Глава 1

Тренировки – залог долгой жизни… за редким исключением

Утро раннее, летнее… но прохладное. Когда лежишь на лапнике посреди небольшого и редкого, насквозь продуваемого леска, последнее обстоятельство особенно неприятно, а уж вкупе с выпавшей росой – так и вовсе становится грустно. Хлопок! Над лесом взметнулся ослепительно-белый огненный шар, хорошо заметный даже днем. Этакий вариант сигнальной ракеты, не требующий наличия ракетницы и зарядов к ней. Вместо нее – боец-стихийник… уровнем не ниже воя.

– Эй, малахольный! Время вышло, урок окончен, – звонкий девчоночий голос разнесся по перелеску.

Ага-ага. Так я и повелся. Можно подумать, что это не вам вчера утром тренер зачитывал условия «игры». Урок будет окончен только в тот момент, когда я коснусь ворот поместья… или когда меня спеленают противники. Вот если бы этот огнешар запустил Владимир Александрович… Эх, но выбираться все одно надо. Время пряток почти вышло, и я ни на секунду не сомневаюсь, что скоро в ход пойдут объемные поисковые техники, что в исполнении таких пироманов, как обе мои кузины и кузен, означает одно: искать и пеленать они меня будут огненным же «неводом». Все никак не наиграются с поддавшейся им наконец стихией… А значит, легкие ожоги, как и быстрое обнаружение, гарантированы.

Осторожно выкапываюсь из кучи лапника, в которой устроился всего пару часов назад для короткого отдыха, прислушиваюсь, чуть тронув Эфир, и, убедившись, что в радиусе сотни метров нет ни одного человека, ме-эдленно начинаю отползать в сторону небольшого оврага. По его дну протекает мелкий, но очень звонкий ручей, и он замечательно скроет мое передвижение, когда я окажусь на открытой местности.

Полчаса ползком на пузе по дну ручья, и… я оказываюсь у самых ворот поместья. Аккуратно выглядываю из той небольшой канавы, в которую превратилось русло ручья, и замечаю мнущегося у ворот братца. Можно было бы воспользоваться кое-чем из моего «эфирного» арсенала, но… Лешка расположился аккурат под артефактами системы наблюдения, а отец в своих «записях» настоятельно не советовал «светить» технику… до совершеннолетия. Что ж, придется действовать более, хм, естественно.

Не дожидаясь, пока стороживший подходы к воротам брат обернется, накидываю ему на шею воздушную удавку. Вот так, опыта у Алексея маловато, да и одновременно держать защиту и «ощупывать» пространство вокруг он пока не может. А ручей очень неплохо укрыл меня от внимания этого любителя огня. Говорил же Владимир Александрович, не надо сосредотачиваться только на одной стихии. Так ведь нет, «мы, Громовы, прирожденные огневики…». Выпендрежники… ну да-да, завидую. Мне-то ни Пламени, ни Тверди не видать, способностей «не хватат». А, чего уж теперь…

Ха, вот и результат. Лешка прожигает меня взглядом, но не дергается. Знает братик, что такое воздушная удавка… подношу руку к створке ворот… на миг чувства взвывают от близкой опасности… поздно. Обжигающий жар развернувшегося полотнища огня отшвыривает меня в сторону. Боль ожогов, сначала вроде бы несильная, уже через секунду превращается в нечто совершенно нестерпимое… Зубы скрежещут, стирая и обкалывая эмаль, а чудом не пострадавшие от жара глаза начинают слезиться. Сквозь отдающую алым муть все-таки замечаю довольную ухмылку брата…

Артефакт. Грязно играют р-родственнички. Ну ничего, потягаемся еще. Бросаю на Алексея короткий взгляд, и так и не сброшенная, но изрядно ослабленная воздушная удавка вновь наливается силой. Брат шатается. Отлипаю от асфальта и поднимаюсь на ноги, под потрескивание обугленной ткани и… кажется, кожи. Старательно не глядя на собственное дрожащее от боли тело, медленно подхожу к Алексею. Губы раздвигаются с явно ощутимым треском, и рот наполняется кровью. Кажется, все еще хуже, чем я думал…

– Снимай защиту с ворот. – Брат отшатывается от моего сипа и бледнеет. Продолжаю наступать, сильнее сжимая удавку и чувствуя, что еще немного – и сознание окончательно меня покинет. Слишком сильная боль… слишком. – Быстро… бр-рат.

Не успеваю. Сзади раздается топот. Это сестренки бегут на помощь. К сожалению, не мне. В этом я успеваю увериться, когда спину перечеркивает-обжигает удар огненного хлыста.

– А ну прекрати, кретин мелкий! – Доносится до меня крик одной из близняшек, и это последнее, что я успеваю. А потом вокруг становится темно… и я падаю в блаженное беспамятство.

– Вы что, совсем оборзели?! – Моложавый, подтянутый мужчина в легком тренировочном костюме окинул яростным взглядом мнущуюся в центре комнаты компанию из юноши и двух девушек лет шестнадцати-семнадцати на вид. – Кто вам, соплякам, позволил лезть в оружейку, и, самое главное, как вы додумались использовать на тренировке боевой артефакт класса «крепость»? И против кого? Собственного брата!

– Может, не стоит так наседать на молодежь, Владимир? – Возникший на пороге, импозантный в своем темно-бордовом костюме-тройке худощавый седовласый старик замысловато крутанул в воздухе тростью красного дерева. – В конце концов, ничего непоправимого не произошло, не так ли? Парень жив, лекари гарантируют, что все ожоги будут сведены за неделю… да и ребятки наверняка уже поняли, что перестарались… Ведь поняли же?

Ответом остро глянувшему на «ребяток» старику были энергичные кивки и полные такого раскаяния взгляды, что, заметив их, Владимир скривился. Как же… поняли они. Впрочем, старик, казалось, был удовлетворен этим показным осознанием вины, так что тему можно считать закрытой.

Спустя два часа, после доклада владельцу имения и присутствия на коротком «официально-домашнем» обеде, тренер стоял в медицинском блоке у окна небольшого бокса, где в просторной ванне, заполненной даже на вид противной жижей, плавало опутанное многочисленными датчиками тело находящегося без сознания паренька. А вокруг мерно пикали на разные голоса с полдюжины медартефактов.

– Бежать тебе отсюда надо, Кирилл. Долго ты таким «тренажером» не проработаешь. Если сестры с братом не дожмут, так старшие сожрут, – тихо, почти неслышно вздохнул тренер, отворачиваясь от окна.

Отвернулся и не увидел, как по болтающемуся в жиже телу прошлась судорога, взбаламутив ленивую субстанцию. Медартефакты в боксе словно взбесились и умолкли… чтобы через секунду вновь начать мерно попискивать и перемигиваться многочисленными рунами, словно ничего не произошло. Метнувшийся от стола целитель метеором пролетел мимо моментально похолодевшего тренера и, распахнув дверь в бокс, замер на пороге.

– Что? – Владимир тряхнул медика за плечо, но тот ловко сбросил ладонь и устремился к пациенту. Короткий осмотр артефактов, легкое возмущение в Эфире от скользнувшей по телу мальчишки диагностической сетки… и недоуменное лицо медика, повернувшегося к тренеру.

– Очевидно, сбой в оборудовании… Может, энергетический скачок? – промямлил целитель. – Но… сейчас все в порядке.

– А если не скачок? – прищурился тренер.

В ответ медик скривился.

– Тогда наш пациент на секундочку умер и воскрес… – фыркнул он. – А это, как мы знаем, совершенно невозможно.

– Ну да, ну да… – покивал Владимир. – Невозможно, конечно.

Вот только тренер, а по совместительству начальник службы безопасности рода Громовых, точно знал, что невозможным являются как раз скачки энергии в медблоке. Тройная система защиты, бессчетное количество стабилизирующих элементов… все-таки питание медицинской части висит на той же ветке, что и системы безопасности поместья, а значит… Демоны его знает, что это значит, но точно не всплеск энергии.

– Владимир Александрович, вас Ирина Михайловна искала. Просила зайти. – Возникший рядом боец протянул командиру записку, прочитав которую тот невозмутимо кивнул и, жестом отпустив подчиненного, направился к выходу из медблока. Когда приказывает хозяйка дома, а по совместительству супруга наследника рода, тянуть не стоит. Чревато, знаете ли…

– Володя, что произошло сегодня утром и почему Кирилл не был на обеде? – Холеная женщина с властным взглядом и совершенными формами мягко повела рукой, указывая вошедшему в ее кабинет начальнику охраны на кресло. Сама она расположилась на диване, по другую сторону от низкого столика.

– Утром… произошел непредвиденный инцидент, – устроившись в предложенном кресле, проговорил Владимир. – Дети решили обойти условия поставленной им на тренировке задачи несколько… хм-м… рискованным способом. Для чего ими была взломана оружейная, кстати, неизвестным нам пока способом, поскольку нарушения рунных цепей, как и несанкционированного допуска вообще, зафиксировано не было…

Тут Владимир заметил, как его собеседница вдруг стрельнула глазами куда-то в сторону и почти незаметно облизала губы… Вот так. Не было взлома. Добрая мамочка дала детишкам доступ ко взрослым игрушкам. Начальник службы безопасности вздрогнул, вспомнив, какие еще боевые артефакты хранились в оружейке. Хорошо, что дети взяли только защитный комплекс. Выбери они что-нибудь иное, скажем, штурмовой «Центавр», – и от поместья могли бы остаться одни обугленные руины…

Справившись с собой, Владимир продолжил доклад, а заметив, как облегченно вздохнула Ирина Михайловна, выслушав всю историю до конца, не поленился тронуть Эфир… И вынужден был в очередной раз признать, что боярские роды, бывшие опорой страны, вырождаются точно по примеру княжеских фамилий… Противно. Особенно когда понимаешь, что в душе этой красивой и умной женщины и в помине нет беспокойства о жизни родного племянника, едва не убитого ее детьми. Только облегчение от того, что глава рода закрыл глаза на случившееся… в очередной раз. И где же знаменитая поддержка рода, о которой так пафосно говорится в присяге? Где это «единым кулаком» и где эта «всемерная поддержка»? Грустно…

Открыть глаза… и быстро их закрыть, защищая от режущего и слепящего света. Хм. Кажется, я не так уж и мертв? Однако. Даже не знаю, как к этому относиться… зажрался? Да нет. С моим диагнозом мне жить оставалось хрен да нисколько. Каждый день мог стать последним. Так какой смысл в том, чтобы пережить тот идиотский бой и браво загнуться по давнему «приговору» врачей? Хотя, конечно, вляпался я с Десяткой знатно. Ну, должен же был понять, что меня специально отжимают на балкон под выстрел. Ан нет, возомнил себя самым умным – вот и поплатился… А потом… Да, еще этот идиотский разговор, что привиделся мне после… хм, после смерти? Задание… учеба… Перун этот среброусый… Мрак. Хотя учеба – это неплохо, да… Совсем неплохо…

– Кирилл, ты меня слышишь? – Раздавшийся рядом глубокий баритон отчего-то заставил мое тело дернуться, и я тут же почувствовал, как зазудела кожа… Что-то подобное было со мной, когда я валялся в госпитале с ожогами. Оч-чень похожее ощущение. Только непонятно, с чего это я так отреагировал на имя какого-то Кирилла, если меня при рождении Романом назвали?

Вот опять… Ладно, посмотрим, что это тут такое творится. Открываю глаза… очень осторожно открываю: все-таки недавний опыт сказывается.

– Гх-хде я… – сиплый голос, почти хрип. Но не такой, как бывает от слабости или долгого молчания… Странно. Вроде бы с горлом у меня было все в порядке. Меня били? Зачем?

– Ты в медблоке поместья Беседы. Кирилл, посмотри на меня. – Человек, стоящий у изголовья моей кровати, водит растопыренными пальцами перед моим лицом. Хочу поправить его, но… в этот момент по телу проходит волна тепла, и желание говорить пропадает. Уж больно знакомое ощущение. Бывало у меня такое в присутствии людей, обладающих способностями, схожими с моими. И как правило, они относились к госструктурам… что в принципе неудивительно, учитывая, что большую их часть я сам и учил. А значит, значит, лучше пока промолчать… и осмотреться. Может быть, даже к лучшему, если меня принимают за другого.

Я присмотрелся к человеку, что продолжал совершать какие-то пассы над моим телом.

– Ну вот, другое дело… – Круглое лицо, украшенное седыми распушенными усами, почему-то тут же отозвавшимися в памяти определением: «кошачьи», – умные темные глаза за стеклами… пенсне? Однако. Характерная сеточка морщин, разбегающихся от внешних уголков глаз… Про таких людей обычно говорят, что они много улыбаются. Может быть, может быть. Лицо у моего визитера весьма располагающее, как у многих докторов, кстати сказать. Почему я решил, что мой собеседник – врач? А кем еще он может быть, в своем белоснежном халате и со стетоскопом на шее. Причем стетоскоп из древненьких. Я таких, пожалуй, уж лет двадцать не видел. Хромированная вещица, сразу видно, надежно сделанная, на века, можно сказать.

– Что со мной? – еле слышно прохрипел я.

– Несчастный случай, молодой человек, – чуть помявшись и нахмурившись, проговорил врач.

О как. Интересно, доктор, и почему я вам не верю?

– Я не о том… Что со мной сейчас? – переспрашиваю, избавляя собеседника от дальнейшего вранья.

– А, вот ты о чем! – совсем другим тоном восклицает доктор, и морщинки на его лице разглаживаются. – Тут нам есть чем похвастаться. Уже почти все в порядке. Хотя справиться с твоими ожогами и повреждением позвоночника было еще той задачкой, уж можешь мне поверить, Кирюша. Хорошо еще, что глаза не пострадали. Это вообще чудо. Что же до голоса… скоро он к тебе вернется. Видишь ли, нам пришлось немного повозиться с твоими дыхательными путями. Носоглотка оказалась сильно обожжена, так что пришлось проводить оперативное вмешательство, чтобы ты смог дышать, не тревожа поврежденной слизистой. Через три-четыре дня горло придет в порядок окончательно. Возможны небольшие изменения в тембре, но… думаю, ты не будешь против, если твой голос станет чуть-чуть ниже, а?

Машинально качаю головой, а в висках долбится один-единственный вопрос: откуда? Откуда у меня взялись ожоги и когда я успел повредить позвоночник? Ну ладно, последнее еще как-никак объяснимо. Вторая пуля попала прямо в грудину. Если сила ее была достаточно велика, могла и позвоночный столб задеть… но ожоги?! Нет, тут явно что-то не так… Пытаюсь собрать из немногочисленных разрозненных кусочков хоть какое-то подобие картинки, но… все напрасно. Мысли разбегаются, веки смыкаются, и я проваливаюсь в сон…

Мне снилось что-то странное. Детство… но не мое. Мальчишка со странными, хотя и частично знакомыми мне способностями, растущий в семье с не менее странными, но куда более мощными, а порой и «горячими», в прямом смысле этого слова, умениями. И относились к нему, скажем прямо, не самым лучшим образом, судя по тому, что я видел во сне… А звали паренька, кстати говоря, Кириллом.

Проснувшись, я по старой привычке попытался вспомнить сон во всех подробностях. Своеобразная тренировка, позволяющая сохранить мой стремительно дряхлеющий разум в более или менее рабочем состоянии… Обычная, привычная процедура, только сегодня в ней явно что-то пошло не так.

Стоило мне сосредоточиться на уплывающих в небытие картинках своего бессвязного и, скажем прямо, не очень-то приятного сна, завершившегося почему-то огненной стеной, – как я едва не утонул в сумасшедшем потоке образов. И все равно не справился. Но не «захлебнулся», а просто вырубился.

Сон? Не смешите мои тапочки! Ни одно сновидение не оборачивается целой жизнью, пусть даже такой короткой, какой она оказалась у четырнадцатилетнего мальчишки по имени Кирилл Громов.

Единственное, что наводило на мысли о сне, – был факт наличия в моих видениях магии, в остальном же… все очень подробно и правдоподобно. А уж когда в гости ко мне в бокс начали шастать люди, которых я помнил по тому самому видению, и все они именовали меня исключительно Кириллом… В общем, пришлось принять как данность, что я теперь он самый и есть. Слабый стихийник, родившийся в семье, славящейся своей силой и предпочтением, отдаваемым «огненным» техникам, отпрыск младшего сына главы боярского рода Громовых, не наследующий ничего и могущий рассчитывать лишь на место в так называемых боярских детях или же на службу у государя, чтобы в дальнейшем своим горбом выслужить имение, а значит, и собственное боярское звание…

Только судя по тому, что я видел «во сне», долгая жизнь парню явно не светит. Его скорее добьют двоюродный братец с сестрами-близняшками, тренировки с которыми часто, я бы даже сказал, слишком часто оборачиваются для Кирилла отдыхом в больничной палате. Не то чтобы это было уж очень страшно, учитывая, что переломы здесь вылечивают за пару дней, а поврежденные внутренние органы приводят в порядок за неделю, но периодичность, с которой Кирилл попадал в лапы медиков, удручает и наводит на мысли об очень неприятных перспективах. А уж учитывая последний раз, на котором, собственно, и оборвалась впитанная мною память мальчишки, тенденция вырисовывается просто отвратительная.

Самое же удивительное, что после смерти родителей никто из старших родственников не пожелал взять на себя обязанность по заботе о пареньке. Ни родной дядька-наследник рода с супругой, ни дед, глава того самого рода. Кирилла, словно ненужного щенка, спихнули на прислугу, из свидетельств родства оставив ему лишь обязанность присутствовать на семейных сборищах да учебу и тренировки вместе со старшими сестрами и братом. И если на семейных собраниях Кирилл послушно исполнял роль этакого пажа при супруге наследника рода, выполняя ее просьбы-требования с вышколенностью хорошего слуги, то терпеть подобного пренебрежительного отношения от ее детей он явно не желал и доказывал это на каждом занятии, каждой тренировке. Стремясь обогнать в учебе, на грубую силу противников, способных размазать своего кузена тонким слоем по всему полигону, отвечал хитростью и тщательно скрываемыми «эфирными» техниками, почерпнутыми из так называемых записей погибшего отца, И ведь у него получалось, черт возьми… Если бы не подстава с боевым артефактом, отправившая Кирилла на неделю в реанимацию, то и в последний раз он вполне мог выйти победителем из нелепого соревнования, где трое воев забавлялись, а один новик просто не мог отступить, прогнуться… сдаться, в конце концов. Уважаю.

Только если я не схожу с ума и в зеркале, повешенном аккурат напротив моей кровати «заботливыми» руками «заглянувших проведать дорогого братика» кузин, действительно отражается покореженная физиономия Кирилла Громова, значит, сам бывший владелец тела куда-то… ушел?

Стоило задать себе этот вопрос, спустя мгновение пришло понимание: действительно ушел. Куда? Черт его знает, но среброусый обещал, что там будет лучше. И, зная историю Кирилла, я не могу его винить. Остается только удивляться, как у мальчишки вообще хватило сил провести пять лет в борьбе с людьми, которые должны были стать ему опорой и подмогой…

Нет, это не пустые слова и не идеализация родственных уз, все куда проще. Каждый член боярского рода, будь он родственником по крови или принятым в боярские дети, присягает на верность роду, а тот дает новообретенному родственнику свою защиту и поддержку. Эдакий вассалитет с освященными веками условиями и обязательствами сторон… Остается удивляться, почему в отношении кровного родственника, да еще несовершеннолетнего, род отказывается исполнять те самые взятые на себя обязательства. А ведь в памяти Кирилла имеется пусть и размытое, но яркое воспоминание о том, как глава рода Громовых принимал под опеку восьмилетнего мальчика… буквально на следующий день после смерти его родителей в автоаварии… Дерьмо какое-то.

Я покосился на зеркало, тут же послушно отразившее мое новое, украшенное рубцами и стяжками лицо, лоснящееся и блестящее… последствия ожогов, однако. Хорошо еще, что здешний доктор клятвенно заверил меня в скором исправлении этого кошмара. Но до тех пор смотреть в зеркало откровенно страшно. Спасибо, дорогие мои кузины с кузнечиком… Ишь, разрезвились… кобылы с жеребцом. Нет, Кирюха, так дальше жить нельзя. Что было, то прошло, но! Вздумают лезть опять – будем учить… жестко, больно, но доходчиво и, главное, качественно! Как и завещал… ну да, ну да, он самый, среброусый такой. Иначе подумать страшно, что они с обычными людьми творить будут, раз уже сейчас родную кровь не пожалели…

 

Глава 2

Господи, избавь меня от союзников…

Наверное, услышь я такие рассуждения Там, фыркнул бы недовольно – дескать, что за дурь так реагировать на сон, пусть он и был в своем роде вещим? Вот лишь одно «но»… Этот сон… воспоминания… они стали моими. Не знаю, как объяснить точнее, но… это меня гоняли по полигону две злорадно ухмыляющиеся девицы, и это моим телом, опутанным водяным «неводом», они же вместе с братом играли в футбол, пока я из последних сил держал трещащий от напряжения воздушный щит, не давая шипящим нитям воды коснуться кожи… Таких воспоминаний у меня ой как немало. И среди них есть не только эпизоды поражений и побед, но и откровенных подстав со стороны любезных кузин с кузнечиком. Не могу сказать, что Кирилл всегда был образцом благородства, нет, в такой обстановке ангелы не выживают, но до откровенной подлости он никогда не опускался. В остальном же действия младшего Громова можно охарактеризовать как вполне оправданные тактические приемы в борьбе с превосходящими силами противника. И уж точно парень никогда бы не позволил себе издеваться над проигравшими. Для него это было противоестественно и абсолютно неприемлемо. И от того, что двоюродные сестры и брат не гнушаются такой низости, ему было еще больнее.

Странно, но память Кирилла, встроившись в мою собственную без остатка, став ее неотъемлемой частью, изрядно сместила акценты в моем мировоззрении, в частности изрядно пошатнув давно ставший привычным цинизм стоящего у черты умирающего вояки, уже принявшего грядущий уход как должное. С другой стороны, иные черты моего характера… Так я толком и не смог принять умения Кирилла прощать и доверять… я никогда не прощал своих обидчиков и всегда отдавал долги. Будь то услуга или пуля в лоб, рано или поздно «награда» находила своего «героя». За что и получил Там свое прозвище. Правда, всегда предпочитал его прямой перевод с латыни, благо такой вариант подходит мне не меньше. Люблю вкусно и много поесть. А вот комиксов не люблю, очень. Потому записным острякам, интересующимся наличием у меня адамантовых когтей, я без лишних разговоров устанавливаю личную портативную светотехнику… бесплатно.

Сегодня был первый день, когда здешние эскулапы разрешили мне наконец выбраться из постели и отправиться на небольшую прогулку… не дальше веранды перед медблоком. Замечательно. А то я уже устал лежать в боксе, наслаждаясь процессом выздоровления. Хотя… честно говоря, за выздоровлением своего нового тела я следил с большим интересом, поскольку такого темпа регенерации не видал даже у ящериц. Если бы Там у нас были такие врачи и такие возможности… сколько хороших ребят можно было спасти от смерти или инвалидности… М-да уж.

Поплотнее запахнувшись в халат, я нашарил под койкой пушистые и мягкие, совсем не больничные тапочки и, радостно распахнув дверь бокса, не менее весело поковылял по коридору к выходу из медблока, не забывая держаться стенки.

Оказавшись на веранде, я остановился и, отдышавшись, устроился на небольшой лавочке. Ноги дрожат, в голове муть… в общем, полный набор удовольствий выздоравливающего.

– А, Кирилл, вижу, ты уже выбрался на свежий воздух, – неслышно возникший рядом подтянутый дядька весьма неопределенного возраста присел рядом, не спрашивая разрешения… Впрочем, пришлось напомнить себе, что единственный человек здесь, у которого Владимир Александрович Гдовицкой, будучи начальником охраны, действительно обязан спрашивать разрешения сделать что-либо, это глава рода боярин Громов, мой номинальный дед, так сказать.

– Да вот устал лежать, Владимир Александрович. Скучно. Даже шрамы на морде считать и то надоело, – вздохнул я, закрывая глаза и подставляя лицо жаркому летнему солнцу. У юношеского тела, пусть даже и в таком вот покоцанном состоянии, есть один несомненный плюс. Окружающая реальность воспринимается куда ярче и… полнее. Словно в детство верну… м-да уж.

– Эскулап наш Иннокентий Львович говорил, что через пару дней от них и следов не останется, – осторожно заметил мой собеседник.

– Знаю. Мне он то же самое говорил. Но в боксе все равно больше заняться нечем. Вот и любуюсь на свое отражение. Спасибо сестричкам, позаботились о развлечении, – кивнул я, не открывая глаз.

– Да уж… – кажется, сосед совсем не рад такому повороту нашей беседы. – Ирина Михайловна сегодня за обедом опять о тебе справлялась.

– Какая трогательная забота. Передайте ей мое почтение и благодарность, Владимир Александрович… – Хм, не любил Кирилл тетку, ох не любил. Да только с чего это меня так передергивает, а? Мне-то она никто, и звать ее никак. Дела-а…

– Еж, ну натуральный еж. Только что иголок нет, – со вздохом заметил мой собеседник.

– Ничего, тренер, дайте срок, вырастут… а там и за когтями-клыками дело не заржавеет, – откликнулся я и почувствовал, как напрягся сидящий рядом человек.

– А ты изменился, Кирилл, – доверительным тоном заметил Владимир Александрович, мгновенно пряча сущность эсбэшника за маской тренера и учителя. – Вырос, наверное?

– Вряд ли, скорее, просто устал. – Я открыл глаза и, повернув голову к собеседнику, спросил: – А что, это плохо?

– Хм… Вырос-вырос, Кирилл Николаевич. Впору об эмансипации задуматься, – старательно натягивая беззаботную улыбку на лицо, проговорил тренер. Только глаза у него остались слишком уж серьезными.

И я рискнул. Кирилл называл это «тронуть Эфир», я же всегда говорил: «напрячь чуйку». Но смысл один, и действо это мне знакомо давно и очень хорошо… Вообще все эти их «эфирные» техники до боли напоминают то, чему я учился Там, в Центре. Правда, здесь выбор приемов куда разнообразнее, а сами они… формальнее, что ли. Надо будет обязательно разобраться с этим делом. Непременно.

Как бы то ни было, «принюхавшись» к моему визави, я учуял только легкое одобрение в его эмоциях, что уже радовало. Но еще лучше было другое… боль, та самая жуткая головная боль, что в последнее время терзала мое тело Там, едва мне стоило воспользоваться своими умениями, здесь отсутствовала напрочь. А само действие, требовавшее раньше довольно серьезного усилия, теперь казалось естественным и простым… словно кружку воды выпить. Нет, ну правда… я чуть ногами не засучил от нетерпения, когда представил, во что тут может превратиться мой разгон. Как ребенок, честное слово.

Стоп. Ки… да черт возьми! Ромка, соберись, возьми себя в руки. Потом эмоциями фонтанировать будем.

– И куда мне с этой самой эмансипацией потом деваться? Из родного-то дома, да без образования, профессии… на паперть идти? – А в Эфире толкнул я своему собеседнику… хм-м… эмоцию не эмоцию… скорее образ, окрашенный пониманием и согласием. Возможность свалить подальше от таких родственничков мне пришлась по душе.

– Да, правильно, правильно. Дом есть дом. Это я так, на тему твоей взрослости высказался, – тут же хмыкнул Владимир Александрович и, словно спохватившись, вытянул из кармана брюк широкий мужской браслет. – Вот! Я же чего пришел. Сам не раз у медиков гостевал, помню, как тут скучно бывает. А Иннокентий Львович сказал, что тебе уже читать можно. Держи, уж извини, в твоей комнате взял. Хорошая библиотека у тебя там, кстати, подобрана, – постучав по краю протянутого мне «украшения», заметил тренер.

– Ох, вот за это спасибо, Владимир Александрович! – искренне благодарю собеседника, прилаживая обновку на запястье и судорожно пытаясь вспомнить принципы управления здешним аналогом планшета и мобильника в одном флаконе.

– Да не за что, Кирилл. Я, кстати говоря, скинул тебе на браслет восстановительную программу. Пока окончательно не придешь в норму, будешь заниматься по ней, – поднимаясь с лавочки, улыбнулся тренер. – Не скучай. Иннокентий Львович обещал выписать тебя уже через пару дней… А мне, извини, пора. Дела-дела, заботы.

Разобраться с управлением браслетом оказалось не сложнее, чем с обычным мобильником. Несколько рун, выгравированных на внешней его стороне, при касании активируют полупрозрачный экран, размер и расположение которого в воздухе можно менять одним движением руки. Для окружающих, кстати, экран невидим – по желанию, так сказать. Меню и пиктограммы также реагируют на прикосновение. Есть и возможность вызова клавиатуры… Да только с ней придется повозиться. Это не знакомая и понятная QWERTY, а нечто другое. Совершенно иное расположение знаков, тройная раскладка: кириллица, латиница и… рунная, больше всего похожая на сильно модернизированный Футарк, если я не ошибаюсь, конечно. Ну да ладно, с этим можно разобраться и позже, а вот то, что интересует меня сейчас… Бегло пробежавшись по каталогу, нахожу последнюю созданную папку. «Российское законодательство». Ничего примечательного в названии нет, но… я-то знаю, что Кирилл никогда не интересовался юриспруденцией, так что… открываем.

Углубившись в чтение, я и не заметил, как подкрался вечер, и лишь сгустившиеся сумерки и возникший рядом со мной хозяин медблока заставили меня отвлечься от вороха документов.

– Кирилл, сколько можно тебя ждать? – Доктор попытался изобразить негодование, но… с его-то добрейшей круглой физиономией попытка заранее была обречена на провал.

– Прошу прощения, Иннокентий Львович, зачитался, – покаялся я, поднимаясь с лавочки. Доктор внимательно следил за моими движениями, готовый подхватить падающее тело в любой момент, и, когда я утвердился на ногах, удовлетворенно кивнул.

– Ну что ж, чтение – дело хорошее, но не в такой же темноте, Кирилл, – заметил целитель, когда мы входили в медблок. – Можно же было хоть свет на веранде включить… Ладно. Давай-ка в процедурную. Потом ужин… и в койку.

Двух дней мне вполне хватило, чтобы разобраться с подсунутыми начальником СБ документами. Там было на удивление много интересных вещей, и некоторые из них вызвали у меня целый ворох вопросов. Например, если пакет документов об эмансипации был понятен, то выдержки из законодательства, касающиеся наследственного права, заставили меня хорошенько задуматься. Почему-то я следом за Кириллом решил, что раз отец не наследует главенство в роду Громовых, то у него и собственности никакой нет. Жили… мы… всегда в домах, принадлежащих роду, по крайней мере, частных квартир в памяти Кирилла не было, ездили на автомобилях с родовым гербом, хоть я и помню его весьма смутно, но… флажки были, это точно. В общем, логично было предположить, что собственного имущества, кроме разве что личных вещей, у моей семьи не было. По крайней мере, это было логично для четырнадцатилетнего паренька. Но подборка копий кое-каких частных документов, статей и комментариев к ним, сделанная Гдовицким, намекала на совершенно иное положение дел. И это… напрягало.

Казалось бы, с какой вообще стати я пусть и частично, но доверился начальнику службы безопасности имения Беседы, боярскому сыну рода Громовых, второму человеку в иерархии, если не брать в расчет кровных родовичей? Да только… я помню слова, сказанные им у окна медбокса, где в противоожоговой ванне плавало тело Кирилла Громова. Точнее, помнил их сам Кирилл, а мне его знание вроде как по наследству досталось. Ума не приложу, как парень мог их услышать, находясь в коме, за звуконепроницаемым стеклом бокса. Но факт – услышал и… воспользовался советом, данным ему тренером. А может, это среброусый подсуетился… В общем, если прежний Кирилл кому-то и доверял хоть чуть-чуть среди своего окружения, это, несомненно, был Владимир Александрович Гдовицкой. Конечно, не лучшая рекомендация, но за неимением гербовой, как говорится… Да и не собираюсь я верить каждому слову начальника службы безопасности. Своя голова, как-никак, на плечах имеется.

Из медблока я выходил вполне выздоровевшим, хотя легкая слабость все еще давала о себе знать. Нет, все-таки здешние медицинские техники – это что-то…

Комната Кир… В общем, комната встретила меня жарой и спертым воздухом. Впрочем, чего еще следовало ожидать после недели-то отсутствия и запертых в разгар лета окон. Пришлось отложить планы по началу тренировок согласно выданной Гдовицким программе и приняться за уборку.

Вот за этим немудреным занятием меня и застал посыльный от Ирины свет Михайловны, с приглашением к обеду. Вовремя, надо сказать. Утром в медблоке меня не кормили, а время уже далеко за полдень. Поэтому, поблагодарив посыльного, удивленно взирающего на мокрую тряпку в моих руках, я заверил его, что буду вовремя, и, не дожидаясь, пока тот удалится на поиски остальных членов семьи, захлопнул дверь, которую посыльный, между прочим, отворил, даже не постучавшись.

Кстати, вот интересный момент. Обслуги в имении немерено. Но свои комнаты все дети, вне зависимости от статуса и положения в семейной иерархии, прибирают самостоятельно и не реже чем раз в неделю. Иначе можно схлопотать на орехи от главы местного женсовета, которым, понятно, является все та же Ирина Михайловна, как старшая женщина в семье. Супруга-то главы рода почила задолго до рождения внуков… вот и пришлось штатной красавице и жене наследника принять на себя тяжкое бремя руководства женской частью рода и домом. Ну а с таким, с позволения сказать, правлением я не вижу ничего удивительного в том, что из когда-то вполне вменяемых девчонок, какими еще помнил своих двоюродных сестер-близняшек прежний Кирилл, выросли такие отмороженные на всю голову стервы. Сила кружит головы не хуже власти, а уж дури-то у них до хрена и больше. Это даже штатные боевики рода признают…

Черт, как же сложно с этими новоявленными воспоминаниями. Порой они мне кажутся полным бредом, а иногда… настолько органичны, что я даже не сразу определяю их происхождение. Не-не-не… стоп. Так и до шизофрении докатиться можно. Все. С этого момента прекращаю даже мысленно разделять себя и прежнего Кирилла. Отныне есть только один человек – Кирилл Николаевич Громов… по прозвищу Обжора.

Кстати, об обжорстве… Пора бы выдвигаться в сторону столовой. До обеда осталось чуть больше десяти минут. А ни дед, ни тетка терпеть не могут опозданий на такие вот «официальные» семейные посиделки. Дядьке, правда, все равно, но… Думаю, это только от того, что он сам редко бывает в имении. Все больше в столице время проводит, присматривая за экономической составляющей рода… Ну и черт бы с ним.

За столом, как и ожидалось, собралось лишь шесть человек. Боярин Громов, Георгий Дмитриевич, как ему и положено по статусу, во главе стола. С торца, слева от него, с видом королевы на троне, демонстрируя шикарное декольте и частично его оч-чень аппетитное содержимое, восседает Ирина Михайловна, невозмутимая, словно каменное изваяние. Рядышком с ней устроились мои двоюродные сестренки, блондинистые длинноногие существа, обещающие в скором времени стать достойным по красоте продолжением линии своей великолепной матушки. Правда, для этого им нужно чуток подрасти и еще немного округлиться в… нужных местах, в изяществе же и плавности движений они и сейчас могут дать фору Ирине Михайловне, особенно если будут выступать вдвоем. Убойнейшая штабелеукладка для пылких юношей всех возрастов… жаль только, характером подкачали. Впрочем, это им тоже досталось по наследству. А по другую сторону стола и соответственно по правую руку от деда устроился мой братец Леша. Тоже двоюродный… Да только ни ума сестер, ни отцовской харизмы в нем нет вообще. Он – грубая сила, давно и прочно оседланная близняшками, как казалось Кириллу, и я склонен с ним согласиться. Пока, по крайней мере. Коренастый, ширококостный, русый, эдакий шкафчик… дубовый, ага.

Ну и я, стало быть, шестой в этой дружной компании.

– Добрый день, – отвешиваю сидящим за столом короткий полупоклон.

– Здравствуй, здравствуй, внук. – Дед – единственный, кто ответил на мое приветствие вслух, остальные отделались короткими небрежными кивками. А старый даже улыбнулся так слегка… и смотрит вроде как благожелательно, но… черт его знает, что он на самом деле думает. – Садись за стол, не заставляй ждать.

Обед прошел в молчании. Даже банального «передайте соль/хлеб/парабеллум…» и то не было. А вот за чаем начались разговоры. Правда, все мимо меня. Вроде как и нет здесь некоего Кирилла Громова. Только дед посасывает трубку да посматривает сквозь дымные облачка с эдаким любопытством… Надоело.

Поднимаюсь из-за стола, коротко киваю и, пока никто не возмутился – ну как же! вперед старших лезет! – молча покидаю «высокое собрание». Выхожу из столовой, аккуратно прикрыв за собой дверь, и краем глаза замечаю за окном расхаживающего по веранде охранника с сигаретой в зубах. Наверное, только что со смены.

Кирилл не курит, а вот я… мозг тут же начинает сучить лапками и требует «соску». Да черт с тобой! Решительно открываю высокое «французское» окно.

– Коля, сигареткой угости, а?

Охранник удивленно хлопает глазами и на автомате протягивает початую разноцветную пачку фабрики неких братьев Румянцевых.

– Спасибо. Я всю возьму?

Николай явно собирается что-то возразить, но пачка уже скрывается в кармане брюк, а одна из сигарет оказывается во рту.

А теперь попробую повторить тот фокус, что тренировал Кирилл незадолго до своей последней и такой неудачной для него полевой практики с родственниками. Коротким энергичным усилием разогреваю воздух у кончика сигареты, секунда, другая – и папиросная бумага вспыхивает, а следом за ней начинает тлеть и табак. Получилось… Брови Николая ползут вверх. Ну да, слабосильный новик, оперирующий Огнем, по определению доступным стихийникам лишь с уровня воя, вне зависимости от наследной склонности к стихиям, это ведь нонсенс, не так ли? А вот хрен вам. Физика – она везде физика… Хотя, конечно, это не работа с огненной стихией, так, легкая профанация, но полезная, этого не отнимешь. А при должном упорстве такой подход может дать немало, очень немало. Особенно такому слабаку, как я…

Подмигиваю ошеломленному охраннику, но радость от успеха моментально перебивается жутким кашлем, неминуемо последовавшим за первой затяжкой. Несколько новых попыток, и… м-да… а стоит ли начинать новую жизнь со старых привычек?

Накатывает легкая эйфория, и я, вспомнив кое-какой опыт работы Кирилла с дыхательной системой, успокоенно вздыхаю. Очистить легкие проблемой не будет, а если подналечь на Эфир с изучением целительских техник, все как одна на нем основанных, то и о прочих негативных последствиях курения для организма можно забыть.

– Э-э… Кирилл? – ошеломленно взиравший на меня боец качает головой, но я его перебиваю:

– Им все равно по фиг, а мне нервы успокоить в самый раз.

– Ладно. Твое дело. – Охранник машет рукой, и я, благодарно кивнув, спускаюсь с веранды, чтобы дойти до своей комнаты по двору. Благо окно открыто для проветривания, так что забраться внутрь труда не составит. У нужного окна аккуратно затаптываю окурок и, перебравшись через подоконник, выбрасываю «бычок» в мусорное ведро, уже забитое всяким хламом. Вот так. Осталось закончить уборку – и вперед, на полигон… Надо же полноценно опробовать свои невеликие, по мнению окружающих, возможности…

 

Глава 3

Думки-задумки и побег из курятника

Итак, посмотрим, что я умею и как это соотносится со здешними… хм… представлениями о человеческих возможностях и умениях.

Два часа я отрабатывал на пустом полигоне свои стихийные техники, как самую интересную для меня «прежнего» часть умений. И ведь умом понимаю, что все это теперь в моей памяти отложено – и как, и что, и «зачем» с «почему», – но проверить каждый вспоминаемый элемент все равно тянет со страшной силой. А когда почувствовал, что окончательно выдохся, присел на бревнышко под небольшим навесом, в уголке полигона, и принялся прикидывать, как эти самые стихийные техники – если быть точным, воздушные и чуть-чуть водных – вписываются в здешнюю «табель о рангах»… Да, есть здесь такая. Состоит всего из четырех ступеней, по возрастающей. Новик – ему доступны лишь вода и воздух, как самые «легкие» стихии, да и то в очень небольших пределах. Вой способен по чуть-чуть оперировать всеми четырьмя стихиями и очень неплохо владеет «наследственной» стихией, то есть той, к которой имеют склонность представители его рода. Гридень – ему доступны энергозатратные техники всех четырех стихий, а также он может выкинуть очень неприятный фокус, а то и не один, в своей «родной» стихии. Иногда неприятный даже для стихийников высшего ранга, ярых. А ярый… это вообще черт знает что и сбоку бантик. Всяческие «огненные штормы», «ледяные бури» и «длани неба» с «дрожью земли» – это техники уровня ковровой бомбардировки, или удара полка «градов». А трое ярых, объединившись, могут жахнуть как тактический ядерный заряд весом в пять-шесть килотонн. Вот такая вот арифметика. На что способен так называемый «полный круг» из дюжины ярых, или по европейской классификации экселенц, я даже думать не хочу. Дурно становится, честное слово.

Деления эти, правда, довольно условные. Поскольку, например, начинающий вой и в подметки не годится вою-середнячку, а старший вой раскидает обоих и не поморщится. Правда, официально всех этих «младших», «средних» и «старших-высоких» не существует. Но все всё понимают, и только что сдавший экзамен на воя стихийник не будет даже рассчитывать на победу в столкновении с воем, уже пять-шесть лет оттачивающим техники этой ступени. Хотя бывают и исключения, конечно, но чаще всего они связаны со стихийниками, достигшими своего потолка. Такой вой, например, может изрядно удивить даже гридня-середнячка просто за счет виртуозной техники владения доступными ему силами. Но все это лирика…

А для меня важно другое. Если следовать этому делению на ранги, то мои умения сейчас находятся на уровне новика-середнячка… причем если с воздухом дела обстоят еще более или менее нормально для низшего ранга, то с водой… хм, в общем, можно считать, что ее у меня нет. Пара оказавшихся доступными мне простейших техник, годных разве что для того, чтобы не сдохнуть в пустыне от жажды, и в расчет ее можно и не брать. Не сказать, что от результата я приуныл, но пришлось признать, что стихийник из меня действительно очень слабый. По уровню знаний, спасибо обучению в роду, вполне могу претендовать на воя, а вот по силе – полный облом. И прогресс если и будет, то невеликий. То есть максимум вой, да и то младший, и без всякой надежды на «открытие» остальных стихий. А то и вовсе старший новик. И становится понятным то пренебрежение, с которым ко мне относятся в доме. Слабак… прямой укор могуществу рода, где члены семьи, даже женщины, при всей здешней патриархальности (довольно кривобокой и неоднозначной, смею заметить), должны быть сильными стихийниками. Традиция… И я ее нарушаю одним своим существованием. Неудивительно, что сестренки с теткой то и дело о грядущем изгнании намекают… Ну, как намекают? Прямым текстом, в глаза говорят. А дед, который боярин Громов, глава рода, и прочая, и прочая, молчит… И мне это не нравится. Что такое это самое изгнание – ни мне, ни Кириллу толком неизвестно. Точнее, Кирилл считал его чем-то вроде той самой эмансипации и не особо по этому поводу напрягался. А вот меня терзают смутные сомнения. Эмансипация в моем положении штука неплохая… но, зная близняшек и тетку так, как знал их Кирилл, сложно предположить, что они стали бы радоваться такому приятному для меня сюрпризу, как полное освобождение из-под опеки рода. А значит, изгнание – это что-то другое…

Я вздохнул и, вытряхнув из головы неуместные мысли, вернулся к своим опытам в новой для меня, но привычной и обидной для Кирилла области. Его можно было понять. Если бы ранг зависел только от знаний, сейчас Кирилл запросто мог претендовать на воя, но… в том-то и дело, что одними знаниями ступени не взять. Нужна сила… точнее, большая пропускная способность тела. А вот с этим у меня швах. Так что, даже зная теоретически, как воплотить, допустим, ту же «длань неба» или «дрожь земли» – приемы, входящие в экзамен на ярого, – у меня просто не хватит дури, чтобы их воспроизвести. В лучшем случае подобная техника у меня просто схлопнется, обернувшись порывом ветра, а в худшем, если вдруг вздумаю ее поддерживать дольше возможного, превращусь в мумию, которую можно будет выставить в какой-нибудь боевой школе в качестве назидания слишком много мнящим о себе ученикам. Так что о высоких ступенях и изображении ОМП можно забыть. Ну, собственно, память сей вывод подтверждает, так что ничего удивительного.

Теперь идем дальше. Эфирные техники. М-да, это штука куда более универсальная, нежели стихийные школы, но и у нее есть свои ограничения. Эфирные техники позволяют воздействовать и на живое, и на неживое… примером тому может послужить засилье рунных артефактов – от средств связи до средств передвижения. Да-да, здешние автомобили, точнее, их движители, по сути своей, есть не что иное, как большие артефакты… Но и это еще не все. Эфирные техники, помимо артефакторики, используются в целительстве… и, скажем так, в ментальных искусствах. Нет, ни о каком чтении мыслей и речи нет. Зато считать эмоции с помощью Эфира – дело несложное. Мороки и иллюзии туда же. Подслушать кого-то на расстоянии, что-то подсмотреть – тоже не проблема, если, конечно, объект не озаботился защитой, эфирной или стихийной. Кстати, многие кинетические щиты младших ступеней также строятся на эфирных техниках, но бойцы предпочитают защищаться доступными стихийными приемами, ввиду их большей эффективности. А уж вои, которым становятся доступными сложные техники «наследной» стихии, – те и вовсе забывают об эфирных щитах как о страшном сне…

В общем, Эфир – штука весьма разносторонняя. Но есть и минус. От любой, даже самой изощренной, его техники можно защититься намного более простыми стихийными щитами или вовсе разрушить ее с помощью энергоемкой, но опять же куда более простой стихийной атаки. В общем, не панацея… Но тут у меня есть козырь, о котором местные, кажется, даже не задумываются. Почему я в этом уверен? Потому что Кирилл не знал о такой штуке, как мой разгон… а уж он-то искал все, что связано с возможным увеличением собственных возможностей. Искал исступленно, можно сказать, был одержим этой идеей. И в воспоминаниях об учебе у отца, которые мой предшественник ввиду их яркости и нереальной точности величал «записями», тоже ничего подобного не упоминалось и не демонстрировалось. И раз он не нашел ничего подходящего, значит, по крайней мере, подавляющее большинство здешних мастеров даже не пытается накачивать Эфиром собственное тело, напитывая им нервные ткани, мышцы и связки, укрепляя кости. А для меня это так же естественно, как дыхание. Ну, вспоминая, какой болью сопровождались подобные экзерсисы в последние годы моей жизни Там… скажу честнее: почти так же естественно.

Я тронул Эфир, «ощупывая» пространство вокруг, и одновременно окинул взглядом полигон. Вроде бы пусто. Замечательно. Ну-ка попробуем мой разгон… Вот и камешек подходящий. Рука потяжелела, наливаясь теплом. Короткий удар… и в стороны шрапнелью брызнул щебень. Ха! Сработало.

Я гений? Ой, вряд ли. Наверняка и до меня были попытки использовать усиление и ускорение тела Эфиром, но… Здесь как раз случай, когда сила – это еще не все. В отличие от стихий, для эфирных техник нужен, прежде всего, контроль, точный и взвешенный, причем такой, какого на начальных ступенях мастерства ни одному бойцу-стихийнику не видать как своих ушей. А на более высоких ступенях, когда уровень контроля становится достаточным, такие вещи, как разгон, проще заменить хорошим стихийным щитом или дистанционной атакой. Вот и получается: низы еще не могут, а верхам это уже на болт не нужно… поскольку чем бегать от чужой атаки под ускорением, проще принять ее на щит, а атаке по площади вообще плевать на то самое ускорение. Накрыл такого вот «бегунка» дистанционной техникой, с пятном воздействия метров в пятьсот – шестьсот квадратных, – и амба. По-моему, так… по крайней мере, это предположение логичнее, чем «страшная тайна великих мастеров». Да и забывать о том, что стихийники предпочитают вести бои на дальних и средних дистанциях, тоже не стоит. Нет, они в обязательном порядке занимаются руконогомашеством, но… большого прикладного значения эти занятия не несут. Ведь зачем бить противника пяткой в лоб, если можно засветить огнешаром в ту же часть тела? Но… БИ полезны для развития контроля и потому присутствуют в программах тренировок всех одаренных.

Следующая весьма интересная фишка, показанная Ки… мне Владимиром Александровичем незадолго до той самой полевой практики и так небрежно продемонстрированная мною охраннику Коле… А именно – свободное оперирование стихией… Тут все сложно, но очень интересно. Любой одаренный в своем развитии, начиная с первых ступеней, использует известные распространенные техники, и лишь достигнув своего «потолка» в контроле пропускаемой через тело силы, мастера начинают экспериментировать с прямым управлением стихиями, изобретая собственные приемы и техники. Почему так? А дело все в том же контроле. Например, имеется потенциальный гридень, который, только-только сдав экзамен на новика, решил «поиграть» с одной из доступных ему на этом уровне стихий. Результат будет… короче, в лучшем случае отделается закупоркой Дара с очень долгим периодом восстановления, а в худшем – его разорвет на кусочки из-за неспособности контролировать весь поток проходящей через него энергии. Грустно? Да не так уж… Техник для каждой ступени хоть и конечное число, но оно очень-очень большое. Одних боевых атакующих приемов уровня воя в мире известно больше сорока тысяч, и это только для школ Огня и Земли. А ведь есть еще и защитные, в чуть меньшем количестве, и небоевые, число которых вовсе неизвестно, поскольку то и дело появляется что-то новое…

Что же до Эфира, то и тут у меня все не как у людей. Если в стихии я откровенно слаб, то здесь могу дать фору многим одаренным. Так, например, я могу «ощутить» пространство в радиусе пятисот метров на открытой местности, тогда как у деда предел – сотня, а он старший или, как здесь чаще принято говорить, «высокий» гридень. Впрочем, неудивительно. Отец сам был слабым стихийником и Кирилла натаскивал именно в контроле Эфира. Да и мои тридцать лет учебы со счета захочешь – не сбросишь.

Еще один момент, отличающий меня от здешних мастеров, – незашоренность. Я не заучивал каких-то специальных техник и приемов, развивая контроль именно на их исполнении, как привыкли это делать стихийники, и перенося тот же тип обучения на работу с Эфиром. И кстати, не помню, чтобы отец учил Кирилла подобным методом. Нет, концентрация и контроль отдельно, а приемы отдельно. Правда, надо отдать должное местным мастерам, особенно тем, что пытаются освоить Эфир, одновременно развиваясь как стихийники, – для них наш с Кириллом способ был бы самоубийством. Стоит хоть чуть-чуть ослабить концентрацию – и, не имея полного контроля над всей доступной телу мощью Эфира, такой экспериментатор просто сгорит или лопнет от неуправляемого потока Эфира, захлестнувшего его тело. Мне проще. Потолок – вот он, что называется, рукой подать. Контроль над доступными телу потоками Эфира – на максимуме, так что можно не опасаться проблем со срывом концентрации… я уж молчу о том, что даже если я полностью сниму контроль, меня не ждет ничего хуже, чем пара дней в медблоке. Потолок моих способностей слишком низок, так что совершить такое вот ор-ригинальное самоубийство у меня не получится. Разве что сутки-другие мучительных судорог в результате… есть у меня и такое воспоминание. Но ведь живой…

– О, мелкий здесь. – Звонкий голос вывел меня из задумчивости, и, подняв голову, я чуть не поморщился. Ну конечно! Других девчонок, кроме Милы и Лины, моих дражайших двоюродных сестричек, в имении нет и быть не может.

Вон как выступают. Походочкой повышенной сексуальности… Чего это они? А! Вспомнил. Последние года два вот эти их женские штучки, вкупе с ультракороткими шортиками и полупрозрачными маечками, на Кирилла действовали как «тяжелая» игра на старый процессор… Короче, тормозил и глючил Кирюша от открывающихся видов, разве что не дымился… Ну, кто бы сомневался, что лучшие ученицы первой в недалеком прошлом сердцеедки столицы не заметят того несомненно любопытного воздействия, что оказывает вид их юных тел на гормональный баланс двоюродного братца. Ну-ну. Хотя-а… Стоит признать, у барышень уже есть чем похвастать.

– Извиняться пришли? – вытряхивая из головы несвоевременные мысли, смотрю на приближающихся сестер. – Так это не по адресу. Вы лучше у Гдовицкого прощения попросите. Ему ведь наверняка нехило влетело за ваши чудачества с оружейкой.

– Санычу дед по этому поводу ни слова не сказал. А тебе, братик, давно пора понять: за твои залеты в медблок нам ни у кого прощения просить не приходится… – мило улыбнувшись, проворковала Лина.

А вот Мила насторожилась. Ну да, она всегда соображала чуть быстрее сестры, и нынешнее мое поведение ее обеспокоило. Оно и к лучшему. После прочтения документов, оставленных Санычем в моем браслете, желание оставаться в имении пропало напрочь. Там ведь не только выдержки из законодательства были, но и копии кое-каких бумаг моей семьи, отца, матери… немного, но чтобы понять, насколько холодными были отношения моей семьи с родом, их вполне хватило.

Да и… память памятью, а мое поведение в корне отличается от прежнего. Да что там! У меня даже моторика постепенно меняется, про манеру речи и вовсе молчу. В общем, валить отсюда надо. А для этого идеально подойдет конфликт, который мне сейчас и устроят мои «обожаемые» сестренки… Надо будет только раздуть его хорошенько, перевести, так сказать, из разряда тайного противостояния в открытые и продолжительные боевые действия. Чтобы уж точно никто не мог обозвать их детскими шалостями.

– Да-да… я заметил, что Георгий Дмитриевич окончательно разочаровался в вашем воспитании и бросил его на самотек. Ну, право, не пороть же этаких дылд? Поздновато как-то… да и предосудительно. Как бы окружающие не сочли это сексуальным извращением, а не воспитательным приемом… – Есть контакт! К концу фразы глазки близняшек опасно загорелись, а через секунду они бросились в атаку.

О, да! Огонь, батарея, огонь, батальон! Попрыгаем, красивые!

Главное – не дать им времени развернуться со столь любимыми сестрами огненными техниками… И это мне удалось, благо у Кирилла была неплохо наработанная тактика, сводившаяся к простому как топор решению. Выйти на короткую дистанцию с одной из сестриц и крутиться вокруг, используя ее как щит от атак второй, одновременно нанося короткие уколы-удары водой и воздухом.

Знакомый огненный хлыст оставил на земле длинную выжженную полосу, а следом еще одну и еще… Вывернувшись из-под удара разъяренной Лины, ухожу в сторону и, спиной почувствовав нарастающее напряжение, рву на разгон. В том месте, где я только что находился, вспучивается огненное облако, которого моя слабая защита просто не выдержала бы. Вот теперь шутки точно кончились. Срываюсь с места…

Момент, когда привычная, но так выбешивающая сестер «карусель» превратилась в нечто совершенно дикое, Мила могла назвать совершенно точно. Это случилось через секунду после того, как Кирилл каким-то неуловимым для глаза движением сумел уйти от «мухомора», который сестры только-только выучили специально, чтобы глушить этого придурка, когда он опять начнет «липнуть» к одной из них во время боя. И ведь хорошая же идея была. Их щиты спокойно выдержат и три таких удара подряд, а вот мелкому не поздоровится… Должно было не поздоровиться. Кто же мог подумать, что этот… сможет уклониться от дистанционной техники?! Сумел… и словно растворился в воздухе. А потом… Вот развернувшая свой огненный хлыст Лина взлетает в воздух и, уже явно без сознания, плашмя падает наземь, а следующее, что запомнила Мила, – был чудовищный удар, сметающий ее в сторону, и… мир померк.

В себя она пришла спустя несколько минут. Точнее, Милу привел в чувство поток воды, вылитой на голову. Отфыркавшись, она кое-как открыла глаза, но рассмотрела только удаляющийся силуэт. Через секунду чуть в стороне раздался какой-то странный свист, потом звук выплеснутой воды… и визг сестры.

Кое-как усевшись, Мила обвела мутным взглядом полигон и, наткнувшись на такой же недоуменно-расфокусированный взгляд Лины, тихонько хмыкнула. Нет, Кирилл, бывало, выигрывал поединки один на один, но вот раскидать обеих сестер, уже вышедших на ступень воев и начавших осваивать родовые огненные техники, ему удавалось очень редко, и то с огромнейшим трудом и обязательным для победителя последующим визитом в медблок. Сейчас же…

Переглянувшись, близняшки покачали головами и, поднявшись наконец на ноги, с интересом уставились на брата, который к этому моменту спокойно дошел до недавно оставленного им бревнышка и, усевшись на него, невозмутимо затянулся дымом неизвестно откуда взявшейся сигареты.

– Не рановато ли ты курить начал? – зло прищурившись, проговорила пышущая гневом Лина, когда обе сестры, поднявшись с утоптанной земли, отряхнулись и подошли к безмятежно взирающему на них брату.

– С вами не то что курить… пить начнешь и не заметишь, – пожал плечами Кирилл, явно не впечатлившись нависающими над ним фигурами. Впрочем, нет… Взгляд, которым он прошелся по все еще тяжело дышащим сестрам и, самое главное, их мокрым, облепившим тела футболкам, говорил о том, что кое-какое впечатление сестры на него произвели… только вряд ли это было именно то, на что они сейчас рассчитывали. Да и не стал он тормозить, как обычно. Так, оценил вид, полюбовался и отвел взгляд.

– Борзеешь, мелкий, – ласково улыбнулась Мила, на миг опередив еле сдерживающую злость сестру. – Думаешь, один раз застал нас врасплох и стал кум королю?

– Вот ведь дуры, прости боже, – вздохнул Кирилл и покачал головой. – Да и я, кажется, не лучше… Надо было раньше прекращать эту игру в поддавки. Так ведь нет, все берег идиоток… ну как же, сестренки ведь идут на гридней как минимум, без уверенности в себе им никуда. Надо подсобить. Допомогался, чтоб вас. Совсем берега потеряли…

– Ты… ты чего плетешь, а?! Придурок! Какие, к бесам, поддавки?! Я же тебя сейчас дымом пущу. С-сучонок! – окончательно взбеленившись, прорычала Лина, поднимая руки… Но ударить, по всей видимости, тем же «мухомором» не успела. Стоящую рядом Милу только обдало ветерком, когда мелкий вдруг странно дернулся и разъяренная сестра упала наземь, словно подрубленная.

– Хм… – покосившись на ворочающуюся в пыли сестренку, безуспешно пытающуюся встать на четвереньки, Мила отступила на шаг от Кирилла, оценивающе поглядывающего на нее снизу вверх, и, прочистив горло, спросила: – Братец, тебя разве не учили, что девушек бить нельзя?

– Девушек? – в деланом удивлении приподнял бровь мелкий и демонстративно огляделся. – Я, знаешь ли, такой консерватор, всегда считал, что девушки – это такие существа в платьицах. Добрые, отзывчивые, нежные… Их нужно защищать, да… А здесь я таких объектов не наблюдаю. Зато вижу двух совершенно охреневших от собственной крутизны и безнаказанности воев, напрочь забывших о главном принципе одаренных: «На всякую силу найдется бо́льшая сила»…

– Не поняла… это ты сейчас на что намекаешь? Что мы уже не девушки?! – Щеки Милы моментально полыхнули алым, а глаза зло прищурились. Хоть она и отличалась от сестры большей выдержкой, но и ее терпение имело свой предел, и мелкий, кажется, только что его перешел.

– Я же говорю: дуры и есть. Никого, кроме себя, не слышите, ничего понимать не желаете… Ох, и наплачутся же с вами мужья… – не обращая никакого внимания на окруживший Милу кокон силы, блистающий огненными сполохами, вздохнул Кирилл. Покрутил в руке потухший бычок, спрятал его в карман и, выудив другую сигарету, естественным, словно бы уже многократно проделанным жестом прикурил ее от огненных разводов, скользящих вокруг Милы.

От такой неописуемой наглости девушка совершенно растерялась, и кокон рассеялся в воздухе, словно его и не было.

– По-моему, пребывание в медбоксе разрушающе подействовало на твои мозги, – прикусив губу, сделала вывод Мила и, коротко глянув на застонавшую сестру, бросилась помогать ей подняться на ноги…

Поведение мелкого было совершенно неожиданным и непонятным, оно вызывало недоумение, так что Миле требовалась хотя бы минутка, чтобы привести мысли в порядок и придумать, как быть дальше. Поскольку, как бы она ни гнала эту мысль от себя, лезть в драку с таким Кириллом у девушки желания не было совершенно. В общем, надо потянуть время. Заодно и сумбур в мыслях развеется… хоть чуть-чуть.

Не тут-то было. Стоило Миле помочь сестре подняться на ноги, как мелкий вскочил с бревна и, неожиданно быстро сформировав эфирную технику, прошелся по Лине «диагностом». После чего удовлетворенно кивнул и… споро усадил обеих близняшек на только что освобожденное им место.

– Знаешь, мелочь, не тебе судить о наших будущих мужьях, – неожиданно спокойно заметила Лина, с трудом устроившись так, чтобы не тревожить ушибленных ребер.

– Что совершенно не мешает мне им сочувствовать. Можешь считать это пресловутой мужской солидарностью, – фыркнул Кирилл.

– Не думаю, что род устроят зятья-слабаки или тряпки, – тихо проговорила в ответ Мила.

– Тогда я буду сочувствовать вам, – растянул мелкий губы в совершенно идиотской улыбке.

– Ч-чего?! – вскинулась было Лина, но тут же зашипела от боли.

– Того. Если все будет так, как вы говорите, то мужьями вам будут московские бояричи, и уж они-то вас быстренько обломают, а чтобы не вздумали бунтовать, запрут на женской половине и устроят сладкую жизнь по старым московским же традициям… И никакая сила вам не поможет. Будете рожать и есть медовые пряники, раз в год показываясь гостям мужей на годовщинах свадьбы. А если вдруг все же взбрыкнете, мигом плетей получите… и ведь никто не заступится. Классно, а?

– Ты с дуба рухнул?! Какие к бесам плети, какие московские традиции?! – Лина даже пальцем у виска покрутила для достоверности.

– Ну, отчего же сразу с дуба-то… – Кирилл пожал плечами. – Вон хоть род матушки вашей возьмите. Часто вы своих теток видите? А когда в гости к Томилиным приезжали, вас хоть раз за общий стол пускали? Да ни хрена. Только поздоровались-почеломкались – и вперед, мальчики налево, девочки направо. Образцовый московский род, патриархальный, все в лучших традициях государя Иоанна Четвертого. По сравнению с Корнеем Платонычем, их главой, наш дедушка просто образец прогресса.

 

Глава 4

Торговаться всегда, торговаться везде…

– Ну спасибо, внучок. Приласкал… – Раздавшийся рядом насмешливый голос заставил нас троих дернуться от неожиданности. Черт, а я ведь даже не почуял, как старший Громов к нам подобрался.

Впрочем, оглянувшись на голос, я понимающе вздохнул. Земля полигона спеклась вокруг деда идеальным кругом. Техника ярых. Захотел и переместился. Телепортировался, ага. М-да, этого умения мне не видать как своих ушей… а жаль. Стоп… а чего же он гриднем-то прикидывается?

– Значит, полагаешь, нужно их за московских выдать, да? Чтобы там с них спесь сбили? – покосившись на сигарету в моей руке, задумчиво проговорил дед. А глаза добрые-добрые…

– Спесь и дома сбить можно, – пожал я плечами, уходя от ответа. Матримонии – это явно не мое. Тут и без желторотых обойдутся. А старший Громов неожиданно хохотнул:

– Дома, говоришь? Ну-ну. Вот ты этим и займись… Воспитатель, – ткнув в мою сторону тростью, вдруг заключил боярин и, удовлетворенно кивнув при виде наших изумленных физиономий, поспешил уйти.

То, что дед был абсолютно серьезен, я понял по реакции сестер. Они ведь даже не попытались возразить, хотя подобный поворот для них должен быть дик и… да просто невообразим. И тем не менее они промолчали. М-да, если память Кирилла мне не изменяет, здесь нет ничего удивительного. Когда Георгий Дмитриевич врубает режим главы рода, спорить с ним – дело абсолютно бесполезное и опасное.

Но сейчас… Он что, в самом деле уверен, что я буду рулить этим детским садом? Уточню: бунтующим детским садом. Ну, уж не… Хотя-а-а… хм-м, кто сказал, что месть всегда должна оборачиваться большой кровью?

Не знаю, чем я себя выдал, но под моим взглядом близняшки поежились. Ну-ну… Ладно. Разберемся.

А в следующий миг меня, что называется, торкнуло. Боясь ошибиться, я в пару движений вывел на экран браслета недавно полученный мною пакет документов и, отыскав нужный текст, впился в него глазами. Мать… Громов, старая сволочь! Я просчитался… Так просчитался!

– Прошу прощения, дамы, но вынужден вас оставить. У меня неожиданно образовалось небольшое дело, требующее неотложного решения. – Коротко кивнув сестрам, я «потушил» экран браслета, развернулся и двинулся к дому, лелея надежду, что ошибся и дед вовсе не решил сменить «кожаный поводок» моей кровной привязки к роду на «суровый ошейник с цепью» младшего вассалитета…

– Если ты думаешь, что слова деда что-то меняют, ты сильно ошибаешься… братец, – тихонько промурлыкала вслед Лина, вынудив меня резко затормозить и вернуться к кузинам. Вот о чем я и говорил. Спорить с дедом они не станут, но это вовсе не значит, что сестры вдруг превратятся в послушных овечек.

Я окинул взглядом близняшек и резко выдохнул. Упрямство у них только что из ушей не льется. Арргх.

– А теперь серьезно. Слушаете меня внимательно и молчите… просто молчите. Обсудите все потом, наедине, – остановившись в метре от сидящих на бревне Милы и Лины, заговорил я. – У меня сейчас совершенно нет времени на всю эту возню в песочнице. Как только что выяснилось, кое-кто решил устроить мне проблемы, по сравнению с которыми ваши выходки – просто детские шалости. Смертельно опасные, чего вы все никак не можете осознать, но тем не менее. А чтобы вы вообще поняли, в чем здесь дело, советую почитать кое-что. – Я поднял руку и, активировав браслет, сбросил на почтовые ящики сестер только что прочитанную мною информацию.

– Что это? – тут же потянулась к своему мелодично звякнувшему артефакту Мила.

– Прочитаете – поймете. Разберетесь – найдите меня. Поговорим… – Сухо кивнув, я оставил девчонок знакомиться с текстом, а сам ринулся на поиски деда. У меня было о чем поговорить со старым хрычом, и сделать это надо было побыстрее. Нужно срочно его переубедить. Такое начало карьеры учителя меня совсем не прельщает. Вообще!

То, что Георгий Дмитриевич увидел на записях наблюдательной сети, немало удивило и… порадовало старого боярина. Странная, неудобная для одаренных техника, продемонстрированная младшим отпрыском семьи Громовых, четырнадцатилетним мальчишкой, которому о ступени не то что гридня, но даже воя мечтать не приходится, заставила патриарха рода сначала неопределенно хмыкнуть, а потом…

– Ах ты! Вот стервец! – Старик восторженно хлопнул ладонями по подлокотникам кресла и гулко, зло расхохотался. – Освоил все же батькину задумку… ну, постреленок. И ведь ни слова никому не сказал. Будет, будет толк… Вова!

– Да, Георгий Дмитриевич, – возникший за плечом боярина Гдовицкой настороженно глянул на экран, где в повторе крутилась короткая запись боя Кирилла с двоюродными сестрами, и, вздрогнув, перевел взгляд на хозяина поместья.

– Да не дергайся ты так. Ничего ему не будет. Глянь, эка… что творит, что творит. Раз, два – и по кучкам… новик воев по кучкам, ха! Знал, что он так может?

– Никто не знал, – покачал головой Владимир Александрович.

– Добро. Верю. Хорошо скрывался… мелкий, – довольно усмехнулся боярин. – А теперь, значит, открылся. С чего бы вдруг? Задумал что-то… Ничего необычного за ним не замечали после медблока?

– Есть информация, что младший Громов активно штудирует юридическую литературу. Больше всего времени было уделено разделу об эмансипации, – тут же подал голос сидящий за вычислителем охранник… Ну, если это глистообразное нечто в очках-иллюминаторах, чудно́ сочетающихся с мешковатой формой, можно назвать охранником…

Гдовицкой зло зыркнул на влезшего не в свои дела подчиненного, чего тот не заметил, а потом Владимиру Александровичу пришлось уделить внимание вновь заговорившему хозяину поместья.

– Во-от оно что… Так это, значит, надо понимать так, что Кирюша решил начать доказывать свою самостоятельность. М-да. И ведь наверняка браслет все для Герольдии пишет.

– Никак нет, – опять вылез поперед начальства все тот же «охранник», так и брызжа желанием услужить. – Фиксаторы артефакта не активны…

– О как… Стало быть, полюбовно договориться хочет. Умно, – промурлыкал себе под нос Георгий Дмитриевич. – И приятно, не скрою. Ладно, поторгуемся… в его стиле. Ха-ха…

Старик поднялся с кресла, подхватил прислоненную к нему трость и, оглядевшись, направился к выходу из операторской, куда его позвал очкастый наблюдатель, когда младшие Громовы сцепились на полигоне. Но на полпути Громов вдруг остановился и, демонстративно хлопнув себя рукой по лбу, обернулся к начальнику охраны, сверлящему своего подчиненного недовольным взглядом.

– Забыл. Вова, ты бы сделал своим мальчикам внушение. Негоже лезть в разговоры старших… без приглашения. – Если от взгляда начальника наблюдатель был готов забраться под стол, то слова хозяина поместья вогнали его в полный ступор.

– Обязательно, Георгий Дмитриевич. Не сомневайтесь, – кивнул начальник службы безопасности.

– Вот и замечательно. Ну, не буду мешать. У меня еще дела-дела… вон, с младшеньким торговаться пойду. Ох, чую, разденет меня Кирюша, без портянок оставит. Такой ушлый мальчонка оказался. И в кого только удался? – исчезая в огненной вспышке, продолжал бормотать Громов.

Старый шептун… Слов нет. Он все же меня дожал. И ведь все с улыбочками-ухмылочками и под ревущим на грани «огненного шторма» Эфиром. Добренький дедушка оценил старания внука, называется. Ну, кто же знал, что он примет мой прокол как предложение к переговорам? И ведь сговорились же… все-таки. Но, черт, как же мне это не нравится! Да и договор этот… уж чего лукавить-то перед самим собой? Иначе как ультиматумом его не назовешь. Удовлетворил дедушка мое желание, объяснил суть отличия эмансипации от изгнания. Кратко, емко и доходчиво…

С другой стороны, перспектива быть изгнанным или эмансипироваться с боем, который старик наверняка мне устроил бы просто за то, что поставил его перед фактом, не пытаясь договориться, выглядит не так уж радужно. Нервов такой выход из рода забрал бы у меня немало. Да и времени тоже. А сейчас…

Хм, поменял шило на мыло, называется. Нет, теперь препятствий для моего отъезда из имения со стороны родичей не будет, зато добавится головной боли от девчонок и… деньги. Родительские активы будут недоступны еще о-очень долго, даже несмотря на предстоящие события. Срок вступления в наследство по ним оговорен строго: восемнадцать лет. А расходы предстоят немалые, даже за вычетом предложенных дедом сумм. Значит, надо искать подработку… учитывая мой возраст и предстоящую занятость в гимназии, задача непростая…

Да-да, добрый дедушка не только обеспечил мне свободу на о-очень коротком поводке, но и обрадовал перспективой грядущего перевода в гимназию, где сейчас как раз учатся сестрички… Ар-р… Мой личный детский сад. Вот, кстати, интересно. А в этой самой гимназии они ведут себя так же, как дома? Или это только мне такое безудержное счастье привалило?

Ладно. Буду разбираться с проблемами по порядку. И начну, пожалуй, с самой главной…

Кабинет деда я покинул лишь спустя добрых два часа, в течение которых мы вели торг по условиям моей дальнейшей жизни, торг, который я бездарно проиграл, по сути… хм. Я добрался до своей комнаты и, не обнаружив сестер ни в коридоре около двери, ни в самом помещении, пожав плечами, взялся за браслет. Но не успел я залезть в настройки этого чуда артефакторики, чтобы избавиться от слежения со стороны системы наблюдения СБ, как браслет вздрогнул и тихо тирлинькнул, оповещая о пришедшем на мой почтовый ящик письме… от Владимира Александровича.

Короткое сообщение: «Жду в девять на полигоне». И все. Никаких объяснений, пояснений и прочих экивоков. Ладно. Схожу, взгляну в глаза его суровые. Может, признается, гад, зачем деду сдал… Черт, да если бы не моя вежливость, не позволившая с ходу начать качать права в кабинете старика, кто его знает, к чему бы привел наш разговор. Счастье, что Громов сразу сам выдал версию моих действий, а то ведь я и опростоволоситься мог… запросто. Можно сказать, повезло.

Но вот то, как Гдовицкой меня подставил с этой чертовой записью и сброшенными на браслет документами… Ну, глупость же! Или… Хм, а что? Не зря же господин Гдовицкой свой хлеб жует? Сильно сомневаюсь, что начальник службы безопасности мог так лихо проколоться со вверенной ему же системой контроля. Но тогда возникает другой вопрос. Зачем ему понадобилось так все усложнять? Или у Владимира свет Александровича есть какие-то свои интересы в моем деле?

– Мелкий, ты здесь? – раздавшийся стук в дверь отвлек меня от размышлений. Легким воздушным воздействием открываю дверь и внимательно смотрю на стоящих на пороге близняшек, так до сих пор и не удосужившихся переодеться.

– У меня вообще-то имя имеется. Вы же не хотите, чтобы я звал вас по аналогии. Дылдами, например, или кобылками? – водружая браслет на руку, вздохнул я.

Сестры переглянулись.

– Знаешь, Кирилл, мы тут подумали и нашли способ избавиться от грядущих неприятностей, – неожиданно мирным тоном проговорила Лина, а вот сестра явно была чем-то недовольна.

– Вот как? Интересно. И что это за способ? – Я подобрался, почуяв напряжение Эфира. И не прогадал. Нырок в окно под разгоном прошел штатно. Прорвав тонкий заслон водяного щита и приземлившись на клумбу, я покосился на потянувшийся из окна моей комнаты дым и вздохнул. Дуры…

Правда, долго распинаться об идиотизме сестер мне не пришлось. Только я вспахал ногами землю под окном моей комнаты, как чувство опасности взвыло сиреной, заставив метнуться в сторону и окончательно превращая симпатичную клумбу в совершеннейшее непотребство. А на том месте, где я приземлился, вспухло непроницаемо-черное пыльное облако. В ход пошла школа Тверди…

На небосклоне уже начали зажигаться первые звезды, и теней в наступающих сумерках вполне хватило. Так что, не выходя из разгона, я рванул к ближайшей из них, отбрасываемой небольшой купой деревьев, чуть в стороне от корпуса, где и скрылся. Мне ведь всего-то и надо, что исчезнуть на миг из поля зрения преследователей. А там – отвод глаз, и… пусть ищут хоть до посинения.

Пара хоть и раскидистых, но невысоких кустов черемухи – не ахти какое убежище. Но на сколько-то секунд этого хватит, как раз чтобы отвести глаза моим «охотничкам» и разобраться, кто же такой тот третий, что чуть не поджарил мою задницу там, на клумбе. Впрочем, долго гадать не пришлось. Алексей, будущий наследник рода… если переживет сегодняшний день, конечно. Умный, с-скотина. Не стал ломиться в двери вместе с сестрами, а встал на единственном возможном пути отхода. И не прогадал. Ну, почти.

– Кирилл, выходи. Я знаю, что ты здесь… – Алексей, стоящий на небольшой, мощенной брусчатым камнем площадке между двумя корпусами, покрутил головой и, не увидев меня, пожал плечами. – Я же все равно тебя найду!

Легкое марево, окутывавшее ладони кузнечика, опало, и Алексей, закрыв глаза, вытянул руки вперед. Вот и замечательно. Поиск в Эфире – штука, конечно, хорошая, да только требует серьезной концентрации, а у моего братца и так затык с поддержанием нескольких техник одновременно.

Глядя, как Алексей поворачивается вокруг своей оси, я дождался, пока его руки, словно стрелка, покажут в мою сторону, и сделал «бу». Палиться так палиться.

Этим приемом я пользовался еще Там, чтобы отпугнуть слишком близко подобравшегося зверя или вырубить достаточно чувствительного человека. А сейчас… ну что может быть чувствительнее, чем полностью открывшийся противник, целенаправленно ищущий любые мало-мальски заметные возмущения в Эфире?

Сенсорный шок. Мощная эфирная волна перегрузила восприятие Алексея и, вышибив ему сознание, словно «автомат» при скачке энергии, отправила в беспамятство. Вот и замечательно. Спеленав двоюродного братца, я кое-как дотащил его довольно тяжелое тело до подвала в хозяйственном корпусе. Немного поколебавшись в выборе, все-таки плюнул на валяющуюся в углу цепь и, зафиксировав Лешку его собственной курткой, отправился на охоту за близняшками. Ну да, а кто сказал, что я собираюсь от них бегать?

Надо сказать, что охранники, видевшие, как я тащил на своем горбу бессознательного Алексея, даже виду не подали, что их это как-то касается. А Николай так и вовсе с превеликим удовольствием помог мне справиться с тяжеленной подвальной дверью. За что и был отблагодарен тотальным «расстрелом» очередной пачки сигарет.

Сестер я обнаружил на том же месте, где меня подловил Алексей. Кузины крутились на площадке и что-то вынюхивали… А, ну да. Заметили оставленный мною на клумбе след и теперь пытались понять, что здесь произошло.

Эфир гудел от их манипуляций, и мне оставалось только завистливо вздыхать, ощущая мощь, которой эти дурные девчонки так легко разбрасывались. Поисковые сети летели во все стороны, потрескивая от вложенных в них сил, а по брусчатке змеилась багрово-пепельная поземка. Хм, такого я у них еще не видел. Что-то новенькое?

Заметив, как край поземки изогнулся в том месте, где я приземлился после своего прыжка в окно, присмотрелся внимательнее. Вот оно что… Поземка, шурша выдранными из земли цветами, вспыхивающими и опадающими пеплом на ее пути, вытянулась, образуя этакую дорожку, указывая маршрут, по которому я двигался, уходя от Алексея. Интересно.

Ага, вот она дотянулась до черемухи – и стрелой помчалась к тому месту, где стоял Алексей. Смерчем крутанулась на месте и, вновь вытянувшись поземкой, полетела дальше, точно по моему маршруту. Сестренки, внимательно следившие за движением своего «следопыта», переглянулись и, явно что-то для себя решив, двинулись следом.

Как всегда торопливая, Линка уже скрылась за углом дома, а вот Мила завозилась: шнурок развязался. Удачненько. Уже совсем привычно влив энергию в конечности и одним прыжком преодолев разделяющее нас расстояние, аккуратно бью сестренку по голове. Нежно, можно сказать.

Подхватить обмякшее тело. Прыжок обратно на крышу одноэтажного корпуса медблока – и бегом-бегом. Нужно успеть добраться до места быстрее, чем «следопыт» приведет к нему Лину.

Успел. Спрыгиваю с крыши прямо перед Николаем.

– Коля, ты подвальную дверь еще раз не придержишь?

Охранник в ответ переводит взгляд на устроившееся на моем плече тело Милы, фыркает и, кивнув, спускается по ведущим в подвал ступенькам.

– Ну у вас и развлечения, Кирилл.

– Не развлечения, а тренировка… В условиях, приближенных к боевым. Ничего-ничего. Все правильно. Все как надо. Тяжело в учении – легко в бою, – поудобнее устраивая на плече сестренку, пыхчу я. Спеленать Милу так же, как я проделал это с Алексеем, не проблема. Минутное дело. Да и Николай помог.

– Надеюсь, все будет в порядке? – на всякий случай осведомляется охранник.

– Обижаешь. Все будет в полном соответствии с конвенциями. Никаких издевательств над военнопленными, – заверяю его и, еще раз проверив узлы, киваю. – Коля, спасибо за помощь, но теперь тебе, пожалуй, пора идти. Потому как сейчас сюда придет последний участник этих посиделок, а что такое некомбатант, она, в отличие от меня, понятия не имеет.

 

Глава 5

Беседы в Беседах

Мила застонала и с трудом открыла глаза. Голова раскалывалась от боли, а руки и ноги отчего-то ныли… Да и общие ощущения были какими-то странными. Попытавшись оглядеться по сторонам, она не сдержалась и выдала фразу, за которую года два назад могла бы и по губам схлопотать от маменьки, да и сегодня одной лекцией о приличиях и достоинстве не отделалась бы. Но сейчас у Милы были все основания для сквернословия. Еще бы! Мало того что мелкий умудрился дважды за один день отправить ее с сестрой в нокаут – так еще и, связав, подвесил за руки-ноги на крюках в старом колбасном подвале, где теперь хранится всякий хлам. Причем, гад такой, подвесил лицом вниз, и теперь выгнутое «мостиком» тело ныло от напряжения.

Рядом раздался тихий стон, и, повернув голову, Мила пришла к выводу, что судьба подвешенной колбасы постигла не только ее самое, но и Линку с Лешкой. Вот последний-то как раз и подал голос.

– Где мы? Что случилось? – прохрипел Алексей.

– Кирилл с нами случился, – вздохнула Мила. – Леша, взгляни, он меня веревками связал?

– А? Нет… тряпки какие-то… – кое-как выглянув из-под руки, пробормотал брат.

Тряпки – это хорошо. Мила напряглась, и путы на ее ногах, вспыхнув, опали противно воняющим пеплом. А в следующий миг девушка заскрипела зубами от боли в запястьях, принявших на себя весь вес ее тела. Хорошо еще, успела ухватиться ладонями за путы, удерживающие руки, а то бы вмиг суставы выбила… Еще одна короткая вспышка пламени, и Мила оказалась на полу. А следом за ней ту же операцию проделал и Алексей. Только с координацией у него явно было не все в порядке, или просто поторопился сжечь тряпичные веревки, опутавшие его запястья, но на пол он упал словно мешок с картошкой. Как еще пузо себе не отбил?

Лина, открывшая глаза в тот самый момент, когда Лешка рухнул на пол, посмотрела на сидящих внизу растирающих руки-ноги родственников и последовала их примеру.

– Я убью эту мелкую тварь, – пообещала она, едва отдышавшись. – В масле зажарю.

– Тебе мало сегодняшней акробатики? – процедила сквозь зубы Мила.

– Браво, детишки… Упертые вы у меня. Но дурные. Прав Кирюха. – Отлепившийся от старого буфета, перегородившего половину подвала, силуэт сделал шаг вперед, и тусклый свет лампочки упал на его исказившееся в холодной усмешке лицо…

– Отец? – выдохнули все трое.

Да, давненько в этом доме не раздавался свист розги. Дядька все же оторвал голову от… э-э-э… работы и устроил своим детишкам похохотать. Причем мне кажется, что проделал он эту экзекуцию даже без направляющего пинка от деда. Судя по расплескивающейся по округе ярости, источаемой наследником боярина Громова, тот факт, что его дети уже дважды за какие-то три недели осознанно подвергли жизнь своего двоюродного брата опасности, взбесил даже этого обычно флегматичного человека.

Вообще раньше Федор Георгиевич, оставив домашние дела на попечение супруги, особо и не вникал в то, как развиваются «взаимоотношения» между мной и его детьми, пропуская мимо ушей изредка долетающие до него слухи об очередном столкновении между нами. И наверное, так бы продолжалось и дальше, если бы, вернувшись вчера вечером из столицы, он не обнаружил обгорелого окна в «молодежном» корпусе, а дед не рассказал ему, какое шоу сегодня дважды передавали артефакты наблюдения на мониторы охраны… Дядька сначала опешил, потом полыхнул факелом и, лишь затушив ковер в кабинете деда и немного успокоившись, полез разбираться.

Надо сказать, несмотря на свою отрешенность от домашних дел, наследник рода прекрасно представлял, как и где нужно искать информацию обо всем происходящем в поместье. Скоростному допросу была подвергнута вся домовая обслуга без исключения, затем настал черед записей сети наблюдения… и, в качестве вишенки на торте, допрос медиков. Любые попытки последних оправдать свое прежнее молчание врачебной тайной жестко пресекались. В результате Иннокентий Львович вынужден был отдариться моей амбулаторной карточкой, а Гдовицкой, как самый крайний, еще два часа лично пояснял дядьке, когда и каким образом были получены мною те или иные травмы.

Супруга, попытавшаяся вступиться за детей, огребла по самое не балуйся за попытки скрыть правду о нападениях на племянника и потакание дурным детям… В общем, как-то сразу стало понятно, что наследником Федор Георгиевич Громов является не только по номиналу, но и по сути.

Мы же, то есть близняшки, Алексей и я, все это время, то есть почти сутки, провели в «карцере»… организованном для нас все в том же подвале, из которого охрана предварительно выкинула весь хлам, включая тот самый грандиозно-огромный дубовый буфет и обрывки цепей… Уж не знаю, зачем они вообще были нужны в бывшем мясном хранилище… А для гарантии спокойного поведения добрые подчиненные Гдовицкого нацепили на нас браслеты-подавители, сотворить в которых какую-либо технику было совершенно невозможно. Срывают стихийные воздействия, что называется, на раз.

– Сволочь ты, мелкий, – со вздохом констатировала Лина, с кряхтением устраиваясь на одном из четырех тонких матрацев, брошенных нам по приказу сердобольного Гдовицкого.

– Я? Блондинка, ты ничего не перепутала? – фыркнул я в ответ.

– А кто? Я, что ли, здесь пыточную устроила? Мог бы хотя бы за руки подвесить?! Теперь все тело болит, словно… короче, сволочь ты.

– Скажи спасибо, что так. С него сталось бы вообще только за ноги нас подвесить, – тихим, равнодушным голосом неожиданно окоротила сестрицу Мила.

– И не тряпками связать, а цепью, – ухмыльнулся я. – И хрен бы вы их так просто пережгли.

Вот тут трое моих сокамерников замерли… и переглянулись.

– Хм. А действительно, почему ты ими не воспользовался? – подал голос Алексей.

– Дай подумать… – Я сделал вид, что действительно задумался, и щелкнул пальцами. – Может, потому, что, в отличие от вас, я не такой мерзавец, чтобы пытать родственников?

«Сокамерники» вновь переглянулись и промолчали.

– Интересно, что было бы, если бы мы тебя окончательно достали? – задумчиво проговорила Мила минут через пятнадцать.

– Убил бы. Быстро и почти безболезненно.

– Мечтай, придурок, – хмыкнул Алексей. – Я бы тебя спалил раньше.

– У тебя была такая возможность, – кивнул я. – И как? Получилось? Забыл, сколько раз сегодня я мог отправить вас к предкам?

– Кхм… тебя дед после этого живьем сожрал бы… – натужно рассмеялась Лина.

– Доведи вы меня до убийства – и на деда мне точно стало бы наплевать. Ну грохнул бы он меня… и? «Сдох Максим, и хрен с ним». Жить с кровью родни на руках – удовольствие невеликое… хотя родня из вас получилась откровенно… кхм. М-да уж.

Не вру. Убийство детей… а как взрослых моя чуйка не определяет даже Алексея, самого старшего в нашей теплой компании. Даже таких дурных детей… Не надо мне такого счастья. Один раз уже проходил, хватило.

Тогда вообще все случайно вышло… И то по возвращении из рейда я месяц в госпитале провалялся… зафиксированным, поскольку трясло и глючило меня страшно. Врачи только руками разводили. Потом уже я разобрался, в чем дело, но, поняв, что сладить с подобными вывертами Дара мне в обозримом будущем не светит, ушел от греха на инструкторскую работу. Подальше от таких случайностей, м-да. Кто бы знал, что именно в инструкторской работе я и найду свое призвание? А вот же. Один несчастный случай – и… хм. Выходит, среброусый знал? Впрочем, если он тот, о ком я думаю, то для него это точно не тайна.

Углубившись в эти несвоевременные размышления, я едва не пропустил атаку.

Алексей попытался засветить мне в челюсть, но схлопотал короткий удар открытой ладонью по лбу, сопровождаемый всплеском Эфира, и осел, не в силах пошевелиться. Только глазками хлопает. Вот-вот, у меня еще много таких фокусов в запасе, так что посиди подумай… р-родственничек. Еще скажи спасибо, что обычный «расслабон» схватил, а не «полный» или «вечный»…

– Сидеть, – резко оборачиваюсь к начавшей подниматься Лине и, тронув Эфир, сопровождаю рык направленной волной ярости. Примерно так же я вырубил братца там, на площадке. Хм, а браслетики-то даже не среагировали… Они действуют только на стихийные техники?

Линка взвизгивает и почти моментально оказывается за спиной молча взирающей на нас сестры.

– Вы, три гребаных мажора, откровенно меня задолбали, – констатирую я. – Мне надоело спускать с рук ваши выходки. Я, конечно, не отец и не дед и требовать от вас чего-то не могу, но… клянусь, я заставлю вас пересмотреть свое поведение. Отныне любая подстава, любой выпад или даже просто косой взгляд в мою сторону будет заканчиваться для вас как минимум переломами. И рыцарского отношения, с вызовом на дуэль, можете не ждать. Бить буду, когда и где поймаю. Попробуете напасть скопом – и количество дней в медблоке для вас возрастет в арифметической прогрессии. Достанете окончательно – и основной линии рода придет полный и окончательный каюк. Я ясно выражаюсь?

– Ясно, – медленно кивает Мила, не сводя с меня задумчивого и какого-то отрешенного взгляда.

Сестра смотрит на нее с недоумением, но, получив удар локтем в бок, так же медленно кивает. Алексей начинает шевелиться, откашливается и, помотав головой, глубоко, с сипом вздыхает:

– Понял. Экий ты резкий стал, Кирилл… злой.

– Ваша школа. Чего же на зеркало пенять, коли рожа крива? – Поворачиваюсь к близняшкам. – А теперь о насущном. Объясните-ка, с чего это вы сегодня решили меня к предкам наладить?

– В медблок, – поправил меня Алексей. – Время хотели выиграть. Идея опеки им не понравилась.

– Дуры, – констатировал я. На что братец вдруг разразился коротким смешком.

– Я им так и сказал, – ответил он на мой вопросительный взгляд. – Но отговорить Линку не смог.

– Ясно. Но… с чего вы вообще об опеке вспомнили? Какая опека может быть, когда мне всего четырнадцать?! Вы хоть присланные документы читали? – Тишина мне была ответом. Охренеть логика.

– Точно дуры. И ладно еще Линка, она взбалмошная, но ты-то, Мила? У тебя же мозги имеются – что, так трудно было прочесть три параграфа?!

– Я не успела, – призналась та. – Лина позвала Алексея, они начали обсуждать нашу с тобой встречу на полигоне, и как-то незаметно…

– Понятно. Короче, для особо одаренных объясняю. Дед «позволил» мне создать младшую ветвь. Не скажу, что эта идея мне нравится, но… альтернатива и того хуже. Выгоды для Громовых от меня никаких, стихийник я слабый настолько, что до наследного Пламени мне никак не дотянуть. То есть толку от меня вроде бы нет. Сохранить никчемушника в роду… Громова другие бояре не поймут. Для таких, как я, всегда был один и тот же путь. Пинок под зад, изгнать и забыть о неудачнике. Но дед поступать, как принято, не захотел. А теперь уж… В общем, по результатам нашей беседы вы, сестренки, идете ко мне в боярские дети, по временному ряду.

– Младшая ветвь? – переглянулись близняшки, и Лина выпалила: – А нам это зачем?

– Прав Кирилл, вы не просто дуры – вы трижды дуры, – покачал головой Алексей. – Что вам светит в роду? Выход замуж и четыре стены? А здесь получите относительную свободу и статус, соответствующий вашим ступеням. Три-четыре года в боярских детях походите – и никто не сможет вас принудить выйти замуж, даже если на деда станут давить. Да и во время службы с замужеством ничего не выгорит. До исхода срока ряд нерасторжим.

– Давить… на деда? Ну-ну… – рассмеялись сестры.

– А вы что, думаете, он всесилен? – ухмыльнулся Алексей, вновь, уже второй раз во время этой беседы, удивляя меня своим трезвомыслием. – Так я вас разочарую. В столице таких, как дед, не одна сотня. И посильнее звери имеются. Так что считайте, он вас обезопасить решил на случай непредвиденных обстоятельств.

Резкую и такую неожиданную отповедь брата сестры встретили молчанием, да и мне говорить не хотелось. Так что стоило Алексею договорить, в карцере воцарилась тишина…

Розги достались всем, даже мне слегка перепало, в качестве профилактики, наверное… и чтобы никто не ушел обиженным. Но был и плюс. Благодаря ночному сидению в подвале нам все-таки удалось наладить хрупкое перемирие. Очень хрупкое… можно сказать, вооруженный нейтралитет, но сейчас мне и этого достаточно. Нужно определиться с планами и решить – буду я следовать нашей с дедом «договоренности», если можно так назвать выставленный им ультиматум, или же плюнуть на все и готовить пути отхода… И в этом случае мне совсем не нужен второй фронт в виде двух близняшек и их так неожиданно поумневшего старшего брата.

Встреча с Гдовицким, на которую я так и не попал ввиду форс-мажора, двойного такого, блондинистого… состоялась лишь спустя неделю после фееричного выступления Федора Георгиевича в амплуа разъяренного хозяина дома.

Полигон был занят спускающими пар кузинами с кузнечиком, так что долгожданная встреча прошла на небольшой рыбацкой заимке недалеко от имения, куда я повадился ходить на рассвете: уж больно клев хорош. Да и не мешает никто. Еще бы снасти потолковее…

Разговор с Гдовицким получился несколько сумбурным, но продуктивным. И первое, что сделал Владимир Александрович, – доказал отсутствие рядом каких-либо записывающих артефактов. Ну да, я тоже не лыком шит. Накрыл нас эфирным куполом из наработок Кирилла и принялся усиленно перекачивать через себя энергию, так что уже через минуту взбесившийся Эфир грохнул все гипотетические «жучки» точно так же, как это случилось с браслетами-подавителями, когда мы «мотали срок» в бывшем колбасном подвале. Правда, в тот раз все получилось случайно… Но если случайность можно повторить, она становится закономерностью, верно?

– Силен, – констатировал Владимир Александрович, покрутив в руке снятый с запястья браслет с потрескавшимися кристаллами. – А ведь это военная модель. Спецзаказ. Наш завод сделал… Хм, и каков же радиус действия этой твоей техники, а?

– Небольшой, – честно… ну, почти честно ответил я. Зачем ему знать, что этим приемом можно еще и точечно бить, по конкретным целям, и дальность тут… ну, в пределах видимости. Правильно, совершенно незачем. Потому как определить после этого признания причину столь частого выхода из строя фиксаторов полигона будет не сложнее, чем умножить два на два.

– Понятно. Не доверяешь, значит?

И что тут говорить? Я пожал плечами в ответ.

– Хм… М-да. Кирилл, а ведь я перед тобой извиниться должен.

– За что?

– Так ведь получается, что это я тебе жернов на шею повесил… в смысле два жернова. Ну, близняшек то есть. Я же как увидел на мониторе, что ты камень голой рукой в щебенку превратил, сразу боярина в пультовую позвал… Ну, а дальше сам понимаешь…

– Понимаю, – медленно кивнул я. Ой, брешешь, Владимир Александрович, ой, брешешь, родимый тренер. Ты эту подставу раньше задумал… иначе бы откуда деду знать о пакете с юридической информацией в моем браслете? Вопрос: когда? И зачем…

– Во-от, – протянул мой собеседник, пытаясь рассмотреть что-то в воде. Это снаружи не разобрать, что в куполе происходит, а с нашей-то стороны он прозрачен, как слеза…

– Я не в обиде, Владимир Александрович. Рано или поздно отцовы техники все равно вскрылись бы. Почему бы и не сейчас? – отпуская не пойми каким макаром клюнувшего на наживку сомика, кивнул я Гдовицкому.

– Хм. Кстати, а где ты записи отцовы хранил? – поинтересовался он и, заметив мой вопросительный взгляд, пояснил: – Ну, теперь-то уж чего скрывать?

– А я и не собираюсь, – усмехнулся я в ответ и постучал себя указательным пальцем по виску.

– Не понял, – опешил тренер. – Он что, вложил их тебе в голову? Ребенку? Зачем?!

– Он не хотел, чтобы записи хранились где-то, кроме его семьи. Мы слабые стихийники, и эти техники – наш единственный козырь. – Как я пою, как я пою. И ведь почти не обманываю. Среди помутневших детских воспоминаний Кирилла моменты, когда отец учил его контролю Эфира, выделяются удивительной яркостью и полнотой, и он действительно называл их «записями»… но то же самое я могу сказать и о моем изучении собственного дара Там.

– И ты можешь так же?

– Пока нет, – усмехнулся я. – Вот стану грандом – тогда и возьмусь за изучение техники наделения памятью. А пока – увольте. Не хочу с ума сойти.

М-да, надо было видеть глаза Гдовицкого. Изумление в них так и плескалось. О, а теперь задумался. Считает господин начальник СБ, анализирует. Ну-ну…

– Ха-ха… а ведь боярин что-то такое подозревал, – вдруг рассмеялся Гдовицкой. – Точно. То-то он… Эх, ладно. Теперь понятно, с чего он решил тебя основателем младшей ветви сделать. Предполагал, значит, Георгий Дмитриевич, что тут не все так просто… Поздравляю, Кирилл. Основание младшей ветви – событие редкое. А уж стать ее первым главой – и вовсе честь немалая. Радуйся.

Ну да, ну да. Младшая ветвь – это, конечно, круто. Верх мечтаний, да. Но на хрена мне эта кабала? Вечно ходить под старшими Громовыми? Знать, что по первому свистку я должен явиться к главе рода и исполнять его волю… Не-эт уж. Спасибо. Здесь из плюсов – только возможность свалить из имения… В остальном же сплошные минусы. Эх… Ладно, вывернусь. Что-нибудь придумаю, но вылезу из этой ловушки.

– Радоваться? Чему?

– А что, мало поводов? Боярский титул, пусть и младший, перспективы. Деньги, в конце концов, – усмехнулся Гдовицкой, но наткнулся на мой скептический взгляд и, на миг запнувшись, договорил уже совсем другим тоном: – Ну, ты же согласился.

– А у меня была другая возможность? Я два часа просидел под прицелом дедова «огненного шторма». Весьма убедительный аргумент в переговорах, как оказалось.

– М-да… – помолчав, проговорил Владимир Александрович.

– Он пригрозил изгнанием, если я не приму его условий, – не спуская глаз с Гдовицкого, добавил я. Впрочем, здесь, кажется, и так уже все ясно.

– Как всегда, «дипломатичен», – качнул головой Гдовицкой и, словно задумавшись, заговорил отрешенным тоном: – Ты же читал мою подборку и понял, что эмансипация и изгнание – вещи совершенно разные, так? О последней нет записей в законах, нет информации в толкованиях… Это традиция. Старая боярская традиция, о которой всем известно, но которую никогда не внесут в законодательство, даже касающееся бояр. Изгнание – это своего рода казнь для именитых, казнь, полностью поддерживаемая всеми родами без исключения. Всеобщий бойкот. Перед изгнанным закрываются все двери. Вообще все. Понимаешь? Несовершеннолетнему же, изгнанному из рода, даже просто выжить будет очень тяжело. И путь наверх закрыт, абсолютно, то есть у простолюдинов и то возможностей куда больше. Никто не возьмет изгнанного в боярские дети, никто не примет его на серьезную должность, будь у него хоть пять высших образований… Ни при каких условиях. А ведь в твоем случае все и так к этому шло. Думаю, аккурат на шестнадцатилетие, с наступлением частичной дееспособности, тебя и изгнали бы. А там – пара лет в интернате с обучением какой-нибудь востребованной, но низкооплачиваемой профессии, – и лети, пташка. Единственная возможность выйти в люди у тебя появилась бы только в одном случае: если бы ты сбежал за рубеж. Да и то… если очень-очень сильно повезет. Тамошние одаренные осведомлены об этой традиции ничуть не хуже и выгоду свою понимают. Так что если перед ними встанет выбор между принятием на работу или на службу некоего изгнанника и сохранением добрых отношений с русскими партнерами – они выберут второе. Как говорится, ничего личного, только дело…

– Да уж, то-то мне кузины с тетушкой все уши на эту тему прожужжали, – поморщился я.

– Хм. М-да. – Гдовицкой запнулся, но тут же продолжил свое бормотание: – Изгнание – это далеко не эмансипация… Там, по крайней мере, есть хоть какие-то перспективы. Родовитые эмансипированных особо не притесняют. Ну, не больше, чем других простолюдинов… Но тут уж ничего не поделаешь.

– Как и в моем случае, – прервал я затянувшуюся лекцию собеседника. – Лучше скажите, когда будет проведена церемония.

– Через неделю, – пожал плечами мой собеседник, приходя в себя.

Понятно. Времени у меня осталось всего ничего. Надо решать… Пока я еще могу это делать. Плюнуть на устную договоренность с дедом и слинять – или… А вот что «или», додумать я не успел. Гдовицкой вздохнул и, покрутив в руках папку, с которой пришел на эту встречу, протянул ее мне.

– Ладно, Кирилл. Я, собственно… вот еще зачем пришел, – проговорил тренер. – Не знаю, как там оно все дальше повернется, но негоже бояричу без собственных средств сидеть. Посмотри, почитай.

– Это что? – недоуменно спросил я.

– Наследство твое. От матушки. Николаевы-то активы до твоего совершеннолетия в управлении боярина остаются, а Людмила Никитична своим душеприказчиком меня назначила. Держи. Завтра съездим, все осмотрим и посчитаем. У тебя же нет никаких планов на завтра? Вот и замечательно.

Не сказав больше ни слова, Гдовицкой криво улыбнулся и, развернувшись, потопал назад в имение. Только мостки задрожали под его тяжелой поступью.

Ой, крутит что-то Владимир Александрович, ой, крутит. Посмотрев вслед уходящему тренеру, я понял, что рыбачить дальше в таком состоянии не смогу, и, сложив снасти в ящик и подхватив свой скромный улов, отправился на берег, к небольшому рубленому домику, который, собственно, и звался громовской заимкой.

Приготовление еды всегда меня успокаивало и позволяло собраться с мыслями. Вот и сейчас, спрятав папку в доме, я принялся за приготовление ухи. В садке плескалась кое-какая мелочь, в самый раз для первого взвара, и пара небольших стерлядок. Котелок, лук и специи нашлись в доме, а во дворе было устроено вполне подходящее кострище. Установив треногу над запылавшим костерком, я торжественно водрузил на нее наполненный водой котелок и, устроившись за столом на небольшой веранде, принялся шкерить рыбу.

К тому моменту, когда мое варево было готово и над рекой поплыл одуряющий аромат ухи, я уже был спокоен как слон. Ополовинив котелок под хруст малосольных огурчиков и запив всю эту радость рыбака предусмотрительно прихваченным из имения квасом, я потянулся и, встав из-за стола, поплелся в дом – знакомиться с содержимым переданной мне Гдовицким папки. Не тут-то было. Стоило мне скрыться в прохладном полумраке заимки, как на улице раздались знакомые голоса. И что им здесь понадобилось?

– Кирилл! Ты здесь? А чем занят? – Тьфу. Принесла нелегкая! Спрятав папку, я вышел на порог и скривился. Святая троица, чтоб им…

– Уху ем, – настороженно глядя на визитеров, ответил я. Перемирие-то у нас вооруженное.

– А нас угостишь? – хлопнула ресницами Линка. Да черт с вами.

– Котелок на столе, овощи, хлеб и квас там же, – я кивнул в сторону веранды, и наглая троица тут же умчалась в указанном направлении. Обломалось мое «внеклассное чтение»…