Ночное шоссе мокро блестело в прыгающем свете фар головной машины. Крытые армейские грузовики шли, соблюдая положенную дистанцию, ориентируясь по огням идущих впереди машин. Кроме этих красных точек, в пелене дождя ничего не было видно. Изредка колонну обгоняли легковые машины. Встречного движения почти не было.

Рассвет еще не начинался, и ведущий грузовик сбросил скорость, намереваясь поберечь силы водителей, которым предстояло провести несколько тяжелых часов в полуслепой езде по сложной, скользкой дороге. В первой машине, кроме водителя, сидел сержант в полевой форме с артиллерийскими петлицами, рядом Кононов в погонах капитана и Обертфельд уже в образе майора. Кононов держал на коленях развернутую туристскую карту Донецкой области и, подсвечивая себе трехцветным сигнальным фонариком, матерился, пытаясь определить местонахождение колонны на подпрыгивающем мятом листе:

— Где эта еханая Еникиевка, мать ее! Чего ржешь, Обер? Вот проскочим поворот — кранты, уедем к бабушке на куличи. Не могли карту поприличней найти, еханые пентюхи!

Обер Обертфельд скалил зубы и ерзал задницей, затекшей от долгого сидения:

— Да брось ты, еще Коммунарск не проехали. Он должен быть где то впереди и справа.

Водитель вдруг ударил по тормозам:

— Мать его!

— В чем дело, Пузырь? — Кононов посмотрел вперед сквозь мотающиеся «дворники» лобового стекла и присвистнул. Посреди шоссе разворачивался танк. Обычный такой Т 72.

За ним угадывались силуэты таких же боевых машин, вперемежку с бензовозами и БМП.

— Влипли! Наверное, учения. Если, конечно, не война с империалистами… — Обертфельд надел фуражку и выглянул из кабины. С крыши за шиворот моментально полилась дождевая вода.

К нему, придерживая на боку полевую сумку, бежал солдат в белой каске и белой портупее. Судя по флажкам, которые мокро трепыхались у него за ремнем, это был регулировщик. Обертфельд услышав, как Кононов щелкнул предохранителем «Макарова», покачал головой, набросил поверх фуражки капюшон прорезиненного плаща и выбрался на асфальт. Покрытие дороги было изуродовано танковыми гусеницами.

— Вы обеспечение 249 го гаубичного полка? — спросил регулировщик, увидев в петлицах незнакомого майора скрещенные пушки. Солдатик был совсем молодой, лицо в крупных веснушках, губы его тряслись от озноба. В широко открытых глазах мигал огонек оранжевого поворотника, включенного Пузырем. Обертфельд солидно кивнул:

— Да, 249 го, гаубичного.

— Сворачиваете направо, ваш полк прошел уже час назад, товарищ майор.

Регулировщик козырнул и побежал обратно. У первого танка он остановился, достал флажки и принялся ими усиленно махать.

Из башни танка показалась голова в шлеме.

— Что ты, салага, под ногами путаешься, иди вон вперед, там «бээмпэшка» заглохла, и теперь пробка у тебя, салабон, еханный в рот! — сквозь рев танковых двигателей донесся до ушей Обертфельда крик танкиста.

— Ну, что там? — выглянул из кабины Кононов — его сразу залило потоком воды.

— Уйди… — Обертфельд, отряхивая плащ от дождя, полез обратно в кабину. Забравшись внутрь, он, поцокав языком, вздохнул: — Давай, Пузырь, поворачивай направо, на проселочную дорогу!

— Зачем, ты сдурел? Да мы там враз заблудимся! — взревел Кононов, но Обертфельд посмотрел на него как на душевнобольного:

— А ты хочешь нарушить тут движение колонн или убрать регулировщика, а потом штурмовать танковую колонну, так, что ли? — Обертфельд повернулся к водителю и пихнул его в бок: — Все! Пузырь, двигай!

Восемь грузовиков колонной сползли вниз по откосу и, утопая по брюхо в грязи дороги, разбитой машинами гаубичного полка, двинулись через густую березовую рощу. С трудом преодолев несколько сот метров, головная машина съехала на обочину, ломая кустарник. Остальные водители привычно повторили ее маневр.

Обертфельд вылез под дождь и побежал вдоль колонны, утопая по щиколотку в липкой жиже:

— Гаси фары!

Он отправил двух боевиков наблюдать за шоссе, чтобы, как только уйдут танки, продолжить движение. Остальных выгнал из под кузовных тентов и растянул цепочкой вдоль грузовиков. В кабинах остались только водители текущей смены, им Обертфельд разрешил подремать.

Дождь лил не переставая. Это был уже не теплый летний дождь, пахнущий озоном и теплой травой, а неуютный октябрьский ливень, холодный, под стать промозглому ледяному северо западному ветру, прихотливо играющему струями воды, падающей с неба. Вокруг, в кромешной тьме, частоколом белели стволы берез, прореженных кое где оголенными кустарниками. Шум ливня, шорох множества березовых крон, качающихся на ветру, чем то отдаленно напоминал рокот морского прилива. Изредка ветер будто засыпал, тогда пелена дождя падала отвесно вниз, барабанила по брезентовым тентам и капотам грузовиков, стекала по отяжелевшим от влаги плащ палаткам часовых. Потом ветер, как бы опомнившись, с новой силой наваливался упругими волнами на березовую рощу и нещадно стегал каплями по капюшонам затаившихся людей. Невдалеке, на шоссе, гудели танковые моторы, тянуло выхлопными газами. А с другой стороны, ближе к колоне грузовиков, слышались тяжелые очереди крупнокалиберных танковых пулеметов и упругие раскаты орудийных выстрелов.

Совсем рядом, как минимум на уровне дивизии, полным ходом шли ночные учения. Иногда слышался надрывный вой — это била батарея реактивных установок, от ее канонады по облакам носились огненные всполохи.

— Ты что здесь пасешься, а ну в цепь! Муха, ты оглох? — Кононов обнаружил в третьем грузовике одного из боевиков, спрятавшегося за ящики с «Проволокой», чтобы немного поспать.

Муха обиженно засопел, как школьник, уличенный в использовании шпаргалки, и, перевалив через борт свое грузное тело, предстал перед «капитаном»:

— Да я только ботинки перешнуровать. А вообще… Подумаешь, ушел… Это у вояк учения, а не у нас… Какого хрена зазря мокнуть и ноги изнашивать. Тоже мне, игрушечки хренушечки придумали!

Кононов сосредоточенно саданул его локтем в подбородок и, подождав, когда тот, сопя, поднимется, погнал на свое место, приговаривая:

— Тебе за что я деньги плачу… Из зоны зачем вынимал? Чтоб ты тут мне разговоры говорил? Совсем оборзели! Разболтались… Деньги получают, а делать ничего не желают, еханые выродки! И с такими еще и в Афган переться, ублюдки!

Через минуту, не успев остыть, Кононов уже тыкал автоматом в живот другому боевику, притулившемуся под несколькими поваленными друг на друга елками.

— Дебильная ты морда, встань! Если не хочешь, чтоб я тебя отправил сторожить дачу шефа в Ленине. Там ты сгинешь навсегда в захолустье за пятьсот колов в месяц…

Кононов и Обертфельд, по несколько раз обойдя колону и проверив охрану, влезли под тент замыкающего грузовика с «Проволокой». За ней стояла только машина заправщик, тоже на базе ЗИЛ 131. Обертфельд, пощелкав кнопкой своего погаснувшего фонарика, злобно выкинул его на дорогу. Затем расшнуровал высокие армейские ботинки и, кляня все на свете, принялся щупать мокрые холодные ступни ног:

— Не дай бог, на нас армейский патруль напорется. Как объяснить им, почему мы влезли в зону учений? Кто такие, привяжутся, почему тут? И все такое прочее… Потом сделают запрос в часть! А части такой и нет поблизости. Она в Афгане. А какого хрена, спросят, вы тут около Донецка ошиваетесь? Чего везете, куда…?

Полный завал! Или, еще лучше, «полудурки диверсанты» заявятся ногами руками махать, вроде как брать в плен условного противника. Ну и подставили нас. Тому, кто нам такой маршрутик сочинил, хрен нужно оторвать.

Кононов уселся на ящик из под пятисоткилограммовой авиационной бомбы и достал сырые сигареты:

— Не дрейфь, Обер, не понтуйся, проскочим. Ночь, дождь, холод собачий. Никому ни до чего дела нет сейчас. Проскочим.

С шоссе послышались дружные завывания заводящихся танков. Низкий, рокочущий звук стал постепенно перемещаться на восток.

Кононов прислушался:

— Кажись, уходят, мать их за ногу!

— Вроде так. Пусть подальше уйдут, чтобы опять не наехать им на хвост, — Обертфельд взглянул на светящийся циферблат наручных часов, — до рассвета проскочить бы эту зону…

— Колдуна сейчас сюда бы, он сразу разнюхал бы, куда рвануть, где на дно залечь… — Кононов с досады пихнул ногой тяжелый ящик со сложной надписью «122 мм Д 30.2 шт. Оскол фуг. Уменьшенный брутто 75 кг».

Обертфельд вяло предостерег:

— Осторожней, товар нежный.

— Да что ему сделается, запеленали в поролон, как младенца в одеяло…

Неожиданно совсем рядом кто то закричал сиплым, простуженным голосом:

— Шухер, Муху поволокли! Все сюда!

В темноте послышалось хлюпанье по сырой земле, какие то натруженные хрипы, глухие удары, кто то заскулил, и наконец под сводами березовой рощи сухо пролаял автомат. Затем еще несколько вспышек прорезали темноту и отозвались эхом выстрелов.

Кононов с Обертфельдом вывалились из под тента и побежали на блеск автоматных выстрелов.

— Держи его, суку! Эй, он тут, еханая мать… Козлы, да у них холостые, вали их! Товарищ капитан, отходим! — неслось им навстречу из за черного пятна кустарниковой поросли. Неожиданно оттуда вывалился здоровенный десантник, в прилипшем к голове, мокром берете, изодранном маскхалате и с совершенно безумным выражением лица.

Увидев перед собой двух офицеров, он кинулся к ним:

— Товарищи офицеры, нас только что обстреляли боевыми патронами! У нас есть убитые! Прошу вас, свяжитесь с нашим посредником! Тут произошла какая то роковая ошибка! Ошибка! Им выдали боевые…

Кононов вскинул «Макаров», но десантник скорее автоматически, чем обдуманно, резко ударил ему в кисть носком кованого ботинка.

Выстрел пришелся вверх, и пистолет полетел в сторону, вращаясь, как бумеранг. Обертфельд задергался, засуетился, вытаскивая из кобуры пистолет, но это оказалось ненужным. Так ничего и не понявшего десантника прошили автоматной очередью из кустов. Вокруг разлетелись вязкие черные капли. Причем одна из пуль сбила фуражку с пригнувшегося Кононова.

— Идиоты, чуть меня не пристукнули! А ну, тащи всех сюда!

Освещая себе путь фонариками, боевики выволокли на полянку двух еле дышащих десантников.

— Во, братки, десантура, играли в «Зарницу» и доигрались… — прошипел Кононов, с сожалением рассматривая свою простреленную фуражку, валяющуюся в грязной жиже.

Боевики связали пленных «козлом». Из темноты, ковыляя, появился Муха. Он вытирал стекающую из под волос кровь, кажущуюся в темноте абсолютно черной. Рядом с ним стоял и разводил руками тщедушный, похожий на хронического туберкулезника боевик:

— Вот, наскочили в темноте, Муху схватили, поволокли. Вроде как «языка», наверное. Хорошо, я услыхал. Они сразу ногами на меня махать, тоже вроде как в плен сдавайся. В штаб к себе оттащим. А как я могу в штаб… У меня ж побег из зоны… Обратно не хочу… А они… Ложись, говорят, мы тебя условно ранили, и давай мне в живот холостыми тарахтеть. Вон, все хэбэ на пузе прожгли. Беспредел полнейший… А я думаю, на кой хрен мне светиться как пленный у них в части. У меня ж побег… Ну, я и шибанул из «акаэма»… — Боевик из могиловской штурмовой группы несколько замялся, ожидая реакцию начальства на это объяснение. Те молчали, разглядывали связанных «десантников диверсантов».

«Так… Здесь везде, вовсю стреляют… — быстрым потоком пошла в мозгу Обертфельда обработка информации, — не придадут значения. Учения, как везде… Диверсанты… Их тоже ищут подразделения — истребители условного противника… А эти вроде как просто затаились, легли на дно? Реально. Минимум шесть часов у нас есть. Пока их хватятся… Будут искать… по рации. А эти, предположим, не выходят на связь, опасаясь перехвата, или ушли в другой район. Вполне реально… Отпустить их? Ни в коем случае нельзя. Уже есть трупы, и они нас видели в лицо… Но этого туберкулезника, идиота, стрелка нужно куда то деть, от греха…»

Обертфельд оглянулся на Кононова, который, извергая проклятия, шарил вместе с кем то по мокрым кустам, в поисках своего «Макарова». Штырь спокойно ждал распоряжений, гладя ладонью ствол автомата. Наконец «майор» спросил у него:

— Кто нибудь из этих солдат ушел?

— Нет, всех повязали.

— Этих прикончить и вместе с остальными зарыть. Причем зарыть добросовестно, не абы как. Ясно?

Штырь кивнул. Потом по очереди всадил одиночные выстрелы в головы десантников.

— Фу… — Обертфельд неожиданно упал на колени и согнулся до самой травы. Его рвало.

— Что встали, доставайте лопатки, ройте яму. И кровищу, кровищу листвой присыпьте и табаком, не дай бог с собаками искать будут. Сигарет не жалеть! — Кононов брезгливо отвернулся от корчащегося в предсмертных конвульсиях солдата.

— И дембелей тех, что в «Логове» работали, тоже нужно было пристрелить. А то подарков им надарили, грамот, значков… Еханые ублюдки. Чуть ли не до дому каждого провожали… А те все в кураже кобенились… — заворчал Штырь.

Пистолета Кононова так не нашли. Несколько боевиков принялись копать яму. Земля была рыхлой, жирной, но со множеством корней. Они рубили их саперными лопатками. Через пять минут, вспотев, боевики сняли прорезиненные плащи, мешающие рыть. Дождь сразу вымочил их выгнутые спины и бритые затылки. Штырь стирал пучком травы с ботинок кровь, подсвечивая себе фонарем. Остальных «майор» Обертфельд разогнал по своим постам и хриплым голосом велел «бдеть со страшной силой». А у боевиков чесались руки. У них появилось желание пострелять еще, побегать азартно по ночному лесу, ловя хоть новую группу диверсантов, хоть лешего, хоть папу римского. В каждом из них завелась какая то бацилла свободы. Вернее, вседозволенности и безнаказанности, именно она вирусом летала сейчас в лесном воздухе.

Бывшие уголовники тянули ноздрями едва уловимый запах пороха, таращили в темноту глаза и прислушивались к далекому шуму учебных боев. Водители же, собравшись под тентом первой машины, чавкали тушенкой и консервированной ветчиной, вполголоса травили анекдоты и потихоньку переругивались. Они были довольны вынужденной остановкой. Им не хотелось снова садиться на трясущиеся сиденья и, до отупения всматриваясь в огоньки передней машины, кивать отяжелевшими головами в такт колдобинам и кочкам дороги.

Им хотелось водки и женщин.

Тем временем со стороны шоссе вернулись вымокшие до нитки наблюдатели и, стуча зубами от холода, доложили:

— Танки ушли. Все чисто.

Невольные могильщики с четверть часа еще звякали лопатками, обрубая корни. Потом долго бродили с фонарями, подбирая то радиостанцию уничтоженной диверсионной группы, то оброненный штык нож, то втоптанный в грязь берет…

— Живее, живее! — торопил их Кононов и в который раз шел проверять посты.

Обертфельд уже пришел в себя и посматривал на часы, кусая губы:

— Выбились из графика, придется гнать…

В высоком просторном кабинете, отделанном дубовыми панелями, за огромным столом, заставленным множеством телефонных аппаратов всевозможных оттенков и моделей, сидел мрачный как туча, плечистый человек в погонах маршала СССР, с большой львиной головой и мощными, грубыми руками. Этот человек, замминистра обороны СССР по вооружениям, маршал танковых войск Овсянников, сегодняшним воскресным утром был до срока поднят с супружеской постели. На ходу сбрасывая полосатую пижаму и глотая в прихожей обжигающий кофе, поданный заспанной женой, он однообразно отвечал на шквальные телефонные звонки:

— Да, уже знаю.

— Митя, что, война? — тревожилась жена.

— Почти, — отвечал маршал, набрасывая на плечи шинель и надевая фуражку, переливающуюся металлическим плетением.

Жена, так и не понимая, шутка это или серьезно, снова и снова повторяла свой вопрос, быстро смахивая щеткой ворсинки с нежного сукна мужниной шинели.

Маршал не знал, что ей отвечать. Он и сам не мог понять суть происходящего. Ему казалось, что зажравшиеся полковники Генштаба опять облажались. Перепутали номера, сроки, папки, имена.

Овсянников готовился устроить разнос и суровую «коверную разборку». Он твердо был намерен постучать здоровенным кулаком по массивной плите стола, а потом доложить министру обороны и успокоить старика: «Я тут разобрался, Василий Дмитриевич… Все в порядке… Опять штабные бюрократы бумажки прочитали вверх ногами… Да, обязательно отстраню…»

Он не мог предположить, что все намного серьезнее и все именно так, как доложил по телефону командующий Среднеазиатским военным округом генерал лейтенант авиации Шадринский. Как не мог этого предположить и подполковник Дуров, которому было поручено встретить в Кызыл Орде груз 289 А и погрузить его на транспортные самолеты ВВС, готовые к вылету в Кабул.

Когда подполковник, как положено, выставил мощное оцепление из групп спецназа 42 й армии, двух рот войск КГБ и бесчисленного количества милиции, а затем в присутствии начальника отдела по охране на транспорте УКГБ Казахстана Аягузарова собственноручно откатил опломбированные двери вагона Љ 9075468, над пустынными перронами Кзыл Ординского военного транспортного узла раздался и полетел, как черный ворон беды, тревожный крик спецназовца нового конвоя, не обнаружившего в охранном вагоне своих товарищей. Подполковнику вдруг показалось, что он сошел с ума. Он осторожно вошел в пустое брюхо вагона, где должен был находиться секретный груз, вдохнул запах свежей масляной краски и жженого полиэтилена и неуверенно помахал вокруг себя руками. Нет, это была не галлюцинация, в вагоне действительно было пусто. Только в дальнем углу огромной, бесформенной кучей громоздились мешки с тяжелой, засохшей глиной. Тогда он кинулся ко второму вагону. Здесь пломбу срезали очень аккуратно и сунули в целлофановый пакетик для того, чтобы направить потом на экспертизу. Во втором вагоне тоже было пусто. Тогда люди Аягузарова стали ковырять стеками пол, осматривать пулевые отверстия в досках двери, наскоро замазанных кем то шпаклевкой, брать пробы глины. «Это железнодорожники все напутали! Сукины дети… — шептал подполковник, быстро шагая в здание диспетчерской к телефону, — только так могло это получиться…»

Тем временем Аягузаров по рации распорядился закрыть все выезды из города, поставить заслоны на Артсапкай, Мойинтау и Каранты и поднять в воздух особую вертолетную часть, чтобы тщательно обследовать весь район, прилегающий к железной дороге Аральск — Чалкар — Актюбинск. Одновременно с этим на Актюбинск выдвинулась оперативная группа КГБ Казахстана — проверить все железнодорожные станции на предмет возможной ошибки при формировании вагонов; хотя уже было получено подтверждение, что состав ни разу не останавливался на своем пути, после того как пересек границу Казахской ССР.

Насмерть перепуганных машинистов, кратко допросив и слегка постращав высшей мерой наказания, отправили на черной «Волге» в районный отдел КГБ, где ими тут же занялась только что образованная следственная группа.

Подполковник Дуров уже мысленно прощался с погонами и свободой. Ведь секретный груз 289 А пропал на вверенном ему участке. Он трясся как осиновый лист на ветру, слыша по телефону устрашающий рев генерал лейтенанта авиации Шадринского:

— Ты мне, Дуров, прекрати херню пороть, ты мне груз давай! Нету? Чтоб к двенадцати часам дня он был на аэродроме! Это приказ! А то сгною я тебя!

На полусогнутых ногах подполковник бегал по перрону где стоял злополучный поезд. Он распорядился вскрыть все вагоны. За дело взялся спецназ и солдаты ГБ. Через час с небольшим на сыром асфальте оказались груды боеприпасов, начиная от бронебойных зажигательных патронов калибра 5,45 и кончая НУРСами и особо мощной пластиковой взрывчаткой ВВОМ 8 11. Тут же были армейские пайки, обои, гвозди в ящиках, баллоны ацетилена, малярные кисти, арматура, панамы, бронежилеты, полевые фляги и термосы. С платформ, прицепленных в Днепропетровске, скатили кибитки компактных передвижных помывочных АДП 2 и автоперевязочных АП 2. После недолгого раздумья, совсем отчаявшись, распотрошили внутренности полевых кухонь. Но секретного груза нигде не было. Один раз вошедшие в раж солдаты радостно загалдели: «Есть! Нашли!» Но радость была преждевременной. Обнаружили они всего лишь комплекты сменных батарей к полевым рациям, приборы для определения химического заражения почвы и электронику самонаведения артиллерийских систем залпового огня СС 84.

Подполковник обливался потом. Ему было одновременно и жарко и холодно. И при этом Аягузаров, наблюдавший его метания сквозь щелочки своих азиатских глаз, отчего то медлил, не говорил Дурову о полученных сведениях, суть которых сводилась к тому, что, по видимому, на участке Актюбинск — Кзыл Орда груз не мог пропасть в принципе: ему было просто некуда деться в голой степи. Однако к тому времени, когда маршал Овсянников поднялся в свой кабинет, всем стало ясно, что груз в принципе не мог пропасть и на других участках. Все поиски сосредоточили теперь на узловых станциях Брест и Днепропетровск. Там из постелей выволакивали машинистов, сцепщиков, диспетчеров, маленьких и больших начальников, везли их в оперативные отделы местных управлений ГБ и до утра тянули из них информацию:

— Когда вы пришли на работу в прошлую смену?

— А в позапрошлую?

— Кто еще входил в вашу поездную бригаду?

— Назовите их фамилии.

— Вы их давно знаете?

— Не спать!

— Они чем нибудь странным не занимались в последнее время?

— Кто выполнял сцепку состава?

— Вы видели вагоны Љ 9075468 и 9071277?

— Не спать!

— Где вы были вчера, где проводили субботу?

— Разгружались ли на ваших глазах похожие контейнеры?

— Покажите на фотографиях…

— Не спать!

Воскресное утро только набирало силу а младшие, старшие и просто оперативные сотрудники, начальники отделов и управлений республиканских и союзных органов КГБ, старшие и другие советники юстиции, полпреды военной прокуратуры, отделы военной контрразведки нескольких округов и бесчисленное количество прочего государственного люда уже вовсю накручивали телефонные диски, шелестели бумагами, бегали по коридорам следственных управлений, поднимая материалы и досье на тысячи лиц. Когда маршал еще не совсем верил в случившееся, уже имелись первые проработанные варианты, были допрошены первые свидетели и появились первые предполагаемые обвиняемые. Уже были обшарены, обнюханы тысячи квадратных километров СССР и написаны первые отчеты и доклады.

— Никодимова ко мне! — рявкнул маршал в селектор и обвел тяжелым взглядом собравшихся в его кабинете сонных людей.

Большинство из присутствующих имели помятый вид, а от начальника транспортного отдела сильно пахло кофе. Он тайком жевал кофейные зерна, чтобы скрыть перегар вчерашней попойки. Невозмутимый, как всегда, полпред ГВП, старший советник юстиции Минаев, выдержал паузу и продолжил свой доклад:

— Таким образом, применение больших масс войск для прочесывания местности считаю нерациональным. Согласиться с мнением экспертов следственной группы я тоже не могу. Их предположение о якобы крупномасштабной операции западных спецслужб, предваряющей начало военных действий против СССР, более чем нелепо. Начнем с того, что гипотетические диверсанты избрали не совсем понятную цель с точки зрения военной науки. Это ведь не стратегический мост, не электростанция, не надземный комплекс пусковых ракетных шахт, а всего лишь электронные компоненты, к тому же не предназначенные для установки на ракеты боевого дежурства. И укомплектованные не для внутренних целей, а для вывоза за пределы СССР. Да и активизации наземных войск, ВВС и ВМФ стран НАТО не наблюдается. Я также не поддерживаю мнения руководства МВД о возможном захвате груза 289 А лицами чеченской национальности, совершившими в прошлом месяце массовый побег из колонии усиленного режима близ Грозного. С какой стати им понадобились ящики с проводками? Это не видеомагнитофоны, не телевизоры. Продать их невозможно. На высокогорных пастбищах они точно не пригодятся. С точки зрения уголовников скорее представляло бы интерес оружие военного конвоя и боеприпасы из других вагонов поезда. Оружие они бы взяли, но такую кучу ненужного им хлама? Нереально. Лично я вижу один возможно правильный подход. Просто задать вопрос: кому выгодно, чтобы груз 289 А не попал к месту назначения? «А» — это Израиль. МОССАД «Б» — это США, ЦРУ и, возможно, Иран. Из этого следует, что здесь имеет место целенаправленная работа агентуры одной из этих стран.

На столе зазвонил белый телефон с золоченым государственным гербом СССР на диске. Маршал положил руку на трубку:

— Товарищи, прошу на несколько минут покинуть мой кабинет!

Все вышли, оставив свои вещи на столах, чем в принципе нарушали инструкцию. Маршал, сказав затем: «Овсянников слушает!», тоже ее нарушил. В любом карандаше, любой из оставленных ручек или папок могло находиться записывающее устройство.

Но у маршала было мнение, что если особый отдел не смог воспрепятствовать проникновению агента с аппаратурой в его кабинет, да еще на секретное совещание, то о какой секретности вообще тогда может идти речь. На связи был член Политбюро Кривошов:

— Ну, доигрались, дураки? Досекретничались?

— Я попрошу вас, товарищ Кривошов, не говорить со мной в таком тоне… — оскорбился маршал.

— А в каком тоне разговаривать с человеком, который тайком от ЦК партии, втайне от Политбюро пожелал вооружить Ирак ядерным оружием?

Овсянников некоторое время молчал. В трубке слышалось легкое потрескивание и шелест. Затем маршал произнес:

— Но вы же сами говорили — нужно помочь в вопросе ядерного оружия Багдаду, для нейтрализации влияния американцев в этом регионе Персидского залива…

— Ни хрена ты не понял, Овсянников. Когда речь идет о многомиллионных закупках оружия, члены Политбюро должны иметь свой интерес. А ты все сам провернул. Ни себе, ни людям! — Кривошов хрипло засмеялся.

Маршал вдруг тяжело задышал, и его лицо покрылось лиловыми пятнами.

— Я отказываюсь вас понимать, товарищ Кривошов. Я никогда не участвовал и не буду участвовать ни в каких махинациях! Не понимаю, о чем вы говорите… Мы оказываем поддержку дружественному государству, а оплачивает все это наша общая народная казна! Я солдат, а не вор, товарищ!

На другом конце ВЧ связи некоторое время молчали. Наконец Кривошов заговорил глухим угрожающим тоном:

— Все это будешь рассказывать не мне, а генеральному прокурору. И кто вор, и кто не вор, и почему операция проводилась без прикрытия Комитета госбезопасности, и куда делась электроника. И почему об этом не доложили в ЦК… Кстати, кого бы ты порекомендовал на свое место? Думай давай, побыстрее.

Кривошов опять не то засмеялся, не то закашлялся. Маршал едва удержался, чтобы не швырнуть об пол аппарат с гербом и не растоптать его в бешенстве ногами.

— У вас будут какие нибудь конкретные распоряжения? Товарищ…

— Товари и ищ… Готовься к разборке в Политбюро… До седин дожил, а ума не нажил. Дурак! Как тебе только маршала дали, — замогильным голосом прошипел Кривошов и повесил трубку.

Овсянников некоторое время сидел, тупо уставившись на шторки, заслоняющие карту СССР, где были обозначены строящиеся военные объекты стратегического значения, места расположения подземных складов ядерных боеголовок, ракетных шахт, баз флота, аэродромов ВВС и ПВО, приемников космических станций слежения. Он, и не видя карты, представлял себе забитую военными объектами страну. Где, кажется, куда ни плюнь, обязательно попадешь в землю, обнесенную «колючкой», бетонным забором, сложными фортификационными сооружениями с огневыми точками и рассыпанными на подступах к ним «шипами» и ловушками. И где то там, он был уверен в этом, лежали сейчас пропавшие, украденные, оранжевые контейнеры… В кабинет тихо вошел полковник адъютант:

— Дмитрий Петрович, объявить, что совещание окончено?

— Нет, зови их, давай, — очнулся замминистра обороны. Он на несколько минут будто ушел в туман — подскочило давление. Через некоторое время, подняв мутный взгляд, Овсянников заметил среди рассаживающихся генерал майора Никодимова. — Вы почему не докладываете о прибытии, товарищ генерал?

— Виноват. Разрешите доложить? — встрепенулся тот.

— Да уж, сделайте одолжение. И, пожалуйста, по существу дела.

Генерал встал, открыл папку и принялся читать:

— Сводка по проводимым розыскным мероприятиям на данный час…

В 10.00 по тревоге были подняты: вертолетные подразделения 451 й штурмовой бригады Киевского военного округа; два авиаотряда ПВО того же округа; 25 я отдельная эскадрилья воздушной разведки с Ейской базы ВМФ; 768 й отдельный вертолетный полк…

— Меня не интересуют номера частей, меня интересует результат. Конкретнее. Результаты, — прервал его маршал.

— Понял. Разрешите продолжать?

— Естественно, да.

— В результате облета местности, непосредственно примыкающей к пути следования груза 289 А, обнаружено: шесть вагонов, стоящих в тупике на разъезде 45 й километр в Волынской области; перевернутый вагон на перегоне Олевск — Новокоровичи; обгоревшие остовы вагонов на перегоне Красноармейск — Горловка…

— Результат то какой? Результат?! Что, весь хлам хотите по всему Союзу переписать силами авиации? — Маршал поглядел на свои руки. Он сложил их замком, чтобы не было заметно, как у него трясутся пальцы.

— Обнаруженные вагоны исследуются специальными следственными группами. Контейнеры пока не нашли…

— И это все? — Овсяников продолжал смотреть на свои руки.

— Нет. Ведется оперативная «отработка» личностей военнослужащих второй отдельной роты спецназа 42 й армии «Орион» капитана Хмелева, старшего лейтенанта Маслюка, лейтенантов Мяскичекова и Зубоирова на предмет возможной их причастности к похищению груза. Однако сотрудник Днепропетровской спецкомендатуры не опознал в Хмелеве военнослужащего, отметившегося у него как «капитан Хмелев». То есть это был другой человек. Из этого можно сделать несколько выводов…

— Ступайте, генерал и, без конкретного результата не возвращаетесь. У вас еще шесть часов. Не будет результата в срок, проститесь с погонами. Все! — Маршал шлепнул ладонью по столу. — Остальные, тоже готовьтесь…

Под шум сдвигаемых стульев Овсянников принял от адъютанта очередную докладную записку:

«02.11.85 Љ 13/347 85. Секретно. Один экземпляр. По данным агентуры ГРУ в Западной Европе, грузом 289 А активно занималось Германское отделение КРВТ комиссии ООН. Однако им не удалось обнаружить груз во время транспортировки его до или после пересечения границы СССР. В данное время в СССР легально работает группа КРВТ комиссии из четырех человек.

Ее работу контролирует I отдел 2 го управления УКГБ СССР.

Цель — обнаружение груза 289 А. По поводу возможной причастности израильской разведки МОССАД сообщаю, что деятельность ее агентов на территории СССР нами полностью контролируется. Вероятность их причастности к исчезновению груза 289 А минимальная. Начальник ГРУ генерал армии Лукашов».

Маршал исподлобья оглядел своих помощников:

— В 18.00 оперативное совещание.

Через несколько минут он с тяжелым чувством поднял трубку аппарата ВЧ связи, соединяющей с председателем союзного КГБ:

— Алло, Юрий Семенович, извините, я, наверное, отвлекаю вас от дел…

— Да уж какие теперь дела, кроме вашего. Задали вы нам задачку. Вечно у вас, военных, не все в порядке. Начудите, а потом всем миром приходится расхлебывать! Вместо воскресного отдыха с пяти часов на ушах стою. Ну ладно, давай ка забудем на время наши разногласия и дрязги. Слушай, я задействовал крупные силы. Почти все, что мог. Уже есть результаты. Бригада машинистов, работавшая на перевозке груза от Бреста до Днепропетровска, бесследно исчезла. Настоящие спецназовцы конвоя исчезли тоже, где то на участке пути до Днепропетровска. Следовательно, искать надо в этом секторе. Уже выяснены потенциальные места, где могли пропасть вагоны. Это не чемодан. На хребте не утащишь… Должны быть безлюдные, лесные или степные участки, где имеются либо пустующие разгрузочные площадки с заброшенными дорогами, либо котлованы, затопленные водой и находящиеся в непосредственной близости от железнодорожного полотна. Особый интерес представляют протяженные мосты. На одном из них состав мог задержаться. К примеру, на мосту через Днепр у Переяслав Хмельницкого. Я думаю, мы отыщем ваши ящики в течение недели. — Председатель КГБ, прикрыв трубку ладонью, что то сказал в сторону. Маршал услышал приглушенный смешок.

— Спасибо, Юрий Семенович. Разрешите вам позвонить сегодня вечерком?

— Нет уж, звоните в понедельник с утра. Всего хорошего вам всем!

— До свидания. — Овсянников повесил трубку.

Неделя!

Уже завтра он покинет этот кабинет, и дай бог отправиться на пенсию, а не в следственный изолятор в Лефортове. Маршал принялся возиться у сейфа, набирая несколько уровней кода и гремя ключами. Он отворил тяжелую дверь, достал из за кипы секретных бумаг металлическую коробку с орденами, потертыми погонами Суворовского училища и именным ТТ. Ссыпал содержимое коробки в портфель, затем, взяв пистолет в руку, задержался, взвешивая на ладони тяжесть инкрустированного оружия.

В кабинет заглянул адъютант и, расширив глаза, бросился к маршалу, схватил за руку и попытался отвести пистолет в сторону окна…

— Дмитрий Петрович! Не надо!

Маршал презрительно взглянул на полковника:

— Стреляются, Миша, только недоумки и преступники. А мне не в чем виниться перед Родиной. Не дождутся эти крысы от меня такого подарка…

Он бросил ТТ в портфель и, уже открывая двери своего кабинета, устало сказал адъютанту:

— Поеду домой. Спать хочу — умираю…