В частной клинике профессора Степанкова, Саша появилась, как и договаривалась в десять утра. О причине своего визита она предпочла по телефону не говорить. Виной всему был очередной сон. Все пережитое, не давало покоя не только ей. Странные, ничем не объяснимые перемены Саша заметила и в девочке.

— Ты, домой заезжала? Стрельникова обрадовала? Как он тебя еще терпит?

— Он меня не терпит, а любит.

Унять выражение счастья Саша не смогла. Оттого, усевшись в кресло напротив Степанкова, не удержалась и засмеялась.

— Конечно, любит. Я тебе, о чем говорил, забыла?

— Ты, Степанков, если мне не изменяет память, говорил о полигамности, присущей мужчинам для сохранения рода человеческого. Только, заметь, демографические показатели, при вашей растущей полигамности, не повышаются. И еще, я соскучилась по этим стенами.

Саша вдохнула воздух, пахнущий кофе, дорогим одеколоном и еще чем — то терпким.

— Но я по делу. Только ты предупреди свою «ассистентку», — Саша не преминула пустить шпильку в адрес Степанкова — чтобы нас не беспокоили. И выслушай меня внимательно. Договорились?

Миг веселья прошел и Саша собралась с мыслями. Но договориться со Степанковым не получилось. Она коротко, у выстроенной логической последовательности, так чтобы Степанкову сразу стало все понятно, попыталась объяснить свои предположения болезни Насти.

— …Мы должны разобраться в женщинах, живших в доме Луниных.

Степанков, снял очки, и во все глаза смотрел на Сашу.

— Ты, вообще, соображаешь, что говоришь? Ты себя слышишь со стороны?

— Юра, пока не разберемся, девочке мы ничем не поможем. А время идет. И если, мы сейчас еще можем восстановить движения и речь, то со временем… Ну, что я тебе рассказываю. Настя все знает. Мне надо только, чтобы методику, о которой ты говорил, ты испытал на мне. Я читала о ней. Я глазами Насти увижу все, что привело ее к болезни.

— Нет. Даже не проси. Ты представить себе не можешь, во что это может вылиться для тебя! А как Настя все это переживет! Ты о девочке подумала?

Степанков резко поднялся с кресла и стал мерить шагами кабинет. Нет и еще раз нет. Толи Степанков не был уверенный в своих возможностях и боялся за последствия, толи не до конца не верил полученным результатам — Саша не знала. Невзирая на все доводы и уговоры, длящиеся уже полчаса, Степанков непреклонно стоял на своем. Никакого сеанса трансперсональной терапии он проводить не будет.

К этой тяжелой духовной практике Степанков прибегал давно и то, скорее, из чисто обывательского интереса. Затраченные силы не оправдывали результата.

В принципе, все правильно. Но, если б у нее был другой выход, Саша встала б с кресла, ставшим неудобным и, действительно, прислушалась к совету Степанкова — поехала б домой. Но, Степанков был единственным человеком, который мог помочь. Это был выход, пусть не имеющий никакого научного объяснения и не вписывающийся в медицинские каноны.

— Саша, послушай меня, езжай домой, — в который раз посоветовал Степанков. — Отдохни. Вечером сходи куда — ни будь со Стрельниковым. Проветрись.

— Юра, если б я могла отмахнуться от всего, может я так и сделала б. Но, я должна сделать то, что должна. Тогда буду жить спокойно.

— Как долго?

— Не знаю. Юра, ты же сам видел девочку. Это максимальный результат. Она сидит в инвалидном кресле, самостоятельно начала кушать, смотрит телевизор, пытается говорить. Это хороший результат, но я знаю, что девочка может полностью восстановиться. А мы упускаем этот шанс.

— Саша, но откуда у тебя эта уверенность, что это поможет?

— Степанков, есть вещи, которые мне трудно объяснить, почему все так, а не иначе. Но, я точно знаю, что Насте это поможет. А может всем Луниным. Бывают моменты, когда я вижу рядом с Настей силуэт Кристины.

— Допустим, все как ты говоришь, — Степанков нехотя начинал соглашаться с Сашей.

— Юра, то, что я сейчас говорю, не мои выдумки, а научный факт. Американцы или японцы, я точно уже не помню, в специальной оптике сфотографировали дерево, у которого срезали ветку и знаешь, что они увидели на снимке? Дерево с веткой.

— Нашла, чем удивить. Об этом писали давно. Да и неизвестно, сколько там правды. Допустим, ты видишь рядом с Настей фантом ее матери и что с того?

— А, то! Мы узнаем причину Настиного недуга.

— Саша, но я не оптический прицел американцев, как я тебе помогу? — искренне удивился Степанков.

— Мне надо найти только ответ на один вопрос, почему душа умершей женщины так привязана к земле, что ее здесь держит? Мне надо разобраться, что случилось на самом деле в семье Луниных. Иногда мне кажется, что я просто исполнитель чьей — то воли. Хочу я этим заниматься или не хочу — от меня ничего не зависит. И чем быстрее я решу эти вопросы, тем мне самой будет легче. Мне нужна твоя помощь.

— То есть, ты не знаешь причину, почему душа не уходит с земли?

— Знаю. Их не так много, как кажется. Первая и самая весомая — когда человек внезапно умирает, не попросив прощения. Притом, прощения не в целом, мол, простите меня, а в конкретного человека за конкретный тяжкий поступок. За свершенный перед ним грех. И мне надо найти этого человека, перед которым так виновата Кристина.

— А если тот человек уже умер? Тогда как?

— Не знаю. Вероятно, тогда в души другой путь, не связанный с землей. Я вначале подумала, что ее душа держится из — за мужа. Но…Непохожий твой полигамный друг на держателя ее души. Кстати, ты знал, что Кристина пила?

— Пила? Нет, не знал. Тебе Галина Адамовна об этом сказала? Но, может она с горяча так сказала. Невестку она недолюбливала.

— Вот! Теперь, сам подумай, какой долг остался у Кристины? Муж отпадает, свекровь — не подходит. Остается только ребенок. Или, кто — то, о ком мы не знаем.

— Любовник.

— Вот я и хочу понять, кто или что не отпускает ее душу. А может и не Кристины, — совсем тихо окончила Саша, игнорируя подсказку Степанкова по поводу любовника.

— Саша, давай поговорим с Игорем.

— Игорь не поможет. Я же тебе говорю, что помочь можешь только ты, применив методику.

— Нет.

— Если ты мне откажешь, я найду другого врача и он согласиться.

— Это шантаж. Глупая затея и глупый шантаж.

Степанков грузно опустился в кресло и посмотрел на Сашу. Он смотрел так, как обычно смотрят мудрые родители на своих малых и относительно умных, в силу юного возраста, детей.

— …Но, не факт, что я не попаду к какому — ни будь, шарлатану — самоучке. Сам знаешь, что лицензию на частную практику получить сейчас — не проблема. Мозги у меня съедут набекрень, а ты потом будешь жить с чувством вины. И я тебе буду сниться.

— На счет мозгов я не спорю, могут съехать, — Степанков шутки не разделял и оставался по — прежнему серьезным. — Ты даже себе отчет не отдаешь, какие могут быть последствия. Я применяю эту методику крайне редко, когда по состоянию здоровья пациенту хуже не будет. В основном это онкобольные. Но… Саша, ты не представляешь насколько это страшно.

— Степанков, я знаю. Читала. Я наводила справки, кроме тебя никто не владеет так хорошо этой методикой, — совсем тихо добавила Саша.

— Она читала! Она справки наводила! — Степанков поднялся с кресла, прошелся по кабинету, зацепив рукой ветку какого — то экзотического дерева, за которым разрешалось ухаживать единственному человеку в коллективе — новой «ассистентке». И от этого мельтешения перед глазами, Саша вдруг поняла, что Степанков не на шутку обеспокоенный.

— Знаешь, что я тебе скажу, давай, сворачивай свою психотерапию в глуши и с понедельника выходи на работу. — Степанков смешно засопел. — Я тебе это говорю, как твой непосредственный начальник и работодатель. Ты слышишь, что я тебе говорю?

Выходит, она напрасно проделала весь этот путь. И Степанков может вот так просто ей отказать. Она думала о встрече всю дорогу. Может, надо было как — то иначе подвести Степанкова к этому вопросу? Саша открыла сумочку и достала несколько фотографий.

— Смотри, как по мне, фотография удачна, — Саша говорила это так буднично, словно Степанков давно дал согласие. — Глаза хорошо видны. Посмотри еще, может, тебе другая подойдет?

На Степанкова смотрела девочка лет трех. Смешные тоненькие косички. Дальше несколько фотографий запечатлели Настю — первоклассницу. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы не понять, насколько девочка счастлива. Еще одна фотография, где Настя с бабушкой. Судя по дате на обороте — это была одна из последних фотографий накануне аварии. Рассмотрев фотографии, Степанков сложил их в стопочку, и молча, протянул Саше.

— Ладно. Нет, так нет. Я пошла. Может, ты и прав. Поеду домой, приготовлю Стрельникову обед. — Саша легонько коснулась губами гладковыбритой щеки Степанкова и, бросив фотографии в сумочку, не прощаясь, направилась к двери.

Во второй половине дня, справившись в основном с текущими делами, Степанков позвонил Саше. Вместо обычно быстрого ответа с трубки донеслась знакомая мелодия.

«Неужели она могла действительно поехать к кому — то на прием? — в подобное Степанков не мог поверить. Но, когда Саша не ответил и через полчаса — Степанков обеспокоился не на шутку.

Городской телефон в квартире Стрельникова трезвонил в пустой квартире. Степанков уже не рад был, что отпустил Сашу в таком состоянии. Это ему все предельно ясно, а что ясно Саше — это еще вопрос. Он достал старую, потрепанную записную книжку, которая с годами растрепалась от записей и вложенных бумажек. Менять ее на другую никто не собирался. Пусть старомодно, за то — надежно. И если кому — то мобильный телефон заменил все записные книжки, то Степанков доверял только письменному варианту.

К мобильному телефону он относился как к чему — то временному: легко теряется или могут украсть. У Степанкова никто телефон не крал. А сколько он потерял — не помнил. Поэтому, все самое важное, Степанков, по — старинке, хранил в записной книжке.

Пролистав пожелтевшие странички, Юрий Николаевич нашел номер телефона Андреевой на Новоалексеевской улице. В какой — то момент, когда он уже и не надеялся, что к телефону подойдут, после длинных гудков, до уха донеслось шипение и а потом чередой пошли короткие гудки. На том конце положили трубку. Больше ему дозвониться не удалось.

Через час Степанков был на Новоалексеевской улице. Знакомую дверь на третьем этаже никто не спешил открывать. Степанков прислушался, но кроме тишины никаких признаков жизни Он, не долго думая, заколотил мощными кулаками в дверь, вымещая этим все свое негодование волнение и внутренний страх, что мог опоздать. Он готов был разнести в щепки дверь, когда с последним ударом щелкнул замок. На пороге возникла Александра.

— Проходи, я знала, что ты приедешь, только забыла включить звонок, — Саша посторонилась, пропуская Степанкова в квартиру.

— Откуда ты могла знать?

Степанков сердился на себя, за свой страх и что повелся на ее уловку, как мальчишка. И чего, спрашивается, он так переполошился?

— Просто я знала, что ты, Степанков, приедешь. Даже блины спекла. Заметь, не поленилась. А что значит спечь — это сходить в магазин и купить продукты. Так что, цени своего сотрудника.

С кухни, действительно, доносился запах блинов и еще чего — то вкусного.

— Не подлизывайся. Знала она… Не могла ты знать, что я все брошу и приеду, — доказывал сам себе Степанков свою правоту.

Он решительным шагом, проигнорировав все призывы вымыть руки, направился на кухню. Здесь все было как много лет назад. Сколько ж лет он не был в этой квартире? Кажись с похорон деда. Если б не Машка, то на похороны он не приехал бы точно, потому, что был на какой — то архиважной конференции в Питере. Но позвонила Машка, предупредила, что прилетает с Канады и он, забыв обо все на свете, помчался обратно в Москву. Вот тогда он и был здесь последний раз.

Блины в Саши получались на удивление очень вкусные: мягкие, тонкие, прямо тающие во рту.

— Так чего ты приехал?

— Испугался. За тебя. Ты же, если вбила себе что — то в голову, будешь идти до конца. А какой может быть этот конец, ты даже не представляешь.

— Все будет нормально. Ты — лучший.

— Я давно не практиковал. Методика не имеет никакой научной основы. Практиковали ее в Древнем Египте. Да, что я тебе рассказываю. Тебе это не интересно. Тебе — результат подавай.

— Историю я знаю. Жрецы, погрузившись в глубокий самогипноз, переносили свою душу в другое тело и отправляли путешествовать в пространство. А потом предсказывали будущее.

— Можно с таким же успехом отправиться и в прошлое.

— Если я увижу прошлое, каким его видела Настя, я смогу ей помочь.

— Может ты и сможешь помочь девочке, если твоя душа не застрянет в другом, еще не проявленном мире. А если… — дальше развивать свою мысль Степанков не стал.

Чтобы не видеть его расстроенного лица, Саша начала заваривать чай. Ничего опасного, как ни старался ее напугать Степанков, Саша не видела. Нигде ее душа не застрянет. В нее есть Стрельников. Степанков отодвинул пустую тарелку и засопел.

— Я тебе приготовила подарок, — Саша оставила на кухне Степанкова и направилась в комнату. Послышался шорох и наконец — то Александра появилась в кухне с небольшим свертком.

— Это тебе. От деда. Извини, что сразу не отдала. После похорон не до того было, а потом забыла.

Саша проворно разрезала ножом бечёвку и убрала бумагу. Степанков заворожено следил за каждым ее движением, пока на свет не появилась картина. Это была одна из последних работ его любимого художника Бортникова «Весна на закате дня».

— Это мне?

Степанков не верил свалившемуся счастью. Он вертел картину, то ставил ее на подоконник, то снова брал в руки и близко подносил к глазам, до конца не понимая, как такое могло случиться.

— Сашка, ты представляешь, сколько она сейчас стоит? Я куплю.

— Юра, ты же дипломирован специалист в области психологии. Мне стыдно за тебя. Цена — это лишь денежный эквивалент той важности и ценности, какую лично ты придаешь чему то. Для меня лично, картина не представляет никакой ценности, в не зависимости, как ее ценят другие. Я ничего не вижу в этой картине и художник мне не понятен. Поэтому, если ты не хочешь, что бы она еще пылилась за шкафом, забирай. Если не хочешь забирать, я поставлю ее обратно — за шкаф.

Степанков пребывал в легком недоумении. Пришлось еще сварить кофе, прежде чем прерванный разговор возобновился. Саша пожалела, что преждевременно порадовала Степанкова. Надо было подарить картину перед уходом.

Она ничуть не лукавила, говоря, что ждала Степанкова. На старую квартиру, а попросту — домой, она, не раздумывая, поехала сразу, как покинула кабинет Степанкова. И прилегла она с дороги всего на минутку. Стоило отвернуться к стене и прикрыть глаза, как до нее сквозь сон долетел голос деда. С кем он разговаривал, Саша не видела, но поняла, что скоро гости будут в доме. Дед показал рукой на шкаф и его образ начал медленно таять в солнечном луче. Проснулась она мгновенно. За шкафом обнаружила завалившийся сверток предназначенный Степанкову.

— Так к кому ты собралась ехать? — профессиональный интерес превозмог.

— Честно — ни к кому. Я уверенна только в тебе. В Интернете встречалась пару раз фамилия профессора Оконникова. В свете этих методик.

— Значит, Аркаша Оконников опять в Москве?

— Ты его знаешь?

— Я многих знаю. С ним тоже пересекался. Одно время вместе читали лекции в институте. Оконников одним из первых начал заниматься официально частной практикой. Быстро оброс клиентурой, притом солидной. Пациентами, насколько я знаю, с серьезными проблемами он не занимался. В основном решал проблемы женской бессонницы, страхов смерти и одиночества. Но народ, скажу тебе, к нему записывался. Очереди были на месяц вперед расписанные.

— Действительно, такой знаменитый?

— На счет знаменитости, не знаю. Но, очень грамотный. Его телефон передавался только из уст в уста. И это тоже работало, круче всякой рекламы. «Ого! Принимает не всех, а только исключительно по договоренности!» Знаешь, как это подогревало интерес. Особенно у женщин. «Я тоже, не хухры — мухры. Лично была на приеме у самого Оконникова.» Консультация стоила, по тем временам, как месячная зарплата ассистента кафедры.

— Все так было результативно?

— Ну, скажем было хорошо до поры, до времени. Чего — то ему показалось мало, то ли денег, то ли славы и в одно прекрасное время Аркадий начал практиковать гипноза с легкими психостимуляторами. Ну, в какой — то девицы, крыша и того, — Степанков красноречиво присвистнул, — немного съехала. А в девицы папаша, какая — то шишка оказался. И Оконников, не дожидаясь разборок, быстро умотал за границу. И если мне память не изменяет, то в Египет. Я даже удивился, что не в Европу. Значить, время зря не прошло — постигал азы науки. — сделал заключение Степанков. — Очень даже в духе Оконникова.

— А что с той пациенткой?

— С какой? А…, — вспомнил Степанков, — Все нормально. Крыша вернулась на прежнее место, если ты это имеешь в виду.

— И теперь Оконников практикует, как раньше?

— Нет. Во всяком случае, я не слышал. Но, думаю, практикует, но в очень узком направлении. Выполняет какие — то конкретные заказы. Знаешь, как можно промыть мозги, не владея такой методикой? А с такими знаниями и без принципов…

— Я думала, что все с «такими знаниями и умениями» состоят на каком — то учете, в какой — то организации, — совсем растерялась Саша.

Степанков смотрел на Сашу как на малое дитя. И вот эта идеалистка хотела сунуться к такому прохиндею, как Аркадий Оконников.

Степанков даже не подозревал, что не пройдет и года, как судьба сведет его с Оконниковым. Да еще как сведет…

— Значит так, давай фотографии девочки, я посмотрю. Сама езжай домой, готовь бед и завтрак. Завтрак из расчета на меня. Себе только салаты. Никакого мяса и спиртного. Завтра вечером я приеду, — Степанков, предвидя Сашино нетерпенье, поднял руку. — С наскока это не делается. Мне самому надо подготовиться.

Степанков, чмокнув Сашу на прощание, вышел с квартиры, бережно неся под мышкой картину. И так же бережно положил подарок на заднее сидение и еще раз посмотрел на картину.

«Весна на закате дня» будила давно забытое ностальгическое чувство такой близкой, но безвозвратно ушедшей любви. Как случилось, что единственный и самый дорогой человек живет без него за океаном? Растут его сыновья, которые вряд ли когда, назовут его отцом. На мгновенье боль сжала сердце, на лбу выступил пот. Стало жарко, невзирая на вечернюю прохладу.

Вернувшись домой, он поставил картину, прислонив ее к спинке дивана, плеснул в пузатый бокал коньяк и стал смотреть на «Весну…»