Рота военных строителей стояла на перроне уже двадцать минут. Почесываясь и переминаясь с ноги на ногу солдаты внимали плечистому майору одетому в слишком узкую для его дородной фигуры, шинель. Майор постоянно поправлял пуговицу рубашки под галстуком, режущую горло, и обводил взглядом колеблющийся неровный строй:

— Я познакомился с некоторыми служебными карточками. У многих есть серьезные проступки, но по договоренности с командиром части 14228, при условии успешного завершения порученной вам работы, вы будете сразу же уволены в запас, снабжены железнодорожными билетами до пункта проживании и ценными подарками. Ваша работа будет предельно проста…

Стоящий с левого фланга низкорослый боец при этих словах нового начальника с некоторым недоумением покосился на оцепление, состоящее из стрелков с красными общевойсковыми петлицами. Это были странные солдаты. Форма была, как положено, все по уставу, и оружие тоже вроде как табельное… Но только вот лица у всех были какими то слишком откормленными и лоснящимися, как то особенно хищно задирались стволы автоматов, висящих на толстых шеях, да и возраст явно превышал двадцатилетнюю планку. Странные солдаты, скучая, расположились вокруг стоящей на ветру роты военных строителей. Ветер усиливался. Голое, если не считать нескольких старых пакгаузов, место продувалось вдоль и поперек. Кроме приближающегося тепловоза и одинокой фигуры обходчика где то у выходного семафора на сортировочной станции, не было заметно никакого движения.

КамАЗы, доставившие стройбатовцев на станцию, сразу же ушли, забрав с собою только командира второй роты капитана Гарибуллина и старшину, прапорщика Бондарева. Новый же старшина сразу отозвал сержантов на совещание, а майор, в узкой шинели, принялся говорить речь.

Низкорослый солдат вздохнул. Как ни текла крыша щитовой казармы, как ни вонял обливаемый каждое утро мочой памятный камень «В честь первого кубометра бетона на объекте 2578», как ни были коварны шаткие подмостки и еле видимые ограждения внутри и вокруг маточной ракетной шахты, которая пока еще зияла в степи простой штольней, а все это уже было привычным и практически родным. И когда на рассвете из наспех покормленных старослужащих сформировали роту для переброски черт знает куда, а потом, небрежно пошмонав вещи, повезли по степи, подолгу объезжая огромные поля космических радиорелейных трансляторов, у солдат это энтузиазма не вызвало. Угрюмо глядя на ряды бетонных столбиков в колючей проволоке и стальные низкорослые башенки огневых точек первого уровня прикрытия, солдаты кутались в воротники бушлатов и булькали утренним чаем в животах, в такт громыханию рессор грузовиков, шедших к сортировочной станции через холмы по бездорожью. Когда неделю назад министр обороны подписал долгожданный приказ об увольнении в запас срочников, старослужащие принялись наседать на комбата, требуя дать им какую нибудь последнюю «аккордную» работу. Всем очень хотелось попасть домой до ноябрьских праздников. Уже был намечен и объем работ. Предполагалось, что сорок пять солдат дембелей полностью подготовят к монтажу оборудование в помещении центрального пункта управления. Ничего особо надрывного. Так, отделка. И вдруг: командировка в неизвестность. Вокруг автоматчики, к товарному составу прицеплены три плацкартных вагона, странный майор, нервничая и злясь, пытается втемяшить в головы под голубовато серыми шапками с алюминиевыми кокардами мысль о сугубой секретности предстоящей работы… Неожиданно грустные размышления низкорослого солдата были прерваны хриплым голосом бойца, стоящего сзади:

— Лысый, курить дай!

Лысов передал назад сырую сигарету. Там принялись шарить по карманам в поисках спичек. Стоящие особняком на правом фланге узбеки уже потихоньку курили. Нурали, их вожак, спрятавшись за спины первых шеренг, сидел на корточках и вызывающе поглядывал на стоящих рядом «не узбеков». «Не узбеки» — это двое грузин, один казах, четверо украинцев, трое прибалтов и пятеро русских. Вражда и неприязнь двух группировок, сложившаяся в трех строительных ротах, оставшихся сейчас на основном объекте в/ч 14228, автоматически перенеслась на два взвода сводной дембельской роты, ждущей сейчас погрузки в вагоны. Нурали чувствовал, что его земляки теперь острее нуждаются в нем, как в лидере. В большинстве своем хилые, болезненные узбекские юноши, попавшие в стройбат прямо с отравленных гербицидами хлопковых полей, темные, дремучие, с застывшими в подсознании феодальными пережитками, сплачивались вокруг громадного Нурали, признавая его вождем, проповедующим элементарную идею — «Великий Узбекистан». Все они представляли собой упрямую компанию, имеющую одну цель: показать этим «русакам», что такое настоящие джигиты. Узбеки пытались установить полный контроль в части, пользуясь своим численным преимуществом. Борьба шла за места каптерщиков в ротах, за койки подальше от окна и поближе к самодельной печке, за право первыми входить в столовую, первыми получать пайки и привилегию не посылать своих новобранцев, или попросту «духов», в наряды на посудомойку, за дровами, за водой, на картошку и так далее. Война шла за место перед старым телевизором, за хорошие новые лопаты и носилки для раствора, за новые сапоги и бушлаты, за «обделанные» для неизбежного дембеля кожаные ремни, за посылки и денежные переводы, сигареты, нитки, иголки, почтовые конверты, слова, взгляды и просто так…

У сидящего сейчас в середине строя главаря узбека был повод ехидничать. Позавчера, после напряженно прошедшего ужина, дежурный по части прапорщик Кутейщиков избил узбекского «духа» за то, что тот уронил на пол драгоценные пайки масла, представляющие собой двадцатиграммовые прогорклые желтые кружечки. Бил Кутейщиков под одобрительный гул «не узбеков» и угрожающий гомон узбеков. Нурали, разыгрывая справедливость, не дал землякам вступиться за своего «духа», желая получить моральную фору. Ближе к вечерней поверке вся вторая рота собралась перед телевизором смотреть очередную серию «Трех мушкетеров» с Боярским и Табаковым. В начале девятого Нурали, сидящий, как и подобает лидеру группировки, в самом первом ряду, привстал с табуретки и, ковыряясь в зубах, переключил телик на второй общесоюзный канал, где после «Спокойной ночи, малыши» начался концерт Самаркандского фольклорного ансамбля. Услышав родные звуки, узбеки взвыли от восторга, а «не узбеки» переглянулись. Мощный, с маленькими бычьими глазками, Лешев из Владимира, раздвигая ногами табуреты, подошел к телевизору и переключил обратно на «Мушкетеров».

Нурали, сохраняя невозмутимость, щелкнул тумблером, и вновь с экрана запел самаркандский ансамбль. Так продолжалось довольно долго. Нурали и Лешев без конца крутили и крутили переключатель программ. За это время сидящие перед телевизором вперемешку враждующие группировки успели разделиться, оставив между собой участок пола, уставленный опустевшими табуретками. Пьяный прапорщик Кутейщиков молча наблюдал за происходящим и нервно потирал руки, предчувствуя недоброе. Несколько узбеков и «русачей» незаметно выбежали из казармы предупредить своих земляков из других рот о назревающем конфликте. А «деды» с обеих сторон, стоя за спинами своих «духов», переодели хорошо выстиранные работящими новобранцами гимнастерки и бриджи на рабочую одежду, обнажая при этом усыпанные тюремными татуировками плечи и спины. Здесь надо отметить, что все «не узбеки», за исключением двоих русских и одного белоруса, в свое время побывали в зоне: кто за угон, кто за попытку изнасилования, а большинство за воровство. Бывшие урки явно наслаждались зарождающимся конфликтом и не спешили его развивать. Наконец спустя полчаса литовец Пупшис, с криком «Бибис курва тауяки радонас!», запустил табуретом в несчастный телевизор. Тот упал с шаткой тумбочки кинескопом вниз, треснул и с резким хлопком лопнул, обдав стоящих вокруг солдат фейерверком мелких стекол. Несколько человек из обеих группировок сразу же выбыли из строя, бережно прикрывая ладонями порезанные осколками лица.

Остальные начали медленное сближение, с наматыванием ремней на кулаки, небрежным подхватыванием табуретов за ножки, вытаскиванием из за пазух заточек, стамесок, больших гаек и болтов, удобно ложащихся в руки. Но, как ни странно, драка произошла не здесь. С плаца перед щитовой столовой послышались крики, удары железа о железо и топот сапог по утоптанной земле. В казарму ворвался узбекский «дух» из первой роты и что то заверещал по своему. Оттерев к окну прапорщика Кутейщикова, узбеки второй роты кинулись наружу. За ними поспешили остальные. В том месте, где узбеки первой роты попытались задержать бригаду «русаков», идущих к своим на подмогу, темнота кипела проклятиями, свистом ремней, вращаемых над головами как кистени, скрежетом зубов и хрустом ломаемых о тела черенков лопат. Сквозь завывания узбеков, подбадривающих себя, был слышен мат командира второй роты, капитана Гарибуллина, маленького неопрятного офицера, тщетно пытающегося призвать солдат к уставному порядку. Через несколько минут на плацу перед столовой, освещенном одиноким прожектором, собрался практически весь батальон… Побоище было жутким. Оно закончилось через полчаса, утихло само собой, еще до того, как по звонку потерявшего в свалке фуражку замполита, старшего лейтенанта Ганиева, был вызван из гарнизона комендантский взвод. Когда «красначи» оцепляли плац и территорию городка, враждующие стороны, подобрав раненых, уже разошлись по казармам и палаткам. Более того, в ротах началась вечерняя поверка и дежурные, мусоля книги поверок, как ни в чем не бывало принялись выкрикивать имена солдат, сверяясь по спискам. Каптерщики же невозмутимо стали копаться в грудах грязного белья, кашевары и хлеборезы — прикрикивать на наряд «духов», звякающих в холодной воде жирными алюминиевыми мисками. А «деды», вытащив дребезжащую гитару, затянули традиционные «Таганку» и «Извозчика». В глубине казарм, подальше от начальствующих глаз, раненым оказывалась посильная помощь. Кому то растирали сведенную от удара спину, кому то присыпали стрептоцидом порез на щеке или перетягивали самодельным бинтом распухшую вывихнутую руку. Из казармы в казарму бестолково метался окончательно пьяный прапорщик Кутейщиков. Он все пытался провести самостоятельное расследование, записывая свои обрывочные «соображения» на обратной стороне обложки «Устава». Уже после отбоя приехал гарнизонный начальник. Походил по части, выборочно поднял с коек человек десять, в основном «русаков». Вероятно, потому, что из них можно было хоть чего нибудь вытянуть, узнать, так как узбеки в подобных случаях все как один давали стереотипный ответ: «Плеха панымай…» Взяли, конечно, Лешева, Пупшиса и еще несколько заядлых драчунов. Грузина Джепаридзе повезли в госпиталь вынимать из живота кусок заточенной арматуры. Вместе с ним в больничку отправили троих с переломами конечностей, нескольких с ушибленными черепами, двоих со сломанными челюстями и одного с поврежденным позвоночником, которого запихнули в кузов грузовика, ну прямо как труп.

Он абсолютно не мог двигаться самостоятельно и только хлопал густыми черными ресницами. Ему сунули в рот зажженную сигарету, но она тут же завалилась за пазуху и потухла… Обе стороны считали, что победили именно они.

Нурали, не пострадавший в драке, на следующее утро собрал всех своих и произнес краткую речь о том, что после дембеля «русаков дедов» и отъезда командированных из Владимира «духов», «Великий Узбекистан» станет непобедим потому, что на каждого оставшегося «русака» тогда будет приходиться не два узбека, как сейчас, а пять, и «русаки» будут просто «зачморены».

Лысова сзади слегка ударили по каблуку и вывели из дремоты.

— На, добей… — Ему сунули в ладонь окурок. Пряча его от ветра в рукаве шинели, Лысов несколько раз затянулся.

— Дисциплинарные проступки будут наказываться очень строго. Все. Слева по одному в вагоны шагом марш! — неожиданно оборвал свое выступление майор и направился в купейный вагон для офицеров и охраны, прицепленный к товарняку последним, за солдатским плацкартом. За ним засеменил щуплый капитан, представленный личному составу не иначе как замполит:

— Мишань, смотри, какие рожи, разбегутся ведь, засыпят нас, запалят все!

— Дебильная ты морда, какой я тебе «Мишань!» Вот из за тебя все и «запалится»… Раскроешь нас. Вон они какие ушлые, все секут. Поймут, что мы не «вояки», — разбегутся точно. Запомни, я для тебя теперь майор Кузьма Петрович Злачевский. Понял? Если не запомнил, возьми на ночь мою офицерскую книжку и учи как букварь. И чтоб ты успокоился: пока они не просекут, кто мы, разбежаться им Куцый не даст. У него ребята что надо! Так что главное не спались, идиот! — Могилов поправил неудобную портупею, расстегнул до пупа чужую, узкую шинель и застучал подковками сапог по металлическим ступенькам. — Пойдем, капитанская морда, с бумагами надо разобраться, ни хрена не пойму, что к чему там!

В командирском купе, куда забежали «замполит» (боевик по кличке Танк) и Могилов, пил бразильский растворимый кофе мнимый подполковник только что образованной, мнимой в/ч 36754 Василий Николаевич Рыбин, он же Семен Абрамович Обертфельд. «Подполковник» всю прошедшую неделю занимался с Гореловым организацией фиктивной воинской части, ездил на консультации к Генштабисту, готовил и заказывал в типографиях бланки с номером части 36754, общался с Краснопресненским райвоенкоматом, где удалось за приличные деньги получить чистые военные билеты и образцы печатей. Потом Обертфельд готовил разнообразнейшую фиктивную документацию, в общем досконально продумывал каждую мелочь. Правда, Обертфельда, то бишь Рыбина, угнетало то обстоятельство, что из всех участников намечающейся экспедиции в армии служили только стройбатовцы. Все остальные знали об армии лишь два факта: генерал старше сержанта, а патрон от «Макарова», не подходит к «Калашникову». Поэтому Обертфельд настоял (Горелов его в этом поддержал), чтобы все участвующие в акции «Ремонт» неделю учили Устав Вооруженных сил СССР, занимались строевой подготовкой, изучением нравов и обычаев офицерской и солдатской среды.

Ягов иногда лично приезжал в Снегири, где проходила подготовка группы «Ремонт», и смеялся до слез, наблюдая, как головорезы из отряда Могилова, вызванные сюда из Душанбе, пытаются освоить поворот «кругом» в движении.

— Педерасты, по команде «Кругом марш!» делается один шаг, правая нога заносится за левую, следует поворот на носках через левое плечо, и сразу же начинается движение с левой ноги! — кричал он с балкона второго этажа, листая «Пособие для сержантского и младшего офицерского состава».

Могиловские боевики цедили матом сквозь зубы, но перечить Ягову не решались. Сам Могилов, абсолютно не понимающий, зачем было все так усложнять, отвертевшись от подготовки, уехал в Барвиху на свою дачу, погулять напоследок с двумя эстонскими проститутками, которых почему то называл «англичаночками». Между тем его боевики вскоре освоили науку подшивать сменные подворотнички, чистить сапоги и драить ременные пряжки. С обмундированием проблем не было. Все необходимое было куплено в стройбатовской части 93401, в Кубинке. «Калашниковы» и цинки патронов к ним были свои. Продукты питания и необходимые стройматериалы также планировалось иметь свои, чтоб не связываться лишний раз с войсковыми складами. Единственно реальным был письменный запрос в воинскую часть 35754, на предоставление необходимого количества настоящих, живых солдат из воинской части 14228. Запрос был оформлен прямо из Генштаба столицы, но подписан вымышленными людьми. Таким образом, ответственным за отправление солдат «налево» становился командир в/ч 14228 генерал майор Сидорчук В. П., который, впрочем, подписал запрос не глядя, а штабной офицер, положивший папку с бумагами на подпись начальнику, тоже не читая, вполне мог сослаться на писаря, ефрейтора Рыжова, готовившего обычно все бумаги.

Генерал майору Сидорчуку в январе предстояло отправиться на пенсию. К тому же, по данным Ягова, он страдал чем то похожим на выпадение памяти, так что возможность того, что генерал позвонит в управление для выяснения обстоятельств перевода нескольких десятков строителей, к тому же приносящих его части одни ЧП, была равна практически нулю. К тому же гриф «Секретно» намекал на то, что даже в управлении могли не знать об этой бумаге. Но самое главное — Сидорчуку уже давно на все было просто наплевать.

Вспоминая все это, новоявленный майор К. П. Злачевский, он же Могилов, наблюдал через стекло, как направляются в вагон последние солдаты, а начальник станции в старой обвисшей железнодорожной фуражке, кратко переговорив с «сержантом Бедовым» (боевиком по кличке Трактор), получает от него целлофановый пакет с деньгами и неоднозначное напутствие насчет языка за зубами. Затем начальник мелкими шагами идет к своей диспетчерской, расположенной в полуразрушенном пакгаузе, на торце которого виднелась надпись, сделанная из кирпича белого цвета, «Дюмин и К. 1913». По пути он трусливо оглядывается на поигрывающего автоматом «сержанта Бедова» и, торопя, машет кому то, чтоб поскорее переводили стрелку, давая составу выходной зеленый. Могилов встряхнул головой, прогоняя воспоминания, отвернулся от окна и, выцарапывая на пластике столика схему женских промежностей, закурил «Столичные». Закашлялся, поморщившись, зашвырнул их на багажную полку, достал «Кент»:

— Слушай, Рыбин Обертфельд, вот ты неделю возился с Гореловым, скажи мне откровенно, он идиот?

— Почему идиот? Он закончил университет по специальности прикладная математика, защитил кандидатскую, докторскую, имеет ряд значительных разработок в теории случайных величин, да он просто умница.

— Объясни мне тогда, пожалуйста, какого хрена понадобился весь этот маскарад с войсками? Что, нельзя было просто нанять шабашников? Что, бабки экономим? Так мы уже на взятки больше раздали, чем ушло б на всех шабашей сразу!

Обертфельд усиленно закрутил головой:

— Нет нет, все сделано верно. Гражданских нельзя. Во первых, среди них может оказаться гэбистский стукач, во вторых…

— Ты что, думаешь, в стройбате не может быть стукачей? — перебил его «майор Злачевский».

— Так то оно так, но после расширения колеи и восстановительных работ в бункерах «Логова» шабашников придется отпустить. Иначе их начнут разыскивать родные, а это просто недопустимо. К тому же рабочих может самих заинтересовать, зачем это дядям из Москвы восстанавливать какую то заброшенную ветку.

Начнутся пересуды, разговоры, то, се, кто то кому то ляпнет и так далее… А солдатам? Да им плевать на все, им пора домой. Работу они сделают в момент. Потом, им же сказано «секретный объект», значит, секретный! А после они разъедутся все веером по своим аулам и хуторам…

В командирское купе ввалился старший лейтенант «красначей» М. В. Литвиненко, он же Куцый:

— Петрович, надо бы жратву раздать, у кого ключи от нычки?

Могилов несколько секунд исподлобья глядел на своего старого дружка, руководителя душанбинского «кокаинового» отряда, и вдруг взорвался:

— Вы, товарищ старший лейтенант, извольте обращаться по уставу к старшему по званию! Вам доверено обеспечение безопасности личного состава и секретность работ, а вы будто в армии никогда не служили! И застегните верхнюю пуговицу! Какой пример подаете подчиненным?!

По коридору с шумом шли солдаты охранения.

— …я ей и говорю: подстилка ты ментовская, чтоб я еще раз с тобой водку жрал, никогда, иди в…

— …пойдем, пойдем, я все коны запомнил, а трефовый вольт в заходе. Думаешь, если построение…

— …а Жила получился вылитый вертухай! Еще б «вэвэшные» погоны вместо красных и суку на поводок…

Могилов покачал головой:

— Не воинская часть, а сборище уголовников, потрудитесь навести порядок, товарищ старший лейтенант…

Литвиненко Куцый что то невнятно промямлил, злобно глядя на смеющегося в ладошку замполита. Командир, уже сбавив тон, улегся, заложив руки за голову:

— Ладно, ладно, Андрюха, не отчаивайся. Весь этот прикид не больше чем на две недели, потом опять поедешь дыни с бахчей воровать. Кхе кхе… Возьми ключи у политрука. Комиссар, кинь ему ключи от каптерки.

Литвиненко ушел в другой конец вагона, где два крайних купе были доверху забиты итальянскими макаронами, югославской консервированной ветчиной, полтавской колбасой, мешками сахарного песка, брикетами голландского масла, в общем, всем тем, чем предполагалось кормить личный состав в/ч 36754. Пустые банки теоретик Горелов порекомендовал тщательно закапывать, а еще лучше, если будет возможность купить в Сарнах или Маневичах местной капусты, свиного сала и нормальной советской тушенки. Обертфельд, наоборот, настаивал, чтобы в Маневичи не показывалась ни одна живая душа. Состав между тем через несколько минут тронулся, оставляя за окнами полуразрушенную сортировочную станцию, трансляционные опоры на горизонте и вымощенную аэродромными железобетонными плитами дорогу, уходящую вглубь приволжских степей.

Задремавшего майора деликатно разбудил один из мнимых «красначей»:

— Товарищ майор, в первом вагоне драка, что делать?

Могилов поднял сонные, мутные глаза на мордатого охранника:

— По какому поводу? Куцый куда девался?

— Да не поделили, кому на какой полке спать. Старлей уже там…

— Как маленькие дети, прямо малолетки в мягких тапочках! Чего делать? Прикладами по мордам, особо ретивых вязать хорошо, крепко, как конвой в зоне вяжет, и сюда, я сам им мозги вправлю. Что еще… Окна забить досками, на станциях никого не выпускать, ну да товарняк не останавливается. Все равно, при снижении скорости смотреть вдоль поезда, чтоб никто не спрыгнул. А если вдруг кто попробует удрать — стрелять на поражение! В сортир не пускать, сообразите парашу, а то как бы записку какую на «пути» не кинули. Все, отправляйся!

С верхней полки свесился Обертфельд, до этого мелко строчивший что то карандашом в записной книжке:

— Лучше их не озлоблять, мне кажется. Ведь все равно рано или поздно придется их всех отпустить.

Могилов зевнул, потер глаза и отхлебнул «Тархун» из горлышка бутылки, стоящей на откидном столике и позвякивающей о надтреснутый стакан:

— В крайнем случае вырежем всех, к гребаной матери… Там места глухие. А потом, ты сам же говорил, что единственная зацепка — запрос, оставшийся в той части, где мы брали рабсилу. Изымем из ихнего дела эту бумажонку, и все, пускай генерал пенсионер потом ковыряет в носу и объясняется в трибунале, кому он отдал сорок пять солдат. А вообще, можно и не резать, народец темный, да и какой дембель, вернувшись домой, будет говорить, что за неделю до увольнения его били сапогами по яйцам?

— И то верно… — «Подполковник» опять углубился в свои записи.

Начинало смеркаться. Вдалеке блестели огни какого то большого города. Грузовой состав с прицепленными в хвосте тремя пассажирскими вагонами неторопливо полз на запад.