Шром не привык к ночным кошмарам. Прежде ему казалось – такое не случается с вырами. Во сне выр счастлив, свобода от яви делает возможным спуск в глубины. Всегда, сколько он себя помнил, – ждал снов, как самого большого счастья. Ждал, чтобы оказаться в море, вдали от берега, невидимого с воды. Чтобы нырнуть, полно и надежно сложив легкие. Во сне Шром отвесно падал, наблюдая, как гаснут солнечные лучи, вода меняет цвет, а тонкие нити пузырьков уходят вверх, качаются и танцуют, словно на них держится мир. Настоящий мир, исконный, где есть бездна – и её бесконечно далекое дно… Там «свод небес» – бессмысленное сочетание слов, поскольку нет их – небес, есть лишь вода, всюду и везде – соленая, текучая. Вода многослойная, она сплетает струи тепла и холода. И есть в той воде он, Шром, счастливый выр, стремящийся домой. На дно. Он готов выбрать уединенный грот, закрепиться и заснуть уже по-настоящему, со смыслом.

Шром видел цветные сны много лет. Он привык ждать времени отдыха и, пробуждаясь, – наоборот, тосковать, в одно мгновение переходя от полета в глубине к яви ничтожного существования на поверхности.

После возвращения домой сны предали. Точнее, повзрослели. Сны взялись напоминать о прошлом. О том, чем он много лет осмеливался гордиться – не иначе, по глупости недоросшего, ущербного умом… О том, что лишило его дружбы Юты. Легло пропастью непонимания между Шромом и братом Соргом, сухо и коротко сказавшим однажды: «Ты выродер». Приговорив брата, Сорг тогда отвернулся, совсем отказался общаться. Прежде такое поведение брата казалось глупым. Но теперь… Теперь от собственного хотелось стонать и крушить могучими клешнями все, что попадется на пути.

Первый день на мелководье! Самое яркое воспоминание за много лет. Его гордость, обернувшаяся ныне ночным кошмаром. Шром помнил всё до мелочей: память не пощадила, не дала стереться ни единой детали.

Утро тогда нагнало с севера мелкие облака, занавесило солнышко. Небо казалось серо-розовым в прожилках, как тело малька под пленкой первого панциря.

Во влажной густой тени скал размещались славные гости весеннего состязания. Почетное место занимал младший отпрыск бассейна кланда того времени, ныне правящий Аффар ар-Сарна. Суетились его стражи, советники. Шумели хранители крупных уважаемых бассейнов. Молодые выры, ущербные, из нищих родов, лишенные замков и земель, унижаясь до состояния рабов, полировали пучками водорослей хвосты хранителей в надежде заслужить место в их свите. Тантовые куклы разносили угощение, спотыкаясь об острые камни и порой погружаясь в воду с головой. Тогда стража с булькающим смехом вылавливала и вышвыривала их на песок пляжа. Или чуть дальше – на острые скалы. Кто станет жалеть этих, рыбий корм? Неловкость есть признак износа. Тант усыпляет не только разум и память, влияет яд и на скорость старения тела.

Тогда он – Шром – не смотрел на кукол и стражей. Он лежал, погруженный в теплую, густо просоленную воду. Только глаза оставались поднятыми над мелкой рябью волн. И эти глаза усердно изучают противников, так же отмокающих в своих углублениях, чтобы перед боем повысить гибкость и точность движений. Рядом плавали и бегали распорядители. Суетились, проверяли точность соблюдения закона о равных условиях для претендентов: нет ли в углублениях песка и мелких камней, которые способны втиснуться в щель панциря, ранить и тем испортить бой, дать повод к сомнению в его исходе. Бывали случаи, непорядочные хранители заранее, в ночь, отправляли своих тантовых кукол или стражей, чтобы ослабить врага, засыпав в полированное гладкое углубление – нишу ожидания – такие вот опасные камни.

Солнце взошло выше, по-прежнему скрытое за пеленой. Розовая вода утратила яркость цвета, плывущего в каждом блике. Зато стали видны мельчайшие камешки на дне. Шром примечал тонкие смешные панцири прибрежных ракушек. Косился на зелень водорослей, дрейфующих мимо. В тени его клешней прятались мелкие рыбки, как будто они пробрались сюда без приглашения, желая поглядеть на состязание.

Рядом всколыхнулась вода. Шром вынырнул, задействуя в полную силу верхний, надводный, слух. Дружелюбно тронул усами брата Борга. Хранитель приплыл из почетной тени, чтобы напутствовать, пожелать удачи в первом бою. Сам Борг ущербный – иначе он вышел бы на бой, можно ли сомневаться? Увы, обречён лежать в тени… Прикрыл нежный голый хвост золотой пластиной, точно повторяющей все изгибы настоящего панциря. Вещица отлита рабами по образцу его, Шрома хвостовой брони, старой, сброшенной пять сезонов назад. Брату пластина чуть-чуть великовата, зато добавляет солидности.

– Шром, я горжусь тобой, – прошелестел Борг, – ты силен и ты лучший. Но я должен по праву и даже обязанности старшего и мудрого дать тебе совет. Важный совет. Прояви себя, если хочешь попасть в свиту главного бассейна, что важно для возвышения нашего рода и весьма почетно! Сразу покажи, каков ты в деле, встань на хвост, так сказать. Понимаешь?

Шром неопределенно повел усами. Он покажет, за тем и плыл сюда. Как же иначе? Едва жребий и слово хранителей укажут противника, он…

– Брат, ты плохо разбираешься в глубинных течениях большой игры, – едва слышно шепнул Борг. – Все пары давно определены. Я оплатил немалую сумму в золоте, чтобы твои соперники не оказались из числа нищих и наемников. Тех, с кем себя не показать и пользы в росте славы не получить. Я сделал то, что обязан, как хранитель. Подготовил бассейн, так сказать. Но вылупится ли из личинки намерения слабое тщеславие или большая полнопанцирная победа… это уже за тобой. Поставь себя! Заяви права нашего рода на лучшее место, на участие в боях малых глубин. А для этого, – Борг теперь шелестел и вовсе без звука, – не жалей панцирей врагов. Помни: первая и вторая схватки важны для всех нас, для замка ар-Бахта. Ты вскроешь два панциря, спинных, запомни! Так мы получим доступ к малым глубинам, к самым важным боям сезона ангра. Я все оплачу и улажу. Но если ты не сделаешь необходимого…

Борг сердито заложил усы назад. Разговор не имело смысла продолжать, раз брат неумен и не понимает намеков. Пришлось всплывать полностью и задействовать легкие.

– Но так я могу убить их!

– Это отмели! Мир, где выживает сильный. Мир, где, возможно, происходит выбор кланда, – прямо намекнул Борг. – Ты молод и ещё не вошел в полный ум. Ты не понимаешь: мы под ударом куда более, чем бойцы иных родов. Нас мало, три личинки погибли, а новых нам не дали вырастить. У ар-Нашра вдвое больше бойцов. За вымирающий род ар-Нагга выступают опытные старики, два брата. За ар-Лимов – опасный наёмник из числа безродных. У них есть и запасные бойцы. У нас нет… Ты – единственный, кто сейчас и ещё два десятка лет после должен защищать честь ар-Бахта. Я подавал прошение, но кланд не допустил наёмничество в нашем случае. Или ты заявишь о себе, или нас снимут с боев на полный год. Мне снова придется платить, проталкивать тебя, хотя это портит репутацию бойца, как ничто иное. Те же ар-Дохи станут думать, что наш замок можно взять штурмом.

– Я понимаю.

– Каждый из нас делает свою часть общего дела, защищая и развивая род. Ты выходишь на бой. Я тоже, но мой бой не приносит славы. Он не виден на поверхности… Однако именно его итог для личинок нашего бассейна создает уверенность в выживании. Первый и второй бой. Ты понял?

– Да. Но – кто они?

– Ты не готов дать брату слово? Ты не готов взять ответственность за судьбу рода ар-Бахта?

– Я готов, но…

– Хорошо же. Я верю в тебя. Шрон тоже верит. Он просил это передать.

Упоминание имени любимого старшего брата принесло покой в мятущуюся душу. Шром погрузился до глаз и снова замер. В конце концов, выживают и со вскрытым панцирем. Да, это больно и это надолго лишает надежды на участие в боях. Но отмели – не место для слабых.

По знаку Аффара – младшего отпрыска рода кланда – стражи ударили в двойной гонг. Звук поплыл в воздухе, толкнул чуткие мелкие усы, распространяясь в воде. Объявлена первая пара. Вызваны он, Шром из рода ар-Бахта – и некто, обреченный на утрату панциря. Азарт скорого боя, восторг движения выплеснули в кровь ликование собственной силы, веру в непобедимость. Брат прав. Если он не покажет, на что годен – кто примет его в главном бассейне? Кто вообще заметит?

Старый выр, выбравшийся на поединок из дальней ниши ожидания, был Шрому совершенно незнаком. Это окончательно успокоило. Всё же вскрыть спину знакомого – страшно и трудно.

Враг выглядел великолепно, от размера его клешней у Шрома под панцирем скользнул мгновенный горячий ток восторга. Старик двигался гибко и мощно, его опыт бойца не вызывал сомнений. Три руки коротковаты – терял в схватках, и, возможно, не раз. Правый ус мал. На панцире сеть шрамов от прежних ударов – чем старше выр, тем он реже линяет, тем больше хранит память, составленная из повреждений панциря. Гравировку хвоста Шром так и не рассмотрел. Выплеснулся на полированную плиту приветствия, откуда начинается всякий бой и где он завершается – но уже только для победителя. Старик встал напротив. Коротко и вроде бы презрительно качнул клешнями. Позволил атаковать себя. Опыт предпочитает изучать тактику врага и вымерять его силу. Опыт советует искать слабые места в обороне и не спешить.

Опыт обманывает… Потому что он, Шром ар-Бахта, увы для противника, – идеальный враг. Нет слабых мест, нет изъянов панциря, нет недостатка в подготовке. Просто пока это никому не известно.

Выры кружились, сходились и отступали. Вода пенилась, шумела у лап. Клешни первый раз соприкоснулись, руки сплелись – и снова бойцы отпрянули. Старик резко нырнул. Ушел в глубину одной из опасных ям, выбрав для продолжения боя неудобье с острыми камнями и мутным песком. Жаль… Теперь наблюдающие за боем из почетной тени мало что рассмотрят. Шром поймал левую клешню врага во встречном движении и смял. Вторым молниеносным ударом вывел из строя две руки. Развернулся, выплеснув хвостом целое облако мути со дна. Старик понадеялся на жабры, на свой опыт боя в глубине – и проиграл. Он, Шром, может не дышать долго, пользуясь имеющимся запасом в легких. Он не пострадал от мутности и ила, песка и камней – его жабры наглухо закрыты.

Оглушающий удар хвостом по спине противника. Слитное движение обеих клешней – и вот уже вода окрасилась зеленовато-бурой кровью выра. «Достойная глубин победа», – он знал, что именно так и будет сказано. Вскрытый панцирь, тут брат Борг прав – неоспорим.

Шром всплыл и встал на хвост. Он помчался к полированным плитам, он ликовал и не глядел назад… Первая победа! Великий день для рода ар-Бахта, не знавшего славы на отмелях с тех пор, как Шрон их покинул, предпочтя нелепый путь созерцательной мудрости.

День длился и длился, противники трепетали, а вечером Шром получил драгоценный приз: золотого спрута из рук самого отпрыска кланда. Борг стоял рядом с Аффаром ар-Сарна, его при всех назвали неущербным, достойным приглашения в главный бассейн мудрецом и советником.

Так гнилой брат получил победу в своем бою, невидимом никому. А крупному телом и скудному душой недоросшему Шрому дозволили участвовать в схватках на глубине, хотя обычно такое случается лишь в пятый сезон от начала карьеры бойца, не ранее.

Дома победителя встретил любимый брат Сорг. Не взглянул на золотого спрута. И сказал то, что вынудило обоих не общаться долгие годы…

– Ты выродёр и пособник выродёров, – такие были слова. Брат нехотя пояснил: – Он выжил после боя, но не добрался домой. Его отравили под видом помощи. Ты понимаешь, до чего неслучайна такая случайность? Ведь это был старик ар-Рафт, советник кланда, уважаемый всеми и желавший многое изменить в нашей гнилой жизни. Борг мечтал занять его место в главном бассейне. Шром, если и это ничто для тебя, вспомни про малька Юту, он же твой друг.

– Ты думаешь, как пристало мягкохвостому, – ответил молодой Шром, рассматривая своего золотого спрута, редкий и ценный знак большой славы бойца.

– Зато твоя совесть прикрыта безупречным панцирем, – сухо предположил брат.

Разговор оборвался… Много позже Шром осознал: именно жалость – его самое слабое место. Он перестал вскрывать панцири, отказался от боя с Ютой ар-Рафтом, подросшим, но обреченным на поражение. Он повернулся спиной и прикрыл затылочный глаз, упрямо не замечая удобных Боргу врагов, хотя брат бесновался и угрожал, что более не внесёт платы за участие в главных боях знатных выров. Угрозы действовали все меньше, а затянувшееся молчание Сорга причиняло растущую боль.

И так было слишком долго. Даже теперь сны не ушли…

Шром выплеснулся на пристань из темной ночной воды. Молча бросил одному из людей с галеры Ларны конец веревки, за которую тянул сеть с рыбой. И побрел домой. Изрядно побитый о скалы панцирь ныл. Спать не хотелось. Шром знал: во сне он опять вскроет спинную броню Рафта. И снова не уделит ни единого мгновения своего внимания задыхающемуся, оглушенному старику. Не поднимет поверженного врага на поверхность и не доставит в нишу ожидания, как подобало бы даже из уважения к возрасту… Снова Борг, ныне мертвый гнилец, будет во сне жить и радоваться. Тот самый брат Борг, для которого он, Шром, долго оставался ценной игрушкой. Сговорчивым мальком-переростком, лишенным собственных глаз души.

На втором от моря ярусе – гостевом – Шрома встретил Юта ар-Рафт.

– Пятый день штормит. Пятый день ты сам не свой, – буркнул друг. – Хватит. Если мы все возьмемся тонуть в омутах своих ошибок, кланд отпразднует легкую победу. Ты не нанимал того выродера. Я говорил с Соргом. Сколько можно, прости за грубость, загонять песок под панцирь души и страдать? Да, он был мне дорог, мой старший брат, весьма дорог, как тебе – Шрон. Он был мудр… Но я смог сбросить панцирь обид и рассмотреть в тебе друга, а не врага. Теперь ради моего покойного брата мы должны не рисковать броней в узостях при боковой волне, а продолжать его дело! Менять законы.

– Я выродёр, – вздохнул Шром. – Но я хуже Ларны, я делал гнилое дело без оплаты, да-а.

– Клянусь глубинами, ты утомил всех своим упрямством. Идём. Шрон звал. Шестой день я тут, и мне всё интереснее. Какую вы проделали работу с книгами! Бью хвостом от восторга. Сегодня он обещал изложить самое начало нашей жизни на суше. Твой Малёк неплох, это тоже хочу сказать. Есть в нём задатки глубинника. Душою не слаб и умом удался. Шрон его хвалит.

Шром чуть успокоился и побежал следом за Ютой в главный зал. Все уже лежали и сидели привычным кругом, определившимся за последние дни. Ларна лениво точил топор у восточного окна и порой поглядывал в подзорную трубу, изучая скалистый берег. Малёк не сидел на месте. То и дело проверял, точно ли по порядку разложены пергаменты с переводами текстов. Сорг лежал поодаль у окна и страдал над отчетами новых шааров, удручающе подробными, ничуть не лживыми… и подозрительно похожими на доносы.

– Могу начинать? – предположил Шрон. – Это недлинная история. Я приведу только выборку наиболее достоверных отрывков текстов. Малёк, готов?

– Дядька, да я всегда, – отозвался мальчик и сердито повел плечом.

Без Хола он чувствовал себя неуютно. Маленький выр был и другом, и источником сведений о море, где он прежде пропадал месяцами, никому в замке не нужный. А еще за Хола болела душа: как он там, один, на чужой галере, среди незнакомых людей и выров? Малек плотнее натянул куртку, словно без приятеля плечу прохладно. Положил на подставку пергамент, пояснил: книга из относительно новых, написана шестьсот сорок лет назад, на поверхности.

«Первым обманом люди запятнали себя вот как. Человек, назвавшийся мудрецом равным арам, предложил нам, вырам рода ар-Лим, союз. Он пообещал золото для книг и порошки для лечения. В обмен лжец требовал несравненный глубинный жемчуг. Сказанное просил хранить в тайне, ссылаясь на законы своего князя. Поклялся полной клятвой глубин. Однако, получив меру жемчуга, он вместо лекарства дал яд. И мы, семья ар-Лим, надолго утратили покой, разыскивая отравленных и погибших братьев. Позже узнали тайное, и тогда оплатили счет. Все мальки бухты врага были раздавлены. Ибо нельзя дозволить бесчестию плодиться».

Шрон задумчиво шевельнул усами. Малек убрал пергамент и извлек следующий.

– Нет смысла читать дальше, вина обеих сторон явная, полагаю. Явная, вполне даже так. Люди проявили жадность. Выры не учли людского способа жизни. Они отомстили совершенно другим, ни в чем не виновным. Они полагали, что бухта определяет принадлежность к семье. Опрометчиво, достойно порицания. Куда смотрели мудрецы? Так я подумал, и стал искать ответ. Понял неприятное: уже тогда наши мудрецы не уважали людей, ничуть не уважали. Глубже нырну в их помыслы: зависть легла там первой гнилью. Мы желали получать лекарство суши без условий, мы мечтали о достижениях людей – стали, дальнозорких стеклах и многом ином. Ох-хо, и о славе, полагаю. Прежде, до начала общения народов, мудрым вырам не воздавали почестей. Только варсе, только ему. Рожденному трижды и несравненному. Чудотворцу и мудрецу.

Шрон благоговейно расправил усы. Провел ими по новому пергаменту и начал чтение.

«Во время оное не было мира на побережье. Люди, эти мягкотелые глупцы, словно сошли с ума. Они утверждали, что гибель недоросших следует считать грехом превыше смерти даже выра второго возраста. Они жаждали мести и убивали выров, изощряясь в причинении смерти. Игломёты ныне находят самую малую щель в панцире и питают её ядом. Топоры и пики создаются из безупречной стали, порой превосходящей прочность наших панцирей. Коварство людей не знает границ. Они во имя мести нарушают слово и предают клятвы. Утратив многих и скорбя, мудрецы огласили большие состязания, постановов избрать кланда. Если люди возжелали войны, они получат желаемое, народ выров умеет отвечать на вызов».

Шрон молча проглядел несколько строк, пропустил еще и еще. Его тонкий многосуставный палец лег на нужные слова и подчеркнул их.

«Сей год мы считаем славным. Кланд достиг победы, и мудрые закрепили её. Мы усвоили закон людей, разделяющий землю – их жизненное пространство – на отдельные владения разных кландов. Ибо у людей всегда правят кланды, словно война для них – непрерывна. Мы объявили за собой права на море, неотъемлемую жизненную территорию выров. Отныне мягкотелые начнут платить дань за всякий дар моря. За само право отойти от берега. Только так мы обезопасим себя от их алчности. Берег же, бухты его и отмели – наша часть суши, и следует её распределить по чести меж славных родов выров».

Шрон мрачно оглядел слушателей.

– Полагаю, вам ясно и несказанное этими мудрецами. Мы уже заразились алчностью… мы начали менять законы глубин и вкусили отравы золота. Воинственность кландов была подогрета способом правления, принятым на берегу. Ох-хо, мы хотели войны и победы. Мы с неразумностью мальков рвали побережье на клоки наделов, желая отнять у людей необходимое им. Рыбу, важную для пропитания. Пурпурные раковины, используемые в окраске. Жемчуг, цену которому усвоили. Мы хотели воевать и теснили мудрость, отдавая предпочтение силе. А люди… они не уступали нам ни в чём. Нет этого в текстах, нет и меж строк… Но я вижу суть в глубине. Люди именно тогда затеяли непонятное: то, что связано с золотой иглой. Они желали запереть нас в глубинах, так мыслю. Они посмели применить самое страшное средство, дабы навсегда вернуть утраченные бухты. Месть правила помыслами. Месть и жадность, с обеих сторон.

Ларна коротко рассмеялся. Оттолкнул подзорную трубу, бесполезную в сгустившейся ночи. Обернулся всем телом к старому выру.

– Вот они, два моих колдуна! Месть и жадность их имена. Я же знал, найдутся… Только как их убить? Сам я прослужил обоим немало времени.

– И тогда говорили наши мудрецы, настоящие, и сейчас посоветую тебе то же самое, —вздохнул Шрон. – В себе убей их. Иного нет пути, только так. Бой с собою – он самый трудный и длинный, он ведется всю жизнь. Жертвы его велики и ошибки порой ужасны… Еще одна запись важна. Её прочту, непонятную мне. На том мы разойдемся думать, ох-хо…

«В дни сезона ангра вершится праздник выров. Мы избираем себе братьев и признаем их взрослость, даём им род и полное имя. Мы уходим на глубину, дабы там первый раз быть всей семьей вместе и говорить единым звуком, и плыть единым косяком. Увы, беда настигла нас именно в праздник, превратив его в самый страшный день народа выров.

Желтая смерть, так мы зовем свою погибель. Она висит кисеей, и нет сквозь неё пути вниз. Вверх же прорвались немногие. Те, кто прежде срока покинул праздник. Едва ли десятая часть нашего народа, малая горсть. Прочие отравлены, но мы собираем их и лечим по мере сил. Мы не знаем, как долго течения станут разбивать гибельную пелену. Пока что она не позволяет дышать и истончает панцирь. Мы бессильны принять гибель столь многих. Мы утратили, скорее всего, всех старших мудрых – они позже прочих пошли к поверхности. Мы утратили многих из второго возраста. Мы лишились силы и поддержки варсы, он остался внизу. Но и скудным умом уцелевших мы примечаем след беды. Ведет он на сушу. Там наш враг. Не знаем пока, как люди разбудили кипуны и напоили смертью воды. Но видели мы отчетливо след их галер. След, который нам понятен на поверхности и спустя десять дней. Люди не знают, что на воде есть следы. Они лгут, отрицая сам выход галер из портов. Ложь их лишь укрепляет худшие подозрения. Эта вина превыше всех прежних. Новый кланд будет избран. Слово его объединит народ».

– «И ничто нас не остановит»… Так пятьсот четыре года назад началась последняя война, – тихо сказал Малёк, ещё днем заучивший текст наизусть. Мальчик жалобно глянул на Шрома. – Дядька, можно я заночую у тебя? Тяжко мне. От ваших книг и от этого прошлого, в котором нет ничего хорошего. Я ведь тоже виноват. Я сперва желал тебе смерти на галере. Я хотел, чтобы Ларна тебя убил! Может, потому и дал ему воды.

– Если ещё кто-то хоть слово скажет про свою вину, пусть учтет: топор наточен, – мрачно усмехнулся Ларна. – Я озверел до степени выродёрства. Мы воюем кланда! И всё, и хватит в себе гниль искать! Позже займемся, когда разгребём главную грязь. Только так.

– Ты сегодня мудрец, да… – прогудел Шром. Подхватил Малька и забросил себе на панцирь. – Про топор хорошо сказал. Я подумаю, да. Никогда не выходил на бой с выродёром. Можно разработать правила, дающие нам равные возможности. Полагаю, даже нужно, да. Интересная мысль, она вернула мне способность спокойно спать. Я буду видеть свежие сны о поединке. С кландом. И не только с ним, да.

– Всегда пожалуйста, – прищурился Ларна, провожая взглядом выра.

Сорг до сих пор слушал общий разговор без внимания. Теперь он позволил себе оттолкнуть стол пятью руками, застонал и шестой смял в комок очередной пергамент с доносом. Сбросил со прочь, как грязь. Покосился на неряшливую в кучу подобных, уже рассмотренных. Пометил одной из правых рук: в своей книжке для важного, что шаара следует заменить еще раз, гнилец.

– Утром небо явит синь, волна успокоится, донный ил сомнений в душах прекратит возмущаться и застить важное, – пообещал Шрон. – Идите отдыхать. Пока что золото иглы – великая тайна, которую не могу ни постичь, ни выложить на весы. Злом признать? Но игла была в руке варсы! Благом? Тоже нет к тому повода. Ох-хо, отдых надобен.

Утро, как и пообещал старик, пришло синее и ясное. Малёк проснулся легко, с уверенностью, что день переменит все к лучшему. Не может быть иначе! Вот рядом Шром. Несравненный дядька Шром, умеющий победить и врага, и себя самого, свои старые страхи и ошибки. Потому что страхи и ошибки есть у всех. Отказ от их изучения – первая уступка колдунам, имена которых Малек запомнил накрепко.

Шром шевельнулся, его спинной глаз взглянул на Малька.

– Отдохнул? Тебя жду, да. Сказал гнильцам: без воспитанника и не выйду, да.

– Гнильцам? – все обещания сияющего утра показались гнусным обманом. Малек ссутулился и торопливо нашарил вещи, стал одеваться. Сложил одеяло, скатал коврик. – Дядька, ты меня пугаешь. Что за гнильцы?

– Двое с боевых отмелей, – ровным голосом сообщил Шром. – Бросили мне вызов поутру, приплыли от берега, всё честь-честью. Кланд дал им разрешение на парный бой. Четыре года назад я ударом хвоста раздавил их брата. И не охай, да-а… Он и худшего стоил. Он желал уродовать выров. Ему нравилось в бою рвать клешни молодым, чтоб повторно росли мелкие. Много в нем было гнили, да. Я покончил с ним. С его планами по поводу места стража в главном бассейне. С планами его братьев по поводу захвата малого замка ар-Нагга, оставшихся без бассейна и гнезд. Там лишь несколько стариков, они доживают век и обречены быть последними в роду, да.

– Но ты же победишь гнильцов?

– Уж всяко не стану подставляться под удар, – пообещал Шром. Чуть помолчал и добавил. – Мудр наш кланд своей гнилой мудростью. Разрешил вырам идти на бой в стальной броне поверх панциря, данного нам природой. Не всем вырам, само собой, да.… Мне нельзя. Мне полагается встретить врага у ворот и проводить в замок, потому что вызов – он и честь, и долг, и древний обычай, да.

– Так ведь… – ужаснулся Малек и осекся, наблюдая искреннее веселье Шрома.

Боевой выр не может не ликовать, готовясь к схватке. Его сила требует приложения, его слава жаждет возвышения. Так сказано в одной из книг. Для Шрома это уже давно не вполне точно. Однако же Малек приметил: дядька охотно проверяет прочность панциря и находит в том неизменное утешение. Бой на некоторое время смягчающее его тоску, зовущую в недоступные глубины. Если теперь вызов на безнадежный бой принят только ради указанного…

Шром сердито свел бровные отростки – перенял движение у Ларны, подстроив под особенности лица выра.

– Я не глуп, давно не личинка. Мне щекотно от смеха! В стальной броне – и на глубину! Мудрость кланда заржавела прежде нового доспеха. Под его ничтожный неполный панцирь не заползла мыслишка: отчего такие прочные да надежные брони не использовались раньше? Не интересно ему, как бедняги будут плавать в эдакой обузе? Гнуться как станут? Идем. Всё готово. Отмель очищена, скалы проверены. Трёх игломётчиков удалось там найти. Говорят, охотились на коз. Ларне говорят, да-а, послушать интересно… Он-то не верит. Ещё одного охотничка выудил Юта. Глупый молодой выр устраивался в засаде у причала. Только мы с Ютой тоже сидим в засаде, да. Поочередно. Сегодня была его ночь. Почему-то мягкохвостые полагают, что полный панцирь мешает нам взращивать ум. Но мы не против, пусть думают так, да.

– Ты убьёшь их?

– А ты этого больше боишься – или больше хочешь?

– Я не знаю их. И боюсь, и хочу. Вот как с Ларной, дядька. Его стальные глаза страшны. Смерть в них блестит. Только без него при проверке шааров крови бы пролилось много больше. Я долго думал и так сообразил: иногда прямой страх сберегает от худшего.

– Неглупая мысль, неглупая. Пусть я стану плохо спать, Малек. Но я их убью, да. Скорее всего, убью. Не стану щадить. Я не уважаю тех, кто окружает себя охотниками на коз с иглометами и сажает в засаду наёмников. Они прошли по земле рода ар-Бахта, как гости. Они сказали стражам, что ищут честного боя. Они пытались проникнуть в замок до рассвета именно гостями, чтобы отравить стражу. Выр, у которого в ларце с лекарствами лежит запас таннской соли – это гнилец, гнилой до сердцевины! Они вызвали меня, но теперь норовят сбежать. Я не желаю их жалеть, да.

– Тогда идём, дядька, – улыбнулся Малек. – Я никогда не видел схватку выров на мелководье. Наверное, зрелище необыкновенное.

– Может быть… давно не наблюдал со стороны, да, – булькнул смехом Шром. Возмущённо встопорщил усы. – Их сталь имеет вороненый тон! Это наш тон, рода ар-Бахта! Как они посмели?

Малек забрался на законное место воспитанника – седока спинного панциря любимого дядьки. Шром побежал по коридорам, приветственно качая клешнями знакомым и не замедляя движения. Замок гудел голосами и звуком шагов. Люди с галеры Ларны и его же наёмники перекликались на стенах, выры из стражи шипели и гудели, проверяя нижние галереи.

На причале замерли три стража, полукругом со стороны воды. Ближе к воротам тесно терлись сталью панцирей «гости». В самих воротах сыто щурился Ларна, носитель знаменитого северного топора. Можно сказать, он уже начал подготовку к бою. Доводил прибывших до дрожи усов.

– Южная лимская сталь, – вещал Ларна, ни к кому не обращаясь, – она не в пример хуже северной. Когда я был молод и глуп, заказал первый топор на юге. Негодная работа, точи хоть по три раза на дню, всё одно – зазубрин не выведешь. Какая же это сталь? Сырое железо, так я рассуждаю. Узор протравливают по нему солью особой, каменной. Вроде глянешь: вареная сталь, наилучшая. А как пустишь в дело … – бывший выродёр тяжело вздохнул. – Помню, был у меня заказ на выра, надсмотрщика при главной кузне юга. Так он отчитался мне за все грехи, ни единого не скрыл. Утратили на юге секрет, уже лет двести, как утратили. Сталь собирают из тонких полос, из проволоки, и стучат по ней молотом. Потом заново перековывают и стучат. Рабы стучат, без души и по указке. Варить самородное железо не умеют вовсе. Только ар-Рафты ставят честное клеймо. А почему?

– Потому что у нас с кузнецами особый договор, тайный, – возник в воротах Юта. – Нет в нашей кузне тантовых кукол. Не было никогда! Кузнецы севера живут, как им удобно. Секреты берегут, но клеймо ставят наше. На сторону ни единого гвоздя не выковали за всё время. Мы их охрана, они – наша гордость в стальном деле. Скреплено договором и клятвой глубин. Порой и люди такой договор умеют соблюдать, это показало время. Одного не пойму: как к тебе попал наш топор? Не нравится мне мое непонимание. Обманули нас кузнецы?

– Так они и заказали мне выра из южной кузни. Лютовал он, мастеровой люд уродовал, – прищурился Ларна. Глянул на врагов Шрома. – Ох, ребята, многовато вы слышали.

Выры в вороненых бронях поникли усами, обреченно осели на камни пристани. Надежда на новое изобретение сделалась слаба. А панцирь Шрома, которого они не видели три года, изрядно вырос: выр сбросил старый, тесный, год назад… Новый уже накопил полную прочность и толщину. Его вороненый отлив именовался безупречным, точно такой приписывали броне самого варсы, равного богам. Это тоже смущало поединщиков.

– Прошу, гости вперед, – доброжелательно сообщил Ларна, исполняя роль распорядителя состязаний. – Надобно глянуть, хороши ли ниши ожидания и нет ли в них песка да камней. Я проверял, да только кто ж мне, выродёру, поверит?

Из ворот вытолкнули едва способного двигаться выра. Малек сразу понял: того самого, пойманного ночью, при попытке устроить засаду у пристани. По спине пробежал холодок. Левая клешня пленника косо срезана еще в бою. На головогруди следы ударов, заросшие серой лечебной пеной, но определённо – сквозные. Нет сомнения, это работа Юты. Все три пары верхних лап-рук скованы. Усы – гордость всякого выра – безжалостно обломаны у основания. Тот, кто нарушил закон чести, отмечен позором. Древний закон глубин снова вступил в полную силу здесь, на землях и в прибрежных водах рода ар-Бахта.

Выр проковылял на подкашивающихся лапах, волоча хвост и постанывая. Ларна дождался его и зашагал по узкой тропе, ведущей сушей к мелководью вдоль стены и далее – по временным мосткам, брошенным от скалы к скале, надежно увязанным веревками. Следом, чуть отставая, застучали лапами «гости», Юта нырнул с причала и скользил внизу, то протоками, то по скалам – опасался бегства чужих бойцов. Последним двинулся Шром.

– Дядька, я только теперь понял, какое мы серьезное дело затеяли, – тихо сказал Малек. – Назад-то у нас пути нет. Или сомнут весь род ар-Бахта, да и не нас одних…

– Или мы сомнем нынешний порядок, – согласно отозвался Шром. – Ты прав. Назад пути нет. Я знал это, едва очнувшись и углядев рядом, в воде, Ларну. Тогда, после боя на галере, да. Больно мне, Малёк, что многие уже увязли в деле. Тебя, радость души моей, и то не смогу уберечь, если нас сомнут. – Шром булькнул злым смехом. – Хорош уродился кланд! Не посмел, гнилец, громко объявить войну. Но она началась. Самая страшная, пожалуй, да. Выров с вырами, древних законов глубин с новыми гнилыми уложениями суши. Если мы оплошаем, то и далее гниль пойдёт. Все со всеми станут драться, яды в дело пустят, да-а. Придет сухое и страшное время, когда подлый прав, а чистой воды чести нет, иссякли её источники… Нельзя нам не справиться. Никак нельзя, да.

Впереди, в узкой щели меж скал, обозначилась отмель. Скованный выр неловко упал с мостков, вода возмущенно плеснула. Ларна прыгнул следом. Свалились с тяжелым стальным лязгом два брата, напросившиеся на бой. Юта выбрался на скалу и замер, настороженно поводя полураскрытыми клешнями. Три стража замка заняли свои места. Шром скользнул в мелкую воду последним. Ссадил Малька и неторопливо прошествовал к своей нише ожидания. Погрузился, устроился отмокать. Ниша была ему маловата: панцирь спины валуном выпирал над водой… Глаза на стеблях изучали берег, врагов, скованного наемника. Потом нацелились на Юту. Тот понимающе качнул усами.

– Ты, безусый гнилец! – обратился серо-узорчатый выр к пленнику. – Я знал твоего родича, ар-Лимы принимали его у себя, и не без уважения. Ради него мы готовы позволить тебе встать третьим в этом бою. Хотя бы сможешь умереть достойно.

– Большая честь – быть противником ара Шрома, – тихо, но с заметным облегчением выдохнул скованный выр. – Это очистит от позора мой род. Я не останусь в долгу, достойный ар. У меня есть, чем отплатить. Я знаю тайное. Кланд не объявил войну, но я слышал, когда нанимался: сюда идут галеры без знаков на корме. Четыре десятка больших боевых галер в походе. Наёмники вроде меня плывут под килями в их охранении. Будет осада замка. Скоро, ждать осталось не более пяти дней. Не знаю, можно ли выстоять против такого войска. Но скажу еще. Отосланные в Тагрим пять галер ар-Рафтов не ждите. Они не выйдут из порта, почему – не знаю, но слышал, что так будет. Спросите у иглометчиков. Это дело отдано выродёрам.

Ларна тихо выругался. Отстегнул от пояса ключ, снял с выра оковы. Тот торопливо скользнул в свободную нишу. Время текло по капле в масляных часах ожидания. Выры лежали и отмокали, их глаза следили за каплями зеленого масла, подкрашенного по старому обычаю. Мгновения сочились из верхней колбы в нижнюю. Ларна принял часы у стража, доставившего их. Установил на плоской камень и сам сел рядом. Малек нырнул и подплыл, тоже забрался на валун.

– Осада – это плохо, дядька Ларна?

– Ещё как, – вздохнул тот. – Мы обсуждали такое дело со Шроном, надеялись, до весны кланд не ввяжется, не успеет. У нас мало людей. Те, кто есть, ненадежны, их можно перекупить и запугать. Мы пока не готовы к затяжному бою на изнурение. У нас мало выров, на юге о наших намерениях ничего не знают. Шрома, наверняка, по-прежнему числят губителем личинок. У нас нет должного оружия, галеры ар-Рафтов с подмогой придут лишь в конце месяца. Но замок мы не можем сдать. Там личинки семи знатных родов и ещё скольких-то, я так и не выучил, незнатных. Их раздавят. Кланд пожертвовал честью во имя сохранения своего положения в главном бассейне. Поступил, как настоящий… правитель людей.

– Не позорь князей! Не все они были так уж плохи. Он поступил, как гнусный шаар и рыбий корм, – поморщился Малек. – Можем мы выдержать осаду, дядька?

– Можем, – кивнул Ларна. – Только и это будет худо, Малек. Мы истратим все силы. Раз так, то вторым ударом нас сомнут неизбежно. Не знаю, как избежать этого. Эх, была бы она на свете – столь любимая мною третья сила… Только Шрон мудр, и правда на его стороне. Нет никого, ни колдунов, ни чар ужасной могучести, ни даже варсы по имени Сомра. Все сгинули нашими усилиями, всех мы – люди да выры – загубили. Упивались жадностью, не думая о будущем. Как говорят у людей? «На мой век хватит». Вот так и жили. Всё прожили и прахом пустили. Теперь сами будем прорываться. На наш век уже не хватило. Кончилось дармовое житье в гнилой затхлости. Перемены копятся. Или научимся вместе жить, или подохнем все.

– Ты знал это, вешая на усы знак ар-Бахта?

– Ещё как знал! – усмехнулся Ларна. – Мы со Шромом связаны смертью. И честью… Смешно слышать такое от выродёра, пожалуй. Самому же мне и смешно. Но это останется неизменным. Это твой замок, Малек. И мой, в общем-то, тоже.

Последняя капля масла упала в нижнюю колбу. Юта громко назвал имена бойцов. Все четверо выбрались на большую плоскую плиту, и встали тесно, почти касаясь друг друга клешнями. Огромный Шром и три его врага… Положенное по ритуалу приветствие клешнями резко оборвалось: один из носителей стальной брони превратил движение в удар. Стражи возмущенно охнули. Шром чуть подался в сторону, не особенно жалея панцирь – и срезал вытянутые до предела клешни бесчестного врага одним движением. Вторым он как-то весь подобрался, стал округл и верток – и снова раскрылся в полный рост, словно вывернулся, скользя на боку. Да так быстро – Малёк не успел понять происходящего, веер брызг помешал увидеть… Отчетливо отобразился в сознании лишь вороненый хвост, выгибающийся назад и вбок. И гул, переходящий в лопающийся множественный хруст.

Малек моргнул, а когда открыл глаза, Шром уже стоял на лапах и поводил клешнями. Один стоял на плите победителя… Его хвост выглядел помятым, даже приобрел отчетливую, довольно глубокую трещину. Но в остальном выр не пострадал.

– Ты смял их, – восхитился Юта. – Я не освоил обратного удара хвостом.

– Какие твои годы, – обнадежил Ларна. – Да, столько подготовки и ритуалов ради одного звука «хрясь!»… даже я ничего не рассмотрел. Идите домой. Я всё устрою наилучшим образом. Хороним с честью?

– Безусого с честью, – согласился Юта. – Там, на нижних отмелях, под мрамором со знаком замка ар-Бахта, как и подобает для врага, умершего в честном бою. Прочих гнильцов вывозим в море, на корм рыбам. Превратить приветствие в удар – тяжкий грех и несмываемый позор. Мы не будем их помнить.

– Безымянные личинки, – презрительно прошелестел один из стражей.

На том и закончился бой, разочаровавший Малька едва не до слез. Он мечтал увидеть дядьку во всей красе – и что? Моргнул. В единственный важный миг боя – моргнул. Как теперь оправдаться перед собой? Упустил всю красоту сражения, не ощутил азарта поединка мелководья, который подобает любить и понимать всякому воспитаннику достойной семьи. Шром подплыл вплотную к валуну, закрепился на руках. Хмуро глянул, вздохнул.

– Забирайся на спину. Только по хвосту не лазай. Видишь, озлился я… Чуток переборщил, в полную силу их смял. Панцирь себе же повредил не ко времени. А ты молодец, да. Я в твоем возрасте в азарт весь уходил, нырял прямо. Не видел в боях дурного. Только теперь вот вынырнул из детства-то. И хорошего не нахожу… Умное ли дело: убивать молодняк, если каждый малёк на учете? Не древние времена, не тысячи нас на выбор. Да и неущербность силой хвоста да толщиной панциря вымерять – нелепо. Следовало сберечь жизнь безусому, да-а… Только он встал меж гнилых братьев. И я не подумал, озлился, всех враз смял… стыдно. Ты мудрый у меня, Малек. Ты пошел в Соргову породу. Сердца в тебе много и уму оно не преграда, а добрый попутчик.

– Сильно болит хвост? – жалостливо уточнил Малек, ощущая, как от похвалы розовеют уши.

– Живуч я, перемогу, – не усомнился Шром. – Вчера вечером меня дважды об скалы приложило, сегодня добавилась встряска на то же место. Вот щель и вскрылась. Дней пять буду плавать медленно, работая только лапами. Вот и вся беда. Не беда, пустяк. Осада замка – вот уж великая напасть, да.

– Можно выйти навстречу, – Юта азартно щелкнул клешнями. – Мы с тобой стоим армии, Шром. Вскроем брюхо галерам!

– Тоже способ, – не возразил напрямую Шром. – Но ты не спеши. Кланд, конечно, мягкохвост, гнил и мерзок. Но не глуп. Он строил свои планы, не забывая о нас с тобой ни на миг. Я, пожалуй, снюсь ему, да. Такой вот: на площадке победителя. Он крепко испугом прогрызен. Оттого ум его изворачивается, злобу источает. Прежде, чем рвать дно галер, надо всё обдумать. Войны выров с людьми прокатились по миру и дали опыт. Его уложили в книги. Есть книги у нас, есть и у кланда. Почитаем, Ларну послушаем, Шрона тоже. Сорга… Тогда вместе решим важное. Я думаю, не зря личинки лежат по замкам, Юта. Не зря за высокими стенами. Есть в морском бою большая угроза.

Выр с узорчатым панцирем не возразил. Поплыл вперед, не забывая приглядывать, как люди и стражи замка убирают мостки. Время от времени взбегал по пологим бокам скал, чтобы помочь. И в усердии его Мальку чудилось беспокойство. Осады замков в известном мальчику мире никогда не происходили. Выры решали свои споры на мелководье и на особых отмелях, а для прочих, тихих дел, подло воспитывали выродёров – это ясно. Но брать в осаду замок? Земли, пребывающие под управлением шааров, всегда имели одни и те же названия. Значит, их хозяева не менялись все пять веков.

На пристани ждали стражи и люди. Выслушали предсказуемую новость об исходе боя. И нежданную – о скорой угрозе подхода чужого флота. Молча расступились, пропустили в ворота Шрома и сопровождающих его, занялись своими делами. Никто не праздновал, не радовался победе выра с вороненым панцирем. Тишина напряженности повисла над замком. Усиленные караулы встали на стенах.

Шрон выслушал новость без удивления. Позвал Малька и занялся разбором копий с книг, выискивая то, что сделалось важным: приёмы обороны замков и науку приступа. Особенности боя с участием галер, схватки в открытом море… Ларна закончил быстрые похороны и поднялся в главный зал. Собрал своих людей и старших стражей-выров, развернул на столе план замка и приступил к обсуждению слабых и сильных позиций, особенностей стен и удобства бойниц. Отрядил слуг считать запас игл для иглометов, проверять иное оружие и вести полную опись съестного, лекарств и пресной воды.

Сутки прошли в напряженной работе, так полно занимающей время и тратящей силы, что некогда собраться мыслями или испугаться… Утро второго дня показало: не все так поступали. Кое-кто нашел время для рассуждений, прикинул выгоду и риск для себя лично, а не для замка. Из команды галеры Ларны за ночь пропали двое. Стража замка не досчиталась одного выра. А вдали, на выходе из узостей, на рассвете еще был заметен парус удаляющейся галеры рода ар-Дох. Команды двух других галер того же вырьего рода мрачно и виновато вглядывались в след корабля предателей. Все ощущали тяжесть на душе – растущую, мучительную. Не их вина, что кто-то показал голый синий хвост. Но ведь родня, вместе росли, одному бассейну были верны…

В полдень в главном зале собрались братья ар-Бахта, Юта, Ларна и Малёк, кроме них пребывающие в замке главы родов, присягавших ар-Бахта. Первым говорить Шрон доверил, удивляя всех выров, Ларне.

– Осада неминуема, – уверенно сообщил Ларна. – Лучше это скажу я, человек. План атаки днища галер красив и заманчив. Но смертоносен для исполнителей. Я прошёл в главном бассейне, нет смысла скрывать явное для всех вас, полную подготовку выродера. Я был наёмником кланда. Именно так. Потому знаю, когда уязвим выр в море, в родной своей стихии,. Мы, люди, создали во время войны пятивековой давности немало средств против вас. А вы изучили их и выработали меры против нас. То и другое теперь на службе у кланда. Начну с ядов и сразу отмечу: у нас их мало. Слишком мало. Но я уже распорядился собрать всю таннскую соль с галерей библиотеки. Вдруг да пригодится…

Ларна тяжело вздохнул и прогладил ладонями план замка. Начал рассказывать, как защитные сетки на днищах путают клешни. Как работают группой дозоры выров сопровождения. Подробно изложил сведения о более редком, чем таннская соль, яде: растворенный в воде, он вызывает паралич жабр. Создан яд, что вдвойне постыдно для людей, на основе «желтой смерти», и самим своим существованием он изобличает вину сухопутных в отравлении моря… Бутыли с ядом, – указывал Ларна, – наверняка находятся на галерах. При первой же угрозе подныривания под днище из них начнут сливать отраву. Тогда негодной для жизни выров станет область воды в десятки саженей, а то и сотни. Даже стражи охранения галер уйдут со своих глубин и продвинутся вперед, чтобы избежать гибели. Ядовитое пятно желтизны отравит воду надолго, будет медленно дрейфовать к берегу. Оно вторично причинит вред, добравшись до бухты и, может статься, омертвив берег возле замка.

– Однако же три-четыре галеры утопить можно, – прищурился Ларна. – Крайние в строю, и только при атаке строго снизу, из заранее избранной засады. Потом сразу нырять и уходить. Уводить выров охранения за собой, чтобы проредить их численность. Это хороший план, он достоин изучения. Но повторить атаку на галеры нельзя. После первой яд будет использован и неизбежно окажет действие, пусть и малое. Потребуется лечение. Чем снять влияние этой гадости в малых дозах, я знаю. Нужные порошки есть, действуют они быстро.

– Четыре – уже хорошо для начала, – обстоятельно согласился Шрон.

– В узостях мы займемся обрушением скал, – продолжил Ларна. – Это работа для Шрома и Юты. При их силе можно хорошо затормозить врага. Если получится затопить две галеры в каналах, тут и тут, осада и вовсе сделается трудна для нападающих. Будут плыть к причалам и стенам на малых лодках. Тантовые куклы не годны для исполнения сложных приказов, ума в них никакого. Мы отсрочим начало обороны стен и сократим численность врагов. Собственно, пока я обсуждаю варианты ожидания подхода галер ар-Рафтов с оружием и подмогой.

– Четыре дня до подхода врага. От того времени еще две недели ждать. – Вздохнул Юта. – Но я пока не утратил надежды на более раннее прибытие пяти галер моего брата, запертых бурей в порту Тагрима. У них есть лоцман. Не понимаю, что может помешать им пройти сюда, пусть и чуть позже начала осады. Я отошлю курьера в Тагрим. Но, собственно, они и без того уже завтра должны быть здесь, шторм кончился!

Выр смолк и опустил усы. Ларна снова пригладил ладонью план замка и стал говорить. Выры беспокойно шевелили суставчатыми пальцами. Кому приятно слышать, что он – уязвим? Досягаем для оружия и хитрости людей. Пять веков эти мягкотелые были для выров «рыбьим кормом», их никто не принимал в расчёт. Их привыкли видеть бессловесными, тупыми рабами. Но теперь с немалым страхом сознавали разницу в численности – своей и этих самых рабов. Запоздало понимали: лишь привычка удерживает берег от новой войны. Рано или поздно один из шааров или несколько сразу осознают свою власть. Пожелают именоваться князьями, как в древности. Предадут ненавистных хозяев. А выродёры довершат дело…

– Наш кланд воистину безумен, – ужаснулся старый ар-Дох. – Замки не готовы к обороне. Мы не думали, что на приступ могут идти сухопутные! Мы не желали замечать свою малочисленность и не вели учёта их малькам.

– Пока что земли возле замка спокойны, – усмехнулся Ларна. – В моей мрачной известности есть своя… прелесть. Говорят, меня уже именуют тайком князем севера. Говорят, по трактирам пьют за мою ловкость. Мол, пробрался к вырам, вошёл в доверие и решил отравить их всех, скопом. Добавлю, меня боятся сильнее, чем кланда. Он далеко, я – рядом. Он чужак, я – свой… Нет, восстания на землях ар-Бахта не случится. На юге оно вероятнее. Кланд делает глупость, оголяя свои бухты и уводя боевой флот сюда. Зима – время голода в портовых городах юга. Я знаю, бывал там. Рыба уходит от берега, урожаи скудны, скота нет, птица дохнет: мор не прекращается который год. На юге я не исключаю восстания, у ар-Лимов или ар-Фанга, даже у ар-Шархов. Флот, полагаю, идет сюда с приказом уничтожить нас быстро. Потому я стараюсь выстроить план, мешающий галерам дойти до гавани и встать у причалов.

Ларна очертил пальцем опасные зоны возле стен.

– Тут глубины велики и обрываются ямами от самых стен. Отвесно: то есть до странности резко. Тут можно подойти вплотную. Если им не жаль галер и тантовых кукол, они так и поступят.

– Кому этого добра жаль, – буркнул Шром.

– Именно. Я знаю, по крайней мере, пять видов отравы, опасной для выров в виде дыма. При ветре с моря горящие галеры превратят наш замок в ловушку. Вот так… Теперь я достаточно подробно рассказал о самом опасном. Надеюсь, убедил вас: надо держать узости. Это невыгодно, тяжело. Но я не вижу иного пути к победе. Им никак нельзя затягивать осаду. Подвоза продовольствия нет у них. А наш берег – он все же наш. Этим я тоже займусь.

– Яд дымов отравит личинки, – ужаснулся Шрон. – Но мы не можем их вывезти из замка. Я читал старые книги, искал способ перевозки, годный для нас. Там твердо указано: любое перемещение личинок, спящих до поры, возможно лишь в пределах бассейна. То есть – зала и его галерей. Это место, оберегаемое, как пишут в книгах, самим варсой. Там нет закона суши, личинки не проклёвываются, хотя время от их зарождения огромно. Там личинкам не страшна суша с её воздухом, хотя это противно естеству выра, рождённого в воде… Мы не можем покинуть замок иначе, как став последним поколением своих родов.

– Но тогда тем более нет смысла уходить, – тихо шепнул глава стражей замка. – Мы будем оборонять узости каналов.

– У нас в запасе четыре дня, – отметил Ларна. – Я ухожу на берег. Займусь наймом годных людей и сбором припасов. Важно не создать лишних слухов, не посеять панику. Я прослежу. Надеюсь, имя Ларны сработает и на этот раз в пользу.

– Сколько их будет – врагов? – уточнил Шрон. – Ты сделал подсчет?

– До тысячи, – предположил Ларна. – Хотелось бы знать, есть ли вторая волна. Не идут ли по суше войска?

– Вряд ли. – Шрон отозвался сразу. – Мы уже пришли к некоторым выводам в отношении верности шааров своим хозяевам. Полагаю, необъявленная война будет вестись негласно, морем. Вне людских возможностей выстроить сплетни и домыслы.

– Тогда я перейду к вопросам обороны, – кивнул Ларна. – Мы со Шромом и Ютой многое уже обговорили. Малёк, где план? Вот молодец, всё у тебя готово. Надо засыпать глубины камнем тут и тут. Надо создавать заслоны, мешающие подходу галер, вот в этих подводных ямах.

Выры смотрели, одобрительно шевелили усами. И начинали уважать подозрительного выродёра. Мягкотелого, но мыслящего вполне неущербно. Малёк время от времени поглядывал на Ларну и тоже гордился им. Страха предстоящая осада не вызывала: скорее уж азарт. Не может кланд оказаться умнее Шрона, сильнее Шрома и ловчее Ларны. А если так, он обязательно получит по хвосту и уползет со своими жалкими полировщиками в тень, заращивать раны.

Мальчик усмехнулся: ещё недавно он не использовал в мыслях подобные слова. Новое окружение сделало их привычными. Кто он теперь? Воспитанник выра. Предатель людей? Так разве можно предать шаара, гнуснейшее существо суши? А прочих он не предавал, наоборот. Теперь на землях ар-Бахта нет рабов. Новых тантовых кукол не появится. Он видит в переменах свою лепту, он не может мысленно разделить врагов и друзей по их… панцирности, по наличию или отсутствию клешней. Мир изменился, только пока это знают немногие. Очень важно сберечь перемены и расширить их. Сделать из случая, объединившего на время людей и выров – новый закон, основу для крепкого мира без войн и голода, без ядов и непонимания… Малек пробрался поближе к Шрому и сел у его хвоста. Приготовил свежую тряпицу, пропитанную травами, положил на трещину панциря.

– Спасибо, – сказал любимый дядька. – Ты уж поосторожнее на стенах. За тебя боюсь больше, чем за все неразбуженные личинки рода. Ну что за глупость ослепила ваших богов? Не дать своим младшим панциря. Живите, получается, как можете, да.

– Это чтобы мы не вымеряли неущербность силой, – вздохнул Малек. – Только мы всё равно вымеряем. Дядька, хвост не подведет тебя в бою?

– Глупости, я в три дней поправлюсь, – пообещал Шром. – Иди, займись делом, не мути ил сомнений. Рыбу надо заготовить, накоптить по вашему способу, а то и насолить. Я ловить стану, а ты помогай коптить, чистить-разделывать. Вот и отвлечёшься от прочих забот.

Малёк охотно согласился. Горы рыбы – это горы работы… Монотонной и утомительной. Сгибающей спину и притупляющей все чувства.

Запах рыбы к вечеру казался отвратительным. Запах дыма коптильни – и того гаже. Но дядька тащил всё новые сети, следовало помогать. За работой успешно сгинули лишние и вредные мысли, все кроме одной. Про Хола. Где он, что с ним? Не идут с севера галеры ар-Рафта, нет и на самом дальнем горизонте их парусов. Не ведет их лоцман, знающий до последнего камешка берег на двадцать дней вырьего пути в обе стороны.

Три дня спустя, когда тщетность ожидания сделалась окончательно ясна, примчался на загнанном страфе знакомый курьер. Сказал: на отмель близ его родных мест выбросило штормом раненого выра, отправленного курьером в замок. Тот плох, хотя его по мере сил и разумения лечат рыбаки. Передать велел срочно: северный порт пытались сжечь люди шаара. На то был приказ кланда, если верить допрошенным чужакам… Сейчас в Тагриме творится невесть что. Выры из верных роду ар-Рафт в бешенстве, ведь порт, по сути, на границе их земель и земель ар-Бахта. Разжигать там мятежи никому не дозволено, даже кланду. Все команды галер сошли на берег. Порт закрыт. Пока к полному покою город не приведут, не выйдут в море. А получится это нескоро, шаар нанял выродёров и дело не обошлось без крови, один из выров-капитанов при смерти.

– А лоцман? – побледнел Малек. – Такой некрупный, ты видел его, мой Хол… О нем ничего не велено передать?

Курьер благодарно принял настой трав из рук Малька. Сел, ссутулился и виновато покачал головой. Горестно глянул на своего страфа, шатающегося и загнанного, понуро стоящего поодаль, на отмели, куда он смог довезти седока. Страф норовил нагнуться и напиться воды – пусть и соленой. Выр из числа стражей сердито задирал повод. Страф шипел, угрожая – но сил для боя и самой злости в нем не осталось…

– Лоцман Хол? Помню его, славный малыш. Он, значит, в Тагриме? Чего не знаю, того не знаю, не было о нем сказано ни слова, прости. Если надо, я поеду обратно и всё выясню. Только не обессудь, мой страф еле жив. На таком до Тагрима добираться – шагом ползти, это две недели, пожалуй.

– В ближнем стойле смени на свежего, – велел Шром, отдавал курьеру знак для получения подменного страфа. Указал рукой на пергамент с печатью, принесенный Ютой. – Вот тебе сообщение для выров Тагрима. От Юты-ар-Рафта оно, от брата их. Передай, но лишней лихости не учиняй, да. Выродёры кландовы, они не в меньшей мере – людодавы, им без разницы, чью жизнь загубить. Гнильцы! Берегись и будь осмотрителен.

Курьер кивнул, принял сумку с письмом и принюхался невольно, отмечая заботу Малька, снабдившего утомленного гонца припасом из свежезакопченой рыбки.