Войткевич и Новик

Видимо, и у этого патруля береговой охраны не возникло сомнений, что Die Frau, оказавшаяся на диком пляже между причалом и зенитной батареей Люфтваффе, не является ни партизанкой-разведчицей, ни тем более русской парашютисткой. Так что судьба её решилась просто и даже как-то весело. А то такая смертельная скука — ни свет ни заря таскаться в промозглом тумане по берегу, продуваемому всеми ветрами.

Гортанные окрики приобрели охотничью весёлость загонщиков. Вязкость тумана прорезали два выстрела из «Маузера». Но, видимо, белые клочья, закурившиеся в зарослях камыша с первыми золотистыми просветами солнца, мешали толком прицелиться. Того и гляди, канет в ржавых дебрях юркая фигурка, — ищи потом, хоть выпаливай те камыши, как в прошлый раз, бензином.

«И вообще не слишком это интересно — стрелять, как в ярмарочном тире», — решил, видимо, старший патруля, детина с фельдфебельской звёздочкой на погоне.

Он добился внимания своего сослуживца — приземистой, с чёрными подпалинами, овчарки, истошно лаявшей с обрыва вниз, — и отстегнул карабин поводка.

— Zu nehmen!

…Комья мокрого песка летели из-под задников стоптанных калош; бурые концы распустившегося платка развевались за локтями, как грязные крылья безвозвратно павшего ангела. Теперь уже чересчур одомашненного и приземлённого, от небесного происхождения которого остались разве только слипшиеся перья когда-то белых локонов, бьющихся на спине и плечах. Девушка — теперь так можно было определить это несуразное существо — сломя голову бежала от бесшумной смерти. Бежала с бездонно расширенными глазами неуместной и нездешней синевы. Слишком ясной и светлой для свинцовой серости утра, в которое только умирать хорошо — уж так мало хорошего оно обещает. Бежала с перекошенным ртом и сердцем, которое приходилось держать прижатыми к груди кулачками, чтобы не вылетело хрипящим горлом…

Смерть стелилась за нею след в след, молча, не издавая ни звука, кроме равномерного хрипа разинутой пасти и ударов мягких лап по песку, со зловещей сосредоточенностью палача. Ничто, казалось, не могло отвлечь её от намеченной цели — тонкой шеи с серебристыми завитками пуха, видной в золотистом вихре волос и бахроме бурого старушечьего платка.

Но вдруг кто-то вырвал у девушки сердце, — так показалось ей в то мгновение, когда чья-то властная рука рывком оторвала от груди её кулачки, сжимавшие борта кацавейки, отороченной козьим мехом. И, прежде чем девушка сделала жадный вдох, бросила её в глубь камышовых зарослей.

Зарывшись в жёсткие, как наждачная бумага, листья, она только и успела, что закрыть локтями лицо. Поэтому и не видела, как овчарка на мгновение замешкалась, закрученная силой инерции, но тут же опомнилась и метнулась следом за жертвой, в чащу ржавого сухостоя.

А Войткевич только мельком глянул на шерстяной платок, оставшийся в его руке, когда, волчком выпутавшись из его концов, девушка рухнула за спиной лейтенанта в заросли. Глянул и, перехватив бурый комок в левую руку, чуть пригнувшись, на полусогнутых, как заправский боксер, встал перед просекой, оставленной беглянкой в камышах.

Чёрный перелив лоснящейся шерсти уже мелькал в прорехах рыжего плетня. Как только из камышей вырвалась оскаленная пасть, Яков взмахнул платком, отбрасывая его вверх и в сторону. Овчарка с точностью самонаводящейся торпеды метнулась туда же, взмыв в длинном прыжке…

И оставляя позади себя кровавые брызги на пергаментных листьях. Раздался звук треснувшей парусины.

Заскулил пес, только когда упал на подкошенные лапы, недоуменно оглядываясь на парующие внутренности, провисшие между задних лап.

Мельком оглянувшись на девушку, забившуюся в глубь камышового грота, с поджатыми ногами и закрытой локтями головой, Яков набросил изрядно траченный молью платок на вспоротое брюхо пса и коротко прекратил его незаслуженные муки ударом штыка под переднюю лапу.

— Та я понимаю, работа такая, — глухо пробормотал он при этом и, встав с колена, обернулся к капитану Новику. — Что там?

Тот уже осторожно выбирался из камыша навстречу недовольным и встревоженным окрикам немца: «Totengräber! Teufels der Hund!»

— Спрашивает: «Собачку не видали?» — буркнул капитан.

— Was?!.. — начал было взводный охранного батальона, вломившись на вытоптанную полянку в сухостое.

В самом деле, что здесь делал гефрайтер в расхристанном и почему-то мокром мундире и другой вояка из батальона тыла — в одной сорочке и штанах, тоже сморщенных, как будто их только выкрутили? А вот, кстати, и фройлян, проникшая в запретную зону, валяется комком неухоженного тряпья, поджав перепачканные глиной коленки…

Шуцман в мокром белье, демонстративно затягивая поясной ремешок, шагнул навстречу взводному; и подмигнул, — дескать, «война войной…»

«Когда только успели?!»

— Что здесь?.. — неуверенно начал фельдфебель и вдруг увидел брызги крови, ведущие к платку, из-под которого…

— Шо, шо, — радушно улыбнулся Войткевич, приобняв одной рукой фельдфебеля на правах равного по званию. — Да вот так как-то…

Не успев даже перехватить «Шмайссер», заброшенный впопыхах за спину, взводный подломился в коленях и дернулся, когда Яков протолкнул лезвие тесака ещё глубже под нагрудный прорезной карман штормовки.

— Guten Morgen! — поприветствовал, в свою очередь, капитан Новик подоспевших подчиненных фельдфебеля.

Те хоть и схватились за винтовки, не вдаваясь в уточнения, кто здесь и откуда, и один даже успел толкнуть вперёд гнутую рукоятку затвора, но автомат из-под локтя их командира ожил мгновением раньше.

Не срывая ремня с фельдфебельского погона, Яков развернул «MP-40» дулом в обратную сторону, передёрнул затвор под локтем фельдфебеля и ухватил скошенную рукоятку. С характерным сорочьим треском автомат сыпанул гильзами. Троица патрульных повалилась на песок почти одновременно.

— Так зато вы бегаете, Саша, куда мне, — пожал плечами Войткевич в ответ на укоризненный взгляд Александра, так и оставшегося стоять с «Вальтером», спрятанным за спиной.

— А придётся, — проворчал капитан Новик, косясь на батарею, находившуюся не так уж и далеко, чтоб не услышать автоматной очереди. — Придётся побегать.

И спрятал пистолет в глубокий карман.

— Не надо…

На тихий голос девушки они даже не сразу отреагировали — как-то не до неё было.

— Чего не надо? — замер капитан, уже наклонившийся, чтобы взяться за голенища ближайшего трупа.

Может, в этом и не было особого смысла, но оттащить патрульных в камыши стоило, — так, чтобы выиграть минуту-две, пока на батарее сообразят, где именно на побережье стреляли.

— Бежать никуда не надо, — повторила девушка неожиданно твёрдо, без всякой дрожи в голосе и положенных случаю и полу всхлипов. Как будто ничего и не случилось.

Она стянула с головы ситцевую косынку, поддетую под шерстяной платок вполне в деревенском, старушечьем духе.

— Ну, не знаю, если только отмыть? — хмыкнул Яков, заинтригованно глядя на открывшееся зрелище.