На порог главной комендатуры — одноэтажного купеческого дома на углу улицы, под татарской черепицей, помнившей ещё, должно быть, женские ножки, на которых она была вылеплена по средневековой технологии, — полицай-комиссар города оберстлейтнант 727-й группы тайной полевой полиции Эрих Мёльде вышел, терзаемый смешанными чувствами.
С одной стороны, подозрения его относительно сомнительной деятельности этого русского из контрразведки, Жаркова, находили подтверждение, и это не могло не льстить его самолюбию. С другой, оправдайся его подозрения полностью — то, что бы за игру ни вёл штандартенфюрер Иван Жаркофф, вылезет оно ему, Эриху Мёльде, боком.
Размышляя о делах, Эрих всегда поминал себя либо в третьем лице, либо вообще обезличенно, как если бы уже делал доклад перед начальством, где выпирать своё «я» было ни к чему и даже чревато.
«Тут и Железного креста за разоблачение глубоко законспирированного шпиона не захочешь», — поморщился полицай-комиссар как от зубной боли. Тем более похоже, что правую щеку его по-прежнему украшала повязка, пропитанная желтоватой сукровицей. Давно пора поменять, но как-то всё некогда заскочить к фельдшеру.
«Итак, что мы имеем… — полез Эрих в карман кожаного реглана за сигаретами. — Никакой такой девушки не доставляли. Ни в центральную комендатуру, ни в местную, Ortskommandantur посёлка Колонка. Сегодня вообще не было зарегистрировано ни одного арестованного».
Оберстлейтнант оторвал спичку и шаркнул коричневой головкой по полоске серы.
«В отношении конвоя, который мы видели вместе с пропавшей девицей, — теперь уже совершенно ясно, что это были русские диверсанты».
Часов около девяти в комендатуру тайной полевой полиции поступило сообщение, что на берегу залива в районе Колонки неизвестными был уничтожен патруль береговой охраны. Вот откуда у русских диверсантов форма береговой артиллерии.
«И раз русские диверсанты вели куда-то девчонку, значит, она по меньшей мере подпольщица», — заключил оберстлейтнант.
Он затянулся сигаретным дымом так глубоко, что даже остро резанула боль в натянувшейся ране.
«А вот на вопрос, куда именно они её вели, нам мог бы ответить полицай, который перехватил их на Войкофф-штрассе и повёз на телеге в неизвестном направлении. И тут странно… а, быть может, вполне закономерно, — Эрих невольно пожал плечами, как если бы беседовал с кем-то, хоть поблизости никого и не было. Если не считать часового, очевидно, проклинавшего полицай-комиссара, застрявшего на пороге, отчего приходится стоять навытяжку, будто проглотив швабру. — Как бы там ни было, полицай со своей спитой рожей и подведомственной телегой куда-то пропали».
От своего подчиненного, начальника вспомогательной охранной полиции поселка Колонка, полицай-комиссар ни черта не добился.
Ему припомнилась подобострастно-невменяемая физиономия местного инсургента Гдыни, который сначала ни в какую не хотел понять, о ком идёт речь. Потом, поняв, что его возничего ни с кем не перепутаешь, стал молотить какой-то неудобоваримый горох на предмет того, что некий Григорий суть запойный пьяница, и пока не выйдет из этого его состояния, то его и с собаками не найти.
«А вот это самое интересное, — оберстлейтнант поднял взгляд из-под фибрового козырька фуражки и воззрился на старинное здание музея, выделявшееся на фоне рыжей горы Митридата красной пасхальной охрой. — Самое интересное то, что в конечном итоге этих наших розысков, нас пригласили в музей».
Пригласили в лучших шпионских традициях. Кто-то из безликих персонажей местной Абверкоманды попросту передал через одного из его солдат записку с анонимным предложением посетить музей, который ради такого случая будет открыт в три часа дня. Так-то он, по распоряжению его же самого, полицай-комиссара, стоит опечатанным до времени эвакуации.
«Которой конечно же не будет и быть не может, — усмехнувшись, напомнил себе Мёльде. — Ибо Крым — это крепость, которая никогда не будет сдана, если верить Берлину, заодно распорядившемуся об инвентаризации и подготовке к эвакуации музейных ценностей…»
Он наконец щелчком отстрелил окурок сигареты и, глянув на часы под обшлагом реглана, перешёл бурую булыжную мостовую улицы. Нет конечно же не «Сталина», но поскольку до организации гражданской жизни дело у оккупантов так и не дошло, то и не Гитлера. Безымянную.
Высокие дубовые двери с кованой перевязью на стёклах двери музея натужно, но поддались, впуская полицай-комиссара вовнутрь.