«Глубокоуважаемый глава дома Найзер! Подтверждаю: ваш родственник действительно был духовно объединен со мною, то есть обладал моими способностями и отчасти – памятью и волей. Да, через Густава вы получили-таки доступ к мистической силе Ин Тарри. Для меня сей факт – не утрата, а повод к близкому знакомству. Приглашаю вас в Иньесу, где в нашем тайном архиве хранится сшивка писем под общей обложкой «Диалоги о богоугодном изгнании ростовщиков». Эти шифрованные записи трехвековой давности содержат первичное обсуждение идеи банковского дела между нашими и вашими предками. Я готов передать право на обнародование писем.

Я желал возобновить диалог на новом уровне развития капитала. Вы и я – кто еще обладает опытом и умом, чтобы вникнуть глубоко в вопросы видоизменения капитала, и в частности – ссудноя й его породы, которую вы понимаете лучше меня. Возможно, нам стоит шокировать мир и выпустить общий труд в области экономической теории? Меня идея наполняет азартом. Где-то за горизонтом предсказуемого развития рынков сокрыт новый мир предельного насыщения и качественных перемен. Кто, если не мы, способен заглянуть за горизонт?

Засим прощаюсь,

князь Микаэле Ин Тарри»

—

Платформа «Луговая» весной все та же. Горы досок и бревен, игрушечный замок станции вдали. На переднем плане, близ недостроенной летней платформы – свинченное, скрученное воедино из металлического прутка основание для названия станции. В этом году задумано исполнить слово «Луговая» в красной меди, с заклепками. Наверное, завтра работа начнется. А пока окрест – тихо…

Вдали показался поезд, он похож на черную мошку. Я стою у края путей и слежу, как мошка растет, а звук ее движения меняется от слабого стрекота до громогласного гула. Земля начинает ритмично подрагивать. Мир леса тревожно замирает, надеясь без потерь переждать нашествие… Но я-то человек, я знаю, что наступление металла и электричества будет усиливаться год от года. Однажды платформа сделается постоянной, от неё в лес вытянется язык дороги с твердым покрытием, и слизнет поляны, рощи, луга. Привычные мне цветы будут редкостью, и городские дети смогут изучать их лишь по картинкам в книжках. Хорошо бы поговорить с Микаэле – он умеет заглянуть далеко вперед в золотом свете, он укажет в грядущем занятное и позитивное. А я… я часто оглядываюсь назад. Так уж устроена. И я по-прежнему ни о чем не жалею, хотя иногда это очень трудно. Конечно, я получила каталог астр и лилий. Прочла письмо, доставленное воистину княжеским способом. Я однажды решусь вернуться к устройству клумб в той усадьбе. Однажды. Но пока не могу точнее указать срок.

Жизнь – сложный танец со многими фигурами, с переменами темпа и ритма. Что-то уходит, что-то появляется взамен. Мой личный круг событий завершён, я снова очутилась там, откуда всё началось. Но я – другая. Теперь мне не близка судьба гусей с подрезанными крыльями, меня не тянет улететь далеко-далеко… и в тоже время мне не страшно отрываться от привычного. Я здесь, потому что таков мой осознанный выбор: стоять у границы дикого леса и суетного города. Интересное место. Особенное. Мое.

Люди сами находят меня, когда им надо. Пусть они полагают встречу случайной, пусть забудут о ней, исчерпав свои беды… так даже лучше. Не ищут меня, и это не случайно – живки. Хотя всем своим бессознанием они ощущают меня – и сторонятся… Избегают мест, где я бываю часто. Из Луговой в минувшую зиму уехали последние наёмницы. Полагаю, они не готовы назвать причину бегства, а было это именно бегство. Двух я видела мельком в храме месяц назад: истово молились, припомнив какие-то особо мерзкие заказы… Что ж, понимаю их, но без намека на сочувствие. Ко мне приходят, чтобы сбросить то, что наплели живки. Сброшенное закономерно возвращается к «мастерицам», вот только оно – не то звонкое золото, какое создает Агата. Оно… понятно, как пахнет и почему так легко всплывает.

Я приняла свой дар. Он нужен, чтобы люди могли завершить круг и честно собрать урожай со своих же посевов. Однажды я заселюсь в дом с садом, непременно в тихом пригороде. Наверное, таков удел состоявшихся мар, обладающих полноценным даром – мы не склонны шуметь и выделяться. Яков называл меня кошкой на ограде жизни. Теперь понимаю его слова иначе: на ограде кошке безопаснее, чем где-то еще.

– Юна!

От станции через буераки пробрался смотритель. Принес пирожки в корзинке, передал и смущенно мнется. Его младшему сыну всю зиму снились кошмары, мальчик исхудал до костей, но врачи не нашли никаких к тому причин. Зато мне беда оказалась видна сразу, и очень явно. Пришлось подбирать цветы на окно, переустраивать комнату, закупать картины и книги, говорить с соседями. Странно, как мало внимания люди уделяют важному – виду из окна, общению и мыслям, а еще происхождению случайно взятых в дом предметов и причине получения нежданных подарков от завистников.

– Он выздоровел, – еще раз успокаиваю пожилого смотрителя. – Но, прошу вас, не тащите в дом невесть что. А если почудится беда, зовите сразу.

Кивнул, вроде бы успокоился и побрел обратно к вокзалу. Он позовет, и еще, когда подобная беда приключится у кого-то из знакомых, шепотом посоветует навестить меня. Так сделает он – и многие иные, кто приходил ко мне.

Поезд уже рядом. Ревет пар, стучат колеса, блестит медь, вспыхивают стеклянные улыбки солнечных зайчиков… смотрю и думаю: почему я не открыла цветочный магазинчик вот хоть здесь, на станции? Как-то не сложилось. В прошлую весну я была слишком грустной, цветы вяли от моих рук. В эту на душе полегче… но я не спешу.

– Для «Шафрана»! – кричу сегодняшнему почтовику.

Отступаю в сторонку и жду, пока мимо пролетят все нужные тюки и мешки.

Когда позапрошлой осенью я нахально явилась к Мергелю и сразу сказала, что буду жить у него долго и даром, за «спасибо», он не прогнал, даже ни о чем не спросил. У нас – легчайшие отношения взаимной неденежной выгоды. Я выслушиваю его и помогаю растить «пиёны», он не мешает мне молчать и чудить… Впрочем, он и сам чудит! Год нудно и склочно разводился с полезной женой, одновременно присматривая бесполезную – «для души, Юлька, ты ж понимаешь, ась?»… Теперь луговской тараканище снова женат, и вроде бы удачно. Дома сидеть этой супруге запретил – квашней станет – и обустраивает ей трактир. Говорит, для развлечения. А я верю. Зачем все усложнять и вдумываться?

Паровоз выждал минуту, дал гудок, поезд натужно провернул колеса по первому разу… и застучал прочь от Луговой, ускоряя ход. Я оглянулась на кучу тюков и мешков. Хорошо весной. Работы много, рвать душу переживаниями – некогда.

– Барышня-а, – оклик из-за спины прозвучал очень знакомо. – А не ваш ли там шарабан? Мы с братом в село, значит, путь держим. Ну и помогли бы с погрузкою, а?

Оборачиваюсь и заранее хмыкаю от смеха. Так и есть – он! За полтора года, пока мы не виделись, сделался шире и солиднее. А вот повадки… ничего не переменилось. Стоит на рельсе, качается с пятки на мысок, хитро щурится и корчит простака.

– Где чемодан без ручки, налетчик?

– Вот ручка без чемодана, – и правда, держит на ладони. Глаза такие честные, аж хочется перепрятать кошелек. – Так это… загружать уже? Попутчиков берете без счету? Нас много, у нас вся семья работящая.

Двигается в сторону… и я наконец вижу «работящую семью» – у края насыпи стоят Микаэле и Йен. Мир с ума сошел! Быстро осматриваюсь – ни охраны, ни машин, ни хотя бы экипажа или пары коней.

– Мы из дома сбежали, – улыбка у Йена прежняя, задорная и плутоватая. Он подрос и стал совсем тощий, но это особенная худоба сильного, тренированного тела. Что еще изменилось? Волосы: курчавятся, постепенно приобретают обычный для Ин Тарри золотистый оттенок. А голос такой же писклявый: – Папа сказал, пора сбегать, а то привыкну к дворцу, стану грустный и серьезный. Одна беда, он сам не умеет сбежать из дому, даже совета дельного не дал. Вся надежда на дядьку Яра.

Микаэле смущенно пожал плечами. Странно и в то же время ожидаемо: он выглядит точно так, как в нашу первую встречу. И я вздыхаю с облечением. Не хочу искать и тем более находить у него черты и повадки Якова. Я надеялась, что так и будет: тело выползка особенное, оно как глина – способно измениться, чтобы снова вылепить князя Микаэле, того самого. И хорошо, значит, не зря Яков… все, и стоп. Подобные мысли я не могу спокойно додумывать, мне делается больно.

За прошедшее время я много раз порывалась съездить в город, повидать всех знакомых. Тем более – каталог астр с посланием… но я не довела намерение до исполнения. Пока что я мало делаю и много думаю. Например, про обмен тел. Я бы предпочла, чтобы ритуалом пореже пользовались. Он меняет людей и приносит пользу, но вынуждает платить слишком дорого. Взять хотя бы Дашу. Ей, как я теперь думаю, пришлось бороться с жадностью и дремучей самоуверенностью той Дарьи Великолепной, чье краткое присутствие в теле Даши вернуло ей подвижность ног… и отняло семью. А ведь Даша всерьез, всей душою любила Микаэле. Даша, можно сказать, повторила мой непростой путь: после обмена телами прежняя любовь ускользнула, а с ней ушло и доверие, и много иного… Изменился взгляд на жизнь, само место в ней! Я приняла перемены. А Даша? Смогла она принять и примириться, найти новые ценности, новую опору в жизни? Или бесконечно учитывает список обид и страдает?

– Юна, вы ни разу не звонили, не писали писем, – посетовал князь. – Это огорчительно для всех нас. Конечно, в ту осень вас проводила Лёля. Несомненно, она навещала вас много раз. Но с тем же успехом вы могли дать адрес Норскому. О, чтобы найти вас, пришлось нанимать людей из сыска.

– Норский знал адрес, – я охотно выдала Васю.

– Так я и думал… и вам по-прежнему больно. Юна, беда в том, что мне тоже больно. Не могу принять великодушие Якова, оно слишком упрямое и бесповоротное. Мне хочется сказать ему в лицо, что он эгоист.

– Я бы тоже сказала. В лицо. Хотя понимаю, что такой он человек. Именно такого я его… – пришлось оборвать фразу. В горле першит.

– Уф, загрузил, – Яркут взбежал по насыпи, сразу подхватил Йена, усадил на плечо. – С ума сойти! Конь тот же. Как его… Снежок?

– Выкупила в прошлую зиму. Прихрамывал, его хотели забить, но я была очень против. Теперь Снежок обитает в конюшне жандармерии. Мергель утверждает, что со свету сживет каждого, на кого Снежок даст показания. Все конюхи регулярно подносят Снежку еловые веточки и морковку, задабривая… Ну что, поехали? – Я огляделась еще раз. – Где охрана? Где хотя бы Курт?

– Мы сбежали, сказано же, – со вздохом, как для глупой, пояснил Йен. – Взаправду. Дело у нас. Тайное.

– О, нам нужен отдых, вот таково наше дело. Я поясню. Начало бедам положила кошмарная в своей нелепости месть, – Микаэле всплеснул руками, оглядел насыпь и начал осторожно спускаться к шарабану. – Я мало знаю о деле. Мне некогда следить за играми домашних, я расширяю сферу нашего влияния из расчета трех независимых игроков на белом поле… – Микаэле запнулся и пожал плечами, словно сказал лишнее.

– Уж конечно я знаю, что золотых людей больше, чем людей с фамилией Ин Тарри, – буркнул Яркут. – Белое поле, серое поле и прочее разное. Я не глухой и не глупый. Но я не любопытствую. Деньги – не мое.

– Как мило с твоей стороны, – Микаэле улыбнулся и продолжил свободнее: – В зиму Лёля выяснила, что на нее собирают компрометирующие материалы. Вздорная, мелкая история… Злодеи через газеты и сплетни атаковали драгоценные для Лёли танцевальные классы. Следовало дать отпор. Но разве можно было отвечать так?

– Лёлька выиграла у Грегора Дюбо Младшего имение в Луговой. – Яркут предельно сократил рассказ. – Все на равных, их же способом: подкуп, крапленые карты и даже угроза жизни. Банда Клима участвовала, Йен был зачинщиком. Он ловкий мошенник. Утром после выигрыша Лёля позвонила одному из старших Дюбо и сказала: это начало. Или мы взаимно вежливы, как подобает согласно вашему воспитанию, или я развернусь всерьез, ни в чем не ограничивая свою невоспитанность. Теперь о ней ни одна газетенка и словечка не чиркнет. Нервы у писак слабоваты против Лёлиных. У Дюбо, похоже, с нервами не лучше. Бумаги на имение доставил сам Грегор. С извинениями. Еще он отдал конверт с готовыми к распространению мерзкими слухами о невесте князя Ин Тарри и заверил, что инцидент исчерпан. Настало вооруженное перемирие.

– Мы официально обручены, – сообщил Микаэле, устраиваясь в шарабане, заинтересованно щупая лавку, трогая вожжи. – Все дети согласны, даже дочь. О, не так: даже моя династическая экс-супруга. Божий свет, первый раз мы достигли с ней компромисса в приемлемые сроки. Я панически боялся этой женщины еще до нашей свадьбы, а сам брак… У ее сиятельства скромный дар к золоту, зато ее способность упорядочить совершенно все – неисчерпаема.

Микаэле отчаянно всплеснул руками. Яркут заржал громко и нарочито, Йен скорчил рожицу.

– Папа с Лёлей официально обречены, – встрял с разговор Йен. – Я два раза менял букву в наборной кассе для приглашения. Но Лёлька бдит. То ли дело Дашка, она совсем бестолковая стала. У нас война-война. А все из-за испорченного приглашения, где вместо Оттер я набрал «оттёр».

– Оттер? – удивилась я.

– О, вы упустили занятную новость, – Микаэле мягко улыбнулся, охотно меняя тему. – Мы с Густавом как-то уж слишком успешно обменялись всем, чем только можно. Я приобрел улыбку. Он улучшил навыки биржевой игры, прирастив хладнокровие и точность расчета. Кроме того, он сразу стал ухаживать за Дашей. Эти двое долго пытались разобраться, привязанность их соединяет, обоюдная жалость или эхо прежних эмоций… а после бросили бесполезное занятие. Даша милейший человек, вот только она замыкается на ком-то одном в привязанностях. Собственно, этим она напоминает мою династическую экс-супругу. Как я прежде не замечал? Все было неявно, пока объектом внимания Даши оставался ее брат. Затем центром мира стал я. Далее Ники. После Мари, которая бессовестно, используя дар живы, допекала Дашу, требуя признательности. Когда я вернулся, для Даши клубок приоритетов сделался неразрешимо сложным. Добавлю, мы вели себя безобразно, не ценили труд Даши и не одобряли ее самоотречение. А Густав ценит и хвалит. Даша, по его мнению, точно повторяет характер матушки Оттер.

– Рада за них.

Очень рада, честно! Надо же, второй раз обмен тел привел к обмену судеб. Юлия получила Яркута, который делал предложение мне. Но, пережив первую боль, я не вижу дурного в таком развитии событий. Спросить бы, каковы нынешние отношения Лёли и Даши. Но – нет, не решусь. Очень личная тема, наверняка болезненная.

Йен покосился на меня, что-то понял. И начал громко рассказывать, как учился в Валейсане, где мошенники бестолковы, а боксеры слабосильны. Клим их одной левой! Жаль, он приезжал ненадолго, он ужасно занят, ведь его нынешний главный друг-враг – Пашка Шнурок – ловчее Клима добывает средства на морскую школу. В общем – все заняты… и сам Йен тоже, в нынешнюю осень он украсит собою академию в Тенгое, вот будет веселуха! Петр готовит документы, и такого секретаря нет ни у кого, братец Ники его переманивал раз сто, и до сих пор завидует и даже злится. Братец Ники жадина тот еще, как украл у папы Егора, так и не вернул…

Снежок немного постоял и направился в сторону Луговой. У нас уговор: я не трогаю вожжи, не понукаю. Он не останавливается надолго, чтобы пастись. Цок, цок… шаг за шагом приближается опушка. В шарабане просторно, и всем вместе – легко. Одной мне сиделось бы тяжелее, да и теснее было бы – от мыслей, которые и колючи, и холодны. А так… Слева меня толкает плечом Йен, а справа немедленно поддерживает под локоть князь Микаэле. На душе – тепло… Я улыбаюсь, слушаю общую болтовню и пробую понять: что происходит? С каких пор князья в почтовых вагонах сбегают из фамильного особняка, да еще без охраны? И вот главное: зачем эта работящая семейка влезла в мой шарабан? У меня все неплохо, у них – так даже и хорошо.

Правда, без обмана: моя жизнь наладилась. После кошмарных событий в инаньском посольстве я открыла шкатулку Якова, как и обещала, на следующее утро. Нашла внутри два серебряных колечка с синей эмалью и узором в форме цветков цикория. Немножко повыла… и успокоилась. Намек предельно понятен. Живи, как хочешь. Можешь выбросить кольца, можешь отдать одно из них кому угодно… или оставить оба в шкатулке и сделать глупость, которую многие не поймут. Ведь глупо ждать того, кто добровольно шагнул за порог смерти. Впрочем, я никогда не была особенно умна.

Однажды зимой я посмела признаться себе: развитие отношений с Яковом я тормозила не менее, чем он сам. Потому что хотела получить кошмарно много. Как в сказке: жить и поживать, добра наживать. Чтобы он смотрел на людей – и не думал об особых приметах и угрозах. Чтобы замечал красоту леса и луга, совсем как я. Чтобы глядел в небо без отчаяния, без мысли об очередной смерти.

Думаю, Яков все решил, когда увидел Густава и понял, что восемнадцать лет призрак удерживался возле жизни на одной-единственной нитке материнской любви. Яков тот еще безумец, он рубанул наотмашь: все или ничего. Мне бы рассердиться… но я обрадовалась: его выбор предполагает уверенность во мне. Значит, все у нас всерьез. Настолько всерьез, чтобы он ценил эту жизнь больше, чем все предыдущие.

– Юна, повторюсь, я помолвлен, – Микаэле вернулся к прерванной мысли.

– Я слышала. Поздравляю.

– О, я бы хотел большего, но Лёля настаивает на некоторых условиях. Помимо ее упрямого желания выучить основы этикета и хотя бы малый парадный протокол дома Ин Тарри, помимо ее готовности досконально освоить язык княжества, есть требование. Не просьба, а требование. Однажды Яков спас Лёлю. Это не может быть оставлено без ответа. Собственно, я не уверен, что условия княжеской помолвки как-то извиняют бестактное вторжение в вашу жизнь. Но ситуация патовая.

Тень дрогнула – и надвинулась. Окутала лес, залегла по лощинам… потекла льдинками в ручьях, зазвенела особенными, хрустальными нотами в птичьих голосах. Я подняла голову и без удивления изучила крылатый вихрь точно там, где ощущала перемены в состоянии света и тени.

Яркут встал в рост, запрокинул голову, всмотрелся. Сбросил куртку – как тогда, в нашу первую встречу – и помог мне укутаться в неё, еще хранящую тепло тела. Негромко заговорил.

Оказывается, тот массивный пожилой человек, который в особняке Тан Ши открыл мне дверь и сам остался в коридоре, ждать сигнала – он из тайной полиции. А еще он был другом Якова, и не только в этой жизни. И все равно не помешал Густаву вернуться в родное тело, следуя плану выползка.

Тот человек по прозвищу Берложник – лучший сыскарь столицы… По словам Яркута именно Берложник, пока люди Курта и Юсуфа два месяца искали подлинного Микаэле в теле старика, рыл совсем иное по наводке Якова. Проверял связи майстера с храмом. Яков заподозрил неладное, едва узнал о списке наемных живок. Он утвердился в худших опасениях, когда мы вытащили Паоло из-за порога смерти. Он знал, что ритуал, исполненный в «Домике сов», очень сложный, что подготовить и провести его незаметно и крайне точно могли именно люди храма. Вот почему Яков пригласил в особняк Мари, хотя понимал, кто она и кому служит. Яков такую и искал – жадную, не слишком сложную, переполненную самомнением… Он использовал Мари, чтобы дать использовать себя.

– Я тоже знаю и применяю правило: враги помогают сделать то, в чем откажут друзья, – грустно подвел итог Яркут.

– Яков завершил круг, – негромко вступил в разговор Микаэле. – Так он сам написал в письме, адресованном Норскому и Паоло. Да: к письму прилагались дневники аж за три десятка жизней. С правом обнародовать любым способом, в любое время. Паоло не будет работать с золотом, его дар иной… Яков понял и понадеялся, что Паоло однажды займется легализацией выползков в числе прочих своих дел. О, в нашей семье избыток финансистов, промышленников и переговорщиков, и особенно, – тут Микаэле взглянул на Йена, даже с подмигнул! – ловких мошенников. Увы, литераторов почти нет. Тем ярче моя гордость. Вот, Юна, листай и хвали.

Князь бережно добыл из наплечной сумки книжку в плотном, но не жёстком переплёте. «Дымкины сказки». Сообщил, что это первая публикация Паоло, что все рисунки сделал он, Микаэле Ин Тарри, на правах отца. Что наконец-то в семье растет ребенок, который умеет видеть искусство глубоко и тонко, изнутри. Значит, за эту сферу влияния семьи можно быть спокойным надолго.

Я взяла книжку и стала листать. Картинки были замечательные. Лучше нарисовать для детской книги никак нельзя, я уверена. На одной из страниц я увидела синий цветок, вгляделась – и вздрогнула: «Сказка о доброй смерти». Ничего себе детская книжечка…

«В ночь зимнего солнцеворота на улице беззаботного города, где все праздновали и веселились, замерзала сиротка. Вдруг к ней подошла незнакомка, ласково улыбнулась и протянула девять длинных каминных спичек. «Грейся, дитя», – сказала и ушла.

Сиротка зажгла первую спичку, и увидела себя в ярком платье, у пышущего жаром камина! Рядом смеялись друзья, и мама обнимала за плечи. Когда спичка догорела, все сгинуло. Ночь сделалась совсем темной. Сиротка затеплила вторую спичку, погрузилась в мимолетный мираж тепла и радости. И третья спичка отгорела, и четвертая, и пятая.

Пламя шестой спички полыхнуло лиловым, затрещало и сорвалось с обгорелой головки, как мотылек – с негодного цветка. Пламя перелетело на ладонь женщины, одетой сплошь в черное. Сиротка лишь теперь ее рассмотрела.

«Целых девять. Даже кошкам не дают больше, – женщина смахнула спички с окоченевшей руки себе в ладонь. – Дитя, есть пламя, которое горит долго… полвека, даже век. Стоит ли обменивать его на мимолетный мираж? Помни: истинное пламя – оно внутри». Женщина погладила сиротку по плечу, и та ощутила, как заспешило сердце, согревая кровь, разгоняя тепло по жилам. Женщина обняла сиротку. Понесла ее, и девочке казалось: она плывет в золотом свете городских огней, хотя это – чужой праздник сытых людей, у которых есть кров, семья, друзья…

Лиловый мотылек порхал и трепетал – вел. Сиротка плыла за ним, она стала летним облаком и ничему не удивлялась. Вот мотылек закружил над ступенями крыльца, и дверь открылась, и сиротка вплыла в дом. Миновала коридор, не заметив, как. Осознала, что сидит у камина – точно как мечтала. А женщина в черном замерла поодаль, на пороге комнаты, в тени. Достала спичку и резко чиркнула по дверному косяку. Огонек затрепетал, сорвался – и сделался лимонным мотыльком! Сразу в недрах дома кто-то завыл, запричитал. Открылась дальняя дверь, и сиротка увидела хозяйку дома. Вгляделась – конечно, та самая, что подарила спички!

– Ты украла жизнь, не спрося согласия у смерти, – женщина в черном уронила использованную спичку. И тут же в ее пальцах появилась новая. – Наплела гнилых нитей…

Спичка загорелась, затрещала… и вишневый мотылек присоединился к лиловому и лимонному. Затем под потолком затанцевал белый, как ландыш, и голубой, как колокольчик. Хозяйка дома упала на колени, не смея сказать и слова. Сиротка удивилась, заметив седину в ее волосах, морщинки у глаз. Прежде их, кажется, не было?

– Иди. Не оглядывайся. Только так уцелеешь. Не желаю знать, сколько в тебе осталось истинного пламени, – сказала черная женщина, все так же стоя на пороге.

Голос звучал словно бы издали. По комнате гулял сквозняк. Сиротка поежилась, протянула руки к огню камина… а когда оглянулась, хозяйки дома не было нигде.

– Теперь дом твой, – сказал черная женщина. Она все так же стояла на пороге, но видеть ее было совсем сложно, фигура сливалась с тенями.

– Благодарю, – сиротка не посмела отказаться, как не решилась поверить в немыслимо щедрый дар. – Только я вас не вижу…

– Полвека или даже век, – прошелестел голос из тени. – Если не разменяешь истину на миражи, а тепло души – на жалкие спички, то раньше нам не встретиться.

С тех пор сиротка жила счастливо. Зимой помогала иным детям не замерзнуть в зимней ночи. А летом в ее саду цвели диковинные цветы, над которыми кружились пестрые мотыльки».

Я дочитала, шмыгнула носом и рассмеялась. Яков безнадежен! В его сказках смерть перепутана с жизнью и справедливостью, а смысл сводится к детям, которых надо спасти – всех и непременно!

– Смерть – величайшая из перемен для души. Полное обновление декораций и репертуара в театре жизни, – я закрыла книгу, погладила крылатого кота на обложке.

Задумалась. Яков много раз пробовал пояснить, даже выдумал «цветок перемен». И вот теперь до меня добралась его сказка. Обо мне написано, чего уж. Это я – смерть. Добрая, но не для всех… зря, что ли, наемные живки сбежали из Луговой?

– Поняла наконец-то, – шепнула я.

Еще как поняла! Аж страшно стало. И – жарко. Он выползок, я мара. Он – бессмертен, я – ходячая смерть. Вместе со мной он пройдет по жизни и шагнет за порог. Проживет настоящую жизнь и умрет настоящей смертью людей… Он понял это и тщательно обдумал свой выбор.

– О, я хотел узнать, но долго не решался спросить у Паоло, – шепнул Микаэле, раскрыл книгу и погладил рисунок синего цветка-мотылька. – Недавно выяснил, эту сказку рассказал Яков. Следующая в книге ваша, про сумку неразлучницу.

Вот кто умеет читать людей, как книги! Я судорожно кивнула, перевернула страницу… И продолжила думать: Яков все решил и приготовил парные кольца! Разве можно ждать большего? Слезинка навернулась. Я сердито ее прогнала и улыбнулась.

Микаэле деликатно промолчал. Чуть подумал – и принялся рассказывать про артель, как ее видел Яков. Ведь была когда-то очень давно таежная артель, ее майстеры не искали золото любой ценой, но наоборот, сберегали лес от золотой лихорадки, а людей, живущих в лесу и по берегу холодного моря – от средневекового рабства. Я видела сны Якова и все это знаю. Но слушать мысли князя интересно. Он видит глубоко и формулирует точно.

– С артелью или без нее мы, Ин Тарри, не можем жить в покое. Нам много дано и значит, кто-то желает многое отобрать у нас. О, Яков верил, что покой – это сытость и сонливость, а борьба – это движение вперед. Яков был прав, но не во всем. – Микаэле грустно улыбнулся. – Он шел к цели… и всегда оставался бесприютным, одиноким. Мне кажется, это не жизнь в полном смысле. Он и сам постепенно задумался. А после встретил вас. Он вовсе не желал пережить вас и вернуться в осиротевший мир, чтобы упрямо идти к цели, храня ваше имя в памяти. Ему вполне хватило утраты Крысолова Йена. О, я обещаю, хотя я редко даю обещания: мой Йен не получит столь печального прозвища.

Микаэле обнял сына, плотнее прижал к боку, и Йен заулыбался.

Вот ведь странная семья! Как они умудряются век за веком находить друг друга, чтобы ценить и поддерживать? Другие в богатых домах только и делают, что грызутся.

– Слабые соперничают, чтобы уничтожить противника из страха проиграть и потерять все, – Микаэле понял мои невысказанные мысли. С ним, пожалуй, можно разговаривать очень долго, не произнося ни слова вслух. – Сильные соперничают, чтобы найти в себе недочеты, устранить их и начать новую схватку на новом уровне. Поэтому мы, Ин Тарри, полагаем противоречия чем-то полезным для людей и стран. Йен однажды победит меня в делах биржи. Он играет вдохновенно, но пока весьма грубо. А вот Ники уступает Йену в быстрых играх, зато превосходит его в умении строить многоходовые планы и работать в нескольких делах одновременно, переключаясь точно и без ошибки. Думаю, в этом они станут соперничать. Хуже всего дело обстоит с Паоло. Он бездарен в золоте, но постепенно сделается непобедим на поле искусства. Он будет собою очень гордиться.

– У него есть Вася, – хихикнул Йен.

– О, утешил. Да, у него Вася и Дымка. С дэвом нельзя соперничать. С ним можно лишь играть, – Микаэле прикрыл глаза и подставил лицо солнцу. Сделался очень ярким, и я порадовалась, ведь впервые над его головой нет темных туч. Наверное, Лёля разогнала их. Вот князь и сияет… Снова заговорил: – Мы с Ники тоже будем соперничать. Мы не можем позволить кое-кому выстроить мировую систему с одним центром. Это причинит вред, хотя сперва покажется удобным. Кстати, когда Ники завершит обучение у меня, он намерен отправиться в Новый Свет. Вот этим обещанием он и сманил Егора… бедолага обладает мышлением военного образца и возмечтал принести сокрушительную пользу стране. А Ники его подстрекал, нуждаясь в союзнике, а не просто управляющем. Новый Свет – его поле работы, он сделал выбор. О да, мы по мере сил не вмешиваемся в политику, но правило нелинейно, как все настоящие правила. Куки, пока мы сбежали и нет лишних ушей, отвечаю на твой вопрос: я не сошел с ума, разрешая Йену играть на бирже, ворочая золотые горы. Ему пора привыкать к ответственности. Я дал стратегию, советников и секретарей. Я готов был вмешаться в крайнем случае, – Микаэле плотнее обнял сына. – Мы на пороге войны, хотя вам она пока не видна. Надо приложить очень много усилий, чтобы худшее ограничилось масштабом одного региона. Иначе что я скажу Якову? Он вернется, а мир полон сирот и калек. Но-но, невозможно. Вот мы и трудимся. Я постарался растравить амбиции старика Найзера, чтобы отрезать – пусть временно – промышленников от ресурсов, тормозя вложения в войну и перенаправляя внимание на…

– Ты впервые в жизни сознательно сбежал из дома! Никаких разговоров о золоте. Ты вмиг потеряешь аппетит и исчахнешь в делах, – возмутился Яркут. – И ты, Юна, тоже уймись. Хватит думать о том, что решил Яков и что он имел в виду. Учти свои интересы. Восемнадцать лет ожидания, вот что случилось с матушкой Густава. Пожалуй, для выползков такое кажется нормальным. Пожалуй, у тебя нет выбора. Но мы все против.

– Мы склонны использовать золото для ускорения роста и выгонки пышных цветков цикория, – важно закончил Йен. Подмигнул мне. – Цао рассказал, что ему Яков объяснил про можжевельник и цикорий, вот. Мы с дядькой Цао очень дружим. Папа сказал, я подрасту, когда у них дозреет переполох на всю страну. Папа сказал, могу делать, что пожелаю. Слишком долго Ин Тарри не лезли в тот угол мира. Ну, в прошлом веке нас было мало, а в начале этого мы вовсе чуть не вымерли. А теперь я полезу. Мне нравится их язык, он вроде головоломки. Мне нравится их честность, похожая опять же на головоломку с тайными пружинками и неприметным взрывателем. И мне не нравится, что там голодают дети. Ни хлеба, ни даже плесневых сухариков…

Йен взгрустнул, засопел, нарочито сморщил нос. Я на мгновение оживилась и попыталась угадать, что может вырасти из хомячка, если он уже теперь непрост? Поёжилась, вспомнив слова князя о войне… вдруг остро, до боли внятно, осознала сказанное Микаэле. Мне такое непосильно. Стоять на пороге и смотреть, как мимо идут без счета и оглядки – молодые, здоровые, кем-то любимые… Идут во тьму.

Я сжала зубы и встряхнулась, прогоняя свой страх. Яков прав. Надо знать пределы данного тебе. Я не вижу золото, не плету нити. Зато способна смотреть в глаза хиене. Мы даже разговариваем в последний год… она похожа на Дымку. Мускус не оценила, зато полюбила запах корицы и смесь ванили с имбирем. А еще она люто ненавидит трупный припах в живых душах…

– Если я могу быть чем-то полезна, помогу, – я глянула на Микаэле. – Вы ведь знаете мои способности.

– О да. Благодарю.

– Мы никак не доберёмся до главного, – Яркут потрогал вожжи… и не стал понукать Снежка. Широкими жестами указал направления. – Там Маришка, вон там – Агата. А во-он там – Женя, ты не знаешь ее. Все эти кружевницы еще вчера сбежали из столицы и теперь заняты плетением.

– Будет очень большая гроза, Юна, – азартно пообещал Йен. – Если в этот раз не получится, мы повторим. Станем сгребать облака столько раз, сколько потребуется. Никуда он не денется, выползет. Ты – его семья. Мы все – тоже самозваные родственники. Он еще не признал нас, но куда он денется?

От необходимости что-то отвечать меня избавил Мергель. Вот спасибо ему, бесценный тараканище, всегда появляется вовремя.

Прокашлялся, захрустел ветками. Лес еще не густой, так что засада у Мергеля ничуть не тайная. Он тут хозяин, и это его маленькая радость: явиться на дорогу и сказать свою реплику, главную в бесконечной дорожной пьесе станции «Луговая».

– Жизнь и кошелек!

Да уж, оглушительный успех! Кому еще удавалось проверить документы у беглого князя Ин Тарри лично? Если повезет, то и допросить его.

– Как неловко получается. Вообще-то у меня нет при себе никаких бумаг. Это может создать неудобство для всех? – шепотом сказал Микаэле, которого даже нынешняя невеста не смогла отучить от врожденной вежливости.

– У меня есть сухарики, пап, – Йен скорчил рожицу для Мергеля, который сразу подмигнул в ответ. – Если арестуют, я с тобой поделюсь. Ну, сперва я. После и прочие. Лелька особенно расстарается. Вряд ли она все еще в городе.

Яркут фыркнул. Мергель нарочито строго свел брови. И я поверила: в такой безумный день непременно случится что-то очень хорошее, даже волшебное.

–

—

 

Приложения. О мире и людях

О географии и экономике мира

–

Активно влияющие на геополитику этого мира страны располагаются на трех континентах, условно называемых Старым, Новым и Южным светом. К Старому свету относится территория, где происходят основные события книги. Самарга – одна из крупнейших по территории стран этой части мира; столица – Трежаль – расположена в ее северо-западной части, в пятистах километрах от границы с Ньесским протекторатом, который далее граничит с горным княжеством Осар и Тенгоем.

Решение о переходе к единой системе мер и весов было принято общим собранием семи стран – лидеров патентного дела, и позволило сделать расчеты рациональнее и точнее. Новой системе не более полувека, так что многие до сих пор ведут учет в милях, вёрстах и иных старых системах, обычных на их территории.

В данной истории по сути не упоминается Южный свет, хотя это территориально крупное образование, включающее несколько десятков стран, в том числе весьма влиятельных и развитых. Самая северная из этих стран, притом одна из крупнейших и наиболее развитых – Тайучи – контролирует главный транспортный путь север-юг, который теперь проходит по территории Кьердора и Велейсана двумя рукавами. Название страны происходит от названия величайшего озера юга, а также от одноименного «водного договора» сорока племен. Этот полулегендарный договор некогда дал начало развитию Южного света, которое позволило ему нарастить силы исключить прямую колонизацию. Интеграция юга в общую экономику и политику пошла более мягкими методами торга и политики, а не порабощения. Тот период в истории плохо изучен, п пробелы кое-кто полагает намеренными… Так, до сих пор для Старого света предпочтительно не замечать особенного отношения всех конфессий Тайучи к роду Ин Тарри. Храм нехотя допускает причисление двух представителей семьи к лику святых (их почитают только на территории Тайучи), а вот шаманы диких пустынных территорий Тайучи и стран южнее до сих пор полагают возможным обожествлять весь род «золотых» людей, якобы причастных к искоренению рабства на юге (хроники Старого света таких записей не сохранили).

Новый свет в этой книге также почти не участвует, но несколько раз упоминается. Это мощный промышленный центр, составляемый рядом стран с двумя ведущими и дюжиной сильных сателлитов, балансирующих на грани независимости и колониального подчинения. В Новом свете сильны финансовые семьи Дюбо (это их главная база) и Найзер, которые перетягивают там канат промышленных и финансовых интересов. В последние полвека Найзеры склонны фокусироваться на экспансии в Южный свет и юго-восточные промышленные концессии на границе Старого света и вспомогательных в плане экономики для него территорий за горным массивом Нань.

Дюбо же заинтересованы в нефти – они негласно обозначили свое намерение стать «королями черного золота» и так сбросить с финансового пьедестала «золотых» князей Ин Тарри, якобы отставших от жизни.

Дюбо крайне плотно вовлечены в так называемую колониальную экономику, где, впрочем, не только приобретали много, но и теряли. По слухам, ставшим основной для ряда авантюрных романов, флотилия чайных клипперов Дюбо возила вовсе не чай, а партнером их были не торговцы, а тайные службы ряда стран Нового и Старого света. Вероятно, увязнув в бюрократии и дележе влияния, участники сделки упустили создание и начальный рост пароходных торговых линий. Впрочем, их ловко водили за нос, выстраивая «новый восточный путь» отрезками, на основе косвенных договоров, на базе никому на тот момент неизвестных верфей юга. В итоге за два десятка лет до событий этой книги клипперы вдруг оказались вне игры, а торговое сообщение с землями за хребтом Нань вышло из-под влияния прежних хозяев.

Доподлинно известно, что старший Дюбо того времени – Генрих Клаус – прямо обвинил старшего из Ин Тарри в «подковерной возне» и пообещал свести в могилу. Многие после этих слов не сочли случайными гибель двух «золотых» князей и смертельную болезнь третьего. Репутация дома Дюбо оказалась под большим давлением, ряд старых и надежных финансовых связей был надорван. Так, Дюбо потеряли доверие дома Найзер, и особенно – в Новом свете, где и без того были конкурентами.

После публичного проклятия наследника семьи Ин Тарри наемной живкой обвинения дому Дюбо гласно не выдвигались. Но целый ряд дел Дюбо в Старом свете оказался свернут из-за проблем с партнерами, а патриарх дома – Генрих Клаус – полностью отошел от дел и даже передал все личные активы во внешнее управление.

За десять лет до начала событий книги многие осведомлённые люди приватно обсуждали вероятность мировой войны, которая кое-кому позволила бы списать старые долги, а иным обелила бы репутацию. Поговаривали, что наследник Ин Тарри, если выживет и выздоровеет, уж непременно отомстит за отца; что дом Дюбо приложит силы и устранит юного князя любой ценой – лучше так, чем жить в страхе. Однако князь Микаэле ни разу не высказывался о Дюбо, на тему мести также не говорил. Его крайне мягкая манера общения и непрямые методы влияния осложняли составление мнения о его намерениях и решениях.

При том, что не было замечено ни одного явного конфликта интересов, дом Дюбо продолжил терять влияние в Старом свете, не улучшая позиций в Новом и Южном.

Немного о странах, упоминаемых в книге.

Иньеса – крохотное княжество, расположенное весьма далеко от страны, в которой развивается основное действие книги. Общее направление – к юго-востоку. Иньеса находится на живописном высоком берегу, отделенном от основного материка горной грядой. Включает до полусотни островков в прибрежной зоне. Княжество многие полагают раем земным… увы, получить подданство или даже право на прожитие в нем почти невозможно, ведь для этого требуется прямое приглашение одного из князей. При всей ничтожности территории княжество играет немалую роль в финансовой и культурной жизни мира.

Более восьми веков, если верны летописи, в Иньесе поддерживается преемственность власти семьи Ин Тарри, хотя обыкновенно при младшем наследнике полновластно правит регент – супруга или опекун из княжеских домов Ин Лэй, Ин Тье или же Ин Бьен. Сами же князья Ин Тарри (в том числе нынешний, хотя так поступали и многие до него) на родине появляются редко, но к этой их странности все уже привыкли. Она ведь далеко не единственная в правящей семье и точно – не самая существенная.

Валейсан – богатая и обширная страна к востоку от Иньесы. Имеет крайне выгодное географическое положение и бессовестно им пользуется время от времени, наживаясь на торговых путях по суше и по морю. Не меньшая удача «благословенной земли лоз и олив» – соседство с Иньесой. Это малое княжество традиционно декларирует нейтралитет по широкому кругу вопросов… однако же странным образом соседи не сомневаются, что беды обойдут их стороной, пока князья Ин Тарри в силе. Чаще всего так и случается.

Кьердор – страна к северу от Иньесы, обширная, но не слишком благополучная. Много гор и мало пашни, низкая плотность населения, разбросанного по горным долинам и занятого преимущественно примитивным трудом. А еще – много борьбы за власть и мало реальной власти. В каждой долине свой уклад, даже плата за пользование перевалами и горными тропами окончательно установилась лишь полвека назад, и только после вмешательства князя Луиса Ин Тарри. Он отговорил союзников – Тенгой, Ранган и прочих – от военного решения в торговом споре, якобы сказав, что нет менее выгодной войны, чем война с нищими горцами в их каменных лабиринтах. Какие доводы привел его светлость Луис старейшинам ста великих (хотя некоторые не насчитывают и дюжины жилищ) долин Кьердора, неизвестно. Однако же в итоге возник стабильный и весьма прогрессивный федеративный договор, сделавший наконец-то Кьердор не территорией, а страной с единым законом. Следствие сказанного – знаменитое «тридцатилетнее партнёрство», итогом которого стала прямая дорога на юг с пятью туннелями и тремя сложнейшими и красивейшими мостами через горные ущелья. Включение в один из главных транспортных маршрутов дало толчок к развитию промышленности и росту городов.

Тенгой – федеративное государство на севере континента. Возникло на базе трех десятков княжеств и вольных торговых земель морского прибрежья. Традиционно отличается воинственностью и склонностью к политическим ультиматумам. Что в общем-то понятно, страна богатейшая, весьма развитая научно и технологически, с сильным положением в морской торговой и военной сфере.

Самарга – страна, в которой происходят основные события книги. Столица – Трежаль. Устройство, как оно указано в конституции уже более века, после череды волнений и смут, «федеративная республика». И это вызывает сомнение у большинства соседей, которые полагают, что Самарга так и не смогла уйти от привычной ей дикости, когда в каждой провинции власть исполняется абы как, а жаловаться и вовсе некуда, до Трежаля-то далеко. Впрочем, страна стабильно существует в своих границах, довольно успешно развивается технологически, хотя остается аграрной, и это понятно при ее обширной территории, при наличии богатейших пахотных земель юга.

Инань – страна далеко на юго-востоке от Самарги. В настоящее время находится в плачевном состоянии колониальной раздробленности, чаще именуется «конгломератом провинций», причем на месте властью почти неограниченной обладают владельцы концессий. А это и страны вроде Тенгоя, и крупнейшие финансовые и промышленные дома и семьи.

О людях и терминах

Ин Тарри – княжеский дом, один из древнейших известных. Обычно людей этого рода называют «золотыми». С ними связано огромное число мистических историй, слухов и легенд, так или иначе назначающих Ин Тарри то ли хозяевами, то ли рабами золота. Из-за этого в дремучие средние века нескольких представителей рода даже сожгли, как пособников тьмы. Впрочем, этот трагический факт породил новые слухи. Покойных позже видели, и неоднократно… даже стали подозревать в бессмертии. Хотя логичнее было бы предположить, что золото позволило фальсифицировать казнь.

Долгое время княжеский дом подразделялся на три ветви, причем южная и северная традиционно конкурировали за влияние. Восточная ветвь рода наиболее загадочна, уже три века именно она, вроде бы прямо не участвуя в борьбе за влияние, в итоге правит – гласно или же тихо, через третьих лиц.

К началу нового века, в котором и происходят события книги, род Ин Тарри подошел очень малочисленным. Южная ветвь исчахла, северная встретила ряд странных, трагических происшествий. В финансовом мире стали поговаривать о вырождении князей, о том, что новый рациональный век не годен для тех, кто базирует успех на мистике и каких-то непонятных ритуалах. Припомнили и вовсе древнее – легенды о семье Элиа… Однако не учли одной особенности княжеского дома, которую могли бы заметить очень легко. Ведь, вопреки всем трагическим обстоятельствам, качество управления огромным достоянием князей не упало.

Жива, живка – два названия (варианта произнесения) для носителей особенного дара. Живами, а чаще белыми живами, принято уважительно именовать тех, кто возносит мольбы в храме и вершит плетение во славу божью. Живками более презрительно и настороженно зовут тех носителей (чаще носительниц) дара, которые полагают для себя незазорным разменивать дар на деньги, то есть идут на прямой найм, без сложных храмовых ритуалов и кодексов допустимого и разрешённого.

Дар жив используется всеми конфессиями, позволяя значительно укрепить веру. Он также используется людьми финансового мира для получения прогнозов и влияния на события, хотя надежность результата бывает не вполне понятна. Живки также используются, пусть об этом и не принято говорить, для продления жизни патриархов ведущих денежных семей или же сокращения жизни их врагов. Хотя и тут результат не особенно надежен.

Наука к «плетению» – так именуют работу жив – относится с некоторым пренебрежением. Надежного результата в рамках экспериментов не было получено. Впрочем, участвовали в опытах наемные живки, привлечь к исследованию полноценных, ярко одаренных белых жив храма не представляется возможным.

Айлат – храмовое название для ярко одаренной живы, обычное в южной традиции.

Выползок – загадочное существо, которое проникает в мир невесть откуда, обычно после грозы. Научно именуется инфинес. Храм гласно полагает выползков бездушными бесями и рекомендует их искать и изводить, а вот негласно, для узкого круга допущенных – старается заполучить живыми и использовать в тайных ритуалах. Наверняка известно, что эликсир на мозговой жадности выползков, обработанной особенным способом при помощи дара жив, помогает увеличить срок жизни людей и вливает силы, порою спасая безнадежных больных.

Поскольку появление выползков – явление ничуть не массовое, системному исследованию со стороны науки оно пока не подвергалось.

Кукушонок – в таежных, северо-восточных малонаселенных землях Самарги так называют детей смешанной крови, чьи матери принадлежат к племенам «людей леса». Часто название не имеет смысла, но порою за ним кроется загадочная для современных людей способность таких детей. Как утверждают северные сказы и легенды, они умеют исполнять заветные желания. Еще того точнее, они определенно могут исполнить одно заветное желание, которое называют «крайним», поскольку оно сопряжено с утратой. Более точных и внятных подробностей вне тайги нет. Однако же кукушат порою стараются разыскать для богатых людей, обитающих очень далеко от тайги, что, в общем-то понятно. У всех имеются неисполнимые мечты. Но не всех есть средства, чтобы рискнуть ими в слепой и ненадежной погоне за чудесами.