Глава 1

Как я и говорил, фамильное оружие Граммона, найденное нами на месте того неудачного покушения, было больше похоже на изрядно погрызенную зубочистку, зачем-то завернутую в куски разлохмаченной кожи. Еще большее сходство с нею шпаге добавляли торчащие тут и там деревянные щепки ножен, измочаленных донельзя. Когда Пир попытался извлечь из них шпагу, ножны просто рассыпались, повиснув на лоскутах кожи, а клинок… ну, у бредней очень крепкие зубы, а сталь шпаги если и была когда-то освящена, то так давно, что все последствия благословения Светом давно выветрились, так что никакого неудобства тварям она доставить не могла. Впрочем, если отдать шпагу в руки хорошему мастеру, он еще вполне может вернуть ее к жизни… или, в крайнем случае, сделать из остатков неплохой вертел. У отправившегося с нами за компанию Руса хватило ума высказать эту мысль вслух. Зря он так. Пир тут же записал Браконьера в личные враги. Нет, до убийства дело, конечно, не дойдет, но пару фингалов бараненок ему точно нарисует. По крайней мере, постарается, по глазам вижу. Да, общение с ходоками изрядно Пира испортило. Он умудрился всего за неделю растерять всю свою надменность и великосветские замашки, и теперь во время обеда на постоялом дворе его руки уже не рыщут по столу в поисках пятого ножа или десятой вилки, довольствуясь поясным походным набором, пусть и серебряным. Также Пир не считает зазорным сойтись с кем-нибудь на кулачках, а в кабацкой драке и сам готов приласкать чем-нибудь тяжелым любого идиота, схватившегося за оружие. В общем, приобретает человеческий вид наш бараненок, растет над собой! Что не может не радовать, а то каждый раз как гляну на дворян, приезжающих в Ленбург, так плеваться хочется. Придурки расфуфыренные.

— Что же я отцу-то скажу… — На обратном пути в город Граммон вновь завел траурную песнь о своем оружии.

— Отдашь шпагу моему деду, он вернет ей нормальный вид. Отцу скажешь, что за этим и ездил в Ленбург, — отмахнулся я.

Был бы рядом Рус — можно было бы не обращать внимания на нытье Пира, но Браконьер, проехав с нами до места покушения и полюбовавшись работой бредней, попросил отвести его скакуна обратно в город, а сам, как и предполагал изначально, отправился в выход. Так что причитания Граммона на обратном пути мне пришлось выслушивать в одиночестве, и в конце концов он меня так достал, что я решил похлопотать за него перед дедом, хотя старый редко берется за подобные заказы, — но чего не сделаешь ради собственного душевного спокойствия?!

Граммон, кстати, удивленно замолк, но почти тут же довольно просиял. Ну, дите дитем… и как оно все в нем уживается? Вроде посмотришь, нормальный, вменяемый человек, а в следующую секунду — типичный избалованный недоросль! Ха! Обрадовался моему обещанию? Ну-ну, пусть радуется, пока цену не узнает. Клинки дедовой обработки, даже самой простой, меньше пары десятков золотых не стоят, так что…

— А они у Пира есть? — ехидно заметил мой сосед, внимательно прислушивавшийся к происходящему. А как же, пусть мы и не в руинах, но Пустоши есть Пустоши, здесь нужно держать ушки на макушке.

— Должны быть, — мысленно ответил я духу. — По крайней мере, по моим расчётам, у него в кошельке звенит не меньше полусотни монет. На приведение клинка в порядок и простую обработку хватит с лихвой.

— Ага, хватит, конечно, а по пути в Нойгард он святым духом питаться будет! — фыркнул сосед.

— Это еще что такое? — не понял я, но тут же одумался. — Извини. Забыл.

— Осмелюсь заметить, это моя отмазка, — делано обиженно отозвался тот, заставив меня улыбнуться. Да уж, точнее не скажешь. Прав, зараза бесплотная.

— От куска мяса слышу! — Вот и поговорили.

Дед действительно опустошил кошель Граммона на добрых двадцать пять золотых, не забыв вволю поторговаться… и выплатить мои законные пять монет за приведенного клиента. Пир долго фыркал и бесился, но спустя два дня, потребовавшиеся деду на работу, его гнев сошел на нет, точнее, был перебит другой эмоцией…

— Что это? — ткнул пальцем в основание клинка Пир после испытания шпаги и ее свойств. Надо сказать, таким радостным и довольным я нашего бараненка еще не видел. А уж его вскрики: «Ну, все как дед описывал!» — до сих пор стояли у меня в ушах. Но в тот момент, когда он обратил внимание на клеймо, тон Граммона резко изменился.

— Клеймо мастера-артефактора, — пожал я плечами, переглянувшись с довольно ухмыляющимся дедом.

— Я вижу! Но клинок-то новый! А клеймо на нем старое! Вы понимаете, что, увидев такую подделку, цех алхимиков не успокоится, пока не отрубит руки изготовителю?!

— Отрубит руки? Мне? Какой кошмар! — в почти натуральном испуге заломил руки старый и тут же договорил абсолютно спокойным тоном: — А, собственно, за что?

— За использование чужого клейма! — отрубил Пир.

— И где же ты нашел здесь чужое клеймо? — ласково спросил дед и, поймав недоумевающий взгляд Граммона, вздохнул. — Это мое клеймо. Уже восемьдесят восемь лет. И шпагу эту я помню. Она была моим экзаменом мастерства в гильдии. Ее потом, насколько я помню, выкупила казна для награждения, как я понимаю, твоего предка. Потому я и сумел восстановить клинок со всеми его свойствами так быстро. Или ты думаешь, что кто-то может повторить чужую работу, со всеми ее секретами, всего за два дня?

— Вы шутите, — хриплым голосом проговорил Граммон, но, увидев абсолютно серьезное лицо моего деда, с шумом втянул в себя воздух. — В столице клинки с таким клеймом продаются не меньше чем за полторы-две сотни золотых.

— Разумеется, — кивнул старый. — Если бы я установил на них меньшие цены, у меня просто не осталось бы времени на исследования. А я очень не люблю, когда меня отвлекают от любимой работы.

— Но я же заплатил…

— За тебя просил мой внук, — беспечно пожал плечами дед и, ухмыльнувшись, договорил: — К тому же сейчас у меня все равно вынужденный перерыв в работе, пока эксперименты доходят до кондиции, а сидеть без дела я не люблю. Так что, считай, ты вытянул счастливый билет.

— Благодарю вас. От имени всего рода Граммон благодарю. — Убийственно серьезный Пир не поленился сделать два шага назад и отвесил глубокий поклон. Мало того, бараненок еще и подарок сделал. Подошел и надел мне на шею свой оберег, на миг покрывшийся искристыми разводами и тут же вновь превратившийся в обрамленную золотом белую пластинку из материала, похожего на тот, из которого сделан мой дневник-бестиарий.

Из Ленбурга Граммон уезжал в совершеннейшей эйфории. А я, проводив бараненка до ворот и убедившись, что он действительно уехал, облегченно вздохнул. Ну, достал он меня за последние два дня своими дифирамбами деду. До самых печенок достал! А старый и рад. Еще и меня подкалывал — мол, видишь, как меня ценят, не то что ты, неуч неблагодарный… Тьфу!

Вечер в «Старой жабе» не задался с самого начала. Уже при входе в одно из самых любимых свободными ходоками заведений сосед заворочался и забормотал что-то о тяжелой атмосфере. На мою же просьбу пояснить, что он имеет в виду, дух только неопределенно хмыкнул. «Сам поймешь», — проговорил он нехотя, и я, потянув на себя ручку массивной входной двери, вошел в зал с низкими закопченными потолками и чисто выскобленными полами из каменного дуба. К моему удивлению, несмотря на недавно окончившийся дневной перерыв, вся чертова дюжина столов была занята, и лишь у длинной стойки оставалось несколько свободных мест. Туда-то я и направился, на ходу отмечая слишком тихие застольные разговоры и общую подавленность. Действительно тягостно как-то.

Устроившись на высоком и тяжелом табурете у стойки, я кивнул в ответ на приветствие Тагира, принял у него из рук литровую кружку пива и, оглядевшись по сторонам, вновь перевел недоумевающий взгляд на хозяина трактира.

— Траур у нас. Зельевары и алхимики заключили мертвый ряд с цехом ходоков. Отныне все они закупаются только у ваших коллег… по жестким ценам, — поняв меня без слов, пояснил Тагир, и я тихо выругался. Ведь Зюйт же предупреждал! Как я мог об этом забыть?!

— У нас других проблем хватало, — тут же подал голос сосед. Успокоил, называется…

— Полагаю, это не все новости? — произнес я, и хозяин «Старой жабы» кивнул.

— Разумеется. Синдик Робар заявил, что приостанавливает набор в цех ходоков. Дескать, пока их и так достаточно.

— А вот это уже совсем плохо, — приуныл я. — Значит, решил дождаться, пока у нас в карманах одна медь останется, а потом вломит такие условия, что…

— Верно мыслишь, Гренадер, — нарисовался рядом Толстый Андрэс тихо и незаметно… ну что тут скажешь, не зря же он из «золотого десятка свободных» не вылезает! — Прижал нас Робар. И сильно. Общество решило дождаться возвращения из выхода всех наших: будем большой круг собирать да думу думать. Так что, если были мысли в Пустоши сходить, погоди. Ты нужен будешь на совете.

Это понятно. В круге должны присутствовать все ходоки, заработавшие собственное прозвище, такова традиция. Но тот факт, что Андрэс счел необходимым отдельно упомянуть о необходимости моего присутствия… хм, да если еще учесть принятое ходоками «имянаречение» Руса Браконьера, то есть все основания полагать, что… вот ведь!

— Ты о чем, Дим? — В тоне соседа сквозило непонимание.

— Дать прозвище ходоку может либо его команда числом не меньше трех человек, либо стольник круга.

— Это еще кто такой? — удивился дух.

— Свободные ходоки, не входящие в цех, для решения некоторых вопросов избирают из числа наиболее опытных участников круга дюжину стольников, или, как еще называют таких выборных, застольную дюжину. Их решение — закон для всех свободных ходоков, но какие именно вопросы будут находиться в ведении дюжины — решает весь круг. Как только решение проблемы найдено, дюжина слагает с себя полномочия. В общем-то, право имянаречения у стольников — это такая же временная привилегия, как, например, и право призвать на помощь в решении поставленной перед дюжиной задачи любое количество свободных ходоков.

— Хочешь сказать, что тебе прочат место стольника в созываемом круге? — протянул сосед.

— Других вариантов не вижу, — пожал я в ответ плечами.

— А ты не слишком молод для такого назначения? — мягко поинтересовался дух.

— Полагаю, что ответ кроется в моих связях, — честно признал я. — Без них не видать мне места за столом, как своих ушей, еще лет десять-пятнадцать.

— Может, я чего-то не понимаю, но при чем здесь твои гипотетические связи? — недоуменно спросил сосед.

— А если подумать? Чуть-чуть, — фыркнул я. — Застольную дюжину изберут для решения проблемы с цехом ходоков и грядущим уменьшением заработков на заказах зельеваров и алхимиков. А кто из свободных может похвастаться хотя бы шапочным знакомством с главами всех цехов, как бывшими, так и нынешними? О Церкви и связях в Ратуше я и вовсе молчу. Или нужно напомнить, кто занимает там должность первого советника?

— Торможу, — искренне покаялся дух, но тут же оживился. — Кстати, а ты знаешь, что кое-кто в зале буквально горит желанием с тобой пообщаться?

— И кто же? — насторожившись, услышав насмешливые нотки в тоне соседа, я делано лениво окинул взглядом зал трактира и… «споткнулся» о выразительный взгляд зеленых, как весенняя трава, глаз в обрамлении пушистых ресниц. Требовательный такой взгляд. А если учесть, что его обладательница в этот момент весьма выразительно поигрывала гардой-корзиной легионерского палаша… Вот ведь! Эх, и делать вид, что не заметил, уже поздно. Ну да ладно. Как там говорил сосед: «Повинную голову меч не сечет»? Проверим.

— «Ave, Caesar. Morituri te salutant!» — Торжественный тон, которым дух произнес эту абракадабру, мне не понравился.

— Что это было, сосед? — спросил я, слезая с высокого табурета, и, глубоко вздохнув, направился к не перестающей сверлить меня грозным взглядом девушке в зеленом охотничьем костюме.

— «Слався, Цезарь. Идущие на смерть приветствуют тебя», — отозвался дух и добавил: — Только не спрашивай, кто такой этот Цезарь, все равно ответить не смогу. Не помню.

Сказал и… исчез из моего сознания. Бросил на растерзание этой… тигрице и сбежал. Вот чуйка у этого духа, а?! И не скажешь, что он ее впервые видит! Гад…

— Здравствуй, Белла. Давно не виделись, — улыбнулся я, оказавшись рядом с первой красавицей свободных ходоков. Она холодно улыбнулась и… Хлоп! Мгновенно заалевшую от удара маленькой, но сильной ладошки щеку обожгло болью. Вот и поздоровались.

 

Глава 2

Белла Ройн. Ласка Белла, как ее называют ходоки, готова была взорваться, словно котел с испорченным огненным зельем. А ведь день так хорошо начинался! Но нет, ей обязательно должен был встретиться этот паршивец Дим. От одного вида придурковатой улыбки этого… этого негодяя Беллу чуть не затрясло. А уж когда он подошел к ней и как ни в чем не бывало поприветствовал, у девушки окончательно зашел ум за разум. Ничем иным свои дальнейшие действия она объяснить не могла. Пощечина, отвешенная Гренадеру, прозвучала просто оглушительно, Белле показалось, что этот звук был слышен на весь зал. И поднявшийся следом гул, свист и гогот ходоков только подтвердил это предположение. Вспыхнув как маков цвет, она развернулась на каблуках и быстро, но не бегом, сохраняя достоинство, вышла вон из трактира, оставив за спиной застывшего посреди зала мальчишку, осыпаемого шутками зрителей.

Деревянной походкой дойдя до конца улицы, девушка замерла на перекрестке, глубоко вздохнула и, наконец сумев немного расслабиться и согнать предательский румянец, огляделась по сторонам. Открытая веранда небольшой кондитерской, от которой пахнуло заманчивыми ароматами ванили, корицы и миндаля, привлекла внимание Беллы. На миг задумавшись, девушка решительно кивнула, отчего ее черные, словно вороново крыло, волосы, стянутые в низкий хвост, хлестнули по спине, и направилась к кондитерской. После встречи с Димом ей определенно требовалось что-то, способное поднять настроение. А что может быть лучше для такой цели, чем свежайшие пирожные с заварным кремом?

Девушка устроилась за столом на открытой веранде и, заказав у моментально подлетевшей к ней разносчицы, веселой рыжей девчонки, сласти и освежающий травяной сбор, уставилась куда-то в пространство. Впрочем, ненадолго. Уже через минуту рыжеволосая пышка отвлекла Беллу от размышлений и, поставив перед ней заказ, задорно улыбнувшись, помчалась к другим гостям.

— Беллс! — Вот… так она и знала, что этот мальчишка не успокоится!

Девушка вернула так и не надкушенное пирожное на тарелку и подняла взгляд на стоящего перед ее столиком Дима.

— Гренадер, иди куда шел, — буркнула она.

— Так уже, — неловко улыбнулся Дим и, чуть потоптавшись на месте, уселся напротив. Рука Беллы против ее воли подвинула тарелку с пирожными поближе к хозяйке. А нечего на них так смотреть!

— Уйди, Дим. Просто уйди, — попросила девушка.

— Не могу, — так же тихо ответил тот. — Позволь хотя бы объясниться.

— У тебя на это было полтора года, но ты предпочел заниматься другими делами.

— Как и ты, — парировал Дим. — Иначе почему ни в один из ста сорока шести визитов за прошедшие полтора года я ни разу не смог застать тебя дома?

— Пф. — Белла откинулась на спинку стула и, скрестив на груди руки, с недовольством посмотрела на Гренадера. Уел. — Что ж, допустим, у нас обоих не было времени на встречи. Почему сегодня должно быть иначе?

— Беллс! Пожалуйста! — Дим подался вперед с такой силой, что стоящая на столике посуда задребезжала от удара его торса о стол.

— Ладно. Пять минут, Гренадер, — поджав губы, произнесла девушка. — У тебя есть пять минут и ни секундой больше.

— Мне хватит, — резко кивнул он и, порывшись в одном из своих подсумков, протянул Белле сложенное треугольником письмо. Девушка с подозрением взглянула на бумагу и протянувшую его руку, но после недолгого раздумья все же взяла послание. Развернув сложенную треугольником дешевую бумажку, она вздрогнула, увидев знакомый почерк, и… погрузилась в чтение. Письмо было коротким, но даже этих нескольких строк, написанных карандашом, хватило, чтобы по щекам девушки покатились непрошеные слезы. А в следующую секунду невесть как успевший выскользнуть из-за стола Дим уже бережно прижимал к себе содрогающуюся в рыданиях Беллу.

Я обнимал плачущую Беллс, прижимая ее к своей груди, гладил по волосам и шептал какую-то чушь, пытаясь успокоить рыдающую девчонку, в которой сейчас вряд ли кто-то смог бы узнать неистовую Ласку, всегда гордую и неприступную, как Зимний Пик.

Сквозь рыдания до меня донеслись какие-то слова, почти шепот, срывающийся и неверный, будто порыв ветра. А когда прислушался… по спине продрал мороз. Руки разжались сами собой и обессиленно упали. Не ожидал я такого. Совсем не ожидал. А в следующий миг Беллу прорвало, и то, что она только что еле слышно шептала, вдруг вырвалось из нее в полный голос:

— Почему он?! Почему не ты?!

— Извини, — сухо ответил я, поднялся с колен и, поправив перевязь с палашом, вышел на улицу. Больно, черт! Как же больно! Я думал, что нежелание Беллс… Ройн видеть меня причиняет боль? Но по сравнению с тем, что я ощущаю сейчас, то была щекотка.

Я сошел с крыльца кондитерской, а в голове бился ее крик, бился, и в такт его ударам о стенки черепа в груди разрасталась пустота. Холодная и пугающая. «Почему не ты?!»

Потому что он так приказал? Потому что с развороченным брюхом он не мог идти, а Лей и Бран, которые могли бы нести Дея, уже два дня как служили кормом крысолакам в подземельях северной части руин? Потому что понимал, что от полусотни сбившихся в стаю бредней нам вдвоем не отбиться и не уйти?

— Дим, очнись. — Требовательный голос соседа во мгновение ока разметал мои суматошные мысли.

— Что? — Я вдруг понял, что стою на пороге кондитерской и бессмысленно пялюсь куда-то вдаль.

— Ага, ожил, уже хорошо. А теперь возвращайся на веранду, оплати счет Беллы и тащи ее домой, — все так же холодно, не терпящим ни малейших возражений тоном потребовал дух. Да что он себе… — Быстро, я сказал!

Я был так ошарашен всем происшедшим, что даже не возразил. Послушно развернувшись на месте, вновь вошел в кондитерскую и, протопав на веранду, оказался рядом со столиком Бел… Ласки. Бросив короткий взгляд по сторонам и убедившись, что происходящее здесь не стало предметом интереса немногочисленных посетителей, я положил на стол серебряную монету и, подхватив тихо плачущую девушку на руки, двинулся к выходу. Никто не попытался меня остановить, никто не тыкал пальцем вслед, и это было хорошо.

Оказавшись на улице, я свистом подозвал извозчика, к счастью, в этот момент проезжавшего мимо, и, устроив на диване по-прежнему не реагирующую на происходящее Ласку, продиктовал адрес. Дорога до ее дома заняла не больше пяти минут, так что вскоре я уже стучал ногами в дверь дома Ройнов. Отворивший ее слуга, увидев мою физиономию, хотел было захлопнуть дверь прямо перед моим носом, но, узрев мою ношу, молча посторонился.

То, что в этом доме мне не рады, я понял давно. Еще на втором десятке визитов сюда, когда слуги прекратили даже отговариваться отсутствием «младшей хозяйки» и просто перестали пускать на порог. Вот и сейчас, стоило оказаться в холле, как возникшие из ниоткуда двое дюжих охранников отобрали у меня мою ношу, и тот же слуга вновь отворил за моей спиной входную дверь. Молча. Что ж… пусть так. Я отвесил короткий поклон стоящему на лестнице хозяину дома, внимательно следящему за мной холодным взглядом, и, не дождавшись ответной реакции, покинул дом Ройнов.

Путь до постоялого двора, комнату в котором я так до сих пор и не удосужился сменить на более приличное жилье, прошел в тишине. Дух молчал, я тоже. А о чем тут говорить?

— На самом деле есть о чем, — подал голос сосед. — Но я не думаю, что ты сейчас в состоянии разговаривать. Так что я подожду, пока ты немного успокоишься, а вот пото-ом…

— И на том спасибо, — вздохнул я.

— Возьми у Арса бутыль чего-нибудь покрепче, завались в комнату и нажрись до поросячьего визга, — неожиданно посоветовал дух.

— Думаешь, поможет?

— Сегодня вряд ли. А вот завтра… — непонятно отозвался сосед, но… я не стал забивать себе голову и просто последовал его совету. Зря!

Утро было… мрачным, холодным, полным слабости и боли. А стоящий у постели, неизвестно чьей доброй волей, таз распространял такие миазмы, что… И почему я не сдох вчера?!!

Кое-как справившись с бунтующим организмом, я умылся и, одевшись, сполз в обеденный зал. Арс встретил меня насмешливым взглядом, но хоть комментировать мое состояние не стал. Вместо этого дождавшись, пока я устроюсь за столом и подставлю лоб прохладному ветерку, залетающему в окно и, кажется, чуть облегчающему своим прикосновением мое состояние, хозяин постоялого двора чуть позвенел какими-то склянками, буркнул нечто невнятное одной из разносчиц, и… через пять минут стол передо мной был заставлен посудой. От шкворчащей на сковороде яичницы с салом меня перекосило. При виде графина с весьма мутным содержимым чуть не вывернуло, а издевающийся Арс еще и устроился напротив с двумя кружками, одну из которых он тут же наполнил пенным содержимым стоящего на столе кувшина. Пиво… Брр…

— Это квас, — заметив мой взгляд, усмехнулся хозяин постоялого двора и невозмутимо подвинул к себе сковороду с яичницей. — А это мой завтрак. Тебе же… вот.

Он указал на стоящий чуть в стороне горшочек, накрытый хлебной крышкой, и графин с какой-то мутной гадостью, сильно напоминающей своим видом тот перегон, на употребление которого я перешел к концу вчерашней попойки. От этого воспоминания меня передернуло, и к горлу подкатил комок. Честно говоря, есть в таком состоянии мне не хотелось совершенно, но под потяжелевшим взглядом Арса я смог справиться со своим организмом и через минуту все же подвинул к себе указанный горшок. Сняв с него крышку, я осторожно принюхался к содержимому, и, как ни удивительно, организм, кажется, этот запах вполне устроил. Может, попробовать?

— Сначала выпей это. — Хозяин постоялого двора перелил содержимое графина в стакан и протянул его мне. — Давай-давай, лечись!

Вопреки моим подспудным ожиданиям, в графине оказался вовсе не «перегон», а…

— Кое-кто утверждает, что для избавления от похмелья нет ничего лучше огуречного рассола, — проговорил Арс, с усмешкой наблюдая, как я опрокидываю в себя содержимое стакана, и закончил: — Дилетанты, вот что я тебе скажу, Дим. Лучшее средство от похмелья — это рассол квашеной капусты и хорошая мясная солянка или уха, но обязательно острая, жирная и горячая. Лекарства надо принимать в комплексе. Так что давай, работай ложкой и учись, пока я жив, а то, гляжу, дед твой эту сторону жизни в обучении стороной обошел. Железом махать, зелья да эликсиры варить — это дело, конечно, правильное и полезное. Но ведь и пить уметь надо! А уж лечиться и подавно. Главное, не увлекаться.

— В смысле? — не понял я.

— Сегодня сидишь здесь. Никуда не ходишь, ничего не делаешь. Сидишь и пьешь квас, до самого обеда, — неожиданно резко отозвался Арс. Кому другому я бы такого тона, пожалуй, не спустил, но с хозяином этого постоялого двора мы знакомы уже лет десять, и еще три года я здесь живу. Можно сказать, под присмотром Арса я прошел весь путь от «малька» до собственного прозвища и, кажется, в скором времени предстоящего мне стольничества. Да и сам он тоже из свободных ходоков, точнее, из тех счастливчиков, что смогли не только голову в Пустошах сохранить, но и собственным делом в Ленбурге обзавестись. Именно поэтому я и не стал обращать внимания на его тон.

— В уборную-то хоть отлучаться позволишь? — слабо улыбнулся я, чувствуя, как проясняется в голове, и, не дожидаясь ответа, налег на солянку. Действительно помогает!

— Даже если я тебе это запрещу и прикую к этой лавке, ты и ее туда утащишь, — усмехнулся Арс и пояснил: — Квас на травах, очищающий, так что в сортир будешь бегать исправно, каждые полчаса, уж ты мне поверь. Зато к обеду будешь в полном порядке.

— Понял. Спасибо, Арс, — искренне поблагодарил я хозяина постоялого двора, на что он только рукой махнул.

— Было бы за что! Все вы, молодые оболтусы, одну и ту же дурь творите. И невдомек вам, что главное в хорошей попойке не соревнование, кто больше выпьет, а закуска и компания! Ничего, подрастешь — поймешь… если не сопьешься, конечно. — Арс поднялся из-за стола и, махнув мне рукой, ушел к своему любимому табурету за стойкой.

— Ну вот, мозги мы тебе прочистили, а теперь рассказывай, что там у тебя за история с этой… Лаской. Сосе-эд!

 

Глава 3

Рассказ апатичного с похмелья Дима не стал чем-то удивительным для меня. Уж не знаю по какой причине, но… это казалось знакомым, правда, смутным, как утренний сон, который забываешь почти сразу по пробуждении, и лишь случайное совпадение с ним в течение дня заставляет удивленно вскинуть голову. Так и здесь. Рассказ про уходящую от преследования группу… погибших при отходе бойцов, ранение напарника, сковывающее любое продвижение вперед и уменьшающее шансы на выживание до нуля. Правда, было и то, что выбивалось из этого ряда. Белла и Санна. Такие же участницы команды ходоков, которых попросту не взяли с собой в руины, поступив с ними примерно так же, как недавно Дим поступил с Граммоном. Подыскали неплохое убежище, зачистили его и оставили девушек дожидаться возвращения основной части отряда. Решение, как пояснил Дим, было общим и вполне в традициях ходоков. Брать с собой женщин туда, где, по бытующим среди ходоков слухам, велика возможность наткнуться на логово кровососов, отчего-то предпочитающих женское общество и чующих присутствие дам за километр, было сущей глупостью, а наткнуться вместо них на крысолаков оказалось тотальным невезением. Именно эти твари вцепились в группу, когда она, набив заплечники трофеями, уже двигалась на выход из подземелий, и именно они порвали Лея и Брана.

Дей погиб позже, уже на поверхности, среди развалин домов. Ни Дим, ни сам командир отряда даже не успели понять, откуда вдруг вылез тот бредень. Точнее, как раз Дей что-то успел почуять и даже почти развернулся в сторону возможной опасности, когда тварь просто врезалась ему в брюхо. Кожаный доспех, и до того изрядно потрепанный крысолаками, не выдержал удара твари, а рывок костлявых, но сильных когтистых лап закончил дело, вмиг разворотив Дею живот, да так, что никаким эликсиром не зальешь. Понятно, что долго бредень не прожил, но перед смертью он успел подать голос, созывая собратьев. И Дим и Дей прекрасно поняли, что это означает. Может быть, если бы убежище Беллы и Санны находилось не так далеко, Дим и рискнул бы, залился дедовыми эликсирами, взвалил на себя командира и попытался добраться до убежища. Но даже в этом случае шансы на то, что он притащил бы Дея живым, стремились к нулю. Слишком поганая рана. И Дей приказал своему подчиненному уходить.

— Я отказался. — В тоне Дима не было и намека на эмоции. Только констатация факта — факта, с которым он давно смирился. — А Дей обозвал меня сосунком. Он не орал, хрипел… уж не знаю от чего больше, от боли или от гнева, а я все пытался убедить его… дотащить до какого-нибудь дома, скрыться от бредней… Тогда он просто обвел рукой руины и спросил, где именно я хочу выкопать нам братскую могилу. В северной части практически нет хотя бы мало-мальски уцелевших зданий, именно поэтому убежище для девочек нам пришлось делать так далеко. Я понимал все, что он говорил, но принять… принять не мог. И Дей навел на меня арбалет. Сказал, что лучше сам убьет такого идиота, чем доверит мне вывести наших девчонок из Пустошей. Напоминание о них меня отрезвило… и Дей это понял. Попросил у меня карандаш и бумагу для зарисовок. Письмо он дописывал под скрип когтей бредней о камни. Потом опять навел на меня арбалет и, взяв слово, что я верну девчонок домой в целости и сохранности, велел убираться.

Да только когда Дим вернулся к сокомандницам, те встретили его неласково. Наговорили с горя гадостей и… ушли, так что опешивший от такого приветствия носитель даже письма отдать не успел. В принципе, их можно понять, Санна крутила роман с Браном, а Белла, еще недавно благосклонно принимавшая знаки внимания от самого Дима, как оказалось, давно положила глаз на Дея. Собственно, весь ее флирт с юным ходоком был игрой на нервах невозмутимого, как скала, командира отряда, о чем она и сообщила пребывающему в тотальном изумлении от такой подставы Диму. В общем, та еще «Санта-Барбара»…

Мой носитель вел девчонок до самого Ленбурга, стараясь не показываться на глаза. Подходить к ним и тем более пытаться завести беседу он не стал, хватило одной попытки. Санна запустила в него огненную бомбу, и Дим решил дать им остыть. Так прекратил свое существование его третий отряд. Впоследствии мой носитель с ослиной упертостью пытался передать письмо Дея Белле, а та избегала его всеми возможными способами. К великому удивлению Дима, в доме Ройна, куда он регулярно наведывался, надеясь на встречу с девушкой, ему было сказано, что любой предмет, который он попытается передать Белле через домашних, тут же отправится в топку, а общие знакомые на все вопросы о девушке только разводили руками. «Не видели, не знаем, уехала… не сказала». Вот и пришлось бедолаге таскать с собой эту записку почти полтора года! И ведь ни разу не забыл, не «оставил в другом подсумке» и даже не потерял. Честное слово, иногда верность носителя своему слову меня почти пугает. Вот как в этом случае: пообещал другу передать письмо — и таскает его с упорством, достойным лучшего применения. А его сто сорок шесть визитов?! И ведь ни словом не соврал! Он действительно сто сорок шесть раз наведывался в дом Ройнов, стабильно получая от ворот поворот, но упертости Дима, пожалуй, может позавидовать только его злопамятность. Впрочем, это уже совсем другое дело.

Разумеется, за прошедшее время он успел успокоиться и даже смириться с отношением Беллы, но вчерашняя ее выходка напрочь выбила моего носителя из колеи! Фактически прямым текстом заявив Диму, что тот должен был сдохнуть вместо ее Дея, Ласка просто убила паренька, который где-то в глубине души все еще лелеял робкую надежду на то, что когда-нибудь… М-да, что тут скажешь? Первая любовь — страшная штука.

Но мой совет, как ни странно, оказался весьма кстати. Точнее, еще более кстати, чем я сам рассчитывал, когда предложил Диму нажраться в хлам. Думал-то, что апатичного с отступающего похмелья носителя будет проще разговорить, и только, а то, что я наблюдаю сейчас в его душе… Она очищается! Нет, вовсе не каким-то абстрактным и малопонятным мне светом, сейчас душа Дима просто избавляется от лежащей на сердце тяжести, с каждым сказанным слогом, словом, предложением. И я вижу это, хотя еще вчера даже не подозревал об ее наличии, словно тень закрывала от меня некоторые воспоминания и чувства Дима. Вернее, те из них, что касались рассказанной им истории… и Беллы.

Что ж, оно и к лучшему. Верность чувствам, конечно, качество более чем достойное, но любовь к человеку, прямо желающему тебе смерти, это уже извращение… я бы даже сказал, смертельное извращение.

— Сосед… — Мысль Дима оказалась столь «тихой», что я ее еле услышал. — Ты же видишь эманации, чувствуешь их, так?

— Тоже мне, сделал открытие, — фыркнул я в ответ.

— Взгляни, я сильно потемнел после вчерашнего? — напрочь проигнорировав мою язвительность, все тем же блеклым тоном попросил носитель.

— С чего бы вдруг? — удивился я. И от носителя тут же накатило злостью.

— Сосед, я не собираюсь снова пускаться в философские споры! Просто проверь! — мысленно рыкнул он.

— И куда только подевалось твое спокойствие? — Была бы у меня голова, непременно ею покачал бы. Но просьбу Дима исполнил и закономерно не обнаружил никакого потемнения. — Все как и прежде. Не вижу никаких изменений и не понимаю, откуда им взяться.

— Эмоции, сосед, — вновь совершенно спокойным тоном сообщил мне Дим. — Меня вчера в такую черноту макнуло, что я боюсь…

— Знаешь что! — на этот раз вспылил уже я, не постеснявшись перебить своего носителя. — Повторю твои слова: я не собираюсь снова пускаться в философские споры! У тебя для этого целый Ленбургский собор под боком. Вот иди туда и терзай церковников. А мне этой чушью на мозг не капай… тем более что и мозг тот, по большому счету, твой собственный. Эмоции его, видите ли, в черноту макнули! Тоже мне, падший джедай нашелся! Ситх недоделанный!

— Кто? — изумился Дим.

— А… забей! Лучше отошли инквизитору Тону просьбу о встрече. Он дядька умный, глядишь, и с тобой поделится.

— Чем?

— М-да… пить надо меньше. Умом! — отрезал я, и мой носитель впал в ступор. У-у, как говорил… не помню кто: «А ведь этот еще из лучших!» Нет, все же неумелое употребление алкоголя совершенно негативно сказывается на мыслительных способностях юнцов. Банально? А что делать, если это правда?!

Письмо с просьбой об аудиенции Дим писал под мою диктовку. Ну еще бы, встреча с протопресвитером Меча, пусть даже тот и благоволит внуку своего старого знакомца, это не посиделки в трактире, дверь в кабинет его преосвященства пинком не откроешь и по плечу не похлопаешь. А с высоким штилем и в письме, и в устной речи у Дима некоторый… провал. Вот и пришлось мне за него отдуваться, вытаскивая из памяти носителя трижды проклятые им в детстве правила и речевые обороты.

К обеду носитель окончательно пришел в себя после вчерашней попойки, и именно в тот момент, когда он с улыбкой отвалился от опустошенного стола, в трактир заглянул посыльный из Дома. Служка в простой серой рясе с укороченным подолом, с интересом оглядевшись по сторонам, прошел через весь зал и, остановившись перед столом моего носителя, протянул ему небольшой свиток с сургучной печатью Домского секретариата, официальный донельзя.

Протопресвитер решил совместить приятное с полезным и назначил аудиенцию на время послеобеденного отдыха. Дим выглянул в окно, за которым воздух дрожал от жара, и, скривившись, отправился в свою комнату, чтобы переодеться к визиту в собор. Ну в самом деле, не выходить же на улицу в одной рубахе и штанах? Не поймут! А камзол в такую жару — это просто душегубка. Неудивительно, что носитель был не в восторге от такой перспективы.

Слуга, встретивший Дима в холле принадлежащего инквизитору особняка, провел моего носителя через длинную анфиладу комнат со сводчатыми потолками. Прежде носителю не доводилось бывать в доме у протопресвитера, так что, шагая по каменным мозаикам, украшавшим пол залов и комнат, через которые его вел слуга, он активно крутил головой, рассматривая многочисленные картины, статуэтки и резную мебель. Да и я был не прочь полюбопытствовать, как живет представитель Церкви. Оказалось, не бедствует, скорее даже роскошествует. Правда, это была не та роскошь, что режет глаз блеском золота, зеркал и кричащими цветами богатых драпировок. Нет, здесь правили комфорт и тонкость отделки. Изящество линий и форм. Красиво, удобно, практично… и сдержанно. У его преосвященства явно имеется хороший вкус и чутье на красоту.

Оказавшись в одном из залов, на удивление пустом, надо заметить, слуга неожиданно притормозил и, коротко кивнув двум стражникам, замершим у затейливых чугунных ворот, ведущих во внутренний дворик особняка, отворил перед носителем тяжелую створку. А мне, кажется, пора прятаться. Уж очень не хочется повторять прошлый опыт!

— Его преосвященство ждет вас у фонтана, сударь, — тихо прошелестел слуга. Дим благодарно кивнул и, шагнув на каменные плиты дорожки, петляющей меж клумб, решительно двинулся вперед, ориентируясь на журчание воды, раздающееся откуда-то из глубины сада, разбитого во внутреннем дворе особняка.

Как и предсказывал оставшийся за воротами проводник, инквизитор нашелся у чаши небольшого фонтана. Что-то тихо напевая себе под нос, протопресвитер Меча был занят совершенно неожиданным делом. Сменив свою алую мантию на длинный кожаный фартук садовника поверх обычной черной сутаны, он, уверенно орудуя ножницами, подрезал розовый куст и выглядел совершенно довольным жизнью. М-да, кто бы мог подумать, что у грозного предводителя всего военного духовенства империи такое мирное хобби.

— Ваше преосвященство. — Не дойдя пары шагов до увлеченного своим занятием инквизитора, Дим поклонился.

— О, ходок Дим! Светлого дня тебе, юноша, — положив ножницы на каменную скамью и стягивая с ладоней бумажные перчатки, отозвался отец Тон. Бросив перчатки и фартук на ту же скамью, он смерил гостя долгим взглядом и, чему-то кивнув, поманил Дима за собой. — Пройдемся.

Это не было предложение или просьба. Хотя… приказом слова инквизитора тоже нельзя было назвать. Просто констатация факта, пусть тот пока и не свершился. И Дим последовал за протопресвитером, как и положено, держась в двух шагах за его левым плечом. Бывший великий магистр, кажется, совершенно не интересовался причинами, которые привели к нему молодого ходока. Он просто прогуливался по своему саду и, обращая внимание гостя то на одно растение, то на другое, с гордостью рассказывал о том, кто и когда привез ему саженцы или семена и сколько труда ему пришлось приложить, чтобы растения прижились как следует. Причем рассказывал настолько искренне, что у собеседника почти не оставалось сомнений в том, что протопресвитер просто рад похвастаться своим садом. Постепенно Дим расслабился и разговорился сам. Хозяин дома слушал и отвечал на вопросы внимательно, вдумчиво… и нервное напряжение гостя медленно отступало, оставляя лишь спокойствие и умиротворение.

— Эмоции, чувства, желания… это то, что делает нас людьми, Дим. Без них любой человек — лишь пустое тело, не способное ни к добру, ни ко злу. Чувства могут быть приятными и неприятными, болезненными или дарующими радость, но не они порождают Свет или Тьму. Это результат наших поступков, и только. Вспомни кодекс. Намерение не есть деяние, — проговорил протопресвитер, когда они вдруг оказались у чугунных ворот внутреннего двора. — Я успокоил твое сердце, Дим? Замечательно. Тогда… пройдем в кабинет, у меня, знаешь ли, тоже имеется к тебе разговор.

 

Глава 4

А я еще удивлялся, что его преосвященство так быстро согласился меня принять! Сразу должен был догадаться, что это ж-ж-ж неспроста, как говорит сосед. Но надо признать, что поднятая им тема оказалась весьма и весьма злободневной.

Кабинет протопресвитера впечатлил духа не меньше, чем обстановка дома. Да и я, признаться, в какой-то момент поймал себя на мысли, что было бы неплохо в будущем обзавестись подобным. Мягкий ковер глушит шаги, резные кресла у камина удобны и располагают скорее к отдыху, чем к работе с документами. А вот стоящий у высокого стрельчатого окна широкий и массивный стол с затейливой надстройкой, в которой прячутся многочисленные ящички и полки, наоборот, выглядит намного более удобным для работы, чем привычное мне по дедову кабинету высокое бюро, читать и писать за которым приходится исключительно стоя. И конечно, высокие и крепкие дубовые шкафы вдоль одной из стен, под завязку забитые книгами и свитками.

Забранное свинцовым переплетом окно давало достаточно света, так что, оказавшись в кабинете, его хозяину не пришлось зажигать алхимические светильники, которых здесь было, на мой взгляд, даже несколько больше, чем необходимо. Указав мне на одно из кресел у неразожженного по летнему времени камина, его преосвященство позвонил в колокольчик и, молча усевшись в соседнее кресло, сложил руки в замок. Но прежде чем он заговорил о деле, в кабинет проскользнул уже знакомый мне слуга.

— Оранжад со льдом, сударь Дим? Или, может быть… вина? — с еле заметной усмешкой взглянул на меня инквизитор, явно наблюдая за тем, как скривилось мое лицо при упоминании алкоголя. Может быть, похмелье уже давно меня оставило, и даже от сопутствующего ему запаха не осталось и следа, но уж больно неприятные воспоминания сохранились у меня о нынешнем утре.

— Благодарю, ваше преосвященство. Оранжад был бы в самый раз. Погода…

— Согласен. В такую жару нет ничего лучше, чем глоток цитруса со льдом, — отозвался инквизитор и бросил короткий взгляд на слугу. Тот молча кивнул и исчез, а я в очередной раз подивился схожести поведения людей протопресвитера и дедова слуги.

Пока я размышлял над этим фактом, а инквизитор задумчиво смотрел в окно, слуга успел выполнить безмолвный приказ своего господина и вернулся в кабинет с небольшим затейливым столиком на колесах, который он остановил между нашими креслами. После чего слуга поклонился и исчез, а встрепенувшийся инквизитор лениво потянулся к приготовленному для него уже наполненному кубку. Я последовал его примеру. Ледяные кубики глухо ударились о стенки серебряного сосуда, и я с удовольствием пригубил холодный сладкий напиток.

— Итак, ходок Дим, — поставив свой кубок на столик, заговорил инквизитор. — Как ты наверняка уже понял, я не просто так столь скоро откликнулся на твою просьбу о встрече.

— Ваше… — Я хотел было возразить, но протопресвитер остановил меня одним коротким жестом.

— Не стоит, Дим. Право, не стоит. У меня действительно есть свой корыстный интерес в нашей беседе, и я ничуть не сомневаюсь, что ты это понимаешь. Так что давай оставим экивоки и перейдем к делу, — произнес мой собеседник, и я согласно склонил голову. Действительно, я почему-то напрочь забыл, что передо мной не просто высокопоставленное лицо, а опытный воин, которому нет никакого дела до словесных кружев и паркетных расшаркиваний, столь любимых титулованной знатью. — Собственно, вопрос, который я хотел обсудить, прост. Уже всему Ленбургу известно положение, в которое поставил глава цеха ходоков Робар своих свободных коллег. Понять его можно, синдик искренне беспокоится о благополучии своего цеха и людей, и ход с мертвым рядом вполне вписывается в это его стремление. С другой стороны, свободные ходоки ему никто, даже более того, они, то есть вы, прямые конкуренты его цеху, и беспокоиться о вашем благополучии он стал бы в последнюю очередь.

— Я это понимаю, ваше преосвященство, — кивнул я, когда мой собеседник сделал паузу, чтобы глотнуть охлажденного оранжада. И решил немного подтолкнуть инквизитора к сути дела. А что? Сам же предложил не ходить вокруг да около! — И полагаю, вы желаете что-то предложить свободным ходокам, так неожиданно лишившимся львиной доли возможного заработка?

— Именно, Дим. — Если протопресвитер и понял мое действие, то виду не подал. Только ободряюще улыбнулся. — Церковь беспокоит тот факт, что привыкшие к определенному достатку свободные ходоки ради сохранения своих доходов могут пойти… скажем так, вразрез с законами города и империи.

— Ваше… — вскинулся я, но вновь был прерван.

— О, Дим, не возмущайся. Я понимаю, что ты сам и многие твои товарищи с негодованием отнесутся к предложению заняться контрабандой или чем-то еще в этом роде. Но ведь ты не можешь утверждать, что все свободные ходоки без исключения так же принципиальны, как ты. Человек слаб, Дим, и то, что он удерживается от зла, совсем не говорит о том, что он с той же легкостью удержится от нарушения закона. К сожалению, человеческое правосудие не столь неминуемо, как наказание Тьмы.

— Так чего вы хотите, ваше преосвященство? — спросил я, решив не продолжать бессмысленный спор о благочестии и законопослушности ходоков.

— Томарскому ордену нужны опытные проводники в Пустошах, — притворно равнодушно проронил инквизитор, любуясь затейливой чеканкой на своем кубке. — И свободные ходоки вполне могли бы стать такими проводниками. Не находишь?

— Под баннерами ордена, конечно? — усмехнулся я.

— Разумеется, — спокойно согласился инквизитор.

— Ваше преосвященство… — Я запнулся, пытаясь подобрать верные слова, и протопресвитер не стал мешать моим размышлениям. В конце концов я решил говорить все, как есть. — Ваше преосвященство, вы не задавались вопросом, почему свободные ходоки так упорно отказываются вступать в цех?

— Полагаю, ответ скрыт в первой части вашего самоназвания? — улыбнулся мой собеседник.

— Именно. Вы же предлагаете нам лишиться этой самой свободы. Связать себя уставами и правилами ордена. Субординация, подчинение приказам вне зависимости от их разумности… это, знаете ли, и есть то, от чего бежало большинство нынешних свободных ходоков. Кто-то досыта наелся субординации в легионах, кому-то встали поперек горла глупые приказы владетелей, посчитавших себя великими полководцами. Я ни в коей мере не хочу оскорбить орден, делающий столь многое для нашего несчастного мира, но многие из нас, обжегшись на молоке, предпочтут дуть на воду.

— Понимаю и благодарю за объяснение, — кивнул инквизитор, хотя фальшион дам в заклад, что все мои аргументы ему прекрасно известны, что отец Тон и подтвердил следующей фразой. — Что ж, я должен был убедиться, услышать эти слова от самих ходоков. Но это ведь не единственная форма сотрудничества, которую мы можем предложить свободным ходокам. Что вы скажете о мертвом ряде на поставки трофеев из Пустошей для Церкви? Об обучении братьев-рыцарей выживанию в руинах и об отдельных контрактах на сопровождение рыцарских отрядов? То есть о все той же разведке и проводниках?

— На условиях мертвого ряда? — протянул я, и инквизитор весело рассмеялся.

— О, чую повадки одного старого алхимика, — отсмеявшись, произнес мой собеседник и договорил уже серьезным тоном: — Этот вопрос я обсуждать пока не могу, Дим. Но ведь и ты не можешь сейчас говорить от всего сообщества свободных ходоков, не так ли?

— Не спорю, ваше преосвященство, — склонил я голову. — Но если я предложу застольной дюжине такой вариант, ручаюсь, к идее столь плотного сотрудничества с Церковью и орденом наше сообщество отнесется куда более благосклонно, чем к переходу под чужие баннеры.

— Не сомневаюсь, Дим. Ничуть не сомневаюсь, — покивал инквизитор. — Но все же давай пока не будем забегать так далеко вперед. Думаю, даже мое первоначальное предложение о поставках добычи из Пустошей уже должно вызвать определенный интерес со стороны твоих коллег. А о подробностях, в том числе и о личных контрактах, как и о мертвом ряде, мы сможем поговорить на официальной встрече с застольной дюжиной или выборными вашего сообщества. Ты ведь можешь поспособствовать ее осуществлению, не так ли?

— Полагаю, задавать вопрос о личности человека, сообщившего вам о моем возможном назначении стольником, не стоит, да? — вздохнул я.

— Почему же? — усмехнулся инквизитор. — Один алхимик так горд стремительным ростом авторитета своего внука…

— Старый интриган, — прошипел я.

— Прости? — в изумлении заломил бровь протопресвитер. Кажется, он принял мои слова на свой счет. Вот незадача!

— Прошу прощения, ваше преосвященство, — подскочил я. — Это я о дедушке.

— О да… — кивнул мой собеседник. — Твой дед всегда был тем еще лисом. Так что, Дим?

— Разумеется, я донесу щедрое предложение Церкви и ордена до сведения застольной дюжины и круга свободных ходоков, — с поклоном произнес я, мысленно костеря себя за всплеск эмоций.

— Вот и замечательно, — улыбнулся инквизитор, поднимаясь с кресла. Как я понимаю, время аудиенции истекло.

Так оно и вышло. Уже через минуту слуга отца Тона вел меня к выходу из особняка, а еще через пару минут я оказался на улице. Жарко!

— Фух! На этот раз было лучше. Могу поспорить, тогда этому инквизитору что-то было нужно именно от меня. — Выбравшийся из колодца моего сознания сосед был весел и доволен.

— Думаешь?

— Конечно. Или сегодня он поставил дело выше своих интересов, или в прошлую нашу встречу сей почтенный исследователь просто решил провести очередной эксперимент с моим участием, и результат его вполне удовлетворил. И второй вариант, говорю сразу, радует меня куда больше первого. Не хотелось бы еще раз испытывать что-то подобное, — отозвался дух.

— Будем надеяться, — согласился я, чувствуя, как меня накрывает любопытством соседа. — Да угомонись ты, сейчас все расскажу. Кстати, а ты совсем ничего не видел и не слышал во время нашей встречи?

— Абсолютно. Как только мы оказались в его саду, я тут же нырнул поглубже, — ответил сосед и заканючил: — Ну, давай уже, показывай, что там было! Ведь не только о твоих личных проблемах говорили, да?

— А ты откуда знаешь?! — изумился я.

— Пф! Ну ты уж меня за идиота не держи, — фыркнул дух. — Чтобы такая шишка, как здешний инквизитор, бросила все свои шишкины дела ради встречи с простым юнцом, желающим поплакаться ему в жилетку? Чушь и глупость.

— М-да, а я как-то об этом не подумал, — печально заметил я в ответ, и меня тут же окатило волной эмоций духа, принесшей успокоение и чувство поддержки.

— Не переживай. Это только в книжках герои рождаются бедными, но умными… или богатыми и гениальными. А в реальной жизни подобная предусмотрительность и понимание развиваются только с опытом… ну или под руководством очень талантливых учителей.

— Ты меня успокоил, — усмехнулся я.

— Обращайся, если что, — с нарочитой снисходительностью ответил сосед, но тут же рассыпался смехом и словно локтем в бок толкнул. — Давай уже свои воспоминания о встрече, мне же интересно!

Да пожалуйста, что мне, жалко, что ли? Я вытащил из памяти образ, и сосед погрузился в просмотр «кино», как он называет этот процесс. А я тем временем добрался до постоялого двора и после недолгих размышлений вытащил из шкафа подсумок с эликсирами. Пожалуй, пора принять последнюю порцию дедовых творений. Ну… береги меня Свет!

Экспериментаторы… ешкин кот! Ну ладно Дим, он знал, на что подписался, но я-то здесь при чем?! Мне от тех плюшек, что обещает старик, не жарко и не холодно, тело-то принадлежит носителю, и все навороты вроде повышенной реакции, ночного видения и прочих суперменств тоже достанутся ему. А блевать приходится вместе. Как ни странно, почему-то именно побочные эффекты эксперимента, которые испытывает Дим, чувствую и я, причем даже лучше, чем во время его тренировок в трансе. То есть чувствую так, словно это тело принадлежит мне, за единственным исключением… управлять я им не могу. И это бесит-бесит-бесит!!!

 

Глава 5

Да, такого со мной еще не бывало. Дать бы деду по лицу за этот эксперимент, да боюсь, не поможет! Он всегда был ушибленным на всю голову исследователем, и никакая трепка этого факта изменить не в состоянии. Соседа жаль. Если бы я только мог предположить, что он так отреагирует на прием последней порции эликсира, обязательно заставил бы деда что-нибудь придумать. Впрочем, если бы да кабы… я бы и для облегчения своего самочувствия с него что-то затребовал.

Это утро было первым за ту неделю, что прошла с момента принятия мною пресловутого эликсира, когда, проснувшись, я почувствовал себя так хорошо. Ни головокружения, ни галлюцинаций, ни идиотской неуклюжести, из-за которой я набил больше шишек, чем за всю свою предыдущую жизнь. А самое главное, никакой слабости и тошноты. В теле поселилась невообразимая легкость, а каждый шаг, как мне кажется, вот-вот превратится в полет.

Радость от хорошего самочувствия была так велика, что даже уже ставшее привычным нытье и ворчание духа не смогли стереть улыбки с моего лица.

— Сегодня я еще не ворчал и не ныл, между прочим. — Тон соседа был сварлив и резок. — Но вообще-то мог бы и посочувствовать, поскольку я себя чувствую ничуть не лучше, чем всю прошедшую неделю. По крайней мере, слабость меня так и не отпустила.

— Не понял, — отозвался я, притормозив перед дверью своей комнаты. — Ты же вроде бы должен ощущать то же, что и я, разве нет?

— Вот такой сюрприз, блин. Представляешь? — Если бы сосед мог, он, наверное, скривился бы, а так по моим чувствам лишь резануло неприкрытым сарказмом.

— Извини. Может, наведаемся к деду? Попробуем с его помощью выяснить, что с тобой происходит? — спросил я.

— Так и так идти придется. Он же с тебя не слезет, пока не изучит все последствия эксперимента, — ворчливо отозвался дух и тут же добавил: — Причем идти придется уже сегодня.

— Почему? — не понял я. Честно говоря, у меня были большие планы на сегодняшний день, и они совершенно точно не включали визит к деду, на котором тот так настаивал. Дышать миазмами готовящихся зелий и эликсиров, когда я только-только пришел в себя? Вот уж дудки!

— Если ты забыл, то вчера вечером, сразу после ухода старого, посыльный принес уведомление о времени сбора круга ходоков. И он наступит завтра в полдень.

— Вот ведь! — Я скривился. Мне доводилось трижды присутствовать в круге, и еще ни разу это собрание не заканчивалось меньше чем через пять-шесть часов. А однажды нам пришлось просидеть там все шестнадцать часов, пока не были определены все вопросы, решение которых должно было лечь на застольную дюжину. Учитывая же, что визит к деду наверняка займет не один час, завтрашний день может стать совершенно выматывающим! Сосед прав. Придется задвинуть все идеи по поводу отдыха куда подальше и выдвигаться к деду прямо сейчас. Тогда, глядишь, у меня останется в запасе хотя бы вечер. А может, отложить встречу на послеобеденный отдых?

— Где гарантия, что в этом случае визит к твоему деду не затянется до рассвета? — резонно возразил сосед. И я вновь вынужден был признать его правоту. Но уж завтрак-то мне точно никто и ничто не испортит!

Дед действительно затянул нашу встречу надолго. Пришел я к нему в обед, а уйти смог только после заката. И никакого послеполуденного отдыха! Пробы, соскобы, проверки, разговоры с моим соседом и прочая муть. Счастье еще, что терзавшая духа слабость сошла на нет сама собой, и дед довольно скоро от него отвязался. Как бы то ни было, к моменту, когда старый наконец сообщил, что работа окончена, я готов был на стены лезть. И полез бы, если бы не открытая дедом дверь, ведущая из его лаборатории на свежий воздух.

— «Имперский вестник»! Покупайте «Имперский вестник»! Поместный Собор объявил новый Поход Света! Восточные маркграфы собирают войска! Покупайте «Имперский вестник»! — Чумазый мальчишка с огромной сумкой на плече вручил прохожему газету и, получив от него пару медяков, помчался дальше, выкрикивая заголовки. Когда он пробегал мимо меня, я не удержался и, поймав разносчика за шиворот, тоже приобрел себе один выпуск еженедельника. Не люблю газет, хоть ленбургских, хоть имперских, но не сегодня. Уж очень заинтересовали меня заголовки «Вестника».

Обзаведясь газетой, я огляделся по сторонам и, обнаружив в нескольких шагах от меня большую, оплетенную плющом веранду трактира, решил совместить приятное с полезным. Перекусить и почитать газету. Тем более что мой многострадальный желудок уже вовсю выводил жалобные рулады.

Устроившись за столом и сделав заказ, я развернул мягкие листы еженедельника и погрузился в чтение. Как оказалось, мальчишка не соврал. Поместный Собор действительно поддержал ордонанс императора и объявил о сборе «всех мужей, радеющих о деле Света» для очередного Похода на Пустоши. На самом деле не такая уж редкая штука эти походы, правда, обычно дело ограничивается выступлением нескольких маркграфов при поддержке местных инквизиторов. Но в этот раз все было масштабнее, и очевидно, что решение, принятое императором, не было спонтанным, поскольку в той же статье говорилось о единодушном согласии восточных маркграфов на участие в Походе и о присоединении к Походу Томарского ордена, подтвержденном самим Великим Магистром. С бухты-барахты такого единогласия не добиться, особенно от маркграфов, славящихся своей строптивостью и склочностью. Собственно, в империи есть только один человек, чье решение они могут принять без всякого ропота, — это император. Но даже по поводу способа исполнения этого самого решения маркграфы могут устроить… и устраивают такой гвалт, что императору приходится расписывать им все свои приказы от и до, иначе они будут спорить между собой о каждой мелочи до хрипа. В общем, если судить по статье. Поход готовится уже давно, но только сейчас решение о нем было озвучено для всей империи. А это значит, что до его начала осталось совсем немного.

— Похоже, император решил основательно раздвинуть границы. То-то будет радости у ненаследных дворян, а? Как мотыльки на свет полетят, — дочитав газету и расправившись с принесенным мне жарким, обратился я к соседу. — Вот и стало понятным, зачем вдруг его преосвященству понадобились свободные ходоки.

— Смотри-ка, да ты никак учишься думать и делать выводы, а? — В тоне довольного жизнью соседа явно послышались язвительные нотки. Впрочем, этим он и ограничился. — Похоже, ты прав, Дим. И по поводу давней подготовки Похода, и по поводу желания императора расширить пределы своих владений… и в выводах о возможном привлечении свободных ходоков к этому делу. Действительно, в освоении новых земель их помощь будет неоспоримой. Разведка, зачистка черных пятен… инквизитор вовремя подсуетился, — заметил дух и, чуть подумав, добавил: — Очень вовремя.

— Что ты имеешь в виду? — насторожился я.

— Ничего, Дим. Так, мысли, э-э… вслух, если можно так выразиться, — отмахнулся сосед, и я не стал настаивать на подробностях: захочет — сам расскажет, а у меня сейчас и других дел полно.

Весь вечер я посвятил чтению документов, что передал отец Тон для круга ходоков. Раньше у меня просто не доходили до них руки. Да и пытаться разобраться в хитросплетении инквизиторских предложений, когда организм идет вразнос, а голова напоминает чугунный колокол, по которому со всей дури долбит церковный служка-неумеха, было просто невозможно. Вот и пришлось отложить это дело напоследок. Что было бы, если бы я не успел прийти в себя к созыву круга? Ничего. От меня же не требуется высказывать свое мнение по предложениям протопресвитера. Я здесь вообще выступаю лишь как гонец, так что и беспокоиться не о чем. Но раз уж выдалась такая возможность, то почему бы и не изучить получше переданные для круга документы?

Сегодня в «Старой жабе» яблоку было негде упасть. В трактир набилось больше трехсот человек, и, если бы не открытые ставни, объединившие основной зал и выходящую в сад веранду, боюсь, ходокам пришлось бы сидеть друг у друга на головах.

Круг собрался сразу после полудня, и сейчас в трактире присутствовали все без исключения свободные ходоки, заслужившие свои прозвища. Отдельной компанией в углу устроились несколько сияющих от радости «мальков». Приглашение в круг — для них это не только знак доверия сообщества ходоков, но и обещание скорого получения прозвища. Впрочем, основная причина их присутствия здесь сегодня — свидетельство. «Мальки» обязаны будут сообщить о решениях круга всем молодым ходокам, еще не получившим признания.

Довольный до ушей Тагир рассекал по залу вместе с подавальщицами, разнося по столам многочисленные кружки с пивом и немудреные закуски. Более крепкие напитки, по традиции, оказались под запретом. Впрочем, на настроении владельца «Старой жабы» этот запрет никак не сказался. Он и на пиве сегодня возьмет как минимум недельную выручку.

Выборы застольной дюжины прошли быстро и без эксцессов. Даже моя кандидатура не вызвала нареканий, чего я, честно говоря, несколько опасался. Но то, что мое имя было названо Толстым Андрэсом и поддержано добрым десятком старейших и уважаемых ходоков, очевидно, сыграло свою роль, так что спустя час после открытия круга я занял свое место за центральным столом. Прошу любить и жаловать, восьмой стольник Ленбургского Круга Свободных Ходоков, Дим Гренадер к вашим услугам.

Обсуждение проблемы, устроенной нам цехом, заняло почти шесть часов. И свою лепту в его решение я внес уже ближе к окончанию. Документы, переданные мною стольникам, вызвали вспышку интереса со стороны окружающих наш стол ходоков, уже изрядно уставших от долгого обсуждения.

— Вот так вот… — Отложив только что зачитанное вслух письмо инквизитора, Толстый задумчиво потер заросший седой щетиной подбородок и усмехнулся. — Довольно своевременное предложение, не находите, судари и сударыни?

— И весьма интересное. В наших обстоятельствах это предложение может стать не только спасением для всех свободных ходоков, но и позволит наладить отношения с властями империи. — В голосе сидящего рядом с ним седого мужчины, явно разменявшего седьмой десяток лет, отчетливо слышался акцент, характерный для жителей юго-западных окраин империи. Как и Андрэс, он входил в плеяду старейших действующих ходоков, но имя его я впервые услышал лишь сегодня. Гезин Полуногий, в отличие от остальных стольников, был назначен общим решением «золотой десятки» без всяких голосований. Может быть, кто-то из круга и возмутился бы таким произволом, но тот факт, что это назначение было поддержано большей частью только что избранных стольников, зашил рты даже самым горластым ходокам. Двенадцатый член застольной дюжины явно был непростым человеком… чем и привлек мое внимание. Невысокий, широкоплечий и грузный, с мощными руками-лопатами и пристальным взглядом серых навыкате глаз, этот ходок производил впечатление говорящей скалы или скорее даже валуна. Такого серого, изрядно побитого тысячелетиями камня, неоднократно отмеченного глубокими шрамами — следами давних ледников, не раз обломавших о него свои ледяные зубы. Собственно, шрамов, как я полагаю, хватало и у самого Полуногого. По крайней мере, за пару-тройку могу ручаться. Один, глубокий и длинный, след от клинка пересекал его левую щеку от виска до нижней челюсти, заставляя удивляться живучести ходока, а еще парочка свидетельств о встрече с какой-то когтистой тварью рваными бороздами украшала правое предплечье. Суровый дядька.

— И непростой. Очень непростой, — подтвердил мои размышления сосед. — Заметь, как он ввернул про империю.

— А чего в этом такого? — не понял я.

— Вот ведь… иногда я радуюсь твоей разумности, но иногда просто поражаюсь… э-э, недальновидности, — возмутился дух, но, не заметив понимания с моей стороны, пустился в пояснения: — Посмотри на реакцию старших. Этот Гезин вроде бы не сказал ничего, кроме общих фраз. А как к нему прислушиваются! Словно он выдал истину в последней инстанции!

Вот теперь я совсем другими глазами посмотрел как на сидящих рядом стольников, так и на занявших первые ряды за ними старейших ходоков. Они действительно с готовностью кивали в ответ на реплику Гезина. Впрочем, во взглядах, как мне показалось, мелькнула не только готовность согласиться с любой фразой Полуногого, но и отблески понимания скрытого смысла, услышанного в словах старого ходока. Но только… чего такого он сказал?

— Налаживание отношений с империей. — Если бы мог, сосед наверняка закатил бы глаза. — Подумай, в каком положении сейчас находятся свободные ходоки… да и цеховые, если уж на то пошло, хотя и в меньшей степени.

— И в каком же? — Все равно не понимаю, к чему клонят дух и Гезин.

— Вы — изгои империи, — отрубил сосед, заставив меня подавиться очередным глотком пива.

 

Глава 6

Собрание круга давно закончилось, ночь уже уступала права очередному летнему утру, а я валялся в постели на постоялом дворе Арса и все никак не мог избавиться от слов соседа, так и крутящихся в моей голове. Ходоки — изгои империи? Как? Почему? Мне всегда казалось, что мы занимаемся важным и нужным делом. Что делали бы без нас цеха алхимиков и зельеваров? Чем целители лечили бы больных? Чем алхимики обрабатывали бы броню и оружие? Как они создавали бы свои артефакты, которыми с таким удовольствием пользуются жители освоенных земель?

Мы берем деньги за свои трофеи? Да, но ведь и нам никто не выдает бесплатной экипировки, а трактирщики не блещут бескорыстием и не горят желанием задаром накормить уставших ходоков и так же задаром предоставить нам кров. Любой труд должен быть оплачен, а если он еще и связан с ежедневным риском, то должен быть оплачен вдвойне! Можно, конечно, привести в пример тех же рыцарей, что косой проходят по Пустошам, вырезая сотни тварей зараз, или действующих тем же методом копий маркграфов, но ни те ни другие не занимаются сбором трофеев. Их задача в другом — пройтись огнем и мечом по Пустошам, обезопасив тем самым границы освоенных земель, получить свою долю славы и вернуться обратно под защиту каменных стен крепостей и орденских командорств. А мы — изгои?

— Именно, — подтвердил дух. — Ходоки живут лишь на окраинах освоенных земель. Их слишком редко можно встретить в центральных провинциях, и большинство местных жителей не имеет о вас никакого понятия. Что-то слышали, и только. Там любой ходок — всего лишь простолюдин с оружием. То ли разбойник, то ли наемник, то ли все сразу. Непредсказуемый и опасный, готовый вскрыть глотку любому дворянчику за косой взгляд или пренебрежение.

— За оскорбление, — поправил я соседа, на что тот фыркнул.

— Это с твоей точки зрения. А дворяне просто не понимают, что высокомерие и наглость, с которыми они привыкли обращаться с чернью, для ходоков оскорбительны. По крайней мере, большинство дворян. Я думал, что это для тебя давно не секрет, ты же неоднократно видел, как они ведут себя в Ленбурге… до первой стычки, правда. Но в центральных провинциях власти не обламывают дворян так, как это делают здесь. Кроме того, не стоит забывать о том, что в глазах многих вы зарабатываете на зле. Не уничтожаете его, подобно рыцарям, служащим империи и Свету, а наживаетесь на нем, даже уничтожая жвальней и ходячих мертвяков. Вы ходите в Пустоши за трофеями, и уже одно это отличие от бла-ародных «служителей Света» делает вас в глазах людей чуть ли не исчадием зла. И это мнение опять же большей частью в чести у дворянства. У паркетных шаркунов, восторженных юнцов, упертых рыцарей-фанатиков… в общем, у многих, Дим.

— А обычные люди? — спросил я.

— Обыватели… горожане и крестьяне — для них нет разницы между ходоком и наемником, они просто ее не видят. В конце концов, в центральных провинциях ходокам делать почти нечего, там с редкими черными пятнами справляются рыцари и инквизиторы, так что местные жители просто не в курсе ваших правил и привычек. Для них любой вооруженный безродный, не состоящий на службе императора или в копье дворянина, либо бандит, либо наемник. Последних же обыватели терпеть не могут и вполне заслуженно. Представляешь, как ведут себя наемничьи банды в завоеванных городах или занятых селах?

— Откуда ты это все знаешь? — удивился я.

— В отличие от некоторых, я не только слышу, о чем говорят люди, но и слушаю, — гордо ответил дух, но уже через секунду примирительно добавил: — Если помнишь, некоторые твои знания и воспоминания мне доступны без всякого разрешения, а когда Полуногий заговорил о налаживании отношений с империей, твои воспоминания о встречах с жителями центральных провинций всплыли по одному-единственному желанию. В своих немногочисленных визитах в другие имперские города ты просто не замечал взглядов окружавших тебя людей и их шепотков. Но могу заметить, в таком положении есть и свои плюсы.

— Это какие же? — хмуро спросил я, с подачи соседа получив несколько подтверждающих его слова образов… образов из моей памяти.

— Восторженные девчонки, Дим! В глазах всяческих дочек трактирщиков, внучек деревенских старост и начитавшихся любовной лирики молоденьких дворяночек ты выглядел буквально романтическим героем. Настолько, что тебе стоило лишь бровью повести, и они бы с визгом повыпрыгивали из панталон! — расхохотался дух, с-скотина такая!

Следующие несколько дней слились для меня в сплошную круговерть. Я мотался между стольниками и Ленбургским Домом, словно посыльный мальчишка, по несколько раз за день, таская с собой ворох бумаг. Переписку между инквизитором и свободными ходоками ни Церковь, ни мои коллеги не желали доверять никому другому. Почему? Кто бы мне самому ответил на этот вопрос. А уж когда к этим заочным переговорам присоединился наш уважаемый бургомистр… У-у-у! И ведь дело еще даже не дошло до личной встречи сторон, а я уже готов был повесить язык на плечо. Умотался!

Честно говоря, в другое время я, наверное, был бы совсем не рад такой занятости, но сейчас это было именно то, что мне нужно. Пусть беседа с отцом Тоном немного облегчила мое состояние после встречи с Бел… с Лаской, пусть неделя «болезни» избавила меня от дурных мыслей, сейчас только полная загруженность да постоянные язвительные шутки соседа не позволяли мне завыть от боли… и обиды.

Правда, понял я это лишь спустя неделю, когда стороны наконец согласовали предварительные условия и договорились о той самой личной встрече. Тем вечером я, уставший как неделю удирающий от бредней олень, завалился в свою комнату, стянул с ног сапоги и, упав на смятую постель, уставился невидящим взглядом в потолок. Мыслей не было, желаний что-либо делать тоже. Да меня даже появление в комнате служанки, принесшей ужин и бутылку вина, не смогло расшевелить. Вот тогда-то сосед в присущей ему ернической манере и заметил, что я наконец-то перестал фонить «этой отвратительной жалостью к себе». Я бы, может, даже разозлился на духа, но вместо этого ощутил лишь небольшой укол боли в сердце, и… все. Я слишком устал, у меня просто не осталось сил, чтобы чувствовать что-то большее. Наверное.

Моя беготня закончилась только через две недели, когда стороны наконец подписали соглашение. Но даже этот приятный момент не обошелся без сюрпризов и небольших потрясений. Одним из них стало неожиданное для многих ходоков признание Церковью, Томарским орденом и бургомистром имперского города Ленбург нового цеха, с весьма простым уставом, закрепившим на бумаге обычаи и традиции свободных ходоков. Правда, дабы не дразнить гусей и Робара, в названии нового цеха, как и в его уставе, слово «ходок» вообще не употреблялось. Но какая разница, как называться, ходоком или пустынным егерем? Суть дела от этого не меняется, ведь так.

Жаль только, что среди моих коллег нашлось несколько десятков человек, отказавшихся вступать в новый цех, хотя это не требовало от них принятия и сотой доли тех обязанностей, что возлагает на участников гильдия ленбургских ходоков. Ни обязательных взносов, ни строгой иерархии и непременного подчинения младших старшим наш цех не предусматривает. Да о чем говорить, если мы даже оставили систему выборных стольников, собираемых для решения конкретных задач, стоящих перед сообществом?

В общем, дело было сделано, цех создан и договор с Церковью заключен. Потрясение меня ждало в тот день, когда я получил свой гильдейский знак, небольшую серебряную бляху в виде щита со стилизованным изображением кинжала, вонзенного в череп жвальня. Деда я встретил все в той же «Старой жабе». Учитывая, что у алхимиков и зельеваров полно своих излюбленных трактиров, эта встреча уже сама по себе была поводом для удивления, но еще больше я изумился, поймав довольный взгляд, который дед бросил на приколотую к моему берету новенькую бляху. Впрочем, с не меньшим удовольствием он взирал и на новенький щит с таким же изображением, приколоченный к центральному столбу в зале.

— И что бы это значило? — протянул я, усаживаясь за стол напротив старого.

— Просто радуюсь удачному исходу дела, — улыбнулся дед в усы. — Как по нотам…

— Не понял, — честно признался я.

— Да чего здесь непонятного! — неожиданно прорезался сосед. — Он же смотрит так, словно это его рук дело. Как на итог удачного эксперимента.

— И правда похоже… — присмотревшись к деду, мысленно ответил я духу. — Но как… подожди, ты хочешь сказать…

— Именно так, — отозвался довольный сосед. — Я не я, если наш ушлый дедушка не приложил своих шустрых ручонок ко всей этой затее с новым цехом и мертвым рядом с церковниками.

— Ну, де-эд, — покачал я головой. На что тот усмехнулся.

— Догадались, да? — сделав длинный глоток из кружки и одним движением ладони смахнув с усов пену, произнес он. Кружка грохнула о столешницу, и дед развел руками. — Каюсь, виновен по всем пунктам. Впрочем, справедливости ради стоит заметить, что тут и наш инквизитор поработал.

— Но зачем? К чему такие сложности? — недоуменно спросил я.

— Да не было никаких сложностей, — отмахнулся дед. — Отцу Тону не по душе то, во что превращается гильдия ходоков, равно как мне не нравится глава этого цеха. Работать с ним тяжело и неприятно, а учитывая, что в Походе без вашего брата нам не обойтись, мы и постарались решить этот вопрос к общему удовольствию.

— Ты именно поэтому не стал препятствовать заключению договоров между цехами и вогнал всех свободных в вилку? — вздохнул я. — И наверняка бургомистру то же самое посоветовал, да?

— Конечно, — пожал плечами дед. — Иначе как бы нам удалось заставить вас объединиться в новый цех, пусть и анархический настолько, что даже у нас с его преосвященством ум за разум заходит от одного вида его устава в десяток фраз? И как бы Церковь заключила с вами мертвый ряд, если по закону без собственной гильдии вы, уж извини, просто вооруженный сброд? Да и Робару надо было кость бросить, чтобы не шумел и не устраивал свар. Уж кому, как не свободным ходокам, знать, что этот хитрован просто обожает держать пальцы во всех пирогах разом.

— Это точно, — вынужденно согласился я.

— Честно говоря, я до сих пор несколько удивлен тем, с какой легкостью ваше свободолюбивое сообщество позволило загнать себя в рамки цехового устава, — после некоторого размышления заметил старый.

— С легкостью? — Против воли мои брови полезли вверх. — Ну да, это же не тебе пришлось неделю убеждать этих наглых, упертых… э, да кому я говорю! Единственное условие, кое-как примирившее их с необходимостью создания цеха, — это обещание, что любые изменения в его уставе будут проводиться исключительно полным кругом! И то почти три десятка именованных ходоков отказались вступать в гильдию. Между прочим, не самых худших бойцов, дед!

— Что, действительно толковые люди? — нахмурился дед. Я кивнул. — М-да, ну, чего-то в этом роде стоило ожидать, конечно… А впрочем, кто мешает новому цеху выступать в качестве нанимающей стороны, на условиях свободного выхода? Не хотят вступать в гильдию — пожалуйста. Будут работать, как прежде работали с частными заказчиками. Им-то какая разница, кому пойдут трофеи — ленбургским зельеварам или церковным алхимикам?

— Думаешь, получится? — Я побарабанил пальцами по столешнице.

— А почему нет? — ухмыльнулся дед. — У вас же робары не водятся, одеяло на себя тянуть не станете. Да и дружеские отношения с отказавшимися идти под крыло новой гильдии вам еще ой как пригодятся. Разве нет?

— Может быть, ты и прав, — задумчиво покивал я и решительно поднялся из-за стола. — Извини, но, кажется, у меня появились дела.

— Иди уже, восьмой стольник, — махнул рукой старый, и я, кивнув ему на прощанье, отправился на поиски Андрэса. Предложение деда стоило довести до застольной дюжины как можно скорее.

Но не успел я выйти из «Старой жабы», как меня чуть ли не за руку поймал посыльный из Ленбургского Собора.

— Сударь Дим, вас желает видеть его преосвященство инквизитор Тон. Немедленно.

— Вот ведь! — Я сплюнул на пыльную мостовую и тихо выматерился вслед растворившемуся в толпе служке. Глянув на ратушные часы, убедился, что до послеобеденного отдыха еще пара часов, так что искать инквизитора в его особняке бессмысленно. А значит, мой путь лежит в Ленбургский Дом.

Откладывать визит к его преосвященству я даже не подумал. Уж если посыльный сказал «немедленно», понимать это стоит буквально. Не стал бы инквизитор разбрасываться такими безапелляционными выражениями без особой необходимости, тем более что я ему не подчиненный. Но, очевидно, добраться до святого отца столь скоро, как он на том настаивал, мне было не суждено. Едва я свернул на Круглую улицу, как дорогу мне преградила компания из трех мордоворотов, а еще двое перекрыли пути отступления. Кажется, «ночники» перепутали время суток…

 

Глава 7

Вопреки моим ожиданиям, нападающие не стали терять время на озвучивание всякой чуши вроде пресловутого «кошелек или жизнь» и, едва посчитав, что мне уже от них никуда не деться, молча атаковали. Это оказалась не единственная странность в их действиях. Обычно «ночники» стараются обойтись без убийств, не желая привлекать к себе излишнее внимание со стороны властей. По крайней мере, в Ленбурге дело обстоит именно так. Но в этот раз все было иначе, о чем весьма красноречиво говорили кинжалы в руках нападавших.

Фальшион сам прыгнул в руку, а в следующую секунду мир вокруг меня выцвел и замедлился. Движения противников показались тягучими, словно они двигаются в толще воды. Ощущения были очень похожи на то, как я себя чувствовал под действием дедовых эликсиров, но, даже имея такое преимущество, терять время на сторонние размышления глупо. Удар кинжала первого из добравшихся до меня разбойников я прервал встречным движением. Фальшион вмиг отсек вооруженную кисть нападавшего, и тот чуть не оглушил меня своим воплем. Резкое движение тяжелого клинка вскрыло глотку бандита, заставляя его захлебнуться криком. Один готов.

Разворот, и следующий удар легко распорол колет второго бандита, прочертив стремительно расходящуюся багровую борозду на его груди, обнажая перерубленные тяжелым клинком ребра. Добавить пинком в живот, чтобы освободить место для маневра, и противник, впечатавшись спиной в стену дома, медленно сполз по ней на брусчатку. Второй готов. Рывок вперед, и фальшион в моей руке легко подсекает ногу третьего разбойника. Добить подранка! Есть третий.

Уйти в сторону от медленно летящего в голову клинка и коротким ударом эфесом в зубы отправить четвертого наземь. Без сознания. Это хорошо, будет кого допросить после боя. Остался один.

Оглядевшись, понимаю, что последний бандит уже развернулся и старательно перебирает ногами, стремясь как можно скорее сбежать с поля боя. Э-э-э, нет, тварь. Не уйдешь!

Вырванный из отрубленной руки кинжал отправился в полет и с низким шмелиным гудением вонзился в спину беглеца. Готово дело.

Да уж… это было проще, чем биться с тварями в Пустошах. Намного проще! Тряхнув головой, отправляю вытертый платком фальшион в ножны и чувствую, как мир вновь расцветает всеми красками и ускоряется течение времени. Из ушей словно затычки вынули, и звуки вновь обрели привычные тона. Опустившись на лавку под стеной одного из домов, я утер со лба выступивший пот и, прикрыв глаза, подставил лицо легкому ветерку.

Правда, окончательно расслабиться мне не удалось. То ли вопль первого бандита, то ли хрипы и скулеж второго урода, очевидно, привлекли внимание к этому месту. А может быть, какой-то невезучий горожанин увидел нашу стычку. Как бы то ни было, не прошло и пяти минут, как из-за угла, громыхая оружием и скрипя амуницией, показался отряд стражников. Две обычных тройки. Неудачно. Я-то думал, что у меня будет возможность допросить оставленного в живых нападавшего, а теперь… теперь с этой идеей можно попрощаться. Что к стражам попало, то пропало. По крайней мере, рассчитывать на то, что мне удастся самому прочесть допросные листы, было бы глупо. Но… а, ладно, сейчас-то что об этом рассуждать?

На миг замерев перед живописной картиной устроенного мною побоища, сержанты переглянулись и… тяжело вздохнули. Ну да, понимаю и сочувствую. Это же у них теперь сколько забот прибавилось, ха! Кто бы мне посочувствовал… И на встречу с протопресвитером я теперь точно опоздаю.

— Сударь… — Пока подчиненные осматривали поле боя, командиры добрались до меня. И теперь стояли в паре шагов, настороженно поглядывая на мои руки. Правильно, наверное. Если со стороны смотреть, так меня в этой ситуации, пожалуй, вообще надо под прицелом арбалета держать. На всякий случай.

— Дим Гренадер. Свободный ходок, прошу прощения, теперь уже пустынный егерь, — кивнул я напряженно взирающим на меня сержантам. — Вы что-то хотели спросить?

— Э-э-э… что здесь произошло, сударь Дим? — Старший из двух стражников, пришел в себя быстрее своего более молодого коллеги.

— Нападение. Пятеро разбойников напали на меня. Еще и четверти часа не прошло, — ответил я. — Двоих я точно насмерть зашиб, один наверняка жив, а еще двое… пятьдесят на пятьдесят.

— А… — заговорил было второй сержант, но его перебил возглас одного из стражников, занятых осмотром тел:

— Господин сержант, здесь живой!

Я лениво глянул в сторону завопившего бойца и кивнул. Ну да, стоит как раз рядом с тем разбойником, что схлопотал эфесом в зубы. А вот отправленный мною в полет к стене бандит, кажется, не выжил. Скулить перестал, да и взгляд остекленел. Точно труп.

Как и следовало ожидать, вместо визита в собор мне пришлось отправляться в Дозорную башню, в гости к страже. Точнее, в охраняемые ею подвалы, где содержатся дожидающиеся суда неудачники, к которым я вскоре и присоединился. Хорошо еще, что камера в здешних темницах мне досталась вполне удобная. Прохладно, конечно, но после жары, царящей наверху, это даже неплохо. А так стражники удивительно приветливые, настолько, что не только снабдили меня чернилами и бумагой, но даже передали деду мою записку, в камере сухо и довольно светло благодаря расположенному на недосягаемой высоте оконному проему, забранному не частой, но массивной решеткой. Да и сенник мало чем отличается от тюфяка в моей комнате на постоялом дворе. В общем, вполне неплохое место для кратковременного отдыха. Если бы не еда… впрочем, если представить, что я вновь на мели и вынужден жрать ту кашу, что подает Арс своим безденежным постояльцам, сходство станет почти полным.

— Эй, Гренадер! На выход. — Глухо лязгнули засовы на толстой, набранной из досок мореного дуба двери, скрипнули мощные петли, и в дверном проеме возникла массивная фигура стражника. Несмотря на свой звероватый вид, Линг оказался вполне вменяемым человеком и отнесся ко мне как к новому постояльцу его «гостиницы», почти по-дружески. Настолько, что прошедшие три дня моего заключения мы провели с ним за игрой в нарды под терпкое домашнее вино. Ну да, история о моем «великом сражении» с пятеркой оборзевших разбойников довольно быстро разошлась среди стражников и, очевидно, нашла отклик в их душах. Ничем другим объяснить подобное отношение к своей персоне, как и тот факт, что мне были выделены такие «королевские покои» вместо настоящей подземной темницы, каковых в Дозорной башне хватает, я не могу.

— Что, уже суд? — поинтересовался я, поднимаясь с лежака.

— Суд? — хохотнул Линг. — Не для тебя. Люди бургомистра уже все выяснили. Подпишешь лист видока — и свободен. Давай-давай, пошевеливайся! Впервые вижу такого ленивого заключенного. Будь я на твоем месте, уже бежал бы к выходу, а ты тут рассусоливаешь!

— А куда торопиться-то? — пожал я плечами. — У вас же здесь не тюрьма, а какой-то курорт. Тепло, светло, отдыхай не хочу. И никаких забот, самое главное. Никто никуда не гоняет, ничего не требует… красота.

— Топай уже. Курортник, — хмыкнул Линг, подталкивая меня к выходу. — А то следователь с закатом уйдет домой — и останешься здесь еще на день.

— Так, может, я того и желаю, — улыбнулся я.

— Вот все вы, ходоки… с придурью, — отозвался стражник, отпирая дверь, ведущую из коридора на винтовую лестницу.

Два десятка вытертых каменных ступеней привели нас на первый этаж башни, где располагались служебные помещения стражи. Кабинет имперского следователя оказался небольшой каморкой. Здесь не было личных вещей, да и вообще помещение производило вид абсолютно нежилого. Стол, пара тяжелых лавок да алхимический светильник под низким потолком, вот и вся обстановка. Да какая обстановка, здесь даже окна нет.

— Вот не думал, что кабинет следователя может быть хуже камеры, — неподдельно удивился я.

Сидящий за столом напротив входа седой и слегка обрюзгший господин, с хрипом втянув ртом воздух, глянул на меня прозрачными рыбьими глазами и, скривившись, молча указал на свободную лавку. М-да, это как же нужно было помять физиономию, чтобы целители не смогли привести нос бедолаги в порядок, дав ему возможность нормально дышать?

Пожав плечами, я последовал столь вежливому предложению и уставился на следователя. Форменное сюрко слегка засалено, фигура грузная, чуть оплывшая, но руки даже под плотной тканью бугрятся мышцами, а на ладонях характерные мозоли. Да и кольчужная рубаха под сюрко выглядит ухоженной. Несмотря на немалый возраст и комплекцию, хозяин кабинета следит за экипировкой и явно не пренебрегает тренировками. О том же говорит и длинный меч, прислоненный к столу рядом с ним. Потертая, лоснящаяся кожа на рукояти ясно говорит о том, что оружие это далеко не парадное, и его владелец уделяет работе с ним немало времени.

— Итак, сударь Дим, до недавнего времени свободный ходок, а ныне представитель цеха пустынных егерей. Сын Менара Гривы, внук ленбургского советника Вурма. Правильно?

— Именно так, — кивнул я, с некоторым трудом поняв тот скрип, что мой собеседник считает своим голосом.

— Не поверишь, Дим. Первый раз имя деда слышу, — встрял сосед. Пришлось его одернуть. Если он мне в уши дуть будет, могу речь следователя не разобрать — уж больно тихо и невнятно он… скрипит. Хотя в том, что дух не слыхал раньше имени деда, ничего удивительного нет. Он же бóльшую часть своих знаний об окружающем мире черпает из моих воспоминаний, а я не имею привычки называть старого по имени. Да и окружающие его больше господином алхимиком, а теперь господином советником кличут. В общем, ничего удивительного в этом факте нет.

— Следователь Барн. Что же вы так, сударь Дим? — покачал головой хозяин кабинета, вороша разложенные перед ним на столе бумаги. — Ваш цех только-только появился, а уже устраиваете дрязги с гильдией уважаемого Робара?

— А он здесь при чем? — не понял я.

— Ну как же, стычка у вас с кем была? — делано удивился следователь и, не дождавшись моего ответа, продолжил, ткнув пальцем в один из документов: — С ходоками ленбургского цеха. И какой же вывод можно сделать из этого факта, милостивый государь? Не успели свободные ходоки наконец собственную гильдию создать, а уже нос задрали. Нехорошо. Оно конечно, единственный выживший из ваших противников признал, что их компания вас сама на драку спровоцировала, но ведь это же не повод, чтобы их на тот свет отправлять. Вы же все-таки не дворяне какие, чтобы по поводу и без дуэлировать, а? Или у нынешних ходоков ленбургские обычаи уже не в чести?

— Спровоцировали, значит. Пятеро на одного… ну-ну. Да еще и дуэли… Интересно. — Я, честно говоря, от таких новостей слегка опешил.

— О! А вы не согласны с такой трактовкой, значит? Ну-ка, ну-ка, поведайте старой ищейке свое видение происшедшего. Очень интересно послушать, да, — тут же прищурился следователь.

Что ж, почему бы и не рассказать? Не оставлять же такого славного собеседника в плену заблуждений. Кстати, надо бы не забыть попросить его о встрече с тем уцелевшим разбойником… точнее, ходоком Робара. Но это позже.

Рассказ не занял много времени. Следователь, надо отдать ему должное, не стал особо терзать меня вопросами и, внимательно выслушав и записав мою историю, протянул заполненный допросный лист… не забыв при этом смерить меня испытующим взглядом, словно сомневаясь в том, что я знаком с грамотой.

— Прочитайте и, если нет возражений по записанному с ваших слов, подпишите.

Я пробежал по тексту взглядом и, чуть подумав, подписал лист там, где указал следователь. Забрав бумагу, Барн кивнул и, аккуратно разгладив ее на столе, вложил в папку, куда отправились и остальные документы.

— Свободны, егерь Дим. Ждите приглашения в суд как потерпевшая сторона.

— Это обязательно? — скривился я, поднимаясь из-за стола. Следователь только плечами пожал.

— Нет, конечно. Свидетельство я снял, а суд и без вашего присутствия обойдется… но мало ли что вы захотите добавить к своим нынешним показаниям, а? — хитро ухмыльнувшись, проскрипел Барн.

— Да я вроде бы уже все рассказал, что там еще добавишь? — недоуменно проворчал я.

— Молчи, Дим. За умного сойдешь, — неожиданно вмешался сосед, и я… послушался. Уж больно серьезный тон был у духа. Но, уже взявшись за дверную ручку, притормозил. С этими непонятками я чуть не забыл, что хотел спросить!

— А что с тем выжившим? Могу я с ним увидеться?

— Для чего? — делано лениво поинтересовался следователь.

— Да хотя бы чтобы спросить, зачем ему врать понадобилось, — пожал я плечами.

— Увы, сударь Дим, — развел руками Барн. — Встретиться с ним вы не сможете при всем желании. Помер ваш противник не далее как вчера, на закате. Сердце прихватило во время первого же допроса.

— Ой, гадость какая. Линяем отсюда, Дим. — Если бы мог, сосед скривился бы, словно лимон целиком сожрал. Ручаюсь.

 

Глава 8

Подстава… натуральная подстава! Пока носитель шагал по улицам Ленбурга, стремясь как можно быстрее добраться до купальни и своей комнаты на постоялом дворе Арса, я вновь и вновь прокручивал ход беседы со следователем и все больше убеждался в том, что мне очень, просто дико не нравится происходящее. Бандиты, оказавшиеся людьми Робара, их провокация, которой не было. Стычка представителей двух разных цехов и, наконец, смерть последнего нападавшего. Точнее, его вранье следователю и смерть. Нехорошо. Совсем нехорошо.

Можно, конечно, попытаться представить, что все это лишь последствие вспыльчивости и дурного нрава Робара, обиженного провернутой у него под носом операцией по созданию конкурирующего цеха. Но тут есть пара фрагментов, напрочь выпадающих из мозаики событий. Во-первых, сама атака гильдейцев. Понятно, что бить напрямую по советнику бургомистра или тем более по его преосвященству синдик городского цеха не посмеет. Если с дедом еще туда-сюда, городской советник ему все же ровня, то протопресвитер Меча — птица совсем другого полета, и Робар это прекрасно понимает, не может не понимать. За тявканье в сторону Церкви его в порошок сотрут, просто для профилактики и чтобы задавить иллюзии иных возможных «храбрецов».

Значит, трогать этих двоих синдик не станет ни при каких обстоятельствах. Остаются представители нового цеха. А кто больше всех суетился в процессе создания новой гильдии, если не считать советника и инквизитора? Мой носитель, который к тому же является близким родственником того самого советника и входит в застольную дюжину созданной гильдии. То есть пусть временно и ограниченно, но является одним из ее руководителей.

Что ж, учитывая нрав Робара, удар по такой цели, как выражение его отношения к происходящему и предупреждение для нового цеха, вполне логичен. Одно «но»… в этом случае люди синдика могли переломать Диму кости, покалечить и отправить его в госпиталь на долгое излечение, но убить — значило бы объявить войну всей гильдии пустынных егерей. На это синдик ходоков не мог пойти в принципе. Давить, вставлять палки в колеса, выживать конкурентов из Ленбурга — это одно, но прямое столкновение обернулось бы очень большой кровью и однозначно привело бы лишь к одному результату: полному запрету на любые объединения ходоков. И тем не менее люди Робара атаковали Дима именно с целью убийства. Первый фрагмент.

А в качестве второго выступает смерть последнего нападавшего. Сердечный приступ у ходока, не дожившего даже до сорока лет? Не смешно. Сердце любого ходока — тот еще неубиваемый насос, могу утверждать это наверняка. Зря я, что ли, штудировал воспоминания Дима о его учебе у деда? Он, конечно, больше алхимик и зельевар, чем целитель, но кто может знать о человеческом организме больше, чем ученый, разрабатывающий боевые эликсиры? Те самые эликсиры, которыми ходоки укрепляют организм, чтобы пережить очередной выход в Пустошь, между прочим. В общем, не верю я в приступ. Следовательно, мы имеем дело с убийством. Да только убрали этого неудачника уже ПОСЛЕ того, как он заговорил. Убили прямо в Дозорной башне, замечу. Опоздали? Может быть, может быть, в жизни случается всякое. Но опять же сильно сомневаюсь, что тот, кто сумел организовать смерть человека в подвалах стражи всего за одни сутки, мог бы допустить такой промах.

— Ты — параноик, знаешь? — заключил Дим, когда я поделился с ним своими мыслями.

— Может быть, — протянул я в ответ. — Но лучше жить, лелея свою паранойю, чем помереть доверчивым идиотом.

— Я не ослышался? — хохотнул носитель. — Это мне говорит некротический казус?

— Вот-вот. Считай, получил мудрость всего загробного мира из первых рук, — фыркнул я, даже не подумав обидеться. А собственно, на что? Факт есть факт. И обижаться на него так же бессмысленно, как бить лавку, о которую ушиб ногу.

— Ладно, мудрец. Я посоветуюсь с дедом, посмотрим, что он скажет по этому поводу, — заверил меня носитель, и я чуть успокоился.

Зря, очевидно. Когда умытый и сытый Дим явился в гости к старому Вурму, тот встретил внука довольно прохладно. Нет, алхимик ни в чем не обвинял моего носителя, но настроение у него было не ахти. Мне со стороны, если можно так выразиться, было хорошо видно, что хозяин дома чем-то всерьез обеспокоен, и если не ошибаюсь, волнение это было очень даже связано с его внуком. Ощущение, что мы с Димом вляпались в какие-то неприятности, росло.

— Отец Тон проверил Робара после этого… инцидента, — задумчиво проговорил дед, мимоходом кивнув слуге, вновь наполнившему его кубок вином. — Тьмы в нем не прибавилось. Конечно, это не абсолютное доказательство, но этот факт позволяет предположить непричастность синдика к нападению на тебя.

— Камешек на весы нашей с соседом правоты, — улыбнулся Дим, втихую примазавшись к моим выкладкам.

— Возможно, возможно, — покивал старый. — Но не забывай, что Робар не единственный человек в цехе ходоков, обладающий властью. Кроме него есть совет старших, казначей… да мало ли? И у каждого в этой компании могут быть свои резоны.

— То есть предполагаешь, что мне все же и дальше придется опасаться гильдейцев? — уточнил Дим.

— И их в том числе, — отозвался Вурм.

— Вот как знал, что не следует ввязываться в вашу авантюру, — вздохнул носитель, заслужив за это высказывание насмешливый взгляд деда. — Что?

— О том, что это наша авантюра, ты узнал буквально на днях, когда она уже подошла к завершению. Разве нет?

— Тьфу на тебя.

— И тебя туда же, — миролюбиво согласился дед и, осушив кубок, с резким стуком поставил его на стол. — Ладно, все это разговоры в пользу бедных. У нас с его преосвященством есть одна идея. Пока мы не сможем определить, откуда именно исходит опасность, оставаться в городе тебе нежелательно. Можно было бы организовать выход, но там устроить покушение еще проще, чем в Ленбурге. А потому… ты исчезнешь.

— Как и самое главное, куда? — вздохнул носитель. Спорить с дедом, когда он переходит на подобный тон, бессмысленно. Это уже выучил не только сам Дим, но и я.

— Незаметно и подальше отсюда, — коротко ответил старый, но, заметив взгляд носителя, все же снизошел до пояснений: — Уйдешь с одним из моих торговых партнеров. И отправишься сначала в Нойгард, отвезешь послание протопресвитера Великому понтифику. А оттуда, скорее всего, тебя направят в один из лагерей, где собираются будущие участники Похода. Покрутишься среди дворянской молодежи. Заведешь полезные знакомства.

— Дворяне? — скривился Дим. — Замечательно. Я буду среди них словно белая ворона, дед!

— Ну, среди тех, кто идет в Поход, паркетные шаркуны — редкость, так что, думаю, найти пару-тройку единомышленников среди ищущей славы молодежи для тебя не составит труда. Ну а разница в статусе… Шарни! Мою шкатулку сюда!

Неслышно появившийся слуга поставил на стол небольшую серебряную шкатулку, украшенную причудливой чеканкой в виде растительного орнамента, и так же незаметно удалился прочь. Дождавшись, пока за Шарни закроется входная дверь, дед извлек из-за ворота рубахи цепочку с ключом и, открыв им замок шкатулки, бросил на стол перед Димом тонкую серебряную цепочку с медальоном и такой же перстень. Простой и незатейливый, он, как и медальон, был украшен эмалевым изображением алого щита с серебряной воротной башней.

Мы с Димом застыли.

— Это чье? — нахмурившись, выдавил из себя носитель, ткнув пальцем в цацки.

— Твое, — невозмутимо откликнулся старый, не обращая никакого внимания на состояние внука. — Наденешь, когда покинешь город. Не раньше. Незачем гусей дразнить.

— Меня же повесят, — выдохнул Дим, настороженно разглядывая лежащие перед ним атрибуты безземельного дворянина.

— С чего бы? — прищурился дед. — Это же не подделка. Перстень и медальон твои по праву… которое, я надеюсь, ты подтвердишь своими действиями во время Похода.

— Я что-то не понимаю, — потерев лицо ладонями, признался Дим, и, честно говоря, я его понимаю. Сам в таком же шоке.

— А чего здесь неясного? — пожал плечами старый. — Эту награду получил мой дед из рук императора, за взятие воротной башни крепости Лютц. Мой отец подтвердил право ношения этого герба, пленив герцога Баунта во время Второй Северной кампании. Мой отряд отбил атаку легкой конницы племянника того же герцога в сражении при Кальме, не дав тому обрушиться на наш левый фланг. Твой отец… тоже не ударил в грязь лицом, хотя подтверждение его права на герб от императора пришло уже после смерти моего сына. Твоя очередь, внук. Надеюсь, ты покажешь себя в Походе, и тогда твоим будущим детям уже не придется никому ничего доказывать.

— Пятое колено, да? — несколько пришибленно спросил Дим, и его собеседник кивнул.

— Именно.

— И почему я узнаю об этом факте только сейчас, а? — осведомился носитель, внимательно глядя на деда. Тот усмехнулся.

— А что-то изменилось бы, узнай ты об этих цацках раньше? — спросил старый и сам же ответил: — Вряд ли. Ты бредил выходами в Пустоши с одиннадцати лет, как и подавляющее большинство сверстников. И если бы я заявил, что вместо ползаний по черным пятнам тебя, возможно, ждет служба империи… что бы ты сделал?

— Сбежал бы при первой же возможности, — вздохнул Дим.

— Вот и я так решил. — Дед отсалютовал моему носителю кубком и осушил его в один глоток. — Скажешь, я был не прав?

— Я оставлю свое мнение при себе, — с неприязнью покосившись на медальон и перстень, ответил Дим. И я его понимаю. Вспоминая бараненка и редкие стычки с дворянскими отпрысками, приезжающими в Ленбург, чтобы пощекотать свои нервы и пополнить отряды бродящей по руинам нечисти, перспектива оказаться в рассаднике таких вот «героев» кажется более чем сомнительной.

Очевидно, разочарование и недовольство Дима были слишком явными…

— Внук, я же не предлагаю тебе идти служить в имперский легион, — проникновенно заговорил Вурм. — Ни один закон не говорит, что описанные в коронном списке «свершения» должны обязательно исполняться дворянином, находящимся на службе. Достаточно того, что у тебя на шее в этот момент будет медальон, а на пальце перстень. А Поход и твои умения почти наверняка предоставят тебе необходимый случай. Посмотри на меня, я не был «мулом» и не состоял в гвардии. Под моим командованием была только наемничья банда в четыре десятка сорвиголов, но я смог подтвердить право на герб. Чем ты хуже?

— Дед, но зачем вообще это нужно?! — воскликнул носитель и… стушевался под ставшим холодным и колким взглядом Вурма.

— Времена меняются, внук, — глухо проговорил старый. — Еще при моем отце императору не было дела до того, какой титул носят его советники, а сегодня в его дворце лишь слуги не имеют дворянского звания, а сановники без титула редки так же, как сердца жвальней в трофеях ходоков. Владетели, ландлорды обретают все больший вес, а обычные люди, как бы талантливы они ни были, притесняются. Я не желаю, чтобы мои потомки рвали с голов шапки и гнули спины перед чванливыми ничтожествами только потому, что у тех на пальце красуется подобный перстень, а у моих внуков его не будет. Ясно?

— Да, — тихо ответил Дим и, помолчав, спросил: — А почему не войти в гильдию? Цеха-то никто не тронет.

— Не тронет, — согласился Вурм. — Но где гарантия, что твои дети будут достаточно умны, чтобы освоить алхимию, упорны, чтобы стать целителями или зельеварами… или удачливы, чтобы вернуться из первого выхода в Пустоши?

— Значит, ты считаешь, что обречь потомков на обязательную службу императору будет лучше? — задумчиво проговорил носитель, но явно больше из чувства противоречия.

— Скажем так, перспективнее, — усмехнулся дед.