Рация всё ещё работала на «трофейных» батарейках. Но всего остального — боеприпасов, медикаментов и, прежде всего, продовольствия — стало уже катастрофически мало. Боевые операции пришлось прекратить, благо и оккупанты, быть может, не столько осознавая своё положение в полностью заблокированном Крыму, сколько пережидая ненастье, накатившее на этот район Крыма, в горы не совались.

Или же, по опыту прошлых лет, выжидали, пока партизаны вымерзнут и вымрут с голоду, предполагая, что это будет более эффективным и лёгким для них очередным, — и тогда, всяко, последним, — «окончательным решением партизанского вопроса».

И надо сказать, погода им всячески способствовала. Ещё не накатила календарная зима, ещё на полоске южного берега, за грядой гор, держалась и вроде не собиралась уходить плюсовая температура, а здесь, от северных склонов Главной гряды и до самой степи, лютовали холодные ветра. Особенно в обширном гористом промежутке между Бабуган— и Караби-яйлами.

В оперативной зоне действий партизанского отряда Фёдора Беседина.

Однако перемены по сравнению с предыдущей зимой произошли пусть не самые радикальные, но заметные. Ближайшие наши аэродромы «придвинулись» к Крыму вплотную, время подлёта с Кубани (облетая над Азовским морем Керченский пролив, усаженный зенитками и прожекторами), сократилось до часа, а если с севера, от Чаплынки, то и вовсе до тридцати минут. И транспортники теперь наконец-то могли лететь с истребительным прикрытием.

Штаб партизанского движения тоже переместился поближе, на Кубань, и старался помочь не только наставлениями и командами.

Вот только бесстрашные девчонки на своих У-2 в такие вьюжные ночи не отыскали бы вслепую партизанских «аэродромов», теперь начисто заметённых и обледенелых. И не посадили бы свою «фанеру» в ураганный ветер, даже если б нашли площадку. Снабжение поддерживали, елико возможно, только с помощью больших машин. Но вопрос был ещё и в том, что ближайший аэродром, где могли приземлиться ЛИ-2, располагался в зоне ответственности Третьего отряда, почти у самой Караби-яйлы. И чтобы добраться до него, надо было пройти почти пятнадцать километров по горам и предгорьям, а самое главное — перебраться через Алуштинскую трассу. Проскочить.

Её охраняли круглосуточно и в любую погоду. Даже так: чем гуще повисал туман или хлестал ливень, или, как в это лютое предзимье, застила видимость вьюга, тем внимательнее были патрули и экипажи бронетранспортеров, курсирующих вверх-вниз, от самого Мамут-Эли до Ангарского перевала и затем до Нижней Кутузовки. Наготове были гарнизоны или команды «оборонцев» по всей цепочке сёл вдоль трассы, а расстояние между ними было в среднем пять километров. Так что по сигналу тревоги «ближние» подтягивались через десять — пятнадцать минут, а затем поспевали и более удалённые, поспевал ближний бронетранспортёр и подтягивали минометы и даже лёгкие пушки.

Всё это пришлось уже испытать на своей шкуре. Две разведгруппы не смогли пройти незаметно. В первой полегли все шестеро. Из второй до своих добрался только Вася Ерёменко, легкораненый и контуженый, да и вырвался, можно сказать, чудом.

…Погнались тогда за партизанскими разведчиками «оборонцы», ещё во время погони положили двоих, а четвёрку оставшихся прижали к голому скальному обрыву. Под пулями на него вообще никак не вскарабкаешься, да и по спокойному — не очень-то, без снаряжения. А обе тропинки, что вправо, что влево от нескольких поваленных стволов и россыпи валунов, за которыми залегли разведчики, «оборонцы» взяли на прицел. Разрывами гранат убило Толю Милованова и контузило Васю. До темноты, когда можно было попытаться проскользнуть незамеченными, оставалось слишком много времени. А патронов — совсем мало. И тогда, подняв крик — мол, давай, справа заходи, даже рванувшись вправо и не жалея патронов, развернулись и побежали разведчики втроём влево, преодолевая полтора десятка метров открытого пространства до круто уходящей вверх, под прикрытием кустарника и деревьев, оленьей тропы.

Добежали до спасительной тропинки двое. На секунду, уже под прикрытием кустов и деревьев, оглянулись на Закира; а тот — наверняка убитый, уже кровь растеклась из-под его простреленной головы. А «оборонцы» всё лупят по нему из своих десятка стволов, так что мёртвое тело подрагивает и клочья ватника летят.

Тропинка хорошо вела: почти без прямых открытых участков, и всё в нужном, в конечном итоге, направлении. Оторвались шагов на сто пятьдесят и уже почти поверили, что успеют добраться до нижнего «секрета», где преследователям вломят братья-партизаны, как следует. Но тут вывела тропинка на немаленькую проплешину в горном лесу: на участок старого пала, который не обойти ни сверху ни снизу.

Рванули напрямик и почти уже добежали, когда сзади треснуло несколько выстрелов. И тяжёлая маузеровская пуля срикошетила о камень и ввинтилась, почти что снизу вверх, прямо Алёшке под переносицу. Крышку черепа вздыбило, обнажая кроваво-серый мозг.

Василий бросился к товарищу, уже и руки протянул, инстинктивно намереваясь «закрыть» череп. Но Алёша схватился сам за голову, прошептал «Беги» и как-то мешковато, по-неживому, опустился на камни. И в ту же секунду в партизан ударили ещё две пули: одна — в мёртвое тело, а вторая — Василию в плечо.

В диске автомата осталось три патрона, а четвертый — для себя, — Вася приберёг в кармане. Короткая очередь дала ему несколько секунд для того, чтобы забежать под укрытие густого леса. И непонятно на каком уже дыхании, зажимая рану, Ерёменко добежал-таки до нижнего секрета.

«Оборонцев» отсекли огнём, даже кого-то положили. А Василия, наскоро перевязав, отвели, с передышками на всех трёх заставах, наверх, в санчасть.

Было это ещё в самом начале октября…