… сказал один из голосов. Приказывай.

Очередная длинная пауза, очередное колебание, от которого смердело страхом. Трусость не означала страха умереть. Трусость означала наличие того, что можно потерять. Какой прок от воина, связавшего себя с непостоянным окружающим миром? Все угасало. Все умирало. Все распадалось. В связи была слабость.

Людям, которые стояли за этими голосами, было, что терять, и это вызывало у них страх. Делало их слабыми.

Братья, неохотно произнес главный голос. Присоединяйтесь ко мне в Единстве.

Он отвернулся от раздражающего гудения, в которое превращались голоса. Костяшки побелели и потрескались, когда он стиснул разряженные рукояти топоров. Он открыл глаза, оказавшись перед окружавшей его абсолютной чернотой, заревел полным кровавой пены ртом и начал копать. Не сдаваться. Не подчиняться.

Он не знал, кто он, где находится и почему погребен, но рвущаяся и бьющаяся часть заднего мозга сосредоточилась на одной мысли. Его не первый раз хоронили заживо.

Не было ни верха, ни низа, только вперед или смерть.

Кхарн ощущал вкус собственной крови — редкий и нежеланный вкус. Находившийся перед ним Ультрадесантник не желал умирать. Он мог симпатизировать силе воли воина, однако у него и так хватало поводов для беспокойства. Последнее, что ему было нужно — так это чтобы XIII-й оттягивал свою гибель в длительном последнем бою.

Рана в боку непрерывно болезненно пульсировала в такт ударам сердца. Его кровеносную систему затопили болеутоляющие из внутривенных инъекционных портов на запястьях, возле ключицы и вдоль позвоночника.

Однако предупреждающие руны продолжали мерцать по всему ретинальному дисплею на случай, если он каким-то образом не замечал кровотечения из раны под ребрами.

Эвокат готовился к очередному выпаду, нанося ложные удары и уклоняясь, безупречно работая ногами на засыпанной щебнем земле. Кхарн качнулся назад, предпочтя заблокировать гладий зубчатым топором, не рискуя уворачиваться на неустойчивых камнях.

Воин тут же атаковал еще раз, нанося второй удар понизу. Кхарн отвел его в сторону, ударив Ультрадесантника кулаком по лицевому щитку, от чего легионер пошатнулся. Это дало Пожирателю Миров достаточно времени, чтобы снова вскинуть топор, и он с лязгом ударился спиной о находившегося позади Каргоса.

— Капитан, — выдохнул брат. — Я так замечательно провожу время.

Казалось, он ухмыляется, но все Пожиратели Миров с лицевыми щитками типа «Сарум» выглядели ухмыляющимися.

Их окружал лишь хаос сшибающихся клинков и изрыгающих проклятия воинов. Бьющие по керамиту клинки издавали характерный глухой звон, в который вклинивалось близкое рявканье болтеров. На глазных линзах Кхарна возникали сигналы прекращения жизнедеятельности по мере того, как все больше его людей падало под клинками Ультрадесанта. Камни были покрыты множеством трупов гвардейцев Академии, и Кхарн наступал на тела, карабкаясь по пересеченной местности.

У не желавшего умирать эвоката была эмблема сержанта. Некогда красный плащ воина покрывали пятна пыли, прилипавшей к крови и маслу, и чешуйки засохшей грязи. Золотой шлем указывал на его принадлежность к почетной элите — тем, кто дал клятву обучать грядущие поколения Ультрадесантников и рассылать их по Пятистам Мирам. Его упрямая стойкость в равной мере вызывала у Кхарна ненависть и восхищение.

Не предполагалось, что перекресток Валика станет бутылочным горлышком. Им следовало это предвидеть. Другой Легион — не пляшущий под дудку сидящих в затылке Гвоздей Мясника — все бы ясно разглядел, и это болезненно задевало Кхарна. Пожиратели Миров нахлынули на перекресток воющей волной, толкая друг друга на бегу и преследуя бегущих гвардейцев Академии в омерзительной синей форме.

Башни Академии взорвались, и на проспекты внизу обрушилась масса падающих камней. Дороги потрескались и провалились, погрузившись вглубь земли. За несколько ударов сердца сгинули сотни Пожирателей Миров, которых погребло под городским районом. XIII-й заминировал проспекты и подготовил собственные прекрасные строения к подрыву в заданное время, как и предупреждала Лотара. Это происходило по всему городу, но Гвозди лишали осторожности, превращая ее в нездоровое удовольствие от участия в бойне.

Важна была кровь и ничего более. Зрелище того, как враг не выдерживает и бежит, вызвало воющий хохот. Смех длился до тех пор, пока мир не взорвался вокруг авангарда Легиона.

Кхарн прибыл позже, когда половина отделений уже оказалась похоронена среди обломков. Проспекты оказались перерезаны, задавлены кусками бесценного мрамора. Там и тут, на самом краю остановившейся лавины, виднелись гусеницы танка Пожирателей Миров.

С уцелевших крыш и балконов над головой затрещал огонь снайперов. Он пробивал шлемы Пожирателей Миров, опрокидывая воинов на месте. Наверху заревели десантно-штурмовые корабли Ультрадесанта, нарастающий хохот их двигателей сопровождал отрывистые смешки тяжелых болтеров. Они все стреляли и стреляли, изливая свою злобу на гибнущих Пожирателей Миров. Гвозди забирали боль, давали покой и добавляли сил, однако Кхарн проклинал их всякий раз, когда отправлялся в бой. Проклял и сейчас, когда его слух огласился нестройным звоном бесчисленных сигналов прекращения жизнедеятельности.

Ему был нужен обзор с воздуха. Они не могли продолжать драться вслепую, когда из восточных и западных районов прибывали подкрепления Ультрадесанта.

— Скане, — выдохнул он.

Скане не было. Мертв, или находится слишком далеко. Кхарн не знал наверняка. Даже Каргос, который всего мгновение назад был у него за спиной, скрылся, преследуя очередного противника.

Кхарн повернулся и выпустил заряд из вибрирующего плазменного пистолета. Стрелы едкого термоядерного пламени ударили в трех смертных в униформе, которые пробирались в его направлении, и испепелили их на месте. Он крутанулся обратно как раз вовремя, чтобы поймать опускающийся клинок эвоката, отвести его вбок и еще раз ударить ногой по расписному нагруднику Ультрадесантника. Рана в боку вновь вспыхнула огнем, ее опалила волна жара от плазменного выстрела. Стиснув зубы, Кхарн взвыл в задыхающееся небо, в пыль, которая отрезала их от флота.

От вокса не было толку, его заполнили сбивчивые крики и насмешливые помехи. Нужно было выбираться с перекрестка. Нужно было добраться до примарха. Среди рухнувших зданий не существовало линии фронта, только островки отчаявшихся и изолированных групп воинов.

Топор попал Ультрадесантнику в шейное сочленение и, наконец, опрокинул эвоката на камни. Кхарн с третьей попытки выдернул клинок, дав жужжащим зубьям очиститься от крови. Он оборачивался в поисках очередного противника, когда ощутил, как десны заныли от звона, с которого начиналась вспышка телепортации. Несколько секунд он стоял и медленно поворачивался, пытаясь установить место высадки. Вокруг закружилась пыль, мелкие камешки начали дрожать, отрываясь от опустошенной земли. Среди сражающихся воинов в синем и белом он разглядел место, где вспышка появлялась и затухала, появлялась и затухала, не находя устойчивой точки захвата. Фиксацию на местности портила неровная поверхность, а также сотни движущихся тел и вызванные пылью помехи.

— Лотара, — в воксе слова сливались вместе и размывались. — Лотара, отменить телепортацию на перекресток Валика. Отменить телепортацию на перекресток Валика. Мы бьемся на проклятой земле, захвата точки не получится.

В уголке его ретинального дисплея с треском возникло ее изображение, которое произнесло единственное предложение.

— Это не мы, Кхарн.

Картинка исказилась и исчезла. Перед его глазами остались потоки информации и скачущая прицельная сетка, которая не могла установить наилучшую цель в океане вражеских воинов.

От наплечника с треском отскочил заряд болтера. Сила попадания заставила его пошатнуться, шлем осыпало осколками. Он сделал ответный выстрел вслепую, оставив опустошенный плазменный пистолет перезаряжаться.

Аргел Тал, сукин ты сын, где ты?

+Кхарн?+ голос был далеким и слабым, приглушенным стуком Гвоздей.

Аргел Тал? Брат, где ты? Веди Носителей Слова. Нас тут истребляют.

Никакого ответа. Ничего.

— Кто-нибудь, — произнес он в вокс. — Все, кто еще меня слышит, кто еще жив, говорит Кхарн с перекрестка Валика. Со мной Восьмая, Двенадцатая и Шестьдесят Седьмая роты. Нам нужна бронетехника и поддержка с воздуха, немедленно.

— Где Несущие Слово? — требовательно спросил один из сержантов. — Предполагается, что они…

Остаток фразы воина поглотили помехи, но он был прав. XVII-й поклялся поддержать их у Валики. Кхарн лично проводил инструктаж.

Прочие ответы представляли собой вой и громкие вопли. Легион поддался Гвоздям. Легион с ликованием мчался в сотню засад. Пожирателей Миров невозможно было обуздать.

Все осмысленные голоса в этой звуковой свалке хотели знать одно и то же.

— Примарх, — снова и снова запрашивали они. — Это правда? Ангрон мертв?

Сущность называла себя Единством.

Она поднялась в дымном небе над перекрестком Валика. Ее тянули девятнадцать нитей — девятнадцать уз, которые не давали ей воспарить слишком высоко. Единство повернулось в воздухе, пристально глядя на город внизу, где в мире, полном пыли и ужасной телесности, падали здания и кричали люди.

Движимое любопытством, Единство опустилось ниже, наблюдая за тем, как жизни крохотных созданий обрываются мгновенными вспышками духовных искорок. С каждой смертью от разрушенных оболочек из плоти и железа поднималась прядь тумана. Воин падал, и поднималось мутное и размытое сияние души. Все они вопили, хотя некоторые смеялись в промежутках между криками.

Единство спустилось еще ниже, оказавшись около земли, и провело когтистой рукой сквозь туманную душу, которая поднималась над подергивающимся трупом воина в белом. Призрак распался на части, словно рассеивающаяся на ветру дымка. Единство рассмеялось, восхищаясь подобной хрупкостью.

Девятнадцать уз потянули его, сковывая крепче. В его сознании сформировалось видение — образ изрезанного и истекающего кровью бога, затерянного во мраке.

Да. Цель. Нет времени на маленькие игры.

Единство сосредоточилось на опустошенной земле и погрузилось в щебень.

Ангрон, — позвало оно. Ангрон, услышь меня.

Он расхохотался во тьме. Этот хохот означал скорее безумие, чем веселье. Он смеялся, протаскивая свое тело по неровным камням, рассекая кожу и не зная точно, где верх, а где низ. По ту сторону глаз пульсировала кровь, но причиной этого в равной мере могли быть как раны, так и сила тяжести. Смех был всего лишь рычащим хрипом. Он силился вдохнуть в лишенном воздуха мраке на протяжении минут, или часов, или дней. Он не знал наверняка. Все казалось одинаковым.

В ловушке.

Нет. Нет, не это слово. От одной мысли у него так затряслись руки, что он чуть не выпустил топоры, а они были нужны ему, чтобы копать. Не в ловушке, нет. Не беспомощен. Он не был заперт в темноте, в самом воплощении темноты, которое было таким реальным и плотным, что он чувствовал его вкус на языке. Оно просачивалось в глаза, когда те были открыты — были ли они открыты? Откуда он мог знать? — и заполняло рот во время смеха.

Голодный и жаркий мрак давил на него. Живой. Это была правда. Мрак был живым. Он жил, и окутывал его, словно саван.

Ангрон, произнес новый голос.

Он не был Ангроном. Он был просто Им: созданием с трясущимися руками, глазами, которые жгло от песка, и смехом, который давно умер, сменившись сбивчивым хрипом, не означавшим — не означавшим — страха. Он ничего не боялся. Ни смерти, ни темноты, ни беспомощности.

Ангрон, услышь меня.

Он чувствовал, что с рук ободрана кожа, а пальцы стали кусками сырого мяса, которые скрепила с рукоятями топоров его собственная кровь. Продираясь сквозь скалу, он убивал себя дюйм за дюймом, мгновение за мгновением. Он свежевал себя заживо. Чтобы знать об этом, не требовалось зрение. Темнота не могла скрыть всю правду.

Оба топора не работали. Это тоже было ему известно. Лишенные зубьев клинки все еще крушили камень, но они, несомненно, были повреждены настолько, что не подлежали восстановлению.

Ангрон.

Но он не был Ангроном. Он был…

…заперт.

Запертый во Тьме.

Началась дрожь. Она становилась все сильнее. У него потекла слюна, он пополз быстрее. Камни резали мышцы, когда он протаскивал свое тело по ним, под ними, сквозь них.

Ангрон, ты ползешь вниз, вглубь земли.

Нет. Это была неправда.

Он закричал, тратя драгоценный запас воздуха, посередине между паникой и яростью. Из носа и рта хлынула кровь. Машина боли внутри черепа начала тикать с перегрузкой, глубже вгоняя иглы в его разум. Он должен был убивать. Должен убивать. Он не был слаб. Не был напуган. Не был беспомощен.

— Убивать, — выдавил он, давясь забившими рот камнями. — Убивать. Калечить. Жечь.

Ангрон. Услышь меня. Я — Единство.

Злоба — не страх, не паника — утихла после этих слов. Он перестал дрожать, перестал волочь себя сквозь скалу.

— Кто ты?

Последние девятнадцать живых. Я — Единство. Единственное, что может добраться до тебя.

Он попытался протереть глаза от липкой крови. Удалось лишь размазать ее по лицу.

— Кто я?

Ты Ангрон, владыка XII Легиона.

Теперь его заполнило спокойствие, давая облегчение больным костям. Он знал, неизвестно откуда, что оно было искусственным. Голоса что-то с ним делали, заглушая злобу-не-страх.

Я противодействую машине внутри твоего черепа, изменяя химикаты, которые текут через мозг. Я не смогу делать это долго, не теперь, когда нас осталось всего девятнадцать. Твой разум слишком отличается от изначального человеческого. Он сопротивляется любому вмешательству.

Он попытался потрясти головой, чтобы та прояснилась, но хрустящее давление окружающих камней не дало сделать даже этого.

Нет. Ложь. Все это ложь.

— Кто ты? — выплюнул он.

Я — Единство.

Это ничего не значило.

— Если ты в силах до меня добраться, так освободи меня.

Я не могу. Я не существую на этом уровне реальности. Я — общность девятнадцати психических сознаний, не более того. Девятнадцать разумов, разделенных сотнями километров, ибо Легион выступает на войну по всей планете.

— Освободи меня! — вновь произнес он.

Тебе придется освободиться самостоятельно. Ты копаешь вниз. Враг заминировал дороги и обрушил башни на авангард твоей армии. Когда ты очнулся, то находился более чем в тридцати метрах под землей. Теперь это уже почти две сотни.

И ты истекаешь кровью. Слабеешь. Даже топоры сломаны. Даже подобные вам не бессмертны, сир.

Он не верил ни единому слову. Не хотел верить. И все же ослабил хватку на рукоятях топоров. Он сказал себе, что это для того, чтобы выждать время, а не из-за исчезновения головной боли.

Существо назвало его «сир». Это было интересно.

Я — собрание разумов, порожденное последними вашими сыновьями, кто еще может говорить безмолвно.

Я — сила последних девятнадцати живых. Я заглушил Гвозди. На несколько редких мгновений вы стали самим собой.

Попытайтесь вспомнить все, что происходило раньше. Вы — Ангрон, повелитель Двенадцатого Легиона, сын Императора Человечества. Это Ультрама…

Нет. Хватит нашептываний.

Он вспомнил, как стоял во тьме.

Он вспомнил, как стоял во тьме, пока его братья и сестры умирали.

Он вспомнил, как стоял во тьме, пока его братья и сестры умирали из-за того, что он не сражался вместе с ни…

Нет. Не это, сир.

Он вспомнил, как ослеп от света отца. Вспомнил, как отказался бросить братьев и сестер под синим небом и высоким солнцем, вдали от города Деш`еа. Вспомнил механический гром абсолютного предательства, когда его похитили у смерти, которую он полностью заслужил.

Он вспомнил холодный миг истины, когда стоял в темноте и больные глаза исцелялись. Каждый день, что он продолжал дышать, был нежеланным даром. Теперь он шел путем чужой судьбы. Его судьбой было остаться с людьми, которые нуждались в нем, звали его, последовали за ним в горы и погибли без него. Несбывшаяся судьба.

Он был Ангроном из Деш`еа. После этого уже ничто не имело значения. Он слушал других, обращавшихся к нему с просьбами, тех, которым было необходимо, чтобы все это стало важно. Играл в их игры, живя чужой жизнью. Вел свои флоты, принял своих сыновей, сказал самому себе, что кровь не вода, а Пожиратели Миров — та армия, которую он хочет, и та орда, которой он заслуживает. Он поддерживал себя ложью, не позволяя никому увидеть свою потребность.

И он служил в империи бессердечного отца, терпя тихие ухмылки братьев, которых презирал.

Да. Ангрон. Ангрон Завоеватель. Мясник. Красный Ангел. Все то, чем они его сделали, лишив его судьбы…

Какой, сир?

Он отшатнулся от голоса. Они не должны были знать.

— Вориас, — прорычал он имя Лекцио Примус своего Легиона.

Вориас внутри меня, сир. Я — Единство.

Ангрону захотелось сплюнуть. Мерзкие псайкеры. Его Легион станет чище, когда последний из них, наконец, умрет. От их нашептываний Гвозди пели внутри черепа, как никогда. Он уже чувствовал, как из носа льется кровь.

— Вы сделали то, что хотели. Вы дотянулись до меня, а теперь скажите, куда копать и убирайтесь из моей головы.

Так они и сделали. Повиновались обоим требованиям. Несколько изнурительных минут Ангрон, истекая кровью, поворачивался под землей, а затем возобновил мучительное передвижение ползком. На сей раз, стремясь к свободе и свету наверху. И что более важно, стремясь отомстить.

Эска завалился назад, и его доспех глухо ударился о корпус «Носорога». Он соскользнул наземь, медленно сгибаясь, и завершил падение неуклюжим сползанием. Кровь текла у него из ушей, носа, глаз, и в этом не было ничего нового. Все равно было больно, каждый раз больно, но постоянно сопровождающее страдание стало обыденным.

Он ощущал, как вдали умирает Единство. Совокупная сущность, которую они образовали, объединив силы, с криками уменьшалась. Ей доставляло боль простое небытие, когда все псайкеры высвобождали свои разумы и возвращались к индивидуальности. Странно и плачевно для краткоживущего сознания, но ничто иное не смогло бы пронзить мглу изломанной души Ангрона. Прото-Гвозди примарха оберегали его разум от вторжения. Никто не знал, почему, как, и задумывалось ли это вообще.

Эска припал к земле, дыша сквозь окровавленные зубы. Он был слишком слаб даже для того, чтобы сглотнуть. Прокладывать путь в сознание примарха было все равно что вслепую плыть сквозь рокрит. А Гвозди… Гвозди превращали пытку в кошмар. Гвозди Ангрона были почти грязны в своей простоте, они закрывали мозг военачальника от внешнего воздействия, обращая его мысли в не оставляющие следов неуловимые призраки. Чтобы просто поговорить с ним разум к разуму, требовалось такое действие, как Единство. А после действия вроде Единства оставшиеся библиарии Пожирателей Миров слабели и заболевали. Что бы ни было использовано при создании внутричерепных имплантатов Ангрона, оно не поддавалось простому воспроизведению.

Ему наконец удалось поднять взгляд на собственных братьев по всей разрушенной площади, которые сознательно не обращали на него внимания. Эска уставился в пыль, глядя, как закованные в белое сыны Ангрона бьются среди камней, нанося удары клинками по силуэтам Ультрадесатников, которые не уступали. Тени меньшего размера, смертные солдаты Арматурской стражи, сражались постоянно отступающим строем, образуя очаги сопротивления при помощи часто полыхающих лазерных винтовок. Даже сквозь пыльную дымку и химическую вонь жженого металла и танковых двигателей он чувствовал запах вызванного страхом пота, который покрывал тела людей.

Тусклое солнце заслонила тень. Небольшая тень. Он снова поднял голову, не осознавая, что был близок к потере сознания.

Первым на него обрушился смрад человеческой кожи. А затем — запах крови. Жидкой крови смертного, не прошедшей фильтрацию усовершенствованными органами и без добавок стимуляторов. Он не мог различить лица или деталей формы, но это и не требовалось. Это был не легионер. Человек был не на его стороне.

Он поднял руку. Чтобы убить смертного? Защититься от грядущей расправы? Это не имело значения. Рука Эски дрожала в воздухе перед ним — самый серьезный и очевидный признак слабости. Его предало собственное тело.

+Вориас+ безмолвно передал он, хоть это и было бесполезно. Вориаса отделяла от него половина города.

+Кхарн+ предпринял он попытку. +Каргос+. Они оба были ближе. Он не видел, как Кхарн сражается в хаосе перекрестка Валика, но слышал, как капитан кричит в вокс, требуя отменить телепортационное наведение. Как и следовало ожидать, никто из них не ответил. Возможно, они даже его не услышали.

Силуэт человека прицелился из винтовки, наводя ее в голову. Эска рассмеялся, но из его гортани вышел булькающий хриплый смешок — он давился собственной желчью.

— Почему? — спросил человек. — Почему вы нас предали?

У Эски плыло в глазах, он силился сконцентрировать свои мысли. Он снова рассмеялся, так же слабо. Рука продолжала трястись.

— Отвечай мне! — заорал солдат. Он вдавил дуло винтовки Эске в щеку.

Пожиратель Миров попытался ответить, но вместо этого его стошнило темной кровью на переднюю часть доспеха.

Рычание. Визг. Что-то блеснуло в воздухе.

Лицо Эски покрыла кровь, горячая и слишком человеческая. Тень рухнула, и ее место заняла другая. Эта издавала урчащий гул работающего доспеха.

— Эска, — произнесла новая тень. У нее был топор, а шлем венчал плюмаж. От нее пахло войной, ненавистью и огнем.

— Капитан, — болезненным шепотом отозвался кодиций. — Благодарю.

Он протянул дрожащую руку, нуждаясь в помощи.

Другой Пожиратель Миров сделал шаг назад, словно ему что-то угрожало. Ах, да. Эска опять опустил руку.

— Прости меня, Кхарн, — выдавил он.

— Все в порядке, — воин отвернулся. — А теперь вставай и закончи бой.

Эска смотрел, как его капитан удаляется по камням. Кодиций поднялся почти минуту спустя, выискивая оружие, которое бросил, спасая жизнь примарха.

На арматурце был грязный синий мундир офицера гвардии Академии, украшенный золотыми шнурами и серебряным кантом.

— З-з-з… за Императора, — запинаясь, произнес умирающий изуродованным ртом. Кровь лилась с десен там, где находились зубы, пока Кхарн не вколотил их в горло всего несколько секунд назад. Отвлекшись, Пожиратель Миров подтянул к себе сопротивляющегося мужчину и ударил того головой, впечатав щерящийся лицевой щиток в лоб человека. Сколько бы костей ни остались целыми после такого удара, их было слишком мало для продолжения жизни. Арматурский офицер упал на землю, такой же мертвый, как и город, который ему не удалось защитить. Кхарн сделал вдох, втягивая запах крови с лицевого щитка. Гвозди ответили теплой удовлетворенной пульсацией.

Он поднял глаза к небу, когда точка телепортации, наконец, зафиксировалась, прорвав в варпе канал с грохотом, от которого вылетели немногие уцелевшие окна в радиусе нескольких улиц. Давление вытесняемого воздуха само по себе создало гром, ударивший в тридцати метрах над полем боя. Кхарн смотрел вверх., когда пришла ударная волна, и ощутил, как по броне стучат камешки и песок. Тех, кто был ближе всего к взрыву в воздухе, сшибло с ног — и Пожирателей Миров, и людей, и Ультрадесантников. Капитан находился достаточно далеко, и у него всего лишь на несколько секунд сбился ретинальный дисплей.

Из золотистой раны в небе планеты вниз упал полубог в красном и золотом. Величественный воин-жрец, закованный в священную багряную броню, каждую пластину которой покрывали рунические мандалы и молитвы, написанные колхидской клинописью. Прикрепленные к темному керамиту свитки с обетами развевались на ветру, словно пергаментные крылья, расправляющиеся при падении. А затем Кхарн почувствовал это. Почувствовал инстинктивный вздох преклонения, вызывающее зуд по коже благоговение первых мгновений пребывания в присутствии примарха.

Ребристые подошвы Лоргара с хрустом врезались в щебень, кроша камни в гальку и пыль. Воздух тут же пронзили выстрелы снайперов, безрезультатно вспыхивавшие при попадании в психокинетический щит, который мерцал вокруг доспеха примарха. Кхарн предупреждающе закричал, но Лоргар обратил на оклик центуриона столь же мало внимания, как и на приближающуюся бурю огня, вероятно, угрожавшую его жизни. Его внимание было где-то в другом месте, он сконцентрировался на проклятой земле, которая отмечала погибший проспект.

Над головой прогрохотал десантно-штурмовой корабль Ультрадесанта. Ряды тяжелых болтеров гремели и полыхали в пыльном мраке. Это привлекло внимание примарха. Лоргар уверенно и плавно развернулся по дуге, протащив чудовищное навершие Иллюминарума по земле, а затем с ревом метнул булаву в небо. Крозиус завертелся, превратившись в размытое пятно энергии, и врезался в усиленное стекло кабины с настолько громким треском, что его было слышно за протестующим шумом прыжковых ускорителей корабля. Когда «Громовой ястреб» вильнул в сторону, Лоргар поднял руку в том направлении, и его пальцы искривились, будто когти. Он схватил машину, удерживая ее в воздухе.

И дернул.

Двигатели десантно-штурмового корабля вздрогнули и закашлялись, испуская черную грязь. Лоргар снова потянул, словно пророк, хватающий мудрость с неба. Корабль рухнул, врезавшись в разрушенный проспект с режущим уши грохотом терзаемого металла. Его двигатели пылали, корпус был изуродован.

Примарх на какое-то время забыл о потерянном крозиусе, вновь обратив взгляд на щебень на краю широкого проспекта.

Он произнес единственное слово. Кхарн каким-то образом расслышал его отчетливо, хотя это был просто шепот.

— Брат.

Владыка Несущих Слово начал выдергивать камни, не прикасаясь к ним, и отшвыривать их от засыпанной и разрушенной дороги с такой же легкостью, как сорвал с неба десантный корабль.

Сверху спустился Скане. Он затормозил возле Кхарна с воющим визгом двигателей прыжкового ранца. Черный доспех побелел от праха гибнущего города.

— Вам это понравится, — сказал он капитану.

Кхарн не мог отвести глаз от Лоргара.

— Ты видишь то же, что и я? — спросил он у Скане.

— Это еще лучше, капитан, — разрушитель покачал головой. — Чувствуете?

Обратив внимание, этого было нельзя не почувствовать. Земля вибрировала, слабо, но размеренно, словно быстро бьющееся сердце. Город сотрясала не смерть, а шаги гигантов.

— Поступь титанов, — произнес Кхарн.

— Я видел, как несколько движется через пыль, — согласился Скане. — И все они не за нас.

 

5

Угольная королева

Его имперская мудрость

Они ликуют, мой принцепс

Машина-охотник была известна под несколькими именами, часть из которых являлась ласкательными, часть фактически архивными, а часть — проклятиями, раздававшимися, когда ее тень падала на врагов.

В различных записях, сохранившихся у остатков 203-го экспедиционного флота, она упоминалась как LADX-cd-МАРС-Квинтэссенция-[модификация Некаре]— I-XII-002a-2/98: VS/TK/K. Это название едва ли годилось, чтобы вселять во врагов ужас.

В анналах Темных Ангелов она была известна как «Угольная королева», и ее помнили по тем десятилетиям, когда она несла службу вместе с Первым Легионом, прежде чем вместе с сестрами была послана сражаться вместе с Пожирателями Миров. В стратегиуме флагмана Льва, «Неоспоримого довода», висел штандарт, который чествовал ее победы, одержанные вместе с Темными Ангелами. Его сорвали, когда открылось, что она переметнулась к врагу.

Пехота, которая сражалась у нее под ногами, более часто именовала ее «Шакалом» или «Ревуном». Ее вопль всегда вызывал у меньших собратьев ответный рев. Для тех же, кто знал ее лучше всего, управлял ее движениями и образовывал биологические компоненты ее мозга, она была «Сиргалой», первым охотником Угольных Волков.

Имя командного титана, как и у всех боевых машин Легио Аудакс, происходило из древних времен, из гималазийских диалектов протоготика, сохранившегося в виде фрагментов знаний утраченных эпох Древней Терры. Давным-давно, когда Терра еще была Старой Землей — когда небеса были синими, а не цвета серого железа — крупнейший континент планеты покрывали целые цивилизации. Теперь на этом месте располагался Имперский Дворец, и единственным, что осталось от тех почти позабытых людей, были отголоски вроде названия «Сиргалы».

«Сиргала» двигалась вперед, пригнувшись по-звериному. Волчий череп из клепанного железом керамита был наклонен вниз, чтобы смотреть вдоль дороги. Руки-орудия следовали за направлением взгляда, разворачиваясь влево и вправо при каждом движении сенсорных экранов кабины, заменявших глаза. Машина скорее кралась, чем шла, когтистые лапы с хрустом оставляли на рокритовых проспектах трехпалые следы. Из-за своей походки она качалась из стороны в сторону при каждом шаге.

На титановой пластине, находившейся на толстой броне голени, виднелись слова: «Если у волков есть королева, то это она» на том же хиндусском протоготике, который подарил ей имя. Этой надписи ее удостоил Лев, повелитель Первого Легиона, десятки лет назад. За годы войны табличка царапалась, мялась и стиралась, однако техножрецы всегда возвращали ей читаемый вид. Личность дарителя не имела значения. Суть была в смысле.

Внутри бронированного черепа были пристегнуты к креслам трое членов командного экипажа. Венрику Солостину было восемьдесят, но благодаря омолаживающей хирургии он продолжал выглядеть на пятьдесят, находясь на пике того второго расцвета красоты, который выпадает некоторым удачливым мужчинам. Седеющая щетина на подбородке обрамляла частую и непринужденную улыбку. С висков и затылка спускались соединительные нейрокабели, которые были подключены непосредственно к кожаному креслу. Он смотрел прямо через глаза кабины «Сиргалы» на то, как артиллерийский танк скрежещет шестернями, разворачиваясь на проспекте. Орудие машины грохнуло, окутавшись черным дымом, и пустотные щиты «Сиргалы» осветились от кинетического удара.

— Этот «Поборник» надо уничтожить, — произнес Солостин.

— Есть, сир, — отозвался Тот Кол со своего кресла. — Преследую.

Кабина затряслась сильнее, титан класса «Пес войны» перешел на шатающийся бег. Он двинулся сквозь облака пыли, и о броню загремела галька.

Лицо сидевшей на соседнем с Тотом кресле Киды было освещено нездоровым янтарным светом — иллюзией огня от мерцающего дисплея целенаведения.

— Выстрел уже готов, сир.

На своем командном троне Солостин повел обоими кулаками вперед, медленно и аккуратно нанося двойной удар. Приводы и гидравлика издали резкий визг, и «Сиргала» повторила его движение. Руки-орудия поднялись и прицелились в нейронной гармонии.

Иного разрешения не требовалось. Кида ухмыльнулась и выстрелила. Левая рука «Сиргалы» издала рычание, мегаболтеры «Вулкан» с оглушительным ревом открыли огонь, повинуясь нажавшему на спуск пальцу стрелка. На дорогу, словно ливень дымящегося металлолома, посыпались стреляные гильзы.

— Цель уничтожена. — сказала Кида.

— Цель более чем уничтожена, дорогуша, — подтвердил Солостин. Его шепот прошел по титану, вызвав дрожь удовольствия в железных костях старушки.

Тот провел «Сиргалу» за поворот проспекта и свернул на боковую улицу. Проходя мимо, «Пес войны» насмешливо пнул подбитый «Поборник». Корпус танка, изжеванный устроенным Кидой обстрелом, покатился по рокриту и пробил стену.

— Модерати примус? — окликнул Солостин.

— Да, сир?

— Пинок, — он усмехнулся. — Славно сделано. Ауспик?

Бионические глаза Тота сфокусировались на дисплее левого монитора.

— Все соединения сохраняют атакующие параметры. Больше половины Легио участвует в бою, остальные двигаются точно согласно плану. Сообщается о соотношении потерь в одну вражескую машину на одну нашу.

— Приемлемо, — задумчиво произнес Солостин, — но едва ли образцово, если учесть обстоятельства. Легио Лисанда вряд ли превосходит нас по классу.

Тот смотрел на дорогу впереди.

— Лисанда сражается совместно с Ультрадесантом.

Солостин кивнул. Не было нужды уточнять — всякий раз, когда Легио Аудакс выступал на войну, происходило одно и то же. Прочие Легионы Космического Десанта действовали в тактическом согласии со своими силами Коллегии Титаника, но никогда нельзя было рассчитывать, будто Пожиратели Миров сохранят спокойствие достаточно долго, чтобы продемонстрировать подобную выдержку.

«Пес войны» продолжал враскачку идти вперед. Гремящий корпус пробивался сквозь пыльные облака, которые душили город. Они ориентировались по ауспику, направляясь к искаженным тепловым меткам и движению, засеченному широкоугольной эхолокацией. Позади «Сиргалы» не отставали от вожака «Псы войны» «Маакри» и «Кала». На их темной броне виднелись такие же повреждения, как и у командного титана.

— Входящее сообщение. — Тот нахмурился. — Флагман отфильтровывает, как может. Оно с передовой, обращено ко всем подразделениям сопровождения. Они хотят, чтобы мы стянулись к… — он прижал бионическую ладонь к вводу вокса, аугметически соединенному с виском.

Солостин барабанил пальцами по подлокотнику кресла, непринужденно раскачиваясь в такт поступи старого титана.

— Стянуться к?… — переспросил принцепс. — Куда стянуться? Не говори мне, что, наконец, настал день, когда Двенадцатый Легион просит нас о помощи.

— Вот дерьмо, — выругался Тот, медленно выдохнув. — Передача от восьмого капитана Кхарна. Он приказывает всем подразделениям разведки вернуться к перекрестку Валика и требует немедленного подкрепления.

— Толика достоинства не помешает, модерати Кол, — неодобрительно отозвался Солостин на ругательство.

— Мои извинения, сир.

— Прощаю, — Солостин самостоятельно слушал передачу, и его улыбка угасала. — Чтобы добраться до Валики, нам придется пробиться через четверть города. Я… подождите, подождите. Это не может быть правдой, — сказал он.

Кида, не подключенная к вокс-сети, наконец, отвела глаза от стрелковых консолей.

— В чем дело?

— Поступают сообщения с половины городских перекрестков, — ответил Солостин. — Хуже всего на Валике.

Приближаются машины Лисанды. К тому же, там высадился лорд Аврелиан.

Кида нахмурилась. На оранжевом стекле целеуказателя постоянно отображались прокручивающиеся потоки данных.

— И почему это не может быть правдой?

— Не это, — произнес Солостин. Он ввел команду, чтобы перевести вокс-сообщение на основные динамики кабины. — Вот это.

— … потеряли контакт с примархом, повторяю, говорит Кхарн с Валики. Мы потеряли контакт с примархом, подкрепления…

Кида не переставала хмуриться.

— Пожиратели Миров постоянно теряют контакт с примархом. Они теряют контакт со всеми, когда, ну вы знаете… — она постучала пальцами по виску. — Гвозди берут верх.

Солостин глядел глазами титана на пылающий город снаружи.

— На сей раз что-то явно иначе.

Кхарн кричал. Не от ярости и не из-за ран, просто потому, что еще был жив. Этот звук тысячи и тысячи раз повторяли по всему городу люди, которые подошли к своему физическому пределу, вышли за него, но так и не получили передышки. Он кричал, чтобы пересилить боль в мускулах, сражаясь с жжением молочной кислоты в изможденном теле, затопленном боевыми стимуляторами. Он кричал и смеялся, пока убивал, и его топор опускался снова, снова и снова.

Он не лгал Аргелу Талу. Некоторым воинам нравилась война, и он был одним из таких. Не сам сокрушительный натиск, а первобытный восторг при прорыве вражеского строя и сопровождающий его дурманящий хохот. Покалывающее удовольствие от дыхания, когда другие сломлены и мертвы. В борьбе за выживание крылись бездны веселья.

Однако военные писцы занимались своим ремеслом неправильно с самого появления языка. Некоторые вещи просто нельзя описать, и первой среди них была война — подлинная открытая война между сшибающимися армиями.

В силу самой сути восприятия, то, что мудро для одного, всегда будет ложью для кого-то другого.

Некоторые рассказчики фокусировали внимание на каждой секунде поступков и поведения воина в пылу схватки, описывая движения смертных. Другие — на атмосфере более масштабного противостояния, и давлении эмоций на его участников.

Правы были и те, и другие, и никто из них. Кхарн хорошо об этом знал.

В битве не существовало никакой универсальной истины. Порой он сражался, и не мог вспомнить ни одного удара топора, ни одного лица убитого врага, хотя те вопили у него перед глазами часами напролет. Также он бывал на таких полях боя, где каждое искаженное лицо застревало в памяти на несколько часов, и где он помнил каждый незаметный поворот топора, как и точный звук, с которым оружие разрывало доспехи, мясо и кости.

Битва определялась выносливостью. Ход времени отмечала лишь боль в мышцах и сбившееся дыхание. Война на передовой — от боевых отрядов Древней Терры до мясорубки с участием огромных орд в Великом крестовом походе — была войной с самим собой. Мастерство не имело значения, все решали братство и стойкость. В 31-м тысячелетии любой воин, взявший винтовку, пистолет или клинок, бился против собственных запасов мужества, силы и выносливости. Против мужества братьев и сестер, против их способности продолжать стоять и держать строй.

Прошло тридцать тысяч лет, и методы ведения войны сделали полный круг.

Как показала Темная Эра Технологии, масштаб конфликтов человечества сбросил со счетов порочную практику опоры на автоматику. Люди вернулись к столкновениям меча и щита, к окапывающимся солдатам с винтовками. В роли богов теперь оказались боевые титаны и танки «Гибельный клинок».

В более спокойные моменты Кхарн ощущал гордость. Он жил во вторую эпоху легенд, и с каждой новой победой вокруг него создавалась мифология будущего. Пожиратели Миров были потомками фаланг древности, духовными наследниками стен щитов из сгинувших царств. Они являлись воплощенным эхом, воскрешая в памяти битвы, которые дробились на поединки бронзовых клинков в руках тысячи героев, когда боевой порядок терялся в крови, поте и проклятиях двух перемалывающих друг друга армий.

Они не были солдатами, которые группами пробиваются по покоряемым улицам. Они были воинами, которые обнажают клинки для тех мгновений схватки, когда отвага и стойкость грозят перерасти в безумие.

Тех мгновений, которые никогда не сохранялись в сагах.

Однако он не видел в войне большого искусства. По крайней мере, помимо мимолетного эстетического удовольствия, которое сопровождало столь невероятные зрелища, что от них глохли чувства: возможно, горящий город, или же орбитальные пикты армий такого размера, что от них чернела сама земля, на которой они убивали друг друга.

И все же он любил войну. Любил братство, сражение бок о бок и спиной к спине с воинами, ради которых он бы отдал жизнь, и которые бы умерли за него. Он любил мгновения прилива жизненных сил, который ощущал всякий раз, когда враг падал под ударом его топора. Он был горделив, как и все, ни разу не запятнав себя пустым тщеславием, и любил войну, поскольку имел к ней талант.

Подлинная сила космодесантников Императора заключалась в их генокоде. Не в физической силе, сколь бы грозной она ни была. Не в дисциплине, поскольку многие были почти полностью лишены этого достоинства. Не в бронированном кулаке многочисленных батальонов бронетехники, которой на самом деле почти с тем же успехом могли бы управлять и низшие люди.

Нет, их сила служила доказательством тонкой прозорливости Императора в отношении конфликтов. Он создал воинов, которые были в силах выдержать больше, чем любой другой смертный. Когда основные сердца и легкие уставали, это компенсировалось работой запасных органов. Раны, которые ошеломили или обездвижили бы человека, почти не замедляли легионера. Они были детьми, которых забрали из естественной жизни, вырастив в чистом виде существ, способных переносить неимоверную боль и повреждения и продолжать идти дальше.

Несмотря на все мнимые недостатки, Император понимал, что война совершила полный круг. В своей имперской мудрости он вывел солдат, чтобы побеждать в древних войнах, которым предстояло вновь произойти в будущем.

И Кхарн кричал. Он кричал, отсекая голову упрямому, одетому в форму гвардейцу Академии, и кричал, обратным ударом разорвав надвое женщину-офицера. Кричал, когда ощущал усталость, которая бы парализовала человека, и когда преодолевал ее снова и снова. Перед ним вырос Ультрадесантник, державший наготове болтер и гладий. Кхарн снес легионеру руку рубящим ударом, пнул его в нагрудник так сильно, что тот упал, а затем обвил цепь оружия вокруг горла раненого воина. Он душил Ультрадесантника, обхватив его сзади и выдавливая жизненную силу, все это время продолжая реветь, выть и исходить пеной.

И Гвозди пели. Они посылали в голову импульсы ненависти, обещая прекратить боль, но так и не избавляя от нее.

Тени заслоняли дневной свет, когда мимо проходили вражеские титаны, наводившие свое разрывающее барабанные перепонки оружие на боевые танки Пожирателей Миров. Тяжелый грохот мегаболтеров «Вулкан» был настолько громким, что мог бы сойти за биение сердца самой Арматуры. Струи огня из разряжающихся рук-орудий озаряли пыль, превращая ее в мерцающую дымку, слабый свет которой преображал титанов в громадных существ из железа и теней.

Кхарн видел в пыли силуэт Лоргара, который отшвыривал прочь огромные камни и куски рухнувших строений при помощи телекинетической ярости. Примарх зарывался глубоко, сильно ниже уровня улицы, и воздух сгущался от пелены психического резонанса, который был достаточно резким, чтобы вызвать у окружавших головную и зубную боль. Любой Ультрадесантник, кто спускался в яму, умирал, не удостоившись даже взгляда Лоргара. Призрачные волны кинетического давления обрушивались на целые отделения, отбрасывая их и убивая о камни. Смертные солдаты, попадавшие под эти небрежные импульсы энергии, улетали еще дальше, и их размазывало о щебень при приземлении. Лоргар продолжал копать.

Сгорбленный титан «Пес войны», жаждущий добычи, с топотом двинулся через пыльное облако, наводя орудия на примарха. Кхарн набрал воздуха для предупреждающего крика, но спустя мгновение выдохнул в безмолвном ошеломлении.

Лоргар, перчатки которого покрылись психической изморозью, поднял кусок разбитой кладки размером с транспортер «Носорог» и швырнул его через проспект. Скорость полета была такой, что за ним расходились волны пыли. Издав величественный колокольный звон, обломок столкнулся с волчьей мордой кабины титана, расплющив отсек для экипажа. От этого титан медленно, очень медленно завалился набок. Те немногие Пожиратели Миров, у кого еще хватало рассудка наблюдать, разразились хохотом и возобновили натиск.

На Валику прибывали все новые Ультрадесантники, которые вели отделения смертных солдат, еще не измотанных в схватках. Другие падали с неба на рычащих прыжковых ранцах. Еще часть сыпалась с десантно-штурмовых кораблей, спускаясь через пыль по тросам. По камням со скрежетом приближались кобальтово-синие танки, их орудийные установки полыхали огнем.

— Где подкрепления? — требовательно спросил Кхарн в вокс. — Где эти ублюдки Несущие Слово?

Вместе с ним сражались Каргос, Скане, а также Эска и Джеддек. Библиарий бросился в бой, между его топорами плясали слепящие дуги лиловых молний. Джеддек был одним из старейших живых Пожирателей Миров. Он участвовал в крестовых походах среди звезд с момента основания Легиона, задолго до того, как был обнаружен родной мир примарха, и начался набор рекрутов с планет помимо Терры. Он держал геральдическое знамя Восьмой роты — огромный тканый флаг, на котором клыкастый череп с отметкой «8» пожирал мертвую красную планету.

Кхарн отступил и встал рядом со знаменосцем.

— Что случилось? — заорал он, перекрикивая звуковую бурю.

Джеддек поднял обрубок другой руки. Та заканчивалась около локтя.

— Ультрадесант случился.

Каргос присел перезарядить болтер.

— Если ты не заметил, он все еще продолжается.

Из пыли с шипением вырвался болтерный заряд, который врезался Джеддеку в грудь и вынудил опуститься на одно колено. Знамя колыхнулось, опускаясь, падая.

Скане открыл ответный огонь из пистолетов, сразив размытый силуэт Ультрадесантника, который поднимался к ним по каменному откосу.

— Ты отомщен, Джеддек, — передал сержант по воксу.

— Я еще не умер, — прорычал ветеран в ответ. Он рывком встал на ноги, вновь поднимая знамя. Разбитый нагрудник покрывала кровь. Кхарн видел среди мешанины раздробленного керамита и расколотой грудной клетки следы пульсации органов .

— Где проклятый Семнадцатый? — сплюнул Каргос. — Где они?

Скане — не всегда ли это оказывался Скане? — произнес вслух то, что было у них на уме.

— Предательство. Они бросили нас умирать во имя какой-нибудь великой и священной шутки, помяните мое слово.

Кхарн посмотрел на цепной топор, лишившийся зубьев и деформировавшийся от чрезмерного использования. Посмотрел на плазменный пистолет, который ослабел и страдал жаждой от перегрева, протестующе выпуская пар под давлением.

— Они нас не бросят.

Скане ухмыльнулся.

— Вы действительно верите в то, что говорите? Скажите, что тут Лоргар, и они примчатся бегом.

Ответная улыбка Кхарна была по-настоящему тонкой и мрачной.

— Говорит капитан Кхарн из Двенадцатого Легиона. Всем силам Несущим Слово возле Валики. Нас подавляют, и нам немедленно нужно подкрепление. Здесь ваш примарх. Слышите меня, трусы? Здесь ваш примарх.

Немедленно раздался трескучий ответ, искаженный помехами вокса.

— Подтвердите.

Кхарн расхохотался, убрав пистолет в кобуру и подобрав с камней брошенный болтер Ультрадесантника.

— Я прямо сейчас смотрю на Лоргара, шавка. Вы не только нас тут бросили.

— Говорит Торгал из Седьмой Несущих Слово. Запрос подкрепления принят.

Кхарн сделал из похищенного болтера единственный выстрел. Тот разнес на части гвардейца Академии, который пытался вскарабкаться по щебню за укрытие.

— Что значит «принят»? Хочешь сказать, что на сей раз вы действительно придете?

Вокс опять утонул в помехах.

— Трусы, — Скане продолжал ухмыляться. Он убрал оба опустошенных пистолета, осмотрелся по сторонам в поисках оружия, которое можно было бы взять, и вернулся с легкой лазерной винтовкой, смотревшейся в его бронированных руках почти что комично. За нее все еще держалась половина руки смертного. Выбросив руку, Скане так и не смог просунуть палец в скобу и отшвырнул бесполезное оружие в том же направлении. — И скажите им принести боеприпасов, — проворчал сержант.

Все новые тени превращались в силуэты, а силуэты — во вражеских солдат, которые появлялись из дымки. Арматурские гвардейцы носили респираторы для защиты от пыли. Ультрадесантники вели их с неизменным и упорным достоинством. Из пыли, покачиваясь, на оскверненную площадь выходили новые шагающие машины — «Псы Войны», которые трубили в боевые горны, словно завывающие волки.

— Было честью служить с вами, сэр, — теперь пришла очередь Каргоса усмехнуться.

Кхарн сглотнул собственную едкую кислотную слюну. Юмор Пожирателей Миров — неизменный преступный черный смех посреди бури. Он улыбнулся в ответ.

— Заткнись, Каргос.

Титан класса «Пес войны» «Ардентор» опустил руки-орудия, водя ими поверх воронок, вырванных в истерзанной земле. Прожекторы на дуле с потрескиванием ожили, поворачиваясь туда-сюда, пока напоминавший собаку титан вынюхивал добычу среди пыли. Пустотные щиты искрились от случайных выстрелов окрестных Пожирателей Миров из руин, однако энергетический барьер оставался активен, и машина двигалась, не обращая внимания на их бессмысленные жесты. Другой железный зверь окатил соседнее здание струей разрывного огня «вулканов», которая прогрызала камень и резала на куски находившихся внутри легионеров. На дорогу сыпался ливень стреляных гильз размером с руку человека. Они с лязгом падали сотнями, рассыпаясь по улице.

Горны «Ардентора» издали рев, когда он с хрустом сделал первый шаг по каменному склону. Это был одновременно протестующий вопль и призыв к оружию. Болтеры «Вулкан» гортанно завизжали от голода, их боезапас иссяк после часов сражения без доукомплектовки. С подбородка затрещали второстепенные орудийные установки, которые могли лишь плеваться по легкой пехоте. Трассеры зашлепали по земле, вгрызаясь в воронку.

Принцепс Максамиллиен Делантир наклонился вперед на своем троне, и его позвоночные стыковочные кабели натянулись.

— Я что-то там чувствую. Поддерживать оборонительный огонь.

Модерати секундус издал несогласный бинарный всплеск.

— Ауспик все так же ничего не фиксирует.

— Наводчики подтвердили, что этот кратер создан психическим выбросом противника, что бы это ни было. Там внизу что-то есть, — Делантир почесал под вызывающей зуд маской респиратора. — Огонь внутрь кратера из основного плазменного орудия.

— Мой принцепс, у нас осталось не больше трех выстрелов до того, как наступит гиповолемия реактора.

— Мы перевооружимся и подзарядимся, когда Валика будет зачищена, Кей. Если наши пушки опустеют, а реактор будет страдать от жажды, я буду крушить этих предателей ногами. А теперь огонь согласно приказу.

— Есть, мой принцепс.

Пока модерати со шлемом на голове трудился, наводя правую руку, кабина погрузилась в полумрак аварийного освещения.

— Угроза гиповолемии ядра, — протрещал лишенный эмоций голос техножреца из камеры плазменного реактора, помещавшегося в бронированном отсеке позади капсулы кабины.

— Я в курсе, — натянуто улыбнулся Делантир. — Просто дайте мне один выстрел.

— Накапливаем поражающий эффект, — воскликнул модерати Кей. Он быстро последовательно повернул семь верньеров и вдавил левый активатор. — Приготовиться к разряду.

— Всем приготовиться, всем приготовиться.

Опоры «Пса войны» крепко зафиксировались, он выстрелил, и на Валике родилось второе солнце.

Имперская плазменная технология соединила одноэлементные газы, чтобы создать пламя, лижущее поверхность звезд. В древние эпохи этот процесс был более известен как термоядерный сплав — ионизация водорода при сотне миллионов градусов — для воссоздания сердцебиения солнца путем человеческого гения. Приготовление плазмы составляло половину ритуала. Остальное являлось «разрядом». В священных залах Легио Лисанда и различных Коллегий Титаника разряд плазменного оружия богомашин сопровождался обилием молитв, воззваний, благословений и воскурением определенных благовоний.

«Пес войны» выстрелил. Заряд свежей плазмы, обладавший кометным хвостом, сдерживался искусственным магнитным полем, чтобы предотвратить рассеивание вследствие разлета ионизированных атомов. Немедленно началось вентилирование, из разгрузочных отверстий по всей длине руки-орудия титана хлестнул призрачный пар охладителя.

Разряд испепелил пыль, выжег воздух дочиста, и на долю секунды залил воронку ядром солнца. Пожиратели Миров, задетые краем взрыва, растворились до костей и обломков брони, которые брызнули в воздухе, истерлись в пыль, а затем исчезли.

Лоргар стоял в углублении кратера, подняв на титана безмятежный взгляд. С доспеха осыпался пепел — последние остатки прикрепленных к керамиту священных пергаментов. Воздух рябил от силы его концентрации и кинетического щита, который он продолжал удерживать простертой рукой. На несколько метров вокруг его сапог тянулся нетронутый камень. Все остальное выгорело до маслянистого черного стекла.

Все три члена экипажа подались вперед на своих креслах. Кей поднял забрало с целеуказателем.

— Что я вижу? — вопросил он. — Этого не может быть.

Модерати примус, Эллас, прищурился.

— Это?…

— Огонь, проклятие! — закричал Делантир. — Огонь еще раз!

— Приготовиться к…

— Просто огонь!

В кабине отключился свет, энергия покидала реактор. В воксе с нетипичной поспешностью затрещал голос техножреца.

— Угроза гиповолемии ядра, — он почти что визжал. — И мы не гот…

«Ардентор» выстрелил еще раз.

От разряда титан отшатнулся на два шага назад, растопыренные ноги-лапы с хрустом погрузились в проспект, чтобы избежать падения. После выстрела рука-орудие зашипела от выходящего из охладительных створок пара, словно остужаемый в воде выкованный клинок.

Освещение снова включилось. Мгновением позже вновь ожил целеуказатель Кея, а следом за ним и консоли управления.

— Он должен быть мертв, — прошептал Делантир. — Должен быть мертв. Мы убили примарха. Подведи нас ближе.

«Пес войны» выровнялся, двинувшись обратно, чтобы заглянуть в кратер.

Глаза Кея бегали между опустошением внизу и пульсирующим звоном контактов ауспика.

— Приближаются машины, — сказал он. — Легио Аудакс. И десантные корабли. Заявленные обозначения относят их к Семнадцатому.

— Они опоздали, — произнес Делантир сквозь стиснутые зубы.

Примарх Несущих Слово пал. Доспех, некогда бывший красным и покрытым священными текстами, превратился в пепельную оболочку из обугленной брони. На потрескавшейся и сочащейся влагой коже виднелись лоскуты кровоточащих ожогов. Не осталось ни единого нетронутого куска. Он не вставал с колен. Не поднимал голову. Он вообще ничего не делал.

— Он мертв, — тихо проговорил Эллас.

— Огонь еще раз, — выдохнул Делантир. — Огонь еще раз.

— Вы истощили ядро, — отозвался Кей. — У нас нет плазмы.

— Огонь подавляющими трассерами. Три очереди.

Противопехотные болтеры «Ардентора» выплюнули трассеры в распростертого примарха. Первая очередь размолола стекло, расшвыряв повсюду его осколки. Две следующие попали в опаленную броню, опрокинув павшего сына Императора на спину — беззащитное существо с обваренной и пробитой плотью.

— Мы только что убили примарха, — сглотнул Кей. — Мы только что убили примарха.

Делантир ухмыльнулся, демонстрируя все свои зубы.

— Раздавить его. Пусть им нечего будет хоронить.

«Ардентор» зашагал. Вывернутые назад ноги били по оползающему и испускающему пар стеклу, кроша его, пока машина, пошатываясь, спускалась в кратер. Когда она достигла тела примарха, Эллас поднял правую ступню-лапу и взялся за оба рычага управления, чтобы обрушить конечность вниз.

«Пес войны» вздрогнул. Одна нога находилась в воздухе, и он был неустойчив. Громадные приводы в бедре и колене боевой машины протестовали, издавая грубое механическое чихание.

— Опускай ногу. — приказал Делантир. — Прикончи его.

Эллас еще раз резко толкнул рычаги управления.

— Нам что-то мешает.

Кей снова опустил забрало целеуказателя, выглядывая через лобовое стекло левого глаза «Пса войны». Он медленно вздохнул и вновь бросил взгляд на принцепса.

— Мой принцепс? Пожиратели Миров в развалинах… Они ликуют.

Истекающий кровью полубог вырвался из земли, сопровождая свое воскресение буквально-таки медвежьим ревом. Его покрывала темная, насыщенная кровавая влага. Он отшвырнул разбитые топоры, которые уже никогда бы не взял, и вдохнул в легкие воздух свободы. Та пахла расплавленным стеклом и по ощущениям напоминала солнечный ожог.

— Лоргар, — произнес он, сплюнув кровь и, наконец, поднимаясь на ноги.

Несущий Слово поднял обожженную руку — не прося помощи, а предостерегая. У Ангрона не оказалось времени, чтобы поднять изуродованного брата, распростертого под ногами. Солнце померкло, будто мгновенно настала ночь.

Он повернулся, поднял руки и принял на свои плечи вес богомашины.

Каждая мышца в теле напряглась сильнее, чем пытающееся сокрушить его железо. Сквозь металлические зубы просочились нитки слюны, ободранные костяшки побелели, пока он боролся с волей титана. Нога опустилась еще на полметра, и он издал медвежий рык. Сухожилия плеч издали треск. Разбитые сапоги скользнули на кусок камня, не превратившегося в стекло. Что-то хрустнуло в позвоночнике, еще что-то — в левом колене. Кости сжимались с таким же звуком, как ветки под ногами, и ему не понравился этот живой всплеск воображения.

Но он услышал, как его люди ликуют. Услышал, как они воют, совершая убийства, и выкрикивают его имя. Он моргнул, чтобы прочистить глаза от жгучего маслянистого пота, и вогнал подошвы в землю. Лицо изломанного ангела рассекла улыбка, он перехватил когтистую стопу титана своими соскальзывающими, лоснящимися от крови руками и начал толкать назад.

— Лоргар, — речь Ангрона была чем-то средним между рычанием и смехом. — Вставай. Я не смогу держать его вечно. 

 

6

Медвежий коготь

Передышка

Дитя Крови

«Сиргала», прихрамывая, вышла на Валику. Из поврежденных механизмов с шипением летели искры, броню покрывали рубцы от болтерных зарядов, из разорванных коленных кабелей-жил текло масло. Арматура оказалась неласкова к титанам разведывательного класса, вынужденным сражаться на передовой.

Кида и Тот краем глаза смотрели на свои консоли ауспика, пока «Сиргала» обходила полузакопанный остов «Лендрейдера» Пожирателей Миров. На перекрестке было много тепловых сигналов, которые соответствовали громадным силуэтам других титанов в пыльной мгле. Тот засек на краю перекрестка как минимум двух «Налетчиков». Легио Аудакс превосходно умел повергать крупную добычу, собравшись в стаю, но «Сиргала» прибыла в одиночестве, и подкрепления все еще были на подходе.

— Нас превосходят огневой мощью, — произнес он, — если только остальная часть Легио не появится до конца этой фразы.

— Забавно, — Кида заметила в пыльном облаке десантно-штурмовой корабль Ультрадесанта. — Готова стрелять, — сообщила она Солостину.

Лицо того было окровавлено. Обстрел кабины из ручного оружия зацепил его руку, однако впрыснутые в горло обезболивающие химикаты в достаточной степени ослабляли боль, при этом позволяя сохранять ясность мышления.

— Огонь по готовности, — отозвался принцепс. Он дал себе секундную поблажку, потрогав языком шатающийся зуб. Должно быть, это произошло, когда он ударился головой о боковину кресла. Его позабавила мысль, что с этого начнется деградация, поскольку они находились очень далеко от безопасного пространства и доступного снабжения. Омолаживающая хирургия заменила все его зубы композитными суррогатами, неотличимыми от настоящих, но если он так и останется на востоке галактики, то придется подумать насчет более простых и дешевых железных протезов, любимых Двенадцатым Легионом. Ему никогда не доводилось встречать Пожирателя Миров, в десны которого не было бы вдавлено хоть одного металлического зуба. У большинства после гладиаторских арен был полный комплект.

Он почувствовал гневную дрожь «Сиргалы», когда Кида сбила охваченный огнем корабль. А затем ощутил менее приятную дрожь, словно ему между позвонков вгоняли мелкие иглы.

— Обстрел сзади, — произнес он. — Поверните нас.

Тот развернулся, ощерившись и накренившись, а Кида описала рукой с «вулканом» брызжущую пламенем дугу.

В поле зрения выкатился вражеский танк «Хищник», изрыгавший в них огонь тяжелого болтера.

Солостин зашипел от эмпатической боли. Его кожа темнела от стигматических кровоподтеков симпатических ран, даже когда Кида пронзила танк насквозь, оставив от него пустую исходящую паром оболочку.

— Слышите? — прервал Тот шепчущего похвалу Солостина.

— Скажи, что это челнок снабжения, — заметила Кида, стуча по дисплею, утопающему в красных рунах. — Наш «вулкан» пуст.

— Нет, не он, — ответил Тот. Он прижимал руку к наушнику. — Вот что.

Дернув за изогнутый рычаг, он оживил гололитический генератор, установленный между креслами пилотов.

Возникшее в воздухе лицо принадлежало женщине. Оно было развернуто в профиль, бело-синие голочерты двигались не в такт потрескивающему голосу.

— «Угольная королева»? — произнесла она.

— Очаровательный флаг-капитан, — Солостин склонил голову в направлении изображения. — Как идет война в небесах?

Кида занялась носовыми болтерами, одной из небольших модификаций, которую внесли за последние годы их техножрецы. Она долбила трассерами сквозь пыль по пятнам теней гвардейцев Академии, спасающихся от разворачивающейся волны.

— Веди нас, — прошептала она Тоту. Он повиновался, давая Киде возможность преследовать бегущих солдат и срезать их.

Изображение капитана Лотары Саррин колыхнулось.

— Венрик? Контакт плохой. Я тебя едва слышу. Провидение сообщает, что ты на Валике.

— Подтверждаю, — отозвался принцепс. — Приближается двадцать машин.

— И тем не менее, ни черта не видно, — пробормотала Кида.

Саррин повернула голову, обращаясь к офицеру на мостике своего боевого корабля. Когда она вернулась, ее голос трещал от спешки.

— Слушай меня, Венрик. Мы работаем при помощи наблюдателей на земле, так что я не смогу тебе особо помочь, но ты должен найти «Пса войны» Лисанды «Ардентор». Уничтожь его. Уничтожь немедленно.

Тоту и Киде не было нужды повторять приказ. Они начали трудиться над консолями, переводя «Сиргалу» на ковыляющий бег.

— Есть, — воскликнула Кида.

Солостин ощутил вкус крови из шатающегося зуба. Плохой признак.

— Положись на нас, Лотара.

Та улыбнулась.

— Я всегда так делаю, старина.

С него дождем лил пот.

Ангрон упрямо продолжал стоять, держа на своих плечах вес целого мира. Он боролся с лапой титана на протяжении менее чем тридцати ударов сердца. Казалось, что прошла целая вечность. Две вечности.

— Лоргар, — произнес он сквозь стиснутые до визга зубы. — Выбирайся.

Несущий Слово приподнял сожженную кисть руки. Он не мог говорить, едва мог двигаться, но добавил к силе брата остатки психического импульса. Поднятая рука дрожала. Там, где она не обварилась до крови, сочились гноящиеся ожоги.

Ангрон был достаточно хорошо знаком с ранами от плазмы. Лоргару повезло, что он еще был жив. Вдыхая пыль и топливные выхлопы, задыхаясь под грузом, Пожиратель Миров все же смог покачать головой.

— Теперь ты решил побыть храбрым? — прорычал он, пуская густые нитки слюны. — Просто вылезай.

Лоргар опустил изуродованную руку и пополз.

— Прикончить его! — закричал Делантир.

Эллас пытался. Сервоприводы колена и щиколотки были зафиксированы и не работали, отказываясь повиноваться рычагам управления. Поднять ногу обратно для второй попытки он тоже не мог.

— Позади нас машина. — предостерег Кей. — Машина Аудакс.

— Опустить ногу!

— Мой принцепс… — возразил было Эллас, но Кей прервал его, пристально глядя на сканер.

— Она вооружена… Я даже не могу сказать, чем. Что-то с магнитным ускорителем, который накапливает заряд. Нужно разорачиваться, быстро.

— Я не могу. Колено…

— Эллас, — с внезапным холодным спокойствием произнес Делантир. Он целился в голову рулевому из табельного лазерного пистолета. — Разворачивай нас.

Эллас почувствовал, как по коже ползут мурашки.

— Есть, мой принцепс.

Кида заметила в кратере «Ардентор» и сюрреалистическую картину двух истекающих кровью примархов, которых отделяли от гибели считанные мгновения. Изуродованный ожогами Лоргар лежал сбоку. Ангрон стоял под ногой-лапой «Пса войны», удерживая ее и не давая, наконец, опуститься.

Она знала, сколько силы — в точных единицах мощности — в громадной мускулатуре «Пса войны». Она служила Аудакс с самого детства: сперва технорабочим, а затем членом командного экипажа двух титанов. В возрасте пятнадцати лет ее подвергли процессу принудительного взросления, чтобы определить, насколько хорошо она приспособится к интерфейсу кабины и будет реагировать в боевых ситуациях. В девятнадцать она стала оружейницей на борту «Ханумаана». Когда ей исполнилось двадцать четыре, Прицепс Ультима Венрик Солостин выбрал ее в собственный экипаж командного титана «Сиргала».

Ее первая операция в роли стрелка «Сиргалы» описывалась в инструктажах Легио как Выход: CC00428al-0348.Hne. История уже начинала называть это событие Исстванской бойней — четыре Легиона Космического Десанта вычистили собственные ряды на разрушенных улицах Хорала Исствана III.

На Валике она впервые выстрелила без разрешения.

От носовых болтеров не было бы толку, рука с «вулканами» опустела, но в колоде оставался еще один туз. У Киды был гарпун, созданный, чтобы повергать самую крупную добычу.

Пожиратели Миров заявляли, что они воины, а не солдаты. Нечто подобное утверждал и Легио Аудакс, десятилетиями прикрепленный к XII Легиону. Их титаны не были боевыми машинами. Их титаны были охотниками.

Она отвела назад рычаги разблокировки, взялась за ручки управления и выстрелила «медвежьим когтем». Магнитные катушки в руке «Пса войны» запустили гарпун, метнув его в кратер и вогнав в торс «Ардентора» с ужасающим хрустом уничтожаемого металла. Увидев, как машина Лисанды дернулась от удара, Солостин медленно улыбнулся.

— Прекрасный выстрел, модерати Бли.

— Благодарю, мой принцепс. Магнитные захваты включены.

«Ардентор» раскачивался из стороны в сторону. Его плечо и кабина были пробиты насквозь. Громадное копье активировалось, зафиксировавшись внутри смертельной раны при помощи магнитов.

— Двигайся, Тот.

— Есть, сир.

Титан Аудакс отступил от края кратера на три шага, туго натянув трос гарпуна. «Ардентор» опрокинулся назад, рухнув наземь. Его сердце-реактор продолжало работать, но командный экипаж погиб от пронзающего удара.

«Сиргала» продолжила двигаться назад, подтягивая гарпун и волоча тело поверженного титана по склону кратера.

— Отцепить их, — произнес Солостин.

— Отцепляю, сир, — Кида отключила магнитный захват на гарпуне, дав тому выйти из искореженного металла.

Машина-охотник «Сиргала» оставила уничтоженного противника на проспекте и развернулась в поисках другой добычи, а в воксе затрещали ликующие крики воинов Пожирателей Миров.

Он подошел к брату, протягивая ободранную руку. Вокруг и наверху продолжала бушевать битва, но прибывающие десантные корабли Несущих Слово и титаны Аудакс, наконец, оттесняли Арматурскую гвардию. Примархи обхватили друг друга за запястья, и Ангрон вздернул Лоргара на ноги. К кратеру спешили апотекарии обоих Легионов, которые благоговейным шепотом переговаривались по воксу с сопровождающими отделениями. Ангрон не обращал внимания. После того, как с его плеч исчез груз титана, у него была уйма времени, чтобы взглянуть на Лоргара. Половина лица Несущего Слово облезла почти до кости, в точности как восковые потеки на полусгоревшей свече.

— Ты умираешь?

Лоргар ухмыльнулся, его лицо приобрело жутковатое мертвенное выражение.

— Думаю, что мог бы.

— Выглядишь именно так.

Уцелевший глаз Лоргара уперся взглядом в брата. Примарх продолжал ухмыляться, поскольку изуродованное лицо не оставляло ему выбора.

— Я хотел тебя спасти. Выкопать из могилы.

Ангрон сглотнул. В этот миг он что-то почувствовал — тревожащую возможность родственных взаимоотношений. Отношений с тем, кто не входил в число Первых Братьев. Неожиданно он ощутил, что не уверен, избегать ли их, или принять. Он всегда презирал Лоргара. Даже того, как тот сражался после Исствана и как далеко ушел от многолетней трусости, было недостаточно для подлинной связи.

— Это ложь? — спросил он. — Ты пытался меня откопать?

Ухмылка Лоргара напоминала нелепую улыбку, застывшую на покрытом пятнами крови лице мертвеца с обожженными деснами.

— Ты знаешь, что это правда.

— В тебе не было нужды.

Лоргар отвернулся.

— Даже если и так, благодарю тебя, брат. Спасибо, что остановил титана.

Очередная пауза. Какое-то мгновение казалось, что Ангрон заговорит, но он промолчал.

Теперь вокруг них садились десантно-штурмовые корабли. До примархов добрался первый апотекарий, но Ангрон отослал его взмахом руки.

— Убирайся, Плюющийся кровью.

— Но сир…

— Я сказал — убирайся.

Пожиратели Миров попятились. Среди них был Кхарн и его ближайшие сородичи.

Ангрон долго и без выражения смотрел Эске в глаза, а затем недовольно приветственно кивнул. Возможно, это была благодарность. Своего рода. Эска ответил тем же, хотя — как обычно — продолжал держаться подальше от примарха.

Лоргар перестал ковылять к ближайшему «Громовому ястребу». Он поднял глаза к задыхающемуся в пыли небу, а затем повернул превратившееся в шлак лицо к Ангрону.

— Пока мы говорим, думаем и дышим, на этой планете прямо сейчас гибнет так много людей. Это меняет песню, брат. Каждая жизнь, обрывающаяся в муках, меняет мотив. Вот почему мы здесь. Вот почему Ультрамар должен умереть в медленной агонии, а не быстро сгореть в огне. Мелодия должна достичь идеальной высоты.

Ангрон чувствовал себя голым без своих топоров. Он уже отвлекся, озираясь по сторонам в поисках временной замены.

— Ты бредишь, святоша. Возвращайся на корабли. Поговорим, когда Арматура задохнется под пятой наших Легионов.

Лоргар не ответил. Вокруг него сгрудились Несущие Слово. Они пели, молились, некоторые благоговейно падали на колени. Примарх не игнорировал их, как Ангрон своих сыновей. Лоргар находил время почтить их, благословляя за рвение прикосновением руки к шлемам, или же оставляя на пергаментах с клятвами кровавый отпечаток ладони. Он чествовал их посреди руин, омывая собственной кровью.

— Лоргар, — окликнул Ангрон, когда Несущий Слово добрался до корабля. Брат обернулся, и примарх Пожирателей Миров сплюнул на почерневшую землю. — Постарайся не умереть до моего возвращения.

На лице Лоргара вновь появилась уродливая улыбка, и он поднялся в «Громовой ястреб».

Ангрон обернулся к сыновьям. Их белые доспехи были забрызганы красным, лица и щерящиеся шлемы неотрывно глядели на него в немом ошеломлении.

— Оставьте меня, — прорычал он.

Кхарн не собирался оставлять все как есть.

— Сир…

— Оставь меня, Кхарн. Поболтаешь со мной позже, когда Гвозди перестанут петь.

— Нет.

Пожиратели Миров повернулись к Восьмому капитану, некоторые нервно зашевелились. Над головами десантно-штурмовые корабли Несущих Слово гнали Ультрадесант с Валики, когда XII Легион уже заплатил сотнями своих жизней.

В сущности, Ангрон выглядел немногим лучше Лоргара. Оба имели жалкий вид из-за почти смертельных ран. Доспех Пожирателя Миров развалился на части, обнажившаяся кожа была разодрана до мяса после вытаскивания собственного тела из каменистой могилы. Даже полумертвый и без оружия он мог убить полдюжины стоящих перед ним воинов, а его сердце даже не забилось бы быстрее.

— Тебе есть, что сказать, капитан?

Кхарн был непоколебим. Лишившийся энергии плазменный пистолет и сломанный цепной топор были убраны. Чтобы чем-то занять руки, он указал на взлетающий «Громовой ястреб», который уносил примарха XVII Легиона.

— Лорд Аврелиан расправился с неисчислимым количеством вражеских воинов и почти полчаса вырывал камни из земли, чтобы добраться до вас.

Ангрон оскалил ряды железных акульих зубов.

— И?

— И вы должны его поблагодарить. Его поступок был благородным, несмотря на постоянную трусость их Легиона. Чтобы спасти вас, он прошел через кошмар. Мне никогда не доводилось видеть, чтобы воин переносил подобный обстрел и срывал с неба десантные корабли силой одной лишь злобы. Вам не подобает такая неблагодарность, сир. Вы выше этого.

Каргос заметно отступил от Кхарна. То же самое сделали Джеддек и Скане. Кхарн холодно улыбнулся их тревоге.

Они ждали злости. Ждали, что их мрачно проигнорируют. Чего они не ждали, так это хохота. Ангрон снял напряжение, низко и печально рассмеявшись.

— Я учту это, Кхарн.

Примарх зашагал прочь, выискивая на опустошенном перекрестке Валика достойное оружие.

Когда он ушел, Кхарн осел на землю. Несколько мгновений он просто дышал, сдавшись перед болью, поселившейся в его теле после многих часов беспощадной схватки. Легионер мог сражаться целыми днями — если необходимо, то и неделями — однако способность переносить невзгоды не полностью отменяла пределы возможностей смертного.

Это действие тоже повторялось по всему охваченному войной городу. Солдаты пользовались всеми возможностями для отдыха — реалия войны, которая тоже никогда не попадала в саги. Легион никогда не сражался сам по себе. Он двигался с последовательными поставками снабжения и выброской боезапаса, или же останавливался и не шел дальше. Орбитальный штурм проходил по тем же правилам. Как только захватывали существенный плацдарм, его усиливали сверху и использовали в качестве точки немедленного пополнения запасов.

Кхарн слушал вокс-переговоры посадочных модулей Пожирателей Миров, направлявшихся к Валике и другим окрестным перекресткам с грузом боеприпасов, гранат и сменных зубчатых полотен для цепных топоров, в которых Легион нуждался несколько часов назад. Также он слышал командующих Несущих Слово, которые почему-то только сейчас подходили к точкам соединения, после того как Пожиратели Миров приняли на себя удар на передовой по всему городу.

Руны на ретинальном дисплее надоедливо напоминали о повреждениях доспеха, но это могло подождать. Также они докучали ему тем обстоятельством, что рана вновь открылась, несмотря на кровоостанавливающие способности тела. Она как обычно затягивалась, чтобы предотвратить потерю крови, но снова открывалась при движении. Кровь то текла, то переставала на протяжении более чем двух часов. Смертный умер бы за считанные минуты.

— Твои жизненные показатели весело трезвонят, — передал по воксу Каргос. — Дай взглянуть.

— Нужен просто герметизирующий состав, — ответил Кхарн. — Брось. Заживет.

Каргос грохнулся наземь рядом с капитаном, отстегнув шлем и сняв его.

— Арматура-то, а? Я бы предпочел Калт. У них, по крайней мере, было преимущество внезапности, а его почти достаточно, чтобы компенсировать минусы от того, что приходится сражаться вместе с этими ублюдками Несущими Слово.

Неожиданно для себя, Кхарн усмехнулся. Каргос так действовал на братьев. Впрочем, апотекарий еще не закончил.

— Я видел, как ты задушил Ультрадесантника-эвоката цепью от оружия. Это было прекрасно.

Даже сидя, Кхарн отвесил насмешливый театральный поклон.

— Не самый благородный из моих поединков.

— Не могу представить себе ни одного боя за всю историю Двенадцатого Легиона, который можно было бы описать как «благородный».

Кхарн опустил голову, вопреки здравому смыслу надеясь, что непрекращающееся давление в затылке ослабнет хотя бы на несколько минут. Но Гвозди хотели, чтобы он встал. Хотели, чтобы он убивал, иначе они очистят его разум от всех прочих чувств.

— Был один, — произнес он. — Один благородный бой.

— Аа, — ухмыльнулся Каргос, продемонстрировав свои металлические зубы. — Ночь Волка не в счет. Нам обоим известно, что Русс никогда не позволит, чтобы она попала в имперские архивы. Он же не сможет смириться, что в архивах оказалось поражение его драгоценных бойцовых собак, да? Только не от нас. Не от никчемного Легиона с огнем в головах.

Вокруг них кружилась пыль. Кхарн вдохнул ее, ощутив вкус гари на ветру. Запах города, ободранного до костей.

— Что-нибудь слышно про Аргела Тала? — спросил он.

— Ничего. Возможно, это хорошие вести. Возможно, он умер, а не решил нас бросить.

На сей раз Кхарн не рассмеялся. Однако он ощутил себя слегка виноватым из-за улыбки. Гвозди переписывали его чувства, но не могли лишить все веселья. Во всяком случае, пока что. Он сравнительно недолго носил их. Ему доводилось видеть достаточное количество старейших ветеранов вроде Джеддека, которые ничего не ощущали вне резни. Ни улыбок, ни слез, ничего. Мертвый взгляд и монотонное бормотание, пока их не выпускали на врага. Только тогда они могли чувствовать. Только тогда могли переживать гамму эмоций, а не просто таращиться в никуда с лицами, подергивающимися в болезненном раздражении.

— Никчемный Легион, — проговорил Кхарн. — Хотелось бы знать, продолжают ли они так отзываться о нас.

Это было не вполне вопросом. А если и было, то он не ждал ответа.

Каргос сплюнул на обсидиан, в который превратилась земля после плазменных разрядов.

— Тот Волк-вожак, которого ты убил, — произнес он. — Герой. Забыл, как его звали.

Кхарн почувствовал, что уголки губ снова растягиваются в улыбке. Уже вторая за две минуты. Какая редкость. Когда он заговорил, в его речи появился насыщенный и обрывистый акцент с удлинением гласных и грубыми созвучиями.

— Аэвалрифф, — почти что прорычал он, подражая голосу мертвого Волка. — Барсарк Тра. Носитель Змеиного Клыка. — Кхарн даже ударил себя кулаком по нагруднику, как делал Волк.

Каргос ухмыльнулся.

— Да, точно. Он был таким гордым! Плохо умер.

— Все умирают плохо. У нас жестокие жизни, и такие же смерти. — Кхарн поднялся на ноги, потянувшись к шлему, который бросил несколько секунд назад. Каргос последовал за ним, надевая свой шлем.

— Почему у тебя совсем нет шрамов? — поинтересовался Каргос. — Твое лицо до сих пор такое же, как при рождении.

Апотекарий провел рукой по собственному лицу, которое — как и большинства Пожирателей Миров — представляло собой панораму толстых швов и накладывающихся друг на друга шрамов.

— Мастерство.

— Ха! Как скажешь, — Каргос двинулся к ближайшей группе сервиторов, которые, наконец-то, сгружали с десатных кораблей и челноков ящики с припасами и тяжелую технику. — Кхарн? — окликнул он. — Центурион?

Кхарн подошел к лежащему на земле топору. Не своему. К топору, который не принадлежал никому из легионеров. Это была лишившаяся зубьев реликвия, исцарапанная, ободранная и потертая от того, что резала камень, а не плоть.

— Кхарн? — снова позвал по воксу Каргос.

— Секунду, — отозвался он. — Подожди секунду.

Он присел, чтобы подобрать топор, но пальцы сжались в кулак, не дотронувшись до черной рукояти. Святотатство ли это? Точно ли оно разолит непостоянного примарха?

Кхарн сжал рукоять и поднял оружие одной рукой. Оно было тяжелым, тяжелее, чем он ожидал. Чтобы нанести им красивый удар, потребовались бы обе руки. Впрочем, если бы его волновала красота, он стал бы мечником.

— Я нашел Дитя Крови, — произнес он.

В ответ затрещал голос Скане.

— Не надо, — сказал сержант. — Сэр, не надо. Вы же знаете его обычаи.

К нему присоединились другие голоса, все они говорили о суеверии примарха насчет того, что чужое оружие приносит неудачу. Гладиаторская причуда его родного мира.

— Он не просто так его выбросил, — передал Эска. — Оно уничтожено, капитан. Никогда не заработает снова.

Кхарн не обратил внимания на протесты братьев. Он подошел к ближайшему техножрецу, который надзирал за распределением ящиков со свежим боезапасом по боевым танкам Пожирателей Миров.

— Ты. Как тебя зовут?

Закутанный в мантию жрец издал звук, чем-то похожий на детский визг в двоичном коде. Кхарн удержал руку, когда заметил, что у жреца нет рта. Вместо него был вшитый вокабулятор, который образовывал постоянную букву «О» на том месте, где когда-то находились губы, зубы и язык человека.

— Довольно. Твое имя не имеет значения, — он протянул лишенное зубьев Дитя Крови, но отодвинул оружие, когда жрец попытался его взять. — У этого топора были зубья из клыков слюдяного дракона. Узнаешь его?

Снова раздался визг кода. Кхарн решил, что это «да» — ни один офицер или священник Аудакс не мог нести службу вместе с Пожирателями Миров и хотя бы раз не увидеть Отца Крови и Дитя Крови.

— Я хочу, чтобы, когда это место сочтут безопасным, тут провели раскопки. Найдите зубья цепного лезвия, чтобы починить этот топор. Как я понимаю, на это уйдет несколько дней. Неважно, работайте, сколько нужно. Это понятно?

Глаза жреца, еще остававшиеся человеческими, беспокойно расширились. Он издал очередной всплеск кода, на сей раз явно протестуя. Кхарн моргнул, активировав мерцающий символ в верхней левой части дисплея линзы, и дождался, пока перед глазами появятся руны с переводом.

— Если это не твоя юрисдикция, найди кого-то из Аудакс, на кого я смогу положиться.

Еще один всплеск. Снова вздох и ожидание перевода. Казалось, что жрец в ужасе, и широкий раструб динамика на месте рта лишь усиливал это впечатление.

— Если для этого нужно две сотни сервиторов и неделя кропотливой работы, значит понадобится две сотни сервиторов и неделя кропотливой работы.

Очередной всплеск, на сей раз более продолжительный. Еще одна пауза на перевод.

— Кхарн, — произнес Пожиратель Миров. — Капитан Восьмой роты, большая часть которой лежит замертво вокруг нас. Прими этот факт во внимание, когда будешь раскапывать перекресток. Обращайся с телами с необходимым почтением, пока не извлекут их геносемя.

Последний всплеск был самым кратким. Издав его, жрец поклонился.

— После этого делай с трупами, что пожелаешь, — подтвердил Кхарн. — Сожги их, или оставь птицам-падальщикам, мне без разницы. — Он ухмыльнулся, демонстрируя все еще полностью родные зубы. — Мы не сентиментальный Легион.

 

7

Никто не убежит

Несанкционированная высадка

Стена щитов

Лотара не собиралась смеяться, однако стойкие враги вызывали у нее восхищение. Военным регентом Арматуры был капитан эвокатов, седовласый воин Ультрадесанта с царственной улыбкой и глазами, в которых было что-то от сокола. Он ей сразу понравился, напомнив отца — полноправного властителя шпиля.

— Это чрезвычайно забавно, — ответила она гололитическому изображению посреди суеты мостика. — Особенно если учесть, что ваши города захвачены, а флот горит.

— Я так понимаю, — с величественной терпеливостью произнес Ультрадесантник, — что вы отказываетесь сдаться?

Лотара снова рассмеялась.

— Вы мне нравитесь, капитан Орфео. Надеюсь, вас там внизу постигнет быстрая смерть. Я расстроюсь, если узнаю, что вы страдали. Поэтому также надеюсь, что вас схватят Пожиратели Миров, а не Несущие Слово. Те имеют свойство довольно мерзко обходиться с пленными.

На лице солдата появилось пусть сдержанное и вежливое, но недоверчивое выражение.

— Чего вы надеетесь добиться, флаг-капитан Саррин? Арматура — всего лишь один мир среди Пятиста. Возможно, Калт погибнет, и Арматура угаснет, но сколько вреда вы рассчитываете принести? В чем цель вашей войны?

— Моя цель здесь, дорогой эвокат, состоит в том, чтобы убивать, пока мой примарх не велит мне прекратить, — ее интонация была настолько приторной, что несколько офицеров мостика улыбнулись издевке над Ультрадесантником. — Посмотрите на небо, капитан Орфео. Ваш флот уничтожен. Скоро на города посыпется дождь обломков.

Никаких резких реплик. Никакого ожесточенного ответа. Воин кивнул, словно отпуская подчиненного, гололитическое изображение мигнуло и исчезло.

— И все же, — произнесла она, повернув голову к первому помощнику Ивару Тобину, — в его словах есть смысл.

— Сочувствие к врагу, мэм? — тот аристократически приподнял бровь. — Проступок, караемый смертью. Мне следует немедленно выхватить табельный пистолет.

Она бросила на него взгляд. Бросила взгляд.

— Я серьезно, Тобин.

Саррин ввела команду на подлокотниках трона. На основном экране оккулуса сменилось изображение, и появился один из сверхкораблей Несущих Слово, который медленно выходил из атмосферы Арматуры. От одного его вида у нее свело желудок. Такое яростное неизмеримое величие. «Благословенная леди» шла на маневровых двигателях, пробиваясь сквозь обломки уничтоженного флота Ультрадесанта.

— Взгляните. — произнесла она. — Скажите, зачем нам вообще нужно было производить высадку, когда у Лоргара под командованием есть корабли вроде этого? Один такой залил бы всю поверхность огнем. А у лорда Аврелиана их два. И это не считая «Лекс», «Завоеватель» и нашу армаду.

Тобин молча созерцал громадный корабль. Перед тем как заговорить, он снова перевел внимание на стратегиум и его занятой, суетящийся экипаж. Война в пустоте подходила к концу, но мостик «Завоевателя» все еще гудел в суматохе. Разные посты пытались свести воедино полный анализ боя с потерями и жертвами. Другие изо всех сил старались координировать творившийся на поверхности кошмар. Лотара, пустотный боец, равных которому Тобину не доводилось встречать, всегда в шутку называла это «мелочами».

— Вам известно мое отношение к политике, мэм.

Теперь она закинула сапоги на один из подлокотников.

— Политике? — капитан фыркнула. Он сильно сомневался, что эта привычка осталась у нее со времен приемов на родине. — Это не политика. Это тактика, и ты об этом знаешь.

— Как угодно, мэм. Мне кажется, у меня слишком мало квалификации, чтобы комментировать.

Она с улыбкой покачала головой.

— Трус. Тебе повезло, что ты мне нужен.

— Как скажете, мэм.

Лотара повернулась на звук сигнала сближения.

— Подробности? — спросила она.

— Среди обломков включил питание корабль Ультрадесанта «Преторианская истина», мэм, — провидица Лералла была изможденной безногой инвалидкой, аугметически соединенной с центральной консолью ауспика. Она обернулась к Лотаре. Кабели, которые тянулись от ее головы к аппаратуре на потолке, образовывали корону из змей, как где-то в старых греканских мифах. — Похоже, они отключились в обломках и несколько часов прикидывались мертвыми, дрейфуя прочь от сражения, — ее голос был удивительно нежным и совершенно человеческим.

— Уж будьте уверены, что Ультрадесант останется верен классике, — Лотара подалась вперед на троне, глядя на тактический гололит. — И будут уверены, что мы на это купимся.

Тобин поджал губы, наблюдая за миганием мерцающей красной руны, двигавшейся по трехмерной голокарте.

— Они бегут.

— Сматываются. Никто не убежит от «Завоевателя», — она сделал жест рулевым. — Немедленно в погоню. Прикажите прочим кораблям оставаться на месте, этот наш.

Тобин пригладил форму, продолжая смотреть на карту.

— Они смогут свободно прорваться в варп через семь минут.

— Они неповоротливы и идут на холодной плазме после тихого скрытного бегства, — отозвалась она. — Мы их перехватим еще до того, как у них нагреются двигатели.

— Четыре минуты, мэм, если они рискнут войти в навигационный поток из поля обломков.

Лотара неотрывно глядела сияющими глазами. «Завоеватель» вздрогнул, вновь начав дышать и резко помчавшись на большой скорости.

— Мы до них доберемся через три минуты, Ивар. Я когда-нибудь ошибаюсь?

Он кашлянул, избегая смотреть ей в глаза.

— Был инцидент у Нового Кершаля.

Лотара вскинула палец.

— А ну-ка тихо. Мы не говорим о Новом Кершале. — она ухмыльнулась и снова перевела взгляд на оккулус. — Три минуты, следи. Магистр вооружения, приготовить «медвежьи когти».

— Есть, мэм, — раздался единственный ответ, который она хотела услышать, и завыли сирены.

Провидица Лералла повернулась в своем гнезде жизнеобеспечения. Она склонилась над столом гололитического проектора, работая с изображением звездного поля при помощи аугметических пальцев — поворачивая его, увеличивая и усиливая фокус.

— Мэм, сверхкорабль Несущих Слово «Трисагион» тоже идет атакующим курсом.

— Вовремя замечено, провидица. Кеджик?

Вокс-мастер поднял взгляд от своей консоли.

— Мэм?

— Сообщить «Трисагиону», что это наша добыча. Они должны немедленно прекратить преследование. Постарайся сформулировать вежливо.

Пока Кеджик решительно и отчетливо передавал сообщение, Лотара пристально глядела на гололитический дисплей, ожидая каких-либо признаков того, что руна «Трисагиона» отказывается от погони. Та мигнула, и прогнозируемый вектор свернул в сторону.

— «Трисагион» сообщает, что сбавляет тягу и меняет курс.

— Видишь? — сказала Лотара Тобину. — Вот чего можно добиться при помощи хороших манер. Полный вперед.

«Преторианская истина» спасалась бегством через обломки, и «Завоеватель» последовал за ней. На пустотных щитах обоих кораблей, пробивавшихся сквозь поле космического мусора, плясали вспышки от столкновений. Рискуя сместиться с курса и лишиться энергии, «Преторианская истина» один раз выстрелила из лэнсов, дав залп режущих лучей, чтобы разрубить корпус погибшего крейсера, вращавшийся в космосе перед ними. Они аккуратно, словно хирург плоть, рассекли остов и спокойно прошли между половинок мертвого корабля.

Лотара искренне зааплодировала со своего трона.

— Это было прекрасно, — произнесла она. — Кровь примархов, какой выстрел. Передайте вражескому капитану мою похвалу.

Вокс-мастер Кеджик попытался.

— Никакого ответа, мэм.

— О, ну что ж. Потребуйте капитуляции и дайте предупредительный выстрел в пространство.

«Завоеватель» относился к типу «Глориана» и был тяжелее «Преторианской истины» на несколько классов. Он, не целясь, выплюнул неуклюжий залп лэнсов вдогонку добыче. Все выстрелы, как и планировалось, ушли мимо.

«Истина» продолжала уходить.

— Никакого ответа, мэм.

— Ну, я даже не знаю, — деланно вздохнула Лотара. — Пытаешься вести себя благородно, и никаких результатов.

— Две минуты, капитан, — произнес Тобин.

— Да заткнись ты, — отозвалась она.

— Могу ли я официально заявить, что это самое неэффективное применение абордажных когтей?

— Ваше возражение отмечено и соответствующим образом проигнорировано, командор. У примарха и Кхарна была возможность повеселиться. Теперь моя очередь.

Ивар Тобин снова стал смотреть вперед. Неудивительно, что ее так любили Пожиратели Миров. Она была одной из них.

— Рулевой, сколько еще?

— Будем в радиусе досягаемости когтей через двадцать секунд.

Лотара никогда не отличалась самодовольством. Она бросила на Тобина взгляд и слегка приподняла бровь, но это была не та самодовольная улыбка, которой она могла бы обойтись.

— Мэм! — позвали несколько офицеров, и в тот же миг дюжина других закричала: «Госпожа!».

Она и сама это видела. «Преторианская истина» — копье с кобальтово-синей броней и хребтовыми стенами цвета белой кости — разворачивалась. Действительно разворачивалась. У Лотары по коже поползли мурашки от неожиданного восхищения. Погоня кончилась, и добыча лишила ее возможности вцепиться когтями в спину.

— Смело, — тихо произнес Тобин. Атмосфера странным образом помрачнела, когда дичь развернулась и показала зубы. Отважного врага всегда труднее убивать. Отчаявшихся? Трусов? Гибель тех вызывала на лицах убийц только улыбку.

От «медвежьих когтей» теперь не было толку. Они предназначались для преследования бегущих противников, а не для стрельбы по смелым.

Лотара смотрела, как уступающий по размерам крейсер разворачивается в пустоте, и представляла речь, которую произнесет его капитан, пока тысячи рабов готовят орудия к последнему бою.

— Уничтожить их, — тихо и спокойно проговорила она. — Просто уничтожить.

Он вел остатки трех рот вглубь города. Арматурская гвардия заставляла драться за каждый шаг, но воины Кхарна пополнили боезапас и перезарядили оружие. Нельзя было ожидать, будто какие-либо люди устоят против них. Смертные гибли, а остававшиеся в живых продлевали себе жизнь на несколько часов, спасаясь бегством. Они отходили упорядоченно, до последнего сохраняя дисциплину и защищая каждую улицу города, однако Кхарн узнавал бегство. Он предпочитал называть его, как есть, даже когда тактика сопровождала его, будто вторая кожа.

На сей раз он противопоставлял снайперам собственные десантно-штурмовые корабли и отвечал тяжелой арматурской технике боевыми танками «Лендрейдер» и «Малкадор» с потертой сине-белой раскраской XII-го. С закатом солнца мало что изменилось. День был омрачен пылью, а ночь озарялась пылающими останками города.

Дитя Крови находилось в охраняемом хранилище на борту его личного «Громового ястреба», и он оставил на перекрестке Валика небольшую армию сервиторов, которые начали кропотливые раскопки при помощи перепрограммированных «Стражей»-погрузчиков. Более тяжелые механизированные подъемники были на пути с орбиты. Периодически чин давал преимущества. От него был толк помимо плюмажа на шлеме, который выдает тебя снайперам и вражеским чемпионам, желающим что-то доказать.

Течение времени измерялось не минутами или часами, а взятыми баррикадами. На фоне воя стремительных атак раздавался перестук грохочущих танковых орудий и яростный визг двигателей, идущих на малой высоте.

Прерывистый контакт с «Завоевателем» пропал где-то после зачистки пятнадцатой улицы. Другие корабли сообщали, что флагман озаряет пустоту вспышками двигателей и гонится за крейсером Ультрадесанта, который из последних сил пытается улететь. Его это совершенно не удивило, там ведь была Лотара. Ей не дали возможности разбомбить поверхность, и само собой разумеется, что она ухватилась за первый же шанс чем-то заняться, а не просто сидеть и слушать щелканье отсчета хронометра на мостике.

Когда они взяли последнюю преграду, Кхарн обнаружил, что бежит рядом с Эской, и они вместе преследуют людей-солдат. Молодой кодиций бросил на него взгляд и приветственно кивнул, а затем рассек одним из своих силовых топоров позвоночник солдата и отшвырнул тело в сторону.

Кхарн кивнул в ответ, чувствуя, как Гвозди погружаются вглубь мыслей. От близости другого воина у него даже зудела кожа. Он ощущал, как губы растягиваются в непроизвольном оскале. На краю зрения закружилось что-то серое, но он не стал приказывать снова отделить Эску.

Капитан заметил свободное пространство, который все остальные воины инстинктивно оставляли вокруг библиария. Эска бежал в одиночестве в середине отряда, но далеко от центра. Один из последних членов забытого, нелепого и мелкого библиарума Пожирателей Миров.

Псайкеры. Первые эксперименты Легиона в этой области оказались неприятными. Каргос был одним из первых хирургов, кого обучили импланитровать Гвозди в черепа легионеров, но он никогда не вгонял их в мозг псайкера и не был причастен к вскоре последовавшим катастрофам. То, чего Кхарн не видел лично, он узнал от своего апотекария.

Первые тревожные признаки появились, когда подвергнутые имплантации библиарии начали вызывать у стоявших поблизости братьев ужасающую головную боль и изнуряющие лицевые кровотечения. Любой библиарий, оказавшийся рядом Ангроном, испытывал то же самое — отражение собственного влияния на братьев.

Но подлинная глубина изъяна стала по-настоящему понятна лишь в бою. Наделенные Гвоздями библиарии лишались способности контролировать свой психический дар. Один из них, прикрепленный к Сотой роте, поддался Гвоздям в первом же сражении после имплантации и испепелил три отделения, будучи не в силах прекратить пускать из глаз колдовские молнии. Несколько других просто… взорвались. Сгорели в пылающей крови.

Гибло все больше и больше — не сразу, но никто не протянул долго. В течение месяца почти все библиарии получили Гвозди. Спустя считанные недели они начали умирать.

Какое-то время царил хоть и осторожный, но оптимизм. После первых смертей прошедшие психическое обучение легионеры пытались обуздать Гвозди, привести шестое чувство в гармонию с бионикой, которая теперь меняла химические процессы мозга. «Вопрос силы воли», — говорили они, и братья делали вид, что не видят отчаяния в их глазах. Да. Вопрос силы воли. В этом был смысл.

Но они продолжали гибнуть. Гибнуть в бою, в бурях огня и молний, или же — в нескольких случаях — посылая импульсы полной ненависти боли в Гвозди окружающих воинов и вынуждая своих сородичей страдать от цереброваскулярной блокады. Целые отделения умирали у ног кодициев от кровоизлияний в мозг и апоплексических ударов.

Это-то все и решило. Ангрон предоставил психически-одаренным сыновьям выбор: казнь или извлечение Гвоздей.

В первые же годы после обнаружения примарха легионеры усвоили, что изуродовали себя по образу и подобию беспощадного человека. Гвозди нельзя было вынуть. Об этом знал каждый Пожиратель Миров, ведь даже техномаги самого Императора не смогли удалить имплантаты примарха. И все же большинство библиариев согласилось рискнуть.

Все без исключения умерли. Переделанные мозги давали сбои, подчиняясь измененным импульсам. Никто не встретил легкую или благую смерть.

Довольно скоро последними библиариями Легиона, теперь охваченного Гвоздями, оказались те, кто еще не успел получить их. Они влачили изолированное существование в практически пустых залах библиарума на борту «Завоевателя».

И они тоже начали умирать, один за другим. Не от плохого обращения или нарушения функций, а из-за того, что были Пожирателями Миров, а у Пожирателей Миров была короткая и жестокая жизнь. Их осталось сто. Потом пятьдесят. Потом двадцать. Их никто не оплакивал. Легион превыше всего ставил узы фронтового братства, а безмолвные братья умирали в одиночестве. О них никогда не забывали, но всегда игнорировали. Геносемя оставалось гнить в телах, его не извлекали, чтобы генетическое наследие не поразило второе поколение тем же проклятием.

Он смотрел, как Эска бежит впереди. Верный брат. Тихий, по понятным всем причинам. Лишенный подлинных родственных уз, даже несмотря на то, что Легион напрочь отказался подчиниться Никейскому эдикту, или хотя бы признать его. Повиновение этому закону просто прошло мимо внимания Пожирателей Миров. К тому моменту их психически одаренные сородичи уже превратились в память о прошлом, которую едва ли стоило принимать в расчет.

Эску все сторонились. Но он оставался верен. Заслуживали ли последние живые библиарии большего от братьев?

Кхарн знал, что ответ на этот вопрос зависел бы от того, кому он его задал. Ангрон бы фыркнул и проигнорировал вопрос. Просто находиться рядом с одним из них означало муку, причин которой не смог установить ни один апотекарий.

Аргел Тал втянул бы его в беззлобный спор о том, что сила армии равна прочности слабейшего звена в цепи, и о ценности жертвы.

Каргос бы скривил лицо так, что обычная мешанина швов стала бы еще менее привлекательной, и поинтересовался бы, какое вообще Кхарну дело.

Скане бы рассеянно согласился, занимаясь чисткой оружия во время разговора. По желтизне его глаз было бы понятно, что радиационное заражение не слишком пошло на пользу его внимательности.

Все ответы были бы столь же раздражающими.

Кхарн выбросил это из головы, четко и последовательно отдав по воксу своим людям приказы снизить темп и перегруппироваться. Пыль была такой густой, что в ней можно было бы задохнуться, однако большая часть этого района устояла. Громадные здания с колоннами взирали на широкие проспекты. На каждом из них находились статуи из землисто-темной бронзы. Академии. Университеты. Колизеи. Обсерватории. Залы дискуссий. Арсеналы.

Над головой с содроганием пролетели десантно-штурмовые корабли Пожирателей Миров. Их прожектора шарили по земле, проводя разведку впереди основных сил. У Кхарна были сопровождающие на реактивных мотоциклах, а также разведгруппы, которые ушли вперед. Последние несколько часов они вели атаку, как любой Легион. Сверху волнами хлестал ливень, несомненно, вызванный возмущениями атмосферы из-за тысяч кораблей на низкой орбите, которые заходили для выброса войск. Пыль никуда не делась, только земля превратилась в липкую грязь.

Впрочем, дождь отчасти отмыл заляпанную кровью броню Пожирателей Миров.

Массивный «Грозовой орел», зависший низко над соседней площадью, распался на части в небе. Кхарн успел уловить искаженное последнее сообщение пилота, а затем десантный корабль взорвался с запоздавшим из-за расстояния грохотом, и на землю огненным дождем полетели двигатели и броня.

— Стало быть, Ультрадесант на следующей площади, — передал по воксу Каргос. Кхарн слышал в его голосе усмешку.

— Всем отделениям, — произнес капитан. — Построиться и приготовиться.

На оккулусе увеличивалась в размерах «Преторианская истина». Она становилась все больше и скалила зубы, сверкая орудийными палубами. «Завоеватель» содрогался вместе с потревоженными пустотными щитами. Невидимое поле кинетической энергии мерцало от попаданий, заливая пространство перламутровым светом. Вдали от Арматуры, от тесного хаоса железного неба из двух сражающихся флотов, атака происходила более традиционным образом — на расстоянии нескольких тысяч километров. И все же «Завоеватель» быстро приближался, а «Преторианская истина» теперь сокращала дистанцию, двигаясь прямо на преследователя.

Ивар Тобин стоял, скрестив руки на груди, наблюдая за оккулусом.

— Они храбры, мэм. Признаю.

Лотара не стала спорить. Она подала знак магистру вооружения и двум дюжинам его сервиторов и рабочих.

— Открыть огонь.

— Ведем огонь, капитан.

«Завоеватель» снова содрогнулся. От первого залпа по щитам «Истины» разлилось сияние. Второй пробил их, и энергия разрядилась в пустоту космоса, точно так же как брызжущая из нарыва жидкость.

Началась резня, уносившая бесчисленные жизни. Лэнсы флагмана кромсали незащищенные стены с бойницами и хребтовые надстройки. Из ран вырывалось пламя, которое превращалось в дымку во тьме, а затем полностью исчезало.

— Они продолжают приближаться, — заметил Тобин. — Похоже на таран.

У Лотары не было такой уверенности. «Истина» погибла бы до того, как получила возможность врезаться в них, и у нее были другие подозрения.

— Огонь по готовности, — распорядилась она.

Многие лучи лэнсов уходили мимо цели. «Истина» была тяжелым крейсером, однако капитан и экипаж выжимали из нее максимум. Лотара с восхищенной улыбкой смотрела, как корабль закладывает виражи и вертится со всей быстротой, какую позволяли габариты. Он уходил от дальнобойной, математически рассчитанной злобы «Завоевателя», уверенно сокращая дистанцию.

— Аа, — произнесла Лотара.

— Мэм?

Она не ответила. Она продолжала ждать, пока лэнсы рвали, рассекали и рубили корпус «Истины». Продолжала ждать, пока крейсер «Ультрадесанта» не превратился в разваливающийся пылающий остов с отказывающими двигателями, который силился не распасться на части. Он продолжал приближаться по инерции.

— Вот оно, — сказала она. — Уже вот-вот.

— Входящий вызов с «Преторианской истины», — воскликнул Кеджик со своего поста.

— Идеальный момент, — она подала знак принять сообщение, словно королева на троне из меди и черного железа. Донесшийся из динамиков мостика голос принадлежал раненому человеку. К нему примешивался шум, издаваемый взрывающимся на заднем плане кораблем.

— За Императора, — произнес он. — Отвага и честь!

Связь отключилась. Лотара сцепила пальцы под подбородком, продолжая наблюдать за агонией «Истины». Она точно знала, что высматривает, и кивнула сама себе, когда увидела. Выбросы воздуха по краям «Истины», но не выстрелы бортовых батарей. О, нет. В конце концов, это ведь был корабль Легионес Астартес.

— Турелям западной стены, образовать сплошной огневой расчет. Развернуться для перехвата.

— Повинуюсь, — безжизненным голосом отозвался сервитор от орудийной консоли.

— Командор Тобин? — окликнула она.

— Капитан?

— Перекрыть корабль. Немедленно пришлите ко мне триария Делваруса.

Ему потребовалась пара секунд, чтобы осознать, что она права.

— Есть, мэм.

Он ушел отдать необходимые распоряжения, а она ввела на подлокотниках кресла код быстрого доступа, и поудобнее откинулась назад. Общекорабельный вокс издал тройной сигнал, который предшествовал всем обращениям капитана.

— Говорит капитан Лотара Саррин, — сказала она десяткам тысяч рабов, рабочих, офицеров и солдат. — Всем по местам. Готовьтесь отбивать абордаж.

В качестве меры предосторожности — несомненно, бессмысленной — она вынула пистолет и проверила энергетическую ячейку. Как всегда, заряжен и в безупречном порядке. На оккулусе защитные турели плевались в пространство между кораблями зажигательными боеприпасами, однако отстрел абордажных капсул всегда в равной мере зависел как от мастерства, так и от везения.

— Капитан? — окликнул ее Тобин. Лотара сомневалась, что ей нравится тревога в его голосе. Ничто и никогда не вызывало у Ивара Тобина тревогу. — Капитан?

Она убрала лазерный пистолет в кобуру.

— Командор.

— Сообщается, что триарий Делварус совершил несанкционированную высадку.

Лотара выпрямилась.

— Простите? — вежливо переспросила она со спокойствием, которого совершенно точно не испытывала.

— Делваруса и триариев нет на борту, мэм. Судя по сообщениям, они совершили высадку вместе с Легионом и явно «не удосужились» проинформировать командование.

Лотара вздохнула. Неужели этот Легион ничего не мог сделать, как положено?

— Вполне возможно, что нас берет на абордаж целая рота Ультрадесанта, — заметила она все с той же чужеродной невозмутимостью.

— Я знаю, мэм.

Триарии. Пять полных рот лучших корабельных бойцов Пожирателей Миров, далеко опережавших традиционную школу Легиона в пустотной войне и абордаже. Пять сотен лучших воинов Ангрона, которых возглавлял неоспоримый чемпион арен Легиона, и все они дали клятву и обязались защищать флагман. Это был их долг. Почетно-обязательный долг.

— Проклятый Легион, — произнесла она.

Две армии стояли друг напротив друга по краям открытой площади. Пыль скрывала детали, однако Кхарн видел, что первый ряд неподвижно стоит с траурным достоинством. Бронзовая окантовка доспехов серебрилась в лунном свете. Плюмажи на шлемах подрагивали, но не из-за страха, а от дуновений ветра и ударов сильного дождя.

Кхарн пристально глядел на передний ряд, находившийся на расстоянии в несколько сотен метров, и на непонятные силуэты позади него. Проклятая пыль.

Пока он наблюдал, над головами пролетел еще один десантно-штурмовой корабль. Капитан активировал канал вокс-связи, в спешке глотая слова.

— Кхарн кораблю «Тирезий», отменить…

Корабль взорвался. Он разлетелся на плыающие обломки точно над соседним мемориальным некрополем, и рухнул вниз, захватив с собой мраморное строение. Несколько Пожирателей Миров уставились в ту сторону, еще несколько усмехнулись. Большинство не обратило внимания, глядя на подернутые дымкой ряды Ультрадесантников.

— Ни черта не вижу. — произнес Скане. — Как по-вашему, сколько их там?

— По всем признакам, это последний бой, — отозвался Кхарн. — Мы не будем атаковать без титанов.

— Хотите, чтобы я проверил оружие? — спросил Скане.

Кхарн глянул на цепной топор в своих руках. У оружия не хватало нескольких зубьев, но его еще можно было использовать, пока оно не придет в негодность.

— Проверь. Благодарю.

Он слышал, как Скане кружит по неплотным рядам Пожирателй Миров, проверяя состояние клинков, топоров и количество боеприпасов. Еще одна реалия войны, которой никогда не оказывалось в сагах.

Кхарн продолжал смотреть на непоколебимый, неподвижный строй вдали. Теперь подходили еще выжившие из трех его рот, и ряды Пожирателей Миров густели.

— У кого-нибудь еще работает ауспик в этой пыли?

Несколько воинов издали уклончивое ворчание. Некоторым чудились сигнатуры танков среди теплового следа более чем ста Ультрадесантников, однако никто не мог сказать ничего определенного.

Кхарн выделил два отделения, чтобы те прочесали запад и восток соответственно и доложили о результатх поисков. Подошли еще Пожиратели Миров, за которыми следовало три грохочущих боевых танка «Малкадор». О корпуса машин гремели цепи, на каждой из которых висели десятки шлемов легионеров, добытых в Исстванской резне и бойне на месте высадки.

А потом он почувствовал едва заметную перемену в атмосфере. Она была не вполне материальна, однако несомненна.

Цепные клинки завертелись. Воины начали расхаживать, словно запертые в клетке львы, которым мучительно хочется охотиться.

— Спокойно, — сказал он в вокс. — Всем спокойно.

Но он тоже это ощущал. Гвозди тикали, посылая слабые импульсы боли и требуя действовать, действовать, действовать. Он непроизвольно прибавил обороты собственного цепного топора, губы разошлись в привычном оскале.

— Спокойно, снова произнес он. — Эска.

Кодиций вышел вперед. Братья инстинктивно расступились, и несколько сплюнуло на землю перед ним, чтобы отогнать неудачу. Суеверная привычка с родного мира Ангрона, разошедшаяся по Легиону.

На Эске не было шлема, на его лице явно читалась неуверенность.

— Капитан?

Кхарн подавил нарастающее ощущение дискомфорта, которое тоже подпитывало злобу.

— Можешь воспользоваться своими силами и сказать мне, что напротив нас на этой площади?

Удивление Эски усилилось. Он моргнул и оглянулся на окружавших его братьев. Кхарн ударил себя кулаком по нагруднику.

— Проклятье, смотри на меня. Отвечай. Можешь это сделать?

Кодиций кивнул. У него были темно-серые глаза — редкость на всех планетах, откуда Пожиратели Миров набирали новобранцев.

— Да, сэр.

— Остальным стоять на месте, — Кхарн подался ближе к Эске. Возле того движение превращалось в преодоление какого-то незримого сопротивления, как при ходьбе под водой.

— Быстрее, — предупредил Кхарн. — Гвозди поют.

Эска опустился на колени и закрыл глаза.

Кхарн и все остальные попятились, чтобы дать ему место, что бы он там ни делал.

— Мне не стоит думать, будто Несущие Слово захотят к нам здесь присоединиться? — поинтересовался Каргос с отвратительной улыбкой.

Кхарн слушал вокс-переговоры другого Легиона, искаженные помехами.

— У них свои бои, — ответил он. — Они…

— «Поборники», — Эска открыл глаза и поднялся на ноги.

Все взгляды обратились к нему.

— «Поборники», — повторил он, — и другие осадные танки. Батальон.

Пожиратели Миров переглянулись. Турбины на спине у Скане начали набирать обороты, а Каргос встал перед Эской, лицом к лицу.

— Они собираются стрелять по нам?

Кодиций кивнул.

— Это еще не все. Рядом что-то есть. Что-то огромное и живое. Не человек.

— Где оно? — спросил Скане.

— Не могу сказать.

— Что это? — спросил Каргос.

— Не могу сказать.

Разрушитель и апотекарий обменялись взглядами, как будто это только подтверждало бесполезность кодиция. Собравшиеся вокруг Пожиратели Миров ускорили вращение цепных клинков и начали бить оружием по броне, собираясь в разрозненные стаи и нетерпеливо желая рвануться вперед и сойтись с врагом. Однако у Кхарна застыла кровь. Он неотрывно глядел на неподвижные тени далекой фаланги Ультрадесанта.

— Что-то не так, — произнес он. — Всем отделениям, отойти назад. Держать дистанцию с танками. Флот может уничтожить эту площадь с орбиты.

Его люди воспротивились, рыча и возражая под гортанный визг работающих цепных топоров.

— Ангрон требовал не проводить бомбардировок, — сказал сержант Гарте, костлявое лицо которого не было скрыто под шлемом. — Враг должен истечь кровью, а не сгореть.

— Надо атаковать, — настаивал Каргос. Кхарн видел, как у брата подергиваются глаза, а на губах апотекария блестит слюна. — Атаковать, пока они нас не обстреляли!

— Это говорят Гвозди, — произнес Кхарн, но его слова утонули в ликующем вопле. Почти все подхватили крик апотекария, воздевая топоры к заслоненной луне.

— Ждите, — скомандовал Кхарн. — Ждите.

Но первый снаряд уже падал. Он упал вдали, на проспекте далеко позади, даже не зацепив арьергард. Но промах не имел значения. Пожиратели Миров яростно заорали в грязное небо.

Второй снаряд упал на таком же расстоянии. Третий — чуть ближе. Осколки, разлетевшиеся из взметнувшегося в небо фонтана земли и камней, загремели по корпусам танков.

Звук атаки любого Легиона был наземным громом — прикованной к земле бурей, которой не дали носиться на положенном месте. Когда добавлялся рев забрызганных слюной ртов и недовольный шум цепного оружия, перемалывающего воздух, звук атаки Пожирателей Миров был сродни движению тектонических пластов.

Прежде чем Кхарн осознал, что его подхватило атакой, он успел сделать семь шагов. Капитан остановился, оглянулся назад и увидел, что Эска стоит в одиночестве. Даже танки «Малкадор» катились вперед. Их двигатели изрыгали смог, а турели вертелись в состоянии готовности.

— Не атаковать! — скомандовал Кхарн по воксу своим людям, вопреки всей тщетности этой попытки. — Они ведут нас вперед! Они хотят, чтобы мы нападали!

— Дождитесь Аудакс! — присоединился к голосу капитана Эска. — Ждите титанов!

Он побежал, пыль рассеялась, и Кхарн увидел, что именно они атакуют.

Ничто в долгой истории войн человечества не могло в полной мере сравниться со звуком столкновения двух Легионов. Космодесантников не создавали, чтобы сражаться друг с другом, поэтому предательство имело свой неповторимый оттенок. Не металлический грохот столкновения бронзы из Древнего Мира, не трескучее фырканье автоматического оружия на городских улицах, так омрачавшее эпоху, когда человечество сделало первые испуганные шаги в космос. Керамит ударял о керамит с лязгом треснувшего колокола, обладавшим странной глухотой и проникающей раскатистостью, словно сам звук реагировал на неправильность происходящего.

Кхарн был в переднем ряду, когда Пожиратели Миров сошлись с Ультрадесантниками. Он видел, как сине-золотой авангард эвокатов приготовил щиты, с лязгом сомкнув их края и образовав несокрушимую стену накладывающихся друг на друга кобальтовых слоев. Полноростовые абордажные щиты. Эти воины были экипированы для сплоченного абордажа, в котором защита имела основное значение. Облаченные в устрашающие многослойные доспехи Мк-III, они стояли за разукрашенными павезами, держа в свободных руках пистолеты и мечи.

Воины Кхарна, нарушив строй, напали на фалангу лучших и самых защищенных воинов Империума. И он пошел на это с остатками трех разных рот.

Пробить стену. Все остальное не имело значения. Пробить стену. Обрушить ее. Если они не пробьют стену, то окажутся на милости Ультрадесантников и погибнут за считанные минуты. Она должна была рухнуть при первом натиске.

Он не был уверен, думает ли все это, или же выкрикивает. Его люди стреляли на бегу. Выстрелы стучали по стене щитов, оставляя на темной покатой поверхности следы подпалин. Он закричал на награкали, требуя гранат, но большая часть его воинов уже поддалась Гвоздям.

Последнее, что он услышал перед столкновением — финальный приказ капитана Ультрадесанта.

— Ciringite frontem! — крикнул тот на высоком готике. Щиты поднялись выше, и Ультрадесантники приготовились.

Пожиратели Миров взревели так громко, что содрогнулось само небо.

Ряды сошлись с характерным лязгом керамита и хрустом тел при столкновении масс. Пожиратели Миров ударили жужжащими цепными клинками, глухо простучавшими по щитам, или же оказались сбиты с ног натиском вражеских павез, которые разом нанесли ответный удар.

Эвокаты стояли слишком тесно. Перед каждым Пожирателем Миров находилось по двое Ультрадесантников. Один из противников заблокировал рубящий удар Кхарна поверху, а другой врезал ему щитом в лицо. Он отшатнулся назад и упал, вопя и ругаясь. Внутри шлема потекла кровь.

Пожиратели Миров атакуют стену щитов эвокатов

Гвозди наказали его за попытку восстановить контроль, впившись в мягкую плоть мозга.

После столкновения рядов прошло всего несколько секунд, и атака ослабла, нарушилась и рухнула.

— Contendite vestra sponte! — прокричал командир Ультрадесантников. Его люди перенесли центр тяжести и ответили пистолетами и клинками. Те Пожиратели Миров, кто еще оставался у стены щитов, начали массово гибнуть, сраженные врагами, до которых не могли дотянуться.

В этот миг время замедлилось для Кхарна. Он обнаружил, что отвлекся на жутковатую мысль — так ли чувствовал себя Ангрон на своей родине? Так ли чувствовала себя его обреченная армия рабов и отступников, когда с ними расправлялись солдаты их господ? Когда толпа изгоев-гладиаторов подняла копья и мечи против целых армий воинов-щитоносцев?

Он встал. По крайней мере, попытался. Заряд болтера с треском ударил в голень, снова заставив пошатнуться. Еще один сорвал с него шлем. Лицо начало жечь от кровоточащих ожогов, на языке появился привкус оружейного дыма. Он бы никогда не забыл этот аромат — за свою многовековую жизнь он не пробовал ничего другого.

Когда он поднялся во второй раз, очередной болт с треском отскочил от наплечника, хлестнув по лицу огнем и дымом и полностью сорвав броню. Его это не волновало. У него текла слюна от причиняемой Гвоздями боли, ему нужно было убивать, чтобы унять давление внутри черепа.

Выкатив налитые кровью глаза и оскалив зубы, с которых свисали густые нити едкой слюны, Кхарн выдохнул в сторону наступающего строя Ультрадесантников два слова. Это были последние слова, которые он произнес перед тем, как Гвозди вошли так глубоко, что взяли верх. Всякий, кому доводилось сталкиваться со злобой, лишающей здравого смысла, знал, что краснота перед глазами, о которой на протяжении всей истории упоминали поэты и писатели, являлась вовсе не метафорой, а буквальным окрашиванием зрения.

Он больше не был Кхарном. Личность Кхарна, состоявшая из накопленных за всю жизнь воспоминаний и решений, меркла за приливом красной, красной ярости и бешеной смертоносности берсерка.

Всего два слова.

— Наша очередь.

 

8

Призыв

На корабле никогда не бывало по-настоящему тихо. Невозможно до конца избавиться от размеренного гула двигателей или приглушенных отголосков далеких шагов на других палубах. Однако Лоргар молился в тишине, молился, невзирая на причиняемую ранами боль. Он слушал не звуки корабля, а более глубокую, мелодичную песнь.

В его мыслях появилось некое притяжение. Сущность, требовавшая его внимания. Как будто его едва слышно звали из другой комнаты.

Жрец-полубог улыбнулся этому ощущению. Он не стал игнорировать его, а повернулся в поисках его источника. Это было все равно, что гнаться за старым воспоминанием.

Сперва он увидел громадный темный зал, с балок-стропил которого свисали знамена. А потом почувствовал холод на коже, как будто и впрямь стоял там, в тишине. Его брат — один из тех немногих, кого он любил, и кто отвечал ему тем же — оторвался от книги, которую читал на приподнятом постаменте. Толстая обложка захлопнулась. Никто из братьев не был настолько глуп, чтобы предполагать, будто кожаный переплет персикового цвета сделали из цельного куска.

— Лоргар, — произнес брат в далеких покоях.

Несущий Слово улыбнулся — улыбнулся в зале для медитации на борту «Лекса» над Арматурой и на расстоянии в половину галактики оттуда — в первом месте он присутствовал телесно, а во втором воплотился его дух.

Его брат выглядел, словно бог. Ни одно другое слово не подошло бы. Черно-хромовый доспех был таким темным, что не просто не имел цвета, а как будто прогонял свет, как бывает при солнечном затмении. Его поверхность покрывало множество символов, главным из которых был одинокое широко раскрытое око, изображенное на нагруднике. Когда-то оно взирало с величественной, но невежественной бдительностью. Теперь же его взгляд стал яростным — оно видело все и покрылось черными прожилками от множества истин.

Выше нагрудника улыбалось неприкрытое лицо, совершенное во всех отношениях и деталях, преисполненное уверенности в себе. Прекрасное. Столь прекрасное. Лицо Лоргара обладало наибольшим среди примархов сходством с устойчивым набором постоянно менявшихся черт отца, но Гор воплощал собой идеализированный образ Императора — безупречный, каноничный и полностью лишенный забот о существовании человечества.

Во всяком случае, так бывало обычно. Теперь же Гор смотрел на брата, и его потемневшее от солнца лицо было насуплено от тяжелейших размышлений.

— Лоргар? — снова произнес он, словно сомневался в стоящем перед ним видении.

— Это я, — отозвался Несущий Слово.

Гор подошел ближе, словно намеревался коснуться изуродованного лица брата. Он заколебался и опустил руку.

— Что произошло?

— Арматура. Ангрон выглядит немногим лучше. Разница в том, что он предпочел продолжать бой. Я доверяю войну своим людям.

В воздухе повисли невысказанные вопросы. В свое время, — подумал Лоргар. В свое время.

Гор указал на книгу, лежавшую на постаменте.

— Признаюсь, не ожидал, что это сработает. Произносишь имя человека, и он появляется перед тобой? От этого попахивает черной магией. Я еще могу понять варп-склянки, но…

— Черная магия, — улыбнулся Лоргар. Боли не было. Он все еще мог улыбаться.

— Забавное мнение, — Несущий Слово подошел к книге, задержав эфемерную руку над закрытыми страницами. — Ты все прочел?

— Все, — ответил Магистр Войны. — Переплет из содранной кожи. Но чья она?

— Трупы. Трупы с Исствана III. Чрезвычайно по-декадентски, — признал Лоргар, — однако в таких вещах важен символизм.

Гор слегка пожал плечами, и сочленения его доспеха издали урчание.

— Времена изменились. Сейчас у меня непросто вызвать тошноту, — последовала пауза, словно он подыскивал наиболее уместную тему для разговора. — Ко мне приходил Магнус, как ты сейчас.

— Я знаю. Я вижу его решение в пряже судьбы, пусть даже у него пока не хватает убежденности, чтобы принять его. В свое время он примкнет к нам.

— К нам? — в глазах Гора блеснуло что-то холодное и черное. — Ко мне.

— Очень впечатляет. Очень царственно. Ты так будешь говорить, когда займешь трон отца?

После его слов воцарилось молчание. Лоргар улыбнулся. Прошло полдюжины ударов сердца, и Гор ответил улыбкой.

— Так что на самом деле случилось? — спросил Гор. — Плазма?

Лоргар провел рукой по обугленному лицу.

— Плазма. Плазменный бластер «Пса войны». Дважды.

Гор вздрогнул. С его губ сорвался благоговейный вздох.

— Тебе повезло, что отделался лишь уродством.

Лоргар не ответил.

— Зачем ты позвал меня, брат?

— Посмотреть, получится ли. Не более и не менее. Как идет твой крестовый поход в Ультрамаре?

— Точно по плану. Жиллиман застрял на Калте. Тридцать других миров уже истекают кровью, наши Легионы разделились и ведут осаду. Скоро та же участь постигнет еще тридцать. Мы разносим боль по холсту и творим ею пейзаж.

— Что с Калтом?

Лоргар снова сделал паузу. В признании не было злорадства, вообще никаких эмоций.

— Несомненно, Кор Фаэрон и Эреб празднуют триумф на Калте.

— Стало быть, они победили?

Лоргар пожал плечами.

— Они так думают. Они породили Гибельный Шторм. В нем нет грандиозности Великого Ока, или хотя бы Мальстрима, но это начало.

Гор вновь положил руку на книгу в кожаном переплете.

— Почему же кажется, что ты куда меньше убежден в их триумфе?

— Можно только гадать о степени их подлинного триумфа, если на победном параде они разворачиваются и бегут от Легиона, который, предположительно, сокрушили.

Гор усмехнулся, неохотно соглашаясь с заявлением. После краткого молчания он задал вопрос, которого от него ждал Лоргар. Подлинную причину, по которой он вызвал брата.

— Это сработает, Лоргар? — Гор улыбнулся, но жест вышел меланхоличным, указывая на уязвимость, всегда скрываемую перед другими. — Я не смогу выиграть войну без вас с Ангроном. Без ваших Легионов.

Теперь пришла очередь Лоргара рассмеяться.

— Избавь меня от ложной скромности, Гор. Даже если бы ты лишился всех братьев, всех Легионов, всех кораблей и всех, кто тебе служит, ты бы все равно распахнул двери тронного зала Отца, рассчитывая победить.

Однако Гор не улыбался.

— Это сработает? — снова спросил он. — Ты действительно можешь утопить Ультрамар в волнах варпа, или мы в лучшем случае можем надеяться на кровь Легиона Жиллимана?

Лоргар прошелся по амфитеатру военного совета «Духа мщения», известного Сынам Гора как Двор Луперкаля. Его не было там на самом деле, но шаги точно так же порождали эхо.

— Ты заставил меня взять с собой Ангрона и обезумевших глупцов, которых он называет своими сыновьями. А теперь задаешь мне вопросы, гадая, потерплю ли я неудачу. Когда ты сменил веру в меня на незаслуженное сомнение?

— Когда ты изменился, — просто ответил Гор. — Когда ты сразился с Кораксом и покинул Исстван V другим человеком, заявляя, будто воспротивился судьбе. Когда телепортировал своих воинов на корабли Фулгрима и угрожал уничтожить его Легион из-за того, что наш брат перестал быть собой. Я сменил веру на сомнение, когда перестал быть уверен в том, кто же ты, Лоргар Аврелиан.

— Я Первосвященник Изначальной Истины, — голос Несущего Слово чуть дрогнул. — Я Проповедник Абсолютного Хаоса.

— Красивые слова, Лоргар. Но они мало что значат без достижений.

Лоргар повернулся к брату.

— Я — тот, кем был рожден стать. Ты хочешь наказать меня за то, что я больше не слабый, не заблудший, не примарх без цели. Вспомни Исстван III, Гор. Я слышал, как планета умирает, находясь за многие тысяч систем от нее. Несомненно, ты беседовал со своими хорами астропатов или навигаторами флота. Предсмертный крик мира был громче, отчетливее и резче, чем сам Астрономикон.

Лоргар поднял руку и описал кончиками пальцев круг, создав иллюзорную сферу белого пламени. Та сложилась в призрачный образ Терры. С поверхности самого крупного континента исходило тонкое, абсолютно прямое копье света.

— Клинок Надежды. Благословение Императора. Все имперские корабли в галактике движутся, ведомые этим сиянием. Ничто другое не может пронзить беспокойные волны варпа. Это их единственная путеводная звезда, и всего за три удара сердца ты, Гор, причинил столько боли одному миру, что она затмила психический маяк самого Императора.

Он сделал шаг к Магистру Войны. В егох глаза горел огонь.

— Страдание, Гор. Понимаешь? Боль и ужас, отраженные из материальной реальности в варп. Агония миллиардов и миллиардов смертных в миг гибели, которая поражает саму песнь варпа. Ты изменил мотив, лишив всю мелодию одной ноты.

Он улыбнулся. Улыбка была медленной и безмятежной, но от нее изуродованное лицо исказилось.

— Вся боль проходит сквозь пелену, вызывая беспорядок в преисподней по ту сторону реальности. Твое деяние прозвучало, словно один удар барабана. Я же, брат, создам целую симфонию. Сомневайся во мне, сколько хочешь. Здешние планеты умирают с мучительной неторопливостью, посылая через завесу продолжительные предсмертные вопли.

Лоргар сжал кулак и стиснул зубы.

— Я перенастраиваю варп. Насыщаю его. Я разолью Гибельный Шторм Эреба по всем Пятистам Мирам, разорвав пространство по швам.

Запутанная тирада подошла к концу, и он опустил глаза.

— Прости мне мой пыл, брат. Но прошу тебя, верь мне. Я отсеку Ультрамар от остального Империума. Выведу Жиллимана из игры.

У Гора был талант выглядеть великодушным в любое время.

— Я верю тебе. — он оперся на кафедру, словно это признание нелегко ему далось. Один долгий миг Магистр Войны смотрел на брата. — Ты исцелишься? Что твои апоте…

— Исцелюсь, — прервал его Лоргар. — Молитвой и медитацией, а не благодаря неуклюжей возне апотекариев Легиона.

Магистр войны кивнул, но Лоргар видел, что брат пытается скрыть сомнение.

— А что с Ангроном?

Лоргар приподнял покрытое струпьями место, где раньше находилась бровь.

— Я только сейчас понял, что тут творится, брат. Я что — один из твоих лакеев, чтобы стоять навытяжку и отчитываться?

Гор искренне рассмеялся.

— Не будь таким раздражительным, Лоргар. Мы планируем завоевать галактику. Разведка и логистика важны. Расскажи мне про Ангрона.

Ангрон. В этой истории был один, или два подвоха. На изуродованном лице Несущего Слово появилась нейтральная маска.

— Я расскажу про Ангрона, когда буду уверен, что именно могу сказать.

Магистр войны медленно и тихо выдохнул, подчеркивая, что его обычно бесконечное терпение подходит к концу.

Сколько театральности, подумалось Лоргару.

— Брат, — произнес Гор. — Если ты попытаешься кормить меня отговорками типа «звезды в ненадлежащем положении», я тебя выслежу и лично убью. Тогда вообще не нужно будет тревожиться о мести Жиллимана. Эреб как-то раз меня так убеждал. Ему повезло, что в тот момент я был в благодушном настроении.

В темно-желтых, словно лисий мех, глазах Лоргара замерцало что-то, похожее на веселье. Звезды в ненадлежащем положении. Это было в духе Эреба.

— Тебя что-то забавляет, Лоргар?

— Многое, но Ангрон там не при чем. Сконцентрируйся на своей половине войны, Гор. Я приму меры в отношении Ангрона, когда их надо будет принять.

— Или когда он тебя вынудит.

Лоргар наклонил голову — соглашаясь, но не покоряясь.

— Или тогда.

— Он умрет? — Гор неотрывно смотрел брату в глаза. — Скажи мне хотя бы это.

На сей раз Лоргар вздохнул.

— Да. Скорее всего. Я сделаю, что смогу, но его болезнь глубже и реальнее, чем было известно кому-либо из нас. Его Легион в равной мере ненавидит его и подражает ему. Ему становится хуже, и они все это видят. Вкрученные в череп имплантаты убьют его, это ясно. Какой бы археотех ни использовали при их создании, он не предназначался для мозга примарха. Их нельзя вынуть. Нельзя им противодействовать. Однако, вдохновение мне не совсем чуждо.

Гор почувствовал, что большего не добьется.

— Тогда последний вопрос. Что с Сигнусом Прайм?

Образ Несущего Слово уже тускнел.

— Сигнус Прайм — твоя игра, Гор. Я занят более важными вещами.

— Более важными вещами? — на безупречном лице Магистра Войны вновь появилось раздражение. — Но Сангвиний…

— Сангвиний будет стоять у врат Вечности со слезами на глазах и ядом в сердце, чего бы вы с Эребом не надеялись добиться на Сигнусе Прайм. Вспомни об этом, когда ваш гамбит там потерпит неудачу. Вспомни, когда встретишься с Ангелом в последний день. Вспомни, что это я сказал тебе, чем все кончится на самом деле.

— Какое дело может быть «более важным», чем Ангел на этом этапе игры?

— Почти любое, — донесся голос Лоргара из холодного воздуха. — Ультрамар. Фулгрим. Жиллиман. Войны, которые мы действительно можем выиграть. Среди нас есть лишь двое тех, кто выстоит против гнева Ангела, Гор. Только двое сразят его в бою, где ему нечего будет терять. Ты — один из них. Второй — Ангрон.

Перед глазами Магистра Войны забрезжила правда.

— Ты это предвидел. Я слышу по голосу. Вот почему ты так отчаянно стараешься сохранить ему жизнь.

Голос Несущего Слово становился все тише, угасая, как телесный облик.

— Пророчество — непостоянная госпожа, ей никогда нельзя верить всем сердцем. Я пытаюсь спасти Ангрона потому, что он мой брат, Гор. Было время, когда ты это понял и думал так же. Каким же бездушным ты выглядишь теперь. Следи за собственными мыслями, Магистр Войны, иначе тебя опустошат растущие амбиции.

— А ты следи за языком, жрец, — ощерился Гор в пустоту.

На расстоянии в пол-галактики Лоргар открыл глаза, вновь оказавшись в теле из дочерна обугленной плоти.

И улыбнулся.

 

9

Пробуждение

Ярость

Падение титана

Его первой мыслью было, что система целенаведения не работает.

— У меня не работает система целенаведения, — произнес он. Точнее, не произнес, поскольку ничего не прозвучало. По красному обзорному дисплею побежали данные, выведенные неровным шрифтом награкали. Он прочел их, обработал и — поскольку в них был смысл — стал терпеливо ждать.

Ожидая, он наблюдал за двумя людьми, которые стояли перед ним. Первой была Лотара Саррин. Ему нравилась Лотара. Ее форма была отмечена Кровавой Рукой, и это было славное зрелище. Он сам видел, как Кхарн лично нанес символ после всех убийств в пустоте, совершенных Саррин в тот день

Второй был облачен в красное, его лицо скрывал нависающий капюшон, и у него было пять вращающихся глазных линз вместо лица. По правде говоря, техножрецов могло быть сколько угодно, но это не имело значения, поскольку он никого из них не любил. Как и всех легионеров, у него была эйдетическая память, так что он не забыл имена жрецов. Он просто так и не удосужился их выучить.

Проснувшись, он ощутил холод. Пронизывающий холод, который, словно сильный ливень, просачивался в поры и размягчал кости. Не то чтобы это имело какое-то значение. Было непохоже, что он от этого умрет. Непохоже, что он хотя бы задрожит. В саркофаге для этого не было места.

Когда он концентрировался, отключаясь от окружающего мира, то практически мог чувстовать самого себя. Настоящего себя — обнаженный связанный труп, свернутый в позу эмбриона и уложенный внутрь адамантиевой скорлупы. Впрочем, это могло быть игрой воображения. Сложно сказать наверняка.

Его зрение дрогнуло, и руны на мгновение стали синими. С грохотом появился слух, и его окутал шум военной мастерской. Трескучее шипение искр и пайки. Ритмичный лязг кузнечных молотов. Бинарное бормотание закутанных полулюдей.

— У меня не работает система целенаведения, — сказал он. Голос напоминал механический оползень.

— О ней позаботятся, — ответил жрец. Он изъяснялся бинарным кантированием — заунывным потоком единиц и нулей — но обзорный дисплей переводил все на награкали и низкий готик.

— Капитан Саррин, — произнес он. У него никогда не было таланта определять телесные сигналы людей. Ее глаза были прищурены. Сердцебиение ускорено. Рот сложился в тонкую жесткую линию, отчего губы побелели. — Вы рассержены или встревожены.

— И то и другое, — отозвалась она. — Лорке, мне нужно, чтобы вы защитили корабль.

Он не стал отказываться, это было совершенно невозможно. Лотара просила встать, идти, сражаться, и он не собирался ни в чем ей отказывать. Как и его братья. Все они жаждали вновь украсить броню кровью. Прошло очень много времени — десятки лет у большинства. Десятилетия, когда соображения милосердия требовали заключить их в сон без сновидений, но стазис был обманчивым словом.

В стазисе можно было видеть сны. Время не замирало для разума, только для тела. Можно было замкнуться лишь в собственных парализующе-сентиментальных воспоминаниях.

Как он мог ходить. Как мог дышать. Как чувствовал отдачу болтера в руке.

Лорке избавился от унылых размышлений, как только освободился от сдерживающей платформы. Палуба содрогнулась у него под ногами. Это было приятно. Техножрецы попятились, когда он со скрежетом суставов раскрыл многосуставчатые кулаки, и вхолостую выстрелил из встроенных в ладони комбиболтеров. Это тоже было приятно.

— Снарядите меня, — скомандовал он. Они повиновались. И по правде говоря, их повиновение приказам тоже было очень приятно. Жрецы снарядили его, закончив будить братьев.

Братья слушались его в смерти, как слушались при жизни. Они были первыми, но он был Первым. Едва заметный акцент — одна заглавная буква — но совсем иной статус.

А еще они были Ранеными. Неудачами. Теми, чьи механики шептали бинарные кодовые слова вроде «неуравновешен», «нестабилен» и «терминальное вырождение».

Вот почему они находились не на поверхности. Вот почему пребывали в стазисе. Они были древнейшими, первыми, еще до времен совершенствования технологии.

У Хеллесека не хватало руки. На момент пробуждения его железное тело проходило ремонт, и он включился с сокрушающим силовым кулаком на левой руке и странным ощущением временной ампутации на месте правой.

Кридал не мог говорить. Саркофаг прикрутили к телу, однако он все еще был поврежден с прошлой битвы. Его благословили и помазали священными маслами, но собрали без тонкой системы вокабулятора. На это не было времени.

Хуже всех дела обстояли с Нерасом. Он пробудился разъяренным, поддавшимся Гвоздям. Он всегда был таким, даже дремля в стазисе. При первых натужных шагах он порвал цепи, и шум всех машин переполненной мастерской утонул в реве цепных клинков. Более мудрые техножрецы бросились бежать. Более преданные или глупые попытались усмирить его электрошоковыми путами. Один потешно старался вызвать чувство покоя молитвой Богу-Машине.

Лорке привел одержимого брата в чувство. Для этого он дал залп из комбиболтера по саркофагу другого дредноута, чтобы привлечь его внимание, а затем принудил к покорности ударами тяжелых кулаков. Это не составило никакой трудности. Будучи Первым, Лорке был не просто саркофагом, соединенным с боевым телом. Его железная оболочка являлась воплощением Бога-Машины. Легион почтил его, воскресив в виде «Контемптора».

Нерас все еще пребывал в бешенстве, в ярости, но отступил от края. Теперь он мог работать.

Всего их было тринадцать. Тринадцать первых дредноутов XII Легиона, модели «Люцифер» и «Дередео», брошенные или намеренно забытые, пребывающие в небывало запущенном состоянии.

Они возглавили оборону как единственные Пожиратели Миров, находящиеся на борту.

Пожиратели Миров. Название все еще казалось Лорке чуждым. Он жил и умер Псом Войны за десятки лет до Ангрона, еще до того как они приняли имя Пожирателей Миров в честь погибшей мятежной армии примарха — Пожирателей Городов. На его железном теле еще сохранились выцарапанные при старом Легионе метки убийств, а на нагруднике располагалась бронированная волчья голова с цепью на шее.

Псы Войны. Вот это был его Легион. Вовсе не эти бешеные, полу-лоботомированные безумцы, которые отбрасывали все понятия о чести, впадая в ярость берсерков.

И все же они оставались его братьями. Он не мог их ненавидеть, но мог осуждать. Порча начала просачиваться внутрь, когда они забрали примарха с никчемного мира, который он называл своим домом, но Легион еще мог отказаться от Гвоздей. Они препочли подражать генетическому отцу, невзирая на очевидную цену этого. Предпочли вскрыть себе череп и дать поместить внутрь отраву.

Таков был приказ Ангрона, но было ли это оправданием? Мог ли примарх заставить сто тысяч воинов склониться перед его волей, если бы те отказались уродовать свое сознание? Лорке пал в бою за тридцать лет до прихода примарха. В ту пору он оставался активен день и ночь, пока его не начала одолевать вялость разума. Было непросто бодрствовать несколько лет. Сознание, вынужденное напрягаться для управления железным телом, начинало страдать от изоляции и заточения в тесноте.

И вот он начал покоряться покою полусна в стазисе. Поначалу на несколько месяцев. Затем — по году на каждый год бодрствования. Ему требовалось все больше и больше отдыха, чтобы компенсировать усилия по управлению оболочкой.

Впрочем, он так и не испытал поцелуя Гвоздей внутри черепной коробки. Благодаря обстоятельствам. Это оказалось довольно просто. Вбить их в череп его трупа означало существенный риск, а он был реликвией во всех смыслах этого слова. Они не отважились подвергнуть его хирургическому вмешательству, и он остался одним из немногих Псов Войны в растущих рядах Пожирателей Миров.

Но что сделано, то сделано. Старый и новый Легионы были связаны кровными узами, сколько бы не было миров, откуда десятилетиями набирали воинов. Между ними существовало родство, хотел он того или нет. Как говорили во многих из их родных культур, кровь не вода.

Лотара приказывала закутанным мелким жрецам загрузить тактическую сводку по точкам расположения абордажных капсул Ультрадесанта.

— Чьих? — спросил Лорке. Он отвел взгляд от того, как над Нерасом с пением совершают Обряд Повторного Пробуждения, и взглянул сверху вниз на крохотную фигурку капитана Саррин.

— Ультрадесанта, — ответила она. — Тринадцатого… Легиона Астартес? — она выглядела встревоженной, будто он забыл, что такое XIII-й.

Глубоко в его тяжелом металлическом нутре что-то загремело и лязгнуло.

— Вы хотите, чтобы я убивал Ультрадесантников.

— Они взяли нас на абордаж, — настаивала она.

Лорке присел, его суставы издали механическое рычание. Он опустил головной узел ввода-вывода, выполненный в виде бронированного шлема, вровень с ее лицом. Гигант преклонил колени, чтобы поговорить с ребенком.

— Почему они взяли нас на абордаж?

Теперь она явно выглядела встревоженной.

— Вы не можете сражаться с другими легионерами?

Конечно же, он мог. Он ведь бился с Волками, не так ли? После того, как Ангрон принял командование над Легионом, они явились выть насчет Гвоздей и с тявканьем отправились обратно к своим десантным кораблям. Всю жизнь в зловонном и холодном гробу он не мог забыть, как Ангрон и Русс сражались в янтарном свете чужого заката. От поля боя пахло их божественной кровью.

— Какова причина? — ответил он Лотаре. — Почему мы воюем с Ультрадесантом?

— Я… потому что… — она запнулась, повернулась к ближайшему жрецу и распорядилась загрузить еще данных.

Они воевали не с Ультрадесантом. Они воевали с половиной Империума. Сейчас они находились в состоянии открытой войны с Императором, и это длилось больше года. Похоже, что большую часть этого срока они летали в варпе, обрушивались на ничего не подозревающие миры, которые до сих пор не знали об идущей войне, и полностью вырезали население.

«Ангрон», — подумал он. Имя вызвало в нем незамутненную злобу, от которой его тело задрожало в амниотической жидкости гроба-колыбели. Он почувствовал, как иссохшие руки напрягаются и подергиваются.

В разуме Лорке появилась незаметная доля безумия. Он вновь повел своих раненых и брошенных братьев в бой.

Войны выигрываются дисциплиной. Схватки выигрываются яростью.

Единственным оставшимся оружием, которое можно было противопоставить дисциплине Ультрадесантников, была ярость. Ярость за рамками здравого смысла. Ярость без пределов. Настолько бездонная ярость, что ей невозможно было противостоять, ведь одержимые ею не заботились о собственных жизнях.

Когда двое воинов сражались, не отступая, даже самые отважные и верные долгу не могли избавиться от осознания своей смертности. Солдаты защищались, чтобы остаться в живых. Их руку направляли выучка и инстинкт — они пригибались, уклонялись, отшатывались, блокировали и парировали. На сознательном уровне это было мастерство. Ловкость. На бессознательном — натренированная реакция и простое, инстинктивное понимание смертности.

В этом также заключался секрет того, как Пожиратели Миров побеждали в войнах без дисциплины, которой блистали другие Легионы. Схватки выигрывались при помощи ярости — победи в достаточном количестве схваток, и это повлечет за собой победу в войне.

Гвозди не являлись имплантатами в том смысле, как это слово понимали летописцы и археотехники. Они ничего не добавляли мозгу Пожирателя Миров. Наоборот, лишали. Они полностью очищали разум воина от здравого смысла, осторожности, инстинктов смертного. Гвозди вознаграждали за ярость всплесками электрохимического наслаждения, покалывая синапсы и убивая удовольствие от всего остального. Еще не изобрели машину, которая бы лучше подходила для того, чтобы побуждать воинов стремиться к сомнительному покою в абсолютной ярости, лишенной забот и чувства вины.

Когда Кхарн врезался в стену щитов, он едва ли еще был Кхарном. От него осталась лишь оболочка, человечность свелась к лихорадочной ярости, он не думал и не защищался, не реагировал на угрозу боли или опасность. Капитан вырвал абордажный щит из рук первого врага, брызжа пеной в лицевой щиток воина, и топор обрушился вниз. Он не обращал внимания на бьющие по броне клинки и заряды, постоянно продолжая атаковать, атаковать и атаковать.

Воин, который хочет жить, беззащитен против того, кого не заботит смерть. А жить хотят все воины, Кхарн.

Слова примарха. Ангрон тихо прорычал эту мудрость за час до того, как Кхарн первым получил Гвозди Мясника в мозг.

— Кровь для примарха! — заорал он, расправляясь с Ультрадесантниками. Внутренности мертвецов окрасили его лицо в красный цвет. — Черепа для Двенадцатого Легиона!

По всей линии фронта, где легионеры в запятнанной кровью белой броне сошлись с закованными в кобальтово-синюю, сотни раз происходило одно и то же. Пожиратели Миров, чьи раны были слишком тяжелы для нападения, ползли по земле, вопя от ненависти. У них в руках продолжали работать топоры и мечи.

Для поддавшихся Гвоздям время ничего не значило. Кхарн чувствовал обострение вокруг себя,словно акула, которой не нужно особо обращать внимание, чтобы ощутить приливы и отливы. В просветах среди движущегося красного марева вражеских конечностей он видел, что другие воины в белом крушат ряды Ультрадесанта, и то же самое делают десантно-штурмовые корабли, озаряющие небо обращенными вниз двигателями. Вызывающие головную боль лучи лазпушек пронзали сражающуюся толпу с раскатистым осиным гудением, доводя воздух вокруг разрастающихся воинств до перегрева.

Земля содрогалась от поступи титанов, громадные силуэты которых проступали в пыли. Они вели собственную божественную войну над стадами жалких смертных, собравшихся вокруг их ног. Когда они удостаивали наземную схватку своего внимания, то в вопящих и сталкивающихся ордах образовывались громадные просеки погибших, испепеленных солнечным пламенем или скошенных опустошительными залпами массированного огня болтеров «вулкан». Тут и там раздавался лязгающий треск «медвежьих когтей», выпущенных по более крупному противнику. В какой-то момент Кхарну показалось, что он видит силуэт титана класса «Владыка войны», почти повергнутого на колени четырьмя «Псами войны» Аудакс, которые тянули его вниз хваткой гарпунов. Мгновение он смотрел, как громадная тень опускается, а затем его вновь поглотила битва.

Теперь он был близко. Так близко, что чуял их дыхание, когда срывал шлемы и крушил лица кулаками. Так близко, что слышал потрескивание их вокс-сети, откуда приказывали всем отступать.

Они не собирались уходить. Ультрадесантники сражались спиной к спине постоянно уменьшающимися кругами, отказываясь бежать. Они бы не показали врагу спину, и у них не было возможности отойти в стройном порядке, чего бы там ни требовали командиры.

— Кхарн! — разнесся над битвой вопль. Пожиратель Миров мог лишь гадать, что его усиливало. Он лихорадочно сражался, обливаясь потом и брызжа пеной, руки онемели от сжимания скользкой от крови рукояти топора. Все превратилось в мелькающий шквал клинков мечей, кромок щитов, кулаков, сапог и красноглазых бронзовых шлемов.

— Кхарн! — снова раздался голос. — Сразись со мной!

Он ударил топором, клинок выбил искры, скользнув по нагруднику Ультрадесантника. Зубья грызли и скребли, уродуя аквилу, изображенную на груди воина. Не царственную Палатинскую Аквилу — личный символ Императора, которого среди Легионов удостоились лишь сыны Фулгрима. Это был никчемный знак имперского господства, который мог носить любой воин.

Кхарн отвел руку для второго взмаха. На сей раз крутящиеся зубья вгрызлись в горло легионера, перемалывая более мягкую броню и плоть за ней. Когда тело рухнуло, Кхарн рубанул в третий раз, взял шлем за сержантский венец и поднял его вверх, крича в задыхающееся небо.

Жалкие потуги луны на свет закрыла тень. Она появилась позади Пожирателя Миров, врезавшись в землю так сильно, что камень потрескался — существо, состоящее из мрака и клинков.

Он развернулся, нанося удар.

Аргел Тал отбил выпад в сторону своим золотым двуручным мечом. Топор заискрил и раскололся в руках Кхарна, разлетаясь на куски от столкновения с оружием кустодия.

— Ты обезумел, брат? — спросил Аргел Тал. Его второй, более резкий голос доминировал над человеческим. Доспех Несущего Слово был покрыт выростами из плотной выбеленной кости, которые образовывали на багряном керамите подобие экзоскелета. Шлем венчали искривленные рога, серебристый лицевой щиток исказился, став вольчей пастью. Над плечами высился живой плащ покрытых жилами крыльев нетопыря, созданных из какого-то сверхъестественного сплава металлоплоти и опаленного керамита. Нечто божественное, впавшее в грех. Ангел глазами демонов.

Вида существа хватило, чтобы выдернуть Кхарна из-за черты Гвоздей. Лишившись топора, он стал пользоваться цепями, которыми крепилось оружие, хлеща железными бичами налево и направо.

— Где ты был? — сумел он крикнуть сквозь слипшиеся от крови и густой слюны зубы. Гвозди понуждали мускулы к действию, желая, чтобы он ударил Несущего Слово. Они сулили очередной импульс наслаждения только если он предаст брата.

Аргел Тал ударил крыльями и оторвался от земли на достаточное время, чтобы пнуть Ультрадесантника в горло. Он приземлился, держа клинок в оборонительной позиции, и отбил прилетевший сбоку болт.

— Проблемы были не только у вас, — ответил он. Более низкий и мягкий человеческий голос был наполнен извинением. Раскатистый и змееподобный резкий голос произнес те же слова в то же время, но каким-то образом обозначил веселье.

Кхарн одной рукой поднял с земли упавший гладий, а другой — цепной меч.

— Валика, — выплюнул он, переключая внимание на схватку. Братья столкнулись спинами, сражаясь с врагами в самом сердце поля боя. — Вы были нужны нам на Валике.

В условиях ближнего боя крылья Аргела Тала должны были быть обузой, однако в пылу они становились таким же оружием, как похищенный им клинок. Они служили ему щитами, которые колыхались, словно паруса на ветру, но при этом обладали твердостью керамита. Клинки с лязгом отскакивали в сторону, удары лишали врагов равновесия, он бил по шлемам и отводил выпады. Все это время меч кустодия поднимался и опускался в багряных кулаках, забирая жизни.

— Сейчас правда время для этого? — напряженно прорычал Несущий Слово.

Кхарн удержался от ответа, когда из вокса донеслись нежеланные слова.

— Говорит Кида Бли. «Сиргала» повержена. Подкре…

— Можешь помочь им? — спросил он Аргела Тала. Они оба ничего не видели за схваткой. Кхарн обрушил подошву на горло павшего воина и повторил вопрос, не заботясь об отчаянии в собственном голосе. Командный титан Легио Аудакс находился под угрозой. Это было важнее всего. — Можешь им помочь?

— Могу попытаться, — Несущий Слово выдернул меч из живота Ультрадесантника, проворачивая клинок, чтобы разорвать броню. Наружу с хлюпаньем вывалились внутренности, но легионер Арматуры нанес еще три удара, прежде чем упасть на колени. Приходилось поднапрячься, чтобы сразить этих мерзавцев. — Нельзя по-настоящему привыкнуть к убийству себе подобных, — выдохнул Аргел Тал и опустил клинок. Голова Ультрадесантника слетела с плеч.

— Не погибай, — сказал он Кхарну и рванулся в небо, закручивая пыль ударами крыльев.

Тот очнулся со стоном, перешедшим в крик, когда на него обрушилась боль. Он забился на троне, вдыхая медный запах заполнявшего кабину дыма, дергая за систему аварийного разъединения и вопя, что ту заклинило.

От его суеты дым расступился, дав время увидеть, что не так. Разъединение не заклинило, он просто до него не дотягивался. Тянущаяся к рычагу рука кончалась у локтя. На месте единственного органического предплечья и кисти был только воздух и красное месиво возле сустава.

От этого зрелища он перестал кричать, уставившись на остатки руки в оцепенелом изумленном ужасе.

— У меня нет руки, — произнес он сдавленным шепотом. — Моей чертовой руки нет.

Он попытался дотянуться второй рукой, но это было слишком далеко. Пальцы безрезультатно скрючивались в воздухе, не доставая до блестящей железной ручки рычага. Его трясло от шока и кровопотери, голова кружилась до интоксикации.

— Кида. Кида, я застрял на кресле. Кида, — он повернул голову вбок, вглядываясь в дым. — Кида, у меня нет руки.

Перед ним оказался ее зад в повседневном сером комбинезоне. Она присела на консоли управления, перед сидящим на троне принцепса Солостином. Он ухмыльнулся, будто пьяный, хотя никогда в жизни не испытывал по отношению к ней ни малейшего желания.

Качающаяся голова Тота билась о подголовник, о железные ребра на том месте, где до катастрофы раполагались поддерживающие подушки. Вся кабина наполовину накренилась вбок, ему было трудно держать голову прямо.

— Кида, — сказал он ее заду. — Кида, я потерял много крови. Я не могу… Я не… Кида. Кида. Кажется, моя рука на полу. Кида. Найди ее, Кида. Прошу.

Она развернулась в тесной кабине «Пса войны», выругалась гораздо злее, чем когда-либо доводилось слышать Тоту, и оставила Солостина на его кресле. Тот не мог ничего толком разглядеть в дыму. Казалось, что принцепс спит.

Кида — которую даже в этих тяжелой ситуации тошнило от того, как Тот бубнит ее имя — потянула за аварийный рычаг возле кресла рулевого. Раздался лязг, щелчок и разочаровывающее посвистывание. Ничего не произошло.

— Чудесно, — произнесла она. — Просто прелестно.

Ее помятое лицо покрывали полосы сажи. Тот смотрел, как она достает табельный пистолет, и тупо гадал, почему она хочет его застрелить. Разумеется, этого не случилось. Тихо извинившись перед духом машины «Сиргалы», она дважды выстрелила, разбив оба магнитных соединения, которые фиксировали башенку на крыше.

— Уходим, — сказала она Тоту.

— Мы разбились, — сообщил он.

— Еще как, — она широко расставила ноги на панели управления, осторожно балансируя, пока накладывала на его искалеченную конечность жгут, который сделала из своих рукавов.

В какой-то момент она заметила его руку на полу, рядом с ботинками. Он был прав, она валялась внизу.

— Пошли. — произнесла она и начала поднимать его.

Шок был ей на руку — он вел себя послушно, хоть и не переставал бормотать.

— Кида, — снова сказал он. — Что со стариком?

— Он мертв, — у нее на глазах не было слез. А если и были, то из-за дыма. Просто дым.

— Кида. Он не умер. Правда же? Кида?

Хороший вопрос. Если нельзя жить с половиной консоли аватарного интерфейса, засевшей в груди, то он наверняка был мертв.

— Его больше нет, Тот. Карабкайся.

Она проталкивала его через башенку, вытаскивая первым.

— Если еще раз назовешь мое имя, спятивший ты ублюдок, я тебя пристрелю.

Внутрь просунулись другие, лихорадочно действующие руки. Они вцепились в полуобмякшее тело Тота и потянули его от нее.

— Нет! — закричала она, таща его назад одной рукой и нащупывая оружие другой.

— Успокойтесь, модерати Бли, — она узнала бесстрастный голос, напоминающий вокс. — Это я. Всего лишь я.

Она взглянула на тянущиеся бионические руки, которые были выполнены в грубом подражании человеческой мускулатуре, но оттого обладали странной красотой. В открытую башенку свешивались обгоревшие лоскуты красного одеяния.

— Девятый?

— Подтверждение. Это я. Девятый.

— Ты взял Тота?

— Второе и следующее подтверждение.

— Кида, — Тот пускал слюни в респиратор, продолжая лепетать. — Киииида…

— Тихо, — беззлобно велела она. — Поднимай его, Девятый.

— Третье и наиболее уместное подтверждение, — аугметические руки техножреца двинулись вверх. Цилиндры, поршни и малые приводы напряглись, пока он вытаскивал Тота наружу. Она услышала, как модерати еще раз произнес: «Кида», а затем Девятый что-то пробормотал насчет потери крови, радиальной и локтевой артерий. Присев у сгорбленного тела принцепса Солостина, она пальцами закрыла ему глаза .

— Спасибо вам, — сказала она. И спустя секунду уже лезла следом за Тотом.

Девятый поддерживал Тота. Марсианское красное облачение превратилось в лохмотья, он казался голым без кольца сервочерепов, которые обычно усердно кружили вокруг него при помощи антигравитации. Большую часть тела заменяла сегментированная броня, отличавшаяся необыкновенным изяществом и аккуратностью обводов, если сравнивать с толстой обшивкой полевых машинных провидцев. Кида и понятия не имела, что скрытая одеждой аугметика столь искусно сделана.

На Девятом не было капюшона, и была видна выбритая голова с аугметическими узлами и массивным визором на месте глаз. Голосовые связки были заменены на круглого железного скарабея, из крошечного динамика доносился дребезжащий вокс-голос. Все остальное выше уровня шеи выглядело человеческим.

— Принцепс? — напомнил он.

— Погиб.

— Последует процесс оплакивания, включающий траурные и искренние обряды. Идемте, модерати Бли. Нужно выбираться.

Проще сказать, чем сделать. Обычно Кида находилась выше «наземной работы», где пехота сражалась в тени «Сиргалы». Теперь же «Сиргала» пала, и экипаж застрял в самой гуще. Вокруг рухнувшего титана бились и кричали воины в белом и синем. Несколько безмолвных секунд она вообще не была уверена, что делать, или куда бежать. Пистолет в ее руке был бесполезен — против любого из Легионес Астартес он был все равно что игрушка.

— Модерати Бли, — начал Девятый. Фраза оборвалась сдавленным воплем, и техножреца швырнуло вперед попавшим в спину зарядом болтера. Кида увидела, как он ползет по земле без ног, подтягивая свое тело обратно к ней. На это не было шансов — они с Тотом стояли наверху лежащего черепа «Пса войны». Она подхватила Тота, пока он не упал, притянув его к себе.

— Изменники, — вокс-голос был низким и очень, очень самоуверенным. Она обернулась и выстрелила в стоящего внизу Ультрадесантника. Заряды отскакивали от доспеха, оставляя крохотные, бессмысленные подпалины в местах, где им удавалось ужалить. Воин и трое его боевых братьев подняли болтеры. В тот же миг вокруг нее закружилась тень.

Оно приземлилось с ужасающим хрустом, заслоняя свет дульных вспышек оружия XIII Легиона, и приняло на себя большую часть огня — бурю треска и ударов по алому керамиту. Силуэт. Существо. Один из Несущих Слово, одно из безумных созданий Гал Ворбак. Оно притянуло двух смертных к опаленной броне, защищая обоих сложенными вокруг кровоточащими крыльями.

— Я — Аргел Тал, — раздались два голоса из одной гортани. Его лицо представляло собой металлическую собачью маску, слова звучали булькающе из-за крови, которая текла из клыкастой пасти. — Кхарн попросил меня сохранить вам жизнь.

Кида пережила гибель своего титана, которого сходу уничтожил черно-белый «Разбойник» Лисанды. Пережила сокрушающую боль отделения от великодушного духа машины «Сиргалы» — сущности, которую она боготворила и за которую бы охотно умерла. Спасла изуродованного напарника от неминуемой гибели и простилась с мертвым наставником. Даже открыла безнадежный огонь по поклявшимся убить ее солдатам, зная, что никогда не смогла бы чем-то им навредить.

Но она расплакалась лишь тогда, когда демон обнял ее и сказал, что пришел спасти ей жизнь. 

 

10

Геннская чистка

Война окончена

Завершение

Лотара Саррин сказала ему, где охотиться. Она загрузила местоположение девяти разных точек абордажа по всему левому борту «Завоевателя», а остальное сделали сообщения о потерях по воксу. Они имели дело примерно с девятью десятками Ультрадесантников, субанализ уточнял прогнозируемые потери с учетом плотности экипажа и предполагаемого реагирования корабельных солдат в каждой точке контакта.

Лорке остался с Кридалом и Нерасом, поскольку те пребывали в наихудшем состоянии. Им были нужны указания и приказы.

Прочие Раненые рассредоточились, с топотом расходясь по кораблю. Лорке и капитан Саррин поручили им возглавить оборону, хотя в воксе продолжали раздаваться сообщения, что Ультрадесантники вырезают смертный экипаж и посланных на защиту корабельных бойцов.

Коридоры были устланы телами. Если догадки ветерана имели какое-то значение, Лорке полагал, что прогнозируемые потери экипажа чрезвычайно велики. Вторгшиеся Ультрадесантники знали, что их жизни кончатся на этом корабле, но такое количество воинов запросто могло перед смертью разорвать флагман на части.

Так что они двигались быстро. Невзирая на отвратительность этого, Лорке пришлось отдавать стрелковым группам боевиков приказы стоять и погибать, задерживая отделения эвокатов достаточно долго, чтобы его дредноуты вообще смогли догнать абордажников.

Впрочем, космодесантники не отличались прочностью, как только оказывались в пределах досягаемости когтей.

Он почти не обращал внимание на убийства. Его главным образом заботили вопросы касательно этой безумной войны против Императора и его царства. Как Легион стерпел чистку собственных рядов? Как они безнаказанно расправились с братьями на Исстване III? Как смогли предать свой род? Псы Войны — и впоследствии Пожиратели Миров — были Легионом, в первую очередь основанным на братстве. Они учили ему на гладиаторских аренах, собирая воинов с разных миров, сковывая их вместе и заставляя драться парами.

Так как же дошло до такого?

Ангрон.

Ангрон и Гвозди.

Во время Великого крестового похода примарха долго искали. Псы Войны становились свидетелями того, как другие Легионы впервые воссоединяются со своими примархами, и их не миновала печальная зависть.

Ходило множество домыслов — от тревожных перешептываний, что примарх может быть уже мертв, до надежды, что он окажется воином и полководцем, способным поспорить с Гором, Жиллиманом, Дорном или Львом.

А затем они, наконец, нашли его на том мерзком захолустном мире. Его первой и наиболее сомнительной славой стало то, что он оказался единственным примархом, кто отверг доброту Императора и отвернулся от завоевательских притязаний Империума. Ангрона, повелителя обреченной армии рабов, абсолютно не заботили мечты и триумфы всей галактики. Он хотел лишь умереть с мятежниками, которые спаслись вместе с ним из гладиаторских ям. Оборванное войско его братьев и сестер пряталось в горах в компании птиц-падальщиков и снежных медведей, ожидая смерти от голода, или же гибели в бою — смотря что случится раньше.

Легиону сообщили о его отказе. Их примарх отверг Императора.

Псы Войны не питали к Ангрону ненависти за его выбор. Они боготворили его за это. Какой примарх лучше понимает узы братства, чем тот, кто отвернулся от Императора, от Империума, от самой жизни — ради того, чтобы умереть плечом к плечу с сородичами?

Однако Император не дал ему выбора. Ангрону предстояло вести Легион во имя Империума, хотел он того, или нет.

К моменту, когда они вышли на орбиту никчемной планеты Ангрона, Лорке дремал в первой из необходимых передышек. Впрочем, его разбудили. В последовавшие за приходом Ангрона недели разбудили всех первых. Легион еще не знал столь важных событий.

Тогда Магистром Легиона был Гир. Славный Гир. Один из лучших бойцов на топорах. Надо признать, что он не отличался даром вдохновения у стола планирования, однако смог превратить свою туповатость в добродетель, так же как и жестокость.

Он умер в ту же ночь, когда примарх присоединился к Легиону. Их новый отец убил его в неуправляемой скорбной ярости, которая поначалу овладела Ангроном.

Но в те дни Гвозди считались достоинством. Ни один из новонареченных Пожирателей Миров не признал бы факта, что их примарх несет проклятие из тех лет, что он провел на родном мире. Они концентрировали внимание на его отваге, силе и скорости, которые давали имплантаты археотеха, и когда примарх потребовал от сыновей лечь под клешни технодесантников и ножи апотекариев, мало кто устоял перед возможностью разделить с благородным отцом славную боль.

После того, как Гвозди были вбиты, все изменилось.

Когда-то известные своим братством Пожиратели Миров теперь стали в первую и главную очередь знамениты своей дикостью. Начали поступать донесения о том, что Легион несет чрезмерные потери, сражаясь без тактики, словно орда, и что силы Имперской Армии просят о помощи другие Легионы, когда на зов откликаются Пожиратели Миров. Планеты предпочитали лучше сдаться, чем встречаться в бою с XII Легионом, однако война обходила стороной не всех сложивших оружие. Гвозди притупляли все прочие удовольствия, пока бурное жжение адреналина не стало единственным возможным переживанием помимо тусклых отголосков эмоций. Переделанные мозги не позволяли испытывать удовольствие вне битвы.

Миры истекали кровью. Миры пылали. Миры умирали.

Говорили, что Император был… как там это называли? Недоволен. Какое слово. Такое деликатное, если учесть последовавшее безумие.

Имперские записи утверждают, что к Ангрону приходили два примарха, и оба заявляли, будто их послал Владыка Человечества. Первый прибыл вскоре после встречи Ангрона с Легионом. Перед появлением второго прошла почти сотня лет. Но к тому моменту стало уже слишком поздно.

Первым был Русс. Он пришел и привел Волков. Они уже тогда именовали себя палачами Императора. Наделяли ли его этим титулом? Все сомневались, и в особенности — примархи и их Легионы. Почему Космические Волки? Лорке еще помнил аргументы, звучавшие из уст всех. Волки уступали Ультрадесанту численностью, а Руссу недоставало беспристрастной мудрости Жиллимана. У них не было шестого чувства, широко распространенного среди Тысячи Сынов, а Волчий Король не имел обширных познаний Магнуса Красного. Они были лишены свирепости Пожирателей Миров, стойкости Гвардии Смерти, и из всех двадцати Легионов лишь один обладал величием, репутацией и победами Лунных Волков. Что еще убедительнее, лишь у одного Легиона был Гор, Первый Примарх, о котором даже ходили подозрения, будто однажды его провозгласят Наследником Императора.

Но истина искажалась в зависимости от того, кто вел рассказ. Русс играл эту роль так, словно она принадлежала ему от рождения. Что имело значение после такого выбора? Ничего. Совсем ничего.

Они встретились в Малкойе, на полях за мертвым городом с тем же названием. Пожиратели Миров, потрепанные и истекающие кровью после приведения Генны к согласию, выстроились нестройными рядами перед собравшимся Легионом Космических Волков. Примархи стояли перед своими воинствами в доспехах и с оружием в руках — Ангрон, залитый кровью и покрытый свежими ранами, и Леман Русс в великолепной броне цвета штормов его бурной родины.

Лорке стоял рядом с Ангроном, так же как и Кхарн с прочими капитанами. Даже находясь в ходячем гробу, он был поражен величием вида Русса. Это было существо, генетически запрограммированное на совершенство: отражение возлюбленного человечеством царственного идеала. Русс излучал властность безо всяких усилий, не нуждаясь в позерстве или притворстве. По всем признакам он должен был бы быть варваром — от растрепанных светлых волос до обветрненной на морозе кожи, которая делала его на вид гораздо старше своих лет. И при всем этом, он не вызывал насмешки. Он превратил варварство в контролируемую черту — нечто благородное, что можно понять и обуздать, а вовсе не состояние примитивного регресса. Леман Русс воплощал динамизм жизни, свободной от оков цивилизованности. Примарх олицетворял силу, целеустремленность и мужество посреди всеобщей серости неизбежного застоя. Он был волком не по тому, как сражался, выл и собирал своих людей в стаи. Он был волком по тому, как жил, вечно напоминая о полной сил и искренней дикости, которая лежит в основе всей жизни. С улыбками шептали, будто генокод VI Легиона был испорчен собачьей кровью. Лорке верил в это. Вид Лемана Русса вызвал у него желание снова дышать и что-то чувствовать помимо неуютной млечно-холодной тесноты его амниотической утробы-гробницы. Он никогда не ощущал себя настолько мертвым — ни до того, ни после.

Волчий Король явился не для того, чтобы дискутировать или обмениваться любезностями. И тем не менее, Лорке помнил, как примарх уважительно кивнул.

— Магистр Легиона, — произнес Русс.

Железное тело Лорке не было приспособлено для почтительности, но он наклонил корпус в неуклюжем поклоне.

— Великий Волк, — отозвался он. — Я больше не Магистр Легиона.

Русс улыбнулся. Кривая улыбка мельком приоткрыла блеск белоснежных зубов.

— Тем прискорбнее. Будь ты им, мое присутствие, возможно, не потребовалось бы.

Наконец, Ангрон заговорил. В отличие от Русса, его дикость не сдерживал здоровый динамизм. У него не было харизматичной ауры жизни и пыла. Он был богом войны: изломанным, опасным и — хуже всего — ненадежным. Гвозди заставляли его левый глаз рывками открываться и закрываться в безумном моргании.

— Он тебя послал? — спросил Пожиратель Миров.

Русс не ответил. Его молчание вызвало у Ангрона улыбку, хотя в ее уродливом разрезе не было веселья.

— Не посылал, да? Император и Гор вместе странствуют среди звезд, и все это их не заботит. Ты пришел покарать меня потому, что думаешь, будто это твой долг.

В те былые годы у Ангрона был его первый топор, предшественник всех остальных. Примарх называл его Оставляющим Вдов. Ему было суждено сломаться в тот самый день и больше не быть использованным.

Русс держал Пасть Кракена, свой громадный цепной клинок с зубьями какого-то фенрисийского морского дьявола из многочисленных мифов того мрачного мира. Ветер играл его мокрыми волосами, бросая пряди золотистой гривы на лицо. Глаза цвета тающего льда не отрывались от налитых кровью глазных яблок на покрытом кабелями черепе Ангрона.

— До меня доходят сообщения, Ангрон. Слова командующих и капитанов, которые пострадали, оказавшись рядом с тобой. Солдат, вынужденных сражаться без приказов и теряющих сотни там, где нужно было умереть лишь десяткам. Твои союзники рассказывают о резне, которую собственноручно учинили над ними твои же сыновья. Сообщение за сообщением, очевидец за очевидцем. Все это доходит до меня, и я гадаю, брат — что же мне делать?

Вокруг примархов кружили два громадных волка. У них была белая шерсть, присыпанная серой пылью. Один щерился, как всегда щерятся волки, которым угрожают: демонстрируя влажные от слюны клыки, прижав уши и пристально вглядываясь. Другой просто прохаживался, наблюдая за беседующими божками, и в его темных глаза отражался свет заходящего солнца. Спокойный зверь оказался возле Русса, и полководец запустил закованные в броню пальцы в густой мех.

— Я не твой лакей, чтобы меня судить, — заявил Ангрон. Он стиснул железные зубы, и кибернетические кабели, образующие технологичные косички, натянулись. — И у тебя нет власти надо мной. Ни над кем из нас.

Русс снова улыбнулся.

— И все же я здесь.

— Чего ради? Устроить войну, которая погубит оба наших Легиона? — Ангрон провел по лицу израненной рукой, словно этот простой жест мог снять боль. — Уходи. Уходи, пока не случилось ничего такого, о чем ты пожалеешь.

Ветер усиливался. Лорке чувствовал лишь глухой шепот его контакта с железной оболочкой, но он рвал знамена, поднятые над строем Космических Волков.

Русс снова заговорил, в его светлых глазах не было колебаний.

— Хирургия должна прекратиться, Ангрон. Этого хочет сам Император. Бойни закончатся здесь и сейчас. Посмотри, что ты сделал с этим миром.

— Очистил его.

— Вырезал. Опустошил. Генна очищена от всей жизни. Ты хочешь, чтобы это деяние было записано под твоим именем, когда будут возводить статуи в честь Великого крестового похода?

Ангрона совершенно не заботили статуи, о чем он прямо и заявил.

Русс покачал головой.

— Ты не можешь странствовать среди звезд в этом бешенстве только потому, что слишком испорчен для понимания искусства войны. Имплантирующую хирургию следует обратить вспять. Твои сыновья сдадутся моим и вернутся на Терру. Когда мы достигнем Дворца, будут приняты все меры, чтобы изъять эти паразитические машины из разумов твоих людей.

Невзирая на спазмы, истерзанные глаза Ангрона широко раскрылись в изумлении.

— Ты думаешь, будто у тебя есть надо мной какая-то власть? Думаешь, что можешь угрожать мне и рассчитывать просто уйти?

— Да, думаю, что это вполне вероятно.

Ангрон ухмыльнулся, пусть и вымученно.

— А если ты умрешь?

Ветер подхватил плащ Русса, сделанный из волчьей шкуры.

— Несколько лет назад Лоргар написал одну вещь, которая дает мне пищу для размышлений каждый день и ночь с тех пор, как он поделился ею со мной.

Пожиратель Миров фыркнул, демонстрируя свое мнение относительно измышлений набожного братца-писаки, но это не смутило Русса.

— Недостаточно распознать порчу, — процитировал он. — Ей должно противостоять. Недостаточно осознать невежество. Ему должно бросать вызов. Вне зависимости от победы или поражения, важно биться за ценности, которые мы завещаем человеческой расе. Когда галактика, наконец, станет нашей, то мы останемся с никчемным трофеем, если в последний день водрузим последнюю аквилу на последнем мире, заведя человечество в моральную тьму.

Ангрон слушал, но его это мало заботило. Даже тогда он был упрям и испытывал злобную гордость от собственной изолированности.

— Лоргар воюет пером, — произнес он, — но галактику не приструнить грубой философией. Ваши идеалы бессмысленны.

— Мы сражаемся за идеалы, брат, — интонация Русса стала более холодной. Он принял решение, и его голос застыл.

Ангрон сочно и искренне расхохотался.

— Какое прелестное вранье! Мы сражаемся за то же самое, за что всегда сражались люди: за землю, ресурсы, богатство и тела, которые скармливаем жерновам промышленности. Мы сражаемся, чтобы заставить умолкнуть всякого, кто осмеливается набрать воздуха и прошептать мнение, отличное от нашего. Мы сражаемся потому, что Император хочет заполучить все миры. Ему ведомо лишь рабство, прикрытое безобидным покровом согласия. Сама идея свободы — кошмар для него.

— Изменник, — прошипел Русс.

Ангрон стоял наготове, продолжая ухмыляться.

— Даем ли мы выбор тем, кого вырезаем? Подлинный выбор? Или же мы передаем, что они должны бросить оружие в пламя мира и склониться лицом в грязь, будто нищие, благодаря нас за культуру, которую мы им навязываем? Мы предлагаем им согласие или смерть. Почему же я изменник, волчок? Я дерусь так же, как ты, и столь же верен. Я исполняю требования тирана.

— Мы предлагаем им свободу, — процедил Русс сквозь стиснутые зубы. В его глазах ярко сияла луна. — Ты уродуешь собственных сыновей и лишаешь их разума, а теперь вещаешь про тиранию Императора? Неужто ты настолько зашел в своих заблуждениях?

Улыбка Ангрона померкла, угасая. Казалось, его лицо обмякло, глаза глядели мимо Русса. На подергивающемся от боли лице читалось поражение.

— Леман Русс с Фенриса, ты свободен потому, что твоя свобода совпадает с волей Императора. На каждый раз, когда я веду войну с мирами, угрожающими продвижению Империума, приходится один раз, когда мне велят покорять мирные планеты, которые хотят лишь того, чтобы их оставили в покое. Мне велят уничтожать целые цивилизации и называть это освобождением. Велят требовать у этих новых миров отдать миллионы мужчин и женщин, чтобы заставить их взяться за оружие в ордах Императора, и называть это десятиной или набором, потому что мы слишком боимся правды. Мы отказываемся назвать это рабством.

— Ангрон… — зарычал Русс.

— Молчи! Ты уже поугрожал, пес. Послушай хоть раз, как лает другая гончая.

— Ну так говори, — произнес Русс, как будто давая разрешение.

— Я такой же верный, как ты. Мне приказывают омыть свой Легион в крови невинных и грешников, и я это делаю, поскольку в моей жизни не осталось ничего другого. Я это делаю и получаю удовольствие не потому, что мы нравственны или праведны — или полны любви и хотим просветить темную вселенную — а потому, что чувствую только вбитые в мой мозг Гвозди Мясника. Я служу благодаря этому «уродству». А без него? Ну, может я был бы более нравственным человеком, на что претендуешь ты. Добродетельным, а? Быть может, я бы взошел по ступеням дворца нашего отца и снес бы ублюдку-поработителю голову.

Оба Легиона напряглись. Тысячи и тысячи воинов крепче сжали болтеры и цепное оружие. Лорке даже сделал шаг назад, и его суставы издали громкий шум во внезапной тишине.

Русс так не колебался. Он выхватил клинок и бросился на Ангрона, но его удар был встречен топором Пожирателя Миров. Братья с ненавистью дышали друг другу в лицо.

— Ты забылся, — прорычал Русс. — Ты, холощеный еретик с черным сердцем.

— Я всего лишь честен, брат. Во всем, кроме этого, ты такой же, как я.

— Если ты не видишь пропасти между свирепостью и дикостью, ты безнадежно обезумел, Ангрон.

Пожиратель Миров отшвырнул Русса назад, и Волчий Король пошатнулся.

— Стало быть, я обезумел. Но мы оба знаем, что не наступит тот день, когда ты одолеешь меня в бою.

Несколько секунд примархи неотрывно глядели друг на друга.

Лорке не видел, кто сделал первый выстрел. В последующие десятилетия Пожиратели Миров утверждали, что он произошел из рядов Волков, Волки же приписывали это XII Легиону. У него были подозрения, однако что значила оценка прошедших событий перед лицом катастрофы? Никто из примархов не давал приказа, но два Легиона вступили в бой.

Ночь Волка, как ее называли с тех пор. В имперских архивах она именовалась Геннской чисткой, и там был обойден момент, когда Пожиратели Миров и Космические Волки пустили друг другу кровь. Предмет гордости обоих Легионов и причина тайного стыда. Оба приписывали себе победу. Оба боялись, что на самом деле проиграли.

В следующие десятилетия Лорке пришлось все чаще впадать в сон, чтобы снять нагрузку на скованный мозг и истощенное тело, но он просыпался достаточно часто, чтобы замечать, как с годами Ангрону становится хуже. Перемены происходили медленно и едва различимо, но примарх не мог их скрыть. В сущности, он даже не пытался.

Всякий раз, когда Лорке просыпался, ступал на палубы «Завоевателя» и присоединялся к братьям в Великом крестовом походе, он видел, что примарх страдает от укусов ненавистных имплантатов. Вызванные Гвоздями приступы становились тяжелее и чаще, а боль длилась дольше.

Хуже того, это распространялось по Легиону. В сравнении со сверхъестественной физиологией примарха мозги легионеров были почти что человеческими, и утрата самоконтроля происходила быстрее. Лорке наблюдал за ней с любопытной смесью бесстрастности и виноватого сострадания, замечая очередную глубину падения при каждом пробуждении. Казалось, что длительная концентрация стала для них тяжелой задачей. Они меньше смеялись и все больше доверяли обслуживать свои доспехи рабам Легиона. Их внимание сузилось, вечно блуждая в ожидании следующей войны.

И все же братские узы в основе Легиона оставались крепки, и было по-настоящему значимое испытание. Пожирателей Миров все так же сковывали вместе на аренах, и они сражались под ликующие крики братьев. Они выходили туда без доспехов, в одних набедренных повязках, чтобы показать, что не боятся крови, и что все воины будут биться на равных.

XII-й даже открывал свои арены для отпрысков других родов, если речь шла об особенно заслуживающих этого легионерах. Сигизмунд из VII-го объединился с триарием Делварусом, и эти двое выиграли все схватки, в которых участвовали — всегда до первой крови, и никогда не дольше половины минуты. Никто не мог тягаться с ними. Даже близко не стоял.

Амит из Кровавых Ангелов бился в паре с Каргосом, и мало кто хотел выйти против Расчленителя и Плюющегося Кровью. Было известно, что они всегда минуют первую кровь и третью кровь — вплоть до сангвис экстремис. Казалось, им не чужды никакие грязные трюки, и каждый их бой был насмерть.

А потом был Аргел Тал. Лорке впервые увидел Несущего Слово на арене в паре с Кхарном. С первой же секунды, когда их сковали, и они шагнули в зал, в кольцо наблюдающих воющих гладиаторов, Лорке знал, что они проиграют больше, чем когда-либо выигрывали.

Кхарн бился равнодушно, и мало кто из Пожирателей Миров хотел встать рядом с ним. Лорке мог сразу сказать, что в лице Аргела Тала он встретил родственную душу, которая беззвучно смеялась над той же шуткой. Несмотря на явно заметное смертоносное изящество и связывающее их непринужденное братство, ни один из них не воспринимал схватку всерьез. Они не находили в аренах ничего почетного — только способ развеяться и повеселиться. Когда они проигрывали — а так случалось почти каждый раз — это всегда происходило без злобы, несмотря на яростное упорство поединков в железном чреве «Завоевателя».

Как-то раз Сигизмунд опрокинул Кхарна на палубу всего через семь секунд, и в тот же миг Делварус пустил первую кровь из обнаженной груди Аргела Тала. Стерпев насмешки и хохот товарищей, Пожиратель Миров и Несущий Слово стукнулись скованными запястьями в боевом жесте уважения Легионес Астартес, и повторили это с противниками. Традиционный салют для хорошей схватки, выигранной честным путем.

— Ты бесполезен, — сказал Делварус с улыбкой на губах, но не в глазах.

— Это так, — согласился Аргел Тал, — когда от этого не зависит моя жизнь.

Он говорил на награкали, исковерканном наречии Пожирателей Миров. Рожденный на трех дюжинах миров Легион нуждался в новом общем языке. Аргел Тал изъяснялся на нем со странной мягкостью и почти что ученой интонацией.

Делварус ухмыльнулся.

— Кхарн тоже так оправдывается.

— Это верно. Однако Кхарн — советник вашего примарха, и его имя известно во всех Легионах. Имя же Делваруса выкрикивают здесь и только здесь.

— Ты на что-то намекаешь, Несущий Слово?

Темные глаза Аргела Тала блеснули во мгле.

— Мне казалось, что я сказал прямо, но если тебе так больше нравится, то да — можно сказать, что «намекаю».

Делварус был одним из немногих Пожирателей Миров, кто не брил голову. Неудобство от волос в шлеме не имело значения, он бы ни за что не срезал длинные черные пряди. На арене он их распускал, и, заново связывая их после слов Аргела Тала, он поочередно оглядел Несущего Слово и Кхарна.

— Ну, тогда насмерть. Сангвис экстремис.

И Кхарн и Сигизмунд воспротивились. Черный Рыцарь отказался по соображениям чести, из-за греховности убийства брата из другого Легиона. Кхарн же покачал головой и провел пальцами вдоль лезвия лишенного зубьев топора для поединков.

— Будет неправильно лишить триариев капитана. Лучше выплесни злость в другом месте, Делварус.

От этого зрелища тревога Лорке ослабла, как и всегда, когда он видел, что схватки на арене все еще лежат в основе связующих уз Легиона. Однако на поле боя Пожиратели Миров менялись. Предостережение Русса осталось без внимания. Все чаще и чаще Ангрон уходил с тактических инструктажей до момента принятия решений. Он ни разу не ссылался на головную боль, но в этом не было нужды. Его сыновья не были слепыми. Кроме того, они чувствовали ту же боль, которая постоянно разрасталась у них внутри черепа, словно раковая опухоль. Когда-то XII-й уделял логистике столько же внимания, как любой другой Легион, но вскоре они начали бросать людей на вражеские твердыни, не думая о потерях среди гражданских, не говоря уж о собственных жизнях. Они уходили вперед от намеченных точек пополнения, опережая тяжелую бронетехнику и не заботясь о горькой цене каждой победы, пока текла кровь.

— Магистр Легиона.

Прежний титул вырвал его из праздных дум. Лорке пришлось пригнуться, чтобы пройти через арку коридора в следующее помещение, где ожидали младшие дредноуты. Нерас с треском произнес его имя по воксу.

— Слышите? — прогремел Нерас через динамики железного тела. У приземистой горделивой оболочки не было саркофага спереди. Лобовой броне Нераса придали форму изукрашенного шлема с Т-образным визором. По обе стороны от него на покатой бронированной обшивке были вытравлены кислотой изображения побед воина.

— Слышу, — ответил Лорке. Шаги в коридоре впереди. Слишком тяжеловесные для смертного.

Он коротко глянул на свои массивные металлические кулаки, как будто все еще был жив, и ему требовалось перезарядить болтер. Громадные перчатки были запятнаны кровью, из-под уцелевших пятен краски проглядывал серебристо-серый металл. До этого вечера ему еще не доводилось убивать Ультрадесантников. Теперь же он лично сразил четверых, а прочие Раненые преумножили собственный счет.

Кулаки включились от усилия мысли. Единственным изъяном была крохотная задержка между желанием и активацией. Они окутались мерцающим и гудящим энергополем, и кровавые потеки, присохшие к вооруженным рукам, запузырились и исчезли.

— Отправляйся на мостик, — произнес он. — Я разберусь с этим отребьем и направлюсь на основную инженерную палубу. Удерживай стратегиум до моего возвращения. А теперь иди, во имя Имп…

Из корпуса Нераса раздался скрежет движущихся приводов. Своего рода смех.

— Старые привычки, — рыкнул дредноут.

— Ступай, — распорядился Лорке.

Наконец, мертвецы разделились и двинулись по коридорам, которые были знакомы Лорке, как сама его жизнь. Корабль — в те времена, когда носил имя «Твердая решимость» — находился под его командованием.

— Они в безопасности.

Возле Кхарна снова возникла драконья тень, золотой клинок с гудением жег воздух широкими дугами. Везде, где проходил меч, оставался морской соленый запах озона.

— Где? — спросил Пожиратель Миров. Небо над ними разрывали птичьи крики одноместных истребителей «Кречет». Вокруг Пожиратели Миров и Ультрадесантники продолжали убивать друг друга, устало обмениваясь ударами. Лицо Кхарна покрывал пот, разъедавший глаза, он ощущал боль и неловкость в налитых свинцом конечностях. Земля была обильно устлана телами мертвых и умирающих, что делало работу ног опасной. Все воины беспрестанно поскальзывались на скользком от крови керамите трупов, лежавших под ногами.

— В безопасности, будь ты проклят. В моем «Разящем клинке», — Аргел Тал свел крылья с треском поймавших ветер парусов. Кхарн на долю секунды заметил, как они крепко прижимаются к спине Несущего Слово. Обе демонических конечности были изодраны и окровавлены.

— Кхарн! — услышал он свое имя поверх творящегося хаоса.

Вытерпеть. Выжить. Сражаться. Он бил своим оружием, нанося удары в неприкрытые сочленения и отшибая чужие клинки в сторону, если это требовалось.

— Кхарн! — снова выкрикнул голос. — Сразись со мной, трус!

Аргел Тал рассмеялся.

— Кто-то знает, что ты здесь.

— Больше дерись и меньше шути, — Пожиратель Миров наотмашь отпихнул одного из противников вбок, но пошатнулся, когда подошва поехала по покатому наплечнику мертвого воина. Потеряв равновесие, он стал легкой добычей — небрежный парирующий удар переломил цепной меч пополам, и зубья с направляющими рассыпались, будто игральные кости. Его оппонент оттолкнул его щитом на Аргела Тала, и они оба оступились.

Несущий Слово ударил крыльями и превратился в размытое пятно, клинок-реликвия перехватил удар, который должен был оборвать жизнь Кхарна. Ультрадесантник и Гал Ворбак столкнулись, и энергетические клинки заскрежетали, рассыпая дождь радужных искр. Патовая ситуация длилась мгновение, не больше, а затем сила Аргела Тала начала отжимать эвоката назад. Тот пытался не отступать, и его подошвы визжали о камни.

Глазные линзы Аргела Тала вспыхнули нездоровой хрустальной синевой. Его доспех начал пульсировать болезненным жаром предсмертной лихорадки зачумленного, и воин произнес три слова на языке, который влился Кхарну в уши и сложился в огненные буквы по ту сторону глаз.

— Eshek’ra mughkal krikathaa.

Кулаки Ультрадесантника разжались, и меч выпал. Прежде чем воин смог среагировать или хотя бы проявить свои эмоции, его голова в шлеме слетела с плеч. Аргел Тал ударил обезглавленное тело сапогом в грудь, опрокинув его на землю к братьям, где ему было самое место.

Кхарн почувствовал, как из носа бежит ручеек крови.

— Что это был за язык?

— Я велел ему бросить меч.

— Я не об этом спросил, брат.

Аргел Тал рискнул остаться без защиты, протянув руку, чтобы помочь Кхарну подняться. Пожиратель Миров выстрелил с земли, и плазменный заряд пробил дыру в груди другого Ультрадесантника. Воин рухнул, занесенный для удара в спину Аргелу Талу топор с лязгом упал наземь.

— Детская ошибка, — упрекнул Кхарн брата и самостоятельно встал на ноги, хрипло дыша. — Соберись.

— Кхарн! — снова раздался вопль.

Центурион выругался на награкали.

— Да кто это кричит? — добавил он на готике.

Ответ дал Аргел Тал. Он указал золотым клинком в гущу схватки, где к ним прорубался офицер Ультрадесанта в плаще и с плюмажем на шлеме. Воину не требовалось, чтобы его люди рассекали море врагов. Он приближался ровным шагом, наклонив шлем, держа в одной руке силовой меч, а в другой гладий. Кхарн наблюдал, как он выпотрошил одного из разрушителей Скане взмахом меча, в то же время вогнав гладий в горло другому Пожирателю Миров. Оба клинка вырвались из тел умирающих воинов в идеальном порядке, как раз чтобы перехватить удар топора и отвести его в сторону, не блокируя. Пожиратель Миров отвел руку для еще одного замаха, который был вторично парирован. Воин дернулся назад, гладий капитана погрузился ему в живот и вышел обратно, как раз когда меч пронзил грудь.

Хотя Кхарн и находился посреди бури, но все равно благоговейно выдохнул. Идеальное изящество. Идеальная плавность. Идеальная экономия движений, равновесие и приложение силы.

Он должен был сразить его. Что за трофей получится из его шлема.

— Он мой, — произнес Кхарн. — Мой.

Капитан не мог этого услышать, однако он тоже поднял меч и ткнул им в сторону Кхарна, отмечая противника. Снова раздался крик «Кхарн!», усиленный воксом шлема с респиратором Мк-IV.

— Думаю, может оказаться, что это ты — его, — Аргел Тал ухмылялся, и его зубы белели на смуглом лице.

— Займись его почетным караулом, — сказал Кхарн.

Несущий Слово глянул на алебардистов, сопровождавших капитана. Шлем каждого из них был увенчан плюмажем из белого конского волоса.

— Их четверо.

— Несомненно, — Кхарн ногой подбросил с земли упавший цепной меч, забрав окровавленный клинок у одного из мертвых братьев. — Так что удачи тебе.

Он услышал, как крылья Аргела Тала развернулись, снова издав треск парусины, но сам уже бежал вперед. Ультрадесантники расступались, поднимая оружие в оборонительную позицию и пятясь назад, чтобы направить его к капитану эвокатов. Пожиратели Миров, напротив, продолжали бросаться на мечника только для того, чтобы тот позорной легкостью сразил их и оттолкнул ногой в сторону. На бегу Кхарн представил себе презрение, ясно читаемое на лице офицера под синим шлемом.

Произошел новый прилив адреналина, и Гвозди испустили импульс удовольствия, который казался умиротворяющим, словно приложенный к ожогу лед.

— Кхарн, — на краю ретинального дисплея вспыхнула мутная пикт-трансляция. — Кхарн, «Завоеватель» снова на орбите, но мы еще…

— Не сейчас, Лотара.

— Но…

Чтобы отключить ее образ и блокировать сигнал, хватило одной раздраженной мысли. Проклятье, в Легионе были и другие офицеры. Офицеры, у которых нет дел по горло в лице вражеских героев. Можно же докучать им.

Он знал, что это говорят Гвозди. Это его не заботило.

Эвокат откинул потемневший от пыли белый плащ и швырнул его наземь. Почетный караул перехватывал Пожирателей Миров, которые продолжали пытаться дотянуться до капитана, и рубили их на куски взмахами алебард. У Кхарна внутри вспыхнула мелочная зависть. Такое единство движений, такая дисциплинированная командная работа. Когда Пожиратели Миров атаковали, то разбивались на едва связанные друг с другом стаи, полагаясь на свирепость и личную силу, а не на тактическую сплоченность. Это зрелище напоминало, какими они могли бы быть — и когда-то были — без Гвоздей.

Аргел Тал приземлился посреди четверки почетных стражей, сжимая алебарду и меч руками, которые должны были бы быть в состоянии держать только одно оружие. Ни один человек не смог бы двигаться так, как он. Не смог бы и не один легионер. Он исчезал из-под каждого рубящего и колющего удара, который оборвал бы его жизнь. Вокруг него колыхалась сама реальность, он двигался быстрее, чем могли бы успеть мышцы смертного. Текучесть выходила за рамки ловкости, как будто у него почти не было костей.

Кхарн слышал, как сливающиеся воедино голоса брата насмехаются над воинами, но не мог разобрать слов. По звуку это было не похоже на резкий чужеродный язык, которым Несущий Слово пользовался раньше, и Кхарн, к собственной неожиданности, был ему за это благодарен. Эта мысль была последней перед тем, как он добрался до офицера.

Они столкнулись клинок к клинку на достаточное время, чтобы он различил едва заметное выражение глаз капитана по ту сторону цветных линз.

— Орфео, — выдохнул Ультрадесантник. — Легат Арматуры. Теперь ты знаешь имя воина, который закончит твою жалкую легенду.

— Гор, — отозвался Кхарн. — Магистр Войны Империума. Теперь ты знаешь имя следующего Императора.

Они расцепились, приложив всю свою массу, чтобы сомкнутые клинки разошлись. Оба воина были измотаны многочасовым боем и знали, что глаза ближайших сородичей начинают следить за каждым их движением. Задыхаясь и страдая от боли, они снова вскинули оружие, перестав быть частью всего сражения.

Бывший Магистр Легиона пригнулся под аркой, входя на мостик. Он сбивчиво хромал, волоча неподвижное бремя заклиненной конечности. Болтеры продолжали глухо стучать, что не сулило ничего хорошего. Куда бы он ни посмотрел, палубу покрывали разорванные тела и следы осколочных гранат. Если они это пережили — а он в этом уже не был уверен — корабль придется ставить в сухой док на капитальный ремонт.

В перестрелке виднелись знакомые фигуры. Кридал превратился в однорукую развалину. Пробитый огнем болтеров, он сгорбленно осел у подножия трона Лотары Саррин. Нерас пал и умер во второй раз, весь левый бок железного тела расплавился до состояния податливого шлака после ужасного выстрела испаряющего орудия.

Сама Лотара, вопреки желанию ее личной охраны, присела за консолью орудий третьего порядка и палила по Ультрадесантникам, которые удерживали заднюю часть помещения. Бойцы охраны были одеты в полные комплекты матово-красной панцирной брони с респиратором и очками-дальномерами. Они присели вокруг, окружив ее с пылкой преданностью. Лорке видел, как она отпихнула одного из них локтем, когда он попытался втащить ее обратно за укрытие. При этом капитан даже не перестала стрелять.

Из нескольких сотен членов экипажа стратегиума не менее трех четвертей уже были мертвы, или настолько близки к этому, что их можно было сбросить со счетов. Лорке понял это с первого взгляда, даже не учитывая, что прокручивающийся поток данных ауспика сообщал ему: «мертв», «мертв», «мертв» подсвечивая мерцанием каждый труп в помещении.

Ультрадесантники отвернулись от обилия легкой добычи, глядя на входящего в зал Лорке поверх стволов. Четверо оставшихся удерживали балкон позади стратегиума, и двое из этих четырех были изувечены и стреляли из распростертого положения. Даже лежа, они использовали собственные тела в качестве щита для пригнувшихся позади братьев.

Тело еще одного, уже убитого массированным огнем дробовиков и лазеров, лежало около командного трона, возвышавшегося над бойней, заваленной трупами смертных. Лорке подозревал, что воин погиб, устроив в этом гнезде легкого убийства соотношение потерь сто к одному. Такой резней мог бы гордиться любой легионер.

Он оставил без внимания ликующие крики уцелевших членов экипажа мостика, начав ковыляющий и скособоченный подъем. Под его поступью содрогался сам мостик, потолочные светильники бились, осыпая гравированную броню дредноута стеклянным дождем. Сложнее было игнорировать восторг Лотары — он слышал, как она гортанно ругается на награкали: «Вышвырни этих сучьих ублюдков с моего корабля!».

Болты разрывались об атомантический щит. Бурлящий заряд плазмы растекся по энергетическому экрану, на мгновение залив его маслянистым радужным свечением, и растворился в безвредный пар. Лорке принимал натиск в лоб, шагая вверх по ступеням. Несмотря на хромоту, суставы с жужжанием пели скрежещущую песню, и он заставлял железное тело двигаться все быстрее и быстрее.

Щит лопнул, когда он подошел вплотную. Поле отключилось с финальным судорожным всплеском, от которого по наспинной силовой установке расползлись змеящиеся разряды электричества. Это ничего не значило. Абсолютно ничего.

Он раздавил первого ползущего Ультрадесантника массивной ногой, сплющив керамит воина в искореженный металлический блин и размазав по палубе биологические останки. Болты застучали по броне, покрыв его подпалинами, сбив тонкие схемы ретинального дисплея, но не лишив зрения полностью. Царапины. Поверхностные раны, если точнее выразиться. Лорке потянулся к двум следующим воинам, и встроенные в кулаки комби-болтеры открыли огонь с неприятным дребезжанием, даже когда он рванулся, чтобы отшвырнуть врагов в сторону. Он схватил обоих и начал давить.

Ультрадесантник в левом кулаке умер еще до того, как попал в захват. Его насквозь прошил залп комби-болтера. Тем не менее, дредноут встряхнул свежий труп, переломав конечности и шею, а затем швырнул его на палубу через весь мостик.

Оказавшийся в правой руке умирал несколько секунд, с тщетным упорством продолжая кричать и сопротивляться медленно сжимающимся пальцам. Раздался финальный мясной хруст, воин обмяк, и из растерзанного тела хлынула кровь. Лорке бросил органические останки туда же, куда и предыдущего.

— Ты, — сказал он последнему Ультрадесантнику. На мостике «Завоевателя» еще никогда не звучало столь невозмутимой и звучной угрозы.

Воин полз назад, будучи не в состоянии бежать из-за ран в колене и животе. Сопротивляясь до самого конца, он поднял свою плазменную пушку. Магнитные катушки засветились, стали ярче, а затем начали фосфорецировать.

Лорке вырвал ее из руки воина и сжал железные когти, без колебаний уничтожив бесценное оружие. Накапливаемая мощь вырвалась наружу потоком жидкого бело-синего пламени, которое вгрызлось в руку дредноута. Ретинальные показатели температуры подскочили вверх под аккомпанемент предупреждающих рун. Глядя сквозь них, Лорке потянулся вниз и схватил отползающего Ультрадесантника за ногу.

Рывок, поворот сервоприводов запястья, и позвоночник легионера с хрустом превратился в бесполезные костяные осколки. Лорке отбросил парализованную жертву в направлении толпы членов экипажа, вооруженных табельными пистолетами и обнаженными ножами. Те набросились стаей, заканчивая работу дредноута.

Он слышал, как Ультрадесантник закричал, но всего один раз. Не от страха, а от боли при разрезании на куски. Несомненно, достойно уважения.

Лорке прошел мимо стола центральной системы ауспика, где тряслась на аугметических суспензорных кабелях безногая молодая женщина, хирургически встроенная в сканирующую аппаратуру. Ее невидящие глаза были широко раскрыты. Он мог только гадать, как она осталась в живых, находясь в самом центре перестрелки. Ее трясло от шока, соединявшие ее голову с потолком провода и кабели дребезжали. Лорке чуть было не протянул руку, чтобы успокоить ее, но вспомнил, как выглядит. Мертвецы, замурованные в громадных телах из сочащегося маслом железа, как правило, не слишком успокаивают перенесших травму.

Он прошел мимо, подковыляв к Лотаре, которая вставала из-за укрытия в сопровождении чрезмерно бдительных охранников.

— Капитан Саррин.

— Лорке, — она вытерла лоб рукавом и выгнула шею, глядя на него снизу вверх. Она едва доставала ему до бедра.

— Это были последние.

— Благодарю, Магистр Легиона.

Он уже почти произнес: «Мне нужно отдохнуть», но спохватился, прежде чем фраза раздалась из переговорной решетки.

— Я отправлюсь на ремонт, — сказал он вместо этого, а затем запнулся. — С вашего разрешения.

Она кивнула, видя, что на мостике воцаряется жутковатое опустошенное спокойствие. В чем-то оно было хуже перестрелки.

— У меня тут есть кое-какие дела, — словно только что вспомнив об этом, она прокашлялась и задала вопрос. — Сколько ваших братьев еще гуляют по палубам?

Он произвел вокс-подсчет, опираясь на жизненные показатели, поступающие на ретинальный дисплей.

— Трое, — произнес он. — Включая меня.

Ее кожа побледнела от чего-то вроде чувства вины.

— Спасибо, Лорке. Передайте мою благодарность и им.

Он поклонился — этот жест не вязался ни с железной оболочкой класса «Контемптор», ни со связанным с нею воином — и оставил мостик в ее распоряжение.

Рассеянность — злейший враг воина. Кхарн не раз бросал взгляд на обилие надписей на доспехе Орфео, непроизвольно читая одну-две подробности. В послужном списке капитана были такие кампании в Восточном Пределе, о существовании которых Кхарн вообще не знал. Ничего удивительного, что XIII-й провозгласил своим царством пять сотен планет.

Нельзя парировать силовой клинок цепным мечом. Сделать так один раз — испытать удачу, сделать два — все равно что просить тебя разоружить. Энергетическая корона первого разнесет второй на куски. Цепные клинки даже в самых лучших случаях плохо годились для парирования: всегда существовал риск, что они лишатся зубьев при ударе под неправильным углом.

Находясь в невыгодном положении с цепным мечом и гладием, Кхарн должен был бы обороняться, но землю плотно устилали трупы и лишившееся хозяев оружие. Едва ли прошло хотя бы двадцать ударов сердца, а он уже сумел забрать силовой меч павшего Ультрадесантника. Пожиратель Миров ухмыльнулся и вдавил активационную руну, моргнув, чтобы прочистить глаза от жгучего пота. На серебристой стали зазмеились молнии, которые волнами расходились от генератора в эфесе и растворяли пыльную кровь, замаравшую клинок.

Двое снова сошлись, оба были вынуждены сражаться, исходя из возможностей оружия. Орфео занимал ведущую позицию, нанося своим длинным мечом серии рубящих ударов по дуге. Он использовал гладий-дагу, чтобы парировать, а не делать выпады. В качестве колющего оружия от нее был бы толк только при смертельном ударе в живот.

Два длинных клинка Кхарна давали ему превосходство в досягаемости, но преимущество цепного меча было в лучшем случае сомнительным. Оружие было бесполезно против усиленного керамита капитана, и уже теряло зубья, отводя редкие выпады короткого меча. Было почти забавно, что теперь все остальные воины избегали их, освобождая место для схватки двух командиров. Каждое столкновение силовых мечей сопровождалось вспышкой энергии. Кхарн потерял счет времени, полностью сконцентрировавшись на бое.

— Это тебе не топор, — в какой-то момент усмехнулся Орфео. Он парировал очередной режущий удар Кхарна, и Пожиратель Миров услышал по голосу, что другой воин улыбается. — Посмотри, как ты управляешься с этим клинком. Постоянно подставляешь лезвие. Как ты заработал свою репутацию, Кхарн? Кто тебя учил сражаться так, словно все враги — дрова, которые нужно порубить?

Кхарн ответил тремя взмахами со всей скоростью, на которую были способны пылающие мускулы. Все они были с лязгом заблокированы или отведены в сторону.

— Лорке, — сказал он. — Магистр Легиона Псов Войны.

Клинки снова сцепились, и Кхарн обнаружил, что рад секундной передышке. Он попытался восстановить дыхание, но Орфео размашисто крутанулся и вырвался, немедленно обрушив на него очередной шквал ударов.

— Лорке мертв, — произнес Орфео через решетку шлема. — Лорке погиб на Джератау.

Кхарн пятился, нащупывая вал тел под ногами. Сколько он сражался? Могли пройти часы, он бы поверил любому, кто так сказал.

— Ты бежишь от меня, Пожиратель Миров? Великий Кхарн избегает боя?

Прежде чем Кхарн смог ответить, это сделали Гвозди. Они вонзились в череп, дергая нервы мозга и посылая электрическое пламя по кровеносным сосудам. Он закричал, чтобы дать выход боли, и замахнулся на приближающегося Ультрадесантника, нанося верхний удар. Орфео парировал и рубанул понизу.

В боку Кхарна снова вспыхнула боль, и вдоль уже полученной в этот день раны появился второй порез. Издав ворчание, он нетвердо развернулся и опустил клинки как раз вовремя, чтобы отбить выпад, который должен был пронзить его от позвоночника до желудка.

Удар ногой в живот Орфео заставил мечника пошатнуться, однако Кхарн выругался, поскольку упустил замечательный шанс сломать колено. Впрочем, он воспользовался паузой, отступил назад и отбросил лишившийся зубьев цепной меч. Лишившись второго оружия, он крепче сжал силовой клинок.

— Я никогда не был выдающимся мечником, — он попытался произнести это с улыбкой, но Гвозди превратили ее в гримасу, и край рта быстро задергался.

— Брат, — раздались два говорящих одновременно голоса. Кхарн рискнул отвести взгляд от Орфео.

Аргел Тал приближался, складывая крылья. Покрытая гребнями окостеневшая броня поскрипывала. Какая бы тварь ни обитала у него в сердце, она проявляла себя, искажая шлем с серебристым лицевым щитком . Тот приобрел вид ободранного черепа, затем лица Кхарна, а потом самого Аргела Тала, наделив воина посмертной маской, отлитой из серебра.

Подходили и шакальи стаи других Пожирателей Миров. Они наклоняли головы или безмолвно наблюдали.

Казалось, Орфео этого не замечает.

— Обернись, капитан, — тихо произнес Кхарн с вежливым уважением.

Орфео послушался, медленно повернулся и оказался лицом к лицу с армией ободранных и окровавленных легионеров XII-го, которые стояли по колено в синих и белых телах. Позади них облаченные в алое Несущие Слово садились возле трупов, размахивая серебряными ножами. Орфео увидел, как они ворошат павших, распевая на колхидском, выкладывая пророчества из внутренностей или связывая останки Ультрадесантников в боевые тотемы. Раненых выживших уже волокли прочь, чтобы распять на танках XVII Легиона.

— Война окончена, — сказал Аргел Тал.

Орфео снова развернулся к командирам Легионов.

— Ты так полагаешь?

Аргел Тал сделал жест рукой в направлении одинокого чемпиона.

— Думаю, картина говорит сама за себя.

Ультрадесантник кивнул.

— В таком случае я принимаю вашу капитуляцию, — сказал он. Пожиратели Миров обменялись низкими смешками.

Орфео еще не закончил.

— Скажите, зачем вы явились на этот мир?

— Чтобы уничтожить его, — отозвался Кхарн.

— Чтобы заставить его страдать, — поправил Аргел Тал. — Чтобы вопли обитателей Арматуры пронзили пелену и насытили варп. Все это — часть великого хора, поющего по всему вашему ультрамарскому царству.

Орфео покачал головой, и его офицерский плюмаж колыхнулся.

— Безумие.

— Для невежественных, — согласился Аргел Тал. Он говорил мягко и без угрозы, почти с жалостью. — Но скоро ты увидишь, что находится на Другой Стороне. Твои крики вольются в песнь, а дух испарится в Море Душ.

— Безумие, — повторил Орфео.

— Твои братья говорили об отваге, — вмешался Кхарн. — Об отваге и чести.

— А ты толкуешь о бесстрашии, — добавил Аргел Тал, и его речь слилась со словами Кхарна. — Впрочем, макраггская поэзия всегда имела мерзкий привкус.

Орфео перевел взгляд с потрепанной фигуры Кхарна на ужасное создание, в которое превратился Аргел Тал. Он стянул с головы шлем, вдохнул удушливую вонь пылающей родины и в последний раз поднял гладий. Оружие зашипело, когда кровь Кхарна начала выгорать на ожившем клинке.

— Хватит болтовни, изменники. Давайте, попробуйте, чего стоит ступить на Пятьсот Миров. Неважно выживу я или погибну, но это избавит меня от ваших проповедей.

Аргел Тал шагнул вперед, однако Кхарн остановил его.

— Дай мне закончить.

Но тут ближайших легионеров отшвырнула вбок приближающаяся более высокая и громоздкая фигура. Примарх был покрыт сотней ран, которых не чувствовал.

— Нет, — выдохнул Ангрон сквозь липкие зубы. — Дай мне. 

 

11

 

Конец Арматуры

Триарии

Возвращение

— Я буду помнить эти крики до самой смерти, — в голосах Аргела Тала не было никакой интонации, что указывало не на отвращение или удовольствие, а просто на дальнейшую перспективу. Если уж на то пошло, он казался утомленным.

Несущий Слово вновь стал самим собой, серебристая посмертная маска исчезла, а крылья влились в керамит доспеха. Только что он шел с Кхарном среди мертвых и умирающих в облике, который его Легион почтительным шепотом именовал «божественным образом», а в следующий миг рядом с Кхарном уже шагал брат, каким он его знал до Исствана.

Кхарн никак не мог отследить, как и когда с Несущим Слово происходило Изменение. Порой оно выглядело медленным, порой случалось в мгновение ока. Иногда оно было едва заметным, а иногда — настолько явным, что казалось, будто помимо порабощающей твари внутри доспеха Аргела Тала мало что оставалось от воина, которого уважал Кхарн.

Несущий Слово снял шлем, на секунду прикрыл светлые глаза и вдохнул опаленный воздух. В том пахло победой, но эта истина была смехотворной. Победа и поражение пахли одинаково — никогда не имело значения, чьи танки горят и чья кровь течет. Смерть обрушивалась на чувства абсолютно одинаковым образом.

Вопли продолжались. Кхарн первым отвернулся от их источника, и, к его удивлению, вторым оказался Аргел Тал. И теперь они шли вместе, выясняя имена погибших и записывая их для некрологистов.

— Твои люди ведут себя хуже, — заметил Кхарн. Пока они шли через площадь, он указал туда, где два Легиона занимались неприятным делом окончания схватки. Пожиратели Миров добивали всех выживших врагов. Несущие Слово волокли раненых Ультрадесантников к алым танкам и десантно-штурмовым кораблям, чтобы забрать их на орбиту и заняться ими вдали от любопытных глаз. Среди воинов с белом и красном вспыхивали споры относительно лучших раненых, однако присутствие командиров восстановило подобие дисциплины.

— «Хуже» — это вопрос точки зрения, — ответил Аргел Тал.

Над криками и стонами всех Ультрадесантников, которых сейчас уродовали и резали на части ножи XVII Легиона, разносились вопли капитана Орфео.

Кхарн разглядывал гладий, который подобрал среди мертвых тел.

— Почему тебя смущают страдания одного воина, если твои люди творят тут такое? Почему его участь вызывает у тебя презрительную усмешку?

— Тебе не понравится ответ, брат, — произнес Аргел Тал, записывая имя очередного павшего Несущего Слово. — Не заставляй меня давать его.

— Скажи. Ради следующего раза, когда нас скуют вместе на арене.

— Сперва позаботься о нем, — Аргел Тал указал на павшего Пожирателя Миров, облаченного в доспех сержантской раскраски.

— Кровь Истинных, неужели это Гарте?

Кхарн подошел к трупу, лежавшему на широкой груде из тел трех Ультрадесантников. Проклятье. Это был Гарте.

Кхарн присел возле тела, приподняв сержанту голову и аккуратно поворачивая шлем туда-сюда. Он понятия не имел, куда делся его собственный шлем. Он так долго дышал пыльным воздухом, что, несмотря на все генетические усовершенствования дыхательной системы, в глубине гортани остался едкий дымный привкус Арматуры.

— Капитан, — передал по воксу раненый. — Я не могу пошевелиться.

У Гарте не было ног, начиная от середины бедра. Кхарн не мог даже предположить, где они в этом море искореженных тел. Грудь превратилась в мешанину истерзанных костей и керамита.

— Терпи, — сказал он, отпустив шлем воина. — Каргос придет.

Сержант вцепился в ворот Кхарна слабыми пальцами.

— Гвозди пылают даже сейчас, — он закашлялся, сплюнув внутрь шлема что-то влажное.— Как такое может быть? Я умираю, а они продолжают петь? Чего им от меня нужно?

— Терпи, — повторил Кхарн, хотя и знал, что это бесполезно.

— Просто дай мне Покой, — воин снова осел на землю. — Семидесяти лет на службе Мяснику и его Гвоздям достаточно.

Кхарн пожалел, что услышал эти слова. У него начало покалывать в позвоночнике от неуютного ощущения.

— Ты славно послужил, Гарте, — Кхарн разомкнул замки на горле воина и снял шлем. От лица сержанта мало что осталось. Должно быть, это отразилось у Кхарна на лице, поскольку изуродованные черты Гарте исказились в чем-то, похожем на ухмылку.

— Что, так плохо? — спросил он. Булькающий смех перешел в очередной приступ кашля.

В ответ Кхарн мрачно внял его просьбе. Он занес гладий над левым глазом Гарте, острие находилось в одном пальце от расширенного зрачка.

— Скажешь что-нибудь напоследок?

— Ага. Помочись на могилу Ангрона, когда он наконец умрет.

Кхарн пожалел, что слышал и эти слова.

Он толкнул клинок вниз. Раздался звук ломающегося под ногами хвороста и едва различимый звон, когда острие ударилось о камень под головой Гарте.

Он поднялся и услышал, как Аргел Тал разговаривает с другим павшим.

— Здравствуй, — сказал Несущий Слово, придавив нагрудник Ультрадесантника сапогом. Воин безрезультатно скреб руками по ноге Аргела Тала. — Даже умерев, ты продолжаешь драться. Ты настолько упорен, эвокат? Тебе следовало бы носить желтые цвета Дорна.

Кхарн приблизился.

— Я его прикончу.

— Нет.

Услышав отказ Аргела Тала, Пожиратель Миров покачал головой.

— Как в вас умещается столько ненависти к этому Легиону? Им переломили хребет. Они страдают так же, как страдали Вороны и Саламандры на смертном поле. Разве этого недостаточно? Ваша уязвленная гордость не отомщена?

— Ненависть? — Аргел Тал поднял взгляд. Его замешательство постепенно сменилось шутливостью. — Ты так думаешь? Кхарн, ну с чего бы мне ненавидеть Ультрадесант?

— Монархия. Ваше унижение, преклонение колен перед Жиллиманом.

В глазах Аргела Тала замерцало веселье. С каждым мигом Кхарн был все меньше уверен в собственных словах.

— Вы ненавидите Волков за то, что они набросились на вас? — поинтересовался Аргел Тал.

— Это другое дело, — осклабился Пожиратель Миров. — Нас не унизили. Волки не победили.

— Нет? А я слыхал другое. Что это Русс торжествующе выл, когда Ночь Волка кончилась рассветом.

— Ложь, — Кхарн разразился неприятным лающим смехом. — Ложь и клевета.

Какую-то секунду они глядели друг на друга, а затем на лице Аргела Тала проступил намек на улыбку.

— В Легионе были тысячи тех, кто ненавидел Ультрадесант. Когда мы уже направлялись к Калту, Лоргар приказал многим из нас собраться. Мне и прочим, кто стал командирами и апостолами Вакра Джал. Ему был нужен наш совет, как поступить с теми в Легионе, кому он более не доверял. Наш Легион постепенно очищал свои ряды на протяжении десятилетий, однако не случалось ничего вроде Исстванской бойни, которой так гордится Ангрон. Лоргару было известно, что верность Несущих Слово никогда не подлежала сомнению. Однако компетентность — это совсем другое дело.

Теперь даже Кхарн не обращал внимания на сопротивляющегося Ультрадесантника. Он молчал, и Аргел Тал продолжил.

— Лорд Аврелиан спросил, что нам следует делать с воинами, которые более не казались ему надежными. С теми, чья ненависть пылала ярче, чем здравый смысл. Таких были десятки тысяч, Кхарн. Целые роты. Целые ордена. Их ярость утратила чистоту.

— Вы их убили?

— Опосредованно. Мы дали им поручение, которого они жаждали. Они отправились с Эребом и Кор Фаэроном, чтобы со славой принять мученичество.

— Ты же не можешь говорить всерьез, — произнес Кхарн.

— Я серьезен, как пустошь, в которую превратился этот мир. Твой Легион прошел очищение на Исстване III, брат. Мой — на Калте.

— Но мы получали сообщения с Калта. Семнадцатый победил. Вы победили.

— Победа — это вопрос точки зрения, — увидев выражение лица Кхарна, он нахмурился. — Не понимаю, почему тебе так неприятно предательство. У тебя нет чести, которую можно было бы уязвить. Ты участвовал в уничтожении четверти собственных братьев по Легиону, а теперь тебе противно, что мы позволили своим убить себя в священном крестовом походе.

Несущий Слово глянул вниз, на Ультрадесантника, которого прижимал к перепаханной земле.

— Я не питаю ненависти к Тринадцатому Легиону, Кхарн. Нас заставил встать на колени Император, а не Жиллиман. Здесь и сейчас их страдание имеет символическое значение и служит высшей цели. Не больше и не меньше.

Кхарн наблюдал, как павший космодесантник царапает сапоги Аргела Тала.

— Это мучение отдает ребячеством. Что изменит в песне боль одного человека?

— Все, — голос Аргела Тала звучал отстраненно. Он пристально смотрел на воина в кобальтовом облачении. — Каждый миг агонии — это нота мелодии.

— Хватит проповедовать, брат. Побереги мистику для тех, кто носит красные цвета вашего Легиона. Просто убей несчастного.

Он ждал усталого вздоха и ворчливого отказа. Но вместо этого Аргел Тал достал алебарду. Прикосновения Несущего Слово к рукояти хватило, чтобы клинок ожил, создав ореол смертоносных молний. Воин просто ударил вниз, пронзив алебардой грудь Ультрадесантника.

Воин содрогнулся и затих, последний раз дернувшись, когда убийца вырвал оружие.

— Тебе идет милосердие, — сказал Кхарн. — Одно дело резня, другое — пытка. Оставь это своим капелланам.

— Милосердие — удел слабых, — отозвался Несущий Слово.

— Я же видел, как ты его проявлял. Кто же ты тогда?

Аргел Тал поскреб темную щеку. Там пробивался слабый намек на черную щетину. Так он еще сильнее напоминал рожденного в пустыне мальчика, ставшего воином.

— Кхарн, я никогда не делал вид, будто не слаб. Мне не нравится война, однако я сражаюсь. Мне неприятны мучения, но я их причиняю. Я не чту богов и все же служу их святым целям. Слабейшие представители человечества всегда будут цепляться за фразу «я просто выполнял приказы». Они прячутся за этими словами, делая собственную слабость добродетелью и возвеличивая жестокость как благородство. Я знаю, что к моменту моей смерти точно такое же оправдание будет сопровождать всю мою жизнь.

Кхарн сглотнул.

— Мою тоже. Как и любого космодесантника.

Аргел Тал посмотрел на него так, словно это доказывало его правоту.

Они двинулись дальше, с будничным раздражением прочесывая землю взглядами. Никому из них не нравилось это дело, но оба отказались полностью возложить его на своих людей. Ни один офицер не станет отдавать приказов, которые не готов исполнить сам.

Пока они шли и занимались убийством из милосердия, Кхарн наблюдал за работой Несущих Слово. Исторически сложилось, что Легионы редко брали пленных, но это были очередные издержки наступления новой эры. Вопреки своей репутации аскетов, теперь Несущие Слово радостно встречали каждую возможность согнать раненых в грузовые трюмы. Узникам находилась тысяча применений помимо простой службы на рабских палубах.

Воины XVII-го переписывали «Книгу Лоргара» на пергамент кровью плененных врагов. Они украшали доспехи безделушками из резной кости и содранной кожи. Плащи из человеческой кожи были распространены повсеместно, и многие из них также служили в качестве замечательных полотен для просвещенных текстов. Над шлемами легионеров высились рога из меди, бронзы и слоновой кости, которые отбрасывали резкие тени на освещенные свечами стены на борту пустотных кораблей.

Когда Кхарн набрал воздуха, чтобы снова заговорить, далекие крики Орфео достигли пика. Он заметил, как Аргел Тал поежился.

— Что с тобой?

— Ваш примарх безумен, — ответил Несущий Слово. — Хуже того, он умирает.

Кхарн остановился.

— Что?

Несколько легионеров обернулись, глядя на офицеров. Аргел Тал продолжил идти, зная, что Кхарн последует за ним. Разумеется, он оказался прав.

— Ангрон убивает этого капитана столь ужасным образом потому, что механический паразит замедляет функции его мозга. Мой Легион причиняет страдания, поскольку боль служит метафизической цели. Она доставляет Пантеону удовольствие. Демонстрирует преданность и просит о благосклонности. Страдания для них священны. Боль — это молитва.

Кхарн слушал. Его глаза сузились от неуместности слов.

— Ангрон не умирает, — произнес он.

— Мне нет нужды тебе об этом говорить. Ты же сам утверждал, что ему становится хуже. Скажи же, прошу тебя, каково логическое завершение этого вырождения?

— Тебе Лоргар об этом рассказал?

— Лоргар мне больше почти ничего не рассказывает. Он увлечен великой песнью. Он слышит ее отчетливее, чем наши голоса, даже когда мы стоим рядом с ним.

Пожиратель Миров вновь прищурился.

— А ты ее слышишь?

— Мелодию варпа? Нет. Я слышу Кирену, когда сплю. Каждую ночь она умирает в моих снах, но я ни разу не слышал священного гимна. Это дар одного лишь примарха. Однажды, он поделился им со мной, дав услышать фрагмент того, что слышит сам. Музыку, которая лежит в основе реальности. Звук, который издают все живущие и когда-либо существовавшие души.

На сей раз Кхарн не был склонен уходить от разговора о сверхъестественном.

— И на что это было похоже?

Аргел Тал медленно вздохнул.

— На звуки, которые сейчас издает Орфео. Только хуже.

Кхарн не стал оглядываться в направлении, откуда они пришли. Вопли Орфео все еще разносились над полем боя.

Несущий Слово снова заговорил. Его голос стал более свистящим, нежели глубоким, в большей степени принадлежа демону, а не человеку. Там, где были глаза, начало пузыриться жидкое серебро.

— Варп вокруг этого мира бурлит, Кхарн. Страдания, которое происходит во всех его городах, достаточно, чтобы привлечь божественный взгляд Четырех. А сколько еще планет Ультрамара разделяют эту участь? Сколько их еще будет до завершения нашего крестового похода? Это не умозаключение и не слепая вера. Скоро мы загоним уцелевшее население в свежевальные ямы, а потом свалим их на погребальные костры, пока они еще будут дышать. Истинный Пантеон будет наблюдать и благословит нас за верность. За все это страдание, Кхарн. За всю эту боль.

Кхарн остановился, чтобы вогнать свой гладий в шею ползущего Ультрадесантника.

— Ты постоянно так говоришь, но что-то в небесах не пылает варп-шторм.

— Пока нет, — в глазах Аргела Тала продолжала мерцать текучая ртуть.

— Мне надоело, что ваш Легион называет садизм святой добродетелью.

В голосе Кхарна было что-то, что заставило Аргела Тала бросить на него взгляд. Серебро высохло, затвердело и рассыпалось хлопьями. На Пожирателя Миров снова смотрели его истинные глаза.

— Не насмехайся надо мной, — произнес Несущий Слово. — Я не просил, чтобы в основе бытия лежала эта Истина. Мне не доставляет удовольствия нести страдания, поклоняясь богам, которых нельзя игнорировать и которые при этом не заслуживают существования. Однако жизнь — это не то, чего мы хотим. Или ты действительно хочешь этот нейроимплантат, который, словно паук, сидит над паутиной кровеносных сосудов твоего мозга?

На протяжении долгого мига они глядели друг на друга, а затем оба приглушенно рассмеялись. Напряжение просто исчезло. У них всегда так случалось с того самого момента, когда их сбили на пол в первые же секунды схватки на арене. Их Легионы не могли бы отличаться сильнее. Однако они оба испытывали мрачное удовольствие, когда их подхватывало бурей.

Аргел Тал слегка пихнул ногой поверженного Ультрадесантника и двинулся дальше, когда тело так и осталось лежать замертво.

— Порой я задаюсь вопросом, как мы дошли до этого, — произнес он. — До борьбы с невежеством и рабством путем геноцида. Мы можем либо жить в заблуждении и тьме, либо же стать тем, что ненавидим. По ночам меня терзают крики мертвой девочки, которую мне не удалось спасти, а мои ближайшие братья — воин с механическим паразитом внутри черепа и демон, свернувшийся вокруг моего сердца.

Он устало улыбнулся.

— Кхарн, мы определенно не на той стороне.

— Как ты можешь так говорить?

— Потому что обе стороны не те.

Капитан Саррин встретила их на палубе. Они бы предпочли подняться вместе с «Сиргалой», погрузившись на эвакуационный корабль вместе с ее израненным телом, а не лететь впереди на личном челноке. Однако вызов есть вызов.

Лотара перехватила их при выгрузке, почти что подбежав к аппарели. Сервиторы и одетые в мантии с капюшонами адепты Механикума отодвигались в сторону, узнавая ее по форме, или по Кровавой Руке на груди. Повсюду вокруг Пожиратели Миров выплескивались из своих десантно-штурмовых кораблей топающей волной грязного керамита. В ангаре пахло фицелином и известью городских развалин.

— Кида, — произнесла флаг-капитан. — Скажи, что в донесениях ошибка.

На Киде до сих пор был надет форменный комбинезон, шлем с визором был пристегнут к поясу на боку. Она поддерживала Тота, голову которого перевязали чистой тканью.

— Капитан, — неловко отсалютовал Тот. Резкий шум ангара «Завоевателя» уже оказывал на его больную голову разрушительное воздействие. От тепловых потоков отключающихся двигателей легче не становилось.

— Просто говорите, — произнесла Лотара.

— Он мертв, — подтвердила Кида. — «Сиргала» подбита. Старик погиб вместе с ней.

Лотара прикрыла рот обеими руками. Она не имела склонности к драматичным проявлениям чувств, но все равно ей потребовалась секунда, чтобы перевести дыхание.

— Модерати Бли, — раздался голос позади нее. — Модерати Кол. Я немедленно приму ваш рапорт.

Все трое обернулись к говорящему. Он был низкого роста, растолстевшим от неподвижного образа жизни. Над двумя бионическими глазами возвышался вдовий пучок темных волос. Механические окуляры пощелкивали и стрекотали, меняя фокусировку и перемещаясь между двумя членами экипажа. Он удостоил Лотару чуть более почтительного «капитан», после чего решительно отсалютовал.

— Принцепс пенультима, — поприветствовала Лотара в ответ.

— Уже не пенультима. Не забудьте обновить архивы, капитан. После гибели Венрика Солостина я принцепс ультима Легио Аудакс.

— Аудун, ты назойливое мелкое дерьмо, которое хватается за штифты выслуги старика, даже не дав его костям остыть.

Дородный офицер титана вытянулся.

— Мы все скорбим об утрате принцепса Солостина, флаг-капитан. Я оставлю без внимания ваш всплеск эмоций, но прошу в будущем обращаться ко мне с уважением к чину.

Лотара уже перестала обращать на него внимание, перведя взгляд на Киду и Тота.

— Я рада, что вы выбрались с этой проклятой скалы. «Сиргала» пойдет снова?

— Думаю, да, — сказала Кида.

— Она в скверном состоянии, — признался Тот.

— Вы тоже, — натужно улыбнулась Лотара. — Удачи Угольной королеве. Я позабочусь, чтобы ее подняли со всеми почестями и обеспечили ремонт в первую очередь.

Аудун Лирак прокашлялся.

— Пойдет она, или нет, зависит от возможности повторного использования.

Кида побледнела. Тот проворчал какое-то ругательство. Лотара развернулась к новому повелителю Легио Аудакс, но ее слова утонули в вое двигателей приближающегося челнока «Грозовой ворон». Его крылья с обратной стреловидностью отбрасывали на палубу хищную тень.

— … моего корабля, — закончила Лотара, перекрыв стихающий шум двигателей. — Это ясно?

— Эээ, совершенно, мэм. — Аудун побарабанил толстыми пальцами по обтянутому формой животу. Он расслышал примерно одно слово из десяти, но не стоило испытывать терпение флаг-капитана.

Лотара многозначительно посмотрела на двоих членов экипажа титана.

— Мне нужны полные копии ваших рапортов. Если я их не получу, то буду знать причину.

Тот кивнул, а Кида улыбнулась.

— Есть, мэм.

— Хорошо. А теперь ступайте в апотекарион, и пусть Тота заштопают, — она отступила назад, давая им пройти. Повернувшись, чтобы начать долгий путь к мостику, она заметила, кто выходит из «Грозового ворона». Увенчанный гребнем шлем воина выделял его среди братьев, но она бы ясно признала его и по бронзовой символике XII Легиона на обоих наплечниках.

Она наблюдала, как он уверенной походкой спускается по аппарели в ангар — с неоспоримым изяществом и нескрываемым высокомерием. Воин разговаривал с товарищами, не обращая внимания на людей-рабов и экипаж ангара, которые занимались своими делами вокруг.

Лотара Саррин очень спокойно вынула лазпистолет, прицелилась и выстрелила капитану Пожирателей Миров в лицо. Его голова откинулась назад от попадания лазерного луча, и она ощутила секундный прилив удовольствия от по-настоящему отличного выстрела, а затем Пожиратели Миров окружили своего капитана, вскинули болтеры и прицелились через забитую людьми ангарную палубу.

Лотаре хватило времени, чтобы отчетливо подумать: "они не станут стрелять", прежде, чем те открыли огонь. Она увидела свет дульных вспышек задергавшегося у них в руках оружия. Время не замедлилось, как убеждали в военных сагах. Она едва успела моргнуть, а болты уже разорвались в воздухе на расстоянии менее шести метров от ее лица, окатив ее горячими и острыми осколками.

Рабы и слуги разбегались, словно тараканы от внезапного света. Это был один из первых раз в жизни Лотары, когда она была ошарашена. Она не понимала, почему еще жива, но куда больше была раздражена тем, что они посмели стрелять в нее на борту ее же собственного корабля.

Еще один Пожиратель Миров подошел и встал рядом с ней, подняв руку, чтобы удержать телохранителей капитана от дальнейшего нападения. Он мягко и низко произнес одно-единственное слово.

— Хватит.

Те не слушали, а капитан не был мертв. Он поднялся на ноги и бросился к ней во главе девяти братьев. На цепи, свисавшей из правого кулака, гремел метеорный молот.

— Ах ты мелкая хнычущая шлюха, — ощерился он, глядя на нее сверху вниз. — Да как ты смеешь?

Он занес оружие и активировал шипастое навершие, намереваясь смести ее с палубы. Лотара плюнула ему на сапоги, но тут стоявший рядом с ней Пожиратель Миров шагнул вперед, не давая обоим перейти к обмену ударами.

— Я же сказал — хватит, — он не опускал руку, запрещая им приближаться. — Уходи, Делварус.

Капитан триариев повернул зловещий шлем к кодицию, сверкнув глазными линзами.

— У тебя нет власти надо мной, Эска. Эта стерва в меня выстрелила. Убирайся с дороги.

— Этого не будет, — терпеливо ответил Эска. — Уходи.

Остальные триарии обнажили клинки, а к Лотаре подошли еще три Пожирателя Миров. Она глянула на них. Все они были выше нее на полторы головы и закованы в черное облачение разрушителей.

— Проблема, капитан? — поинтересовался сержант. К его голосу примешивались помехи вокса.

Делварус указал на смертную женщину, стоявшую в центре группы огромных легионеров.

— Она…

— Я не тебя спрашивал, капитан Делварус. Я спрашивал капитана Саррин, — он посмотрел на нее сверху вниз. Пустая перевязь для гранат лязгнула о нагрудник.

— Ничего такого, с чем я не могу справиться, Скане. Впрочем, можешь остаться.

Подходили все новые триарии, и окружавший Делваруса строй разрастался. Плащ капитана был уничтожен войной на поверхности, однако он властным жестом перекинул изодранные остатки через плечо.

— Это не касается никого из вас, — сказал он. — Сержант, кодиций, разойтись.

Они его проигнорировали. Лотара снова плюнула ему на сапоги.

— Ты бросил корабль, Делварус. Это нарушение долга. Кровь всех, кого мы потеряли при этом абордаже, на твоих руках.

Тот расхохотался.

— Вас взяли на абордаж? Когда я покидал корабль, исход битвы был очевиден. Как ты умудрилась оказаться взятой на абордаж, Лотара?

Она сладко и резко улыбнулась.

— Ты предпочтешь, чтобы я сообщила об этом примарху?

— Да, может и предпочту. Думаешь, ему вообще есть дело? Он теперь вообще едва понимает, кто он такой. Нарушение долга может быть серьезным проступком для Ультрадесантника, но мы несколько ближе к реалиям войны. А теперь убирайся с глаз моих, девчонка. Один раз я оставлю оскорбление без последствий. Но если попробуешь еще раз, я отдам твой череп своим оружейникам под ночной горшок.

С обеих сторон прибывали легионеры.

— Выглядит интересно, — заметил Каргос, вставая возле Скане. — Мы что-то пропустили?

— Она в меня стреляла, — ответил Делварус.

Каргос фыркнул. Звук подозрительно напоминал хихиканье. Такой же лающий вокс-смешок донесся из аугметической гортани Скане.

— Что ж, уверен, ты это заслужил, — сказал апотекарий.

— Ничего смешного, Каргос.

Каргос продолжал ухмыляться, демонстрируя железные зубы.

— Может и нет, зато смешон ты. Получить выстрел на собственной ангарной палубе. Единственное, о чем я жалею, так это что у нас больше нет летописцев, которые бы внесли это в хроники твоего личного героизма.

Делварус насмешливо фыркнул и отвернулся.

— С меня довольно этого идиотизма.

— Стой на месте, солдат.

Капитан триариев остановился и развернулся с кошачьей неторопливостью, в которой присутствовало некое веселье. Он оглядел обратившуюся к нему женщину.

— В чем дело, Лотара?

— Ты будешь обращаться ко мне «капитан Саррин». И ты будешь находиться под арестом в своем арсенале, пока я не скажу обратного. Дисциплина продолжает существовать, Делварус, даже если ты считаешь себя выше ее.

— Хватит, девочка. Ты еще жива. Корабль цел.

Лотара вышла из-под защиты Скане, Эски и Каргоса и оказалась прямо перед триарием, глядя прямо на него прищуренными глазами. Она доставала ему головой до нагрудника. Едва-едва.

— Болтеры Тринадцатого Легиона лишили нас двух тысяч членов экипажа, тупой ты сукин сын. Ультрадесантники знали, где высаживаться и куда бить. Две тысячи мужчин и женщин погибли из-за того, что тебе захотелось снискать себе славу в пыли внизу. Не отребье с рабских палуб, не пушечное мясо, Делварус. Обученный, жизненно необходимый экипаж с командной палубы и основного инженариума. Несколько систем получили такие внутренние повреждения, что «Завоеватель» не сможет функционировать в полном объеме, не встав в сухой док на ремонт на месяц, а то и больше. Я ясно выражаюсь, заносчивая свинья? Ты получил приказ. А теперь прочь с глаз моих.

Какое-то мгновение казалось, что он откажется. В конце концов, Делварус кивнул, отсалютовал, приложив кулак к сердцу, и повел своих людей прочь.

— Я возвращаюсь на мостик, — сказала Лотара Эске. — Спасибо за… ну, что ты там сделал. В смысле, с болтами.

Библиарий поклонился, на его растерзанном и сшитом заново лице было обычное выражение жутковатого спокойствия.

— Доброй охоты, капитан.

Она оглядела потрепанную в бою толпу Пожирателей Миров, стоявших вокруг нее с оружием в руках. Для скольких людей точно такое же зрелище стало последним перед смертью?

— Благодарю вас всех.

Все кивнули и разошлись только после того, как она удалилась.

На одном из переходов над ангарной палубой в задумчивом безмолвии стояла фигура, втрое превосходившая легионера ростом. Она сохраняла такую неподвижность, на которую способны только трупы и статуи, поскольку отчасти относилась и к тем и к другим. Он наблюдал, учился и — узнавая — начинал строить план.

Возможно, кодиций Эска что-то почувствовал, поскольку обернулся и взглянул на запасную погрузочную платформу, где одиноко стоял Лорке. Он поднял руку, приветствуя бывшего Магистра Легиона. Лорке ответил тем же, вскинув железный кулак.

Какое-то время капеллан лежал во мраке, приходя в себя после вызванного переходом потрясения. Его не покидало воспоминание о гибели солнца, которое с пронзительным воплем разливало радиацию в пустоту, отравляя целый мир.

Несмотря на окутывающую тело прохладу, мысль вызвала ощущение удовлетворения. Славно служить. А хорошо служить — еще лучше.

Он лежал, а биение его сердца, словно метроном, отмечало ход времени. Когда дрожь прекратилась, он поднялся на ноги, небрежно осматривая неповрежденный доспех. Даже пергаментные свитки не пострадали. Знамение?

Да. Несомненно.

Хорошее знамение.

Решетчатый пол залязгал под ногами, когда он двинулся по сводчатым залам «Фиделитас Лекс». Первыми ему попались двое рабов в мундирах Легиона, которые шептались в алькове, обмениваясь принесенными энергоблоками. Мелочи жизни смертных и сообществ людей на борту боевого корабля не имели для него никакого значения. И все же он был вежлив и сдержан. Насилие следует применять для достижения своих целей, словно скальпель, а не как дубину.

Они услышали издаваемые доспехом звуки, его шаги и попытались убежать. Их остановил его размеренный и серьезный голос. Ему была нужна лишь дата.

— Подождите, — обратился он к ним. — Что показывает хронометрический отсчет флагмана?

Они ответили, и он почувствовал, как напряжение отступает. После Калта прошло не более недели. Хорошо. Очень хорошо.

Теперь явно настала их очередь говорить, поскольку два съежившихся раба пали ниц, вознося ему молитву как вестнику богов. Один даже рискнул заслужить побои, прикоснувшись к священному Слову, которое было тушью записано на пергаменте и прикреплено к доспеху Темного Апостола.

Он не причинил им вреда. Даже благословил во имя Четырех, пожелав долгой и праведной жизни.

— Благодарю вас, о великий, — прошептал первый.

— Да благословят вас боги, — разрыдался второй. — Мой господин Эреб.  

 

12

 

Предводители Легиона

Брат мой, враг мой

Посыпь землю солью

В Базилике Перегрина собрались четверо. Трое прибыли прямиком с Арматуры, присоединившись к тому, кто молился в окружении звезд. Над ними медленно плыл флот, который расходился по высокой орбите после окончания битвы. Пустоту усеивали обломки, все еще представлявшие опасность при навигации, и капитаны армады отводили корабли назад, чтобы избежать столкновений с кладбищем останков Ультрадесанта.

На Лоргаре не было доспеха, он облачился в красную рясу с капюшоном — простое одеяние, сотканное из шелка пустынных червей Колхиды, лишенное украшений или орнаментов. Нечто подобное носили жрецы родного мира Лоргара до бурных религиозных войн. Накинутый капюшон отбрасывал на его лицо слабую тень.

Ангрон, Кхарн и Аргел Тал оставались в боевой броне. Все доспехи издавали болезненный треск и шипение поврежденных сервоприводов. Коленное сочленение бронзового гладиаторского облачения примарха искрило, когда он на него опирался. Белую броню Кхарна покрывали серые пятна пыли и грязи, а обильные разводы крови придавали керамиту безмятежно-завораживающую пестроту. На доспехе Аргела Тала присутствовали такие же отметины, хотя священный багрянец куда лучше скрывал повреждения. Он все время шевелил рукой, сгибая локоть с неприятным скрежетом проводки из пучков волокон, чтобы не дать сочленению застопориться.

Тут не было официальности, которая столь часто встречалась в других Легионах. Возле черного железного алтаря располагалась золотая табличка с изящно выведенной надписью на колхидском: «Здесь все равны пред взглядом богов».

Лоргар прохаживался среди книжных полок, поглаживая пальцами корешки тесно стоящих книг в кожаных переплетах.

Аргел Тал и Кхарн переглянулись. На кисти Лоргара вновь была бледная кожа, ставшая золотистой от рунических татуировок. На плоти не осталось никаких следов плазменных ожогов.

— Двадцать шесть миров пали, — обратился Носитель Слова к брату, сыну и племяннику. — Арматура была одной из последних. Похоже, можно будет насчитать и другие, поскольку наши флотилии задерживаются в варпе. Но сейчас до нас начинают доходить цифры, и обстановка такова. Двадцать шесть миров повергнуто, их население вырезано, и их боль молитвой проникает в эмпиреи.

Ангрон бросил взгляд наверх. Его налитым кровью глазам не стало легче от темноты и медленного танца двух кораблей Легионов над головой.

— А что с Калтом?

— С Калтом двадцать семь, — поправился Лоргар.

— Нет, — попытки Пожирателя Миров сконцентрироваться напоминали войну, идущую на всем изуродованном лице. Войну, ведущуюся тиком и спазмами, а также медленным низким рычанием. — Нет, я имел в виду шторм. Ты говорил, что на Калте был варп-шторм. Он не разрастается, как ты обещал.

Лоргар продолжал на ходу читать надписи на корешках книг.

— Песнь еще не достигла пика, однако аналогия явно тебе недоступна. Лучше представь себе, что вся эта бойня — памятник. Пирамида. Она не будет завершена, пока не установят верхний камень. Лишь тогда она укажет на звезды.

Ангрон издал раздраженное ворчание. Кхарн вздохнул.

— Хорошо, хорошо, — усмехнулся Лоргар. — Так, чтобы понял даже ребенок? Все, что мы тут делаем, отдается в варпе, однако наши реальности все еще разделены пеленой. Ритуальная просьба высвободит используемую нами энергию и откроет путь, по которому варп хлынет в материальную вселенную. На Калте Эреб и Кор Фаэрон убили солнце, что послужило верхним камнем их ритуала. Когда запылает достаточное количество из Пятисот Миров, я сотворю собственный верхний камень. Но это должно быть гораздо величественнее, чем медленная смерть Калта.

Он вскинул исцеленный палец, упреждая еще не успевшие прозвучать вопросы.

— Не спрашивайте, что именно, я сам еще не знаю. Вероятнее всего, смерть, обладающая монументальным символическим значением.

Предположение вызвало у Ангрона ухмылку.

— Как буднично ты теперь говоришь о разрушении. Гор бы гордился.

В ответ Лоргар вежливо улыбнулся.

— Что дальше, мой повелитель? — спросил Аргел. Его двойной голос странно вел себя внутри собора. Низкий и звучный почти-человеческий голос разносился по залу. Урчащее же шипение демона — нет.

— Мы снова разделим флот. Как только мы заберем свои силы и технику с поверхности Арматуры, а остатки населения будут освящены по образцу Пантеона, то двинемся к следующему миру. Однако нам больше не понадобится эта армада. «Благословенная леди» и «Трисагион» сами по себе флот, а в Ультрамаре нет планет, которые защищены так, как Арматура. Военный мир мертв, и мы можем перемещаться флотилиями меньшего размера.

— А дальше? — настаивал Ангрон.

— А дальше, брат мой, мы просто все повторим.

Пожиратель Миров лязгнул зубами, кусая воздух.

— С твоими сверхкораблями и двумя нашими Легионами мы могли бы просто уничтожить Макрагг.

— Верно, — согласился Лоргар. — Но я бы задался вопросом, какой в этом смысл. XIII-й набирает рекрутов по всем Пятистам Мирам. Гибель Маккрагга станет бессмысленным символизмом. Есть ведь еще и сам Жиллиман. Знаешь, он уже движется среди звезд, преследуя нас. Мой хор астропатов поет о возмездии Калта, которое оседлало ветер варпа.

Кхарн, наконец, заговорил.

— Уничтожение Макрагга ничего не даст. Это всего лишь один мир из Пятисот.

— Но это символ, — произнес Аргел Тал. — Я согласен с лордом Ангроном. Следующим мы должны уничтожить Макрагг.

— Это трата времени, — отозвался Кхарн. — Символ чего? Что такого докажет его гибель, чего не доказали Калт и Арматура? Калт был символом надежды на будущее. Арматура была самым укрепленным оплотом обучения и набора. Мы доказали все, что нужно, и сокрушили все значимые символы. Если требуется уничтожать населенные миры, да будет так. У нас есть тридцать флотов, которые опустошают Ультрамар, так давайте же не будем делать из Макрагга что-то большее, чем далекий шар из унылого камня.

Ангрон снова перевел взгляд на Лоргара. В уголке его рта виднелась нитка слюны.

— Просто сотвори свое проклятое заклинание, — сказал он брату. — Окутай Ультрамар хаосом, который обещал. Расширь шторм и хватит этого дурацкого колдовства.

Лоргар вздрогнул.

— Ангрон, если ты еще раз произнесешь в моем присутствии слова «заклинание» или «колдовство», я буду вынужден убить тебя за непростительное невежество. Мы занимаемся метафизикой, на которую опирается реальность — самыми основами творения — а не ужимками глупцов, которые достают монетки у детей из-за ушей.

Примарх Пожирателей Миров выдернул книгу с ближайшей полки и перелистнул страницы, не прочитав ни слова.

— Мы занимаемся дурацкой мистикой, — категорично заявил он.

Было видно, что Лоргар раздраженно улыбнулся под капюшоном.

— Слушай и учись.

Он произнес одно-единственное слово, чуть громче шепота, но оно сбило Ангрона и остальных с ног ураганным порывом ветра. Три книжных полки взорвались, буквально разлетевшись на куски шквалом расщепленной древесины и измельченного в пыль пергамента. Кхарн сумел прервать скользящее падение, зацепившись кончиками пальцев за щель между двумя мраморными плитами пола. Аргел Тал и Ангрон пролетели мимо него, их скребущие о кремовый камень доспехи рассыпали искры.

Ветер из ниоткуда исчез так же внезапно, как и появился. Кхарн первым поднялся на ноги.

— Я… я знаю этот язык, — сказал он Лоргару.

— Сомневаюсь, Кхарн, — с неожиданной вежливостью отозвался примарх.

— На нем говорил Аргел Тал, — произнес Кхарн. — На Арматуре.

— Аа. Тогда тебе кое-что известно о его силе, — Лоргар подождал, пока брат и его сын не вернутся к ним с другого конца помещения. — Вот что я имею в виду, брат мой. Реальность подчиняется определенным законам. Гравитация. Электромагнитная сила. Ядерные взаимодействия. Причина и следствие. Если я сделаю вдох, мое тело преобразует воздух в жизненную энергию, если только я не буду слишком слаб или болен для продолжения процесса. Существуют миллоны законов, которые ведомы лишь наиболее просвещенным. Магнус знает гораздо больше, чем даже я, однако я изучил достаточно. Это не колдовство, — он буквально насмехался над словом. — Это манипуляция безграничным потенциалом, который является источником всех реальностей. Смешение компонентов из вселенной плоти и крови и божественного царства чистого эфира и чувств.

Ангрон несколько секунд молчал. На его жестоком лице читалась озадаченность.

— Этот шум, который ты издал, — в конце концов, сказал он. — Это «слово». Что это было?

— Лучше будет, если я не стану его повторять, — с сардонической улыбкой произнес Лоргар. — Я только что уничтожил чрезвычайно ценные книги, и мне не хотелось бы потерять еще больше их.

При виде выражения на лице брата улыбка Лоргара стала более искренней.

— Некоторые слова и звуки сотрясают основы реальности. К примеру, образ и звучание ста одного слепца, которые задыхаются и судорожно хватают воздух, пока одновременно тонут, являются именем конкретного мелкого демонического принца. Если сжать этот шум и его смысл в один звук, то его может оказаться достаточно, чтобы привлечь внимание данной сущности и облегчить ее призыв. Только что произнесенное мной слово… такое же. Я вижу в твоих глазах вопрос, и да — я могу обучить тебя этому языку.

— Так вот как вы исцелились, — непроизвольно вырвалось у Кхарна.

Лоргар кивнул, не откидывая капюшона.

— Да. Однако боль была неописуема. Будь я смертным в обычном понимании этого слова, меня бы убила сама попытка. Срастить кожу и плоть мышц в принципе несложно, но за все приходится платить.

Лоргар забрал у Ангрона том и поставил его на одну из уцелевших полок.

— Сейчас нас прервут.

Громадные двойные двери раскрылись, и все обернулись. Вошедший носил пепельно-черное облачение капелланов XVII Легиона и держал в руке серебристый крозиус. Шлем покоился на сгибе второй руки, не скрывая сурового и образованного лица. Без шлема воин не смог полностью скрыть удивления, кода увидел, кто стоит рядом с его примархом.

— Мой господин, — произнес новоприбывший, низко поклонившись Лоргару.

— Эреб, — поманил его Лоргар. — Страдания солнца Калта и миллионов погибших на поверхности самой планеты разносятся по варпу. Тайная песнь возвестила о твоих деяниях.

— Я польщен, повелитель, — Эреб почтительно поклонился Ангрону. Кхарн с Аргелом Талом удостоились взгляда и кивка. — Калт превзошел все ожидания.

Лоргар едва заметно улыбнулся, обнажив узкий полумесяц белых, словно фарфор, зубов.

— Превзошел все ожидания? В самом деле? Позволь же спросить, почему в таком случае мелодия варпа не поет об этом результате?

Строгий взгляд Эреба метнулся на прочих собравшихся у примарха.

— Нам нужно поговорить, повелитель.

— Мы и так говорим, Эреб.

Вновь мимолетный взгляд.

— Наедине, сир. Тема нашего разговора может не предназначаться для… непосвященных.

Лоргар улыбнулся со всей покровительственностью и терпением, на которые когда-либо было способно живое существо.

— Просто говори, Первый капеллан.

Это заметили все. Миг, когда Эреб вытянулся и насторожился, ощутив, что что-то идет не так. Ангрон ухмыльнулся при виде дискомфорта воина-жреца. Кхарн и Аргел Тал хранили непоколебимое молчание.

— Гибельный Шторм рожден, — заявил Эреб.

— Да, — отозвался Лоргар. — Но расскажи мне о великом успехе, который ты упоминал. И где твой корабль, Эреб? Где «Длань Судьбы»? — Лоргар глянул в небо, где флот отдыхал в черноте. — Странно, что я ее не вижу.

Эреб улыбнулся. Тонкие губы побелели, сжавшись.

— Полагаю, что вместе с Кор Фаэроном и «Инфидус Император».

— Ну разумеется. А Кор Фаэрон, несомненно, победоносно кружит вокруг Калта, не так ли? Он принес моего брата Жиллимана в жертву Пантеону, да?

— Сир…

— Успокойся, Эреб. Я всего лишь хочу разделить с тобой этот миг триумфа. Итак, Калт пал, с Ультрадесантом покончено, а Жиллиман мертв. В конце концов, именно таков был ожидаемый результат, о превышении которого ты заявил. В таком случае, ты заслужил похвалу. Я опасался, что ты не смог убить моего брата, потерял половину отданного тебе мной флота при контратаке Ультрадесантников и бросил десятки тысяч моих сыновей и смертных слуг на облученной поверхности Калта, сбежав в Мальстрим.

Эреб сглотнул и промолчал.

— Но это означало бы оставить их на смерть, — продолжал Лоргар. — Без подкреплений. Без эвакуации. Все Гал Ворбак, проведшие многие месяцы жизни в постах и молитвах, которые резали собственную плоть, готовясь к возможности вкусить Божественной Крови… Они бы сгинули, не правда ли?

Ангрон посмеивался, со злобной улыбкой наслаждаясь сценой.

— Сир… — начал было Эреб.

Лоргар вскинул руку.

— Я тебя не виню. Эреб. Не бойся. Ты добился базового успеха, который от тебя требовался.

— Мой повелитель, Кор Фаэрон просит подкрепления.

Примарх отвернулся, и шелк капюшона мягко зашуршал. Кхарну потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что Лоргар смеется.

— Подкрепление, — фыркнул он. — Подумать только.

— Ультрадесантники преследуют наших выживших.

Лоргар снова посмотрел на застывшее лицо сына.

— Не сомневаюсь, что так и есть. Так случается, когда убегаешь: враги пускаются в погоню. Он фантазер, если верит, будто я стану гробить корабли и жизни, чтобы спасти его от участи, которую он так старался заслужить. Когда будешь в следующий раз с ним общаться, передай мои соболезнования и сообщи, что мое бессердечие — расплата за неудачу. Ты свободен, Эреб.

— Сир, — в третий раз произнес Эреб, собираясь с духом. — Нам еще многое нужно обсудить. Что с Сигнусом Прайм?

— Опять это название, — пестро-золотистые глаза Лоргара сузились. — Меня не волнует Сигнус Прайм. Это пустая затея.

На лице Эреба снова появилась спокойная и уверенная полуулыбка.

— Мы с Магистром Войны уверены…

— Эреб, — со вздохом прервал Лоргар. — Ты не убьешь Ангела. Не просветишь его Легион. Ты думаешь, будто знаешь моего брата лучше, чем я?

Первый капеллан не проявил никаких эмоций, его суровая маска осталась непоколебима.

— Повелитель, я ходил путями Десяти Тысяч Будущих. Я видел такие варианты развития событий, где Ангел падет, и такие, где он сражается на нашей стороне. Если мы сумеем спланировать события в соответствии с этими путями…

Лоргар покачал головой, и его капюшон пошевелился.

— Ты не слушаешь, Эреб.

— Я только и делаю, что слушаю. Я слышу богов так же ясно, как и ты, Аврелиан. Или ты забыл об этом?

Он произнес эти слова мягко и даже дружелюбно, но они разнеслись по всей базилике, словно удар молота.

Аргел Тал напрягся, почувствовав, как губы растягиваются, обнажая удлиняющиеся зубы. Керамит искорежился и заскрипел, когда сквозь поверхность доспеха начали пробиваться ребристые кости с вырезанными на них рунами. Из лопаток взметнулись два громадных крыла летучей мыши, созданные из алой металлоплоти с синими прожилками вен. Кровавый пот начал капать с них на белокаменный пол.

— Ты, — зарычал он двумя голосами, главным из которых явно было шипение демона. — Ты смеешь?

Лоргар вздохнул и поднял руку.

— Нет. Аргел Тал, Раум, оба умерьте гнев. Прошу вас.

Бесшумно сложив крылья, повелитель Гал Ворбак несколько мгновений яростно смотрел на Эреба. Напряжение спало после очередного неприятного смешка Ангрона.

— Как прикажете, сир, — наконец, ответил Аргел Тал. Его голоса пребывали в неустойчивом равновесии. Изменение обратилось вспять все с тем же сопротивлением холодного металла, форма которого менялась против его воли.

— Я не стану спорить с тобой, Эреб. Мне известно, что ты, Кор Фаэрон и ваш старый друг Калас Тифон цепляетесь за веру, будто были просвещены первыми, а потому обладаете уникальным правом вертеть самой Судьбой. Однако я дам тебе последний совет. Тебе решать, послушаться его, или нет. Ты не просветишь Сангвиния.

Лоргар сделал пасс в воздухе перед собой. Там замерцал образ увенчанного ореолом воина, облаченного в доспех цвета яркой крови и окруженного величественными, первозданно-белыми крыльями.

— Взгляни на него. Что ты видишь? Ангела. Ангела. Во вселенной, где, по утверждению Императора, нет богов — в Империуме, где величайшие и мудрейшие представители нашей цивилизации избавились от пут религии — Сангвиний являет собой нечто славное и сверхъестественное, которое не должно существовать. Моему брату известно об этом. Он это чувствует. Он слишком умен, слишком эмоционален, чтобы оно прошло мимо него.

Лоргар опустил голову. Тень капюшона накрывала его лицо до самого подбородка.

— Император, при всех его многочисленных изъянах, хорошо знает своих сыновей. Гор был избран стать Магистром Войны, поскольку он лучший из нас. В Горе все пребывает в гармонии, однако при этом каждая грань доведена до совершенства. Сангвиний такой же. Он затмевает своими добродетелями остальных из нас, ибо кто может сравниться с ним изяществом, милосердием, пониманием людей? И все же наш брат неуравновешен. Неуравновешен в самой сути. Он воплощает собой самое лучшее и худшее из того, что означает быть примархом. Он самый благородный из нас, но и самый напуганный — великолепное создание, порабощенное неуверенностью в себе.

Лоргар снова сделал жест, и сияющий образ Сангвиния исчез.

— О да, Ангел праведен, силен и прекрасен практически во всех отношениях. Однако в его сердце есть злокачественная слабость — слабость, о которой известно лишь немногим из нас. Сангвиний хранит верность отцу из-за безупречной любви и безупречного благородства, и будь это все, его еще можно было бы обратить или убить, как ты того хочешь, сын мой. Но ты не задумываешься о том, что он также верен из-за абсолютного страха. Он боится причины, по которой обладает крыльями. Боится того, что они могут олицетворять. Боится, что при его создании что-то пошло ужасно не так, и боится эффекта, который это могло оказать на его генетических сыновей.

Ангрон глядел на Лоргара с неприкрытым вниманием, на мгновение позабыв о вызванном Гвоздями огне внутри черепа. Эреб хранил твердое молчание.

— Неуверенность, которая, быть может, привязывает Сангвиния к Императору сильнее, чем всех прочих сыновей, состоит в том, что он думает, будто должен доказать больше всего.

Лоргар посмотрел на гладкую кожу своих рук, покрытую золотой тушью, и мягко выдохнул.

— И все же, если сравнивать с прочими из нас, это не так.

Владыка Несущих Слово снова перевел взгляд на Эреба. Из-под капюшона блеснули его глаза.

— Послушай меня хотя бы сейчас. Вы с Кор Фаэроном слишком много вкладываете в дурацкие гамбиты. Я знаю, что Кор Фаэрон пытался просветить Жиллимана, а не убивать его, как было приказано. Его неудача разнеслась в варпе как неблагозвучная нота в уже несовершенном произведении. И мне известно, что из-за своей неуклюжей попытки обращения он лишился возможности нанести смертельный удар. История повторится. Если ты бросишь все на Сигнус Прайм, то выиграешь не больше, чем Кор Фаэрон на Калте. Теперь этого уже не изменишь, однако я ведь предупреждал вас раньше. А теперь иди.

Капеллан стоял в ошеломлении. На его лице читалось сдержанное потрясение. Наконец он низко поклонился и испросил соизволения удалиться.

— Ну разумеется, — мягко произнес Лоргар.

Эреб развернулся, чтобы уйти, но его остановил насмешливый грохот голоса Ангрона.

— Ты удачно прибыл, жрец, — Пожиратель Миров буквально выплюнул последнее слово. — Как раз вовремя, чтобы пропустить драку. Скажи-ка мне, не стал ли ты после всех молитв и мелких предательств больше проповедником, чем воином?

Эреб вышел из помещения, ничего не ответив. Ангрон наблюдал за ним, металлические зубы поблескивали в злобной улыбке. Когда двери закрылись, Лоргар обернулся к Аргелу Талу, посмотрев тому в глаза.

— Сын мой. Истинный сын.

— Отец?

— Скоро Эреб что-то тебе предложит. Я вижу это в его глазах и чувствую в сердце, хотя подробности остаются для меня недоступны. Откажись. Сколь бы велик ни был соблазн, какое бы искупление ни сулило его предложение — ты должен отказаться.

— Я так и сделаю, повелитель.

Лоргар доброжелательно улыбнулся, сияя золотом.

— Я знаю. А теперь возвращайтесь к своим делам, друзья мои. Нужно готовиться сжечь этот мир и двигаться к следующему.

Кхарн пробирался через суматоху, творящуюся на мостике «Завоевателя». Тела убрали, а пятна отчистили, но он еще чуял запах разорванной плоти, пролитой крови и вонь отходов из опорожненных кишок. Смерть оставалась на борту, невзирая на все усилия системы очистки воздуха. Под потолком болтались и искрили кабели. Целые блоки экранов и консолей превратились в дымящиеся куски металла. Пол и стены были испещрены лазерными ожогами и дырками от пуль, которые перемежались более глубокими воронками от огня болтеров. Последних было меньше, поскольку у Ультрадесантников был богатый выбор целей.

Лотара сидела на своем троне над этим безумием. Кхарну никогда не доводилось видеть ее настолько злой. В том, как она переводила свой гнев в холодное кипение, было что-то почти хищное. Ей не было нужды что-либо говорить. Даже не было нужды хмуриться. Ее настроение становилось очевидно по льду во взгляде и тому, как она сидела на троне, продолжая наблюдать, наблюдать и наблюдать.

Кхарн остановил свое аккуратное продвижение, когда увидел, что возле трона стоит на страже Лорке. Он поднялся по ступеням, в первую очередь отдавая дань уважения дредноуту, а не капитану.

— Магистр Легиона, — произнес он, ощутив странный позыв преклонить колени. Слишком много времени с Несущими Слово, подумалось ему. — Вы с нами.

— Капитан пробудила меня.

— Я слышал про Делваруса и триариев, — он бросил взгляд на наблюдающую за ним Лотару. — Многое изменилось с тех времен, когда вы в последний раз ходили среди нас, сэр.

«Контемптор» издал звучный лязг фиксирующихся сервоприводов. Это показалось Кхарну проявлением неудовольствия, хотя он не знал, почему.

— Я вижу. Ты был занят, Кхарн.

Это было вовсе не то добросердечное воссоединение братьев-офицеров, которого ожидал Кхарн. Он посмотрел на Лотару.

— Ангрон идет. Он просит вас приготовиться к бомбардировке планеты через двенадцать часов.

Она подалась вперед на троне, широко раскрыв глаза.

— Это шутка? После всего этого вы хотите, чтобы я сделала то, что следовало сделать с самого начала?

Он был не расположен вдаваться в метафизические подробности насчет резонанса боли и духовного отражения эмоциональных мучений. Не то, чтобы он этого не понимал, однако не был уверен, верит ли.

— Приказ Лоргара, — он слишком устал, чтобы улыбаться. — Мир истекает кровью, и все оставшиеся в живых забились в норы. Он хочет сжечь их за грех трусости.

«И выжать последние струйки страдания», — подумал он.

— Кхарн… — она глядела на него с беспомощной яростью в глазах. — Что мы тут делаем? Что это за война?

Ему было нечего ответить. Во всяком случае, ничего практического.

— Новая, — сказал он.

Она не успокаивалась.

— Безумная. Все пошло не так после Исствана III. После того, как мы примкнули к Гору.

Кхарн перевел взгляд с капитана на «Контемптора», однако промолчал.

Левобортовые двери мостика больше не скрежетали по мощным направляющим при открытии, поскольку их сняли со стены и забрали на ремонт. Ангрон вошел в сопровождении следующего за ним запыленного техножреца. Закутанный в рясу адепт держал руки сцепленными в рукавах, шагая за примархом и почти что шарахаясь от мускулистой громады тела Пожирателя Миров.

— Кхарн, — рыкнул Ангрон на весь заваленный обломками зал. — Этот в красной рясе тебя искал.

Примарх оставил кланяющегося жреца у разрушенных дверей, а сам двинулся сквозь хаос, в который превратился его мостик. Он коротко лающе хохотнул при виде опустошения.

— Как это случилось?

Лотара встала с трона, глядя на Ангрона с центрального возвышения.

— Делварус и триарии совершили несанкционированную высадку, присоединившись к атаке на поверхности. Пока их не было, нас взяли на абордаж.

Ангрон подошел к висящей на кабелях Лералле, прикованной к консоли ауспика. Он положил тяжеловесную руку ей на плечо с мягкостью, в наличие которой у него не поверил бы никто из братьев.

— Ты не ранена?

Искалеченная девушка, хирургически встроенная в стол, откинула грязные волосы с лица.

— Нет, сир, — ответила она, совершенно не испугавшись стоящего перед ней полубога.

Ангрон неприятно ухмыльнулся и оглядел мостик.

— И где сейчас Делварус?

— Я посадила его под арест в каюте.

Примарх издал короткий лающий смешок, явно развеселившись.

— Мне это нравится, — он начал подниматься на возвышение, оказавшись перед Лорке. «Контемптор» возвышался над примархом, однако ничто живое или мертвое никогда не заставляло Ангрона казаться меньше. — Лорке из Псов Войны.

— Ангрон из Пожирателей Миров.

— Славно выглядишь, старый воин. Но все так же в устаревших цветах, да? — Ангрон постучал костяшками пальцев по горделивому волку в ошейнике на железном теле дредноута. Инстинктивно среагировав на дискомфорт от прикосновения, комби-болтеры Лорке перезарядились с двухголосым металлическим грохотом.

— Я должен тебя поблагодарить за защиту моего корабля? — поинтересовался примарх.

— Я мало что сделал. Твоя благодарность должна предназначаться остальным первым дредноутам и двум тысячам семидесяти одному человеку, которые лишились жизни, отбивая нападение.

Ангрон поднял кисть с покрытыми коркой суставами к виску, чувствуя возвращение тупой боли.

— Ммм. Ты все такой же жалкий ублюдок, Лорке.

— Я умер. Теперь уже немного поздно меняться, — дредноут заставил свое железное тело со скрежетом поклониться, на сей раз Лотаре, и двинулся вниз по широким ступеням. — Я должен идти. Мне нужен ремонт.

Ангрон ощутил, как палуба содрогается от поступи «Контемптора». Ему остро вспомнилось, каково было сражаться с подобным созданием. Исстванская кампания оказалась столь поучительным опытом.

— Капитан, — произнес он. — Через двенадцать часов наша бомбардировка оставит от Арматуры лишь воспоминание. Посыпь землю солью, Лотара.

Она откинулась на троне, со стуком пристроив ноги на один из подлокотников, и посмотрела на него.

— Как пожелаете.