Лейтенант службы безопасности внимательно посмотрел на предъявленный Фогельвейде пропуск и, несмотря на то что видел шефа группы «Арденн» по нескольку раз в день, придирчиво сличил фотографию с оригиналом.

— Все в порядке, герр Фогельвейде. — Лейтенант взял под козырек, Манфред кивнул в ответ, неторопливо прошел мимо двоих молодых людей, у одного из которых под твидовым пиджаком угадывалась подплечная кобура, и вызвал лифт.

В здании ооновской КРВТ комиссии было немноголюдно. Кабинетные работники уже в основном разошлись, обслуживающий персонал тоже по одному тянулся к выходу, и только оперативники, проведшие весь день на ногах, все еще куда то спешили. Многие из них листали на ходу телефонные книжки и исписанные ежедневники.

Поднявшись на двенадцатый этаж, Фогельвейде нос к носу столкнулся с экспертом Уве Хернером:

— А, Уве, ну как, продвигается что нибудь по Штутгарту?

— Да, герр Фогельвейде, я с Ларсом досконально проверил те гранулы, что прислал Дирк Кранке, но результат отрицательный. Никаких веществ, запрещенных к вывозу в третьи страны, не обнаружено. Завтра я вам представлю подробный отчет.

Хернер выглядел утомленным и чем то озабоченным. Фон Фогельвейде дружески похлопал его по плечу:

— Как говорят мудрые люди, отсутствие предполагаемого результата не есть неудача. Это вам намек на то, что нужно искать в противоположном направлении.

Хернер согласно кивнул:

— Да, это так, герр Фогельвейде. Сегодня утром, когда вас не было, инспектор Фритц сказал, что Ружечка с Фроммом устроили целое побоище из за какой то женщины и Фромм снова угодил в больницу… Это правда так?

— А, да, да. Было такое… Но мы пока не будем делать поспешных выводов, а подождем результатов служебного расследования. Хорошо?

Эксперт замялся и несколько неуверенно начал:

— Я тут думал над одной странной вещью… И сразу не решился вам сказать — Хорст просил не говорить… В общем, позавчера я видел у него папку с грифом «Секретно». И мне кажется, он собирался взять ее домой.

Фогельвейде пристально взглянул в глаза эксперта и сухо ответил:

— Спасибо, герр Хернер, вы выполнили свой служебный долг. До свидания.

— До завтра… — растерянно вымолвил эксперт, глядя вслед удаляющемуся по коридору Манфреду.

Через минуту Фогельвейде остановился у двери Румшевитца. Поправил косой узел галстука, пригладил седые волосы на висках и, выдохнув как на лыжной гонке, распахнул дверь. Шеф сидел за столом и рисовал чернильной ручкой поверх какого то печатного текста.

— Добрый вечер, герр Румшевитц.

— Вот именно вечер, герр Фогельвейде. Почему вы не потрудились представить утром объяснения по поводу ночного инцидента? — Румшевитц скомкал лист и бросил его в корзину для использованных бумаг. Манфред заметил, что на нем был довольно изящный рисунок парусника, идущего по ветру в полном вооружении. Румшевитц нетерпеливо указал на кресло, Фогельвейде сел и начал докладывать, ощущая на себе пристальный взгляд шефа:

— Герр Румшевитц, вчера с помощью моего сотрудника, инспектора Хорста Фромма, вы его прекрасно знаете, удалось выявить человека, работающего на «Майнц Телефункен».

— Ну и кто же это? — с сухой иронией спросил Румшевитц.

— Это оперативный работник нашей группы Йозеф Ружечка! — Манфред довольно уставился на шефа. Тот отреагировал весьма странно — болезненно дернул уголком рта и принялся снова рисовать на другом исписанном листе.

— Где сейчас Ружечка?

— Он на Кенигсплац, на служебной квартире, под охраной. Там Николь, которого в семь утра сменит Фритц. У Ружечки огнестрельное ранение головы. Он в бессознательном состоянии, но я не решился везти его в больницу. Знаете, эти головорезы из «Телефункен», как выясняется, способны на всякое. На Кенигсплац дежурит наш врач. Я думаю, на следующей неделе Ружечка сможет давать показания.

У шефа продолжал подрагивать уголок рта. Было видно, что он еле сдерживается. Манфред замялся, не понимая странной реакции шефа. Вдруг Румшевитц взорвался:

— Черт бы вас побрал, герр Фогельвейде! Ружечка не информатор, он работал по моему личному заданию! А вот вы, с вашим Хорстом, вызываете у меня сильные подозрения. И если б я не знал вас достаточно хорошо еще по Конго и если б не знал ваших прошлых заслуг перед Германией, то приказал бы немедленно арестовать вас и этого Хорста!

Манфред был потрясен, но быстро пришел в себя. Он все понял и размышлял над вариантами дальнейшего развития ситуации. Румшевитц тем временем несколько остыл и продолжал уже спокойнее:

— Давайте возьмем голые факты, отбросив личные мнения и отношения. Первое. Фромм едет в Грюншвейг, и там в тот же час горит рейн вестфальская контора «М Т», за которой тянутся кое какие хвосты. Второе. Складывается такое ощущение, что ваши сотрудники Альтман и Мадекер пытаются замять любые вопросы по поводу гибели полицейского Гесбергера. Третье. После приезда Хорста вы останавливаете работы на важнейшем участке в Штутгарте… Четвертое при вашем попустительстве опять же Хорст выносит из здания КРВТ комиссии секретную папку, а это категорически запрещено. В пятых. Он пишет и оставляет на столе записку, смысл которой сводиться к тому, что он не прочь посодействовать заинтересованным лицам в получении материалов по делу «Майнц Телефункен». Ей богу, у меня руки так и чешутся вас арестовать для профилактики. Молчите? Знаете, герр Фогельвейде, вы со своей самодеятельностью у меня уже в печенках сидите. Чего только стоит захват средь бела дня депутата бундестага доктора Крафткнехта в прошлом году.

— Осмелюсь напомнить, гepp Румшевитц, — Крафткнехт оказался виновным в получении крупных взяток за содействие в распределении заказов от бундесвера, — глядя в потолок, проворчал Манфред.

— Но это чуть не стоило мне и вам места. Только благодаря счастливому случаю удалось получить доказательства и оправдать арест депутата. А последующая шумиха в прессе? Я вас спрашиваю, когда вы прекратите работать так, будто вы на фронте несетесь в танковую атаку? — совсем уже успокоившись, спросил Румшевитц.

— Я все понял, завтра утром я представлю подробный рапорт о случившемся инциденте. Одно меня огорчает, информатор опять остался нетронутым. Ружечка тяжело ранен, Хорст отравился своей же газовой гранатой, а шпион цел и невредим. Я принял решение, герр Румшевитц. Прошу освободить меня от занимаемой должности и отправить на пенсию в связи со служебным несоответствием. — Манфред огорченно цокнул языком.

Румшевитц бросил в корзину еще один изрисованный лист и сложил перед собой руки:

— Я понимаю вас, Фогельвейде. Все получилось очень глупо. И наивная провокация с папкой, на которую, впрочем, клюнул и я, и привлеченные к захвату Ружечки полицейские, и рота морской пехоты бундесвера. Слава богу, мои парни, прикрывающие Ружечку, вовремя разобравшись в ситуации прекратили огонь по полицейским и «сдались». Но в принципе, в то же время, вы действовали сообразно обстановке и выполняли свой долг. И единственной вашей ошибкой было то, что вы не поставили в известность меня, герр Фогельвейде. На пенсию я вас, конечно, не отправлю, но лишу отпуска до тех пор, пока не будет закончено дело «М Т». Согласны?

— Естественно! — Манфред вытащил носовой платок и промокнул испарину на лбу.

Румшевитц нажал на кнопку селектора:

— Штих, поезжайте на Кенигсплац и перевезите Йозефа Ружечку в госпиталь на американскую военно воздушную базу в Зиген. И держите язык за зубами. Вам повезло, что Ружечка жив, — сказал шеф, обращаясь уже к Манфреду.

Тот кивнул. Румшевитц скупо улыбнулся:

— А информатора я все таки нашел. Знаете, кто это?

Фогельвейде вопросительно взглянул на него:

— Это фрейлейн Анна Адамски, лаборантка из вычислительного центра. Вот так то.

Манфред облизнул сухие губы и опять достал носовой платок. Шеф несколько понизил голос:

— Вы спали с ней, Фогельвейде?

— Нет.

— А конкретней?

— Не успел, хотя намечал.

— М да… Если б это случилось, я вынужден был бы отразить этот факт в отчете.

— Я знаю.

— Хорошо, герр Фогельвейде, ступайте и постарайтесь не делать больше подобных промахов.

Румшевитц выдвинул ящик стола и принялся укладывать туда документы, лежавшие на столе. Манфред поднялся:

— Всего хорошего, герр Румшевитц.

— Вот именно, хорошего, — проворчал тот, уже не смотря в его сторону.

Манфред аккуратно закрыл за собой дверь и направился к себе в кабинет.

«Ай да Румшевитц, ну и башка, все ведь знал, — размышлял он на ходу, — и про папку, и про записку Хорста, и про Анну. Ну и Анна, черт бы ее побрал!»

В кабинете на его рабочем столе в целлофановом пакете лежал небольшой электромоторчик с клеймом английской фирмы «Стоун». Манфред повертел его в руках и прочел вложенный в пакет листок с подписью эксперта Уве Хернера: «…является компонентом производства бытовых магнитофонов и непригоден для использования в военных целях…» Манфред в сердцах зашвырнул моторчик на шкаф. Потом некоторое время сидел неподвижно, куря и задумчиво стряхивая пепел мимо пепельницы, он скользил взглядом по атласу Южной Европы, разложенному на полу рядом с окном. Наконец потянулся к телефону:

— Алло, Уве? Это Фогельвейде. Я нашел на столе твой мотор, что на прошлой неделе привезли из Штутгарта. Да, прочитал. Да, про гранулы я помню. И что получается? Ах, вот как? Да, конечно… Благодарю тебя, Уве, ты прекрасно поработал… в отличие от некоторых… — добавил Манфред, уже повесив трубку.

Потом он набрал штутгартский номер и добавочный семнадцать:

— Алло, Дирка Кранке к телефону… Оу, Дирк, я тебя не признал. Слушай, такие дела, бросай все, езжай в Нюрнберг и жди нас завтра вечером на вокзале. Часов около семи. Почему все бросать? Видишь ли, по маршруту через Штутгарт, Реджо ди Калабрия и Порт Саид ничего не пойдет. Это ясно как божий день. Остается одна дорога — на восток, через славян… Все, не задавай лишних вопросов, до завтра!

Манфред вынул из папки чистый лист и быстро набросал схему, которая начиналась тремя квадратиками: «Британия. Стоун», «Швеция. Уддевалла», «Франция. Шарлевир Мазьер». Все три квадратика он обвел линией в единый блок и подписал «Посредническая фирма «Майнц Телефункен»». От этой надписи Манфред провел три жирные стрелки, заканчивающиеся вопросительными знаками. Стрелки, подписанные «Штутгарт Порт Саид» и «Люфтганза», Манфред зигзагом зачеркнул. Осталась одна стрелка, подписанная: «Чехословакия Польша Россия». Россию он обвел двойной рамкой и полез в шкаф за досье — выяснить, куда может пойти из России электронный товар «Майнц Телефункен». Возможность того, что компоненты ядерных устройств, системы управления баллистическими и тактическими системами могут предназначаться для СССР, он исключал. У Советской империи уже были такие системы, и закупка русскими аналогичных устройств для своего пользования казалась маловероятной. Манфред неделю тому назад ознакомился с секретным докладом германского отделения КРВТ комиссии. Оказывается, электроника «М Т» напрямую может влиять на систему управления ракет. То есть страна, установившая системы наведения и слежения, полностью контролирует компьютерный мозг ракет и по желанию может «превратить» всю электронику в бесполезный груз на боеголовках. Фактически любую ракету можно в считаные минуты вывести из строя. Русские, конечно, об этом тоже знают, поэтому и предпочитают важные компоненты своего ядерного щита изготавливать самостоятельно.

Манфред некоторое время листал справочник, потом, немного подумав, дорисовал еще одну стрелку и вывел под ней название двух стран «Корея и Иран». «Ирак» он записал в скобках и поставил напротив этой страны вопросительный знак.

Зазвонил телефон. На другом конце провода был Вальтер Тереке.

Он сообщил, что торговое представительство «М Т» в Ганновере заказало перевозку сорока четырех контейнеров до Амберга через Нюрнберг. Манфред, положив трубку и отключив телефон, рассеянно оглядел кабинет:

— Ну вот, кажется, началось.

Через несколько минут сдав ключи лейтенанту, опять проверившему пропуск, Манфред Мария фон Фогельвейде сел в свой «мерседес» и медленно поехал в сторону своего пригородного дома.

По обе стороны Барбароссаштрассе тянулись небольшие магазинчики. То тут, то там прямо на тротуаре стояли раскладные столики с пластмассовыми ведерками, из которых пышными пучками торчали разнообразные цветы. Их продавали в основном молодые девушки, но в двух местах Манфред заметил и солидных пожилых мужчин, деловито предлагающих этот пестрый товар. Впрочем, они не преминули одеться так, как одевается молодежь: в кроссовки, спортивные брюки и военизированные хлопчатые куртки с множеством карманов и клапанов.

Миновав несколько кварталов, Манфред притормозил, пропуская через дорогу упитанную женщину. Она везла перед собой розовую детскую коляску. Как раз в этот момент из переулка справа выскочила шумная толпа молодых людей. Они пританцовывали под грохот магнитофона, который был в руках у длинноволосого парня в торчащей из под ветровки белой футболке, и скакали между трезубцами уличных фонарей. Потом с другой стороны улицы открылась дверь в кабачок «Нильц» и вся компания ринулась туда. Причем сопливый парень в горнолыжных перчатках и пляжных шлепанцах, а за ним и девица с нарисованным помадой на лбу третьим глазом нахально пробежались по низкому капоту машины Манфреда, ничем, впрочем, ей не навредив. Фогельвейде усмехнулся и включил на несколько секунд служебную сирену. Молодежь испуганно и быстро всосалась в подвал «Нильца».

Пригородный дом Манфреда встретил его припаркованными вокруг ограды солидными автомобилями и двумя молодцеватыми стариками. Они стояли перед входом в сад у небольшого, выложенного камнями японского фонтанчика. Въезд в гараж под домом был перекрыт, Манфред оставил машину перед калиткой. Когда он проходил мимо старичков, хрустя подошвами о гравий, те радостно приняли строевую стойку, щелкнув каблуками. Фогельвейде машинально кивнул им. Окна гостиной, детской и кухни были ярко освещены. Изнутри доносились голоса и хриплый смех.

Медленно поднимаясь по ступеням, он ощущал острое желание развернуться и уехать куда нибудь в Зиген или Кельн или на Рейн, только не чувствовать вблизи себя присутствие этих людей. Но когда Манфред представил себе, как бегают среди них его сыновья Отто и Ганс, светловолосые, серьезные не по годам мальчуганы, как хлопочет Эльза Тереза фон Фогельвейде, урожденная фон Штауффенберг, он взял себя в руки и решил, что все же лучше просто поскорее выдворить гостей, явившихся без приглашения.

В прихожей его встретил Отто с пластмассовым шлемом на голове. Он придерживал его двумя руками и вертелся перед зеркалом:

— Вот, дядя Йоган подарил.

* * *

Манфред подхватил сына на руки и вошел в гостиную, не снимая плаща. Здесь сидел в кресле Фридрих Шпет, командир инженерного полка, который ближе к концу войны стал командовать полком фольксштурма. Рядом курил сигару одноглазый Йоган Линхард — пилот планера, участвовавший в десантных операциях на Мальте и на Корсике. У окна листал какой то журнал Фритц Дитлоф фон Заукен, командир одной из тех субмарин, которые терроризировали Атлантическое побережье Соединенных Штатов. Манфред узнал его по красному, надутому затылку. У стеллажа с горшочками алоэ, герани и маленькими декоративными кактусами разговаривал с незнакомцем Вернер Гельмут фон Хафтен, председатель северного, Рейн Вестфальского отделения организации ветеранов вермахта «Валькирия», ратующей за возвращение границ Германии к линии тридцать девятого года. Увидев Манфреда, он расплылся в улыбке:

— Хайль Гитлер, дорогой мой фон Фогельвейде, какой чудный у тебя дом, какая приветливая хозяйка, какие замечательные дети!

— Чем обязан столь неожиданному визиту, герр фон Хафтен? — с каменным лицом поинтересовался Манфред.

— Мы тебе звонили весь день, но ты вечно пропадаешь на работе, — поднявшись с кресла, хрипло заявил Шпет.

Вошла Эльза с подносом в руках, на котором были кофе, домашние булочки, джем и графин коньяка:

— Здравствуй, Манфред! Вот, пока тебя не было, приготовила твоим друзьям закуску и выпивку.

Эльза поставила поднос на стол и оправила на своих широких бедрах наспех надетое вечернее платье. Гости, видимо, и ее застали врасплох, она даже не успела подвести ресницы и брови, только наскоро подкрасила помадой губы.

— Папа, дядя Йоган подарил Гансу ружье, и он теперь за мной охотится. Мы воюем!

Отто заерзал на руках отца. Шлем, не удержавшись на его голове, с треском упал на паркет и поскакал как мяч. Из за камина, в точно такой каске и с уменьшенной копией пехотного карабина К 98 наперевес, выскочил Ганс. Он был на год старше Отто и на голову его выше. Отто слез с отцовских рук и с криком:

— Вынужденное отступление за линию фронта! — бросился в детскую комнату.

Ганс перебежками двинулся за ним, приседая и щелкая противно пахнущей лентой пистонов, серпантином свисающей из карабина. Вскоре из детской послышались воинственные крики, шум борьбы и грохот разбрасываемых игрушек. Гости одобрительно засмеялись, а Фритц фон Заукен даже захлопал в ладоши:

— Вот настоящие немецкие дети!

Фогельвейде поморщился, скинул плащ на руки жене и присел на край свободного кресла, аккуратно поддернув брюки:

— Угощайтесь. Не отправлять же вас голодными, раз пришли. Это было бы негостеприимно…

Фон Хафтен подхватил наполненную коньяком рюмку:

— Предлагаю тост за хозяина дома, великолепного танкового командира и большого патриота. Прозит!

Гости оживленно загалдели, чокаясь и цепляя с тарелок закуску. Грузный, лысоватый мужчина, с которым разговаривал до этого фон Хафтен, затянул «Великую Германию». Все, кроме Манфреда, встали и нестройно подхватили:

Манфред, закрыв глаза, слушал эти хриплые голоса, и его тело покрывалось холодными мурашками. Члены «Валькирии» были ему неприятны. Того пузатого и плешивого он определенно где то раньше встречал. Как бы подтверждая это предположение, фон Хафтен перестал петь и обернулся к хозяину дома:

— А позволь, дружище, представить тебе Георга Беме, твоего сослуживца по Ливии, а потом и однополчанина по Сталинграду.

Манфред вяло пожал протянутую руку:

— Я вспомнил вас, герр Беме. Вы были сначала начальником склада горючего, а потом заместителем командира полка по вопросам снабжения. В декабре были ранены в ягодицу штыком и отправлены в госпиталь…

Подводник фон Заукен презрительно хмыкнул. Беме заметно покраснел и стушевался. Потом, изобразив на лице благородную задумчивость, изрек:

— А помните, герр полковник, бои у Аль Алемана, как мы тогда припечатали английскую пехтуру?

— Припоминаю, как я полдня простоял на голом месте с пустыми баками, так как колонна бензовозов где то заблудилась, а «харриеры» без конца шныряли в небе.

Фон Заукен опять хмыкнул, а Беме ретировался на балкон под предлогом покурить. У него отпало желание заниматься с Фогельвейде воспоминаниями относительно «славного» боевого прошлого.

— Эти тыловые вечно отсиживались по щелям, когда становилось жарко. А пенсии получают такие же, как и мы… — проворчал бывший командир полка фольксштурма Фридрих Шпет.

Фон Хафтен развел руками:

— Товарищи, давайте не будем ссориться, так все хорошо начинается…

— Что еще начинается? — раздраженно поинтересовался Манфред.

— Молодец, полковник, вот что значит военный. Поздние дети, а какие молодцы! — не к месту заметил молчавший до этого Йоган Линхард.

— Спасибо, я старался, — буркнул Манфред, не сводя глаз с фон Хафтена, который долго собирался с мыслями и наконец не спеша начал говорить:

— Видишь ли, товарищ, мы хотим на базе «Валькирии» образовать активную группу за возвращение исконных немецких земель. Я имею в виду прежде всего Пруссию. Да да, в том числе и Вольфберг, если я не ошибаюсь, это твое родовое поместье. Деньги есть. И еще будут. Хотя, конечно же, сложна и трудна предстоящая работа. Она требует многих усилий, времени и, самое главное, умных мозгов и опытных рук. И мы с надеждой смотрим на каждого пруссака, живущего в Северном Рейн Вестфалии. Мы не эсэсовцы, нам будет проще. Общественному мнению, этим вонючим социалистам и правительству не в чем нас обвинять. Мы были просто солдатами и выполняли свой долг перед народом. Но мы не должны мириться с тем, что исконные немецкие земли оторваны от родины из за сговора англосаксов и азиатов, мы должны идти до конца. В то же время ясно: только на уровне правительства можно достичь результата. Прежде всего, нужно активизировать разъяснительную работу среди населения и попытаться занять ключевые посты в правительстве и парламенте Северного Рейн Вестфалии, крупнейшей земле Баварии и на северо востоке в Шлезвиг Гольштейне. Все эти СДПГ, СвДП, ХДС и ХСС, все эти партии никогда не смогут противостоять великой национальной идее, если ее с толком употребить во благо…

Манфред, прикрыв лицо ладонью, слушал фон Хафтена, который несколько отошел от стола и занял ораторскую позу, выставив вперед руку. Остальные жадно ему внимали. Дождавшись паузы, когда он со свистом начал вбирать в легкие воздух для очередной тирады, Манфред резко спросил:

— Все прекрасно, герр фон Хафтен, но я не вижу, почему б вам не собраться в другом месте? Мне завтра вечером нужно ехать в Нюрнберг, по служебным делам. К тому же Отто и Гансу утром в школу…

— Как, вы еще не поняли, герр фон Фогельвейде? — взвился одноглазый Йоган Линхард.

— Мы хотим, чтобы ты, Манфред, баллотировался в земельный парламент. Все расходы по предвыборной кампании «Валькирия» берет на себя, — мягко сказал фон Хафтен.

Манфред сделал отрицательный жест рукой:

— Я никогда не участвовал ни в каких политических игрищах, так как считал это не достойным солдата. «Валькирия» была создана в 1944 году. Прошло сорок лет. Тем более я не изменю своим принципам к старости. А что касается Пруссии… Вы знаете, господа, ведь существует конвенция о непересмотре границ в Европе. Ее подписала и Германия в том числе.

— Слабак! — прорычал Фритц Дитлоф фон Заукен.

Фридрих Шпет умоляюще сложил руки на груди:

— Это сложное и ответственное решение, дайте полковнику подумать.

— Да да, конечно, мы еще вернемся к этому разговору, — заявил фон Хафен.

Подводник фон Заукен пожал плечами:

— Вы же исправно платите взносы «Валькирии», герр фон Фогельвейде, но почему то никогда не участвуете в заседаниях, в чем дело?

— Я плачу, чтобы вы оставили меня в покое, господа бывшие военные. — Слово «бывшие» Манфред подчеркнул особо. Он деликатно, но с известной настойчивостью подхватил фон Хафена под локоть и препроводил в прихожую. За ними потянулись и остальные.

Из детской высунулся по пояс Отто:

— А что, дядя Йоган уходит?

Через его голову перелетел и шлепнулся на палас перед камином пластмассовый кубик. Это Ганс продолжал обстрел. Отто поправил шлем, выпучил глаза и скрылся за дверью детской. Побоище там продолжилось.

— Вы уже уходите? — всплеснула руками Эльза, выходя из кухни, где она готовила гостям легкий салат.

— Да. Ваш муж, фрау фон Фогельвейде, не очень любезен, — проворчал Георг Беме, натягивая плащ.

— Всего хорошего, фрау. Всего хорошего, Манфред. Хайль Гитлер! — уже с порога обернулся фон Хафен, выбросив вперед правую руку.

— Хайль… — машинально отозвался Манфред.

Молодцеватые старики у фонтана, довольные, что дежурство закончилось, чинно проследовали за компанией. Глядя им вслед, Манфред вздохнул:

— Все в игрушечки играют, — и, уже закрыв входную дверь, прибавил: — Выжившие из ума идиоты!

На него жаркой волной накатилась печаль. Постояв немного у стола, он обнял жену:

— Эльза, тащи все это в нашу комнату. Я имею в виду коньяк, сыр, булочки, не забудь пепельницу… Сегодня тряхнем стариной.

Эльза улыбнулась, обнажив прекрасные, ровные зубы. Она была на двадцать пять лет младше своего мужа и в свои сорок лет не могла пожаловаться на «тяжелую женскую долю». Ее подруги, имеющие более молодых мужей, постоянно жаловались ей на неудовлетворенность, тогда как Эльза Тереза могла поклясться, что с мужем у нее все прекрасно, лучшего и желать нельзя. Подруги не верили, скептически кивали и хихикали:

— Он, конечно, красавчик, прирожденный аристократ. Порода! Но он такой старый! К тому же весь в ранах.

Они были глупы, ее подруги. И только одна из них, пышная дама с прекрасно развитой женской интуицией, фрау Бауэр, ходила за Манфредом хвостом и вкрадчиво предлагала то поужинать вместе, то съездить на Рейн искупаться. На это Манфред стереотипно отвечал:

— Во первых, фрау Бауэр, Рейн настолько загрязнен, что купание в нем я считаю самоубийством, а во вторых, я очень занят. Меня прямо таки разрывают на работе.

А про себя добавлял, глядя в похотливые глаза фрау Бауэр: «Ну вот еще, буду я с тобой якшаться, с подружкой жены. Ты же растрезвонишь про это на всю Великую Германию!»