Старое пепелище на месте богатого двора наёмник на вороном страфе миновал на рассвете. Проехал, не глянув в сторону: а зачем глядеть? Он ночевал в трактире у въезда в город и слышал историю, обсуждаемую всеми жителями тихо, опасливо. Мол, жила Монька – так себе, не как путевые люди живут. Зналась невесть с кем, деньги у неё были шальные, сами к рукам липли. А как иначе объяснить: в её-то возрасте – и такое богатство? Безродная ведь, шаарова приблудка… Но амбары от зерна ломились, страфов держала породных, прислуге платила золотом, всегда в срок. Только ворованное – оно не идёт впрок. Сгинула девка в единый день, а всё её богатство на пепел изошло. Неправедное оно, тёмное.

Наёмник молча выслушал историю, кинул на стойку два серебряных арха и пошёл себе, не ожидая сдачи и усмехаясь в усы. Уже от дверей громко уточнил: сколь праведно достояние косопузого Люпса, раз дом его крепко стоит, да и дымом от переполненных амбаров не тянет? Сидящие за столами примолкли, опасливо вжимая головы в плечи. Кто пожог Моньку, кто со свету сжил – догадывались. Но вслух не говорили. В спину покидающего трактир чужака глянули опасливо: одну ночь провел в городе, а понял то, что и понимать-то не следует, если хочешь тихо жить, безбедно…

Вороной страф встретил хозяина равнодушно, как и подобает птице, привыкшей достаточно часто менять седоков. Сладкую булку страф заглотил в одно движение и подогнул колени, позволяя себя седлать. Поднялся, двинулся по главной улице без пританцовывания и гарцовки, характерных для молодых глупых породистых – тех, кого ещё не обломали в должной мере, кому не надоело получать палкой по ногам и через боль осваивать науку подчинения.

Горелый двор выглядел тягостно, как провал сгнившего зуба в ряду белых и здоровых. Уже и нет его – а боль шевелится, сна не дает, покой гонит прочь. Моньку пожгли, ей-то что, она поди с Пряхой уже повидалась. А прочим, кто по соседству живёт, на ту встречу спешить вовсе и не хочется. Вот и сторонятся чужой беды, и замечать её не желают. Слуги Монькины на старый свой двор ни разу не приходили. Только пёстрая кошка осталась верна хозяйке. И теперь сидела на горелом бревне, вылизывалась. У лап – тощая мышь, ночная добыча. Принесла показать – а кому? Только без похвалы и кошке тоскливо, бесприютно. Насторожилась, глянула на вороного – нет, не Клык… Отвернулась, подхватила мышь и сгинула в черных развалинах амбара.

Наёмник проехал далее, прямиком до сборного двора. Там привычно томились в длинной очереди людишки из дальних и ближних деревень. Они доставили вырову десятину, да сверх неё – оговоренную долю для шаара и его управляющих.

Вороного страфа приметили сразу. И сразу посторонились, пропуская чужака и опасливо кланяясь. Сразу видно ведь: страшный человек. Такие и прежде всё брали, разрешения не дожидаясь. Теперь и вовсе неоспоримо их право, старый-то шаар занемог, а косопузый Люпс вошёл в силу. Законы под себя перекроил. Всё реже его решаются называть прежним именем, приспособленным для трактиров да пьяных речей. Брэми Люпий из рода Квард – так подобает именовать, а лучше того «достойный брэми», да с поклоном земным, да и шапку, само собой, долой.

Вороной страф уверенно перешагнул створку ворот – неполную сажень высоты, для его длинных ног удобно, самый раз. Дремавший у ворот наёмник вскинулся, хмурясь со сна и неловко хватаясь за пояс с оружием.

– Не положено! – рявкнул он – и поперхнулся.

Седок едва заметно усмехнулся, придержал страфа и оценивающе изучил пешего бестолкового сторожа.

– Так тебя что, здесь положить, чтоб положенным стал? – Бровь задумчиво изогнулась. – Где Люпс?

– А ну назад, осади, – уперся сторож, всё сильнее сомневаясь и переходя на шёпот. Говорил он грозные слова, сторонясь, убирая руку от рукояти клинка. – Достойный брэми Люпий отдыхают. Рано ещё, они не откушавши… И нельзя без доклада, они не всякого принимают.

– Так разве я – всякий? – Прищурился чужак. – Передай: сам Ларна прибыл.

Гость спрыгнул со страфа, кинул повод сторожу, шалеющему от такой наглости. Пеший, со свободными руками, он двинулся прямиком к нарядной свежей избе. Наёмник подавился новым замечанием. Надолго замер на месте, потом истошно замахал руками сменщику. Кинул подбежавшему повод страфа и, отчаянно отмахиваясь от вопросов, умчался по улице. Ожидающие приёма и учета десятины деревенские жители завозились, толкаясь и размещаясь так, чтобы ничего не пропустить. Ждали очереди кто с вечера, а кто и по второму дню. Устали и от ожидании, и от скуки. А тут – поди ты – намечается событие. Имя Ларны зашуршало, прокатилось по улице. И стало тихо, как перед грозой. Еще бы, имя страшное, и слава за ним непростая, тёмная, но всякому известная.

– Ох, ты ж, – едва слышно вдохнул пожилой мужик, теребя повод пузатого, рыжего в седину, страфа. – Мне всё мнилось: посолиднее они. Топор золотом выложен, или там – куртка с шитьём да вырьими усами.

– Молчи, дурень, – змеёй зашипела баба и пнула ни в чем не повинного понурого страфа. – Не нашего ума дело. Молчи да гляди себе в сторонку.

– Сказывают, негодным они делом занялись… – начал совсем тихо другой мужик и осёкся.

От двора Люпса, а теперь он занимал особняк шаара, застучали по дощатому настилу сапоги сторожа. Бежал он резвее прежнего, лицом был красен, аж до бурых пятен на шее и щеках. Дышал ртом и глаза выкатывал от усердия так – всякий выр позавидует. Очередь позабыла дышать, ощущая первый порыв грозового ветра. Сторож пробежал через двор и стал судорожно озираться, снова сумасшедшей мельницей замахал второму наемнику, который только-только привязал вороного и брёл от амбара с полным ведром зерна, намешанного с зеленью.

– Где этот…

Наёмник молча дернул подбородком. Посыльный схватился за голову, взвыл и сунулся в дверь. Ею и получил по лбу. Назвавшийся Ларной уже покидал нарядную избу. Остановился на пороге, наблюдая с усмешкой первые признаки скорого синяка.

– Чего мечешься, как на пожаре? Тут ничего не горит… пока.

– Это… там ждут!

– Тобой, дураком, деревня оплатила десятину за глупость? – прикинул владелец вороного страфа. – Чего орёшь? На службе состоишь, так изволь подобающе излагать дело.

– Так ждут вас! – возмутился сторож, махая рукой в сторону особняка шаара.

Серые глаза презрительно сощурились. Тот, кто самочинно и громко поименовал себя Ларной, качнулся с носков на пятки и обратно, глянул поверх голов и задумчиво поцокал языком. Сторож извелся в нетерпении и сунулся ближе, снова повторить непутевому чужаку свое донесение. Напоролся на твёрдые, как железо, пальцы, бережно прихватившие кадык.

– Неужели дело так худо, что и тебе платят за подобную службу? Тебе, которого ещё бить да бить… и всё равно толку не прибудет, – вздохнул сероглазый, отпихнул сторожа, севшего мешком на вытоптанную землю. – Люпс косопузый тебе – брэми… А меня как следует величать? Ты ори, да не забывайся.

– Так, брэми, не велено величать прилюдно, – сипло отозвался сторож. – Никак не велено!

На пороге избы, которую только что покинул сероглазый, возник понурый, криво сгорбленный, служка. Натянуто улыбнулся деревенским, вгоняя их в ступор непривычной и незнакомой вежливостью, к тому же щербатой на два зуба.

– Проходите, милости прошу, – осторожно косясь на чужака, пригласил служка. Ещё раз старательно улыбнулся, поглаживая щеку, приметно румяную от удара. – Дело-то вырово, негоже мешкать. Сгружайте здесь, значит. Пергаменты уже готовы, проходите.

Дородный мужик, по виду судя – староста зажиточного села, осторожно обошёл чужака по широкой дуге и поднялся на крыльцо. Чуть не споткнулся, когда служка поклонился ему, пропуская в избу первым… Сероглазый задумчиво повёл плечами, глянул на сторожа, по-прежнему сидящего на земле.

– В чем твоё дело здесь, олух?

– Дак я…

– Твоё дело, первейшее и важнейшее, есть вырова служба, – назидательно сообщил чужак, протянул руку и помог встать. Немедленно ту же руку вывернул и погнал охающего от боли наёмника к амбару. – Дверку отвори да грузи мешки. Глядишь, года не пройдет, в ум войдёшь и научишься разбирать, кого величать следует, а кого не следует.

– Дак сами они, рыбий корм, и сгрузят… – хмыкнул сторож, указывая на деревенских.

Сероглазый тоскливо покачал головой и чуть повернул руку, удерживаемую в захвате. Сторож взвыл, резко нагнулся вперед, пытаясь унять боль. Обзавёлся второй шишкой на лбу. Чужак коротко добавил ребром ладони по спине, чуть выше пояса, вроде несильно, без замаха. Брезгливо смахнул с рук пыль и отвернулся от бессознательного тела. Второй наёмник уже волок мешок в амбар, бегом и вроде даже – охотно.

– Пригляди за лодырем, – ласково улыбнулся ему сероглазый. – Второй раз я могу и не проявить доброты.

Староста уже покинул избу, глаза его были так велики, что очередь взволновалась. В вытянутых руках мужик держал пергамент, каких не давали на этом дворе никогда – полный, с описью привезённого и оттиском печати. Очередная телега вкатилась в широко распахнутые ворота, и новый проситель осторожно постучал в заветную дверь.

– Прошу, – немедленно отозвался служка.

– Как иногда просто навести порядок, – негромко заметил сероглазый, отвязывая страфа.

В седло не сел, пошёл пешком через двор и далее по улице, угощая вороного подаваемой по кусочкам, на раскрытой ладони, плюшкой, скорее всего взятой в избе. Страф брал хлеб заинтересованно и на хозяина косился с тем же непониманием и подозрением, что и вся очередь деревенских.

Усадьба шаара северного удела Горнивы, уже много лет негласно удерживающего под рукой весь край и всех иных шааров, была подобна многим иным строениям того же назначения. Два яруса, большой парк и сад, цветники. Имелся и широкой двор, затененный навесом. Только приморские шаары строили и дом, и колоннаду из камня, а здешние предпочитали дерево – его вокруг куда как много. Узорчатый морёный дуб сероглазому понравился, чужак даже остановился, привязал к одной из колонн страфа и довольно долго изучал глубокую сложную резьбу, украшающую столб от самой земли и до верха.

– Эй, ты, что ли, на сборный двор неурочно явился? – окликнул от дверей очередной служка. – Дак не стой на виду, сюды топай.

– Безграмотные слуги, нагловатые и неряшливые, позорят дом хозяина и порочат имя его, – назидательно сообщил полноватому мужику сероглазый, шагая к дверям. – Гостей следует привечать, слово такое слышал? Гости – они ведь разные бывают.

Крепкая рука легла на плечо слуги и увлекла его за порог. В тёмном углу большого зала, где слуга оказался вопреки собственной воле и как-то даже внезапно, рука переместилась на затылок и оказалась очень, просто-таки пугающе, жёсткой. Гость склонился к самому уху и шепнул:

– Давай не забывать о вежливости. Кто хозяин дома? Шаар. Могу ли я войти и погрузиться в суету дел, не повидав его? И можешь ли ты не сообщить о госте славному брэми?

– Но вас ждет управляющий брэми Люпия, – так же шепотом отозвался слуга, не в силах шевельнуться.

– А мы быстро, нам бы только поздороваться, – подмигнул сероглазый.

– Но брэми Люпий… – хватка стала жёстче, и слуге почудилось, что позвонки уже хрустят. По крайней мере, остатки желания спорить явно сломались. – Я отведу к нему, извольте…

– Не к нему, олух, – резко толкнул к стене гость. – К шаару. Или батюшка Люпса уже не хозяин в своем доме? И только пикни, только шевельнись на волос, ты его слугой перестанешь быть, уж это я обеспечу. Вперед, не спотыкайся.

К шаару слуга повёл молча и без дальнейшего сопротивления. Через зал, узким боковым коридором, во внутренний двор, а оттуда – в погреб… Гость ничуть не удивился столь странному месту обитания хозяина дома. У двери, ведущей во двор, походя пнул в живот наёмника, вставшего было и собравшегося окликнуть слугу. Добавил по затылку склонившейся к коленям головы обухом топора, уже освобожденного из чехла. Стоило слуге сунуться в погреб, с лавок по сторонам от тяжелой обитой железом двери резво поднялись двое. Правому навстречу сероглазый толкнул слугу, в левого без предисловий, ещё с порога, метнул тяжёлый нож. Поймавший в охапку слугу и потому выживший сел на лавку, с которой начал было вставать. Выдохнул и мрачно усмехнулся, роняя клинок на пол.

– Я думал, ты на севере. – Нехотя сообщил он прибывшему. – Далеко.

– А я думал, ты поумнел и отошёл от дел, – в тон отозвался сероглазый. – Что, хорошо платят?

– Не оставляют выбора, так точнее, – пожаловался наёмник. – Для выров я мёртв. Оживать, чтобы меня отдали роду ар-Лим, нет ни малейшего желания. У тебя в деле какой интерес?

– Сколько теперь в усадьбе Ларн? И у кого ключи от погреба?

– Ключи вот, сейчас отопру. Усатых дураков, назвавшихся Ларнами, здесь двое. Третий ушёл на север, к самому лесу. – Наёмник склонился к замкам, последовательно отмыкая оба. – Мне тоже предлагали поработать Ларной. Но я сказал: лучше у ар-Лимов принять месть, чем у выродёра… Слушай, а тебе люди не нужны? Меня ты знаешь, рекомендации уж всяко не требуются. Да, время идёт и с топором я теперь не так хорош, но если в дозор или там – курьером…

Наёмник говорил, уже войдя в погреб. Миновал его, взвалил на плечо связанного по рукам и ногам пленника и пошёл обратно. Слуга, повинуясь руке гостя, нехотя пересёк порог и забился в угол, всхлипывая от ужаса и глядя, как сероглазый достает свой нож из тела и бросает труп туда же – в погреб. Толстая тяжёлая дверь закрылась, предоставив слуге возможность кричать в темноте сколько ему угодно.

Шаар, рыхлый пожилой мужчина, синий от холода и едва способный двигаться, теперь занимал скамейку. Пожилой наёмник придерживал его за ворот роскошного ночного халата южной выделки, с золотым узором незнакомых цветов и россыпью блестящих камней в тонких оправах. Шаар еле дышал, клацал зубами и охотно пил тёплое пиво из фляги, отстегнутой сероглазым от пояса.

– Собственно, брэми, у меня к вам всего один вопрос, – заметил гость. – Войну с ар-Бахта придумали вы или Люпс?

– Врать не стану, – напившись, хрипло отозвался шаар, которого пребывание в погребе сделало в несколько дней стариком. – Моя затея. Не в самом трезвом виде я был, когда её придумал. И зачем вслух высказал… – Он безнадёжно обмяк, опираясь о стену и с трудом поднимая голову, чтобы глянуть на собеседника. – Вот где у меня Горнива была, – слабая рука сжалась в кулак и упала на колени, плечи задрожали в мелком тихом смехе, похожем на озноб. – Выром, проверять меня поставленным, я крутил, как хотел, усвоил его привычки и страхи. Всеми прочими шаарами помыкал в своё удовольствие. А Люпс-то крутил мною… все мы умны, покуда кто половчее не найдется. Что ещё хочешь знать, Ларна, которого я же и додумался общим страхом сделать и опозорить? Ты ведь явился мстить.

– Ага, вот делать мне больше нечего, – разозлился гость. – Жизнь твоя не нужна мне, смерть – тем более. Я теперь вырам служу… как и прежде, впрочем. Наёмников распустить, кроме необходимого тебе числа для охраны и поддержания порядка. Воровство прекратить, хотя бы явное и наглое. Пригляд за тобой доверяю вот ему, – Ларна указал пальцем на наёмника. – Он мне отчёты будет составлять, да такие, что тебе не подделать. И плати ему исправно, все платят тем, кто их жизнь стережёт.

– Но – твой-то интерес? – удивился шаар.

– Люпсу твоему косопузому на свете не жить, – спокойно сказал Ларна.

– Так сам за то доплачу, брэми, – с мрачной усмешкой признал шаар. – Двоих я избрал себе в наследники… его да дуру-девку, которая поперёк моей воли в город явилась. Двоих из всей той кучи детворы, какую наплодил… Потому, эти умны и к делу годны. Я всё отдал бы ему, все! Зачем ещё и жилы рвать, если не ради наследной власти, законной и крепкой, прирастающей богатством. Так он и отца предал, и сестру погубил. – Старик сник, глядя в пол. – Красивая была девка. Жила бы тихо, замуж за кого указано пошла. Нет, упёрлась, норов показывать начала, в город явилась. А я чужого норова не терплю, я таких сразу – через колено, чтобы спина хрустнула. – Шаар вздохнул и чуть погрустнел. – Вся в мать! Сколько у меня их было, баб, а её помню. Прогнал сам. Может – наоборот, отпустил… я себя знаю, так было лучше. Ей бы здесь долго и не прожить. А так… никто из моих людей в ту деревню не ездил и даже вырьей десятины не брал. Моньке, дуре, не мешал ума набираться и глупости воротить.

Шаар вцепился в руку наёмника и с трудом поднялся на ноги, глянул на Ларну снова, холодно и деловито.

– Сколько возьмёшь, чтобы Люпс не сразу умер?

– Я забросил выродёрство, – отмахнулся Ларна. – Не о том думаешь. Всё, чего от тебя жду, уже указал. Твой ар-клари, – Ларна кивнул в сторону пожилого наёмника, – что означает военный советник, проследит за исполнением. Кстати, где теперь Люпс?

– Кушают они, надо думать, потому как они много жрут и разнообразно, – насмешливо отозвался новоявленный советник. – Тебя провести до места?

– Проведи, – согласился Ларна.

Он первым выбрался из погреба во двор и хмуро огляделся по сторонам – тихо, утро ещё раннее. Деревенские по делам спешат, а городские дремлют, оправдывая лень своей значимостью. Шаар появился на пороге, опираясь на плечо наёмника и упрямо сжимая в слабой руке игломёт. Ларна усмехнулся: еле жив, а рука не дрожит, злость разбудила в ней прежнюю силу.

По коридорам прошли быстро, новоназначенный советник тащил на плече шаара, как мешок с зерном, ровно и без напряжения. Дверь большой парадной столовой Ларна распахнул резко, рывком. Люпса опознал сразу – по халату, неотличимому покроем и богатством отделки от отцовского.

Повторно метнул нож – в одного из «Ларн», довольно проворно обернувшегося к двери. Второго за столом не оказалось. Пожилой наёмник уложил иглометчика, вскинувшегося было со своего места. А старый шаар кучно и без промедления вогнал все три иглы, заряженные в его оружие, над самой столешницей – в халат, сыто топырящийся на жирном животе наследника. Прошёл в зал, не глядя на наёмников сына, выживших и тихо жмущихся к спинкам стульев. Сел, зло усмехнулся.

– Всё же вышло по-моему. Пусть хрипит… Пряха к нему добрее будет, если он тут чуток помучается. – Шаар обвел тяжёлым взглядом всех сидящих. – Что замерли? По комнатам и писать отчеты, рыбье мясо! К полудню прочту и решу, стоите вы обещанных вам денег или чего иного. Ар-клари!

– Да, брэми, – живо отозвался пожилой наёмник.

– Эти, – шаар обвел рукой комнату, – в твоём подчинении. Займись. А падаль пусть оттащат в подвал, – на лице шаара обозначилась хищная улыбка. – Он всё хотел получить, как у папы. Я там подыхал, путь и он не отстает. Слугу выпустить. Дать пять архов на выпивку, замёрз он… Иди. Все вон!

Старого шаара послушались привычно, его голос не предполагал самой такой возможности – неповиновения. Вышли, кланяясь и испуганно косясь на Ларну, настоящего и в своем роде снова – единственного. Шаар выронил игломет и закрыл лицо руками. Чуть помолчал, снова выпрямился. Указал на стул рядом.

– Так во что мне обойдется простое спасибо, Ларна, внешность которого едва ли кто согласится теперь повторять в Горниве? Ты вытащил меня из подвала. Но – зачем? Я не стану любить выров или хоть презирать меньше. Я распущу наёмников в этом году, раз пообещал. Но в следующем… Или чуть позже… – шаар усмехнулся и принял кубок из рук Ларны, наполнившего емкость из кувшина на столе. Поморщился. – При трёх десятках тупых жрущих отпрысков я бездетен. Люпса задавил, а Моньку-дуру не уберег! Нет у нас общих интересов, Ларна. Годик поживём мирно, а там…

Старик усмехнулся и взял с ближней тарелки блин. Ларна подвинул к себе блюдо с цельной запечённой птицей и выломал сочный кусок. Хлебнул пиво прямо из кувшина, невежливо вытер руки о скатерть.

– Как выродёр выродёра, – весело прищурился он, – я вас по-своему уважаю. Вы крепкий хищник, шаар. Злой, травлёный – но не падальщик и не трусливая гнилота. Я за последнее время немало повидал шааров. Вы из них наилучший. Хотя ваш хозяин-выр – наихудший из выров. Он людей травит так, что я удивляюсь, как тут ещё живут.

– Занятно, – развеселился старик. – Не таких я слов ждал. Да, ар-Сарна нас предпочитает видеть мёртвыми. И он полагает, в Горниве нас, людей, половина от числа, которое ведомо мне. Когда же мы доберёмся до дела? Цену назови.

– Цена будет странная, – улыбнулся Ларна. – Пока что год живите, как живётся. За это время выры свои дела решат… надеюсь. Вы тем временем отстройте дочкин двор в прежнем виде. Вернётся – где ей жить?

Шаар жадно подался вперёд, отшвырнув недоеденный блин и оттолкнув кубок. Ларна весело оскалился и подмигнул старику.

– У нас очень много общего, брэми. Когда я понял это, я и решил выводить вас из погреба с иглометом в руках, хозяином края, и никак не иначе. Марница теперь уважаемая вырами и людьми ар-клари рода ар-Бахта. Как мне думается, это исключает на ближайшее время всякие войны и разлады Горнивы и Ласмы. Разве что – за саму ар-клари. Её не захотят отпускать сюда. Готов усы заложить в споре: её уже переманивают к себе ар-Рафты.

Шаар задумчиво откинулся на спинку стула. Кивнул и деловито уточнил на словах: двор будет отстроен в точности, прислуга нанята прежняя. А вот управляющий – новый.

– Сам решил в шаары податься, себе двор требуешь? – предположил старик. – Хорошее дело. Я по молодости наёмничал. Недолго, быстро понял, где настоящие деньги текут. Монька у меня красивая. И не дура, это тоже важно для законной жены.

– Не для себя, – отмахнулся Ларна. – Но ваша дочь, может статься, нашла себе очень необычного человека. Прямо-таки князя. Даже бляха золотая есть. С древними знаками.

– И тут обскакала Люпса, – оживился старик. – Ловка. Хорошо же, не до севера мне теперь, ты прав. А что ты про выров начал говорить? Почему моя Монька служит им?

– Потому что скоро, если всё удачно сложится, закон будет меняться, и людям вернут права на сушу. Для этого ар-Бахтам надо осенью пройти в столицу без большой крови и без вреда от выродёров.

– Своих-то, в Горниве осевших, я на привязь быстро посажу, – пообещал старик. – С шааром, в Хотре сидящим, тоже налажу сообщение. Есть способы договориться. Ларну, третьего поддельного, изловлю и укорочу на голову. Даже, так и быть, составлю доклад для кланда про Люпсовы злодеяния и на него всё спишу, очищая твое имя. И заодно род ар-Бахта. Через наши земли до срединных озер можно пройти тихо. Оттуда водой до столицы, мимо всех границ и застав. Так и быть, приму выров, каким ты служишь, пропущу и путь им налажу удобный, хоть и гниль они, все как есть – гниль… Повидал я их достаточно. Монька пойдёт с ними?

– Скорее всего, – предположил Ларна. – Ещё вот что: глупость, мелочь, а ей приятно было бы… Кошка у неё на старом подворье. Трёхцветная. Нельзя её прогонять, как стройку начнете, Марница про ту кошку уже и мне говорила, и всем остальным по десять раз. Жалеет.

– Вот теперь я твердо уверился, что ты видел её живой, – обрадовался шаар. – Дурёха моя не могла про кошку умолчать. Ты надолго в Горниву?

– Я гость мимохожий, – усмехнулся Ларна. – Страф мой сыт, поеду. А ты леса северного не жги, княжеский он, не простой.

– Дальнюю деревню все равно подвину, такова вырья воля, – вздохнул шаар. – Сколько раз Моньке говорил: не жильцы они, отступись.

– Деревня уже подвинулась, я как раз оттуда, – прищурился Ларна. – С кем был, тех на пролив отослал, а сам вот подумал – и остался. Одному порой сподручнее дела делать. Не самые они чистые да светлые, дела мои. Иному человеку на них и глядеть не следует.

Ларна встал, деловито завернул початую жареную птицу в выкроенный из скатерти кусок, туда же добавил хлеб, козий сыр. Забрал у шаара свою флягу. Снова пристегнул на пояс, поклонился и пошёл из столовой прочь, знакомым уже коридором к парадной двери. Вороной страф глянул на хозяина заинтересованно: к хорошему привыкают быстро, он ждал угощения. Кусок сыра поймал на лету и проглотил, весело заклокотал горлом. И присел охотно, поудобнее подставляя стремя.

Ларна забрался в седло и поехал со двора, не оглядываясь. По главной улице, мимо той же очереди деревенских, кланяющихся с возросшим уважением. Еще бы! Служка так и исходит вежливостью, дело двигается быстрее, чем в любой иной день.

Уже покинув город, Ларна достал из седельной сумки вышитый пояс со смешными трехцветными котятами. Вздохнул, внимательно рассматривая. Усмехнулся невесело. Жизнь – она порой очень уж хитро подстраивает ловушки. Позади осталось пепелище, которое скоро снова станет домом, добротным и гостеприимным. Домом, в котором шаар охотно согласился бы видеть его, Ларну, не гостем, а хозяином. И дело бы передал – немалое! Всякий знает: хоть в Горниве и распоряжаются от имени выра семь шааров, но лишь один по-настоящему имеет власть. Пусть даже слегка пошатнувшуюся в последние годы, когда к ней оказался допущен наследник, в котором ума и расчетливости было гораздо меньше, чем жадности и жажды самовозвышения.

– Вот я и проехал мимо порога очень подходящего дома, не о том ли и Ким предупреждал, – тихо пробормотал Ларна. – Только иначе не смог… И ведь не худшим был бы я шааром, а сверх того, самому Киму это место не в радость.

Сероглазый снова усмехнулся, завязал вышитый пояс, бросил повод свободно и хлопнул вороного по шее, предлагая двигаться, как тому удобнее. На душе было не вполне светло. Вроде, всего добился, что себе намечал. Поддельных «ларн» более не появится. Наёмники попритихнут. И даже больше удалось получить! Покой в Горниве установится надолго, вырам ар-Бахта нет смысла опасаться соседей, а вот Аффару ар-Сарне о случившемся правды не вызнать никогда. Накормит его шаар тем, чем пожелает – как много раз прежде случалось. Марница вернётся домой, и трёхцветная кошка её дождется, и Клык встанет в родное стойло.

Северный край, красивые леса и хмурое море у дальнего берега за дубравой Кимовой. Вроде – всё то, о чем мечтал. Так почему сразу и без сомнений отказался, стоило шаару пригласить в новые наследники, хитро щурясь и одобрительно поглядывая на расчехлённый топор? Он, Ларна, знает, как людей под рукой держать и крепко и надежно, так, что сами скоро не за страх служить станут – настоящее уважение обретут. На галере его величают капитаном, это-то он видит, никак не из боязни, именно заслуги ценят. И кошка, опять же, трёхцветная в доме имеется. Но проехал мимо, не глянув, без того знал – не тот дом. А каков он должен быть – тот?

Ларна нахмурился и снова потянул вышитый поясок. Котята, миски и клубки легко и безразлично скользнули в пальцах. А вот нелепый хвост застрял – бурый, длинный и совсем случайный в узоре, пойди, пойми, каков кот, успевший сбежать из рисунка! Может, он и есть самый главный? Бывший выродер вздохнул, без слов ругая себя за нелепую и до смешного детскую доверчивость, колыхнувшуюся в душе. Вышивание! Колдовское и могучее… Верить в подобное едва посильно. Да и сама Тинка на великую спасительницу мира не похожа. Она ведь силы своей не знает и не понимает, нет в ней ни упоения даром, ни готовности вершить судьбы и распоряжаться от имени высших сил – да от той же Пряхи… или загадочного Сомры, одно имя которого приводит в оцепенение выров. Ничего в ней нет возвышенного. Одна сплошная беззащитность… Она, бедолага, и понятия не имеет, чем обернётся для неё поход в столицу и победа Шрома. О поражении думать не следует, с этим всё как раз очень ясно и определенно. Но – победа не лучше!

Выры захотят менять мир и его законы. Люди пожелают того же. И каждый будет тянуть на себя и требовать, и каждый найдёт важные доводы в свою пользу. А вышивальщица совсем одна, разве – Ким рядом… И средства у обоих для помощи таковы, что понять их обычному человеку и принять – едва ли посильно. «Дай мне хороший урожай», – скажет житель деревни. Не пояс вышитый, не сказку и не совет попросит – а именно урожай с гарантией! Или лучше того, готовых пряников и полные амбары зерна, даром. Люди ведь как думают? Что колдовство заменяет работу и снимает с них ответственность. Не получив желаемого, ту же Тинку и обвинят. Впрочем, и это не самое худшее. Пока рядом с вышивальщицей Ким, ей живётся легко. В нем правда гибкая и легкая, от чужих наветов не ломающаяся. Пока рядом Шрон, и его спокойная мудрость не во вред. А ну, как иные люди у плеча встанут да начнут в ухо шептать? Не все ведь в древности шили узор одной чёрной злостью! Как лучше в большинстве своем хотели. Вопрос лишь в том, как – лучше? Люди умеют так запутать, что всякий выбор сделается ложным. И каждый будет – между одним злом и иным, ещё большим. Насквозь фальшивый и ложный выбор, западня, ловчий силок для наивной Тинки, которая верит людям. И станут они из неё нитки души тянуть, пока все не вырвут. Пока не загубят окончательно. Как от такого оберегать? Топором? Так чем он сам, Ларна-выродёр, лучше иных советчиков? Он ведь не знает до сих пор, каков его собственный путь и к какому порогу ведет.

От своих мыслей Ларна мрачнел, по сторонам смотрел реже и отдыхать останавливался лишь по мере необходимости. Без приключений добрался до трактира, где не так уж давно люди Люпса поджидали выродёра, получившего заказ погубить Марницу. Ничего разбойного и опасного в заведении Ларна не заметил. Встретили с поклоном, накормили сытно, поселили в лучшей комнате и проводили поутру душевно. Впрочем, каков гость – таково и обращение. По всему видать: узнали. Приметный он, обладатель топора темной стали и глаз почти того же цвета. У такого не воруют, от него от самого ждут худшего и заранее опасливо сторонятся.

Страф, накормленный и изрядно обнаглевший от полученной при новом хозяине самостоятельности, бежал резво, выбирал дорогу сам, то изучая обочину и сминая кусты, вспугивая мелкую дичь и немедленно её отлавливая – а что ему, ноги длинны, чешуя прочна, провисший повод не мешает охотиться. Иногда птица нахально выбиралась на середину дороги, пританцовывая и сердито щелкая клювом – пугала редких путников и намекала рыжим зрамским недомеркам, как убога их порода, годная лишь тянуть возки и получать кнутом по ногам. И от кого? От деревенских олухов! Ларна посмеивался проснувшейся в вороном лихости, находя её забавной. Птицу он присмотрел на северном подворье наёмников, куда добрался в первый же день, проводив за пролив выров, Кима и Тингали. Прежнего хозяина вороного расспросил о делах Горнивы неторопливо и подробно… а после тому уже не требовался страф: к Пряхе и без него дорогу находят. Жалеть наёмника или выбирать иные способы добычи сведений Ларне и в голову не пришло. Слишком хорошо он знал этот сорт людишек – оторвавшихся уже от деревни, откуда почти все они родом, упивающихся собственной новоявленной властью над недавними соседями…

Близ границы земель ар-Сарна и ар-Капра, где стояла застава и у путников обычно спрашивали пергаменты, Ларна покинул тракт. Его прежде удивляла вера выров и даже шааров в надёжность учёта перемещений людей и грузов этим способом – проверкой на заставах… Обойти любую нетрудно. Впрочем, выров понять можно: они прекрасно знают, что вся торговля тяготеет к морю, а того точнее – к западному побережью обжитых земель. К тому же жизнь и покой людей для выров – вернее, для большинства хранителей бассейнов – почти ничего не значат. Куда важнее товар, а его прятать по лесам и доставлять малыми тропами невозможно. Если так, стоит ли выру переживать по поводу наличия разбойного люда, опасного сухопутным? Наоборот, с точки зрения кланда, именно разбойники и сгоняют добропорядочных деревенских жителей и купцов на тракты, более-менее безопасные, имеющие заставы и обеспечивающие хоть относительную, но защиту. Те же ар-Сарна втайне радуются, получая слезные прошения от людишек: грабят, убивают, со свету сживают!

Мы вымираем, – думают подобные кланду выры, – так зачем вам, людишкам, жить хорошо и спокойно? Зачем вам плодиться, знать сытость, дающую время для размышлений и сторонних дел? Стоит ли вам забывать страх и лишний раз покидать свои насиженные места? Проще приручить разбойный люд, обложить его посильной данью и поставить над шайками своих же учеников – бывших выродёров, не прошедших полного обучения или по иным причинам не годных. И шаарам головная боль, и честному люду устрашение… Впрочем, в Горниве уже много лет такие разбойнички – под рукой того же шаара, о чем вырам знать и не следует. В землях ар-Бахта дороги теперь спокойны на удивление: он, Ларна, позаботился об этом. И тоже подошёл к делу без лишней прямоты и грубости. Откуда взялись наёмники, верные теперь замку ар-Бахта? На треть – из тех же бывших лихих людей, успевших вовремя рассмотреть перемены и перебежать на сторону сильного, приняв его правила игры. Нанимая таких, Ларна прекрасно видел, что это за люди. Внимательно отбирал из грязного, едва годного в переработку людского сырья, то, что ещё можно пустить в новое дело. Идеальных людей не бывает, – полагал он. Куда важнее выстроить правила поведения и найти для себя надёжные способы проверки исполнения этих правил. Чем, собственно, теперь и занимается ар-клари Марница.

Покидая тракт, Ларна принял чуть южнее, не желая двигаться по самой границе земель ар-Бахта: там он полагал возможным встретить лазутчиков кланда. Тратить время на них – выслеживая или уклоняясь от встречи – теперь, когда он спешит, едва ли оправданно. По крайней мере, до первого значимого разветвления дорог. Того самого, знаменитого ночной охотой Клыка на крыс, живо и подробно описанной и Марницей, и Тингали… Правда, первая во время рассказа чуть хвастливо гордилась своим страфом, а вторая за него до слез переживала: объелся и два дня двигался тяжело, хоть с седла слезай и давай ему отдых.

До деревни Ларна добрался удачно: вечером, когда самое время отдохнуть. Ещё от опушки леса высмотрел описанную Тингали избу на отшибе – дом матери надорвавшегося в порту сапожника. Неторопливо поехал, сделав небольшой крюк, по главной и единственной улице, приглядываясь ко дворам, удивляясь тишине и безлюдью и, интереса ради, считая пёстрых кошек. По всему выходило: примета для поиска будущей спокойной жизни – ненадёжная. Стараясь хоть как-то приманить счастье в дом, чуть не каждая хозяйка прикармливала именно такую, счастливую кошку, хотя бы в два цвета, а лучше – в три…

– Достойный брэми! – окликнули опасливым полушёпотом с порога добротной избы.

Ларна обернулся, страф сам догадался остановиться, на всякий случай шипением и клокотанием горла обозначив перед возможным врагом свой норов. И тут же смущенно переступил лапами: да какой же это враг? Так, невооружённый мужик, деревенщина. Ларна спрыгнул из седла, опознав по опрятной одежде, дородности и манере достаточно уверенно вести себя вероятного старосту – пусть и напуганного в данный момент чем-то.

– Слушаю вас, – вежливо кивнул Ларна, подходя вплотную к жердям изгороди и облокачиваясь на них поудобнее, мирно и вполне дружелюбно.

Староста глянул вправо-влево вдоль улицы и резво пробежал через двор. Поклонился, опасливо покосился на страфа и чуть помрачнел, рассмотрев укреплённый возле седла топор в чехле. Но – отступать уже некуда, сам позвал гостя мимохожего.

– Я тут старостой в деревне, вот и отважился вас о помощи попросить, вдруг да пособите. Беда у нас, – доверительно сообщил мужик. – Деньгами не шибко богаты, но если чем иным отдарить…

– Сапоги ваши Киму очень понравились, – улыбнулся Ларна.

– Знаете гостей наших недавних, вот удача-то, – приободрился староста. – Ведь какое дело вышло дивное: присоветовала мне боевитая девица, хозяйка породного страфа, супротив крыс птицу завести. К весне мы и наметили, значит: прикупить, – староста поник, мрачно глянул в сторону избы сапожника. – Рыжего, знамо дело, тяговитого, мелкого да мирного. А только два дня назад вороной сам сюда явился. Дикий, ловит ли крыс, мы без понятия… Потому все как есть по избам сидим, спуску он никому не дает. Урожай хорош, погода чудо какая стоит, сухо да солнечно, но ведь собрать зерно толком не можем, обмолотить – и думать не приходится, едва махнёшь чем резко, он несётся, клювом клацает. Выходит что? Он теперь у нас и выр, и шаар, и староста, и разбойник!

Староста вымученно улыбнулся своей шутке и снова тревожно глянул на крайнюю избу.

– Там поселился? – заинтересовался Ларна.

– Изволил, – пуще прежнего помрачнел староста. – Всё сено с сеновала выгреб, дверь выломал, стойло себе, получается, учинил, как ему нравится. С дочкой сапожника дружит, – староста безнадежно поник, – детей он не обижает всех, чего уж там… Мужикам злее всего достается. Особливо на вас похожим, северного склада. Вы уж или страфа своего обратно к лесу поверните, от беды сторонясь, или нам пособите. Заберите его от греха, без страфов жили и далее без них обойдемся. Ох…

Староста торопливо поклонился гостю и побежал без оглядки к избе: новый хозяин деревни уже обнаружил чужаков на своей земле и спешил разобраться в столь вопиющем безобразии. Мчался по самой середине пыльной улицы высоким прыжками, враждебно растопырив крылья, клокоча и шипя. Вороной под седлом тоже не стоял молча, гнул шею и зло отвечал противнику.

Ларна потряс головой, удивляясь нелепости происходящего. Диких птиц не бывает! Любая породистая, тем более таких роста и стати, молодая – а это сразу видно по движению и повадке – стоит не менее четырех сотен кархонов. Будь страф хоть самым дурноезжим и упрямым, за такими деньгами охотник найдется.

– Тихо, не шипи, – одернул своего страфа Ларна. – Он не на тебя охоту ведет, а на меня… вот дурачок! Лапа, глянь, попорчена… и правое крыло он не может сложить. Тихо, тихо, осади!

Ларна достал из сумки сыр и угостил своего вороного, кинув ему кусочек. Второй бросил подбежавшему «дикому». Тот поймал и подпрыгнул на месте, шипя, угрожая – но не нападая. Ларна бросил второй кусок сыра, приглядываясь к сплетённому из травы шнурку, обвивающему шею страфа и удерживающему небольшой кусок пергамента. После третьего куска сыра «дикий» страф попритих, задумчиво глянул на чужаков и поник шеей. Шагнул ближе, снова предостерегающе шипя… и вытянул вперед больную лапу. Лиловый глаз сморгнул, обозначая уже не угрозу – просьбу о помощи. Ларна сел в траву, стараясь двигаться мягко и неторопливо. Осмотрел лапу. Осторожно, очень медленным движением, достал нож. И стал расчищать канал среднего когтя, попорченный двумя свежими и достаточно крупными нагноениями.

– Что, с хозяином не повезло? – посочувствовал он вороному. – Это случается. Он без доброты, а ты с норовом, он кнутом, а ты клювом. Не шипи, дальше тоже знаю. Для воспитания шею в тиски зажимают, голодом морят, чешую на коленях взламывают… у тебя ломали, и не раз. Я вижу, новая всегда бывает на тон светлее. Уродовать проще, чем приручать. Привычнее для людей. Только не всякого страфа можно переломить, особенно из северной породы. Я дважды видел, как вас забивали на мясо. Самое дорогое блюдо в любом городе: вырезка из бедра дурноезжего вороного.

Страф склонил голову, вслушиваясь в ровный говор и присматривая за тем, как лечат его лапу. Потом повернулся боком, подставляя для осмотра крыло. Покосился на старосту, крадущегося от избы, но оставил его движение без внимания, даже глаза прикрыл, переступая на лапах и убеждаясь: не болят нагноения, как прежде – резко и мучительно.

– Так он не дикий? – заинтересовался мужик, выговаривая вопрос по-прежнему шепотом.

– Сейчас узнаем, – отозвался Ларна, легко поглаживая перья и смещая ладонь всё ближе к пергаменту на шее птицы. Повернул листок, удивленно изогнул бровь. – Вот так дела… Тут написано: «Я, Хол ар-Ютр, выр замка ар-Бахта, безвозмездно передаю своего личного страфа тому, кого он сам изберёт хозяином без всякого принуждения. Для выдачи необходимых пергаментов на владение птицей следует привести страфа либо в главный питомник, либо к замку, и оповестить о том меня или ар-клари рода выров Ласмы. Законность владения будет определена по поведению птицы».

– Ничей? – поразился староста, с новым интересом изучая вороного – а точнее, сразу и четыре сотни золотом, воплощённые в двулапом облике, и живую надежду на избавление от крыс. – Как есть ничей… То есть – ваш, брэми.

Староста ещё раз покосился на топор у седла и стал присматриваться внимательнее к лицу гостя, запоздало припоминая, где он слышал про такие приметы – порванное ухо, шрамы под глазом и на шее. Да еще и серые глаза. Видимо, на плохую память мужик не жаловался, побледнел сильнее и стал отступать к избе.

– Я спешу, – улыбнулся в усы Ларна. – Зачем мне хромой страф? К тому же он выбрал хозяйку. Идемте, брэми. Надо отвести его в стойло и подробно пояснить девочке, какие команды знают страфы, как их кормить. Хорошо, что её отец знает сапожное дело. Нагноения лап лечатся долго и сложно, требуется выкроить нечто вроде сандалии, под неё постоянно подкладывать на рану сухой серый мох, густо пропитанный особой мазью. Ещё требуется подтачивать когти, подпиливать клюв, смазывать жиром и чистить мягкой тканью чешую. Много мороки. На полночи разговоров одних… Ну, да ладно, я завтра в седле отосплюсь.

– И крыс ловить начнёт? – воспрянул духом староста.

– Если кошка у хозяйки есть и за ловлю крыс поощряется, он взревнует, – заверил Ларна, прищурился. – Или кошку погубит, или за крыс примется… может, он уже ловит их. От стойла его запах идет какой?

– Мерзостный, брэми, – признал староста.

– Значит, мясо он кушает, а не зерно с вашего поля. – Ларна улыбнулся снова. – Сказочная штука – случай! Марница у вас остановилась проездом, случайно. Я сюда приехал уже не вполне случайно: от неё про вашу деревню узнал. Решил попутно про сапоги уточнить, уж так Ким свои хвалит… Страф к вам вовсе прямиком направлен был, если такое возможно. Не знаю, как и кому посильно что-либо объяснить птице про путь к новому дому? Но ар Хол на всякое способен, а уж в тропках и дорогах он разбирается, как никто иной.

– И его знаете, владельца птицы, выра? – поразился староста.

– Славный выр, – кивнул Ларна, шагая по дороге и чуть подталкивая «дикого» страфа вперед. – Считайте, этот вороной – от Марницы подарок всей вашей деревне. Берегите его. Пока держите тихо, без огласки. По весне ведите к замку ар-Бахта, чтобы пергаменты получить. Порода в нём видна, таких питомник берёт на учёт. Ещё и деньги получите, если его выберут для производства потомства. Смотр в питомнике тоже по весне.

– Велика ли ваша доля в деле? – осторожно уточнил староста.

Ларна окончательно развеселился, посмеиваясь, довел страфа до избранного им самостоятельно стойла и погладил, оставляя там. Прищурился, оглянувшись на старосту.

– А разве некий Ларна хоть раз бывал в вашей тихой деревне и вы его опознавали по описанию… И желали сообщить о том здешнему шаару?

– Зачем нам такая напасть? – вполне искренне ужаснулся староста, хитро усмехнулся, оживляясь и обретая уверенность. – Так вы, брэми, просто по поводу сапог к нам, проездом и случайно… Славный мастер в этой избе живёт, верно вы приехали. Подберём. И совсем уж незнакомому человеку нельзя отказать в такой просьбе. Поспособствую сам, всеми силами.

Девочка, избранная страфом в хозяйки, выглянула из избы и вежливо поклонилась гостям. В северянине она ничего опасного не рассмотрела, доверчиво улыбнулась ему и охотно пошла к стойлу, слушать про уборку, чистку и кормёжку своего нового питомца. Староста, косясь на обоих страфов попеременно, не отставал и крался следом, то и дело вставляя в разговор пару слов. Мол, надо, в первую очередь, учить птицу крыс ловить. И двигаться по полям нырком, а не скоком – так ещё достойная брэми Марница советовала делать…

Когда солнце румяным пирогом закатилось за лес, в деревне стало шумно и людно. Староста сам оббежал все дворы, и каждого жителя привел к стойлу, чтобы хозяйка указала на него рукой и сказала страфу «свой». После этого простого слова, имеющего поистине колдовскую силу, вороной терял интерес к человеку, не шипел и не угрожал – пусть тот хоть цепом машет, хоть вилами орудует. Признанный новым деревенским «хозяином» житель немедленно попадал в лапы старосты и загружался неотложной работой: ловкий мужик уже обдумал всю пользу общего владения вороным – несметным для деревни сокровищем, если его научиться использовать. А раз общее, надо и стойло чистить каждому в очередь, и корм задавать. Иначе, – хитро стращал староста, – страф забудет, кто «свой», узнавать перестанет и возьмется заново гонять нерадивого по всей деревне. И кто на покосе будет последним, того тоже не пожалеет, и кто на молотьбу не явится – тому пятки все как есть поклюет! Пьяных же страф вовсе на дух не переносит и головы им отрывает! Ларна только улыбался в усы, выслушивая новую деревенскую страшилку, избавляющую поселение от лентяев надёжнее, надо полагать, всяких иных средств.

Утром Ларна покинул деревню до рассвета, провожаемый уважительно, с поклонами и приглашениями возвращаться и снова гостить.

– Ох, жаль, имени гостя не вызнали, – значительно и со смыслом повторял неглупый староста. – Ну, по сапогам опознаем, ежели что… Вы уж всем знакомым нашего мастера советуйте, видно, хорошие у вас знакомые, достойный брэми.

Ларна поклонился, принимая тяжёлый мешок с припасами в дорогу. Подтянул добротные почти новые сапоги, точно по размеру подошедшие – староста раздобыл-таки нужные, перевернув за ночь все сундуки. «Дикий» вороной, получивший кличку Коготь, выглянул из своего стойла, прощально заклокотал – и умчался в туман, на охоту…

Заседланный его соплеменник принял всадника. Встал в полный рост, сам повернулся к тракту и пошел неторопливой побежью, оставляя позади деревню. Ларна разобрал, как его шепотом обсуждают: мол, странный выродёр! Вовсе и не злой, нраву мирного, вежливый да обходительный. Может, никакой это и не Ларна, тот отменно зол, хуже всякого дикого страфа! Но если бы и он: шаару и его людям сообщать – дело последнее, денег так и так не получишь, а вот Когтя отберут вмиг, полного-то пергамента нет на него… Да и кто в своем уме наёмников со сборного двора вызовет? Они всяко обирают люд похуже выродёра. Сапогами дарёными не отделаешься, вон – год назад в соседнем селении погуляли, тяжбу разбирая, так три избы дотла сожгли.

Деревня скрылась, перелесок накрыл тёмной, ночной еще, тенью ветвей. Ларна усмехнулся и погладил шею своего вороного.

– Ох, и чудные они – подарки вышивальщицы, правда? – буркнул он едва слышно. – Марницу я пристроил, дом ей восстановят. Страфа пристроил, стойло у него то самое, какое он себе избрал. Получается, пояс не мои беды разбирает, а моими руками решает чужие? Это что, пока всех котят к мискам не определю, сам не обрету дома?

Ларна вытянул из кармана вышитый пояс и задумчиво пропустил через пальцы, считая котят. По всему выходило: если верна новая догадка, заниматься ему чужими бедами ещё не один год. Сероглазый сердито покачал головой, зевнул и завязал пояс. Пообещал себе: как только доберётся до замка ар-Бахта, обязательно толком расспросит Кима о свойствах подарков, отданных с пожеланием. Чего от них ждать? Нелепо ведь всякий день искать в любой случайности тайный смысл! И не искать уже не получается… Ещё следует разобраться, все ли хорошо у Хола. Откуда у малыша взялся дурноезжий, сбежавший от прежнего хозяина страф? Да еще подранок. В крыле прежде была боевая игла, а то и две: теперь и не понять, иглы вынуты, раны тщательно залечены. А вот нагноения лап могли появиться после бега с предельной резвостью по острым камням с выпущенными когтями. Где птица могла так нестись? Опять по отмелям? Очень похоже на лихую манеру Хола, единственного выра, умеющего ездить верхом. Это и намекает на беду с малышом. Ларна вздохнул и покачал головой, успокаивая себя: раны залечены, значит, погоня окончилась удачно, страф ушёл от врагов и седока своего унёс, сберёг.

Впереди обозначился светлый прогал опушки. Тракт открылся и принял путника. Пустой, предутренний, тихий. Вороной перешёл с побежи на ровный быстрый шаг, крутя головой и с сомнением пощелкивая клювом. Справа от дороги начинался густой высокий кустарник, за ним горбился холм, и по его боку всё плотнее вставал лес. Ветерок приветливо гладил щеку, прохладный, грибами и зеленью пахнущий.

– Кимовы шуточки, – усмехнулся Ларна. – Толковый ты страф, не зря сыр и плюшки лопаешь! Ждут нас дома, верно чуешь. Дорогу, как я угадываю, готовы указать короткую, лесную, безопасную. Вперёд, не сомневайся. Нам давно пора поспешать, все уже, надо думать, в замок добрались, одни мы с тобой отстали.