Как можно скрытно провести в столицу выра столь крупного, как Шром? Как, если вполне очевидно: кланд не допустит его появления в стенах города… Ларна указал единственный возможный путь: глубины пресноводного озера, простирающегося от горной цепи центральных засушливых земель и до самого побережья близ Устры, столицы. Горы там достаточно высоки, об их светлые крутые бока разбивается всякий южный ветер, несущий жару из края великих засух через пролив, через земли Ар-Нашра и ар-Шарх к проходной и зелёной северной Горниве. Ветер словно знает: там слишком сыро и там будут рады теплу… Но, увы, усердие ветра бесполезно, горы останавливают его, и засухи раз за разом губят урожаи побережья. Люди земель ар-Шарх сами сухи и черны настолько, что кажется – они обгорели в бесконечном и неумолимом пожаре южного лета. Давно покинуты прежде плодородные срединные земли, все поля и страфовые загоны жмутся к берегу моря, где есть хоть какая-то надежда на влажные ночные туманы и редкие благословенные дожди. Слишком редкие: портовые города края всё более ссыхаются, пустые окраинные дома разваливаются. Трактиры ветшают без посетителей: торговые караваны моря всё реже заходят сюда. Только поддержка семей ар-Лим и ар-Нашра не даёт краю полностью обезлюдеть и погибнуть.

Северная сторона гор тоже вершит свою тёмную и гнилую, насквозь фальшивую, работу: она не пускает на юг влажные прохладные дождевые тучи, накопленные в Горниве, где воды много больше, чем хотелось бы. Но склоны высоки и отвесны, рыхлые тучи разбиваются о них, рвутся и льют свои дожди возле скал. Словно плачут о несбывшемся, о том, что не напоили юг. Потому люди и зовут большое озеро, такое красивое и величественное – Омутом слёз…

Именно путь через озеро Ларна избрал для Шрома и Шрона. Оно огромно, глубина его велика, и, даже выставив самые плотные подводные дозоры выров-стражей, кланд не в силах надёжно перекрыть доступ.

Озерная вода мутна, особенно осенью. С гор бегут новые потоки слёз, они серо-желтые от ила. Порой мутность воды такова, что выры кончиков своих усов не могут рассмотреть при погружении! Само собой, судоходные каналы перекрыты цепями и решетками. Но зачем Шрому – судоходные? Он же не галера… Вся надежда кланда на безопасность озёрного пути основана в том, что Горнива – его исконный край. Шаары верны, их наёмники многочисленны и настороже. Не пройдут по суше до озера незамеченными несколько крупных выров! Никак не пройдут.

Получив одобрение шаара Горнивы, Ларна лишил покой кланда всех оснований.

Столица Горнивы – Нивль, город небольшой, более похожий на богатое и крупное село, стал готовиться к приходу гостей сразу после отъезда выродёра. Шаар и не подумал таить от людей скорый приход выров. Наоборот, оповестил через зачтение троснов: прибывают с проверкой его, шаара, деяний. Будут принимать жалобы и прошения лично, для того указали день и место.

Шрома, Шрона и сопровождающих их стражей с почётом встретили у границы земель ар-Бахта и самой короткой дорогой проводили в столицу. Быстро и удобно, под надёжной охраной.

Шаар встречал гостей с размахом, желая показать и силу свою, и верность договору, заключенному с Ларной: пусть и без подписей тот договор, но обещает многое. Ссутулившийся и потемневший, выглядящий после погребов стариком шаар сам выбрался на окраину города и там стоял, склонившись до земли.

Шром, мало знакомый с принятыми на землях ар-Сарна весьма жёсткими правилами полного запрета общения выров и людей, очень удивился зрелищу. Он прекрасно прогулялся по лесу, наслаждаясь дождливой погодой, стоявшей два последних дня. Он разговорил всех до единого наёмников, присланных к границе: еще бы, кто устоит против такого массивного обаяния? И теперь бодрым бегом приблизился к шаару, недоуменно потирая ус об ус.

– У вас спина болит, брэми? – посочувствовал выр. – Как неудобно получилось, да. Старый – и тут, посреди дороги, скрутило. Обопритесь на мою клешню.

Шаар выпрямился и внимательно изучил воронёный панцирь, всмотрелся в неподвижное пластинчатое лицо – не насмешка ли? По всему судя – нет… Выр серьёзен, даже взволнован. Шаар чуть пожал плечами и оперся о клешню. Шром, довольный своей догадливостью, приободрился и представил брата. Удержал шаара от нового поклона, тем удивив ещё более.

– Ох-хо, любит кланд церемонии, – прогудел более внимательный Шрон. – Только зря вы, брэми. Кому эти церемонии полезны? Никому… Вы ведь не ради нас вышли, понимаю. Вы дочку ждёте. Если бы мой любимый малёк уплыл и пропал, я бы тоже всё бросил и искал, и ждал! С нами она. Только очень уж ответственная. Сказала: по краю леса проехать надобно, врагов в траве выискать. Но, дело понятное: ей ваша встреча не вполне проста. Ведь нет в траве врагов, правда? Сейчас вернётся, других поводов сбежать у неё нет.

– Вы хорошо разбираетесь в людях, – прищурился шаар. – Милости прошу, проходите. Я приготовил для вас самые темные и влажные гроты, какие только смог устроить.

– Вы немало наслышаны о вырах, – чуть дрогнул бровными отростками Шрон. – Знаете, я всё удивляюсь: зачем церемонии так усложнили постройку домов? Интересно, это вы придумали или мы сами? Выру крыша не нужна, потому дождь нам – радость. Навес хорош, это – да, от солнца. На юге само собой, там все иначе, там жара страшна и нам, и людям… Но здесь зачем гроты? Сорг, мой умный брат, подписал указ перед нашим расставанием. Велел все гроты переделать под погреба.

– Все? – не поверил шаар. – А как же вам жить в городах?

– Так на первом ярусе неплохо, мы помещаемся в обычных комнатах. – Шрон прицелил оба глаза в брата. – Почти все помещаемся, кроме Шрома, пожалуй. Я ведь зачем о гротах завёл разговор? Не пролезет он в дверь. Вам обида, нам нарушение закона гостеприимства… Селите его в каком-нибудь сарае, что ли, сразу. Или в амбаре, чтобы попросторнее.

– Это не обидит ара? – уточнил совсем запутавшийся шаар.

– Ара Шрома обижать давно никто не пытается… намеренно, – пошутил Шрон. – Он привык к общей серьезности.

Шаар подозвал слуг и распорядился заново готовить место для гостей. Идти рядом с огромным выром ему нравилось: весь город к окошкам прилип и наблюдал с немалой опаской в щели шторок, как хозяин Горнивы ведёт гостей. С великим к себе уважением, его выр под руку держит!

Марница закончила изучение опасных кочек, тем исчерпав поводы не появляться на главной улице. Клык догнал выров быстро, замер возле Шрома, клокоча и угрожая лапой. Игру с первым бойцом ар-Бахта страф вёл уже который день подряд. Догонял, угрожал и старался вскочить на панцирь, утверждая свою полнейшую победу и хлопая крыльями. Выр, в свою очередь, закидывал назад клешню и старался подсечь ноги страфа, а когда Клык особенно сильно донимал, сбивал его коротким движением усов, путал птичьи ноги.

– Всё тихо, ар, – отчиталась Марница, упрямо не глядя на отца.

– Так шаар тут управляет, ему и рассказывай, – прогудел Шрон.

– Я вам служу. Я ар-клари рода ар-Бахта.

Шрон почти сердито развел руками и вздохнул. Шром, упустивший всю перепалку, торопливо рассматривая город, охнул и остановился, привлекая общее внимание. Он уже умел ломать перекрытия, научился, когда боролся с плесенью в замке. Но ещё ни разу не пробовал строить!

– Надо же, вот как дом-то без панциря смотрится, – восхитился огромный выр, изучая только-только встающие из пепелища стены подворья Марницы. – Хитро… Надо поближе глянуть. Вы идите, я скоро.

– Скоро? – булькнул смехом Шрон. Подал клешню шаару и виновато воздохнул: – Хорошо, если к ночи явится. Ему суша внове, он прямо мальком себя показывает. Неловко мне за брата. Взрослый выр, и так шумит, и так лезет во все щели, хотя куда ему-то – в щели? Ему и двери не годны.

Шром уже перевалил сложенные горой бревна, не осознав серьёзности этой высокой и неудобной преграды и невольно поразив воображение работников так, что те и забыли правило: в ноги падать и лбом по земле стучать при виде клешнятого.

– Одно к одному кладётся, да, – басом гудел выр, изучая венец сруба. – Ох и ловко! И мхом потом забивается, и выравнивается, да? Ну-ка я попробую. Какое брать? Ох, ты ж, они тут по порядку, не всякое годно. Это? Можно?

Смущенный мастер кивнул, запоздало сообразил: выру надо словами, наверное, пояснять… И, вроде бы, громко. Но Шром уже волок бревно, вцепившись в него всеми руками и забросив длинный конец себе на хвост. Перекатил через панцирь и установил, гордо щелкнув клешнями, да так, что мастеровые уважительно присели. Шром уже разворачивался за новым бревном.

– Как же там… вот напасть! – всполошился мастер. – Ар! Ар, не то тянете, туточки надобно класть, по порядку чтобы. Далее же там, и вона там.

Шром закончил разворот, хвост с гудением впечатался в сруб, и выр метнулся к указанному бревну, следом с клокотанием понесся страф – и стройка приобрела неповторимую живость зрелища, ради которого соседи начали покидать дома. Из-за занавесей разве всё рассмотришь? Пока люди бережно и ровно несли ещё одно бревно, выр протанцевал вокруг терема и уложил все остальные. Гордо шевельнул усами и взялся за новый венец.

Мастер оглянулся на шаара, поклонился.

– Так, ежели они не устанут, мы сегодня и крышу закончим, – осторожно пообещал он заказчику. – Только вразумите, брэми. Как мне быть? Достойному ару денежки – насчитывать за труды?

Шаар покачнулся. Крепче вцепился в клешню и отвернулся от нелепой стройки. В солидном возрасте, при немалом жизненном опыте и устоявшихся убеждениях, особенно трудно и больно находить изъян и копить силы для его исправления… Шаар и без того провёл несколько трудных дней, разбирая дела покойного Люпса. И приходя во всё большее расстройство от жадности и неразборчивости косопузого жулика.

Шаар плохо спал и почти не ел, стараясь придумать способ встретить дочь и сделать это достойно. Он ворочался и вздыхал, пытаясь понять: как же это – достойно? Как, если теперь, того и гляди, его Монька заделается княгиней? А ну, загордится – и на отца не глянет? Сколько он кровь ей портил, к делу приучал и спесь сбивал. Полезная наука, хоть и трудная. Так ведь иначе он учить не умеет, да и норов свой никогда не пробовал сдерживать, зачем?

Выры, не пахнущие гнилью, вежливые и непостижимо крупные, стали последней каплей, переполнившей чашу странностей. Шаар шёл по улице, не скрывая хмурости. Шёл к дому и сутулился, не стараясь уже судить и гадать. Успеется.

– Город у вас просторно построен, – похвалил Шрон. – У нас потеснее дома ставят, в Ласме. Да и лес у нас не такой, как здесь. Дубов нет. Мне дубы в радость, брэми. Есть в них основательность и крепость, размах изрядный.

– Вы очень необычный выр, ар хранитель, – шаар признал вслух свои наблюдения.

– Нет, я обыкновенный, – отозвался Шрон. – Я исконный, донный, мы таковы и должны быть. Это ваш ар-Сарна странный. Гнилец он. Ох-хо… у меня ведь заготовлено к вам большое дело, важности первейшей. Само собой, пользу оно даст, только если мы кланда одолеем. Но усердствовать уже теперь следует.

– Что же это за дело? – насторожился шаар.

– Ларна хвалил вас на свой, на выродёрский лад, – хитро свёл бровные отростки Шрон. – Что хозяин вы домовитый и край знаете. Что разумение в вас имеется крепкое. К себе гребёте всяко, но ведь и прочим жить даёте. Так он сказал.

– Может, и прав, – пожал плечами шаар.

– Закон если станем менять, как переделать наново без людей? – Шрон даже остановился, озадаченный своим же вопросом. – Глубины откроются, на что наша первейшая надежда. Берег нам сделается немил. Пройдёт век, я уйду в донный ил, Шром состарится. И поверьте мне: выры будут полагать место хозяина края наказанием, а не честью. Зачем нам берег? Зачем разбирать ваши тяжбы? Сорг вот недавно: страдал три дня, принимал прошения в оговоренный срок. У кого страфа украли, у кого амбар спалили, а у кого кошка на заборе косо сидит, потому что соседи глядят завистливо. Усы опускаются… Не наше это занятие, брэми. Людское.

– Вам не интересна власть? – шаар резко обернулся к выру, закашлялся, кое-как отдышался и снова облокотился на клешню. – Я полагал, вы желаете занять место кланда. Смять и сбросить ар-Сарну, чтобы сесть на его… как у вас это зовется-то? На его помост, кажется.

– Помост, точно. Но – не так просто. Не надобен помост ни мне, ни Шрому. Если, само собой, не предлагают строить его из брёвен, в охотку. Ох-хо, мир вовсе не прост, никто не делает того, к чему душа его склонна, все мы обременены обязанностями да долгами, все тянем их и из сил выбиваемся, – задумчиво вздохнул выр. – Мы не уйдем. Просто мы себе оставим ограниченное право, без докучных мелочей. Вы, люди, то рыбу травите, то лес бездумно рубите, то бухты поганите. То реки запружаете бестолково. Это общее, это надо решать вместе. И порты нам понятнее, чем вам. И лоцманы наилучшие – выры, а как иначе? Моя просьба к вам такова, брэми: подумайте, как бы нам закон повернуть медленно, без великой боли? Я не обещаю вас во всём слушать и ваше слово точно исполнить. Но мне надобен совет. У выров ведь как? У выров исконно управляют старые. Они держат мудрость на панцирях, как на опорах. Вы уже в годах. Когда я соберу наших старых, вы постарайтесь, обдумайте всё. Я пришлю курьера, приглашу вас. Вместе станем думать. Да и в гости приезжайте, пожалуй. Комнаты у нас в замке хорошие, – выр насмешливо повел усами. – Сухие и с окнами.

– Я обязательно приеду, – как-то сразу решил шаар. – Видимо, вы правы, я старею. Как посидел в погребе, дожидаясь смерти, так и не оправился более.

Марница, всю дорогу шагавшая молча, сбоку от Шрона – так, чтобы и не видеть отца, резко вскинула голову и обернулась, рассматривая знакомое лицо, выискивая на нём признаки болезни. Вроде, морщины чуть глубже легли, усталость гнёт плечи. Но большой беды не видно.

– Нет для меня радости в том, что прежде её приносило, – продолжил жаловаться шаар. – Детей всех распихал, пристроил. Потише в доме стало, хоть малый покой. Баб разослал, уже они опостылели мне, устал исполнять прихоти. Корыстные все, недобрые… Не вижу в глазах света, для меня горящего. О чём начал думать, ар, самому смешно! Гляжу на каждую, какую в дом приволок ради забавы, и соображаю: эта отравила бы меня, посули ей Люпс денег – или его заложила бы? Я ведь не просто так проснулся в подполе, меня изрядно подпоили нужным зельем. И кто подпоил, я уже вызнал. И сколько за то получила она – тоже.

– Каков на этот счёт закон в Горниве? – поинтересовался Шрон. – У нас за отравление клеймят. Если же смерть оно принесло, и того строже. До казни иногда.

– Да выпороть велел и в деревню наладил пешком, – поморщился шаар. – Недосуг казнить, наёмников я к ногтю жал, то ещё занятие. Пришли мы, ар. Прошу, вот и дом мой.

Шаар вполне искренне, с гордостью, указал на крепчайшее деревянное подворье. Отметил довольно: даже дуб, угодный гостям, имеется, растёт чуть в стороне, широко и свободно. У кого в городе ещё хватит места – выращивать дуб? Только шаар и сподобился сохранить, вместе с лужайкой.

Марница на дуб не глядела, она споткнулась и замерла у ворот, вцепившись в край панциря выра. Дома у отца можно было ожидать застать всякое. Порой тут так гуляли – весь город не спал! Иногда наёмники собирались, и тот же город дышал через раз, опасаясь на улицу высунуться. А когда Люпс стал распоряжаться всем, тогда и ходить к отцову подворью сделалось противно. Но всё же нынешнего зрелища Марница никак не предвидела.

На широком и низком – удобном для выров – крыльце, у створки распахнутых настежь дверей стояла её родная мама. И так она выглядела – не узнать. В дорогом платье, при украшениях, волосы убраны под красивый головной платок. Но куда удивительнее одежды – расправленные плечи, взгляд хозяйки и незнакомое выражение на лице. Никогда Марница не могла представить маму здесь, спокойную и уверенную в себе. Высматривающую на улице гостей и ещё более того – хозяина дома.

– Говорю же, всех отравительниц разогнал, – прищурился шаар, искоса наблюдая растерянность дочери. – Знакомьтесь, ар: моя жена. По закону Горнивы, нашим кландом одобренному недавно, браки людей признаются необязательными, у вас-то нет браков и обычай вам чужд. Но я решил на старости лет вспомнить древний закон. Это мама Марницы. А то городят сплетники невесть что, каждому язык укорачивать – морока. Она мне жена, а Монька – дочь и наследница. Вот и весь разговор.

– Маря, – всплеснула руками женщина, щурясь и с трудом опознавая наконец-то дочь в воинственной ар-клари, обряженной в кожаные штаны и рубаху мужского кроя. – Маря, да что же это? Ты в каком виде домой явилась? Мне твоя кухарка сказывала, так я не поверила… В деревню-то ты приезжала подобающе, всякий раз.

Марница резко тряхнула головой, по дуге, словно крадучись, подбираясь к крыльцу. Сердито кивнула на отца, не оглядываясь.

– Ты говорила, сюда ни за что и всё такое… Это как?

– Так хозяйкой-то меня не звали, – смутилась женщина, перебирая завязки рукава и звенья широкого браслета. – Опять же, все мы таковы, зарекаемся лихо, а как до дела доходит, так и забываем, что себе и другим обещали. Не шуми, Маря. Ты у нас теперь за двоих за нас бойка сделалась. Иди сюда, я обниму тебя. Я и комнату тебе приготовила, и ужин у нас поспел.

Женщина ворковала домовито и негромко, шаар весело щурился, понимая: против этого средства у дочери нет никакой обороны. Попалась, сейчас безропотно переоденется в подобающее платье и к столу сядет на тот стул, какой укажут. И разговаривать начнет. Не сразу – но начнет.

Шрон осторожно рассмотрел широкий проем дверей, зал за ним. Попробовал лапами доски пола.

– Дом крепкий, выдержит и вашего брата, – заверил шаар. – Двери широкие, двойные. Проходите, ар. Вы начали говорить о новом законе, а я сбил вас, перевёл на свою поспешную женитьбу. Даже и не знаю, по чести: то ли Моньке угодить желал, то ли эта баба и впрямь единственная, от кого яда не жду. Чудно мне, ар, что нет у вас семей в нашем, человеческом, понимании.

– Если разобраться поглубже, – осторожно сообщил выр, подбирая слова очень внимательно, – у нас нет и женщин в вашем понимании. Ведь кто ваши, человечьи, женщины? Они дитя вынашивают, выкармливают и растят. Мужчины же держат дом и защиту ему дают. У нас всё не так было и в самой благополучной древности. Дети из личинки вылуплялись сами, выживали в море слабые и мелкие тоже сами. Или не выживали… Тут наше воспитание ничуть не добрее вашего, брэми. Но когда малёк в ум входит, вот тогда и нужна ему наша, вырья, мать. Искать в нём родство души, на хвост сажать и в ум вводить, чести учить и уважению к семье. Не вижу смысла на вас примерять наши законы и правила. Не для суши они создавались.

– Кланд знает это, – на сей раз во взгляде шаара промелькнула отчетливая злость. – Только ему нравится рушить наши устои. Да, я сам ненамного лучше, уж я-то погулял… Но мы, люди, меж собой разберёмся, кому гулять и как за ту гульбу рассчитываться. Зачем же весь закон переламывать? Вы правы, надо думать о новом. Идёмте, ещё обсудим, чего от меня ждёте, как вам мысли мои подать поудобнее и когда их подготовить. Не от одного меня ведь те мысли и советы захотите получить.

– Конечно, – отозвался Шрон. – Но везде по-разному сложится, брэми. И прежде того, как сомнём кланда, прочее не свершится.

– Вы к нам ненадолго…

– Время наше всё учтено. Через пять дней сбор в столице. Именно в тот срок нам и надо явиться в главный бассейн. Ни днём ранее – ни полуднём позднее.

– Он вас будет подстерегать, – сухо и огорченно выдохнул шаар. – Если бы я прежде мог поверить вам, я бы вмешался… Людей купил, где надо, в столице это порой открывает двери там, где и нет никаких дверей. Идти напролом – плохо, это опасный и нелепый путь сплошных случайностей. Все возможности на его стороне. Если отложить и…

– Я очень хочу того же, – тихо ответил Шрон. – Но брэми, это невозможно. Давайте будем друг с другом честны, вполне и без утайки. Нас, взрослых выров ар-Бахта, всего трое. Если за зиму кланд уничтожит хотя бы одного выра или человека моей семьи, многое переменится. Если он отравит или подкупит ещё с десяток выров иных семей, новый поход в столицу сделается бесполезным. Нас мало, брэми. Так мало, что всякий наш путь, как его ни выстраивай – череда случайностей. Я очень боюсь за Шрома. Он силён и он пойдет первым. Но это знает и кланд. Мы уходим в столицу с последней надеждой на мирные перемены. Если она погибнет вместе с нами, будет война.

– И я как раз тот человек, который начнет её, – сухо и без радости признал шаар. – Начну скоро, хотя иное обещал Ларне. Кланд прислал приказ. Дубраву всю извести под корень, людей уже в зиму сгонять на пристани, оставляя по несколько мужчин на деревню – потому и семьи более не должны существовать. Он готовится к походу на север, ему нужны галеры и тантовые куклы. Но это мои люди, моя земля, – теперь шаар говорил уже с отчётливым холодным бешенством давно наболевшего и не высказываемого вслух. – Я Моньку хочу княгиней видеть, а не последней живой бабой на пепелище.

– Занятно сознавать, что наша возможная гибель будет отмщена людьми, – усмехнулся Шрон. – Но я бы предпочёл иное. Вернёмся к смене законов, брэми. Это хорошая тема для долгой умной беседы, никак не на один вечер. Вы проводите нас до берега озера?

Через день небольшая группа верховых спешилась у кромки густых высоких камышей. Шаар указал на заводь и виновато развел руками: больше он ничего не может сделать. Марница сердито одернула юбку и едва слышно выругалась, сползая из женского седла: и посадка, и высадка хозяйки теперь доставляли Клыку постоянную радость. Он щелкал, клокотал и норовил поддеть клювом подол платья: знал, что это особенно смешно и всем нравится.

– На кой мне ляд быть княгиней, – жалобно всхлипнула Марница, обнаружив в себе не без огорчения эту способность – плакать и жаловаться… – Шром, ты врежь им всем, ладно? Шром, я тебя люблю. Не найдешь ваших донных баб, возвращайся, я буду тебе панцирь полировать каждый день! Это же и твой дом, не только мой: ты построил его.

– Я постараюсь врезать им, – серьезно пообещал Шром, погружаясь в воду до клешней. – Очень даже постараюсь, да… Через год жди, всплыву. На новый панцирь поглядишь, лучше этого. Ну, пора. Рад я, что ваша семья крепка. Твой отец в обиду тебя не даст. Оставляю со спокойной душой.

Шром отвернулся, сминая широкий полукруг камыша – и направился дальше от берега, на глубину. Скоро его панцирь скрылся целиком. Следом ушел Шрон, затем ещё три выра. Марница теперь рыдала в голос, словно всё самое плохое уже случилось. Клык танцевал, высоко вскидывал лапы, высматривал злодеев. Шаар обнимал одумавшуюся дочку за плечи, вполне довольный своей нынешней семьей – крепкой, даже выру это видно! Тёмные, с оттенком синевы, глаза мрачно щурились. Было неприятно провожать едва знакомых гостей так поспешно и признавать в душе их затею наивной и даже несбыточной. Кланд – гнилец. Однако он не глуп, а страх сделает его опаснее вдвое… Вырам не пройти. То есть надо начинать подготовку к войне уже теперь. Иного не дано.

Мысли людей для Шрона были вполне наглядным косяком ярких рыб: все понятны и все плывут знакомым течением. Пока они ничуть не важны. Потому что остались позади, как и всё иное. Впереди только бой. Для него, старика, может статься, последний: потому что Шрома надо беречь. Кроме Шрома никто не пройдёт вниз, он один обладает поясом, дающим такое право вопреки всем угрозам желтой смерти и паразитов. Увы, кланд хуже, от него никакой пояс не защитит.

Достаточно узкая возле заводей река быстро раздалась, течение обленилось и почти замерло, жабры отметили неприятную илистость воды. Утром воды стало так много, что вперёд выставили плыть лоцмана: выра, знающего озеро и по описанию, и по личному опыту, пусть и давнему. Всплывать и уточнять курс Шрон строго запретил. На второй день пути выры услышали голоса родичей – головного дозора столичной стражи, занимающего донные ниши и наблюдающего за глубинами. Приняли ближе к каменистым корням гор и пошли по более мелкой и совсем мутной воде, сочтя такой путь относительно безопасным. Дозоры удавалось заметить ещё дважды, и оба раза стражи стерегли глубину: всякому выру она кажется родной и понятной, заслуживающей внимания.

Поздним вечером дня, предшествующего назначенному для совета хранителей бассейнов, выры первый раз за время движения по воде вынырнули – у самых стен города.

Шром с неудовольствием изучил узкий гнилой сток, избранный для входа в город ещё в родном замке, при разработке плана. Только люди с их пренебрежением к чистоте воды и её святости могли додуматься сливать в каналы все нечистоты города! И после эти каналы не выводить в отдельное озеро и не отстаивать, а смешивать их воду с иной, словно так и нужно. Прежде кланды запрещали подобное, но Аффар ар-Сарна, как полагал Шрон, счёл гнилые стоки источником болезней у сухопутных. И сразу разрешил… Вымирать – так вместе! Управлять – так уцелевшими и разобщенными, ослабленными.

Шром первым нырнул под стену, плотно закрыв жабры и пользуясь только воздухом, запасённым легкими. Прошёл на ощупь канал, осторожно, старясь не создавать шума, выломал решетку. Игрушечную – так показалось выру. Делающую город доступным…

Скоро Шрон и стражи появились рядом. Мрачно переглянулись, сполна чувствуя себя гнильцами. Запаху соответствовал и унылый вид окрестностей – грязные полуразрушенные временем стены домов, серость этой худшей из окраин – помойки. Лоцман нырнул в канал первым, за его панцирь усом зацепился Шром, остальные двинулись следом. Глубина не позволяла погрузиться целиком, местами давно не приводившиеся в порядок каналы обмелели до ничтожного уровня, но тишину не нарушал никакой посторонний звук. Видимо, дозоры эту окраину обходили стороной, как и предположил шаар, одобривший план продвижения по городу сразу и уверенно.

Ночь казалась душной и мерзостной, столица вызывала всё большее отвращение. Кланд, который довёл её до нынешнего состояния, казался тем более гадким. Шрон, проживший в мире дольше иных выров замка, помнил город иным. Гораздо более многолюдным. И теперь с болью и тоской всматривался в пустые провалы окон: всё сгнило, всё погибло. Люди покинули дома и ушли. Или умерли – и никто не занял их жилье. Выры этого и не заметили, они никогда не имели привычки появляться в той части города, которую отвели сухопутным, обслуживающим нужды особняков и ведущим свою непонятную жизнь, исправно пополняющую казну столицы. Хотя теперь очевидно: казна не может быть очень уж богата при столь запущенном состоянии столицы. Почему хозяева земель но возражают и не принимают мер? Шрон сердито шевельнул усами: это тоже объяснимо. Род ар-Багга, владеющий здешними землями, дано утратил настоящее влияние. Ходили в разное время смутные слухи, что хранителя их бассейна выбирает сам кланд из числа удобных себе выров-хвостотёров…

Когда мёртвые дома остались позади, и в окошках, мелких и кривоватых, появились хоть слабые отблески лучинного света, выры вздохнули с облегчением. Да, здесь их могут куда скорее заметить. Но всё же лучше так, чем идти по макушку в гнили через чёрный город, словно ты – последний живой в целом мире…

По узким каналам человеческого города продвигаться, тем более скрытно, оказалось почти невозможно, слишком тесны и мелки, слишком грязны и ненадежно сработаны. Этого выры не ожидали: они привыкли к иной части столицы. Впрочем, шаар, выслушав план похода и проследив его по карте города, постарался по возможности уточнить детали, дать указания по направлению, приметы. Даже описал невзрачный домик и посоветовал туда заглянуть – к самому наглому и жадному посреднику столицы, известному всем наёмникам и выродёрам. Да, к верному слуге кланда, как иначе? Но если дать много золота и упомянуть Ларну, человек, скорее всего, сперва проведёт до главного течения реки, и только потом, чуть погодя, сообщит о гостях хозяину… если вообще сделает это. Зачем двуногому лезть в вырьи игры, рискуя головой?

Дом по описанию нашёлся довольно быстро, человек оказался на месте. Мрачно оглядел выров, не выказывая удивления. Выслушал про золото, поморщился.

– Собственно, давно пора на покой, – негромко буркнул он, взвешивая в руке тяжёлый мешок со слитками, принятый от одного из стражей. – Самое время мне на покой. Вас ждут. Пройти у вас нет никакой возможности, мне так думается. Но до главного русла я вас дотащу, мимо своих же людишек, это не сложно. Плата солидная, даже очень. Потому скажу чуть больше, чем просите. В закрытую часть города, вырью, все каналы глухо перекрыты. Но вы так привыкли к воде, что только о них и думаете! Кланд не лучше. Растворимых ядов закупил много, мне ли не знать, сам добывал. Не суйтесь в воду. Укажу на том берегу заброшенный более века особняк бывшего шаара, впавшего в немилость и, по слухам, казнённого. Дом примыкает к стене замка. С вашими клешнями – стены там, по сути, и нет. И воды нет! Выждали бы до утра да прямым ходом, шумно, через главную площадь – к вашему «бассейну». Ждут-то вас с обратной стороны, от каналов. И мои людишки на набережных, и дозоры городские. И выры-стражи… да все!

– Полезные слова, если они не ловушка, – отметил Шрон.

– Если вас раздавят теперь же, мне из города не выбраться, – усмехнулся посредник. – Мне уходить надо тихо. До рассвета как раз управлюсь.

Через главный рукав реки выры перебрались в такой же окраинный мертвый город. На набережных выше по течению, подтверждая слова посредника, горели факелы, тени людей на воде мелькали и перемещались. Свистели выры, перекликались человечьи дозоры. Рассмотреть закрытый город с низин, от человечьих окраин, толком не удалось: двигались спешно. Шрон лишь отметил, что крепость имеет высокие стены, что с двух сторон огибают и обнимают её рукава реки, что под стенами стоят плотным строем малые галеры и лодки, а вода вся рыжая от факельного света.

Незваные гости столицы миновали несколько грязных улочек, следуя советам посредника. Перевалили через щербатую каменную стену старого, полуразрушенного, особняка. И оказались как будто в тени замка – вода и правее и левее, далеко, а здесь – сухо, темно и тихо, ни врагов – ни переполоха. Выры затаились в одичавшем саду. Шром изучил стену закрытого города и счёл слова принявшего золото правдивыми: можно вырубить ступени в несколько ударов клешнями.

– Много стражей у кланда? – который раз уточнил он у брата.

– До шести десятков, полнопанцирников два десятка, – привычно отозвался Шрон. – Ох-хо, мельчаем мы, и заговоры ссыхаются, и оборона столицы тоже. В годы моей юности тут одной людской охраны было до полутора тысяч. И тантовых кукол столько же. Теперь – вполовину стало поменее. Ущербных выров в стражу не брали, и думать нечего! Я служил в крепости десять лет. При кланде ар-Лиме. Тогда последний раз сменился род, управляющий нами.

– Почему ты не взошёл на помост? – тоскливо вздохнул Шром, затевая много раз повторенный разговор, известный до последнего слова, но так и не унявший досады.

– Потому что мудрость ценил выше суеты и столицу недолюбливал, – покаянно признал Шрон. – Старого ар-Сарну, ныне покойного, я уважал. Он дважды мне панцирь на мелководье портил, я ему – четырежды, и клешню напоследок вырвал. Зарха был силён… Обещал, как в кланды собрался идти, закон пересмотреть и северу послабление дать. Частично исполнил слово, мы живём, как нам нравится. И торговые пути держим, и золото ар-Рафтов мимо нас не проходит. Тогда мне казалось – это то, что важно родному бассейну. Молод я был, Шром. Ум нажил, мудрость ещё только копил. Упустил лучшее время. Отдал место хранителя Боргу, всех нас подвёл.

– Теперь мое лучшее время, – весело шевельнул усами Шром. – Я никому не отдам его без боя. Утро шпарит горизонт кипятком, брат. Вон как край панциря неба порозовел. Скоро…

Шрон изучил первые признаки рассвета и промолчал. Он и сам знал: скоро.

Сейчас галеры хранителей уже вышли от личных причалов близ особняков прибрежья и двигаются двумя главными каналами к пристани закрытого города. Значит, вырам-стражам придётся снять часть дозоров и встать на берегах, соблюдая традиции: приветствуя славных аров в столице от имени кланда, склоняя клешни и постукивая в такт хвостами. Обычно звук получается громкий, разносится далеко.

Знакомый шум донесся едва слышно, слабо – для приветствия сняли лишь малую часть дозоров.

– Пора, – в голосе Шрома зазвучал знакомый каждому молодому полнопанцирнику боевой азарт.

Выр резким движением развёл клешни, вырубая в старом слоистом камне две первые ступени. Поднялся в рост и сделал ещё две борозды. Попятился, разбежался – и взобрался на верх стены единым махом. Стражи тоскливо глянули на своего ара: хорош, им так никогда не взлететь по отвесному камню: полных семь саженей, скользко, и ступени лишь внизу. Каков должен быть разбег и каков толчок хвостом? Шром уже вбил в вершину стены два крюка и сбросил веревки. Шрон ещё раз глянул на небо – красное, неспокойное, обещающее ветер и шторм… И пополз на стену.

– Нас ждут, – негромко буркнул Шром. – Я вижу их, брат. Они там, в нишах у дверей. Люди с игломётами и дальше выры. Ты укажи ещё разок: какой коридор верно ведет к залу собрания?

Шрон встал на стене, глядя на малую площадь в кольце камня, с мраморным бассейном, цветниками и широким навесом от солнца. Знакомое место, тут он не раз гулял с прежним кландом, когда был желанным гостем в столице. Потом приглашать перестали, а он и не заметил перемен – сам стал иным, утратил интерес к суете суши. Оказывается – напрасно.

– Есть два надёжных пути. Нам, полагаю, требуется правый боковой коридор, – осторожно предположил Шрон, указывая усом. – Он огибает большой закрытый бассейн с гротами и галереями, обиталище гостей и семьи кланда. Он широк, вымощен камнем и синей узорной плиткой. Её примечай, чтобы не сойти в боковые ответвления и не потеряться, если бой отвлечёт и запутает. За третьим поворотом бери левее, там расходятся два рукава, равных по ширине. В конце левого – вход в главный зал. И не ввязывайся в бой намеренно. Сейчас вперёд пойдут стражи. Они сами вызвались в поход, их семейная честь тоже требует уважения.

Шром нехотя переступил по стене в сторонку. Коснулся усами панцирей стражей, виновато вздохнул. Умирать на площади никто не хочет. Искать боя и славы ценой жизни, тем не менее, готовы все… Молодость сильного выра не понимает и не хранит в памяти страха гибели.

– До зала я дойду, – упрямо пообещал Шром.

Три стража дружно качнули клешнями и прыгнули со стены, придерживая веревки. Встали на все лапы, спружинили – и метнулись вперед, чуть пританцовывая, затрудняя выцеливание стыков, уязвимых для отравленных игл. Тантовые куклы стреляли ровно и не особенно метко. Выры за их спинами ждали своего времени, перебирая в нетерпении лапами: они тоже были молоды и тоже видели в бою упоение, а не смерть…

Бегущий слева страж достиг ступней и чуть покачнулся: три иглы он всё же поймал на стыки панциря, пересекая двор. Яд уже начинал действовать, замедляя движения. Выры охраны засвистели, отменяя обстрел. Качнулись вперед, вышли на ступени. Шром повел хвостом, выцеливая жертву. Далековато! Шром побежал по стене вправо, выбирая удобный уступ ближе к ступеням.

– Не делай этого, – без особой надежды одернул Шрон, спускаясь со стены.

Само собой, его предпочли не слышать.

Выры кланда, все десять, и все с его боевой раскраской – сине-золотые полосы на спине и лапах – единым панцирным полем двинулись вперед. Шром сжался, подбирая лапы и загибая усы назад.

Три стража ар-Бахта встали ближе друг к другу, щетинясь оружием всех рук и угрожая клешнями. Их почти окружили, когда Шром всё же сделал то, что он один и умел: оттолкнулся от уступа хвостом и лапами, как огромная пружина. Распрямился в полете, тяжёлый и стремительный, рухнул на панцири двух ближних сине-золотых, хотя всякий выр знает: преодолеть в полете такое расстояние с размерами и весом Шрома – невозможно!

Панцири хрустнули, поднятые для отражения удара алебарды обиженно взвизгнули по вороненому брюху, прошли вскользь, без большого ущерба. Оба широких коротких топора из передних рук смятых врагов Шром забрал себе, снова прыгнул, уже вполсилы, лег на бок и заскользил по камням, скручиваясь и разворачиваясь для излюбленного удара хвостом. Обратного: в движении окантовка конца хвоста загибалась и касалась основания усов, выр словно выворачивался, сгребая врагов себе на спинной панцирь и сминая их там. Зажатые в нижних руках тяжёлые граненые клинки – сплошную сталь без рукояти – Шром метнул в уцелевших врагов. Одобрительно покосился на брата, успешно доламывающего панцири двух своих противников. Шевельнул усами стражам: живы? Все трое отозвались, тот, кто был на озерах лоцманом, уже извлёк из малого ларца при нижних руках противоядие и загонял трубку под панцирь отравленному собрату. Если не вылечить надеялся, то хоть продлить время боеспособности…

Шрон метнулся к коридору следом за своим неугомонным младшим, торопливо изучая его спину и хвост. Пока без сколов и трещин. Хвала глубинам! Две вмятины, один серьёзный удар, лишивший Шрома нижней руки – и всё… Мелочь, удачный вход, иначе и не сказать.

– Таннская соль под лапами, осторожно, – буркнул Шром, не замедляя бега. – Ох и отмокать нам после, да. Полгода отмокать. Все как есть пропитаемся ею, пока одолеем коридор.

– Не дыши, – зло унял Шрон, замыкая нос и пряча в глазницах стебли глаз.

Шум нарастал, вдали перекликались люди, гудели выры. Врага тут действительно ждали со стороны каналов, посредник не обманул: возле западной стены оставили лишь один заслон. И теперь слуги кланда спешили исправить упущение.

Солнце обозначило себя, алым и рыжим прокрасило щели. Шрон шевельнул усами: именно в это время кланд должен взойти на помост, а хранители – приветствовать его. Церемония недлинная, надо спешить. Сперва поклоны и стук хостов, прочие глупости, а после важное: перечисление имён собравшихся и указание цели встречи. Хорошо бы успеть войти и назваться. В разбитом косым ударом боку медленно копилась боль. Позади звучно цокали лапы стражей, было слышно, как они отбиваются от тантовых, лезущих в коридор из боковых дверей. Снова защёлкали иглометы.

Шрон беспокойно повел хвостом. Слишком легко прошли, он ждал худшего и до сих пор – ждёт, всё более опасаясь подвоха на последних шагах. Каждое движение по коридору предсказуемо. А стоящий в дверях зала Шром и вовсе понятен, там и надо его ловить самой последней западней… Старик ускорил бег, догоняя брата. Хлестнул усами, требуя пропустить вперед… Но тут справа вырвался в коридор сине-золотой страж, и замысел остался неисполненным. Пришлось разворачиваться и принимать бой. Тем более, за первым выром уже виден второй, норовит метнуть ножи и угрожает длинным багром – оружием людей, перенятым вырами из-за его удобства в цеплянии панциря и переворачивании врага на спину. Впрочем, любое оружие из стали – оно человечье.

Шрон хлестким ударом клешней смял некрупного противника и отбросил к стене, угрожающе вскинулся, пугая второго – и удивленно отметил, что тот дрогнул. Постыдно мечтать о месте стража, если боишься смерти! Однажды показанным Соргу прямым ударом в основание усов Шрон смял лицевые пластины труса и снова побежал за Шромом, уже не надеясь догнать и предупредить. Воздух в легких заканчивался, таннская пыль на полу – нет.

Коридор нырнул вниз и изогнулся, у последней развилки кучей сплющенных панцирей лежали и вяло шевелили лапами стражи: Шром их миновал быстро и сломал, не думая о пощаде. Он тоже знал: надо спешить. Время теперь дороже всего иного. Белый солевой налет на полу закончился резко, Шрон шумно выдохнул и набрал свежего воздуха.

– Берегись у двери, там… – крикнул он и осел, тормозя всеми лапами и ощущая бесполезность своего крика.

Потолок шевельнулся тяжело, с хрустом старого панциря охнул – и стал оседать, ломаясь и дробясь. Плиты мрамора и бревна перекрытий крошились, трещали и сминались. Кланд не пожалел собственного замка, задействовал самые глубинные способы защиты, предусмотренные на последний день – на случай осады… И пригодившиеся, чтобы разделаться с врагом.

Шрон метнулся к стене и запрыгал, уворачиваясь по мере сил от округлых валунов, катящихся из прорех в потолке вниз, под уклон – к главному залу. Он мчался вместе с каменным потоком, не замечая ударов и толчков, не считая ран, и ужасался: впереди Шром! Брату некуда деться, совершенно некуда! У коридора есть перелом, в самой низкой его точке валуны успокоятся, закупоривая ловушку и делая все надежды – несбывшимися, а брата, увы…

Шрон зло щелкнул клешнями и ускорил бег. Протиснулся под изогнутым сводом, хрустя панцирем. Метнулся дальше, вверх, к последней двери. Он видел след серо-зеленой вырьей крови на полу и понимал, что это кровь брата, и, странное дело – радовался. Значит, ещё жив и способен двигаться. Уже хорошо…

Он догнал Шрома на пороге главного зала. И споткнулся всеми лапами. Воронёный панцирь смят, две трещины пересекли его и сочатся кровью. Хвост раздавлен, но Шром упрямо ползёт, тащит его, опираясь о пол руками и клешнями. Точнее – клешней, вторая бессильно висит и волочится, смятая камнями.

Два стража в сине-золотой раскраске вынырнули из ниш, осмотрели едва живого врага и… открыли ворота. Шрон тоскливо охнул.

Кланд сыграл по своим правилам. И теперь, надо признать, полагал себя победителем. Он примет вызов Шрома. Такой враг не страшен, но победа будет законной и подтвердит право именоваться лучшим, а значит – занимать помост.

Шрон медленно двинулся к дверям. Он уже видел бок кланда, против всех правил и обычаев, закованного в полную стальную броню на людской манер. Вороненую, богато украшенную золотым узором ощеренных клешней и серебряной насечкой волн…

– Род ар-Лим, хранитель Гарн, – размеренно читал глашатай кланда.

– Приветствую, ар, – сладко пропел с помоста Аффар ар-Сарна.

– Род ар-Бахта, вызвавший на поединок его донность кланда выр Шром, – добавил глашатай, обозначая прибытие избранного выра и лишая его возможности уклониться от подачи вызова.

– Дождётся своего времени, – усмехнулся кланд. – Я обязан приветствовать всех.

Шрон медленно миновал ворота и осел на пол. Вот он и вошёл в главный зал. Только – стоило ли? Впереди проигранный бой. Позади – погибающие стражи…

– Род ар-Нашра, хранитель… – продолжил глашатай.

– Жаф, – закончил гулкий низкий голос. – Да, старших надо уважать, брат уважил меня.

– Вы излечились, ар, – искренне обрадовался кланд, наблюдая необычную процессию. – Как внезапно ваше появление… мы вынуждены были сделать исключение и допустить тантовую куклу сюда, учтя вашу болезнь. Но вы, как нам сообщили, желали лично огласить месть.

Жаф ар-Нашра въехал в обозначенный синим узором плиток круг хранителей. Именно въехал! Его беспомощное тело покоилось на трех перекладинах, снабжённых парами довольно крупных колес. Усами выр цеплялся за упряжь вороного страфа, а тележку то и дело поправлял тантовый раб, укутанный с головой в плащ рода ар-Нашра и не встающий с колен. Двигался раб кое-как, то и дело спотыкался, его одежды волочились, руки двигались неловко. Он был изношен и нуждался в замене.

Шрон вступил в синий круг.

– Род ар-Бахта, хранитель Шрон, – закончил перечисление глашатай.

– И вас приветствую, ар, – в голосе кланда звучала отчётливая издевка. – Все прибывшие здесь, можно начинать. И мы готовы приступить к рассмотрению спешно собравшего нас весьма опасного дела. Речь идет о нарушении донной чести. Род ар-Бахта преступил закон. Я…

– Мы, ар-Нашра, подали прошение и сами его озвучим, – прогудел Жаф. – Оскорбление не просто донное и тяжкое, ары. Оно не сравнимо ни с чем. Речь идет о выродёрстве. Род ар-Бахта преступил закон, проводя изучение обстоятельств дела недопустимыми способами, и это достойно всяческого порицания.

Кланд дрогнул усами, речь Жафа, особенно в последних словах, его удивила. Но, как известно, невозможно по правилам церемонии перебить старого и помешать хранителю изложить свое дело, заявленное заранее – тем более, сам кланд и обозначил тему собрания.

– Порицания, именно так, – повторил старик. – Но я понимаю их! Как бы сам я повёл себя, если бы узнал, что Аффар ар-Сарна, занимающий почётный помост, взращивает выродёров? Как поступил бы я, доподлинно установив, что им выплачивается золото за каждого из наших погибших братьев? Что нас, выров достойных родов, обрекают словом и волей кланда на смерть позорную и мучительную? Род ар-Нашра утратил двух своих лучших бойцов не на мелководье.

– Их уничтожил Ларна, гнилец, – быстро отметил ар-Горх, чьи земли соседствовали с Горнивой.

– Мы просили выров рода ар-Бахта выдать нам выродёра, именуемого Ларной, для проведения полного изучения этого дела, – невозмутимо продолжил Жаф, не замечая, что его перебили. – И нам не отказали в нашей законной просьбе. Мы удовлетворены полученными сведениями.

– Не отказали? – качнулся вперед ар-Лим.

– Именно. Я лично общался с выродёром, – отозвался Жаф. Оба его глаза на стеблях прицелились в кланда. – Я готов повторить список погибших выров, так шумно представленный ар-Фангом еще в Синге. И расширить его. Разве дело в одном Ларне? Разве дело вообще в нём? Гибнут выры. Заказчик оплачивает их смерть. Вы, ар-Горхи, десять лет назад утратили старого, его кланд сдал в заказ неопытному выродёру всего за три сотни золотом. Старые дешевле стоят.

Жаф выдержал паузу, давая вырам осознать и это оскорбление. Хранители убито молчали. Старик вздохнул и повернул глаза к ар-Лимам.

– Вашего брата Аффар заказал двадцать пять лет назад, ещё когда не был кландом, и цена была тысяча кархонов, самая высокая. Имя выродера Борт, он уже мёртв… Ваш брат мог вступить на этот помост, ему хватало и силы, и сторонников. Но яд оказался надёжным. Мы, ар-Нашра, желаем мести. Страстно желаем! Но ещё того сильнее мы желаем прекращения выродёрства, полного и навсегда. Тот, чье имя я хочу забыть – ведь он предал весь род выров и не может называться кландом, поскольку ведёт войну со своим народом. Он также не может выйти на бой чести со Шромом ар-Бахтой. Он утратил честь, без которой нельзя биться с выром по правилам глубин. Он – выродёр. И заслуживает иного, совсем иного.

Хранители ошарашено затихли, даже Шром приподнялся и развернулся к старому Жафу. Тот важно качнул усами. Выдержал тишину до должного загустения.

– Выродёра должен смять выродёр. Я заключил уговор с Ларной. Мы, род ар-Нашра, простим ему всё прежнее, если он примет заказ на этого бронированного гнильца. Пусть живёт, но лишь очистив наш помост. В зале четырнадцать хранителей, все, кто успел прибыть. Будет ли возмездие одобрено десятью ударами хвостов?

Жаф осторожно шевельнул своим израненным хвостом, обозначая первый удар. Ар-Лим сердито повторил движение старика, да так поспешно, что опередил Шрона. Пожилой ар-Рафт последовал его примеру более солидно, Ар-Нан и ар-Карса дружно поддержали. Хранители ар-Шарх и ар-Выдха нехотя стукнули по полу, усами обозначив сомнения, подлежащие более позднему урегулированию. Ар-Раг стукнул самым кончиком хвоста и сердито развел клешни: про выродера Ларну еще поговорим!

Повисла тишина. Крупный полнопанцирный ар-Рапр виновато вздохнул и сместился ближе к помосту. Ар-Багга и ар-Капра шагнули туда же. Кланд снова ощутил себя выигравшим, уже приподнял усы, готовый ответить – и осекся. Верный и ничтожный, всегда согласный нищий сосед ар-Горх хлопнул хвостом громко и решительно.

– Наш старый не оценивается в деньгах, – сказал он. И зло добавил: – Наш старый уж всяко при оценке не дешевле малька ар-Лимов!

Шром распластался на плитах, уже не сознавая себя. Хранитель Жаф громко потребовал предоставить воду больным и прекратить бои в коридорах. Сине-золотые стражи забегали, смущённо пригибаясь и не смея спорить: кто знает, может, распоряжается тот, кто завтра будет первым у помоста? А то и взойдёт на него.

– Осталось вызвать выродёра, – задумчиво предположил ар-Лим, глядя на стальной панцирь кланда. – Нелепое дело вы затеяли, старый ар. Я бы, да не сочтут это трусостью, не поручился за исход боя нашего молодого полнопанцирника с этим на суше. Сталь хороша, наша сталь, зрамская… А люди – мягкотелые слабаки. Я слышал много глупостей о Ларне, но этот панцирь ему не вскрыть.

– Так чего ты лупил хвостом, как малёк? – сварливо поинтересовался Жаф.

– В азарт вошёл, – виновато вздохнул хранитель. – Интересный бой стоит того, чтобы его не упустить. Эх, как бы не месть, я бы поставил тарелку печени на выигрыш гнилого кланда.

– Тресковой печени? – вслух задумался ар-Горх, до сих пор чувствуя себя головокружительно дерзким, ведь он пошёл против сильного соседа!

– Самой жирной, – оживился ар-Лим. – Эх, без толку ставки. Сбежал, пожалуй, выродёр! Пропало зрелище. Стальной панцирь хорош. Наши кузнецы ковали. Потому и ставлю печень смело, вполне.

Кланд на помосте чувствовал себя неуютно. Суета и шуточки внизу настораживали его. Поведение давно подмятого и запуганного ар-Горха беспокоило всерьёз. Отсутствие старшего ар-Фанга, не явившихся вопреки прямому приказу, бесило.

Кланд пробежал к стене, выбрал два топора, надежный цеп, длинную алебарду с противовесом в виде крюка. И ещё раз гордо осмотрел свой панцирь, защищённый безупречной южной сталью. Он боялся встречи со Шромом, даже израненным и умирающим. Но человек… Жалкий наёмник, мягкотелый выкормыш наставников бассейна. Вся его сила – в ядах и внезапности. То и другое здесь не позволят использовать.

– А где выродёр? – снова запереживал ар-Лим.

– Тут я, – негромко отозвался человек в плаще рода ар-Нашра, разгибаясь и вытирая пот со лба. – Пока развернул эту телегу, так разогрелся, любо-дорого. Жаф, смотреть удобно будет?

– Ещё поправее меня сдвинь, – задумчиво предложил старик. – И под переднюю перекладину хоть что подложи. Вот, уже лучше. Я на тебя поставлю тарелку печени. Ты уж соответствуй. Очень кушать хочу, а треска у ар-Лимов наилучшая.

Усы кланда слегка обвисли. Он безвольно и молча пронаблюдал, как его стражи вносят воду и начинают поливать Шрома – врага, ещё способного выжить. Как хранители, стоящие возле помоста, сторонники и опора, отходят в уголок и там молча замирают. Как мечется ар-Рапр, полнопанцирный и несчастный до глубины души. Ему хочется иметь мужество и стукнуть хвостом – но ар-Фанга не дадут воды, а как это изменить, как сберечь личинки? В них всё будущее, и оно, увы, превыше даже чести.

Рослый выродёр, новый объект общего внимания, без спешки отстегнул из-под колесных перекладин свой топор, снял с него чехол. Скинул плащ, затем куртку. Остался в тонкой тёмной кольчужке, на вид не особо надежной. Натянул шуршащие перчатки. Добыл оттуда же, из-под головогруди старого Жафа, кольчужную шапочку, стекающую мелкой чешуей звеньев на плечи.

– Это наша ковка, – оживился хранитель ар-Рафт. – Кто там печенью богат? И мне тарелку. Наша ковка лучше южной. Клеймо на топоре полное, варочная сталь, северная, а не ваша, пережжённая и сухая. Наша вон – вся как масло, темна и без блеска, знатная работа.

Ларна чуть поклонился Жафу. Потом Шрому, едва способному ответно поднять ус. Шрон уже был рядом с братом и пробовал лечить по мере сил. Ларна отвернулся, щелкнул языком, подзывая страфа. И зашагал к помосту.

– Страф против правил, – сдавленно просипел ар-Багга.

– Тогда пусть гнилец бросит алебарду и прочее оружие, оно всё против правил, мы – выры, у нас природный панцирь и клешни имеются, – возмутился ар-Рафт.

Снова наступила тишина. Ларна движением руки опустил птицу на колени и забрался в седло. Кланд с сомнением глянул на алебарду, покосился на своих сторонников. Как воевать со страфами, он слышал. Но смутно и очень давно. Вроде, их надо путать усами по ногам… Усы у кланда были коротковаты, что маскировалось ношением парадных золотых подвесок непомерной длины.

Вороной в одно движение взвился на край помоста и зашипел, сгибая голову вниз. Тёмный топор приветственно качнулся. Ар-Лим, который заключил различных споров уже на два десятка тарелок печени, пребывал в пьяно-превосходном настроении. Именно он азартно влепил всем хвостом по полу, обозначив начало боя.

Кланд настороженно, медленно шагнул вперёд, и ещё раз. Поправил оружие в руках, шире перехватил алебарду. Вороной страф заклокотал, вскинулся – и прыгнул с места вперед и вверх. Так резко, что кланд на миг растерялся, удар обоих топоров прошёл по ногам птицы вскользь, задев лишь выпущенные когти, отбившие его и направившие руки вниз, к помосту.

Вороной не сбился с намеченного направления. Его когти всей силой, накопленной прыжком, смяли задние лапы кланда и ограничили его подвижность – пусть и ненадолго.

Кланд ударил алебардой почти вслепую. Мгновенно он с ужасом осознал потерю обоих глаз на стеблях – когда птица их уничтожила, кланд даже не заметил, боль лишь теперь ударила, и оказалась страшна.

Ларна щелчком языка подал новую команду. Страф перестал скрести когтями по броне, отпрыгнул. Поджал пробитую сталью ногу и жалобно заклокотал.

Кланд тоже не молчал, он визжал позорно и громко, хотя закон мелководья гласит: раны не обозначают криком, бойцу пристало терпение, кровь его во время поединка совершенно холодна… Но кланд уже выгибался и бился, как полураздавленный червяк. Сталь панциря сковывала движения, ограничивала замах рук.

Алебарда хрустнула, когда её древко перерубил тёмный топор. Кланд молотил во все стороны уцелевшими руками суматошно и остервенело, изо всех сил. Один раз он ощутил, что попал во что-то плотное, но почти сразу возросла тяжесть на горящем от боли хвосте, и кланд осознал положение птицы. Он начал заваливаться на бок, готовя кувырок, сминающий врага…

Тёмный топор, на вид и правда, словно в масле выдержанный, уже скользил с неприятным грубым звуком вниз, целясь с пугающей точностью в стык открытого кувырком брюшного щитка. Южная сталь жалобно охнула, замки соединения бессильно распались. Боль в утраченных глазах и подпорченном хвосте перестала беспокоить кланда. Он впервые в жизни на своем опыте узнал, каково это: когда тебе взламывают панцирь.

Спинной глаз отметил черную тень страфа, бегущего по широкой дуге. Вороной прихрамывал, но клокотал победно, громко. Страф был без седока, отягощающего, тормозящего движения. Вот голова дернулась – и зрение сжалось до жалких возможностей обзора пары нижних лицевых глаз…

Снова мелькнул топор, отсекая руку с цепом. Кровь пузырилась и пятнала помост.

Собственный крик заполнял слух кланда и делал вибрирующий ужас – вселенским, неодолимым. Кланд с отчаянием осознал себя всего лишь большой и беспомощной рыбиной под разделочным ножом. Больно, страшно и безнадёжно… Он даже рассмотрел ужасающе спокойный и деловитый прищур серых глаз, когда его лишали лучшей – вполне здоровой и мощной – клешни. А потом и второй.

Аффар ар-Сарна, недавно владевший всем миром, остался теперь лежать на помосте всего лишь окончательно раздавленным червяком, тушей без лап и рук. Жалким обрубком, ещё живым и страдающим.

С каким-то запоздалым ужасом припомнилось: он сам приказал найти этого выродёра, тогда ещё мальчишку. Он вложил немало золота в обучение и воспитание сильного, злого наёмника. Здесь, в главном бассейне, мягкотелому подробно рассказывали о слабых местах выров и способах их убийства. Медленного и страшного. Это он, кланд, решил, что оставшегося без лап полнопанцирного надо выкладывать на солнце, чтобы повинный перед ар-Сарна страдал много дней… Если сошедшие с ума хранители пожелают – и сам кланд, будет сохнуть так же.

– Пусть подыхает медленно! – словно отзываясь на эти страхи, выкрикнул ар-Горх. – И цена ему – стертый медный полуарх!

Тёмный топор ударил в спинной панцирь, порождая новую боль. Последнюю. Боль заполнила сознание тьмой. И кланда не стало в мире…

– Не надо становиться заказчиком, ар, – буркнул Ларна, чуть отдышавшись. Мельком глянул на кровь, сочащуюся по ноге. Извлёк из щели панциря топор. – Хватит. Месть – не лучший путь. Но найм и пытка… нет уж, я больше не беру заказов. Кончено.

Он укоризненно покачал головой. Щелкнул языком, отзывая страфа, яростно танцующего на панцире и лязгающего когтями. Усмехнулся в усы: где-то в тёмных недрах сознания вороных хранятся ярость и жажда боя с вырами. Их очень просто разбудить и натренировать.

Своего страфа Ларна начал готовить ещё в Горниве. Клевок по команде. Удержание хвоста. Прыжок, удар лапами и движение по кругу, с постоянной угрозой и прицелом в глаза… Несложные приёмы, для которых вороной самой природой создан. Кто знал, что уроки пригодятся? Он тогда только смутно подозревал, ещё не выработав окончательного плана.

Уничтожив без честного боя одиннадцать славных выров, чего уж греха таить, Ларна тщеславно желал последним в списке выродёрства прикончить вооружённого и подлого врага рода ар-Бахта… Сорг выставил условие: пожелал разделаться с отравителем ар-Фанга. В ответ он, Ларна, тоже не промолчал. И каждый получил своё.

Хранители в полнейшей тишине смотрели на выродёра. Как он шагает всё ближе к краю помоста. Ларна хромал и берёг руку, дышал с хрипом и прижимал к боку локоть: достал его кланд то ли хвостом, то ли клешней. Крепко приложил. Но выродёр выжил и справился с делом, давшим ему законное право смотреть на выров и не ждать с их стороны новой законной мести: долг оглашён Жафом, подтверждён ударами хвостов и оплачен кровью. Многие старшие родов выров изучали мягкотелого с отвращением, а кто-то и с уважением: бой честный, не к чему придраться.

Ларна нахмурился, припоминая ещё одно обещание, данное Соргу.

– Что же это я? – остановился выродёр. – Сказать забыл! Я, Ларна рэм-Бахта, от имени рода объявляю то, что желал сказать здесь, стоя на помосте, мой друг и брат Шром. Война людей и выров окончена. Нет более похода, ради которого избирается кланд. Есть дела мира, решаемые, как и подобает по укладу глубин, старыми.

– Именно, старыми, – эхом отозвался Шрон. – Жаф, мы с вами должны определить круг мудрецов. У ар-Рагов старику уже исполнилось сто?

– Три месяца назад, – отозвался выр, неловко переваливаясь на своих колесных подпорках и ощупывая их уцелевшими руками. – Ларна! Задави тебя страф, где ты? Меня надо развернуть.

– У нас двое старых, – осторожно подал голос хранитель рода ар-Багга. – Двое!

– Ох-хо, мы ещё не обозначили подтверждение мира ударом хвостов, – припомнил Шрон. И задумчиво добавил, сдерживая булькающий смех. – Хотя лично меня устраивает кланд Ларна…

Все хвосты дружно впечатались в пол.

Шрон осел на пол и позволил себе расслабиться.

Всё же не зря шли в столицу, – думал он, наблюдая, как брата обливают водой. Не зря… будет смена законов и новая надежда. Хотя сейчас верить в неё особенно трудно, глядя на израненного, едва живого, Шрома. Цена, запрошенная за вышитый чернью поясок, оказалась высока. И нет никакой уверенности, что оплачена она сполна, что погружение будет удачным. Как отпускать брата таким, иссечённым и пересохшим – одного? Кто поддержит и защитит от донных угроз? Кто поможет выбрать грот?

Шрон тяжело вздохнул, благодарно шевельнул усами: и до него добрались стражи, поливают водой щедро, усердно. Ларна уже развернул капризного Жафа, подкатил поближе. Старик взволнованно и громко, чтобы все разобрали, спросил про Сомру и данную варсой надежду на обретение глубин. Пришлось рассказывать всю историю заново – от момента встречи на галере казнимого выродёра и столь же окончательно и безнадежно обреченного Шрома… Хранители слушали, как сказку. Шрон усмехался: Кима бы сюда, вот уж кто умеет рассказывать!

Когда он закончил рассказ, от дверей приблизился курьер, сообщил: галера Юты ар-Рафта задержана у нижней цепи, перекрывающей реку. Можно ли впускать? Собрание заволновалось, хранители торопливо договорились, кто к кому готов напроситься в гости на палубу, чтобы выход галер из порта не напоминал военный сбор. Сошлись на том, что трех больших кораблей вполне достаточно и для солидности, и для удобства. Ар-Лимы, неосторожно пообещавшие всем печень и проигравшие ровно столько споров, сколько затеяли, ничуть не огорчились и решили устроить праздник. Как-никак новое время, мир меняется. И надо верить – к лучшему!

Шрома бережно подняли и отнесли на палубу малой галеры Ларны, доставившей ара Жафа на совет.

Сам Ларна скинул кольчугу, наспех перетянул свежую рану на ноге и забросил топор в трюм. Тем завершив военные дела, почувствовал себя капитаном и взялся руководить погрузкой старого выра, весьма гордого своим временно необходимым способом передвижения – на колёсах. Принесли на галеру и единственного выжившего из трех стражей замка ар-Бахта. Выра, безусловно укрепившего славу своего рода и исполнившего долг до конца, как и его погибшие спутники.

Глава стражи дворца, смущённо стирая пучком водорослей сине-золотые полосы, догнал Шрона уже у самого борта галеры.

– Каков теперь цвет власти, ар? – осторожно уточнил он.

Шрон ненадолго замер в задумчивости. Потом глянул на брата. Шевельнул усами.

– Пояс, дающий надежду уйти в глубины, чёрен, как донный ил, – негромко сказал он. – Тот же цвет обозначает у нас, выров исконного закона, мудрость. – Полагаю, можно считать этот цвет достойным. Но раскраску не наносите. Не война ведь теперь в столице – мир…

Галера Ларны отчалила и пошла вниз по каналам. Следом пристроились, одна за другой покинув закрытый порт, три больших военных. Шрон заторопился к брату, на душе было тяжело и больно. Словно в черноте мудрости копится слишком много сомнений.

У выхода на большую воду ждал Юта. На палубе – Шрон сразу рассмотрел – были и Тингали, и Ким, и Малек, и даже Хол, отказавший себе в изучении дна незнакомой бухты ради более важных дел.

Ларна тяжело, с присвистом, выдохнул сквозь зубы и погладил шею свободно гуляющего по палубе страфа. Он прекрасно видел, какой впереди его ждет бой. Тингали терла глаза и всхлипывала, Ким стоял мрачнее грозовой тучи, Малёк и вовсе не желал глядеть на капитана.

– Ох-хо, что за напасть? – насторожился внимательный Шрон.

– Я оставил им запись на тросне, ещё когда в замке был и собирался в плаванье. Вскрыть велел вчера, – понуро отозвался Ларна. – А сегодня мне держать ответ за то.