Замок выров ар-Выдха неприступен и чёрен. Стены высоки, дозор посменно несут десятки тантовых кукол и стражи-выры, их усердие велико. А чернота… Она не для украшения. Просто не возникло сразу привычки очищать камень. Тёмный налет на нем не казался опасным. Что может угрожать полнопанцирному, могучему и непобедимому? Оказывается, именно неприметный налёт, похожий на пыль и такой лёгкий, что в пальцах разотри его – не ощутишь сопротивления. Правда, потом следует немедленно вымыть руки, желательно – дважды. Иначе пыль найдет самую ничтожную трещинку в панцире и забьется туда, незаметная и до поры забытая. Когда проявится – поздно уже станет что-либо делать.

Выры лишь во вторую сотню лет жизни на суше осознали опасность черной плесени и иных сухопутных напастей. Стены замков попытались отчистить, привлекли к работе тантовых кукол… и впервые пришли к пониманию того, насколько же тупы и бестолковы эти полумёртвые подобия людей. А ещё обрели своеобразное опасливое уважение к живучести плесени, распространяющейся после каждой чистки со всё возрастающей скоростью. Север полной силы напасти не ощущал: чёрная гниль жирела и процветала там, где жара не спадает весь год, и ей в помощь усердствует влажный морской ветер, нагоняющий дожди и тёплые душные туманы.

Уйти из замков, захваченных коварным врагом, выры не могли: бассейны хранили личинок. И выры боролись, сознавая обречённость своей борьбы на поражение, которое надо хотя бы отсрочить…

Старый ар-Нашра лежал в мраморной нише ожидания гостевого грота и думал о прошлом, с брезгливым отвращением рассматривая низкий полоток, покрытый чёрной заразой. Лучшие комнаты, полное внимание друзей и их неустанная забота. Уют умеренно тёплой сырости: он так устал от жары родного замка и сюда перебрался летом, надеясь на прохладу, пусть и относительную. То лето давно отцвело. Десять зим пролили свои дожди… а он по-прежнему лежит в мраморной нише. Лежит и гниёт, ненужный самой смерти. Она брезглива, ей подавай лучших, молодых и сильных, живущих жадно и радостно. Крепко стоящих на своих лапах. Старик не поднимается уже давно. Так давно, что притерпелся к мерзости запаха собственного гниения. К одиночеству. Ар-Выдха – вежливые и радушные хозяева, да и братья навещают. Не забывают. Только разве ничтожные по продолжительности посещения способны скрасить серость болезненного, беспокойного, лишенного сна и отдыха бытия?

Мысли старика – они тоже гнилы, как и панцирь. В них всё кажется фальшивым. Все, что было в молодости ценно и незыблемо. Они – как плесень, подтачивают и крошат самые неприступные стены убеждений. Смерть страшна? Если бы так… Нелепа, ужасна жизнь, лишённая всего лучшего, что есть в ней. Люди плохи? Он бы поговорил и с человеком. Прежде мог, но не использовал случай ни разу. Теперь обязательно нарушил бы все законы. Люди живут на суше исконно. Не может быть, чтобы они не знали средств от чёрной плесени! Сколько раз он уговаривал семью ар-Выдха позвать лекаря из ближнего города, но достойные выры находили его слова всего лишь бредом… Стариковским бредом.

Теперь снаружи, в большом мире, ночь. Он знает: щели узких окошек потемнели. Почему выры не любят больших окон? Он так просил: сломайте стену, я хочу видеть небо! Но и это сочли бредом, выру следует мечтать о глубинах и уважать тень, напоминающую о них.

Старик насторожился, его блёклые глаза на стеблях чуть приподнялись, нацелились на дверь. Шаги. Цокот лап, знакомый и привычный. Он знает по походке всех в замке. Выучил.

– Брат, здравствуй, – усы нынешнего хранителя замка ар-Нашра бережно коснулись участка панциря, не расслоившегося и не попорченного гнилью.

– И тебе сырой погоды, – сварливо отозвался старик. – Зачем приплыл? Я знаю: ты считаешь меня безумным. Тогда к чему тратить силы, время – и плыть, советоваться?

– Не моя вина, что недуг приковал тебя к этой нише, не моя вина, что ты решил погостить и теперь вынужден остаться в гостях… надолго.

– Пока не издохну, – безжалостно уточнил старик.

– Жаф, не надо так.

– Я просил привести лекаря. Вы отказали. Тебе приятно стать хранителем теперь, ещё при моей жизни?

– Брат, это жестокие слова… А люди – люди умеют и желают нас травить, в том их природная подлость! – Резко возразил хранитель. – Я понимаю, тебе хочется унять боль, и любое средство выглядит годным. Но и меня пойми: станет хуже, я себе этого не прощу. И ар-Выдха тоже. Я с новостями прибыл. Ар-Бахта сошли с ума, брат.

– Да? Совсем как я, или ещё сильнее подвинулись? – насмешливо булькнул старик.

– Они желают смять кланда! Они презирают закон и готовы его сменить, полностью, – тихо и испуганно молвил хранитель. – Они прикармливают людей, пускают их в замок. Они в союзе с выродёрами! Худшего из них, Ларну, именуют… мне повторить страшно: лекарем. Кланд объявил в столице малый сбор хранителей. Я плыву туда. Мы потребовали от ар-Бахта выдать выродёра и вернуться в границы разума. Мы будем стоять на своем.

– Это всё крики, пустые крики, от них ноют уши и гниль с потолка сыплется. Скажи иное: Шром жив? – задумался Жаф.

– Ещё как! – нехотя проскрипел хранитель. – Он и говорил недопустимое на отмелях. От себя и Шрона, приплетая к делу ар-Рафтов и ар-Нанов. Гнилец!

– Шром или я? – дрогнул бровными отростками старик. – Если по запаху судить, ответ однозначен.

– Прости, я не так выразился.

– Ты всё делаешь не так! – разозлился старик. – Ты опять бесишься, я вижу. В твоём возрасте нельзя принимать бремя хранителя. Увы, братья погибли, я гнию здесь, а молодняк ещё проще твоего смотрит на мир. Шром никогда не был врагом семьи ар-Нашра. И стоять за кланда против него… Какова теперь длина этого безупречного вороненого выра от усов и до кончика хвоста?

– Точно не вымерял, – загрустил хранитель. Молчание повисло надолго, старик упрямо ждал, отказывать ему в беседе было невежливо, а находиться в гнилости грота тягостно. – Хорошо, я полагаю, никак не менее двух саженей… да ещё надо посчитать остаток длины.

– Тогда ты недолго простоишь на своем, – булькнул смехом старик. – Он пройдёт через вашу стену глупцов, не заметив преграды. Ларна – это, конечно, чересчур. Но я бы разделил два вопроса и пока что решал главный: с кландом. Шрон в столице смотрелся бы великолепно. Опять же, ар-Фанга притихли бы.

– Жаф, как можно разделить месть и предательство, если они хвост к хвосту встали?

– Иди. Не желаю говорить с тобой! Ты не слушаешь. Стены – и те дают отзвук. Ты же глух, хранитель. Иди и твори глупости. Жаль видеть тебя последний раз… жаль, что по твоему скудоумию и Шрома запишут в выродёры. Но – иди. Ты не уважаешь мою старость, не веришь в мудрость… я не желаю этого терпеть. Убирайся!

Старик утопил глаза в глазницах и затих. Хранитель потоптался на пороге, виновато разводя руками и постепенно отступая в коридор. Отповедь его огорчила, мнение старого насторожило и ввело в сомнения, но переносить запах гниения было едва посильно. И выр сдался своей слабости: закрыл дверь и побежал коридорами к пристани. Нырнул в море, сделал несколько стремительных кругов близ галеры – и выбрался по канату на её палубу. Хранитель ар-Выдха уже ждал.

– Что он сказал? Одобрил нас?

– Не в уме, – чувствуя себя предателем, бросил прибывший. – Советует смять кланда и потом уже с выродёром разбираться. Отдельно.

– Может это и не так дурно…

– Мы потеряли двух братьев, их убили подло и медленно, их вынудили сохнуть под солнцем, – упрямо, чеканя каждый слог, проговорил хранитель ар-Нашра.

Пробежал на нос галеры и замер там в подобающей выру позе угрозы. Капитан этой галеры, идущей в столицу с большим сопровождением – сам хранитель рода ар-Выхра – громко выкрикнул команду, тантовые куклы на веслах зашевелились. Парус хлопнул, вёсла ушли в воду.

На причале стояли стражи замка, низко и почтительно нагнув головогруди и вытянув клешни: провожали двух хранителей и гордо считали галеры сопровождения: два десятка! Боевые, большие. Кто знает: может, из столицы они пойдут на север, в военный поход против утративших разум ар-Бахта? Для выра бой – это радость, пока он молод. Поход засидевшимся в гнилости замка казался праздником, а Шром, обороняющий свой дом – его вполне интересной составляющей. Новым видом состязаний на мелководье.

Стражи неотрывно глядели на строй галер, постепенно вытягивающийся, обретающий полную красоту линий… За их спинами по коридору беззвучно мелькнуло нечто серое, неопределенное, бесформенное. Впрочем, ночь – время танцующих факельных теней. Стоит ли следить за ними?

Старик Жаф единственный во всем замке расслышал приближение чужака: он так устал от одиночества, что научился опознавать и выделять из общего шума любой малый шорох. Гниль пока пощадила слух. Мутные полуслепые глаза выдвинулись из глазниц и заинтересованно воззрились на открывающуюся дверь. Неужели брат одумался, неужели хотя бы послал сюда тантовую куклу, чтобы передать извинения и испросить совет?

Через порог шагнул странный двуногий: бесформенный. В линялом плаще невнятного цвета. Глаза едва соглашались признать его человеком, а не бесплотной тенью. Зато слух помогал сделать верный выбор. Старик заинтересованно дернул вверх бровные отростки. Выродёр? Неужели смерть сжалилась и послала своего посредника, избавляя от непереносимого ужаса гниения? Точно, выродёр! И не абы какой, тот самый.

– Ларна, полагаю? – оживился старик. – Как интересно! Надеюсь, меня станешь долго убивать, без спешки? Хотелось бы пообщаться напоследок.

– Я заказы на выров больше не беру, разве в особых случаях, – усмехнулся в усы Ларна, бережно складывая плащ на самой сухой части пола. – Вы, достойный ар, единственный разумный представитель рода ар-Нашра. Увы, моими стараниями единственный – каюсь. Мог бы вернуть прошлое, вернул бы. Ваши братья были славными вырами. Глубины их приняли с гордостью.

– Жизнь несправедлива, смерть и того фальшивее, – пожаловался старик. – Не убьёшь меня… Почему? Потому что знаешь, что увеличить мои мучения уже невозможно? И не желаешь их сокращать. Умно.

– Ар, я намерен украсть вас, – весело прищурился выродер. – Знаете, нет ничего более беззащитного и убогого, чем замок выров, уж простите за прямоту. По счастью, люди этого не ведают, страх их велик. Иначе вас бы давно…

Ларна сделал неопределенный жест и присел на корточки возле выра. Внимательно осмотрел панцирь. Простукал ногтями самые повреждённые участки, задавая неожиданные для старика вопросы. Как проявляется удушье – болью или спазмами? Жабры ноют или скорее их дергает? Есть ли хоть самые малые болевые ощущения в лапах? И так далее. Выр отвечал, потому что говорить всегда интереснее, чем молчать. К тому же очень давно у него не было возможности толком, со вкусом и подробно, пожаловаться на свои болячки. Впервые за долгие годы попался собеседник, не склонный обращать внимания на запахи и готовый слушать. Пусть выродёр – но у каждого есть свои недостатки. Хранитель ар-Нашра, брат – тот ещё хуже, невежлив и неумён…

– Из замка невозможно украсть выра моих размеров, – с долей гордости отметил Жаф. – Две сажени без полулоктя. Сто лет назад, помнится, я был хорош на мелководье… Славное время. Я проломил спинной панцирь Соргу ар-Бахте, тот был не чета нынешнему, полнопанцирник и здоровяк. Но я смял его.

– Нынешний тоже великолепен, умён и добр, – отозвался выродёр. – Украсть вас проще простого, ар. Прямо теперь ещё рановато, пока стража провожает галеры и шумит. Но скоро все успокоятся, пойдут пить таггу, уже обработанную мною. Она приобрела особо пикантный вкус, всем понравится. К утру выры будут спать сладко и без сновидений, и проснутся через сутки, понятия не имея, что из жизни выпал целый день. То есть нашему плаванью они не помешают.

– Но имеются ещё и тантовые куклы, – напомнил выр, ощущая, что душой он на стороне выродёра: оказывается, бывает и так. Он желает быть похищенным, он готов оплатить любую цену за право увидеть море и небо. – Кукол у ар-Выхра много, до пяти сотен!

– Ар, я что-то засомневался, – насмешливо хмыкнул Ларна. – Вы точно – выр?

– То есть?

– Если вы – выр, как они могут не послушаться вас?

– Я сам буду руководить своим похищением? – Жаф поразился простоте идеи. – Великолепно! Меня они послушаются, ты прав. Скажи, на севере плесень так же зла, как здесь?

– В замке ар-Бахта мы вывели её полностью, ар-Рафты сейчас над тем же работают. На юге справиться труднее, тут влажно и жарко. Но если приложить усилия… – Ларна выпрямился, насколько смог, и мрачно, с отвращением, изучил близкий потолок. – Так зарасти гнилью! Это же безумие! Как вы ещё умудряетесь сам бассейн держать в чистоте, не соображу. Шрон когда принял дела и осмотрел все пять ярусов, увидел гниль в нишах верхнего, представляете себе его ужас? Ох, мог бы он убить Борга повторно, он бы это сделал медленно и страшно. Треть личинок в бассейне ар-Бахта обречена. Это теперь знаем мы все, и это общая боль.

– То есть они не просто наняли тебя или защищают из упрямства, – поражённо шепнул Жаф, рассмотрев подвески на усах выродёра. – Они приняли тебя в семью? Прости за прямоту вопроса, но – зачем? Зачем славному донному роду выродёр, который для панциря чести рода похуже любой гнили?

– Я обязан жизнью Шрому, он – мне. – Ларна пожал плечами, снова пристраиваясь на полу. – Я стараюсь выстроить новую жизнь, ар. В семье ар-Бахта меня числят лекарем. Пока что я вылечил только одного выра – Шрома. Соргу жабры чистил Малёк. Тут моя заслуга никакая. Но я полагаю возможным расширить свой опыт за ваш счёт. Предупреждаю сразу: выродёром вы будете звать меня долго и злобно. Я вскрою панцирь и причиню боль, которая хуже вашей нынешней. Я привяжу вас к бревну и стану силком кормить ядом. Запах, неприятный вам теперь, в этой комнате, куда легче того, что вас ждёт впереди. Я очень грубый лекарь. Но, увы, ваша болезнь запущена до предела!

– Надежда-то есть? – сварливо уточнил старик.

– Ходить будете, бегать – нет, – сразу определился Ларна. – Дыхание жабрами не вернётся. Правую клешню придётся полностью вырывать и прижигать. Часть хвоста вырезать. Зрение спинного глаза ушло полностью. Нижний правый тоже необратимо утрачен. Если в сказанном вы видите надежду, можете начинать готовить свое похищение.

– Я буду ходить? Сам?

– Три пары лап выломаем – и тогда, скорее всего, да, – заверил Ларна, ниже нагибаясь и щупая брюхо выра. – Так, хвост режем в двух местах, это самое меньшее. Вот здесь, полагаю, поставим две постоянные дренажные трубки. И тут – две для введения лекарств. Это очень больно.

– Ты же выродёр, – развеселился старик. – Чего ещё от тебя ждать? Кстати, а зачем ты меня похищаешь?

– О, это великий план, я сам изобрел его и очень им горжусь, – усмехнулся в усы Ларна. – Ар, у нас впереди так много времени на разговоры, что вы устанете от общения. Зовите кукол и начинайте распоряжаться. Нужны жерди и плотная ткань. Запас продуктов тоже не помешает, вот список. Следует сменить дозоры на стенах, убрать лишних и сообщить, что вы ждёте в гости галеру, пусть помогут причалить и допустят команду на пристань, ноги размять.

– Что ещё?

– Пока все, ар. Я удаляюсь. Вас принесут вниз, для такого дела моя помощь не требуется.

– Погоди! Мне вот что занятно: если бы я отказался помогать тебе, ты отступился бы?

– Тогда был бы применен иной план, но уже не мною изобретённый, – весело оскалился Ларна.

Надел плащ и сгинул в тенях.

Снова Жаф его увидел уже на галере, деловито расхаживающим по палубе и покрикивающим на моряков. Погрузка припаса завершилась на редкость быстро, и замок друзей, ставший гнилой ловушкой на долгие годы, начал удаляться. Его тень слилась с ночью и сгинула, свежий ветер принёс запах живого моря – и радость.

Жаф любовался близкой водой, слушал музыку её струй, обтекающих борта небольшой лодки: его уложили не на палубу, чужаки потребовали вывести к причалу дополнительную лодку для славного ара. Тантовые куклы исполнили и это нелепое распоряжение. Жаф вытянул стебли глаз и неодобрительно оглянулся на замок – холм мрака, у подножья которого море теряло свою сияющую яркость, словно заражённое пропитывающей камни гнилью. Слова выродёра о том, что замки на редкость уязвимы, более не казались похвальбой. Так и есть! Глупость и исполнительность кукол делают их орудием всякого, сумевшего выведать способ управления. Сверх того, любой выр, даже враг семьи, может пройти по чужой крепости безнаказанно, если стражи спят, выпив тагги…

– Готов к пытке? – зычно окликнул с высокой кормы Ларна.

Пришлось отвечать согласием, хотя сердца – чего уж от себя-то таить грех – сжались предчувствием большой боли. И волна отвращения прокатилась от усов до хвоста. Этот человек, такой шумный и самоуверенный, лишил род двух лучших бойцов. Даже не так: двух настоящих выров, неущербных во всех отношениях! Думающих, преданных семье, понимающих управление землями и морскую торговлю, уже уставших от боя и готовых к иному, боле важному: к мирной взрослой жизни. Но – человек прав – прошлого не вернуть. Сейчас только он, злодей и главный враг рода ар-Нашра, может помочь старику обрести здоровье. Жаф в искренности похитителя не сомневался.

Ларна позвал людей, лодку подтянули ближе к корме. Выродёр спрыгнул вниз, сел рядом, так, чтобы Жаф мог видеть его и наблюдать за действиями. Раскрыл мешок и достал поочередно много приспособлений, видом опасно похожих на пыточные. Назначение каждого Ларна пояснял: для отрезания, выпиливания, выскабливания, создания глубоких проколов. Жаф слушал и ощущал: его хвост синеет.

– Терпи, – виновато развел руками Ларна. – Чем снимать боль, я знаю. Но пока не могу дать целебного средства. Оно приведёт тебя к сонливости, это опасно близко от смерти. Прости, я так устроен: быстро перехожу на ты, если выр мне интересен. Не обижаешься?

Жаф согласно промолчал. Выродёр кивнул и открыл небольшой кожаный сундучок, содержащий травы и порошки. Смешал два в миске с водой, окунул волокнистый водорослевый пук в резко и неприятно пахнущую жижу и начал натирать панцирь – от середины спины к основанию усов, к бокам, к хвосту. Жжение довольно быстро охватило всю спину, словно жижа текла по голому телу, а не по панцирю. Старик терпел, но в мыслях уже не мог звать Ларну иначе, нежели – выродёром… Боль не давала уйти в мрак бессознательности, её разнообразие пугало, как и приспособления выродёра. Ларна пилил, и сталь противно визжала по прочному панцирю, хрустела и ломала ослабленные его участки. Ларна, посвистывая себе под нос, уверенной рукой брался за широкий тяжелый нож – и рубил лапы, причиняя ещё большее страдание. Узким клинком расшатывал стыки пластин, поддевал, резко ломал кромку и создавал трещины.

Утра Жаф не заметил: в глазах по-прежнему было темно. Собственно, он давно утопил их в глазницах и плотно закрыл защитой. Пытка – теперь он не сомневался, именно так следует именовать лечение – всё длилась и длилась. Ларна с неприятным, поскольку в нем слышалась старику фальшь, сочувствием, пояснял: ещё немного, скоро станет лучше. Гниль прошла глубоко, лучшее время упущено, надо бороться за подвижность хвоста, это важнее, чем мгновенная нынешняя боль. Это – на всю жизнь.

– Закончил, – устало выговорил, наконец, выродёр. – Осталось отрубить клешню. Я дважды проверил: никак нельзя спасти её. У вас болезнь чем-то подобна людской. Наша гниль идёт по костям, и если упустить момент, она губит всё тело. Ваша копится под панцирем. Тоже, вроде как – на кости… Клешня сгнила целиком. Ты её ощущаешь и даже можешь двигать – но…

– Руби, выродёр, – зло потребовал Жаф.

– Сейчас, как только топор подадут. Ножом долго, будет больнее.

– Тот самый топор? – невольно заинтересовался старик и даже открыл глаза.

Было уже вполне светло. Собственное тело производило странное впечатление: по виду он, выр, был так ужасно изранен, так плох и изуродован, что боль настоящая даже несколько уменьшилась. Сделалось неловко перед человеком: ведь понятно, что тот старался не причинять страданий. Не его вина, что приходится приниматься за дело теперь. И, пожалуй, другой бы отказался браться. На дне лодки, под редко набранными досками, плескалась серая кровь пополам с пеной, лечебной жижей и морской водой. Черные изнутри, гнилые лапы лежали в сторонке. Теперь было видно: они действительно мертвы, плоть разложилась и дурно пахнет, гниль копится слизистыми зеленоватыми лужицами.

Топор оказался велик, темен и красив. Жаф последний раз глянул на свою правую клешню – ни разу не выламывалась, росла от первого дня жизни, велика и совершенна формой… такую терять особенно тяжело. Топор разрубил основание клешни легко, почти без боли: он точно вошёл в стык ростового сочленения, лучше и не сделать. Правда, скамья охнула и переломилась… зато сделалось понятно, почему Ларна предпочел лечить здесь, в лодке, не портя гноем и зарубками палубу. Вторым ударом он разрубил клешню пополам и шевельнул лезвие, вскрывая щель и показывая нутро панциря. Жаф мрачно выдохнул. Гниль, сплошная гниль всех оттенков, жалкие остатки жил и чёрная, мёртвая плесень – точно та же, что на потолке. Словно выр уже умер… так, в общем-то, и было. Разве можно назвать его существование в темном гроте – жизнью?

– Первая часть лечения нам удалась вполне, – отметил выродёр, передавая топор вверх, на галеру. – Полежи немного, отдохни. Я расскажу, что нам ещё предстоит.

– Может, лучше не знать? – обеспокоился Жаф.

– Лекарь хуже выродёра, он обязан предупреждать больного о последствиях, – усмехнулся в усы сероглазый. – Сегодня самый трудный день, ар. Сегодня вам лежать на солнце и без воды, пить дам только лекарства, разведённые в тагге. Надо прожарить панцирь, добиться должной хрупкости повреждённых участков и сточить их так, чтобы удалить всю гниль. Ещё придется скушать сбор трав. Они по отдельности ядовиты, но вместе целительны, хотя сперва вам сделается дурно. По-простому говоря, пронесет вас по полной… Умного лекарского слова для этой мерзости я ещё не выучил.

– А чего это снова на «вы»? – заинтересовался выр.

– Сочувствую, вот и вежлив стал, – вздохнул Ларна. – К тому же лекарь, вроде, так себя вести должен. Ну что, пора. Эй, на палубе! Кто там заснул? Крюки давайте, веревки да ремни.

Люди забегали, выр слушал их шум и отмечал: эти не куклы, действуют слаженно и умно. Тянут вверх его тяжелое тело без рывков, ровно. Стараются не причинять боль. Стало обидно: почему он за все прошедшие годы так и не попробовал заговорить с сухопутными? Сам и взрастил в братьях нынешнее их презрение к берегу, толкнувшее к союзу с кландом. Отвратившее от Шрома и его идей.

На палубе, к огромному изумлению Жафа, обнаружился… выр! Довольно крупный, с характерным для ар-Бахта вороненым панцирем. Неполным: на хвосте нет двух пластин брони. Выр вежливо качнул клешнями, не прекращая своего занятия. Он… чистил рыбу! Полон корабль людей, и выр – чистит рыбу? Жаф промолчал и предпочел наблюдать. Не один чистит: вон два сухопутных, они убирают чешую и моют палубу, сортируют готовое рыбье мясо. Печень бережно выкладывают на плоское блюдо. Пахнет она умопомрачительно, даже свежая. А к полудню, надо думать, дойдет до лучшей своей степени готовности.

– Доброе утро, ар Жаф, – приветствовал выр. – Я Сорг ар-Бахта. Состою в сговоре с Ларной. Братья ушли в столицу, оставили мне тихое местечко за своими хвостами. Но я сбежал. На седьмом десятке лет я решил проявить характер. Замок оставил Трагу, он толковый, в военном деле понимает и старость в нём хорошая, мудрая. Его все уважают.

– Траг – имя не вашей семьи, – возмутился Жаф. – В годы моей молодости был такой капитан, тогда ещё галеры состязались в резвости хода. Ты не помнишь, ты был мальком… Он три года кряду приходил первым и получил золотого спрута.

– Знаю, его племянник рассказывал эту историю всем, по пять раз в день, – отозвался Сорг. – Это тот самый Траг. Кланд его приговорил к тайной казни через выродёрство. Но Хол своего дядьку спас. Это красивая история, ар. Пожалуй, я изложу её подробно. Так будет проще терпеть пересыхание. Сегодня предстоит трудный день.

– Ты тоже в лекари лезешь? – Ужаснулся старик.

– Пробую, – скромно шевельнул усами выр. – Сейчас закончу чистить рыбу и займусь вашим панцирем. Ларне одному не управиться.

– Куда мы плывём? – запоздало поинтересовался Жаф.

– На запад! – глаза Сорга резко прыгнули из глазниц вверх. – К замку семьи ар-Фанга! Это я решил. И настоял на своем. Я никогда не выходил на мелководье, но теперь случай особый. Они оскорбили нас, и мы должны ответить.

Ларна усмехнулся в усы и кивнул. Смешал в миске новый состав, обмакнул пук водорослей. Кивнул моряку: тот поставил перед Жафом большую бадью с нарезанной зеленью.

– Ешь, слушай Сорга и терпи, – велел кошмарный лекарь. – День впереди длинный, выродёром меня назвать и вволю поругаться ещё успеешь. На веслах! Не спать, у нас время на учёте. Течение мы поймали, ветер попутный, но это не повод для лени!

Запах новой жижи оказался резким и едким. От неё панцирь сразу терял глянцевость и сох, делался серым, бугристым. Пострадавшие места хрустели и ломались, слоились тонкими пластинками. Жаф мрачно глянул на раннее солнце, купающееся в озере тумана над берегом. И стал терпеть. Он перетирал во рту мерзостную зелень, не дающую ни ощущения сытости, ни должной влажности, не утоляющую жажду. Тагга с лечебными добавками оказалась и того хуже: зажгла огонь в горле и далее. Пожар всё ширился, пока не достиг хвоста. Солнце медленно, возмутительно медленно и лениво, взбиралось по небу, словно его лодка преодолевала могучее встречное течение.

Каменные и металлические тёрки визжали и хрустели по панцирю. Сознание плавилось, злость на выродёра росла, и уже к полудню старик утратил остатки выдержки и первый раз вслух назвал так Ларну. А когда стали обедать, и Сорг один съел всю печень, Жаф зачислил в выродёры и его… День длился и не кончался. Сознание предательски теплилось, не желая угаснуть и прекратить муку. Когда Жаф утратил способность осознавать мир, так и осталось загадкой. Но, очнувшись, он снова увидел и ощутил все то же: сухость, боль, бесконечный день. Правда, неумолимый Ларна заверил: миновала ночь, он, Жаф, отдохнул и выглядит гораздо лучше. Явная ложь! Словесное продолжение пытки, старик так и сказал, точнее, прохрипел сухим носом.

Впереди, в лучах высокого ещё послеполуденного солнца, показался берег острова ар-Фанга. Сперва Жаф не поверил себе, рассмотрев характерный рисунок невысоких гор. Тантовые куклы гребут, оказывается, вдвое медленнее настоящих людей? Не умеют рассчитывать силы и ни к чему не стремятся… Удивление ненадолго отвлекло от боли пересыхания. Показалось: стало чуть лучше. Но тут тело скрутила судорога, и всё вернулось на свои места, определившиеся ещё вчера. Ларна – выродер, грот в замке ар-Выдха – дом, а не западня, нынешнее бегство – следствие старческого безумия.

Жаф лежал в луже исторгнутой телом гнойной жижи и ощущал себя бессильным, уничтоженным, жалким. Особенно страшно было показать себя таким людям. Тем, кто исконно враг и готов травить, убивать и мстить. У них есть на то причины, выр знал… Но люди не выказывали удовольствия от вида его страданий. Наоборот, сочувствовали и даже – вот ведь нелепость! – норовили шепотом подсказать ругательства, чтобы старик не повторял одни и те же, уже утомившие его самого и утратившие остатки силы. Люди полагали, что он хорошо держится и что злость при такой-то боли – не слабость, а способ бороться.

Когда берег приблизился и горы выросли, заслоняя закат, Ларна кое-как разогнулся, со стоном отвращения бросил пук водорослей и стальной скребок.

– Пытка, – мрачно признал он, глядя на свои изъеденные жижей руки. – Лекарем быть – пытка… ну и влип я с Тинкиными котятами! Мир нельзя переделать! Котят всегда будет больше, чем мисок с едой. На кой я создаю себе горб?

– Переделать нельзя, – согласился Сорг, откладывая свой скребок. – Но тебе, кажется, начинает доставлять удовольствие само занятие. И не качай головой, не лги себе. Ты ужасно мягкотел и возмутительно добр. Я вижу. Шром точно таков, я нагляделся на него. И мне очень интересно смотреть теперь на тебя. Я начинаю понимать: вы, люди, тоже имеете не один возраст. Внешне вы не меняетесь, как мы после сна в гротах. Но ты уже вырос из первого панциря. Сила не греет тебя. Ты становишься Ларной второго возраста. Как и мы, не все вы неущербны и способны войти во взрослость. Закон жизни людей и выров не так уж различен.

– Может быть, – не стал спорить Ларна. – Жаф, твои мучения заканчиваются. Мы так отскоблили панцирь – глянуть радостно! Сейчас будем смачивать отваром айры. Потом налепим тряпок с подорожной травой. Утром попробуешь встать на лапы. Шага на два тебя хватит, пожалуй. Мне нравится лечить выров, вы так быстро восстанавливаетесь!

Хлопотавший весь день у жаровни пожилой человек с поклоном подал Жафу большую чашку теплого напитка. Старик выхлебал его в два глотка и получил ещё, и ещё. Вечер показался сразу приятнее и свежее. На спину уже лили влагу и сберегали её, накрывая панцирь тряпками. Жаф опустил стебли глаз, расслабился – и забылся сном.

Ларна снова неодобрительно рассмотрел свои руки, сожжённые лечебным средством. Вздохнул, пожал плечами: никто не обещал, что котят спасать будет просто, его предупреждали о цене…. Правда – запоздало, но выхватить подарок он поспешил сам, никто под руку не толкал. Так ведь и подарков прежде дарить ему не пробовали! Таких – от души, а не ради выгоды.

Смеркалось быстро, галера шла вдоль берега, убрав мачту. Сорг перебирал прихваченные из дома старые и новые лоции, хмурил бровные отростки, сомневался, но курс всякий раз указывал верно. Когда пришло время, молча и без плеска канул под воду и стал тянуть канат, ускоряя движение галеры и направляя её точнее: к самому берегу, где её не видно за камнями, в тростники, щёткой спускающиеся по короткой реке от самого озера и до моря.

Замок стоял на высокой скале и позволял его обитателям видеть все перемещения торговых галер, приближающихся от морского пролива, спешащих в озерный порт. Эта – не спешила. Встала на якоря посреди тростника. Сорг дождался Ларну, пристегнувшего к широкому боевому поясу топор и накинувшего плащ. Помощник без лишних приказов сам принёс мешок с «выродёрским» набором полезных мелочей. Пообещал исполнить указания в точности: ждать до истечения оговоренного срока и уходить в безопасные воды затемно, даже если капитан не вернётся.

Сорг доставил выродёра на спине к берегу, под самые стены. Ларна укрепил в камнях первый стальной крюк и полез вверх, не проявляя излишней поспешности. Род ар-Фанга вызывал у него отвращение. Ничтожества, владеющие озерами и продающие воду своим же соседям – нищим ар-Рапрам, чей замок так мал, что более похож на особняк шаара. Их хранителя даже на советы в главный бассейн обычно забывают пригласить: кому интересно мнение, легко меняемое с помощью всего лишь двух боевых галер? Правда, у ар-Рапров три полнопанцирника. Но все они вынуждены служить соседу, чтобы обеспечить семье право на воду. Людей на каменистых скалах, принадлежащих роду Рапр, давно нет. Тантовых кукол род не в силах содержать. Живут, как могут. Из последних сил поддерживают свой бассейн, оберегают личинки – будущее рода.

На стене замка Фанг дозором стояли всего десять тантовых: выры этого рода привыкли жить в стороне от большой земли с её заботами и интригами. Гадить, выслуживаться и торопливо прятаться за проливом, дома. Выродёра к ним подослать – и то сложно! Обычно наемники добираются до места своими силами, а галеры входят в мелкую реку только днём и двигаются без остановок до порта, где их встречают стражи замка, осматривают и груз, и гостей. Со стороны инородцев-выров ар-Фанга бед не ждали по иной причине: они верны кланду и в праве рассчитывать на его защиту. От столичного порта до замка – четыре дня на вёслах при ходе, обеспечиваемом тантовыми куклами. Да и в речном порту обычно гостят стражи кланда.

Затею Сорга с честным боем Ларна не одобрил сразу. Однако, обдумывая свой поход и вынужденно обратившись за помощью к выру, он оказался вынужден принять его условия. План был умён и хорош, но требовал слишком высокой точности в выборе времени.

Ларна полагал, что выкрасть старика ар-Нашра будет сложнее – а до этого додумался именно Сорг, выслушав Ларну и частично отменив прежние замыслы северянина. Мягкохвостый ар-Бахта высчитал всё безупречно. Галера дошла до острова и встала на якоря в ту единственную ночь, когда хозяева замка приготовились отплыть в столицу, но ещё не отплыли. Ларна дождался смены дозора тантовых и, морщась от отвращения к своей работе, уничтожил несчастных. Накинул плащ одного из них и встал на краю стены. Проследил, как хранитель замка неторопливо бредёт через внутренний двор, поклонился ему по заведенному в замке обычаю, известному Соргу. Каждую ночь, если погода хороша, хранитель купается на отмелях и за ним наблюдает в подзорную трубу один из дозорных. Крупный полнопанцирный выр пополз дальше, и Ларна с сомнением дернул свой ус. Затея Сорга с честным боем показалась слишком опасной. Но – поздно отступать.

Ларна приник к трубе и стал следить, как выр спускается по камням к воде. Как за его спиной из своей засады выбирается Сорг и окликает врага. Тот свистит и машет клешнями, давая сигнал дозорному. Но свист глушит прибой, а сигнал виден только Ларне… Сорг быстро спускается к самой воде, вступает на мокрый мелкий песок и сводит клешни в знаке приветствия противника. Первый раз в жизни он делает это ради настоящего боя чести.

Без стального оружия людей, только природные клешни и руки, только панцирь и сила хвоста… Два выра кружат, угрожая и ожидая ошибки врага. Первым бросается вперёд ар-Фанга, уверенный в своём преимуществе. И получает прямой удар по основанию усов, неожиданный и незнакомый Ларне. Клешня вытягивается в единую линию и колет, а не рвёт и не рубит. Для нанесения удара Сорг частично открывается: обе клешни врага бьют по стыку его грудной пластины, но вороненый панцирь подставлен ловко, удар проходит вскользь, не взломав защиту. Зато свободная клешня Сорга, прижатая к головогруди, резко уходит вверх и рвёт глазные щитки противника, лишая его двух самых ценных в бою подвижных глаз на стеблях.

Дальше Ларна не стал смотреть. Проверил веревку и скользнул вниз, метнулся по тропе бегом – к месту боя. Он мчался в полную силу, однако досмотреть бой так и не успел. Прибежал, когда Сорг уже неторопливо смывал пену с поврежденного панциря.

– Ты имел бы успех на мелководье, – похвалил Ларна, устраиваясь на спине победителя.

– Нет, – устало выдохнул тот, погружаясь в волну и двигаясь в сторону галеры. – Я не боец, слишком люблю предвидеть и просчитывать. Запас выносливости у меня маленький, но я изучил его до последнего движения, уточнил всё раз сто со слов братьев и друзей. Хотел это сделать много лет… Мстительность свойственна всем. Я сажал на хвост только одного малька, Ларна. Его отравили, когда малыш был не крупнее Хола. Это меня едва не убило. Но я справился и стал искать причины произошедшего и способ исполнения подлости. До сих пор не могу спокойно это говорить: всё делалось только ради золота. Меня, закупщика семьи ар-Бахта, желали убрать с торгов по поводу постройки галер. Так мелко и так страшно… Я отрезал этому гнильцу-отравителю оба уса. Теперь мне стало чуть легче.

Больше Сорг не сказал ни слова до самой галеры. Выбрался на борт, без сил рухнул на доски палубы: стало очевидно, как непросто дались ему и бой, и заплыв на пределе скорости. Ларна, ругаясь сквозь зубы, открыл свой лекарский сундучок. Вёсельники дружно налегли, взялись грести зло, с азартом.

Лёгкая хищная галера, созданная ради скорости, а не вместимости трюмов, заскользила на север со всей доступной ей резвостью. Порывистый боковой ветерок, несильный, но растущий, толкал в борт и намекал на излишнее усердие, но люди намеков не слушали. Ларна закончил лечение и тоже сел на весла. Старик Жаф сделал первые за много лет два шага, обещанные Ларной, и замер возле Сорга. Порылся в сундучке. По своему разумению дополнил лечение.

– Забирайте правее, я дам усом надежный курс, – негромко буркнул он. – Я здесь знаю все течения, плавал долго и с хорошими лоцманами. Надо уйти с главного торгового пути на Сингу, мы сейчас как раз на нем. Или торговцы заметят, или эти, с острова. Сюда в первую очередь кинутся.

– Берём правее, – отозвался рулевой. – Ар, я вижу ваш ус, спасибо.

– Куда теперь, Ларна? – тихо уточнил Жаф.

– В Ценнху, малый порт близ столицы, – отозвался капитан. – Там мы выпьем, кто пива, а кто тагги, и дождёмся курьера. Сорг изложит свою самую безумную идею. Он чудовищно точен в расчётах, и меня пугают обрисованные им возможности развития событий. Он полагает, Шрома будут стараться убить до боя с кландом, любой ценой. Точнее, его остановят на входе в особняк, именуемый вами главным бассейном. Не войти нельзя: иначе не бросить вызов. Иными словами, кланд знает место, где ждать противника. И способен предугадать время.

– Сам назначил сбор хранителей, – согласился Жаф. – Шрома трудно остановить. В остальном я согласен с Соргом.

– Вы учитываете допустимые методы. Но есть и таннская соль, и ловушки, и дым отравы, подобной желтой смерти.

– Не хочу спорить, – грустно отозвался выр. – Тот, кто обучает вас, выродёров, едва ли склонен к благородству. Что же получается: Шром обречён? Звучит ужасно.

– Шрому надо всего лишь дожить до погружения в глубину. Но драться с кландом он, возможно, не сумеет. Рисковать Шроном мы не желаем. На этот случай Сорг и изобрел свой нелепый план, который, однако же, лучше задуманного мною и неисполненного. Вы – часть замысла. Если вы на нашей стороне.

– Кланда надо смять, – ровным голосом сообщил Жаф.

Его ус чуть сместился, давая поправку курса. Отдохнувший Сорг поднялся на лапы и двинулся к борту, готовить канат. Старик глядел на него задумчиво и чуть удивлённо. Он хорошо знал хранителя бассейна ар-Фанга, тот дважды навещал больного в замке соседей. И теперь, при всём личном опыте боёв, Жаф не мог понять, как справился с взрослым бойцом более мелкий и к тому же мягкохвостый брат Шрома. Но уточнять вслух не стал, замолчал надолго. Проследил, как Сорг уходит в воду и как натягивается канат, как движение галеры при боковом ветре делается ровнее и быстрее. Лег поудобнее и придвинул усом флягу с водой.

– Ар-Фанга на совет не явятся, – задумался старик о более важном. – Что скажут ар-Нашра, кланд не знает, хотя он полагает обратное. Значит, и ар-Лимы вне ясной ему игры. Выдхи мне не возразят, понятно, почему: гнил я у них… Интересное получается распределение сил. Сорг прав: есть возможность навязать кланду вызов. Но я не могу сделать этого от имени рода ар-Бахта. От нас, ар-Нашра, тоже не могу: мы не нарушали закона и не заявляли заранее повода для боя, наоборот, высказали условие северянам… Отменить его сложновато, а заменить чем-то новым, подпадающим под понятие оскорбления глубинной чести, тоже пока не вижу возможности. Да и должного бойца у нас нет. Пока я не уловил замысла твоего брата Сорга.

– Он хитрец, – усмехнулся в усы Ларна. – К тому же, надеюсь, нам не пригодится его идея. Шром просто пройдёт и задавит гнильца. Я был бы этому несказанно рад.

Ус Жафа снова чуть сместился. Старик пристально изучил воду, небо… Довольно булькнул.

– Мы ушли с торгового пути. Хорошее течение тут. Не догонят, если мы продержимся в нынешнем темпе гребли достаточно долго. Раньше утра им след галеры на воде не обнаружить. Да и делать это умеют из нынешних молодых только ар-Рапры, а они захотят ли мстить за хранителя бассейна ненавистных соседей?

– То же самое сказал Сорг, – азартно оскалился Ларна.

У жаровни уже суетился всё тот же пожилой человек. Подавал миски с едой прямо на скамьи у вёсел. Жаф пытался уловить запах: показалось от голода – или правда, приятный? Скоро человек и ему поставил плоскую тарелку, поклонился вежливо. Старик удивленно поднял бровные отростки: сырые, правильно порезанные жирные спинки и печень… Ему закивали с лавок. Зашумели, радуясь, что угодили. Пока галера стояла в тростниках, удалось наловить немного рыбы, речной, менее вкусной в представлении выров – но всё же свежей. Жаф ответно поблагодарил, неторопливо покушал, ощущая себя выздоравливающим и вполне счастливым.

Вечером следующего дня галера уже стояла у причала маленького рыбачьего порта Ценнхи. Ларна отпустил людей на берег до полуночи: отдохнуть и посмотреть городок, а заодно прикупить корм для страфов. Обоих, уже запрыгнувших на палубу и деловито изучающих незнакомое для них плавучее стойло… Молоденький парнишка, курьер замка ар-Бахта, поклонился Соргу и передал тросны, самим же выром и заготовленные непосредственно перед побегом. Ларне тоже поклонился, хлопнул рукой по заседельным сумкам.

– Всё тут, указания были точны, я нашел и доставил.

– Не пробовали обыскивать в пути?

– Я не посещал городов по пути и не въезжал в круг стен столицы, как и было велено, – улыбнулся курьер. – Но видел: ворота Усени закрыты и всех проверяют очень внимательно. Я обогнул город и сразу сюда. Знак у меня курьерский – ар-Карса, против такого на заставах предубеждения нет. Страфа вашего я берег, всю дорогу он шёл без седока.

– Спасибо, отдыхай. До полуночи срок, помнишь?

Курьер кивнул и пушинкой взлетел в седло, направил своего страфа к городу: мальчишка, ему всякое новое место в радость… Ларна усмехнулся и пошёл на нос галеры, где уже ждали выры, неспешно потягивающие белую таггу и заедающие удовольствие жирной рыбой.

Вороной страф мялся рядом, щелкал клювом, выражая радость по поводу встречи с хозяином. Ларна погладил его шею, чешуйчатую и гладкую, почесал узкую полосу перьев, сбегающих ремнем от затылка и до спины. Сел, подвинул пиво поближе и молча глянул на Сорга. Тот решительно отодвинул тарелку и заговорил.

– Мой план потребуется, если Шром не дойдёт до главного зала. Времени мало, мы прибыли в последний момент. Первая часть плана проста: надо попасть в столицу без осмотра галеры. Вы, ар Жаф, сделаете это возможным. В полночь курьер получит пергамент и отвезёт его вашему брату хранителю. В сообщении будет только правда: вы исцелились и прибыли сюда. Такое же сообщение он оставит ар-Лимам, ваши особняки рядом.

– Дальше понятно, – булькнул смехом Жаф. – Нас торжественно встретят у первой цепи через канал все тридцать боевых галер юга – наши, ар-Лимов и ар-Выдхов. Никакого досмотра не будет! Кланд нам рад, мы его опора и сторонники. Эта галера просто займёт свое место в строю и проследует в закрытый вырий порт, и оттуда – каналами до самого главного бассейна: я ведь не могу ходить! Тебя, Сорг, мы упихаем в трюм. Знак рода на корме установим мой. И в главный зал тебе не войти.

– Именно так, – сразу согласился Сорг. – Мне и не надо туда стремиться, тем более прежде срока. Полагаюсь на вас, ар. Мне думается, даже ваш брат-хранитель после беседы с вами одобрит то, что я придумал. Вы исполните месть и опозорите кланда сразу, одним своим требованием, которое нельзя будет оспорить или отменить. И вот каково это требование…