Небо заволокли осенние тучи. Стрельников подошел к окну, выходящее на внутренний двор. Машин, стоящих с утра впритык, стало заметно меньше. Сотрудники начали разъезжаться по домам. Впереди их ждали два законные выходные. Он тоже, сколько себя помнит, любил конец пятницы. И вовсе не за не за сулящее безделье. Эти два дня он мог заниматься, чем душа пожелает. А желала она все чаще кабинетной тишины и хорошей книги. И если б кто спросил, не утомляет ли его одиночество, он бы только удивился б такому вопросу. Что можно постигнуть в суете…

И впереди у него тоже два дня заслуженных выходных, но Стрельников, смотря на машины, силился, вспомнить, когда появилось это липкое и неприятное чувство внутренней тревоги. Тревожиться, по сути, не было причины.

Поначалу Стрельникова в банке недолюбливали. Долго судачили в курилке по поводу внезапного назначения. Строили догадки, сплетничали. Да так, что сами потом пугались своих сплетен. Ждали резких кадровых перемен. А как же, всем известно- новая метла метет по- новому. Все было как в любом коллективе. Он обо всем догадывался, некоторое время даже переживал, пока рабочие проблемы не захлестнули с головой.

Одни говорили, что не справиться. Зелено — молодо.

Он ни с кем, ни какие счеты не сводил, никого не уволил. Некоторое время все оставалось по — старому. Новое пришло постепенно, без резких движений, как что — то само собой разумеющееся. Вначале он создал маркетинговый отдел, потом сформировал комитет кредитного риска. Он догадывался что, кто — то из старых, бдительных кадров нововведения осуждал и даже не поленился «настучать» учредителям. Он ожидал директив, но нисколько не тревожился о конечном решении Акулина. Умный — поймет, а если не поймет…

Акулин оказался тертым калачом. «Стрельников делает сегодня то, о чем другие будут завтра еще только думать, — однажды, в колуарах, озвучил свою мысль главный держатель акций. Если бы среди нас, господа, был бы профессионал банковского дела, он бы возглавил банк. Так, что хорошо, что Павел оказался у нас, а не в конкурентов». После замечания Стрельникову больше никто работать не мешал.

Другие, в основном женщины, решали только один животрепещущий вопрос- с кем станет спать. Об этом говорили на работе, дома — по телефону. Ждали с нетерпением. Присматривались, прислушивались. Одним словом — женщины.

Стрельников придерживался иного мнения. Работа и постель — вещи не совместимые. И, не взирая на это, о нем не переставали говорить, пытая надежду. Спокойный, уверенный в себе, с едва заметной сединой, а главное, холостой, Стрельников не переставал волновать одинокие женские сердца.

Третьи, ждали, кого приблизит, выделит, допустит, так сказать, к телу.

Но Стрельников знал, если не всему, то многому истинную цену, поэтому не старался оправдать ни чьих надежд. Особо дружеских отношений ни с кем не заводил. Ко всем относился ровно, уважительно, неукоснительно придерживаясь положенной субординации. Во всех, без исключения, ценил профессионализм. Непрофессионалов, начиная от уборщицы и до заместителей, кроме, пожалуй, Красникова, в банке не было.

За промахи распекал безбожно. Снимал очки в золотой оправе, сжимал пальцами переносицу и убедившись, что очки действительно снял, начинал монотонный разнос. Голос никогда не повышал, не унижал, не давил, но «ковра» боялись все без исключения.

Единственный человек с кем был на «ты», да, и то один — на — один — Говоров. Стас Говоров — начальник внутренней охраны банка. Что тесно связывало генерального с начальником охраны — никто не знал. Может родственник, может…

Через пару лет Стрельников создал под себя профессиональный и креативный коллектив и противостояние успешно завершилось в пользу генерального.

Тревога, такая же серая и невыразительная, как серость за окном, разливалась по телу, холодила кожу между лопаток. Когда она появилась?

На работу он приехал как всегда, раньше всех. По дороге прокручивал в уме распорядок предстоящего рабочего дня. Тренировка мозгов дала свои плоды Он давно не нуждался ни в каких напоминаниях секретарши и старался все запланированное обязательно выполнять. Когда удавалось сделать больше того — радовался как мальчишка.

В кабинете на столе лежал конверт — приглашение на спектакль. Секретарь положила уже после его ухода. Он повертев его в руках сразу отнес в приемную. Пусть завзятая театралка порадует себя. Год назад банк спонсировал гастроли молодежного малоизвестного театра и с тех пор главный режиссер присылал приглашения Стрельникову на каждую премьеру. Режиссёр оказался довольно плодовитым и приглашения Стрельников получал несколько раз в год, но времени ходить в театр, совершенно не было. Лера театр не любила.

Что любит Лера? Любит ли он Леру? Стрельников о высоких материях старался не думать. С ней хорошо в постели. Может этого и достаточно, а остальное…не важно. О чем они говорили? Надо было б позвонить и извиниться. Что она нашла в нем? Если б ей нужны были б деньги, тогда все понятно, а так…Ему без малого сорок лет и в женское бескорыстье, а тем более, в любовь, он давно не верил.

Резкий стук в дверь вывел Стрельникова с раздумья. Говоров, всегда подтянутый с военной выправкой, которую не мог скрыть никакой штатский костюм, вошел в кабинет.

— У нас проблемы.

Говоров мог бы о проблемах и не говорить. Уже по тому, как он сел и начал барабанить пальцами по столу, Стрельников знал — у них проблемы. — Боюсь, серьезные.

Слушать о проблемах в конце пятницы, Стрельников не хотел. Он тоскливо посмотрел в окно.

Первый раз они встретились «сто лет назад», на завершающем этапе десятилетней афганской кампании в провинции Паки: только что получивший звездочку майор разведки Станислав Говоров и рядовой Павел Стрельников. Профессионал и четверокурсник…

О том, что блокада Хоста прорвана и в город двинулись с продовольствием первые машины, Говоров и Стрельников узнали в полевом госпитале.

Пятнадцатого февраля, советская сторона, выполнив женевские соглашения, покинула территорию Афганистана.

На последний курс Стрельников вернулся повзрослевшим на десятилетие, с едва заметной сединой на висках и легким налетом цинизма. Однокурсники с детскими размышлениями о жизни стали не интересны, девушки утомляли, и ничего не оставалось делать, как учиться. О войне он никогда не говорил, но она долго врывалась в его беспокойные сны. Он просыпался весь мокрый и никак не мог понять, где он. Потом все прошло. Война перестала сниться.

Колесо спустилось в самый не подходящий момент. Он опаздывал на встречу. Рассудив, что на метро будет быстрее, чем поймать такси в час пик, Стрельников, отвыкший от общественного транспорта, спустился в подземку. Втиснувшись в переполненный вагон, он напряженно прижал к себе портфель, боясь, что бы, не дай бог, какой ни будь ворюжка, не вытащил бумаги. На станции «Смоленская» новая волна народа бесцеремонно его оттолкнула от двери и сжала со всех сторон. Он бестолково пытался выдернуть портфель, чувствуя, что деликатная кожаная ручка долго не выдержит такого варварского обращения. Будь — что будет, он с силой дернул портфель, основательно зацепив чью — то штанину. Мужчина бомжеватого вида повернулся. Мутные глаза пытались сфокусироваться на лице Стрельникова, но видать картинка расплывалась. Мужчина мотнул головой и начал протискаться поближе к выходу. Стрельников прижал, наконец — то портфель к себе, и успокоился. Выйти на станции вслед за мужчиной ему не удалось. К выходу надо было готовиться заранее. Метро — это вам не машина с личным водителем.

Стрельников вышел на «Площади революции» и вернулся на «Арбатскую». Мужчину бомжеватого вида он нашел в стороне от эскалатора. Дежурный по станции требовал документы. Мужчина тщетно рылся в грязных карманах, пытаясь найти хотя бы какое — то подобие документов.

Вечером они пили водку в затрапезном кафе: отставной полковник Говоров и бывший рядовой Стрельников. Генеральный директор и… бомж.

После Ельцинских реформ, найти работу таким профессионалам, как Говоров, оставшимся за бортом жизни, оказалось делом не простым, если вообще возможным. Конечно, в неспокойные девяностые, как никогда, требовались люди умеющие хотя бы держать оружие в руках. Ничего кроме охраны, желторотые работодатели, жующие как заведенные жвачку, предложить Говорову не могли. И он должен был ценою своей жизни защищать этих ворюг.

Где — то через месяц Говорову позвонили. Как его нашли в Москве, он даже не спрашивал. Страна торговала любой информацией — только плати.

Встреча произошла в дорогущем ресторане с заоблачными ценами. Как оказалось, киллер довольно востребованная профессия. Опасна, но хорошо оплачиваемая. Ничего нового или не обычного в смерти Говоров не видел. Жил человек по мере сил своих. И нет…человека. Может он, этот человек, и самая большая мразь на земле, может…

И получалось, что стать убийцей — нарушить заповедь Господнюю и вселенский закон, а стать киллером — только заняться высокооплачиваемой работой.

За родину надо жизнь отдать — так его учили. Это было понятно с детства, и с этим он был полностью согласный. Только зажравшуюся мразь нельзя соотносить с понятием родины.

Вернувшись домой, Говоров напился. А потом и вовсе стал пить. Запои участились.

В один из таких дней, жена, молча собрав необходимые вещи, поцеловала на прощанье запойного отставного полковника и ушла. Только через несколько дней, немного протрезвев, Говоров обнаружил ее отсутствие, да и то — ненадолго.

Со временем, в когда-то уютной квартире с толстыми стенами, высокими потолками и старой люстрой, оставшейся от прежних хозяев, поселились друзья — собутыльники. И жизнь в пьяном угаре текла дальше.

В дни запоя на него наваливались тяжелые беспокойные сны. То опять приходилось куда — то ползти безоружным, таща на себе раненого и вокруг никого не было. То он попадал в плен к душманам и стрелял в таких же, как сам, пленных. И просыпался от автоматной очереди, пущенной по своим же солдатам.

Иногда, Говоров просыпался от легкого прикосновения чего — то мягкого, отвратительного. И с ужасом смотрел на тараканов, бегающих по комнате с большими человеческими головами. Избавиться от этой нечисти помогал только глоток водки. Но подняться с постели и сделать шаг к спасительной бутылке не давал почти животный страх. Съежившись, укрывшись с головой прокуренным пледом, Говоров с нетерпеньем ждал утра. Утром тараканы, корча рожицы, исчезали до следующей ночи.

Понятно, как бы сложилась дальнейшая судьба бывшего разведчика, если б не та случайная встреча в метро.

Через неделю после встречи, Стрельников определил бывшего командира в частную клинику. Больница закрытого типа, чем-то напоминала сказочную страну. Все в ней было самостоятельное, автономное, стерильно — чистое до неприличия. И покинуть ее, как и мультяшную страну невыученных уроков, было не возможно, не сдав экзамены.

На третий день, после отмены спиртного, у Говорова случилась классическая «белая горячка», впору показывать студентам. Мало того, что он гонялся за чертями по отделению, так еще и порывался спасать медсестричек. Все закончилось тем, что охранники буйного пациента еле скрутили, понеся при этом физический и моральный ущерб.

На следующее утро Стрельников все возместил. Скандала вроде и не было.

После интенсивного курса терапии, Говоров начал приходить в себя. Ежедневные пробежки и занятия в спортзале приносили бодрящее чувство кажущейся свободы. Единственное, что портило эту сказочную жизнь — занятия с психотерапевтом. Вальяжный, уверенный в себе Степанков, вначале раздражал Говорова до скрежета зубов. Копание в душе было не только противным, но и очень болезненным. А потом свыкся. Даже стало интересно узнать, кто же на самом деле этот человек под фамилией Говоров. Все не так просто, как казалось…

Через год, истратив уйму стрельниковских денег, Говоров был представлен всему честному народу банка. Начальник внутренней охраны, полковник в отставке, Говоров Станислав Алексеевич.

— Вчера вечером, часов в одиннадцать или около того, я проезжал мимо банка. — Говоров медленно взвешивал каждую фразу, — В приемной мелькнул свет. Я сразу набрал тебя.

Стрельников вспомнил, как Софья начала ворчать, что спокойно поговорить не дадут. И говорили они тогда, кажется, о детях. И он сразу подумал, что так поздно может звонить только Лера. Но она так и не перезвонила. Значит, рассердилась. Это надолго. И он толком так и не понял, зачем звонил Говоров.

— Я прошелся по всем этажам с охранником, но везде было тихо и темно.

— Стас, может тебе просто показалось?

— Хотелось бы верить, Паша. Но с утра я проверил еще раз все закоулки. И нашел, — на разжатом кулаке лежала малюсенькая коробочка. — Как тебе такая находка?

Прослушка — не последняя модель. Купить такую — не сложно. А прикрепить ее могли только наши сотрудники. Знаешь, где я ее нашел? Под столом в конференции зале.

Стрельников побледнел. Не надо иметь специальное образование, что бы понять — в концеренц — зале бывает масса народа, да еще не известно, сколько уже работает «жучок».

— И, что теперь? — голос Стрельникова был ровным.

— Думаю, лучше всего, вернуть находку назад. Пусть думают, что мы не в курсе. Распорядись, что бы принесли все личные дела недавно уволенных сотрудников. Начнем с них. Завтра вечером подъеду к тебе. Проверим на всякий случай и квартиру.

Вопросы и догадки вихрем проносились в голове, от чего Стрельников никак не мог сосредоточиться. Настроение на все выходные бесповоротно испортилось. Не хватало только еще найти «прослушку» в себя дома. От мысли, что кто — то чужой заходил к нему в кабинет, рассматривал его вещи и фотографии на стенах, переставлял книги, стало особенно неприятно.

В дверь несмело постучала секретарь. Виолетта всегда так стучала в конце рабочего дня накануне выходных, когда шеф в последний момент озадачивал работой, которая не может ждать до понедельника. Она прижала папочку. Зачем, скажите, личные дела уволившихся работников? До понедельника не подождут?

Зачем личные дела уволенных работников, Стрельников и сам не знал.

Виолетта Максимова, с которой ему без всякого сомненья повезло, ждала дальнейших распоряжений.

Высшее образование, знание языков, пунктуальна, организованная в работе — настоящая находка. Единственное условие, которое он поставил в самом начале перед «находкой» — никакого декольте с выпадающей грудью и мини юбок. Поначалу ей было жаль, что ее — то прелести так и останутся никем не замеченные, но со временем с деловым костюмом свыклась, почти срослась. Поправив очки, Виолетта протянула Стрельникову папки.

— Пал Палыч, вам звонит женщина. Переключить? — Виолетта положила папки на стол и ждала дальнейших распоряжений. Лучше б, конечно, эта женщина не позвонила, а зашла лично. Тогда никаких распоряжений не последовало б и она спокойно ушла б домой.

— Да. Переключите и занесите эти папки Говорову. И вы свободны.

Стрельников хотел еще пожелать хороших выходных, но только улыбнулся, как всегда, вежливо и сухо.

Виолетта Говорова побаивалась. Его побаивались все. Если б не слишком проницательный серьезный взгляд, то Вячеслава Алексеевича можно назвать даже привлекательным мужчиной. Он смотрел в самую глубину души, и казалось, видел всех насквозь. Если, ей, Виолетте было порой не по себе, то что и говорить о других.

Стрельников взял трубку городского телефона, точно зная начало разговора. Из телефонной трубки повеяло холодком. Лера сердилась за вчерашний вечер, за поездку к Софье. Но разве Софья планировала заболеть именно в тот вечер, когда он собрался сделать ей предложение. Ему надо было позвонить Лере еще с утра. Надо было позвонить и извиниться, пригласить куда — ни будь поужинать, потом поехать к ней и остаться на все выходные.

Но ни того, ни другого Стрельников не сделал. Когда многословный поток упреков иссяк, он собирался сказать Лере, что едет опять в Калинино, что… На том конце, не прощаясь, Лера нажала отбой…