— Почему, ты мне сам ничего не рассказал?

Лера подняла бокал. Лицо Бориса расплылось в богемском стекле. Стоило увидеть это лицо и злость, накопившаяся за последние дни, внезапно прошла. Она не могла по долгу сердиться. Если мужчина создавал неудобства, она без колебаний вычеркивала его из своей жизни и старалась быстрее забыть. Только с Борисом многократный опыт подвел.

— Боялся, что больше тебя не увижу. Зачем я тебе такой? Знаешь, всегда думал, что я везунчик, баловень судьбы.

Он не врал. Все так и было с того момента, когда он, взвесив все «за» и «против», переехал в Москву.

— Чем ты занимался все это время в Москве?

— Вначале ничем. Просто жил. Потом писал копии картин. Но все законно, — спохватился Борис.

— А потом?

Борис молча отпил вино. Этот модный ресторан он выбрал специально. В этом дорогом ресторане он с Элеонорой отмечал свою первую удачную сделку. Он тогда впервые почувствовал себя богатым человеком. Какое это сладкое чувство богатой жизни!

— Ты, конечно, не помнишь, но одно время был огромный спрос на русскую пейзажную живопись. Все как с цепи сорвались. Всем хотелось иметь какую — то работу девятнадцатого века. Модно и все. А где взять картины для всех желающих?

— Спрос рождает предложение. Это понятно. Только я никак не пойму, откуда уголовное дело, если ты занимался только копиями картин? В чем криминал?

Никакого криминала вначале не было. Его репродукции Шишкина, Левитана и Зяблова постоянно покупались небогатыми ценителями искусства. Налоги платились. Деньги, пусть небольшие, капали постоянно. На жизнь хватало.

Криминал начался позже.

В Ниццу они с Элеонорой прилетели рано утром. На выставке, с которой созвонился Марк Яковлевич, надо было купить только одну картину и можно было б вечером возвращаться в Москву. Но Элеонора отключила телефон и в Москву они вернулись только на следующий день. Он надеялся, что остаток дня они проведут в отеле, но Элеонора потащила его по галереям, словно в Москве мало такого добра.

Чья это работа? Посмотри внимательно.

Вопросы начинали его раздражать. Откуда он может знать чья это работа.

— Янус. Девятнадцатый век. Тебе не напоминает никого?

Он поймал ее мысль на лету. Все было просто и гениально! Гениально потому, что просто! Аккуратно убрать штрихи не характерные для российского пейзажа, а подпись «русифицировать». Все! Родные просторы! Передвижник Киселев. Ранняя работа. Малоизвестная картина. Он не переставал удивляться изворотливости таланта Элеоноры.

Тогда они купили первую картину. Как говориться — на пробу.

Картины они выставляли не часто, когда Берестова не было в Москве. Иностранцы охотно покупали «Киселева», «Айвазовского» и зимние пейзажи «Гермашева». Деньги потекли. Настоящие деньги, а не жалкие проценты от Берестова.

— Марк позвонил на кануне отъезда, предупредил, что будет канадская диаспора. Мы подумали…я подумал, что их ностальгия — наши деньги. Но, представь, только вывесили картину, как приперся знакомый Элеоноры.

Только Кияшко был не просто знакомый, а еще владелец «заводов, газет и пароходов». Чем ему приглянулась картина, не понятно. И как его не отговаривала Элеонора, но упертый Кияшко никого больше смотреть не стал и купил Киселева.

— Подожди, а как же все эти экспертизы, какие — то заключения? Ведь это ж не репродукция — вы продавали «оригинал»? — Лера изумленно смотрела на Бориса.

— Все нужные заключения Элеонора получала по старым каналам Марка. Деньги делают все.

— Выходит, в тебя есть деньги?

— И да и нет. Деньги за границей. Я здесь.

— Ты, что с Луны свалился? Съезди и реши свои финансовые вопросы.

— Не могу. Меня Берестин подставил с паспортом.

Скандал разгорелся спустя три года. Да какой там скандал — катастрофа.

Он купил биллеты на вечерний рейс до Мадрида. Они уже лежали в новеньких загранпаспортах. Только его мечте не суждено было сбиться!

Он вернулся домой и наткнулся на опечатанную дверь. Удивительно, как он от страха еще не грохнулся в обморок! На негнущихся ногах он вышел с подъезда черным ходом и быстро насколько это возможно, когда ноги отказываются нести бренное тело, направился в мастерскую. Потом он дрожащими пальцами набрал номер Элеоноры. И когда на настойчивые гудки, трубка ответила мужским голосом, он окончательно понял, что все случившееся вовсе не дурной сон.

Марк Яковлевич в Москву так и тогда и не вернулся.

— Может это вас Марк и сдал полиции?

— Да, нет. Ему — то зачем? В суд подал Киняшко.

— Он, что так разбирается в живописи?

— Ни в чем он не разбирается. Друг к нему приехал и спьяну ляпнул, мол туфта, а не Киселев. Кияшко сразу же проспавшись к экспертам. А те руками только разводят, мол друг ваш прав — туфта.

— И что?

— Был суд. Писали в газетах. А потом, когда шумиха немного улеглась, заявился Берестов. Дал новый паспорт. Сказал где отсидеться. А дальше ты все сама знаешь.

Борис не стал говорить Лере, что услышал в свой адрес от Берестова. Марк Яковлевич, от части, был прав. А еще надо было срочно найти адвоката Элеоноре. Берестов оставил адрес и телефон Лагунова, только после отъезда Марка, он решил не спешить с адвокатом. Берестову легко: распорядился и исчез, а ты светись с адвокатом.

— Значит, твой Марк слинял за границу, подсунув тебе фальшивый паспорт? Он тебе отомстил.

— В смысле отомстил? — глаза Бориса округлились.

— В прямом. С липовым паспортом, на чужое имя, ты не выедешь из страны и будешь всю жизнь молчать. Марк полностью обезопасил себя и отомстил за Элеонору. Он ее любил, а ты попросту пользовался ею. — Лера сочувственно посмотрела на Бориса. Что собираешься дальше делать?

Игорь Смолин опустил глаза. Нетронутая тарелка, щедро украшенная сочной зеленью, казалось, интересовала его куда больше, чем поставленный вопрос. Что он будет делать? Ничего. Жить. А там посмотрим.

— Игорь… Можно, я буду тебя называть как раньше — Борисом? Как — то привычнее. Хотя, если тебе…

— Называй, как хочешь, — он оторвал взгляд от тарелки и посмотрел Лере в глаза. Первый раз за весь вечер.

— Тебе надо немедленно жениться. Взять фамилию жены, официально поменять паспорт и решить все финансовые вопросы. Будешь вполне состоятельным мужчиной, — Лера улыбнулась белозубой улыбкой.

Борис тихонько хмыкнул. Ему же предлагают его же план.

— Я даже знаю, на ком ты женишься.