Наивность нам дается, чтобы мы знали: изжога не так и страшна… при сравнении ощущений. Порядочность прилагается к наивности в наборах, составленных с особым цинизмом. Я на эту комплексную хрень не истратила бы и сбойного эрга, но, кажется, наборчик мне всучили втихую. Иначе как объяснить, что я неагрессивно машу раскрытой ладонью, провожаю спасенных и не желаю им ничего… звучного. Еще и улыбаюсь, как умалишенная! Неблагодарные негуманоиды наконец улетают, вот спасибочки. Верю в лучшее, держу приветливый оскал, только бы не передумали… Последний стебель прошелестел мимо. Все? Ой-ой, оно остановилось. Боюсь дышать… Оно обернулось, взмахнуло цветными лепестками, похожими на юбку.

– Эй, молодая красивая, ты дала нам пользу, я отплачу, тебе не солгу, – шуршит оно, покачиваясь без всякого ветра. По спине мороз, эта травка мало того, что говорящая, она забористая, гипнотичная в высокой мере. – Беги домой, беги. Неминучая беда подъедает у тебя корни, иссохнешь. Беги, есть еще время, а только мало его, мало… И месту этому тихим быть. Беги! Не останавливайся, родничок, иссякнешь.

Уф, оно схлопнуло тычинки, заткнуло ими речевой канал и прошелестело в люк. Чпок! Овощной базар герметично законсервировался.

Я чихнула, перекрестилась, дико сердясь на приступ суеверности. Усилие воли – и я воздержалась от плевка через левое плечо, ведь пришлось бы мое смачное мракобесие прямо в бок другу Павру. Вы верите дешевым гадалкам в переходах метро и прорицателям из бесплатных газет? Ну, дело ваше. Я верю людям, которым верю. Вот такой парадокс, он же эмпатия типа «эмо». Так что я – утомленная овощным нашествием эмпатка, и никакая древесная зараза меня не запугает… Хотя чую: она и не пыталась.

Все. Корабль, похожий на кочан капусты, отстыковался от габа. Кочерыжкой целит в разгонную зону. Ощущение холода на спине слабеет. Они уходят! Теперь я знаю это наверняка. Могу отослать отчет Тьюитю, нашему славному габмургу. Он ждет. Потому что в данном случае и с этой расой слово эмпата важнее показаний приборов и клятв капитана, якобы готового иссушить ветви во имя истины.

Увы, и мои слова – запоздалая припарка габу Уги, полудохлому после всех погромов и загулов. Я эмпат! Должна была просечь на раз подлость незваных гостей, это ж было типичное – «Сами мы не местные, люди добрые»… Хотя звучало как: «Окислитель на исходе, на борту дети». Ага. Дети. У них то ли вообще нет полов, то ли более пяти, я не разобралась. Глобально если, то эти заразы и почкуются, и черенкуются и, не побоюсь так сказать, осеменяются. Всеми перечисленными методами они взялись азартно множиться в Уги, надышавшись на халяву сверхчистой углекислотой. Как же, на халяву… По факту овощи гуляли в счет моего строгого выговора.

– Как они пели, вибрируя стволами, – вздохнул рядом Павр.

– Сколько они пили, баобабы флейтистые! – надулась я. – Пробовали стырить мой цветочек аленький, который Тай подарил. У-у, цыгане большого космоса, чтоб им чашелистики скрючило! Чтоб их, сочненьких, дезориентированный трипс встретил на узкой тропе. Ну Сима, блин… повелась и открыла дверку в габ, как последняя овца из истории про семерых козлят. Или коза? А, все вместе плюс глупость по вкусу. Гос-споди, как они габ у меня не выцыганили с парой звездных систем в придачу!

– Обошлось, – отмахнулся добрейший сафаритянин, или как там его. – Приходи после работы, нацежу гринского сжиженного. Да не иссякнут кладези сафы!

Он удалился, топорща хохолок на затылке. Вот блин, он сейчас назвал меня алкашкой? Или меня так достали мигрирующие через габ кочевники космоса, что я чую подвох за каждым словом. Отмахнувшись от этой идеи вяло, как от осы, уже покусавшей до нечувствительности, я побрела домой. Я – Серафима Жук, без полдоли цикла, то есть почти год по-нашему, служащая габа. Уже не новичок, пообвыкла. Живу там же, куда вселилась в день прибытия с Земли, на седьмом уровне служебного крыла габа Уги. Повышена в звании до габла, откуда много раз разжалована и куда снова поднята без радости к указанному неблагозвучному статусу. Список порицаний и поощрений в моей местной трудовой длинноват для неполного года ведения учета. Но тут уж надо смириться, со мной все время что-то происходит. Я атипична даже для атипичника, а это не всем нравится…

Что еще стоит упомянуть в отношении габ-служащей Симы? Худшее: я числюсь последние тридцать дней кандидатом в габрехты. Это правда плохо, очень. Если сотрудник, досрочно повышенный до ут-габрехта, огребает три порицания, ему ликвидируют статус. У меня пока что два порицания, до полного облома осталось одно. Последнее. Словлю – и придется улетать на родную Землю. А я не хочу, хотя травянистая цыганка меня послала… далеко.

Я тут, в большом универсуме, прижилась. Согласна еще год и даже дольше – то есть цикл – называться габлом, лишь бы меня не пихали в корабль миграционной службы и не отсылали домой. Год габло, два габло, и не страшно, я бы потерпела. Но Чаппа решил меня продвинуть из-за истории с кай-цветком. И не только с ним. Дрюккели своей самой прогрессивной частью расы полагают, что я – перспективная и помогу им наладить отношения с кэф-кораблями. Мне мнение по указанному вопросу не выясняется и не учитывается.

Имперский сун тэй Игль, человек нечестный уже по своей разведдолжности, подло поддержал дрюккелей. Не из солидарности, конечно. Игль лично и весь их хищный имперский тэй-корпус в целом полагают, что за сильного эмпата надо цепляться руками и ногами, оказывая знаки внимания и продвигая по службе. Кто им сказал, что я сильный эмпат? Кто соврал, что я хочу продвинуться? Найти бы сволочь и вдумчиво так – по печени… Не могу найти. Нету сил. Надо позвонить Иглю и признаться в бессилии. Пусть задумается, зараза. Он сун тэй, интриган-профессионал. Авось, сочтет меня своей ошибкой и пострадает, хотя бы морально.

Беда в том, что еще и пыры меня продвинули. Ну, эти от души. В итоге что имеем? Кругом добрейшие предатели. Даже трипсы в сговоре, они дали рекомендацию и тем сократили срок стажировки до сорока дней, лишив меня права пересдачи.

Не слабо, сорок дней, прям как поминки… по свободе. Что еще плохо? Габрехты имеют право носить оружие и даже применять против разумных. Эти самые габрехты обязаны писать отчеты и знать законы. Следовательно, я обречена зубрить, затем переваривать и глубоко осмысливать. Вот сейчас лягу, закрою глаза и оно само полезет в голову. Как фарш из электромясорубки – неудержимо, мелкими червячными колбасками… Знание неизбежно усвоится, возбуждая головную боль и портя сон.

«Расы, подпадающие в классификации под типы „рум“ и „був“ имеют право швартовки у причалов с первого по пятый, однако это относится лишь к последовательностям ранжирования правого габ-крыла, при обнаружении означенных кораблей у причалов левого крыла (относительно разгонной зоны, а вовсе не тормозной)…»

Я старательно потрясла головой. Зубреж перестал щекотать череп изнутри, но звон в ушах не сгинул. Пришлось открыть глаза и признать: кто-то домогается внимания недоученной Симы.

– Да! – сказала я потолку.

Потолок мигнул и соорудил в воздухе изображение Симо-мучителя. Вернее, мучительницы: Гюльчатай, моя первая гостья с момента попадания в универсум, улыбнулась так, что я бессознательно села и стала совсем серьезной. Указала проекции скромное место на стене. Нефиг окислять потолок.

– Симочка, не волнуйся, – многообещающе начала Гюль, всхлипнула и высморкалась.

Спасибо, ее сразу выдавили из кадра. А то потреблять лимон без коньяка – не мой выбор, однозначно… Крупное невозмутимое лицо Бмыга прямо-таки глаз радовало, вот кто умеет не ныть.

– Сима, даю вводную, – без обиняков рявкнул муж Гюльчатай. – Саид в клинике на Багрифе. Координаты сбросил вашему безопаснику, Рыгу. Он сейчас вызовет тебя и направит для прохождения социальной стажировки и пилотского теста. Это мы обговорили. Саид живой, даже не ранен. Только он… – Бмыг поморщился и резко отмахнулся от продолжения фразы. – А, сама увидишь. Давай, гони на полную гашетку.

Про гашетку – это я как-то брякнула, не иначе. Или Саид? От мысли, что парню совсем плохо, я стала торопливо зеленеть и мелко, потно мандражить. Саиду год, ну то есть – цикл от роду. Он клон, у него ускоренная развертка личности, ему никак нельзя болеть. А помирать ему вообще запрещено лично мною! Я обязана ему жизнью раза три… Я за него в ответе, потому что я так решила и вообще, кто хоть раз Саидку видел, обречен обожать его, наивного рыцаря, последнего на весь космос.

Я думала глупости, моргала и быстро грузила в поясной кармашек вещи. У меня теперь есть имущество, не то, что год назад. Накопитель с данными, кошелечек с прессованным окислителем, оружие травматическое малополезное… Что еще сунуть? Места как раз на носовой платок или бикини. Тогда бикини. В эту невесомую дрянь можно сморкаться, а вот на пляж пойти в платке – нельзя. Хотя я лечу в клинику, там проблемы. Все равно бикини, рыдать не буду. Упрусь и не буду, что бы там бы…

– Черт! – громко сказала я.

Никто не отозвался. Впрочем, разве это ненормально? Просто я вдруг возжелала получить порцию сочувствия, пусть даже ценой фрагмента своей никому не нужной души.

– Ут-габрехт Жук, – рявкнуло в ухо голосом габрала Рыга. – Немедленно явиться к служебному катеру.

– Ить, – икнула я, вжала голову в плечи и помчалась.

– Наречие расы крушей вам не освоить-ить, – влез в голову шеф, габмург Тьюить. – Не та артикуляция! Не чую-ить грани от насмешки до отчаяния, а это какой-ить диапазон эмоций… Нет, наша речь не под ваши данные связок-ить.

Мой шеф – сокровище. Вижу в актуальной базе: уже подмахнул документы, выдал предписание на полет и сам посчитал маршрут. Потому что я икаю, потею и точно ошибусь. Ну, что могло произойти с Саидом? Мы трепались дней десять назад, он был, вроде, бодрый. Рассказывал об отпуске, как лазал по скалам, швартовал к основному Бмыгову астероиду второй, на вырост: семья не желает жить тесно. Вернее, Бмыг из шкуры вон лезет и ублажает Гюль еще до того, как она успеет возмечтать о чем-то. Любовь… до чего эта гадость доводит крепких ребят – пыров. Смотреть больно. И малость завидно. Черт, да что могло приключиться с Саидом за десять дней?

Я едва не споткнулась, запретила себе думать о плохом и помчалась еще резвее. Бегать меня переучивал сам Рыг. А учили в школе и во дворе, то есть скорее портили. Оказалось, дышу не так и вообще «не так» – главное понятие в физическом развитии Симы (про умственное Рыг тоже не смолчал). Но в последнюю долю цикла он реже рычит на меня. Или это прогресс, или я оглохла. Неуклюжее тело болит целиком, я сама ору и рычу во сне. Рыг чудовище. Он не учит, он добивает. Правда, чтобы габрал взялся добивать, надо ему приглянуться: этот минотавр обожает вышвыривать неудачников из своего габа.

– На месте! – заверещала я, рыбкой ныряя в канал, ведущий к личному причалу.

Там пришлось жестко падать и перекатываться, чтобы не особенно удачно забодать лбом шлюз. Ничего, секунд пять на учет звездочек – и я на месте телом и сознанием. Разгибаюсь, ага.

– Посредственно, – сообщил Рыг свое мнение. – Надо бы повторить, но не сегодня. Назначаю в наказание за нерасторопность три тренировки в день на планете прибытия, и я проверю. Ты уже в курсе, стартовый отсчет тикает. – Минотавр Рыг, а вернее представитель расы мурвров, зверски оскалился и почесал когтистой пятерней промеж шишек на черепе, так похожих на рога. – Сима, запомни одно, пока идет сверка курса посегментно. Телепаты с потенциалом развития до подлинного уровня доу редко проживают более пяти циклов до того, как… – он важно поднял палец и уставился на свой ноготь, а вернее коготь. – Н-да… Но ты эмпат и один раз уже справилась.

Шлюз открылся, Рыг втиснул меня в катер. Лично пристегнул к креслу, лично проверил программу полета, бешеную: прыжки без пауз, с допускорением от стационарных переходных зон. На место прибуду студнем из головной боли с добавлением тошноты по вкусу. Зато быстро.

– А что вообще…

– Даю добро на старт, – раздумчиво сообщил Рыг и удалился.

Катер чпокнул шлюзом, метнулся в разгонный канал. «Стрелу» определенно направляли извне и может, сам Тьюить приложил руку. Мне поплохело: люди не особенно ловко переносят разгоны. И сейчас давят не только тонны веса, но и мегатонны подозрений и страхов. Щас взорвусь изнутри нафиг совсем! Ой, ну что с Саидкой-то?

Бам… Прыгнули раз. «Стрела» – это катер средней и малой дальности прыжка, технология старых рас, вроде бы великие кэфы приложили свой талант, дорабатывая игрушку для нас – младших во взрослом универсуме. «Стрела» хороша с точки зрения скорости доставки… тела. Но самочувствие тела и комфорт вне рассмотрения. На борту одна каюта, она же рубка, она же все остальное, что только можно вообразить и перечислить. Тесно. Скучно. Нервно. В «Стрелах» есть встроенные проводители, они вроде нудных умников, которые числят всяких там Сим не выше юнги. Но у меня нет проводителя. Наверное, сбежал заранее, предвидя список выговоров гражданки Жук.

Ба-бам… вышли из прыжка. Время сместилось на две доли суток, которые из моей жизни – как корова языком. Невозвратно и одномоментно. Прыжок, что тут скажешь? Все лучше, чем земные самолеты, особенно в «экономе». Увы: голова тяжелее чугунного котла, а впереди дыркой от бублика чернеет новый разгонный канал, вокруг него – самом бубликом – обернут то ли габ-порт, то ли габ-пирс. Последний, как гласит справочник, представляет собой компактный автомат и лишен пересадочного пассажирского узла. Боги, зачем я это помню? На кой теперь-то, все равно не могу рассмотреть различия. У людей мозги варят медленно. Я пока распознаю и анализирую то, что отпечаталось на сетчатке и ушло в мозг. А тем временем уже…

Бам! Ненавижу корабли типа «Стрела». Сами прыгают при наличии грамотно прописанного маршрута. Вот сдохну я на борту, а всем будет пофиг, в том числе кораблю. Бездушная консервная банка! Могу вслух прокричать… то есть не могу. Опять на меня давит. Бли-ин, что там с Саидом, если Симу спешно перекачивают через габ-систему? То есть спасибо всем, я бы без спешки рехнулась от мыслей.

Ба-бам… Резковато влупило по ушам. Вышли из прыжка, похоже – предел по дальности. Плюс три доли суток. Спорю на пакет из кармана кресла земного самолета: Саиду не хуже, чем мне. Черно кругом. Проклятущее несовершенное зрение отрубилось. Ладно, прекращаю делать вид, что люди – венец творения. Смиренно думаю команду: «Стазис!». Подтверждаю согласие на отключение мозга. Ага, мелькнула на дне глаз выгрузка прогноза: параметры полета, условия погружения и пробуждения. Сутки чистого бессознания, прочее в данных сейчас не важно. Сгодится.

И – тишина. Сима Жук в стазисе – каменюка бессознательная в обертке бархатно нежного кресла. Ни мыслей, ни тревог, ни боли. Некоторые премудрые граждане Земли назвали бы состояние продвинутой медитацией. Но это всего лишь стазис, созданный без моего в том участия. Покой. Полный покой.

– Проверка на дезориентацию, – загрохотало повсеместно. – Число ваших рук?

– Нафиг!

– Речевая функция восстановлена. Число ваших рук?

– Семь и все очумелые!

– Факт дезориентации установлен, начата коррекция первого уровня. Глубокое вмешательство по согласованию с габ-службой, отсчет…

– Две, жестянка тупая. Две руки, Сима шутит.

– Стоп по коррекции. Учтен фактор атипичности.

– Спасибо, – сказала я кораблю, хотя он простоват, благодарность не сечет.

– Без проблем, детка, – проревели в ответ. Пришлось спешно проморгаться и сфокусировать непослушные глаза на объемном собеседнике. Мурвр, однако. Страшнее Рыга на вид: оказывается, такое возможно. Улыбается яростно, аж заранее больно глядеть. – Посадка по финалу обратного отсчета. Двадцать тактов в запасе, взбодрись.

Я постаралась исполнить указание, даже сквозь дичайшую тошноту. Провела самодиагностику и разрешила костюму вкатить мне рекомендованные стимуляторы. Слух окреп, зрение наконец сделалось цветным. Соплеменник Рыга как раз успел басовитой скороговоркой сообщить, что у люка меня ждет габарит и он отвезет к Саиду. Прямо добавил, я почти опоздала… Да что тут творится?

Люк я едва не проломила. Габарита, будь у него шея, я бы задушила. Но жертв не приключилось, у землян слабые руки. Дрожащие малость. Я это поняла, когда добралась до места и рефлекторно поправила ворот, нетвердо стоя на твердом полу и пробуя перевести дух. Меня идентифицировали, дезинфицировали, приревновали и вдрызг испрезирали – ну, это авансом, наверное. Если бы близ палаты Саида не ошивалась хоть одна медичка с параметрами королевы красоты, я бы пошла искать другую дверь.

– Посещение разрешено, – нехотя подтвердила губастая кукла.

Я рванула дверь и вломилась, чуть не рухнув на пороге.

Саид в кресле, неподвижный и белый, как мраморная статуя. На меня ноль внимания. Выглядит в целом здоровым… На голове капюшон шевелится – это наш с ним морф. Мордочку соорудил плоскую, вроде узора на капюшоне – и кисло, совсем как Гюль, улыбается мне…

– Саид, – шепотом позвала я.

Это глупо. Он телепат. Уровень доу, пусть пока что с дополнением «в потенциале». Все равно Саидка и труп протелепает, я серьёзно, берет сознание на удалении до семь дней от жизни, такова официальная формулировка. Могу добавить, в нынешнем этапе взросления дара Саид не глохнет к чужим сознаниям даже с морфом на голове, а ведь морф изолирует лучше любого иного метода, иначе зачем бы я отпустила с Саидом своего драгоценного Гава? Так вот, даже с морфом-капюшоном Саидка должен «брать» мое присутствие от момента посадки «Стрелы», я же переживаю и внутри сейчас – кипучее вулкана. С точки зрения телепата. Вот…

– Саид! – зову громче.

И опять не услышана…

Гав виновато сполз с головы друга, собрался в комок у него на коленях и оттуда восстал привычным мне котом. Серым. Когда он грустный, всегда – серый. Я осторожно, на цыпочках, прошла по комнате, села на пол возле Саида, погладила Гава. За спиной вздохнула и погнала сквознячок открывшаяся дверь.

– Сутки в этом состоянии, – проблеял голос. На меня пахнуло неразбавленной медициной. Как ни совершенствуй методы, любая больница имеет особенный запах, въедающийся в ее людей и вещи. – Вас предупредили? Ввели в курс?

– Не успели.

– Доу, если не обладают надежной системой внутренней стабилизации, рано или поздно выключаются из бытия. Особенно часто сбой происходит после наблюдения смерти. Поэтому большинство телепатов высоких уровней обитает в условиях частично слитных сознаний. Так, по нашим сведениям, при воспитании тэя до уровня сун, он три цикла и более остается в постоянной группе. И после раз в цикл общается с наставником для контроля и коррекции настроя. Даже это…

Вы видели помесь козла с гадюкой? Я бы такое и не придумала, а оно, оказывается, числится тут ведущим профессором-распрофессором. Оно то шипит, то блеет. Может, из-за нелепого звука я не верю в плохие новости.

– Стоп, у Саидки есть сестра, у него друзей море, – отмахнулась я. – И кто додумался вынуждать его наблюдать смерть?

– Несчастный случай, – чешуйчатый эксперт снова заблеял. Так он, похоже, выражает долготерпение к недоумкам. – Корабль потерпел крушение в опасной зоне, там запрещено присутствие и они нарушили правила. Телепат сам вызвался искать спасательные капсулы. Без его способностей не нашли бы никого в приемлемый срок. А так из тридцати пассажиров живы двадцать четыре, и пятеро пока остаются в контролируемой коме. Шесть одушевленных ушли. Он наблюдал, он был один. Клон его последовательности, – вероятно, называемый вами сестрой, – прибыл по первому запросу, но реакция не получена. Именно клон с полным именем Гюльчатай потребовала срочно доставить вас. Не вижу смысла, но сопровождающий клона пыр чудовищно груб, асоциален. Единственный рациональный путь лечения – срочное вмешательство с удалением части памяти и даже фрагментов мозга. С высокой вероятностью мы восстановим речевую функцию.

– Овощеводы хреновы, – обозлилась я.

– Не думаю, что от вас будет польза. Но даю две доли суток, дольше решение нельзя откладывать.

Дверь хлопнула. Что этот тип, обиделся на овощевода? Зря. Я и не начинала обижать, просто растерялась. И зла до ужаса – на себя. Это я услала Саида невесть куда. Это я виновата… Потому что он выглядит взрослым, а в душе пацан. Мне казалось, самостоятельность будет ему в пользу. Еще я думала, что Саид, при живучести в полсотни единиц, не по зубам большому универсуму.

– Саид, – еще разок позвала я. – Поговори с Симой.

Морф плотно прильнул к моей ноге и завыл так тихо и страшно, что на спине волоски встали дыбом. Серый Гав стонал, смотрел куда-то вдаль, и я не смела глянуть туда же. Он хоть и морф, но в нем есть что-то настоящее земное, кошачье. Наверняка Гав видит потустороннее. Что это – не ведаю, но мне чудится: пришли за Саидкой. Сейчас цапнут за руку и потянут… в вечность.

– Гав! – позвала я, чтобы оборвать его вой и свою панику. – Так, спокойно. Саидку мы не уступим. Две доли цикла дано на глупости. С чего начнем? С единственной внятной глупости, которую учудил в свое время он сам с участием Симы. Так, Гав, ты будешь изображать нейтрализатор. Ну, ту гадчайшую пасту, какой в габе забивают все объемы, смежные с глоп-факторным каналом при объявлении глоп-тревоги. Начали.

Для наглядности я посвистела, имитируя сигнал тревоги. Гав мигнул всеми пятью глазами – он так и ходит до сих пор с мордой, придуманной мною при первой нашей встрече.

– Ну!

Гав прыгнул мне на плечо и стал растекаться во вспененную массу. Было жутковато сунуть лицо в это: не смогу дышать! Что и требуются, впрочем. Я эгоистка, раз убеждена: рыцарь Саидка неизбежно бросится спасать, если я всерьез запомираю. Для начала помирания я присела боком на колени к Саиду, удобнее повернула голову, вспоминая, как именно в тот раз он спасал меня, делая искусственное дыхание. Приладилась. Морф вспенился сильнее и укутал обе наши головы. Стало тихо, темно и душно. Человек может жить без воздуха минуты три. После вторичной развёртки и тренировок с Рыгом – до десяти. Но страх и удушье приходят куда быстрее. Сима не герой, увы. Боюсь я тесного и мрачного.

Прошлый раз Саид дышал для меня. В этот раз легкие бесполезно дергались – а отклика с его стороны не было. Я постепенно пугалась все основательнее, проваливалась в нешуточный обморок. Но Гав упрямо держал форму нейтрализатора, как и было с ним условлено. Я даже начала подозревать: он зол на меня, ведь бросила на год, его мнения не спросила – предала, так? Если так, может, он решил малость отомстить? Ох, мамочки, выпустите Симу на волю! Хоть глоток воздуха. Каплю… Мир кружится, кружится, черный вихрь уносит в недра обморока. Вьюном, вьюном – затягивает в сплошной мрак.

Когда я из последних сил воевала с морфом, пытаясь его отодрать и хоть так выжить, плечи Саида дрогнули – и он отдал мне один короткий выдох. То ли крик, то ли шепот, не знаю. Но подействовало, как удар кулака в челюсть.

Мозг взбодрился, головокружение замедлилось. Мрак вспыхнул сиянием – и лопнул, меня выбросило вовне, на тот свет, наверное.

Пальцы Саида я узнала сразу, только они сейчас были вроде как мои, они стремительно и ловко перебирали, процеживали информацию. Люди моего уровня реакций не могут адекватно читать мощнейшие потоки данных, мы запаздываем. Но теперь я запросто умудрялась и успевать, и следить за происходящим со стороны.

– Принял вводную, – негромко сказал Саид. Улыбнулся. – Далековато, но я упертый.

«Упертый» – мое слово, Саидка любит навешивать на все мои слова. Ну, как земные водители навешивают на зеркало дурацкие игрушки, иконки и прочую дребедень. Болтается, отвлекает – зато делает машину своей, вроде как метит её.

– Жди, собираем опорный куб сознаний, – увещевали Саида. – Ты ведь знаешь, чем это может закончиться.

– Отвяньте, – хмыкнул Саид, приподняв левую бровь и глядя на свое отражение в бликующей стенке рубки.

Он знал. И еще понимал: времени нет. По воле телепата его сознание, как сахар, брошенный в здоровенную чашку черного универсум-кофе – растворялось. Ширилось, проникало все дальше.

Растворяться больно и страшно. Саид скрипел зубами, прикусывал губу и, не отдавая себе отчета, покачивал головой по часовой стрелке, вроде как размешивая сахар сознания в черной массе кофе-универсума… Гав жалобно урчал на затылке. Грел, массировал кожу. Делился приязнью: пробовал сработать один за весь несозданный опорный куб и привязать сознание телепата к его же телу, к его сущности.

Универсум холодный, гораздо холоднее льда. Его тьма острая, каждая мельчайшая частица – игла, готовая впиться и отравить. Но сознание упрямо расширяется, сквозь яд и боль, чтобы проникнуть как можно дальше и уловить аромат жизни – тончайший, но стойкий.

Где-то в безмерности, недоступные умным приборам и алгоритмам поиска, затерялись капсулы. Каждая пока что переливается и трепещет сокрытой в ней жизнью, сейчас подобной для Саида и меня ароматической свече. Огоньки вздрагивают, блекнут… Они так малы, что даже полное напряжение сил не помогает их ощутить. Люди гибнут в стазисе, и таких их искать еще сложнее.

Но Саид – он правда доу. Вдобавок ужасно упертый. Он растворяет себя без остатка и жалости, норовит дотянуться дальше, дальше… пока не цепляет краешком сознания первый робкий отсвет чужой жизни. Пальцы – он еще хранит связь с телом и ощущает их – вычерчивают узор команды, отсылают сведения тем, кто на связи и ждет хотя бы намека. Портатор наверняка сразу выбрасывает в обозначенную точку команду габаритов-спасателей. Огонек делается ярче – капсулу вернули в годную для жизни среду.

– Благодарим, к вам высланы врачи, держитесь, – шелестит голос.

Связь обрывается! Некто очень умный решил: срочно вытаскивать телепата не надо. Он ведь в сознании и значит, не перешел черту невозвратности. Саид скрипит зубами, всхлипывает, ему совсем плохо и он знает, что сейчас никто не видит и не слышит. А если и слышит, уже не важно. «Симка бы поняла», – одними губами, для морфа, жалуется Саид.

Я киваю. Еще бы, мне все ясно… Умные люди и нелюди не удосужились ускорить сбор «куба сознаний» или держать Саида на постоянном речевом канале, хоть так помогая ему не свихнуться. Хуже: кто-то переключил внимание с телепата и спасаемых на более мелочное. Делают обзор сектора, формируют первичные отчеты – рутина, не более того. Существа с квадратно-гнездовой логикой проинструктированных умников решили для себя: первый спасательный модуль найден, прочие рядом, это очевидно исходя из их метода мышления. Значит, продолжают они гнуть свою линию, телепат прекратил поиск и сбережет себя.

Но Саид, а с ним и я, видим иное. Капсула найдена в дрейфе посреди сплошного потока помех. Какого рода? Не могу оценить. Но помехи существенные, габариты и иная автоматика не справится с поиском. Саид уже не владеет собой настолько, чтобы вслух дать пояснения. Он лишь морщится, жадно хватает ртом воздух и упрямо качает головой, рассеивая себя вовне – и более не надеясь собрать. Вот дотянулся до второго сознания, успел ощутить его. Детское, горячее, золотое – как рождественский шарик, наполненный солнцем. Но сознание лопнуло, сразу остыло. Изранило Саида, взрезало его душу глубоко, страшно.

Надо терпеть. Жизнь вытекает по капле в ледяной универсум. Но там еще много капсул и обозначить их расположение – некому. Морф сполз на руки и помогает отсылать координаты. Надо терпеть и искать. Одну за одной, несмело радуясь удачам и сжигая себя заживо, когда насквозь прошивает чужая смерть. Трепетные свечи слабеют… Воронка тьмы скручивается туже, затягивает. Людям не надо туда смотреть. Это та же черная дыра – возврата нет. Надежды нет. Воздуха нет. Ни капли.

– Сима!

– Отвянь, – проныла я.

– Сима!

– Желаю помереть без музыка, в скромно задрапированной тишине, – проникновенным шепотом сообщила я.

И открыла глаза. Нифига не холодно, ни разу не темно. Саид всегда был слишком впечатлительным, душа у него большая, открытая, а это вредно. Все норовят её использовать, как дрова. Или как халявный отопительный котел. Только хрен два Сима им разрешит.

Все, я очухалась. Голова не кружится. Дышать можно вволю. Открываю глаза – и наблюдаю Гюльчатай. Умеренно приторную, значит, все живы и можно капризничать до упора. То есть пока Бмыг не покажет украдкой ювелирский кулак… Не понимаю, как при таких ручищах можно заниматься чем-либо изящным.

– Гавчик, я тебя люблю, прости за глупости, ты же не душил, ты же помогал. Гав, ты меня простил? Ты добрый. Так… Где Саидка? – я передумала капризничать.

– Тут, – прошелестело под сводом черепа.

Улыбается. Ему паршиво, а он, зараза, на чистом упрямстве изображает оптимизм. Бережет нервы Симы. Рыцарь… Интересно, какая погода на этой курортной планете? Вся звездная система больничного типа. Местная раса – чешуйчатые козлогады высочайшей степени организованности, неужели не подкрутили что надо и не подвинтили где следует до умеренных тропиков? Хочу сосны с пальмами, море парного молока, нежный песок и одно пикантное облачко на горизонте, по типу коктейльной вишенки.

Гав, на глазах теряя серость и накапливая рыжину, вспрыгнул на грудь, затоптался, быстро указывая хвостом направления, где исполняются хозяйские мечты: море, зелень, облако… Обожаю морфов. Ненавижу бюрократию. Уже полцикла морфам официально принадлежит почти вся – кроме звездного скопления исторической прародины расы – галактика расы йорф. За это время дрюккели, первыми заявившие о поддержке признания разумности и одушевленности морфов, не смогли согласовать текст этого самого декларативного признания. Империя вообще воздержалась, как верблюд на неудобном водопое. Габ-система задолбала нейтральностью, ну ничего не решают и никого к решению не толкают. Одна Сима орет и пишет письма. Ну, еще кэф-корабли молодцы. Их регулярно наблюдают в системах галактики йорф. Запрос маршрута они отсылают только коллегии морфов. С копией в габ-систему. Для ознакомления и создания изжоги. То есть прецедента.

– Саидка, ты ходячий труп или лежачий? – уточнила я вслух.

– Хромоходячий.

– А плаваешь как лом или как Буратино?

Судя по тишине под черепом, телепат задумался и ушел в себя. Гос-споди, прими благодарность от Симы за то, что она, то есть я, не телепат! Это же кромешный ужас: все про всех знать. Еще того гаже: знать, что каждый о тебе думает и чего от тебя ждет.

По большей части телепаты ломаются и уходят в изоляцию с последующим отказом от таланта, который именуют проклятием. По меньшей делаются циничными ублюдками, такими опасными, что их принудительно изолируют и лишают дара. Редкие исключения либо бездари, либо служат в очень секретных структурах. И все воспитываются с младенчества, чтобы принять себя и не свихнуться… Только Саид живет, как человек. Не знаю, как он умудряется игнорировать мнения, пожелания и прочую бессознательную пену. У телепатов нет друзей. Но это тоже не про Саида.

– Симочка, не надо меня в рамку, – взмолился несчастный. Опомнился и добавил вслух по существу: – Как топор плаваю.

Отловил в моей голове, что топор состоит из деревяшки и железяки, решил пошутить. Ха. Не смешно, на логике вообще не слепить хорошей шутки. Топоры в фольклоре гордо плывут только от села Кукуево… все остальные ржавеют на дне. Прочел, застонал. Жалобно так, я враз перестала ерничать. Мирно села, благостно улыбнулась морфу. Гав рад видеть меня. И, если честно, за год именно о нем я чаще всего думала. Мне не хватало морфа. Спине без него холодно, а душе… сухо.

Занятая мыслями, я вяло переводила взгляд туда-сюда, обзирая помещение. Вот Бмыг, большой и вдобавок надутый от гордости. Еще бы, у него самая красивая жена на весь пырский сектор пространства. Заодно она единственный общепризнанный искусствовед расы, к которой принадлежит формально, зато охотно… Минувший год Гюль провела в трудах. Вся в них закопалась, умудрившись в итоге отрыть для большого универсума и презентовать с должной помпой официальный каталог по истории и трендам эмо-искусства. Прежде ни у кого не получалось каталогизировать работы пыров. Потому что творцы, даже самые чахлые, имеют живучесть свыше тридцати пяти по осредненной шкале. Боевая подготовка у пыров обязательная, как у нас дома – среднее образование. Только преподают куда усерднее. Ну а нервы… Творцы все несколько взрывоопасны, если их критиковать. Так что пыров обычно стараются не замечать издали, вы ведь тоже не ляжете добровольно на пути бульдозера… если вы разумны и не стремитесь ощутить во полноте муки совести – ну, материализованные, в виде тяжких телесных, ага.

Взгляд уткнулся в Гюль.

– А-ах, – пискнула я.

Драгоценная жена Бмыга лучилась несуетливой гордостью состоявшегося семейного счастья. Но это ожидаемо. Она сидела в кресле, а рядом плавало на уровне плеча нечто… шарообразное, темное и связанное с Гюль. Оно – я икнула и насторожилась – смотрело. Осознанно. По спине пробежал холодок. Я привыкла к странностям универсума, где надо иметь очень широкие взгляды, чтобы допустить все, что тут есть и что земная наука сочла бы ересью, достойной костра современной инквизиции. Но иногда проявлять широту взглядов сложно. Как теперь. Шар неживой, по виду – прямо железный, что ли… А внутри он живет.

– Говорят, будет мальчик, – зарозовела Гюль, смаргивая слезинку смущения. – Я летала в сектор ИА. Кит посмотрел и сказал: удачно.

Вообще-то она все уши мне прожужжала планами расширения семьи. И говорила долю цикла назад про внематочную беременность. Ну, я вежливо промолчала, сочувствуя от всей души. Она заложила меж бровей морщинку удивления и прервала разговор. Оказывается, мы друг друга ну совсем не поняли… Это надо было поздравлять?

– Вырастет из шара пыр, – сообщила я себе самой, сборов икоту. – Если мать его упыр… тфу ты, упрется… хотя ты, Гюль, прежде упираться не умела. Молодец.

– Симка, она рыдала две ночи, – хриплым шепотом сдал сестру Саид. – Сказала: ты не рада. Ты – важный ей человек. А уточнить прочтенную с мозга реакцию не фэн-шуй. Я хотел сам звякнуть тебе, но мне запретили, настрого. Гулька жаждала страдать одиноко. У меня с Бмыгом в спарринге счет два-пять в его пользу, я решил не усугублять.

Сказанное исчерпало силы Саида, он снова стал бел, как гипс. Прикрыл глаза, часто дыша и старясь не быть жалким. Только чего уж, и так ясно: накрылись мои глупые идеи пляжного отдыха. Саиду надо лечиться. А мне – исполнять предписанные Рыгом тренировки. И учить законы габ-службы, причем с развернутыми комментариями.

«К расам особо высоких классов опасности неприменимы базовые законы. Однако в современном универсуме не распространены псевдоразумные подтипов „юсс“ и „рууф“. Неверная классификация с завышением опасности полностью находится в ответственности служащих с показателем атипичности от пятнадцати и выше, и ведет к их разжалованию».

Это про меня. У меня жутко высокая атипичность. Но пока что я никого не классифицировала, как полных уродов-приспособленцев юсс или неуничтожимое почти ничем чудище рууф, жаждущее заполонить и поработить универсум. Я не верю в страшные сказки, где злодеи беспричинно злы. Но буду зубрить правила.

Саид отдышался и подмигнул мне. Бодрится. Мысленно просит не уходить и не бросать его, ослабленного, на растерзание местных красоток. Ха. Сима в роли мымры, красотки в роли злобной расы юсс, мечтающей влезть в мозг очаровательного телепата и этот мозг отключить… чтобы неограниченно пользоваться всем остальным Саидом.

– Тебе дали пять дней отсрочки в стажировке на габрехта, – сообщил Бмыг. – Перелет сожрал полтора, столько же уйдет на возвращение. Двое суток проведешь на Багрифе. Силовые тренировки по просьбе Рыга я беру под контроль. Через две доли суток жду на пляже. Тебя проводят. И знаешь… там мягкий песочек, да.

Прорычал и удалился, бережно обнимая за талию жену и поглаживая летящий между будущими родителями шар с будущим сыном. Телепатом, как и Гюль, я уверена. И, надеюсь, таким же упертым пыром, как папаша Бмыг. О, мои синяки неполученные, я уже ощущаю вас… И пусть. Будь, что будет.

Я села в кресло и стала молча зубрить, вздыхая и почесывая голову: от внедрения знаний мозг зудит. Саид притих, впал в полудрему, но я точно знаю, он просматривает инструкции и деликатно не мешает. Не виноват ведь он, что видит меня насквозь. Это надо принять один раз и больше не париться с глупостями типа: «Ах, я голая. Ах, он все прочтет, даже то, что я сама о себе не знаю». Зато склероз не страшен, если рядом Саидка.

«На этапе стажировки сотрудника применение им средств, не предусмотренных рангом и статусом, возможно при осознанном произнесении вслух и под запись намерения превысить полномочий и быть готовым понести ответственность. Примечание: в практике габ-службы крайне редки подобные инциденты. Стоит помнить, что, как показывает расследование, лишь в одном случае из ста желание использовать сильные средства не является паникой или ошибкой идентификации ситуации со стороны сотрудника.»

Вот бред. Зачем хватать оружие и орать: «я хочу быть уволенной»? Я вообще не желаю носить оружие и тем более не готова калечить разумных, псевдоразумных и совсем безумных. Сима очень мирная. Сима хочет понижения статуса и ныряния в теплое море без зубрежки и айсберга на горизонте – ну, неотвратимо грядущего экзамена, мрачно сопящего Бмыга, прорицания лиственной цыганки…

– Я могу спросить?

Пришлось кивнуть. Почему-то мне кажется, я знаю вопрос. Саид промолчал. Я обернулась, поймала его взгляд и разобрала кивок. Не виноват ведь он, что читает. И что я ему все еще нравлюсь, хотя прошел год и мог бы уже повзрослеть, я не героиня его романа. Вот чую, что именно так и есть. Я все еще помню взгляд Тая и узнаю его каждый раз, независимо от внешности и расы, напяленных на нелюдя. Я вдалбливаю себе в мозг снова и снова, что он именно нелюдь и даже габариус Чаппа ближе мне по генетике и прочему, чем этот… никто не знает, кто. Но я узнаю его и мозг мой отключается. Остается лишь горечь. Каждый раз – горечь. Не знаю, почему.

– Тай… – Саид нехотя выговорил имя многоликого нелюдя, с которым я знакома с первого дня в универсуме. – Это для тебя серьёзно?

Смешнее всего то, что ответ вслух не требуется. И вовсе уж надорвать живот можно: я настоящего полного ответа, считанного с меня же, не узнаю! Саид вмиг все просек, кивнул – мол, прости, сам знаю, что не стоило спрашивать, молчу и впредь буду паинька.

– А мне сказать, о чем я думаю и не думаю? – оживилась я, надеясь на глубокий анализ той горечь, которую сама не способна разложить на составляющие.

– Разве твое поведение зависит от того, что я скажу? И разве стоит тонкие темы искажать словесными ответами, ужасающе примитивными, – поморщился Саид. Грустно вздохнул. – Сима, я бы не полез в это… личное. Но мне чудится в темной области памяти угроза. Большая. Никому и никогда не позволяй читать глубоко о нем. О вас. То, что есть в твоей памяти, содержит… скрытый код. Для тебя он может быть убийственным. Буквально. Уточнять не стану, так лучше. Кажется.

– Все что угодно можно считать, если упереться, – отмахнулась я. – А что там за западня?

– Детали значимого ювелирно огорожены… им. Без твоего согласия не прочтется никем, – уточнил Саид. – Даже телепатом с потенциалом развития до полноценного доу, который в нынешнем универсуме вроде бы у людей один… в уме. И он в этой комнате. И будет молчать о своих догадках.

Я открыла рот, чтобы пробубнить возражения – и смолчала. В душе нечто шевельнулось, обозначая: Сима, увянь, сверни тему. Так надо, Саид прав.

– Сима, помоги с настройкой кресла, – попросил Саид. Посмотрел на меня заискивающе. – Сима, один я тут не останусь. Жизнь жестока, влюбленность – штука многоугольная и колючая.

– Депилируют под кеглю, раздерут на лоскуты, – заржала я. Веселость нахлынула и сбежала, как шальная волна с нагретого камня. Не знаю, что во мне сработало, но я вдруг повернулась к двери и громко, нарочито внятно сказала: – А ты будешь меня любить, если коленки сделаю назад, как тебе нравится?

– Уймись, – шепотом взмолился Саид и покраснел.

Бедняга неприлично, противоестественно красив. А красота, как я думаю, штука волшебная и сугубо атипичная. Можно быть лохматым выродком с клыками или бурой макарониной без мышц. Отвратительно? Сто тыщ раз да, а сто тыщ первый – нет! Почему приключается сбой всеобщей оценки с «дрянь» на «божественно», ответа не даст ни телепат, ни ученый, ни интриган тэй… Но магия вершится для кого-то одного, и магия перенастраивая слух, зрение, логику существ, окружающих избранного. И вот уже зеленеющую жабину на полтонны целуют, не мечтая превратить в принца. Скорее желают сами сделаться – гармоничным жабьим подобием.

Саидка не жаба. Ему еще хуже, он симпатяга, сверх того наделенный выдуманной мною магией красоты. Словно перечисленного мало, за год он – клон ускоренного взращивания – развернулся из щупловатого пацана в полноценного мужчину. Он плечист, мускулист и от него прямо искрит таинственностью… Телепат, великолепный пилот, представитель загадочной расы улучшенных людей – он сам не знает толком, кто они с Гюль? Клонирование с вмешательством в геном повторялось много раз, корни этого безобразия покрыты плотным дерном забвения и лжи. Зато плоды чертовски аппетитны и на виду. Едва я покину палату, Саида окутает липкое облако вожделения.

Пришлось от имени габ-службы убедить койко-место мигрировать туда, куда укажет ут-габрехт Сима. А указала я на дверь.

У палаты отирались три маньячки с сильно выдающимися из-под халатиков… данными. Меня сразу засекли, мои намерения прочуяли и возненавидели воровку Симу – солидарно. А пофиг. Я чихнула, улыбнулась Саиду и дернула вниз застежку-невидимку на вороте. Девицы заклокотали горлом, как мартовские коты перед боем. Морды у всех сделались хищные. Спарринг с Бмыгом уже не казался мне делом безнадежным. Пыры воюют честно, поэтому они и не правят вселенной вопреки своей феноменальной живучести и еще более внушительному потенциалу разумности.

– Два дня, – вздохнул Саид, старательно не замечая девиц. – Ужасно.

Почему ужасно, я не успела спросить: уткнулась в упругий барьер озабоченных медичек.

– В палату, – проблеял издали злодей от медицины, скоропостижно подкупленный заговорщицами.

– Как габ-служащая уточняю под запись: у вас есть разрешение семьи посылать в палату и далее недееспособного пациента?

– Он дееспособен, – неосмотрительно прошипел козел.

– Ты остался без капусты, дядя, – хихикнул Саид, резко сменив настроение. – Сима, ходу!

Мой локоть вмялся в упругость правой куклы. Ногой я подсекла под колено стоящую левее, сразу прыгнула через готовый разрастись завал плоти – и рванула так, что сам Рыг остался бы доволен. Мобильное койко-место, и то малость поотстало, опасаясь утратить пациента.

Коридор был длинный, так трасса олимпийского марафона. Мы пока что лидировали с хорошим отрывом. Враг подбадривал себя визгом и не сдавался. В двух шагах от поворота наивная Сима сочла себя чемпионкой и тотчас была дисквалифицирована за самонадеянность – дверью…

Год назад я могла лишь лупить глаза, летя навстречу неминучей контузии и жалко охая напоследок. Три сотни вдумчивых избиений-тренировок Рыга многое переменили. Пятнистая от синяков Сима нынешней версии подготовки успела извернуться и упруго отлететь в угол, разминувшись с прямым нокаутом. Правая рука поправила движение, левая удачно зацепила край подлокотника койки Саида – и Симой, как хвостом, махнули по стенке в повороте… Гав петлей обвился на запястье и помог не оторваться. Если бы не он, подготовки Рыга оказалось бы мало.

– Вау, – глубокомысленно озвучил Саид мусорное словцо, добытое из моей памяти.

– Вау-у, – прохрипела я, выворачивая шею, чтобы как можно дольше не терять из виду то, что и есть «вау».

В проеме двери, которая едва не лишила нас победы в забеге, мелькнуло роскошное, породистое женское тело, упакованное в цензурный минимум одежды. Мой ответный пинок по двери подкосил красотку, она замахала руками и взвыла… Вывернутые назад колени дрожали. Ходить на этом девица, похоже, не умела. Но реакция у нее была призовая, и девица совершила рывок инстинктивно, пробуя вцепиться в пролетающую мимо мечту. Влепила себе же лодыжкой по заду – и рухнула под ноги толпе поклонниц с традиционной ориентацией коленей… Я едва успела заметить, как нарастает вал неразберихи, как мелькают руки и ноги. Быстроходная койка, кренясь, завершила поворот и помчалась дальше, волоча потрясенную Симу.

– Может, мне пластироваться как-то пострашнее, – обреченно выдавил Саид. – Не могу так больше. Симочка, я скоро возненавижу женщин. Всех. – Он вздохнул горестнее. – И еще некоторых мужчин. Знаешь, и среди нелюдей есть подозрительные особи.

Мы миновали еще один поворот, отметивший бок Симы свежим синяком. Саид тормознул койку, наконец-то осознав, что мне больно быть хвостом бесколесного экипажа. Дальше мы двигались чинно. Я хромала, держась за подголовник. Саид негромко обсуждал с Гавом колени той девахи: и вовсе они не «назад», строение по типу мурвровых ног. Я молча ругала себя последними словами. Кто меня дернул за язык с «коленками назад»? Мгновенный пластинг – это безумно дорого, опасно для здоровья и наверняка незаконно. Это будет мне приговором, если породистая кенгуриха догадается пожаловаться в габ-систему. Или еще хоть кому.

– Она не будет жаловаться, – пообещал Саид. – Это моя вина. Я поговорю с ней. Симочка, я год делаю вид, что взрослею, хотя плохо понимаю, что это значит. Можно я задам еще один ужасно личный вопрос?

Я согласно промолчала. Он так же молча считал настроение. Мы добрались до локального портатора, заменяющего тут лифт, и в три шага покинули здание.

От травы оттенка старой бирюзы с прожилками изумруда тянуло терпкой, неземной хвойностью. Воздух был полон распаренным, томным теплом близкого полудня. Ветер ласкался к коже бездомной кошкой, и был он пестрый, свитый из прохлады моря и жары пляжей… Красивая планета. Перспектива тут немного искаженная, уголки горизонта приподняты, как будто мир все время улыбается. Хочется улыбнуться в ответ.

– Все они думают, что я взрослый. На меня охотятся, – Саид начал строить «ужасный» вопрос, запинаясь и отходя от темы куда-то в сторону. – Я признаю, что дал повод, когда провожал на Багриф ребят из группы и сам лечился, меня пару раз задевало, я не говорил. Это все… игра. Детская. Поболтать, побродить по берегу и все такое… дальше. Я слушаю их, много кого слушаю. Всюду игра. Мир так устроен. Сима, ты правильно сказала, когда меня отшила. Я был эмбрион. Думал, что можно сказать «я тебя люблю» и решить кучу вопросов. Все вопросы! Только это не правда.

Саид скис и затих. Кажется, у него не получалось обозначить словами свои метания. Гав щетинил загривок, осуждающе на меня шипел, приняв сторону Саида. Но я упрямо молчала, ощущая себя нарочито глухонемой садюгой.

– Такое было красивое, цельное слово, – горестно вздохнул Саид. – Любовь… Оно разбилось на миллион осколков. Я больше не умею его выговорить так, чтобы в нем накопился смысл. Цельный. Гюль умеет, только у неё получается иначе, это чужое звучание. Бмыг умеет, и тоже чужое звучание. Ты умеешь… только ты молчишь, нет нужного слушателя. Сима, а какое звучание тебе… годное?

Захотелось прямо теперь провалить стажировку и сгинуть на Землю, потому что это в сто раз проще, чем подтолкнуть пудовым языком к зубам хоть один звук. Не знаю я ответ. Блин, это ж такой вопрос… если б я знала ответ, тогда, получается, ответ был бы уже не нужен.

Универсум живет по законам, похожим на беззаконие пестротой многообразия укладов – почти неограниченного. Здесь можно принять меры и отключить влияние гормонов временно или постоянно. Можно пользоваться неприродными партнерами, моделируя поведение, внешность – да все, в общем-то. Можно коллекционировать интересные встречи, как пробуют сделать почти все девицы, преследующие Саида: им лестно внести в список побед уникального телепата из расы улучшенных людей. Можно еще пес знает что.

Почти любой вариант будет удобнее, чем традиционная семья, требующая притираться к чужому характеру и сомневаться в выборе. Каждый день видеть в своем доме кого-то, кем нельзя управлять. Или не видеть невесть сколько и верить, что когда он вернется, это – радость… Зачем так усложнять? Собственно, это и есть вопрос Саида. Наверное. У меня нет ответа. Но я твердо знаю, что однажды захочу именно так усложнить себе жизнь. Еще я знаю, что империя уважает традиции, и вроде бы именно это помогает им быть численно стабильными, нацеленными на развитие и активными, хотя нет на их планетах голода, нищеты и войн, признаваемых у меня дома двигателями прогресса… Вредными и убогими не менее, чем бензиновый мотор. Только это не ответ.

– Ты же знаешь, мне довольно мыслей по теме, – утешил Саид. Помолчал и тихо добавил: – Хотя жаль, что я по-прежнему не знаю, что надо сказать и сделать, чтобы получить… ответ.

– Ха, – кашлянуло горло Симы, совсем чужое мне в этот момент.

Мы добрели до пляжа. Пустого: ведь посреди него врос в песок пыр, вооруженный двумя палками. Чую, сейчас он соорудит из меня ювелирное изделие типа «отбивная». Вот тогда все вопросы и ответы вылетят из мозгов, как пыль из коврика.

Два дня я продержусь. Наверное. Первый раз думаю, почесывая ноющую в предвкушении скулу: а жаль, что я не телепат. Их, вроде, нельзя бить по голове в спарринге. Под страхом лишения статуса.

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 47

«Пыры от истинных людей неотличимы внешне, совпадают и реакции по основному перечню тестов. Пыры – гуманоиды со сбалансированного сознанием, они успешно реагируют на ситуации спонтанно, но столь же безупречно оценивают свои реакции и корректируют их, исходя из логики. Или отказываются корректировать, предпочитая атипичные решения. Исследования не дают понимания того, что представляет собою сознание и тем более подсознание пыра. Не изучены принципы объединения пыров в группы (так называемое нейро-сращивание), но я уверенно утверждаю: группы имеют отличные от индивидуальных возможности мышления и мироощущения.

Как в указанных условиях прогнозировать поведение отдельных представителей и расы в целом? Как формировать поведение?

Отвергнув внешнее подобие, я сосредоточил внимание на генетической близости. В итоге вынужден отбросить и эту надежду на составление правила сортировки рас с выделением потенциально полезных признаков.

Обитатели Иды и истинные люди близки генной по типу эволюции до мутации, однако в плане социальной организации, базисных основ цивилизации, морали и воспитания, они совершенно иные.

Что остается? Сосредоточиться на расе истинных людей, к которой сам я принадлежу по рождению. Она многочисленна и, в конечном счете, именно ее процветание приоритетно для меня. Пожалуй, в личных записях я готов назвать иной термин – господство. Понятие считается неприличным в универсуме, насквозь пропитанном ядом идей древних. Этот яд парализует развитие, тормозит экспансию и вынуждает к необоснованному равенству сосуществования для неравных в возможностях, интеллекте, ресурсах.

Какая казуистика… Расы, не имея ничего общего в мышлении, принимают указанное правило на веру. Хуже: они как дети, завороженные сказкой о древних. Я обладаю ресурсами и талантом, я могу уничтожать и создавать миры. Я, а вовсе не кэфы, сгинувшие и почти забытые. Я, а никак не йорфы, готовые покинуть наше пространство в смертной тоске обреченных.

 

Гав заполз на колени, лег, всхлипнул – и принялся вылизывать праздничный рыжий мех, какого давным-давно не удавалось увидеть. Почти год рядом не было Симы. Увы, радость оказалась коротка! Морф проводил избранную подругу, опять остался, исполняя ее просьбы – и вот, выцветает… Делает это искренне, лгать, усилием воли подмешивая в масть рыжий оттенок, он не желает.

– Понимаю тебя, приятель, – вздохнул Саид. – Спасибо, что не бросил.

Гав не повел и ухом. Но свежеобретенная серость меха вроде бы обзавелась намеком на узор. То есть благодарность услышана и принята.

– Гав, сколько мне еще расти до взрослого? – продолжил тему Саид. – Это не честно. Гулька вообще младенец, ты б знал, что творится в ее голове! Гулька одна не продержится и получаса! Я-то знаю. И все же она считается взрослой. Несправедливо.

– Мрр-у, – невнятно буркнул Гав.

– Гав, я не сошел с ума и разговариваю с тобой, а вовсе не сам с собой. Это первое, – обиделся Саид. – Второе. Что второе-то? Погоди. Ага, второе: я разговариваю с тобой, чтобы и ты не сошел с ума.

Гав от логики сказанного долго пялился на Саида всеми пятью глазами. Наконец, фыркнул и спрыгнул на пол.

Как утверждают справочные системы, морфы потенциально способны к осознанной и сложной речи. Но, будучи исходно компаньонами какой-то расы, столь склеротичной или древней, что она забыта в универсуме, морфы предпочитают дополнять собой автономность выбранного друга, а вовсе не создавать ему общество. К тому же всем известно, что общаться с телепатом посредством речи можно и нужно в трех случаях: он слишком далеко и не принимает вас, ваши встроенные системы приватности имеют достаточную надежность, вы говорите официально и формируете протокол встречи. Впрочем, уровень доу, даже не вполне зрелый, почти исключает надежду на должный по толщине щит приватности.

– Как шумно, – пожаловался Саид, заискивающе покосившись на Гава.

Кот – а Гав предпочитал выглядеть так, как нравилось Симе – старательно не расслышал. Скручиваться шапкой на голове он не желал уже полгода. Вроде бы виноват в том злодей Игль из имперского тэй корпуса: внушил морфу идею о вредности привычки к тишине, которая может сделать неразвитого доу в перспективе невротиком, тотально зависимым от своего живого щита.

Нахохлившись, Саид отвернулся, обнял голову ладонями и стал терпеть. Пока он оставался «эмбрионом», как это называла Сима, и жил в прайде, он, кажется, вовсе не был личностью. Из скорлупы бессознания нынешний Саид проклюнулся, услышав отчаянный крик о помощи, предназначенный именно ему. Воистину удивительно вдруг осознать себя самостоятельным и тем более – полезным, способным защищать… Спасенная Сима стала первым человеком, которого еще безымянный клон увидел осознанно, своими глазами и еще шестым – или какое оно по счету? – чувством, упрощенно именуемым телепатией. Себя Саид тоже увидел впервые ее глазами. Поймал пробуждение близкого сознания после лечения и «всплыл» вместе с ним, от медикаментозной комы до фокусировки зрения.

С того момента он смотрел на мир ее глазами и думал о мире ее мыслями. Это было замечательно. И удобно. Мир в единый миг сделался дружелюбен, цветист и уютен. Сима умела видеть хорошее и принимать прочее не закрывая глаза – но и не озлобляясь.

Когда все та же Сима вышвырнула спасителя вон, одного в большую жизнь, было очень больно. Он снова ослеп и оглох. Он оказался раздавлен своей неспособностью адекватно воспринимать окружающее. Если бы не пыры, он бы, вероятно, и не выдержал первого шока. Но пыры – они, пожалуй, лучшее общество для телепата. Каждый взрослый пыр – вселенная, он способен пребывать вне общества почти неограниченно долго. Каждый пыр – маяк в пустыне бесконечного универсума. По первому его сигналу подобные собираются в группу, чем-то смутно похожую на прайд, каким он, вероятно, был задуман. Никто не знает, что объединяет пыров и как именно любой из них отсылает сигнал о сборе. Определенно, включаются не родственные связи и не сходство интересов. Совершенно разные пыры вдруг сплачиваются, чтобы вместе решить важное дело, а затем прощаются и расстаются, исполнив замысел. Собственно, именно поэтому агрессия против пыров – чистое безумие. «Действие равно противодействию» – это в самом общем законе универсума именно о пырах. Они эксперты в адекватных реакциях на любой вызов.

Когда телепат, младенец по развитию сознания, попал к пырам и стал разрушаться изнутри, его спасение сочли новой задачей. Сплотились, вытянули. Отучили судорожно цепляться за чужое восприятие реальности. Он попробовал смотреть сам. С трудом, но начал взрослеть – так полагал Бмыг, а ему-то можно верить. И Сима думала так же, определенно. Конечно, нынешний Саид понимал: он пока что не вселенная. Но ведь и не пустое место!

Сима оттолкнула его, когда это было очень важно сделать. Еще немного, и сознание эмпата стало бы неизбежными, пожизненными «ходунками» для недоразвитого телепата.

– Я мозговой паразит, – грустно сообщил Саид.

Гав порычал и вздыбил загривок: не жалей себя!

– Гав, я обожаю тебя, – улыбнулся Саид. – Как хорошо, что хотя бы это я говорю искренне. И думаю так сам. Полноценно. Без слоения смыслов.

Гав на провокацию не поддался. То есть шапкой работать снова не стал. Пришлось закрыть глаза и медленно, старательно расслабить шею. На Багрифе всегда шумно. Народец подбирается неизменно мутный, куда им до размеров пырской вселенной внутри – так, пылинки, сор и медузы, пропитанные стадными инстинктами, как водой…

– Не желаю читать их, – признал Саид. – Но смирено принимаю, да, такова моя участь. Они думают. Я не подсматриваю, но вижу. Таков мой рок. Вижу, например, что врач меня не выписал, его подкупила та, с розовой цельно ненатуральной кожей. Как я могу не знать? Увы мне, никак. Я могу и должен делать вид, что не знаю. Я спокоен. Я не урою козлогада. Я не урою никого. Мир. Чертов мир и покой вам, интриганы. Всех прощаю оптом.

Саид глубоко вдохнул пронизанный солнцем воздух – и выдохнул обиду, гнев и усталость. Глаза почти соглашались различать облако серости. Свет пронизывал облако – и оно таяло. Ну и что, ну и пусть чешуйчатое светило медицины, знаменитое на три галактики, непрестанно прилагает усилия, сохраняя невозмутимость и отталкивая в дальний уголок сознания раздумья о предстоящем увеселении, обещанном ему.

Саид попробовал заткнуть уши, хотя это совсем уж глупо. Все равно внятно, что фальшивый звонок Бмыгу устроила зараза, которую вчера Сима обозвала мулаткой-шоколадкой, громко советуя активной поклоннице завернуться хоть в какую бумажку, чтоб не истаять целиком от мимолетного взора. Увы, звонок сработал: Бмыг улетел, Гюль умчалась следом. Вот кому хорошо! Телепает мужа и напрочь игнорирует остальной универсум. Без щитов, без усилий по концентрации или наоборот, релаксации.

– Я спокоен, как величавый павиан, – монотонно загундосил Саид, щурясь и из-под ресниц наблюдая Гава. – Здешние дуры – гнилые бананы, хорошо придумала Сима. Я сытый, не хочу жрать. Они висят на ветках высоко и мне на них лень глянуть, я сытый павиан… Тут уютно, привычно. Я дремлю. Даже если заразы дозреют и свалятся на мою больную шею, успею увернуться.

Гав чихнул от смеха и свернулся клубком, пряча морду в лапах. Значит, слушает. О павианах Сима подумала мельком, поймался лишь крошечный кусочек идеи. Но, вроде бы, именно такая глупость из клочка могла быть развернута. Саид зажмурился усерднее, не подглядывая за морфом. Стал дышать ровно и упражняться по-настоящему, добиваясь состояния зеркальной сферы – так в корпусе тэев называют погружение телепата в себя, дающее отдых. Сперва ушел поверхностный шум бытовых мыслишек. Затем заглохли деловые и рабочие потоки сознаний. Наконец, выцвели агрессивные «кричалки», прямо адресованные Саиду – великолепному и желанному. Сплошной сор. Шелуха. Еще немного усердия, и подлинная тишина воцарится под сводом черепа.

– Не могу так жить!

Сфера рассыпалась мириадами осколков. В голове, кажется, взорвали галактику. Гав завизжал от принятой на себя части боли. Саид подпрыгнул, саданулся макушкой о потолок и сразу метнул тело туда, где чужие мысли сделались смертоносны. Гав впился в плечо, пребольно – но хоть не отстал. Саид знал, что когда он берет «черный» сигнал, от него ох как многие отстают. Вон – дверь не успела и лежит в коридоре двумя обломками. Воздух тугой, вроде батута. Упругость копится, копится… но пока еще есть силы загонять себя глубже в бешеный бег. Говорят, тут окна небьющиеся, ярус-то из верхних, лететь до лужайки у пляжа далеко, облака обнимают гордую башню медиков.

Под пальцами окно ахнуло, разлетаясь вдребезги. Ногти скрипнули о подоконник, жилы прожгло болью – и они выдержали, улучшенные. Тело мотнуло наружу, Гав, успев стечь на ладонь, усиливая руку живой перчаткой с когтями. Зависнув на долю мгновения, Саид бросил себя вниз и вбок. Рывок, еще рывок. До «небесного сада» – того, что на вершине башни, отсюда ярусов сорок… Худшее началось там и ощущается потоком отчаяния много правее, окон эдак на полсотни. Ужасающе поздно думать, даже падать – и то поздно!

Чужое отчаяние пробило облака и стало зримо: тело плывет вниз возле самого фасада, все происходит медленно в нынешнем ходе личного времени. Совсем медленно, а только – попробуй достань. Хорошо хоть, вниз можно лететь беспрепятственно почти километр вдоль оптимистично-глянцевой цитадели оздоровления и окрасивливания.

Саид дотянулся до тела в семи ярусах от земли. Разбил еще одно небьющееся окно и затормозился. Сорвался, мысленно ругая себя и уважая Гава.

По силе выжигающей рассудок боли ясно, что связки на левой руке придется собирать из лохмотьев… Морф впился в плечи и надулся куполом. Верещит: трудно ему. Еще бы! Если бы козлогад выписал пациента, сейчас Саид падал бы в костюме пилота. А это – полная автономность по тяготению даже на куда более крупных и сложных планетах… Саид не успел додумать, извернулся, группируясь. Рухнул спиной в цветник, сберегая притиснутую к груди самоубийцу.

– Мр-ряу! – восхитился Гав-парашют, вынимая когти из шеи и боков. Он уже во всю складывался в кота, временно украшенного рыжиной восторга по кончикам ворсинок. Гав – азартный морф, скорость и точность контролируемого падения он одобрил.

– Жалей меня, – мысленно простонал Саид, ощущая во рту вкус крови и понимая, что ребра целы не все. – Плоскоспиние, бывает такая болезнь?

Захотелось хихикнуть. Увы, легкие не работают. На выдохе он браво пожаловался «аа-х», вдоха сделать не может. Но Симка бы точно уела плоскожопием, плоскоумием или еще чем внушительным.

В черепе тихо, как будто вселенная вымерла. Неужели сотрясение мозга? Вроде, так это описывал Игль и сетовал, что оно приключается редко. Нет, всего лишь болевой шок. Короткий при живучести в полсотни единиц. Уж возвращаются шорохи чужих сознаний. Громче, громче… Гора больничного корпуса наливается всеми оттенками непокоя, от паники и до ехидного злорадства. Как же! Попытка самоубийства на Багрифе, где жизнь почитают святыней.

У самого носа завис габарит, воссиял мигалками экстренной службы. Захотелось гордиться собой: автоматика не догнала шибанутого на всю голову телепата… Зато теперь усердно отдирает торопыгу от цветника и транспортирует в операционную. Минут двадцать уйдет на разделение человека и впрессованных в него экзотических растений. Еще пять мгновений, пожалуй, займет восстановление целости костей. Если до того природная живучесть их не срастит.

– Не могу ж.., – на сей раз ненормальная вслух сообщила вынесенный себе же приговор.

Хорошо хоть, договорить не смогла: Гав разобрал просьбу друга, соорудил из себя эластичный бинт дурехе на пол-лица. Вроде он улучшает снабжение окислителем и борется с шоком. Ага, и мешает кое-кому уничтожить свою жизнь окончательно. Большинство рас полагают самоубийство тяжким недугом. В том числе исключающим право на потомство или уход за таковым – тут есть варианты, их много и некоторые гадки до изумления.

Саид копался в справочнике и вздыхал, пока из спины извлекали спрессованный цветник. Девица лежала без сознания, придушенная бдительным морфом. Ее пока не трогали, сразу считав состояние как стабильное.

– Итак, – угрожающе начал пожилой врач с мордой очковой змеи и внедренным на уровне подсознания убеждением в святости жизни, – это было…

– Да, было, – перемогая боль, громко возмутился Саид, пока не стало поздно. – Какого черта?

– Черта… какая черта? – запутался ящер.

– Идиома, – более мирно пояснил Саид, истошно подмигивая очнувшейся девице. – Я говорил в прошлый раз, когда лечился здесь: перила ограждения в небесном саду низкие. Если, положим, некто с моим уровнем физического развития вздумает прыгать в длину, он может вылететь за край, не осознав угрозы. Я говорил! Вслух! Громко!

«Только молчи, – думал Саид для ошарашенной самоубийцы. – Только молчи! Одна ошибка, и змеелюды отправят тебя на пожизненную коррекцию. В вязкий питательный раствор, как овощ. Без права двигаться. Без права…»

– На вверенной нам планете – несчастный случай? Которого можно было избежать? – ужаснулся очковый змей, нехотя принимая предложенную версию. Он уже проверял ее. И, кажется, именно теперь обнаружил отчет с теми самыми словами. – Да… Можно допрыгнуть, вы угрожали доказать это наглядно. Вы провоцировали несчастную! Похвалялись прилюдно! С этого момента ваше присутствие в наших мирах недопустимо. Жизнь священна. Вы… дикарь и чудовище. Жертва нуждается в компенсации и, согласно нашим законам, вправе рассчитывать на пожизненное ваше…

– Я несовершеннолетний, – гордо сообщил Саид. Встал, повел плечами. Треснувшие ребра никто и не подумал сращивать – врачи гневались всем своим парнокопытным серпентарием. – Претензии можете адресовать опекуну Бмыгу. Ну, или согласно пырьим законам, любому взрослому расы. – Саид выдержал паузу. – Будете адресовывать? Тишина… Тогда я считаю себя выписанным насовсем. Жертву забираю с собой, обязуюсь уладить вопрос с компенсацией.

Саид забросил девицу на плечо. Она трепыхнулась было, но верный Гав уже снова работал кляпом. Операционная шипела так, что делалось страшно – и смешно. Даже ярые поклонники суровых законов вряд ли решатся объявлять претензии расе пыров.

Саид до сих пор живо помнил, как полгода назад сморозил редкостную глупость, пожав незнакомую лапу. Он был занят перепалкой с сестрой и в рассеянности счел протянутую конечность универсальным жестом приветствия. Лапа оказалась хоботком, существо – послом. Пожатие хоботка – оскорблением и намеком на кровную вражду. Посол с раздавленным хоботком сперва впал в кому, а затем, после реанимации, объявил, что прямо тут сживет врага со свету через растерзание. Бмыг, который по счастью был рядом, важно кивнул.

– Как опекун, терзаться буду я, – громогласно сообщил он. – Разрыв жертвы трипсом вас устроит?

В далекой древности дикари-пыры охотились на гигантских трипсов сперва с каменным топором, а затем с примитивным ружьем. Во взрослом универсуме стало гораздо сложнее устроить любимую забаву: просто так охотиться на разумных нельзя, и это ужасно огорчало трипсов! Вынуждало пыров постоянно искать поводы…

– Мр-ряу! – возмущенно высказался Гав.

Саид вздрогнул, вернулся из приятного воспоминания в реальность.

– Повторяю, вам дана одна доля суток, чтобы навсегда покинуть планету, – шипел в спину чешуйчатый медик.

Не отвечая, Саид покинул операционную. Девица на плече уже не брыкалась, отчаялась. Было противно осознавать свою глупость. Симка эмпат, тончайшее существо. Когда она запнулась, резко обернулась к двери и сказала очень громко это странное «коленками назад», а затем вроде бы невзначай попросила присмотреть за жертвой шутки, надо было услышать и понять. А он не справился, он вел себя по-детски, допустив худшее из возможных продолжений истории.

Курс катера Саид выбрал почти бессознательно, желая как можно скорее покинуть систему медиков. Он устал от небесных садов и бессчетных девиц, улучшающих внешность и, кажется, не способных более ни на что…

– Почему? – спросил он, сгрузив ношу в кресло и кое-как его перенастроив под необычное для гуманоида строение ног.

– Да пошел ты, – предсказуемо всхлипнула спасенная.

И погрузилась в горестные мысли. Утонула в них, окрашивая мир в маркий, не оттираемый черный тон.

Пришлось порыться в справочнике. Все оказалось несложно: истинные люди с генной аномалией нижних конечностей обитали лишь в одной звездной системе. Еще бы! Выходцы с планеты Ид занимали в едином рейтинге второе место по частоте суицидов, уступив лидерство лишь телепатам… Саид хихикнул. Ничего себе подобрался экипаж! Багриф вздохнет с облегчением, проводив катер.

До приемного створа габ-пирса рукой подать. Первый прыжок выведет катер в пустой сектор пространства, что удобно: можно зависнуть и отдохнуть. Будет почти тихо. Если вкатить снотворное пассажирке.

– У тебя есть предпочтения по маршруту? – на всякий случай спросил Саид.

Поморщился. В голове взорвали еще одну галактику. Ненормальная хотела падать в черную дыру или хотя бы неудачно портироваться… Лишь бы не возвращаться домой. Куда, как она полагает, ее теперь вернут.

Катер прыгнул. К горлу подкатился комок, глазное дно обожгло болью – как обычно. Это что, при живучести в десять единиц прыжок едва переносим без выхода в стазис. Кстати, живучесть идянки – или как надо называть пассажирку? – двадцать три единицы. Неплохо для природной расы. Хотя для нее прыжок – это три минуты выключенного сознания.

– Как тут замечательно тихо, – Саид и расслабился в кресле. – Гав, твое мнение. Кого будем звать в консультанты? Я телепат-недоросль, в переломах душ ничего не понимаю, сращивать не умею.

– М-рр, – посетовал Гав.

– Не могу же я быть вечной занозой пыров. Симка улетела и сейчас в прыжке. Мурвры, а их я знаю предостаточно, не поймут проблему. У них ослабленная психика – это нонсенс. Дрюккели не гуманоиды и нам не помогут… Гюль не упоминаем. Габ-система в закрытых примечаниях к правилам полагает суицид потенциально заразной болезнью психики, что не хорошо для нашей пассажирки. Империя… А кстати, тут недалеко. И мы с тобой раз сто приглашены Иглем в гости. Я знаю подтекст, но в нынешних обстоятельствах…

Саид тяжело вздохнул. Покосился на идянку, сознание которой медленно выходило из шока после прыжка. Он встречался с этой девушкой полгода назад, когда у нее были обычные для людей коленки. А в голове так плотно роились страхи и комплексы, что сквозь них мысли едва просматривались. Точно одно: он не бросал эту свою подругу – сама сгинула в первое же утро. Он вроде и не должен брать на себя ответственность и заботиться.

Вот только Симка вытащила Гюль из очень похожего состояния – когда незачем жить. Телепаты все без исключения хотя бы раз желают подойти как можно ближе к краю и сделать шаг в пустоту. Если он отпустит дуреху и отвернется, отвечать все равно придется. Стоя на краю и глядя в пропасть. Рядом не будет ни пыров, ни Симки. Ведь сам он не подставил плечо.

Отчего грядущее выглядело именно так, Саид не мог объяснить. Но нынешний выбор, он твердо верил, решал и его собственную жизнь. Пальцы дрогнули, привычно процеживая потоки данных – словно эти данные и правда осязаемы. Нужный контакт нашелся быстро.

– Спокойного полета. Дежурный по внешним контактам корпуса тэй, служба контроля сектора.

Ни объемного присутствия, ни даже плоской проекции с лицом не возникло. Дежурный предпочел оставаться лишь голосом. То есть, судя по всему, считал данные собеседника и следовал протоколу общения с посторонним телепатом высокого уровня.

– Сектора… что за новшество? Это личный канал Игля, – удивился Саид.

– Сектора мобилей. Вы правы, это не территориальное деление. Игль имперский мобиль, он временно недоступен, – мягко отказал собеседник. Помолчал и добавил, маскируя отказ: – Я могу передать послание.

Саид поморщился. Отказ считывается с интонации и без контакта с сознанием, если есть некоторый опыт. Сейчас слышен именно настороженный отказ. Значит, Игль опять превысил полномочия и попал под внутреннее дознание. Или занят чем-то секретным, для такого дела сун тэй может быть обезличен и замаскирован под представителя низших чинов корпуса. Так или иначе, быстрой помощи не получить. Сознание поднатужилось и выдало еще одно годное имя.

– Дело частное, не надо настороженно оценивать мой вызов. Мне нужна консультация по… межличностным отношениям. Игль сказал, что я могу обращаться, если возникнут вопросы. Они появились. Мне, пожалуй, мог бы помочь Альг. Эр тэй в вашей иерархии, если я верно помню. К сожалению, полное имя затрудняюсь указать. Я видел его цикл назад на планете системы Зу.

Дежурный молчал. Пауза затягивалась. Идянка вышла из шока после прыжка и начала сопеть носом и тихонько всхлипывать.

– На борту пассажир? – насторожился дежурный.

– Да, – Саид ощутил первый порыв раздражения. – У вас проблемы со зрением? Вы бесцеремонно мониторите катер, полагая, что я этого не замечу. Так зачем увеличивать глупость ситуации вопросами вслух?

– Система Ид не входит в состав империи. Она ведь из означенной системы?

– Ставлю вам отлично по космографии, – раздражение разрослось. – Может, проверим знание устава дежурной службы? Как долго вы можете держать опознанного и невраждебного гуманоида на линии, не предоставляя ему внятного отказа в общении? Если я верно помню, у вас в запасе пять тактов.

– Да, – выдавил дежурный и включил плоскую картинку со своей рожей, пятнистой от напряжения. Он, похоже, прочел в данных по собеседнику «потенциальный уровень доу, в настоящее время в развитии» и отчаянно паниковал. – Отказ будет… простите, вот уточнение. Альг Сэн Ортш, как мне дозволено сообщить, подал прошение о досрочном переходе в режим дожития. Он пребывает в системе Рай с индексом тридцать три – одиннадцать – семь. Такие данные для вас оставил сун тэй Игль на случай запроса в его отсутствие. Еще он оставил прямое распоряжение передать вам данные личного канала связи с означенным Альгом Сэн Ортшем. Спасибо за ожидание. Хорошего дня.

Дежурный отключился. Саид посопел громко, помогая себе услышать себя же – и успокоиться. Так советовал Игль, категорический противник вспышек неконтролируемого гнева.

– Если в падении тебе слегка отшибло память, хочу уточнить, я Саид, – сообщил вслух Саид, не глядя на пассажирку. – Добро пожаловать на борт моего катера. Ситуация сложилась так, что сейчас и впредь до… до урегулирования проблем я отвечаю за тебя. Симка отвечала за мою сестру. Симка велела поговорить с тобой. Я не поговорил и виноват. Так что два раза отвечаю и все такое. – Он вслушался в пустоту сознания, исчерпанного отчаянием. – Яхгль. Интересное имя. Я правильно выговариваю? Вроде возражений нет. Есть хочешь? Понятно. Пить? Понятно. Тогда отдыхай. Это Гав, очень вежливый морф. Он тоже здоровается с тобой. Сейчас мы направляемся к системе Рай с каким-то сложным номером. Я надеюсь, нас выслушают и не станут поучать, объявлять больными или ограничивать в принятии решений. Я напрочь не знаю, как мне отвечать за тебя. Я этого не умею. Ты тоже не умеешь, кажется.

Идянка молчала отчаянно, закусив губу и моргая мокрыми слипшимися ресницами. Она все время смотрела на свои неправильные колени, и с каждым мгновением ей делалось хуже. Гав подвинулся к новой знакомой, встряхнулся – и пледом укутал ее ноги. Когда колени скрылись, девушка чуть расслабилась. И стала молчать спокойнее. Хотя бы позволяя себе дышать относительно ровно.

– Нет, все не так, – буркнул Саид. – Я не читаю мысли, как книгу. Теперь я вспомнил, ты и прошлый раз думала, что как книгу. Хорошо бы! Книгу можно отложить. Забыть. Потерять. Мне повезло меньше. Это не текст. Это совсем иное, если тебе интересно. Я смотрю на… сознание. Оно живое и все время меняется. Голова кружится от вечного шевеления и мерцания. Как будто у каждого, особенно кто рядом, бессчетное число лиц. Я гляжу – вот парадное лицо, так он хочет выглядеть. А так боится. А так ему кажется, что его видят завистники. Все лица содержат обрывки… нет, грани. Хотя у кого как. Но ладно, части целого. Или разрозненного. Ты думаешь, я читаю мысли? Хорошо бы. Я бесконечно наблюдаю кошмар мелькания разрозненных клоков, обрывков и граней. Я понятия не имею, какая доля того, что я вижу, сейчас внятна самому человеку. И что именно он внятно думает из того всего, что мне доступно. Или недоступно. Еще страшнее, когда вокруг негуманоиды. Говорят, великий Огга из расы дрюккелей смог достичь полного развития доу. Он перешел в новое качество и умеет читать разные расы, не теряя себя. Не сходя с ума. Не приобретая дичайшую головную боль. И еще сто тысяч «не».

Саид говорил и говорил, хотя вовсе не желал произносить подобного вслух. Но, стоило ему хотя бы на миг смолкнуть, как тишина делалась удушающей, наливалась чернотой… Идянка не переносила молчание. Саид подозревал, что паника в компактной рубке – это слишком. Да и рассудку резонировать с новым взрывом чужой боли ничуть не полезно. Прежние опустошили до донышка. Еще немного тьмы, еще несколько капель – и беда сомкнется, утопит.

– Так, нам дали добро на посадку, – нарочито бодро продолжил Саид, откашлявшись. – Тебе оформили допуск для временного пребывания в империи. Ограниченный с оговорками, в целом же гостевой, тип актив. В империи все делится на актив и пассив. Мне как-то до сих пор это не было интересно. Пассивом вроде бы числят обитателей планет, замкнутых в локальных проблемах или локальной же беспроблемности. Занятно, правда? – Он снова откашлялся. Тяжело вздохнул. – В жизни ни разу я не трепался так долго без остановок. Я не умею постоянно говорить. Тем более в пустоту. Ты могла бы хоть хмыкать или фыркать. Или молча злиться. Или не молча, но это было бы слишком хорошо… ладно, пока не получается.

– Мр-ряу!

– Спасибо за поддержку, Гав, – улыбнулся Саид.

Пауза затянулась. Катер тем временем удалось подготовить к новому прыжку, проверив и подтвердив курс. Идянка молчала и держалась. Вроде бы реагировала на Гава – серый в светлых пятнах кот терся об ее руку и мурлыкал. Она моргала, пробовала шевельнуть пальцами и погладить мех. Уже что-то.

Пользуясь передышкой, Саид просмотрел данные по планете назначения.

Рай со сложным номером был в точности таков, как мечталось Симе: море, пальмы, сосны и пикантные мини-облака. Они не обещают гроз и штормов. Просто висят на краю горизонта, дополняя совершенство коктейля впечатлений. И так – каждый день.

Нумерованный рай входил в систему имперского актив-дожития. Есть, оказывается, и такая… кто бы знал! Саид столкнулся с термином впервые и полюбопытствовал. Оказалось, что каждый обладатель статуса «актив», то есть участник большой галактической жизни, не замкнутый в рамках одного сытого и тихого мирка – так вот, каждый такой житель империи условно делит взрослость на фрагменты по сорок циклов. В рамках фрагмента он обладает правом на отдых. Симка бы, – подумал Саид, – назвала это пенсией. Смешно! По-настоящему старый имперец имеет опыт двух, а то и трех, дожитий. Каждое позволяет ему спастись от выгорания на работе, сменить поприще или просто не сломаться, если обстоятельства надавили в полную силу…

Вот бы понять, Альг сейчас, – додумал Саид с растущим интересом, – отдыхает или лечит нервный срыв? Вроде он попал в заварушку. Некто с его внешностью и документами предавал империю и тэй корпус, пока сам Альг находился в отключке. Самозванца успели поймать и осудить, покрыв позором имя подлинного эр тэя. Позже выяснилось, что лже-Альг и не предавал, и не изменял… почти. Но, как сказала бы та же Сима, осадок остался.

Катер вышел из прыжка. Саид подтвердил новые данные и покосился на пассажирку. Молчит. В ее голове пусто, как в Зу-габе после большой распродажи. Гладит морфа. Гав теплый – это пока все, что она способна сознавать. Видеть ничего не видит. Перед глазами у нее до сих пор цветник возле входа в цитадель медиков Багрифа. Цветник от небесных садов кажется ярким пятнышком. Во время падения он растет, растет… захватывает весь мир. Кажется, что еще миг – и страх разобьется в лепешку. Тогда станет легче.

– Нет, не станет, – вздохнул Саид. – Я знаю. Сестра… Хотя Гюль мне не сестра, мы с ней клоны, полное подобие при минимальных доработках. Гюль хотела упасть. Я считал ее память. Есть страх смерти и страх жизни. То и другое одинаково мерзко. Сколько себя ни сбрасывай с обрыва, страх не лопнет. Гулька устояла на краю, потому что вцепилась в сознание Симы. Там нет страха. Только жизнь. Головокружительно и роскошно – ты умираешь, раздавленная, а она рядом и вообще не верит в страх. Ее мир цветной и уютный. С ней Гав – рыжий счастливый морф. А со мной – сама видишь… серый. Потерпи, скоро будем на месте. Альг очень взрослый и умный. Может, он поможет нам разобраться. Мне стыдно донимать Симку очередным срывом.

Катер прыгнул, и идянка впала в бессознание. Саид перетерпел укол головной боли и покосился на морфа, по-прежнему изображающего плед.

– Мало мне Гулькиных наездов, еще и эту снабжай шмотками, – буркнул телепат. – Гав, как думаешь, мы крепко влипли? Не гуди, я сам вижу, что отступать поздно. А что было делать? Ты ведь не скажешь «ничего»? Вот именно. Хотя мог бы отговорить меня, ты взрослый, рассудительный морф. Из нас двоих только у тебя и есть жизненный опыт. Ты мог меня хотя бы экранировать.

Гав, как всегда при развитии темы о шапке-глушилке, отвернулся и сделал вид, что не слушает.

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 49

Рассматривая осредненно расу на этапе монопланетной культуры, в центр композиции я ставлю фактор ограниченности в ресурсах. Почти любой «штамм» генома людей под давлением указанного обстоятельства демонстрировал сходные поведенческие и ценностные характеристики.

Люди эффективно конкурировали и придерживались иерархией, где в базисе жизнедеятельность, выше личная безопасность, и далее по нарастающей к современным нам самореализации и творчеству.

Устранение дефицита пространства и энергии привело к расшатыванию и в дальнейшем крушению иерархии. Каждый современный житель природных планетарных сред практически неограниченно снабжается необходимым и даже излишним. Так называемый имперский «пассив» может позволить себе творчество, самоизоляцию или же растительное бытие на благоустроенных планетах, не включаясь в общую работу и не прилагая усилий к борьбе за комфорт, доминантность.

Подобная ситуация исключает такие мотивы развития, как страх голода или угроза безопасности. Притупляет азарт, делает бессмысленной карьеру как путь к благам и ресурсам. Конечно, остается власть. Но, оторванная от базиса ценностной иерархии, власть эфемерна. «Пассив» не готов прилагать усилия, либо «по пути» в «актив» он находит личное, искаженное видение ценностей.

Примечание. Отдельного внимания, возможно, заслуживает изучение так называемого феномена вторичной (возбуждаемой наставником) персональной эволюции, создающей при должном усердии и некоторых задатках из любого человека вторичной развертки телепата, эмпата, прогноста или телекинетика – тип дара как раз задается предрасположенностью, а сила его скорее определяется уровнем «мощности» личности. Помимо развития дара, внешнее возбуждение существенно меняет человека, разрушая его до перехода в пассив или же оттягивая видение ценностей к кэф-философии. Именно изменения личности делают на первом этапе проработку этого типа влияний малоинтересной.

Сказанное позволяет резюмировать: истинные люди, основной объект моего интереса, в процессе социальной эволюции достигли стадии ветвления «цивилизационного древа». Такая теория объясняет дифференциацию ценностей и мотивов. Мы наблюдаем миры и звездные скопления, узко специализированные на обучении, искусстве, науке. Оборона, защита прав на открытия или адекватная компенсация усилий становятся вторичны, если вообще учитываются в указанных социумах. Одновременно крепнут прежде тупиковые альтруистические мотивы, приводящие к жертвенности и саморазрушению. Тут я снова вижу влияние кэфов с их философией «экосистемы разума», когда максимальное разнообразие признается большей ценностью, чем личный успех одной из рас или цивилизационных моделей.

 

Бум! Катер вышел из прыжка. Рановато вроде, резковато. Ох, чую по тусклому похмелью, что дальнейшее мне не понравится. Я сама составляла программу полета. Дело несложное, если забить на тонкости супер-пупер навигации и дать волю автоматике. Я дала. Она взяла. И – вот.

Всюду здесь черно, как у спящего трипса под брюхом. Мозг в аналогичном состоянии – сплющен недоумением в лепешку. Рядом, уже вижу и читаю в отчете, нет ни габа Учи, родного моего, ни вообще хоть какого габа – неродного. Тлеет поодаль, если это не глаза глючат, неяркая бурость. И еще дальше тлеет. И еще… Ничего знакомого. Ау, автоматика! Какого рожна, а? То есть я, ут-габрехт Серафима, официально запрашиваю причину смены курса, нержавое ты ведро с несвежими программами!

«В активной фазе прыжка отмечено проявление признаков близкого сигнала бедствия. В полностью автоматическом режиме решение по проблеме не может быть получено без уточнения типизации. Прыжок прерван аврально».

Вот тебе, Симочка, и день экзамена. Только ты могла умудриться поскользнуться в пустоте космоса, где нет ужасной распутицы, луж или хоть банановых корок… А что есть? Связь есть? Хоть связь! Проверяю. Надеюсь… Нет связи. Координаты дыры, где я застряла, есть? Нет координат, тупая автоматика прервала прыжок именно аврально. То есть переход в ручной режим совпал со сбоем какой-то системы, что означает: я в любой точке пространства, зона поиска равна длине прерванного прыжка. А что это было за прыжок из серии? Ага, пятый.

Моя тупейшая «Стрела» исполнительно сорвалась с тетивы габ-пирса Фи, допустимое произношение Фик – чего стоит одно это название! Итак, «Стрела» ушла в полет и не прибыла по назначению, промазала, потому что взбунтовалась на-фик. Пирс этот фиков, согласно данным справочника, безлюдный, вслед мне никто не махал платочком. Еще бы! Вся габ-фик-ня находится на границе сектора древних. Который неавтоматические курсопрокладчики огибают с усердием, и куда не лезут даже автоматы с корректным набором правил: место специфическое. Пустое, населенное… призраками. Ну, древние хозяева ушли, их бесхозные планеты обветшали, в гулких лабиринтах чадящих старых созвездий бродят никому не нужные устройства с неизвестным запасом энергии, воют маяки и перемигиваются станции слежения, хотя следить некому и не за кем.

– Почему ты сюда врезалась, «Стрела» Робин-Симы? – вопросила я. – И кто тебя отсюда выдерет? Тут нет благородных разбойников. Никаких нет.

Вдумчивый осмотр рубки подтвердил: если не я, то кто же? Призраков, и тех еще поискать. Они умнее Симы и свалили, чтоб не сдавать экзамен на спасение ут-габрехтов от изощренных мук навигации вслепую.

Ладно. Будем рассуждать логически.

Где запись сигнала бедствия? Вот она. Выводим для просмотра в динамике. Красиво. Годится для заставки на монитор. Стоп, не до шуток. Запускаем алгоритм конденсации мусора из здешнего эфира, который так засорен, что, возможно, из-за мусора и нет связи. Ждем, пока процесс анализа приведет нас хоть куда. Добротный тупик тоже годится, он лучше, чем пустота на свалке древней, всеми забытой, истории!

Ага. Совпадение по шуму. Сигнал так называемого бедствия тут все время плавает. Зацикленный. Его бросают туда-сюда два скучающих маяка-ретранслятора. Перемигиваются они, заразы. Один маяк поближе, на орбите планеты. Второй подальше, он мощнее. Планета отстойная, ядро холодное, сама похожа на высохший инжир. Не хочу туда. Там пусто, я чую. Следовательно, верим в интуицию и гребем ко второму маяку. Включаемся в игру «найди меня» – то есть врубаем постоянный вызов габ-служб. Авось, сигнал пробьется. Что я учила про сигналы и сбои связи?

«При авральном срыве процесса транспортировки, так называемого прыжка, порой возникают искажения рельефа по ряду пространственных и силовых параметров. Подобные аномалии могут временно дестабилизировать каналы связи и создавать так называемые «ловушки эха»…

То есть сбой прыжка мог зациклить «так называемый» сигнал бедствия? Не знаю, вот такого я не учила. Дайте Симе весло, она виновата в своей малообразованности и искупит ожесточенной греблей если не этот грех, то хоть приступ озлобления. Потому что я зла! Что, трудно мне было вручную проверить курс? Это ж нефиг было рисоваться перед Гюль, красиво делая ручкой вместо просьбы помочь с вводными. Ах, сама справлюсь. И справилась…

«Вниманию пилота, – ноет в голове корабль. – Прошу уточнить технические характеристики запрашиваемого оборудования, условное название весло. В инвентарной описи не числится».

Сколько поколений отделяют мое нержавое ведро типа «Стрела» от разумного, одушевленного кэф-корабля? Пропасть. Весь здешний взрослый универсум – ясли для слаборазвитых, если сменить точку отсчета!

– Отмена по поиску весла, – одернула я корабль. Вздохнула и одернула капитана: – И ты прекрати-ить кипеть, нарушая терморегуляцию вверенного помещения, гражданка Серафима. Габлом была, габлом и останешься. Ума-ить нет.

Гражданка после громкого замечания в свой адрес пристыдилась. Стала думать, собирая ум в кулак и там его потно перетирая. Саид так делал пальцами – и потоки данных сразу структурировались. У Саидки руки растут из другого места, наверное. Он почти что гений и точно не летает в ночных кошмарах из габа Жо к пирсу Па… Причем с засаленным бумажным справочником, из которого понятно зачем вырваны самые ценные страницы. Мягкие.

– Ц-цц… Прюм! Прю-йм! – зашипело в рубке. – Прюм! Ц-ц!

Я возрадовалась. Говорящее на годных мне частотах привидение – это же здорово! Оно, глядишь, еще и умное. И пошлет Симу туда, куда надо. Хоть куда-нибудь. Потому что катер типа «Стрела» сам на автомате не прыгнет из неизвестной точки пространства. Он нуждается в привязке к координатной сетке. Увы, пока ни сетки, ни авоськи нету. Кругом сплошная нихренаська.

– Сердечный вам прюм! – подбодрила я неизвестность за бортом.

Там притихло. Долго молчало, пока «Стрела» на маневровых ползла к маяку, пьяно повиливая кормой. Я не очень ловко управляю без помощи автоматики.

– Чертова табакерка, от этой возни с управлением нос чешется, он чует, как мне будет-ить больно позже. Шея чешется… Нос предвкушает-ить клевок от Тьюитя. Шея – взмыл от Рыга, – чтобы не молчать, сказала я вслух. – Вы как, уважаемый, все еще со мной? Прюм или не прюм?

– Ц-ц-ц, анали-ц про-ц-вигается, – сообщил тот же голос бодро и бегло, с каждым словом становясь внятнее. – Универ-цальная язь, да? Упрощенная вер-ция… Ц-цц, у меня много образцов в воронке уловителя, как же я не отладил произношение? Прём! Ц-цц, при-ём! Вы здець? Не покидайте, у меня-ц бец-цвие. Ужасное бец-цтвие! Нужна помощь разумного сущец-цва.

– На борту имеется существо, – вздохнула я. – Оно, то есть я, точно вас не покинет в ближайшее время. Весь вопрос в разумности.

– Отчего же, я оц-цтроил воронку поицка… поиска, притянутое должно соответствовать заданным параметрам, – все быстрее тараторил голос. – Прюм… приём. Дайте допуц… допуск на подключение к системам. Я усвоил конструктивную логику. Считаю данные по окислителю и параметрам тяготения, запроектирую систему ц-тыковки, чтобы встреча прошла без осложнений.

– Даю добро, хоть я и не таможня. Вы кто будете? То есть кто или что? И будете или были?

– Ц-цц… Какие милые вопроц-цы! Я дежурный по сектору, – смущенно и с запинкой выдал голос то, что хотел бы полагать удобной версией правды. – Ответственный… по сектору, да-ц.

– Какому сектору?

– На язи он именуется сектор древних, – почти обиделся голос и снова начал тараторить со скоростью разгоряченного итальянца. – Вы разве не ц-наете, где вы? Дурно, дурно! Мое понимание современного вам типа формирования координат неполное. Прием! Неполное… Но если-ц настроить воронку сбора недостающих сведений, то успех будет достигнут в течение полудоли цикла. Да! Полудоли. Я формирую причальный рукав. Жду вас, у меня не было гоц-тей с начала смены, я рад.

– Это долго – с начала смены? – я заподозрила подвох.

– Ц-ц… ц-семь юков, – запнулся голос. – Прюм!

– Юки переводятся в циклы?

– Ццц…

– Хотя бы примерно, – ожидая нехорошего, попросила я.

– Не ц-знаю, – осторожно отозвался голос. – Я сам их ввел, видите ли. Когда пришел к идее необходимости вымерять время. Я их ввел и у-ц-ловно привязал к уц… условно заданной точке начала… ц-ц… смены. Добро пожаловать! У нас сходный при ряде оговорок окислитель, тяготение я настроил, оно мне безразлично, так что чувствуйте себя как… как дома, да-ц?

Вообще-то именно этого я не хочу. «Как дома», чую, может здорово затянуться.

В любом случае нефиг хандрить. Никогда не вредно выйти из корабля и размять ноги. Тем более хорошо, что есть, куда выйти, окислителя вдоволь и тяготение подходящее. Причин для жалоб – ноль. Меня даже пришибить очередным взысканием не смогут, пока не обнаружат.

Люк открылся. Дал мне обзор на величавый, хоть и малость запыленный, космос. Сквозь него к чужой станции вел рукав переходника, натянутый из чего-то похожего на сетку для рыбной ловли. Под ногами сетка малость пружинила. Ячеи в ней были крупные, наступать приходилось с осторожностью, чтобы ступня не провалилась. Как эта сеть держит воздух – ума не приложу. Ну и не надо его прикладывать, атипичный. Пожалуй, пусть пока безопасно покоится с миром.

Впереди, метрах, наверное, в трехстах, виден парадно освещенный мелкими звездочками круглый люк. Впившись в него десятком лап, меня ждет презанятнейшее создание. Лапы у него длинные, многосуставчатые, из некоторых сочленений гроздьями растут пальцы – или что оно такое? Наверное, пальцы. Удобно, что их вдоволь, прищемил пару-тройку и не жаль… Тельце у создания некрупное, Гав разве на треть помельче, когда изображает кота. Но этот не кот, он типичный Чебурашка. Остроухий только. Седой, благообразный, кого-то смутно напоминает… Успею разобраться, пока важнее иное. Этот паукообразный чебурэльф в справочниках габ-системы не значится, я уже два раза его сверила с каталогами известных рас. Значит, он древний чебурэльф. И, похоже, отшельник – иначе зачем ему так радоваться гостье? Вон, аж подпрыгивает, ушами прядает…

– Здравствуйте. Я Сима. Серафима Жук.

– Не жук, гуманоид, – поправил он. – Добро пожаловать на станцию, так вам удобно называть мой дежурный пост? Я принадлежу к расе ццц… не могу выговорить на этом наречии. Имя тоже не могу. Проц-стите.

– Эйнштейн! – врубилась я. – Ну вылитый… прям как в Википедии. Простите. Глаза, прическа… Вот это встреча… гм.

– Эн-цш… Эш. Коротко. Оба звука есть в полном имени моем. Зовите Эш, – обрадовался чебурэльф. Перебрал лапами и сместился к краю люка. – Проходите. Я натянул ячеистые ярусы. Для вашего комфорта. Будем обедать. Обедать! Не потреблял белковую пищу три юка. Или никогда не потреблял? Надо испробовать.

– Баба Яга так же говорила, – буркнула я с подозрением. – Хоть баню вы не топили для гостей?

– Баню? Как ее топят? В чем топят? Сколько нового! Идемте обедать. Я хочу знать про баню. Это сложное техническое устройство? Это кулинарный рецепт?

– Строение для гигиенических целей.

– И его… топят. Потрясающе!

Чебурэльф подпрыгнул на всех лапах, завис, цепляясь за невидимую мне паутину и помчался в недра станции, гостеприимно помахивая мне лапами – мол, проходи, не стесняйся. Я двинулась вперед по упругим полам, балансируя и привыкая к их колебаниям. От поведения Эша в голове плясали совершенно невнятные мысли, они не желали складываться даже в самые нелепые догадки. Это вообще что такое? Он упомянул воронку для сбора чего-то… да всего! Вот спорим на поясок Чаппы, этой воронкой меня сюда и засосало. А «бедствие» в переводе с древнего означает – скука.

– Эш!

Он умчался и пропал в лабиринте паутинных ярусов. Хорошо хоть, паутина малость светится и я не теряюсь в станции, которая вся – обман. Чем дальше ухожу в ее недра, тем она огромнее. Тут явно нелады с пространством, оно кривое. Внутри больше, чем снаружи. Хотя чего еще ждать от древних.

– Эш!

– Сюда, вот сюда. Я анализировал данные. Верно воссоздан стол? Верно воссоздана тарелка-ц?

– Да. И даже салфетка, вы просто гений, Эш.

– Гений, – скромно согласился он и покрылся бархатом – незримые до того ворсинки на корпусе встали дыбом. – Вы льц-тите. Увы мне, вы льстите. Я самонадеянно хвалил себя. И – вот. Бедствие. Ужасающее бедствие меня подстерегло. Кушайте. Когда кушаете, я могу излагать худшее? Силы вас не покинут, если их подкреплять белковым стимулятом-ц… стимулятором.

– Не покинут.

Будь я разумным существом, я бы не стала есть невесть что невесть где по приглашению невесть кого. Но, если честно, переживания вдруг дико захотелось заглушить сытостью. В тарелке лежало… не знаю, что. Такое гофрированное с фестончиками, похожее на грибы-лисички. Только розовые. Я взяла самый мелкий, понюхала, сочла впечатления сносными. Откусила с краю. Кисло-сладко и скрипит на зубах. Интересно, жую из вежливости или у меня челюсть свело? Неуютно. Ох, не эльф он, не эльф. Тем более не Чебурашка.

– Все началось, когда… не знаю, когда, – острые уши поникли до горизонтальности. – Быть дежурным в пустом секторе ужасно. Я разнообразил досуг. Сперва я не думал о таком радикальном варианте. Ну, наверняка сперва не думал-ц. Только у меня было время… И я додумался. – Эш высоко поднял мелкое тело на лапах, такое поведение внятно подчеркнуло важность следующего сообщения. – Я совершил закрытие. Да. Вы льстили мне. Я тоже льстил себе. Я думал, что я – гений и после закрытия пройду путь в приемлемые сроки. Но семь юков… Ц-ц-ц! Очень много, кажется. Я не гений. Я стремлюсь, но все сильнее подозреваю, что мне никогда не справиться. Я оставлен дежурить, но я не могу дежурить теперь, после закрытия. Неполноц-ценен.

– Что такое закрытие?

– Закрытие! – уши сложились в версию «больной спаниель». Эш свернулся клубком на краю стола и смотал все лапы, обнимая себя. – Это закрытие. Разумные в процессе эволюции делают открытия. Я стер эволюцию до основания. Это – закрытие. Очень интересно восстанавливать понимание мира с самого начала. То есть… было интересно. Потом страшно. Потом непереносимо жутко.

– А того, открыть обратно… закрытие? – уточнила я, доедая вторую лисичку. Они вкусные. Сейчас еще возьму. Наверное возьму, если захочу. Потому что я то ли хочу, то ли нет, а рука тянется. Сама? Упс, непорядок. Строго вразумляю руку, харэ трескать розовую дрянь. – Вы что, не предусмотрели кнопку аварийного выхода?

– Как же! Я предусмотрел, – он прикрыл свои умнючие глаза. Снова распахнул и уставился на лисички. Быстро сцапал одну и стал жевать. Он жевал, я, оказывается, тоже… Он проглотил. Я тоже. Он заговорил, я преисполнилась внимания. – Предусмотрел. Только то, что имело смысл до закрытия, теперь вне моей логики. Я не могу найти выход! Не могу-ц. Не могу. Не могу…

Он страдал, перекатываясь по столу туда-сюда и плотнее обнимая себя лапами. Видимо, так он выражал крайнее отчаяние. С лисичек меня пробило на острую форму сочувствия – аж до слез.

– Вы живы, в безопасности и не имеете ограничения по времени поиска, – утешила я. – Зачем так страдать?

– Но я даже не знаю, куда мне вернуц-ца после дежурства! Где моя раса? Могу ли я считаться ее частью, если полностью изменился и сейчас свободно общаюсь с вами, существом следующего универсума? Я вывихнут из миропорядка. Меня надо вправить! Я сам не могу. Не могу…

– Стоп, эту песню уже крутили сегодня. Я поняла после второго куплета, больше не надо уточнять. Сменим пластину. Эш, я тоже не гений. Почему воронка сюда подтянула именно меня?

– Не знаю. Воронка не мной нынешним создана. Мной прежним. Я активировал. Не знаю в точности, как. Она выбрала и подтянула. Вы годны-ц! Вы должны в это верить. Я не могу остаться без надежды. Не…

– Стоп. Я давно поняла.

– Ц-ц-ц! Не могу, – катался он. – Не могу…

Поскольку ушастый Эйнштейн не мог взять себя в руки, я сделала это за него. Взяла, убаюкала и погладила по ушам. Он легкий, килограммов пять, пожалуй. Слегка теплый. То есть сам не особенно, а ворс греется об кожу. Тщательно поглаженный Эш примолк. Я воспользовалась тишиной и хорошенько обмозговала историю.

Так, по порядку. Меня занесло сюда не потому, что я самый плохой навигатор в мире. Просто сюда занесло бы любого, до кого дотянулась бы воронка древнего «пылесоса». Я доверчиво вперлась внутрь станции, бросив корабль и не отправив сигнал бедствия. Я эмпат и точно бы просекла прямой злой умысел, его нет. Это хорошо. Но вот что плохо: с моей стороны опять последовало нарушение инструкции и здравого смысла. Спонтанность мне свойственна, но такая – перебор! Значит, от корабля меня уже малость тянуло, иначе чего я заспешила? Типа – спасать. Он и правда страдает. Это чую, это без обмана. Вывод первичный. Эш так нуждался в обществе, что применил сильные средства для избавления от одиночества. Мое мнение не имело значения и оказалось субъективным. Хотя анализируй не анализируй, а ушастик – лапочка и даже няшка… Стоп, сунем голову под кран холодной логики.

Дальше думаем. Лисички. Нафига мне приспичило их трескать? Захотелось. Кажется, история с обедом мне вообще не нравится. Немного отдышавшись, мой мозг, размещенный в черепе навырост, сгенерил вопрос.

Какова роль Симы в борьбе с закрытием? Глупо ожидать, что в мои обязанности входит лишь поедание лисичек и баюканье чебурэльфа.

– Эш, а вот…

Он встрепенулся, выкатился из рук и умчался. Сразу вернулся, помахивая дюжиной тонких палочек, похожих на дирижерские и зажатых в пучках пальцев.

– Чистый мозг. Хорошо! Теперь буду вести тебя от начала, от колеса. Да!

– У нас говорят от печки.

– Тот же уровень цивилизации, – обрадовался Эш пониманию, которого не было и в помине. – От колеса! От! Туда-ц. Туда, давай. Быстро, надо много проверить. Сколько юков живут в твоем виде?

– Опа… приплыли. – Начала я запоздало въезжать в ситуацию и перешла к разгневанной фамильярности. Официальные скандалы – не мой жанр. – Ты встряхни мозг, гений! Тоже мне, позвал в гости, а набиваешься в учителя и вожди воспаленного студенчества. Меня выгнали из института, понял? У меня интеллект тридцать один. Ну, почти. До пересмотра.

– Учту. Буду интенсивно учить, – перебирая лапами, Эш крался ко мне, норовя ткнуть указкой в руку.

Я отступала. Указка жгла, как крапива. Чую, вот чую, пусть и запоздало: дело труба. И не подзорная, а куда глубже и гаже… Бывает у людей право на образование. Но здесь кое-кто думает, что в пределах станции учение – это долг. Мой. Пожизненный. С переходом в посмертный?

– Не хочу учиться, – заявила я и поперхнулась. Вторую часть фразы я знаю. Но это преждевременно. К тому же выбор кандидатов тут…

– Надо, Сима, – строго сказал Эш. – Надо одолеть ошибку закрытия. В тебя через питание внедрены нокры. Могу фиксировать активность мозга. Могу корректировать. Могу синхронизироваться с собой. Нокры! Изобрел недавно. Гордился. Нокры будем учить нескоро. Сейчас иди туда-ц. Первый уровень. Механика.

– Упреть-ить, взопреть-ить, – проикала я. Окрепла в нежелании учиться и стала искать выход. Пока взглядом. Только он не прожигает паутину. – Спасите Симу! Эй, люди и нелюди, а? А-аа!

Я старательно протранслировала мысль как можно громче. Мало ли, вдруг кто разберет? Йорфы хоть, до их сектора отсюда недалече, два прыжка. Или Кит, он иногда слышит меня. Или Саидка, хотя сколько он может выковыривать меня из разных бед, куда я влипаю сама и охотно, прям как новенький башмак в..?

Эх, у некоторых аналогии позитивны и без вони. Я вздохнула. Эш от моего удрученного молчания взбодрился. Быстро смотал из паутины кресло, мне на него указал и начал вещать что-то невнятное из геометрии. Наверное из нее, откуда бы мне знать в точности? Он же после закрытия всегда говорил сам с собой. Он и теперь ровно так поступает. Объемный экран создал, из паутины натягивает фигуры, бегает, пальцы натурально – веером, и их так много, что любой криминальный авторитет увянет и утратит вкус к распальцовке, раз глянув на шоу психованного профессора. Самопровозглашенного.

– Не понимаю, – капризно буркнула я. – Плохо учишь.

– Хорошо, – подпрыгнул Эш и повис на паутине. – Гений. Почти.

– Не понимаю, – гнула я свое, нащупывая намек на план и опасаясь думать подробности, а ну как он читает меня. – В чем меряешь это? Такое вот?

– Такое-ц? – Эш растопырил лапы, подражая мне. – Какое?

– Длину, наверное.

– В куюках… ццц. Если мы говорим об одном и том же.

– Во-во. И я чую, куюк приходит. Переведи куюки в метры.

– Метры. Определение имеешь?

– Нет.

Я мрачно хмыкнула. Симу учить – это тебе не закрытия делать. Еще кто от кого сбежит, головой боля и на ходу верша герметичное закрытие люков…

– В чем меряешь это? – я обняла руками пустоту, таращась на самопровозглашенного академика с крайней дикостью и даже намеком на оскал.

Эш отодвинулся и затоптался в смятении. Умчался, приволок корзину с розовыми лисичками. Рука к ним сама потянулась, но я врезала ей по пальцам. Другой рукой, более послушной. Эш сморгнул.

– От сытости тупею, – строго предупредила я. Подумала и добавила, чтоб его проняло поглубже: – Мне есть, куда тупеть. Да-ить!

– Куюк есть мерило мономерности-ц, – осторожно начал Эш.

– Мерило мерности. Фи. Определение не должно включать понятие. Еще раз. Повнимательнее учи.

Эш смущенно потоптался, сожрал горсть лисичек, взбодрился и затараторил, размахивая лапами. Я зевнула и почесала затылок. Села в кресло. Прикрыла глаза и стала монотонно кивать – типа усваиваю. Под бормотание Эша недурно дремалось. Думалось куда хуже. Пока наверняка понятно, что бархатистый гений далеко не доу, телепает меня вообще слабо. Не отличает сон от внимания.

– Куюк формируется методом умозрительного отсечения… – Эш смолк. – Мозг пассивен. Сима, надо учиться!

– Плохо учишь, – начала я по второму кругу. Тяжело вздохнула и поморщилась. – Не гений ты. Ну, как препод – вовсе отстой, уж прости. Опыта нет. Людей надо поощрять. Людей надо увлекать. Наконец, важно использовать современные методики улучшения усвояемости… Вот габрал учит меня через наложение рук. А мудрец покруче тебя, Зу из системы Зу, повышает впитываемость мозга через обработку его порошком. Изнутри.

– Нокры тоже изнутри, – обиделся Эш.

– Ну да. Только пользы чуть. Закрытие подкосило тебя, – поморщилась я. – Хочешь, сбегаю за порошком?

– Сам, – вздрогнул всем телом Эш.

– Не найдешь. Ты свою ценную кнопку, и ту потерял.

– Улететь не сможешь, не вернуться сюда тебе не позволят нокры, – Эш вслух признал свое коварство. Молча привел себе же какие-то еще доводы, загибая многочисленные пальцы пучками и кивая ушами, так он соглашался со собою, мудрым. – Разрешаю ненадолго прервать внедрение знаний. Но быстро туда и назад. Бегом. Да-ц, бегом.

Я рванула с места, как габарит по сигналу бедствия. Промчалась по упругим дорожкам, подсвеченным для меня. Уф… выход. Паутинный трап цел. Впереди – моя дорогая, моя родная «Стрела».

Прыгаю в люк, задраиваю его, рушусь в кресло и хлопаю всей ладонью по сектору аварийного сигнала типа ло – то есть экстренного, на самый крайний случай. Сейчас система оценит наличие рядом живых и потенциальный вред для них, изберет безопасную плоскость развертки и сделает разовый выброс во всех доступных ей режимах. Это малость подкосит здоровье пилота: почти всегда он, то есть сейчас я, оказывается задет секущей плоскостью сигнала. Между прочим, сигнал типа ло – это почти сверхновая по мгновенной мощности. Существа примитивные, не прошедшие вторичной развертки и способные выживать лишь в колыбели родной планеты, под ударом сигнала ло загибаются. Те, кому повезло быть вторично развернутым, нуждаются в инъекции восстанавливающих препаратов. Кресло именно теперь вжарило мне укольчик, от него в мозгу прям фейерверк… Больно. Душно. Вдобавок накатил приступ паники – ну, это в инструкции прописано, побочный эффект сигнала, быстро рассосется.

Что дальше? Времени мало, руки едва слушаются, скоро меня скрутит по полной и потянет в поход за знаниями. А студенческий билет от Эша – пожизненный, оценки будут выбиты на Симином надгробье… Если я не откошу от очередного образования. Ох, не зря его зовут вышкой!

На ощупь тяну скрюченной рукой зюй, есть щепоть. Сыплю на язык и против воли бреду к люку. Меня уже проняло до подмышек. Только спину еще чую, ну – она не тянется к знаниям, она пузырем круглится и мерзнет. Не хочу учиться! Не хочу. Не хочу…

Стоп. Меня клинит, почти как Эша. Влияние? Наверняка.

– Зу! – ору во всю глотку.

Вымер, что ли, универсум? И этот не отзывается…

Люк предал габ-систему и ползет в сторону, открывается.

Паутинный трап вижу, мой взгляд к нему будто прикован. Тащусь к станции и не хочу учиться до одури и помрачения рассудка! Паника в душе растет, она не приступ, она пожар в нефтехранилище… Вулкан мега-размера. Большой галактический взрыв. Не хочу туда. Не хочу!..

Пудовые ноги переступают. Станция Эша все ближе. Упорно пялюсь в дыру темного входа. Еще десять шагов по паутине, натянутой в пустоте. Когда теперь звезды увижу! Девять шагов. Зюй, ты ж должен обострить мою атипичность, давай уже! Время тикает. Восемь шагов.

В круглой дыре люка станции тенью со вздыбленным ворсом возник Эш. Волоски светятся алым и фиолетовым, будто по ним молнии пляшут. Нечто темное вылетело в универсум – вижу отчетливо, оно из лап тянется вязкими каплями, оставляет след. Оно все ближе, нацеленное в меня. Сима, ну и соня твоя эмпатия! Это так просто, а спину ознобом прокололо лишь теперь – да, ты попала по полной! Тут же кроссворд уровня придорожных электричек: «гостья паука, четыре буквы»…

Вязкое меня достало, налипло на пленку лицевой защиты, на руки от кисти до локтя – я успела поднять ладони и закрыться. Рывок!

Стало сразу холодно и ужасно тихо. Я в первый миг не поняла, почему.

Эш дернул свою паутину – и она, прилипшая, содрала клочья защитного костюма. Вязкая дрянь, брошенная в меня, по-своему гениальна, ей удалось мгновенно испортить снаряжение габ-служащего! А я думала, что костюм очень, очень надежный…

Удивительно, как много мыслей помещается в один миг, при условии что он – последний. Сейчас я твердо знаю: разгерметизация меня избавляет от высшего инопланетного образования. Минута – и не будет такой угрозы, как не будет и Симы.

Невероятно. Когда уже я помру-то? Давно пора, давно… А я продолжаю видеть. Глаза у человека нежнейшие, замерзнуть должны на раз… или лопнуть? Брр! Думать противно. Но мне везет, они не мерзнут и не лопаются: я вижу, как Эш судорожно цепляется лапами за края люка, как лиловость всполохов на его ворсе выцветает. Чебурэльф делается невидимкой, черный в черной дыре люка. Это у меня резкость зрения падает? Наконец-то, а то мру – как лебеди в балете… или еще медленнее. Нос чешется. Хочется сморгнуть, перед глазами пленка плывет. С ума я уже сошла, поскольку не ощущаю никаких эффектов от потери давления или там – космического холода. Первый миг давно отсчитался и улетел в прошлое со скоростью курьерского поезда, время не стало бы тормозить для меня. Хочется вдохнуть, в легких все выгорело, нужна новая порция воздуха. Вдыхаю пустоту. Нелепо, это ж вакуум, его нельзя вдохнуть!

– Пес-уть… Кот-ить… Эш, как ты напугал меня! Я думала, хана Симе. Я думала, что ты грохнул меня, чтобы мумифицировать. Идеальный студент: глаза открыты и вони никакой при должной обработке… Эш, как хорошо быть живой! Упс-с-ить… полкостюма пота. Аж чавкает. Эээ… вдруг это желтый пот?

– Ц-ц! Не понимаю, – испуганно пискнуть Эш, пялясь на меня всеми глазами. – Сима, помолчи. Буду думать. Вслух. Вслух! По порядку, надо строго по порядку и вслух-ц. Надо синхронизацию данных делать. Что есть начало? Удар. Мощный. Кольцевой. Я счел агрессией. Не успел бы уклониться, он сам прошел мимо. Я решил: я выжил по причине слабого опыта в прицеливании у нападающей стороны. Ждал второго удара. Страх. Большой страх. Огромный! Решил ударить первым. Использовал очень опасное средство, какое сам в себе развил. Почти неосознанно применил. Попал в цель. Еще в броске осознал, что действую ошибочно и само решение недопустимо. Нельзя убивать из страха. Нельзя вообще. Сожалел, не мог отменить… Ужас-ц. Он больше страха. Вина. Она больше ужаса. Вдруг осознание: ты жива! Удивление. Больше вины.

Я добрела до люка станции и пристроилась на край, свесив ноги наружу. Было потрясающе, головокружительно здорово так сидеть. Кругом куда ни глянь простирается универсум, бархатный и звездчатый. За спиной уютная тьма обжитого мирка. Рядом Эш, дрожит всем тельцем, прижавшись к боку. Две нас тут, на границе дикого и одомашненного пространств. Мы живы и хоть теперь немного понимаем друг друга.

– Эш, я хочу… пожалуй, я хочу от имени большого универсума, раз поблизости нет уполномоченных кэфов, приветствовать тебя. Это, кажется, важный момент. Мы с тобой из-за ничтожной ошибки начали звездную войну. Мы вели себя, как последние дикари. Но мы пошли на мировую. Значит, мы взрослые, Эш. Даже гении, мы проскочили чертову прорву эпох взросления за минуту.

Я осмотрела рукава костюма и ощупала пленку на лице. Откуда все это взялось? Ау, логика! Ау, встроенный мониторинг систем! Ау все… Тишина. Системы костюма в норме, фиксируют кратковременное нарушение целостности среды жизнеподдержания. Причина негерметичности и метод ее устранение не выявлены. Сима, думай! Можно вслух, как Эш. Увы, мозг не работает, то ли шок его подкосил, то ли праздник жизни утомил.

– Пленка всплыла у тебя с кожи, – продолжил думать вслух Эш, он же гений и у него даже в шоке уцелела способность к логике. – Я видел. Мне было так страшно, что я очень медленно и подробно наблюдал все. Такое наказание было мне, да-ц? Медленно еще ужаснее. Пленка всплыла. Сразу выключены стали нокры в мозгу. Они сверхнадежные. Устранены в один миг. Невероятно. Пошли в станцию? Надо заесть, очень большие потери нервной энергии.

– Погоди. Пока сидим тут, на краю, важно уговориться. Я не буду у тебя учиться. Прости. Следовало спокойно объяснить сразу. Меня ждут в габе Уги.

– Я бы не стал слушать. Я был… центр мира. Вон там был мой мир, весь там и весь – мой, – Эш похлопал пальцами по корпусу станции. – Как хорошо выйти наружу. Я вроде… родился. Другой.

Меня перло все сильнее, в голове будто факел запалили – смоляной, он жег изнутри, я смаргивала слезинки и шипела от боли. На языке язва – след приема зюя всухую. Сердце колотится, как муха в спичечном коробке. Под черепом пылают идеи, осознать их нет сил, я слепну от самой попытки. Но не могу не смотреть. Не могу…

– Могу! – рявкнула я вслух.

Я не Эш. Кататься и ныть не буду. Я рассмотрю то, что плавит мне мозг и норовит вырваться в явь, чтобы стать осознанным и сказанным.

– Эш… – медленно начала я, хватая ртом воздух и толкая в легкие, откуда он огнем тек с голову. – Эш, нет никакой кнопки. Не может быть её. Древняя раса от молодой отличается не технологией, а ростом личности. Настоящий Эш так же мало похож на нынешнего, как Сима – на шимпанзе из джунглей. Пока не станет человеком, не научится делать наши глупости. Пока не научится себя бить по рукам и сдерживать, не покинет колыбель. Пока… нет, дальше не знаю, я не доросла. Эш, хватит технического прогресса. Никуда он не приведет. Голову ты тюнинговал. Займись, что ли…

– Спинкой, – тихо и неожиданно подсказал Эш.

Я вздрогнула и сникла, силы иссякли. В голове было черно, жар иссяк, но сажа, вроде, осталась и все закоптила вусмерть. Жаль, у меня и без нее мозг был не ахти.

– Ц-ц-ц… В спинке у подобных мне ось симметрии и духовный стержень, – строго сказал Эш. – Я изучал себя и думал об активных точках, но счел дело маловажным. Я ошибся.

– У вас, значит, в спинке, у нас вроде в грудке, то есть в сердечке, – согласилась я нелепо воркующим тоном. Потрясла головой и часть сажи с извилин снесло, даже намек на прояснение сознания обозначился. – Пошли трескать лисички. Как мне плохо, боженька… Ты же добрый, сбегай за аспирином, а? Ну чего тебе стоит?

– Ты говоришь с… высшим? – еще тише поразился Эш.

– А кто запретит?

– Он отвечает?

– Вот если бы я слышала ответы, – с трудом я встала на ноги и побрела, цепляясь за паутину, – меня бы стоило подлечить. Эш, тебе нужен духовный наставник. Вот до чего я протрезвела… то есть додумалась. Из древних я знаю только кэфов. То есть их корабли. Ну, еще Зу. Только он не тут. И он как-то не твой случай, вот чую.

– Да, кэфы, – оживился Эш. – Помню. Я помню! – он подпрыгнул и повис, раскачиваясь у меня над головой. – Кэфы! Милые, порывистые, вечно затевают глупости и лезут в запретное. Ох и мороки с ними…

Я с размаху села в паутине и уставилась на Эша, висящего аккурат против моей перекошенной рожи.

– Кэфы тебе – молодая раса?

– Да-ц. Очень молодая.

– Упс… ну ладно, Кит вежливый мальчик и будет терпелив к деду-склеротику.

– Что?

– Ничего, это все шок. Говорю, у Кита есть время, чтобы слушать о колесе и прочем всяком, – кое-как сдерживая хихиканье, пообещала я.

Что еще стоит сказать?

Через сутки – Эш как раз успел изложить мне нечто непостижимо умное о некуюкности времени – до нас добрались спасатели. Первым явился вежливый йорф, незнакомый мне ни в лицо, ни по ощущениям эмпатии. Вторым с разницей в полчаса возник у станции кэф-корабль, я еще сказала, мол – и. о. Кита прибыл. Кэф просиял и согласился, Ио – звучное имя. Третьими вышли из прыжка корабли габ-службы, аж два сразу. Затем и имперцы подтянулись спасать Симу, оглядели сильно загруженную парковку, приуныли, осознав, что они вне призовой группы.

С Эшем носились, как с короной империи. Во мне ничего драгоценного не обнаружили, «Стрелу» по-быстрому целенаправили на курс, чтобы я не мозолили глаза. Прежде, чем подтвердить старт, я проверила: трасса проложена строго вдоль маяков и габ-пирсов, никакой самодеятельности, никаких больше покорений целины. До цели два прыжка. И, вроде бы, меня все еще не разжаловали из ут-габрехтов. Не успели, наверное?

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 52

Современные нам версии сообществ людей – это разрозненные и широко распростертые по мирозданию ветви древа, единый ствол которого срублен и гниет… Стволом я по-прежнему называю ценностную иерархию. Гуманоиды забыли прошлое, ныне они обладают разными наборами жизненных ориентиров. Специализация каждой «ветви» делает ее неавтономной.

Ориентация на потребление, накопление, комфортна для построения интересных в моем понимании ценностных матриц. Однако в нынешнем универсуме все большее число рас при тотальной сытости переходит в фазу внутреннего осмысления. Часть расы оказывается подавлена, пассивизирована. Интересы активных представителей сообщества искажаются, заужая локальную цивилизацию до специализации в рамках единой (лишь частично гуманоидной) сверхцивилизации универсума.

Параллельно с утратой автономности происходит фактический отказ от устаревших культурных и мотивационных ориентиров. Сверх того, расы расслаиваются, делятся на ортодоксов (чаще пополняющих пассив) и новаторов. Даже инсекты, негуманоидные по природе, не миновали указанного этапа и утратили часть исходных устоев. Так, их рюкл законников, по некоторым данным, нарушает собою прежние границы дозволенного и является гибридным по неустановленным нам параметрам. Уточнение: я не знаю доподлинно смысла понятия гибридность в указанном контексте.

Итак, узкоспециализированные творцы новой формации все дальше дрейфуют от собственного «человеческого» прошлого. Взаимодополняя другие элементы сверхцивилизации, каждое сообщество встраивается в общую систему. Как управлять мотивациями в указанном случае?

Будучи по складу ума – а я оцениваю себя беспристрастно – представителем предыдущей формации и находя такое общество наилучшим, я затрудняюсь дать ответ. Но без ответов я рискую оказаться в прошлом и проиграть. Это недопустимо».

 

Катер бесшумно скользнул в причальный створ. Мигнул огнями и замер. Саид чуть дернул уголки губ верх: мол, понимаю тебя, приятель, здесь ты – дома. Ты ведь имперский по рождению, то есть по верфи постройки.

Улыбка иссякла сама собой. Вне катера было слишком тихо. Исключительно спокойно даже, и вдобавок по коже головы снова и снова пробегала щекотка. Игль как-то раз намекал на разработку для блокирования телепатов, посетовал, что у людей она слабовата, а вот дрюккели продвинулись куда дальше. Сам Огга работал над темой. И даже опробовал ее на Игле, случай представился. Впечатления были – жуткие. От сознания одни обломки, вопреки солидной тренировке рассудок «заглох» практически мгновенно. Тогда Игль говорил и косился с подозрением – ведь читаешь, что я нашел обход их ловушки. Знаю, читаешь, так уж не передавай то, что узнал. Или дай свое мнение, или еще лучше, согласись встретиться с Оггой, он давно того желает, а я бы – посредником. В своей насущной полезности Игль не сомневался. Он, кажется, вообще полагал, что без него универсум прекратит развиваться. Знал, что перебирает – и с должной самоиронией не менял замысла. К Огге не пройти иначе, как на крейсере, Огга редко покидает срединные области галактики Дрюккль. Но если нагрянуть в один сверхдлинный прыжок и при должном предварительном согласовании…

Сейчас Игля рядом нет. Кто-то другой, вероятно, член корпуса тэев, включил режим глушения. Счесть действие враждебным или же паническим?

Саид повел бровью. Чего уж, Игль был честен: никуда не годная технология. Сознание подстроилось и почти не ощущает помех, читая зону вне катера. Там люди. Им страшно, прямо всерьез. Есть один негуманоид. Смазанное и смутно знакомое эхо мыслей, но навскидку указать расу не получается. Еще имеется тщательно экранированное сознание. Кто-то не верит в технологии и дополняет их личным щитом очень и очень достойного уровня. Или человека прикрывают извне?

– Гав, ты хоть раз гостил в раю? – спросил приятеля Саид. – Нет… И я тоже. Видишь, как у них строго. Взвесят наши души и сочтут тяжелыми, тогда что делать? Симка бы посоветовала скоблить нагар грехов наждачкой… Интересно, что это значит? Я слова запомнил, а смыл не просмотрел.

Продолжая бормотать, Саид покосился на пассажирку. Яхгль оставалась каменно неподвижна. На лбу наметились бисеринки пота. Или шок понемногу ее отпускает, или скоро станет еще хуже. Теоретически доу имеет возможность однозначно отвечать на вопросы о самочувствии любого живого и тем более разумного существа, к тому же гуманоидного… Но практика успешно опровергает аксиому. Шок у Яхгль так глубок и специфичен, что воспринимается она сознанием еле-еле. Ближайшая аналогия не дает повода к оптимизму. Позавчерашней несвежести труп создал бы похожий шлейф гаснущих эмоций и реакций…

– Гав? – насторожился Саид.

– Мр-ряу, – ободрил морф и потерся шеей о пальцы идянки.

– Ну, если ты уверен, – смутился Саид, против воли принюхиваясь.

Ни трупного запаха, ни пота, ни парфюма… Глушилка не уняла телепатию, но невесть с чего отключила обоняние. Зато слух в порядке: по обшивке люка снаружи врезали, весь катер загудел. Идянка не вздрогнула. Гав взвился под потолок и возмущенно изобразил всей шкурой ежика. Саид передернул плечами и встал, без спешки принял у катера финальный отчет по полету. Подгрузил свои комментарии. От руки внес в отчет пометку по состоянию здоровья пассажирки. Еще раз изучил результат и внедрил данные идентификации пилота. Люк за это время трижды таранили, судя по звуку – головой мурвра или хвостом трипса… Хотя в имперских официальных системах очень мало представителей негуманоидов. Здесь мир людей.

– Нервные попались ангелы, а, Гав? – усмехнулся Саид и прошел к люку.

На пирсе было тесно от встречающих: подразделение охраны из двух десятков тяжело вооруженных людей, за их спинами три сотрудника службы контроля миграции, все при оружии.

В стороне от агрессивной толпы полудремал сафар в форме габ-службы. Он чуть покачивался, подобрав одну птичью лапу и кивая длинной изящной шеей в такт общему гаму и грохоту. В тени, дальше всех от люка, занял место человек в штатском. По полированной непроницаемости экрана его сознания с первого касания внятно: именно он принимает решения, прочие лишь выеживаются, паникуют или наблюдают – как сафар.

– Готовимся к полной идентификации, – процедил ближний чиновник, серо-зеленый от злости. Вернее, от страха и сомнений, маскируемых под более выгодную в понимании данного человека эмоцию. Двигаться к люку мимо охраны чиновник не желал, но был обязан. – Руки вперед!

– Не надо так усердно думать стихи, тем более петь марши, – укорил его Саид и опустил запястье в сферу идентификации. – Могу заверить, ваше мнение о телепатах меня не интересует. Еще меньше мне важны те сбои систем, которые пришлись на ваше дежурство. А уж… Так, вас настораживает Яхгль? Не понимаю.

Сафар опустил лапу, переступил и распушил хохолок на затылке – обозначил намерение высказаться.

– В кач-честве сотрудника габ-сист-темы намерен прослет-дить за соблюдением прав неграждан империи на ее террит-тории, – с прищелкивающим акцентом выговорил сафар. – Идяне, о чем вы можете не знать, гость, делят-тся на два вида. Так называемые изгои расы могут быть причислены к высок-кому классу опасности, вплоть до юсс. Прошу считать в моем сознании инст-трукцию по опознанию угрозы. Прошу содействовать, показания доу будут для габ-службы достаточным основанием к принятию решения.

То, что было отдано Саиду в форме готового алгоритма опознания, само отработало и выдало отклик. Отрицательный – это без слов уловил представитель тэй корпуса, экран его сознания чуть мигнул. Сразу погасло «глушение», донимавшее, как мысленная щекотка.

– Она определенно не юсс, – вслух подтвердил вероятный тэй. Он позволил себе обозначить улыбку. – В таком случае, перейдем к следующему этапу протокола.

Саид кивнул. Очень хотелось зажмуриться и встряхнуться, а то и ущипнуть себя.

Все выглядело бредом и дикой, чудовищной нелепицей… Высокий чин тэй корпуса не улыбался – он лишь расслаблял мышцы лица, прежде сведенные судорогой напряжения. Кем считали идянку, если ее боялись до оцепенения? Данные справочника не предполагали подобной реакции… Вымирающая раса, одна звезда с парой планет основного поселения и несколько полупустых колоний. Рождаемость ниже смертности. Никаких достижений в науке и славных деяний в сфере межрасового сотрудничества, равно нет и темных историй или же кошмарных преступлений.

– Сведения неполны, – признал тэй-сотрудник, понимая, отчего Саид замер и моргает. – Не тратьте время на пролистывание архивов. Это закрытая информация. Когда вы получили допуск на посещение планеты, мы еще не оценили сполна идентификационных данных по пассажирке. Империя не принимает идян, такова неофициальная инструкция. Ни в одном из своих миров. Но, возможно, в данном случае визит может быть обоюдно выгоден вам и нам. Предлагаю формально не нарушать правил. Мы не позволим вашей спутнице сделать ни одного шага по нашей территории. Это все, за чем лично я намерен проследить.

– Ни одного шага, – улыбнулся Саид. – Может, я не испытаю восторга от стиля работы сотрудников тэй корпуса. Но ваша исключительная гибкость мышления достойна уважения.

– Еще одно условие. Если возможно, прошу дать разрешение на контроль вашего сознания. Обширное поле, внешний слой. Допускаю обоюдность вмешательства, синхронизацию по приему и обработке. Мой уровень способностей весьма средний, но достаточный, чтобы не выгореть при контакте и не создать осложнений.

– Отчего бы и нет, – покривился Саид. – Хотя мы намеревались приватно побеседовать с Альгом. Пожалуй, это была нелепая идея, я едва знаю его…

– Мы бы тоже очень хотели побеседовать с ним, – скривился, повторяя гримасу Саида, синхронизирующийся с его сознанием телепат корпуса. Сейчас уже читалось имя. – Да, можете звать меня Золь. Несклоняемое, это особенность имен срединной империи, но в целом как вам удобнее, я не педант. Нет, мы не сопланетники с Иглем и даже системы не входят в одно созвездие. Срединная империя – понятие условное. Так… она в шоке и по сути не может ходить? Коллега, ситуация патовая. Как нам поднять из шока один полутруп, имея в распоряжении второй… гм… подобный?

Золь непринужденно болтал, старался вслух проговаривать значимую часть сведений. По крайней мере, достаточную, чтобы беседа казалась насыщенной. Сафар сложил хохолок, прощально махнул легкой своей рукой, всегда подобной в движении крылу – и удалился. Охрана с оружием расступилась и осталась на посту, с каменными лицами и белыми от напряжения костяшками пальцев.

– Вы не имеете права их сюда… – зашипел чиновник, который все тянул и тянул с идентификацией.

– Имею, конечно же, – вздохнул Золь. – Да, постарайтесь добыть шаль или юбку. Длинную. Очень длинную. Немедленно. Затем дозволяю удалиться и всю ответственность взвалить на меня. – Золь хмыкнул, наблюдая, как нехотя отходят вооруженные люди, прикрывая друг друга и не поворачиваясь спиной. – Коллега, вы лишили их первого за двадцать циклов шанса повоевать. Такое не прощают. На вашем месте я не стал бы затягивать с отлетом. Позвольте любопытство, неужели глушение в вашем восприятии только… щекотка?

– Увы.

– Увы. Это огорчит разработчиков.

На пирс примчался габарит – вернее тэйрит, поправил себя Саид. Первая часть понятия идентифицирует принадлежность, вторая указывает на конструктивный тип. У этого небелкового организма малознакомые, но весьма изящные очертания корпуса. Он расторопен и инициативен: уже доставил десяток юбок и шалей. Гав обвил хвостом добычу и умчался в катер. Саид немного подождал, вслушиваясь. Прошел в рубку и помог морфу натянуть на идянку юбку, усердно замотал девушку в две шали. Осмотрел шелковистый кокон, мало похожий на человека. Бережно поднял на руки понес к люку.

– Ни шага по территории империи, – строго напомнил Золь. Отвернулся и направился прочь по одному из коридоров. – Прошу. Мы не такие уж злодеи, вас ждет превосходный обед… если пожелаете откушать. Габ-служба любезно одолжила корпусу помещение. Там можно ходить. Всем. Но убедительно прошу на первом этапе контакта следовать моим пожеланиям. Мысленным. Хот бы их выслушать. Если возможно, синхронизируйте с собой эту… гостью. Полагаю, вы получите интереснейший опыт.

– И вы тоже.

– О, иначе зачем я так усердно закрываю глаза на одни правила и обхожу по краю пропасти другие?

Саид чуть сместил руку, дотронулся до виска идянки и начал осторожно сливать сознания. Он был благодарен болтливому тэю. Золь внешне производил впечатление рыхлого, несколько нелепого и довольно рассеянного существа. Но инструкции в прямом контакте давал идеально внятно и бережно. Без его участия слить сознания не получилось бы – своего опыта у Саида просто не было. Собственно, именно за таким советом он и летел к Альгу. Дружественное взаимопроникновение сознаний помогает преодолеть перегрузку. Оно подобно опоре для изможденного: не могу и не хочу жить, но другие хотят и могут. Через них перемогаю шок, привыкаю к неизбежности… так Саид думал для Яхгль. И она дышала ровнее. Смотрела из-под ресниц в спину тэя. Моргала, сгоняя слезинки. Прикусывала до боли губу. Искала Гава – того единственного, кого сразу сочла другом.

От слитности сознаний все сильнее кружилась голова. Идянка была человеком, но читалась как совершенно негуманоидное, чуждое существо. Она видела мир по-своему. Золь для ее взгляда делался контуром тела, окруженным многими полупрозрачными, изменчивыми слоями и вуалями. Внутри контура тоже было все не просто. Идянка частично видела человека в одежде. Частично – его же изнутри, как организм, создающий множество связей и влияний. Саида идянка тоже ощущала двояко. Гав для нее был самым ярким в группе – и отрадой души… Он окутывал Яхгль состраданием и делился теплом, она ответно открывалась ему. От прочих девушка хорошего не ждала.

– Внимание, – сказал Золь. Провел в воздухе черту. – Отсюда начинается нейтральная территория. Прошу исполнить мое пожелание.

Следуя невысказанному, Саид перешагнул черту и двинулся по полутемному помещению очень тихо, крадучись. Добрался до кресла, ориентируясь по подсказкам Золя. Сел, устроил удобнее Яхгль и стал смотреть.

В соседнем помещении, за полупрозрачной шторой, было много света. Там, на террасе над морем, располагался большой стол. Четверо сидели и трое из них – обедали. Золотое полуденное солнце изливало благодать в местный рай – но не могло ни согреть людей, ни избавить от забот… Телепат уровня, близкого к доу, ощущал троих за столом пустыми просто потому, что они неинтересны в его понимании. Всего лишь равнодушные двуногие автоматы для поглощения пищи и развлечений. Их мысли малоподвижны, лица фальшиво спокойны, эмоции мелочны.

Яхгль видела куда более занятное. Все трое для нее были плотно обтянуты внешними вуалями, распределенными за контур тела на очень небольшое расстояние. Преобладающие оттенки – тусклые, с проблесками рыжего, алого и зеленоватого. Контуры темными пуповинами соединены с четвертым телом. Его Саид узнал не сразу, эр тэй Альг казался много старше себя же, памятного по прежней встрече. Изменилось и лицо – вероятно, Альг отказался от принятой в корпусе унификации внешности. Нынешний обитатель рая был светловолос, худ до костлявости. Он оставался в сидячем положении, фиксированный медицинским креслом. Он питался раствором, вводимым напрямую, что не вредило аппетиту остальных на балконе: эти обедали, будто не замечая, что рядом есть еще один человек. Что этот человек при смерти!

Яхгль скрипнула зубами и пробормотала невнятное слово. Теперь ее внимание сосредоточилось именно на Альге. Темный контур, много искажений внутри – и жалкие, рваные остатки вуалей снаружи. Синевато-золотые, ветшающие, как ткань – три пуповины жадно тянут последние крохи цвета и света на себя.

– Хорошо, я… сделаю, – то ли сказала, то ли подумала Яхгль. И добавила без слов, но куда жестче. – Пусть эти уйдут. Совсем!

– Охотно, – отозвался Золь. Он вышел на балкон и позволили себе влиять на людей, хотя для телепата со средними способностями это более чем непросто. Золь выражал отвращение без слов и дозволял прочесть такое отношение каждому на веранде. – Вам не рады. Прошу немедленно удалиться.

– Да пусть хоть сам ри тэй просит, – рассмеялась женщина, сидящая по правую руку от полутрупа. – Приказать и он не в праве. Я остаюсь.

– Справочная, я намерен уточнить статус гостей, – продолжил Золь прежним тоном сонного, тягучего отвращения. – Пассив, полагаю?

– Что? – насторожилась женщина.

– Ах, под сомнением, в рассмотрении статус неграждан, – считал Золь без спешки. – Случается и такое, прискорбно. Корпус добавит свои выводы и я, будучи телепатом и обладая правом корректировать оценки на основе личного опыта…

– Мы уходим. – Бросила женщина. Повернулась к Золю, вставая и нависая над столом. – Чтоб ты сдох, выродок с мозгами наружу! Ненавижу ваш корпус. Уроды и ублюдки. Вы и его сделали таким же. Вы и нас отравили. Вы…

Женщина выдохнула, острее ощутив влияние. Она сбросила это ощущение, стряхнула с рук, как влагу. Отвернулась и заскользила прочь, чуть вызывающе покачивая бедрами. Очень красивое, удачно упакованное тело, – отметил Саид с брезгливостью. Длинные ноги безупречной формы, высокая грудь, ни единой морщинки на коже – хотя это явно не девочка по возрасту. Для телепата существо уродливо. Слоится, кажет вместо холеного лица новые и новые рожи – страха, жадности, презрения… Десятки, сотни харь.

– Симочка, почему только у тебя я видел одно лицо, настоящее? – затосковал Саид.

Шевельнулась и попробовала встать Яхгль. Пришлось ее поддержать: ноги с неправильными коленями подкашивались.

Идянка переупрямила тело, без жалости закусывая губу и моргая от боли. Она все смотрела и смотрела на полумертвое тело – тусклое, сохранившее сполохи жизни лишь внутри контура. Левая ладонь начала плавное движение, черпая жар солнца где-то возле пупка. Пронесла выше и уравновесила шар на уровне груди второй ладонью-лодочкой. Саид держал идянку под спину, слепо моргал, принимая мир чужим зрением. Там солнце было много ярче и живее. Там золото копилось меж ладоней, постепенно разводимых все шире. Наконец, рукотворное светило медленно поплыло вперед, сквозь занавесь – на балкон. Окутало тело Альга, выдрало из медицинского кресла в стоячее положение. Обтянутый кожей скелет едва мог держаться на бессильных ногах. Он уподобился тряпичной кукле, послушной внешней воле. Он вряд ли сознавал, что движется не во сне, а наяву, и уж точно, осознав, немедленно упал бы…

– Уходи. – Толкнул Саида приказ.

– Как же ты…

– Уходи!

Приказ дополнился болезненным ударом, пришелся в бок и отшвырнул от кресла, к двери, которой сам Саид мгновении назад и не замечал! Не рассуждая и не задерживаясь, он навалился на дверь. Вдохнул теплый соленый воздух – и провалился в обморок…

– Проверка систем, – бормотал над ухом Золь. – Так, пилот уже в сознании. Сладко для человека с моим жалким уровнем хоть на миг ощутить себя лучшим в сравнении с доу. Примите мое уважение, Саид. Я был с вами синхронен и предрекаю вам уровень доу. Полноценный. Не думаю, что это счастье или же успех, но это – судьба… Если вам как телепату потребуется разгрузка, имейте в виду, я всегда готов принять тяжесть. Не важно, посильную ли. Я обязан Альгу жизнью. Он теперь тоже обязан… вам двоим. Курс задан. Мы нарушили слишком много правил, я полагаю лучшим для вас немедленный затяжной прыжок. Я снял блокировки по дальности. Это катер нашей постройки, ограниченная серия. Отныне вы знаете, что именно повышает его ценность помимо приятной формы и встроенного высокого машинного интеллекта… Саид, очень прошу после того, как очнетесь на финише, рассмотрите с вниманием совет: не посещайте империю до завершения разбирательства. Даже если вас вызовут экстренно. Даже по сигналу бедствия. Яхгль в нашей классификации – симпат сильного активного типа. Реализация любых форм симпатии вне орбиты ее родного мира недопустима с точки зрения империи по ряду причин, главными лично я назвал бы предрассудки и печальный опыт прошлых тестов. Яхгль наверняка еще расскажет то, что сочтет нужным. И… благодарю вас.

Перед носом, заслоняя обзор, топтался обеспокоенный Гав. Кресло не позволяло двигаться, приняв команду к экстренному старту. Краем глаза Саид отметил движение, затем успел запросить время и осознать: из жизни пропало пол-суток! Было отвратительно и непривычно ощущать себя единственным на борту существом, для которого все происходящее сплошная загадка. Удивиться или возмутиться не удалось. Катер прыгнул, сминая пространство, угнетая рассудок…

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 54

«На этапе монопланетарной культуры практически все, кого я готов отнести к истинным людям, моделировали контакт с иными формами жизни на базисе математики и логики. Анализ масс-культуры монопланетного периода дает «изнанку» черепной коробки управленца и управляемого, где подлинно универсальным базисом для контакта цивилизация-зародыш полагает экономику. Примечание: я упрощаю понятия, абстрактизируя идею. Торговля происходит на основе эквивалента ценности, отделяемого от продукта и далее существующего самостоятельно. Структурируется, ширится сеть каналов распространения как продуктов и ценностей, так и влияния. Через торговлю, конкуренцию (в том числе с применением прямой агрессии вплоть до военной) идет интеграция в глобальную систему и определение роли в ней – лидер, аутсайдер, датируемый и зависимый, присоединенный и так далее.

Шок контакта состоял не в чуждости облика или метаболизма, но в тотальном неприятии «гостями» экономики «человеческого» типа, а равно парадигмы «лидер-аутсайдер».

В речи губров нет термина «ценность», а что такое эквивалент ценности, им не удалось объяснить до сих пор. Однако неизменно губры оказывают помощь по запросу и принимают по потребности. Затраты сил на оказание помощи с любой стороны не волнуют губров и не могут ими быть оценены.

Сафары и брыги, будучи бинарной цивилизацией, весьма схожей с людьми в плане работы мозга и типа логики, не способны принять идею гостеприимства в обмен на оплату, хотя именно они кормят и тем более поят население универсума, будучи несравненными мастерами составления и адаптации продуктов ко вкусовым и метаболическим потребностям любых рас, в том числе небелковых и неприродных.

Сафары, сами того не сознавая, монополизировали нишу питания и досуга, вытеснив из не девять десятых иных рас. Между тем, они ведут «торговлю» под непостижимым людям девизом «да не иссякнут кладези сафы», в самом общем виде означающем, что отданное неизбежно вернется к подателю… Иногда сафары соглашаются под давлением ввести так называемое в габ-терминологии «общее правило прямого возмещения», то есть компенсации энергозатрат на доставку, хранение и приготовление пищи в условиях внепланетарного проживания, где контролируется расход (восстановление) основных окислителей и видов энергии. Но разве указанное правило схоже с понятием торговли?

Пыры, наилучшие пилоты и специалисты по кризисному управлению, постоянно работают с чрезвычайными ситуациями. Ни разу их сообщество не предъявляли «счет» к тем, кого спасают. Как будто это – норма!

Хрясы, систематики до мозга кости, полагают процесс доставки продукта по назначению идеей религиозно-мистической, что исключает обсуждение понятий «цена», «качество» или класс обслуживания. Эти прямолинейные и твердолобые во всех смыслах субъекты берут энергию и ресурсы оттуда, где находят, полагая изъятие правом адептов «пути несущих ханнх в бесконечность».

Наконец, идяне, лишившие смысла развитие (ведь они и есть венец такого развития!) психокоррекции как отрасли медицины, не способны осознать обязательность работы с каждым пациентом, приоритетности гостей. Они проводят немыслимые в любой иной клинике вселенной настройки только в отношении тех, кого полагают годными. Указанное понятие не имеет эквивалента в окислителе, энергии или иных условно-общих ценностях.

Из сказанного следует полный и неотвратимый крах того, что долгие тысячелетия было основой цивилизации людей и все еще пронизывает ее ментальный «геном». Лишаются притягательности стимулы, исчезает понятие дохода, сам смысл наследования размывается…

Люди впитывают чуждые, отравляющие их абстрактные идеи. Люди прекращают отзываться на привычные раздражители, не отвечают интересом на мотивацию, не понимают сути своей же истории! Люди в плане осознания ценностей деградируют к пещерной дикости! Они тратят жизнь на совершение открытий, не понимая смысла патентной защиты. Они создают шедевры искусства и охотно отдают их в копирование. Они встраиваются в сторонние цивилизационные модели и приживаются там, теряя связь с человечеством.

 

Ба-бам! Мы вышли из прыжка целыми и невредимыми, Сима ее корабль. Пока навигатором была Гюль, я вообще не понимала, зачем опасаться перелетов. Я и теперь не боюсь их, я боюсь себя. Это как обезьяна и граната: по отдельности безопасны. Но соединенные рукопожатием могут кого угодно довести. Хорошо хоть, на корабле я одна.

Открываю левый глаз. Если сейчас не обнаружится рядом родной габ Уги, я не расстроюсь. Ну, просто соберу вещи и пообещаю честно отбыть на Землю. Какой из меня габрехт? Вооруженная знанием инструкций, организованная и вежливая Сима – это слишком. Выгонят, пообещаю лететь прямиком домой и сразу рвану в Грибовидную туманность, изучать в естественной среде обитания разнородных асоциалов – на предмет терпимости ко мне, атипичной. Может, так получится очистить от них небольшой сектор пространства… или большой? Я льщу себе. Я почти гений атипизма.

– Уги-ить! – улыбаясь все шире, я издала боевой клич, одновременно выбрав приватный канал габрала Рыга. – Рыг, я не сильно опоздала? Прием! Наш святой габмургер еще не точит на меня клюв? Рыг, отзовись, это правда Сима, я не потерялась, не надейся…

Габ прямо по курсу. Родной дом! Я не промазала, навигатствуя. Сама! Сейчас срочно сфоткаю габ из пространства и метну письмо Гюль. Похвалиться надо. Я попала не в историю, а куда летела. Со второй попытки, но – попала!

– Уги-уть, – тихо выдохнула я, повозившись с системами связи.

Вообще-то, если бы все работало, я бы даже удивилась. Связи нет. Катер тих и темен, как родной подъезд в день бухающего энергетика. Летим по инерции, тяговые в отрубе: это штатно, судя по отчету, «Стрела» шла на автопилоте, и когда она не получила приемного сигнала, сразу притормозила во избежание недоразумений. Переходим на ручное. Запрашиваем посадку – а нам в ответ даже не щелкают августовскими кузнечиками помехи… Что за фигня? Интересно, если Сима, атипичная, как секретный штамм вируса, скромно отгребет от габа подальше, связь заработает? Похоже, я притягиваю проблемы по принципу громоотвода. Который нифига не способен уловить гром, попавший в его название, зато весь истыкан молоньями… Если так, то Сима не эмпат, а бедовод…. трабловывод? Слово я придумаю, если мне дать время. Но лучше бы мне дали канала связи. Меняю настройки, брожу по всем диапазонам.

Во избежание паники и скуки сверяюсь с инструкцией. Согласно ей, наблюдаю габ, визуально оцениваю отклонения от нормы, усердно вспоминая, что же есть норма. Причальные порты левого крыла пусты, правые загружены крайне слабо и только малыми яхтами. Это значит, у нас какой-то карантин, рейсовые корабли оповещены и прыгают мимо. Штатные работы? Сверяемся с данными справочника, встроенного в Симу и не поддающегося отключениям извне и, увы, изнутри тоже. Ага: раз в двадцать-тридцать циклов каждый габ на линии глоп-разлома проходит перезагрузку. График процедур плавающий и обычно совмещается решением габмурга с прогнозом по глоп-фактору. Последний так и так нарушает движение на трасах, отчего бы не использовать передышку с толком… Смотрим, что есть по глоп-обстановке, «Стрела» умет замерять параметры волнения пространства. Возмущение в наличии, уровень выше среднего и нарастает.

Делаем вывод: Симу и ее «Стрелу»в упор не видят, потому что не ждут. Кроме меня, ни у кого нет проблем с прокладкой маршрута, все оповещены и штатно огибают Уги. А я опоздала, и вот – на ручном ползу к свободному служебному причалу.

Взрослый универсум устроен мудро. Если не нарушать правил и жить на главных улицах цивилизованности, можно благоденствовать неустанно. Так делают обитатели многих миров, они сыты, сонны и никуда не летают, в империи их числят пассивом. Актив – те, кто движется по улицам и магистралям большого пространства. Оптимальное соотношение пассива и актива четко просчитано и корректируется подразделениями стат-корпуса империи, почти столь же уважаемого, как тэй корпус, но более массового. Именно ученые статов установили: рост актива свыше некой доли максимум создает угрозу экспансии, вплоть до военной. Рост пассива приводит к общей цивилизационной стагнации. Методы влияния статов для балансирования ситуации оставим за скобками. Я не живу в империи и это – неизменно.

К чему я вела мысль? Ах, да – магистрали и обочины универсума. В общем-то все просто. Не лезьте, куда не надо – и беды сами не нагрянут к вам в гости. Но если вы свернули с магистрали и вперлись в темное пространство глухой космо-подворотни, лежащее вне интересов взрослых цивилизаций… то рассчитывайте на себя. И помните, незнание размеров и угроз вселенной не избавляет от их наличия. Пыры сознательно живут на целине, ее цивилизуют, вычищают до кристальной прозрачности – и отдают слабакам. Это их выбор. Скоро, через две-три доли цикла, пыры выставят под заселение бывший «гнилой мешок», зону пространства с кучей опасных аномалий, ныне обезвреженную. Ритуально подерутся с кем-то из молодых трипсов на празднике и переместятся на новый участок темных территорий. Говорят, сафары зазывают их к себе, историю с пожирателями душ Павр рассказывал мне не раз, но я слушала невнимательно. А вот Бмыг – он сразу попросил выслать подробности и обещал передать, кому следует. Может, часть расы пыров теперь обоснуется гораздо ближе к нашему Уги? Хорошо бы.

Уф, я почти причалила. Саидка на ручном водит катер, не отвлекаясь на изучение данных и не глядя в экраны до ломоты глаз. Это я потею. И техника у меня всегда с коцками… Дома рыжий автомобильчик вечно был индейцем – полосками, вроде как в боевой раскраске.

Лязгнуло. Скрипнуло. Затихло… Я на месте. Точно на месте, «Стрела» закрепилась к стыковочному узлу. Сейчас сбегаю, найду габарита Васю и попрошу замазать поаккуратнее царапины на борту. Вася добрый и все сделает. Не хватало еще, чтобы за эти царапины меня и уволили. Глупо.

– Стажировка сделала тебя клушей, ну что ты крыльями хлопаешь и тупишь? – признала я. Вздохнула и шепотом добавила: – не люблю экзамены.

Нервы не пожелали униматься. Гос-споди, да у меня руки дрожат. Или я поглупела до крайности, или дело плохо. Не для меня. Для габа. Я атипичник, чую направленный негатив. Слабее, чем Билли, мой сопланетнник, но все же. Пора прекращать тупо хлопать ладонями по подлокотникам.

Что делать, если нет вводных, не укажет ни одна инструкция. Хотя вот же – «при остром подозрении в неадекватном восприятии габа в целом и молчании его систем связи следует отойти на один короткий прыжок, убедиться в восстановлении возможности передачи и экстренно связаться с габ-центром».

Ага, щас. Пока прыгну, пока свяжусь – тут будет поздно решать проблемы. Чую, все именно так. Значит, буду нарушать. Меня наверняка уже одарили последним порицанием. Заочно.

– Расписание аварийное, версия три-семь, – строго говорю «Стреле».

Не отзывается, зараза. Ума в ней много, души – ноль. Ладно, хоть бы выполняла указания. Сейчас их надиктую, солью в компактный архивчик и внедрю данные о себе, которые вместо подписи. Заполню поля строгой отчетности. Везде они есть и везде найдутся те, кто будет их благоговейно считывать в первую очередь… Подтверждаю расписание три-семь. Все, еще раз соглашаюсь на неотменяемость задачи до ее завершения. Прошел отсчет, у меня минута до запуска протокола. Без спешки выбираюсь к люку, он начинает открываться, я глупо принюхиваюсь: что у нас в габе за зараза витает? Свежий воздух, хотя сказанное не имеет смысла по определению, габ – пространство универсального типа, где жилая среда формируется индивидуально, служебным костюмом или пассажирским идентификатором, у кого что.

Так, люк нараспашку. На пирсе встречающие. Дело точно – труба. Никого не узнаю в лицо. Все вроде бы люди. Эмоций ноль, тренированность сверх меры, от нее аж складки на затылке – может, извилины наружу выперло? Форма у парней наша, габ-службы. У крайнего слева нагрудный знак габрала. Только похожего габрала я в Уги точно нет, а я знаю местных сослуживцев Рыга, все они меня били, любя. По-отечески.

– Ут-габрехт Серафима Жук, – голосом киборга вещает габрал.

– Я! – выкатываю глаза и ем ими начальство, без ложки.

– Вы опоздали. Вы лишаетесь права ношения формы. Одна доля суток на разоблачение и переодевание. Затем вам следует явиться на уровень семь служебный для дисциплинарного разбирательства.

– Есть! – и ем глазами глубже, вгрызаюсь аж до его складчатого затылка.

Парень хоть и киборг по роже судя, но такой… сбойной малость. На тупую солдафонскую лесть ведется по-детски. Наблюдает марширующую Симу, гордый собою. О – отрядил мне двух идиотов сопровождения. Это называется конвой и подобного у нас в Уги отродясь не было. Ничего, пока чеканю шаг и думаю. Почему надо лишить меня формы? Потому что костюм дает приличную защиту, в том числе возможность выхода за пределы габа. Не высокая защита, но все же. Думаю дальше и наблюдаю. В габе пусто. Никто не попался навстречу, а обычно в этих коридорах хотя бы слышны звуки голосов. Сейчас лишь эхо шагов конвоя. Двое у меня за спиной двигаются исключительно синхронно. Зуб даю, не люди они, а какие-то сервисные клони или киборги… Хотя термин земной, тут киборгов почти нет, вращивание мозга при замещении природного тела – под строгим ограничением. Говорят, жестоко страдает психика.

Вывод номер раз: эти ребята могут быть мною расценены, как неодушевленные. Наверняка так. А если я ошиблась, мне же отвечать, инструкции я читала еще по дороге на Багриф. Эх, Саидка, отослала я вас с морфом взрослеть. А вы бы мне пригодились…

Каюта. Конвой замер у двери и пялится на меня.

– Я быстро, мальчики, – говорю им заискивающим тоном.

Спорим, каюту прошмонали? Если я выиграю этот спор, то уже и не знаю, кто мне отдаст выигрыш. Имущество и жилье габ-служащих не подвергается досмотру без санкции аппарата габариуса. Чаппа бы дал мне знать о подобном своем решении. Он хоть и дрюккель, но мужик что надо.

Очень ровно висит картинка над кроватью. Сверхаккуратно застелена сама койка.

– Как голова болит, – громко жалуюсь себе и наблюдателям, выговаривая нужные слова в верном порядке.

У Симы паранойя. Сима верит, что ее не только стерегут, но и прослушивают. И просматривают. Вон из того угла, если не врет эмпатия, воткнувшая спицу в затылок.

– Где мой чертов аспирин? – бормочу и ползаю по полу. – Когда я научусь убирать вещи… Гос-споди, меня там ждут для препарирования, а я тут не могу найти личную аптечку. Аспирин вспомнила. Еще бы валерьянки попросила у габаритов. Опять начнутся анекдоты про интеллект, гражданка Жук, а тебе оно надо?

Имитатор активности на месте. Эту дрянь мне в каюту установил Билли. Когда год назад меня пробовали прикончить, чтобы подвести под расследование интмайра Олера, я выжила благодаря Саидке. Ну, а чуть позже примчался Билли и устроил в Уги настоящие военные учения НАТО, так он сказал. Я ползала, тыкала в новоустановленные кнопки, дышала и не дышала по команде. Ужас. После десяти дней «бури в габе» явился еще и Игль, сладким тоном нечистого предложил мне и Билли стать напарниками. Ну, мы послали тэя на два голоса. Билли сказал, что женщин-напарников не бывает в природе. Я добавила, что не намерена учить Билли русскому матерному, а его английский за десять дней иссяк.

Все, отползаю к стеночке и почти не дышу. Имитатор работает, кстати. Сценарий два, версия «аспирин»: Сима, трехмерная и очень на меня похожая, стенает, ищет аспирин и тычется макушкой в кровать. Встает, озирается, снова стенает. Ложится на кровать, ворочается. Ее тошнит. Она бредет на кухню, мочит тряпку и кладет на лоб. Этот сценарий истеричной головной боли прописана заранее, длительность – час. Имитатор продвинутый, вносит коррективы в модель, оценив после кодовой фразы мою нынешнюю внешность – длину волос, хриплость голоса и прочее разное.

Так, меня экранировало, можно двигаться, лишь бы без рывков. Ползу. Вот мой автономный архив сообщений, он же автоответчик в переводе на землянский… Почитаем. Чаппа советует не получать порицаний – это давняя запись, я только улетела на Багриф. Гюль отчитывается после моего отлета с Багрифа: состояние Саидки стабильное, все у него хорошо, только он сбежал от докторов. Молодец. Так их, козлогадов! Рыг обновляет график тренировок… Павр шлет эскиз интерьера – его интересует мнение гуманоида о зале для приема горячительных напитков, имитирующем старину… Тьюить строго предупреждает о недопустимости выдачи окислителя габаритам, они же не сотрудники и по идее не должны делать закупок.

Вздыхаю. Увы, все не то, сообщения отправлены до начала проблем. Есть, кстати, занятное: незнакомый мне Ранфан, раса не указана, просит о встрече, нуждается в услугах эмпата. Автоматика ему назначила на вчерашний вечер, как он и хотел.

Так, вот начало странностей, общее оповещение о высоком уровне опасности… Отменено через пять минут, заявленная причина: сбой системы. У нас хоть и не планета, но в целом габ придерживается осредненного времени, а я упрямо веду в каюте земной учет, на всех моих часах циферблаты с двумя полукругами по двенадцать делений – ночной и дневной. Так удобнее не запутаться, здесь нет закатов и рассветов. Просто условной ночью приглушают свет и стараются сократить число рейсов в обработке.

Когда был сбой, если это сбой? В одиннадцать. То есть через полчаса после того, как наш габмург Тьюить завершает дежурство и его место занимает круш-стажер Кьюуть, кликуха от меня – золотой петушок, он молод и самолюбив, красит перья в хвосте и состоит в неустанной переписке с кучей круш-девиц, причем правой головой любит одних, а левой их же обсуждает и осуждает. В целом неплохой парень, но до настоящего шефа ему расти, как мне до навигатора класса Гюль… Пока Кьюуть работает у нас ночным и сменным дежурным по габу, ведь Тьюить хоть и спит поочередно то правой головой, то левой, но не железный он и нуждается в полноценном обоеглавом отдыхе. Кьюуть, насколько я знаю его, не стал бы будить шефа зазря. У крушей иерархия круче, чем в самделешном курятнике.

Вывод: сигнал тревоги был настоящий. Отмена его, вдобавок столь быстрая – вот что выглядит настораживающее. Совсем плохо другое, нет ни единого оповещения от Рыга. Зато есть данные о задействовании чудовищного по силе, на моей памяти не примененного ни в одном габе, протокола. Собственно, официальная информация о его задействовании последняя в списке сообщений моего архива.

«Вниманию сотрудников и гостей. Переходим в режим ограниченного жизнеобеспечения. Всем оставаться в своих отсеках и каютах. Задействован протокол ПИН».

После этого габ, конечно, смолк. Ни личных сообщений у меня в архиве, ни расписаний смен, обновляемых каждые полчаса, ни данных по происшествиям, требующим внимания атипичника, а такие часто приходятся на ночь. Собственно, ПИН ввели, чего еще ждать-то? «Пассивизация, Инертирование, обНуление» – примерно так. ПИН – военный протокол, он по инструкции применяется лишь для исключения вооруженной агрессии. Все виды оружия задействуют энергию. При введении ПИНа всплески энергии, типичные для современного вооружения и все иные превышающие определенную мощность, фиксируются. По месту выявления аномалии запас энергии целиком обнуляется или переводится в неактивную форму. Если ПИН успел ввести кто-то из наших безопасников, он понимал масштаб угрозы. Возможен и более неприятный вариант: ПИН смогли задать нападающие, тогда оружие любого габ-служащих сейчас не более, чем игрушка.

– Дальше в лес идти некуда, – шепнула я. – Дрова, блин, завалом до небес…

Взгляд на часы – которые в голове, но привычка сильнее Симы, привычка требует циферблата на запястье и исправно находит там его иллюзию, благо, габ-система вросла в мозг глубоко и успешно. Протранжирено семь минут. Сколько еще будут бездействовать конвойные в коридоре? Между прочим, вооруженные. То есть или при них бутафория, или их оружие маркировано и пребывает вне протокола…

Если парни клоны-тупари, то проторчат симметричными колоннами у двери строго до получения новой команды. А когда обо мне вспомнят важняки? Пожалуй, полчаса есть в запасе. Ставим отметку начала работы имитатора, выверяем остаточную длительность алиби для Симы.

Никаких идей относительно того, что могло произойти в Уги. Нападать на габ – глупо! У нас нет ценностей. Такая агрессия спровоцирует одинаковое и активное возмущение всех пользователей габов – а это по сути население универсума в полном составе… Мы нейтралы. Как вообще… Стоп, не надо руки в боки и скандалить, не с кем. Попробую иначе: почему грохнули именно Уги?

Рядом научный сектор, может, там нечто надо стырить или спрятать?

Рядом кэф-сектор. Вдруг опять нашелся идиот, готовый лезть туда за сильномогучими тайнами древних? Собственно, поэтому и не кричу «спасите» представляя себе мысленно Кита. Не хочу заманить его в ловушку.

Через две доли цикла пыры будут отдавать сектор галактики. Сафары полетят через Уги подавать прошение. Или как раз сейчас они тут, пролетом? Ха, знаю я тэй корпус, эти могут во имя великой идеи немного… поимпровизировать. Если в Уги все живы и просто связь вырублена, чтобы некий посол оказался вне игры, тогда определенно верю: империя убирает конкурентов с церемонии подачи заявок. Блин, хочется реализовать старый анекдот и прямо теперь громко попросить Игля принести чай… Только из-за трюков знакомого сун тэя у меня бы не дрожали пальцы и не мокла спина.

Еще идеи?

– А пойди и проверь, все ли живы, – шепотом посоветовала я себе.

Установив имитатор Билли доверительным шепотом спросил: «Сэмми, куда ведет backdoor?». Я в ответ пролепетала обычное в беседах с американским милитаристом, которого я уважала все больше с каждым днем, а переносила все хуже – «чего-чего?»… Глазами похлопала. И была обстреляна двойной порцией примитивного английского мата, на мой вкус – офисного какого-то, бесконечно кружащего возле факса… «Когда я был всего лишь габлом, – презрительно цедил Билли, страдая от недопустимости плевка в пол, – у меня уже имелось два добротных черных хода. Два! Сэмми, хороший солдат обязан проработать пути отступления и запасные варианты передислокации». Мое нытье о штатских и не местных звучало жалко. Пришлось признать, что хоть нас и объединяет цвет, а только Билли – реальный морпех, а я просто габло зеленое…

Ползу на кухню и гусеницей втягиваюсь в кладовку, уже полгода, как закрытую фальшьпанелью и делающую вид, что ее вовсе нет. Кстати, тут и обыска не проводили, пылищи – жуть, сколько. Расстараюсь и совершу генеральную уборку, когда все наладится. А пока добываю наручный масккомплект имперского производства, снимаю энергоблок, перевожу в режим питания от костюма. Застегиваю и активирую. Гребу в рожковый магазин таблетки окислителя и лезу искать на ощупь сейф-невидимку, сооруженный габаритом Васей за полкило окислителя и безмерное число льстивых уверений в его полной атипичности.

Тайный сейф понадобился мне после того, как Игль круто задолжал Билли и расплатился с ним по методу золотой рыбки – исполнением желания. У Билли две мечты, я знаю обе: это калаш и «Харлей». Понятия не имею, зачем взрослому неглупому человеку потребовался мотоцикл здесь, в универсуме, где нет ни одной бензоколонки… Но Игль уже просил меня связаться с йорфами, Чаппой, Дэем, Китом и вообще всеми, кем угодно и выцыганить хоть у самого черта двухколесный агрегат с непонятным мне названием «Софтейл», желательно юбилейный 2003 года, цена вопроса не имеет значения. Интересно, что тогда потребует от Билли хитрый сун тэй? Первое-то желание он уже исполнил.

Имперский калаш получился, по заверениям восхищенного Билли, внешне очень похожим, но несколько компактнее оригинала. Он глобально переработанный и ничуть не сувенир, хотя именно в таком качестве числится официально. Но даже Рыгу известно: сувенир убойный. В сдвоенный рожок заряжается окислитель и засыпается всякая дрянь, внутри перевариваемая в пули, которые – это и на Земле знают – иногда приходится делать из дерьма. Увы, не только Рыг в курсе, я тоже, ведь прототип всучили именно мне.

Отпираться было бесполезно: Билли мечтал не просто об оружии, он жаждал «посмотреть, как русские из него стреляют». В универсуме кроме меня отдуваться некому. С пятой или шестой попытки я разобралась, что куда засыпать и где после нажимать, даже попала в мишень. Поскольку к тому моменту трезвых на стрельбах кроме Симы не осталось, никто не избавил габла от ствола… Или что я бормотала, когда мне наливали для обмыва сбычи мечт?

Спасаясь от риска быть уволенной за хранение неопознанного стреляющего объекта, я уговорила Васю сваять тайник и установить фальшивую панель на кладовку. А он, зараза хитрая, усек, что таблетки окислителя в моей кладовке – неучтенка. Тырит их и бессовестно тюнингуется. Судя по отчетам, сам Тьюить уже в курсе!

Так, полный рожок таблеток. Второй канал забиваю мусором, жду переработки и еще забиваю, еще… Калаш тяжелеет, ощутимо. Вроде, готово. Еще окислителя в пакет и в карман. Теперь вскрываю люк черного хода в недрах кладовки и ползу, извиваясь и тихо матеря свой пофигизм. Этот ход ужаснее трипсового кишечника, а все потому, что я в наставления Билли не поверила и тут не бэкдор, а отмазка для зачета по милитаризму…

Уф, я в широком канале. Проверяюсь. Истрачено пятнадцать минут от запуска имитации. Это хреново, вот-вот бабахнет взведенный в «Стреле» протокол три-семь, установленный на малую задержку исполнения основной части. Тогда сразу станут искать и гнобить Симу, имитатор не поможет.

Ползу по межярусному каналу. Тут никогда не бывают живые, мне о канале рассказал Вася: решение сугубо сервисное, используют его габариты и иные автоматы. Вывожу себе в мозг план ходов. Вижу три шикарных канала к ярусу управления, но все вертикальные и с заслонками, кодов вскрытия я не знаю, а Вася не сообщил: он блюдет полезные инструкции по поводу приватности и безопасности. Еще рядом есть открытый канал, он полого спускается к складским ярусам. Оттуда вроде бы можно попасть в главную грузовую колонну. Годится? Ползу, надеюсь… и утыкаюсь головой в преграду. Темновато тут. Долго щупаю и ругаюсь. Замолкаю лишь осознав, что именно мешает мне продвинуться дальше. Это габарит. В средней части его корпус разорван изнутри… Габарит полностью лишен энергии и по-своему, по машинному, мертв. Чуть поднатужившись, мой мозг признает: этим габаритом заткнули тоннель. Вероятно, не только этим. И не один тоннель.

– Сима, хреновая из тебя крыса, – сообщаю себе и начинаю по возможности резво пятиться.

Тошнит заранее от мысли, что мне надо ползти и проверять еще хотя бы один коридор и затем скорее всего возвращаться в кладовку каюты ужасным, изогнутым и тесным каналом. Еще две минуты – и я шишкой на башке подтвердила: второй коридор тоже закрыт тушей габарита. Бэкдор у меня тупиковый. Надо возвращаться. Нырять головой вниз в кривой лаз – страшно. Если бы был выбор, я бы ни за что… Все, втянулась. Всхлипываю и лезу. Чертово врожденное упрямство, уже и не знаю, что меня больше злит – его наличие или то, что однажды запасы могут иссякнуть.

Я опять в кладовке. Истрачено двадцать семь минут. Выхода нет. Ни одного годного варианта прояснения ситуации нет. Понимания происходящего нет. Чего еще нет? Спирта. В бородатом анекдоте сказано, что именно когда он испаряется или замерзает, русские начинают верить в конец света. Хрен им, спирта в универсуме полно. Места знать надо, я – знаю.

О, стучат в дверь. Пока вежливо. Имитатор им что-то отвечает, вроде дельное.

Сима, думай. Они ведь могут постучать тебе в черепушку, тогда последние мысли поперепутаются. Ладно, вот они взломают дверь, увидят имитацию, сунутся к ней, затем обнаружат кладовку и тайный лаз… А я под маскировкой, у стеночки. Шансы просочиться в коридор?

Стучат грубо. Имитация Симы рыдает и сморкается в одеяло. Неужели это я наговаривала текст? Талант, однако. Сама себе верю, что истеричка и вот-вот сдохну. У стены встать или на подлокотник кресла? Или… Все, замираем и не дышим: ломают дверь.

Теперь я твердо знаю, эти парни – не люди. Они не ругаются! Тупо зырят, бормочут в коммуникаторы и синхронно шагают, умудряясь не толкаться плечами в узких проемах. Выбор в пользу подлокотника оказался удачным, парни обогнули кресло и заодно меня. Жду, пока они отчитаются начальству. Жду, пока сунутся на кухню. Пульс здорово взвинтило. Потею, это плохо. Путаюсь в ощущениях. Все мне ярко и громко, остро и близко…

Оба клона смотрят в сторону кладовки. Сползаю на пол и трусь по стене к двери. Очень хочется завизжать и побежать. Ну хотя бы только завизжать. Гос-споди, я трусиха из трусих, гуманизм весь с потом вышел, хочу пристрелить клонов, хочу всадить все дерьмовые пули в их складчатые затылки. Эти ребята живучее меня в разы. Такие же или очень похожие клоны однажды били меня. Я помню и мне тошно. Слишком хорошо помню, каждым старым переломом. Сейчас в починенные ребра изнутри лупит сердце – свихнулось оно, такое громкое, такое невыносимо громкое…

Так, снаружи имеется третий клон, он страхует. Сейчас смотрит вдоль коридора, это замечательно, любая маскировка неидеальна, если движешься и тем более перекрываешь проем двери. Шаг, еще шаг. Как Рыг учил, в ритме пульса, на пальцах, это ж не танец, а последняя нитка над пропастью. Упаду в свой страх – никто не вытащит. Некому. Совсем некому, я ползу вдоль стены и мне кажется, я последнее выжившее существо в универсуме. Гос-споди, я так рассчитывала на помощь Васьки, он автомат, но такой… душевный и надежно бронированный. А Васька мой где-то лежит в отключке, угробили Ваську.

Вдох – выдох, вдох – выдох. Отошла от каюты на пять метров. Как еще в ботинках не чавкает, меня отжимать можно. И ведь возмущалась: зачем костюм умеет утилизировать любые отходы жизнедеятельности, что я, в памперс одетая хожу? Поотключала сдуру половину систем, хотя мои понятия гигиены Игль назвал пещерной дикостью. Кто из нас был трезв, когда мы обсудили критические дни и сун тэй с восторгом выучил сокращение ПМС? К черту Игля! К черту всех, кто до сих пор не просек нападение на габ и не помогает мне очнуться от кошмара. Не могу одна отвечать за всех. Не могу! Я не спущу курок, не вы стрелю в живых, даже в клонов. Я прямо теперь уволюсь и рвану домой. На Землю. Я…

Пятнадцать метров от родной каюты. Ниша в стене. Занимаю и дышу. И дрожу ногами. И думаю. Куда ползти-то? Сейчас они поймут, что каюта пуста. Будут проверять коридоры. Маскировка империи хороша, но не идеальна. Станут искать целенаправленно – засекут. Особенно рядом с каютой. Ага, парень у дверей получил указание и сунулся внутрь, что-то проверяет. Нет, я не побегу. Пока он меня не видит, а если рвану с места, паника скушает меня с потрохами. Лучше идти шаг за шагом, вдоль стены, и контролировать дыхание. До угла и далее в средний рукав. Оттуда к межэтажным платформам. Портаторы точно не работают – локальные. А возле платформ есть декоративные обрешетки, мой вес наверняка выдержат.

Грохнуло. Есть вибрация пола! Это моя «Стрела», не сбросив причальный рукав, рванула исполнять основной протокол три-семь. Пожалуй, рискну пробежаться, время прятаться иссякло, сейчас меня возьмутся ловить по полной. Как только «Стрела» уйдет в прыжок. Если успеет. Автономные сирены пискнули и притихли, парализованные ПИН-протоколом. Это они намекали на критическое глоп-возмущение. Блин, его не хватало! «Стрела» может выйти из прыжка не через час, а послезавтра, если засбоит «глопнутое» время.

Так, платформы. Все обездвижено. В коридоре за спиной басистые клоны деловито лают приказы и ответы. Значит, начали обшаривать окрестности каюты. Небось, стены ощупывают. Или палят в потолок. Судя по шуму и вспышкам света – да, стреляют. Тип заряда, осмелюсь утверждать —трассирующий рой, я видела эту штуку на учениях мудреца Билли. Наилучшее средство выявления маскировки. Военное. Энергии жрет прорву, рой ведь обладает интеллектом до сорока единиц и каждый выпущенный остается активен полчаса и автономен в пределах десяти метров. ПИН допускает применение? Значит, не наши врубили протокол. Я хотела получить информацию, хоть какую. Почему же я не рада обоснованным выводам? Потому что мне и до того было страшно. Вот начну икать – тогда кранты.

Решетки держат вес. Хорошо. Еще бы света побольше. Но говнюки нашли новое противосимное средство: они гасят аварийное освещение. Спорю с Иглем на «Харлей», у клонов зрение лучше моего. Верный выигрыш, доживу – стребую. Потом решу, зачем мне двухколесная недвижимость.

Восьмой ярус, кажется, уже рядом. Слишком темно, чтобы понять наверняка. Тело мое висит на неизвестной высоте. Сознание тоже вроде подвешено на крюке вопроса: а что делать, если я ничего не понимаю, не вижу и не могу?

Теплое течет по руке. Ору распахнутым ртом – молча. Это не самоконтроль помогает сберечь тишину, это шок меня душит. Тепло нельзя ощутить через костюм. Но есть особые случаи.

Тепла много, оно обтекает меня со всех сторон. Делает счастливой и спокойной, вроде замерзшего воробья в свежей коровьей лепехе… Допускаю снятие защитной пленки с лица. Сжимаю зубы и жду, пока накроет кожу. Особенно сложно терпеть при касании к глазам. Но – перемогаю. Я самая везучая в мире! Я бы никогда их не нашла, но они сами нашли меня. А ведь я понятия не имела, что они умеют собираться в сообщество и совместно искать. Боль в затылке, вспышка в основании черепа – будто в меня сунули заточку и теперь она торчит острием из лба.

– Их убили, – шепчет боль. – Их убили, мы тоже иссякли. Мы не могли преодолеть гибель, но ты из числа оберегаемых, мы ощутили тебя. Нам стало легче, мы нашли смысл для выживания. Это надо прекратить.

Безумное зрелище со стороны, наверное. Слабый человечек висит над пропастью шахты пассажирских платформ служебного пользования. Руки свело, держаться нет сил, чужая боль вошла и мнет сознание изнутри… А потерявшие друзей морфы обтекают тело, крепят к решетке и греют – а заодно греются сами. Они не могут без нас, без тех, кого выбирают. Они насильственно лишены друзей и не успели их защитить. Они невольно излучают боль, переполненные скорбью и виной. Хотя ни в чем не виноваты и вообще, ну они-то, бедолаги, тут при чем?

– Умеете общаться словами, – внятно думаю я. Чую согласие. – Хорошо. Думайте подробно, как официальный отчет, что знаете о случившемся.

Гос-споди, неужели хоть теперь есть шанс разобраться с кошмаре, творимом в Уги невесть кем? Было бы здорово. Пока продолжаю висеть вроде недозрелого шелкопряда. Зрение делается ярче с каждым мгновением. Морфы умеют видеть и понимать мир куда полнее, чем люди. Я обожаю морфов. Всех. Я так их обожаю, что никто и никогда меня не уволит на Землю, я уже не смогу без них. Это очень важно – быть нужной. Для меня важно. Я не приручала их. И все же… все же я за них в ответе.

Так. Пошел отчет. Отлично подготовленный, он пишется прямиком в официальную часть моего мозго-архива.

«В габе Уги на момент происшествия находилось три наших друга и трое нас. Каждый вливает свое понимание. Одному из нас это крайне сложно, он перенес невозвратную утрату. Второй вынужден был покинуть еще живого друга, поскольку не мог оказать помощи, оставаясь рядом. Третий добровольно оставил друга, его человек вне рассудка.

Габнор Трод прибыл в Уги с целью помощи и контроля, в ближних планах была перезагрузка габа, он был специалистом по отладке инфосистем безопасности. Он погиб мгновенно. Точное время в удобном для вас отсчете – десять часов и пятьдесят шесть минут вечера».

Далее, хотя морф едва мог себя заставить, он честно прокручивал память – получалось вроде фильма. Документального. Я тоже едва справлялась с неизбежностью просмотра.

Трод был гуманоидом, прошедшим две или три серьезных процедуры с целью повышения живучести. Индекс сорок семь – это для нас, людей, невероятно много, у меня всего двенадцать… Трод стоял на причале и недоуменно наблюдал, как завершает швартовку корабль габ-службы. Точно такой, как его собственный. Та же цель визита в полетном задании. Тот же ранг пилота – габнор. Сбой системы назначения заданий? Почему автоматика сдублировала запрос и вызвала в Уги двух служащих высокого ранга и редкого в профиля специализации? Собственно, с целью уточнения проблемы он и вышел встречать, поставив в известность габмурга. Важно разъяснить коллеге возникшую проблему, установить вместе, кому удобнее провести работу в Уги и, наверное, прямо теперь выполнить ретро-анализ сбойного сигнала – как и где сгенерирован, в какой момент задублирован и почему…

Люк корабля открылся. Трод вежливо кивнул. В первый миг он заметил лишь форму габ-службы, затем всмотрелся в лицо. Свое собственное… Трод, надо отдать ему должное, не медлил ни мгновения, сразу запросил канал связи с габралом Рыгом и метнул, не дожидаясь отклика, оповещение высоком уровне опасности. Морф Трода зарычал и попытался закрыть друга, опознавав существо в сплошном костюме-имитаторе. Он принял первый удар, но то, что нахлынуло, оказалось слишком сильным и внезапным.

Морф ощущал угасание друга. Мертвел сам, костенел в отчаянии. Более он не мог сообщить внятных подробностей. Он стек с тела друга и остался бесформенной оболочкой, лишенной смыла жизни. Зато именно этот морф смог себя преодолеть и очнуться, когда причалила моя «Стрела». Он встрепенулся – сознания всех, с кем дружат морфы, имеют особый, внятный оттенок тепла… и морф заставил себя снова быть и действовать, чтобы не угасла еще одна бесценная для подобных ему жизнь. Моя.

– Спасибо, – сморгнув слезинку, шепнула я.

На плече дрогнуло – отозвалось…

«Мой друг губр, мы редко находим достаточную общность со столь древними и непривычными нам формами сознания. Это давняя и непростая дружба. Она еще трепещет и не порвана необратимой смертью. Губр в шоке, состояние постепенно угасает и переходит в понятное вам, как кома.

В одиннадцать часов прошел сигнал об угрозе высокой степени опасности. Губр Оооуууо в тот момент завершил заполнение официальных форм после портации допустимой дальности – он прибыл из научного сектора. Оооуууо перемещался к пирсу для особых гостей и готовился отбыть в направлении бывшего «Гнилого мешка». Получив и интерпретировав сигнал, он связался с габ-службой и по мере сил – а ведь это существо с совершенно иным типом сознания – постарался уточнить, может ли быть полезен. Губры всегда предлагают помощь при неисправностях. В понятных вам аналогиях их поведение – это поведение дельфинов, которые выталкивают задыхающегося на поверхность. Не важно, дельфин ли он.

Оооуууо истратил семь минут на осознание ответа габ-служб и принял его только после обсуждения со мной, своим морфом и, как он полагает, переводчиком. Ответ был отрицательным и содержал рекомендацию немедленно, экстренно покинуть габ. Оооуууо покатился к причалу. Ускорить процесс я не мог. Герметичность оболочки среды обитания была нарушена в одиннадцать часов десять минут. Некто изолировал пирс и использовал комплексный удар военных систем высокой поражающей способности. Затем был активирован глоп-гель. Оооуууо оказался шокирован и замурован, он дезориентировался и утратил понимание верных параметров среды. Оооуууо без сознания, последнее его ощущение – вибрация сложной модуляции. Попытка ей противостоять приведет к вхождению во все более полный резонанс, это обрекает его на самоуничтожение. Помешать не могу. Покинул друга, получив сигнал обнаружения вас. Рассчитываю оказать помощь дистанционно».

Третий отчет оказался ничтожно коротким. Морф отдыхал, его друг спал и во сне оказался парализован неизвестным средством. Он вне опасности, но придёт в себя не ранее, чем через условные сутки.

– Наши действия? – шепнуло общее сознание трех морфов. Именно общее. Я слегка шалела от их умения быть целым и от целостности приращивать опыт, интеллект.

– Попасть в центр управления, – шепнула я и помолчала, ожидая возражений или уточнений. – Надо сначала туда… наверное. Много данных и возможностей управлять. Губра попробуем выколупать из желе… если экстренные системы работают.

Морфы молчали. Я висела и моргала. Невероятно быть тут – и одновременно еще невесть где невесть чем. Во все стороны расползались частицы морф-сущностей, сборщики информации. Они прыгали, скользили, падали, невесомо парили… Нащупывали и опробовали безопасный путь. Дальше и дальше. Шире и шире. Они заново отстраивали для меня объемный план габа. Наткнулись на первого живого, второго, третьего… Смогли постепенно распознать их, как ведущих бой. В коридоре уровня контроля! Вот тут я вмиг вылупилась из кокона теплого покоя.

Я включилась. Помчалась по темному габу, ощущая сердце где-то возле зубов и тщательно сжимая челюсти, чтоб оно не выпрыгнуло. Было тише, чем на ночном кладбище. И страшнее. Сколько помню, вся гниль – от живых уродов, которые норовят заразить своим бешенством всех вокруг.

Мне долго казалось, что в беззвучии грохочет именно собственное испуганное сердце. Я не лезу в герои, беда в том, что и отсидеться не умею. У меня дефект такой, глаза не закрываются на то, на что надо бы по общему мнению. Я, может, немного дельфин и нашла бы общий язык с губрами. Я тоже всех – к поверхности. А дальше пусть барахтаются, как смогут.

Морфы притормозили меня у поворота коридора – прямо влипли в пол и стену, тело размазало по в один удар поверхности, сознание протрезвило от лихости. Я ведь бегу, чтобы не начать думать. Вредно это, а ну как испугаюсь?

Грохочет по полной, и не сердце – оружие! Зажмуриваюсь и жду, пока морфовые пылинки нарисуют картину бедствия. Завал. Взломана силовая переборка. Чем – не гадаю, это будет долго. Нащупались обездвиженные габариты. Одинаковые гуманоиды – они ближе ко мне. Все рты закрыты. Все пульсы схожие, очень ровные, а коммуникаторы в режиме активного обмена данными. Нет, это не мои сослуживцы.

Отстегиваю из крепления сувенирный калаш. Чувствую на спине электрическую щекотку. Пахнет паленым. В глазах рябь. Без паники, вдох-выдох. Строго себе говорю: притворись спокойной и сделай то, чего Билли ждет от всех без исключения русских с калашами. Хотя бы постарайся.

Шагаю за поворот и соображаю, остро потея: у сувенира есть предохранитель. Отщелкиваю. Чую вокруг трассирующий рой – он вообще-то смертельно опасен, и сейчас он причиняет боль морфам, но и сам стремительно редеет. Нахожу подсвеченный морфовой пылью затылок со складкой. Две пули. Старательно контролирую нажатие курка. Выбираю прицелом второй затылок. Третий уже не затылок, а лоб, ну и реакция у клонов… Мимо меня жахнуло чем-то гремучим. Морфов обожгло, всех нас отшвырнуло метров на пять – и все же я цела. Прикрыли меня… Вдох-выдох. Калаш пукает тихо, он же почти пневматика. Я обозвала его автоматом с газировкой. А Билли сказал…

Тошно. Вижу, как разнесло третьего клона. Думаю что угодно, лишь бы не вырубиться. Нет сил понимать, кто из нас умеет не промахиваться – я или морфы, бесконечно мирные симбиоты, доведенные гибелью друга до отчаяния бродячих собак универсума…

Очень тихо. Отдираю спину от стены. Встаю и бреду, хотя коленки вроде студня. То есть морфы меня – идут… тащат? Греют.

– Кто? – хрипят из-за завалов.

– Я, – сообщаю и никак не могу сообразить, что не так в сказанном. Это же точно я. Но вроде звучит странно. – Я.

Комок во все легкие размером мешает выталкивать более длинные слова и удушает мысли. Мозг отрублен. Все равно иду. Так надо, и так помогают делать морфы. Вижу клонов, не хочу, но внимательно смотрю и оцениваю живучесть. Черепа разворочаны, но раны норовят затянуться. Гос-споди, у них же мозга почти нет. И кто сказал, что им важен для краткосрочного выживания мозг? Рука моя целится – ею, кажется, водит тот самый морф, чей друг не выжил. Сувенирный калаш всаживает три пули в позвоночник. Строго по точкам, установленным морфами в качестве целей. Второй клон так же обрабатывается. На третьего пули не тратим. Можно сесть у стены и начать вдумчиво выбирать мусор для производства новых пуль. Руки дрожат. Черт, ну когда я отдышусь и стану опытной милитаристской… завидую Билли. Он бы справился и всех тут спас. А я вот… сижу и дышу.

– Кто? – упрямо тупят за завалом.

– Еще пароль спроси, – внятно злюсь.

Икаю и добавляю то, что смысла не имеет. Но на родном русском прекрасно выговаривается. Мне делается легче. Слова вскрыли нарыв ужаса внутри, ком исторгся из легких, кашляю, но продолжаю выплевывать слова.

– Сима?

Теперь вижу короткие рога, лохматое темечко – и наконец желто-карие глаза. Мурвр. Не сам Рыг, но парень из его любимчиков, имя не помню, а звание у него – габрехт. Истерично, широко улыбаюсь. Мурвр – это замечательно. Он разбирается в боевых действиях. Быстро осмотрелся, прыгнул, сел рядом и контактно извлек себе в архив отчеты, мазнув когтистой лапой по щеке. Замер. Переваривает.

– «Стрела» прыгнула, вот что дало ту вибрацию. Верное решение. Нет, глопнуть ее не глопнет, активность так себе, не критический уровень до сих пор. Значит, эти свернут все и самое позднее через десять минут уйдут.

Дышу. Что за фигня со мной? Путаю запахи. Вижу урывками и выть хочу до одури… Ну и что, если они клоны. Убивала я их, как людей.

– По-ч… почему уйдут? – выговорила. Это я молодец.

– Думаешь, зря у нас габариус – дрюккель? – бормочет мурвр, нагибается и бесцеремонно режет у ближнего клона кожу ниже локтя. Рывком тянет с руки, как печатку. – Чаппе хватит одного щелчка жвал, чтобы по сигналу тревоги оценить угрозу и портировать сюда солдат продвинутого военного рюкла.

Меня еще не рвало, когда он сдирал кожу. Но когда себе на руку натянул – вывернуло. Из-за завала полез второй мурвр. От костюма одни лохмотья, шкура в прорехах серо-зеленая, такой она становится при чрезмерной кровопотере. Сейчас возьмется добывать оружие, свежуя труп. Отворачиваюсь и дышу носом. Не кричу. Опираюсь на стенку и жду. Они не дикари, я понимаю умом, что оружие клонов биопараметрическое. Обходить коды долго. А так оно наверняка еще поработает малость… пока сверхживучая кожа не отмерла.

«Отчет габрехта Бугза. Согласно указанию габрала заступил на пост по чрезвычайному расписанию, цель – сдерживание вторжения на уровне контроля. Срок исполнения: до получения новых указаний или хотя бы до завершения аварийных работ в центре управления…»

Трясу головой и мычу от боли. Я не дупло и не почтовый ящик, чтобы в мой изможденный мозг втискивать корреспонденцию. Но Бугз следует инструкции, он в обмен на изъятый отчет оставил свой для пополнения картины происшествия. Читаю. Пополняю.

Мурвр тут с полуночи – сдерживает… Понять бы, как вообще можно без оружия валить клонов. Судя по отчету, сам габрал Рыг тоже на этом уровне. Вроде бы часть оружия или часть территории габа удалость вывести из-под ПИНа, для этого задействовали локальные контрольные точки в коридорах, влияли прямым контактным методом, у габрала и габмурга достаточно полномочий. Вроде бы Рыг счел жизненно важным отбить контрольный уровень и центр управления: иначе системы жизнедеятельности работали бы против выживания тех, кто сейчас в Уги… Просматриваю отчет, а смысл летит мимо сознания. Ничего не понимаю и пока уделяю внимание одному, настораживающему: где гуманоиды моего типа? Служащих мурвров в Уги немного, людей побольше, но их Бугз не упоминает. Зато перечисляет пассажиров – пыров и сафаров, которые тоже здесь, за завалом. Эти сами примчались к безопасникам, успели за ничтожные пять минут после одиннадцати ночи, когда габ был то ли еще наш, то ли уже не наш… Кстати, завал создан в основном трудами сафаров, они телекинетики, природные способности не отключает никакой ПИН. Увы, судя по отчету, сафары надорвались и сейчас в коме. Пыры все, сколько их добралось до Рыга – на восьмом ярусе. По большей части в критическом состоянии или мертвы.

– Рыг? – кое-как отдышавшись, хриплю я, искоса глядя на рогатого габрехта.

Мурвр морщится и неопределенно поводит плечами – то ли не знает ответ, то ли не хочет вслух приговаривать шефа. С меня стекает морф и серой тенью скользит за завал. Если надо поддержать остатки живучести – он постарается. Следом уходит второй. Много ли они способны сделать для раненных… В душе желаю морфам выдержать и не сломаться, ведь опять смерти кругом, смерти. Под ударом как раз те, кого стоило бы числить друзьями.

– Что надо делать? – тупо спрашиваю у стены, не решаясь обернуться и смотреть на трупы.

– Корабль врага у причала пятого уровня, сектор ло. Так помнит морф, – сообщает мурвр.

Он именно теперь опробует чужое оружие на средней мощности, выжигает коридор до поворота, устраняя следы трассирующих роев.

По рычаще-ровному тону мурвра я понимаю суть сказанного так, будто стала телепатом доу: он в бешенстве и намерен никого не упустить. Он вовсе не жаждет выжить или там – залечить раны. Он считает оскорблением габа то, что бой или погоню оставляет солдатам дрюккелей. Рядом с ним умирали те, кто достоин жить, и теперь, с новым оружием, он намерен несколько выправить баланс добра и зла, весьма простой в понимании мурвров.

– Не так, – я упираюсь и выворачиваюсь из-под когтистой лапы, готовой и меня отправить на задание. – Послушай! Возле гостевых причалов застрял губр. Он в коме, если срезонирует, полгаба грохнет и сам – в пыль… Вот его морф. Надо бежать туда и как-то выручать. Я не умею. Нет опыта. Не прочла инструкции, не…

– Понял, – мурвр морщится, но признает правоту. – Пойду. Ты должна бежать на причал…

– Где Тьюить?

– Не удалось связаться, – кричит мурвр, не оборачиваясь.

Он получил задание, признал важным и мчится исполнять, хотя его шатает от кровопотери. А мне холодно, темно и страшно. Третий морф упругим шаром пронесся по коридору. Отталкиваясь от стен, догнал мурвра, вцепился в плечи. Ему надо спасти друга.

Я опять одна. Сползаю вдоль стены и равнодушно наблюдаю, как еще один чудовищно истрепанный мурвр, весь в лохмотьях, в коросте крови, примеряет чужую кожу с оружием – конечно, я не брежу, это второй мурвр. Их же два выбралось из-за завала. Вооружился… дал сам себе задание. Неизбежно и никого не слушая, он попрется на причал. Пусть. Я пока уселась очень удобно, голова не кружится. Надо постучать кулаком по лбу – и потерянный контакт в памяти мигнет, малость поболит и все же восстановится.

Я знаю номер каюты Тьюитя. В открытом справочнике его нет. До полного архива мне не добраться, пока габ отключен. Но я вспомню. Сейчас постараюсь и вспомню. Наш габмург не просто так оказался вне игры. Он сменился с дежурства и позже не появился. Не вышел на связь, судя по отчету мурвра. Хотя у Тьюитя было пять минут от подачи сигнала об опасности и до отмены тревоги! Габмург не мог не отреагировать. Если только…

– Ну да. Конечно, – я шало улыбнулась, оборвав малосвязные мысли. Номер и расположение каюты всплыли, как чудесное видение. – Эй, хоть кто слышит? Я иду искать Тьюитя. Это мой отчет о намерениях… вроде как.

Молчат за завалом. То ли нет живых, то ли всем не до моих нелепых умозаключений. Мне снова топать на седьмой ярус, но в другой отсек. Иду. Дышу. Думаю. Почему мурвры смогли удержать коридор?

Потому что у них огромная живучесть и они прирожденные бойцы. Хороший ответ. Гордый и удобный.

Потому что некто отработал в центре управления и был оттуда выбит, но счет главную цель исполненной и не тратил слишком много ресурсов на повторный захват. Просто удерживал коридор со своей стороны. Клонов посылали по две-три штуки. Их не жаль… Менее приятный ответ. Но возможный.

Оба варианта мне не кажутся идеальными. Если главную работу сделали, почему совсем не ушли? Если не сделали, что помешало?

– Сима, – шепчу себе, чтобы успокоиться. Темнота обступает, она липкая и навязчивая, но я сглатываю и продолжаю шептать. – Ты попала в отвратительную заварушку. Сейчас бы звонок другу, как на Земле в играх! Ты бы связалась с Иглем. Сун тэй по двум-трем намекам выложил бы полную, подробную программу визита врагов в Уги. Он умеет анализировать. А ты – габло зеленое. Тебе опять страшно до икоты. Что-то ты не учла, что-то важное. Ты знала, но не учла. Сима, думай!

От шепчущего окрика я споткнулась и ненадолго замерла, щупая стену и всхлипывая на вдохе. Интересный вопрос нарисовался в сознании, едва перестал дробить череп взбесившийся пульс. Я икнула и зажмурилась. Вопрос размножился, как отражение свечи в двойном зеркале…

Почему меня не убили прямо тогда, когда я причалила и открылся люк «Стрелы»? Почему меня ждал эскорт? Что за расточительство: ради ничтожного ут-габрехта ставить в каюте наблюдение? С какой стати у меня проводили обыск? Наконец вот: кто назначил мне встречу на вчерашний вечер, почти на время, когда начались проблемы? Ведь он получил согласие у автоматики и понятия не имел, что меня нет в габе! Некто, очень может быть, как раз этим ответом автоматики обманулся и решил – ут-габрехт в срок прилетела с Багрифа.

– Нет, вот уж это – паранойя, – заверила я себя. Хихикнула, отмахнулась рукой с калашом.

Я даже на миг не могу вообразить, что отчасти стала причиной нападения на габ. Это слишком. Если так рассуждать, то все бомбы универсума имеют два проводка, как в американском кино, и синий – он с надписью «Сима»… Я подавилась смешком: перекуси синюю Симу, спаси вселенную от большого взрыва. Бред.

– Принято! – рявкнули далеко впереди.

Знакомый бас. Пока я икала и спотыкалась об свои догадки, враг не дремал и не спасался бегством, как ему вроде полагается.

Вдруг на меня снизошло долгожданное спокойствие. Очень похожее на анестезию, все вижу, но ничего не чувствую. Дышу ровно. Руки не дрожат. Мозг чист, словно его спиртом обезжирили… Сейчас мозг прекрасно анализирует схему габа. Из нужного мне отсека седьмого уровня нет прямого выхода к пирсам, тем более при отключенных локальных портаторах. Мне незачем искать каюту Тьюитя. Если я права, те, кто интересовался ею, скоро сами выберутся в коридор. Соседний, он стержневой для сектора. Именно там и топчется басовитый клон. Проверяет маршрут.

– Напалм, – говорю я сувенирному калашу и мне никого не жаль. Даже себя.

Нащупываю пакет и высыпаю в щель для мусора таблетки окислителя. Жду характерной вибрации оружия, отмечающий обновление содержимого рожка. Этот автомат – имитация формы калаша. Иначе он не стрелял бы в условиях так называемой универсальной среды. Тот режим, который называется теперь напалмом, придумал Билли. Сувенир бьет короткими сериями по пять пуль. Патроны у этой имитации – они постоянные, не отстреливаемые, в них помещаются пуля и окислитель, а катализатор запускает реакцию. И никакого пороха… Как патрон возвращается на место, не мое дело. Хорошо, что я не химик и не военный псих, мне хватило такого пояснения, ничего не поясняющего. Билли тоже выслушал Игля спокойно. Порадовался и сказал: раз пуля делается на месте и на месте же ставится в патрон, то можно контролировать параметры огня очень широко, от выброса напалма и до снайперской стрельбы. Игль посопел, изображая обиженного мальчика – мол, я уже исполнил желание, не честно просить еще. Минутой позже он звонил в исследовательский сектор и азартно кого-то уговаривал «еще напрячься».

– Дубль серия, снайперские, – под анестезией у меня очень ровный голос. Только губы – они чужие, плохо шевелятся и малость шепелявят. – Переключение по прямой синхронизации. Прицел джи-дот. Перевести на одиночные с постоянным пополнением магазина.

Билли, зараза, ввел для разнотипного огня классификацию, причем на английском. Ему нравится упорядочивать все, что касается оружия. Еще ему нравится чистить сувенир. Пастой. И смазывать. Маслом. Блин, будто в универсуме нет ничего новее и понтовее. Наверное, из-за этих причуд меня и донимает запах машинного масла. Проверяю маскировку. Выбираю нишу. Прислушиваюсь. Нет ни единой внятной причины думать, что сейчас здесь пойдут клоны и их главнюк. Но я эмпат. Упрямый, дурной эмпат. Я буду ждать именно здесь.

– Принято, – басит тот же голос.

Шаги. Примитивная тактика прямых конфликтов малого масштаба, – так учил Билли, – не вышла на новый уровень. По-прежнему перед важными и ценными главнюками прут смертники, проверяют боковые коридоры. Затем прут еще смертники, чтобы враг запутался. Наконец, нагло, но быстро пробегают зачинщики, прикрывая ценные задницы пушечным клон-мясом.

В коридор заглянули два клона, потыкали в темноту спицей света. Выслали несколько импульсных волн для анализа геометрии и выявления органики. Имперский маскировочный браслет нагрелся, но справился. Клоны еще малость постреляли, повесили близ развилки трассирующий рой. Я мысленно себя похвалила за то, что не встала ближе к стволовому коридору.

Опять звук движения. Куда интереснее, его создают не клоны. Шелест едва различим, но всякую ворсинку на коже поднимает дыбом – даже в носу, ага. Сейчас чихну. Будет называться – аллергия на страх… Тишину жалит змеиный сип. Не дышу и жду, как они ответно меня не заметят… Справились: трое, все проползли мимо.

Дышу, но осторожно. Ничего себе! Грисхши в деле, их-то я опознала без ошибки. Раса малочисленная – то есть они редко бывают замечены в габах или на планетах, а где их еще учитывать? Я толком о них ничего не знаю, в архиве о грисхшах слов двадцать. Я бы и не опознала их вид, но какой-то крепкий смешной скандальчик у них с дрюккелями, вроде из-за соревнований. Чаппа переживал и обращался за консультацией атипичника, а это не забыть, это редкость. Я смотрела на объемную проекцию шипящего грисхша и пробовала угадать, есть ли в нем вред… Ответ был неоднозначным.

Что я еще помню? Обитают грисхши, по некоторым оценкам, на окраинах за Грибовидной туманностью. В жизни большого универсума не участвуют. Условно принадлежат к старым расам, хотя дрюккели сильно подозревают, что грисхши неприродны. Индекс живучести – до ста единиц. Или – от ста? Данные косвенные…

Делаю пометку для себя: надо бы испугаться и отменить агрессивные планы. Увы, идиотская анестезия страха плачевно снизила шансы на выживание для ут-габрехта Жук. В нормальном состоянии я бы ни за что не стала стрелять в живых. Значит, я сейчас ненормальна? Ладно, пусть так, но дышится легко.

Новая группа клонов. Прошли быстро, уже не глядя по сторонам. Нежно щекочу сувенирный калаш, намекая на снайперский режим. Для девяти рас из десяти выстрел в голову особенно вреден. В оставшиеся десять процентов, которые от пули и не чихнут, лучше целиться из главного калибра имперского крейсера хотя бы третьего класса. У Дарта Вэйдера был похожий, ага…

Не дышу. Чую главнюка. Первый раз в жизни меня посетило острое осознание правильности отнятия жизни. Дрянь улыбается и очень себя ценит. Дрянь в превосходном настроении шагает по коридору и мурлыкает мотивчик себе под нос. Дрянь полагает день удачным, а себя – совершенством вселенского масштаба. Каждый труп в моем родном габе ему – лишь кирпичик в основании пирамиды величия.

Палец на спуске. Точка прицела соринкой плавает в глазу и ждет первого мгновения зрительного контакта, чтобы стать цветной меткой-мишенькой, обозначающей прогноз тяжести поражения.

Мотивчик стих. Оно – не знаю, что за раса, судя по звуку, в коридоре не теснится и идет на двух ногах – шагает по-прежнему ровно. Возникает в проеме коридора, замирает, недоуменно поворачивает голову… и смотрит мне в глаза! Сквозь маскировку…

Палец гладит курок помимо догадок и эмоций, которые взрывают голову изнутри. Снайперская пуля у сувенирного калаша длинная и тонкая, скорость на старте вдвое выше, чем у настоящего. Мне не должно хватить реакции на то, чтобы видеть целым лицо под красной – смертельное поражение – точкой пляшущего прицела… Но я вижу, время никуда не спешит, а зрение дает кристально внятную картинку. Еще бы, сами себя мы знаем очень даже хорошо.

Пуля с хрустом увязла в стене. Голова Серафимы Жук – злодейки, захватившей габ Уги, разлетелась вдребезги, будто была не прочнее гнилой тыквы. Мозг напоследок смачно забрызгал стены.

Я с прежним спокойствием хмыкнула без слов нечто ужасно циничное вроде «интеллект наконец попер, ага». Время перестало тормозить, я тоже. Пристрелив свое подобие, я враз нашла у трупа важнейшее различие от себя: дохлая сука, видно по знаку на костюме – габрехт. Без всяких «ут»!

Вывод ужасен и прост, я осознала это в одно мгновение… Пока меня носило невесть где, копия прибыла на место – точно в срок. Ее опознали, как Симу. Она сдала за меня экзамены и затем, в одиннадцать ночи, пришла к Тьюитю, чтобы после работы поблагодарить габмурга за оказанное доверие. Гос-споди, как эффективно работает мозг, если его… размозжить.

Трогаю мизинцем калаш, меняя параметры. Трассирующий рой выявил меня в момент выстрела и мчится выжигать. До настоящего напалма, по словам Билли, заряд в калаше не дотягивает. И все же атомарный окислитель с одномоментно реагирующим восстановителем и добавками неизвестной рецептуры – штука сильная. Вжимаюсь в нишу, почти успеваю лицом уткнуться в стену и закрыться рукой. Сектор коридора метрах в пяти от меня надувается адским шаром и лопается, как китайская пластиковая труба отопления… Мимо с воем прет ударная волна, сдирая с плеча лоскуты костюма, сминая ребра и обжигая до костей, кажется.

Могу гордиться: не уронила калаш, даже лежа на полу и мало что соображая. В глазах темным-темно. Защитная пленка на лице вроде порвана, что-то жжет скулу. Чувствую запахи, очень остро. Особенно мерзко воняет кровью и дымом. Дышу я так, что в соседней галактике слышны хрипы, а ведь грисхши обладают тончайшим слухом. Шипят, заразы, все ближе и ближе, тон уходит в ультразвук – надо думать, злы до остервенения. Ничего не вижу. Что гораздо хуже, рука с оружием не слушается. Пальцы чую, но управлять ими, конвульсивно сжатыми, не могу.

– Нарушение контракта, – басит клон.

Тошно слушать монотонность его речи. Очень тошно. Пристрелит – еще скажу спасибо, мне слишком плохо, чтобы мечтать о выживании.

– Объект охраны является носителем имитации внешности искомого гуманоида, – басит клон, упрямо не добивая меня. Голос раздается совсем близко, я чую обожжено щекой дыхание. – Идентифицирую агрессивного постороннего. Поправка. Особый параграф сохраняет силу. Объект в наличии.

Лучше бы все копии Симы Жук грохнули разом. Я полагала себя очень умной, я верила, что разобралась в происходящем! Между тем, прикончить меня решительно некому. Клоны – их уже три штуки накопилось рядом, если верно считаю вслепую – копошатся, ощупывают меня и пробуют оказать первую помощь. Соответствующей инструкции в мини-мозгах нет, клоны получают сведения прямо теперь и бубнят вслух. Нашли мою же аптечку и используют точно так, как сами и сказали себе…

От впрыснутого или вколотого голове сделалось невыносимо жарко, а желудок как будто свернулся ежиком. Меня вырвало насухо, если не считать желчи. Анестезия от страха перестала работать.

Стучу зубами, будто перетираю собственный мозг. Колочу сердцем по позвоночнику, на износ. А меня волокут под локти. Грисхши сипят выкипающими чайниками. И тоже не добивают Симу? О, хоть в них я не ошиблась. Начали злодействовать. Странно, что успехов маловато. Меня, все еще живую, буксируют с нарастающей резвостью, колени постукивают по полу и побаливают в такт галопу клонов. Грохот боя удаляется. Сознание гаснет.

– Биошлак! Полированные мозги!

Грохот. Сопение. Бормотание на три басистых голоса о кровопотере в пределах допуска и вероятности сотрясения мозга, дальше что-то бесконечное в процентах. Между прочим, я сижу и довольно уверенно осознаю, где верх и низ. Начинаю видеть пятна и тени. Не в фокусе, но хоть так. Особенно буйствует яркая амеба в середине поля зрения. Мечется, как муха в супе: не сожру, так загажу… И орет. Визгливо, бабски. Ей бы на площадь, материть политиков за пол-литра мутной. Выжившие после боя крупицы мозга втаптывает в бессознание: амеба не только визжит, но и стучит каблуками. Ничего не понимаю. Глоток тишины бы, я хоть какие мысли в совок смахну и вдумчиво переберу…

– Отродье ксяфа!

Не знаю такой расы. Но именно этот вопль меня взбодрил. Зрение проясняется, потолок опознаю, стены… амеба – она точно баба. Рыжая в перекись, мать его, водорода. Личико сердечком, кожа резинового барби-розового вида. Губы глянцевые. Блин, я в детстве не играла в куклы. В такие куклы. Ненавижу уси-пусек общего пользования. Как-то я приметила на мусорке две подобные – и устроила им казнь через отрубание башки. Ух ты ж… вспоминаю и даже теперь улыбаюсь, нет сил удержаться.

– Мозг не поврежден, – бормочет клоно-бас у самого уха. – Восстановление высшей нервной деятельности… фиксирую процесс.

– Встань в строй, ты, с мозгом бактерии! Фиксирует он. Да ты ни единого слова не понимаешь, жвачка трипсова!

Рыжее чмо умаялось бегать. Стоит на месте. Так ее наблюдать удобнее. Как все подобные, дрянь чертовски красива и ровно столь же отвратительна. Почему мужики ведутся на отъявленных сук, как рыба – на пустую блесну? Ладно, сейчас не до женской философии. Меня тоже изучают.

– Один вопрос, – поправив прическу, деловым тоном говорит безымянное чмо. – Где рабочие материалы по теме завещания интмайра Олера? Ты помнишь Олера, который лично тебе, ничтожеству, не оставил и пылинки? Ты год вкалываешь бесплатно, содействуешь его плану разрушения мира, понимая в своей роли меньше, чем сервисный клон. – Розовое лицо придвигается близко, острые синтетические ресницы чуть не прокалывают мне щеку. – Где?

– В галактике дрюккелей, – честно хриплю в ответ.

– Йслл… брхзьясь, – выплевывают глянцевые губы. Сомкнулись. Сложились в спокойную полуулыбку. – Общее внимание, команда к эвакуации, протокол экстренный. – Нижняя губа презрительно поджимается. – Кто бы мог подумать, что чучело в перьях не врет? Эта – гуманоид и таких я читаю в эмоциях без ошибки.

Я поморгала и сглотнула тошноту. Конечно, я не вру. Глупо врать, когда тебя читают. Но резиновая тварь не телепат, а если и может кое-что такое, то уровень ничтожный. Но играть в «тепло-холодно» умеет. Опять же, домыслы и никаких доказательств, но ее дар – не эмпатия. Вообще не понимаю, что за способность, а только врать резиновой нет смысла. Зато недоговаривать можно без осторожности, но с настроением. Что я и делаю.

Дрянь отстранилась, прошла туда-сюда, цокая каблуками. Между прочим, мы в одном из грузовых ангаров. Судя по высоте потолков и идентификационным шифрам, нижние ярусы. Грузы общего назначения. Хоть что-то я выучила.

Розовая рассмеялась, красиво приоткрывая рот и давая рассмотреть зубы – но не скалясь. Я резко вспомнила, что вообще-то шла искать и спасать Тьюитя. И – вот… доспасалась. Грисхши шипят с неустанной злостью. Вон они, лежат у стены в тени. Скалятся на меня. А только фигушки, нет приказа прикончить. Зато клонов тут – аж темно от них. Сотни три, наверное. Стоят ровными рядами, как солдатики в магазине.

– Нус-сс, – невнятно шипит розовая, снова пристально глядя на меня. – Биопараметры сняты, можно начать авральный пластинг, санкционирую. Тот, на кого я работаю, – глянцевые губы сложились в насмешку, – он так думает, ну пусть, брнгем с ним. Он получил ответ на свой вопрос, отрицательный ответ ведь тоже формально годен и лично мне выгоден, я снова фигура в игре. Вот тебе напоследок… ты надоела и за это надо квитаться.

Пауза. Цоканье туда-сюда и сопение, обильно сдобренное букающими и фыкающими согласными. Жду. Сейчас ей надоест изображать гнев. Она вообще все и всегда изображает. Это ее способ жизни. Ха, пустые фантики стараются сделать вид, что они – конфетки… Космический закон бездарности.

– Ты помешала и вместе с тем помогла, – улыбается розовая. – Покидая этот свет, – она косится на ближнего клона и обрывает фразу. Помолчав, продолжает: – То есть этот габ… Ты уж знай, именно твоя оболочка даст кратчайший путь к контролю над телепатом уровня доу. Имея такого на поводке, можно расстелить у ног вселенную, как коврик. Больше, чем доу, нам нужен только эмбрион его сестрички… вернее, гнездо для выращивания эмбриона и питающее это гнездо взрослое тело. А теперь прощай, ничтожная, никому не опасная шваль. Ты вне игры.

Наконец мне стало по-настоящему страшно. Я бы кричала, но язык отнялся. Не знаю, что мне вкололи, только речь отказала. Хуже, тело парализовано. Меня, как студень, выволокли из подобия кресла и потащили прочь от розовой барби. Лицо висит на квелой шее, как переспелый помидор – горячее, наверняка бурое от бессильной злости… Ничего толком не вижу. Ничего не понимаю. Ничего не могу.

Меня перетащили через дугу полированного металла – или подобия металла. Поволокли вверх, усадили. Накрыли колпаком. Ох ты ж… такую штуку я не раз видела. Автономный портатор для перемещения габаритов, используется в аварийных ситуациях. Дальность – практически неограниченная. Вероятность выживания для гуманоидов обратно пропорциональна расстоянию перемещения. Координаты как раз теперь задают, со своего места я не вижу данных, но цвет шкалы лиловый, это обычно соответствует межгалактическому броску. Последние указания введены. Стартовало накопление энергии, процесс полностью автоматический. Срок накопления дает понимание дальности, три-четыре секунды задержки перед портацией – еще не окончательный приговор для белкового организма. Считаю. Блин, очень медленно считаю, и все равно три было черт знает когда…

Никак не предупредить Саидку. И Тьюитя я не спасла. Обидно даже не то, что меня убивают. Я, черт их дери, сегодня ни разу не победила злодеев.

Ровные ряды клонов стоят, как темный лес. Глазастый: чую, все на меня пялятся. Спина потеет от жути, этим-то что надо? И, если надо, какого фига им не спасти меня еще раз именно теперь, когда очень-очень кстати?

Портатор тихонько вздыхает, купол с моим телом в середине наполняется перламутровыми искрами – как сувенирный полушар с фальшивой зимой и паралитичной Симой-снегуркой. Стоит шар качнуть – и метель обеспечена.

Моя метель свивается все гуще, рвет острой болью кожу, сжигает – энерго-метель горячая, как синее газовое пламя. А я – точно снегурка, сдуру явившаяся а пляж посреди лета. Противно умирать в космическом гриле. Хотя нет, уже не противно – только больно. Очень больно. Но и это последнее ощущение гаснет…

 

Фрагмент шифрованного дневника, Запись 86

Исследование через телепатов разочаровало меня. Искажения личности при развитии дара неадекватны ожиданиям. Отказ от активной позиции либо стремление к самоизоляции – то и другое мне не интересно. В отношении чтецов мыслей более чем верно универсальное правило вселенной о равновесности действия и противодействия: всякий, кто влияет, поддается влиянию. Будучи субъективным, он транслирует не послание, а переработанные идеи, содержащие огромную погрешность личностной оценки. Какова надежность выводов, построенный на столь зыбком основании? Телепат не дает исследователю точки отсчета в координатной сетке сознания. Его «плавающий ноль» исключает построение базы сравнения. Его пристрастный взгляд лишает здание рассуждений стройности. Его зависимость от уровня компетентности источника данных делает сведения бесполезными: ведь ложь и правда – лишь слова. И, если некто искренне убежден, что мир плоский, телепат прочтет утверждение и отнесет к правдивым.

Телепаты не позволяют оценить тип сознания и подсознания расы в целом, это утверждение тем более верно. Они поверхностно судят, основываясь на резонансе с ограниченными группами.

Конечно, уровень доу стоило бы изучить особо. Но это представляется проблематичным в виду отсутствия реальных объектов для исследования. Ведь, действительно, кто похитит самого Оггу из галактики Дрюккель во имя теста? И кто сможет выжить, совершив подобное безумие…

Нет, работа с телепатами ведет в тупик.»

 

Саид некоторое время бессмысленно изучал потолок, не делая попыток пошевелиться. Было совсем тихо. Ни единого активного сознания не ощущалось рядом. Мозг отдыхал, и это было немыслимо приятным, прежде недосягаемым, счастьем. Череп изнутри будто бархатом выстлали. Мозг покоился на мягком и темном, расслабленный, невесомый. Таков он должен быть после полноценно проведенного упражнения изоляции сознания. Игль объяснял и делился воспоминаниями. Правда, позже испортил всю помпезность урока, мальчишески сморщил нос и признал: через упражнения он ни разу не добивался полного отключения. Зато сбросив груз бед на Билли, кайфовал минут по тридцать-сорок. Это неприлично, это жестоко нарушает этику телепатов, это опасно для здоровья принимающей стороны… и это работает.

«Может, ты одарен куда более, чем я, – сокрушенно вздыхал Игль, – Но если прижмет всерьез… не трать бесценное время на упражнения. Просто спасайся, используя сильные средства. Саид, когда ты поймешь, на кого можно разгрузиться, ты найдешь самого для себя главного человека. Я везучий, мой брак не идеален, но жена безропотно принимает мою головную боль, даже исчерпав всю отведенную нам двоим юношескую влюбленность и сохранив лишь некоторое… уважение. А когда ее волновать нельзя, я обращаюсь к Билли. Улыбайся сколько хочешь, но их двоих я намерен беречь куда надежнее, чем себя. Дожить до кончины в полном уме, знаешь ли, это у меня пунктик».

Игль еще много разного рассказывал и старательно отдавал без слов. Было очевидно: он рассчитывает на возврат долга с лихвой, не себе лично – так тэй корпусу. Хотя стоит ли судить? Прелесть общения с сун тэем в его умении быть искренним, пусть и несколько нарочито. Кстати, – припомнилось Саиду, – Игль рассказывал, что после полноценной разгрузки, когда мозг покоится в тишине, телепатов порой посещают особые состояния. Некоторые ученые утверждают, что в этот момент разные грани малоизученного духовного дара сливаются, уделяя чтецам мыслей – зрение провидцев или прямоту решений эмпатов. Как будто каждому дару своих проблем мало!

Иссякло беззаботное состояние. Покой утекает, как теплый воздух, сдутый струйкой сквозняка. По спине крадется озноб. Сердце сбивается с ритма. Кому-то родному не просто плохо, смертельно худо!

Все еще глядя в потолок, Саид попробовал отгородиться от приступа страха, навеянного извне.

– Гав? – Морф промолчал, и Саид насторожился сильнее, даже вздрогнул. – Гав, скажи мне, что я не прав. Пожалуйста.

Снова тишина вместо ответа. Саид щелчком пальцев сбросил настройки безопасности катера, выбрался из ослабившего хватку кресла и сел, массируя лоб и постанывая. Голова непривычно кружилась, в глазах роились мутные пятна разных размеров и форм. Руки дрожали. Голодным спазмом сводило живот – невыносимо, до одури. Мышцы дергало, зубы клацали в развеселой чечетке.

– Пройдет, – шепнул в ухо слабый голос.

Саид дернул шеей, лишь теперь сообразив, что на корабле он не один. Исходя из живучести, он должен был первым очнуться после прыжка. Исходя из того, что подсовывает вялая память, пассажирке полагается рыдать или отлеживаться в коме. Наконец, к телепату уровня доу нельзя подойти незаметно! Даже после разгрузки.

– Скоро пройдет. – Так же тихо пообещала Яхгль. Лицо идянки появилось в поле зрения. – Я объясню. Что могу и умею, объясню. Привычное тебе понимание мира восстановится в течение суток. Сознание в норме, это уже много в данном случае. Я вытащила того человека очень, очень издалека. Он был в отчаянии. Он утратил смысл жизни, это хуже любой иной болезни. В нашем понимании хуже. Он сломался и угасал, наблюдая, как обстоятельства и безразличие дожигают мосты. Я сделала много. Все, что могу при моем опыте. Срезала начисто старые связи. Для него – убийственные. С точки зрения людей я увела его из семьи, эти трое, они были его жена и дети. Когда очнется, он посмотрит на них… трезво. Навсегда непредвзято. Вряд ли они смогут заново заслужить доверие. Натянуть нить связи душ. – Идянка виновато помолчала и осторожно, искоса, глянула на Саида, проверяя, сильно ли он сердит. – Еще я содрала с тебя внешний слой, весь. Нехорошо брать жизненную силу. Запрещено, если ситуация не крайняя. Запрещено даже тогда, если без согласия. Но я нечаянно. Толкнула тебя и зацепила поле силы, у тебя много силы, поле обширное, плотное, для меня как ткань. Крепкое… не рвется, вот я и потянула, а после не отпустила, содрала целиком. Очень нужно было… для подпитки. Я не брала себе. Честно. Ни вздоха, ни капли… Позже перераспределилось. Когда мы вытаскиваем людей через йотль… прости, нет понятного слова. Ты еще не читаешь сознание? Жаль. Йотль очень условно – безумная, мгновенная влюбленность. – Яхгль улыбнулась, хотя казалось, она проглотила слезы. И долго молчала, стараясь дышать ровно. – Мы не виноваты, что мы таковы. Кто знает о нас достаточно, полагает, что мы чудовища. В имперских тайных архивах сказано: мы отнимаем свободу воли одним движением ресниц. Особенно у мужчин. Хотя есть разные формы привязанности. Мы настраиваем любую, если важно. Йотль очень сильная, крайняя форма. Для нас она болезненна. Иногда смертельна.

Яхгль сжалась, обняла ладонями локти и отодвинулась. Саид снова осмотрелся, уделяя внимание полетному отчету и состоянию катера, просматривая архив сообщений, принятых пачкой после выхода из прыжка.

– Было бы, о чем жалеть, – успокоил он Яхгль. – Я видел эту семейку, как телепат. Сима назвала бы женушку ведьмой без метлы. В сознании Альга в слое глубокой приватности стоит сцена… так ярко, я не хотел читать, но снял в деталях, не виноват я что тоже… чудовище, – Саид подмигнул пассажирке. – Это было год назад. Ведьма и взрослые детишки, так и не отвыкшие кормиться за папин счет, смотрели, как уродуют и убивают Альга. Женушка его думала о последствиях – лично ей невыгодных. А старший из детей, ему сорок, кровинушке, первым сказал, что осуждает измену и исключает из памяти позор семьи… отца то есть. Альг телепат, пусть и не моего уровня. Он при первой встрече с родными все прочел. Не хотел, а оно считалось. Альг совершенно развалился… внутренне. Можно что угодно простить тем, кого любишь, он так себе говорил. Понимал, что историю собственной семьи выдумывает уже циклов двадцать, усердно запрещая чтение и исключая нестыковки с идеалом. Он очень домашний человек. Для тэй корпуса это необычно, но Альг ведь в ранге эр, он ученый, исследователь. Ни разу не авантюрист или интриган. Контролировал проекты в научном секторе, все реже появляясь дома. О-о, чертов базар, ну отчего в мире столь тонкие стены? Гав, у меня уши мерзнут.

Морф демонстративно отвернулся и, чуть помедлив, забрался на плечо Яхгль. Саид мрачно зыркнул на непрозрачную стену отсека слева – там, за стеной, борт, за бортом – вакуум большого космоса. Далее, за тонким слоем пустоты грохочет габ-порт. А то и крупный узел!

Проклятущая телепатия ведет себя, как тщательно высушенная губка, которую поместили в воду. Она и рада – тонет, пропитывается, разбухает. Люди, нелюди, автоматика… даже габариты цепляются краем сознания, у них есть зачатки интеллекта годного к восприятию типа. В габе суетно, разгар дня. Вне обшивки – а это что за новость? – строят контрольный порядок боевые группы дрюккелей. Много тревоги, целый рой недоумения, бессчетные шепоты команд и отчетов.

– Что у нас в почте, а? Ну-ка, ну-ка… – буркнул Саид и прикрыл глаза.

«Кусенька, прилетай, всегда жду, чмоки…» – Саид зашипел и удалил, не дочитывая. Пластированная медичка с Багрифа нашла его и здесь. Кусенька. Чтоб ей словить свою порцию йотля с кем-то свеженьким, модненьким.

«Где тебя носит? Я заказала костюм и место в ложе почетных гостей. Если ты забыл, что у твоего опекуна впереди трипсовый турнир, ты мне не брат! Ты вообще соображаешь, что тут творится? Ты…» – дальше концентрат эмоций и воспитательных программо-мыслей, они лезут в подсознание и норовят усовестить насильно. Отбиваться от забот Гюль и блокировать ее наставления – дело не для слабаков. Саид вспотел, а заодно ознакомил Яхгль с ругательствами трех народностей окраинных пространств. Добрейшая пассажирка безропотно выслушала, ни единой мыслью не осудила, зато снабдила чашкой с жидкостью и сделала две инъекции питательного раствора.

«Сима сдала все и даже слишком ровно, я удивлен». Это от Рыга. Коротко, но исчерпывающе. Значит, на месте и можно поздравлять. Саид выпил содержимое чашки в три глотка, благодарно кивнул.

«Саид, я совершенно не понимаю, что могло помешать тебе навестить скучающего приятеля, идея была весьма интересной. Но, поскольку скука меня покинула, а ты не явился в указанный тобою же срок, ставлю в известность: я покинул планетарный пляж для бездельников. Новый адрес пока затрудняюсь указать, но вероятнее всего на какое-то время поселюсь в учебных пространствах тэй корпуса, сегмент свободной настройки телепатического дара. Помнится, было время, преподавать мне казалось занятным. Всегда рад визиту. Надеюсь, могу числить тебя среди друзей. Альг Сэн Ортш».

Некоторое время Саид моргал, выискивая в сообщении странность, похожую на соринку в глазу – то она колет, то пропадает. Затем соринка проявилась и позволила сформировать вопрос.

– Он не помнит? Ничего себе йотль! Яхгль, прекрати молчать, я все равно прочту. Лучше словами, не приучай меня лезть за слой приватности, я с каждым разом все сложнее замечаю его границу.

– Йотль, – кое-как выговорила пассажирка и проглотила слезы. – Если позволяю себе так широко открыть душу… знаю точно, моя ли это половинка. Но мы посетили этого человека только с целью лечения. Совершенно аморально отнять свободу выбора и вслепую тянуть… Я была счастлива… полностью. Он отозвался… полностью. Но после я взяла себя в руки и сделала то, что должна. Сняла краску с одного слоя поля. Он помнит свою свободу от прошлого. Не более. Так честно. Я виновата. Я очень глупая, я страшная уродина и жить совсем не умею, я каждый раз вляпываюсь невесть во что и потом… потом…

– Фигня, – припомнилось подходящее слово Симы. Саид нарочно грубо и громко хмыкнул. – Жить ты хочешь. На сей раз. Погоди, ты с Альгом… эээ… это не мое дело, но мы застряли в их раю на полдня и мне следовало сообразить, что пока я валялся в отключке, другие оставались активны. Яхгль, разве допустимо лишить признания и памяти человека, когда он тебе не безразличен и отзывается? Тем более даже не до, а после… всего?

Ответов Саид и не пробовал получить: идянка рыдала с судорожными всхлипами, Гав рычал и злился на бестактность друга, а заодно сооружал их хвоста платок и сам протирал слезы на лихорадочно пятнистых щеках Яхгль. В голове идянки такое творилось – не хочешь, а заметишь… И как она первый раз встретила самого Саида, поймала приязнь и попробовала настроиться, а у него душа напрочь занята и связи плотные, не втиснуться и не заместить. И как нашелся совершенно замечательный человек, тоже из пилотов, как он ухаживал и был… перламутровый от нежности. Плотное поле, красивый, мужественный тон, несколько слишком яркий, но молодость всегда петушиста. А однажды услышалось это нелепое «коленками назад». Захотелось все рассказать, и чтобы не осталось недомолвок. На своих настоящих ногах, босиком, идяне ходят очень гибко и тихо. Они обладают еще одной специфической особенностью: внутренне сосредоточившись на идее, «гаснут» для слуха телепатов.

«Отчет обязательный, сорок девятые сутки задания, – ровно надиктовывал голос за дверью. – Приватное примечание: да, с точки зрения физиологии до сих пор не могу перешагнуть барьер и представить, что тело будет иным. Почему их относят к истинным людям? Возврат к основному тексту, конец примечания. Достигнута стабильная привязанность, считываемая мною до средних слоев подсознания. Более глубокое сканирование требует привлечения второго телепата уровня не ниже шесть-пять в координатах эмоции-реакции. Полагаю возможным уже теперь сообщить о вероятности согласия на сотрудничество не ниже восьмидесяти процентов. Контакт объекта с телепатом доу подтверждаю и отношу к случайным событиям…»

Идянка отступала шаг за шагом, пружиня ногами все менее уверенно и оседая ниже к полу. Мир сделался вроде десерта под солнцем – он таял, растекался, терял привлекательность. Тот, кому она поверила, полагал ее своим заданием. Как многие подобные, он усвоил данные о специфической психологии идян, чья логика весьма слаба и подчинена влиянию эмоций, интуиции и настроения. Он исправно считывал последнее и корректировал, как умел. А его хорошо учили!

Не сказали лишь, чем заканчивается для идян разрушение иллюзий. Или ему было все равно?

Саид дышал часто и старался отгородиться от чужой, очень лично истории – но не мог. Он все еще оставался там, на Багрифе, он все еще отступал на неловких ногах, позабывших природную кинематику движения. Он цеплялся за стену, за угол ослабшими пальцами. Нечеткий, слоистый коридор плыл и качался. Собственное поле пугало сильнее чужой лжи: гнев и боль рвались наружу, темные и яростные. Выпусти их на свободу, ощути в себе это, кружащее голову и всепобеждающее – право и силу отомстить. Он будет ползать за тобой, как червь. Сегодня, завтра – всегда. А когда ты запретишь ему и это, он угаснет в отчаянии. И тебе понравится. Испробовав чужой боли, ты сочтешь, что свобода ничтожествам не нужна. Однажды рванув с кого-то поле, становишься чудовищем. Внутри делается пусто, а окружающие видятся не людьми – пищей и средством построения наилучшей, безупречной жизни.

Еще шаг назад. Еще шаг. За угол. Сесть без сил и с ужасом смотреть на нелепые ноги, с которыми женщиной себя чувствовать просто невозможно. Вон идут знакомые – и хохочут в голос… показывают пальцем. Они думают, это шутка? Розыгрыш?

Встать не удается, приходится кое-как перевернуться на живот, подобрать стопы и вскочить прыжком. Чтобы бежать без оглядки, продолжая слышать смех. Как простить их всех, пусть они сто раз не виноваты? Зачем прощать, если ты чудовище для знающих о тебе и урод – для посторонних? Зачем такой – жить?

– Не могу так жить, – все внятнее бился черный шарик пульса в висках.

И она бежала, бежала, наконец-то вспомнив, как умеют бегать и прыгать эти ноги. А после она падала вдоль цветной стены здания, бесконечно долго падала в отчаяние…

– Эй, повторяю, уймись! Жить ты хочешь, а мстить не умеешь, – громче повторил Саид. – Не понимаю женщин! Все вокруг видят тебя очень красивой. Один урод, которому бы морду набить, и то жаль руки пачкать, подумал глупость своим двухклеточным мозгом. И ты веришь именно ему! Ему и розовой дурынде, не способной выучить имя пациента. У нее память короче вздоха. Эй, я запрещаю тебе носить длинные юбки. У тебя красивые ноги. Я так сказал, а мое мнение основано на существенном опыте. Да.

– Дурак ты и.., – сморкаясь последний раз и вытирая слезы, сообщила Яхгль. – И как же мне повезло, что ты жалостливый и добрый… дурак. Все, не надо меня жалеть. Ешь и отдыхай. Я многовато содрала с тебя. Восстановление займет три дня, даже при твоей живучести.

– Ты очаровательная.

– Хватит.

– Ноги выглядят пикантно.

– Полагаю, ты считал достаточно, чтобы знать: идян не следует доводить. Если мы делаемся мстительны, нас относят к классу опасности юсс.

– Молчу. Продолжу читать почту. Гав, назначаю тебя капитаном. Зарегистрируй нас в системе и сформируй координаты, – приказал Саид.

Он без спешки прожевал плитку сладкого и питательного, наблюдая, как морф укорачивает мех, затеняет до густо-серого в синеву, сооружает на спине рисунок золотых якорей и витых шнуров – играет в капитана. Заодно не забывает общаться с катером.

«Сима была так добра, что, сбившись с курса, нашла время дать мне персональное имя. Сообщаю, что она после несущественного происшествия отбыла домой вполне здоровой, хоть и с небольшим опозданием. От себя лично и от группы кэф-кораблей осевого периметра убедительно прошу изыскать время для важного нам дела. Требуется тонкая настройка частично разрушенного сознания крайне специфичного негуманоида при участии телепата доу. Кэф-корабль Ио».

– Осевого периметра, – Саид почесал за ухом, глядя на Гава. – Ничего себе завернули. Вот кого я не читаю, так это кэфов. У них сознание имеет совершенно особенную, текуче-изменчивую и бесконечно сложную структуру… Погоди, так Симка прибыла домой в срок или сбилась с курса? Рыг не мог ошибиться. Ио не мог выдумать себе имя.

– Мр-ряу, – тревожно завибрировал Гав, впрыгнул на подлокотник и прильнул к руке, с кожи считывая настроение, верхний слой мыслей и заодно архив личной почты.

«Вниманию телепатов уровня хоффа и выше в классификации дрюккелей. Прошу сообщить местоположение и готовность принять участие в срочной работе общей необходимости. Статус: тар, вероятен пересмотр до уровня си-тар. Сообщение прошу рассматривать, как строго конфиденциальное. Габариус Чаппа».

«В связи с глоп-факторным возмущением высокой интенсивности на стержневой линии разлома „ло“ просим в течение десяти осредненных суток по возможности избегать при прокладке маршрута следующих габ-портов и пирсов: Афо, Уги, Ро…»

– Яхгль, – позвал Саид. – Мне не зря стало холодно, когда я очнулся. У Симки беда.

Выговорив вслух худшее, Саид сразу набрал по памяти личный канал габариуса Чаппы, известный Симе и соответственно, неизбежно считанный с ее сознания и спрятанный поглубже в недра памяти – ведь нехорошо нарушать приватность, пусть даже невольно.

– Человек, чьим заданием я была, ошибся в отчете, – едва слышно шепнула Яхгль. – Я с тобой познакомилась не случайно. Идян обычно просят… те, с кем мы соглашаемся сотрудничать. Мы сотрудничаем, они дают нам свободно пребывать в универсуме неузнанными и обеспечивают личностями для прикрытия. Пластируют ноги. Просят об услугах. Обычно это несложно. Телепаты твоего уровня могут дать слишком большие возможности тому, кто научится их использовать. Меня просили оценить степень свободы воли.

– А ты оценивала-оценивала и увлеклась процессом. Себя не щадишь, – не смолчал Саид. Фыркнул, наблюдая новые пятна на тонкой коже щек. Мстительно добавил: – А ноги все равно красивые. И те, и эти.

Канал настроился, сигнал зазвенел струной, оповещая о приеме звонка. Чаппа сидел в кресле по ту сторону пропасти расстояния очень строгий и прямой. Считывания сознания было невозможно, канал давал лишь картинку в объеме и довольно хороший звук.

– Я получил отчет от человека из тэй корпуса. Его личное решение отправить. Я принял к сведению. Ваша пассажирка еще с вами, как я вижу.

– Вы не готовы говорить при Яхгль?

– Куда больше причин опасаться вас, высокий Саид, – насмешливо щелкнув жвалами, прошелестел Чаппа. – Я опасаюсь. Но пока не вижу формальных оснований счесть ваш звонок угрозой. Вы общались с габрехтом Серафимой?

– Нет. Мы только что вышли из прыжка и еще вне габа. Я получил два послания относительно нее. Противоречивых. Она здорова?

– Она пребывает в габе, к которому приписана по службе. Согласно отчету, здорова после курса восстановительной терапии, – осторожно сообщил Чаппа. – Она отправила в мой адрес пять отчетов с пометкой строгой конфиденциальности. Во всех отчетах не наблюдаю ни единой небрежности, – Чаппа неопределенно шевельнул пальцами. – Нет даже сокращений слов или оборванных мыслей. Нет ни одного отступления от инструкции. Нет ошибок. Фактология впечатляет. Конечно, высокие носители, а равно сотрудники габ-службы, будут еще не раз все проверять. Впрочем, оставим тему, она давит на мой панцирь. Видите ли, согласно здравому смыслу и инструкциям я обязан запретить вам визит в Уги. Но я не сомневаюсь ни на единый щелчок жвал, что мой запрет не задержит вас. Применять силу, хотя рядом с вашим катером базируется прямо теперь шар боеготовности рюкла Ошт? Нет, я не готов колебать основы межрасового покоя. Я отпущу вас делать глупости, чего бы лично мне это ни стоило. Оштов считайте своей охраной. Вашу пассажирку прошу перейти на их головной корабль. Ее статус будет ей сообщен там, незамедлительно.

– Ее свобода не будет ограничена?

– В понимании ди-келя, каковым я являюсь, одолжение со стороны идян моей расе не стоит называть ограничением свободы. Оно потребует подчинения нашему пониманию дисциплины на определенный период. Оно будет вознаграждено. Кроме того, я не стану отрицать: мы хотели бы принять у себя гостью с Иды и обсудить хотя бы силами трех рюклов отношение к этому… феномену. Особенно теперь.

– Что случилось в мире за то время, пока мы были в прыжке? – ужаснулся Саид. – Габариус, я вас в жизни не слышал таким официальным. В универсуме еще не воюют?

– Моя раса сейчас ставит много выше планки фир решение относительно вооруженного… – Чаппа поскрипел жвалами и выбрал слово, – нейтралитета с расой грисшхей. Большего не могу сообщить.

– Но хотя бы не квиппа? – быстро проговорил Саид.

Изображение погасло, канал связи распался. Саид пощупал подлокотник. Поймал в потную ладонь плитку питательного концентрата, подсунутую Яхгль. Фыркнул невеселым смехом.

– Прикинь, у дрюккелей по восемь коленок. В разные стороны. Каждую можно считать еще и локтем. Прости.

– Иногда мы внутренним зрением видим тех, кого любим, даже в иной галактике, – очень тихо сказала Яхгль. – Иногда не узнаем при взгляде в упор, потому что боимся утраты иллюзий. Мне кажется, ты все же ее… любишь. Но очень может быть, ты придумал ее от начала до конца. Как Альг придумал свою милую жену и жил с… ведьмой.

– О чем ты? И почему я не читаю тебя сейчас, даже поверхностно?

– Я обязана тебе жизнью, – лицо Яхгль было белым, без единой кровинки. – Если все окажется плохо… прости меня. Иногда у нас не остается выбора.

Идянка неловко завозилась, сдирая через голову юбку, ужасно нелепую поверх стандартного костюма габ-службы, одолженного ей, вероятно, по протекции сафара, встречавшего катер в имперском раю. Саид смотрел, как длинные ноги идянки пружинят, позволяя ей передвигаться совершенно беззвучно и очень грациозно – и не горбить плечи, не гнуть шею в довольно компактном проеме люка. Стыковочный рукав корабля дрюккелей уже был готов и накрывал собою пол-катера. Люк за идянкой закрылся.

Саид поцокал зубами, вдумчиво перемалывая невроз, щедро сдобренный домыслами.

– Гав, она же не обещала прикончить нас с тобой? —спросил он у морфа. Вздохнул, расслабляясь в кресле. – Но вроде бы одно хорошее сообщение я расслышал. Сима жива и здорова, пусть даже после лечения.

Морф промолчал. Вероятно, он тоже не мог поверить, что Сима способна по собственной инициативе составить пять отчетов. Без ошибок, помарок и нарушения инструкций.

Пальцы дрогнули, процеживая информацию о предстоящем полете, как воду – эта привычка Гюль оказалась неосознанно перенята еще до первого пробуждения личности. Вероятно, она крепко сидела в клон-матрице. Может, она была у всех в последовательности? Может, это привычка того первого, кто три десятка копирований назад начал процесс и был оригиналом для череды клон-поколений, финалом которой является Саид, человек улучшенный.

– Габ Уги, – вслух полагается дублировать цель полета, тем более имея сопровождение. Саид помолчал, не дождался ответа и нехотя добавил: – Рюкл Ошт, кто на линии? Я отбываю.

– На линии, – не называя имени, проскрипел дрюккель. – Сопровождаем.

– Сопровождают… Гав, мне почему-то кажется, проще избавиться от сопровождения личной тени, чем от оштов, – подумал Саид. И оставил подозрение невысказанным.

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 89

«Несравненные творцы от науки – энгоны – не умеют отстроить даже бесперебойное снабжение своих планет продуктами первой необходимости. Они выращивают детей непосредственно в лабораториях и на полигонах, упорно не понимая самой идеи воспитания с ограничениями морального или законодательного толка. Они не отвлекаются на «мелочи», к коим относят потребность в сне, пище и тепле. Энгоны уже много поколений нежизнеспособны как вид, хотя их технологии есть пружина развития всего универсума. Энгоны не вымерли лишь по одной причине: они под опекой пыров.

Пыры, раса с высочайшей живучестью, с огромным потенциалом интеллекта и нерастраченной здоровой агрессивностью, тратит себя на бессмысленное, сжигающее все силы и ресурсы поддержание чужих рас.

Мурвры, воины от кончиков рогов до основания копыт, сосредоточенны на оттачивании реакцией тела и мозга, которые они за много минувших веков ни разу не применяли в прямом военном конфликте. Конечно, если не считать таковым битвы с камарргами, проводимые строго по расписанию, что позволяет посторонним избегать присутствия в опасных секторах или же заранее бронировать лучшие места для наблюдения.

Благодаря этим «войнам» само понятие агрессии вырождается в нечто иное, где стратегия и личная доблесть в приоритете, а коварство и конечный успех – лишь тактика и статистика.

 

В процессе жарки в портаторе происходит расслоение полуфабриката «Сима сырая перепуганная» на телесную боль с хорошо сформированной хрустящей корочкой – и шокированное нечто, обреченное молча наблюдать. Как раз теперь, если есть смысл в таком понятии – теперь – парообразное нечто со стороны взирало на острые иглы звезд, воткнутые в тело тьмы вселенским психопатом.

Современный универсум далеко ушел от примитивного явления планетарной жизни в цивилизационных колыбелях, как пояснил мне с тоской Кит. Пока расы обитали на своих прародинах, они обладали способностью смотреть на звезды с единственного для них – рас – логичного ракурса. Это создавало причудливые узоры сказок и легенд в мировом вакууме. Кит высоко ценил нематериальное наполнение вакуума, а еще сетовал на то, что в нынешнем универсуме созвездий нет. Есть только координаты. Это сухо, мертво и логично. Кит древний, он ценит поэзию и историю. Я дикая, обожаю авантюру и приключения… так что наше отвращение к нумерованной упорядоченности едино и крепко. Для Кита я лично расстаралась, ткнув пальцем в объемную проекцию, нарисовала три десятка созвездий вокруг габа Уги. И подарила реконструкцию пальцековыряния, годную для просмотра при отключенном верхнем свете. Там мой правый указательный рисует созвездие пьяного блюдца, затем вся пятерня тычет в небо, обозначая созвездие сахарных крошек, а еще есть красивое созвездие ученого морфа…

Где бы меня сейчас ни носило, тут нет и намека на сахарные крошки и прочее разное. Я свои рисунки твердо заучила. Я по ним и координаты смогла вызубрить. Некоторые, опорные. Здесь звезд маловато, все они незнакомые и сиротливо мигают, никем не поименованные.

Пес с ними, звездами. Обратим взор к поверхности мира. Вниз-вниз… Прошедшее полную гриль-обработку тело наблюдаю на дне колодца, в приемной нише компакт-портатора. Прожарилось тело конкретно, зрелище отстойнейшее. Но небрезгливые гуманоиды снизошли для прямого контакта. Поворчали тело туда-сюда, взяли пробы тканей, бормоча на незнакомом диалекте. Вроде, все их устроило. Ушли. Тело из портатора добыли клоны, внешность все та же, складки на затылках трогательно единообразны. Останки гриль-Симы поволокли темными переходами и сгрузили в непроглядный мрак. Спорим, надпись на люке помещения переводится как «утиль»?

Гос-споди, неужели я докатилась до уровня привидения? Хреново. Как я буду исполнять должностные обязанности – пугать народ, если меня не видят и не слышат? Увы, я способна и тут провалить аттестацию. Куда меня сошлют дальше-то? Даже интересно. Перспективы есть у любого существа. Путь и несуществующего.

Поскуднее всего то, что тело лежит себе и тухнет, а его боль по-прежнему со мной. Хотя ни в одной детской страшилке я не слышала, чтобы привидения страдали от ожогов или переломов. Невыносимо чешется кожа. Глаза горят, как плошки, засыпанные перцем. Ребра сломаны в крошево и дышать я не могу. Не могу… Но упираюсь и пробую. Темно до отвращения. Звезды погасил кто-то экономный. Нет, их вынули из мрака, чтобы он потерял остатки необычности. Колодец сплющился… Я внизу. Быдловато кругом, быдловато и вонюче. Паленым несет, а первосортной гнилью оттеняет рвотные позывы. Хреново, во мне желчи, и той не осталось, все истратила на опоганивание ангара в Уги.

Хряп! Клац – хряп – буль. Ничего себе озвучка. Вся идет изнутри. Дайте Симе руки, пусть я привидение, но я жажду вдумчиво почесать корочку ожога на шее.

Упс… Почесала. Корочка так себе, отвалилась с первого поддевания ногтем. Кранты, я не сдала экзамены в мире духов и отчислена обратно, в вонючее телесное бытие. К сожалению, оно вне ареала расселения электриков обыкновенных, поэтому они не натаскали сюда лампочек и не бродяжат толпами на прокорме у жильцов.

Сажусь, бережно баюкая голову обеими руками. Голова болит, но уверенно держится на шее. Я живая. Я дышу! Могу тихонько повизжать от восторга. Любая помойка мне ближе и понятнее черной пустоты, куда я нечаянно заглянула. Понять бы, как я выжила. Второй раз! Ведь меня недавно убивал насмерть милашка Эш.

– Граждане, не верьте цыганам! – строго предупредила я вслух, чтобы убедиться в своем умении говорить. – Ну, предрекли они мне смерть неминучую. И что? Пусть гребут чашелистиками подальше, ведь габло – оно не тонет!

Я подбоченилась и неловко скособочилась – ребро прожгло болью. Оперлась рукой во тьму внизу. Под ладонью чавкнуло. Запахло тухлятиной втрое сильнее.

– Ыыы, мать ыыых, – сказала я, надеясь, что трипсы младше шестнадцати меня не слышат и плохим словам не научатся.

В голове включился какой-то мысленный механизм, невесть кем и когда поставленный на взвод и дождавшийся своего часа Хэ. Я прямо слышала его движение. Открылся канал, в мой скудный на извилины мозг тонкой струйкой потекла информация. Это правильно, капельный полив – наш метод. А то как начнут о некуюкности времени, так я уже и не слушаю. Много мне, захлебываюсь. Бедняга Эш, как я достала его. Он старался-старался, напоследок грузанул мне комплексный курс продвижения в гении. Эта фигня со мной и теперь, щупаю запястье и нахожу ничуть не обгоревшую повязочку-невидимку, намотанную в десятки паутинных слоев. Кажется, под браслетом уцелела родня кожа. Которая из прошлой жизни.

Ага, капельный полив мозга дает результат. Мысли заколосились буйной коноплей. Щас мы их покурим. Дым и туман, а равно продирание сквозь них на ощупь – наш метод обмозговки. Хау-ноу от Симы.

Если подойти к люку и нащупать пластину системного контроля, можно подключиться к здешнему миропорядку. Хорошо, вдруг в диспетчерскую дозвонюсь и дадут свет? Гос-споди, ну хватит тупить, шок прошел, я в порядке. Мне все равно, как я выжила, результат важнее процесса. Раз цела, надо искать выход. У меня остались недоделанные дела дома, надо срочно кое-кого внести в список привидений. Пока эта дрянь с глянцевыми губками не начудила чего похуже. Зачем ей завещание Олера? Она, сука, к Саидке лапы тянет! К Гюль!

Контрольная панель. Моя рука знает, что это за штука и какая она на ощупь. Моя рука вообще умна отдельно от Симы. Что-то поправляет, цокает ногтями и отбивает ритм кончиками пальцев.

Свет дали! Правда, не в потолке или там стенах, а внутри моей головы. Зажмуриваюсь и наблюдаю. Вижу зал без внятной формы, почти белый. Посреди – кресло знакомого мне вида. В кресле сам Олер, который по идее сейчас и во веки вечные – в шлаке, невозвратно изолирован от общества. Сидит, зараза, и глазом не моргнет в ответ на мое возмущение.

– Серафима Жук, если вы наблюдаете это послание, значит, я давно и благополучно покинул игру и пребываю в отставке на планете Шлак. Когда вас второй раз попытались убить, тем самым создав прецедент по моей необратимой дискредитации, я принял крайние меры и пошел на соглашение, которое образно могу назвать сделкой с… – Олер замялся и немного помолчал, – вы на Земле сочли бы его дьяволом. Он слишком много может и слишком вне понимания. Допускаю, я использовал в его отношении нелепое, алогичное определение. Но вам так проще. Продолжу: вы предмет и объект сделки. Я оплатил ее огромными ресурсами, в обмен мне гарантировали проведение синтирования вашего организма. Это послание запускается само, едва синтирование первый раз восстановит тела после тотального повреждения.

Я долго обдумывал, могу ли я нанять вас более традиционным способом и обеспечить стандартной охраной, необходимой сотруднику высокого ранга. Но вы не выслушали бы меня, уже это не подлежит сомнению. Между тем, я не могу отбыть вовне и не решить ряд проблем, которые полагаю важнейшими. Я пробовал разные подходы. Пришел к выводу: проблемы, занимающие меня, извечны. Если это так, и логика не дает решения, стоит отодвинуть ее в сторону и обратиться к менее рациональным и даже абсурдным методам.

Итак, вы нарушили размеренность моей жизни, клонящейся к закату. Я нарушу спонтанность и беззаботность вашей, лишь начатой. Я оставляю вам все свои проблемы. Кроме того, я оставляю вам свои личные ресурсы, закодированные в вас и не подлежащие передаче третьим лицам.

Вы провели достаточно времени в универсуме, на его лицевой стороне. Теперь вам предстоит увидеть изнанку. У всякого явления она имеется. Когда я был молод, меня изнанка не интересовала и я внес немало в ее развитие. Раскаиваться я не намерен. Я не идеалист и не нахожу в своих действиях сбоев логики. Однако изменить изнанку я так же бессилен, ранее это отмечено. Я ограничен своей логичностью и своим пониманием законов мира.

Соответственно, вы не получите от меня в наследство никакого понимания законов мира и его ограничений. Может быть, это поможет вам непредвзято смотреть на вещи и явления.

Полагаю, сейчас, просматривая сообщение, вы пребываете в совершенно безвыходном положении. Так я оценивал бы последствия насильственной кончины. Но я прошел свой путь. Теперь ваша очередь. Люди плывут или тонут не потому, что умеют или не умеют плавать. Люди верят в тот или иной исход. Заранее. Сейчас ваше время выбирать исход. Я ничего вам не желаю, вторично расставаясь. Хотите полагать это местью Олера? Ваше право. Хотите счесть шансом Олера? Ваше право. Я выбросил вас в море. Это все.

Свет в мозгах погас. Вероятно, там была всего одна лампочка. От накала гневных мыслей она перегорела. Сижу в вонючей темноте. Усердно думаю для Олера: чтоб тебе, старый аппендикс компьютера, икалось, как взбесившемуся ослику! Наследство оставил. Барби-дрянь меня спрашивала о каком-то наследстве и рабочих материалах. Это именно то, что вкодировано в меня. Точняк! Получается, Олер прямо или косвенно участвовал в создании предпосылок для кризиса, потрясшего габ Уги. Он желал сделать явным нечто тайное и опасное настолько, что жизни моих сослуживцев и даже моего драгоценного шефа не имели значения. Меня неизбежно грохнули бы, чуть раньше или несколько позже. Так я попала бы в чужие беды по горло и начала считать их своими. Все сбылось. Но я жива, и это мне тоже оставил в наследство Олер.

– Придурок, – с выражением сказала я, старательно представляя себе икающего Олера с длинными ослиными ушами. – Ты играешь всю жизнь. Эта Барби играет. Но я не страдаю игровой зависимостью! Мне пофиг ваши заморочки с ресурсами и властью. Пофиг!

Рука, недавно заявившая о некоторой автономии от Симы, закончила щекотать панель контроля. Прижалась к ней тыльной стороной запястья. В мой личный архив потекли данные местной системы управления. Славненько. Я хакер-лунатик. Бессознательно ломаю коды. Или у меня есть право вскрывать их? Не важно. Много знаешь – мало успеваешь.

Параметры звезды. Планетарная группа. Населенность. Иерархичность. Управление и контроль. Всего по чайной ложечке. Пробуем и думаем.

Самое первое и потрясающе неожиданное: в данных нет координат. Вообще нет. Звезда не занумерована, а если и имеет номер, то в систему информации он не внесен. Здесь нет стационарных портаторов. Нет габ-пирсов. Нет орбитальных портов для кораблей, способных прыгать. Есть лишь приемники-накопители для прибывающих жителей. Еще есть ЦК – центр контроля. Туда не допускают живых. Зона близ ЦК имеет обозначение СС – сервисная специальная. В ней работают киборги. Автономные, гуманоидного вида. Контракт пожизненный, срок жизни равен сроку работы энергоустановки. В силу неприродности киборги являются собственностью, а не свободными личностями. Сознание под контролем. Наличие подсознания отрицается системой и регулярно вытравливается перезагрузкой… Даже наивной Симе из сказанного понятно: есть у них подсознание, иначе нафиг его вытравливать?

Я сейчас на грани зон СС и СП – сервисной первичной. Далее от ЦК утилизационный кордон и за ним карантинный кордон, это УК и КК.

– Кто-то решил отучить Симу от сокращения слов, – хихикнула я. – Выживу, Чаппа им спасибо скажет!

Вспомнился отчет, мстительно составленный мною в ответ на приватный и весьма холодный запрос габариуса о причинах избыточной активности атипичника по контролю миграции. Это когда я пару месяцев назад дико обозлилась на брыгов, открывших скандально-шумное заведение напротив «Зарослей сафы». И все возня – исключительно для разрушения семейного дела Павра, сафара. Все знают, что сафары и брыги происходят из единой расы, которая вроде буйной семейки наконец-то однажды выбыла из двухпланетной коммуналки в противоположных направлениях, как можно дальше. Не сошлись характерами. Сафары эстеты и бессребреники, помешанные на гостеприимстве. Брыги силовики и домоседы, двинутые на идее внутренней простоты как метода совершенствования духа. Видели хоть раз фонтан типа «писающий мальчик», как бы приличный посреди людной площади? Считайте, вы все знаете об их методе воспитания детей.

«Хз скока ЧП. НЗ вскрыт, но иди. оты рв-ся пачками. Тчк».

И это я отправила с пометкой полной конфиденциальности. Чаппа позвонил минуты через две. Долго молчал, перетирая жвалами злость, недостойную его солидного возраста. Наконец вздохнул с бульканьем. Поморгал усталыми глазами, это понятно по мутной защитной пленке, опущенной полностью. Я осознала: не спал суток трое, не меньше… Стало стыдно. Мало ему бед кроме ничтожного габла с детскими понтами. Я посопела и стала сразу составлять вежливый отчет, морща лоб и бормоча слова шепотом.

– Ты меня уважаешь? – проскрипел Чаппа по-русски классическое и немыслимое. Задергался всем телом от смеха, наблюдая Симу с отпавшей челюстью. – Да-да… Мне очень советовали выучить фразу. Есть у нас эксперт по наречиям и обычаям Земли, его зовут Тиль. Я посетовал на раздражение от контакта с сотрудником, он пообещал интересный эффект. Я опробовал фразу и доволен. Габло Сима, я даже снизойду до мести. Я намерен утвердить ваше повышение. Вы надеялись на обратное? Вы пытались избежать ответственности и отсидеться в низком звании, имея потенциал роста? Нет, теперь не получится… – Он поднял нижние пленки с глаз и остро глянул на меня, бурую от стыда. – Не стоило плевать в потолок. Я хорошо объясняю? Смотрите, Серафима: я ставлю кай-квиппу на прошение о минимальном испытательном сроке в процедуре вашего роста до габрехта. Конец беседы.

Ну, конец так конец. Я отправила ему официальный отчет и из вредности второй, из сплошных сокращений, опять на личный адрес и со стиранием всех копий по получении, чтоб Чаппе не нагорело за мои художества. И еще отсылала разное глупое… Если я могу по-детски радовать загруженного сверх меры милейшего нелюдя, я буду прилагать усилия.

Увы, все пыль. Я умерла и не могу быть габрехтом там, где меня уже кем-то заменили. Я должна быть здесь. Сейчас получу статус, еще малость пощелкав по панели. Рука, ты уж старайся. Хочу хоть тут красивый, звучный. Есть ведь в универсуме шикарные слова. Интмайр – мне нравится. Или лаэлли, это распорядитель праздников у сафаров. Или…

«УГ», – высветилось в мозгу. Плечи мои поникли, придавленные грузом реальности. Я знаю, как это расшифровывается на Земле. Мягко говоря, унылое оно… габло в смысле. Местные уроды помешаны на двухбуквенных сокращениях самого противного вида. У них УГ – уборщик глобал. То есть я должна отныне таскать дурно пахнущее к люку со знакомой мне надписью, означающей утиль, как я и догадалась с самого начала. Глобал немного лучше, чем локал. Я могу обезгаживать любые помещения в пределах планеты, включая зоны КК, ПК, СП и даже частично СС.

Однажды я выберусь отсюда. Я найду Кита и уболтаю его еще разок слетать в шлак. Я заранее соберу коллекцию отходов высокой вонючести, конденсирую их и складирую брикетики близ дома Олера, с наветренной стороны. Это мелко и нелепо. Ну и пусть. Будет ему УГ в его СП.

Все, меня зарегистрировали. Выделили статус постоянного прожития, а с ним и легенду, прям как внедренному агенту. Якобы я нахожусь тут десять циклов, у меня семь поощрений и два мелких порицания. За мной не числится перерасход ресурсов. Я лидер секции по дисциплине… надо же! В связях, порочащих меня, не замечена. Классифицируюсь как белковое существо, имею допуск к посещению внешних территорий. Неагрессивна. Живучесть двенадцать единиц. Интеллект тридцать одна единица. Обучаемость низкая. Пол есть, женский в формате двуполой модели, гормональный контроль встроен. ТО пройдено одну долю цикла назад. Это что – ТО? Я же не автомобиль, елки-палки… ага – тотальное обследование. Посещаю курсы разведения насаждений.

Все, больше не могу потреблять мозговой бред. Я думала, у дрюккелей проблемы с избытком упорядоченности. Но я была наивна, как слон при входе в посудную лавку. И сейчас я тут нагромыхаю, провалю дело и помру вторично, если не начну думать о существенном.

Маскировка. Легенда у меня есть, но пахну я как полное УГ и одета, как ходячее ЧП. Лезем в новый архив. Униформа… Уборщики могут раз в долю цикла претендовать на обновление. Отсутствие такого запроса есть показатель бережливости. Я не делала запросов три доли цикла. Пора портить показатель экономии ресурсов. Заказ на полное обновление… сделан и принят. Обработан. Есть подтверждение обоснованности. Теперь я должна проследовать по маршруту и получить запрошенное. Добрые автоматические системы выдадут робу в ста метрах от места, где я именно теперь торчу, как гнойная заноза.

Прошагав по тесным коридорам с множеством изгибов, я с интересом изучила дверь: толщина больше ширины! Передо мной дверь откатилась вбок. За спиной немедленно восстановила целостность стены, когда я обернулась, не смогла найти шва. Колупала ногтем так и сяк, но без пользы. Слева щелкнуло, приглашающе звякнуло. Образовалась крошечная комнатуха для переодевания. Как раз можно внутри поместиться, правда, при сгибании лоб страдает от прямого контакта со стеной. Ну, еще локти страдают – если их необдуманно развести в стороны. Я села на уступ и отдышалась. Полумрак. На полу жалкой тряпкой валяется униформа. Цвет непередаваемый. Из впечатлений внятно одно – немаркий, ага. Ткань на ощупь привычного по земным стандартам плетения. На джинсу похожа. Довольно мягкая. Покрой мешковато-никакой.

– Олер, икай!

Велела я и стала нехотя оттягивать от горла вниз шов габ-формы, обдумывая варианты. Не хочу носить мешок. Хуже, почти не могу. Я по пояс расстегнула костюм и уже осознала, тут не тропики. И еще напряги с тяготением. Стащив рукав, чую: оно давит круче земного раза в полтора. Ныряю обратно в родную габ-форму, греюсь, врубаю все системы обработки отходов жизнедеятельности и читаю инструкции. Габрехт обязан знать очень много. Не ведаю, кто сдавал за меня экзамен, но я бы наверняка справилась хуже. Так, вот оно:

«В определенных обстоятельствах униформа может переходить в режим мимикрии, подстраиваясь под протоколы межрасовых встреч». Дальше инструкция задание по настройке. Взять образец, поместить… подключить… прощупать все предметы одежды с целью установления покроя, если нет возможности трехмерного анализа и нет карты раскроя. Ждать результата. Хоть один пункт трудно запороть. Жду. Моя серенькая симпатичненькая форма с матовым эффектом и знаком габ-службы у левого плеча тускнеет, обвивает грустными складками, как сдавшийся пуле дирижабль. Щупаю швы местного «мешка», уточняю фактуру ткани и строчки, еще раз проверяю крой. Готово. Упаковываю местную тряпку в мешок для хлама. Покидаю комнатку.

В коридоре меня ждет сюрприз: местный кривобокий габарит, угловатый, ужасно обшарпанный, с громадной вмятиной слева и потеками чего-то темного по борту ниже вмятины. От габарита попахивает озоном и искрящей проводкой.

– Ты кто будешь, болезный? – Спрашиваю его.

– Ш-пп-хр-цвирк!

Это вместо ответа. Речевой центр накрылся. Бывает. Обхожу бедолагу по кругу. Точно я назвала породу, путь он и устаревший. Знаков габ-службы нет, цвет корпуса кое-где еще цел, исходно он был зеленый, как у жука, в переливами.

– Как тебе имя Шарп? – спрашиваю осторожно. Вдруг догадается, что я не фирму рекламирую, а намекаю на обилие коцок и потертость.

– Ш-хр-фф…

Отозвался сразу, охотно. Наверное, не возмущается. Иначе протестовал бы дольше. У меня есть привычка очеловечивать механизмы. На Земле рыжий от ржавчины «Апельсинчик» имел имя и характер. Вряд ли он знал, что так богат. Здесь автоматика гораздо продвинутее. Иногда ей хватает чего-то в недрах машинного сознания, чтобы по-настоящему быть личностью. Как мой любимый Вася, самый атипичный габарит на весь Уги.

– Сима, – кивок вежливости Шарпу. – Пошли, напарник. Вряд ли на тебе можно кататься верхом.

Скрип-скрип вместо отклика. Шарп поднялся на пять сантиметров над полом и плывет по маршруту. Стабилизация у него барахлит, левый ограничитель под корпусом шаркает по полу.

– Какое-то тут все не новое, – жалуюсь ему в охотку. Приятно разговаривать с кем-то, а не только с запутавшейся в себе и обстоятельствах гражданкой Жук. – Можно держаться за поручень, да? Ты поводырь, я просто топаю. Мне сейчас самое время хорошенько подумать, Шарп. Перелопатить данные относительно планеты.

Снова вздыхаю. Обычно туристы летят и знают пункт назначения. А я билета не брала и куда попала… даже здешние не скажут!

– Нарекаю тебя Утиль, – сообщила я планете, споткнулась и ненадолго остановилась.

Шарп тоже замер, он не глуп, с делом поводыря справляется на отлично. Читаем дальше, бредем на ощупь… Планета крутится мухой возле пожилой незнакомой звезды. Всего таких мух четыре, Утиль – второй. Размер и прочее физическое пропускаю, если возьмусь переводить в метры, тем и буду занята до старости. Население… Ничего себе, нет единого числа. Указаны по разделам с углубленными комментариями к каждому «биологические виды», «условно белковые», «небелковые типа ит», «небелковые прочие». Суммируем четыре кучки. Получаем помрачающее Симин мозг значение в пятьдесят миллиардов штук. Или рыл? Или – взгляд на Шарпа – корпусов? Не знаю. Назад отматываю, сортирую по двум группам. С подозрением на метаболизм – треть от страшного числа. Родня Шарпа – прочие две трети.

Статус УГ, маскирующий меня, дает право просмотра подробностей по каждому существу и объекту. Видимо, именно для меня эти две буквы были заранее зарезервированы. Типа любимого Билли «бэкдора», только не в стене, а в системе контроля. Ну и ладушки, проверим. Шарп, он же аппарат с длинным номером, нашелся без проблем. Пребывает здесь сорок циклов, списан по решению производителя, ремонт признана неэффективным. Указание по ликвидации не поступило… Ага, вот. Причина: значится в базу учета атипичных объектов. Что за база? Сима, и чего бы тебе не выучить инструкции раньше!

«Ликвидации либо переработке в связи с износом могут быть подвергнуты лишь неразумные, лишенные атипичности и иных особых свойств (полный перечень в приложении) объекты. Прочие обладают правом на дожитие. Примечание: закон имеет силу (и смысл) лишь в отношении гуманоидных и условно гуманоидных рас, в первую очередь так называемых истинных людей. Цивилизационная структура последних отличается крайней нечеткостью и создает угрозу разночтений».

Согласна. У дрюккелей нет проблемы с дожитием. Они урегулируют любые вопросы досконально. Рюкл законников исключает само понятие разночтений. Толкование этого слова людей у дрюккелей занимает томов пять с примерами.

Шарп замедлил скольжение. Я уткнулась в его корпус и полуобняла старенького габарита. Перед нам торжественно и неторопливо раскрывалась очередная стена, оказавшаяся дверью. За ней – поле с чахлой травой без цвета и запаха. Над травой жиденькое серовато-сизое небо с нищенскими лохмотьями облачков. Грязноватыми, как весь Утиль.

За полем травы, довольно далеко, начинается отвесная скала обглоданного временем титанического здания. Справочник утверждает: оно заполоняет собой всю планету. Редкие вкрапления внешних территорий все подобны тому, которое я сейчас наблюдаю.

Планету можно полюбить или возненавидеть с первого взгляда. За год в универсуме я поняла – так оно и есть. Но Утиль нарушил это правило. Его с первого взгляда посильно лишь жалеть. Некто, связанный с Олером, совершил здесь мерзость. Перенаселенность в современном универсуме невозможна! Всякая экспансия утонет в его бескрайности. Империя это знает и поддерживает границы вовсе не из деликатности. Она уже научно установила, что есть предел управляемости и высчитала, где именно пролегает этот предел. Мне Игль рассказывал. Сверхорганизованные дрюккели следуют тому же правилу, жить не тесно – но сплоченными звездными колониями… Что за бред психопата приключился с проектировщиком, убившим Утиль при заселении хладнокровно и окончательно? И как тут жить, если мир не воспроизводит ресурсы. Вон – трава сухая. Наступаю, она рассыпается в пыль… Она давно погибла. Ужасно давно. И воздух мертвый. Им почти нельзя дышать. Неглупый Шарп тянет ко мне уцелевший гибкий держатель-шланг. Предлагает дышать из встроенных в его корпус запасов обогащенного воздуха, пока мы бредем к зданию. Благодарно киваю, дышу.

– Знаешь, – шепотом говорю в маску, – я неверно выбрала вопрос дня. Где я и как отсюда свалить, вот что мне казалось важно. Но Олер прав. Я увязла в Утиле. Зачем я здесь, вот вопрос. Чтобы осознать тутошний бардак и даже, наверное, прибраться. Гос-споди, помоги Симе, а? Хотя чего там… На Земле свои заморочки не слабее. Прости, отбой связи. Сима ни о чем не просила, Сима побережет заветные желания на крайний случай.

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 117

Пожалуй, исходя из проведенных исследований, стоит выделить два действительно определяющих типа сознания гуманоидов. Я для себя, весьма условно, назвал их правополушарными и левополушарными. Логиками и интуитами. Первые успешнее в экспансии, массовом развитии. Вторые локальны и на беглый взгляд слабы. Однако именно они, таково мое убеждение, способны исподволь управлять могучими и «прозрачными» поборниками логики. Впрочем, интуитов в истинном понимании не интересует грубая работа управленцев.

Некоторым аналогом ситуации является классическая семья, поощряемая в укладе жизни империи. В подобной семье логик – чаще это мужчина – создает ценности, активно работает. Однако аккумулирует результат женщина – интуит. Именно она мотивирует или демотивирует логика.

Модель на первый взгляд дает то, что мы искали. Конечно, если оставить в стороне «незначительный» вопрос: как корректировать и программировать извне систему, составленную из логика и мотивирующего его интуита, глухого к любым внятным доводам и реагирующего спонтанно?

 

Катер вынырнул близ габа Уги, и Саид первым делом пристально и с подозрением осмотрелся. Вслушался в гомон мыслей, выискивая признаки бедствия, оценивая его размах.

В три слоя габ окружен похожими на туман контрольными сферами. Катер как раз проходит внешнюю: слой возле обшивки сплотился, облепил корпус. На миг сбились системы, перезапустились заново. Так они реагируют на тотальную инспекцию, это военная технология, судя по рыжеватому отливу и зудящему неприятию сознания – не людьми создана. Снова дрюккели? Второй слой. Контактирует с телепатом более мягко, вероятно имперская разработка. Третий – самый тонкий и малозаметный, при пересечении сам себя обозначил и отнес к габ-карантинному формату. Считал без дополнительного согласия данные по катеру и разумным на борту. Опросил вооружение, сделал копию с маршрутных архивов последней доли цикла. Прислал вежливые извинения – ситуация нештатная, меря чрезвычайные, нераспространение личных данных гарантируется. Наконец, после короткой паузы включились стандартные системы габа. Выдали адрес для швартовки.

На пирсе гостя встречал мрачный, синеватый от усталости, мурвр.

– Опять контроль? – со вздохом заподозрил Саид.

– Бугз, ут-габнор, – хрипло представился мурвр. – Закатай губры мое повышение в лепешку! Я хотел получить его при живых сослуживцах. Но занят место выбывших. Ты тот самый доу?

– Скорее ут-доу, – Саид осторожно охладил чужие надежды. В мурвре читалось отчаяние, не свойственное этой расе и замешанное поровну с упрямой, фанатичной надеждой на чудо. – Я слишком мало жил, чтобы дорасти до полноты дара. Что требуется делать?

– Искать, – поморщился мурвр и взлохматил когтистой лапой темечко меж коротких рогов, левый был обрублен очень коротко или сломан. – Искать. Больше не скажу, считывай. Мы все теперь стали молчаливы.

Саид прикрыл глаза и бережно считал верхний слой, затем двинулся глубже. Коротко и сухо отследил сигнал тревоги, приказ Рыга держать коридор, нескончаемый бой, появление Симы, бег через габ и спасение полумертвого губра, снова бег и снова бой – на причале. Прибытие дрюккелей боевого рюкла Ошт. Кажется, их всех подняли на лапы… Едва подошла подмога, мурвр опять бежал, он вспомнил: Сима говорила о габмурге Тьюите.

– Плохо, – описал ощущение от увиденного Саид, слепо моргая.

Зрелище каюты Тьюитя пугало: вскрыты все стены, в лоскуты порваны мягкие ткани и перемолоты в крошку твердые материалы. Следы оплавленного и окисленного тут и там – был бой и использовалось тяжелое оружие. Много темных пятен, острый запах паленого и крови. Несколько обгорелых перьев на полу – серых с рябью, таково оперение габмурга. Редкий оттенок, стальной с изморозью, Саид помнил, как сам Тьюить молча и некичливо гордился принадлежностью к исконным крушам с первой их планеты, с прародины… Колонисты все иные, цвет меняется в зависимости от того солнца, под которым развивалась семья, поколение за поколением.

– Сам он… – Саид не спросил, просто не удержался и пробормотал вслух.

– Именно, – вздохнул мурвр.

Кровь и перья проверили. Принадлежность их габмургу несомненна, но где он? Живой или мертвый. Конечно, все надеются на лучшее, хотя поиски длятся более суток, с того самого момента, когда Бугз вбежал в каюту и заревел, наливаясь свойственным мурврам диким гневом, побуждающим крушить и рвать, не замечать ран. А еще искать врага верхним чутьем – нюх мурвров обостряется именно в состоянии, неконтролируемом рассудком.

След вел Бугза коридорами, на седьмой ярус и по главному осевому каналу – к грузовой шахте. Вниз, до самого дна. Мурвр рычал, пена копилась на губах. Далеко за спиной шелестели лапы дрюккелей, рюкл Ошт занимал все новые позиции, очищая габ и проверяя досконально каждый закоулок. Вооруженные до самых жвал бойцы уже следовали за Бугзом, со щелкающим акцентов убеждали его восстановить рассудительность и не рисковать.

Мурвр рычал и мчался, иногда касаясь когтистыми руками пола и тараня стены на крутых поворотах. Где-то в одном из коридоров он обломал рог – и не заметил боли. Таранил с разбега закрытые ворота грузового ангара, разворотил их, расплавил и искрошил, всадив остаток боезапаса чужого оружия. Бросил бесполезную вещь: кожа врага подсохла и уже не опознавалась контролем огня, как живая.

Последние капли рассудка испарились: запах врага стал силен и неоспорим. Грисхши, три бойца, стояли хвост к хвосту в кольце наседающих на них гуманоидных клонов. Кровь хлюпала под ногами, кровь пятнала стены…

– Вот же ж, – задохнулся Саид.

Он видел автономный портатор, разбитый – вероятно, грисхши не успели уйти. Рядом с портатором, на полу, почти затоптанная в мешанине боя, скорчилась Сима. Рука сожжена до кости, кожа на скуле содрана. Дыхание судорожное, кровопотеря огромна. Мурвр взревел и как-то сразу погас. Предоставил расправу над грисхшами кому угодно, врезался с ходу в чужой бой и побрел к Симе. В его личной аптечке было пусто. Раны приходилось просто зажимать. Рычать осмысленно в переговорник и торопить дрюккелей.

– И что, за сутки ничего нового? – поразился Саид.

Потому что Тьюитя так и не нашли! Дрюккели обследуют систему сервисных каналов, но там повсюду «затычки» из обездвиженных габаритов с взорванными энергонакопителями. Каждого приходится бережно извлекать, вырезая из узостей канала. Отсылать в ремонт. Ждать, пока его сознание, по структуре близкое к гуманоидному, восстановится. Вести опрос и считывать данные. До сих пор не понятно даже самое, казалось бы, простое: кто дал габаритам приказ рассредоточиться по узостям сервисной сети каналов и перегреть запасники энергии?

– Мне нужен габ-сотрудник, лучше гуманоид, долго и близко знакомый с габмургом, – задумался Саид.

– Гуманоида не дам, – уперся мурвр. – Рыг вышел из комы. Рыг годится?

Саид невольно улыбнулся. Он внятно считал в подсознании, что именно сделает с ним внешне спокойный мурвр при отрицательном ответе. Рыг для ут-габнора был всем в жизни. Главой службы безопасности, старшим в сообществе, первым в силовых тренировках и непререкаемым в убеждениях. Рыг не мог не годиться!

– Рыг безусловно поможет, ему я верю, на него настроюсь без осложнений, – признал Саид. – А как Сима?

– Соседняя палата, полное восстановление мягких тканей, переломы еще вчера убраны, – мурвр отвернулся и говорил на ходу.

– Кто теперь габмург?

– Он всего лишь ут-габмург, – мурвр развернулся, глаза порыжели, налились беженством. – Многовато дрюккелей в габе. Ошты крепкие ребята, проворные. Но до нейтралов им – как мне отсюда и до родной звезды. Мы не участвуем в войнах захвата и никогда, никогда не совершаем нападений первыми. Мы мурвры. Мы не подчиняемся соням, двинутым на тактике разведки и диверсии. Их вывели из пассивного состояния. Они спали два века в резерве. Два века! От них пахнет консервантом. Консервантом и агрессией. Я составил рапорт габариусу. При всем уважении… Рыг очнулся. Что я скажу ему? В габе посторонние суют жвала во всякую щель! Вооруженные ошты! Не знающие нашего закона чести ошты, которые сберегли жизнь убийцам.

Мурвр рычал и сопел, топал, бил когтями по стенам, оставляя длинные царапины – следы неугасимого раздражения. Саид шагал, гладил притихшего на плече Гава и кривил губы. Весь Уги казался вымершим. Немногочисленные пассажиры, еще не покинувшие габ, боялись лишний раз вздохнуть. Сидели по каютам и терзали информационную систему, и донимали диспетчеров, уговаривая ускорить отлет.

Отдельной группой опознавались сознания пыров. Спокойные, очень спокойные и потому откровенно жутковатые для Саида, успевшего оценить особенности этой расы. Пыры за время инцидента потеряли убитыми восьмерых. Прочие выжили и находились на восстановлении. Они знали о потерях. И теперь были вовлечены в конфликт как минимум до того момента, когда станет однозначно понятен его виновник.

Еще Саид читал сафаров – он неплохо понимал расу и по-своему уважал. Хрупкие, ранимые, общительные, доверчивые… И совершенно не умеющие менять взглядов по принципиальным вопросам. Сафаров в габе немного. Большая часть на лечении. Несколько здоровых тщательно приводят в порядок заведение Павра. Сам он, хромает на сломанную ногу – трубчатые кости этой расы сложны в заживлении – топчется в середине зала и раздает указания. У Павра болит душа, о ноге он не думает. Он страдает из-за Симы. Он то и дело смахивает слезы, вспоминая, как за этим вот столиком сидел Тьюить. А там, в уголке, часто проводил вечера молодой Кьюуть, «золотой петушок»… его уже не вернуть. Брыги тоже топчутся, помогая расставлять тяжелую мебель, роняя то один предмет, то другой и глухо ругаясь, по-своему выражая сочувствие. Все ведь знают: они с сафарами непримиримые враги, и это верно как раз до того момента, пока не грянет настоящая беда.

– Здесь, – в голосе мурвра снова возник азарт.

– Скорого результата обещать не могу.

– Тогда на кой ты нужен, бестолочь мозглявая, – разочаровался Бугз и ушел, поводя плечами и зло расчесывая когтями темечко, будто так можно унять зуд усталости. – Давай, упрись.

Последнее указание прозвучало уже издали. Саид смущенно пожал плечами и миновал порог, едва умная дверь опознала завершение процесса обеззараживания посетителя. Рыг ждал, широко распахнув желто-зеленые, наполненные болью глаза. Прожилки в сплошной – белка не видно – радужке постепенно темнели, переводя тон все ближе к карему, характерному для мурвров в умиротворенном состоянии.

– Обезболили, – покривился Рыг. И подумал очень внятно, с каким-то отчаянным остервенением: – Саид, ведь у меня система была построена надежно. Я умею отрастить ногу или там восстановить кожу. Но как мне вернуть внутреннее ощущение права носить габ-форму? Чего стоит габрал, если убивают не только безопасников, но даже пассажиров!

– Они долго готовились, – предположил Саид, занимая место у изголовья. – Ты бы лучше подумал, как ускорить лечение. Это твой габ. Твой яростный родич прав, воины дрюккели здесь – лишние. Нейтралы обязаны сберегать свой статус. Я уверен, сейчас это вдвойне важно. Ты жив. Габ уцелел. Мы сосредоточимся и найдем Тьюитя. Они не победили. Они еще в твоем лабиринте… минотавр. И ты обязан стоять в узком месте и ждать их. Не отдавай контроль ни империи, ни дрюккелям, ни иным добрым и бескорыстным помощникам.

Рыг мысленно улыбнулся. Опустил веки, почти лишенные ресниц, плотные. В тонкой как волос щели было заметно, как темнеет радужка. Рыг принял совет, обдумал и заставил себя успокоиться. Сейчас он желал надеть форму. Он уже делал насущное: представлял Тьюитя. Подробно, припоминал характерный поворот правой головы, небольшой наклон левой при задумчивости. Привычку топорщить перья у основания шеи, будто они чешутся… Сосредоточенное пощелкивание «любимого клюва» – а любимым Тьюить числил левый, крупный, с дивным гордым профилем. Выпуклым в середине, заостренным у крючковатого кончика. Габмург непроизвольно чесал клюв, полировал его изгиб потертыми, слоящимися от дурной привычки перьями близ запястья руки, невесть когда переставшей быть крылом в ходе эволюции. Жмурил кожистые веки – так круши улыбаются – и с неисчерпаемой снисходительностью слушал детские колкости Симы.

«Будь у вас кепка с козырьком, я бы звала вас генацвале, да-ить», – никто не понимал этого намека. Но однажды Сима изготовила кепку. Оказалось, для головы круша очень и очень удобную. С тех пор вечерами Тьюить прогуливался после работы до бара «Дно» или до «Зарослей сафы» в кепках на обеих головах. Левую кепку он приподнимал, приветствуя гостей габа. До козырька правой дотрагивался, принимая отчеты сослуживцев. Тьюить при движении слегка переваливался на довольно коротких ногах, поводил боками. Он располнел в минувший год и смущался своей мешковатой, ничуть не молодой, фигуры…

– Принял, спасибо за детальность, – прошептал Саид. Дотронулся вскользь до жилистого запястья Рыга.

«Допускаю, жив. Но, если и так, очень плох, без сознания», – сообщил он, внедрив мысль в мозг напрямую. Поклонился, пожелал выздоровления. Встал, поглаживая Гава и смущенно бормоча о том, как сложно работать по наводке и как много времени приходится тратить, не имея опыта.

Рыг промолчал. Кто бы ни наблюдал за ним теперь – если велось наблюдение – не отметил бы изменения ширины щели век и на волос. Пульс не сбился. Даже Яхгль, скорее всего, сочла бы прежним видимое лишь ей поле настроения. Мурвры слабы в конспирации, им вредит прямолинейность. Зато сообщать хорошие или же соответствующие их ожиданиям новости можно без опасений. Мурвры абсолютно уверены: они правы в принятом решении. А решения они принимают быстро. Саид покинул палату, мельком вообразив, что вытворял бы прямо теперь полумертвый Рыг, окажись первым словом в послании «мертв».

В коридоре Саид заколебался, настороженно изучил соседнюю дверь. Гав льнул к щеке и смущенно постанывал. Дверь открылась сама, будто взгляд ее активировал. На пороге стояла, цепляясь за косяк и пошатываясь, Сима. Совершено настоящая, замечательно живая. Ей было больно, она смаргивала слезинки и улыбалась все шире, морща нос. Она смотрела прямо в глаза, как не позволяла себе никогда прежде. Смерть сквознячком протерлась по щеке, и сейчас в тепле выздоровления Сима хотела жить с удесятеренной силой. Сердце колотилось у нее в горле, заставляя плотно сжать зубы – а ну выскочит? Пальцы слабели, тело вот-вот осело бы на пол, но Саид подставил плечо. Сунул нос в довольно светлые волосы, постриженные коротким ежиком. Закрыл глаза, замирая и медленно, очень медленно двигаясь все ближе. Так, чтобы стало тесно стоять вдвоем у этой двери…

– Саидка, – едва слышно выдохнула Сима. – А я вот, оказалась неубивайка.

На дне глаз плескалась сумасшедшая, бездонная нежность. Саид проваливался в неё без раздумий и колебаний. Глубже, глубже… На самое черное дно обморока.

Там было тихо. Там все казалось простым и однозначным.

Гав истошно взвыл над ухом.

– Не понимаю, – всхлипывала Сима у второго уха. – Да сделайте хоть что-то! Он же едва жив… Саидка…

– Истощение, переутомление, – щебетал некто, пахнущий медициной. – У него остаточная живучесть не более семи единиц. Срочно реанимируем.

– Саидка…

И снова стало темно.

Когда мрак рассеялся повторно, в палате звенела особенная, наполненная тишина. Саид нашел взглядом ее источник – пустое место у стены. Поморгал и закрыл глаза. Совершенно бесполезные. Кто будет верить им, имея дело со средствами маскировки дрюккелей? Игль жаловался, что браслеты «потенциального противника» компактнее имперских и куда лучше передают текстуры при сложном освещении – от пяти и более разнотоновых источников.

– Их две – тех, кого я наблюдаю. Одна ушла и сейчас отдыхает, вторая тоже занята, кому следует, о том позаботились, – шепнула Яхгль. – Ты справился, помнишь себя. Не говори ей, что распознал. Не давай повода заметить.

– Что заметить, – так же тихо посетовал Саид. – Я узнаю Симу глазами и сознанием. Я отрицаю ее чем-то глубже сознания. Я без ума от нее и впервые слышу, что она тоже… только это не вариант с Симой. И значит… И еще лицо. Оно больше не одно, и я не хочу видеть все хари, но ты бы знала, сколько в ней понапрятано харь! В… этой.

– Знаю, – горько усмехнулась Яхгль. – Она идянка. Если бы я решила для себя, что смерть предавшего меня оплатит боль обманутой влюбленности… циклов через десять-двадцать мои хари смотрелись так же. Старайся не допускать в себе оживления интереса к беседе. Она учует. Не эта жертва тотального морфинга, а вторая. Та гораздо опытнее. Слушай внимательно, Саид. Я опять содрала с тебя поле силы. Когда остаточное поле ничтожно, ей плохо видно оттенки и движения… души. Сейчас придет Бугз. Ты скажешь ему, что не ощущаешь в габе живого Тьюитя. Так и есть, ты слишком слаб. Она уцепится за правду, выгодную ей. Успокоится, уйдет. Я чую ее страх, желание покинуть габ. Ты не представляешь себе, что может учудить подобная ей, загнанная в угол. У нас нет должных средств защиты, пока я здесь одна. Я с ними не справлюсь.

– Телепаты дурно врут, если у них нет опыта.

– Вот. Держи при себе, не далее вытянутой руки от тела.

Яхгль качнулась вперед, движение опозналось по ее ощущениям. В комнате не пробежал ни малейший вздох ветра. Из пустоты возник рыжий цветок и опустился в ладонь, как лепесток пламени.

– Энна, – улыбнулся Саид.

Цветок уже год был у Симы, откуда взялся, она молчала. Но разве телепату это важно? Он знал с первого взгляда – подарок того, Тая. Нелюдя, на которого настоящая Сима однажды взглянула и улыбнулась… потому что ей было страшно одиноко, ведь кое-кто младенчески себя вел и нагородил глупостей выше всякой меры. Энна жил и не спешил обзаводиться разветвленными корнями, требующими посадки в почву. Он то пребывал у Павра в «Зарослях сафы», то снова перебирался в каюту Симы, то доставался на день-два Тьюитю. В секторе науки стенали и ругались на самых разных наречиях, проклиная несговорчивость упрямейшего на весь универсум габла. Один цветок энна и есть на свете! Его бы исследовать. Осторожно, бездефектными методами. Но цветок принадлежит Симе. Она категорически против. Поэтому из всех уникальных свойств пока наблюдением установлены немногие, и они соответствуют легендам, памятным расе кэф. Рядом с энна не снятся кошмары. Положив его в изголовье, гуманоиды и негуманоиды отдыхают эффективнее в разы. По утрам счастливцев посещает безоблачное, немного щемящее состояние счастья, приятия бытия. В заведении Павра за весь год ни разу не ссорились те, кто занимал столик близ энна. Брыги – даже брыги! – задумчиво улыбались, гладили воздух над лепестками и отказывались от намерения затеять безобразный шум. Собственно, так Сима и победила их, когда все карательные меры были исчерпаны, но заведение напротив «Зарослей сафы» не закрылось. Павр впал в депрессию и начал паковать вещи для отлета из габа, именно тогда энна в вазе был установлен посреди заведения «Дым сафы», издевательски названного в пику Павру.

– Энна, – Саид сложил ладонь так, чтобы цветок помещался свободно.

Дверь открыла и закрылась. Сознание проводило Яхгль. Не было в душе непокоя, беды утратили весомость. Цветок менял восприятие? Саид улыбнулся шире и поправил себя, вслушиваясь в трепет лепестков на ладони: энна тоже нуждался в близком соседстве надлежащего человека. Энна без Симы не выжил бы, не вырастил и первых робких воздушних корешков. Он не мог найти питательной среды там, где видят закаты и пропускают рассветы. Где стаканы наполовину пусты, хотя могли бы быть заполненными ровно на столько же. Энна созвучен душе Симы. В нем и теперь отражалась она – настоящая.

– Саидка, – шепнули от приоткрытой двери. Существо с лицом Симы скользнуло в палату, замерло у стены и постаралось укутать жертву паутиной приязни. Наткнулось на рыжее пламя энна и насторожилось. – Тебя навещали?

– Павр дохромал, наверное, я очнулся и – вот, – Саид прикрыл глаза, чувствуя в ладони теплоту энна и выговаривая без напряжения то, что в целом и не ложь, скорее догадка. – Позови Бугза. Я не могу отягощать новостями Рыга, он едва жив. Пусть… надеется.

– Что-то плохое?

Саид промолчал. Сима удалилась, чтобы скоро явиться в сопровождении мурвра. Бугз сокрушенно, молча слушал о неспособности ощутить сознание габмурга. На истерзанное темечко мурвра где-то возле свежего излома рога рухнул свод небес, не менее того… В буре эмоций растворялось все. Гнев сжигал до тла. Ярость удушала. Бугз слушал, будучи уверенным в подлинности сообщения. И тем подтвердил сказанное куда надежнее любых заверений. Сима зарыдала, растирая слезы по щекам и очень похоже шмыгая распухшим носом.

Гав поучаствовал в драме: он тихонько, проникновенно подвывал со всхлипам, а сам норовил полнее свернуться вокруг ладони, стать подобием держателя для энна. Мех морфа переливался оттенками пламени, словно весь он – продолжение дивных лепестков, и только в глубине ворса, в тени, пряталась серость большой тревоги… Саид ждал, пока все уймутся и позволят ему выспаться. Очень трудно верить в живучесть, ощутив на себе темную сторону дара идян.

Полудрема утомления обесцветила мир, чужие мысли улитками попрятались в раковины приватности. Вязкое время тянулось, не погружая сознание в сон и не отпуская в пробуждение. Наконец, пришла отчетливая мысль Рыга. Габрал испытывал полную, подтвержденную по ряду каналов, уверенность: та, кого желали выпроводить из Уги, покинула габ. Корабль в прыжке. Носительница внешности Симы, выйдя из палаты Саида, со всех ног помчалась к Павру, проверять, он ли принес энна. В «Зарослях сафы» гостья выпила порцию золотистого гринского газа, обладающего пикантным послевкусием. Утомление навалилось, переросло в сон… или обморок?

– Пусть отдыхает, – порадовался Саид тому, что в ближайшее время ему не придется по краю обходить правду.

Заставить тело принять сидячее положение оказалось неимоверно трудно. Саид упрямо боролся со слабостью и проигрывал ей во второй или третий раз – он плохо помнил себя, снова и снова проваливаясь с обморок. Наконец, в палату скользнула Яхгль, без маскировки. За идянкой следовали два ошта при полном вооружении.

– Не смей меня влюблять, – возмутился Саид, заметив первое движение ладоней идянки, сложенных лодочкой у груди. – Опять тебе станет хуже худшего.

– Я сочувствую, – улыбнулась Яхгль, шире разводя ладони, чтобы накачать силой видимый лишь ей шар тепла, на сей раз – светлого, с перламутровым отливом. – Ты друг. Этого довольно. Если бы мы влюблялись во всех, кого лечим, было бы ужасно. Признаю, я легкомысленная, но я еще весьма молода. Когда мы становимся старше, мы тяготеем к традиционному укладу.

– Какому? – жмурясь и согреваясь, без интереса спросил Саид.

Здоровье возвращается, голова почти не кружится и сидеть можно без усилий. Скоро огненные мурашки, весьма болезненные, но одновременно приятные, спустятся по ногам до самых пальцев. Тогда Яхгль разрешит встать.

– Ты не удосужился просмотреть справочник, открытый раздел? – недоумение крошечной морщинкой отметил лоб идянки. – Если верить старым расам, Ида попала под удар излучения. Вся система, а мы еще не умели позвать на помощь или эвакуироваться. Нас полагали мирной, благополучно развивающейся расой… к несчастью. За нас отвечали из старших не кэфы – тоже к несчастью, наверное. Они-то прилежно нянчились с младшими. В общем, мы вымирали и мутировали, никто не проверял, как дела на Иде. Долго… Кэфы не знают, сколько веков. Зато нам памятно: именно кэф-корабли по своей инициативе посетили молчаливый сектор пространства. Так началась новая история Иды. Уцелевших присоединили к взрослому универсуму две тысячи лет назад. Совсем недавно. Мы уже были с такими вот ногами. И все прочее… традиции жизни сложились.

Яхгль прикусила губу. Не дождалась кивка, разрешающего промолчать. Саид как раз делал первые шаги и регулировал костюм на умеренно ослабленное тяготение. Думать, а тем более добывать сведения из справочных систем, он не хотел.

– Ты лентяй. Ладно, поработаю справочником, – нехотя продолжила Яхгль. – Девяносто девять процентов населения Иды можно отнести к женщинам в общегумонидном двуполом варианте. Оставшийся процент – андрогины. Если данные о вас с сестрой верны, всего цикл назад вас приняли бы на Иде, как родных. Обоеполые идяне немногочисленны и весьма уважаемы. Они ствол нашей системы, и даже не генетически, как ты мог подумать, скорее морально и этически.

– Прайдами что ли живете? – Саид замер в настороженности.

– Традиция идян – взращивание потомков, мы используем материал андрогинов чисто… медицински. Наш смысл жизни – дети. Мы передаем окраску поля и умение читать живой мир. Это долгий, сложный процесс.

– Слушай, я запутался, – возмутился Саид. – На Багрифе, получается, ты во всю нарушала традиции? Тебя интересовал вовсе не процесс взращивания, а предшествующее ему…

– Некоторые из нас, и часто симпатией они наделены в наибольшей полноте, – краснея во всю шею, выдавила Яхгль, – полагают, что надо усовершенствовать традиции. Что детей должны взращивать двое. Ну вот мы и пробуем найти свою вторую половинку.

Саид усадил на плечо Гава, обвивающего цветок вроде вазы. Почесал рыже-полосатого морфа за ухом. Сморщил нос, как сделала бы Сима.

– Как у тебя все сложно! Искала ты, искала и нашла Альга. Так нашла, что готова была спасать, содрав с меня, не нужного, шкуру до костей. Так почему ты сбежала из их дурацкого рая? Не комкай мысли! Тебе тошно? А мне теперь что, каждую ночь караулить, не полезешь ли на высокий балкон для прыжка?

– Есть более важное дело, – прервал перепалку Рыг, въезжая в палату верхом на солдате-оште. – Зря все взъелись на парней. Прекрасная боевая подготовка, высочайшая дисциплина. Агрессивности вовсе не замечаю. Я принял у личного состава рюкла Ошт временную присягу по полному тексту уложения боевых групп габ-безопасности. Лишнее оружие на склад, всех в иерархию с понятными званиями. Этот, мой напарник, отныне ут-габрехт. Саид, выбрось из головы девиц, даже со столь совершенными ногами. Надо работать.

Яхгль покраснела всей кожей и покрываясь мелкими мурашками… Ей только теперь сделалось очевидно: в понимании мурвров ее «неправильные» ноги дивно хороши.

– Ох, ну уймитесь вы все, я и без того будто спьяну, – отмахнулся Саид. Потерся щекой о мех морфа, пахнущий пыльцой энна. В мыслях выстроился относительный порядок. Правая ладонь, до того лежавшая свободно на колене, упруго расправилась, парусом развернулась к течению неяркой, едва ощутимой мысли. Заскользила, нащупывая направление.

– Далеко? – Рявкнул Рыг и сбавил тон, когда ладонь дрогнула. – Жив?

– Без сознания, но так я читал бы и клиническую смерть, и кому. Скорее второе. Оценку осложняет двойственное сознание крушей и то, что каждый мозг пострадал по-своему. Рядом есть еще нечто… едва ловлю. Далековато, вроде – под главным пассажирским полем.

– Ут-габрехт, вызвать тройку, одного в охранение, двоим взять на спины телепата и эту… красотку, – строго велел Рыг, но все же посопел малость, пялясь на роскошные ноги идянки.

Саид, стараясь не терять настройки, на ощупь взобрался на панцирную спину. Следуя его указаниям, дрюккель двигался плавно, низко неся тело над полом и расставляя лапы так, чтобы не качать спиной. Изгибы коридоров мешали, перепады высот при смене ярусов путали след, сознания живых отвлекали, азарт сопящего Рыга полыхал, как зарево пожара. Но Саид старался, его дрюккель безропотно синхронизировал мозг с седоком и тоже прилагал усилия для поддержания «вектора» – он так понимал мысль и даже корпус в коридорах оставлял подобным стрелке, двигаясь то боком, то прямо, а то и пятясь… Источник слабого, едва ощутимого эха жизни делался внятнее, ближе. Саид закрыл глаза, поверх век повязкой обмотался хвост Гава: зрение казалось слишком сильной помехой. Зато запах энна, обладающего собственной жизнью и пожалуй даже – душой… он очищал сознание лучше упражнений, рекомендованных телепатам корпусом тэев.

– Тут, – очнувшись, Саид глянул на свою руку. Ладонь льнула к траве бесконечного поля. Ни намека на люк или шахту. Со всех сторон тесно нависают ветви навигационной системы типа «лес густой», как звала ее Сима. Лес обычно рассредоточен и сам принимает решения по формированию потоков пассажиров, но после введения протокола ПИН растения медленно, но упрямо, сползлись в единую рощу. Так они экономили энергию и заодно боролись со страхом. Ведь, даже будучи высокоразвитыми организмами инфо-типа, они на уровне генетики боялись пожара и вырубки.

– Оцениваю глубину ядра поиска, – пощелкивал и поскрипывал согласными дрюккель, не требуя слезть со спины. – Сверяюсь с картами коммуникаций и сервисных тоннелей. Вызываю группу для внедрения. Потребное для вскрытия время – сто сорок щелчков.

Завершив отчет, дрюккель приступил к щелкающему учету времени, а сам для ожидания лег в траву, разместив колени так, чтобы они стали подлокотниками для седока.

– Мне не нравится, что мы отпустили врага, – вздохнул Рыг, покидая спину своего напарника. Он подошел к ближнему дереву и начал строить сферу коммуникации, чтобы убедить инфо-лес в неагрессивности намерений, а заодно подвинуть ближние стволы и создать поляну. – Яхгль объяснила, что к чему. Да, мы отследим точку выхода корабля врага из прыжка. Уже сейчас с высокой вероятностью установили личность зачинщицы. Ее – личность – создали давно, циклов сорок назад, есть все подробности биографии, послужной список, регистрация в информационных средах, статусы по работе и отдыху, служебная переписка. Все, что полагается живому человеку. Только встрой себя на место – и ты в легале. Дорогая услуга. Империя через фиктивные личности внедряет людей. Не только империя, добавлю. Но, – мурвр тяжело вздохнул, – за несколько дней гуманоиды стали всем прочим в универсуме очень, очень подозрительны. Так создаются заделы для больших бед.

– Кому нужны большие беды? – нахмурился Саид.

– Поставщикам военных технологий. Противникам нейтралов, желающим взять под контроль транспортные магистрали. Двинутым ученым, которых ограничивают рамки законов о разумных и одушевленных, мешая брать в проработку потенциально прорывные темы. Я могу мгновенно вообразить список жаждущих нестабильности, очень длинный список. Я пока что не делаю этого и коплю фактуру. Хочу спокойно отработать по теме, сравнить свои мысли с идеями Чаппы. Габариус мудр.

– Я до сих пор не решился задать вопрос, – слова не желали выговариваться. Саид снова был болен от необходимости их выталкивать, ядовитые. – Настоящая Сима… Ее нет в габе. Но есть боль. Энна страдает, даже сохнет. Гав солидарен с цветком. Я упрямо не желаю понимать свое состояние. Самое мягкое определение – мне тревожно.

– Допросим клонов и грисхшей. Ты телепат, тяни руки к их мозгам и снимай в прямом контакте то, что они прячут в шелуху лживых слов. Я устал пробовать совместить показания. Или все вдохновенно лгут, или каждый стал жертвой неоднократного обмана. Грисхши, кстати, уверяют, что их нанял Тьюить. Для портации из габа загадочного и могучего скрытого врага. Еще бы научиться понимать этих шипунов! – Рыг рявкнул от злости. – Они не могут врать, потому что для этого надо усвоить нашу логику. Они вне логики. Из них лишь один говорит внятно. Хорошо, если он знает сотню слов! Сотню… Как его допрашивать? Он не понимает толком ни одного, выговаривая.

– Ух ты…

Саид поперхнулся и вцепился в колено своего дрюккеля. Он, увы, поймал все несказанное Рыгом. Клоны сообщили габралу о портации «объекта». Человека, по всем описаниям неотличимого от ут-габрехта Серафимы.

– Координаты? – голос сорвался.

– Портатор уничтожен. Они помнят срок подкачки энергии. Это все.

– Но если я читаю то, что я читаю, – ужаснулся Саид. – То… нет. Нет, дайте мне оглохнуть. Почему я вынужден всегда читать, без пощады?

– Энна не засох, – вмешалась Яхгль. – Гав чередует серые полосы с рыжими. У тебя есть надежда. Только никто не понимает, в чем она состоит.

Дрюккель из рюкла Ошт монотонно считал щелчки, ни разу не сбившись. Между тем, он оставался синхронен мозгу телепата и неизбежно принимал боль. Он был солдатом, негуманоидом. Он не понимал бури эмоций своего седока. И все же сострадал и отчаивался, ужасался и холодел – продолжая принимать указания от групп, координировать их активность и вести контроль территории на предмет явных и скрытых угроз охраняемым.

Когда компактный тоннель был завершен, когда ошты вскрыли трубу сервисного коридора и добыли оттуда Тьюитя, опутанного трубками и неотделимого от габарита – единственного в Уги, не лишенного своих энергозапасов – только тогда дрюккель тихо скрипнул жвалами и выключился. Чужие, противоречивые эмоции дотла выжгли его сознание.

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 278

Я желал подарить человечеству вселенную или хотя бы вывести наш вид в лидеры? Как смешно. Тратил силы, чтобы разобраться в ценностных и стимулах, пока наконец не отважился подвергнуть исследованию себя.

И вот краткая выжимка из работы над ошибками. Меня совершенно не интересуют вариации психологии пост-гуманоидного периода. Именно так, постгуманоидного. Когда люди вошли в бесконечно многообразное сообщество рас, важнейшие понятия исчерпали потенциал. Что такое гуманизм? Намерение распространить человеческое понимание правильного поведения на вселенную. Следовательно, я максимально гуманен. Надо быть человеком и отдавать людям себя без остатка, чтобы иметь право сказать подобное. Я отдаю делу все силы. Я адепт высокого гуманизма.

Зачем мне брать за основу изуродованное сообщество? Куда правильнее создать идеальную модель, а, если сразу она не будет такова, доработать. Именно этим я и намерен заняться. Союзников я набрал, я умею работать с умными, перспективными и по-своему уникальными, я не зря тратил себя на изучение интуитов. У каждого из тех, кто мне ценен, есть слабость. Для каждого я изыщу приманку, которая сделает его работу – призванием.

 

– Так мы сажаем цветы, деточки, – ворковала Тиа. – Совочками, не спешим. Все получится, обязательно получится, у каждого получится. Раз цветочек, два цветочек. Мир, деточки, весь цветной.

Она говорила и говорила. Беззубые челюсти перетирали слова неловко, «ж» выходило шипящим, «ц» чихало, свистящие и звонкие звуки делались надтреснутыми. Тиа, самое беспомощно создание Утиля. Я пришла первый раз на курсы, обязанная туда явиться для соблюдения легенды-прикрытия. Не знаю, случайно или намеренно меня сюда записали, но я хожу без пропусков и труднее всего в моей учебе «взращиванию» – глотать слезы незаметно.

Тиа совсем человек, только глаза у нее крупнее земных и несколько навыкате. Она очень, очень старая. В группе любителей взращивания есть обитатели Утиля, которые еще помнят Тиа, бодро переступающую в ходунках. Сейчас она лежит и иногда пробует сидеть. Как бы ей ни было худо, занятия не отменяются. Она наверняка и умрет, продолжая рассказывать о совочках, цветочках, деточках и прекрасном большом мире.

Интеллект Тиа ниже двадцати. Она создана быть няней, возраст воспитанников в земной аналогии – от грудных младенцев до детей двух-трех лет. Не знаю, что приключилось на их планете особенное, если было дано разрешение на выращивание инкубаторных нянь. Мне в общем пофиг. Куда интереснее найти детишек, которые сажали цветочки совочками, затем выросли, шагнули в большой прекрасный мир и позволили списать няню «по причине износа».

Конечно, там был пункт о дожитии. В договоре. Когда я доберусь до прекрасного мира детишек Тиа, эти уроды будут жевать договор без соли. Без воды и передыху. Потому что они обязаны переварить то, что наворотили. Тиа списали, а на ее место привезли новую няню. Которую тоже списали. И так далее. На нашем Утиле я смогла найти три поколения нянь. Навестила несколько выбранных, вообще их довольно много. Все полноваты – няня должна быть мягкой. Все терзают мою душу взглядом брошенных лабрадоров. Знаете, чем такой пес отличается от брошенного добермана или там ротвейлера? Лабрадор понимает, что его предали, а отомстить не способен. Его научили любить и совсем не объяснили, что порой надо делать и что-то иное. Рвать горло? Не обязательно. Хотя бы отворачиваться и забывать, как звали.

Тиа замечательная няня. Помнит каждое имя. Помнит лица, привычки. Охотно рассказывает, пусть и получается у нее однообразно. Деточки без исключения – красивые, добрые, славные… Рано или поздно я сломаю совок. Я так остервенело копаю на занятиях… я, блин, урыла бы деточек, окажись они рядом. Тиа этого упорно не замечает по моему лицу, хвалит за усердие, просит подойти и гладит по запястью – детей ведь надо хвалить.

Потом я наконец ухожу с пытки пыток, выбираюсь в коридор. Шарп ждет и держит два, а то и три платка. Почищенных. Мы идем к краю яруса, где старые плиты выкрошились, внешний мертвый воздух отвоевал несколько помещений и потому нет свидетелей. Я могу сморкаться, материть деточек и вообще вести себя ужасно, распускаться вконец. Шарп терпит. Он тактичный.

– Сегодня ты выдал один платок, – клянчу я.

– Ш-хш-п-фф-ррх.

– Я понимаю, что у тебя сообщение. Но порты заварены. Хреново… Сферу коммуникации ты не создаешь, что-то сломано. Письменность из тебя удалили со строгим запретом на обучение. Речевой центр трагически охрип. Вывод: я не могу узнать ценную информацию. Блин, а если бесценную? Дай еще платок. Пожалуйста. Смотри, этот насквозь мокрый, во мне соплей – тонны… Почему мне не выдали такую няню, когда я была маленькая? Знаешь, какой хорошей девочкой я выросла бы? Ни одного пирсинга в ухе, ни единой трещины в ребрах. Я бы не бросила курить, поскольку не начала бы. Я бы…

Шарп сжалился и добыл из недр себя сухой платок. Я прекратила икать от слез и жаловаться на то, чего нет, не было и не будет. Просопливила платок. Продышала красный нос до относительного побледнения. Прошерстила базу данных населения живого и не очень на предмет инженерных кадров.

– Н-да. Ё-наше, Шарп. И ихо-ё…

– Ш-ххх-ф-хххрм.

Поговорили, называется. Перевожу: я пожаловалась, что клонов не люблю и малость опасаюсь. Очень похожие парни со складчатыми затылками однажды убивали меня. Если б не Саид, упорные не-граждане исполнили бы свой не-гражданский долг. При второй встрече я убивала парней со складчатыми затылками. Тошнотворные воспоминания. Все это и умещается в «н-да» с уточнениями. В ответ Шарп возразил – мол, предрассудки долой. Или страхи с хрипом и шипением, или внятный голос разума. Голос разума такой, всегда пробивается через «не могу», усиленное бронебойным «не хочу».

– Могу, – пообещала я Шарпу. – Только идти далеко.

– Шшшш-ффф.

Он имитирует рельсовый звук, кажется. Тут нет рельсов. Но есть сеть локальных портаторов, строго для сотрудников ранга УГ и киборгов из СС. Шарп, кстати, числится моим имуществом. Подозреваю, его ранг обозначен как «ведро помойное самоходное».

– Там ступа с бабою Угой, – последний раз посопев бледным носом, с завыванием прочла я, – портируется сам собой.

Шарп вежливо промолчал. У него интеллект раз сорок пересматривался. Ну, выгорит что к мозгу или там изымут из памяти – и бац, показатель вниз. А исходный был вроде под шестьсот. Славный габарит Вася обожал стихи. Даже дурацкие. Когда он начал еще и декламировать с выражением, высокие умы в габ-центре потеребили извилины и решили опробовать «вербальный метод оценки атипичности небелковых сознаний». Короче эти парни не умеют излагать мысли – вероятно, словестный понос помогает нарастить показатель интеллекта. Так или иначе, контрольным группам габаритов читали стихи и прозу на разных языках. Полгода отрывали от работы сотрудников и снимали с заданий самих габаритов. Без толку. Я молчала, как подобает при интеллекте тридцать один, пусть и пересмотренном вдвое вверх. Ну, скажу я им, что четко вижу после минуты наблюдения, кто именно атипичен и реагирует на стихи. Так ведь меня саму начнут безжалостно исследовать!

– Мороз и солнце, – терзая память о средней школе, промямлила я и покосилась на Шарпа, – день чудесный.

Помню еще две строки. Или хватит, или нет. Замер. Повернулся. Внемлет. Это ведь он по-русски ни слова! На созвучия реагирует. Спорим, его можно круто потрясти Шарпа классической музыкой. Только откуда бы добыть звучание? В Симе есть кое-что неклассическое, но нет голоса… Бредем дальше. До нежилого яруса, далее коридорами до замаскированного зала повышенной секретности с толстенными и неизношенными воротами. Шарп меня слушает, я блею нечто суматошно-неумное о координатах. Надо же, понял и ввел, и мы вдвоём вступаем в круг портатора. Шарп не дышит – он небелковый. Я не дышу – меня вырубает до паралича от одного вида портаторов. Неуклюже переступая прямыми от судороги ногами, все же забираюсь в круг. На упрямстве. И еще – чтобы однажды найти тех деточек, воспитанных Тиа.

Стою. Моргаю с чпокающим звуком – так мне слышится от ужаса. Когда уже, а? Сломался что ли нерельсовый транспорт будущего? Шарп тянет за руку, обвив запястье гибким щупальцем. Шипит тихонько. Мы на месте? Нет признаков перемещения потому что расстояние малое? Выбираюсь из портатора походкой старого круша. Сжимаю зубы и прусь в неизвестность… Что можно узнать у клона инженерного обеспечения транспортных каналов? Интеллект: сорок два. Половая идентификация: условно мужская, гормональный статус обнулен. Возраст в адекватных запросившему единицах аналогии: сорок пять циклов. Агрессивность: умеренная. Тип боевой подготовки: рукопашник, холодное оружие включая метальное.

– Ш-фхр-фчпх!

– Не дави на нервы, сама понимаю, стихи ему читать не стоит, – ною я.

Занятно, что страх вытворяет с людьми. На занятиях у Тиа мне было очень холодно. Тут – обливаюсь потом…

Киваю сидящему у стены «собеседнику» – это его тип, тут таких много, как и нянь. Останавливаюсь, здороваюсь и желаю хорошего дня. Это вроде милостыни, скулы сводит: ему нужно слушать слова, для него сказанные. Не знаю, кем надо быть, чтобы создать живых и умных существ, нацеленных даром слушать и разделять идеи – и лишить их общества. Я в Утиле все время хожу со сжатыми зубами. Эти доживающие… они почти люди. Они не очень умеют создать сообщество без «совсем-людей», которым должны приносить пользу. Они несчастнее морфов, чьи компаньоны умерли. И они во многом человечнее людей, которые способны жить, когда их «морфы» – на свалке… Ненавижу Олера. Но я бы ненавидела его еще сильнее, не отправь он меня сюда. Это место надо менять. Не знаю, как. Только Олер прав, он и подавно бы не додумался сухим умом.

Коридоры местного сектора уныло неотличимы от тех, где я живу. Город-руина обнимает всю планету и удушает в своих каменных лапах. Человеческое сознание не в силах ориентироваться, когда исчезают понятия сторон света и всего прочего, создающего различия. Поклясться готовы: направо и еще раз направо отсюда, метрах в двухстах – моя личная комнатуха. Спальный пенал без права выпрямиться в рост. Индивидуальный, редкая для Утиля привилегия.

Мы свернули налево. Шарп без колебаний, я – без возражений. Не люблю клонов. Хотя это такая скороговорка. Мне удобно ее повторять, чтобы не усложнять тему. Я предпочитаю не усложнять, пока возможно. Похоже, лимит простоты исчерпался. Клон для универсума понятие примитивное. Биологическое существо можно выращивать при ряде ограничивающих условий. Чаще оно – существо – создается клоном, а не генной вариацией. Для вариации требуется суррогатная мать. То есть можно и пробирки-стеклянные банки как в наших киношках. Люди не трипсы, нет прямого эффекта асоциальности без вскармливания от мозгового донора. Зато есть много иного. Пробирочные особи психологически проблемны, чаще болеют и почти неизбежно пополняют собою «пассив» населения в имперском понимании, к тому же у них проблемы со вторичной разверткой. Так что взращивание людей искусственно – дело затратное. Оно практикуется при особых укладах жизни, так появились на свет Гюль и Саид, в их прайде каждое рождение нарушало кучу правил, но главные законы обходило по кромке, ювелирно. Весь прайд участвовал в процессе и окружал нерожденных вниманием. Не обязательно позитивным, зато уж всяко пристальным и пристрастным.

Более примитивные клоны – вернемся к ним – производятся по упрощенной технологии. Они заведомо настраиваются на ограниченную функциональность: силовики, контролеры и так далее. Клоны обладают примитивным пониманием о социуме и своем месте в нем… Я училась на габрехта и этот раздел прочла внимательно. Он длинный, дальше не хочу вспоминать. Не важно, потому что сейчас я топаю по коридору Утиля. Я, знающая правила и битая клонами. Я, готовая порвать всех высокоразвитых взрослых за их умение забывать детство, согретое улыбкой Тиа. Именно после ее совочков и цветочков – из мусора сделанных, из веревочек связанных, ну нет тут зелени! – я твердо усвоила новое о клонах. Тиа ведь тоже, если честно признать – клон.

Нельзя ограничить личность. Нельзя ее отштамповать или выдавить на белом листе под копирку. Каждая няня немножко другая. И чем она дольше живет, тем больше – человек. Интеллект, учитываемый в условных единицах, вообще туфта. До меня вчера доперло: Чаппа написал мне стартовый тридцать один, чтобы я прошла в притирку над планкой закона о дожитии. Если бы он хотел по-настоящему уесть Симу, ограничить в правах и отучить вякать – он бы скостил две единицы. Еще я знаю, что о повышении моего показателя ума вдвое хлопотал Тьюить. Шеф не желал оставлять меня у края пропасти, куда я свалилась бы после предвзятой аттестации. Если бы в тот момент я была ранена, допустим, то некто принимал бы решение: лечить или утилизировать. Это универсум, прекрасный взрослый мир. Здесь не воюют раса на расу и не взрывают галактики. Спасибо им, что научились хоть так уживаться – глобально. Но бытовые тараканы у взрослых живы и жирны.

– Ш-ффф-хш!

Энергично. Я задумалась, вздрогнула от высказывания Шарпа, стерла со лба пот. Я вообще-то в костюме с полноценной регулировкой климата. Жарко может быть только голове. Именно лоб потеет. То есть – не страх? Запрашиваю данные. Опа! Да тут тропики с уклоном в пустынность. Принимаю к сведению. А пока вежливо стучу костяшками пальцев. Жду. Еще стучу. Шарп первым теряет терпение и толкает дверь. Может, он бронированный? Жмурю левый глаз и заглядываю в щель, рискуя им, полуприкрытым.

– Здравствуйте. Я Сима. Я с просьбой к вам. Можно?

Мамочка, ну три ж складки, три! Затылок шикарнейший, весь клон жуток до того, что Рыг бы восторгнулся и потребовал спарринга. Наверное, этот инженер сооружает мосты и тоннели без применения сложного инструментария, руками – и головой. Особенно ею работает, ага. Поворачивается, еще, еще… Движения плавные, очень эффективные. Профиль негроидный, плосконосый. Кожа матово отсвечивает пыльно-бурым. Из одежды майка и мини-шорты мешком. Пота не замечаю. Пофиг парню тропики?

– Да.

Вывод: он понимает язык общения этой вселенной. Вывод два: он не бросал ничего метательного и не намерен душить контактно. Лицо у него вообще – нормальное. Несколько грустное. То есть выразительное, а не пустое.

– Да – что?

– Что? – этот тип насмехается? Зрачков в черной радужке не видать. Два пистолетных дула, а не взгляд. Мне вообще не смешно. Толстые губы чуть поджались и снова расправились. – Изложите причину обращения. Изложите причину для оказания помощи. Изложите данные по статусу. Справка: до увольнения я обладал статусом рал в универсальном его понимании.

Собственно, до умной на тридцать одну единицы Симы как раз теперь доперло: этот парень не мог оказаться тут! Он же выше планки дожития.

– А…

– И бросить подразделение? – строго уточнил рал, не дожидаясь завершения глупого вопроса.

– А-аа, – выдохнула я и осторожно улыбнулась. – Ну, сглупила. Я вас жутко боюсь. Простите.

– Причина?

– Меня убивали клоны такого типа. Ничего личного, им дали задание.

– Упал отжался, – рал без промедления посоветовал свой метод взращивания мужества. Подождал моих действий, но не дождался. – Статус. Приказы допустимо отдавать или исполнять.

– Ут-г… ой, то есть УГ. Тут. Вот.

– Слабая дисциплина, – сообщил рал. Старательно отполировал широкой ладонью свой безволосый череп. – Высокая эмоциональность. Нет годности к строевой. Есть годность для неформатного общения. Присваиваю статусу УГ временное равенство со статусом рал. Разрешаю сесть. Готов выслушать прошение. Не готов заранее дать положительный ответ. Обдумываю варианты компенсации. Слушаю.

– Починить бы, – я указала на Шарпа и шмыгнула носом.

– Диагностика без условий, – сразу отозвался рал. Некоторое время пялился черными дулами на Шарпа. – Знакомый тип оборудования. Руки помнят. Хорошо. Встать тут.

Вообще Шарп не ведется на приказы, он куда охотнее откликается на просьбы или рассуждения в пространство. Но незнакомого рала послушался сразу. Я понимаю почему, ведь мурвр Рыг – габрал. Этот клон в какой-то иной системе имел похожий уровень полномочий. Сорок два относительно интеллекта – полная лажа. Скорее месть тех, кто взъелся на рала, но не успел угнобить его ниже плинтуса. Поскрипел извилинами, сыграл на долге, верности подразделению – и выиграл.

Руки у клона работают так, что фокусники бы от зависти издохли с первого движения. Я моргнула – а Шарп уже лишен двух пластин брони и обезглавлен. Рал залез в недра аж по плечо и там вдумчиво разыскивает… искру? Контакт? Шину-плату-гланды? Что лечат у больного хрипотой габарита?

– Допускаю восстановление до функциональности восемьдесят три процента при оценочной текущей в семнадцать, – изрек рал, которого я прямо сейчас тихо обожаю, но слабо понимаю. Я тащусь от наблюдения за работой профи… – Затраты времени в понятных при статусе УГ единицах, – он покосился на меня с насмешкой, – две доли габ-суток. Делаю запрос на материалы костюма. Фрагментарно! Гарантирую изъятие без утраты функциональности.

– А…

– Дисфункция речи?

– А-а, – отказалась я. Хихикнула и исправилась, – Нет. У вас имя есть?

Рал прекратил копаться в Шарпе, сел и осмотрел свою руку, после извлечения из габарита покрытую какой-то радужной пленкой. Скатал эту гадость ловким движением пальцев и щелчком отправил в мусорку.

– Прошу обосновать необходимость ношения имени. – Он резко повернул голову и уставился на меня. – Без «а».

– Так принято. Так удобно. Все мы человеки и надо же окликать… У Шапра, и то есть имя! После починки можно узнать его мнение. Он логичный. Умный.

– Ваш профиль либо значится как сбой, либо имеет формат атипичности, – отметил рал. – Допускаю наличие смысла в имени. Не вижу фактических доказательств сказанного. Нелогично. Я думал над темой. Нет решения. Первый раз испытал потребность в имени по прибытии в данное место дислокации. Второй раз получил запрос от вас.

– Тебя, – поморгав безмерно глупо, посоветовала я.

– Неформальное общение лишено смысла более, чем ношение имен. Я сформировал запрос по искомой ценности, излагаю. Данный небелковый организм будет восстановлен. Затем вы обеспечите меня всеми располагаемыми сведениями по заданной теме, требуется полный пакет.

– А тему бы заранее…

– Вам сложно усвоить порядок исполнения операций? Сначала ремонт. Затем компенсация. Отсутствие потребного пакета данных будет вашей проблемой. Небелковый организм не вовлечен в расчёты белковых.

– Вы чудовищно порядочный тип, – улыбнулась я. – Обожаю широту души.

– Обожать не допускается, – отговорил меня рал. Подумал и добавил, снова копаясь в недрах Шарпа, – в наличии охраняемый объект. По условиям договора допускается один объект.

– А! Это тот объект, который до меня спрашивал имя?

– Ответ положительный. Пройдите сюда. Сформируйте команду на частичное раскрытие костюма. Сформируйте команду на отделение фрагмента, тип – ремонтная заплатка системного формата, уровень три-ло, аварийный экстренный.

Исполнять указания рала просто. Они как-то сами собой реализуются… пока я путаюсь в посторонних мыслях, которые едва уворачиваются из-под железной пяты марширующих через мозг приказов. Откуда безымянный тип знает, что мой костюм – не тряпка рядовая, выданная системой Утиля? И, если он просек такое, значит, не только это понял. Но не задал ни единого вопроса. Гос-споди, какой у рала настоящий-то интеллект, до всех корректировок? Ну, еще страшнее вопрос: а чего он от меня наберется и до чего докатится, если однажды прекратит чеканить слова и строить мысли в безупречные шеренги?

– А вот про костюмчик…

– Обладаю рядом дополнительных опций в области оптики, локации и скопии, – не стал скрывать сути честный рал. – Создан для проектировки и контроля комплексных ремонтов на объектах классом до имперского крейсера первой категории включительно. Это в понятных вам терминах.

– Кем создан?

– Не обладаю данными. – Он даже нахмурился. – Оценивал варианты неоднократно. Отметил: вся группа неизменно функционировала в закрытом режиме, без контакта с внешними разумными. Неизменно имелся посредник. Статус выше моего. Соответственно, я не обладал правом подать запрос.

Рал отделил от моего костюма ремонтный фрагмент. Действовал он голыми руками, из-под ногтей иногда подозрительно искрило. Ей-ей там встроены резаки или еще какая-то фигня покруче. Спорю на мороженое, которого тут нет и быть не может: рала сослали в Утиль из-за того, что он начал задавать вопросы. Самому себе, но это уже многовато в чьем-то представлении. Домыслы, домыслы… Знаю. Только что мне остается-то? Пока лишь копить их, бесполезные на первом этапе. Следователь из Симы нулевой. Но тут нет выбора. Вряд ли Олер, зараза, вернется в мир и приложит усилия, чтобы синтировать гражданина Жеглова. На импортных умников надежды мало, всякие Пуары и Марплы в Утиле вымрут от культурного шока. Тут нет английского чая и даже часов, чтобы обозначить файф-о-клок…

– Первичную отладку завершил, – рявкнул рал с воодушевлением, нахлобучивая плоскую бородавку-голову на потертый корпус Шарпа. – Оцениваю срок восстановления в три-пять суток по скелетному… – рал глянул на меня и замолчал. Обдумал новый вариант фразы. – В виду вашей инженерной безграмотности уточняю: это небелковый организм, а не механизм. Он восстанавливается по принципу организмов, то есть свободным замещением поврежденных органов и компенсационной адаптацией. Скелетный этап состоит в контролируемом сканировании связей. Сопровождается множественными локальными перезагрузками и подстройками. Логической фильтрацией памяти и алогичным, частично случайным, мозаичным заполнением пробелов в данных. После скелетного этапа организм осознает свой потенциал и далее восстанавливает полноту восприятия, а затем и манипулятивные данные.

– Вау.

– Это подтверждение понимания?

– Частично. Я восторгаюсь.

– Избыток эмоций. Могу подать запрос: какова причина принятия срочного решения о ремонте?

– Шарп что-то хотел сказать мне. Много раз. Вот чую, важное. Как бы не подкрадывался к нам всем зверь песец. Эээ… то есть что-то неладно с Утилем. Хотя с ним вроде все неладно, куда дальше-то?

– Неладно, – кивнул рал. – Наблюдаю снижение подачи энергии, длящееся более цикла. Наблюдаю ухудшение показателей жизнеобеспечения. Моя группа работала по сбору данных. Наблюдал активное противодействие. Три подчиненных в ранге рехт последовательно перестали отвечать на запросы. Их подразделения не вернулись в срок. Оценив уровень неопределенности, принял решение временно прекратить исследования и автономно обеспечить энергией ближнюю зону ответственности.

– То есть у вас тут тепло и светло не просто от везения, а по итогам работы групп.

– Мы обеспечиваем комфортные условия для биологических видов с живучестью от пяти единиц, – строго уточнил рал. – Радиус нашей зоны ответственности можно считать по параметрам среды. У вас есть доступ к системе контроля?

– Хитрый какой! Вот за это тебя и сослали. Спросил то, что и не надо бы.

Рал сделал самый тупой вид из всех, какие мог при кирпичной от природы морде. Типа – и вовсе я не намекал, что ты, гостья, многовато знаешь и вряд ли случайно доперла, как меня искать.

Шарп дернулся, зажужжал и повалился на бок. Еще вздрогнул корпусом – и затих. Наверное, его крепко допекали эти самые скелетные процессы.

– Предлагаю восстановить энергозатраты после получения вводных по компенсации за ремонт, – приказным тоном сообщил план дня рал. – Проследуйте в соседнее помещение.

– «Пошли» или «прошу» было бы короче, – проворчала я, наблюдая складки на затылке отвернувшегося рала. Блин, как он двигается! Пусть все киборги передохнут, в гневе сжеваши привода-манипуляторы. Плавно, эффективно и вместе с тем… с особинкой. Мне кажется, я узнала бы его походку в строю из дюжины подобных. Он нешаблонный. Те, которые меня били – те просто мясо и быдло. И те, которые меня лечили недавно – тоже. Этот рал иной. Топаю следом. Складки на его шее – в области моей макушки, если пристроиться поближе. Это значит, два метра росту в дяде есть.

– Я формулирую точно, – не забыл тему беседы рал.

– Приказы должны быть короткими. Вдобавок я не люблю приказы. Я лучше принимаю вежливость. Типа – иди ты, Сима, в… эээ… дверь.

Шарп загудел, я обернулась и с ужасом проследила, как он боком взлетает под потолок, вибрирует корпусом и с размаху рушится на пол. Грохот – аж мурашки дыбом!

– Не повредится, – опознал вопрос рал, дослушав мой стон. – Данный организм знаком мне. Одна из функционально допустимых для него задач – контроль и восстановление внешнего корпуса кораблей. В том числе в плотных метеоритных потоках, при близком прохождении звездных корон и пиковых активностях типа глоп.

Я проглотила очередное «А-а». За все время пребывания в универсуме никто еще не тыкал меня мордой в говно необразованности так часто и ловко. Если б Сима год училась, а не лезла носом во все щели, выясняя, где именно прищемят, Сима бы теперь была… Я нервно хихикнула. Сима была бы ровно тут же. Или хуже, сидела бы в габе и зубрила умности, пока Утиль остывает и некто малопонятный кошмарит няню Тиа, брошенную на дожитие без цветочков, детишек и медпомощи.

– Душечка, – ляпнула я, наконец отвлекшись от своих мыслей и изучив комнату с порога, едва затылок рала отодвинулся и открыл обзор.

Если бы Мэрилин дотянула до сорока с хвостиком, потрепанная бессчетными романами с уродами, ни разу не понимающими ее тонкой женской души… Не знаю. Со второго взгляда сходства меньше. Да, блондинка. Фигуристая, немного пухлая по моим представлениям. Брови и глаза – ну очень мерилиновские. Знаменитой родинки нет. Зато выражение на лице такое… ну, из финала истории про Душечку, в чистом виде. У парня нет миллиона, он мошенник и лузер. Все равно расклад такой, что это не важно.

– Поправка. Названное мне имя – Зэйра. – Пробасили в ухо. – Находится в статусе охраняемого объекта. Нуждается в лечении. Не располагаю данными для диагностики и восстановления белковых организмов. Нуждаюсь во вводных.

– Так и я не доктор, – честно ляпнула я.

Прошла через комнату и села на пол у низкого топчана, на котором помещалась эта Мэри… то есть Зэйра. Кажется, меня она не замечала. Зато присутствие рала сразу распознала. Вспыхнула лихорадочной улыбкой и пролепетала «мой, мой», шаря рукой вслепую. Рал сам подсунул ладонь. Чертов Утиль! Он делает Симу слабонервной. Все тут то ли люди, то ли куклы, внешне на нас похожие по нашей же скотской прихоти. Общество их них не образуется вроде… а только во многом они больше люди, чем мы, точно. Рал гормонально обнулен, так проще контролировать его армейское сознание. И все же он оберегает дуреху, непригодную к жизни окончательнее, чем няня Тиа.

У Зэйры сильный жар. Трогаю лоб, хотя и так все внятно по лихорадочному пятнистому румянцу и сильной испарине.

– Дело плохо, – сообщаю глупейший в мире диагноз. – Рал, пока вот что. Сбрось температуру в комнате хотя бы градусов на пять, если понятны мои представления о градусах. Добудь ей одеяло. Обеспечь питье с солью… с минеральным составом. Поить надо часто, она потеет. Пошли кого-то из своих, ближняя няня типа Тиа вон там, лови координаты. Они все умеют лечить прикосновением. Посади тут контролера. Пусть няня гладит Зэйру по голове не более пяти минут в час… то есть десяти процентов времени, так понятнее. А то сама загнется от затрат доброты. Все пока без осложнений?

– Да.

– Тогда трудись. Я молча поищу врача. Неужели на чертову уйму существ Утиля нет подходящего нам? Жди.

Поиск затянулся. Я старательно жмурилась и перебирала базу по жителям. Было много массажистов, полно собеседников – это, вероятно, востребованная профессия в обществах с большим числом одиноких. Но настоящих медиков – ноль! То ли люди не верят людеподобиям, то ли автоматики им хватает, то ли багрифские козлогады умеют отстоять свое право на профессию. Наконец, почти отчаявшись, я добыла один смутный ответ. «Темный сектор. Ячейка ви-17—89—4-зу». И комментарий о том, что вскрывать ячейку строго запрещается. Само собой, я проигнорировала угрозы. Тут надо насущным заниматься. Я на ощупь добрела до стены и посоветовала свой сверхумной руке внести изменения в базу, контактно. После манипуляций, похожих на пианинную разминку, рал стал числиться как УГ-ут. С правом пользования системой локальных портаторов в моем сопровождении.

– Пошли за врачом, – проморгавшись, сообщила я.

Возле Зэйры уже сидел клон. Типичный, лысый, бестолковый. Только старенький: жирнее молодого, со складками кожи и какой-то мерзкой лишаистостью на спине и шее. Он пялился на часы, иногда контрольно переводя взгляд на довольно бодрую няню, уже доставленную к больной. Эта версия Тиа вещала о вязании и пользе труда. Нитки были самокрутные. Спицы ей только что соорудил рал, няня тихо балдела от их совершенства и часто моргала, ощупывая новую собственность. Рал щурился и буквально из ничего мастерил прялку. Я бы не опознала, но эта фигня размером с таракана с первого щелчка пальцев заработала, принялась бегать по комнате и жрать всякую пыль, чтобы затем из хвоста выпускать ровную пушистую нить.

– Ты монстр инженерии, – поразилась я.

– Вы, – строго поправил рал.

– Иди ты!

– Вы. Но уже иду. Прошу указать цель более определенно.

Я слила ему данные о докторе, вымарав комментарий. Поежилась, когда в соседней комнате опять грохнуло: Шарп продолжал грузиться, а заодно тестировать прочность полов и потолков.

– Цель установлена, – сообщил рал.

Встал, прошел к стене и добыл из нее нечто раз в пять крупнее прялки на лапках. Я сразу вспомнила маньячество Билли и Игля, а равно Рыга и прочих подвинутых на дисциплине. Если это не оружие, то я готова безропотно скушать прядильного таракана!

– Пойдешь вторым номером, – рявкнул рал и подал мне хреновину, малость похожую на наручный браслет. Сам застегнул, показал наведение на цель. – Система оборонительного типа. Применять в крайнем случае и строго по моей санкции.

– Уть, – хмыкнула я.

– Двигаться с отставанием не более пяти шагов, не менее двух. Исполнять приказы без задержки. Носить налобный осветитель постоянно.

– Уть.

Налобный осветитель немедленно на меня повесили. По поводу «уть» рал смолчал. Вероятно, уже привык к моим закидонам. Он молодец, быстро осваивается. Пошел первым. Я заторопилась следом, тихонько хрюкая от смеха. Парню на два метра силовых параметров не хватает еще одного миллиметра инициативы. Пока Сима не пришла, он сидел и был как бы прикован к ситуации. Он сам ограничил свою сферу ответственности. Занятно, да?

– Рал, а можно я буду звать тебя Макс? В моем мире был такой пулемет. Ты когда смотришь, ну чисто целишься. В два дула. Н-да… это уже вроде Бимакс, только звучит как-то не особо.

– Построение динамической модели отношений приводит меня к пониманию того, что в данном случае отрицательный ответ неконструктивен, – выговорил рал, и в его ровном тоне мне почудилась усталость. – Допускаю наличие комфортного вам варианта наименования. Не обязуюсь его использовать постоянно. Прошу повысить внимание. Портатор переместит нас за внешний периметр относительно моей зоны ответственности, там я буду требовать вашего полного подчинения.

– Деспот.

– Макс, – он даже обернулся. – Прошу вас не терять остаточной логики.

Портатор выбросил нас в кромешную тьму. Вот теперь я убедилась: рал очень силен в логике! Я сразу внушила себе, что «темный сектор» – это кодовое название. Ну, типа тайны накоплены и утоплены в пыли. А оказалось, все проще: нет света. Налобный фонарь у меня круче крутого. Сам выбирает режим освещения. Ни разу не давал вспышки так, чтобы засветило мне же глаза до зеленых кругов. Ни разу не гас, чтобы я имела оправдание своим спотыканиям. Бедняга Макс, связался с таким УГ… Велено повысить внимательность, а я бреду, отвалив челюсть – и глазею. Тьма прячет гигантский колумбарий лабиринтного типа. Ввысь уходят стены, сплошь ячеистые. Каждая ячейка содержит нечто. Каждая! Между прочим, это «нечто» у меня в базе проходит вне перечня на пятьдесят миллиардов жителей. Оно вообще в дополнительном списке, закрытом, и потому к просмотру было подключено в самую последнюю очередь, по запросу высокого приоритета. Ячейки сетчатые, но что в них, видно плохо. Полусферы вроде. Лежат неподвижно.

Макс вскинул руку и что-то там показал пальцами. Наверное, напомнил о бдительности. Впереди лабиринт темнеет до черноты: стены больше не сетчатые. Они из сплошного материала. Матового, не отдающего свет.

Новый звук таился во мраке, я смогла его осознать лишь после жеста рала, вслушавшись изо всех сил. Дробный, лиственный шелест.

Мурашки поползли по коже. Нет ветра, но волна нарушения тишины накатывается, сокрытая от зрения. Шелест будоражит эмпатию. Не к добру, чую. Затылок стынет. Сбоку слева в висок давит острая спица угрозы. Билли говорил – у взведенной смерти особый запах. Билли эмпат типа про, его дар выявляет прямые угрозы жизни. Мой лишь смутно тревожится, я ведь эмо, спец по угрозам невнятным, попрятанным в душах и мозгах… Но сейчас мне паршивеет с каждым мигом. Слева-сзади особенно. Все, оно стало явным: отчетливым жестом поднимаю руку и выпрямляю ее по лучу угрозы. Рал вмиг оценил, развернулся – и весь, от стоп до макушки, взорвался смертоносным, ярким, грохочущим.

Смотрю туда, куда указывает моя же рука. Слепыми глазами смотрю, а на сетчатке впечатано то, что мелькнуло до засветки, до грохота, до ударной волны. Копошащийся ковер бархатной тьмы, составленной из усиков, лапок, пуговок-глаз и антенн. Поверхность лабиринта в полусотне метров от нас – все течет и движется. На нас. Жадно прет, выжигаемая упертым ралом. Мрет, распадается пеплом, стекает в лужицы – и заполняется новым слоям невесть чего, столь же неуемного.

Глаза пришлось закрыть. Не терпят они яркости внезапного для меня боя. Оружие, выданное ралом, укреплено на вытянутой руке. Оно не умеет паниковать и терять время. Оно, похоже, работает в общей системе обороны, замкнутой на одного командира – Макса. Так что я участвую в изведении темной нечисти. Больше не ощущаю страха. Просто не успеваю понять, не имею вообще представления: а что нас атакует и как это мы вмиг оказались мишенью? Мне казалось, что Утиль не место для войн. Да я была уверена в относительной его безопасности еще час назад! Что там час, минуту назад!

Тишина. Темнота. Моя рука медленно опускается. Острая спица угрозы вынута из мира, петли напряжения опадают одна за одной. Я чую кончиками пальцев, как нить беды убегает, убегает… и не пытаюсь поймать кончик.

– Все, – едва слышно подтверждаю ощущения. – Оно ушло.

– Вы нелогичны, но как детектор вы отстроены лучше многих спецсистем оповещения, – похвалил рал. – Даю справку. Мы подверглись агрессивному вниманию простейших устройств. По моим оценкам, они могут быть отнесены к числу монтажно-демонтажных сред категории фик. Оставленные после возведения комплексного строения на планете без контроля и управления, данные системы лишились и необходимого минимума энергии. Отключение не произошло для части комплекса, и он перешел в режим автономии.

– Пока не поняла.

– Гуманоид Сима оценивается данным типом простейших как сгусток энергии. Псевдогуманоид Макс втрое питательнее. Система вооружения и связи с полным накопителем энергии каждого из указанных объектов имеет еще более высокую питательность. Но автономность предполагает развитие чувства самосохранения. Потери при попытке подзарядки превысили допустимые. Мы сочтены неэффективной целью с точки зрения баланса затрат и результата. Мы исключены из базы целей.

– Макс, а ты от этих тоже охраняешь свой сектор?

– Ответ положительный.

– Кто охраняет остальные секторы?

– Имею основания полагать, что существует правило, внедренное в комплекс до периода автономии. Не проникать в так называемый обжитой периметр. – Макс помолчал, монотонно поворачивая голову влево-вправо. Я уже проморгалась сквозь слезы и зеленые пятна засветки, начала видеть помаленьку. И дышать ровнее. – Предлагаю продолжить движение к цели.

Ответ не требовался. Так что я молча потопала, куда велено. Никогда больше не посмею недооценивать инженерных клонов. И чтобы впредь я не здоровалась с ними… ну уж не бывать такому! Иду и думаю. Я так себе эмпат по типу про. Недоучка и слабачка, чую еле-еле. Но я учусь. Вот еще мысль: Макс просторно устроился. Я сразу удивилась, застав его в обширном зале, а после вторая комната нашлась, и есть еще. Дворец по мерками Утиля! Спасибо милому Шарпу. Спасибо базе данных и тому везению, которое помогло мне найти первым и уцепить именно этот адресок по теме ремонта.

– На месте, – отчитался Макс. – Указание… Прошу ждать.

– Да.

Гос-споди, без Макса я бы сюда в жизни не добралась! Тут во все стороны – лабиринт, смертоносный. У меня на вооружении лишь чутье и упрямство. У Макса – логика, непробиваемое хладнокровие, опыт. Я совсем не против оставаться пока что в подчинении и под опекой.

Макс подпрыгнул, стремительно полез вверх, цепляясь за выступы-невидимки. Белки за любимыми орехами не так спешат! Ох, если б он чинил мою «Стрелу», эта тупень летала бы строго от точки А до точки Б, не сбиваясь на провокации самых хитрых древних Эшей!

Во тьме над головой хрустнуло, затем лязгнуло. Притихло ненадолго, но почти сразу я смогла разобрать ритмичный шелест: Макс уже спускается. Спрыгнул. Выпрямился. Дышит ровнее ровного. В руке сетка – принес сюда с собой? В сетке полусфера. Смотрит рал на подопечную Симу так, что ясно: вот-вот разжалует в рядовые.

– Требую уточнения. Вы имели данные о статусе искомого объекта? Читаю на внешней поверхности полный заперт на ввод в эксплуатацию.

– Да, я в курсе.

– Причина игнорирования?

– Я не верю никому из тех, кто отсылал разумных на Утиль. Они подонки и лжецы.

– Принято. Буду обдумывать. Здесь особая гравировка. Она указывает с полной однозначностью на приговор габ-системы. Изоляция.

– Слушай, Макс, – засопела я, пристыженная, – я не дочитала про приговор. Я так обрадовалась, нащупав годное, так хотела отблагодарить и быть полезной… и вообще, других вариантов не нашлось. Ты забей на правила, временно. Есть вопрос важнее: как использовать хреновину? Что она такое?

– Это же элементарно, – отчеканил рал, и я на миг переименовала его в Холмсы, но сразу одумалась. – Имеем объект типа мозг. По итогам скопии средней глубины оцениваю природность, как высокую. Доработки тоже присутствуют. Превышают допуски, известные мне как законные. Сам факт таких доработок уже требует изоляции итогового объекта.

– Возвращаемся в расположение части? – попробовала я свернуть тему, в свою очередь чеканя слова.

– Да. Прекратите менять поведенческие модели. Это мешает мне оценивать ситуацию. Даю справку: я не располагаю данными для подключения указанного типа объектов, а именно – обладающих высокой природностью. Требуется не инженер, а медик. Либо готовый коммуникативный узел для настройки.

– Упс…

Рал развернулся на пятках и зашагал во тьму. Я потащилась следом, пылающими ушами освещая лабиринт. Ну нехило мы прогулялись по моей дурости… кто бы мог подумать, нам попался тупик с подвывертом! Чтобы задействовать медика, нам нужен… действующий медик.

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 1358

Цивилизация современных людей подвержена внешним влияниям, искажающим любые посылы, самые позитивные. Так называемые взрослые расы состоят из индивидуумов, которые, будучи собраны вместе, создают вовсе не слепую толпу, характерную для монопланетарного этапа.

Каждый из нас, взрослых людей большой вселенной, содержит в себе примата, дикаря и собственно взрослого. Так геном, запуская развитие яйца, проводит будущих крушей через стадию птиц, еще не имевших рук, но обладавших мощными крыльями, а до того проявляет ненадолго след ящерообразных, имеющих не перо, а чешую. Но рождается, пробивает скорлупу, круш. Младенец, которого поздно корректировать. В равной мере верно утверждение: поздно корректировать современных людей.

Значит, я перенесу влияние на более ранний этап и подправлю эволюцию. Конечно, в первом поколении вряд ли успех проявится внятно. Но клонирование и ускоренное взращивание позволяют мне торопить время, и делать это эффективно. А запрет на подобные опыты… Полноте, в туманности Гриба балуются, габ-служба смотрит сквозь пальцы, даже имперские чистоплюи морщатся и молчат. Мы взрослые. Мы научились прощать друг другу маленькие слабости и притираться к специфике без применения силы. Это наша сильная сторона – и одновременно лазейка для интересной интриги.

Я воспользуюсь. Интра – вот проект, созданный для прикрытия активности. Интра оказывает услуги и производит автоматику. Ведет научный поиск и практическое внедрение. Интра уже является обществом комфортного мне типа. И станет еще совершеннее.

Интра удобна еще и тем, что аккумулируя внимание нужных мне групп существ, она сформирует хотя бы для них мощный стимул потреблять, конкурировать и бороться за то, что я назову ценным. То есть – быть объектом натурных опытов.

 

Запись 2136

Современное поколение сотрудников системы куда лучше соответствует заданным мною условиям. Вся возня с телепатами, идянами и тем более негуманоидами не стоила истраченного времени.

Конечно, за продвижение идеи пришлось чем-то платить, я это понимал, но не ожидал таких побочных эффектов. Образцы утратили вторичную развертку. Возвращенные в этап монопланетарного сознания, они стали воистину людьми своей генерации. Они физически слабее, психологически нестабильнее, в них больше агрессии и непредсказуемости. Но пирамида ценностей отслеживается в полном объеме.

Занятно было бы для пробы отмотать все еще на один виток назад. Примат, реконструируй я и его, снова не возьмет в лапы палку и будет причастен природе, а не цивилизации? Но – не теперь. Я слишком занят контрольными группами. Тонкая работа по отстройке модели общества вошла в самую, пожалуй, интересную фазу.

Памятка для себя. Надо хорошо отработать тему нейтрализации излучений и иных факторов, опасных для существ без вторичной развертки. До трети группы на планете 7—12 потеряно безвозвратно из-за нелепой случайности, магнитные бури подобной интенсивности мы прежде даже не мониторили. Жаль, там были интересные образцы».

Памятка два. Следует получить данные из империи по мониторингу вторичной развертки для пассива. А все ли, кто живет на природных планетах, способны их покинуть и перейти в актив?

 

Саид негромко застонал, покосился из-под ресниц на морфа. Возмущенно фыркнул и сел, быстро пригладив волосы.

– Гав! А ну отвечай, кто из нас телепат?

Морф с невинным видом похлопал верхней парой глаз и подмигнул срединным, ярко-синим. Свернулся в клубок, для надежности заслонил морду пушистым хвостом, только что разбухшем в размерах.

– Если я, – не унялся Саид, – то почему я стенаю, а ты не спасаешь? Тебе что, безразлично, жив ли я?

Гав не отозвался. Саид тяжело вздохнул. Собственно, логика – коварная наука. Она однозначно утверждает: тот, кто подает голос, еще жив. Нужны ли иные пояснения?

– Я пообщался с другом пожилого губра, он отбыл полдоли суток назад, – продолжил тему Саид. – Очень вежливый говорящий морф. Я спросил его о нашей Симе, так он в ответ трещал без умолку. И что умная, и что спасла, и что привет передать ей надо.

Гав поднял голову и неодобрительно прищурил все глаза. Навзрыд вздохнул и сник, весь обмяк. Сразу сделался серым… Он, получается, тоже общался с тем морфом. Совсем точно знает: нынешняя Сима в габе – не настоящая. Его подругу метнули портатором так далеко, что шансов на выживание нет.

– Но ведь мы с тобой целы, а мы бы почувствовали, если совсем плохо и… – Саид подобрал морфа на колени и погладил, чувствуя себя виноватым. – Прости. Зря я начал. Но ведь я прав. Сима жива. Мы с тобой это чуем. Просто не знаем, как оно там обошлось, а разве важно – знать? Мы не габ-архив, да и Симка терпеть не может справки, официальные отписки. Когда ей попадется свободный канал связи, она сразу позвонит. Не мне, конечно. Тебе. – Саид обиделся на свои же слова. – Тебе, да. Потом Гульке, ведь у Гульки нервов ого-то как много и все вечно натянуты до звона. После метнет отчет Рыгу. Тьюитю накарябает сокращалок. Отправит приветик Павру. Ну, а мне уж ты все расскажешь. Мряу ведь, а?

– Мр-ряу, – нехотя выговорил Гав.

Серость меха под рукой не посветлела. Оно и понятно – Гав устал до полусмерти. Сутки с лишним и Саид, и его морф, и Яхгль провели в реанимационном блоке. Левая голова Тьюитя получила незначительное сотрясение. Это установили сразу, едва габмурга извлекли из сервисного канала и смогли диагностировать общее состояние. Что было и будет с правой головой, вот вопрос… Собственно, головы не осталось: лишь разможженый череп, крошево костей и короста крови. Поверх – немыслимо накрученные нити, тончайшие, пронизывающие спёкшееся нечто и, вероятно, удерживающие в комке. Концы нитей тянулись к габариту, слабо светились… Что делать, как разделять и почему вообще именно так сложилось нынешнее состояние? Кто соткал нити? Вредны они или полезны? Врачи сгоряча решили: срезать, взять пробы и «тогда посмотреть». Рыг проникновенно-тихо пообещал сперва порезать врачей, а потом посмотреть. Обещание звучало дико и наверняка было неисполнимо, но проверять никто не захотел.

Врачи позвали Саида, ссылаясь на ценность мнения телепата и заодно отгораживаясь этим самым телепатом от оскаленного Рыга. Саид позвал Яхгль, ведь она наверняка увидит больше и иначе. Яхгль вцепилась в морфа. Так они втроем и ломали головы свои, чтобы собрать Тьюитеву. Ловили друг от друга эхо догадок, слушали горячий бред уцелевшего левого мозга габмурга и ужасались, наблюдая «гниющую», израненную, истерзанную правую сторону личности, связанную с размозженной головой… Кто Тьюить теперь: полноценный двуглавый круш или половинка прежнего габмурга, обломок былого. А может, и хуже – так думали медики, но молчали из банального страха перед Рыгом – спасенный из сервисного тоннеля полутруп круша даже после всех манипуляций по восстановлению обречен на слабоумие.

Габарита, соединенного с габмургом, опознали по корпусу, идеально отполированному и обильно снабженному дополнительным оборудованием. На все запросы небелковый организм не отвечал, диагностике не поддавался. Для Саида и Гава эта новость была еще одним ударом. Вася – а это был именно он – единственный габарит в Уги, чья атипичность до инцидента оценивалась выше пяти единиц. Любимчик Симы. Тот, кого следовало подробно расспросить о ней. Вася наверняка смог бы выдать друзьям тихонько, мимо протоколов, неказенные ответы.

– Гав, не надо это думать, – попросил Саид.

Морф именно теперь настороженно замер, ощущая себя у края пропасти. Позади обвал, прошлое отрезано и невозвратно. Впереди нет тропы. Полная, исключительная неизвестность. Гав лежал каменный и не смел открыть глаз, чтобы взглянуть в завтрашний и даже сегодняшний день. Он почти потерял Симу. Он предполагал, что для Саида риск огромен – и ужасался угрозе нового одиночества. Непосильного.

– Гав, да что со мной может приключиться дурного, после «Гнилого мешка» с рейдами в группе разведки и тем более после поиска умирающих, – беззаботно отмахнулся Саид. – Если что, ты спасешь меня.

Слова выговаривались все тише и быстрее. Собственно, «меня» Саид проглотил, вскакивая и привычно сгибаясь, чтобы не влепиться макушкой в потолок слишком уж яростно.

Кое-что уже случилось! Близ габа выходили из прыжка корабли. Они были совсем рядом, но еще не ворвались в привычное пространство. Саид ощущал прибытие по тревоге операторов и особенно – по бешено-яркой вспышке ярости Рыга.

– Боевое на катере? – закричал Саид, вылетая в коридор и тараня стену, готовую лопнуть под ударом локтя.

– Да, – отозвался Рыг. – Но я запрещаю.

– Ха.

Слово было Симино. Рыг это знал и тяжело вздохнул. «Боевое» – так Саид обозначил вооружение своего катера, имперское, снятое или выведенное из штатного режима, едва катер покинул зону «Гнилого мешка», где допускалось применение средств атаки. Едва Рыг очнулся, он лично просмотрел список кораблей. По-мурврски безмятежно игнорируя нерушимые в обычных условиях правила, всхрапывая от примечаний и указаний по процедурам введения особых распорядков, габрал отметил когтем то, что годно к боевому патрулированию. Внедрил свои данные поверх приказа, чем подтвердил: это его личное решение и его прямая ответственность.

Сутки назад спецы габа и техсостав рюкла Ошт взялись за исполнение приказа. Где-то вдали негодовал габ-центр, слал гневные депеши и называл происходящее недопустимой перестраховкой и позорной паникой. Рыг не читал политических глупостей. Рыг с той же безмятежностью вскрывал все новые запасы оружия и превращал габ в нечто несусветно милитаризованное. Второй раз он не желал допускать даже малых повреждений систем Уги и тем более – ущерба его населению. Решимость, с какой мурвр строил оборону, выглядела несколько абсурдной даже в понимании Саида. Но, кажется, Рыг оказался прав.

– Следую за, – чужеродное, узко нацеленное внимание упрямо вклинилось в сознание. – Прошу о подстройке.

Саид скривился и допустил подстройку. Не так давно он стал виновником гибели одного из оштов: дрюккель не перенес слитности сознаний. Теперь новый рискует головой. Рыг отменил запрет на вылет, но снабдил телепата напарником. Спотыкаясь и шипя ругательства на мешанине знакомых и не очень наречий, Саид бежал, нырял в локальные портаторы и прыгал снова в коридоры, одновременно проверяя состояние пилотского костюма.

Как-то Сима взялась ему рассказывать и думать фильм о звездных войнах из своей земной памяти. Смешной… В реальности патрулирование почти всегда беспилотное, малые корабли так называемого контактного боя – они исключительно беспилотные. При любых параметрах живучести и реакции природный организм проиграет схватку неприродному, созданному целевым образом для боя. А вот тактическое руководство и общая оценка ситуации – это за живыми.

– Временно ввожу тебя в статус рехт, инструкции попробуй только не усвоить к ночи, – командно рявкнул Рыг. – Корабли вошли, беспилотники. Разведка империи, габ-центр подтвердил согласие на мониторинг зон вдоль разлома. Но ты подежурь.

Саид с разбега ввалился в кресло и сложным жестом подтвердил готовность вывести катер из мирного режима в боевой. Гав пиявкой врос в спину, он азартно пощелкивал и буквально дублировал позвоночник, улучшая снабжение мозга питанием и страхуя от сторонних влияний. Даже поставил частичный щит сознания, – отметил Саид. Сразу сделалось проще сливаться в парный режим в дрюккелем. Ошт безропотно принял роль ведомого и уверенно, ровно оттягивал излишек данных. У телепатов тэй корпуса такой режим называется «гашение инерции сознания», он позволяет в боевых условиях ускорять реакции в разы. Правда, все имеет цену… которая пока не важна. Что бы империя ни плела о контроле разлома, кто поверит? Тем более, не только близ Уги появились беспилотники, таковы уточненные данные от Рыга.

Время застыло. Тело закаменело в кресле, не способное успеть за сознанием, надежно обездвиженное. Катер сорвался в полет, выстрелил плотную сеть боевых блоков, затем добавил контрольные и разведывательные структуры, мгновенными росчерками пронизывающие пространство.

Краешком сознания Саид позволил себе улыбнуться: Рыг бы никогда не допустил чужака в тактическую группу, он ведь взял на себя всю ответственность и это его габ! Но именно Рыг лучше прочих понимает, что возможности телепата куда полнее и значит, польза от него – больше.

Дежурство началось. Так парное сознание способно дремать во взведенном состоянии, дожидаясь угрозы, от одной доли суток и до десяти. Затем нужна смена. Пока тревоги нет, для дежурных в нынешнем режиме нет вообще ничего – времени, ощущения тела, лишних мыслей. Только ожидание и внимание.

Доля суток отсчиталась. Вторая потекла мимо сознания, до поры не затрагивая дежурную группу.

Нечто шевельнулось, похожее на эхо или тень мысли. Безмерно далеко. У Симы дома есть сказка о колодцах, таких глубоких, что в них днем видна звезда… мысли стерло, будто пыль. Саид включался в активный режим.

Опрос контрольных систем еще длился, а пространство уже натянулось пузырем, вспухло, лопнуло – и выплюнуло в явь первый из кораблей, прибывающих без приглашения и оповещения.

Сознание напряглось, дрюккель очень хорошо принял и впитал излишек впечатлений, оставив Саиду четкую, отфильтрованную информацию. На корабле – живые, числом до двух десятков. Пятеро в тяжёлом состоянии. Агрессивность низкая, присутствует привкус обречённости, он острый, как кровь на прокушенной губе. Еще упрямое стремление к цели. Кем бы ни были прибывшие, они уверены: надо добраться до Уги, здесь в их помощи отчаянно нуждаются…

Боевые блоки прыгнули вперед, принимая корабль в зону безопасности. Контроль отметил зону нового напряжения в пространстве. Второй корабль вывалился из прыжка, у финишного створа распадаясь, рассыпаясь в веер обломков и сполохи энергии. Саид скорректировал поведение защиты, впуская в свою зону ответственности и этот мертвый корабль, сработавший щитом для первого – чтобы тот все же добрался до точки назначения.

Еще одна группа кораблей вышла из прыжка ровным строем типа куб: восемь образуют «углы», оберегая во внутренней структуре девятый – управляющий. Саид ощутил контакт и сразу его оборвал: прибывших координировала пара телепатов весьма среднего уровня, в режиме дежурства они не могли читать доу, к тому же пока пребывали в бессознании после прыжка. Но и с таких Саид единым мысленным взглядом снял «отпечаток» дара и опознал имперскую школу мыслеконтроля. В том, что группа-куб имеет в экипажах главным образом гуманоидов и более того, почти все на кораблях – истинные люди, не возникло и тени сомнений. Агрессивность гостей считалась как высокая, намерения клонились к охранным, никак не к атакующим.

Саид сформировал указание к деактивации вооружений и передал гостей в ведение Рыга. С поверхности габа уже стартовала новая группа боевых блоков. Оборона формировала сферу и уплотняла основную «бронелинзу» в той области, откуда логичная автоматика ожидала появления преследователей. Логика ошибалась, а вернее, ее грамотно обошли, подкинув ложный импульс и выслав перед зонд. Саид ощущал угрозу иначе, чем система дальнего оповещения, с точки зрения тактики тоже счел удар мимо линзы выгодным.

Блоки перестроились, исполняя сложное вихревое движение, которое еще длилось, когда новые корабли ворвались в пространство близ Уги.

Подобные призракам в полной маскировке. Тяжёлые, построенные сдвоенным и чуть вытянутым сфероидом. Человеческие сознания не читались. Чуждое давило на дар Саида яростной, холодной агрессией атаки, нацеленной на полное уничтожение преследуемых. Без пощады.

В точке выхода из прыжка корабли приоткрыли защиту, выпуская рой контрольных и атакующих блоков контактного боя. Кем бы ни были эти враги, они верили, что пройдут мимо линзы главного оборонительного щита. И проиграли ничтожную долю мгновения.

Возникло и почти помешало работать желание прищуриться – спасибо, Ошт и это снял, принял на себя.

Вхождение боевых блоков в прямой контакт с корпусом кораблей противника не рекомендовано любой тактикой. Можно одномоментно потерять до половины вооружения, оборона ближнего периметра уничтожит все чуждое, энергии ей хватит. Но именно при завершении прыжка корабли лишены полной защиты. Надо быть телепатом доу, к тому же немного двинутым – или почуявшим вдохновение? – чтобы ювелирно точно указать область финишного створа прыжка и немного опередить чужое решение. Зато теперь можно расслабиться и смотреть, как с вражеского флагмана контактный удар сдирает обшивку… Самые мелкие и опасные блоки внедряются в тело корабля. Вспышка в мозгу – это чудовищным по мощности потоком хлынули данные чужих систем контроля.

Шевельнулось, встрепенулось парное сознание: дрюккель имеет проработки по такому типу контроля. Активирует всё, что надлежит, уж в исполнении инструкций он не ошибется и на волос!

Группа кораблей делается ярче. Прорисовывается на фоне тьмы универсума. Сполохами тревожных зарниц вспыхивают все новые боевые блоки врага – самоликвидируются.

Волна данных от габа: там наконец зафиксировали происходящее, автоматика Уги включается в работу, сполна оценив ситуацию. Кокон карантина сплетается вокруг вражеского флота. Сполохи гаснут. Протокол ПИН вытягивает из охваченного сектора пространства энергию, счетчики пульсируют, контрольные системы сканируют остаточный потенциал, ведут процесс от исходного максимума до опустошения.

Можно счесть дежурство завершенным? Саид мысленно прикрыл глаза. Сосредоточился и прощупал пространство вокруг габа. Простер внимание дальше, еще дальше. Вслушался до острой режущей боли – дар отметил угрозу критического перенапряжения. Тихо. Очень тихо и достоверно спокойно.

Вдох – пока это приказ, а не действие. Приказ самому себе и подтверждение того, что пора начать слушать не внешнее, а внутреннее – тело. Скоро реакции замедлятся до уровня, совместимого с двигательными рефлексами. Еще немного. Бережно. Очень бережно. Помнится, первый бой в синхронизации с пыром обошёлся Саиду в три сломанных на вдохе ребра и ожог легкого. Он еще не умел замедляться с надлежащей плавностью.

Вдох. Сейчас идет постепенное разделение парного сознания: ошт жив и начинает осознавать себя дрюккелем. Ему вдох не важен, ему куда удобнее допустить расслабление зажима жвал.

Воздух трепещет, начинает втягиваться в нос, по лабиринту ходов – к легким. Мозг доволен свежей порцией питания. И отдыхом.

Саид осторожно сморгнул, сфокусировал зрение и проконтролировал адекватность оценки реакций, как учил Бмыг. Затем отследил, как движутся потоки данных в совмещенных с мозгом системах. Наконец с неистребимым, пусть и детским, любопытством сверился с часами. Что бы ни утверждала теория, поверить ей не получается. Да, стимуляция, парность сознаний и частичное сращивание с катером… Но все же был бой! Как он весь вместился, спрессовался в ничтожнейшие три десятых секунды? Моргнуть, и то сложновато.

– Чьи корабли, – без интереса выговорил Саид, скорее проверяя восстановление речи, чем задавая вопрос.

– Санкционирую принудительный стазис для дежурной группы, – рявкнул вместо ответа Рыг.

То есть снова взял на себя больше, че полагается в мирное время. Саид, уже уплывая в бессознание, улыбнулся. Мурвр прав. Мурвры вообще чаще всего – правы… Нагрузка закритическая. Надо компенсировать ее восстановительным отдыхом. Это дешевле, чем шок нервной системы с неопределенными последствиями – от временного паралича и до частичной потери «быстрой» памяти, и хорошо бы только ее, без влияния на базовые знания и навыки.

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 2470

Плоды моей игры в бога весомы и норовят упасть мне же на голову. Кто бы мог подумать, что сотрудники Интры за эти полвека научатся конкурировать и продвигаться, ценить статус и строить карьеру так яростно, что осмелятся позариться на мое кресло! Я создал их, я дал им ценности и мотивы. Разе это естественно – низвергать богов?

Впрочем, люди умеют не принимать данного. Это мне следовало бы знать на личном опыте.

После серии покушений я лишился природности на треть. Мало того, что это болезненно, но это еще и затратно по времени! Пока я был на лечении, контроль за Интрой начал расшатываться. За интригами низших я ощущаю опытную руку, за их нелепой суетой и ложью сокрыта мощная фигура.

Кто он? Пока не знаю. Я создал общество, дал ему идеи и направил на путь истинный. Почему я не подумал раньше, что создания пойдут далее, затаптывая создателя?

Теперь, с болью наблюдая протезирование собственного тела, я иначе оцениваю простейшее понятие гуманизма. Это не доминантность идеи. Это, может статься, умение просто видеть, не огранивая себя рамками вседозволенности.

Определенно, я не сдамся. На личном опыте убедился: всякое общество имеет слабость. Я найду ее и подставлю костыль, чтобы хромота стала постоянной, и тогда костыль тоже сделается – постоянным.

 

Каждый мой поход за знаниями несет разрушения и разочарования. Когда смогу написать Чаппе, текст будет понятный. «Требую законодательного запрета обучения габла СЖ в любом ВУЗе, не то стрясется ЧП уровня ХЗ какого!»… Удобно все сокращать на две буквы. Наверное, я привыкаю к Утилю.

Тут грязновато и темновато. Пахнет не ахти. Холодно, если не гостить у Макса. Жрачка – навроде струганного пенопласта с запивкой самым разбавленным квасом, какой есть во вселенной. Но здесь нет инструкций! Уж я отрываюсь, да. И нет мне укорота. Кажется, свобода на помойке мне милее регламентированной роскоши любого уровня.

– М-мм, шпашибо! Макс, ты повар от бога, – прожевала я фразу заодно с подобием мяса. Подчистила тарелку корочкой.

– Избыток энергии незначительный и может быть сочтен пренебрежимым, – изложил заменитель ответа бравый рал. Отнял у меня тарелку и передал очередному клону, приставленному на сей раз к мойке и чистке. – Уточните суть термина «добавка». Ваша функциональность в норме.

– Вкусно – понимаешь?

– Обладаю рецепторами. Да.

– Добавка – это еще раз круто загрузить рецепторы.

– Нерационально. Буду думать.

В соседней комнате грохнуло, даже нас малость тряхнуло. Шарп все еще в скелетной фазе. Он за полсуток продолбил полы на метр с лишним, не зарылся подвалы или даже в недра лишь потому, что Макс отдал приказ залить чем-то сверхпрочным комнату под нами, а равно над нами. Рал к разрушению жилища относится ровно так, как и к добавке: держит процесс в рамках.

– Макс, – шепотом позвала Зэйра.

Не знаю, в чем смысл создания капризного образца блондинки. Но сама она верит, что наделена правом распоряжаться ралом. Иных способов выжить у создания нет, как сказал Макс, он оценивает живучесть Зэйры в шесть единиц, и это – когда она здорова. Сейчас трешку не вытягивает. Жар вроде спал, потеет умеренно. Она позвала рала по имени, едва он открыл дверь. Откуда узнала? Может, она телепатка? Макс не знает. Я тем более. Сама Зэйра не дает ответов: она лежит, глаз не открывает, иногда просит пить и повторяет это имя. Раскрывает ладонь и ждет, пока широкая Максова рука дотронется до пальцев. Тогда блондинистое недоразумение успокаивается, несмело улыбается и задремывает минут на десять… чтобы после все начать сначала.

– Макс, у тебя есть план? – спросила я, глядя в стену.

– Не понял.

– Ну, давай я объясню, что варится в моей голове. Утиль вне координатных баз габ-системы. Здесь нет пирса и тем более постоянного порта. Нет вообще ничего, способного дать контакт с большим миром. Это местечко, куда отправляют с билетом в один конец. Но я намерена добыть обратный билет. Затем я желаю найти говнюка, заведующего лавочкой и вдумчиво с ним побеседовать. Ну, после того, как отвечу себе на ряд вопросов. Черт, а ряд все длиннее. Поэтому пока что я не рыпаюсь, думаю. Надумав, буду строить план.

– Как инженерный рал сообщаю однозначно: корабль из местных ресурсов я построить не смогу.

– Лучше дай вот какую справку, умник. Почему ты не пробуешь взять Утиль под контроль. Захватить ЦК, СС, СК и прочее на две буквы?

– Обоснуйте постановку задачи. Она лишена смысла.

– Что не лишено?

– Обеспечение жизнедеятельности лиц в радиусе ответственности.

– Макс, я не инженер. Но чую всей пятой точкой: чтобы местные жизне-деятели не передохли, надо совсем в другой точке пространства, вне Утиля, инкрустировать осиновый кол в печень властных уродов. У людей всегда так, Макс. Очень простые с виду вопросы решаются до одури хлопотно.

Макс принял у клона поднос с напитками и поставил на пол между нами. Жестом указала клону, а тот был низкого ранга, может и рядовой, место справа от себя. Старый лысый тип сел, скрестив ноги. Дождался кивка и взял ближнюю кружку. Выпил до дна, поставил без стука и замер, глядя в стену.

– Подаю запрос, – Макс тоже взял кружку, некоторое время держал на весу и поставил, не сделав глотка. – Вам комфортнее иной формат запроса. Я учитываю это и прошу изложить: что вы называете простым вопросом? Я обдумал сказанное. Нет вопросов. Соответственно, не выбраны цели. Нет проекта работ и плана исполнения. Верная цепочка причин и следствий?

– Пожалуй. А вот скажи мне до того, как я начну отвечать про свои… причины: почему Зэйра очутилась у тебя в охраняемых?

– Она человек. Была обнаружена в границах моего охранного периметра в критическом состоянии. Активно добивалась оказания помощи. Имела насущную потребность в помощи, – быстро ответил Макс. Слишком быстро, если я верно понимаю его нарочитую непрошибаемость.

– А!

Кажется, этот звук в моем исполнении однажды взорвет рала изнутри. Тогда Симу оттиснут на стене в позе фараона – строго в профиль. Макс притворяется непрошибаемым, но эмоции у него есть. Хрен два он сознается, что пожалел Зэйру. Он, пожалуй, не понимает сам того, что случилось. Как не понимает сейчас, почему после «А!» ему захотелось врезать по моему черепу, как по кнопке выключения звука.

– Еще вопрос. Ты добровольно сунулся сюда, хотя был годен к работе. Добавлю: ты создан для большой, серьезной работы. Зачем уходить в Утиль? Это нелогично. Только не начинай про жизнедеятельность группы, ребята и сами бы могли дышать и есть, без твоих приказов.

Макс молчал и смотрел в пол. Тишина делалась опаснее с каждым мигом. Дико чесался нос, а глаза так и косили на дверь. Только вряд ли реально убежать от рала и его команды пенсионеров-тимуровцев…

– Нет ответа. – Выдавил Макс. Выпил залпом содержимое кружки. Долго изучал пустую емкость, зажатую в руке, пока эта нехилая штуковина не смялась под пальцами в бесформенный ком. Тогда рал бережно поставил неспособное стоять на пол. Еще помолчал и сказал очень серьезно: – А!

Я сглотнула, закашлялась и нашарила свою кружку. Такое, знаете ли, надо запивать. И лучше крепким. Где мой милый Павр, где его алко-планеты с гринским газом и прочими мозговыносителями? Гос-споди, у меня руки дрожат. Я сама затеяла разговор. Теперь придется отвечать честно и гораздо сложнее, чем я могу.

– Боюсь, у меня такие вопросы, Макс, что порядочного дрюккеля от них вырубит насмерть. Но ты не дрюккель. В общем, станет неуютно, останови меня. После первого вопроса… наверное. Официально все, кто населяет Утиль, не считаются гражданами. Хотя слово не здешнее и смысла в нем для тебя нет. Иначе объясняю. Иначе… Человеку надо что-то сделать, он использует инструмент. Палку-копалку, топор, кружку. Потом он круто умнеет и использует Макса, Зэйру, Шарпа. Отличия вас от палки или кружки очевидны. Но как установить порог отличия вас от человека? Можно утилизировать палку и кружку. Даже нужно. Но как быть с правом на утилизацию объектов… иного порядка, вот о чем я думаю. Макс, можно утилизировать тебя, Шарпа и Зэйру?

– Пороговое значение интеллекта, – Макс слушал и пробовал не свихнуться. – Есть четкое определение. Все прописано о… о дожитии. Не утилизации. Дожитии!

– Ха! Ты бы не заикался, если б считал это – жизнью. Это утилизация. Попробуй возразить.

– М-мы функционируем. Условия доп-пустимые.

Он малость заикался, но в целом держался молодцом. Потому что он точно понимал, что я говорю. И ему было очень страшно. Первый раз в жизни, пожалуй. Я по себе знаю: думать страшно. Многие предпочитают пить, растворяя бляшки холестерина и пятнышки на совести. Другие заготавливают впрок умные слова и, медитируя на свои дипломы, вместо честного думанья на разрыв души создают теории, где смысл закопан в шелуху намеков, как незрелый орех в кожуру на вырост. Не важно, дозреет ли смысл. Главное – отгородиться. Создать правило, затем процедуру исполнения. И смотреть в другую сторону, если идет криво. После можно и подправить. Когда-нибудь.

– Когда ребенок взрослеет и спокойно выбрасывает старую игрушку, он совершает первое преступление против своего детства, – глубокомысленно вздохнула я. – Когда ты мог остаться там и отвернуться от своей группы, ты первый раз выбрал мимо логики. В моем понимании твой выбор, Макс, сделал тебя человеком. Тут, в Утиле, до фига людей. Тиа умеет любить, бескорыстно. Шарп мудрец и кажется, очень похож на моего друга Ваську, самого классного габарита на весь универсум. Интеллект оказался паршивейшим на свете критерием. И вообще, вряд ли можно так делить… вообще нельзя безответственно создавать устройства, которые давно уже и не устройства. Тупик глобальный. Макс, я не могу задать себе вопрос так, чтобы начать думать в какую-то сторону. Пока что я не знаю, что я вижу в Утиле и как к этому относиться. Но я бы хотела прекратить гадство. А это гадство, Макс. Иначе вас не прятали бы в мирах без координат.

– В последнем утверждении есть логика, – встрепенулся Макс.

В соседней комнате грохнуло особенно звучно. Дверь скрипнула в проеме. По полу пробежала дрожь. Писк зародился на невыносимо пронзительной ноте – и стал нарастать. Глаза лезли из орбит! Затыкание ушей не помогало остаться в уме. Макс вскочил и сразу оказался за дверью. Я уткнулась лбом в пол и завизжала. Рядом всхлипывала Зэйра, я нашла ее руку и стала держать… а потом на нас рухнула тишина. Уф. Дотерпели. Мозг – в пепел. В ушах по кубометру ваты, глаза опухли в глазницах, так мне кажется.

– Речевые центры в норме. Громкость и тембр рекомендую тестировать вне зон скопления гуманоидов, – увещевал на безмерном удалении голос рала.

– Мудрец, – просипела я.

Зэйра притихла, затем всхлипнула и сказала неизбежное: – Макс!

Рал вернулся и послушно вложил широченную ладонь в ее пальцы. Постоял, согнутый, глядя на оберегаемый объект с сомнением и пробуя заново обдумать то, что я ему сумбурно наговорила.

– Шарп, – осторожно позвала я, пробуя сесть. – Ты шептать умеешь, сирена полицейская?

– Дискомфорт устранен, – бархатным баритоном сообщили совсем рядом. – Дискомфорт! Дисфункция! Дисгармония! Дистония!

– Словарь на «д» содержит до хрена незнакомых Симе словов, – буркнула я. Обернулась и улыбнулась Шарпу. – Зелёненький, как же я рада с тобой поболтать! Иди, обниму. Ты мой лапа, болтливый лапа.

– Шарп, – звучно представился он. Криво – видимо, движение еще не восстановил – пролетел по комнате, задевая пол и лязгая щупальцами по стенам, чтобы не таранить их. – Шарп. Имею имя. Имею напарника. Имею полномочия и зону ответственности. Имею собеседника. Сиима? Си-ма. Сима.

Он резко замер и рухнул боком. Чуть не придавил мою ногу. Не сделал попытки подняться в вертикальное положение.

– Имею сообщение высокой важности. Экстренное, – громче, басом, загудел он. – Наблюдаю в себе следы многократного удаления данных памяти. Наблюдаю намеренный сбой датировки высадки на планету. Наблюдаю в резервной памяти личного пользования запись собственного изготовления. Экстренную! Сберег от стирания.

– Гений, – похвалила я, глядя на Макса. Он кого угодно починит, вот уж правда, золотые руки.

– Запись, – не унялся Шарп. – Трижды наблюдал циклическое угасание энергоснабжения. За угасанием следовала катастрофа. Не могу сформировать отчет. Повреждены данные. Опасность. Срок от начала угасания до катастрофы вычислил. Остаточная длительность безопасного периода не более ста условных суток. Опасность! Затрудняюсь перевести сутки в обороты планеты. Нет данных по навигации. Нет координатных привязок. Не наблюдаю средств спасения и систем связи. Опасность!

– Шарп, мы поняли. Помолчи, мы будем думать. – Попросила я. С надеждой глянула на рала. – Макс, что по о катастрофе?

– Логически могу выстроить цепочку с невысокой надежностью. – Сообщил рал. – Снижение подачи энергии может означать отбор части ее для иных нужд. Это либо спасение, либо подача сигнала бедствия, либо…

– Либо запуск сценария «катастрофа», – я была совсем не довольна тем, что брякнула. – Макс, никто не будет спасать Утиль. Никто, кроме тебя, Шарпа и еще Симы. Как тебе это с точки зрения логики?

Он промолчал. Сел, взял двумя пальцами изуродованную кружку и стал ее выправлять, искря из-под ногтей и хмурясь от усердия. Результат трудов был изучен через полчаса. Малость мятый на вид, но годный для использования.

– Функционально, – изрек Макс. Глянул на рядового, все это время созерцающего стену. – Жидкость повторно для присутствующих гуманоидов. Половинные порции. Разогреть умеренно.

Клон вскочил и умчался с подносом, хромая и сутулясь. Немолодой он… Но исполнительный, как и прежде.

– Игрушка, – сказал Макс. Повернул голову и глянул на Шарпа. – Могу запросить ваш словарь в пользование? Игрушка. Так. – Он дождался возвращения клона и взял кружку, выбрав именно мятую. – Теперь у меня есть вопрос. Но для постановки задачи мало вводных.

– Пошли прищучим ЦК, КК, СС и прочее ЁЁ, – предложила я. – Там киборги-управленцы, у них информация. У меня допуск. У тебя оружие и опыт.

– Следует разработать надежный план.

– Макс, вот сейчас послушай меня и сделай, как советую. Да, я не слишком умна, но шкурой чую. Мы сегодня наворотили многовато атипичного. Это пронаблюдают, внесут в отчет. Может ведь быть такое – что за странностями приглядывают? Если я права, завтра станет поздно рыпаться. Берем крепость прямо теперь. Если по дороге заметим телеграф или телефон – их тоже берем. Гос-споди, что я горожу?

– Готовность сто тактов, – вопреки моим страхам, Макс сразу включился и вообще не стал спорить. – Проверить оружие. Порядок следования группы: Шарп головным, Сама в охранном периметре, Макс замыкающий. Прошу задействовать малозаметные формы наблюдения местности. Нуждаюсь в получении вводных по маршруту и численности потенциального противника. Ответственным за состояние базы назначаю рехта три. Программы исследования внешних территорий свернуть. Личный состав вооружить и перевести в режим патрулирования по расписанию два.

Не могла и представить, что на разведку собираются так быстро! Я не успела отдышаться после пламенной речи, а ведь уже топаю, навьюченная новым оружием. Впереди воинственно скрипит Шарп. За спиной беззвучно прет двухметровый Макс. Смешно это или нет, но я иду на разведку с теми, кого полагаю очень, очень надежными напарниками. Какая я все же везучая!

Мы шли на разведку бодро, не прячась и не хрустят мозгами вслух на тему преград и угроз. Перед входом в портатор Шарп запустил туда стаю симпатичных светлячков, подождал немного и переместил себя. Я шагнула в круг с левой, и поставила правую ногу уже совсем на другую поверхность. Шарп загудел предупреждающе. За спиной чем-то угрожающе лязгнул рал.

В тоннеле впереди, плотностью его перекрывая, статуями замерли клоны. Молодые, вооруженные. Спорим, светлячки Шарпа их не засекли, потому что клоны переместились прямо сейчас или вышли из-за угла, где подкарауливали нас? Или не нас, а просто любого любопытствующего. Шарп загудел ниже на тон и начал выпускать щупальца. Смотрелось угрожающе. Я прокашлялась и попробовала проверить одну наивную идею.

– Требую временно исключить передачу данных до моей идентификации. Серафима Жук. Ут-габрехт. Требую поступить в подчинение.

Рал у меня за спиной с сомнением вздохнул. Рослый – почти с Макса – совершенно квадратный и милитарист выступил из-за рядов молодых клонов. Прибывший сформировал сферу идентификации и молча прошел вплотную к Шарпу. Я зажмурилась и сунула руку в сферу. Если я права, то еще в габе Уги клоны отстаивали меня не из внезапного альтруизма. Они слишком шаблонные для такой фигни… Олер ввел в подчиненные ему структуры экстренный протокол, связанный с моим выживанием. Если так, то меня охраняли вопреки плану розовой Барби, управлявшей захватом габа. И отправили меня через портатор просто потому, что тупые клоны не могли поставить знак равенства между перемещением и смертью.

– Идентификация однозначная, – басом сообщил могучий милитарист. – Имею ранг интнор. В базе вы значитесь в ранге ут-интмайр. Прошу уточнить, как это сочетается с названным вами рангом по габ классификации?

– Параллельно, – выдавила я, балдея от мгновенно сделанной карьеры.

– Поступаю в ваше распоряжение только в рамках проектов, не связанных с габ-системой, – сопоставил факты интнор. – Жду указаний.

Моя рука вынырнула из сферы идентификации. Пошарила в воздухе без особого смысла, разыскивая опору в столь внезапных обстоятельствах. Под пальцы вроде сама собой подвернулась ладонь Макса. Он, похоже, безнадежный добряк. Всех лезет спасать… а после ведь еще надо это свое поведение втиснуть в рамки логики. Ну и морока, наверное.

– Ваш непосредственный начальник, интрал Макс, – сообщила я, вцепившись в широкую руку. – Где киборги, ответственные за планету?

– Зона СС, белый зал, – отозвался интнор, с энтузиазмом кивнув понятному для себя существу, достойному начальственного места.

– Располагаете ресурсами в зоне СС? – ровным, как всегда, тоном, уточнил Макс.

– Да.

– Немедленно нейтрализовать персонал зоны СС. Отключить системы связи и оповещения. Сюда вызвана моя личная группа. Необходимо оказать полное содействие с составлении отчета по ситуации на вверенной мне планете. Особое внимание уделить энергобалансу. – Макс помолчал, давая новому подчиненному время исполнить первые указания. Я тихо балдела от его способности принимать полномочия, не тратя себя на шок. – До истечения суток надлежит подать мне справку по составу подразделений, ресурсам и компетенциям. Через условные сутки я санкционирую начало полной переписи населения, с указанием текущей функциональности и располагаемого запаса навыков и знаний. Это будет ваша прямая ответственность, интнор.

– Да!

Не знаю, что за киборги сидят в белом зале, а только сразу видно: даже клон им подчиняться был не рад. Я развернулась и восторженно воззрилась на Макса, запрокинув голову.

– Ты крут.

– Росл, – он облогичил комплемент.

– Макс, а можно ты пойдешь в белый зал, а я метнусь и проведаю Тиа, раз мы ни с кем не конфликтуем.

– Ответ отрицательный. При нынешних полномочиях важен запрос по искомому сектору из зоны СС. Вы человек. Вы обязаны принять решения первого приоритета.

– Ты всегда прав.

– Сомнительное утверждение.

Я безнадежно отмахнулась. Шарп втянул лишние щупальца и поплыл вперед, чиркая по полу. Я вцепилась в выступ на его корпусе и двинулась, соблюдая прядок в колонне. Интрал, не отводя взора от нового начальства, пристроился в затылок Максу. Так мы миновали пустую зону, вышли на поляну с мертвой травой и пресекли ее. Проникли беспрепятственно в зону СП и затем СС, если я ничего не путаю в местной властной планировке.

Белый зал выглядел половинкой яйца, установленной на глянцево-плоское основание. За огромным овальным столом сидели три типа с синтетическими лицами образцово умных-добрых-честных гуманоидов. На столе переливалась, постоянно меняясь, карты наподобие погодной. Валялось несколько разноцветных бляшек. Занятно: я заметила, что каждая бляшка лежала на сине-сером участке карты. Вероятно, отмечала его?

– Изложите суть их работы, – потребовал Макс.

– Могу включить контрольную запись, эта комната в постоянной фиксации, – отозвался интрал и немедленно исполнил свое же предложение.

Карта исчезла. Над столом появилась объемная копия зала. Три киборга сидели на тех же местах.

– Три к сорока, – сказал один и провернул бляшку в пальцах.

– Принимаю, – буркнул второй.

– Пять к сорока, – задумчиво предположил третий.

Первый подсветил точку на карте и метнул бляшку с ногтя большого пальца. Хмыкнул: он попал в избранную зону. Там сразу изменился тон, от ровного золотистого к серому с точками, похожими на веснушки. Три киборга ждали. Время шло. Интрал – ему кивнул Макс – повозился с настройками и промотал ожидание до момента, когда киборги чуть подались вперед: веснушки в серой зоне стали перемещаться, терять яркость, гаснуть.

– Пять к сорока, – изрек первый киборг. – Вы правы, коллега. Ход ваш.

Я сглотнула сухим горлом. Эти уроды играли! Очень не хочу понимать, на что именно. У меня куча подозрений, все неприятные. Макс прошел и встал у контрольного узла, велел интралу приступить к составлению отчета и удалил из зала всех клонов. Шарп натужно взвыл, поднялся в воздух и завис над столом, выпустив три щупальца и каждым обвив горло киборга.

– Уточняю суть увиденного вами, – выговорил Макс. – В зоне планетарного города, соответствующей точке падения контрольного диска на схему, полностью отключилась подача энергии. Это позволило простейшим считать зону открытой. Если я верно интерпретирую данные, фраза «три к сорока» означает прогноз смертности обитателей при атаке простейших, нацеленных на пополнение энергозапаса. – Макс посмотрела меня в глаза. – Вы истинный человек. Как я и предполагал, требуется ваше оперативное решение. Данные объекты, – он указал толстым пальцем на киборгов, – природны по своему мозгу. Их полномочия на планете абсолютны. Права покинуть планету у них нет, корабля, согласно имеющимся данным, нет. Связи с внешним миром нет, если не считать таковой периодически возбуждаемый вызов извне, поддерживаемый также извне.

Некоторое время в белом зале было тихо. Белая-белая Сима тупо смотрела на трех выродков. Подумать только! Буквально дней десять назад… точно не скажу, у меня в голове нет понимания времени, оно сплюснулось в сплошные полосы и кляксы событий, наползающих одно на другое. И все же дней десять, наверное, назад, в прежней жизни ут-габрехта, некая Сима Жук твердила с ухмылкой: не буду браться за оружие, на кой мне это? Да я самая мирная в мире, не стану я уродов гнобить, мне оно на кой? Тут, добавляла наивная на всю голову Сима, благостный взрослый универсум. Тут…

– Макс, – очнулась я и вздрогнула от внезапного холода. – Макс, проверь точки отключений. Мое место проживания и твое. И план выкосов на завтра.

– Место приписки УГ, – уточнил Макс, снова не выказав признаков неуравновешенности. – Отключение прошло час назад. Обнаружил план потенциально нестабильных зон. Область моей ответственности в сводке фигурирует и предназначена к отключению в течение суток. Вы правы, Сима. Атипичное поведение на контроле.

Я сползла на пол и задохнулась. Прямо вижу, как копошащееся войско простейших наползает на старую нянюшку, уже не способную ходить. На ее бумажные цветочки и дурацкие совочки… А ей и так холодно. Я ушла и не попросила Макса забрать Тиа в более спокойное, теплое место. Как же теперь все это пережить-то? Чего стоит моя дурацкая эмпатия, не способная выручить добрейшее и слабейшее создание на Утиле?

– Там уцелели контрольные узлы, – вклинился в шум отчаяния голос Макса, такой ровный, что мне захотелось убить рала. – Ищу доступные подключения… Даю картинку.

Смотреть мне было – хуже пытки. Черт его знает, почему я не могла отвернуться, но ведь именно так. Я смотрела, каменея от жути. Тем более полной, что я ровно ничего не понимала. Тусклые коридоры. Пустые пеналы-жилища. Ни единого обитателя. Никаких следов разгрома или сопротивления атаке простейших. Ни клока одежды, ни обрывка.

Камеры переключались все быстрее и скоро изображения замелькали в темпе, превышающем мои возможности, пока Макс не нашел то, что стоило внимания. Я пискнула. Макс сказал «А!», стыренное у меня же для выражения того, что не поддается логике.

Няня Тиа лежала на своем месте, в нише у стены. Она казалась бледнее обычного и говорила очень тихо. Ей было холодно. Очень холодно.

– Цветочки надо укоренять, – шептали складчатые губы, и я едва могла разобрать слова. – Вот так. Молодец. Давай я тебя еще похвалю. Надо искать добрые семена. Рыхлить почву. У вас получится. Мир, деточки, весь цветной.

– Да вруби же отопление, изувер дылдоидный, – зашипела я. Рука бестолково трогала пол. Холодный, кстати. Может, потому я и бормотала: – Одеяло надо. О чем я думала? У меня костюм! Она совсем замерзла, могу одолжить. Совсем отдать, ага.

Зубы клацали. От жути на затылке дыбом вставали мелкие волоски – я и не знала, что они есть и такие жёсткие… Няня Тиа лежала, блаженно улыбаясь. Ковер простейших кипел, плотнее и плотнее забивая комнату. Во все свои глаза – или это антенны? – жукоподобные создания пялились на няню. Они копошились в десятки, сотни слоев, образуя причудливый рельеф голодной колонии. Тварюшки цеплялись одна за одну, соединяясь в нити, сплетаясь в канаты. Они свисали с полотка языками неживого, но подвижного мха… Роились суматошными вихрями – и не приближались к годному в пищу беловому источнику энергии, продолжая глазеть. Они шелестели так тихо, что я могла разобрать шёпот Тиа. У самого лежака, вплотную к руке няни, бегали довольно крупные паукоподобные. Ощупывали поочередно совочки, бумажные цветы, обрывки ленточек. Замирали – и начинали ощупывание заново.

– Макс, я не могу смотреть на это, – призналась я, прекратив бестолковые бормотания и прочую панику. – Только не… так. Мы же ничего не успеем. Я понимаю, а смотреть не могу.

– Угрозы нет, – сообщил рал быстро, с оживлением. – Сима, уточняю: не наблюдаю агрессии. Наоборот, колония прилагает усилия к восстановлению комфортных условий обитания, хотя это потребует миграции прочь из обжитого сектора. Мне не понятна причина происходящего. Но я готов с высокой вероятностью утверждать: они воспринимают данный объект не в качестве пищи. Судя по показаниям датчиков, температура растет. Сейчас начнется миграция на внешние стены.

Я кивнула, ощущая головокружение, прямо как от шампанского. Мне было одурительно хорошо. Я понимала, что улыбаюсь широко и нелепо. Что сейчас скорчу рожу и покажу киборгам язык. Пришлось прикусить губу, спасая статус ут-интамйра от поругания. Гос-споди, как мерзко знать, что у меня полно подчиненных и что они, возможно, на меня пялятся. Оценивают. Анализируют.

– Высылаю группу, – сообщил Макс, когда рой простейших сгинул из помещения. – Тиа доставят в периметр моей исходной ответственности. Там более комфортные условия.

– Спасибо.

Я встала, потопталась, разминая ноги и пробуя сбалансировать мысли в гудящей голове. Утиль – удивительный мир. Сволочи те, кто отсылает сюда совершенно разнородные создания. Но как же эти сволочи сами себя наказывают! Упускают то, ради чего в научном секторе готовы передраться. Оказывается, тут возникают новые связи и отношения. Кто, кроме меня и Макса, знает, что няни – симбионты простейших? Что они способны восстановить управляемость колоний, которые полчаса назад казались мне подлежащими неизбежному уничтожению…

Мысли в сторону, пусть из думают умные. Однажды найдется время и для таких. Даже здесь, пожалуй. Я профилактически встряхнулась.

– Шарп! Можешь вскрыть киборгов? Хочу наблюдать мозг без защиты.

Шарп не стал тратить время на ответ. Он исполнил указание, причем быстрее, чем я договорила пояснение. Головы киборгов распахнулись наподобие надкрылий жуков. Лоб оставался целиковым, за линией роста волос отошли вверх-вбок дольки защитных кожухов, правая и левая. Не знаю, таков ли мой мозг, знать не хочу. На вид штуковина серо-розовая, противнейшая… Я сглотнула и подошла, рассматривая содержимое черепушки ближнего киборга. Извилины, извилины… Вся масса пульсирует. Тончайшие нити надстроек внедряются в мозг. Я подвинула тяжелую квадратную емкость с бляшками – ну, теми, которые в игре метили зоны под вымирание.

– Прошу внимательно выслушать и записать. Абсурдно это или нет, но я осознаю свои слова и готова за них отвечать. Я, Серафима Жук, убеждена в том, что убийцы способны к раскаянию. Жена, спьяну грохнувшая мужа утюгом, способна осознать преступление. Идиот за рулем протрезвеет и однажды поймет, что убил пешеходов и сто раз себя же проклянет и… тем накажет хуже суда. Туча случаев есть, они указывают: время способно довести до раскаяния. Время стоит давать, чтобы люди поняли свое скотство и снова стать людьми. Но я убеждена, что особы подвид людей – чиновники – не обладают даром раскаяния. У меня дома они тырят деньги у стариков, зная, что убивают. И им хорошо жить. Они воруют лекарства у детей и знают, что убивают. И им сладко спится. Так что с чиновниками надо поступать, как с самолетами. Выдирать отработавшую дрянь до аварии. Профилактически.

Я подняла неудобную квадратную емкость и шарахнула ею в середину мозга. Брызги – ужас как противно. Но я знала заранее и старалась, чтобы не промазать и не передумать. Киборг дернулся и обмяк. Два уцелевшие тоже дернулись – и замерли, Шарп держал их надежнее спрута. И мне не помешал!

– Два временно уцелевшие объекта, – сглотнув кровь из прокушенной щеки и стараясь сохранить ровный тон, выговорила я, проклиная пудовый язык и черноту перед глазами. – Если интрал планеты не получит ответы, какие ему нужны, я повторю такое действие. Приговор не подлежит обжалованию. Санкция на уничтожение населения карается размозжением. Так сказала я, ут-интмайр Сима. И так будет.

– Записано, – сообщил Макс.

– Шарп! Изыми мозги и убери тела киборгов в уголок. Не надо тратить время на охрану недоносков. Макс, ты можешь общаться с их мозгами? Шарп наладит такой процесс?

– Да, – проскрипел Шарп.

Мне в руки оказался втиснут пук платков. Собственно, получив их из манипулятора Шарпа, я осознала, что стою, тяжело дышу и тру замаранные пальцы. Недавно я стреляла в клонов. Мне казалось, это правильно. Но я убивала союзников. Сейчас я поступила еще хуже. Это мне будет сниться и отравлять жизнь. Но я это сделала и не вижу в решении ошибки. Я слепая дикарка? Пусть так. Кровь прекрасно оттирается платком.

– Шарп! Зона подключения дохлого чмо не повреждена? Я перебрала, устраивая средневековую разборку напоказ. Стоило быть… дальновиднее.

– Ответ положительный, зона подключения в порядке, – отрапортовал мой драгоценный напарник, пропылесосив черепную коробку до блеска. – Выявил монтажную инструкцию. Готов содействовать монтажу.

– Бери тушу и тащи в логово Макса, – попросила я.

Шарп без труда принял вес киборга «на борт» и умчался, чиркая по полу корпусом, но в целом двигаясь более уверенно, чем утром. Если тогда было утро. Если кошмарный день способен закончиться и уступить место иному. А пока что я с отвращением изучаю свои руки. Они не дрожат. Это особенно мерзко. А если я привыкаю? А если к этому можно привыкнуть совсем?

– Макс, если я свихнусь, начну подбрасывать монетки и отрубать сектора от отопления, ты сплющишь мне голову?

– Буду думать, – обнадежил рал. – Запись делает законом ваше разовое действие, исполненное в состоянии, близком к аффекту. Ваш статус распространяет действие закона на вас.

– Аффекту… в словаре Шарпа вычитал? Значит, закон для всех один. Спасибо, мне полегчало.

– Прошу вас отбыть в точку базирования, – Макс помолчал, даже глаза прикрыл. – Словарь дает понятие – домой. Вас устроит? Прошу отбыть домой. Выделяю для охраны и исполнения поручений двух клонов нового набора, ранг нор, по моим оценкам такой ранг будет комфортен для вас в общении более, чем иные, ниже. Прошу по прибытии отдыхать с полной самоотдачей. У вас наблюдаются признаки переутомления.

– Я в порядке. – Соврала я и изобразила улыбку. – Макс, я ни черта не выучила в институте умностей. Но запомнила одну штуковину, она развлекала меня. Правило буравчика. Если вращать по часовой стрелке, он ввинчивается. Смешно… Знаешь, почему я здесь? Я круче буравчика. Олер, гад, ввернул меня в говно на пол-оборота. И отпустил. Но я не буравчик из закона физики. Я буду вворачиваться дальше сама, и куда бы не крутили Олеры, мне уже пофиг. Я буду вворачиваться так глубоко, как смогу.

– Интересное правило. Я знаю его. Интересное исключение относительно людей, – медленно выговорил рал.

Я кивнула и побрела. В коридоре ждали сопровождающие. На душе было хуже, чем в помойном ведре годичной невыносимости… Я додумалась до отвратительного ответа, опустив тяжесть в мозг чиновного урода.

Олер не знал, что я встречу Шарпа. Олер не мог предсказать Макса, шикарного сверх всякой меры, несовместимого с Утилем.

Олер сунул меня сюда, чтобы я умерла в планетарной катастрофе и выжила вопреки природе людей. Он чудовищно безжалостный управленец, этот гадский Олер. Он хотел шокировать меня так, чтобы я никогда, никогда не согласилась прервать расследование, для которого меня выбрали помимо моей воли. Я размозжила мозг чиновного урода? Ха. Я вообще-то мечтала грохнуть Олера. Ну, на крайняк Игиолфа, его шефа. Меньшее для буравчика по имени Сима – не вариант…

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 2510

История людей включает уникальные личности, ярчайшие, незатмеваемые временем. Когда мы начали искать активнее и проверять их окружение, мы вышли на первый солидный пласт потенциальных заказов. Мы создали собеседников. Это огромный успех и даже более того, прорыв.

Одиночество – часть каждодневной реальности для большого числа социальных моделей в универсуме. Проблему решали разными способами, предложенный нами аморален в терминах нынешней вселенной, но тут важно грамотно подать идею и во время умолчать о деталях, прикрыв их кстати подправленными законами.

У собеседников есть разум, свобода воли и душа, которую всегда упоминают последователи учения кэф? Пусть так. Но что, если мы понизим интеллект до тридцати, чуть корректируя систему учета этого весьма сложного параметра. Мы создадим легенду о проблемах в родной звездной системе, назовем из не итогом производственного процесса, а частично природной расой и возьмем на себя роль посредника в деле поиска нового дома, всего лишь посредника. А когда небольшие недомолвки станут слишком заметны, это уже не будет важно.

Так я решил и это оказалось верно. Потребность говорить и получать отклик оказалась сильнее щепетильности. Удобство в подборе личного собеседника из ряда вариантов и замены его на нового не привели к вопросу: откуда мы берем типовых «беженцев».

Это успех».

 

Гав бродил по столу, заглядывая в лица и вздыхая, менял оттенки серого. Изредка по кончикам волосков темно-бурым проявлялось раздражение: Гав ценил в людях умение позитивно смотреть на мир. К сожалению, сейчас вблизи не выявить годных взглядов. Саид и вовсе миром не интересовался, второй час кряду лежал неподвижно, плотно прикрыв веки. Он даже не просил отгородить себя от шума толпы. Слишком занят ретроформированием памяти.

Голова к голове с Саидом лежал в капсуле восстановления пилот разрушенного корабля. Ему бы полагалось героически умереть при отражении безнадежного удара самым диким из возможных методов – подставившись под огонь. Но эмпаты типа про успевают заметить самую малую лазейку в полной безнадеге. Этот во время взрыва портировал себя на спасаемый корабль вместе с пилотским креслом, что в режиме прыжка удается проделать прицельно, без разрушения сложных структур, в двух-трех случаях на сотню попыток.

– Мы настроились, – неуверенно пообещала Яхгль. – Покой и приятие.

Как же! Обман и преувеличение, Гав это отметил дрожанием хвоста – а жалостливо потерся об руку идянки. Откуда ей-то почерпнуть покой? Но – надо. Саид давно принимает данные поврежденного мозга, он устал и нуждается в разгрузке, в опоре на знакомых и надежных. Идяне – их теперь на поддержке телепата двое – станут такой опорой, вдобавок попытаться восстановить связи и вернуть в извилины то, что из них «просыпалось» – так назвал работу Рыг. Он сам замер у дверей и мрачно давит взглядом врачей. Потому что врачи не верят в ненаучные методы Иды. Зато в способностях Рыга убеждены сполна…

– Я нащупал главное, расправил и сориентировал. Теперь пойдет в полном формате, – выдохнул Саид. – Удачно беру, хотя давность зашкаливает… Но мозг не мертвый, я вытяну. Не торопясь. Запись?

– Мр-ряу, – пообещал Гав.

Ему, морфу, доверено контролировать общее внимание и подстраивать запись. Он ведь и слова понимает, и потоки сознаний ловит, и всех присутствующих более или менее знает, это важно.

– Начальная точка формирования событийного пласта, оттуда идет срыв в сознании, – шепнул Саид, презрительно кривя губы. – Запрос на встречу от незнакомого гуманоида. Получен по открытому каналу. Частный… Пустышка.

– Пустышка, – презрительно кривя губы, процедил Билли Уэйн, еще недавно габнор с расширенными полномочиями, сейчас – обладатель временного статуса ут-габрала. Урожденный землянин. Уволен из армии США в звании капрала. Принят в габ-систему в звании рядового – габбера. Сейчас он отдыхает. Свет приглушен, настроение тоже.

Билли чует в себе невнятную, тянущую жилы маяту. Такую удобно списать на скуку: в малый габ-порт он попал прямиком из кошмарного Зу с его модными показами и шопоголиками. Перевелся достаточно давно, чтобы наладить службу, перезнакомиться с коллегами, изучить территорию, выстроить маршруты на случай внезапных угроз, пристрелять доработанный сувенирный калаш, присланный Иглем. Обдумать на досуге, что в оружии есть от исходника кроме сленгового названия и несколько искажённой формы корпуса. Еще пристрелять. Глубже изучить территорию. Снова обойти закоулки, сервисные ярусы… Набросать план инспекций на цикл вперед. Провести три учебных тревоги: больше не допустил местный габрал. Увы, он брыг, а вовсе не мурвр или там – пыр.

– Чертов идеалист, – проворчал Билли и поморщился. – Пыра мне подавай и не меньше. Во вляпался!

Тяжелый вздох. Еще бы! Он не ожидал того, во что с разгону вляпался. Он до зубовного скрежета ненавидел габ Зу и прилепленный к нему многопланетный мир торгашей, пышно изукрашенный ложными посулами и приманчивыми рекламами. Он жаждал отдохнуть, затем взяться за учебу и силовые тренировки… и попал по своему же выбору в тоскливейшее болото вселенной. Игль предупреждал: габ Зу – местечко безумное, но веселое. Сима, эта русская, тоже не одобрила перевод. Русская… кто бы ее заподозрил с первого взгляда? – а ведь психованная на всю голову, да и прицельную стрельбу освоила в считанные недели. Так вот, Сима твердила: скука доканывает злее сборища отморозков из Грибовидной туманности. Увы, Билли осознал доводы, но предпочел всех послать и упереться. Он высчитал, что отсюда через цикл сможет перейти в габ-центр, там он доучится, подаст рапорт Чаппе, надавит на Игля, вытрясет рекомендации из брыгов – и стать первым в истории универсума американцем в ранге габрала. Сможет управлять системой безопасности габа! Уроженцев невзрослых миров не производят в габралы? Это не доказано. Но будет опровергнуто! Билли скривился еще кислее.

– Пустышка, – повторил он, заново просматривая текст.

Незнакомый гуманоид просил о встрече по личному делу. Скорее всего, желал проконсультироваться по швартовке корабля нештатных параметров. Или хуже, истратил окислитель и намеревается униженно просить в долг, напирая на гуманизм и свои связи в габ-центре, а в душе надеясь на наивность человека из диких миров за барьером. Похожий фокус уже два раза пробовали провернуть. Мошенничество не свойственно взрослым расам. Но, с другой стороны, в большом галактическом стаде уж одна-то паршивая овца найдется. Только ее вылавливание и воспитание не развеет скуки.

Изучив свое кислющее настроение при помощи зеркала, Билли хмыкнул: вот до чего доводит отсутствие возможности прыгать с парашютом! Он не телепат, но оказывается, и ему нужна разгрузка. Сейчас бы с высоты пятнадцати кэ-мэ… После вторичной развертки он бы мог без маски с двадцатки прыгнуть. Почти с орбиты! Внизу синяя Земля, родная страна, формой напоминающая сердце, хотя эта русская шиза твердит – Америка походит на желудок.

– Чертовы мечты, – вздохнул Билли.

Стало проще надеть выражение непрошибаемого покоя. Добрать солидность, чуть выпятив челюсть. Еще раз полюбоваться калашом, спрятанным в прозрачный сейф типа «витрина». И выдвинуться на дежурство.

Грузовой габ-порт Офх за условные сутки переваливает из одной дыры пространства в другую массы, превышающие суммарный потенциал Солнечной системы вкупе с неизученными еще ее объектами. Увы, современный грузовик на борту не имеет водителя, экспедитора и даже киборга контроля. Он полноавтономный. Движется в режимах, закритических для живого. Длина его прыжков чудовищна. Надежность сканирования груза по прибытии и отправке железнее самого железа. Перевозки контролируют хрясы, фанатики, полагающие инструкции по грузоперевозке – молитвами… А кто возразит? Говорят, за последние пять сотен лет хрясы не теряли и малую посылочку…

Из-за хрясского фанатизма дежурство ут-габрала – это метание тигра по клетке. Он голоден до дел, а дел-то нет. Нет и не предвидится.

– Учи тактику, Билли, – сказал себе ут-габрал, стоя на пороге и тоскливо изучая коридор.

Со вздохом он сдался слабости, воровато огляделся – никого. Вернулся в каюту, добыл из сейфа калаш, спрятал под куртку и зашагал по коридору быстро, почти весело. Если любимую игрушку разобрать и собрать еще раз пять, время потянется медом, а не застынет янтарем…

Час спустя Билли сидел в кабинете на контрольном ярусе и любовно полировал калаш. Изредка отрывал взгляд от матового псевдометалла, чтобы полюбоваться крупными, в натуральную величину, объемными иллюзиями «харлеев», расставленных в иллюзорном гараже. Щурясь и поглаживая калаш, Билли предвкушал, как доломает нервы несгибаемого сун тэя и получит за неведомую услугу настоящее двухколесное сокровище. Как пригласит коварного Игля, вызвонит непоседу Симу, бесцеремонно свяжется с самими Оггой и потребует выдать на пару дней славного парня Тиля, пусть он сто раз дрюккель и военнообязанный, и на особом счету. Еще пошлет запрос двум толковым пырам-инженерам. И тому щуплому подслеповатому старику мурвру. Следует заказать банкет, сафары посодействуют. Сесть за общий стол, поднапрячься… Атака силой в дюжину мозгов продавит любой тупик. Харлей будет похож на исходник. Но, конечно, он обязан работать по-новому.

– Хотя бы локально портироваться, – мечтал Билли, помечая на будущее функционал так называемого мотоцикла. – Полет, это обязательно. Что еще? Что еще… вот же дерьмо! Откуда бы, а?

Нехотя, почти через силу он вслушался в ощущение – и не счел его ложным. Огляделся. Кивнул, окончательно признавая: запашок донимает не на шутку. Как он знает еще по земному опыту, для Билли Вэйна, сильного про-эмпата, так пахнет не упомянутый вслух продукт жизнедеятельности, а призрак грядущей беды. Поэтому время сборки калаша вдвое хуже среднего показателя за минувшую долю цикла. Он даже уронил деталь!

– Окей, дерьмо, давно не вляпывались, – оживился Билли.

Отложил калаш, погасил имитацию мотогаража. Вырастил второй стул и закинул ноги на его спинку, посвистывая и щурясь на матовое, зеленоватые стены. Ткнул пальцем в воздух, жестом формируя запрос.

– Игль?

– Это дежурный по сектору. Ваш запрос…

– Вали, дежурный. Я тебя понял. Не появлялся, да?

Билли отключил канал, обрезая ненужный ответ. Подумал, составил другу Иглю послание из одного слова – «дерьмо». Отправил, не сомневаясь с понимании намека. Снова прикрыл глаза и принялся просеивать данные по личным контактам и габу в целом, звучно принюхиваясь. Со стороны смотрелось бы дико, найдись хоть один зритель.

– Окей, – развеселился Билли, когда запах усилился. – Не пустышка?

Именно от послания незнакомого гуманоида несло во всю. До встречи оставалось два часа. Исходя из логики, гость мог прибыть на одном из трех пассажирских кораблей или на малой яхте. Если он уже находится в габе, все и того занятнее – значит, нелегал.

Билли зевнул, удобнее устроился в кресле. Со стороны казалось, что ут-габнор спит на посту. Но Билли во всю работал. Конечно, такое в два часа не провернуть. Но все же…

Сдав пост сменщику и отчитавшись, Билли покинул кабинет за полчаса до встречи и направился обычным маршрутом – обедать. Именно за едой он планировал повидать незнакомца. Вернее, он принял без возражений чужой план. И теперь шагал, просматривая снова и снова сведения о зоне питания гуманоидов, о сервисных коридорах, о работе систем экстренного оповещения.

Хозяином обеденного зала был человек. Готовил он божественно, хотя внешностью скорее напоминал грешника – жирноватый, с незначительным косоглазием и привычкой фальшиво, не по делу улыбаться.

Запах мешал думать о еде. Чертов запах так давно не навещал, что от его мощи мутило. Между тем, благополучие габа выглядело образцовым, и сеять панику на пустом месте Билли не желал. Вдруг его просто решил отравить жирный хряк из числа стажёров, дважды обозванный хряком вслух? Предположение нелепое ля взрослого мира, где гробить сослуживцев не принято,0 такие патологии сознания выявляются и корректируются в ранней стадии. И все же… и тогда это частный запах частного дела одного ут-габнора.

Вот и обеденный зал. В арке входа Билли споткнулся, с подозрением изучил носок своего левого берца. Габ-форма не предусматривает обуви типа берцев, но Билли настоял. Даже шнуровка должного вида и удобства, для дополнительной фиксации сустава. Протектор в точности армейский.

Нога не желала делать ни полшага вперед. Поэтому оставалось изучать берц и притворяться идиотом, доведенным скукой до одури служакой. Игль бы поверил, сам Игль… Ведь в настрое Билли не было и капли тревоги. Он тихо блаженствовал, ощущая себя старой мортирой, которую внезапная революций добыла на пару дней из музейного заточения. В недрах полутёмного зала кто-то малозаметный встал и махнул рукой. Приветствует и обозначает себя? Билли закончил инспектировать обувь. Разогнулся, начал переводить взгляд, чтобы оценить беду в лицо. Воняло несуществующим дерьмом до рези в глазах. Руки сами делали то, что надлежало.

– Водка, – сказал Билли, вроде бы разыскивая взглядом хозяина заведения. Подумал и добавил: – Дважды водка, Окей!

Угроза натянулась четко выверенными линиями. Собраны все параметры, важные для ее устранения: дистанция до эпицентра запаха, число посторонних, потенциально способных попасть в зону поражения. Общая оценка врага. Гуманоид. То есть оба таковы, причем второй вне поля зрения и он – смертоносен!

– Царская, – добавил Билли и погладил спуск.

Этот вид поражающего воздействия встроен лишь в его калаш. Окислитель контролируемо распылялся в активной фазе там, где укажет эмпатия. По второму слову приказа задействовался активатор. И сейчас…

В полутемном зале дико и страшно заорали на два голоса. Билли буркнул «снайперские», добил ближнего врага выстрелом в лоб. Метнулся в глубь зала, пробуя достать второго. При живучести свыше тридцати единиц ожог кожи, даже глубокий – короткий шок, а не смерть. Если времени хватит…

Ржавым ножом в сознание вошла чужая воля, вспарывая все слои приватности, как гнилую ветошь. Билли зарычал, перевел оружие в режим напалма и задействовал все средства защиты костюма, какие не включил прежде. Он сам был теперь в центре огненного шторма. Он катался и выл, сходя с ума от боли даже под опущенным лицевым щитком. Боль была союзником: она позволял остаться собой.

Когда худшее схлынуло, Билли немного полежал, копя силы. Кое-как заставил себя сесть. Зал полнился едким дымом. Надрывались сирены габ-системы, опознав пожар и угрозу жизни. Рядом, в трех метрах, лежал навзничь рослый гуманоид. Вероятно, он и вызвал на встречу… Билли остервенело протер лицевой щиток. Выругался старательно, грязно и с чувством. Он ни черта не видел наверняка. Он очень хотел бы не замечать и того, что посильно. Тем более не делать выводов… которые все – преждевременны и скоропалительны. Вот только труп без лица, как ни тормози себя в домыслах, вылитый Билли Вэйн. Второй номер, так сказать. Дохлый номер!

– Дерьмо, – резюмировал впечатления Билли.

То есть указал, что история не пахнет розами даже теперь. Жив конструктор неведомого плана: тот, кто слепил и направил сюда подделку. Цел и смог улизнуть кукловод – тот, кто привел копию и норовил влезть в мозг Билли-оригинала и смять волю, оставаясь вне опознания.

– Думай, Билли. Логика не вредна, окей? Давай, промни в мозгу пару новых извилин.

Билли ощупал голову, словно пальцами можно заложить в зудящую кожу складки поумнения. Запах отходов ослабел, но не иссяк. Сделался фоном. Постоянным, не имеющим направления.

– Тебя пасут, как скотину, – поморщился Билли. – Ты, похоже, ценная скотина, мистер Вэйн.

Это означало несомненно: в каюту вернуться нельзя. На связь выходить нежелательно. Оповещать о подозрениях габариуса или рано, или поздно… К тому же попадать под расследование пока неудобно. Уйдет время, развеются следы. Стрельба без предупреждения станет предметом пристального внимания, вытеснив за рамки рассмотрения саму причину такого поведения. Это если ему позволят выжить и давать показания. Второй из гостей, посетивших обеденный зал, вряд ли готов быть упомянутым в скандале, пусть и косвенно.

Изучение магазина с окислителем показало: остатка хватит на пару-тройку снайперских выстрелов. Придуманный последним режим «водка» выжрал слишком много ресурсов.

– Прошу разрешения на инспекционный облет габа, – ровным тоном сказала Билли автоматике.

Получил подтверждение уже на ходу, ныряя в черный ход. Быстро и не особенно ловко состряпал маршрут облета. Запросил данные по происшествиям в габе. Пожара и стрельбы в списках новых событий не значилось. Прочтя это, Билли сорвался в стремительный бег. Получил подтверждение готовности личной «Стрелы» к вылету. Втиснулся в узкий, как щель, люк. Пристегнуться – два движения. Задать цель – это можно и наугад, лишь бы не особенно далеко. Из прыжка надо выйти в сознании, с потерей не более пяти секунд на дезориентацию. Теперь запрет изменений. Строгий, чтобы и сам не мог отказаться, и даже большой босс Чаппа не перебил приоритет. Тикает отсчет. До срыва в прыжок – девять секунд. Много? Или он заплыл жирком покоя, научился паниковать? Или…

Ут-габрал Уэйн нацелили внимание систем на пирс рядом с личной «Стрелой». Дрогнул веком, недоуменно осознав – это что, нервный тик?

По пирсу, чуть шаркая и опираясь на изящную трость, шагала пожилая женщина. Билли «брал» ее всем существом эмпата, щурясь и впитывая так много, как может добротная губка. Женщина почему-то казалась похожей на учительницу из Алабамы, миссис Браун. Билли вспомнил себя восьмилетним пацаном, которым в школе гордились всего раз… тогда. Семья часто переезжала из-за работы отца. Школу он не помнил, свое место в классе тоже, как и ребят-соседей. Но миссис Браун с ее улыбкой – мягкой, озаряющей мелкие морщинки у глаз гордостью за ученика, способного не просто ответить урок, но и…

Из глаз брызнули первосортные искры, тело спружинило и рухнуло в кресло. Билли выругался, недоуменно озираясь. Оказывается, он отстегнулся от кресла и рванулся встать в рост! Он бы и к люку пошел, не понимая движения, но места так мало, что это невозможно. И все же сидеть он не в силах. Он так и не сказал тогда миссис Браун, он ведь должен был…

Спортивная одноместная игла-лодка ушла в прыжок. Билли утратил возможность держать восприятие картинки с пирса. Последнее, что он ощутил – перемену в лице женщины, вдруг утратившей всякое сходство с миссис Браун. Эта тварь мгновенно поняла свою ошибку. Она была в холодном гневе и искала решение так ловко, быстро… Ее взгляд летел вслед лодке, как снаряд с интеллектуальным наведением. Ни прыжок, ни иные хитрости, не помогут надолго опередить подобного врага.

Мир мигнул, врезал по ушам звуком «бу-бум!» – отметив завершение прыжка, обосновав прирост головной боли.

– Игль, ты настоящий друг, – прохрипел Билли, дотянулся и сорвал ограничитель. – Я еще не хотел брать… выпендривался. Зачем мне спортивная лодка, если нет руля, двух колес, логотипа с крылышками и хромировки.

Лодку пригнал Игль, лично. Пришвартовал у пирса, зафрахтованного для особых нужд империи на десять циклов вперед. Билли, сотрудник габ-системы, не имел доступа на пирс. Но Игль выделил «обходной» код и прописал в системе лодки капитаном.

– Империя, габ-центр, Симка со свежей дурью в башке, пыры… – Билли перечислял варианты, пока не хмыкнул, выбрав. Ввел курс. – Сунься туда, сука!

Лодка загудела, укуталась в искристый энергококон. Сверхдальний для суденышка прыжок… Билли прикрыл глаза, сжал зубы и стал ждать удара, звука и вкуса крови во рту. Он ненавидел прыжки в малых кораблях. Точнее, несовершенный организм землянина был категорически против, и это злило.

Боль. Мерцание сознания… Легкие горят. В башке плещется вываренный до размягчения мозг, он вроде медузы и не годен думать.

– Требуем отключения всех систем. Требуем идентификации и перехода в стазис. Требуем… – защелкало, заныло в ушах стремительно, зло.

– Ут-габрал Вэйн, – едва ворочая языком, представился Билли. – Приглашен рюклом законников стариться в ваших планетах и менять подгузники вашим малышам, парни. Прошу допустить на тренировку по выносу дерьма. Передайте высочайшему Огге. Только ему! Я приглашен Оггой лично. Учтите это до того, как заквиппуете дело насмерть.

В универсуме наступила тишина. Медленно, трудно возвращалось зрение. Билли моргал и тер слезящиеся глаза. Время тянулось, как пытка. Вокруг ничтожной соринки лодки «налипал» ком активного противодействия. Безупречный порядок галактики Дрюккель способен потрясти и вдохновить любого, кто имеет военную косточку в характере. Отловили напряжение поля еще в прыжке. Оценили без ошибки зону финиша. Выслали мощный рюкл силовиков и уже выстроили полномасштабный контур наблюдения и пассивизации. Не имеющим аналога у людей техническим устройством восстановили параметры пространства так, что сгинула без следа остаточная рябь прыжка – след его. Для загадочной интриганки, смотревшей в затылок законной добыче, все потеряно: Билли сдался внушению, уже был в руках – и вдруг растворился, как щепоть соли в морской волне…

– Билли, привет. Правда ты! Ну наконец-то, я так устал молчать, – зарокотал знакомый бас. – Билли, ты что, нарываешься на комплемент? Так я скажу. Ты не стар. Не стар, ничуть. Ты рано прибыл, но это здорово.

– Привет, Тиль, – улыбка возникла сама. – Как условия содержания, преступный?

– Кормят так, что могу поделиться, – рявкнул приятель с новым энтузиазмом. – Билли, мы, дрюккели, не толстеем, ты знал? Боюсь, я могу стать исключением. Тебе испечь блинчики? Я прочел три сотни книг по кулинарии Земли. Семнадцать языков и наречий, я так люблю отстраивать переводческие правила… Или тебе сделать суси? Мраморное мясо не обещаю, у нас нет коров. С артишоками та же беда, Билли. Вообще меня ограничивает то, что надо заменять буквально все продукты, все.

Каждое бестолковое, пустое слово трепа было лекарством. Бас приятеля Тиля выдавливал, выметал из сознания скованность. Влияние «миссис Браун» тускнело, нехотя отпускало жертву. Билли уже мог вставлять реплики. Через полчаса он хохотал до слез, советовал из чего можно соорудить «как бы оливковое» масло метолом холодного отжима от пола… Все в мире снова стало замечательно. Тиль, уникальный дрюккель, считающий себя человеком и всю жизнь отдавший охране высшего управляющего состава империи людей, и по возвращении в галактику Дрюккель остался собой. Воином, шутником и умницей. Правда, он обзавелся хобби и даже, как сам он утверждал, скроил передник с тремя рядами завязок под пары лап. Он изготовил семь моделей котлов и плит, а прямо теперь трудится над созданием кулинарной микроволновки… Тиль то возникал, то пропадал из беседы, чтобы минут через десять снова взреветь басом, способным сотрясти крошечную лодку. И внезапно пропасть. Корабль-планета, жилище великого телепата расы инсектов – Огги, двигался по иному, чем у людей принято, алгоритму: частыми, ритмичными пульсациями.

Минуло два часа – за это время Билли покинул лодку, подвергся тотальному досмотру и с огорчением проследил, как его суденышко ликвидируют. На правах нейтрала из габ-системы он сам подписал акт об устранении корабля-нарушителя границы. У дрюккелей любые неожиданности в считанные мгновения оказываются «накрыты» плотной сетью инструкций и протоколов. Это их сила – и их слабость. Впрочем, слабость в данном случае весьма условная: Огга законник, глава рюкла и непререкаемый авторитет. Он движется сюда. Он принял к сведению слова нарушителя границы и значит, любые инструкции пока что трактуют сам факт нарушения, как допустимый. Не ниже планки фир, которая гарантирует выживание.

Явление планеты Огги из прыжка Билли наблюдал, сидя в неудобном, на дрюккеля рассчитанном, кресле малого боевого катера. Из точки в пустоте, блеском привлекшей внимание, раздулся безмерно огромный шар, темный, но теплый для ощущения эмпата. Билли улыбнулся, охотно отсылая приязнь величайшему телепату обозримого универсума…

– Блокировка, – скрипнув зубами, выдохнул Саид. – Не пробить. Не могу вообще ничего, сам Огга ставил! Обойти, чтобы читать сознание дальше, и то не получается.

– Ты устал, отключайся, – посоветовала Яхгль. – Мы собрали его память до блока, активировали, дальше он сам восстановится. Датируй время, если получится. Завтра с новыми силами попробуем развернуть, если не очнется.

– Огга присылал мне приглашение, – гордо сообщил Саид, нащупал Гава и погладил по спине. – Долю цикла назад, всего-то. Но я сперва был на боевых, затем чуть не умер, а после такое началось… ну, ты знаешь.

– Ты – это кто из нас? – поинтересовался мягкий, довольно низкий голос у самого уха.

– Все, – отмахнулся Саид. Хмыкнул. – Я нелепый телепат. Вроде должен всех читать и сам быть загадкой… а хожу, как прозрачный. Буквально все обо мне знают больше, чем сам я могу вспомнить. Вы знаете, каким бы я стал однажды, сохрани я данную при клонировании андрогинность. Я читаю в вас, но обретаю не суть, а только головокружение. Нельзя подсмотреть то, от чего отказался… или телепаты вас, полноценных симпатов, не берут?

– Мы не склонны создавать смертельный вред для неготовых, пусть они любознательны и обладают даром, – прошелестел тот же голос. – Не называй нас полноценными, что за термин? Мы стволовые. Таково самоназвание. Полноценен любой, кто не иссушает душу. Ты готов к отделению. Открой глаза и будь с нами, в габе Уги. В сегодняшнем дне.

Саид послушно открыл глаза. Мозг поупирался, полагая себя принадлежащим человеку Земли Билли, готовому по поводу и без брякнуть «вот дерьмо». Выпив воды и еще раз погладив Гава, Саид справился с чужой привычкой, вымел ее из подсознания.

– Как бы мне не подцепить эмпатию, – пожаловался он. – Кошмарненько, так бы сказала Сима. К шуму в голове добавится ложное ощущение дурного запаха, не снимаемое ничем. Бр-рр.

Потолок светлый, солнечного тона. При взгляде в его лучащийся покой проще поверить, что худшее не случится. Тьюить не останется калекой. Билли выйдет из комы. Симка найдется живая-здоровая… Война не разразится в предгрозовом, помрачневшем в считанные дни, универсуме.

– Как он добрался от Огги к вам? – спросил Саид, снова глядя в потолок.

– Это было мгновенное решение, он эмпат, – сказал тот же голос возле уха. – Он эмпат, Огга – доу. Не можем знать, что объединяет человека и первого дрюккеля рюкла законников, но они выработали общее спонтанное решение. Билли был выдан катер, нам было отправлено послание. Прежде Ида не имела прямого контакта с галактикой Дрюккель, мы для упорядоченности слишком иные. Нас предпочитали не замечать, то есть изучать бесконтактно. Но Огга сказал: надо оберегать Иду. Билли стал, вероятно, посредником в первом контакте. Мы не все знаем. Он сразу по выходу из прыжка сбросил нам послание Огги, приватное, не подлежащее передаче по каналам связи. Нас просили прибыть и изучить живых в пострадавшем габе. Огга назвал то, что ощутил в сознании Билли, эмо-симпатическим кодированием, или шаж-вирусом. Еще он гарантировал безопасность Иды. Мы поверили. Это лучше, чем такие же гарантии со стороны империи, более похоже на жесточайшую изоляцию. Мы здесь. Но Билли это стоило дороже, чем мы могли ожидать. Нас стали нагонять от второго прыжка. Казалось, что отследить наш полет не смогут, мы приняли решение без задержки, тот же Огга полагал, это даст нам безопасный зазор времени для перелета. Мы так и не смогли понять, что противник. Ида не имеет военных кораблей. Это вне нашего понимания мира.

Саид виновато вздохнул. Он в том бою, длившемся доли секунды, принял решение взрывать боевые блоки в прямом контакте с обшивкой атакующего корабля. Он был прав: уцелели обитатели Иды, прикрытые от одного удара боевым катером Билли – и оказавшиеся без защиты от следующего у самого борта габа. Решение верное. Но боевые блоки разнесли в пыль жилой отсек. Окислитель среагировал? Собственное оружие, готовое к удару? Кто теперь скажет… разве эксперты, но им работы – на многие дни, а то и циклы. Известно лишь, что корабль выглядел, как новый проект империи, заказанный на сторонних верфях. И что на борту не было людей: таково мнение телепатов имперского флота, преследовавших агрессора. Оно совпадает с мнением самого Саида. Хорошо бы, такого единомыслия было довольно для убеждения остальных встревоженных рас. Но – увы…

Еще позавчера люди были частью сообщества разумных. Казалось, что нетерпимость к расе невозможна, что общие ценности, как и общий язык, найдены и позволяют решать любые осложнения переговорами.

Но люди попали под подозрение. Они замешаны в нарушении нейтрального статуса габ-системы: все, кто в пяти ныне выявленных проблемных габ-портах открыл доступ вторжению, были «истинными люди». Все, кто в качестве пассажиров покинул пострадавшие габы и унес с собой так называемый шаж-вирус – понятие трое суток назад официально изложено дрюккелями – тоже люди. Кто был заражен – снова люди.

Клоны, атаковавшие габы, созданы из генного материала людей. Взятые в плен грисхши утверждают, что наняты для охраны габов, а вовсе не с целью их уничтожения – и снова нанимателями якобы являются люди!

Со своей стороны люди, в первую очередь империя, крупнейшее их сообщество – убедительно для себя и иных гуманоидов доказывают факт подтасовки данных. Требуют экспертизы документов, на которые ссылаются грисхши. Настаивают, что клонов создал некто, им неведомый. Ведь установить принадлежность этих существ не удается.

Империя объявила высокую готовность для экипажей крейсеров классов с пятого по второй, пока не выводя из режима спячки лишь самое чудовищное по размеру и убойной силе, что у нее есть – первый класс и группу «нова», о которой известно мало что кроме названия…

Дрюккели маркировали свои границы и плотно их контролируют. Все гуманоиды получают отказ в праве на посещение, статус посла или даже члена имрериума не дает поблажек. Огга сохранил для своего гостя – Билли Уэйна – право визита. Но Билли пока между жизнью и смертью, и это снова на совести людей, так полагают в галактике Дрюккель.

Пыры молчат. Это для них обычное дело, сейчас пыры структурируются в сообщество нового, подходящего к обстоятельствам, типа.

Сафары подписали соглашение с брыгами, что они делают всякий раз, почуяв внешнюю угрозу. Пространства обеих составляющих расы закрыты для посторонних.

Габ-система свела к минимуму перемещение разумных и проводит полную проверку грузов в своем ведении. Ведь подразделения клонов поступили в пять портов именно как груз, «белковое сырье общего назначения», так они значатся в документах…

Хрясы, эти фанатики и адепты надежной доставки, всей расой молятся и сверяют транспортные документы – что в их понимании почти одно и то же.

Все не верят всем. Себе самим, кажется, тоже. Посредники сбились с ног, лап и хвостов – у кого что есть – но пока не способны преодолеть первую реакцию на агрессию. Шок взрослых рас оказался сильнее, чем сами они могли ожидать. Внешнего врага приняли бы проще. Но врага нет! Есть ложь, давно забытое и очень человеческое дело – глобальная, чудовищная по масштабам ложь, которая уже фактом своего появления обвиняет именно людей. Гуманоидов, по общему мнению вчерашнего дня, слишком много в системах габов и прочих структурах общего пользования. А их агрессивность, это свойство молодой расы…

– Рыг, если я хочу тебе выломать рог, я агрессор? – невесело пошутил Саид.

– Пошли, проверим, – оживился габрал. – Сам чую, надо поработать головой… в атаке. Я устал от бюрократии. Я составил сегодня сорок отчетов и визировал три сотни справок и примечаний к приложениям. Именно поэтому мы, мурвры, самая мирная раса универсума. Бой – это да, это дело. Но война в современной вселенной состоит из пересылки документов. Только так. Я готов сдаться, лишь бы мы вернулись к работе.

– Я тоже готов. Кому, вот вопрос.

– Ика, вы склонны к участию в спаррингах? Или как там… ты склонно?

– Мы будем рады наблюдать, – улыбнулось создание, к которому пока в габе никто не нашел верного обращения. Само оно обращалось к себе на вы, полагая себя сдвоенным. – Мы ценим эмоции в чистом виде. Редко удается выделить.

– Выделим, когда я засажу рог в телепачью печень, – прорычал Рыг.

Гав воинственно взвыл, прыжком занял голову Саида и свернулся в подобие рогатого шлема. Рыг прочертил копытом длинную полосу на полу, стойком к царапинам, фыркнул и помчался прочь. Саид уважительно перемахнул царапину и устремился следом. Ика беззвучно мчалось за ними, используя преимущества ног идян, безупречных в беге и прыжке.

Ика – глава небольшой группы обитателей закрытой для всех планеты, которую по одним сведениям угнетает и третирует империя, а по другим – та же империя оберегает, как ценнейшее свое сокровище. Ика – единственное создание, способное с полной надежностью и без сложных тестов, мгновенно, выявить носителей шаж-вируса и даже исцелить их порабощенное, затемненное сознание. Ика, которое пока так и не смогло объяснить суть вируса: ведь оно оперирует терминами, незнакомыми универсуму и принадлежит к культуре, новой для большого мира.

Ика имеет светлую, слегка загорелую кожу. Его рост определить сложно: ноги позволяют приседать и вытягиваться, оставаясь глаза в глаза с собеседником, будь то невысокий круш или рослый мурвр. У Ики шоколадные волосы крупными волнами, до плеч. Сами плечи для женщины широковаты, для мужчины – слишком легки. Шея крепкая, но вроде и не «силовая». Лицо с приятными чертами, но сложное для взгляда. Саид себя сто раз ловил на том, что в каждой черточке ищет женственность или мужественность, а находит… безликость. Хотя это неверно и нечестно, Ика обладает своеобразным обаянием и яркой, интересной индивидуальностью. И еще эта седина прядями. Ему идет. Женщина бы удалила… Саид скривился и выбросил из головы мысли, грозящие новым приступом недоумения.

Рыг прыжком вломился в тренировочный зал, чиркнув рогами по дверному косяку. Саид влетел, исполняя кувырок, сразу уходя влево-вниз. Умение мурвров мгновенно менять направление движения известно. Их атака с обоих копыт, мгновенно срубающая лобную долю мозга – тоже.

Ика призраком промчалось и заняло безопасное зрительское место на вершине колонны, увешанной примитивным оружием. Оно сидело, широко расставив знаменитые идянские колени, щурило темные крупные глаза, перебирало гибкими длинными пальцами волосы – и блаженствовало, наблюдая переливы ярких, простых эмоций боя. Честного боя, где нет жажды убить, но есть стремление к победе, игра молодой силы и зрелого опыта.

Ика смотрело, мешая Саиду, принимающему сознанием и эту картинку: поле силы Ики, заполнящее зал – переливчатое, сине-лиловое со всполохами голубого, искрами белизны и золота. Ика наблюдало многие мантии и слои поля Рыга, танцующие вместе с ним – алые, рыжие, ослепительные. Ика с интересом всматривалось в телепата, горящего теми же тонами боя.

Саид пропустил удар копыта в живот, улетел в сумерки полуобморока, отлежался у стены, пробуя перетерпеть боль и извернуться, отползти до того, как на спину рухнет яростно рычащий, почти победивший, мурвр… Подсознание наконец освободилось от следов эмпатии, коварные удары Рыга уже не предварялись волной дурного запаха, да и зрение Ики будто отключилось.

Когда Рыг получил перевес в семь ударов, Саид вскинул руку, запрашивая перерыв.

– Сдаешься, – огорчился мурвр, роняя хлопья пены и встряхиваясь.

– Вызов, от Бмыга, – выдохнул Саид и недовольно отметил: он подустал. – Слушаю!

– Ты вроде живой до одури, как мне и обещано, – тихо, как-то напряженно, поинтересовался Бмыг. – Все так?

– Да… то есть… – дышать и говорить было сложновато. Саид начал злиться на себя, загнанного Рыгом до взмыленности и одышки. – Прости, я не позвонил. Тут такое… я все время в чьих-то больных мозгах аж по уши. Я…

– Сима написала мне, знаю, – более спокойно выговорил Бмыг. – Собственно, я не хотел отвлекать. Просто скажи, как добралась Гюль? Я, наверное, совсем размяк в семейной жизни. Начинаю выдумывать нелепое, стоит ей на шаг выдвинуться из-за моей спины.

– Куда добралась? – холодея и мешком сползая на пол, ужаснулся Саид, хотя точно знал ответ.

– Так, – медленнее выдавил Бмыг. Помолчал и добавил по существу: – Она улетела к вам двадцать семь долей суток назад, стартовала из габа в трех прыжках от Уги, мы там гостили. У нее новый катер – ну, ты знаешь, спортивный, с кучей навигаторских наворотов… я рассчитал прибытие как состоявшееся две доли суток назад и жду ее звонка.

Саид быстро обернулся к Рыгу: он включил разговор на общее прослушивание сразу после тихого «так»…

– Не было даже запроса на причальное место или уведомления о маршруте, – нехотя признал Рыг. – Сима у нас… гры-мм… не могла она послать сообщение.

– Та-ак, – протянул Бмыг, отмечая понимание недосказанного. – Рыг, прими мой запрос на прибытие. Через сутки. Быстрее не получится. Я наслышан о бурлении в мире. Но при чем тут моя беременная жена?

– Она обладает уровнем телепатии, близким к доу? —поинтересовалось Ика. – Она урожденно мы, как и мы?

– В целом да, – вслух предположил Рыг.

– Живучесть?

– Сорок восемь на вчерашний день, беременность у нее приращивает показатель, и так уже третью долю цикла, – пояснил Бмыг. Было слышно, как он что-то пакует, смахивает со звоном и шелестом. – Я отбываю. Ждите. Готовьте внятное объяснение по всему, что у вас в домыслах. Конец связи.

Саид встал, кошачьим движением прянул вверх по колонне, цепляясь за крюки и скобы для оружия. Сел напротив Ики, впервые разрешив себе прямо глянуть в глаза существу, жутковатому своей непостижимостью.

Ика выглядело человеком. Лет тридцати-сорока. Оно пугало и очаровывало своими темными глазами, не имеющими дна и не отпускающими взгляд. Признаки пола едва угадывались под полуприлегающим костюмом пилотского типа. Хорошо проработанные грудные мышцы смотрелись бы так же. Если не искать намеренно… А если искать, то Рыг куда рельефнее.

Захотелось отказаться от зрения, лгущего, мешающего быть беспристрастным. Но ведь есть еще и память! Саид скрипнул зубами. Он прекрасно знал, что родился таким же. Что в первый месяц самоосознания имел в себе двойственность, и когда внешнее донимало особенно сильно, он нырял в эту двойственность, как в раковину, смыкая створки и отрицая весь универсум вне личного «мы». Если бы не Сима, если бы не Гюль… До знакомства с ними безымянное «мы» будущего Саида находило все больше причин не выныривать во внешний мир. Никогда не выныривать.

Но сидящее напротив существо было такой же ракушкой, составленной из двух створок – сторон личности. И оно находило в себе силы не смыкать створки. Оно смотрело в мир, несчастный в своей извечной непарности. Оно было внутренне гармонично и наполнено покоем – и старалось изо всех сил не жалеть тех, кто оторван от второй «створки» единого «мы». Кто неполон от рождения. Кто несчастен во веки вечные… Ика даже смирилось с выбором Саида, отказавшегося от полноты, но Ика находило такое решение в высшей мере гнусным, аморальным, низменным. И все же не отворачивалось.

– Что вы знаете? – выдавил Саид, упрямо открывая глаза и глядя на Ику.

– Те из нас, кто выбирает управление иными, а не собою, – тихо и по-прежнему мягко пояснило Ика, – они бесплодны. Они берут у мира. Берут у всех, у своего нерожденного ребенка в особенности. Они, исходно двуполые и значит содержащие в себе зародыш идеальной семьи, не могут себя продолжить. Это их величайшая жажда и величайший ущерб. Кара за отступничество, данная природой. Но при живучести в сорок, а лучше сорок пять единиц, внешнее создание, подчиненное им, возможно, выгорит достаточно медленно, успеет выносить. Учти: они хотят не радости дарования жизни. Они жаждут продолжения себя. Именно себя во веки вечные. Без перемен и обновлений, создаваемых смертью, то есть сменой поколений.

– Все атаки на габы, ложь и политика только ширма для похищения Гюль? Что за бред! – рявкнул Рыг.

– Есть цели сознания и цели подспудья. Есть лидеры конфликта и их команды, силы влияния и союзники. Есть цели логики и есть жажда тьмы неосознанного, – прошелестело Ика. – Мы пока не видим цели логики в нынешнем конфликте. Логика для Иды сложна. Но мы понимаем, что есть такие цели, они связаны с людьми, с их ролью в мире. Сейчас, благодаря сообщению вашего друга, мы осознали жажду одного из зачинателей конфликта, идянина. В нем нет логики. Это отступник, он ищет продления для себя. Вероятно, он стар. Вероятно, за ним огромный опыт, отступники редко выживают в изоляции так долго… Мы будем размышлять.

Саид спрыгнул с колонны, выбрав для опоры плечо Рыга. Некоторое время стоял, глядя в его рыжие бешеные глаза. Отдыхал в их ярости от покоя Ики, невозмутимого и нечеловечного.

– Гульку никому не дам уродовать, – мрачно пообещал он. – Только я могу выносить ей мозг родственными разборками. Только я!

– Разделение «мы» на двойное «я» неизбежно создает полярность, включающую притяжение и отторжение, – прошелестело с вершины колонны.

Саид прикрыл глаза, стараясь погасить гнев. Беспричинный. Не виновато ведь это… Ика, что оно философски спокойно. Оно на лицо – человек, а по сути чуждее дрюккеля. Как поверить, что оно приходится родителем Яхгль? То ли дедом, то ли бабом, то ли как еще сказать… Впрочем, оно много кому родитель, в мире Иды стволовые андрогины всем живущем не чужие – их мало и они воистину основа цивилизации.

– Начинаю с новой силой уважать Яхгль за ее умение сбежать от вас, уважаемое Ика, – громко сказал Саид.

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 2520

Интра работает в условиях искаженных до предела понятий конкуренции. Мы вынуждены создавать продукт, который до своего появления не был нужен, а после должен стать жизненно необходим. Мы возвращаем каждой расе, каждой локальной цивилизации, кусочек «детства», в чем-то противоречащий взрослому взгляду на мир и потому тем более ценный.

Но как дать необходимое тем же пырам, а влияние на них крайне значимо для нас. Пыры не нуждаются ни в чем! Выйдя в большой универсум, они уже имели единый центр координации деяний расы. Этот центр постепенно сформировал планетарные комплексы с высоким, а вернее почти безграничным, потенциалом модернизации. Комплексы самодостаточны и производят все то, что может потребоваться. В них лишь загружают свежие открытия, предварительно сведенные от фундаментального уровня к прикладному. Финальная технология отстраивается систематиками комплексов. В расе пыров всегда найдется один-два процента инженеров, жаждущих работать неустанно и получающих удовольствие от процесса. Так что Интре нечего предложить пырам. И тут ключевой момент – именно взрослость расы. Пыры не желают брать излишек. Они осознанно отрицают избыток комфорта или автоматизации, ведь в их понимании «изнежился» – одно из страшнейших оскорблений!

И ладно бы пыры одни отстроили себе автономные системы снабжения. Но иные расы идут по схожему пути, освобождая время и сознание для задач, никак не связанных с нынешними возможностями Интры.

Сафары всю жизнь совершенствуют кулинарные рецепты и получают подлинную радость, лишь угощая.

Камаррги, коих у помянуть жутко, заинтересованы только в примитивном оружии, используемом в регулярных ритуальных войнах с мурврами и турнирах за право возглавить клан.

Хрясы нуждаются разве что в молельных ковриках, они живучи и неприхотливы до крайности, а вести с ними дела сложно и опасно: всякое подозрение в фальши может стать поводом к обвинению в ханноненавистничестве. А там и до резни недалеко, история помнит, на что они способны в своем фанатизме.

Остается радоваться, что люди куда уязвимее. Люди ценят комфорт, охотно изнеживаются и готовы приложить огромные усилия, чтобы… не прилагать усилий. Значит, я сооружу для людей костыль, и скоро они разучатся ходить без опоры на Интру.

 

Во сне было темно. Может, там тоже экономили энергию? Неудобно. Некто, для меня очень важный, бережно гладил по спине, и я млела, кошка-кошкой. Еще щурилась. Понять бы, пока драгоценное подсознание готово к общению: а кто мне всерьез дорог? Тай, он же Тэй, не человек, хотя выглядит неотличимо и мы с ним… у нас приятные общие воспоминания. И не общие тоже. Я много раз за этот год думала о нем. Нет, не думала. Кожа не думает. Сбоящее некстати сердце не думает. Я заметила его первого по прибытии в универсум. Заметила потому, что учуяла незримую связь. Ниточке давно бы пора порваться, истереться, а вон – никак… Меня гладят в темноте, я млею и… таю. Начинаю ворочаться, сопеть, щупать одеяло и пробовать дотянуться через плечо до своей спины… До его руки?

Мне надо дотянуться. Мне надо понять, почему я таю, а на щеке слезинка и она – горечь. Что изменилось, что мне мешает раскрывать душу в ответ на внимание? Ведь было иначе. Я еще помню, как это – иначе… и уже не могу ощутить. Тянусь, тянусь… хочу снова в тепло. От усердия в потягушечках я проснулась. Бодрая, голодная во всех смыслах. Сейчас бы спарринг с Рыгом. Хоть с левой удар, хоть с правой, всяко дурь вылетает на раз. А когда мурвр приседает перед прыжком и чуть подбирает копыта… ну, жуткое дело. Я ставлю рекорды скорости на короткие дистанции, ага.

– Ыыы, умру без завтрака, – трипсовым детенышем заныла я.

– Порция разогрета, – отрапортовал клон.

По тону, не содержащему ничего кроме дисциплины, клон опознается куда надежнее, чем по внешности. Открываю глаза. Наблюдаю старого рядового из команды Макса. Оттер моих провожатых. Молодец. У Макса и простенькие клоны – первый сорт. Упертые.

– Шарп?

– Функционирую на две трети потенциала, – без задержки отчитался напарник. – Делал пробный вылет в стратосферу. Снял данные по газовому составу и температурным инверсиям. Вел поиск спутников и зондов. Запустил сеть дальней разведки планетарной системы. Макс приказал: искать корабли. Искать станции слежения. Искать портаторы и иные неприродные объекты.

– Макс такой. Он прикажет так прикажет, – зевнула я, села и покачала головой, взбалтывая мысли. Клон принес завтрак. Я схряпала подобие гамбургера, выпила подобие супа и затем воду. Вкусно. Жаль, добавку просить бесполезно. Я облизнулась и ограничилась малым: – Спасибо. Макс где?

– Собрал в зоне СП всех, кто имеет или получил статус ут-интнор и выше. Проводит опрос и формирует понимание состояния по планете. – Рявкнул старый клон и затих, сгорбился в уголке.

– Ага. Ага… тогда ладно. Шарп, тащи тушу киборга. Щас мы его обмозгуем.

Шарп умчался. Я осмотрелась, заметила мозг из темного сектора, тот самый, с клеймом «перед прочтением выжечь», но – свежеотполированный. Добыла его из полки. Промеряла пальцами, прикидывая, крупнее ли мозг того, какой я размозжила вчера? Вроде, именно так – крупнее. Упс… От недоумения меня спас Шарп, он как раз вернулся, приволок и уложил на пол тело. Черепная коробка по-прежнему пуста и открыта. С первого взгляда ясно: новый мозг туда не влезет. Я искривила рот и старательно нагнала на лоб морщинки. Ум не пророс, но Шарп меня понял. В два движения выломал волосатую снаружи крышку черепа. Врубил на щупальце горелку-пилилку и обновил контур головы так, чтобы от разъема на затылке и до лба было все свободно. Мозг при примерке на новое место сразу стал похож на полированную суперкепку.

– Наблюдаю запрет на инициацию. Изучаю инструкции. Справка: запрет можно обойти через внедрение ДНК-контроля от габ-поручителя, – пояснил Шарп, умудрившись не сказать ничего внятного. Понял и добавил: – Маркирую подсветкой заборник крови. Соединение мозга и контактного гнезда пройдет в ее среде. Это наделит пробужденный мозг некоторыми чертами личности поручителя. Позволит поручителю мысленным приказом разрушить мозг при обнаружении угрозы от его функционирования.

– Могу и карандашницей обойтись, как вчера выяснилось, – брякнула я и закашлялась.

Вспоминать, как я плющила чиновника, было противно. Так что я отмела бэ-у мысли и приступила к новым глупостям. Совместила руку с кольцевым зажимом. Эх, судьба моя видно такова: сдавать кровь всяким преступным элементам и брать их на поруки. Была история с Дэем, теперь вот и того хуже, я жалею не существо, а мозг. Может, зря? Но упрямство так и орет: не зря! Я или оглохла от ора, или упрямство эмпатически право.

В мензурку набралось граммов пятьдесят кровушки. Кольцо соскочило с запястья. След от вскрытия вены остался, малость болит. Я самолично взяла мозг – тяжелый он – и приладила по месту. В чиновном затылке хрястнуло, зажужжало… Мозг дернулся в ладонях и со скрипом сел намертво. Или наживо?

– Черт, его бы обездвижить, – сообразила я, умная задним своим умом.

– Сделано, – утешил Шарп.

Тело киборга завибрировало пальцами, отбивая дробь по полу. Несколько раз сунулось лицом в поднос с обедом. Зря, я уже все выела и вылизала. Голодный киборг судорожно перебрал ногами, изображая «велосипедик» – и затих. Шарп перевернул тело кепкой вниз, лицом вверх.

– Меня понимаем? Говорить можем? – спросила я, чтобы не молчать, но сойти за умную.

– Да. Да.

– Меня зови Сима. Представься. Изложи краткую биографию.

– В десятичном счете я три-семь-два-семь-три-ноль-ноль-ноль…

– Стоп. Это может оказаться длинно. Ты доктор?

– Да. Допустимое толкование базового профиля.

– Имя Ливси устроит? Это я надеюсь, что ты весельчак и не злодей… н-да. Проехали.

– Ливси. Устроит, – по лицу пробежала судорога, плавно и без жутких гримас переросшая в довольно милую улыбку. – Биографией не располагаю. Биологичен лишь в плане мозга. Создан неизвестным мне научным центром. Являюсь, как сам я установил, незаконной копией мозга видного ученого. Его память не уцелела. Но следы я ловлю в поведенческих и речевых стереотипах. Он был оптимист. Да. Он был. Я, Ливси, создан в целях эксперимента. Был допущен к работе с больными. Диагностика, терапия, оперирование, волновая коррекция, психокоррекция, нейро…

– Это будет долго, стоп. В целом я поняла, что посильно. Причина изоляции?

– Находился на корабле автоматического типа. Провел дистанционную коррекцию разумного, одушевленного. Диагноз: крайняя форма подавленной агрессивности, потенциал развития до серийного преступника, оценка вероятности – максимум. Факт коррекции выявили габ-служащие. Я не обладал полномочиями и был признан виновным в превышении… всего.

– Ага. Это они умеют. Атипичник что сказал?

– Не присутствовал.

– Красавчик. Его бы и изолировать, а? Давно ты… хранишься?

– Полагаю весьма верной оценку срока в пять десятков циклов. Но были отключения, аналог – потеря сознания. Длительность вне моего понимания.

– А вот скажи: кровь, кислород и прочее тебе надо? Как же ты хранился?

– Имею встроенную систему, остаточный срок автономности – пятьсот циклов.

– Солидно. Скажи еще: вы все хранились… это скучно?

– Это невыносимо, – по лицу прошла судорога, смявшая улыбку. Но Ливси справился и засиял оптимизмом. – Мы постепенно меняемся, приспосабливаемся. Часть из нас имеет потенциальные, исходно неразвитые ресурсы для налаживания обмена данными и… бесед. Последние десять циклов было неплохо. Я узнал много нового по теме систем планетарного обогрева. Усвоил семь негуманоидных наречий. Выучил справочники по…

– Это ты молодец. Прости, что перебиваю. Понятие мораль тебе что-то говорит? Ты врач, должен по идее знать о непричинении вреда и все такое.

– Обладаю пониманием законов габ-структуры. Согласен с ними. После двадцати циклов размышлений согласен в целом с приговором себе.

– Не убий там, не укради, не пожелай… хотя про жен явно лишнее.

– Непричинение вреда жизни, мировоззрению и имуществу, – подумав, шире улыбнулся Ливси.

– Очень хочешь по досрочке выйти, – хмыкнула я. – Но если что, я вообще тогда… серийная злодейка по киборгам получусь. Не причиняй, ладно?

– У тебя совершенно стабильная психика как в дневной, так и в ночной зоне, именуемых также сознанием и подсознанием, – сообщил наш новый врач.

– Ты телепат?

– Диагност. Снимаю состояние. Ловлю много видов волн и…

– Проехали. Так, Ливси. Я верю тебе. Как атипичник, по-человечески тоже. Ну, и еще: ты ужас как нужен!

– Больной в соседнем помещении, состояние стабильное, средней тяжести, – моргнул Ливси и закатил глаза, созерцая край мозга-кепки. От увиденного он прибалдел, но быстро справился с собой. – Прогноз позитивный. Срок излечения до суток. При наличии помощи в создании систем волновой терапии – три доли суток. Полные данные по устройствам готов предоставить.

– Шарп, – начала я, не зная, как мой напарник отнесется к идее УДО.

Он умница. Сам вытянул щупальце, пощекотал киборга по затылку, помог ему сесть. Ливси некоторое время не двигался. Затем медленно поднял правую руку, взглядом впился в ладонь. Поднял левую, осмотрел и ее. Согнул пальцы в кулаки, снова расправил двумя веерами. Подобрал ноги, поддевая ладонями под колени. Шея первый раз попробовала исполнить кивок. Ливси вспыхнул улыбкой на все зубы – не знаю, сколько их. Вид ослепительный… Врач прошелся по комнате колесом и немого постоял на руках. С грохотом занял подобающее взрослому положение головой вверх.

– Превосходно! Пре-вос-ход-но! Пре-вос-ход-нень-ко! Где у нас больной? А там у нас больной! Будет он здоров… а. Она здорова. Так-так… первичный осмотр, да. Гематомочек нет. Вирусов умеренно, умеренно… Паразитных клеток… Клеточных паразитов… Внесистемных и неизученных явлений… Так-так… Ага.

Я осторожно улыбнулась Шарпу. Он загудел в ответ. Как вы лодку назовете, так она и поплывет. Если б я ляпнула про Айболита, кое-кто бы умчался, пожалуй, искать Лимпопо, Лимпопо, Лимпопо. И тыкать в мирный люд градусниками.

– Что еще будет, выяви он Бармалея Сильверовича, – вздохнула я. – Залечит до полной капитуляции.

– Пре-вос-ход-нень-ко, – вещал врач. – Какой милый ротик. Какие ровные зубки… дырочка в седьмом, слева верх. Аккуратная дырочка. А глазки… чудо. Еще бы остроту зрения приподнять, при-под-нять! Ноготочки с трещинками, с трещинками… бледноватые. Язык узорный, оттенок нездоровый до сизости. При установленном типе генома и параметрах живучести… Пре-вос-ход-нень-ко. Могу я запросить волновые устройства?

Я допила воду и отдышалась. Энергией Ливси можно отопить пару-тройку планет, от одного его шума у обитателей через пять минут пар из ушей попрет со свистом. На мне проверено. Хотя стоп: это Шарп свистит. Добыл из хранилища отключенного простейшего типа «улитка» и мастерит из него волновое устройство. Третье по счету, кстати. Два готовые я уложила на ладонь – теплые, заполированы снаружи. Пять шагов, миновать дверь. Протянуть Ливси то, что ему требуется. И осторожно, очень осторожно посмотреть на Зэйру. Ну с чего бы я могла надеяться на перемены к лучшему в пять минут?

А только наша блондинка сидит, бестолково моргает. Опирается в пол слабыми руками. Пальцы дрожат. На лбу испарина. Пустяки! Она в сознании. Ее тошнит, ей плохо, но это уже боли и беды живого, присутствующего в мире человека, а не гусеницы, укутанной в кокон одеяла и собственный нескончаемый полубред.

– Макс? – спросила Зэйра, игнорируя врача и глядя влево-вниз. Зуб даю, именно так и находится зона СП. Или как там ее, совещательную? – Макс…

Больная, мною уже переведённая в категорию выздоравливающих, получила две улитки на виски и не стала отмахиваться и снимать их. Она смотрела в стену и улыбалась, на бледных щеках пятнами проступал румянец. Она ждала. Я тоже обернулась к двери и стала ждать, про себя ведя учет секунд.

Макс явился на двадцать седьмом такте. Одним взглядом оценил обстановку. Привычно сел рядом с Зэйрой и сунул руку в ее ладошку. Как всегда, поместилось два пальца – указательный и средний. Как никогда прежде, руку приняли осознанно и пожали, краснея всей шеей, моргая, пряча взгляд и поправляя волосы с риском свалиться, ведь сидит без опоры на руки.

– Всем гуманоидам воду, как обычно, – предложил Макс.

Клон-старик, дремавший в углу, встрепенулся и ухромал исполнять. Макс потер шею, сморгнул и уставился на меня в два дула… эээ… глаза.

– Отбор энергии был проведен с целью возбуждения коронарных процессов звезды. Изменения миновали активную фазу и не подлежат обратной коррекции, – доложил он мне, формальному директору Утиля. – Расчётное время до выброса плазмы сорок семь суток данной планеты, приводимых к стандартному учету с коэффициентом… – Макс моргнул и смолк. Осознал, что мне этот коэффициент до лампочки. – Двадцать пять стандартных суток и семь часов до контакта плазмы с поверхностью Утиля. Планета на стационарной орбите. Маневровых ресурсов нет. Точка встречи… с катастрофой просчитала с высочайшей надежностью. Я провожу доработку плана строительства защитных сооружений. Полагаю, вероятность выживания значимой части населения высокая. Будете знакомится с планом, детально?

– Зачем? Когда я слушаю тебя, я хотя бы что-то понимаю.

Клон принес воду, Макс быстро выпил порцию, бережно, рассчитывая усилие, похлопал Зэйру по плечу. Встал и направился к двери, не оборачиваясь. Уже из коридора он бросил:

– Вынужден отбыть. Намерен лично контролировать процесс планирования. Шарп, нуждаюсь в данных, прошу содействовать.

Дверь закрылась. На душе повисло что-то… каменное. Не понимаю причину. Совсем не понимаю. Рядом шевельнулся Ливси, и я уставилась на него, забытого. Вздрогнула. Ну и улыбка! Психов близко к доктору не подпускать, забузят.

– Потрясающий образчик генного дизайна, – с придыханием сказал киборг. – Копирован и доработан незаконно, совсем как я! Мозг видного ученого. Пре-вос-ход-ный! Полагаю, мы созданы от одной и той же расы, я имею в виду родство планетарного порядка. Ювелирная работа. Преступная по закону габ-системы, империи и прочего мне известного мира, но ювелирная. Восторг! Логика, на уровне квазиполярного контроллинга очищенная от атипичности, несистемности и…

– Эй, без терминов-выводов, ты врач, я слушатель.

– Мозг двудольный, – руки Ливси вспорхнули, ладони сложились морской раковиной. Правая дрогнула. – Логика полноценно сохранена. Алогичность, творчество и важнейшие паразитные процессы, связи неявного порядка… Необратимых удалений нет. Но то, что по мнению разработчиков было помехой для избранной специализации, блокировано. Понятное решение: мозг слишком совершенен для лоботомии. Поэтому с блокировкой возникли неполадки, мозг имеет сложность организации того порядка, когда внедренные запреты при стрессовых нагрузках теряет полноценность. – Ливси широко улыбнулся. – Скажу прямо, Сима. Сейчас данный образец – почти человек. Более, чем я. В потенциале интеллекта он неограничен… Тот, с кого снята копия – гений. Ге-ний!

– Не показывай коренные зубы в улыбке. А то кажется, что ты голоден.

– Кажется, что я Ливси. Твоя кровь бодрит, – подмигнул киборг. – Я меняюсь. Всегда хотел научиться беззаботности. Понимаю смысл сказанного пациенткой, еще не получившей лечения: мир цветной. Ярко цветной! Он прекрасен сам по себе, глупо при любом интеллекте пытаться его улучшить. Глу-по! Прежде я пытаться вносить коррективы, и в мир, и в его население. То была ошибка. Машинная, логическая, ужасающая по вредоносности. Сима, я намерен сажать цветочки.

– Гос-споди, и этот туда же! Сиди, а то совочек не выдам. Вдохни, выдохни, вернись к теме. Мы начали перетирать что-то важное о Максе.

– Да! Фе-но-ме-наль-но! Он обошел важнейшую блокировку. Он лгал и не испытывал торможения до шока.

– Лгал? Макс? Мне?

– Ложь во спасение, знаю термин, ощущаю соответствующие вибрации. Ключевым в недосказанности было слово «значимая». Смысл умолчания не уловил. Но умолчание – тонкая ложь. Оговорка. На-ме-рен-на-я! Между тем, в проекте специализации данного образца…

– Черт, – я сдулась и обняла колени. – Я же знаю ответ. Значимая часть. Конечно. Катастрофа грохнет по полной. Планета – крематорий… Но Макс уверен в будущем: он запихнет меня, Зэйру и нянь в зону ЦК. Или еще куда… где надежно. Киборги пересиживали прежние планетарные пожары, да? Он запрет нас, чтоб не рыпались. На себя ему начхать. Ливси, ты молодец. Давай, скажи: он не надеется ничего глобального построить в срок?

– Я не инженер. Не обладаю компетенцией…

– Тогда лечи Тиа и прочих, я поговорю с клонами и мы наладим к тебе очередь. Оборудование требуется?

– Не наблюдаю проблем экстренного порядка. Прочее я решу за счет встроенных ресурсов.

– Как ты пережил прошлую катастрофу?

– Надёжная защита мозга, – Ливси потрогал глянцевый череп-кепку. – Я ценный… основательно экранирован. Я хранился на нижних ярусах. Верхние повреждаются очень сильно. Затем приходят простейшие и выедают нас. Набеги страшнее иного, – Ливси накрыл голову ладонями. – Ужасно быть мозгом и все знать о своей участи. Каждый раз ждать, наблюдая, как гаснут знакомые.

Мы замолчали. Зэйра тоже вела себя образцово тихо. Сидела, осматривала комнату, трогала пол, свой костюм, мою руку, локоть Ливси. Терла лоб тыльной стороной ладони. Пробовала ощупать голову и оценить состояние прически, длину волос, цвет.

– Гений, – вдруг сообщила она с некоторым придыханием. Вскинулась, глянула на нас вроде свысока. – Мой Макс – гений. Мой Макс. Сразу поняла, что мой. Я спутница. Это предназначение. Это не работа, не увлечение, не задание. Я – спутница. Я так и говорила. Всегда объясняла. Но меня признали бракованной. Очень страшно быть бракованной. Одиночество. Презрение. Насилие. Неволя. Но мой Макс не мог не найти меня.

Она кивнула, спокойно улыбнулась и легла, прижав к груди ладонь, сжатую в кулак и хранящую тепло руки Макса. Я шало уставилась на доктора, он опять лыбился, он такой мог бы рекламировать зубную пасту динозаврам.

– Ливси, – выдохнула я. – Ливси, а что надумает Макс, если он гений и мы врубим ему атипичность на полную катушку? Он же тогда – ого-го! Он и сейчас ого-го, если честно. Только сейчас он гоняет мысли по плацу и ни шагу вовне. Ну, разве его вконец достанут и вытеснят с плаца. Так и было, когда он сюда попал и когда Зэйра поставила его перед фактом. А?

– Снять блокировки можно, – не улыбаясь, признал Ливси. – Но я на это не пойду. Результат непредсказуем. Мозг взрослый, шок может его уничтожить. Тип сознания четко сложился. Логика, следование нормам и…

– Ливси, спрошу прямо. Хочешь опять на склад? Так и получится! Утиль заполыхает, всем крышка. Давай, вруби самосохранение. За себя и за тех мозгляков, которые лежат и ждут худшего, без ножек-ручек. Ливси, я не готова выживать в ЦК, оплатив билет пятью десятками миллиардов трупов. Посмотри на Зэйру. Как она выживет и зачем. Ты слышал, она спутница. Понятно, чья.

– Это недопустимо.

– Пропусти обязательную часть до вздоха и сдавайся, зараза. Чем будем прошибать его на атипичность?

Ливси долго изображал лицом гримасы – видно, крепко его плющило… Затем повернул голову и уставился на Зэйру. Снова на меня.

– Согласен быть возвращённым на склад.

– Вот же ж… То есть уперся. Круто. Ты умеешь упираться, спорить с людьми. У тебя принципы. Еще ты способен спрятать зубы за губы.

– Что?

– Я поняла доводы, вот что. Но мне обидно. Я уже решила, что меня спасут, что можно посидеть и подождать, пока Макс напряжется. Ты не готов рискнуть его головой, которая сгорит через месяц? Ты прав. Я тоже не готова. Просто я верила, что он всемогущий. За его спиной уютно.

– За спиной, – мечтательно вздохнула Зэйра.

– Мозг очень тонкий инструмент, а ты желаешь немыслимые и крайне спорные результаты наблюдать сразу, в тот же день. Еще до формирования гипотезы, не говоря уж о процедуре, – огорчился Ливси. – Я осознаю, что времени мало. Ма-ло! Но доступные технологии не дадут нужного ответа. Здесь планета без энергозапасов, строительных мощностей, сырья. Это тупик. Я врач, но даже примерно не способен просчитать уровень атипичности, годный для работы. От полусотни единиц, полагаю, а это в природе не встречается, насколько мне известно. Плюс нужны альтернативные знания. Плюс…

– Шестьдесят два.

– Что? – бедняга начал бы страдать нервным тиком, моги киборг тикать глазом. – Мне сложно общаться. Слож-но! Сложно. Нуждаюсь в диагностике. Длительное хранение при слабой подаче кислорода.

– Атипичность у меня. Ну, шестьдесят два. По переаттестации двухмесячной давности. Не выкатывай глаза, будто я монстр. Меня и так научный сектор солидарно ненавидит за многократную неявку на тесты. Я игнорирую их после истории с Дэем. Матом игнорирую. Они мата не знают, но суть уловили с первого письма. Да, я такая. Атипичность выше интеллекта. Говорят, это так же нормально, как рождение четырехглавого круша или робкого мурвра.

Ливси, кажется, впал в кому. Он не двигался, стеклянно поблескивая глазами. Ужасно смотрится, когда лицо человечье, но кожа серо-тусклая, неживая. И кепка хромированного мозга. И неподвижный взгляд… Б-рр!

– Ты способна найти несуществующее решение, – выдавил Ливси, еще не вернув контроль над глазными мышцами. – Превышение атипичности над формальным показателем интеллекта дает ситуацию так называемого нулевого мозга, или мозга-губки. Сухая губка не впитывает знания, она исходно несмачиваема… Требуется, преодолевая сопротивление, подать в мозг совершенно новые знания. Прямая аналогия: сжать губку и погрузить в жидкость… то есть среду знаний. Но мозг, если говорить научно… стоп, так я уйду в поле высокой теории. Как обойти правило сухой губки? – Ливси вспыхнул идиотской улыбкой. – Пре-вос-ход-но! Я хранился и создал от скуки методику. Благодаря моей теории мы, разнородные и несинхронизированные по протоколам сознания в конструктивно различных мозговых коробках, смогли наладить общение в темном секторе. Индуктивная зарядка. Бесконтактная.

– А-аа…

Я почесала шею, ощутив с растущей тревогой: лучше было сидеть на станции Эша и доводить чебурэльфа. Опять же, розовые лисички… От мысли о них я облизнулась. Продай я рецепт Макдональдсу – была бы самой богатой на земле из всех Сим. А теперь что? Теперь на меня неотвратимым танком надвигается индуктивное образование. Вот чую, свяжут по рукам-ногам, сунут по уши в знания… и помру я, захлебнувшись ими, еще до главной катастрофы.

– Что?

– Почему ты все время переспрашиваешь?

– Сима, ты смотрела в стену и шептала «не хочу, не хочу».

– Да? Вернемся к теме спасения Утиля. Ты веришь, что после индуктивного поумнения я найду способ. Вот я – и найду?

– Нет, – нехотя, с очень человеческим вздохом, признал Ливси. – Требуется для обработки огромное, совершенно чуждое знание. Мозг его сознательно отрицает, а бессознательно и индуктивно…

– Вскипает, – подсказала я.

– Нет, но… но ладно. Используется на сто процентов потенциала в ограниченном интервале времени. Затем большая часть знаний оказывается блокирована. – Ливси сбегал, добыл две кружки. Поставил на пол, перевернув. Ткнул в одну, – атипичный мозг внедряется в сборный индуктор добровольно содействующих интеллектов, я налажу поиск годных, а тут, – Ливси указал на вторую кружку – систематик, интерпретирующий атипичное. Идея поступает в обработку логикой, возбуждается вторичная индукция. Макс способен не выгореть, но только переходя от общего к частному. – Ливси исчерпал простые слова, огорчился и замер. Лишь губы шевелились. Как в дешевом мультике, блин… – Невозможно реализовать. Нет пакета первичных знаний. Все мы вторичны. Мы обладаем не скелетом науки, если угодно, а её… орудиями. Продуктами! При-клад-ны-ми. Как врач я знаю массу методик, но лишь по двум смог от частных применений выйти на исходные принципы. Я понятно излагаю? Ту-пик!

Мы немного помолчали, каждый о своем. Например, мне резко поплохело, до слез, от ощущения своей дурацкой бессмертности. К тому же я скрывала от всех это уродство, даже от напарника Шарпа. Стыдно-то как. Всем тупик, катастрофа, а мне вроде и нервничать не надо. То есть больно будет. А после неизбежно очухаюсь.

– Больше он не приснится мне, – пообещала я себе. – Я много чего могу понять простить. Но это слишком.

– Что? – с кривой улыбкой переспросил Ливси.

– Не важно. И не что, а кто… хотя он не человек. Ливси, я дура дурная, год не могу выбросить из памяти одного типа. А он… не важно. Ливси, у меня есть пакет знаний. Это случайность, то есть для меня – норма. Эмпаты вслепую находят то, что никто и не искал. И со свистом пролетают мимо иного, всем очевидного. Я забуду умности после нагрузки?

– Вероятно, да.

– Хорошо. Сима не сдастся науке. Мое эмпатское назначение, вот чую – здравый смысл, а вовсе не дипломированность.

– Макс, – солнечно улыбнулась Зэйра и вскинулась, глядя на дверь.

Дальше мы все ждали. Минут пять, не меньше. Значит, она словила намерение Макса посетить дом. Сам путь после включения локальных портаторов вряд ли занял более трех минут.

Интрал планеты Утиль сразу, одним своим видом, внушил мне уверенность в успехе еще не начатого безумного дела. Он сел, привычно отдал ладонь в распоряжение спутницы. Сообщил, что в течение ближайшего времени будут синхронизированы протоколы общения и вступит в работу коммуникативная среда планетарного охвата. То есть в наших головах опять возникнет дружелюбное и малость назойливое подобие сверхпродвинутого мобильника… Закончив отчет, Макс потребовал воды. Уставился в пол. Если начнет мять кружку, дело плохо.

– Сима, – медленно выговорил он, сделав глоток. – Прошу пояснить, почему я обладаю следующим бездоказательным убеждением. Я составил отчет и получил неплановую реакцию на него как извне, так и изнутри. Начнем с внешней реакции, вашей. Я не менял формат общения. Тон. Темп речи.

– Ха! Ты раскололся, Утилю крышка? Кердык полнейший, обжалованию не поддается? – уточнила я.

– Слов не знаю. Но сознаю, что можно сформулировать и так.

– Ливси просек тебя. Я согласилась: будь у нас шанс, ты бы гонял всех, кто способен работать и даже кто не способен – вроде Тиа. Гонял бы дико и страшно, до издыхания во имя. Но мы не в напряге.

– Логично, – поморщился Макс. – Вместимость зон ЦК, СС и СК при автономности в тридцать оборотов этой планеты – пять тысяч живых на ограниченном рационе. Списки составлены. Это самая трудная задача, с которой мне приходилось работать… сортировка. Ощутил внутренний сбой логики. Вынужден его преодолеть, я обязан контролировать строительство щитов над частью города. Там смогут уцелеть обитатели с показателем живучести свыше сорока единиц. Таковых до миллиона, включая небелковые формы. – Макс нехотя перевел взгляд с кружки на меня. – Я разработал оптимальное решение по минимизации потерь с учетом всех факторов. Я нахожусь на грани потери функциональности и устал. Я наконец усвоил смысл понятия усталость. Я ресурсно исчерпан.

Зэйра охнула, вскочила, некоторое время балансировала на дрожащих ногах, отвыкших ходить. Жалобно покосилась на старого клона – и тот без приказа поднялся, поддел ее под локоть и повел. Подозреваю, в сторону местной кухни. Ливси заполыхал улыбкой, как августовская сухая гроза. Макс напрягся. По виду понятно, ждал возгорания всего на свете. Против ужасной улыбки у него не было огнетушителя. Он моргал, щурился… а потом потянул в стороны уголки губ. Вышел старательный оскал, и Ливси сам погас.

Я кивнула доктору: мол, излагая глупости! Ливси, опасливо изучая щель интраловой улыбки, скороговоркой выпалил нечто сверхумное, часть сведений и теорий транслируя Максу в мозг. Так что я успешно пропустила мимо ушей ком слипшихся слов – дедуктивность, индуцировать потоково, контроль толерантности по фазе… Аж тошно… Я сглотнула, отчаянно огляделась. Отметила: Зэйра крадется к своему Максу и подает ему нечто на тарелочке с узорной салфеточкой. Ох, кстати! Я цапнула кус и сожрала, дико чавкая.

Мне страшно до оголодания! Опять влипла в болото обучения. А ну мое поумнение приведет в жертвам и разрушениям, несравнимым даже с грядущей катастрофой? Прошлый курс от Эша закончился межгалактическим блицкригом «люди – чебурэльфы». Не хочу, чтобы на меня опять плюнули паучьей кислотой. Не хочу! Не хо…

– Кажется, сдохли не все нокры, – заподозрила я. – Глючи-ит Симу.

– Предъявите пакет знаний, – окрепшим голосом приказал Макс, уверовав: ему, может статься, еще придется руководить живыми. Долго.

Я, сдаваясь образованию, протянула руку и указала на запястье, раскрыв защелку шва до локтя и оттянув рукав. Лично я не наблюдала на коже следов паутины Эша. Ливси, вроде, тоже. Зэйра и не пробовала, она притащила новую вкусность, подсунула Максу под руку и держала так, чтобы наглая землянка не стырила.

– Формат записи вне моего понимания. Синхронизацию провести затрудняюсь. – Макс кончиками пальцев провел по черепу Ливси, нашел годную для дела точку и замер. – Ваше мнение, доктор?

– Так-так, – в обнажении зубов есть что-то неприличное, если их заголять до глянцевых десен. – Ага! Ныряем в субатомарный уровень… и еще слоение, и еще… превос-ход-но! Копировать вне наших сил, кто бы ни составил это, он прежде всего не гуманоид и после – он выше понятного мне научного уровня поколений на… много. – Ливси замер. – Внедрить в мозг гуманоида посильно. Прилагается инструкция! Для меня она очевидна, совершенно очевидна теперь, когда коллега предоставил ресурсы по сканированию, в том числе резонансному. Пре-вос-ход-но! Оцениваю сроки работы.

– Сжатые, – рявкнул Макс.

– Тогда переместимся в темный сектор. Я сформировал список, замены допустимы при аналогичной функциональности. Оборудование для монтажа…

– Шарп содержит, – взбодрился Макс.

Зэйра удалилась, двигаясь по возможности изящно, хотя ее качало и бросало на стены. Старый клон поперся следом. Минут через пять, когда Ливси и Макс еще бросали друг другу, как пинг-понг, малопонятные слова, спутница вернулась. Клон нес кофр.

– Автономность питания двое стандартных суток, – отчиталась Зэйра, наблюдая Макса за работой. Тихонько вздохнула и добавила: – Мой. Милый мой.

– Выступаем, – распорядился «милый».

Завел шарманку о порядке следования колонны. Не видела я в жизни – и оно к лучшему – ни одного главврача психушки. Но сейчас вся их вселенская орда рыдает в голос, не имя возможности получить в мягкостенные палаты нашу процессию. Впереди чеканят шаг ут-интралы, им пофиг, куда идем. Был бы приказ. Следом, поддерживаемый под локти после трех падений мозгом об пол, ковыляет Ливси. Лыбится буйно, бормочет о мозгах добровольно согласных и пока не подтвердивших участие. Старый клон вызвал двух своих в подкрепление и все они катят ланч-бокс размером с лодочный прицеп. Это я сдуру подумала, что Зэйра ограничится одним кейсом со жратвой.

За съестным, как первая в очереди голодных, топаю я, приговорённая к поумнению. Ответственность давит, переходя в изжогу. Макс замыкает колонну, не спотыкаясь ничуть, хотя он и теперь что-то мониторит по куче проектов на зависть гражданину Македонскому, якобы способному делать три дела. Увидел бы допотопный завоеватель инженерного клона, ушел бы из армии, рыдая…

Мы дважды портировались. В Утиле пока не налажена автоматическая адресация межзональных прыжков, к тому же Макс не желал рисковать: у Зэйры низкая живучесть.

В темном секторе стало светлее, чем днем. Бело прям! Прожекторы повсюду. Толпа народу белкового и не очень. В вышине носится коршуном Шарп, выбирает нужные черепа и бомбит ими клонов. Клоны ловят самые трудные «мячи» и перепасовывают по цепочке туда, пока не знаю, куда – вдаль. За угол лабиринта. Бреду. Глазею. Сворачиваю…

Вижу няню Тиа. Твердит о цветочках, знамо дело. С комфортом устроена в «живом» кресле, набранном их простейших. Туча небелковых червяков, жуков и прочих пауков, поблескивая и поцокивая, монтирует титаническую пирамиду гнезд под черепа, по ходу дела снося часть лабиринта. Над пирамидой, нарушая остатки моего понимания законов физики, парит ее подобие, обращенное острием вниз. Клоны все передают по цепочке черепа, крайние – вроде, они в высоких званиях, да и рожи не тупые – прицельно забивают голы. То есть отправляют черепа в монтажные углубления.

– Н-да… футбол умер. Волейбол, баскетбол и прочее тоже гикнулось, – пробормотала я. – Они же не промахиваются никогда!

– Три сотых процента – это еще не «никогда», – встрял в мое шептание крайний в цепочке клон. Покосился на Ливси и изобразил улыбку. – Всякая работа имеет брак. Но мы предусмотрели страхующих. Ни один мозг не пострадает.

Вместо зубов у парня сплошные пластинки, поблескивающие металлом. Но я все равно рада, что со мной общаются. И что сегодня кто-то не пострадает. За себя не ручаюсь.

– Это со-вер-шен-но безопасно, – улыбнулся Ливси. Ага, всем жертвам врачей так говорят до операции, а после забывают в животе салфетку. – Я тестировал методику здесь, в крупнейшем хранилище интеллекта. Согласно закону, дефектный или утративший полезность мозг, никогда не принадлежавший рожденному естественно и социализованному существу, подлежит хранению до исчерпания ресурса подачи питания. Храниться мы должны в режиме симуляции реальности. Но это, вероятно, затратная технология. И нас отправляют сюда. Во тьму.

– Ха, весь Утиль – темная симуляция жизни, – согласилась я.

– Ты боишься участвовать в эксперименте?

– Нет, наверное. Ненавижу экзамены. Ну, когда меня оценивают по тому, что мне не важно и что в голове ненадолго и оттуда выветрится раньше, чем просохнут чернила в ведомости. Хотя сейчас уже чернила не нужны…

– Макс не пострадает. Все сознания в пирамидах участвуют добровольно и охотно. Они слишком долго хранилась и рады быть полезными.

Я судорожно кивнула. Не буду пробовать объяснить: я не верю, что могу поумнеть так круто, чтобы спасти Утиль. Я не Макс! Я не Ливси… Я даже не Шарп. Горло пересохло. От белого, мертвенного света, болят глаза.

– Покушай. Успокаивает.

Это Зэйра. Установила походную кухню и сияет неподдельной радостью. Ее не оставили дома и не оговаривают. Проявила инициативу! Хотя я не ее Макс. Беру с подноса шарик. Бросаю в рот. Раскусываю. Снаружи вроде вафли. Внутри – типа сыр с чесноком. Замечательно. Беру еще. И еще. И…

– Пора, – приказывает Макс.

Поднос исчезает так вдруг, что я не успеваю хапнуть шариков в запас.

– Запить, – недрогнувшим голосом требует Зэйра и подает воду.

Поперхнуться можно! Это она что, спорит с Максом? Смотрит с восторгом, за руку держит, вздыхает – и делает по-своему. Женщина. Уважаю.

В пирамиду, как на эшафот, ведут ступени. Приближаюсь к месту казни через поумнение. Ложусь. Голову фиксируют. Всю меня фиксируют. Не сбежать теперь.

– Загрузка граней на девяносто семь процентов завершена, – сообщил Макс прежде, чем оставить меня тут, как фараона после погребения. Подумал и добавил. – Процедура автоматизирована, алгоритм надежный.

Умеет успокоить, правда? Нижняя грань пирамиды закрывается. Снаружи продолжается суета сует, еще слышу звуки, но они вроде бы удаляются. Стало прохладнее и тише. Защелкали псевдокузнечики – это настройка на биоритм. Ливси предупреждал. Гос-споди, во что я влезла сгоряча? Некоторые умеют сидеть в норке и сопеть в две дырочки тихо, мирно. Они знают, какой сегодня день в любой день. Они планируют жизнь и выполняют планы. Они думают о выходе, прежде чем войти!

– Если бы не синтирование, – шепнула я себе самой, желая оправдаться. – Я бы сбежала. Но это чертово бессмертие бесит! Каким ублюдком надо уродиться, чтобы сдать себя… то есть меня, в страховую компанию на хранение и потерять страх… То есть не страх! То есть даже смысл. И не просите объяснить. Я сказала это себе и никому больше. Я себя иногда понимаю.

Остаточный свет меркнет. Кузнечики трещат так, что все тело вибрирует. Звук будто разбирает меня на слои. Раздергивает на атомы. Во мраке теряются время, направление и протяженность. Сознание еще что-то воспринимает, хоть и с погрешностями – ого-го какими. Вроде бы я снова сижу на краю станции Эша. Смотрю в космос. Улыбаюсь… Цепляюсь за родной люк всеми десятью лапами. Шало кошусь дюжиной глаз в сторону человека. Вот же дивное и загадочное создание! Живет в трехмерности. Почти ничего не видит, не ощущает. Но именно это существо годно для эксперимента. Простейшее и сложнейшее одновременно. Ограниченное во всем и потому ущербное? Или – способное к огромному, головокружительному развитию? Ущерб всегда содержит возможность. Для человека космос темен и равномерен на вид. Хотя он наполнен течениями, он многослоен и изменчив. Бесконечно велик. Он включает и людей, и куда более многомерных Эшей, и тех, для кого подобные Эшу – ущербны при ином уровне полноты понимания.

Тьма сияет сполохами, вкручивается подобиями водорослей в непрестанном танце жизни… Завораживает. Притягивает взор, чтобы уже не отпустить. Можно вглядываться. Погружаться в недра, хотя упругость пучины выталкивает, но сознание искателя упрямо. Оно тянется к новому, не щадя себя. Глубже! Дальше!

– А-ааа!

– Пре-вос-ход-но! Речь восстановлена. Пре-вос-ход-но. Звук, характерный для гуманоида. Следовательно, мы движемся в нужном направлении, восстанавливая автономность сознания. Сима! Сима, ты меня понимаешь?

– Пш-ц-ц-ц… Прюйм-ц-ц-ш. Прюм-ц!

– Сима, слушай голос. Привыкай, так звучит речь людей. Прюм ты сказала очень цокающе и цвиркающе. Корректируй произношение, старайся. Важно сознательно контролировать речь. Открой рот. Закрой. Хорошо, делай, как можешь. Руки чувствуешь? Моргни. Покажи мне на пальцах, сколько у тебя рук. Ага… Ага… интересное мнение. Не вполне знаком с таким обозначением счета, составленным из трех пальцев. Тогда сколько… конечностей? Ага… Если я скажу, что четыре, это тебя удивит?

– Прю-ц-ц-м! Ц-ц-ш-ш! Ш-шшш!

– Поаккуратнее с ультразвуком. Сорвешь горло. А впрочем, мы поставим две улиточки, пре-вос-ход-но. Горло пролечим. Прюм или не прюм?

Ужас и боль. Как выразить это в словах? Мир, еще недавно объемный, сплющился! Как жить, втиснутой в рамки? Как привыкнуть, что ты – не ты? Или ты – не он? Или он – не…

– Приюм. Ц-цц… При-юм! Прием! Ё!

– Замечательно!

– Ц-цц… Ё-её!

– Ага. А так, в новом ре-жим-чи-ке коррекции?

– Ц-цц… отвали! Ё-моё!

– Пусть покушает. Вкусно. Май Макс ее уважает. Мой Макс невесть кого не стал бы уважать.

Вафли и сыр внутри. Хруст. Порция тает во рту. Помню это. Так помню, что щас слюной захлебнись. Сыр лучше ц-шью. Розовых ц-шью. Как же их по-нашему-то? Лисичек.

Я Серафима Жук. Слава богу, я человек. Ха! Могу верить, что мир плоский и стоит на слонах. И ничего мне за это не будет…

– Прюм!

– Опять?

– Лив-ц-си! Лив-с-си. Сдала ёк-ц-зам… замен! С-ц-дала? Йа-я… Я?

– Вероятно, – вопреки бредовости вопроса и тем более его произнесения, ответил Ливси. – Знания ты впитала. Затем сработали механизмы, которые я плохо понимаю. Ты сбросил лишнее. Мозговая активность на исходном уровне, до эксперимента. Макс не пострадал. Правда, он проходит тесты со сбоем по трем вопросам. Десять конечностей, вот на чем он настаивает особенно упрямо. Но Зэйра вроде бы корректирует его. Спутницы так плотно настраиваются на тех, кого назвали «мой». Я заинтригован. Так, реакция на речь адекватна. Пре-вос-ход-но! Сколько у тебя конечностей?

– Ё-мое.

– Точнее?

– Четыре. Есть хочу. Хочу. Хочу!

– Пре-вос-ход-но! Пищевое стимулирование работает лучше волнового? Ах, какие данные. Какая чистая картинка.

Я хрустела шариками и жмурилась. Я почти привыкла к тому, что я – это я. Одно беспокоило. Катастрофа. Когда у меня было много ловких лап и туча вострых глаз, я видела вселенную такой прекрасной… я знала уймищу чего-йто гениального. Но я совершенно не могла… не могло? не могил? Ц-ц-ц… Цшл-йшш… ну и фигня в голове-ц! Я не могла понять, что проблема вообще есть. Для того создания не было смысла в постановке задачи, это помню ярко. Как же тогда мы… я? Как искали решение?

– Ц-цц! Катац-ц-трофа?

От волнения я подавилась шариком, села и закашлялась. Слезы градом! Воду пить – удобно. Свет не мешает. Зрение – это я уже умею. Фокусируюсь… еще… ага. Это Ливси. Тускло-серый антипират с улыбкой «смерть Голливуду».

– Пока не знаю, что у нас по катастрофе. Макс был с сознании три минуты по удобному тебе счету времени. Прошел тестирование на логику. Восстановил речь. Сказал внятно одну фразу.

– А?

– Пространство некуюкно, время некуюкно. Ц-ц-ц, – густым басом Макса, рыкнул Ливси.

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 2543

«Создавать живые игрушки для взрослых оказалось очень интересно. Мы начали с собеседников. Сейчас мы производим спутниц, объекты заботы (проект вечные дети), нянь. В каждом случае было весьма интересно искать особенных, в чем-то уникальных людей под исходник «костыля». Так, оригинал няни, сильный эмпат типа эмо с высоким индексом симпативности, редчайшее явление. Получить материал было непросто, но дело того стоило. А собеседники! Это же дар превыше телепатии – слушать, слышать и разделять, не становясь пассивной «тенью» говорящего. Увы, скоро бытовой и семейный сегменты будут исчерпаны, да и поиск оригиналов – дело штучное, на поток его не поставить. Признаю на сей раз, человек потрясает своими скрытыми ресурсами и своим потенциалом разнообразия проявлений. Значит, на повестке дня проекты более масштабные.

Я готов создавать резервные армии, спящие до своего часа – такие есть у дрюккелей и это многим кажется перспективным. Я настрою производство идеально слаженного, «сыгранного» командного состава всех рангов. Поиск оригинал-лидера для этого проекта идет в полную силу. Нам нужные подлинные гении, успешно реализовавшие себя в этом мире. Мы отрежем лишнее и упорядочим несистемное.

Этот проект не просто выведет Интру на новый уровень. Он даст мне искомое. Империя наконец-то перестанет игнорировать систему. Для нее мы создадим тестовых псевдолюдей. Многое, очень многое можно установить лишь в натурных опытах на социуме, как пребывающем вне кризиса, так и переживающем (либо не способном пережить) катаклизм.

Проводить тесты на населении недопустимо? Мы обойдем ограничение, оставляя чистыми руки наших заказчиков.

 

Когда катер Бмыга вынырнул из прыжка, возле габа Уги было так тесно, что любое пилотирование в неавтоматических режимах подпадало под запрет. Сам запрет смысла не имел: габ не принимал гражданские корабли с того момента, как в центре получили сигнал бедствия, отправленный ут-габрехтом Серафимой Жук… Единственное исключение из запрета было сделано для Бмыга по личному распоряжению габрала Рыга.

Катер протиснулся в «щель» нейтрального пространства меж чудовищными по массивности армадами всевозможных «наблюдательных групп», склонных доверять, но проверять. И перепроверять. И, наконец, убедившись в отсутствии подвоха, отсылать данные на повторную экспертизу…

Саид ждал официального опекуна на пирсе. Вопреки всем бедам, он радовался, втайне от себя самого по-детски полагая: пыр справится, уж он-то не допустит худшего. Радость остро пьянила, накладываясь на вечернюю еще усталость. Тогда Саид довел себя до частичной утраты зрения от перегрузки мозга, но из упрямства не бросал попыток собрать из обломков сознание Тьюитя. Ночью Ика торжественно, на вытянутых руках, доставило цветок энна, уложило на капсулу, закрывающую наиболее пострадавшую из голов габмурга.

– Гармония, – прошелестело Ика, улыбаясь Саиду. – Отдыхай.

Это было прямое и грубое, на уровне приказа, влияние. Такое обвораживающе-заботливое, что возразить не получилось. Пришлось заснуть на целых два часа, до сигнала о прибытии катера. И вот Саид, шатаясь, добрел до пирса, чтобы прижаться к стене и старательно изгонять из взгляда мольбу о разгрузке. О подобном просить – невозможно, тем более пропала Гюль, сам Бмыг на грани срыва. Наверное. Срыв у пыра – подобного Саид еще не наблюдал и мысленно не мог представить…

Саид зевнул и старательно промассировал уши. Вроде бы это должно на время помочь взбодриться. Сколько еще ждать, кто знает? Прежде любой гость габа сам себя регистрировал. Теперь катер благонадежного в любом смысле пыра тщательно изучают два габарита со спецоборудованием и три дрюккеля из рюкла ошт. Рыг хотел лично поторопить подчиненных, но не смог. Он опять весь в бесконечных пояснениях к убийственно длинным отчетам…

Габ вибрирует тревогой. Запах беды, однажды принятый через память землянина Билли, норовит вернуться хотя бы невнятным ощущением.

Чудится невесть что: дорога во тьму, последняя дорога. Чей мысленный взор всматривается в космический мрак, чьи губы шепчут невнятные слова о воздаянии и провинности? Саид снова растер уши, чтоб они полыхали жаром. Невыносимо читать чужие мысли, а чужие ночные кошмары – это перебор.

– Гав, – жалобно выдохнул телепат. – Я на пределе, правда. Не хочешь быть чалмой, ну пристройся хоть кепочкой на макушку… Сетчатой. А то вон – «далека дорога твоя… смертной долиной идем… нет приюта и не…»

Голос сорвался. Саид ощутил озноб, ползущий по спине. Кошмар был реален и внятен. Кошмар уже не шептал, а грохотал слитным хором мыслей, подобных звеньям нерушимой цепи. Цепь наматывалась на кулак. На многие кулаки. Пальцы касались граненых, заполированных звеньев.

– Гав! – закричал телепат и побежал, спотыкаясь и слепо трогая стену.

Морфа рядом не было. Кошмар приближался с каждым шагом, заранее омертвляя решением, не подлежащим отмене. Те, кто искал дорогу во тьму, уже отдали себя смерти, хотя пока продолжали дышать. Саид в три прыжка достиг главного коридора служебных пирсов, оттуда метнулся в стволовой канал правого причального крыла, рухнул в сервисную шахту, вертикальную, отчего-то задействующую направленное тяготение высокой интенсивности. В потоке было сложно падать с контролируемой скоростью, приходилось бросать тело от стены к стене трубы, переводя падение в серию диагональных бросков, тормозясь в каждом касании с поверхностями и набивая шишки.

Дно. Ноги едва смогли принять удар, не порвав коленные связки. Три люка. Все задраены наглухо.

– Гребанные фанатики, квиппа вам в печень, – сквозь тошноту выговорилось случайно всплывшее Симино ругательство. – Код… код! Чертовы бородавчатые бронебошки!

«Бронебошки» обладали великолепной защитой сведений высокой приватности. Пока удалось вскрыть нужное, носом пошла кровь, зрение снова замерцало, угрожая отключиться вовсе.

За спиной едва слышно прошуршало. На плечи легли легкие ладони. Скользнули к вискам.

– Вам следует беречь себя, агрессия выжигает, будучи направлена в пустоту, – прошелестел голос Ики. – Сравним это с контактным боем. Промах расходует больше сил, чем прицельный удар. Ваш гнев сейчас – чистый промах. Не ведаем, кто вас убедил избрать такую сторону, выходя из здорового бинарного баланса андрогинности, но вы определенно склонны к устаревшей модели мужского поведения, вы демонстрируете необоснованную агрессию.

Первое побуждение – послать Ику так далеко, как позволит знание ругательств – иссякло. По гибким пальцам в кожу и далее, в сознание, стекал прохладный покой. Целительный. Зрение возвращалось. Дыхание успокаивалось. Сложный, набранный незнакомым методом код, требующий ментальных усилий, звукового ряда и движений пальцев, наконец поддался, выговорился, подумался, отстучался в сфере опознания нужного люка. Путь из тупика был открыт. Но, – Саид снова поежился, – этот путь вел во тьму.

– Мы в костюмах, мы успеваем, – шелестело Ика, поддерживая под спину. – Надо задраить люк. Сейчас они откроют внешний, хотелось бы избежать разгерметизации всего отсека.

Саид поднапрягся и отстучал второй код, на сей раз добытый из головы дежурного мурвра в зале контроля служебных отсеков. Губы сложились в кривую ухмылку. Телепат доу – страшное оружие… если он согласен стать таковым. Любой секрет, известный хоть кому-то, уже не секрет.

Десять шагов по темному коридору. Руки цепляются за подходящую скобу, следуя совету сознания: впереди, в зале, открывают люк. Хлопок, и малая часть габа утратила атмосферу. На лицо сползла защитная пленка. Можно идти. И – страшно… Там, в двух шагах, начинается чужая тропа во тьму, уже принимающая идущих. Их намерения стойки, их вера крепка. Ноги шагают, как чужие, ноги предали. Телепат всегда влияет и подвергается влиянию. Сейчас он не сможет остановить идущих, он уже топает, спотыкаясь, им во след.

– Отдай им, – шепчет в ухо Ика. – Все отдай. Именно сейчас дай им услышать.

Саид, пошатываясь, миновал изгиб коридора и замер, удерживаемый идянином. В пустом зале было темно. Десятки крошечных огоньков дрейфовали в пустоту, все дальше. Каждый огонек располагался на ладони хряса, одетого в бесформенную хламиду. Хрясы тоже дрейфовали дальше и дальше от стены габа, и телепат с ужасом ощущал, как леденеет их плотная, покрытая пластинками панциря, кожа, как она раздувается мешком, как мерзнут глазные щитки, а последний выдох облачком изморози покидает легкие.

– Отдай, – еще раз шепнули в ухо.

И Саид отдал. Он толком не знал, что именно, не старался выбрать умное и цельное. Содрал с себя ужас последнего живого в этом зале – и отдал, как кровоточащую жертвенную шкуру… Он был гол и беззащитен, ведь рядом гасли жизни – те, утраченные во время поиска спасательных капсул. Он падал вдоль здания медиков Багрифа, чтобы разлетелось вдребезги неумение так жить. Он смотрел в одну точку, сидя на балконе райского мира империи, в кругу семьи – в полнейшем вакууме, где нет ничего настоящего… Зачем отдавать эту многократную боль, переживая ее снова, невыносимую? Даже Ику скрутило, впервые можно его прочесть, поймав солидарное отчаяние.

Дальний огонек погас. Затем еще, и еще. Саид прикусил губу, теплая соль ощутилась во рту. Огоньки пропадали, вместе с ними гас, растворялся в обычном пространстве мистический путь во тьму. Бесформенные, уродливо раздутые туши одна за другой вплывали в зал. Ика металось, вдруг став очень быстрым – оно, оказывается, уже закрепило страховку и теперь собирало последователей «пути» из-за обшивки габа, сгребало в недавно покинутый смертниками зал. Плита люка скользнула на свое место. Восстановилась среда обитания. Разом включились свет, нормированное притяжение и осредненный по габу климат.

Тела лежали на полу жуткой кровоточащей грудой. Темно-бурая кожа. Бородавчатые сплющенные головы без волос. Плотно зажмуренные щитки с изморозью на иголках ресниц.

– Хрясы, – сказал самому себе Саид. И добавил, чтобы совсем успокоиться: – Живучесть до шестидесяти единиц. Значит, вот-вот очухаются.

Ближнее тело дернулось. Пальцы проскребли пол. Хряс зарычал, сел, хотя изуродованная кожа лопалась и кровоточила по мелким трещинкам. Обрывки полуразрушенных легких дрогнули, заполняясь воздухом.

– Святой, ханноравный, – хриплым голосом возвестил хряс.

Упрямо встал, жутко шатаясь, добрел до Саида и согнулся, трогая ботинки. Саид с новым ужасом глянул на Ику. Идянин излучал невозмутимость и опять не читался. Хряс повторно заполировал ботинки движением обеих ладоней, уткнулся лбом в пол и заревел нечто чудовищное, переходящее в инфразвук. Саид отодвинулся в коридор и заспешил удалиться. Он прочел в сознании полный отказ от исходного намерения уйти во тьму.

– Ханноравный, – бегом минуя коридор и взлетая в восстановившей невесомость сервисной межярусной трубе, шептал Саид. – Сима узнает, задразнит… Ханноравный. Докатился.

Было немного стыдно признать: руки дрожат, и крупно. За спиной снова ощущается дыхание Ики. Идянину придется почти тащить на себе «ханноравного». А что скажет Бмыг…

– Благородность от габ-службы, – рявкнул в ухо голос Рыга. – Эти фанатики все же нашли лазейку вовне! Как ты их тормознул? Мало мне было проблем, так еще эти! Они, видите ли, нашли нарушения в адресации доставки и опозорены. Они, накати на них губр, жаждут уйти в путь искупления.

Рыг отключился и продолжил бушевать, ограничив бешенство размерами дежурного зала. Саид кое-как переступал с ноги на ногу. Было неприятно помнить, как ему протирали ботинки, намереваясь еще и поцеловать правый.

– Теперь вы войдете в их единую летопись, – с отчетливой иронией пообещало Ика. – Вы смогли донести до них идею ценность жизни, как груза каждого живущего. Будучи грузом, жизнь стала святыней, требующей доставки от рождения к естественной смерти. Мы, обитатели Иды, трижды пытались им дать такую поправку. Не преуспели. Вы можете быть на нас в обиде, мы влияли на них и на вас, совевшая четвертую попытку. Добавим, мы в недоумении. Вы справились почти без нашей помощи. Вы неполны, но убедительны и искренни. Иногда половинчатое сознание лучше резонирует в режиме экстренной помощи. Так говорила Яхгль, рассказывая о том, как вы ее спасали. Мы не учли, но готовы пересмотреть и обдумать.

Снова в душе выросла неприязнь к умному и спокойному идянину. Саид отстранился, мысленно отослав Ике отрицание общения. Помогло: дальше он брел один. Пока не увидел Гава, истошно скулящего, сочувствующего другу… Морф прыжком забрался на плечо и следующим движением скрутился в чалму, закрывая лоб, уши, затылок аж до седьмого позвонка. В габе сразу стало тише и уютнее. Переутомленное сознание обрело отдых. Стало посильно улыбаться: вон Бмыг, его уже впустили в габ, процедуры проверки гостя исчерпаны.

– Живой, – с облегчением выдохнул Бмыг, поддел Саида под локоть и потащил, навалив на плечо.

В тоне сказанного не был вопроса, но смысл несказанного читался. Саид и Гюль – два клона одной последовательности. Даже без телепатии и прочих сверхспособностей они связны плотнее, чем близнецы. Гибель или увечье одной «половинки» будет принята второй.

– Нет совсем, – виновато отозвался Саид, он действительно не ощущал ничего относительно сестры.

– Прекрасно, – Бмыг посветлел лицом. – Сейчас нет – это и есть да!

– Поговорили, называется, – проскрипел один из дрюккелей, после проверки катера провожающий гостя к его каюте.

Это был крупный инсект с полным инженерным набором оборудования и нанесенной на спину меткой ут-габнора. Именно он, – теперь Саид и не сомневался, – дважды соединял сознание с телепатом и хорошо опознавал Саида даже в лицо. Хотя прочие ошты трудно учились различать людей.

– Привет, Тикка, – зевнул Саид. – Второй раз спрашиваю, ты правда решил не уходить из габ-системы… после?

– Вам сюда, приятного отдыха. Второй раз игнорирую глупость людскую, – отрезал ошт и умчался.

Он, конечно, знал, что мысли от доу не спрятать и на удалении, равном размеру всего габа… Но убегал усердно. От мыслей и от себя. Саид кривовато, но заинтересованно, улыбался, глядя вслед. Ошт Тикка научился мысленно отделять себя от прочих в рюкле. Он порой дерзновенно полагал: у него есть право на мнение. Заразился он такой нетипичной для инсекта идеей от доу. Вряд ли дрюккели, поколение за поколением задействующие избранных людей в воспитании своего молодняка, готовы поделиться тайной глубины взаимного влияния сознаний. Признавая их право быть вне общего обсуждения, Саид тоже предпочел оставить наблюдения невысказанными.

– Билли? – Бмыг обозначил новый интерес.

– Ждем, – отозвался Саид.

Оба знали: Саид, после обнаружения блокировки в сознании Уильяма Вэйна, отправил прямое сообщение Огге. «На правах доу», – сказал он разъяренному Рыгу, когда тот примчался с пеной у рта и пустым для всякого сканирования и контроля «телом письма», содержащего лишь телепатическое приглашение. Огга, вот уж чего не ждали, на вызов ответил, пусть и через посредника. Дрюккель высокого ранга долго смотрел на собеседника, затем помялся и закрыл все глаза. После томительной паузы он проскрипел: проблема понятна, помощь будет оказана. Ждите…

Саид зевнул. Встряхнулся, жестом указал Бмыгу нужную каюту. В голове пыра змеями шевелились мысли. Саид их изучал, сдвинув набекрень морф-чалму. И реагировал на одни молчанием, а на другие…

– Рыг, прошу внести данные по гостю. Полный статус посла расы. И еще, тебе не понравится. Я обязан сопровождать опекуна до точки… контрольной, скажу так. Контрольной, вполне верное понятие.

Приняв сказанное, система связи габа довольно долго молчала. Рыг – и отсюда его яркое сознание читается в подробностях – сперва рычал от восторга, а затем ревел от бешенства: пыры, составляя группу для решения задачи, не ошибаются с адресацией. Значит, они установили нечто важное относительно потенциального врага, пока неведомого остальным. Это в понимании мурвра – уже победа. Но пыры пожелали втянуть в дело телепата, формально – он из их расы: ведь Гюль жена Бмыга и сестра Саида… Между тем, в отношении доу так много инструкций и все они такие категоричные, что отпускать его нельзя. Никуда! И это не может не бесить.

– Не возразят, – пообещал Бмыг. Он не слышал мыслей, но знал, как они движутся. – Рыг, я допускаю участие еще одного разумного в группе, будь он хоть сафаром, хоть трипсом. Но учти, три – наибольшая допустимая численность, так полагаем мы, пыры. Две доли суток – максимальный срок моего отдыха. Это официальное заявление. Координаты не укажу. Пока что они не получены.

В каюте Саид моргал, ощущая, что мысли гаснут в киселе переутомления – и свои, и чужие. Ика вон – недавно грубо отстраненное вовне, куда подальше, явилось, поразило телепата внезапностью визита. Впрочем, оно не читаемое. Опять. И невозмутимое.

– Мы обдумали, – сказало оно. – Мы говорили с габнором. Если вам встретится подобный нам, но нацеленный повелевать, ему предстоит простая работа в отношении вас. Третьим в группе будем мы. Да.

– Их тут сколько? – оживился Бмыг, озираясь.

– Бинарное сознание, а может и подсознание… надсознание, вбоксознание, – скривился Саид и попробовал избавиться от идянина еще раз: – Ика, вы слишком ценны для родной Иды.

– Мы для вас некомфортны в общении? Это допустимо. Даже естественно. Но мы сделали выбор. Мы не понимаем, как можно назначать цену за жизнь, тем более не понимаем, почему цена бывает разной, вы только что показали хрясам иное, ханноравный Саид. Жизнь есть искра, всякая искра неповторима. Мы будем оберегать вас. Вы будете оберегать нас. Разные способности, общая работа. – Ика дрогнуло уголками губ. – Не скажу, что цели общие. Мы пока не видим целей. Мы в смятении. Обязаны многим человеку Билли. Тоже важно.

– Лучше бы Яхгль явилась оберегать, – честно признал Саид.

– Она совершенно окончательно огорчила нас, – Ика покачало головой и всплеснуло гибкими руками. – Приняла предложение мурвров о временном статусе. Аморальное легкомыслие. В нынешних условиях тратить силы на капризы! Чужие капризы. Мы обладаем полноценным даром симпатии, двусторонним в активной форме. Она лишь дитя, дар ее неразвит. Хотите, мы скажем больше? Вы некомфортны для нас. Мы с вами взаимно нечитаемы в ряде форматов. Мы не понимаем, как вы могли отказаться от бинарности. Аморально. Но мы не меняем чужих правил и не позволяем менять своих.

Саид стравил зевок сквозь зубы. Он второй день не верил в свой индекс живучести. Так уставать – неприлично.

– Доля суток на сон, – велел Бмыг. Оглянулся, кивнул Ике. – Я слышал вас. Не буду делать глупостей и отказываться. Ждем на пирсе через две доли суток. И, знаете… мой воспитанник пацан и шалопай. Вы ему интересны, вы мне интересны и мы рады общению. Так что комфорт выстроим. Постепенно.

Ика кивнуло и сгинуло. Саид зевнул, рискуя вывихнуть челюсть. В глазах потемнело. Когда это прошло, он сидел в кресле и смотрел в упор на опекуна. Бмыг принимал разгрузку – полную, ведь из обморока телепат раскрывается, как сорванная с крепления пружина…

– Угм… – невнятно буркнул Бмыг, зажимая нос, чтобы не пачкать кровью костюм. – Даже так.

Сейчас он знал все или почти все, что накопилось в голове воспитанника. Боль, когда убивали Симу. Страх, когда стало ясно, что живущая в габе Сима – подделка. Отчаяние, когда пропала сестра. Надежду, не имеющую внятных оснований. Упрямство, требующее лечить Тьюитя и Билли. Чтобы не множить утраты и верить: худшее пройдет стороной, если отпихивать всеми силами.

– Молча вздыхают слабаки, я разочарован в тебе, почти, – сообщил Бмыг вывод по отношениям с Симой. Прикрыл глаза, закидывая голову и втягивая носом, чтобы унять кровотечение. – Так… Что за подозрения по хмырю Таю? Давай внятнее.

– Нет.

– Угм… Может, я в тебе и не разочарован, – развеселился Бмыг. – Она тоже. А-ах, разгрузочка! Вроде, два сосуда лопнуло. Или три?

– Три, – виновато подтвердил Саид, считывая данные диагноста, встроенного в костюм пилота. – Инсульт, паралич и расстройство памяти. Это если бы ты был человеком. Бмыг, а я – человек?

– Ты недоросль, позволяющий себе не держать удар. Пыры не интересуются терминологией. Пыры не строят мнений на основе чужих определений, вот потому мне сразу глянулся Ика. Буду звать «он». Тоже, додумались – оно… Какой из «оно» комфорт общения, ну?

– Правда.

– Спи. Ты нужен здоровый и очень, очень работоспособный.

– Вы нашли… врага?

– Как человек, – с долей ехидства сообщил Бмыг, – ты обязан знать: у человека есть один извечный и неодолимый враг во вселенной. Сам он, человек. Мы и не искали, это хлопотно и неэффективно. Мы структурировались. Как пыр, ты должен понимать, о чем я. А вот как дрюккель…

– Я?

– Точно не я, – Бмыг рухнул в кресло и закрыл глаза.

Пока Саид ловил обрывки мыслей и пробовал составить из них внятную идею о себе – дрюккеле, пыр глубоко нырнул в отдых. С уважением покосившись на опекуна, Саид тоже… нырнул. В пырском варианте отдыха, рядом с сознанием Бмыга, под чалмой морфа, было тихо. Пыры не позволяют нарушать свой покой никому, если так надо для дела. Бмыг был готов к очень важному делу.

Когда Саид открыл глаза, в прошлое умчалась доля суток и еще небольшой хвостик времени. Бмыг бодро напевал и растирался полотенцем. Из полуприкрытой двери душевой веяло ледяным холодом. Саид поежился, вспомнив дорогу хрясов во тьму – но упрямо шагнул в душ. Жидкость подавалась под давлением и весьма условно могла называться водой, хотя имела температуру замерзания гораздо ниже и норовила оставить на коже тонизирующее обморожение. Такое воздействие душа – идея пыров, не понятная ни единому врачу другой расы… Грубые полотенца в большой вселенной тоже отмерли за ненадобностью. И, если бы прогрессивные расы выживали в пырьем душе, они бы смотрели на дикарей с презрением без примеси восторга.

– Готов, – отметил Бмыг. Поморщился и добавил: – Изнежился ты. Как тренировки?

– Тьюитя надо – того, Билли надо, и… – начал оправдываться Саид.

– Изнежился, – кивнул Бмыг.

Шагнул в коридор, резко пожал руку Ике, не успевшему даже отодвинуться. Пырьми раскачивающимся бегом помчался к катеру. Саид спешил следом, наконец-то ощущая себя опекаемым и значит, защищенным. Гав принял форму фиксирующего позвоночник ворота.

Габариты и дрюккели ждали на пирсе. Молча отсалютовали кто как умел, молча позволили всем подняться на борт. Бмыг ткнул толстым пальцем в навигацию – одна кнопка, пыры не любят усложнять. Программу полета залили извне. Саид успел это осознать, когда катер метнулся в разгон и прыгнул.

Сознание поймало удар, по тяжести сравнимый с кулаком Рыга – значит, прыжок длинный.

– Первая точка, – сообщил Бмыг. – Теперь могу конкретизировать задачу. Помимо прочего, чем заняты три иных посла, мы изучили данные по занятым в акции врага клонам. Особенно нам интересен их старший. Превосходный мозг. Что важно и необычно: мозг имеет особенности, это не… не штамповка. Мы пыры. Мы чуем родство, исходник мозга принадлежал полукровке, да. Ика, я для тебя говорю, Саид уже считал с памяти. Клон-командир скопирован в плане мозга с очень интересного оригинала. Когда я улетал, мы еще не пришли к выводам, какого именно. Сейчас у нас пять вариантов. Здесь – первый.

– Так мало? – удивился Ика, которого Саид тоже начал звать «он», следуя логике опекуна и ощущая внутреннее успокоение. – Нелогично оставлять столь явный след.

– Они и не хотели, – отозвался Саид. – Клоны должны были погибнуть. Но сперва клоны отказались уничтожать Симу и этим сломали планы хозяев. Затем их командир впал в кому, но не передал подчиненным приказ на самоликвидацию. Для клона отказ от подчинения почти невозможен. Он и сейчас в коме. Я собирался заняться его мозгом после того, как справлюсь с прочим неотложным.

Ика обдумал сведения, наблюдая пространство за бортом. Неяркую пожилую звезду, пять планет, видимых системе ориентации корабля. Ближнюю с ее тремя крупными спутниками…

– Это… свалка? – поразился Ика, не в силах промолчать.

Бмыг как раз жестом смахнул проекции и включил визуальный обзор. Красивый эскиз ближней планеты исчез под коростой орбитального мусора.

– Нет, в их понимании это не свалка, а скопление. У них во всем неизбежны завалы и кучи, – отозвался Бмыг. – Мы их опекуны. Раз в сто циклов прилетаем и чистим. Прошлая уборка была сорок два цикла назад. Надо, пожалуй, уплотнить график. Да, предупреждаю сразу. Габ-система выдает для этого сектора пространства и этого социума класс опасности ут-рууф. Они не чудовища, но тормозить себя в замыслах не умеют, так что надо своевременно сторониться. Н-да… это был инструктаж, Ика. Как сторониться, неизвестно. Поэтому и класс угрозы близок к рууф.

– Они… дикари? – заинтересовался Ика.

– Гении, – расхохотался Бмыг. – Это не мусор, Ика. Это полезности, они так живут: швыряют на орбиту все подряд и после роются в кучах, выискивая то, что нужно. Когда мы наводим порядок, они ужасно злятся. Им некомфортно жить при любом порядке.

– Но – гении? – уточнил Ика.

– Поверь, да. Все пользуются их теорией ускоренного прыжка уже пять сотен циклов. Применяют ими созданный принцип дистанционного анализа вселенной. Список того, что они создали, огромен. Правда, им самим это не интересно, они не оглядываются… Три сотни циклов назад средних лет пыра совершила тут экстренную посадку. Не знаю, может, она в их мусор врезалась и получила травму головы, – задумался Бмыг, массируя затылок. – Влюбилась, осталась. Навела порядок. Родила жизнеспособного гибридного сына. Обязала нас опекать этих беспомощных, но опасных себе и окружающим, умников. – Бмыг обернулся к Ике и подмигнул. – Пырья специализация. Опека. А ваша вроде – вправка мозгов, я так понял.

– Гибридный потомок жив? – задумался Ика.

– Признан выдающимся умом, удостоен посмертного скальпирования с полной записью мозговых ритмов, – добил идянина Бмыг. Дал время отдышаться. – А ты думал! Они скальпируют своих гениев. Ткани и срез мозга помещают в пантеон. Полагают мозг высшей ценностью и несравненным проявлением человеческой уникальности. Саид, ты пробовал синхронизироваться с тем клоном, как тебя просил Рыг?

– Да.

– Его просил я. Прекрасно. Тогда ты опознаешь сходство на уровне компетентности доу.

– Что даст опознание? – запутался Ика.

Саид благодарно покосился на идянина. Сам он намеревался задать тот же вопрос. Но, названный избалованным, промедлил, чтобы не получить еще одно нелестное прозвище…

– Посетить пантеон имеет право любой житель вселенной. Смотреть на срезы мозгов прилетают реже редкого. Добровольно образцы тканей тут не выдают даже соплеменникам и прямым потомкам, это святыня. Значит, мы изучим список посетителей за последние циклов сто. Если мозг не тот и список пуст, отправимся по второму адресу.

Бмыг сердито косился на орбитальный хлам и фыркал от злости, когда по борту катера с грохотом било очередное нечто «полезное». Но угроза порчи обшивки не отвлекала пыра от дел. Он добыл из ниши три букета с ярко-лиловыми лентами. Выдал пассажирам памятки посетителей пантеона и убедился, что костюмы обоих приобретают, согласно внесенным капитаном коррективам, нужные цвет и фактуру.

– Как себя вести? – осторожно уточнил Саид.

– Не реагировать на умников, – отозвался Бмыг. Вздохнул. – По мере сил не реагировать.

Катер сел. Люк раскрылся, в переходник сразу поперло снаружи нечто сыпучее, скомканное, звякающее – еще не запущенное на орбиту или же ссыпавшееся оттуда…

– Дурдом, – широко улыбнулся Саид, припомнив годное Симино словечко.

– А-ааа! – завизжали вдалеке, будто отзываясь на определение.

Скоро топот приблизился. Гуманоид ростом в полтора раза выше Саида мчался, нелепо складывая к самой груди колени тощих, как прутики, непропорционально длинных ног. Такими же тощими руками он размахивал во все стороны. Всклокоченные волосы летели за этой пародией на человека, будто старались отстать, отделиться от чужой спешки… По узкой спине гуманоида отчаянно лупил рюкзак, надутый гигантским пузырем.

– А-ааа! – обитатель планеты повторил боевой клич и затормозил, опираясь о хлам руками, спотыкаясь и падая на колени.

– Совершил открытие? – шёпотом предположил Ика. – Мы ощущаем в нем экстаз. Полное, исключительное счастье.

– Вряд ли, – Бмыг искоса глянул на Саида, раздавленного, пьяного от обилия и спутанности чужих мыслей. – Может, ключи нашел. Или носовой платок. Почему-то эти ребята запираю дома. Старая привычка. Вроде бы они опасаются, что мы начнем внеплановую уборку и оттуда тоже вычистим ценный хлам. Ика, не страдай. Это генетически наш прямой родич, человек, а вернее – энгон, отличия поднакопились… На спине у него не домик, а небольшая сумка с самым необходимым. Что в сумке, он не знает. Всегда так, понимаешь? Энгоны и прочие местные, кто явился и заселился в этот мир из-за сходства жизненных устремлений и из любви к хламу, живут ради открытий. Думают о большом. Бродят по уши в грязи, ценной и комфортно утоптанной.

Гуманоид сел на тощий зад и воззрился на Бмыга огромными небесно-лазоревыми глазищами.

– Уборка? – бледнея, шепнул гуманоид.

– Посещение пантеона, – Бмыг предъявил букет. Порылся в кармане и добыл платок. – Держи. Что еще надо?

– Карандаш бы, – тощий гигант порозовел крупными хрящастыми ушами. – мысль есть, а записать…

Он сбросил со спины рюкзак и стал остервенело копаться в его недрах, от усердия прикрывая глаза. – Ведь должен быть. Сейчас… Ага… Подержите.

Он неловко сунул Бмыгу комок попахивающей несвежим ткани. Затем всучил Ике диск, мигающий множеством лампочек и уронил на ногу Саиду молоток, обмотанный проволокой.

– Заменитель, – спокойно сообщил Бмыг, добывая пишущее устройство и бережно укладывая ком ткани в мусор близ голой пятки гуманоида.

– Да-да, – в лазоревых глазах вспыхнул восторг. – Ага!

Гуманоид на корточках переполз к катеру и принялся азартно заполнять надписями борт. Бмыг тяжело вздохнул, отобрал у Ики диск и зашвырнул в кучу мусора. Жестом велел не отставать и побежал прочь, гневным шепотом рассуждая, как теперь быть с обшивкой: может, на ней формула особо удачного вечного двигателя? Так не вырезать же! Придется скопировать и поставить на видном месте. Чтоб не сразу завалили мусором…

– Мы сказали бы, что они больны, – прошептал Ика, улыбаясь и заглядывая в лицо Саиду. Он мчался рядом, не прилагая усилий и оставаясь на полшага впереди. – Но мы в восторге! Они до того иные, что мы ощущаем… обратное сходство. Мы иная сторона их болезни. Мы ничего не открываем для науки ума, но гармонизируем себя, отношения и среду обитания. Если нас поселить по соседству, может быть, станет лучше? Они не сочтут нас угрозой или оружием, а империя нас полагает тем и другим сразу. Они аморальны, но просто оттого, что все желают проверить. Мы слишком моральны, но лишь по причине настройки на движения души. Они…

Бмыг резко остановился и протянул руку, ощупывая воздух. Саид был готов поклясться, что там – пустота, но воздух пошел рябью и постепенно позволил рассмотреть стену-невидимку.

– Будет трудно, – пообещал Бмыг. – Морфа на голову. Я говорил, в их пантеон редко наведываются. Еще шаг, и узнаете, почему.

Сжав зубы и жмурясь, Бмыг сделал шаг и растворился в пустоте. Саид заставил себя идти следом. Он ощущал за спиной дижение Ики и его любопытство. Теплый ветерок на коже вмиг поменял направление и остыл. Нога ступила на ровное основание, гулкое эхо отозвалось и полетело вдаль.

Череп, если верить ощущениям, сделался огромным, заполнил собою вселенную – и наполнился сомном нездешних голосов. Сухих, как трение осенних листьев. Далеких, как умершая давным-давно галактика, чей свет сеется, сеется, унося в бесконечность призрак жизни.

– Свет в каждом, искра, – расцвела мысль.

– Изнежился! – рявкнуло во весь вселенски огромный череп. – Веду к цели. Направляю.

Саид, не помня себя, плыл сквозь хаос мыслей, как сквозь ураган, ранящий каждым обломком, всякой песчинкой, вовлеченной в могучий поток. Он налегал на бурю всем весом и продирался, а буря рвала пологи с сознания и выветривала, выстужала душу. Наконец, впереди возникло подобие утеса. Саид прильнул, отдышался, все еще не чуя себя, но хотя бы веря: он еще существует. Утес пульсировал упорядоченностью. Хаос урагана обтекал его, чтобы добровольно признать своим центром и позволить отстроить структуру, непостижимую никому из живых, лишних тут, гостей.

Тьма обморока густела. Мир распадался в шелесте мертвых мыслей, колючими льдинками бьющихся о лампаду жизни… Ика держал лампаду и сам был светом. Ика улыбался.

– Вдох-выдох! – скомандовал Бмыг, подкрепив приказ ударом по грудине.

Конечно, от удара приключился выдох. Саид закашлялся и открыл глаза. Сперва вокруг было темно, затем звездочки понеслись веселым хороводом. Мурашки в онемевшей руке добавили впечатлений. Еще усилие – вдох.

– Ика, я больше не стану сомневаться, стоит ли вас полагать наилучшим спутником телепата, – тихо извинился Саид.

– Время идет, – напомнил Бмыг. – Что по делу?

– Доу не стоит быть внутри пантеона мертвых, – укорил пыра Ика. – Но мы прочли: он видел сходство. Можем оценить как высокое. Точнее сам он не ответит сегодня. Добавим, мы выявили там, в мертвом вихре, след живого. Мы умеем. Мы тонко различаем следы по обрывкам растраченных эмоций и сил души. Гуманоид. Мужчина. Пришел под влиянием внешнего указания. Себя не помнил. Сознание было сильно повреждено в пантеоне. Раса… затрудняемся гарантировать, но скорее всего клон-копия истинного человека. Мы наблюдали очень похожее. К нам прибывал такой гость, чтобы лгать. Давно.

– Я прилетел сюда с готовым ответом на борту? – удивился Бмыг.

– Ложная личность, – продолжит Ика. – Мы читали. Было влияние черной стороны нашего дара. Мы следили. Он сказал, что из империи. Он сам верил. Но – ложный след. Мы искали, интересная загадка. Мы обратились в тэй корпус. Мы первый раз так поступили. Спросили: кто готов предоставить ложные личности под заказ? Долго не было ответа. Затем сказали, вопрос сложный. Слишком.

– Я задавал такой же с полгода назад, – растирая затылок, пробормотал Саид. – Я лечился и вроде уловил фальшь в одном гуманоиде. Позвонил Иглю… Он постарался не ответить и резко погасил канал.

– Ты доу или как? – возмутился Бмыг.

– Доу, – с внезапным приливом гордости Саид выпрямился. – Он знал ответ. Он быстро прервал разговор. Весь массив ассоциаций я не мог взять, но их центром был Игиолф Седьмой. И еще: Игль сразу подумал о проблеме урегулирования наследия Олера. Острая мысль, он будто обрезался об нее – и погасил канал связи.

Бмыг хлопнул в ладоши.

Саид встряхнулся, наконец-то полноценно обретая зрение и радуясь: уцелел, не замерз и не сошел с ума… Прямо перед носом теплый пух Гава. Морф переживает, но другом гордится – вон, золото лоснится по кончикам волосков… Когда Гава залег на плече, стал виден замусоренный мир и бредущий невесть откуда, из тумана, тощий гуманоид. Очередной. Высоченный, в черном одеянии с капюшоном. В руке длинная палка. Точно так в мире Симы описывают смерть. Хотя нет: это ж не коса, это – метла.

– Убираемся, – заискивающе сообщил «смерть», выше поднимая метлу и поправляя рюкзак-горб на спине.

– Грязь развозите, – припечатал Бмыг. Развернулся и зашагал к катеру.

– Пыр-полукровка, – Саид плелся следом, опираясь на плечо Ики и не делая попыток отстраниться. – Он был систематизатор. Он, если я верно понимаю, выстроил из местного хаоса нечто… самоуопрядочиваемое?

– Называется структурирование научных данных по алгоритму свободного ветвления, – буркнул Бмыг. – Теперь они хоть иногда знают, что открыли. До того по пять раз открывали, забывали, заново копошились в идее, как…

Бмыг резко остановился. На месте, где только что был катер, мигнуло, вспыхнуло зеленым – и задымило.

– Так, – без удивления отметил пыр. – Провели эксперимент. Они все время… проводят. Первое, что хорошо: нас не было на борту. Второе, что неплохо: они обычно аккуратны в расчете натурных экспериментов, их предварительно выверяют в моделях. Полагаю, катер скоро появится.

– Как скоро? – осторожно уточнил Ика.

– Или скоро, или я начну уборку досрочно! – взревел Бмыг во всю силу легких. Помолчал, поправил ворот. – Теперь очень скоро. Наверное.

«Очень» он произнес с особенной, неподражаемой иронией. Сел и стал ждать, глядя на пустое место, обозначенное дымом.

Саид тоже сел. От гомона сложнейших мыслей энгонов мутило. Гнев Бмыга кипел под крышкой и не обжигал. Пыр не волновался по поводу задержки. Он был частью группы, созданной для решения проблемы. Он нашел свой фрагмент решения, и группа немедленно приняла это к сведению. Группа – как воспитанник пыра и телепат Саид только сейчас осознал ее в относительной полноте – была чем-то смутно похожа на «дорогу тьмы» хрясов. Пырья структура пронизывала мир, тонко отзываясь на натяжение каждой своей нити.

– Тот нелюдь, Тай, – шепнул Саид, ощущая и себя нитью, – он сказал однажды Симе о черной звезде и солгал. Он через Симу отправил сообщение империи. После он еще раз солгал ей, копируя прежний прием. Он назвал звезду Йотта. Это может быть важно?

– Проверят, – пообещал Бмыг.

На месте катера полыхали зеленые зарницы. Вокруг сидели и стояли уже семеро энгонов, в разных точках замусоренной равнины возникали все новые и брели, чтобы влиться в научный диспут о сбое эксперимента и ненаучный – о смысле жизни пыров, которые всюду наводят порядок, который хуже катастрофы…

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 3112

Я взял в личное тестирование спутницу десять циклов назад. Только так я смог оценить в полной мере благо, которое мы создаем для мира. С момента появления данного существа мой рабочий график наконец-то настроился, мысли пришли в порядок, а общий тонус стал стабильным и высоким.

Спутницы – это не костыль даже, это подлинное чудо современных генных и клон-технологий. Они нешаблонны и в первые доли цикла проходят полную настройку на хозяина. Они творчески перерабатывают задания, исключают из бытовых составляющих жизни скуку и монотонность. Пожалуй, у них есть лишь один недостаток. К ним действительно привыкаешь.

Не так давно я усвоил, что помню имя своей спутницы и охотно его использую. Что потакаю её мелким прихотям. По сути я бессознательно вернулся к привычному с детства укладу жизни в империи. Я перестал считать спутницу изделием Интры и наделил в своем сознании правами человека. Хуже, я оказался вовлечен в игру, мною же предсказанную – где логик создает ценности, а интуит их использует.

Я начинаю подозревать, что использовать можно и самого логика в данной паре. Недопустимо создавать реальную возможность контроля над собою.

Конечно, отказ от образца будет сопряжен с периодом адаптации к чуть менее комфортным условиям. Но я уже принял решение.

Примечание. Надо еще раз изучить проект по спутницам в плане дополнительного функционала, например, влияния на лидеров мнений и управленцев.

 

Слово «сортировка» дерьмовое по происхождению. Я это подозревала, но чтобы вот так вляпаться… Спина моя болит, глаза мои слезятся, сил моих нет, но меня никому не жаль. Я сортирую. Все на Утиле, черт подери Макса, сортируют.

Когда бравый интнор очнулся и перестал цыкать, я обрадовалась. Когда он сказал, что куюкность есть выход, а тупика-ц нет, я умилилась. Когда Макс ввел круглосуточный рабочий день с правом на отдых после выявления факта обрушения в обморок, я не поверила ушам своим. Но честные мои уши не лгали. Тут никто не знает даже основ охраны труда, то есть охраны живых и неживых от каторги. Сортировать нити-катализаторы для создания росли, как выяснилось, могут не все. То есть часть населения Утиля видит разницу после моего пояснения. Иные не годны к сортировке и их Макс отправил на другие этапы работ. Там тоже все круглосуточно и до обморока.

– Замена, – прохрипел старый клон, оттащил одну из нянь, чье сознание отключилось, и сгорбился, занимая ее место.

«Замена, замена, замена», – шипело в ушах. Темнело в глазах. Ныло в голодном брюхе.

– А-ааа!

Я села и шало огляделась, с неимоверным облегчением понимая: проснулась. Кошмар в прошлом. Все, что можно, отсортировано. Росль прет, вероятно Макс и ей установил график роста, и она соблюдает. Сам трудоголик интрал на койке, в отрубе – даже он не выдержал! Зэйра, судя по запахам, на кухне, уже отдышалась после сортировки и сейчас пребывает в припадке кулинарного вдохновения. В прихожей Ливси безумно бормочет стишки и похихикивает, он возомнил себя папай Карлой и ваяет Буратин из всего, что не сгодилось при сортировке. Вон – «хряп»! – запрессовывает суставы. У Ливси пунктик, он мечтает всем бестелесным мозгам из темного сектора сделать тела, для начала хоть убогонькие. Настрадались ведь, лежа на складе, в беспросветном отчаянии ничегонеделания.

– Шарпик, Шарпуша, – жалобно позвала я.

Нет ответа. Похоже, он опять в стратосфере. Хотя это для обновленного Утиля понятие несущественное.

Я кое-как поднялась, постанывая и растирая больную шею больными руками. Суставы опухли, кожа до локтей сожжена и потрескалась. Нити катализаторы холодные и растут в питательном растворе, довольно вредном для человечьей кожи. Десять дней мои руки это сортировали без всякой медпомощи, даже экстренной… Или двадцать? Не знаю. Спросить не могу, мне об тех днях и вспомнить – жутко. Остаточная рефлекторная неприязнь к Максу еще шевелится навроде символической медицинской змеи, которая капнет именно ядом, что ты ей ни толкуй о безысходности и выживании.

Когда в глазах посветлеет, я смогу собой гордиться. Мы отсортировали то, что требовалось. Для проекта Макса простейшие разобрали треть города и взрыли недра планеты на глубину, мне не понятную. Шарп наловил и прибуксировал из космоса особо ценные камушки. Макс проконтролировал взращивание – это теперь очень важное слово. Затем Макс вырубился, напоследок велев мне сформировать годный для голосовых связок гуманоида понятийный аппарат нового знания.

Ха. Нашел эксперта. То есть у него не было вариантов. Хш-ццц-с – это скрученное надлежащим образом монокуюкное волокно, оно же росль. Я знаю, я одна кроме Макса. Шарп более-менее понимает. У него запись всех шипелок, и еще у него право составить словарь. Первое понятие там – росль, моя придумка, могу гордиться. Исходник понятия в наречии Эша, более универсальный – цц-вф-хш. До высоты в три километра над грунтом эта штука отныне именуется росль. Где росль, там неповрежденная трехмерность. Выше росль переходит в странство, мерность которого более или менее ш-фф-цц… Черт, я не могу вместить смысл, значит, не могу составить нужное слово. В общем, выше росль сплетается в полную хрень. А еще выше вообще не могу сообразить, во что. Но няня Тиа счастлива.

Росль похожа на траву, а вернее на водоросль, от которой я и начала строить название. Сказала – неборосль, Шарп погудел, укоротил ненаучное «небо». Осталась росль. Она изумрудно-зеленая с переливами в сизый и серебряный. Росль поднимается из почвы тонкими прядями, образует арки, колонны, шары и гроздья. Росль у грунта ощущается пальцами, если стараться прощупать, желательно зажмурившись для концентрации внимания. Выше росль видна, но проницаема. Когда я в очередной раз вернулась к сортировке после обморока, росль уже дошла в развитии до высоты километра, и я сразу во весь голос переименовала Утиль. Он стал – красивый! Он такой… Он потрясающий. Ради этого стоило гнуть спину и убиваться на сортировке того, не пойму чего – но из него простейшие и свивали основу росли.

Теперь планета официально, во всех приказах Макса, именуется Сад Тиа. Над нами феерически красивое солнышко, оно играет сотнями радуг в слоях росли. Наш город, во многих местах разобранный до грунта, стал похож на горный массив золотисто-бурого оттенка. Сейчас простейшие делают глобальную перепланировку жилья и встраивают окна в открывшиеся фасады километровой вышины. За панорамным остеклением трепещет росль, взблескивает в свете дня и слабо светится серебром в ночи.

Росль обладает способностью накапливать и трансформировать куюкность. Пока ей маловато энергии, но росль эффективна до того, что сам Макс доволен.

Говорят – но я не верю даже Ливси – что именно я шмякнула в голову Максу сырой ком идеи росли. То есть меня шарахнуло знаниями Эша, я перепасовала, Макс словил перегрузку мозга, но до того все же составился план авральной модернизации планеты. Я не верю в свою причастность к процессу, чтобы верить в его результат. Ведь если план мой, он неизбежно искривится до неузнаваемости. Проверенно личным опытом навигации…

– Шарпушечека! – я льстиво усложнила имя и задумалась над новыми вариантами.

Не нужны, он уже гудит издали. Снижается. Грохнул, взвизгнул стабилизатором об пол – резковато шлюзанулся, и вообще он тот еще лихач. Явился в проеме двери, приблизился на безопасное расстояние. Он горячий, аж не дотронуться. Весь в светящихся следах, высотная росль их оставляет на любых аппаратах. Держатся часа два, а то и дольше. Красиво. Говорят, немного вредно, но пока Ливси не смог установить доподлинно, как эта штука воздействует на живые организмы. Неживые она необратимо вырубает, если их не модифицировать. Пока в Саду всего три аппарата класса «рит» могут летать сквозь росль. Шарп первый научился.

– Отчет! – гордо сказал Шарп. – До точки стыковки с потоком плазмы семьдесят шесть минут тридцать секунд. Снял параметры среды. Снял параметры потока плазмы. Снял параметры ш-цц-сх.

Опустился на пол и замер. Намекает, что надо продолжить уродовать знание Эша терминами моего изготовления. Методику обзывания мы с Шарпом упростили до безобразия. И прямо сейчас ее применим. Я легла на теплый коврик и закрыла глаза. Шарп прокрутил запись термина в произношении Макса – ш-цц-сх. Я напряглась и стала выбрасывать из мозга ассоциации, все подряд и без разбора – так выбрасывают из окна шмотки при разводе.

– Тормозуха, юз, парашют, бампер, стоп-кадр… эээ… кердык, абзац.

– Юз, – выбрал Шарп.

Он редко вслух повторяет термин, выбранный из моих вариантов, только когда очень нравится. Я вслушалась. Неплохо вышло, правда. Даже звучание малость похожее на исходник.

– Шх-шх-ццц-фшш, – протранслировал Шарп знакомый мне бас.

– Бл… муха. Ёперный театр. Отмена. Сотри это. Крути шарманку заново.

Пришлось зажмуриться потуже, слушая еще раз «шх-шх-ццц-фшш». Ох, какое оно бесчеловечное, знание Эша! Не выживают ассоциации. Только дико, неконтролируемо атипичные сами прут, пеной. Я порой боюсь того, что выговаривается вслух. Ведь оно сочтется термином. Род людской в его земной версии опозорен во веки вечные. Хорошо хоть, род людской об этом узнает очень, очень нескоро и отомстить мне «заживо» не успеет. Авось, я везучее Кощея и смерть свою найду не так далеко. Как там Саидка? Как там Гюль?

Не буду отвлекаться, Шарп шипит новое слово. Отвечаю, стараясь себя не слышать и контролируя только мат.

Сегодня у меня с терминами совсем паршиво. Еще бы! Вот-вот затикает последний час перед долгожданной катастрофой. Солнышко в нас плюнуло со всей дури, его спровоцировали граждане фашисты и зоны СС, оно не виновато. Сейчас неотвратимый плевок летит и шипит, интенсивность Шарп уже замерял, соответствует прогнозу. Он добрый, порылся в моих ассоциациях и вчера посчитал для понятности «катастрофу» в эквиваленте термояда. Вроде, обменяйся мы, россияне, со Штатами всем, что у нас есть, было бы куда пожиже.

– Макс! – шепотом зову, нет сил уже ждать.

– Семь минут до отбытия в центр управления, – несколько посаженным от усталости, но по-прежнему авторитетным и ровным голосом отзывается интрал. – Сима, вы паникуете?

– Нет еще. Через семь минут начну. По плану.

– Разумно. Вы помните свое место оп расписанию сегодняшнего дня?

– Люк в ЦК в метре от моей печени. Вот облучит нас, и стану я как Брежнев с бровями или как Ленин с лысиной. Варианты, блин… исторические. Макс, а можно я отсюда посмотрю салют?

– Ответ вам известен.

Он встал, быстро очистил поданную Зэйрой тарелку и опустошил кружку. Похвалил вкус: это я его научила, чтобы спутница радовалась. Исполняет, как ритуал. Вызвал интноров сопровождения, отдал Шарпу приказ на финальный облет контрольных точек. Все, мы идем. У меня ноги дрожат. Мне стыдно, но я не особенно верю в способность невидимой нитки Эша и неощутимой росли нашего Сада противостоять взбесившемуся солнышку. Я как подумаю, что через час мне оживать на мертвейшей из планет, проклиная синтирование и ощущая непосильность груза всех смертей, которые пусть и косвенно, но на моей совести… я же человек. А прочие тут – создания людские.

– Тремор, у-ме-рен-ный! – напугал меня подкравшийся Ливси и вкатил дозу чего-то полезного, не спрашивая согласие. – Пролечен. Покой, Сима, сегодня вам прописан. Про-пи-сан!

– Иди ты… не нарушай порядок следования колонны.

Портатор. Коридор. Еще портатор. Коридор. Выходим на поверхность. Впереди свежеокрашенная в салатовый цвет – выбор Тиа – стена зоны СП. Простейшие носятся, вообразив себя живыми букашками, лазают по росли и жужжат. За дверями плотно, плечо к плечу, стоят живые. По авральному расписанию они обязаны быть тут, чтобы уцелеть, если даже росль не справится. Мы минуем узкий коридор, оставленный для нас. Мы – это я, Зэйра и Макс. Ливси остается в СК. Интралы остаются под открытым небом…

– Это не честно, – жалуюсь я едва слышно.

– Однажды я смогу сформулировать для вас вопрос о честности в реальной жизни, – откровенно насмехается Макс. – Не снижайте темп движения.

Зона СС. Ненавистный во веки веков белый зал перекрашен, я просила и это учли. Теперь тут кремовый потолок и серо-стальные с голубым отливом стены. Солидно. Встаю у люка в ЦК. Суставы ноют… Использую повод и сползаю в сидячее положение.

Макс великолепен. Ни единый мускул на лице не дрогнет! Надо быть гением, чтобы так верить в то, за что ты один в ответе. Планетарный план, основанный на тонюсенькой паутинке Эша и моей недостоверной атипичности. Трудно представить, что я, попав на Утиль, ненавидела клонов. Макса боялась. Гос-споди, нет у меня ума и обойдусь, спасибо, хоть зрение имеется. Разобралась постепенно.

– Контроль планеты, сбор отзывов старших групп по авральному расписанию, – вещает Макс.

Басовитые голоса клонов откликаются, шарообразная схема Сада Тиа над столом заполняется ровным зеленоватым свечением. Все на местах и все в готовности. Хотя сделать уже никто ничего не может. Только ждать.

Глотаю сухим горлом. Зэйра села рядом и вручила мне мятую кружку Макса. Шепнула – полируй. Тряпочку сунула. Глупо… Но я так ей благодарна! Руки заняты.

– Четное охухливание финализируется, – вещает голос Шарпа издали.

Я перестаю тереть кружку, джинна из неё так и так не вызвать. Я комкаю тряпочку и хочу ею закрыться, как скромная женщина востока. Это я брякнула про охухливание? Не помню. А как оно было в наречии Эша? Не знаю! Но Макс вроде все ловит и понимает. Гений.

– Отсчет до соприкосновения плазмы с губкой, – требует Макс.

Губка – это что? Производная росли, специализированная на впитывании энергопотоков. А термин ничего так… всяко лучше, чем ш-ссс-щ-цц.

– Фазовое охухливание по всему горизонту событий, – вещает Шарп.

Еще голоса, и еще. Все бормочут полезное, и пока ни слова из русского мата. Нежели потомки смогут забыть Симу с чистой совестью? Хорошо бы.

– Есть контакт, – тоном чтеца инструкций сообщает Макс о начале конца света. Молча сверяет данные с планом. Лицо каменное. Или все летит к чертям, или мы в шоколаде. Пойди пойми! – Стикер склеить.

Что я назвала стикером? Смотрю в ужасе на Зэйру. Она меня гладит по ладони, жалостливо вздыхает. Отворачивается и блаженно улыбается, снова уделяя все внимание Максу.

– Кай-куюк, – вещает Шарп.

Это хорошо, это я дышать могу теперь. Он снаружи и цел. Значит, мы пока побеждаем. Шарп начинает щелкать, отмеряя такты процесса, о котором я однажды знала все, когда лежала без сознания в пирамиде. Ничего не помню! Частота щелчков не меняется, тональность понижается.

– Си-кай куюк, – добавляет Шарп.

Надеюсь, дрюккели меня не прижмут из-за использования сгоряча их способа оценки полноты чего-либо.

– Бросаем невод, – распоряжается Макс.

Это я помню. Значит, у нас уже много энергии и мы можем сделать то, что как раз я и придумала, сознательно: в дополнение к фиксации карты звездного неба провести ретро-анализ с поиском звезд сходного типа, склонных к беспричинным выбросам плазмы раз в сорок-пятьдесят циклов. Еще я просила сформировать сигнал в любых доступных нам параметрах – для кэф-корабля Кита, для старых йорфов, для Сплетника Зу, Эша и вообще кого угодно из моих знакомых, кто умеет слушать и способен держать язык за зубами.

– Сигнал, – словно подслушав мысли, велит Макс.

Опять ждем. Шар планеты по-прежнему зеленый. Живая она, хотя нас сжигает уже довольно долго и должно пропечь на глубину до километра.

– Си-тар-кай куюк, – торжественно и неторопливо гудит Шарп.

Все. Выдыхаю. Росль сожрала запас энергии в солнечном плевке за считанные минуты! Мы целы. Я – живая Сима на живой планете и так будет завтра, послезавтра и еще долго будет именно так!

– Пошли данные, – прерывает мои повизгивания Макс. – Есть координаты звезд сходного типа. Пульсации строго по графику, синхронизированному с периодом вращения местных планет. К текущему моменту выявлено тридцать семь совпадений. Два критических, где можно ожидать катастрофы, аналогичной нашей, в течение доли цикла. Вы были правы, Сима. У кого-то налажена система утилизации… мусора.

Интрал сказал это так спокойно, что я ему не поверила. И мне понравилось, что он умеет злиться.

– А что будем делать-то? – шепотом понадеялась я.

– Ярлык склеен, – пожал плечами Макс. Сел в кресло, сверил данные, массируя лоб и чуть хмурясь. – Все штатно. До ближней аналогичной планеты сорок три килоюка. Это посильно. Полагаю, мы можем рассчитывать там на дозаправку. Надеюсь, – он сделал ударение на этом слове, – мы успеем до вспышки.

Макс выпрямился в кресле, по его лицу прошла едва заметная судорога – надо же, и у него шею ломит от усталости. Такую шикарную шею… Кажется, складки чуть похудели, да и сам Макс стал суше, заметно. Во что ему обошлась авральная переделка планеты?

– Координаты подтверждены. Полный выхухоль, – строго сказал Макс.

И я поняла: потомки меня не забудут…

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 3287

«Мой интмайр природнее меня на семь процентов, хотя он гораздо старше. Выглядит неплохо для замшелого старика. Тестирует большинство наших разработок и дает дельные замечания, поэтому я решил проверить, насколько вероятно его тайное влияние в процессах сокращения управляемости Интры, какие я не могу пока отстроить.

Я делал попытки внедрения через его спутницу, его инженерного клон-помощника и его собеседника. Трижды провал. Абсурдная ситуация, эти изделия способны предать куда менее, чем природные люди…

Объекты пришлось, конечно, списать. Я нашел этому логичное объяснение, однако вижу, что доверие к моим словам подорвано. Увы, заменить интмайра я не в силах, не подвергая систему рискам. Он врос в Интру буквально: главные узлы контроля данных встроены в его мобильную платформу. И, когда мы имели неприятный разговор о списании изделий, он впервые открыто пригрозил мне выходом в отставку. Мне! Как будто незаменимых нет.

Что ж, я строил систему с высочайшим потенциалом конкуренции управленцев и я занимаю высшее кресло не потому, что так сложилось, а потому, что я этого достоин. Он желает войны за влияние? Я готов. Я найду союзников и ресурсы, я подготовлю удар. Он ведь даже не с центральных планет империи происходит, этот жалкий выскочка. Он никогда не добирался до высот власти там, в империи. Он не строил логику общества Интры. Он никто.

И я желаю не просто раздавить его, но сделать это показательно.

Как говорили древние моей родной планеты, гигантского оргаха надо есть по кускам. Я буду резать влияние Олера тонкими ломтями. День за днем. Пока он не станет прозрачен и невесом.

Начну с запуска новых клон серий, удобных для поставленных задач слежений и физического воздействия».

 

– Выходите, – велел Хусс.

Корабль йорфа казался сухой змеиной шкурой, готовой рассыпаться от неосторожного движения. На раздраженный голос своего капитана корабль отреагировал вибрацией полумягких, складчатых стенок. Саид опасливо оперся локтями и ладонями, поднимаясь из кресла. Вроде, ничего не лопнуло. Но ощущение невероятной древности корабля усилилось. Пол пружинил и прогибался при каждом шаге. Гав щетинил черный в серебряных иглах мех – вероятно, опасался и не мог скрыть страха.

– Вы услышали вызов энгонов? – уточнил Бмыг, бережно, на полусогнутых, пробираясь к люку.

– Сигнал о помощи. – Сухо и быстро сказал Хусс.

– Мы никогда не наблюдали сознание, лишенное конечности бытия, – восторженно умилился Ика. – Вы подобны зеркалу, отражающему иное зеркало, множащее солидарные отражения. Мы потрясены безмерностью. Мы никогда не путешествовали столь интересно и насыщенно.

– Вы могли переслать сигнал бедствия далее или выслать корабль-автомат, – продолжил рассуждать Бмыг. – Вы могли отвезти нас туда, куда мы просили исходно. Вы…

– Прошу поспешить! – в голосе Хусса наметилось свистящее раздражение.

Гнев представителя старой расы казался Саиду ледяным, толстостенным и прочным. А еще хрупким. Хотелось пробить поверхность и нырнуть в то, что под ней. Гнев прикрывал сознание йорфа надежнее, чем вибрирующий, многозвучный свист мыслеотражающих змей в прическе Хусса. По гладкой поверхности ледяного гнева взгляд телепата скользил, не находя возможности зацепиться, остановиться, всмотреться…

Хусс выпрыгнул из корабля следом за теми, кого согласился подвезти. И это было уже окончательно странно. Сутки назад одно из редчайших во вселенной созданий – йорф, представитель расы, помнящей самих кэфов и тех, кто был до них, наверное, тоже – сам связался с паникующими энгонами и выразил готовность забрать пыра и его друзей, ведь их катер все еще пульсирует, то пропадая во вспышке зеленого света, то возникая снова. Тощие гении со слезами благодарности вмиг прочистили в ценном мусоре площадку, вымели дочиста. Коврик невесть откуда добыли и постелили для торжественности. Напитки какие-то соорудили, вспомнив обычай сафаров, связанный с приемом гостей. И долго махали длиннопалыми тощими руками вслед, шало улыбаясь и веря: уборки не будет еще полвека, пыр улетел.

Приняв гостей на борт невесомого, полупрозрачного корабля, Хусс выслушал их и наотрез отказался лететь к габу Уги. Затем также упрямо отказался разрешать пользоваться системами связи и вызвать ближний корабль пыров. Не расслышал предложения «докинуть до ближнего габ-узла». Сощурился на Саида: «Вы что-то говорили о нашей звезде?»… Почти сразу корабль нырнул в иной слой пространства, чуть сжался и зашуршал чешуйчатой обшивкой о неведомое. Саид остался сидеть и моргать, помня гипнотически-пристальный взгляд змеиных глаз Хусса, цепляясь за подлокотники потными ладонями. Отравленное сознание болело, страдало зябким полузабытьем, туманным, не позволяющим найти ответ на очень вроде бы простой вопрос: а говорил Саид ли при йорфе хоть что-то о звезде Йотта?

Из корабля Саид вышел, подталкиваемый под локоть Хуссом. В какой-то момент он ощущал редкие, мелкие выдохи йорфа у самой шеи и заспешил к люку, желая отодвинуться, отстраниться… Покинув корабль и потоптавшись на твердой, надежной поверхности, Саид начал дышать воздухом из запасов костюма, постепенно забывая сладковатый привкус корабельной атмосферы. Сознание взбодрилось. Мысль о странностях разговора окрепла. А вот телепатия, этот генератор шума в голове, еще дремала и не спешила очнуться.

– Йотта, – торжественно выговорил Хусс и поклонился родной звезде, встающей из слабого зарева рассвета. – Мои предки воспевали ее красоту. Горячая звезда, способная раскалить добела пески родины.

Саид вздрогнул от шепота йорфа, встрепенулся и украдкой прикусил губу, желая избавиться от влияния. Никаких песков вокруг не было, хотя мгновение назад они явились мысленному взору во всем своем забытом величии, понятном лишь настоящему йорфу. Но – нет тех песков. Кругом, куда ни глянь, ровная, как пол бального зала, поверхность с узором змеиной шкуры. Каждая чешуйка в поперечине три шага. Окантована матово поблескивающей рамкой. В основании рамки змеится, пробегает искрой надпись, чтобы погаснуть и повторить свой путь, и снова погаснуть, и опять явиться. Имена. Йорфы не хоронят покойных, но с незапамятных времен, когда их древняя планета остыла, наносят на мертвое, красиво обточенное ее тело надписи о великих своей расы.

– Сима как-то сказала моему воспитаннику, что ты пилот от бога, – прошипел Хусс в самое ухо. – Воспитанник сперва опасался ее, а затем научился уважать. С ней интересно. Шумно, но интересно.

Вздрогнув, Саид будто очнулся от полусна. В сознание лавиной рухнули знания, накрыв с головой и оглушив. Пока телепат моргал и пробовал рассортировать нежданные подарки, Хусс крадучись двигался по кромкам плиток, читая надписи.

– Ика, у вас какая автономность костюма? – негромко уточнил Бмыг. Вздохнул и добавил: – Отсюда до любого обжитого места далековато.

Шипение помешало идянину ответить. Все обернулись на звук и успели заметить: тело Хусса мелко завибрировало, вытянулось, невероятно ловко скользнуло в щель, возникшую на месте очередной надписи. Часть рамки, окаймляющей плитки, вернулась на свое место.

– Что… – начал вслух Бмыг и додумал прочее без слов.

Саид, плотно жмурясь, упал на колени, уткнулся лбом в полированную поверхность. Сознание едва справлялось, отслеживая совсем чужое для гуманоида. Хусс был куда более змеем, чем прежде представлялось. Сейчас он вился, изворачивался, втискивался в невероятно старые, узкие ходы. Оказывается, его череп способен менять форму, сплющиваясь. Оказывается, его руки имеют семь суставов и не мешают гибкому телу в скольжении. А ноги и вовсе иллюзия – просто хвост так сложен, обманывая гуманоидов. Змей скользил все дальше и увереннее. Он чуял тепло и стремился к источнику. Он был зол, но вовсе не на пассажиров своего корабля. Скорее Хусс клял себя, не находя оправдания какой-то ошибке.

Он явился, потому что был разбужен отчаянным криком. Он считал мысль о Йотте, потому что умел читать мысли – но редко этим пользовался, не желая влиять и подвергаться влиянию, он стар для подобного и не заинтересован в жизни современного мира. «Йотта» – шепнуло сознание двуногого, мысль поползла по лабиринту ассоциаций и добралась до забытого, еще мгновение назад малосущественного. Затем вспышка… ярость. Холодная, бешеная ярость опознания обмана.

– В корабль, – удивляясь себе, попросил всех Саид. – Да. Прямо теперь.

Пыры замечательны тем, что умеют не задавать лишних вопросов. Ика вон начал было, но попал под руку Бмыга и затих. Ему в голову не приходило, что взрослого идянина можно за шкирку притащить и пристегнуть к креслу, не спрашивая мнение. Саид, ощущая в голове сумасшедший пожар, отчаянно-торопливо озирался, щупал обшивку и воздух, усваивая систему чуждого, не под гуманоида спроектированного, управления. Толчками расправлялось, гасило реальность, чужое сознание. Хусс вырвался из лабиринта ходов в обширное пространство – то ли древний город, то ли природные пещеры. Там темно, много автоматики, характерной для современного мира. Хусс мчится, виляя длинным хвостом и шипя с переходом в ультразвук. От его голоса активируются старые системы расы йорф. Хрустят перемалываемые невесть чем современные автоматы, гулко лопаются целые коридоры и здания, вмиг сплющенные спазмом «живого» потолка. Хусс то ли прыгает, то ли летит… Быстрее, еще быстрее! Позади полыхает зарево, впереди огромный зал, край пола, пропасть. Теперь точно – полет.

Свет внизу. Ближе. Рядом. Хусс ввинчивается в пол, гася скорость, с его черепа срываются змеи-волоски, жалят окружающих. С хрустом вгрызаются, предпочитая глаз или ухо, чтобы как можно скорее взять под контроль мозг. Еще мгновение – и Хусс обладает небольшой армией клонов современного универсума, вооруженных и поставленных здесь, чтобы уничтожить любого входящего… теперь у них новая задача и новый хозяин.

– Гюль, – вслух удивился Саид, старательно прицелился и активировал точку в пустоте. Сухая шкура корабля вздрогнула, принимая предполетную форму. – Гюль и эти… прайд?

– Гуля? – поразился Бмыг.

Теплая волна его надежды захлестнула все вокруг, связь с сознанием Хусса растаяла в ней, растворилась. Саид открыл глаза, сполна принимая реальность: он фиксирован в змеином лежаке пилота, он шипит с нелепо раззяванным перекошенным ртом с текущей по подбородку слюной.

Корабль приподнялся над поверхностью, заскользил, ускоряясь. Саид недоуменно глянул на свои руки, погруженные в чешуйчатые перчатки управления, уходящие в недра корпуса… который, вроде, тоньше листка, но это – обман зрения. Шея болит. Слева возле уха вспухает нарыв. Пульсирует, шевелится. Гав пластырем зажимает рану и взволнованно ворчит. Руки шевелятся в перчатках, лучше сознания понимая, что надо делать. Не им и не Саиду – а Хуссу. Сейчас это его руки.

– Ядовитый старик, – обиделся Саид, шамкая не желающим закрываться ртом.

Десны саднило, хотя в них не было прижимаемых к нёбу складных зубов, как у Хусса. Тех самых зубов, которыми йорфы не пользуются невесть сколько веков, тысячелетий. Зубов, мгновение назад впрыснувших яд рослому гуманоиду, который паниковал и поливал йорфа сплошным потоком огня, пока жил… Но Гюль осталась не задета, йорф это обеспечил.

– Там ад, – прошамкал Саид.

Глаза слезились, истерзанные нервы не желали принимать контроль сразу от двоих. Хуссу сейчас отчаянно больно – и его страдание широким потоком изливается на Саида. Конвульсивное движение руки в перчатке управления…

Корабль рывком, без торможения, встал на нос и рухнул в шахту, в единый миг возникшую на месте пластин-чешуек, неотличимых от всех иных на тщательно замощенной планете. В кромешной тьме корабль несся, шурша обшивкой и изгибаясь в узком лазе. Ближе к цели, ближе.

Пальцы сложились в щепоть. Корабль раскрыл пасть переднего люка, о котором Саид и не знал мгновение назад. Из пола вырос еще один лежак, принял груз – и корабль пошел вверх.

– А-ах…

Прошипел Саид, кусая язык и захлебываясь горячим и соленым. Он еще ощущал Хусса. Внизу, все дальше от корабля, старый йорф с неожиданным для себя самого наслаждением выплеснутой хотя бы раз ярости, снятых хоть однажды оков невмешательства – убивал, уродовал, уничтожал, давая кораблю время уйти.

Гуманнейший почитатель неприкосновенности жизни, величайший ценитель духовного, мудрый и бесконечно старый наблюдатель чужих ошибок вдруг решился наворотить своих, как будто ему опять столько лет, что их посильно учесть.

Корабль вырвался в атмосферу, а планета немедленно зарастила шкуру, закрыла древний люк. Внизу остался ад боя одного старого йорфа против полноценной оборонительной системы молодых рас, выстроенной на его планете за минувший цикл, и, если верить первому впечатлению, способной отразить атаку не корабля – флота!

Саид нехотя подтвердил курс, как того желала Хусс. Корабль покинул атмосферу и приготовился нырнуть в иное пространство. Старый йорф еще читался сознанием, он еще жил и убивал. Он достиг центра управления и рвался сквозь чужие, наспех возведенные преграды к энергонакопителям… Безупречно пригнанные змеиные чешуйки покрытия планеты рассыпались, взломанные множеством трещин. Гибкие перемычки с именами забытых героев лопались, слова гасли. Отданный в пользование по доброй воле йорфов глубинный космопорт сжимался, как желудок, скрученный спазмом. В его недрах «переваривались» корабли, автоматы, гуманоиды, клоны…

Корабль утонул в незнакомых слоях пространства, чтобы сразу из них вынырнуть. Сознание не ощутило прыжка и не смогло отследить его длительность.

– Старые дачи, – шепнул Саид, наконец сглотнув и закрыв рот.

Он сразу узнал планету и звезду, и выговорил то смешное название, которое дала этому месту Сима. Год назад она гостила тут без приглашения. Ее попросили вмешаться и доставили кэф-корабли, а вон из атмосферы не очень вежливо выставили йорфы, сочтя себя признательными и обязанными – но не способными дольше терпеть столь атипичную гостью. Сюда же, если верить добровольно отданной Хуссом памяти, Сима отправила приватное сообщение, напомнив о долге йорфов и запросив у них в качестве платы право использовать недра древней планеты у звезды Йотта. А еще она связалась по закрытому каналу чуть позже и горячо поблагодарила за понимание и согласие оказать услугу. Сима, которая вовсе не была Симой. Сима, которая смогла обмануть сходством опытных, мудрых йорфов.

– Что это было? – спросил Ика. – Мы ощущаем гибель, в своей трагичности равную угасанию звезды. Мы ощущаем биение жизни, подобное чуду воскрешения. С вами так интересно странствовать!

Саид посадил корабль на поляне, чуть в стороне от аккуратного домика в два этажа. На ступеньке крыльца ждали двое. Йорф, внешне едва отличимый от Хусса, и подросток расы истинных людей. Воспитанник йорфов, о нем Саид знал. Пацан хлюпал носом и размазывал по щекам слезы, не стесняясь быть жалким. Он первым побежал к кораблю, чтобы смотреть на покидающих его незваных гостей и ждать того, кто был прежде пилотом. Ждать, хотя он не надеялся на встречу, хотя душа болела и кровоточила.

– Я вызвал корабль пыров, ближайший, – с едва заметным присвистом выговорил соплеменник Хусса, обнимая мальчика за плечи и подтягивая ближе к себе. – Вас заберут в течение полудоли суток по стандартному счету.

– Вы готовы хоть что-то объяснить? – уточнил Бмыг.

Он с недоумением проследил, как Саид садится на край люка, нелепо выворачивает голову вбок, шипя и смаргивая. Гав сползает с шеи, и там лопается нарыв, чтобы выпустить тонкую змейку, очень похожую на тех, что составляют прическу любого йорфа. Воспитанник старой расы бережно принимает змейку в ковш ладоней и уходит, не оборачиваясь.

– Одно могу сказать, – помолчав, решил ответить йорф. – Когда молодые расы делают глупость и это приводит их на грань войны, мы, старые и древние, исключаем для себя всякое общение с вами. Иначе вы выработаете привычку не решать конфликты самостоятельно и своевременно, до их перехода в закритический режим. Таков нерушимый закон. Но мы должники Симы. Она вмешалась, хотя мы были против, и исчерпала проблему, хотя мы не видели решения. Ошибочно отблагодарив за это не того человека, мы невольно приняли участие в провокации войны. То, что сделано сегодня, было личным решением Хусса. Его доводы нам не узнать еще долго. Взрослый погиб, мы все это заметили. Черепной зародыш уцелел, но вернет себе память и взрослость Хусса не ранее, чем через три десятка циклов. Так или иначе, с вашим отлетом мы вернемся к соблюдению закона. Сектор старых рас будет закрыт для полетов и связи, как и сектор древних, пространство кэф-кораблей, звездное скопление Зу и ряд иных зон.

Йорф отвернулся и пошел к дому. Саид смотрел ему вслед и понимал: взорви он звезду, представитель старой расы не обернется. Змеи в прическе сплетены плотнее плотного, их крошечные глаза зажмурены. Даже телепатия уровня ут-доу не способна прорваться сквозь сплошные помехи «черепных зародышей» йорфа. А жаль. Подтвердить догадку хотелось бы прямо теперь и наверняка.

– Наш корабль на орбите, – оповестил Бмыг. – Значит, вызвали его вчера, если не позавчера или ранее того. Когда я запрошу энгонов и тем более пыров, обязательно окажется: йорфы искали нас, а вовсе не ловили сигнал бедствия. Ты об этом думаешь, Саид?

– Да.

– Дружба и родственность интересно сплетают сознания, – умилился идянин, запрыгнул в люк и почти без усилия вынес из корабля тело спящей Гюль. – Сознание отключено, это я понимаю, это для меня работа. Прямое и плотное влияние темной стороны дара симпатии. Поправимо, поражение не достигло критического уровня. Саид, у вас есть хотя бы какие-то идеи: что подвигло йорфов к столь решительным шагам?

– Сима, – широко улыбаясь, прошептал телепат, с размаху хлопнул опекуна по спине и подпрыгнул, не пытаясь казаться сдержанным или вежливым к трагедии йорфов. – Сима жива! Она точно жива! Только она умеет расшевелить старых змеев!

Бмыг принял на руки спящую жену и наблюдал прыжки воспитанника, не вмешиваясь и не одергивая.

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 4113

Теперь я точно знаю, кто именно выводит из-под моего контроля важнейшие планетарные центры. Да, я увлекся слежкой и распространил ее на ряд важных фигур, затем расширил список и еще раз пересмотрел, чтобы позже сделать его расширяющую коррекцию регулярной. Да, это забирает так много ресурсов, что я ощущаю порой их дефицит.

Но второй фактор куда опаснее. Вчера мы спокойно беседовали с Олером, чего не было давно. Он, по его словам, впервые лично провел инспекцию планет дожития. Трудно оценить уровень искренности, данный мне вариант причины абсурден – он искал собеседника и спутницу, списанных пятнадцать циклов назад. Я предложил адекватный вариант компенсации, то есть развитие той же клон-последовательности с любыми коррективами по внешности и психотипу, с внедрением фрагментов памяти, уцелевших в архивах. Получил отказ.

Вероятно, интмайр тотально лжив. Он великолепно имитировал гнев. Между тем, при его нынешнем уровне природности такая эмоция вряд ли доступна иначе, чем посредством направленного стимулирования нервных центров.

Наш разговор зашел в тупик. Олер алогично упрекал меня в искажении идей Интры как идеала общества. Он утверждал, что мы построили карикатуру на свое прошлое, гротескно уродливый нарост на цивилизации. Нежизнеспособный…

Он говорил, что попытка ограничить мотивацию и отсечь более поздние, «верхние» пласты неэффективного и трудно контролируемого типа устремлений лишила нас трех процентов персонала, причем именно этих сотрудников он находил ценнейшими. Он утверждал, что выпадение из вторичной развертки примитивизирует работу мозга. Он посмел предложить мне оценить себя в шкале эволюции, хотя при нынешней остаточной природности это нелепо.

Я просмотрел личные дела покинувших Интру. Готов повторно выгнать каждого. Прогулы, депрессии, попытки суицида, асоциальное поведение, замкнутость, отказ от ценностей и принципов Интры, непрерывные скандалы с лучшими управленцами, требование особых условий… Зачем нам такие люди? Зачем, если есть куда более удобные и эффективные? Хотя их Олер оценил, как посредственность. Им он приписал решающую роль в процессе, который именует загниванием, грозящим системе полной деградацией.

Определенно, наши пути разошлись. Увы, я не могу уволить Олера, учитывая, сколько ему принадлежит прямо или косвенно. Я не могу его убить, хотя попытки продолжаются: его охрана крайне надежна. Порой я не знаю, какие именно изменения внесены в клон-последовательности и даже являются ли нашими изделиями те, кто обеспечивает его безопасность. Проект по созданию фиктивных личностей с полной историей жизни мы начали для империи, затем каждый им воспользовался в своих целях. Теперь мы погрязли в разбирательствах внутри системы. Паразитные процессы загружают нас более, чем полезные.

Я нуждаюсь в качественно новых партнерах.

 

– Я выживу.

Я сказала это третий раз, но Макс опять не услышал. Он иногда ужасен в своей упертости. Я впервые в жизни придумала гениальный план, а меня не хвалят! Меня игнорируют.

– Шарп, – прошу со вздохом.

Протягиваю руку и получаю свежий платок. Плакать я не буду, но вытереть потные руки надо. Плакать не могу вообще, и такая фигня длится сутки. Когда по команде «выхухоль» мы вывернули вселенную и, вроде блохи, перепрыгнули с одной складки черной ткани универсума на другую, на миг оказавшуюся рядом, когда захухливание вернуло нас в обычный для людей мир, рядом плавилась планета. Она была чуть крупнее Утиля. Она уже приняла удар и стала раскаленным крематорием на двух третях своей поверхности. Мы успели забрать часть солнечного бешенства, но – увы… Сорок семь миллиардов могилок. Я не способна это представить, осознать и оплакать. Мы успели спасти и втащить в наспех оборудованные больничные палаты Сада Тиа от силы миллиона три уцелевших. Мы спасли остатки местного архива черепных коробок. Мы приняли в росль еще одну колонию простейших, пока они дикие, но Тиа с ними занимается.

Программы лечения и полное довольстве для спасенных были мгновенно спланированы Максом и Ливси. Мы резво выхухлились к Утилю-3, где тоже кремировали во всю. Там мы успели подставиться под удар и там мы застряли, потому что надо делать перепись населения, сбор сырья и сортировку, засев росли и все такое прочее, для переоборудования свалки в Сад.

Я не участвовала в суете. Сидела, сосредоточенно смотрела в пустоту и вытирала потные руки. Не знаю, почему у меня потеют руки. Может, это реакция на жидкую химию, в которой я сортировала катализаторы роста. Но Шарп рядом и он один понимает, как мне окончательно плохо. Настолько, что я стала серьезна. Добыла карандаш и написала план. Настоящий.

Пункт первый. Вся история начинается с бегства в уединение инмайра Олера. Им спровоцировано дальнейшее. Значит, масштаб у бедствия вселенский и мои трепыхания пока что – глупость. Я спасала себя и затем пробовала выручить одну планету. А речь наверняка идет о чем-то в разы худшем.

Пункт второй. Если меня подставили под удар и из-под него вывели, показав жуткую изнанку вселенского благополучия, значит, я в этой игре не пешка. То есть я в начале пешка, но должна пройти куда-то и стать… кем становятся пешки? Шарп не знает. Наследницами Олера, вот это решила я, мне же подсказал интмайр. Значит, я обязана официально вступить в права. А как это сделать? Знаю пожалуй только я и еще знал Тьюить. Это было в инструкциях Олера, отданных габмургу: любые официальные действия по рассмотрению наследия интмайра должны происходить в личных апартаментах Олера. Я обязана туда попасть.

Пункт третий. Некто изготовил копию Серафимы Жук. Все злодеи думают, что я померла и копия успешно меня замещает. Она сейчас официально – габрехт, спасительница габа Уги и героиня. А еще она агент врага и имеет доступ в его злодейскую штаб-квартирку, расположенную по соседству с апартаментами Олера. Так я думаю. Вывод: если я смогу на время подменить собой свою же копию, я буду своя среди чужих.

Пункт четвертый. Чтобы обмануть врагов, надо портироваться в габ Уги. Там я знаю все лазейки с могу нахимичить ого-го чего. Портация – это неприятно, но удобно. Даже поймав сигнал о внешнем возбуждении портатора, в переброску не поверят. Живые на сверхдальние дистанции не перемещаются. Зато я смогу и, попав в Уги, постараюсь предупредить Саида, это очень важно. Мне лично, да.

Пункт пятый. Шарп должен провести полное сканирование моего мозга в поисках звездных карт и координатных сеток, которые надо совместить с новыми данными о вселенной, полученными через технологию постановки невода. Это уже сделано, где Уги, Шарп разобрался. Где апартаменты Олера – три планеты у спокойной звезды при личном габ-пирсе – Шарп тоже установил и мне в голову заново вдолбил.

Пункт шестой. Пробившись к наследству, действовать по обстоятельствам.

По-моему, план толковый. Риск есть, но я призналась Максу, что умереть мне не светит. Он не поверил, и убивать меня для выявления истины отказался…

– Я правда выживу.

– Сима, это несущественно, – неизменно ровным тоном неизменно правого и умного сообщил Макс. – Качество жизни бывает очень разным. Порой смерть позволяет установить разумные границы снижения качества.

– Это ты о чем?

– Насилие, неволя, – сказала Зэйра, ставя перед Максом его любимую кружку и подавая мне влажное полотенце для рук. – Май Макс гений. Он всегда прав. Я долго жила там, где было проще не жить. Умереть не страшно. Страшно так жить.

Я тщательно протерла руки. Пальцы не дрожали. Но я очень хорошо и сразу поняла, как крепко может быть права Зэйра. С этой стороны на свою способность выживать я еще не смотрела. Кажется, накопился новый повод пожелать Олеру бесконечной икоты.

– Но выбора нет. Макс! Макс, послушай еще раз. Пока мы все нелегалы. Официально жители Утилей, не знаю сколько таких миров – они по сути рабы системы, где Олер был большой шишкой. Система пыхтит и крутится. Где-то далеко кто-то из кандидатов на занятие зоны СС клепает нянь, клонов и спутниц. Новых и новых. Все они не имеют прав. Мы не знаем, для чего их предназначили. Ты инженерный клон, но из такого гениального мозга можно сваять военного стратега или пилота-смертника. Или еще что похуже. Только став равной в правах с Олером, я выясню, что происходит. Смогу это поменять. Сообщу хотя бы всем в мире, что за бардак у них на чердаке!

– Она права, – вдруг сообщила Зэйра, гладя Макса по руке. – Ты прав. Она права. Я права. Как необычно. Но только Макс гений, – Зэйра широко, победно улыбнулась. – Значит, он выберет самую весомую правду.

Тишина повисла густющая, я не могла ею дышать. Листочек с каракулями плана лежал на столе и казался ужасно, невыносимо жалким. Мой план – смех и слезы, ничего он не стоит. Это не план а так, домыслы. Сейчас Макс все обоснует, а я выслушаю и соглашусь, потому что он точно гений. Только зачем мне тогда жить? Если надо сидеть и не высовываться, то я не смогу! Именно за это и выбрана тащить на горбе наследство Олера, который однажды сломался и усомнился в своих же делах и планах. А еще струсил, сбежал в уединение. И ведь как красиво напоследок высказался, я поверила, что его стоит уважать за принятое решение.

– Портация исключается. Упакуем в монокуюкное волокно и выхухлим в нужную точку, незаметно, – сказал Макс. – Процесс несовместим с жизнедеятельностью белковых, но я склонен верить в синтирование.

– Макс… – прошептала я, не веря ушам.

– Шарп будет отправлен в близлежащие с объектом «апартаменты Олера» скопление астероидов или иного генератора помех нужного формата. Выброс стикера под склейку по первому подозрению в угрозе безопасности. Вы осознаете, что Сад Тиа – не военный корабль и должной помощи, вероятно, оказать мы не сможем в короткие сроки?

Я все еще не могла дышать, после выговаривания имени Макса в горле застряло что-то плотное… Пробка. Макс верит в меня! Макс верит в мой план! Макс меня не числит ничтожеством, годным лишь на роль спасаемого объекта, ценного происхождением от истинных людей. Я двумя руками постаралась передавить роскошную шею и чмокнула гения в среднюю затылочную складку. Зэйра возмущенно охнула. Макс неопределенно хмыкнул. Шарп загудел: он был против плана, он полагал, что рисковать жизнью людей нельзя.

– Открываю отсчет времени. Отправка на задание через одну долю суток, – оповести нас Макс. Двумя пальцами поднял листок с каракулями. – Это мы прямо теперь обсудим. Это следует привести к годному виду. Начнем с главного. Как вы намерены блокировать свою копию, не создавая подозрений ни у друзей, ни у врагов?

Я открыла рот, сказала «Э-ээ…» и начала думать. К моменту отправки в Уги я охрипла и вспотела до копчика. Хотя костюм должен исключать потение.

Монокуюкное волокно, основа росли и производная катализатора, при внедрении в тело причиняет кошмарную боль и вдобавок чешется. От идеи личного выхухливания дурно еще до процесса. Но отступать поздно, потому что все сразу согласятся и тогда уж второй попытки не будет.

Все. Макс опять сказала про выхухоля. На Земле ни разу не видела этого зверя, даже на картинке. Но ужасен он – непередаваемо! Он напал на меня и рвет на части. Мир – не мешок фокусника. Он доводится мне родной кожей. И сейчас с меня вдумчиво, без спешки, сдирают эту кожу, чтобы вывернуть и меня, освежеванную, в нее же замотать.

– А-аа… – визжу я, зажимаю рукой рот и понимаю, что прокусила ладонь.

Вдыхаю. Выдыхаю. Сердце лупит в горло снизу, рот полон железа, в глазах черно. Облизываю прокушенную руку, чтобы убедиться: на ней есть кожа. Мокрая, в волдырях. Но – есть. Кругом темно. Тихо. Если я в родном габе, то – ура. Если нет… тогда никто не знает, где я. Пока не важно, Ливси был прав, встать я смогу не ранее, чем через полчаса. Надо отдыхать и терпеть боль.

Тут очень тихо. Слух постепенно восстанавливается, но все равно тихо. Едва слышно шелестит что-то в недрах поверхности – дальние отзвуки шумов. Хочется улыбнуться, ведь именно так звучит живой габ. Я знаю, я любила его слушать, прильнув ухом к стене, когда дежурила ночами.

На плечах начинает шевелиться ткань костюма. После выхухливания он вроде как в параличе был, сейчас перезагрузился и тестировался. Выбросил мне в мозг длинную сводку по сбоям и повреждениям, отчитался о процессе восстановления и моем самочувствии. Добавил еще одну сводку, это уже о том, как он борется за мое здоровье. Вроде, успешно.

Шаги! Едва слышны, я опознала их издали лишь потому, что меня учил Билли и доучивали всякие там клоны-грисхши. Угроза возникла, она прямая и нацелена на меня. Некто крадется сюда, вооруженный и агрессивный. Еще, кажется, напуганный. А я не могу даже сесть. У меня пока живучесть процентов десять от нормы.

– Не двигаться! – едва слышно прошептали во тьме.

Звучит убедительно, прямо таким не отказывают. Голос женский, настороженный. Угроза обдувает меня летним ветерком и удаляется. Нет, меня не будут убивать. Когда начинают разговаривать, до смерти сразу делается куда как далеко.

– Отпад, что за приказ. Я и так не могу двигаться, посвети и поймешь.

– Не двигаться, – шепот щекочет спину мурашками.

Ну и голос! Слушала бы и слушала. И слушалась. Да я обожаю невидимку, я готова исполнять ее просьбы охотно, сразу, азартно.

– Ц-шью.

– Что? – от недоумения голос стал обычным. Приятным, но обычным.

– Все меня спрашивают – «что». Все, с чего бы ни начинался разговор. А что я сказала?

– Цыкала и шипела, – неуверенно отозвалась невидимка. – Ты на прицеле.

– Ага. Значит, вспомнила о розовых лисичках. Ц-шью. Очень вкусно.

– Идентифицируйся!

– Не могу двигаться.

– Руками можешь, – осторожно признала невидимка.

– У меня живучесть восстановлена на одиннадцать процентов и та за счет болтливости.

– Не понимаю… Не двигайся!

Это опять убеждение. От мысли о приятности голоса почему-то дико хочется жрать. Нет лисичек, так я могу и опилки проглотить. Что угодно! Живучесть, зараза, требует калорий. Жирных, крупных калорий.

Шаги приближаются. Такие легкие… Невидимка, пожалуй, не крупнее морфа. Свет медленно разгорается.

– Уги-уть… – блаженно улыбаюсь я, заметив прямо перед носом знакомый символ на стыке пола и стены.

Родной мой, любимый габ. Грузовой ангар. Левое крыло, кажется. Тут обычно залито текучее. Мы переваливаем много текучего, даже странно, что ангар, а вернее вселенская бочка, пустует.

– Как ты еще жива, – с дрожью ужасается невидимка.

То есть видимка! Моргаю и икаю от недоумения. Она выше меня ростом. И я знаю ее! Уж колени-то во век не перепутаю с любыми другими. Ой, ну до чего стыдно.

– Ты все же подала на меня жалобу? Вообще правильно, – морщусь и понимаю, что покраснела до корней волос. Ха, а может, я вообще рыжая от стыда стала? – Ну прости, ну дура, брякнула сгоряча «коленками назад», а потом Саидке отдуваться…

Я запнулась на полуслове. В голове такое творилось, что пришлось закрыть глаза и провести учет остатков логики. Дико зудело любопытство: а было у этой с Саидом – ну, вообще и тем более после той истории и если было, то кто она ему и… И как оно у них, если ноги особой формы? Продвинутая должна получаться камастура, наверное. Вдобавок прям морщу лоб и пробую понять: а я ее что, ревную? Вроде нет. То есть да. То есть какое мое дело? Мое дело сейчас ну совсем, совсем не касается того, на что я трачу себя. А…

– Сима? – хрипло, с неподдельным шоком, выдавила знакомка. – Ты – Сима? Настоящая?

– Крепко бэ-у, но в остальном вроде да, – захотелось широко улыбаться и выздоравливать. – Значит, ты не жаловалась. И прибить не готова за мои слова. Приятно.

– Меня зовут Яхгль. Я дежурила в палате у… у тебя, то есть у нее, – скороговоркой взялась отчитываться внезапная союзница. – Габрал Рыг строго приказал относиться дружески и ненавязчиво следить. Чтобы она верила, что я не опознаю подмены. Я старалась, она делала вид, что верит и искала способ сбежать, дать знать о том, что оказалась под наблюдением. Вдруг такой вихрь в поле силы! Она напряглась, но все же первой поймала возмущение я, успела ввести снотворное, она не считала тебя. Зато я сразу помчалась сюда, так удивилась, что даже не сообщила дежурному.

Продолжая бормотать пояснения, мало что проясняющие моей больной голове, Яхгль перевернула больное тело на больную спину. От примененного ко мне лечения стало тошно, душно и потно. Затем я малость постучала зубами, поохала и смогла сесть. Конечно, меня держали под спину. Все равно победа.

– А Саид?

– Улетел, вроде все у него хорошо.

– Гюль? Ты знаешь Гюль?

– Рыг велел о ней ни слова. Но жива, так мы думаем.

– Ага. А почему в габе так тихо?

– Остановлено всякое сообщение до особого решения габ-центра. К тому же двое суток назад хрясы всей расой ушли в медитацию. Еще общим решением системы людей временно отстранили от должностей. Пыры структурируются. Дрюккели заявили о частичной изоляции. – Яхгль тяжело вздохнула, устроила меня у стены и села рядом. – Я вижу поле силы, идяне умеют. Каждый имеет личное поле, но в то же время содержит ритм общей вибрации расы. Сейчас рассогласование вибраций огромно. Кажется, все так непримиримы… до прямой агрессии одно неосторожное движение.

– Кого бить будут? Козла отпущения или реального урода?

– Что?

Яхгль настороженно глянула на меня. Вероятно, она уже совсем не сомневалась, что я не подделка. С подделкой ей было проще.

– Когда чешутся кулаки, или находят того, кого не жалко и его долбят, чтобы спустить пар… показать крутость? Или уж стенка на стенку, по-взрослому и до победы. Но тогда требуется прищучить настоящего говнюка.

– Если я верно понимаю про козла и стенку, то грисхши и люди, вот две цели.

Я кивнула и прикрыла глаза. Ничего пока что не понимаю. Но план «А» по изоляции копии накрылся, как мне и говорил Макс. План «Б», более надежный, вроде тоже слился: вылеты из габа под запретом, наверняка. Ну дела-ить! Я прибавила к слову «ить» – и вспомнила важное.

– Тьюить, он цел?

– Один мозг в крошево, второй не инициируется без своей пары, – развела руками Яхгль. – Я идянка, медик, но ничего не могу исправить! Габарит начудил, мы не можем ни отключить, ни понять, что именно он делал и вредно это или наоборот.

– Васька? Он один умеет чудить по-настоящему.

– Саид называл его именем Вася. Габарит отключен. Необратимо, кажется. Значит, нам нечем инициировать восстановленный физически и совершенно пустой мозг габмурга, – Яхгль покосилась на меня. – Почему ты не веришь ни в одно мое слово, когда я говорю о плохом?

– Вообще не верю, когда о плохом. Приступ атипичности с ударом в оптимизм и отдачей на последние извилины. Так, Яхгль, мне нужна помощь. Выбора у меня нет. Значит, ты обречена стать сообщницей. Отсюда следует вот что… А что? Ага, а то: веди к Тьюитю.

Сказанное было глупостью редкой концентрации. Начнем с того, что я не встану. Продолжим тем, что верить мне никто не обязан. Добавим понятную габ-инструкцию: сообщник получит в условиях нынешнего военного времени по полной, когда все всплывет. Но я хотя бы попробовала.

– Сейчас ночь, перемещения ограниченны, – с оттенком отчаяния в слабом голосе, выдавила Яхгль. – Если бы ты была сафар Павр, который подал вчера прошение о церемонии в палате габмурга, то пожалуй…

– Да хоть круш! Я тебя обожаю!

– Сафары запросили групповое посещение, энна не увядает, когда они рядом, – еще тише шепнула Яхгль.

Идянка поднялась невероятно гибким движением, и как-то сразу до меня дошло: эти ноги не результат морфинга-пластинга. Только природное способно столь шикарно, грациозно работать. Неприродное… оно всего лишь эффективно. Я изложила вслух. Яхгль вроде осталась довольна. Затем мы поговорили о Саиде, я ж не могла молчать, когда внутри шкворчало от голодного любопытства. И еще мы поговорили глобально о том, что быть половинкой не так и плохо иногда… особенно если знаешь, чья половинка, это ж в разы лучше, чем ни фига не понимать, кто тебе мёд, а кто просто говно, на ботинки липнущее. Люди странные… У нас иногда начисто нюх отрубает, особенно у женщин, я так и сказала. Мы умом понимаем, что нас используют, а позволяем и даже помогаем. Например Тай, в которого тупо, безнадежно втрескана всем бессознанием. Он меня…

Тут я наконец заткнулась и прекратила вываливать незнакомой гражданке с красивыми ногами не той системы все, что вообще-то тайна. Мы уже выбрались из грузовой зоны и брели в сторону заведения Павра. Яхгль шагала беззвучно, косилась на меня и в глазах у нее порой взблескивало такое… чертово ведьмовство, и не менее. Она молчала, а меня распирало от желания душу вывернуть. Достать и выложить напоказ все, что тяготит.

– Ну ты и штучка, – заподозрила я.

– Хрясы полагают, что только идяне умеют принимать исповеди, – хитро прищурилась Яхгль. – Люди империи внушили себе, что мы вымогаем, а то и силой вырываем признания. Затем мы якобы начинаем управлять окружающими. Нас боятся и стараются использовать. Ты интересная. Ты вроде говоришь, и все сумбурно, и искренне… но сказанное требуется мне больше, чем тебе. Все верно, я слепа. С нюхом на людей у меня беда. И словно этого мало, есть еще моральные рамки. – Яхгль выдохнула навзрыд. – У идян рамки крепче брони крейсера империи. Сами Ика читали в моей душе и нашли мое поведение недопустимым. Как жить? Как велели они, не смогу. Как хочу, рамки не пустят.

– А отбежать в сторонку и отдышаться?

– Я отбежала, – криво улыбнулась Яхгль. – Рыг сказал, даже бойцам дозволяется отдых. Он мурвр. Мурвров никакой симпатией не пронять, они уважают лишь за дела и непосредственно. Ни рекомендации не работают, ни приказы, ни авторитет великих. – Яхгль вздохнула еще тяжелее. – Из-за меня Ика и Рыг приняли решение не замечать один другого. Кошмар.

Ой, держите меня… Хочу увидеть своими глазами, бросив все дела, как Рыг кое-кого с двух копыт в лоб не замечает. Но – не могу. Я выполняю план, первый в своей жизни настоящий план, к тому же одобренный Максом.

В коридорах родного габа так тихо, что аж жуть на душе поземкой и хочется раздобыть оружие. Так и вижу: из-за того угла сейчас выдвинутся грисхши, вон та дверь отъедет и покажет мне вид на розовую Барби. Лже-Сима с адски горящими глазами подкрадется и вопьется мне в шею, чтобы выпить из меня знание секретных планов… То ли атипичность моя сбоит, то ли я спеклась после выхухливания? Никто не выпрыгивает. Яхгль идет по середине коридора, глубоко, шумно дыша и иногда напряженно встряхивая головой. Она пояснила, что умеет брать на себя внимание, но дается это недешево. То есть все живые наблюдатели сейчас если смотрят на экраны, видят нас двоих, а замечают только ее. Их не посещает здравая мысль о том, что нарушается комендантский час. Или как называется у нас с габе ограничение на перемещение? Не важно, вон уже и знакомый фасад «Зарослей сафы».

Павр при виде подруги Симы замер, недоуменно поджав правую, еще в детстве поврежденную, ногу. Сложил хохолок, раскрыл, снова сложил, настороженно моргая и ничего не понимая, пока я не сказала ему, что все в мире вверх дном, но сам он держится и хвост пучком и хаер по ветру.

– Сима, хоч-чешь гринс-ч-кого? – в речь Павра прорвался щелкающий акцент.

– Глоточек. И жратвы две горочки, вот такие, – я показала холм выше своей головы.

– Сима, – успокоился Павр и умчался, чтобы вмиг явиться в сопровождении вереницы блюд с едой и колб с напитками.

Телекинез для официанта – это не прихоть, это профпригодность. Сафары не официанты, они вроде наших грузин, только старорежимных, без митингов и бандитизма, когда горские хлопцы пели, пили и тостовали гостей до беспробудности. Если бы враг нагрянул к столу, враг бы там и сдался, икая и считая алкалоидных белочек. Гостеприимство – оружие с неограниченной поражающей способностью… Хотя сафары врагов не угощают. Не подать напиток – это у них и есть ужаснейшее, несмываемое оскорбление.

Я думала и жрала с характерным чавканьем. Как же вкусно! Живучесть прямо взлетает по мере того, как надувается пузо.

Минут через пять я облизала пальцы и скороговоркой изложила план. Яхгль задумалась. Павр прикрыл глаза и вежливо промолчал. Еще через пять минут мы пошли навещать Тьюитя. Три сафара, двадцать подносов, сотня булькающих шаров и Яхгль впереди табора в роли поводыря. Я брела в середине, с цветным «ирокезом», наспех собранным из перьев, одолженных сафарами. Я была мало похожа на представительницу их расы, но рой колб и подносов замаскировал бы и трипса.

Перед медблоком нас встретили дрюккели, балдеющие от атипичности мирной демонстрации. Этого их рюкла я не знаю, но ребята крепкие и не глупые. Гравировки габ-различия на их спинах смотрятся так круто, что хочется потрогать. Вроде лазерных они, с переливом и объемностью.

– Запрет на перемещение группами, – проскрипел передовой дрюккель. – запрет на ночные выходы за пределы зоны проживания. Запрет на…

– Утром будет проведено вмешательство в мозг габмурга, – перебила Яхгль, голос у нее сделался мягкий, как лебяжий пух. – Представители расы сафаров подали запрос на исполнение ритуала призвания здоровья. Я передала запрос габралу Рыгу. Недавно получила просьбу сафаров ускорить церемонию и передала ее тоже.

– Поиск соответствия, – оживился дрюккель. – Имеется инструкция. Срок посещения одна доля суток. Шум недопустим. Ответственность за непричинение вреда пациенту возлагается на лицо расы идян, Яхгль.

Ума не приложу, чем Яхгль подкупила Рыга? Неужели она дерется круче Бмыга? Неужели умеет уворачиваться от таранного удара с двух копыт? Неужели… Топаю на дезинфекцию, прикусов язык. Глядишь, заболит – часть вопросов и отвалится от него.

Отвалилась… да все вопросы сдохли, едва я вошла в палату. Я конечно понимала, что Тьюить плох. Но ждала чего-то менее удручающего. Перо моего любимого круша смято, оно стало тусклое, редкое. Подпух весь вылез, где его не выбрили для медицинских нужд. Одна голова в коконе чего-то научного. Вторая в сплошном спагетти из полупрозрачных тончайших нитей. Виден мертво открытый, вытекший глаз… И рядом с глазницей пристроен вялый, полусухой, цветок энна. Он, кажется, стал меньше и прозрачнее, пока я не видела его. А Васька… Корпус в потеках расплава: в габарита стреляли много раз. Есть сквозные дыры. Ремонтный состав заделал часть повреждений, прочее – крошево и обмотанные ремонтной сектой узлы. Васька укутан в нитки, которые к нему тянутся от Тьюитя.

Пока я смотрела и скрипела зубами, перетирая неуместные комментарии, сафары разбрелись по палате и ловко развесили колбы-подносы так, чтобы блокировать стороннее наблюдение. Трое «не наших» – сиделки и врач —пялились на Яхгль, моргая исключительно несознательно. Павр начал монотонно щелкать на родном наречии, прочие ему вторили.

Значит, время пошло. И времени у меня мало. Я села, внимательно рассматривая корпус Васьки. Никто не знает, что за нитки соединяют его с крушем? Зато я знаю. Васька уже полгода до судорог боится перепрограммирования и иного вмешательства в сознание. Он уверен, что утратит атипичность, а это его пугает больше гибели. Наверное, так люди боятся на старости лет склерозов и альцгеймеров, лишающего нас личностности. Васька перелопатил столько материала по теме, сколько смог добыть при его и моих полномочиях. Васька от моего имени и еще от трех живых, в том числе Саида, вел переписку с научным сектором. Он установил: в империи есть метод экстренного реанимирования с подключением на мозг напрямую. Васька смог убедить хрясов принять его младшим паломником на путь ханха, чтобы изучить религиозный ритуал передачи великого текста о пути. Васька выведал от моего имени у трипсов их способ обучения молодняка мозговым вскармливанием. Васька все это обработал, привлекая консультантов через Игля. Кстати: где Игль, ведь он-то знает про нити… Не важно пока.

В итоге Вася доверил мне восстановление свое личности, если вдруг кто-то подло его перепрограммирует. У Васьки три сотни тюнинговых резервных емкостей самокопирования. Он откатывает копии непрерывно. Это, пожалуй, уже пунктик.

Борнепластинка управления цела. Протираю, целюсь пальцем и рисую: 2 х 2 = 8. Вообще-то восьмерка должна быть лежачая, Васька хотел намекнуть на бесконечность. Но я хохмы ради выводила восьмерки по-разному на тестовых восстановлениях. С тех пор ее можно рисовать под любым углом.

Все, ждем. У Яхгль на лбу пот, Павр щелкает ритуал по третьему кругу. Время утикивает все резвее. Когда уже хоть один годный накопитель сольет в Ваську его личность?

– Уть, – едва слышно выдохнул клюв.

– Ить, – еще тише проскрипел второй.

Тонкие нитки, соединяющие Ваську с габмургом, стали увядать и распадаться, искря напоследок. Я выхвалила из них цветок энна и прижала, бережно укрыла в ладонях. Энна теплый. Энна рад мне. Взаимно…

– Васька, – упрекнула я.

Изуродованный габарит остался тих и холоден. И нет рядом Шарпа, чтобы сунуть мне платок. Чертов универсум, где живые порой хуже и дурнее автоматики. Природных сотрудников в габе – хренова туча, и все мы обложались, а Васька вопреки мечте выжить насовсем и любой ценой, не себя задублировал во все три сотни накопителей… Или я уже ничего не понимаю.

Яхгль прыжком оказалась у голов круша, сразу видно – медик она по образованию и реальный мурвр по упертой привычке вцепляться в живых и не отпускать их на тот свет. Возится, делает полезное. Надеется… а я сейчас за габмурга спокойна. Но Васька не оживает.

– Павр, он не оставлял брелок с восьмерочкой?

Сафар отрицательно качнул хохолком, замялся и шевельнул руками. Это значит – вроде нет, но надо подумать.

– Поспрашивай. Может, кому и оставлял. А то хана Ваське, совсем хана.

Я пригорюнилась, нащупала ближнюю колбу и отхлебнула, не проверяя, что внутри. Крепкое! Мычу, мотаю головой… поминки, блин.

– Теперь мы соберем его, – Яхгль решилась порадоваться. – Саид настроил связи, а прочее, оказывается, было здесь все это время! Сима, я почти закончила. Сейчас будем исполнять твой план.

Идянка обернулась к зомбированной до состояния статуи медсестре. Напевным, ласковым тоном сообщила, что габмург Тьюить через час будет в сознании. Затем долго и нудно повторяла малопонятное о параметрах и условиях, а сама химичила в мозгах несчастной, наплевав на все рамки морали и этики.

Медичка, шало подергивая шей, побрела к дверям. Вышла и зашаркала по коридору, то и дело громко повторяя, что габмург жив и вот-вот очнется. Если я хоть что-то понимаю, особенно внятно эта курица радовалась, минуя палату лже-Симы. Я смотрела на Яхгль. Идянка пустыми глазами пялилась в невидимое мне. По спине ползали мурашки размером с гадюку.

– Воды, – очень тихо позвал голос, неотличимый от моего.

Медичка в коридоре споткнулась, чуть не упала и уткнулась лицом в стену, тяжело дыша и дергаясь, будто ей ноги спутали. После второго шепота о воде она перестала сопротивляться и вошла в темную палату. Я смотрела теперь на свои ладони. Левая держала емкость с водой. Правая по одному отжимала пальцы у левой, вразумляя ее к подчинению мой воле. Чертова самозванка! Во силища… дышим тихо, ни о чем по возможности не думаем, стараемся твердить молитву пути ханха, чтобы слиться с сонмом голосов и душевных движений хрясов, чтобы облегчить для Яхгль дело моей маскировки.

Дверь «моей» палаты открылась, выпуская медичку. Со зрачками по весь глаз, с белым, без единой кровинки, лицом. Женщина прошла к палате Тьюитья, не замечая никого из нас. Взяла правую руку габмурга и приложила запястьем к своей руке. Постояла. Кивнула и отвернулась, на ощупь пробираясь к своему обычному месту. Села и мгновенно заснула.

Движение пальцев Яхгль – и дверь нашей палаты закрыта. Я умоляюще смотрю на идянку. Она, хоть и не доу, понимает: указывает на рабочее место со стандартной сферой идентификации в подлокотнике. Такие места для референтов есть каждой палате, куда устраивают принимающих решения: как только Тьюитю полегчает, он сможет отсюда управлять габом, пусть и не в полном объеме. Сжимаю зубы, молюсь доброму боженьке и идентифицируюсь. В голове знакомо щелкает, щепуче щекочет – это очнулась система габ-контроля. Не знаю, как она отреагирует на то, что меня сейчас две штуки в зоне наблюдения. Обычно такое оценивается в течение пяти минут, затем вводится протокол сбора данных о сбое и дальнейшая их фильтрация, это еще минуты две. Оно и понятно: есть клоны, такие могут идентифицироваться группами и иметь равные параметры. Есть виртуальные дубль-версии сотрудников, создаваемые не вполне законно на случай отлучки с места дежурства. Есть «бродяги» – инспекционные проекции, высылаемые для контроля подозрительных территорий. И так далее. Система сперва убедится, что я не один из перечисленных штатных феноменов, и только затем поставит разумных в известность о том, что в габе что-то криво.

Так, я идентифицирована. Вижу свою переписку. Три секунды назад лже-Сима отправила габралу уведомительный пакет данных. Молодец, все как я хотела! «Уведомительный» – значит, он будет считан только после запроса со стороны Рыга. А запрос поступит, едва корабль отстыкуется от пирса. Тогда и только тогда наш габрал узнает, что «как бы Сима» отослана самими Тьюитем по срочному делу категории важности си-тар, а это вынудит Рыга связаться с габариусом Чаппой для отмены старта. То есть времени уйти в прыжок «Стреле» хватит.

– Сбегает, – шепнула я. – Умничка.

– Я дала ей возмущение с прицелом на панику, – признала Яхгль. Помолчала и добавила: – Она покинула палату. Удаляется. Старается быть нейтральной, мне плохо ее видно, сильная маскировка.

Пусть удаляется. Вскрываю уведомительный пакет, это же моя почта. Быстро читаю умный текст, не меняю ничего во лжи о поручении от Тьюитя. Вскрываю фальшивый, заранее сформированный отчет о тесте параметров корабля, это рутина, и лже-Сима вбила данные сразу, чтобы сократить время на подготовку к полету. Удаляю то, что следует по моему мнению. Вбиваю фрагмент, который я создала еще в Саду Тиа, версия три из семи заготовленных.

«ЧП! Вниманию габариуса. Сообщаю о факте выноса мозга с моего служебного корабля типа „Стрела“. Предварительное мнение по происшествию: кража. Предварительное решение по происшествию: принудительный автоматический контроль корабля на каждом габ-узле с захватом по выявлению в зоне ответственности».

И второе сообщение. Это привет мой габариусу, он поймет.

«Драгоценный высокий Чаппа! Примите со всей своей великодушной снисходительностью извинения недостойного сотрудника, исполнившего ненадлежащим образом контрольные процедуры. Понимаю, осознание глубины падения и скорбь моя не поднимут решение выше планки фир, и все же молю о снисхождении. Если будет то в вашей воле, сочтите предыдущее послание недействительным в виду выявления наличия мозга на его штатном месте».

Теперь все хозяйство из пары глупостей еще раз изучаем. Вскрываем блок с приоритетами и делаем глупость номер три, дабы довести конструкцию до равновесия. То есть занижаем вручную оба приоритета, якобы нечаянно путая символы. Именно так однажды сделал стажер габ-системы. Мне жутчайшую историю под секрету рассказал Тьюить, дело было полгода назад, когда я приуныла, очередной раз не справившись с задачкой по навигации и нуждалась в убеждении: я не худшая, я подаю надежды. Габмург пожалел меня. Он добряк, наш полноватый и немножко смешной круш, он старается казаться грозным, а наказывать сотрудников для него – это прямо трагедия. Спорим, Чаппа знает тот случай? Ведь ему пришлось все разруливать. Империя утратила право назначать атипичников сроком на пять циклов. Чаппа получил строгий выговор от своих же, от дрюккелей, поскольку отстаивал интересы габ-службы и не действовал в пользу инсектов ни прямо, ни косвенно, чтобы вырастить до десяти-пятнадцати циклов срок отлучения империи от выбора сотрудников.

Закрываю переписку и молюсь в едином со всеми хрясами порыве о даровании мне пути. Потому что если я через десять минут не сгину из пространства Уги, Симы Жук станет два экземпляра. Официально.

В облаке звякающих колб и дзынькающих подносов покидаю Тьюитя. Бреду по коридору, протискиваюсь в палату лже-Симы. Жду, пока удалятся Яхгль и сафары. Звяканье, шарканье, чириканье – все стихает вдали. Процокали дозорные дрюккели. Еще полминуты. Сейчас снаружи пусто.

Открываю дверь и бегу изо всех сил к портатору. Меня видно, но это не важно. За это не мне объясняться. Одним рывком вскрываю зону контроля. Вбиваю данные по точке назначения. Ввожу приказ на на передачу данных с приоритетом Тьюитя. И приказ на самоликвидацию узла по протоколу «ло», авральному во всех своих версиях. Я не тупее своей подделки, я тоже позаимствовала идентификацию у габмурга, так что приказы неизбежно будут выполнены. Прыгаю в круг, с ужасом ожидаю очередного прожаривания организма. Удар по мозгу, свет в туннеле, боль и на том свете, и на этом… и темнота.

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 4117

«Прекрасная новость. Проект по идянам дал результаты. Конечно, истрачено три десятка циклов, пришлось усердно подчистить все и убрать даже упоминания о нашем участии в некоторых юношеских разочарованиях, приведших к смене воззрений, но дело того стоило. Остался всего один мозг, хранящий воспоминания – мой собственный. Но этот мозг экранирован в должной мере и самое опасное содержит вне природных зон, вскрываемых телепатами высокого класса.

Идяне, покинувшие родину и числимые там покойными, теперь мои союзники – зависимые, контролируемые, благодарные. Они не сильны в логике, и тут я окажу им необходимую помощь в удобной мне форме. Они будут верны договору. Я знаю их слабые стороны. У меня есть материалы, которые в самом крайнем случае можно предъявить.

Отныне люди Олера уязвимы. Стоит отметить, сам он все менее мне интересен. Переоцененный неприродный объект. Подобные я сотнями отправляю на планеты дожития. Мне нравится понимать, что он проверяет каждую отправку, опасаясь найти себя в списках. Я вношу туда его имя время от времени. Это не игра, это контроль качества работы с информацией. Пока он эффективен в пределах своей компетенции.

Но и это уже не важно. Я ощутил несколько раз дефицит ресурсов и пришел к выводу, что именно этот фактор решающе важен при завоевании доминантности для нужного мне социума.

Война никогда не бывает бессмысленной. Война – высшее проявление гуманизма, по ее итогам гуманоидность вселенной по первичным оценкам будет повышена самое меньшее на десять процентов. Это будет удобная, управляемая операция с ограниченными жертвами среди населения, особенно я намерен беречь «пассив». Главные цели – источники ресурсов и энергии, системы общего пользования.

Да, комментарий. Встреча с выжившим из ума представителем древних – Зу. Или Зю, мои служащие не становили верного произношение. Стоило бы давно почистить накопители от бесполезных воспоминаний, но я еще не делаю этого. Он имел наглость предсказать день моей смерти. Сказал, что это произойдет естественным для моего образа жизни путем. До означенного дня два цикла. Я провел полный контроль неприродных систем и подновил клетки природных. Я здоров и функционирую на сто процентов надежно. Не ощущаю запахи, не испытаю гормональных стрессов, не нуждаюсь в привычной людям пище… Но все это вряд ли помещает мне прожить гарантийные для неприродных компонентов меня четыре сотни циклов. А природное можно убрать полностью, если в нем содержится хотя бы незначительный риск».

 

На пирсе прибывших ждал сам Рыг, такой серый и погасший, что вопросы задавать никак нельзя.

– Вперед, – рявкнул габрал.

Саид широко улыбнулся. Он вел себя категорически несерьезно с того момента, как покинул планету йорфов. И ничего не мог поделать с этим. Да, габрал в отчаянии. Ему и прежде было многовато бюрократии, а то, что творится в последние три доли суток… Саид вслушался, рассмеялся и толкнул Бмыга локтем в бок. Немедленно оказался изловлен за шиворот, что предотвратило очередную глупость – сложное двойное сальто с упором в потолок и затем в левую стену.

– Тьюить очнулся!

– Хорошо, – одобрил Бмыг, не убирая руку с затылка воспитанника.

– Лже-Сима сбежала полсуток назад, введя автоматику и инсектов в заблуждение сфабрикованным приказом от самого габмурга, – рявкнул Рыг. Обернулся с Ике, наливаясь темной кровью. – Яхгль причастна. Не знаю, к чему, но чую. Это ваших рук дело. Удавили девочку рамками! Довели до срыва.

– Мы готовы поговорить с ней без предвзятости, – смутился Ика.

– Лже-Сима создала виртуальный патрульный фантом с неустановленными дополнительными свойствами и совершила переброску неустановленного объекта в неустановленный адрес. Портатор уничтожен. А эта дрянь врет, – Рыг зарычал. – Вр-рет! У нее должен быть сообщник. Тот, кто доставил объект к портатору. Но мы провели полное сканирование габа и не выявили никого.

Саид улыбнулся еще шире. Гав поднял голову с плеча друга и отрастил на хребте гребень из рыжего длинного меха. Рыг взревел от возмущения и побежал, сделав знак следовать за собой. Шагом он двигаться не мог – гнев нуждался в усмирении, хотя бы минимальном. Ика сперва мчался с габралом наравне и вещал что-то умное о балансе и контроле агрессии, но, едва увернувшись от второй атаки рогов, отстал и притих.

– Тут. Сначала слушаете. Затем доу дает свое заключение.

Изложив условия, Рыг миновал дверь и первым и сел в огромное кресло. Саид пристроился в углу, продолжая солнечно улыбаться. В смежной комнате за преградой, односторонне непроницаемой для зрения и двустороннее для симпатии – судя по смятению Ики – сидела лже-Сима. Заплаканная, доведенная до нервного срыва, едва способная говорить. Напротив располагались два дрюккеля, в левом Саид опознал Тикку.

Телепат прикрыл глаза, убедил себя отрешиться от веселости и осторожно тронул сознание существа, которое сразу исчерпало сходство с Симой, стоило исключить влияние зрения.

Страх. Именно со страха начиналась цепочка мыслей, решений и неизбежных по их итогам событий, которая привела к нынешнему положению. Лже-Сима лежала в своей палате, скованная страхом. Была ночь. Темнота давила, лишая сознание устойчивости. Одурманивающее средство, введенное идянкой Яхгль, отупляло, ослепляю дар симпатии. Лишь полусонная логика тлела, лишь стимулированная страхом воля боролась. Лже-Сима не сомневалась: ее опознали. Ей не верят. Значит, на неё могут оказать давление враги. Союзники и того опаснее, вдруг решат уничтожить – она многое выдаст, если заговорит.

Страх требовал действовать. Искать выход из безысходности, пока рядом нет Яхгль. Медблок почти не охраняется. Это логично, ведь он внутри габа, сюда нельзя проникнуть, отсюда нельзя исчезнуть. Впрочем, свободу габрехта Симы в переделах Уги пока ничто официально не ограничивал. Как добиться права на вылет? Как, если его дает только габрал, а он мурвр, он вне влияния.

Шум. Шаги, щелкающие голоса. Сафары. И Яхгль – симпатия почти парализована, но это поле велико и наделено столь внятным узором, что его не спутать с иным. Плотно, пестрое, оно мешает наблюдать габ. Не зря идянку приставили в охрану: пока она рядом, мир словно пропадает, сокрытый за полем, охватывающим ближнее и экранирующим дальнее.

Нужен тот, кто способен превысить приоритет габрала. Это тупик. А иные варианты? Есть ли хоть какие-то…

– Он очнулся! Будет жить, – устало бормотала пожилая подслеповатая сотрудница медслужбы, проходя мимо палаты.

Раса? Гуманоид, точнее не понять. Поле тусклое, едва ощущается. Это утомление и сонливость. Хорошо, чем слабее поле – тем удобнее влиять. Чтобы справиться, сейчас требуется податливое сознание.

Напряжение. Пот застит глаза. Поодаль Яхгль – она возле габмурга и занята. В узоре поля много радости, всполохи вдохновения… и азарт. Значит, сообщение не ложное, идянка погружена в работу и не замечает ничего вокруг. В ушах звенит кровь. Привкус горечи во рту. Слабое сознание захвачено, в коридоре почти падает медичка, цепляется за стену – и открывает дверь непослушными, чужими руками. Входит, несет воду. Смотрит в глаза лже-Симы. Шепотом отчитывается: да, габмург очнулся. Сказал внятно два слова – уть, ить. Парное сознание восстановило себя, вспышка активности длилась менее секунды. Прогноз по первичному восстановлению – доля суток. Прогноз дала Яхгль. Сейчас она в палате габмурга, скоро уйдет. Обязана оповестить габнора Рыга. Сказала это вслух. Велела вернуться и ждать указаний.

Радость. Страх, сомнение, но сквозь них – радость. Скоро будет добыт нужный приоритет, хватит времени для вмешательства.

– Иди и возьми у него идентификацию, – ласково шепчут губы. – Иди. Это важно для его жизни. Это важно, и так ты должна поступить. Это трудно, но затем ты отдохнешь. Спокойный сон. Долгий, добрый сон.

Невольная помощница уходит. Сознание пьянеет, колышется в тумане зыбкого восторга. Найден выход! Надо собраться и поспешить, но не ошибиться. «Стрела» сделает всего пару прыжков, с некоторого удаления станет допустимо подать сигнал. Главное – покинуть габ. Еще не поздно. Новые усилия, критические для подавленного, сонного мозга. Важно без ошибок приготовить пакет данных, внедрить добытую только что идентификацию Тьюитя, создающая должный приоритет. Готово! Теперь отправка, статус отложенного уведомления, чтобы дать себе время.

Надо встать. Встать и сделать первый шаг.

Взгляд вниз. Короткая больничная рубаха. Ноги. Обычные ноги гуманоида. Красивые. Вспышка старой боли. Ей было всего девятнадцать, когда внешность идян превратила ее в посмешище. И она отомстила. У каждого свой страх. Таковы они, две неполноты людские, которые вместе, сливаясь, якобы должны создавать полноту – а порождают боль, гнев, жгучую обиду, которые нужно выплеснуть, поскольку держать в себе непосильно – захлебнешься… Позже становится понятно: однажды возникнув, темные демоны уже не иссякают. Никогда. Глупцы вроде Ики твердят, что есть рамки и они выстраивают а вовсе не ограничивают, путь равновесия. Ика и подобные ему лгут прочим, уже познав ужас и сладость падения. Иначе не может быть. Они ведь повелевают. И она научится. Падение – это освобождение. Она совершенно свободна. Давно. И это создает гордость за пройденный путь. Вне рамок. По целине.

Шаг. Ноги подламываются. Можно пройти серию процедур пластинга, но нельзя забыть мощь прыжка и гибкость шага, данные настоящим идянам. Хочешь быть, как все? Да… Презираешь их убожество? А как иначе! Их, не себя ведь. Под маской пластинга ты – совершенство. Ты лучше всех. Не видят? Там им и не надо. Они стадо, они верят в то, что скажут вожаки. Они не стоят ничего, кроме участи стада. Все они. Все!

Дверь. Опереться, прильнуть щекой и слушать. Поодаль шумят сафары. Эти недотепы сперва поят других, а затем уже не могут уняться. Пришли с важной миссией – хором воспеть здравие. Даже официальные врачи признают, что речитатив телекинетиков отстраивает сложные травмированные органы на клеточном уровне и ниже, неизвестно как глубоко. Но сейчас сафары лишь пьяно щелкают, нестройно и бестолково. И это хорошо, они отвлекают Яхгль.

Коридор. Качающийся, танцующий коридор. Пытка каждого шага. Надо терпеть. Проклятая Яхгль! Что она ввела, улыбаясь ядовито-очаровательно? Уничтожить. Стереть. Выжечь дотла. И ее, и улыбку, и поскудное умение ходить на природных ногах – с гордо поднятой головой, будто никто не смеет смеяться вслед. Раздавить. Стереть…

Пирс. Катер. Последний рывок – и посадка в кресло пилота. Стимуляторы для мозга. Приказ на старт по авральному протоколу. Почти так ускользнул из габа этот самый корабль, когда его запрограммировала настоящая Серафима Жук. Гнуснейшее убожество, интеллект надут вдвое от истины стараниями друзей, но даже такой он смехотворен. Как жалкое создание могло вмешаться в превосходный план? Сломать его, изуродовать. Гниль. Выжечь. Позже, со вкусом – выжечь.

Старт. Рывок катера. Восторг осознания прыжка – получилось!

Резкий выброс в пространство. Недоумение, замешанное на усталости и головной боли. Пустота… автоматический габ-пирс рядом. К кораблю строем мчатся габариты, мигая индикаторами аварийного режима.

– Идентифицируйте себя! – приказ дан автоматикой.

– Серафима Жук, габрехт, особые полномочия от габмурга габа Уги, – резко и отчетливо выплевывают губы то, что должно исключить осложнения.

– Блокировка! Заявление на вынос мозга от габрехта Жук. Заявление о приоритете от габрехта Жук, – голос автомата тонет в щелчках. – Сбой. Сбой. Сбой… Идентификация, повторно.

– Какой вынос мозга? – в голове сплошной кисель недоумения. – Требую учесть приоритет!

– Приоритет учтен. Сбой. Сбой. Сбой, – автоматика щелкает все громче, быстрее. – Допустите на борт габарита контроля. Проверка наличия мозга.

К горлу подступает тошнота. В глазах темнеет от гнева, но излить его не на кого: вокруг лишь пустота и автоматы…

– Наличие и функциональность корабельного мозга подтверждаю, – почти сразу вещает габарит и покидает корабль.

Вздох облегчения. В нынешнем режиме, когда все на контроле и все запрошено, сбои неизбежны. Но этот позади. Рука ползет к зоне контроля, чтобы ввести нужный адрес. Это даже хорошо, что прыжок получился ничтожно коротким…

– Принудительный возврат в габ отправки, – изрекает автоматика, ввергая в шок. – Инструкция аврального протокола. Сервисной службе габа выслано предписание к перезагрузке мозга.

Темнота поглощает сознание. Нет времени отменить ужасный приказ. Нет сил осознать масштаб катастрофы.

Сознание восстанавливается. Рядом, в упор – борт габа Уги. Эфир переполнен криками на всех мыслимых наречиях… Она нарушила, нарушила, нарушила…

– Факт выноса мозга не подтвержден, – вещает очередной автомат. – Опознан сбой протокола. Возврат на курс, примите извинения от габ-службы.

Удар – и тишина. Сознание выныривает в явь, с похмельным недоумением опознавая габ-пирс, вереницу габаритов контроля на пути к кораблю.

– Идентифицируйте себя! – звучит знакомый приказ.

– Серафима Жук, гарбехт, особые полномочия, – скороговоркой орет лже-Сима. – Отмена, установлено наличие мозга!

– Блокировка! Заявление на вынос мозга от габрехта Жук. Заявление о приоритете от габрехта Жук, – автомат не унимается. – Сбой. Сбой. Сбой… Идентификация, повторно.

– Отсылаю данные о корабельном мозге! – в отчаянии кричит лже-Сима. – У меня приоритет!

– Приоритет учтен. Проверка данных о наличии мозга. Наличие мозга подтверждаю, – твердит автоматика.

Лже-Сима сглатывает ком ужаса. Почти верит, что вырвалась. Торопливо набирает новый адрес для прыжка…

– Принудительный возврат в габ отправки, – автоматика неумолима. – Инструкция аврального протокола. Сервисной службе габа выслано предписание к перезагрузке мозга.

И снова мир тонет в тошноте, отчаянии и беспросветной тупости инструкций, от которых нет спасения…

Удар, холодная вода на лице.

Саид открывает глаза и понимает, что не может унять нервный смех. Плечи прыгают, воздуха мало. Остаточная разумность мира сосредоточена во взгляде Ики. Покой идянина – река безбрежная, способная унять и этот пожар, омыть и эту тьму чужого для Саида гнева и его собственного лихорадочного, защитного веселья.

– Пей, пройдет, – советует Ика и протягивает воду. – Не позволяй себе соединяться с ней плотно. Не стоит. Она лишена баланса, ты молод. Она расшатывает тебя. Думаешь, случайно? Она знает, что сейчас допрос. Она отдает с избытком, чтобы уничтожить именно тебя. Доу для нее – враг худший, чем всякий иной. Презирает за знание, силу и щедрость. За умение не пользоваться и не зависеть. Завидует. Жаждет стереть из мира. Пей чистую воду. Следуй светлым помыслам. Обходи ловушки, тьмою расставленные.

Саид послушно выпил и задышал так ровно, как и советовал идянин. Постепенно клокочущее пламя сознания лже-Симы окуталось защитным кожухом. Отделилось от собственных оголенных нервов. Вне прямого контакта жажда уничтожить доу стала внятна, пусть и запоздало.

– Сколько раз ее бросал туда-сюда сбой габ-протокола? – спросил Саид.

– Пять, пока мы смогли вмешаться, – отозвался Рыг. Растер лоб. – Не понимаю! Мы вычистили ошибку давным-давно. Это невозможно, такое было, еще когда я числился стажером. Вынос мозга… Корабль со сбоем систем навигации не допускается в длинный прыжок. Наличие проверенного мозга снимает блокировку. Но сообщение о краже выводит в приоритет протокол поиска и задержания, зацикленная глупость длится и длится.

– Не глупость. Ловушка. Я слышу Тьюитя, – Саид сменил тему, пряча поглубже догадку. Он знал, что на Земле есть фраза о выносе мозга. Знал, кто мог использовать эту фразу теперь. Но молчал, как промолчит и Чаппа, получив намек… – Сознание габмурга слабое, но цельное. Я снова верю, что мы минуем конфликт по краю, как болото.

– Вряд ли, – поморщился Рыг. – Империя объявила, что намерена ввести карантин всюду, где имеется влияние перечисленных в списке структур торгового толка. Это многими сочтено агрессией. Дрюккели заявили о категорическом протесте и в свою очередь намерены вычистить окраины от паразитов, так они посмели официально назвать расу грисхшей. Габ-центр осудил оба заявления. Пыры официально требуют объяснений лично от Игиолфа Седьмого. Сафары ни с того ни с сего вчера вечером потребовали предоставить на общее изучение документы о наследии Олера, интмайра торговой системы Интра. Хрясы медитируют до сих пор, а это может в их случае предшествовать решению выйти в боевой ханнх против неверных, чего не было циклов четыреста, и все думали, они уже унялись.

Рыг прикрыл лицо широкими ладонями. Расслабился и помычал, откинувшись в кресле. Он не ждал сочувствия, но хотя бы позволил себе здесь, в узком кругу, показать степень усталости.

– Ни у кого нет доказательств, – отметил Ика. – Мы понимаем. Саид может говорить с этой женщиной. Мы останемся в тени, пока она будет истреблять телепата, мы будем в засаде. Затем мы перехватим контроль. Это аморально. Но так мы вскроем ее на изложение правды. На охотное сотрудничество.

– Саид не пострадает? – уточнил Бмыг.

– Он уже знает, каков удар. Он выдержит долго, – задумался Ика.

– Условие, – добавил Саид, ссаживая Гава на плечо Рыгу. – Пока не сообщать о том, что эта Сима не настоящая и что мы поймали ее.

– Почему? – Рыг оживился. – Яхгль сказала точно то же, когда я велел ей сидеть под домашним арестом. Затем Павр просил не бросать тень на Симу. Прямо перед вашей стыковкой я получил указание от Тьюитя, хотя он едва жив: молчать относительно самозванки. Чего я не знаю? Вы в моем габе!

Все промолчали. Рыг закрыл глаза, поворчал о том, что кое-кто считает мурвров простаками и это кое-кому не делает чести. Хотя, если разобраться, по исходному кодексу мурвров не стоит искать чести у безрогих от рождения. Они же грамш – неполноценные, рабочий скот. Если бы мурвры остались в рамках кодекса, они бы и сейчас имели дело лишь с приятными существами. То есть с хрясами, трипсами, камарргами и еще дюжиной столь же славных, честных рас.

– И пырами в боевых шлемах, – прошептал Саид.

– Эмбрион ты, как Сима говорила, но сказал правильно, – благожелательно буркнул Рыг. – Иди, я санкционирую вынос еще одного мозга. Твоего. Отчет по самозванке задержу на двое суток, дольше данные не утаить. Ут-габрехты Тикка и Эгга, говорит габрал Рыг. Покиньте помещение.

Саид глубоко вздохнул, прощально покосился на Гава – и пошел выносить себе мозг, заранее морщась от предстоящего. Шагов Ики он не слышал, сознания тоже.

Ложная Сима, неотличимо похожая на настоящую каждой черточкой лица, сморкалась и жадно пила воду. Глаза опухли и стали щелками, ресницы слиплись. Темно-русые, так она сама называла этот оттенок, волосы пребывают в беспорядке, свалялись и висят сосульками, застя взгляд. Поддельная Сима звучно высморкалась, наблюдая, как телепат занимает кресло напротив, через стол. Отложила платок. Села ровнее, вздохнула, трогая пальцами горло и проводя ниже, до ложбинки меж грудей.

– Хочется и колется, – хихикнула она. – Но хочется сильнее. Ты всегда искал похожих на меня, да? Не отвечай. Есть вопрос поинтереснее. Ты лгал им, тискал их, получал удовольствие. Животное. Ты презирал их… человек. Люди уничтожают тех, кого любят. Благодеяние – выжечь дорогих им. Чтобы поняли. Я здесь, слышишь? Ты еще не потерял. Но ты пришел и сел напротив, чтобы уничтожать меня. А как станешь жить, когда сбудется по-твоему? Я бы могла дать все, что желанно. Я, – она вздохнула и взглядом забила в позвоночник раскаленный гвоздь. – Именно я.

– Когда это началось, тебе было девятнадцать. Он был из империи и лгал. Как я понимаю, это обычная, к сожалению, для Иды и империи ситуация.

Лже-Сима улыбнулась и вдруг резким движением наклонилась вперед, разбивая в кровь собственный лоб о столешницу. Выпрямилась, потрогала ссадину, глянула на кровяной след на пальцах.

– Нравится? Мне можно отомстить, это тоже для тебя новенькое ощущение. Я ввела координаты в портатор той Симы. Я знала, что дистанция запредельная для белковых. Я была рада избавиться от обузы. Девочку без мозга и красоты слишком многие ценили, такое трудно простить. Мне было приятно стереть ее. Мне и сейчас приятно помнить. Хотелось бы повторить. – Лже-Сима улыбнулась, опять тронула свое горло, оплела пальцами, намекая на удушение. – Что, чешутся руки?

Саид тяжело вздохнул. Мгновение назад он был вовлечен в водоворот мерзких мыслей и отвратительных намерений. Он смотрел, потому что таков удел телепатов. Он реагировал, ведь симпатия – дар немалый, и сидящая напротив женщина им владеет искусно. Он превращался в маятник, раскачиваемый из одного безумия в другое, где нет уже точки равновесия, нет середины… И вдруг влияние будто отключили, нажав кнопку. Саид чуть морщился, отстраненно наблюдая в чужой полустертой памяти того юношу из империи – шагающего в портатор с отчаянием и надеждой на бледном лице. Он любил? Он желал, он лишился… После было много иных людей, ставших маятниками: жажду-ненавижу, хочу-презираю, лгу-обманываюсь… Слишком много. Сознание – скопище трупных червей. В нем противно копаться, добывая нужные сведения. Противно, но не более того. Это медицинская работа.

– Рыг, запиши координаты. Туда портировали Симу, проверь, что за место, – не повышая голоса, сказал Саид и продиктовал данные. Чуть наклонил голову и вслушался. – Еще эти запиши. Эта особа туда собиралась сбежать из Уги. Сейчас копну поглубже, поищу то, что она знает о подлинной личности своей хозяйки. Пригласи медиков, ей будет дурно. – Он глянул на лже-Симу и виновато пожал плечами. – Простите, времени мало, я не могу позволить себе должную деликатность.

– Ты… – губы лже-Симы побелели.

– Да, оказывается, повзрослел, – огорчился Саид. – Из-за тебя это случилось быстрее, чем надеялась Сима, она желала мне полноценного детства! Имя твое Огрь, ты едва помнишь его, но ты устала менять личины и лгать… Так вот, Огрь. Ты зря тратишь себя. Все мы маятники, потому что живые. Но раскачать тебе посильно лишь невзрослого, убогого человека. Или того, кто уже внутренне сдался. Сима, – Саид улыбнулся, – взрослая. Ты твердишь «хочу, жажду, желаю». А она умеет говорить – «могу!». Даже когда совсем нет сил, но очень надо справиться. Могу – взрослое слово для большого мира, хочу – детское словечко для крошечного сундучка с никчемными личными побрякушками. Ты еще могла бы стать взрослой, но никто, даже телепат доу, не скажет за тебя нужного слова.

Саид встал, еще раз виновато пожал плечами. Было почти стыдно оставаться в стороне и не реагировать, когда на тебя изливают потоки похоти, ослепительных намеков, когда вокруг взрываются с грохотом разряды ненависти и разъедают пространство кислотные потеки отчаяния… И все это должно тебя уничтожить, но губит лишь того, кто отсылает гнусь.

В дверях стоял Ика и грустно смотрел на свою соплеменницу.

– Ты мог бы не экранировать меня полностью, ей же плохо, а когда я не реагирую, она и умереть может, – упрекнул Саид.

– Мы совсем не экранируем взрослых, – шепнул Ика. С интересом приблизился, и взгляд его будто обшарил череп изнутри. – Надо же. Ты отказался от полноты, но ты не пуст. Мы хотим познакомиться с Симой. Мы хотим увидеть вас обоих сразу, это интересно.

– Я прикончила дрянь! – закричала лже-Сима, в отчаянии избивая столешницу и не ощущая боли, способной дать хоть какую-то реакцию. – Я убила твою драгоценную Симу! Все, конец! Это я успела!

Она смеялась и кричала еще что-то столь же отвратное. Задыхалась, кашляла, захлебывалась новыми воплями и билась, выгибаясь в припадке. Рядом уже суетились медики, Ика сочувственно и огорченно клонился над бессознательным телом. Саид моргал, морщился и сосредоточенно сливал в единый архив данные для передачи Рыгу. Много данных. Вполне достаточно для проведения первичного анализа ситуации и поиска реального зачинщика того, что ввергло в припадок истерии взрослый универсум.

Покинув комнату допросов, Саид вернулся к Рыгу и сел, благодарно улыбаясь Гаву. Морф по доброй воле забрался на шею и частично заблокировал поток чужих голосов, помогая ускорить подготовку данных.

– Полчаса на сон, – Саид поставил всех в известность о планах. – Затем я вскрою сознание Гюль, полагаю, Ика поможет. Мы получим из памяти моей сестры то, чего не знает Огрь, а она не такая уж крупная фигура. Уже сейчас могу сказать, что Гюль обманули, затем лишили способности к адекватной оценке реальности и использовали для вскрытия сознаний. Я считал с Огрь, что габмурга Тьюитя должны были доставить к сильному телепату. Габмург отказался выполнять требования, хотя его шантажировали уничтожением габа, – Саид поморщился. – Вся вселенная сошла с ума и впала в детство.

Телепат отправил данные в автономный накопитель Рыга и закрыл глаза, отпуская себя в сон. Возбуждение и усталость не давали повода легко настроиться на отдых, но ведь он только что признал и принял то, что «могу» – слово взрослых. Он должен и значит, справится. Уже удаляясь в сон, Саид ощущал, как рядом ворочается Рыг. Мурвр взахлеб принимал данные из накопителя, азартно мотал головой при оценке особо чувствительных фрагментов чужого плана. Затем и Бмыг присоединился к чтению.

– План дур-рной, бр-ред, – слышались сквозь сон то ли слова, то ли мысли габрала. – Тут и тут совершенно детские допущения. Здесь многовато поставлено на случай. Роль Симы переоценена и раздута, не понять, почему она вообще значится отдельно и подлежит замене. Бр-ред, почему не проверены приказы в сознании клонов? Бр-ред, к Билли, человеку опасному настолько, что я его уважаю и рекомендовал перед габ-центром, отнеслись пренебрежительно. Прислали для ломки сознания одного злодея. Одного! Бр-ред…

Рыг рычал и рычал, не нарушая отдыха. Он был огромный, горячий – он выжигал ложь вокруг себя и выпрямлял коварство. Он светился честью мурвров, той честью, какую они не меняют на договор с габ-центром и любым иным партнером, всегда предпочитая клятву – или отказ от сотрудничества без пояснений и шанса на изменение решения. Бмыг бормотал глуше и ровнее, будучи пыром, он не полосовал тканей тайны ударом рогатой башки. Он методично впитывал чужие идеи и пока что не давал никаких оценок, тем заранее отторгая часть данных или привнося в них личностную окраску. Бмыг казался пассивным и массивным, как скала, безразличная к жару полудня и инею ночи. Все – приходяще. Валун переживет много, очень много ночей и дней, чтобы в чреве пещеры укрыть тех, кто сочтен достойным защиты…

– Мы приготовили все, что могли, ваша сестра сложный объект для работы, – шепнул у самого уха Ика, возвращая из сна в явь. – Но мы встревожены. Яхгль в смятении. Мы желали с ней общаться, но она так подавлена… она молчит и мы видим, она доверяет лишь вам и морфу. И это срочно. Это очень срочно.

От мысли, что душа идянки снова балансирует на краю отчаяния, Саид мгновенно сел. Ощупал плечо, убедился, что Гав рядом. И помчался, не спрашивая, куда именно – зачем, если ты почти доу и очень, очень спешишь?

– Бр-ред, – рычало сознание Рыга, не унявшегося до сих пор. – Похищение телепата доу обставлено глупее глупого! Он бы не повелся на подделку. Сима не тот человек, какого можно подделать! Да встань эта самозванка на тренировку против меня, с первого движения разницу видать!

На бегу Саид усмехнулся. Он куда лучше мурвра понимал, как сложился нелепый план врага. Он телепат, и потому способен хоть неполно, но оценить людей и явления с разных точек зрения. Логик строил свой план холодно и расчетливо, ставя на интригу и подтасовывая факты. Но симпат, пусть и темный, тоже вмешался в план и его подправил… Он оценивал значимость по яркости поля и красоте его узора. Симпат видел Симу и был впечатлен ее суматошным, кипучим нравом. Переоценил? А может, и нет. Ведь Сима жива, значит, не только враг счел ее значимой в большой игре. Симпат сам вбросил в дело и Симу, и Билли, и тех, кого вовлекли они. План стал расползаться и рваться, терять целостность. Разность рас и взглядов разъедала его. Но почему не поступали поправки, ведь не слеп же логик, стоящий за агрессией?

Вот и каюта. Запертая. Саид идентифицировался и толкнул дверь. Яхгль сидела на полу и тихо, безнадежно всхлипывала. Рыг тоже был тут – оказывается, мурвры умеют проявлять жалость. Оказывается, они способны безрогих от природы и даже не бойцов по воспитанию всей душой принимать и числить семьей, не менее того.

– Прости, – растирая слезы, Яхгль продолжала смотреть в пол и не решалась говорить глаза в глаза. – Прости.

Мысли были сокрушительно отчетливы, она думала подробно, для передачи единственному, кто смог бы принять через щит приватности. Рассказывала без утайки, как встретила Симу, как вдруг сама впервые в жизни испытала незнакомое, головокружительное – беспричинное доверие. Как Сима попросила помочь, а с идянами так нельзя, они или верят, или думают, холодная логика им чужда… Нельзя было помогать! Дважды нельзя было отпускать. Трижды нельзя даже не спросить, куда именно. Яхгль поймала намек на адрес, введенный в память разрушенного портатора, когда Сима шагнула в круг и стало поздно исправлять ошибки. Сима отбыла в эпицентр заговора, надеясь на полное сходство с собственной копией. Но там есть идяне! Опытные в темной стороне дара, сильные. Идян не обмануть. Они не увидят ни единого намека на сходство Симы и подделки. Для них, как и для телепата доу, сознание дает более точный ответ о личности, чем ДНК, регистрация в инфо-системе и личные данные любого уровня защищенности.

– Ты не виновата, – проглотив отчаяние, как крупный ком, Саид смог говорить ровным тоном. – Я уважаю поговорки крушей. Тьюить для меня пересылал их, постоянно.

Саид сел рядом с Яхгль и поймал ее запястье сложенными ладонями. Заставил губы улыбнуться. Он не станет падать в пропасть, даже теперь. Он не сделает еще много глупостей, до которых способен додуматься сгоряча. Не так и плохо быть телепатом. Сейчас он пробудил в себе все, что накопилось от чтения пыров и дрюккелей. Он логичен, он следует правилам и педантично добивается главного, не отвлекаясь на личные трагедии. Сима бы это одобрила… сейчас. Она тоже пробует добиться главного, не отвлекаясь на личное. Пусть и очень страшное, даже безнадежное личное…

– Круш не вылупиться-ить, – наклоняя голову и подражая выговору Тьюитя, проворковал телепат, сменил позу, как бы вслушиваясь во вторую грань личности двуглавого, – не разбив-уть скорлупы обоими клювами.

Яхгль притихла, изучая сказанное и всматриваясь в поле силы. Попробовала выпрямиться и решилась наконец-то взглянуть Саиду в лицо.

– Скорлупа толстая, а клювы еще полумягкие. Надо бить, не жалея себя, обе грани личности, – выдохнул Саид, изо всех сил разыскивая покой и транслируя Яхгль. – Не жалеть себя. Представляешь, круши это умеют от рождения – не жалеть. Я скажу тебе, тебе и Рыгу, потому что больше не стоит знать никому. В голову Тьюитю стрелял сам Тьюить, поэтому его допросили грубо и страшно, оставили на время без внимания. После хватились, хотели забрать: ведь вторая голова не повреждена. Но стало поздно. Тью знал слишком много и понимал, что сильный телепат это из него вычитает. Наши враги… они ужасно, окончательно невзрослые. Им место за барьером, в дикости одиночных планет… Сима поняла их лучше, чем все остальные в мироном универсуме. Она тоже немножко круш. Иначе Тьюить не ценил бы ее. Да-уть?

– Да-уть, – дрожащими губами вывела Яхгль.

– Тогда пошли-уть работать, одноглавая. Сейчас всем надо пробивать скорлупу. Пока что габарит Вася справился лучше нас.

– Ты меняешься, – Яхгль вцепилась в протянутую руку габрала и зачем-то пощупала его роскошный, с двойным изгибом, рог. Она судорожно вздохнула и переступила с ноги на ногу, чтобы избавиться от скованности. – Я тоже меняюсь. Уть. Рыг, я согласна. Если все сложится и ты не передумаешь… я правда согласна. Пусть хоть все смеются, да кто они такие, чтобы это было важно? Уть, и точка.

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 4293

Этого я не ожидал, скажу прямо. Интмайр Олер не только выжил и остался вне подозрений, он смог ускользнуть от меня безвозвратно, оставив неустановленный пакет данных неустановленным лицам.

Все, что я могу сделать прямо теперь – по мере сил заблокировать прохождение процедур наследования. Я установил два имени официальных лиц, косвенно связанных с пакетом данных. Оба – не гуманоиды, так что идян использовать не получится.

Я вынужден начать подготовку к срочной операции по изъятию данных и уничтожению завещания с его последующей подменой. Я отдаю себе отчет в том, как много в Интре сейчас прямо или косвенно под контролем недоступного мне Олера. Это крах, но крах отсроченный.

Он называл себя сторонником мирных решений, а в последнее время пытался меня пичкать философией кэф? Ложь, дешевая и ничтожная. Он спровоцировал то, что мы вынуждены готовить и реализовывать. На его руках кровь невинных. Я лишь вынужденно следую обстоятельствам и по мере сил минимизирую плановые потери.

Примечание. Стоит пересмотреть в сторону уплотнения график штатного гашения секторов дожития. Если ситуация с завещанием выйдет из-под контроля, что практически невероятно, то мне будет удобно иметь чистую страницу в этой части истории Интры.

 

Премудрая габ-автоматика шваркнула меня на среднюю дистанцию бережно, как воры – самый сочный арбуз. То есть я пребыла на место, потная от собственных страхов, будто меня в реке топят. Но кроме мурашек на коже не было ничего ужасного – ожогов, жаренных корочек и прочего, что я себе придумала заранее. На средние дистанции портатор доставляет живых белковых с вероятностью пятьдесят на пятьдесят. Я в полусотне везунчиков. Что не важно для вселенной, но приятно лично мне. Вселяет оптимизм.

На месте было тихо и роскошно. Приемный портатор окантован чем-то вроде золота, в кольцо вмурованы то ли брюлики, то ли их усовершенствованный аналог. Блестят зачетно. Так и хочется малость поробингудить, выколупнув камушек на нужды Сада Тиа. Хотя – не стоит. Дойду до цели, вызову Шарпа. Он выдерет все, на что я укажу. А я укажу, я так вспотела, что аж руки чешутся устроить акт вандализма. Я всю их топ-менеджерскую планету спалю дотла, потому что дикая и жажду мести. Топить печи ассигнациями, если я верно помню по кино, это национальное хобби бухого русского голубых кровей.

Так, спокойно. До гулянки еще далеко. Идентифицируюсь, чтобы снять себе в память план похода за наследством. Меня спокойно читают и не гудят сиренами, чтобы обезвредить. По спине не ползет холод предчувствий. Хотя если и ползет, я не чую, костюм напрягается во всю, впитывая и перерабатывая прошлую порцию пота. Только пота, не надо плохо думать о себе.

– Огрь, почему нарушаешь планы? – шелестит вкрадчивый голос.

На всеобщем, что уже хорошо. После идентификации, сразу, что еще лучше. Значит, говорят точно со мной.

– Они заподозрили, – я не пробую скрыть страх. – Следили за мной.

– Никак не выйдешь из образа, – мелодично смеется собеседница, имени которой я, в отличие от это самой Огрь, не знаю. – Мило. Мило… Доля суток – привести себя в порядок. Еще столько же на написание отчета. Внятного. Тебя учили быть логичной. Хорошо учили. Только дай мне повод увидеть, что я зря истратила на тебя ресурсы.

– Ы-ыыы, – снова потею. Или это лед мгновенно производится на спине, готовыми кубиками?

– Ты неплохо ее изображаешь, – рассмеялся все тот же голос.

Стало тихо. Или я гений и иду тропою героя к победе над врагом, или коварный враг методично точит тесак и пока что вешает мне на уши горячую лапшу-пятиминутку. Я принюхалась. Ни лапшой, ни дерьмом – а Билли о нем много раз говорил – не пахнет. Заложен нос? Нет, скорее заложен мозг. На три засова, ага.

Я отвернулась от зоны идентификации побрела туда, вроде бы знаю, куда. Пешим ходом двадцать минут и две локальные портации, если никто не помешает. Оттопав три коридора, я устала молчать и взялась бубнить на родном наречии так тихо, как мухи не жужжат.

– Мы смело в бой пойдем, пым-бым у-ёё-ё, – замяла я идеологические тонкости и перешла к главному, неизменному век за веком, – все мы как один – у-ёё… в борьбе за это.

Не знаю, что раньше у борцов шло под секретным кодом «это». Среднего рода, вонючее и всюду мерещится Билли, когда он в бой идет. По такой подсказке я точно угадаю ответ. Но – не хочу.

– Уё, у-ёё-о, – чуть громче пробубнила я.

Страшно хочется не идти, а бежать. Двадцать минут! Да меня раз сто проверят на маршруте. А люди в беге так плохи, что это не обсуждается. Саид мне как-то взялся рассказывать о спорте в универсуме. Имеется у них тут… олимпиада или вроде того. Расы разбиваются на подгруппы по живучести. И дальше многоборье, каждая раса присылает описание одного этапа, учтя слабости конкурентов и стремясь сделать для себя эту часть эстафеты ключевой в достижении успеха. Люди три цикла назад выбрали плаванье с препятствиями и «сделали» сафаров, которые с мокрым пером отстали ужасно, окончательно. Круши в следующем сезоне ввели метание дротиков. В их случае – с четырех рук плюс клювы, и люди не вошли в группу финалистов, зато сафары справились. Каждый год коварство нарастает, и этот его вариант все расы воспринимают на ура.

У старшей по живучести подгруппы еще веселее, говорят. Пыры долго держали первое место, затем дрюккели захватили лидерство. После мурвры воспитали шикарного бойца, ну уродился он такой – непобедимый. А недавно дрюккели его подловили на своем этапе.

Я чуть не споткнулась. Точно, вот откуда я помню грисхшей! Первый раз услышала о них от Саидки. Он сказал: по слухам, грисхши в минувшем сезоне подавали заявку на участие. Вроде бы они проделывают это десятый или даже двадцатый раз, но заявку блокируют дрюккели. Моей наивности хватает, чтобы подозревать: ненависть инсектов к грисхшам наполовину и не менее происходит из страха проиграть многоборье вообще навсегда. Хотя еще хуже вот что: грисхши, хрясы и камаррги, эти потянут по живучести на отдельную подгруппу. Тогда инсекты в общем мнении станут не самыми крутыми, их же не берут в тяжелую категорию по живучести, их улучшенные боевые рюклы не проходят туда по своей весьма условной природности.

Грисхшей инсекты давно и громогласно клеймят, как продукт генных опытов древних. А грисхши не умеют логично возражать, они сперва долго вчитываются в документы, затем пропадают невесть куда и в конце концов присылают ответ, дающий повод заподозрить их в слабоумии. Точно, Саидка делился, что давным-давно грисхшам прислали запрос о происхождении, а они в ответ отправили ком чешуйчатых сухих шкур. Ком хранится у дрюккелей, а сама заявка в блокировке «до выяснения». Вроде на коробке со шкурами нацарапано «мы» на дюжине наречий…

Так, первый портатор. Он должен метнуть на соседнюю планету. Если, конечно, это никого не насторожит. Меня бы насторожило. Хотя… стоп, не думать. Идти еще минут десять. Смогу опять уболтать местную крутую тетку? Разок – да, а дальше будет видно.

В голове тихо, никто не шлет запросов. Или я везучее всех везучих, или команда хвостатых «мы» сидит в засаде, готовясь украсить новый ответ моей шкуркой. Ума не приложу, какой этап внесли бы в многоборье грисхши. Проползание через шкуродер? Зашипливание врага насмерть? Сложение хвоста в три кольца… Ха-ха. Хрясы по виду типичные черепашки ниндзя, хвосты у них есть, не длиннее черепашьих. Попробуй такой сложи. Н-да, с хвостами я перебрала, правила запрещают этапы, заведомо непроходные хотя бы для одной расы из числа участников. Хуррхи, это которые в огне не горят и тоже могут войти в старшую подгруппу по живучести, как-то сгоряча предложили заплыв в конденсированной плазме. По их мнению, умеренное и даже скучное дельце. Но прочие ужаснулись, хуррхам до сих пор иногда припоминают необдуманное послание. Они от стыда гаснут – и в пепел, жуткое зрелище. Пойди после восстанови.

Уф. Или планета вымерла и тут никого нет, кроме меня, или я ошиблась адресом. Я редко набираю нужное с первой попытки. Со второй тоже. Но я же старалась, а пакет данных с адресом заранее собрал Шарп.

– Т-сс…

Я подпрыгнула и замерла в причудливой позе. Осторожно, без спешки обернулась, ожидая чего угодно. И увидела…

– А-а ты то тут, – хриплым шепотом начала я сомневаться в адекватности зрения, – ты тут вообще откуда? То есть ты тут зачем? То есть ты вообще ты?

– Я, сюда, – лукаво улыбнулся сун тэй Игль. Сделал знак, приглашая посторониться из главного коридора и не так яро отсвечивать на все системы наблюдения.

Он быстро крепил к стенам что-то вроде жемчужинок или жучков, я проследила за установкой последних, и уже затем рассмотрела, что таких по коридору торчит много. Сун тэи – профи в интригах, их никто не видит, если им не выгодно быть замеченными. Игль человек сложный, он без колебаний меня сдаст кому угодно, спасая драгоценную империю. Но все же я полагаю, сейчас он мне не враг.

– Безумие, – отметил Игль, приближаясь вплотную и рассматривая меня. Даже за подбородок взял и покрутил голову туда-сюда. – Или безграничная наглость дикаря. Сима, как понимать твое поведение? Это видели совершено все, кому не следует. Я получил данные далеко не первым. Стереть такие данные даже для меня сложно.

– Игль, обалдеть, это точно ты, я до визга рада, – выпала я.

– Лучше без визга, – поморщился сун тэй. – Куда ты топала, шумнее трипса в сезон брачных игр? Что вообще тут делаешь? Мы более цикла готовим сложнейшую операцию, я не позволю, чтобы все рухнуло из-за самонадеянной девчонки.

– Так что ж вы готовите так херово, что весь габ Уги летит кверху тормашками, безнаказанно?

– Стоп. Ты не ри тэй, чтобы давать оценки. Прекрати расходовать время и фонить эмоциями на всю планету, – Игль моргнул и поморщился. – Сима, здесь нельзя эмитировать эмоции. Здесь…

Он снова сморгнул и не стал продолжать фразу. Отвернулся, довольно долго стоял, глядя в стену пустыми глазами – работал с какими-то данными в недрах мозга. По итогам титанического и мне ни разу не внятного труда стена подалась в сторону, оказавшись замаскированной дверью. В обширном зале вспыхнул свет. Мы вошли, и у нас за спинами дверь снова взялась изображать монолитную стену. Из пола выросли два удобных кресла. Я рухнула в ближнее и расслабилась.

То есть я не верю в крутые совпадения. Мне нужна помощь и бам – вот он Игль. Как-то слишком. С другой стороны, сун тэй настоящий. Я умею отличать людей от любых их копий, я же эмпат. И я давно верила, что число умных во вселенной велико, а если так, то бесчинства загадочных злодеев давно вызвали интерес тех, кому полагается по службе быть начеку.

– Ваша служба и опасна, и трудна, – пропела я, подмигивая Иглю, – и на первый взгляд ни разу не видна… Игль, я узнаю тебя, но не верю в совпадение. Ты что, стерег меня?

– Аналогичный вопрос, – усмехнулся сун тэй. – Имею основания полагать, что ты направлена сюда с целью провокации моего провала. Если есть в мире человек, которого я не ожидал встретить на данной планете, то это именно ты. Из сказанного имеется два следствия. Первое. Я обязан тебя устранить, это надежный способ исчерпания проблемы. Второе. Я намерен тебя выслушать, поскольку ты умудряешься выудить сведения, мимо которых прошли прочие. И ты смотришь на события под особым углом, – он вспыхнул фирменной улыбкой наивного юнца. – Сима, хочешь выжить, быстро выкладывай все, без утайки.

– Гад такой, – поежилась я.

– Такой, – согласился Игль и смущенно поморгал, продолжая корчить юнца-милашку. – Именно такой. Мне известно, что тебя хотели заменить на копию с целью вброса данных в габ-систему и последующего похищения хотя бы одного из телепатов клон пары Саид-Гюль. При этом подлинная Серафима Жук подлежала уничтожению. Я толковый телепат, пусть и не доу. И я опознаю тебя. Хотя, если припомнить прежние встречи, из нас двоих лишь ты смогла дифференцировать Альга от его двойника.

– Ничего не скажу, убивец, – хихикнула я, не веря в злодейство.

На душе стало светло и легко. Вдвоем с Иглем мы дойдем до зала, где я смогу вступить в права наследства. Осталось всего ничего – четыре коридора и два заслона идентификации. Сун тэй поможет, куда он денется. Я не враг империи, уж это ему известно. То есть я иногда и не друг, но сейчас особый случай. Игль умен, он радуется, я чую – радуется, потому что сам в тупике и помощь ему нужна, как и мне.

Игль отвернулся. Движение головы было спокойное, я даже не насторожилась. А затем по спине продрало арктическим морозом! В затылок стали вбиваться звук за звуком – дзынь, дзынь – мерные шаги. Шпильки. И черт меня подери, если я не узнаю походку.

– Иг-гль, – заплетающимся языком ужаснулась я.

Рывком вцепилась в сун тэя и повернула к себе лицом. Стало еще хуже. Представить не могла, что для Игля реально такое выражение – сумасшедший, самоотверженный восторг, переходящий в слюнявое щенячье обожание. И все это при пустом взгляде, как у плюшевой собаки с пластиковыми пуговками…

– Игль, – мелодично повторила та, кто вбил мне в затылок уже дюжину гвоздей-шагов. – Мой Игль.

Она была совсем рядом, я даже ощущала дыхание возле левого уха. Хотела дернуться – но обнаружила, что увязла в кресле, как муха в полужидком, но быстро твердеющем, клею. Меня обматывало и укукливало все основательнее, до само шеи. «Серафима Жук в янтаре», ничего себе посмертный памятник наивности.

– Твой Игль, – радость на лиц сун тэя стала исступленной, истеричной.

Он рухнул на колени и коснулся дрожащими пальцами алой поверхности левой туфельки. – Весь твой. Всегда твой.

Женщина, в которую сун тэя втрескался, как «мерседес» в разделительную – на разрыв, аж до багажника – обошла его по кругу, презрительно отпихнув туфелькой жадную руку. Затем эта сука средних лет и выдающейся потасканности грациозно устроилась в кресле и воззрилась на меня.

– Что она сказала? Это важно, ведь я получала надежнейшее подтверждение ее гибели.

– Не сообщила подробности, – сокращено, едва не плача, выдохнул Игль. Он продолжал стоять на коленях и жадно изучал туфельку, расположенную в полуметре от руки. Пальцы дрожали.

– Ты телепат, – ласково улыбнулась гадина, глянула на Игля поощряюще.

У-уу, как меня крутит от злости, даже страх померк. Стоило ей показать в себе это – ну, что она та еще сука, и Игль стал натуральным кобелем. Задышал часто, пополз к туфельке, готовый облизать, а не просто погладить. Руки тронули кожу ноги, осторожно скользнули выше, к колену. Он бы все отдал, чтобы прямо здесь, вот сейчас, не заботясь, что какая-то там Сима пялится…

– Разве ты заслужил? – туфля впечаталась в щеку сун тэя и он отлетел метра на три. – Бесполезный, скучный и ничтожный. Ты слышал? Ничтожный. Таким жить незачем, ведь они не нужны мне.

– Сознание неструктурированное, ломать уровни приватности габ-настроек трудно, – тяжело дыша и не смея двигаться, заторопился оправдаться Игль. – Я стараюсь, но ты пришла слишком рано и теперь это займет время, любимая.

– Он старается, – подтвердила дрянь и улыбнулась мне. – Для меня стараются все, кому я разрешаю. Посмотрим, разрешу ли я стараться тебе. Ты… – ее улыбка стала добрее, – не безнадежна.

Что-то внутри лопнуло, выпуская на волю горячее ликование. Я не безнадежна! Я ценнее Игля. Меня замечают, меня уважают!

Пожалуй, я бы в этом утонула. Но суки – порода собачья и в своем поведении они однообразны до изумления. Я вдруг вспомнила себя, еще на Земле. Был вечер, я тащилась из отделения, в голове гудело, в животе урчало, в горле перхалось. Я устала до черноты перед глазами и брела на ощупь. Весь день я печатала на удолбанной поколениями стажеров клавиатуре допотопного компа, последнего выжившего на нашем отделение милиции. Или полиции? Не помню, как оно называлось, не важно, такие умности быстро вычищаются из моего компактного мозга. Я брела и уткнулась в новую «бэху», трешку. Тачка закупоривала наглухо дорожку к подъезду, чтобы все протискивались, матерясь, и понимали: Юрику по прозвищу Баблосик на совершеннолетие папаша подарил сочный ломоть красивой жизни.

Сам Юрик, без одной ночи восемнадцатилетний, бухой в дрова, валялся у заднего колеса, обнимая это колесо обеими руками и матерно радуясь личной крутизне. Баблосик был трезв так редко, что я его не помню с глазами, не собранными в дерьмовую кучку.

Когда я уже миновала чужой праздник жизни, Юрик резво пробежал на четвереньках, рванул дверцу и тараканчиком вполз в щель, чтобы зубами уткнуться в руль. И тогда я сделал глупость. Не вошла в подъезд, а вернулась и села пассажиром. Баблосик идиот обдолбанный и зассанный на все свои брендованные джинсы. Но его папаша не бандит, а работяга, всего добившийся горбом и мозгами. Ему некогда было воспитывать сына, и он от своей вины откупился деньгами, дело обычное. Зачем бы его жалеть, и… И сам черт не знает, что у меня в башке варится, вон телепат Игль тоже черт и тоже – не знает.

В общем, я стала отдирать Баблосика от руля. Ни я, ни этот удолбыш, не знаем, как получилось, что в процессе борьбы за орган управления этот самый орган так ловко функционировал, что «трешка» миновала двор и выкатилась на улицу без единой царапины, чтобы с ходу сунуть шикарную морду под ржавейший клюв арбузного «жигуля».

Из «жигуля», знамо дело, посыпались и арбузы, и люди, кого было больше, не соображу, потому что сразу стало тесно. Толпа, ор, кроваво-красное крошево в зеленых корках на стекле, на рожах, на капоте… Я врезала Баблосику кулаком в харю, он наконец отрубился, что позволило заблокировать двери и дозвониться папаше урода и знакомому капитану из отделения до того, как нас прирезали или хоть отметелили до состояния бифштекса с кровью. Потом я стала махать корочками стажера и предъявлять возможности голосовых связок. Дальше не важно, вплоть до следующего утра.

Я дрыхла дома, уткнувшись лицом в подушку, чтоб не отпустить ночь. Меня похлопали по плечу, я повернулась – мать-перемать, белый день, свет в лицо, как на допросе в дурном кино. Силуэт.

– А ты… не безнадежна, – ласково сообщил женский голос. – Давай обсудим, чем исчерпывается твоя роль.

Я села и кивнула. Мама Баблосика, увядающая потребительница всех рецептов красоты, смотрела на меня взглядом опытной суки, заподозрившей конкуренцию. Принц-зассанец и тем более горбатый король не предназначались в знакомые и всяким быдловатым Симам. В бескорыстие и атипичность суки не верят. А вот в ограниченность числа ВИП-мест под солнцем – очень даже…

Я давно не на Земле. Но это «не безнадежна» в общении со мной, да при соответствующем тоне и улыбке кобры – не прокатывает. Уже покусана. Выработала иммунитет.

– Что, эта фигня в тебе действует безотказно? – удивилась я, морщась и понимая, что дела Игля реально плохи, как и мои собственные.

– Конечно, – промурлыкала она. – Важно подобрать ключ. У каждого есть…

– Кнопка, – подсказала я знакомое с детства выражение. И подумала про Эша. – Лажа.

– Что?

Убиться можно, а? И эта туда же. «Что» – кодовое слово для выявления присутствия Симы в разговоре. Голова кружится. Эта тетка врубила соковыжималку для мозгов на полную мощь. Меня плющит, плющит…

– Все же копии скучнее оригиналов, – шелестяще-доверительно сообщила она. – Ты великолепна. Слышишь? Великолепна.

Ух как я горжусь собой, щас из галош выпрыгну и босая ломанусь участвовать в заплыве через плазму. Ага, только в носу доковыряю. На похвалы чужих тетенек я велась лет в пять, не позже. Хотя быть великолепной приятно. Ну ненадолго, ну на минутку.

– И умна, – по лицу пробежала тень раздражения. – По-женски умна…

На этом месте я не выдержала и стала ржать, как конь. Вот чтобы мимо, с промахом на полвселенной, это перебор. «По-женски» я круглая дура после того, как выставила из своей жизни Саидку, самого симпатичного из всех рыцарей всех времен. В голове малость прояснилось. Я прикусила губу и ощутила боль. Стало еще лучше. Или хуже?

– Значит, так, – сказала я ей, пока не началось опять. – Условия. Буду сдаваться Иглю. Он душка, а ты сука. Тебя я хочу грохнуть, это не изменится, ясно? А его я хочу спасти.

– Добрая душа, – презрительно фыркнула сука.

– Старая выдра, – в тон фыркнула я. – На тебя без фигни, внедряемой в мозг, хоть один мужик клюнул? По ходу, во всю рожу комплекс разведёнки.

Она встала и царственно отвернулась, чтобы щелкать каблуками вдаль, игнорируя летящие вослед визгливые домыслы. Ну, я хоть покричала, а то горло совсем было перехвачено от жути… Уже от дальней стены чмошная повелительница вселенной обернулась и отправила Иглю самонаводящуюся улыбочку высокой убойной силы.

– Вырежи из нее правду, это ты умеешь? Хоть это – умеешь? – скучающий тон не содержал ни грамма доброты к моему бренному и пока что цельному телу.

Игль сел и закивал, как болванчик. Он смотрел вослед пожилой заразе, засравшей его мозг, пока дверь не закрылась. Только тогда сун тэй уделил внимание мне. В пуговках пластиково-тусклых глаз я внятно прочла то, что знала очень давно. Он не просто интриган, он спец по допросам.

– Игль! – позвала я. – Да очнись наконец. Ну, ты же ее видел, там не на что клевать.

Сун тэй промолчал, продолжая смотреть сквозь меня, прикидывая что-то свое, профессиональное. Небось, бить или не бить… сразу.

– Игль, ты профи или говно на палочке? – упрекнула я. – Флюгер, блин.

Не проняло. Ладно, еще есть варианты. У меня туча вопросов! Такая туча, что даже бояться пока не получается. Буду громко думать, он же телепат, нет своего мозга, пусть моим пользуется. Если не разучился вконец.

Игль сюда точно явился по делу. У него есть задание. Есть долг перед империей, но сейчас он предает весь их корпус. Предает! Думаю громко и мысленно представляю однажды виденного ри тэя, главного в их корпусе.

– Я люблю ее, – виновато вздохнул Игль. – Я осознанно принес в жертву прошлое. Без жертв нет любви. Без любви нет жизни.

– Упс… да ты тайный романтик.

– Да, хорошо, – отозвался Игль кому-то вне зала, тронув висок.

Снова посмотрел на меня. Не знала до этого дня, как мясники смотрят на скот. Теперь вот знаю. Без ненависти и сочувствия. Спокойно. Он же профи, а я – объект. Блин, где его патриотизм? А знаю я, где. Когда друга Альга убивали, тогда и сдох… Почему так, не я виновата, а мне отдуваться? Ладно. Ссылки на империю не прокатят. Думаю дальше, пока Игль жутко звякает инструментами для допроса. Он вышел из повиновения из-за Альга – тогда, прошлый раз. Он и сейчас был на грани начать слушать, вот почему эта выдра вперлась в комнату. Ощутила ослабление контроля. Я права? Или не права. Что мне с того? А вот что. Глупость Симы, версия «отпад». Усердно, во всю голову, думаю о своем бессмертии. Это ценная информация, должно пробрать.

– Мой коллега предположил, что имеет место феномен особого рода, но я не согласился. По факту считывания данных склонен пересмотреть мнение, – удивился Игль. – Жаль, проба создает риск. Доклад ушел, она сейчас примет решение. Жди.

Мне совсем не понравилось сказанное. Но выбора я сама себе не оставила и теперь могла лишь ждать, пробуя вспомнить для Игля, какой он в спокойный циник, и как смешны «мартовские коты».

– Принято, – кивнул Игль.

Откуда у него в ладони взялся нож – не знаю. Из воздуха вроде. Средневековый прямо, с узким лезвием, с канавкой для отвода крови и надежным упором. Нож прыгнул в пальцах, переходя удобный хозяину обратный хват. Свободной рукой Игль нащупал сонную артерию у меня на шее. Велел смотреть себе в глаза и считать. Нацепил мне датчик на запястье. Снова проверил пульс на шее. Я все думала для него, думала… старалась смотреть в глаза и хоть немного снимать влияние, он же телепат и обязан не только брать, но и отдавать. Я так старалась, что даже пропустила тот миг, когда нож с отвратительным хрустом вошел под ребра. Под мои ребра! Было сначала почти не больно, он же профи. Затем сердце встало, ужас смял меня, крик залепил горло кляпом. В мире смеркалось, холодало… пока не стало окончательно темно и тихо.

– Да, двенадцать минут, – сообщил голос Игля у моего уха. Говорил он ровно, но дышал чаще, чем полагалось бы спокойному человеку. И дышал тихо, я ощущала лишь жар на коже от выдохов. Игль не был спокоен. Он паниковал и двоился, чего я ему и желала всей душой. – Верно. Живучесть восстановлена. Нет, я не мог промахнуться. Или это не она, или феномен мы имеем во всей его полноте. Да, это меняет формат допроса и расширяет границы возможностей. – Голос дрогнул, стал просительно-жалобен. – Как скажешь, любимая. Если так, спешить не буду. Сделаю все. Я сделаю. Для тебя.

Игль вырастил кресло и сел рядом со мной, не напротив, а чуть сбоку. Он и прежде не любил сидеть против собеседника, предпочитая мягкие версии жестким. Милашка. Я сглотнула, глядя в пол. Этот милашка меня зарезал. Только что. Без колебаний. Он знал, что оживу? Или ему правда безразлично? Дышит еще чаще. Говорит еще спокойнее…

– Пропустим этап тестовых вопросов, – Игль сосредоточился. – Настроиться на твой мозг я могу без осложнений, мы знакомы и это мне в плюс. Так… этап игры в холодно-горячо тоже пропустим. Ты умеешь умалчивать. У тебя кривые тропы мышления. Пока ты была в шаге от жизни, я сломал приватность, она велела с пристрастием, но это лишено смысла. Хотя если таково ее желание… я готов заранее извиниться.

– Игль, тебе с этим жить, – настороженно предупредила я.

– Расскажи добровольно, облегчи мою совесть, – предложил он, морщась и смаргивая. – Хотя бы внятно подумай. Ты права, мне с этим жить. Я принес много жертв и новая тяжела, но я справлюсь. Обещаю, я буду просить, чтобы тебя не устраняли после допроса.

Я открыла рот для возражений, заткнулась на вдохе и поперхнулась. В этот миг я въехала в ситуацию: логикой Игля не прошибить, на совесть не надавить, я уже и так надавила по полной и не справилась. Вон Яхгль – я же видела, что она может. Видела, но не вникла. Игль такое наверняка видел, готовился к подобному, упирал на свою логику и думал, что после обработки сам вскроет блоки и восстановить рассудок. Он, пожалуй, верил, что наделен броней должной толщины. Он всякого повидал. Лишен наивности, задорого выменянной на опыт и личные шишки, шрамы, утраты… Гос-споди, чем же его протрезвлять? Хотя стоп. Я же не в вытрезвителе. И не в роли доктора, увы.

– Игль, – ласково спросила я, стараясь не глядеть на мелочи, добываемые сун тэем из кармана и размещаемое на свежесозданном столике. – Игль, а ты писал ей стихи?

– Что? – она замер в неудобной позе, радуя меня вопросом. Неизбежным, наверное.

– Красивым женщинам надо посвящать стихи, традиция такая. У нас, у дикарей, – хлопая глазами и изображая наивность, пожалуй, не хуже Игля, сообщила я. – Я вам пишу, чего же боле. Или мене.

Он сел на полу в позе а-ля Будда и прикрыл глаза.

– Думай еще. Для нее, только лучшее, – Игль воодушевленно зарозовел щеками. – Чуть отложим допрос. В твоих интересах стараться, сама понимаешь.

После этого «только лучшее» у меня в мозгу приключилась эдакая грыжа, исказившая романтику до характерного икания. Любовной классики я знаю на память вот столько, сколько уже выговорила. Из современного лучшее слишком забористо и смахивает на худшее. Блин, так и вижу Игля, сладострастно шепчущего в красную туфлю, как в телефон: я шоколадный заяц, купи мне медную брошь. Новее нет аналогий, дама-то в годах, ей эстрада прошлого земного века подавай, ага. Или вот – «пАчему любофф такая сука». Или хоть…

– Голубая луна, – с чувством взвыла я, наблюдая кривеющую рожу Игля. – Го-лу-ба-я-а…

Он такой традиционный. А меня прет, я себе разрешаю, я себя в это – как в омут. Наблюдаю всем отрубленным мозгом однополую звезду земной эстрады, ну чисто приступ ясно-видения. С ощущениями, да-а… Игля уже лапают за зад и называют противным. А он…

– Прекратить, – бешенство так и шкорчало в тоне телепата.

Я сморгнула, переключая каналы. Это сложно делать по заказу. Но я хочу жить без боли. Хочу дойти до наследства. У меня много дел, а я теряю время. Так что я изо всех сил себя взяла за шкирку, сморгнула – и перескочила в другую крайность.

– Так мы сажаем цветы, деточки, – ворковала я, ощущая себя ретранслятором экологических идей няни Тиа. – Совочками, не спешим. Все получится, обязательно получится, у каждого получится. Раз цветочек, два цветочек. Мир, деточки, весь цветной.

Если сейчас сун тэй скажет «что», я его возненавижу во веки вечные, и пусть подыхает сопливым подкаблучником чмошной бабы. Если он…

В голову ударило чем-то темным и жутким. Изнутри вломило, аж глаза полезли наружу, пучась и почти лопаясь. Пытать меня будут, хуже не сделают. Сквозь тошноту смотрю на Игля. У него ножом рука распахана до локтя. Ему тоже боль в пользу? Или…

– Бегом! – заорали мне в ухо.

В темном-темном мозге вспыхнула стрелка навигатора и повела меня по темным-темным коридорам, к темной-темной цели, которую мне заранее не сообщили. Было тошно, мерзко. После взрыва в черепе бряцали жалкие осколки мыслей. Одна на ощупь вроде понятна, она не моя, а вроде глиняной таблички с раскопок. Если долго ее обметать метелкой, то причтется надпись, оставленная предками. Они умные были, предки, они на табличках писали важное – а мы, современные земляне, карябаем в исступлении «Ися и Сима были здесь». Бедные наши потомки, им и прочесть будет нечего.

Включилось зрение, больше не вижу нож и распаханную руку Игля. Вижу полосы, пятна, блики. Настраиваюсь, как телевизор с хреновым приемом сигнала. Слух вышел на избыток громкости – я бухаю ногами, хриплю горлом, как умирающий бегемот и матерю универсум в три яруса, как не умеют и живые бегемоты… Опа, прочлась чужая мысль: «долго мне не продержаться, прости». От Игля, значит. Не скажу, что обнадеживает, но вроде означает, что бегу я по поручения сун тэя, самостоятельного в мышлении. Или я опять поймалась в ловушку для лохов? Добегу – узнаю. Узнаю, если бегаю с нужной Иглю скоростью.

Дверь. Бронированная! С маху бьюсь в нее всем телом, качусь по чуть выпуклой поверхности к краю, пока дверь ползет и открывает щель. Я добежала?

Миную порог. Темно. О – и тихо, дверь за спиной встала на место. Зрение, ау! Зрение, надо иметь совесть и хоть изредка выходить на работу. Пока на ощупь лапаю себя за запястье и дрожащими пальцами «склеиваю ярлык», как обещала Максу. Может, я втравливаю в дело толпу хороших людей и обрекаю их на безнадежную войну. У Макса есть Зэйра, так что суке там не пройти. А я одна не справлюсь. Сейчас это стало очевидно до жути.

Вот и пелена перед глазами редеет. Редеет…

Икаю. Гос-споди, а ведь пожалуй, лучше бы зрение отсыпалось и дальше.

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 4303

По итогам проверки картина еще хуже, чем ожидалось. Планетарные комплексы работают в режимах поддержания и самообеспечения, и это верно для половины таковых в системе Интры.

Да, мы ввели режим патентной защиты для своих наилучших разработок, и это логично. Но разве логично ответное решение энгонов исключить Интру из чиста получателей открытых технологий? Все, решительно все, вплоть до глупейших камарргов, пользуются данными общего доступа. Мы отрезаны от него законодательно. Я убежден, что это диверсия покинувшего нас интмайра, проведенная им при поддержке людей империи.

Словно сказанного мало, над нами нависла и еще одна тень. Без объяснения причин галактика Дрюккель закрыла для кораблей, продукции и сотрудников Интры свое пространство. Это неслыханно! Мы были на грани достижения огромного по объему соглашения о приватном исследовании психологии людей в кризисных ситуациях. Мы были успешны в переговорах по оружию для отлова и парализации грисхшей, теоретически оно безупречно и не имеет аналогов.

Кто играет против меня сейчас? Кому Олер отдал свои базы данных? Я подозреваю высокого носителя Чаппу, он давно контактирует с людьми и научился играть в наши игры. Что ж, он не единственный дрюккель с амбициями. Я найду новых для продолжения переговоров в закрытом режиме.

Враг – вот что требуется для активизации контакта с дрюккелями. Я дам им врага, они станут сговорчивы. Все в мире просто, если живешь долго и понимаешь, как надо смазывать и подкручивать шестеренки вселенского миропорядка.

 

Камаррги – однорогие гривастые здоровяки, избавленные от тягот прямохождения. Они еще дикарями ловко прыгали на четырех когтистых лапах, не имея в родном мире естественных врагов, если не счесть таким сам их мир, чудовищный по жестокости условий. Камаррги, впрочем, довольны – им не скучно. Они развивают творчество усилиями двух щупалец, лишенных пальцев. Камаррги за длинную эволюцию так и не приобрели агрессивности, не осилив сверхсложной задачи по поиску адекватного врага и осознанию того, что для них хоть кто-то может представлять угрозу. А вернее, что угроза – это зло, а не самая важная форма взросления… До первого контакта они развлекали себя боями за место в иерархии, а встретив контакторов большого универсума, зажили еще веселее. Ведь их посетили мурвры, и с тех пор мурвры и камаррги регулярно воюют, находя к тому нелепейшие поводы. Им просто не с кем больше меряться силами, иные или слабее, или склонных слишком уж по-своему понимать ценности. Встретив кого угодно, но не мурвра, камаррги молча, сочувственно изучают его и предлагают медицинскую помощь.

До вхождения в единое пространство вселенной они не знали, что такое медицина, поскольку в ней не нуждались. Потрясенные тягостью участи слабых – болеть, страдать и даже вымирать, пристрастились к оказанию помощи. Люди язвительны и говорят, что камаррги компенсируются, повышая самооценку, ведь они ничего не дали науке и очень мало добавили в копилку искусства. Но язвят здоровые циники, а угодив в переделку, даже они сразу вспоминают клич «у-р-рмра!», адресованный однорогим. Камаррги оказались превосходными врачами. Безжалостными, эффективными, радикальными в методах – и успешными в достижении результата.

– Свободен, – жутчайшим инфрабасом, повергающим в безотчетный страх, сообщил камаррг и размотал левое, фиксирующее пациента, щупальце.

Саид пробормотал благодарность и расслабился. Он уважал камарргов, даже по-своему ценил. Но их неумение учитывать мнение пациента находил отвратительным. Он намеревался работать, а его скрутили, чтобы без помех провести диагностику, назначить и применить лечение. «Свободен» – это не фигура речи.

– Я бы еще продержался сутки, – обиженно буркнул телепат.

– На спарринг напрашиваешься? – понадеялся камаррг, даже остановился в дверях, приседая на могучих лапах и жмурясь от предвкушения. – Живучесть под полсотни. После отдыха продержишься сто ударов сердца?

– Напрашиваюсь, – Саид слегка удивился себе и улыбнулся куда добрее. – Пасть порву, моргала выколю… простите. Перегрузив мозг, я начинаю цитировать обрывки из иного сознания, улучшая свое настроение.

– Пасть? Я запомнил. Мне стало занятно.

Камаррг улыбнулся, показав роскошнейший набор клыков. Почесал себя за ухом задней лапой, выпустив все восемь когтей. Вздел в положение угрозы ядовитый шип подвижного хвоста, покачал его над единственным рогом, смазывая острие токсином, парализующим ста видов белковых из ста. Собственно, список рас, выработавших иммунитет короче стать не может. В нем один пункт – мурвры. Прочих камаррги оперируют без наркоза, ткнув хвостом в нужную точку на теле.

– Я весь ваш сразу после замирения, – не унялся Саид.

– Забито. Если Рыг порекомендует тебя, – облизнулся камаррг.

Он глубоко втянул воздух, фыркнул и прыжком покинул зал.

– Я что, блюдо? – проворчал Саид, глядя в пол и пряча азарт.

– Мр-ряу! – воинственно отозвался Гав, создавая из себя боевой шлем на голове друга.

– Прекратите безобразное препирательство, – просипел холодный, как пары азота, голос председательствующего. – Вы официальный телепат собрания, и ваше место оговорено протоколом. Извольте не выходить за рамки.

Саид встал, выпрямился, торжественно и покаянно согнулся в поклоне, касаясь столешницы довольно длинной челкой. Замер в этом положении, соблюдая еще один пункт протокола – о принесении извинений. Совет оказался гадчайшим собранием существ, не способных делать дело. Рыг предупреждал, но кто мог подумать, что будет так худо! Все данные сообщены тремя рабочими группами дознания – людей, дрюккелей и неприсоединенных. Габрал Рыг лично изложил все, что касалось габа Уги. Саид рассказал о сканировании мозга сестры, после чего едва не отключился и был реанимирован камарргом. Картина оказалась нарисована так внятно и подробно, что далее полагалось ее исправлять – и немедленно! Но все медлили.

Хотя известно, что Игиолф Седьмой является зачинщиком и обеспечителем всех акций устрашения, в том числе атак на габы. Что он преследовал как минимум три цели: обеспечить стабильный рынок для клонов военного профиля, получить доступ к закрытым технологиям научного сектора через совместные проекты, распространить так называемое «ценности истинных людей» в его понимании на просторах универсума так широко, как только будет возможно. Еще читалось в недосказанности, что дрюккели были частично знакомы с планами, а вернее могли выстроить цепочку догадок и прийти к ряду выводов. Но предпочти ничего не заметить – значит, хотя бы часть рюклов жаждала опробовать новые боевые технологии и расконсервировать, вывести из спячки, военные подразделения. Люди тоже подозревали и примечали, но пассивно наблюдали… вероятно, полагая для себя полезным дать научным центрам Игиолфа провести ряд запрещенных разработок, что оставило бы темные пятна на его репутации и обеспечило сочными плодами тех, кто во время собрал урожай после разоблачения злодея и перераспределения его влияния.

Председательствовал на совете дрюккель. Это было предсказуемо, раса чудовищно многочисленна, граница ее пространства проходит у самой кромки управленческого сектора торговой системы Интра. К тому же империя людей обвиняется в бездействии если не прямо, то косвенно. И кто позволит людям координировать совет, если гуманоиды чаще и сильнее воспринимают внушение, а истинные люди и вовсе беззащитны к шаж-вирусу, поражающему их сознание и подсознание, как при контакте с идянами, так и опосредованно, через мозг «носителя».

– От имени габ-центра я выражаю возмущение самоуправством габрала Рыга, несвоевременно оповестившего нас о факте выявления адреса, – сухо прощелкал сафар с очень высокими полномочиями. Он говорил, плотно сложив бирюзовый хохолок на затылке и тем выражая крайнее раздражение, переходящее в возмущение. – Также габ-центр возмущен поведением расы инсектов, ведь часть рюкла Ошт отсылала депеши, разглашая данные и нарушая клятву габ-служащего.

– Мы теряем время, – проскрипел председатель собрания тридцати рас. – Выявлен адрес. Мы способны нанести удар. Мы знаем, что жертвы атаки на габы есть седи всех рас, здесь собранных. Мы намерены провести опрос немедленно. Мы прежде намерены изучить право истинных людей участвовать в принятии коллективного решения, поскольку их честь запятнана.

– Вы необъективны, более того, пристрастны, прошу внести это в протокол, – без малейшего раздражения в тоне сообщил представитель империи. – Вы намерены чужими руками решить конфликт с расой грисхшей, а это недопустимо.

Саид вздохнул и внес еще две пометки в план рассадки совета. Быть ут-доу порой невыносимо тяжко, даже противно. Сейчас верно и то, и другое. Он сидит в болоте подозрений и недомолвок, он отравлен общей злобой, он вынужден исполнять бестолковый протокол, фиксируя смену настроений каждого посла и его отклонение от объективности. Когда накал неадекватности выходит из коридора допусков, телепат делает пометку. Двери открываются и посол попадает в щупальца дежурного камаррга. Что это такое, Саид усвоил на личном опыте, пусть причина была иная – переутомление.

Ну вот, опять круши петушатся. Еще бы, они потеряли двух гребненосных вождей, оба руководили крупными габ-узлами. Оба входили в элиту кланов с численностью до миллиарда хвостов, а хвостаты лишь особи мужского пола. Потеря элиты, отцов расы – ужасающая трагедия для крушей. Если бы Тьюить не выжил, мирные двуглавые, пожалуй, вышла бы в полном составе на тропу войны с кем угодно, лишь бы выплеснуть гнев.

– Прошу прощения, – едва слышно прошелестел Саид. – Драгоценный Утьпим, вы у черты неадекватности. Я сознаю скорбь крушей и всей душою сочувствую, но я вынужден буду…

Круш повернул к Саиду левую голову, всклокотал, сразу же совладал с собой и медленно, благодарно кивнул. Он оценил предупреждение. Всякий круш опасался попасть в щупальца докторов, инстинктивно подозревая камарргов в плотоядности самого ужасающего толка.

– Молчать, – лязгнул взбешенный дрюккель-председатель.

Саид мстительно улыбнулся и поставил на плане рассадки красивую квиппу именно там, где было кресло инсекта. Он знал, что высочайший спесивец час назад безобразно орал на габариуса Чаппу, как на ничтожного подчиненного. Габариус молчал полуприкрыв пленчатые веки, видимые у представителей его расы при крайней стадии переутомления. Габариус слушал и успешно игнорировал. Он мог бы отшить крикуна, как равный – но предпочел допустить разнос и тем спасти от ряда проблем своих подчиненных из габ-системы, в первую очередь Рыга.

Квиппа на плане вспыхнула багровым свечением бесконтрольного гнева. Саид откинулся в кресле и проследил, млея от тихой радости, как исполняется введение председателя в рамки адекватного настроения.

В зал стелющимся шагом проник могучий камаррг с гривой стального оттенка – такие только у старых вождей высшего ранга. Щупальце с шелестом свили пружину и выволокли дрюккеля из кресла. Хитиновый корпус хрустнул под нагрузкой, прогнулся в нескольких местах. Конечности высочайшего носителя конвульсивно задергались, позорно показались из-под желто-алого одеяния, все восемь. Удар хвостового жала исчерпал сопротивление. Дрюккель оказался опущен в кресло и зафиксирован.

Вместо того, чтобы покинуть зал, камаррг вышел на середину зала, оперся передними лапами о стонущий под тяжестью стол, свил щупальца по телу и далее по рогу, венчающему голову. Так камаррги обозначают готовность выйти на ритуальный бой или сказать главное слово.

– Мы здесь и мы тоже часть большого мира, – вибрируя голосом в невероятно глубоких низах звука, возвестил камаррг. – Мы объективны, в нападениях на габы мы не утратили родичей, поэтому мы вне зала совета. Но я желаю предупредить. Удар издали есть позор и слабость. Удар вслепую есть несмываемый позор и преступление. Мы будем знать, кто высказался за подобное. Мы спросим с них от имения каждого пострадавшего невинного существа, если таковые выявятся после удара. Я сказал.

Камаррг вскинул голову и прорычал, витой рог оцарапал стену за спинкой председательского кресла. Великолепный по своей мощи четверолапый врач прошествовал к дверям и покинул зал.

– Полагаю, дольше бездельничать немыслимо. Перейдем к заслушиванию послов, – проследив взором ценителя царапину на стене, сказал пыр. – От лица расы выражаю признательность габралу Рыгу, он смог удержать габ в состоянии мира и не поддался на провокации всех, чьи послы собраны тут, а равно и рас вне зала. Это подвиг, и нежелание габ-центра громко поблагодарить габрала нас удручает. Мы за прыжок к адресату. Проблему надо решить, а не взорвать. Мы за разделение темы агрессии и темы мотивов участия грисхшей. Мы возмущены самим появлением гласных суждений о наказании и возмездии. Это ущербное понимание задач.

– Сафары желают нанести удар, немедленно. – Прощелкал посол и наглухо схлопнул хохолок.

Это было ожидаемо и никто не удивился: телекинетики всегда возвращают обиды дистанционно.

– Брыги, раздери вас дезориентированный трипс, вот прямо сейчас согласны, – рявкнул брыг и зыркнул на соседа-сафара. – Н-да.

– Путь есть кристалл срединной истины, мы за путь, – монотонно возгласил хряс, встал и удалился с совета, сочтя его оконченным.

– Неутолим-ить наш гнев, – проквохтал круш, широко расправляя свой великолепный хвост. – Тягостна-уть наша скорбь. Заразу надо давить еще в кладке, оставив лишь битую скорлупу. Удар немедленно. Да-уть-ить!

Проклокотав в два клюва, круш сел и нехотя сложил хвост. Саид повел бровью и выставил очередной значок. Каждое высказывание посла он наделял «весом» в зависимости от степени убежденности и умения не поддаваться горячке сиюминутного. Круш был на максимуме в первом и на минимум во втором пунктах оценки.

– Трипсы склонны простить ошибки и ждать покаяния, самосознание порой растет медленно, – прогудело над пустым местом за столом, ведь трипс лично не поместился бы в зале.

– Удар вроде и заслужен… Но губры не желают жертв среди невиновных, губры против слепоты, – негромко сказал морф, спрыгнул с кресла и удалился из зала, чтобы снова быть рядом со своим другом.

Саид выставил еще две пометки и тяжело вздохнул. Он устал от политики. Он не мог выставить себе по планке «максимум» объективности, поскольку жаждал удавить послов скопом! Пока они треплются, никто не помогает Симе. Никто! И даже он вынужден быть в числе пассивных подлецов, телепатия скрутила его по рукам и ногам хуже щупалец камаррга – долгом перед людьми и даром, необходимым сейчас всем.

– С учетом выставленных ут-доу телепатом весов мы имеем паритет мнений, – торжественно проскрипел дрюккель, когда все высказались, кроме него самого. – Значит, решение упорядоченности станет решающим.

– Как тонко, – поморщился посол империи.

Дрюккель встал в рост, вполне оправившись от паралича и охотно показывая это. Он воздел усы, не в силах скрыть ощущения подъема, столь естественного для постановщик си-тар-кай квиппы в игре, где все прошло по задуманному. Саид напряженно замер, не зная, как остановить еще не сказанное.

– Мы выбираем удар, – едва имея силы не хрипеть, выговорил председатель совета.

Это было так страшно, что зал буквально окаменел.

Послы, высказавшиеся от имени своих рас за удар возмездия, на самом деле не верили в его нанесение! Они привычно играли в большую политику. Они поддерживали прежние альянсы и строили новые, выражали отношение и заявляли о значимости своих рас. Но вовсе не думали, что берут столь кошмарную ответственность. Даже круш от услышанного нахохлил перо на шее и, не сдержавшись, нырнул левой головой под зачаточное крыло, пряча дрожь клюва. Сафар смущенно вжал голову, отчего его длинная шея петлей легла на спину.

– Как телепат этого совета я выражаю протест, – по мере сил ровно выговорил Саид, кое-как удерживая себя от рывка вперед и удара в сочленение пластин панциря ненавистного дрюккеля. – Сказанное высочайшим носителем исходит от его рюкла, но не от расы. Я это вижу. Данный носитель не имеет более статуса посла и предал галактику Дрюккель.

– Вы не полномочны к подобным утверждениям, – жажда боя в голосе председателя скрипела и визжала ржавой секирой войны.

Совет не дышал тридцатью разными способами и обливался холодным потом, если был способен к потоотделению. Совет во все глаза смотрел на председателя, от ужаса не имея сил возразить. Это было хуже шаж-вируса для сознаний разумных. Это было началом войны, которую вольно или невольно они только что развязали. Можно ли отменить сказанное и переголосовать? Не поздно ли? И не будет ли это потерей лица? Саид ощущал гудение сотен вопросов, его мозгу было тесно в лабиринте чужих сомнений и страхов.

Шорох открытия двери показался грохотом в первозданной тишине зала. Рослый, прекрасно сложенный боевой инсект вошел на шести лапах, не принимая вежливую вертикальную позу, обычную для его расы в присутствии гуманоидов. Инсект без спешки осмотрел оцепеневший совет. Миновал проход меж столов и добрался до председателя, неся на вытянутых передних лапах длинный тонкий шест. Саид покосился вправо, влево – и развернул кресло к стене, спрятавшись за спинкой. Послы этого даже не заметили. Они молча ждали, полагая, что наблюдают часть незнакомого ритуала расы, навязавшей вселенной войну. Мысли гудели новую музыку – мрачную, слитную: все в зале безмолвно сплотились против инсектов и даже простили людям их податливость шаж-вирусу, ведь, оказывается, обмануть можно всякого.

Председатель молча ждал дальнейшего, пытаясь рассмотреть знаки на корпусе инсекта и понять, что за рюкл прислал сюда представителя, с какой целью.

Стремительное движения лап боевого инсекта почти никто не проследил, лишь пыр или мурвр успели оттолкнуться от стола и постарались развернуть кресла – как до этого сделал Саид.

Прочный шест с хрустом вспорол воздух, врезался в голову председателя и располовинил его тушу надвое вместе с креслом, а затем увяз в полу. Крошево взломанного панциря, брызги внутренних жидкостей председателя, ошметки его мозга и плоти расплескались, разлетелись во все стороны, превратив зал совета в чудовищное подобие древнего поля боя. Инсект отвернулся от конвульсивно дергающихся половинок тела соплеменника, высочайшего в своем рюкле.

– Воля великого Огги исполнена. Я не принадлежу к высоким носителям, но я проводник его голоса. Слово высочайшего звучит ныне. Рюкл Каппа знал много больше того, что изложил нам, своим сородичам. Рюкл Каппа запятнан сговором с Интрой, ибо жаждал боя, возвышающего силовых носителей над гармонизирующими. Полное собрание рюклов скорбит о преступлении, которое пятнает репутацию расы. Виновный рюкл подлежит ликвидации, решение подтверждено всеми высочайшими носителями, мы удручены позором дел и слов сородичей со столь испорченным мировосприятием. На уровне си-тар-кай еще утром по счету нашей первой планеты принято решение об отказе от участия в любых агрессиях. Вина гуманоидов должна быть решена в рамках их чести и их ответственности. Компенсация ущерба должна отяготить их спины. Отношения с расой грисхш будут решены нами после возникновения готовности упомянутой расы к спокойному диалогу, мы готовы слушать и примем посредничество мурвров или камарргов. Раса инсектов следует философии кэф, соблюдая разнообразие как высшую ценность. Труп отступника просим уничтожить, если габ-служба Уги готова пойти на такое одолжение.

Инсект поклонился, опустив голову к самому полу и косясь поверхности усами и жвалами. Затем он метнулся к выходу из зала. Саид шумно выдохнул. Круш захлопал зачатками крыльев и вскинул обе головы, щелкая клювами.

– Мы разбили скорлупу гнева. Мы отрицаем слепой удар.

Саид кивнул и старательно исправил вес слов посла на наибольший.

– Может, хоть кто-то уже перейдет к делу? – с прежней невозмутимостью предложил пыр, встал и направился к выходу. – Наши корабли прыгают в известный адрес через сто тактов. Камаррги идут с нами, ставлю всех в известность об этом.

Саид встал и двинулся за пыром, уловив в его сознании приглашение к участию в полете. Он шел и наблюдал, как посол империи брезгливо снимает с плеча волокнисто-слизистый фрагмент внутренностей уничтоженного дрюккеля. Трет серебристую ткань мундира.

– И всегда телепаты и эти, с реакцией дикарей, остаются чистенькими, – бормотал посол, старательно контролируя слои приватности.

Он тоже был телепатом. И он готов был принять веер брызг и ошметков в лицо, чтобы не раскрыть своего особого дара. Саид поморщился, затем неожиданно для себя решился – и заглянул в глубину закрытых слоев сознания. Там было темно, наведенные помехи вносили изрядный шум, мешающий даже при уровне ут-доу. Но главная тайна оказалась так сокрушительно огромна…

Саид споткнулся у дверей и почти вывалился в коридор. Его поймали щупальца врача со стальной гривой.

– Малыш, почему ты все еще удивляешь их мыслям? – улыбнулся вождь камарргов, сажая Саида себе на спину.

– Но это же…

Камаррг мчался по габу огромными прыжками, удержаться на его спине было ох как непросто. Мысли и страхи сдувало за спину, далеко, в прошлое.

– Малыш, разве ты не понял, – грохотал вождь. – Мы давно знаем. Всегда! Слабые ведают страх. Испуганные оттачивают агрессию. Обозленные жаждут ударить до того, как на них нападут. Бьют они невиновного, еще более слабого, чтобы избежать кары и показать сильным границы.

Вождь прыжком одолел весь пирс и впечатал лапы вертикально во внутренний люк корабельного шлюза.

Рядом вздохнули и одобрительно рыкнули. Саид скатился со спины камаррга и остался лежать на полу шлюзовой камеры, глядя на Рыга.

– Здорово хитиновый парень ломанут своего высочайшего по башке, – раздумчиво сообщил габрал. – Я меньше уважал инсектов до удара. Я преклоняюсь из всех жваловых лишь перед габариусом. Чаппа не наделал отметин рогами на стенах, как я… Но врага урыл. Да, этот инсект, что грохнул посла, его имя Тиль. Хорошая для тебя новость, Саид. Он явился по слову Огги с целью вылечить Билли. Теперь дела совсем устроятся.

– Нет. Империя до начала совета отправили корабли в точку атаки, я считал из сознания посла, – прошептал Саид, не в силах молчать о беде. – Мы не успеем.

– Малыш, камаррги бьют сразу, ощутив необходимость бить. Мы – сильные. Люди сегодня позорно слабы. Я сказал о решении вмешаться, если будет удар, они услышали. Пусть начинают всерьез боятся, уже пора и на пользу. Старт.

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 4312

Что-то пошло не так и мы не выявили этого в течение сотни циклов! Клоны на базе лучшего из имеющихся лидер-оригиналов неадекватно реагируют на команды, и проявляется это лишь в критических и закритических режимах, потому и не было сбоев по штанным тестам. Вероятно, брак заложен во всей последовательности. Согласно отчетам производственных комплексов все в порядке, но мозг… Мы ограничили исходный образец трижды, затем подвергли нынешний его серийный вариант частичному урезанию. Вынужден признать, лучшие не всегда те, кто оптимально управляем.

Сегодня долго думал о наших беседах с Олером. Я заказал себе собеседника с его лицом и тембром голоса. Не то. Согласный со мной Олер скучнее спорщика. Второй неудачный опыт такого рода… Несколько циклов назад я заказал точную копию той спутницы, которую приказал утилизировать досрочно – спутницы Олера. Совершенно парадоксальный результат! Изделие взбунтовалось и не реагировало на команды. Я повторно утилизировал образец, являющийся клоном иного неадекватного образца. Олер полагал исходник адекватным. Неужели оценки могут так разниться? Надо поднять данные по модели. Психокарты и прогнозы по возрастному развитию. Но – не теперь. Я занят, я ощущаю, что мне снова лгут и снова ищу тайного противника.

Управленческие отчеты неполны. При этом каждый сотрудник наглядно демонстрирует высокую верность мне и приверженность ценностям Интры. Мы тратим до двух третей ресурсов на сбор внутренних данных и полную их обработку. Это вынужденная мера в условиях нынешнего типа конкуренции.

Я подозреваю идян. Конечно, моя неприродность дает мне полную защиту от их влияния и я вижу, как это их выводит из равновесия. Но все же я сомневаюсь в верности столь плотного союза с этими алогичными и ненадежными существами.

Полагаю, их следует устранить немедленно после атаки на габы.

Комментарий. Я вынужден делать короткие записи. Есть подозрение, что меня мониторят даже в личных залах. Это будет проверено в ближайшие дни.

 

– Шкура, – торжественно прохрипел грисхш.

Трое его соплеменников раскатали, придерживая за края, невесомую пленку с узором чешуек. Я кивнула. За десять часов, если верить встроенному в мозг счету времени, я сказала три слова: «А-аа!», «упс» и «мама». Причем все три – в первые минуты указанного отрезка времени, вязкого и жуткого.

Когда за спиной закрылся люк и глаза привыкли к темноте, прямо перед моей перекошенной от всматривания в черноту рожей обозначилась голова грисхша. Тогда из меня, как пар из свистка, выдулось слово в один звук «а». Грисхш отодвинулся, чуть припал на лапах – или что у него было? Не помню и не рассматривала. Мне открылась перспектива огромного зала, под полотком вроде летучих мышей висели темные коконы. На полу лежали и стояли темные фигуры или тюки. Два ближние шевельнулись и обернулись ко мне, я икнула «упс», потому что оба они были грисхши. Затем мне в голову врезалась мысль, могучая, как кулак мурвра: прочие коконы – они той же расы, все. Я позвала маму, но, надеюсь, она не расслышала и ей эта моя паника не ухудшила жизни.

– Ма-х-мах-х, – по мере сил внятно повторил грисхш, который с самого начала на меня пялился.

Он свернул в кольца хвост и поднял переднюю часть тела, малость похожую на корпус с несколькими конечностями, две были точно руки, а прочее – ну, не знаю… щупальца, усы, клешни. Всего помаленьку. Я рассматривала и мне плохело. Приспособы для пыток, какие безмозглый Игль намеревался испробовать на моей шкуре, были мельче и безобиднее.

– Ма-х, – снова требовательно выговорил грисхш.

Я смотрела и смотрела на него, в упор. Моя дурацкая эмпатия в голос орала, вызывая сумеречное, кружащее голову эхо внутри черепа: мы уже встречались, этот хвостатый гражданин мира целился в меня при нападении на габ и не попал просто потому, что его покрошили клоны.

– Ма-х? – не унялся агрессор.

Сожаление о бессмертии накрыло меня, как мухобойка муху. Неубивайу можно плющить раз за разом, как и предупреждала Зэйра. Мах-мах, очень точное и внятное обещание. Парень на меня крепко обижен, его же тоже – мах-мах, как огурец для салата… Хотя стоп. Если его там мах-мах, то почему он целиковый и здесь? Мой обновленный за время пребывания в габе Уги личный архив хранит данные о том, что пленных грисхшей держат под замком в грузовых ангарах правого крыла габа. Неустанно охраняют. Неусыпно мониторят все шевеления усов – лап – хвостов. Их три штуки, трудно ошибиться в учете!

– А-аа?

Затык совпал с началом вопроса. Я вдруг перестала бояться и зауважала грисхшей! Это же они почти заставили меня переспросить «Что?», хотя прежде переспрашивали у меня! Получается, грисхши атипичнее махровой атипичницы?

– Мах, хассаха шаассаха, сса иххасса, – сообщил грисхш внятно, но непонятно.

Оказывается, их наречие не включено в словари и разговорники габ-службы. Сам хвостатый на всеобщем вроде не рубит, так что отвечать – глупо. Я захлопнула рот, цыкнув зубами. Вздохнула, стимулируя мозг свежей порцией кислорода. Может, подействовало, ведь я додумалась: он решил, что у двери гостья не паниковала, а вежливо представилась, что её, то есть меня, зовут Мах. Грисхш по реакции круче мурвра. Он дал мне войти и ахнуть. Значит, не собирается прямо теперь резать и шпиговать, он знает: после я буду не годна для общения.

Грисхш устал следить за хлопаньем человечьих глаз и отвернулся. Медленно пополз прочь, извивая длиннющий хвост. И что мне делать? Идти, следуя за хвостом, который со мной знаком. Вон, с точки зрения Билли ничто так не сближает людей, как толковая перестрелка.

Мы двигались долго, удаляясь от люка вниз и вроде влево. Было темным-темно, но усы у грисхша светились на кончиках, и наверняка он старался для меня.

Говорят, на Земле есть глубоководная рыба, она заманивает добычу фонариком, который у нее от природы, с пожизненной гарантией на батарейку… Я не добыча, грисхш не рыба-рыбак. Чем дольше шагаю, тем дальше ухожу от исходного страха, огромного и бессмысленного.

Сознание освобождается. Проявляются, как тени на стенах, бегущие стороной мысли. Почему Игль отправил меня сюда? Он знал о грисхшах и хотел спасти меня от себя и всех прочих. Или пытался избавиться от меня, не пачкая совесть? Нет, ему велели допросить, так что он все же отпустил меня и обезопасил. Вариант ответа утвержден.

Грисхши в прошлый раз, при атаке на габ Уги, воевали на стороне старой выдры. Так почему они… Стоп. Ни фига я не знаю про их сторону, они едва смогли придумать мне имя, вряд ли им проще общаться хоть с кем иным во вселенной. Они, пожалуй, искали того, кто их поймет, а выдра воспользовалась. Грисхши, если я права, ужасно обрадовались, что им готовы помогать. Скорее всего они не поняли договора. Может, думали, что кого-то охраняют. А я, кстати, бегала по Уги с сувенирным калашом и не по-детски мочила все живое вокруг. Ответ по теме: грисхши не виновны, пока не доказано обратное.

Следующий вопрос. Как мой знакомый грисхш оказался тут, если его охраняют в Уги и не сочли сбежавшим? Понятия не имею! Но это наверное самый занятный вопрос.

Дальше. Почему тут тьма тьмущая грисхшей и нет рядом ни людей, ни габаритов, ни клонов? Кто, если не грисхши, выстроил туннели! Ответвлений кругом – жуть сколько, и уходят они под любым углом к основному стволу коридора. Пол скруглен и глянцев, стены неровные, смутно напоминают кишку, вид изнутри. Не люди рыли, зуб даю. Значит, грисхши живут на управленческой планете своей жизнью и суко-выдры, Игиолфы, интмайры и прочая – им не указ?

Я наступила на хвост, очнулась, сказала «упс» и остановилась, с разгону обняв обеими руками темное тело проводника. Оно оказалось жестким, как сталь, края чешуек плотно прилегали одна к другой и не резали пальцев кромками. Грисхш не дышал, не пульсировал и не вибрировал – он был на ощупь вроде трубы отопления ранней осенью. Чуть теплый и малость влажный…

– Мах, – позвал грисхш, не заметив ущерба хвосту от моей ноги.

В две руки проводник указал налево, в одно щупальце – направо, а усом повел вверх, отметив вертикальный лаз.

– Упс, – поразилась я широте выбора.

Сусаниным никого не стала называть, вдруг считает ехидство и огорчится? Тут, вдобавок, другой случай. Если не спешить и присмотреться, пути имеют особенности… Грисхш вряд ли знает, каким мне удобнее пройти.

Лаз вверх конкретно не для людей, которые без костюма супергероя. Вправо… Вслушиваюсь, оттуда прет эхо с капелью и вздохами. Влево сухой коридор. То есть куда руки указали – туда я и направлюсь. Делаю шаг. Грисхш принимается шипеть, стрекотать кончиком хвоста и хлопать руками по бокам и стенам. Радуется? Может, у него такой тест, проверка взаимопонимания?

Идем. Долго. Наконец, добредаем до уютной пещеры с зарослями зеленого мха на полу и синего светящегося – он как небо – на потолке. Грисхш свивает хвост кольцами, выпрямляем спину у тела, которое его передняя часть. Всеми конечностями лезет в стену, раздвигая бурые длинные волокна, висящие вроде шторы. Из ниши добывает здоровенный ком, в меня размером. За спиной нарастает шум – это ползут еще несколько грисхшей. Расселись и повисли, даже не тесно получилось. Я помялась, повздыхала и тоже села. Проводник вроде обрадовался. Покрутил ком и нашел неровную, отстающую пленку. Бережно потянул… и расправил первую шкуру. Все прочие грисхши помогали.

Это было восемь часов назад. С тех пор я молчу, киваю и надеюсь понять, что же мне показывают с упрямством воистину нечеловеческим. Проводник отматывает из комка шкуру за шкурой. Это слово он повторяет все более внятно, хотя я молчу, не поправляю. Значит, как-то ловит реакцию.

– Шкура, – снова сообщает он.

Ворох расправленного на полу уже накопил толщину в полметра. Зато остаточный ком теперь мал, не крупнее моей головы. Если присмотреться, шкуры с каждым разом все компактнее. Верхняя вполовину меньше нижней по длине и втрое уже ее. Разматывание шкур происходит все быстрее, грисхши не уймутся, пока не исчерпают ком. Киваю и жду продолжения.

Чьи это шкуры? Хороший вопрос. Наверное, даже самый важный.

– Эй, – осторожно прерываю молчанку. – Как тебя… схсс…

Грисхш замирает и смотрит на меня. Тыкаю в себя пальцем.

– Сима.

Тыкаю в него пальцем.

– А?

Тыкаю в себя, повторяю имя, опять в него, акаю. Щетинит усы, реагирует.

– Сссимх, – снова топорщит усы. – Ихасса.

– Грисхш, – я показываю на него, затем на следующего, – грисхш.

Так же тычу в каждого. Затем снова показываю на проводника и усложняю – «грисхш Ихаса». Подпрыгнул, застучал хвостом, взволновался весь – то есть стал перекатывать тело, чуть смещаясь по пещере..

– Грисхш Ихасса!

Вроде, мы в теме. Двигаемся дальше. Тычу в нижнюю шкуру.

– Ихаса?

– Ихасса!

Тычу в следующую, перебираю до верхней. Все – ихасса, без исключения. Получается, он каждую линьку бережно сматывал пленочку и намотал за жизнь ком диаметром в метр?

– Сколько же тебе лет, – балдею я, приобретая к грисхшу неизбежное уважение. – Дедушка.

Хвостатый коллектив продолжает разматывать ком, не обращая внимания на мой треп. Наконец, вот и последняя шкура, хотя она скорее всего первая. Длиной в мою руку от кончиков пальцев до локтя. Толщиной в большой палец. Не имеет конечностей. Прямо переросток дождевого червя. Трогаю заостренный хвост, чуть более тупой второй хвост. Ихасса радуется, хлопает руками. Показывает на висящего над головой соплеменника, затем на хвост своей первой шкуры и рисует рядом еще один такой, острием к своему.

– Самсх, – он быстро набирает на руку синий мох и рисует слабо светящийся след в воздухе, будто рядом с его первой шкурой лежит шкура такого же размера. Показывает на ее дальний конец. – Схарс. – Рисует еще червяка и его хвост, смотрит на меня, – Рссис.

Гос-споди, неужели я одна теперь знаю, почему они отправили ком шкур в ответ на запрос – кто такие грисхши. Написали «мы», стараясь объяснить попроще. Да они все связаны хвост с хвостом! Их народ – цепочка делений первого червяка… Или десять часов мне втолковывали нечто иное, но впустую?

Я провела по шкуре, показала дальше, туда, где рисовалась вторая, и дальше, и дальше, вроде как в темноту коридора.

– Грисхши?

– Грисхшс! – восхитился Ихасса. – Саахха ассахааса гриссхшшсса.

Мы друг друга поняли процентов на десять, наверное. Уже дело. Пробую разобраться в своих вопросах. Ищу на ощупь мелкий камешек.

– Габ Уги, – ищу второй, – Интра, – ищу третий, – габ Зу.

Странно, но наши, из Сада Тиа, все еще не нашли меня по ярлыку. И это при маниакальной упертости Макса! Ничего, раз время есть, буду сдавать на навигатора. Это лучше, чем роль жертвы влюбленного Игля. Сыплю камни, раскладываю из них кусок плоской пародии на вселенную. У меня в голове снова активна база данных габ-служащего. Грисхши, надо отдать им должное, не мешают, хотя малость скручиваются от зрелища.

– Уссохсх, – вдруг сообщает дальний из сумрака.

Песчаная вселенная поднимается с пола под общее вдохновенное шипение и, с шелестом теряя лишние пылинки, выстраивается в объемную модель. Интересно, кроме меня хоть кто знает, что грисхши – телекинетики?

Ихасса суетится, горстями рук и кончиками щупалец замусоривает схему, крошит мох с потолка, перетирает песок, запускает в плаванье волоски коричневой растительности со стен. Встроенная в мозг карта габ-служащего согласна – это силовые возмущения, глоп-разлом, метеоритные потоки. То есть мы обоюдно понимаем, что построили. Ихасса показывает на габ Уги, значит, исходный вопрос не забыт. Затем подсвечивает ореолом нашу нынешнюю планету пребывания. Обводит руками вокруг, тычет в стены туннеля. Снова показывает на Уги – и от габа струится серебряный лучик к нашей планете.

– Ха… а другие расы кораблями пользуются, без них никак, – балдею я от догадки. – А вы, значит, как черви голландские в сыре… простите.

Ихасса вслушивается, раздраженно шипит. Показывает камешек ужасно далеко, у стены пещеры – и оттуда по его воле начинает ползти к нашей подсвеченной планете серебряная змейка.

– Грисхс, – с пришипом, на долгом выдохе, сообщает мой проводник.

Стопку шкур общими усилиями бережно, но удивительно быстро и ловко, начинают скручивать в исходный ком. Наблюдаю и не мешаю. Если бы я линяла и могла сберечь часть памяти о себе прежней, я бы это делала? Не знаю. Сомневаюсь. Наверняка у грисхшей со шкурами связаны более сложные мотивы, чем сантименты или склероз. У них нет разделения полов, а значит, нет мужей, кузенов, братьев и дядек с тетками. Нет ничего, для меня обыкновенного и даже обязательного. А что есть? Пожалуй, последовательность рождения, когда твой хвост – чья-то голова. Имена соединены в длиннющую цепочку, сплетены крайними слогами, созвучиями.

Трогаю собранный ком, хранящий линьки моего проводника. Он назвал с шипящим уважениям, если эмпатия верно ловит эмоции, имя Грисхс. Первые звуки совпадают с самоназванием расы. Случай? Вряд ли.

– Грисхс что, самый первый? – шепотом пугаюсь догадки. – Ну не бессмертные ведь вы! И разве можно для целой расы знать, кто первый?

Ихасса надолго замер, затем указал в дальний угол пещеры и произнес с прежним придыханием – Грисхс. Не прекращая удерживать внимание на важной точке, щупальцем провел незримую линию, шипя непрерывное созвучие, пока вся пещера не оказывается пройдена. Тогда грисхш замер, сорвав дыхание на коротком «Ихш». Вот так. Библейская классика: Адам, Ева и змий в одном флаконе.

Шкуры убраны за занавеску. Пыльно-каменная вселенная осыпалась на пол. Народ висит и лежит с каменным спокойствием. А я хочу есть, пить и спать одновременно. Хорошо хоть габ-костюм справляется с прочими хотелками, а то знакомить всех с результатами пищеварения землян было бы совсем неприятно. Так что зеваю, моргаю, молчу. Терплю.

Думаю. Вот я тут, не знаю где. Непойманная. Мне надо попасть в главный зал второй по счету планеты. Могут ли грисхши помочь?

– Ихасса, – осторожно постукиваю по хвосту.

Проводник поворачивает голову. То есть выворачивает ее из складок шеи, хотя и не шеи даже… Да точно он червяк! И для червяка вполне симпатичный. Рисую в воздухе шар. Меня не понимают, но и не прерывают. Когда третий раз не понимают, надергивают с потолка светящегося мха и растирают на моих ладонях. Снова обвожу шар планеты – и он слабо светится мельчайшими искорками. Жмурясь, чтобы не мешать надстройке мозга водить моей рукой, и рисую отдельно от планеты свой недавний путь по коридорам к люку грисхшей, затем крупно люк. Рисую путь от люка к нужному залу. Открываю глаза и с ужасом пялюсь в неразбериху черточек и точек. Не знаю, кем надо быть, чтобы это понять! Не человеком, точно. Вот я человек и не понимаю ничего.

– С-ссх, – задумчиво сообщает проводник.

– С-иссх, – вступает в содержательную беседу кто-то от дальней стены.

Ихасса двумя острыми окончаниями щупалец режет шкуру у себя под горлом, оттуда выплескивается струйка прозрачного геля. Все дружно придвигаются, влипают в гель кончиками пальцев – и начинают этой штукой обматывать меня. Терплю. Вряд ли они хотят плохого, спине не холодно, эмпатия благодушно молчит.

Ну вот, гуманоид целлофанированный, готово дело. Двигаться почти не могу. Меня бережно устраивают на спину самого длинного грисхша в группе, прочие пристраиваются со всех сторон от нас, образуя суперчервяка с ут-габрехтом во чреве. Ничего не вижу и не понимаю, но ощущаю, как мы изгибаемся, вроде бы пританцовывая. От монотонности этого червячного упражнения я очень быстро задремываю.

Шмяк! Хрясь!

Проснулась. Сижу на гладком полу роскошного, вычурного зала. Кругом грисхши, многие уже облюбовали лепнину на потолке и украшают ее собою. Рядом Ихасса. Вдумчиво и неторопливо пропихивает в ротовую щель «полиэтилен» разорванной упаковки, в которой меня довезли.

– Упс, – не верю я себе.

Тот самый зал! Определенно, ведь включилась система связи с локальной инфоструктурой, меня опознали и дали отчет по месту пребывания. И какой отчет!

«Вниманию ут-интайра Жук. Просим воспользоваться ближайшей зоной идентификации с целью активирования процедуры обновления статуса до постоянного. Распорядитель процедуры наследования, официальный инфо-фантом прежнего интмайра, готов передать вам послание».

Встаю, бреду к золотому напольному кругу со сложнейшей чеканкой, каменьями и гало-эффектными элементами отделки. Встаю точно в центр и запускаю лапу в сокровищницу гада Олера, не испытывая ни малейшей тяги к предстоящему обогащению. Никогда не понимала, почему в кино герои орут и исходят соплями, найдя сундук с камешками? Ведь это конец привычной жизни, совмещенный с толстой стопкой смертных приговоров от незнакомых еще, но мощных злодеев. Видимо, люди правда дикари и тупари.

В зале меркнет свет. От пола поднимается дымка. Из ее слоистого далёка ко мне шагает Олер, как живой, но моложе. И взгляд у него добрый, как у дяди милиционера с агитплаката для детишек.

– Вы дошли до зала. Поздравляю, я рассчитывал на вас. Начнем с формального вопроса. Мне принадлежит три четверти того, что принято называть системой Интра. Я не выкупил и не вывел иными способами из-под контроля моего нанимателя то, что не представляет реального интереса в любом смысле. Это так называемые драгоценности и резервы, накопленные в эквиваленте ценимого пятью разными расами. Например, запасы двух наиболее редких и дорогих окислителей. Вы распоряжаетесь планетарными комплексами по выпуску всего, чем Интра снабжала сорок семь разумных и условно разумных рас. Вы уже знаете, что помимо этого на вас ответственность за судьбу продукта, созданного планетарными комплексами – от передачи заказчику и контроля соблюдения режима эксплуатации и до процедур вывода из эксплуатации, утилизации и дожития. – Фантом с отчетливой насмешкой смотрел сквозь меня. – Двести циклов назад я хладнокровно выстраивал методы влияния на разумных с целью формирования постоянных потребностей. Я желал вывести на уровень вселенский то, что виделось основой человеческих ценностей. Сто циклов назад я понимал, что у медали есть оборотная сторона. Созданные мною условия породили проблемы, которую я полагал пренебрежимо малыми при постановке целей. Но эти проблемы лишили меня природности, сделали заложником, а затем и рабом системы Интра. Я прошел заново путь человеческой эволюции, чтобы оказаться в тупике, откуда прочих спасло умение расширить границы мира и принять его разнообразие. Я оставляю вам в наследство мой тупик, целиком. С производством существ, признаваемых имуществом. С использованием этих существ без их согласия и порой против их воли, а ведь я знаю – у них есть и воля, и даже иногда, – фантом сделал паузу, – душа. Я оставляю вам машину, которая движется с колоссальной инерцией и не способна, наверное, остановиться. Я оставляю вам всю грязь от моей машины – планеты дожития в том числе, и вы уже знаете, что это такое. И я оставляю вам громоздкий ком отношений с моим партнером и нанимателем, жаждущим провести еще более радикальные решения. Он почти смог уничтожить меня. И мне немного жаль, что я не увижу, как он справляется с занозой по имени Серафима.

Фантом удалился в туман. Я сказала ему вослед несколько трехбуквенных слов, и те, которые на «х» начинаются или на «ть» заканчиваются, вызвали интерес у грисхшей, поскольку коротки и комфортны в произнесении.

– Урод, – закончила я постановку диагноза.

Отвернулась и покинула круг. Стоило ли сюда мчаться? И вот еще вопрос: а где мой новоявленный партнер, Игиолф?

– Интмайр, прошу вас вернуться в официальный круг, – ласково промурлыкал слабый, немного задыхающийся голос.

Я обернулась и без интереса изучила очередного жителя электронного тумана. Мелкого, чернявого, с масляными глазками завзятого итальянского пройдохи и гладкими чистыми ручками паразита, который все делает не сам.

– А на кой?

– Будучи официальным посмертным фантомом Игиолфа Седьмого Офража я намерен огласить его завещание и передать вам обязанности по контролю исполнения, – хитро щурясь и чуть подергивая уголком левого века, сообщил чернявый.

– Как посмертный? – оторопела я. – И давно? И насколько точно? И кто злее вас злодей? То есть ловчее?

– Данные биометрии поступали сюда постоянно, что позволяет отследить весь процесс угасания. Моего оригинала нет в живых сорок семь условных суток, – сообщил фантом. – Перед кончиной он успел сформировать пакет данных. Из них следует, что непосредственный убийца – клон военного образца. Заказчик убийства – существо с планеты Ида, получившее от моего оригинала права ут-интмайра в обход официальной процедуры, то есть незаконно. Мой оригинал опасался подобного исхода и заранее составил секретное правило, не подлежащее коррекции. Это правило исключило для убийцы возможность полноценного контроля над Интрой, поскольку уничтожило все копии завещаний кроме исходной, составленной сто циклов назад. Однако некоторые шаги агрессоров сильно ограничило меня в возможностях адекватного ответа.

– Грохнуть ее не смог, – перевела я.

– Прошу выслушать завещание, – фантом помассировал дергающееся веко, опустил руку и встал неподвижно. Мигнул, помолодел до версии столетней давности. Тогда у него и веко не дрожало, и кудри вроде были настоящие, природные. – Я, Игиолф Седьмой Офраж, оставляю все имущество и личный архив любому своему прямому родственнику по мужской линии при условии, что его имя совпадает с моим. Если указанное условие не исполнимо на момент моей смерти, я требую запуска процедуры своего клонирования с целью передачи наследства себе второго поколения. Кроме того, я настаиваю на отправке особому трибунал тэй корпуса империи данных, собранных в моем архиве на интмайра Олера, независимо от того, жив ли он к моменту оглашения завещания. Пусть позор покроет его имя даже и после смерти.

Молодой Игиолф первый раз искренне улыбнулся, гадость сделала его лицо мальчишеским и даже… приятным. Я сплюнула от отвращения. Вот же гнилушка термоядерная. Спасибо, он сразу ушлепал в туман, избавив меня от прослушивания новых умностей и соблазна орать матом в ответ, кто он и куда ему дорога. Перед грисхшами неловко быть дикой и агрессивной.

Все, туман рассеялся. Самое время вырастить кресло, стол и осмотреться, что это за Интра и с чем ее едят.

Готово, пошли отчеты по планетарным комплексам. Все там стабильно, а даже если и нет – пока в сад, не до того. То есть не так: в Сад. Макс их выпотрошит, составителей лажовых отчетов. Что дальше? Опять отчеты, уже по состоянию населения трех планет управления с кучей спамоподобных писулек-доносов одних управленцев на других. Похоже, Иги любил вместо кокса вдумчиво нюхать чужое грязное белье. В Сад, Максу на съедение…

А вот это ни в какой сад не пролезет: оказывается, на малом удалении от планеты вышел из прыжка флот империи. Мы украшаем собою все прицельные перекрестья. Интре выкатили ультиматум и не ждут ответа, не в нем суть. Империя играет в войнушку. У них – вот отчет-пугалка для Игиолфа лично – в группе объект «нова». Неопробованное секретное оружие.

– Алло, а подайте мне адмирала, – начинаю бездумно вещать и тыкаю в полезные кнопки, как советует мозговая габ-автоматика. Замолкаю, недоуменно трясу головой. Это я что сказала-то? Пробую еще раз, аккуратнее. – Говорит Серафима Жук, уже три минуты официальный интмайр системы Интра, атакуемой вам без всякого реального повода. Сообщаю, что на планетах до трех миллионов белковых, из них лишь десять процентов могут быть отнесены к боевым единицам. Отсылаю отчеты в габ-центр, копии габариусу Чаппе и послам тех рас, чьи контакты есть под рукой. – Вздыхаю, тупо смотрю на россыпь кораблей на экранах обзора. – Ребята, кончайте маяться фигней. Сажайте катера на поверхность и давайте тщательно отсортируем злодеев виновных от злодеев, на которых не собрана доказательная база. Ну и эвакуируем прочих, уродов и людей, тут всякие имеются. Опечатаем звездную систему до окончания расследования.

Расслабляюсь в кресле и жду, пока в империи хоть кто созреет до способности говорить. Интересно, как опечатывают планеты? Вот бы глянуть. Блин, я на них время трачу, вместо звонка другу Гаву или двух строк Саиду. А где Игль? Ох ты ж, теперь и за него неспокойно.

За спиной шелестит чешуей грисхш. Полуобернувшись, искоса наблюдаю. Он понял, как я отдавала команды на выращивание мебели из ровного пола и пробует повторить их. Вырастил гриб-зонтик, две стены, шалашик, кровать круглую с балдахином, шкаф до неблизкого потолка. Шипит, свистит – восторгается. Внятно показываю жесты отмены для мебели. Понял. Удалил шкаф и прочее, но начал строить колонны. Одну за одной. Видимо, так ему уютнее. Прочие зашевелились, вступают в игру «захлами зал».

Колонн уже штук сорок. Похоже, империю прохватил мозговой паралич?

– Прием, – строго говорю флоту. – Есть хоть кто-то, говорящий на всеобщем? Или вам поотрезали языки, чтоб сберечь тайну «новы»?

– Идентифицируйтесь, – хрипит хиленький баритон, пытаясь изобразить не ужас, а строгость.

Хлопаю тыльной стороной ладони по соответствующей зоне на столе, снова слушаю тишину в эфире.

– Сами бы представились для порядка, имя и звание, а? – зеваю я.

– Требую соединения с первым лицом Интры, – начинает оживать некто, по-прежнему безымянный.

– Это я. Ну, так получилось после смерти Игиолфа. Я интмайр и я на линии, что дальше? Куда будем сажать катера? Кто у вас на флагмане от габ-системы, без нейтралов такие операции смотрятся совсем криво.

– Как мертв, – голос срывается. – Это ложь!

– Прослушайте сообщение задохлого фантома, только без меня, ладно? Он таки мертв.

Отсылаю сообщение. Жду. Грисхши застроили зал колоннами так плотно, что самим негде висеть и лежать. Нехотя, со вздохами, устраняют часть красоты. Совещаются, по три раза меняют решения, ужас какие серьезные. Интересно, если они дырявят мир бесследно, пролезая от откуда угодно в куда им надо, то как они видят мир? Может, это не колонны. Если присмотреться, грисхши их стараются искривить, украсить наплывами и связать одну с другой.

– Серафима, мы получили данные о вас. Предлагаем портироваться на флагман, немедленно, – напряженным голосом просит – именно просит! – очередной безымянный имперец. – Отсылаю координаты.

– Ответ отрицательный. Ребята, чтобы было кристально внятно: я сижу под замком в главном зале, злодеи и злодейки неустановленной численности свободно шарятся по планетам. Среди злодеек есть особо одаренные симпатки. Создавая им уют, я первым движением после вступления в должность ввела тотальный ПИН протокол, с запретом на портацию вплоть до самой малой дальности. Отменять я ничего не буду. К тому же в зале со мной толпа грисхшей, до сотни, наверное. Им вы что будете втолковывать о своем флагмане?

Опять тишина. У людей, вроде, скорость реакции выше, чем у улиток. Но даже улитки дадут фору команде имперского флагмана. Пока там отсыпаются в шоке, я успеваю сообразить: а по мнению грисхшей, запредельной дальности портации не существует. Так что они, содействуя моей отправке в Утиль, не были причастны к плану убийства, даже если понимали суть портатора, как транспортного устройства.

– Вынужден поставить в известность, – чеканно выносит приговор тот же безымянный тип, – что ранее мы активировали «нову». До выхода звезды в закритический режим одна десятая доли суток. Мы намерены… вынуждены прыгать отсюда немедленно. Если вы не воспользуетесь портатором, это будет ваше решение. И ваша ответственность.

– Моя? Ах ты вонючка шишковатая!

Я вдохнула, готовясь со вкусом, многословно выдохнуть – и молча спустила пар. Нет времени на злость. На глупость тоже. Рву канал. Ставлю таймер с отсчетом времени до очередного конца света. Врубаю поиск.

– Шарпушечка, – умоляю я вселенную проникновенным шепотом.

– На месте, – сообщает напарник. – Отследил и координировал выхухливание, постоянно нахожусь в ожидании твоего сигнала.

– Макс тут? Вот хорошо… наверное. Дай мне Макса!

– В режиме маскировки связь через меня, – гордится Шарп. Щелкает и дальше вещает басом интрала. – Сима, ты обязана заняться составлением полного отчета. Мы не могли установить с тобой контакт полные сутки, находясь в звездной системе и получив предварительный короткий сигнал о склейке ярлыка. Это либо сбой технологии, либо неизвестное воздействие.

– Второе. Все пучком, Макс. Ну – со мной все ок.

– Принято. Что не отменяет написания отчета. Сейчас мы сменим дислокацию и через сто таков будем готовы к запитке энергосистем. Прошу связаться с официальными властями и уточнить, является ли допустимым изъятие в пользу Сада Тиа звездной массы, подлежащей уничтожению.

– Это целиком наша масса, вроде бы даже моя лично. А что, можем изъять? Ты слышал, империя решила нанести удар и уже в процессе.

– Мы трижды отрабатывали аврально съем малой доли энергии при блокировании плазменных аномалий, – вещает Макс и я улыбаюсь, слушая его роскошный бас. – При нынешнем, прогрессирующем непрерывно, состоянии росли и странства мы способны безопасно и без потерь изъять энергию звезды данного типа. Гораздо сложнее удержать равновесие планетарной системы, поскольку вклейка ярлыка для объекта «звезда» нами не проводилась. В перспективе сорока-пятидесяти циклов я прогнозирую рассогласование орбит и коллапс планетарной группы.

– То есть до того могу не объявлять на планетах панику и скоростную упаковку в простыни для достойной кремации?

– Да, – мрачно отзывается Макс, который не ценит шуток по серьезным вопросам. – Объявите режим непокидания мест дислокации до контактной идентификации подконтрольными мне подразделениями.

– Ты вспомнил, как лаять командами без моего позитивного влияния. Эй, тут особый случай, отправляй клонов с обнуленным гормональным фоном и сам без Зэйры ни шагу.

– Принято. За прошедшее с момента вывухливания время установлен ряд фактов, подлежащих немедленному анализу, – еще строже сказал Макс. – Отсылаю. Требую изучить безотлагательно.

– До отчета?

Он прервал связь. Значит, до. Я посмотрела в потолок, зажатый в лесу ветвящихся колонн. Позвала Ихассу и в каких-то две минуты объяснила ему, что ближняя звезда накрывается. Я краснела и стыдилась, но все же использовала термины «бздынь» и «пшик нахрен». Интеллект грисхшей, по моему мнению, огромен. Никто, даже сам Чаппа, не выудил бы информацию из моего бреда. Но Ихасса кивнул – он усвоил движение согласия! Повернулся к своим что-то сказал. По команде все нырнули. Дыр в полу не осталось, но грисхши сгинули. Лишь тот, кто первым меня встретил и решил не убивать, а выслушать – он рискнул пережить в зале и пшик, и даже полный бздынь. То ли остался в разведке, то ли не бросил меня. Верится во второе. Я предпочитаю красивые объяснения. Когда дело не касается людей, я оказывают права, пусть и не всегда.

Итак, что за срочный рапорт от строевого во гневе Макса? Читаю, балдею, вскипаю, луплю столешницу, ушибаю кулак, начинаю думать. И все это за десять секунд. У меня мозг небольшой, зато безынерционный. Уже ищу канал связи.

– Дежурный по сектору.

Игля в империи нет, что и требовалось подтвердить. Когда сун тэй на задании, за него сообщения выслушивает курсант или предпенсионный неудачник с манией секретности.

– Дежурный, я Серафима Жук, интмайр системы Интра. Требую немедленно соединить прямо с ри тэем, это вопрос чести империи и мира с целым рядом рас. Считаю до десяти, затем отсылаю данные габариусу, и тогда все станет необратимо. Ну как, шевелимся сейчас или будем всю оставшуюся жизнь привыкать грызть локти?

– Что?

– Не трать время. Отошли ему мои слова. Сразу.

Жду. Если и ри тэй – улитка, то империя в полной жопе. Раз, два, три, четыре…

– Серафима, как приятно, что вы позвонили именно мне и именно теперь, – отечески улыбается высочайший интриган.

– Я получила отчет от своего друга Макса. Он гений и он кое-что просек. Линия защищенная?

– Да.

– Опуская все «может быть» и «маловероятно, но» из его классного отчета, скажу прямо: имперские хари с длиннющими ушами были заказчиками ряда проектов, грязнейших. Думаю, в говне не только империя, но пока Макс рассмотрел именно ваши грязные уши. Самый весомый прокол идет по теме хранения мозгов с разной степенью защиты на планетах, подверженных катаклизмам… не буду уточнять. Повторюсь, у меня масса доказательств того, что империя была заказчиком у Игиолфа. Ваш флот прямо теперь намерен грохнуть управленческие планеты Интры, не считаясь с жертвами и крахом репутации людей. Вы стараетесь хотя бы так ликвидировать здешние архивы, чтобы предотвратить еще худший крах. Так?

– Не мы, – поморщился ри тэй. – Корпус сделал все, чтобы локализовать ситуацию. Нам не хватило времени.

– Ха. Стареете, герр бульдог, военные оттерли от миски с кормом, ага? Или вы слабо упирались? Не надо так смотреть. Я не самая умная, зато от ядовитого взгляда не сдохну. И еще. Я понимаю, что вы – люди. Скажу точнее: я и вы, все мы – люди, все одной крови и яд в ней тоже один. Итак, вот суть сообщения. Я готова изъять данные… совсем. Мне хочется верить, что люди не безнадежны. Это наивно, но мне так нравится. В обмен вы в минимальный срок выдавливаете из ваших резервов вот это, умноженное на десять, – я отправила список острых потребностей, который Макс составил для Сада Тиа и его аналогов еще дня три назад. – Простая сделка, дешевая для вас. Начало подачи ресурсов будет расценено мною, как признание сделки.

– До финализации работы «новы» пять минут, – поморщился ри тэй.

– Мне что, перезвонить через шесть? Могу, но не хочу. Я не намерена даром отдавать технологию нашего спасения. Может, двое суток назад я бы сдуру, от безысходности так и сделала, стремясь получить то, в отправленном списке. Но сейчас я при ресурсах. И что куда важнее: я видела Игля. Молитесь там, чтоб он выжил, иначе… Не важно. Мне противно. Вы понимали, на что обрекаете его. Вы, лично. Это аннулирует мое к вам уважение.

– Он старался именно избежать применения «новы», – поморщился ри тэй. – Сима, я просил бы вас более трезво реагировать. Эти детские вспышки эмоций…

– Игль недавно зарезал меня. Можно после воскрешения малость поблажить, – угробила я ри тэя и с наслаждением пронаблюдала, как он зеленеет. – А вот скажите: у вас была няня? Такая, ну – по найму из Интры.

– Вероятно такая, – нехотя ответил ри тэй.

– Ваши родители ее вернули, когда их говнючок подрос и перестал пачкать пеленки? Расторгли договор, да? Так это называется?

– Мы уходим от темы.

– Нет. Мы как раз пришли к ней. Вы помните свою няню. Вы прожили жизнь, длиннючую, и не задали себе вопроса, где она, как она и кто она – человек или… игрушка. Значит, у меня есть зеркальный вопрос, ри тэй: кто вы. Впредь я не готова сказать вам ни слова, пока не приду к выводу, что вы все же человек в моем эмпатском понимании, путь оно и неумное, ненаучное и вообще… дикое. Те, кто виновен в униженном состоянии Тиа и ей подобных, будут до последнего урода включены в черный список, мой личный. Ни слова их, ни мига внимания. Отбой.

Я оборвала связь и отвернулась от стола. Ну прет меня, ну горожу то, о чем может и пожалею, а может и нет. Позже станет видно. А пока Ихасса рядом и следит за движениями с растущим интересом. Попробовал повторять жесты. Тронул кончиком щупальца мое колено. Замер, когда я стала смотреть на него. Жестом показал ком – пожалуй, это шкуры. Зашипел, сомневаясь, что получится объяснить. Показал снова ком, гораздо больше. Показал плоскости вокруг кома, а затем щупальцем нацарапал в воздухе «мы». Изобразил, как толкает ящик, тот удаляется… Все, сник.

– Вам не вернули шкуры, – дошло до меня.

– Шкуры! – оживился Ихасса.

Я быстро настроила канал, вызвала лично Чаппу. Лучший из дрюккелей от усталости едва мог сидеть. Но даже такой он обрадовался, едва увидел меня. Дурацкий мир! Люди желают мне сдохнуть, а нелюди – выжить…

– Очень важное дело, – осторожно начала я. – Грисхши воюют с дрюккелями? Это их инициатива и они нападают? Они являются из ниоткуда и пропадают в никуда, устроив переполох. Так?

– Время от времени, без системы и готовности общаться. Мы не понимаем, ни как приходят, ни куда пропадают, – кивнул Чаппа, с растущим интересом всматриваясь в фигуру Ихассы. – Сима, откуда вы знаете о наших осложнениях? Признаю, упорядоченность встревожена. Часть рюклов полагает, что так много нарушений порядка способны создать лишь неразумные.

– Тот ящик со шкурами, который они отправили, чтобы быть допущенными на игры, он в вашей галактике?

– Да, – Чаппа пощелкал жвалами, выражая напряжение, информация не подлежала огласке.

– Верните им ящик. Это для них то же, что для вас квиппа. Знаете… вы нанесли им, того не желая, реальное си-тар-кай оскорбление с пинком под зад.

– Это точно?

– Габариус, когда я могла что-то гарантировать? Но если я верно их поняла, то это еще мягко сказано. Можете выесть мой сонный мозг, если я ошибаюсь. Вы как бы выставили их голыми на всеобщее осмеяние. Вот.

– Сима, мы лишь исполняли правила. Раса, принимающая игры, хранит у себя данные на всех участников. Это можно объяснить им?

– Я попробую. Но у нас пока полный тарарам, габариус. Я в ужасе, я оказалась интмайром и не знаю, как от этого спастись.

– Ваше сообщение мне передали. Рад, что империя… – Чаппа глянул в сторону, – да, мне сказали, вам понравится. Империя села в лужу со своей «новой». Понял, что села, едва увидел вас. Я верно избрал идиому?

Я посопела, улыбаясь и восторженно наблюдая любимого моего дрюккеля. Я ему закивала и, хитро подмигивая, отправила нашу беседу с ри тэем, выдержки. Чтобы глянул на рожу севшего в лужу интригана.

– Объявите повсеместно о намерении ликвидировать Интру, – посоветовал Чаппа, просматривая запись и чуть заметно пощелкивая жвалами. Пленки убрались с его глаз – значит, взбодрился. – Да, объявите. Все зашевелятся, ком проблем вспухнет, а затем станет уменьшаться. Ликвидировать не стоит и вряд ли посильно, но вы установите связи и оцените условия, сможете обдумать способ изменения системы. Худшее впереди, вы правы, и это придется перетерпеть. Раса инсектов давно намеревалась что-то сделать в указанном направлении, Интра нам противна и чужда. Но мы не сторонники резких шагов на чужом поле. Вы можете написать мне, габариусу и высочайшему носителю рюкла, прошение об оказании посильной помощи в сортировке проблем и их урегулировании. Пока же я сохраняю за вами статус габрехта и официально даю вам отпуск на неопределенный срок.

– Высочайшему? Это что, с повышением вас поздравить?

– Можно, – лаконично сообщил Чаппа, глядя в замок верхних лап, что означает принятие поздравления с благодарностью.

– А помощь – без подвохов?

– Мы всё проверим и утвердим прежде, чем ставить квиппу. Огга в вас положительно заинтересован. Это важно. И посредничество в контакте с грисхшами дорогого стоит.

Зал тряхнуло, воздух, стены, само мое тело смяла короткая рябь, будто «флаг» пространства рванул невидимый ветер – и снова расправил, умчавшись вдаль. Зрение сбилось, к горлу подступила тошнота… Страх полоснул по сердцу. Сжала зубы и терплю. Радует то, что я не одна. Ихасса, игнорируя происходящее, строит себе барный стул сложной формы. Наконец справился, навалился на крюк, заменяющий сиденье и намотал хвост на основание.

– Шкуры, – сказал он внятно, глядя на Чаппу. – Мы.

Я тяжело вздохнула, понимая, что худшее для вселенной позади, а для меня лично – впереди. Теперь некому убивать неудобного, но официального, интмайра, находящегося под охраной грисхша. А живая я убьюсь сама, составляя подробные отчеты, необходимые решительно всем.

 

Фрагмент шифрованного дневника. Запись 4315

Вниманию ри тэя империи.

Первое и главное, раз ты дочитал о последней записи: я тебя совсем не уважаю и про «вы» – забудь. Второе и нафиг совсем главное – в черный список крупными буквами и чтоб никто и никогда мне слова об империи и ее ри тэях не говорил, прибью языком к дверному косяку.

Это вонючее говно за нумером семь империя одаривала заказами? Этому чмо помогали вербовать идян, ломая жизнь девочкам, которые были младше меня нынешней? И вы дали ему построить у вас во взрослом мире банальный потребительский рай для тупорылых, множа их число и позоря расу перед соседями?

Я обещала не обнародовать. Ладно. Было. Не обнародую, не хочу краснеть за людей. Спорим на наследство Игиолфа, у тебя барахлит вторичная развертка? Ты ж дикарь, злой дикарь, подвинутый на страхах и обманах. Лечись, а? Хочешь, пришлю Ливси для жесткой коррекции мозга… Хотя тут, вроде, только карандашница поможет.

По делу.

1. Пофиг мне, что у империи персонал крейсеров резерва составляют клоны и вы имеете долгосрочный договор на их поставку. Не получите никого, пока они не получат прав людей типа «актив». Макс в курсе и он проверит исполнение. Уточняю мотив решения, я обсудила с Максом и Чаппой. Только имеющие права могут загружаться обязанностями и долгом, тем более когда речь идет про умирать и убивать. Это мы решили однозначно. Что мое решение для тебя? А вот что: все клоны уровня «нор» и выше моей системы? Вот и попробуй им приказать, если я против. И скажи спасибо, что я сама не приказала им ничего для демонстрации того, кто кому Иванов.

2. Ни одной няни империя не закажет «по потребностям». Няни переходят в режим Мэри Поппинс. Я вообще один раз это кино смотрела, но фишка классная: няни прилетают и улетают, когда и к кому им заблагорассудится. И хоть ты сдохни, но если твои детишки уроды, я-то знаю, в кого они пошли, а? Спиши на дожитие их папу и не гони про обязанности нянь. У меня дома дети письма Дед Морозу пишут, хотя он не настоящий, а ты самделешной няне ни слова ни черкнул, паразит!

3. Нет, по технологии росли я могу тебе выхухлить только конструкцию из трех пальцев. Объемное фото прилагается. Сад Тиа имеет постоянную орбиту прописки, но мы будем выхухливаться, куда и когда пожелаем, мы не граждане империи, чтобы просить разрешение или уведомлять. С га-системой я все уладила. И не надо мне угрожать, с транспортниками сама все улажу.

4. Уточнение к пункту первому, расширяющее толкование. Если через одну долю цикла все – ты точно прочел – ВСЕ инженерные клоны в империи не получат прав людей, я передумаю и обнародую полный лист фиктивных личностей, заказанных вами у Игиолфа.

5. Это тебе типа квиппа, финальная: Шарп взвесил содержимое сейфа. У меня сорок кило чистого, неразбавленного говна на империю, ее империум, ее флот, ее стат и тэй корпуса. Ухухлено надежно, но только дай повод… руки чешутся!

Серафима Жук.

Интмайр свободного садового поселения для любых форм жизни.

 

– И ты улетел, – вздохнул Альг.

Ответа не требовалось. Два телепата, каждый со своими проблемами, не могут взаимно разгрузиться, но вполне способны содержательно помолчать о том, о чем им больно думать. Сейчас три телепата молчат, солидарно перемогая боли разного происхождения.

– Прекратите игнорировать меня, – поморщился Игль. – Кстати, у меня все в порядке. В отличие от вас.

– Он не прыгун, – отметил Альг и рассмеялся. – Саид, это действительно занятно. У тебя тонкая психика доу, вдобавок ты долго общался с эмпатами и идянами, ты стал… чутким. Это опасно, грозит срывами. Я до сих пор еще в срыве. Игль толстокож и тренирован. Но мы, две больные головы, тут и лечим здоровую голову скрытного, но стойкого к идее суицида человека.

– Я убил Симу и затем себя. То есть я дважды мертв, – повествовательно выговорил Игль.

Закрыл глаза и замер в расслабленности. Саид тоже закрыл глаза. Очередной нумерованный рай для усталых представителей имперского «актива» был тщательно ухожен, обдуманно дик и в должной мере безлюден. Пляж из мельчайших радужных ракушек, не пристающих к коже, простирался до горизонта. Ветер отсыпался. Облака медитировали. Море ни о чем не волновалось. Но Иглю было худо, так худо, что в стойкость и твердокожесть верить не получалось. Значит, нельзя встать и уйти.

Игля спас нелепейший, но весьма эффективный врач с незнакомым именем Ливси. Сун тэй валялся на полу в запертой изнутри каюте в луже собственной крови… Он уже остывал, конвульсивно смятый предсмертной истерикой разрушенного сознания. Ему и еще трем телепатам империи преступное существо с Иды запретило жить, мстя за свой провал. Игль боролся, и только поэтому его нашли еще годным для реанимации. Из-за Игля и прочих, кого надлежало найти срочно, Саид разминулся с Симой. Он доу и он, незаменимый, всем кругом обязан помогать. Его бы, пожалуй, уничтожили одним перечнем «самого насущного», но Гав, на минутку отлучившись к хозяйке, не подвел, вернулся, покусал и исцарапал просителей. А затем бросился искать камаррга, который явился и мгновенно всех усовестил.

Но – поздно. Сима уже улетала, ее ждал Чаппа, за ней следовал грисхш, и вмешаться, вклиниться было совершенно невозможно. Саид добежал до зоны старта катеров – и почти не опоздал. Почти… Он видел взлет. И еще отметил всем своим даром второе существо, провожающее Симу и отягощенное тоской: человека с совершенно непримечательной внешностью, якобы служащего системы Интра, чье сознание казалось бесчеловечно и не читалось даже поверхностно. «Человек» стоял у стены и был парализован болью. Смотрел, запрокинув голову, и глаза подозрительно ярко блестели…

– Давайте слетаем в габ Зу. – Усилием воли погасив воспоминание, предложил Саид.

– Троим нам не везет в личном, значит, надо сместить акценты в интересах. Напиться предлагаешь? Наивно, – упрекнул Игль.

– Он не простил жене того, что она простила ему, – зевнул Альг. – Я бессилен это исправить или принять. Я покинул семью, мое прошлое разрушило меня не менее, чем Игля. Долгие циклы я умудрился сам себя держать под внушением. Теперь наконец свободен… а зачем? На душе пустота, она не трехмерна, но вся изрыта червячными ходами грисхшей. Душу мою изрытую куда-то тянет, а что тянет и куда – не понимаю.

– Тогда слетаем к камарргам, – подумал вслух Саид. – Меня после спарринга с вождем реанимировали трое суток. Этот смешной Ливси. Прочнейший череп в мире, наверное. Внутри мозг, близко родственный полукровке пыров. Я сказал ему, когда очнулся. Он проорал «пре-вос-ход-нень-ко!» и умчался навещать родню. Оказывается, самым железным людям требуется родня. Он приживется у энгонов, он сумасшедший в должной мере.

– Противно, – кратко резюмировал Игль.

Еще бы! Для телепата его уровня, да с опытом в тэй корпусе – быть читаемым насквозь и не иметь возможности ответно прочесть. Вдвойне противно, поскольку такое положение почти все реплики вслух отдает доу. Позволяет ему вести беседу, выуживая в каждый момент из собеседников те мысли, какие удобны.

– Дальше, – принял тон Саид.

– Поговори с Симой, – сун тэй резко сел, глаза блестели азартом. – Напиши ей хотя бы! Интмайр Игль. Это превосходно звучит. Я подкуплю тебя. Скажи, чем. Намекни, я понятливый.

– Противно, – в точности копируя тон, буркнул Альг. Поморщился и напевно выговорил на одном дыхании: – Интмайр Амана Харра Линль Доанрда Ти Оха Юма Иглиа О Лоль Танга Игиолф.

– Девятый, – из вредности подсказал Саид. – Даже я ни разу не считал его имен до конца. Что за традиция, давать детям по двенадцать имен?

– Никто не дочитывал, – Игль старательно изобразил улыбку, чтобы не показывать, как ему тошно. – К тому же во всех моих данных имя уже сокращено. Кроме записи о рождении, а она изъята из архивов общего доступа в пользу семьи. Саид, отправь ей письмо. Меня не уволят со службы, если я не выведу ри тэя из Симиного черного списка контактов. Понимаешь, он уважает Симу и его не честно винить за дела, не им начатые. Саид, я буду считать тебя взрослым, я полечу и напьюсь хоть в системе Зу, хоть в габе Уги. Я…

– Я… Бывший я, всегда я, – передразнил Альг.

– Уволюсь, – Игль сел совсем прямо и взгляд его стал прозрачен от прилива искренности. – Оказывается, не всем можно пожертвовать ради дела. Такой вывод уничтожает мою карьеру в корпусе. К тому же теперь, когда они все знают мое имя и то, что я наследник.

– Твой предусмотрительный дед обстряпал дельце впрок, – одобрил Саид. – Я считал, у вас полпланеты в косвенной родне с семьей Офраж. Но после создания Интры от Игиолфа сознательно отвернулись и имя перестали использовать. Если б не твой дед, правило в завещании не сработало бы должным образом. У Симы на последнем этапе пути к залу оказалось бы в сто раз больше проблем. Ты пожертвовал собой. Ты ее спасал, хотя и не знал, что ее. Значит, я твой должник и напишу письмо.

Игиолф Девятый вспыхнул наивной улыбкой семейного типа. Посопел и стал навязчиво думать о «Харлее» для Билли. Он остро нуждался в стимулах, способных склонить друга к весомой услуге. Он мечтал наладить прямой контакт с Оггой, это даже не для корпуса – это воистину идея всей жизни…

– Почти верю, – зевнул Альг.

– Ни на ноготь, – отрезал Саид. Встал, потянулся и небольно пнул Игля в бок. – Ладно. Я выбрал. Напиваться не будем, летим на Онтиод. Игры уже во всю идут, но мы еще успеем поболеть за камарргов до звона в ушах и срыва горла.

– За камарргов, – передразнил Игль. – С тебя какой спрос. Но мне впадать в детство как-то…

Он оборвал фразу и по мере сил приватно умолчал о прочем, трудно переводимом в слова. О том, что второй раз отдыхает в нумерованном раю, что его сын на вид чуть старше Саида, что сам он слишком давно копается в мозгах. Червивых, гнилых, переполненных тем, что не выберется наружу, но и такое, подспудное, открыто телепату. Конечно, он знал, чем обернется внедрение в Интру. Телепат принимает мысли и значит, подвержен влиянию. Это знали все заговорщики. Но телепат, даже находясь до самого дна сознания под контролем, неизбежно и сам влияет – это известно далеко не каждому. Он помогал переоценивать силы, упиваться триумфом и пренебрегать опытом врагов. Он был виновен более, чем кто либо во вселенной в нападении на габ Уги – ведь именно его «накачка» позволила заговорщикам обнаглеть до безрассудства и проявить себя безобразно, дико и – преждевременно. Ровно по той же причине он в праве счесть себя заказчиком убийства Игиолфа Седьмого, ведь он был под влиянием и однажды сам назвал полное свое имя, сделав хозяина Интры лишним в большой игре.

– Осторожнее, – сухо предупредил Альг.

– Да, сейчас он начнет качать мои эмоции от жалости к отвращению и обратно, – согласился Саид. – Он научился у идян худшему… но бесполезному. Я тоже научился у них. Лучшему. Игиолф полагал, что логика и интуиция враги, непримиримые даже в одном человеке, тем более – в цивилизации. Он ставил то на одного бойца, то на второго и к старости выше ценил интуитов. Мне мир видится совсем иным. Ика прав. Баланс.

Саид сменил позу, с долей комичного сверхусердия подражая медитативному самопогружению идян. Открыл левый глаз и подмигнул Иглю.

– Мне было откровение, точно летим на Онтиод! При моей живучести люди в многоборье скучны, – Саид теперь старался не молчать, не давать повода усомниться в спонтанности, дурашливости идеи. – За дрюккелей я не болею, они повели себя некрасиво в отношении мурвров. Сафары так и так продуют в этом сезоне, у них нервы слишком нежные. Энгоны каждый раз спонтанны и великолепны, но до финиша не дойдут, ведь они не могут долго следовать правилам. За кого еще болеть? Грисхши пока вне расчетов.

– И то, – согласился Игль. – Моя просьба в силе, условия ты выбрал.

Тон был слаще меда. Сун тэй щурился и, пожалуй, уже осязал полировку на крыле настоящего «Харлея». Альг хмыкнул и тоже встал. С отвращением повернулся спиной к морю, пассиву и самой идее дожития.

Катер принял курс и некоторое время боролся со слишком упрямым навигатором, предлагая Саиду добраться быстрее, стандартнее и меньшим числом прыжков. Но это бы не позволило набрать на трассе три аномалии типа «линза двойная». Наконец, катер прыгнул изящнейшей кривой трассой, достойной зависти Гюль.

На подступах к зоне вселенских спортивных игр оказались забиты даже внесистемные пирсы с локальными портаторами средней дальности. Но Рыг, как и обещал, все предусмотрел и уладил, катер приняли на закрытый орбитальный габ-причал для особо важных гостей.

– Нас обманули, – заподозрил Игль, щупая пропуск для прямого просмотра финала. – Но в чем именно?

– Он азартный болельщик и его надо экранировать при таком накале эмоций толпы, – предположил Альг. Покосился на молчаливого доу. – Или нас обманули сильнее, чем ты предполагаешь.

– Списки команд, – Рыг пожал руку каждому гостю, сливая данные по финалу игр. – Я вызвал наших и попросил помощи у камарргов. Ваши места держат. Но там жарко, так что бегом и без трепа.

На себя последнее правило мурвр не распространял. Прыгая в пораторы, предъявляя приоритеты на контроле и распихивая охрану, Рыг говорил и говорил. Он успел рассказать, что сафары прибежали последними, как и ожидалось. Люди тоже не блеснули, взяв в команду энгона на этап логических лабиринтов. Он прошел первым с огромным отрывом, но у самого выхода хлопнул себя по лбу, сказал «а тут кое-что можно доработать» – и с тем удалился обратно в лабиринт, где еще долго и успешно прятался и тренера и группы судий на трассе. Грисхши так и не поняли правил, хотя им втолковывали все по очереди, а они в ответ кивали. Затем вышли на трассу этапа – чтобы мгновение спустя от старта невозмутимо вынырнуть из поверхности строго за финишной чертой… Похоже, взаимопонимание с загадочной расой хранителей собственных шкур куда призрачнее, чем казалось… Сейчас взбешенные хозяева игр – дрюккели – во все лапы разыскивают Серафиму Жук, которая одна и умеет ненаучно, абсурдно и по-детски, но – договариваться с грисхшами.

– Мы элита вселенной, – поразился Игль, протискиваясь узким лазом к цели похода. – С чего бы?

Места были воистину великолепны. Сразу за финишной лентой, в пятом ряду кресел, лежанок, шестов и насестов для гостей, получивших личные приглашения от организаторов и чемпионов прошлых игр.

Соседнее с пустующими место занимал черногривый гигант мурвр. Тот самый непревзойденный боец расы, который принес ее команде десять побед подряд и оказался вне игр из-за коварства дрюккелей. Полированный фрогр – особая смесь газов, подвергшихся сжиживанию и заморозке с последующей сложной процедурой упрочнения поверхности. Именно бег по фрогру ввели как новую версию этапа многоборья дрюккели. Мурвр повредил копыто на первом прыжке, а дальнейшее его продвижение к финишу стало примером несгибаемой воли этой расы – и доказательством того, что слабые стороны есть у всех. Когда мурвр, последним, все же пересек финишный створ, выяснилась еще одна жутковатая подробность: фрогр, испаряясь, искажал процесс регенерации повреждений. Изуродованные ткани кожи и плоти были удалены и заново выращены, а копыта пришлось заменять на частично неприродные. Дрюккели были сами потрясены, они принесли все возможные извинения и немедленно поменяли состав газовой смеси. Расследование показало, что они не могли предвидеть такой аномалии в регенерации… Но грозный мурвр на игры не вернулся. Новые копыта он так и не смог принять, как полноценную часть себя.

– Великий день, – проревел знаменитый боец, подгребая под тяжелую лапу Альга и выдавливая из его легких лишний воздух. – Великий!

– Мы не придем последними, бой будет дан, мы нанижем дюккелей на рога, – пояснил Рыг, хлопком по спине усадил Игля. – Все, мне пора. Они близко, вот-вот появятся.

Саид занял тесное среднее место.

Он ощущал, как просыпается демон большой толпы, он терял себя по капле, по молекуле – растворяясь в общем бешеном ликовании. Он пропитывался игрой и врастал в нее, он впервые охотно и до конца принимал влияние толпы. Он видел все полированное поле, накрытое непрестанно меняющимся узором испарений фрогра, лилово-рыжих, алых, искристо-голубых в свете бессчетных лучей, нацеленных на зону финала. Он видел черный бархат круга портатора, эту вырезанную устроителями дыру в мировом пространстве. Он ощущал пульс ожидания, рокочущие, стонущие, всхлипывающие волны азарта, готовые раскачать и обрушить трибуны. Он вдыхал мириады запахов, доступных носам самых разных существ. Он потел и холодел кожей, у него чесались перья и саднила чешуя… Он ждал, вместе со всеми. Он прятался в слитном ожидании от Игля и Альга.

– О-ооо, У-рргр, Ссс-шаахсс – на все голоса взвыли трибуны.

Круг портатора на миг утратил бездонность – значит, вот-вот он выбросит первого участника. Станет ясно, какая раса лидирует. Полдоли цикла назад лучшими были камаррги, но вроде бы они запутались в лабиринте.

Вспышка – это тоже условие этапа, прибывший должен быть дезориентирован. Ослепший, он сделает первый шаг на фрогр.

– Костюм мурвров, но это гуманоид… вроде? – насторожился Игль, подаваясь вперед.

Легкое, стремительное существо вырвалось из тени портатора, ступило на фрогр и заскользило, с трудом удерживая равновесие. Инистый пар взволновался, радужными вихрями окружая тело, мешая рассмотреть, опознать.

– Я… – Альг хрипло выдохнул остатки воздуха. Забыв о вежливости, локтем отодвинул мурвра-чемпиона, вздохнул во все легкие.

Он сказал еще что-то, но толпа ревела яростно и дико, боевой клич камаррга – и он бы слился, потерялся.

Первый финалист по инерции ехал от портатора, шокированный огромностью пространства, слепой. Саид ощущал бешеный пульс толпы – и ее бессилие сломать, затоптать, сделать шепот Альга, совершенно внятный одному существу на этой планете игр – и предназначенный этому существу.

Альг слепо дернулся, пытаясь встать и шагнуть вперед. Он не сознавал более себя, места в толпе, спинок кресел переднего ряда, правил поведения – он бестолково возился и сопел, пытаясь вырываться из лап черногривого мурвра.

Саид наоборот, отделился от толпы и воссоединился с собственным телом, чтобы принять сознательное участие в борьбе с исступленно рвущимся Альгом, готовым себя изуродовать, но одолеть захват лап и рук.

Первый финалист, весь облитый сине-серебряным костюмом, частично открывающим лишь зону глаз, ладони и стопы, слепо моргая, повернулся к финишному створу, опознав его без ошибки. Гибкие ноги необычной для людей конструкции спружинили, существо присело – и первым прыжком бросило себя на три корпуса вверх и на пять вперед. Едва заметное касание о фрогр – и новый прыжок в танцующем, как искристое волшебство, тумане… толпа ревела так, что рвало барабанные перепонки.

По скуле тонкой струйкой скользило теплое – кровь. В висках лупил колоколами набата пульс. Азарт толпы не давил на сознание и не мешал видеть во всем великолепии то, что удалось создать благодаря усилиям Рыга и его соплеменников. Толстый, очень толстый канат, свитый из сплошной упругости, ведь в мире нет ничего сильнее слепоты людской, особенно – созданной собственноручно. Сейчас канат взаимного притяжения получал все новые волокна и сплетался, сплетался… Стягивал две половинки целого. Это видели о всей толпе лишь два наблюдателя: телепат и симпат. Саид из зоны за финишным створом – благодаря дару доу, который он решил более не называть проклятием. Ика с верхних трибун – силой своего дара, ведь он тоже был в сговоре и наблюдал его итог, величайшее таинство своей расы, рождение двуединого сознания…

Непреодолимое поле фрогра финалист миновал в семь прыжков, чтобы восьмым вломиться в толпу зрителей. Мурвр-чемпион поймал и подстраховал, широкими лапищами раздвинул соседей – и создал необходимое свободное место. Прыгнул сам – и оказался рядом с финишной лентой, по-прежнему натянутой, ведь победитель ее перемахнул и не заметил.

Мурвр сорвал ленту, чуть присел и выдал длинную, сложную дробь копыт. Все мурвы, сколько их было на трибунах, подхватили ритм, превращая финиш в нечто более шумное, чем это вообще возможно.

Второй финалист – а это был мощный, прекрасно сложенный дрюккель – вырвался их портатора, быстро сорентировался после ослепления и помчался к финишу, скользя по фрогру и припадая корпусом к поверхности, чтобы тело не закрутило, сбивая с курса. Почти сразу из портатора явился среброгривый камаррг. Он не истратил ни мгновения, первым же движением устремив расправленную пружину готовых к рывку мышц и следуя подсказке безупречного нюха. Камаррг сравнялся с дрюккелем у самого створа финиша – чтобы вместе с ним уткнуться во внезапную преграду! Грисхшам так и не смогли объяснить сути игр, так что их участник, как всегда, явился в указанной ему точке назначения. Не сразу – ведь просили не делать перемещения мгновенным, да?

Саид отвернулся от зрелища, столь важного всей вселенной, дернул за плечо Игля и вдвоем с ним, кое-как распихивая обезумевших зрителей, то ли повел, то ли поволок в более тихое место тех, ради кого затеял эту несложную интригу. Когда дверь отделила грохот от тишины, стало можно без сил сползти по стене и счесть дело сделанным.

– Яхгль, – дрожащими губами повторял Альг, внезапно обнаружив в памяти повал и заполнив его. – Яхгль…

– Так нельзя, так же нельзя, – всхлипывала идянка, пытаясь стереть слезы, не разжимая объятий. – Так нельзя. Йотль никого ни к чему не обязывает. Это моя ноша и я должна…

Саид кивнул с благодарностью врачу, который осмотрел кровоточащее ухо и принял меры. Затем помощь была оказана Иглю, и он тоже смог слышать бестолковейший разговор совершенно неразумных людей ушами, а не только телепатией.

– Это ты устроил, – наконец обернулась Яхгль, чье поле силы сияло невероятными, ярчайшими тонами. – Как ты мог… то есть благодарю.

– Иде пойдет на пользу хотя бы одна семья, в которой никто не говорит о себе лично «мы», – улыбнулся Саид. – Поздравляю. Бег был великолепен. Я не верил, что Рыг сможет тебя уговорить. Предложение показать себя перед всем миром с такими ногами, да на фрогре, опасном самими мурврам! Это было недопустимое и провокационное предложение. Как ты решилась?

– Рыг мне вроде… отца, – краснея и моргая, созналась Яхгль. – Я увидела его первый раз и сразу поняла, что мне его не хватало. Всю жизнь не хватало.

Дверь ненадолго открылась, волна грохота вкатила в зал дрюккеля – и оказалась снова отрезана шумоизоляцией.

– Мы подозреваем нарушение правил и незаконное стимулирование физических данных, – проскрипел дрюккель, вставая в рост и кутаясь в багровое одеяние по всем правилам. – Мы уже заявили о полном расследовании. Вы обязаны пройти тесты. Немедленно!

– Влюбленность не запрещена законом, на фрогр она вышла без обуви, как все мурвры, хотя это больно и опасно, – криво усмехнулся Игль. Глянул на Саида, не поднимая голову, и получилось искоса, из-под волос. – Ты хотел показать это мне? Как картинку к нашему спору. Внутренним миром людей правит не разум, я испытал на себе.

– Я хотел переупрямит Яхгль, – отмахнулся Саид. – Но и тебя потащил сюда не просто так. Ты читал их встречу. Значит, сможешь снова верить, что для упрямейших сун тэев в конце любого туннеля однажды зажгут свет, независимо от протяженности отчаяния. Телепатия не проклятие. Пока сам ты ее не сделаешь таковым.

Потеряв интерес к беседе, Саид обернулся, щурясь от шума в ушах и зудящего шелеста помех в утомленном сознании. И все же он оказался прав, увидел то, что казалось невозможным.

Морф старательно изображал красивую чалму на голове подруги. Сима отчаянно шмыгала носом, растирала по щекам слезы, иногда протягивала в сторону руку – и летящий следом за ней аппарат типа «рит» немедленно всовывал в ладонь очередной платок. Сима прочла воссоединение двух половинок – Яхгль и Альга – как эмпат и ее проняло.

– Ы-ыыы, – сказала Сима. Высморкалась, подышала, пробуя успокоиться. Решительно стерла остатки слез и добавила более внятно: – А?

Через сверхнадежного в обеспечении приватности мыслей Гава только телепат доу прочел остальное. Что удалось слетать к кэфам: там все едва живы, до того устали от Эша, существа неустановленной расы, норовящего учить окружающих независимо от их отношения к этой идее. Теперь у Эша есть две дюжины слушателей, пожилых и опытных, они на своем веку и не таких маньяков от науки со всем их полемическим задором в одно ухо впускали, а из другого выпускали, ну чисто – сказочка…

А еще благодарные кэфы, которые снова могут заняться хоть чем-то кроме обучения у незваного мастера, охотно доставили Симу к границе сектора, занятого синтом. И там Симу после долгих уговоров вылечили от бессмертия. Чему она несказанно рада, потому что атипично точно знает: нельзя быть человеком, если ты лишена важной части человечности – осознания ограниченности своих сил и самого времени… Тай там определенно был и вроде бы понял. Только с ним не стали разговаривать. Его упорно не захотели узнавать, и было ы-ыыы, как больно. Обоим.

– А почему идянам можно выступать за мурвров? – Сима сморщила нос и задала вопрос, который ее мало занимал, но давал время отдышаться.

– Яхгль имеет статус гостя расы, ее живучесть ниже, чем у мурвров. Рыг за нее поручился… по их терминологии значит, назвал достойной рогоношения, – Саид стрельнул глазами на Альга. – Я мог бы выступать за хрясов при соблюдении ряда условий. Меня тогда во всеуслышание назовут ханноравным.

Сима хихикнула и почесала Гава и себя за ухом. С интересом изучила Игля.

– Твой номер известен, не сопи, встань в очередь. Да, у меня есть собачья работа, И-девять. Будешь писать за меня отчеты и плести интриги? – Игль закивал, от усердия ударяя подбородком по основанию ключиц. Сима снова хихикнула. – Но учти: из корпуса выйти, собеседование у Макса обязательно. Контроль годности по типу сознания у Ливси обязателен. Далее, укоренение в наших Садах возможно лишь для миновавших коридор Тиа. Ты знаешь, что это? Это войти в темный сектор, где дрыхнут простейшие – и выйти с другой стороны живым. Они теперь поумнели, не трогают годных нам.

– То есть я принят, – не усомнился в себе Игль.

– По выявлению фактора чмо в душе управленцев высокого ранга, – добавила Сима, по шажку двигаясь в сторону Саида, – казнят через размозжение.

Игль снова энергично закивал. Глаза его горели так ярко, что в зале можно было гасить весь прочий свет.

– Технологию всего, что связано с рослью и странством, тебе не украсть, мы сами не знаем, что за принцип в основе, потому что я переварила чужие идеи и все, что у нас есть – это правила выращивания, а они работают только при наличии Тиа и ее подруг и простейших с искаженным сознанием, а мы таких новых создать не умеем, они постепенно добавляются в колонию, но это длинный процесс и колония все равно единая, бесполезно тырить из Сада жучков и отсылать ри тэю в спичечной коробке, – Сима вплотную подобралась к Саиду и не отвлекалась на новые восторги трудоустроенного тэй-отставника. – Саидка, а я правда его любила. Ну, прямо бам, и пар из ушей и все такое, полный йотль. Стыдно сказать, но меня пора спасать. А то я чувствую себя ужасно. Каждый день из-за дурацкой ответственности взрослею, – она жалобно улыбнулась и уткнулась носом у плечо. – Атипичным это противопоказано. А тут со всех сторон последствия торчат, колючие. Я запуталась. Мне надо к грисхшам лететь на грандиозный пересчет шкур самого Грисхса их родоначального, а я стала думать, понимаешь? От думающей Симы нет толку!

Она опять всхлипнула и вцепилась обеими руками в надежное плечо.

– Ы-ыыы, – выдохнул Саид. Наверняка его понял бы трипс. И даже приревновал, разве можно так прямо сообщать сокровенное? – То есть… Давай я угощу тебя, раз ты наконец-то на меня наткнулась, а не на всяких там тоскливых нелюдей с вирусом бессмертия.

– Павр сейчас готовит для чемпионского приема, – с сожалением отметила Сима, продолжая цепляться за руку.

– Ха, – Саид изловил нужное словцо, обнял Симу под локоть и повел прочь от чужого затянувшегося безумия со вздохами, охами и клятвами. И это при обмороженных ступнях, а ведь стоять должно быть больно, – Саид поймал косой взгляд Симы и прочел память, – как сказочной русалочке.

– Саидка, а ты грисхшей протелепать можешь? – без интереса уточнила Сима, чтобы не просто так идти и молчать. – Чаппа сказать, тебя дрюккели готовы упросить на любых условиях. Я обещала, что помогу.

Два межярусных портатора, коридоры, выход на главное поле перед титаническим сооружением, поддерживающим трибуны. Широкая, как река, аллея выстлана перламутровой плиткой с гербами рас-участниц игр. На невысоких постаментах стоят навытяжку дрюккели боевого рюкла Ошт – их не заставили снова консервироваться, признав годными к мирной жизни. Теперь ошты почетно несут дозор и следят за порядком. Толпы нарушителей порядка вытаптывают траву и мусорят безнаказанно, решением законников в этот день можно многое. Караются лишь тяжкие преступления против упорядоченности.

– Хот-доги! – зычным басом заорали вдали.

– Хот-муры, – заревели еще более жутким и низким басом.

– Хот-дрюкры, – после коллективного хохота, возвестил тот же голос, чуть повысив тональность.

Сима оживилась, всматриваясь и пробуя встать на цыпочки. Не возразила, когда ее вмиг вознесли на плечо: оттуда видно куда больше интересного. Саид улыбнулся и зашагал сквозь толпу праздно шатающихся созданий самых разных рас. Он стремился пробраться туда, куда направлялись и многие иные, но доу ловко оттирал конкурентов и во всю работал локтями, нарушая правила так ужасно и цинично, что боевые дрюккели на своих постах дергали лапами и клацали жвалами. Но – терпели.

Скоро стало видно, что именно происходит там, где кричат о странном. Билли Уэйн, вполне здоровый после курса лечения, пусть пока что и хромой, пусть с кожей странного цвета на левой щеке и на всей правой руке, орудовал кованым прутом в жаровне. Образовывал жаровню свитый в три кольца хвост грисхша, сам грисхш выворачивал голову то в одну сторону, то в другую, не выпуская из рук и щупалец разнообразные по форме и степени обугленности продукты кулинарного беспредела.

Тиль – а он тоже был тут – в четыре лапы кромсал жуткого вида тесаками продукты, разложенные на столах.

– Хреновина проста, как выстрел в голову, друг Тиль, – вещал Билли, укладывая в лепешку оранжевого цвета все, что попадало ему под руку. – Надо внутрь сунуть вредное для метаболизма. Снаружи обернуть тем, что вязнет в зубах. Изуродовать всеми вкусовыми добавками, какие есть. Мы, люди, гениальны! Врачам работу даем, удобрение производим, не отходя от кассы и вдобавок пачкаем ближнему его парадную рожу!

Билли соорудил особо уродливый полуфабрикат, изучил со всех сторон, хмыкнул «окей» и сунул в щупальце грисхша, которое немедленно поместило захваченное в центр жаровни.

– Нам две порции отравы, – заорал издали Саид, перекрывая шум толпы.

Билли обернулся, прицелился сплюнуть, не нашел в толпе пустого места – и передумал.

– Какого черта ты позоришь нашу планету? – рявкнул Билли, упрямо не глядя на Симу. – Ты оставила врагу свое табельное оружие. Ты провалила задание по наладке надежного запасного хода. Ты допустила гибель толкового бойца, я говорю о Васья… Васье? Ты, раздери тебя сам дьявол, наверняка уже сдала главный пост в организации шпиону империи, пусть и моему другу, поверив в его жалкий вид и красочные терзания. – Билли выковырнул из жаровни нечто черное и шуршащее, откатил в сторону и выпрямился, наблюдая, как Ихасса оббивает корку с готового продукта и вручает его недоумевающему хрясу. – Вот дерьмо, Сима! Ты все это проделал без меня. Поэтому встань в очередь, двойной хот-дог под твой метаболизм будет готов через три минуты.

Саид широко улыбнулся, зная совершенно точно, что Сима сейчас тоже улыбается. Покойный Игиолф Седьмой создал огромную систему, чтобы захватить и очеловечить вселенную. Теперь Билли Уэйн делает почти то же самое, не тратя ресурсов и не вызывая сопротивления. Идея глупейшей вредной еды ненадолго поссорит его с сафарами… Но кто сказал, что после и они не включат в меню пару-тройку хот-сафов?

 

Фрагмент шифрованного отчета. Запись 12

Прежде всего прошу Вас еще раз учесть при составлении запросов тот факт, что я покинул корпус и более не принадлежу к империи. Недавно мне представлялось, что это временное явление и оно создаст определенный дискомфорт, однако каждый новый день дает мне новый взгляд на Сады, более глубокий и заинтересованный. Они нелепейшие, Вы правы, они наспех перелицованы из свалок… И все же в них есть притягательность. Можете счесть это последствиями перегрузки психики, как вы и указали после прошлого моего отчета. Пусть так, но я весьма тонко принимаю сознание Симы с тех пор, как стал причиной одной из её смертей. Мне кажется своевременным ее намерение определить границы допустимого во перекладывании груза на чужие плечи и отказа от обязанности взрослеть, существующего для пассива. Стат корпус склонен видеть в пассиве с его инертностью основу стабильности? Так удобно повышать управляемость, занижая компетенцию населения. Особенно в краткосрочной перспективе.

Кстати, Вы не ответили на мой и интрала Макса запрос по наличию вторичной развертки на так называемых планетах постоянного пассива. Уточню признак выявления таких и включения в список: они были основными потребителями распродаж в системе Зу и, как мы склонны полагать, сама эта система являлась тест-площадкой Интры. Хотя и второй фактор очевиден: Игиолф Седьмой после общения с древним Зу жаждал примитивной мести в самом ее диком и жалком виде. Ради мести он изуродовал те слои реальности в системе Зу, которые принимаем мы – эмпаты, телепаты, симпаты. Он осквернил прародину того, кто назвал ему дату смерти и обрек на знание, к которому Игиолф стремился, вовсе не желая достичь… парадокс деградации психики, не считаете? Обдумывая это, заодно примите к сведению, мы намерены полностью закрыть систему Зу для любых торговых операций, поскольку это в ведении Интры. Далее мы намерены провести консультации с древним Зу и по его решению либо уйти из сектора, либо создать на искусственных планетах межрасовый контактный центр. Второе предпочтительно.

Итак, к теме. Сообщая Вам сведения в формате этих отчетов, я фактом их отсылки подтверждаю, что намерен продолжить традицию своего очень дальнего (хоть это утешает) родственника и одноименца, поскольку мой дед называл Вас своим другом. Но, как мы и договорились с Симой, я отсылаю отчеты строго после их просмотра интралом системы.

(Примечание. Не понимаю, почему до сих пор не принято решение по полноценному статусу инженерных клонов. Бюрократия – да, это человеческое и очевидное, но вы же понимаете, что их переманят и просто украдут! Энгоны вон – не в себе и строят козни, это я вам шепотом, это пока Ливси не читает. Энгоны не обладают талантом в бюрократии, зато умыкнуть в режиме эксперимента они могут и звездную систему, поверьте мне. Тем более теперь, когда они сверили генные карты Макса и того пыра).

Далее привожу основное сообщение.

Вчера в полдень по планетарному времени Сада Тиа состоялся официальный визит грисхшей. Их выползло из грунта хвостов тридцать. Полагаю, как минимум двадцать намерены остаться здесь и обустроить в недрах посольство. Грисхши в полном восторге от росли, которую полагают для себя наиболее естественной средой обитания. Кажется, они изъяли часть побегов для укоренения в своем основном мире. Затрудняюсь гарантировать такие выводы, но это мнение Симы, ей виднее в атипичных вопросах.

По контакту. Саид использовал потенциал ут-доу, я был на подкачке, два бинарных идянина стабилизировали психику, это очень комфортная, стабильная модель.

(Примечание. Вы ведь понимаете, что энгоны умыкнут Иду от границ империи, я уже писал, они целенаправленно изучают в теории проект переноса звездной системы себе под бок. Это не шутка, уверяю вас. Они консультировались с кэф-кораблями и вроде бы получили заверения в готовности оказать разовую поддержку под гарантии дрюккелей относительно позитивного нейтралитета к симпатам во веки вечные. Ида устала от изоляции. Не думаю, что этому следует мешать, но в этом уж всяко надо участвовать, чтобы после чуть реже смотреть с тоской на то фото фигуры из трех пальцев, что вам отправила Сима).

Продолжение основного отчета.

Грисхс находился на поверхности Сада Тиа не менее десяти долей суток и позволил провести погружение в открытое сознание. Мы не увязли и не утратили себя. Сознание с высокой степенью чуждости, неоднородное, многозвенное. Что можно сказать о расе? Почти ничего, первое впечатление субъективно в высочайшей мере. Но мы обсуждали тему с Саидом, Альг тоже гостит (если еще не решил остаться совсем) и помогает, а он ученый, и толковый. Ика высказал свои мысли, и мы вместе склонны согласиться: для указанной расы совершенно реально так называемое переселение душ. То есть каждая шкура в свертке соответствует прожитой жизни и позволяет нынешней версии хранить часть памяти прежних рождений.

Грисхс является первым в современной формации расы, это мы готовы полагать достоверным фактом, хотя основан он лишь на домыслах Симы и наших погружениях в чуждое сознание.

Заработав головную боль и перегрузку мозга, мы сняли внятно всего одну проекцию, и то внешнюю для Грисхса. Ниже приведена сокращенная первичная реконструкция.

Темно. Тесно. Мир колеблется и ускользает, крайне сложно в нем удержаться, получив долгожданную свободу. (Примечание: да, грисхши не обитают постоянно в нашей реальности, а с трудом в ней остаются, воспринимая этот мир, как бурный поток, где надо прилагать усилия, чтобы не быть унесенным прочь. Такое их ощущение мы сняли однозначно, как и то, что росль для них – стабилизатор мерности. Они в восторге от росли, еще раз подтверждаю.)

Контакт шкуры с незнакомым. Жар. Приятие, приходящее через боль.

Осознание себя, как существа в потоке.

Первая оценка мира – как потока.

Рев, вибрации, пятна и сполохи – либо свет, либо иные длины волн, трудно понять и подстроиться. (Долго и мучительно идет вживление и осознание. Мы окоченели, Ика едва не впал в кому.)

Взгляд. Извне, на шкуру он проливается, как направленное излучение. Тепло. (Грисхши читают внимание именно как направленное тепло или направленный же холод. Симу они читают горячей, Тиа – приятно теплой, меня почти нейтральным, Саида – весьма многообразным в температуре внимания и осязаемым, если так можно сказать. На Ику они реагируют, как на «своего», не чуждого. Вероятно, им свойственна симпатия, пусть и совсем иного порядка.)

Взгляд жжет шкуру, неустанно. Провоцирует ответно реагировать и настраивать восприятие до годного. Идет перебор вариантов. (Моделирование органов чувств с отстройкой и модификацией. Вероятно, их раса способна на малоограниченный морфинг себя без медицинского оборудования. Я видел, как Ихасса вытягивал щупальца под уход за рослью. Резал шкуру и формовал конечности нужного типа из полупрозрачной массы.)

Взгляд обретает четкость. Теперь он становится ответным – грисхш и принимает внимание, и сам смотрит, он научился. Он видит лицо. Четко снимается в сознании именно лицо. Тип гуманоидный, степень сходства с истинными людьми оценить сложно, но далее я намерен называть смотрящего «Чел», как его обозвала Сима, а грисхш вроде не возразил.

Чел держит грисхша в конечностях, верхних. Не оцениваю число пальцев, но пальцы есть. Шкура Грисхса их ощущает и изучает в прямом контакте, идея конечностей интереса, пока червь не имеет подобного в строении.

– Свободен. Живи. Помогай…

(Понятия в самом общем виде принял Саид. Будучи на подкачке, но могу ничего уточнить в принятом. Мы знаем, что отдать понимание Челу было больно, очень страшно и стыдно, взгляд непрерывно менял температуру от ледяного холода до ожога шкуры).

Грисхс слушает, для него и это умение новое, он настраивается куда быстрее, чем на зрение. Он старается запомнить все в полноте. Мы ощущаем отчаяние уходящего Чела. Конец реконструкции.

По финалу съема слоя памяти Саид едва не выгорел, он утверждает, что Чел относил «помогай» не к себе и сородичам, поскольку полагал себя виновным в чем-то, а сородичей – нежизнеспособными. Мы обсудили тему с Билли и Тилем. Есть вероятность, что Огга согласится посетить исходную планету грисхшей или же примет их у себя. Без взрослого доу нам не пробиться к пониманию послания.

Отступление. Сима, как обычно, сделал выводы на пустом месте. Рыдала, она гиперэмоцонально реагирует на всплески эмпатии определенного толка. В данном случае именно истерику я склонен счесть признаком высокой надежности сказанного. В обычных условиях у Симы психика стабильная, без склонности к занижению самооценки и неизбежной на этом фоне «накачки» своей значимости. Так вот, бездоказательно и мрачно Сима назвала сородичей Чела «обдолбанными милитаристами» и обвинила расу в самоуничтожении. Сверх того она обвинила ту же расу в попытках лишить грисхшей свободы и использовать в своих сугубо немирных целях. Это недоказауемо, но в то же время заслуживает внимания. Грисхши воистину живут вне видимой и понятной нам вселенной и могли случайно, в ходе какого-то эксперимента, попасть в поле зрения ученых расы Чела. В дальнейшем их могли попытаться повторно подманить и изолировать. Дало ли это толчок к развития интеллекта грисхшей? У нас нет ответа. Но, скорее всего, это сформировало интерес к нашему слою мироздания.

Пожалуй, на этом я склонен завершить отчет. Вряд ли вас касаются планы по изменению параметров работы планетарных комплексов и моделям управления.

Прилагаю ответ на Ваш запрос о сохранении двойного статуса, то есть фактически – права вернуться в империю и гарантии защиты со стороны тэй корпуса.

Ответ отрицательный. Прошу меня верно понять, быть мобилем тэй корпуса для меня и честь, и долг. Но то и другое мною отработано. Я миновал два этапных дожития, и склонен на сей раз врастать в работу на постоянной основе. Я не могу оставаться Вашим подчиненным, заведомо лишаясь доверия тех, кто сейчас рядом. Я всегда высоко ценил Вас, и это неизменно. Но сейчас я намерен усвоить много нового и буду это делать с чистого листа. В противном случае телепатия сыграет со мной злую шутку и все же станет проклятием, а не даром. Вряд ли я готов заранее смириться с ценой, а она понятна: не меняясь, я увижу в третьей или четвертой тысяче записей недавно начатого дневника аналог миропонимания моего предка за номером семь. Это было бы мерзко. Я не настолько гуманист, используя его термины. Быть немного дрюккелем и самую малость пыром мне куда интереснее. Кэф-философия, которую в корпусе многие полагают пассивизирующим воззрением, не такова. Мы много общаемся сейчас с Икой, и именно на эту тему.

Мне представляется, что отказ от желания очеловечить вселенную и навязать точку зрения уже дал мне неплохой прирост как в даре, так и в умении оставаться собой при приятии мыслей.

Надеюсь, сказанное Вы сочтете приглашением посетить Сад в роли частного гостя. Через две-три доли цикла Сима его подтвердит. Она не умеет долго помнить обиды. Вы обидели ее, но вы для неё не враг. Это я могу считать с сознания вполне точно.

И последнее. По Вашему запросу мы с Шарпом сделали ревизию баз данных. Няня по тому договору, к сожалению, мертва более двадцати циклов. Тогда это еще называлось утилизацией устаревших моделей. Примите мои соболезнования. В отличие от Симы я понимаю сполна, что этого никто из нас, в империи, не мог себе даже представить. Но я не способен объяснить Симе, а равно и себе, как, будучи телепатами, мы верили в тотальную ложь… Вероятно, так было проще. Мы уходили из дома в большой мир, не оглядываясь. Может быть, спешили вырасти, не думая о цене. Может быть, лишь теперь, запоздало, я начинаю взрослеть. Хотя сам усмехался над исследованиями психологии «порогового» кризиса сорока, семидесяти, ста лет – и так далее.

 

Тиа угасла ранним утром. Меня будто кулаком изнутри садануло – вышвырнуло из теплой кровати, и я помчалась, в чем была, на ходу подвывая имя Шарпа, ведь у него всегда вдоволь платков.

От старости, которая давно перешла в окончательное одряхление, лечат. И Тиа лечили, как только можно. Но все равно знали, что продлим ее время, но вовсе не сделаем вечностью. Я могу сто раз не желать себе вечной жизни, это скучно и мерзко, но я до того неумна и нелогична, чтобы желать ненужного себе – для других…

Когда я добежала, Тиа еще была с нами и улыбалась, глядя, как рассвет проявляет узор темной росли и раздувает первые трепетные радуги. Хотя бы это удалось, – глотая слезы, думала я. Хотя бы она видит, что сбылось, и мир стал воистину цветной, в такой Сад одна Тиа и верила, когда он еще звался Утиль и был самым тусклым местом во вселенской серости.

Улыбка так и осталась в морщинках у губ, а Тиа угасла. Простейшие – вся колония, наверное, шелестящими волнами наползали и наползали, образуя кольцевую гору и в ее центре – гигантскую воронку. Вулканический кратер, не менее. Мы с Тиа были в его середине. Когда Тиа угасла, вновь прибывшие тварюшки гигантской начали безвольно ссыпаться в жерло вулкана, как пыль – они будто парализованные, не могли двигаться и не цеплялись друг за дружку.

– Ну что вы, в самом деле, – одернула я их и заодно себя. – Освободите место, не затаптывайте росль. И еще вот здесь надо копать. – Я сглотнула и нехотя закончила, – могилку копать надо.

Я стояла без сил, было совсем холодно, пока не примчался Саид – его пропустили, он упрямый и колония это оценила, выгнулась аркой, позволила пройти напрямую, не карабкаясь на гору и не ссыпаясь оттуда.

Запрокидываю голову и смотрю – а как их много, простейших! Гора, ну точно – гора. Опускаю голову, вижу Саидку и затем сразу, с облегчением – то, что он принес. Телепат под боком – это здорово. Я же помчалась в ночнухе и толком не успела подумать, что нужно, а он поймал недодуманную, «темную» идею и вытащить ее на свет, и отшлифовал до осмысленности. Принес цветок энна. Единственный энна во всем мире… Я поправила рубаху, отодвинула стопку платков – Шарп уже доставил. Не надо, я же не истеричка, просто когда устаю, тогда уж устаю. Сейчас иной случай.

– Сад Тиа самое замечательное место в мире, – сказала я громко, для всех. – Мы сделали открытие, которое было не под силу взрослому универсуму. Мы доказали, что доброта – это совершенно материальная сила. Из-за доброты Тиа изменилась колония простейших. Из-за доброты Зэйры изменился Макс. А изменившись, мы переменили сам Сад. В нем росль получилось живой и вообще все стало правильно. Поэтому я уверена, что здесь, где все мы помним Тиа и храним в душе ее доброту, сможет укорениться энна. Так что давайте, совочками, ага?

Платок сам попал под руку. Я стерла слезинки и пошла сажать энна. Когда с этим было закончено, домой меня понес Саид. Вообще-то Сад – планета холодная и тяжелая, я вымоталась и едва дышу.

Во взрослой вселенной, где мало кому понятен смысл земного финансового понятия «состояние» я умудрилась обзавестись этой гадской обузой. Я не хотела! Именно поэтому Олер мне и надел на шею хомут… Он уверен был, умный подлец, что я впрягусь и буду тянуть. Он знал, что я не отвернусь и стану задавать себе вопросы, на которые нет ответов ни в моем примитивном, ни, оказывается, в этом продвинутом, мирах. Имеет ли право человек на протез? А имеет ли права протез человека? А если протез атрофирует в человеке важную «мышцу» души, виноват ли протез и как быть с ним? Закрыть производство – так ведь это почти убийство, а то и совсем… Оставить все как есть? Разнести вдребезги пол-империи в доказательство того, что я права, а они нет, ведь сейчас экипажи крейсеров резерва управляются клонами Макса, и значит, я больше адмирал, чем любой адмирал империи. Именно поэтому империя вывела на удар «нову», осознав, что родной флот ей не подконтролен, мне Игль пояснил и я ужаснулась. Поверила…

У меня нет ни одного ответа. Я всю жизнь угроблю на головную боль и не найду однозначных решений. Эш не смог вынудить меня поумнеть, но теперь я в тупике и должна сама себя заставить каждодневно искать вопросы, чтобы затем задать их. А слушать меня умеет только один человек, которого я сама и выставила куда подальше, чтобы он обзавёлся независимой точкой зрения… Вот беда, я ж не этого хотела, оказывается. Он теперь взрослее меня и умеет влипать в неприятности ловчее моего. И он – человек. Настоящий.

– Зараза! – сказала я Саиду, укутанная в одеяло и устроенная на кровати, греться, пока он готовит чай.

Телепат довольно хмыкнул и промолчал. Еще бы не зараза!

Я ничего в жизни не боялась по-настоящему год назад. Я покинула Землю, не оглядываясь, хотя там осталась мама, там брат и еще много людей, знакомых близко и не очень. А я – не оглядывалась.

Я жила здесь, влипая в истории и выпутываясь, плохо понимая, чем рискую. Мне было не страшно, потому что я полагала – мне особенно нечего терять. Объявляя Игиолфа личным врагом, я именно поэтому не замечала разницы наших весовых категорий.

И вот – допрыгалась. Я знала, что Васька меня переживет, габариты почти вечные. Но потеряла Ваську. Тьюить гребненосный круш с сизо-стальным оперением, он из элиты расы, долгоживущей, и я себе сто раз беззаботно твердила: повезло с шефом, он бессменный и замечательный. Но Тьюитя почти убили. Теперь я каждое утро надоедаю ему звонками и тупейшим вопросом: «Шеф, вы – уть»? Я знала, что Чаппа не молод, но и он в моем детском понимании неизбежно пережил бы меня. Теперь Чаппа высочайший носитель и вот-вот ему выдадут зеленый пояс, тогда он уйдет в нижние галереи к матерям рода, на почетное отрывание головы. Обожаемый и несравненный Макс всегда будет под угрозой, Игль руки на себя наложил…

Я научилась бояться. Терять очень тяжело. А жить в ожидании потерь – невыносимо совсем и окончательно.

Зато я точно знаю, что у моей дурацкой эмпатии выработался новый метод поверки тех, кто рядом. С Таем было – ну, как у Яхгль во время финала игр, взрыв и грохот, полный тарарам и оглушение с легкостью мозга. Только я за него не боюсь, ни капельки. Было, я его хотела спасти, а после как отрезало. Никогда не смогу за него бояться, ему нет смерти… А вот Саид – зараза. Очень опасная зараза, так и щемит под лопаткой. Ужасно, до невменяемости, хочется его прогнать и изругать, чтобы стало меньше поводов бояться. Чем дальше от Интры и меня, наследницы вселенских проблем – тем спокойнее.

– Клоны удобны тем, что нас можно перевыпустить в новой версии, – невозмутимо сообщил Саид, ставя на столик у кровати горячий чай.

– Придурок.

– Наверное, – усмехнулся он. – Но я не знаю, какие еще доводы тебя успокоят. Надеюсь, ты не собираешься тихо отсиживаться в сторонке от всяких чужих и малопонятных проблем, потому что у тебя полно друзей и ты всеми дорожишь?

– Я бы и рада, а только вот упс, не смогу, – огорчилась я и развела руками.

Макс на днях улетает в энгонам, которые упрямо и сразу опознали в нем реинкорнацию своего драгоценного систематизатора. Они не верят в переселение душ, в само наличие душ и вообще во все, лично ими не проверенное экспериментом. А ну как разберут Макса на атомы для контроля и переучета? Хотя Зэйра бдит и тут я могу не нервничать.

Ливси направляется на Багриф, я сама его просила разгромить клинику козлогадов, если там слишком куюкно с медицинской этикой. Ливси почти вне закона, в его мозгу доработок – куча, и все запрещенные. А ну как его на запчасти или в архив? Ха, отправлю следом Шарпа, снабдив сувенирным калашом, и не стану ждать худшего.

Билли раньше меня полетел в гости к грисхшам, ведь мы знали, что Тиа осталось немного времени и я просто обязана быть тут.

Тиль тоже улетел к грисхшам. Ну, за него я спокойна. Кто, наплевав на правила поведения в присутствии высших носителей, разделал багряного урода палкой – тот позаботится и о себе, и о Билли. Грисхшам он понравится. Лишь бы высидел десять часов на пересчете шкур.

Игль займется инвентаризацией Интры, это ему заранее приятно, есть поле для интриг и коварства. Но я не против. Когда Альг вцепился в свою судьбу с коленами назад, я видела лицо Игля. Он не завидовал другу, а это умеют только те, кто годен в наш Сад – кто в силах радоваться чужому счастью или там успеху.

А я? Куда же я полечу после похорон?

– После всего к грисхшам, у них много вопросов и совсем нет ответов. И еще к дрюккелям, нас пригасил Огга. Затем… пожалуй, в империю, там хотят выйти из черного списка любой ценой, надо пользоваться во благо Сада. На Иду, нас ждет Ика. У меня тоже много приглашений и дел, это неизбежно, хотя буду стараться возвращаться сюда как можно чаще. Но все это не теперь, позже. Сейчас у тебя начинается отпуск. Мы летим на Землю, – Саид отобрал остывшую чашку и сунул мне с ладонь горячую, взамен. – Слышишь? В отпуск, зря я что ли доу? Все налажено, как следует. Я договорился с Китом. Мы берем с собой Эша и Ихассу, чтобы я мог бояться не за тебя, а исключительно за вашу небольшую дикую планетку.

– А…

– А зачем, вполне очевидно, – перенятым у Гюль тоном взрослого ответственного существа сказал Саид и залпом выпил остывший чай, чтобы в горле не стоял ком. – Знакомится с мамой.

 

Словарик Симы

Круш – представитель расы разумных. Круши двуглавы и обладают бинарным сознанием, то есть их права голова знает, что делает и думает левая – и наоборот. Внешне круши чем-то похожи на орлов комнатных: лапы довольно короткие и массивные, к среднему возрасту грудь и зоб тяжелеют и выделяются. Крылья давно трансформировались в рукоподобыне конечности, для полета исключительно негодные, довольно слабые. Зато рук четыре: по две на каждую голову круша. У так называемых гребненосных крушей, элиты расы, имеются роскошные хвосты с радужным оперением. От офисной работы хвосты страдают, перо мнется. Но замечать этого нельзя, заклюют. Отметить хотя бы движением брови дурное состояние хвоста – смертельно оскорбить круша. Живучесть до 20 единиц. Интеллект по раздельным сознаниям у гребненосных от 1500, суммарный синергичный – свыше 4000. Систематики, весьма сильны в организации процессов и контроле.

Мурвр – представитель расы разумных. Живучесть свыше 45, у бойцовых мурвров, которых легко отличить по рогам с двойным изгибом и общему массивному телосложению – свыше 55. Давая клятву служить в нейтральных структурах, мурвры высоких званий – габралы, например – прижигают рога для временной блокировки роста, чтобы показать высший уровень следования клятве. Внешне мурвры – ну чисто минотавры, как я себе таких представляю. Копыта на ногах массивные, парные. Хвост тощий, с витой остистой колюще-режущей кромкой. Вне залов спарринга мурвры носят хвост намотанным на талию. Хотя лично я не могу понять, что они называют талией, там мышцы пластами по всему телу, чисто – броня. Тона покровного меха (на голове, плечах и по спинному хребту – белый, все оттенки бурого и черный. Мурвры в общении неагрессивны, поскольку тех, кого не уважают – игнорируют. Если их все же спровоцировать, обычно результат атаки замечают, а саму атаку – нет. Интеллект до 800, но, кажется, этот параметр замеряют редко. А то мало ли, вдруг испытуемый спровоцируется и предложит тестировщику спарринг? Отказ он сочтет поводом к презрению, а согласие, сами понимаете, не всем по силам.

Камаррг – представитель расы разумных. Причем уникальной по-своему: их родная планета отнесена в старых (до вхождения в единый универсум) классификации большинства рас к категорически непригодным для проживания, так что камарргов не искали и не стремились посетить. Живучесть вроде бы свыше 60, но это спорно: камаррги обладают высокой адаптивностью и вне экстремальных условий не показывают в тестах полных своих данных. Просто не обладают ими, «включаемыми» смертельной угрозой. Кстати, поэтому камаррги довольно равнодушны к спорту, ведь им не показать высшего достижения в синтетических условиях, где все ограничено правилами и техникой безопасности. Настоящие возможности камарргов видели лишь те, кто посещал их мир и присутствовал на боях вождей. А это пыры и мурвры. Само собой, те и другие ученых послали и записей не делают, они понимают, что традиции достойны уважения. Данные по интеллекту вроде бы (та же дрянь, вне экстремальных режимов) 600—800. Лучшие показатели у «мудрых хранительниц дома», в моем переводе – у любимых бабушек. Камаррги живут крупными семейными группами, так что бабушки там рулят, только им по силам сбалансировать интересы и воспитать молодняк.

Хуррх – представитель расы разумных. Обитают в солнечных коронах пожилых светил. Крайне миролюбивы, эмоциональны с избытком и отличаются потрясающим талантом в музыке. Правда, не все их понимают, особенности восприятия волн у хуррхов велики и произведения их сочинения и исполнения приходится сильно адаптировать для слушателя. Общительны. Почти неограниченно живучи и умны. Поддерживают связи с немногими расами, способными с ними находиться рядом, а это важно хуррхам – они эмпатичны и потому дальнюю связь не уважают, особенно для первого знакомства. Прекрасно ладят с губрами, собственно, порой лишь они и могут объяснить прочим, что сказал тот или иной губр своим «оо-ооооооо-оооо-уоооо». В речи губров две гласных и многие сотни модуляций, не поддающихся надежной дешифровке.

Хряс – представитель расы разумных. Чем-то смахивают на завзятых исламистов, (хотя это наверное из-за слабого поминания Симой термина). Их женщины тщательно закрывают все части тела вплоть до пальцев. Предпочитают не общаться с представителями иных рас и безмятежно сосредоточены на кладке, для которой постоянно выбирают лучшие пляжи вселенной. Хрясы не ценят понятие «родина», не склонны сентиментально возвращаться туда, где вылупились. Смысл их жизни – путь ханх. Я не хряс и потому плохо понимаю, куда ведет ханх. Но если спросить, можно нанести вопросом оскорбление и тогда вся мужская часть расы (а мужчин там раз в сто больше, чем укутанных по пальцы дам) нарастит ороговелые пластины на панцирь и обратится против обидчика. Панцирь хрясов, стоит добавить, меняет прочность в зависимости от эмоционального фона коллектива. В мирное время живучесть хряса не ниже 60, интеллект свыше 1000, а вот агрессивный хряс приращивает от 20 единиц к первому показателю, теряя до половины во втором. Так что лучше этих в целом милых и несколько замкнутых в себе существ не донимать вопросами.

Рууф – класс опасности разумных, высший после юсс. Рууф присваивается псевдоразумным (в том числе неприродным) расам с индивидуальным интеллектом от 200, нацеленным преимущественно на воспроизводство особей, бесконтрольное. Рууф-ориентированные расы неограниченно агрессивны и выдавливают со своей территории все и всех, независимо от обстоятельств. Свой они полагают любую территорию, где можно плодиться и кормиться. В настоящее время подобных рас нет, но был момент, когда хрясов едва не зачислили в кандидаты на статус рууф. Однако позже выяснилось, что это недопустимо грубая ошибка. Отложив яйца в песок чужого мира, хрясы не колонизируют, они разово используют планеты, возмещая причиненные неудобства по мере понимания. А рост численности населения для них неприемлем в условиях мира. То есть не воюйте с ними – и они не станут рууф…

Юсс – высший без оговорок класс опасности для разумных рас. Юсс присваивается, если раса является паразитом и использует других разумных или же животных, подавляя их и превращая в корм, рабов, игрушки. Есть незначительное подозрение, что именно сейчас в двух звездных системах сафаров появились объекты близкого к юсс толка. Пыры приняли это к сведению и обещали проверить.

Идянин – представитель расы разумных. Относятся к гуманоидам, являются специфической мутацией истинных людей, приведшей к ряду изменений в облике и развитию совершенно уникальной социальной структуры, позволяющей выращивать, формировать и развивать дар симпатии без перехода в класс опасности юсс. Исключения, конечно, есть. Но с ними работают и как правило своевременно и успешно.

Энгон – представитель расы разумных. Хотя это еще как сказать! Их зона вселенной постоянно является карантинной с предупреждением об опасности уровня ут-рууф.