ОБ ЭТОЙ КНИГЕ И ЕЕ АВТОРЕ
Б. Н. Ливанов
Взяв в руки книгу, многие молодые читатели могут спросить: «А кто это Демидов?»
Действительно, имя Николая Васильевича Демидова неизвестно широким кругам читателей и зрителей, как неизвестны имена многих театральных педагогов, хотя труд этих замечательных людей живет в творчестве целых поколений актеров. Эти люди всегда остаются в тени, они жертвуют видимой славой и видимым успехом ради упорной, скрупулезной работы с театральной молодежью, так как видят в первых верных шагах ученика большую будущую правду актера на сцене.
Николай Васильевич Демидов (1884—1953)—театральный педагог и режиссер. Главным образом, пожалуй, педагог, потому что педагогике он отдал большую часть своей жизни и потому что режиссером он был не постановщиком, как у нас принято говорить, а прежде всего воспитателем актеров. Он художник и исследователь, влюбленный в искусство сцены, в актера, в науку о театре. Врач по образованию, человек большой разносторонней культуры, Демидов пришел в МХТ в 1911 году как один из горячих друзей и приверженцев театра и стал, по отзыву Станиславского, его самоотверженным энтузиастом. «Со времени нашего знакомства,— писал о Демидове Станиславский в 1926 году, — он так увлекся театром и, в частности, внутренней (душевной) техникой актерского творчества, что всецело отдал себя искусству». В течение многих лет Демидов был ближайшим помощником великого режиссера и педагога в проведении его «системы» в жизнь.
Когда я думаю о Николае Васильевиче, он представляется мне своего рода тренером, упорным, знающим, опытным тренером. Как победу и славу спорту приносят не только прекрасные спортсмены, но и талантливейшие тренеры, опытные мастера, знающие все тонкости и сложности каждого вида спорта, так и достижения актеров на сцене невозможны без таких вот тренеров в театральном искусстве, каким был Демидов.
Мои первые актерские шаги были связаны с Николаем Васильевичем. Будучи молодым актером МХАТ, я попал в 1924 году в Школу-студию театра — к Николаю Васильевичу Демидову. Он поражал всегда своей неутомимостью, своей требовательностью и своей щедростью. Он работал, не зная усталости, не щадя ни сил, ни времени. В настойчивых поисках точной психологической правды он мог замучить себя и актера, потому что не признавал здесь полумер.
Демидов был последовательным учеником Станиславского. Он пытливо изучал законы психотехники творчества актера, проверял их на практике, сам искал пути к наиболее глубокому раскрытию правды жизни на сцене. Константин Сергеевич очень ценил в Демидове эту пытливость ума и сердца, стремление добраться до самых основ творческого процесса. «Единственная радость в нашем деле, — говорил Станиславский,— познавание творческих тайн органической природы». И этой радостью открытий глубоких процессов творчества всегда жил Демидов. Он и в жизни и в работе всегда был ищущий, беспокойный, будоражащий и очень строгий.
Говорили, что Николай Васильевич был слабым и болезненным в детстве. Мы же знали могучего человека, атлета — коренастый, крепкий, с прямой спиной, атлетической шеей и стальными руками. Он сам воспитал в себе огромную физическую силу и огромную силу воли. У него был высокий, удивительный лоб умного и упорного человека. Он мог преодолеть все, как преодолел свои детские недуги. Это был очень сильный человек. И я не знаю, только ли занятия Демидова воспитывали учеников, может быть, больше формировали их именно необыкновенный характер, требовательность и сильная воля учителя.
Демидов за свою жизнь много преподавал в различных студиях и школах. С 1919 года он вел занятия с актерами в театральных студиях, работавших под эгидой Московского Художественного театра, был режиссером и педагогом в Оперной студии, впоследствии — Оперном театре имени К. С. Станиславского, в Музыкальном театре имени Вл. И. Немировича-Данченко, а в конце двадцатых годов — в Московской государственной консерватории. В дальнейшем Н. В. Демидов, не оставляя преподавательской деятельности, в которой видел главное свое призвание, работает и как режиссер-практик. Много сил отдал он, в частности, Карело-Финскому национальному драматическому театру, который был его стараниями воссоздан в. годы войны. В конце сороковых годов он был главным режиссером Бурят-Монгольского музыкально-драматического театра.
Работая в театрах режиссером, он продолжал настойчиво искать свои пути к органическому творчеству актера на сцене, ему хотелось создать свой театр, и иногда его поиски приносили ему желанное творческое удовлетворение. Его постановки получали высокую оценку прессы, и, как правило, всегда отмечалась большая сценическая культура его спектаклей. Серьезным достижением Карело-Финского национального театра считался спектакль «Кукольный дом» («Нора») Ибсена. Вот что писал мне Николай Васильевич в 1944 году из Петрозаводска:
«Посылаю вам первые официальные признания моих усилий. Успех спектакля большой. Главное, что написано на всех физиономиях — удивление: что это такое? Откуда это такое? Вроде как даже и не театр!..
Сам я, скажу откровенно, многим доволен. Школа моя оправдывается целиком. Когда же она попадает на талантливого и умного актера, то ловлю себя на мысли: «а ведь я, ей-богу, не зря прожил жизнь!»
О последних работах и исканиях Демидова я много слышал от него самого, а потом познакомился с ними ближе, прочитав рукопись его книги.
В наше время, когда существует так много догматичных толкований «системы» Станиславского, можно только приветствовать появление этой творческой книги. Никогда не надо забывать, что учение Станиславского и Немировича-Данченко — это вечно живой поиск, неиссякаемый источник постижений, и книга Н. В. Демидова — это тоже своего рода разведка в малоизученные сферы психологии творчества.
Конечно, не все здесь так просто, как может показаться неосведомленному читателю. Конечно, Демидов мог ошибиться в отдельных своих выводах, а в частностях и деталях разойтись со Станиславским, но не надо забывать о том, что в основном и самом главном он всегда следовал учению Станиславского. И если даже книга требует уточнений — сама постановка вопроса заслуживает внимания и уважения. Пусть я с чем-то не согласен, но само несогласие с высказанным иногда помогает более точно сформулировать свои собственные мысли, свои творческие убеждения. Это делает далеко не каждая книга, а только та, в которой заложено подлинно творческое начало, живые искания, живой опыт.
Такой именно и является книга Демидова. Она будит фантазию, будит мысль — и это самое главное.
М.О. Кнебель
Я хорошо помню период, когда Николай Васильевич Демидов преподавал во Второй студии МХАТ (это было в 1921—1924 годах); мне довелось быть тогда в числе его учеников. Демидов вел свои занятия, ища собственных путей в осуществлении заданий К. С. Станиславского. Человеком необычайной чистоты и цельности, глубоким знатоком и горячим энтузиастом своего дела помнят Демидова его многочисленные ученики.
У Н. В. Демидова прошли в свое время актерскую школу многие ныне известные мастера сцены. Его знания и талант высоко ценили руководители Художественного театра. К. С. Станиславский в авторском предисловии к книге «Работа актера над собой» счел необходимым написать о большой помощи, которую оказал ему при проведении в жизнь «системы» и при создании этой книги Н. В. Демидов. «Отличным воспитателем актера в духе Художественного театра и, сверх того, крупным специалистом в области психотехники сценического творчества» считал Демидова Владимир Иванович. Немирович-Данченко. «В этом отношении,— писал он в 1929 году,— все, что найдено у нас в театре, получило у него широкое развитие. Кроме того, взяв за основу наши наблюдения и открытия, он не ограничился только разработкой и усовершенствованием полученного, но и сам беспрерывно шел и идет вперед, находя много нового, что обогатит и будущие школы театрального искусства и самую науку о теории и психологии творчества».
Этой науке и посвятил себя Н. В. Демидов. Счастливо сочетая театральный опыт и обширные знания в области физиологии и психологии, основываясь на материалистическом учении И. П. Павлова, он разработал ряд сложных и интересных проблем актерского творчества. В этом смысле книга «Искусство жить на сцене» — труд всей жизни Н. В. Демидов а — представляет, по отзывам читавших ее в (рукописи ученых — физиологов и психологов,— несомненный интерес для науки. Сошлюсь на отзыв о книге профессора Б. М. Теплова: «Большим достижением Н. В. Демидова,— пишет он,— является то, что можно назвать «учением о первой реакции». Разделы «Значение первой реакции», «Первая реакция как источник воображения», «О развитии воображения» обращают на себя внимание тонкостью и верностью психологического анализа».
Некоторые проблемы психологии творчества, наиболее сложные и пока ещё мало разработанные наукой, получили в книге Демидова свое оригинальное истолкование. Время подтвердит либо опровергнет выводы автора; во всяком случае, сейчас они могут дать толчок для дальнейших исследований.
В поисках новых педагогических приемов, размышляя над вопросами психологии творчества, Демидов с присущим ему полемическим жаром вступает в спор с коллегами, а кое в чем и с самой «системой» Станиславского. Читатель, знакомый с «системой», легко обнаружит в книге Демидова эту полемику. Но в главном и решающем Демидов неотступно последователен как ученик Станиславского. Он непоколебим в защите и утверждении принципов сценического реализма, искусства переживания: жизненная правда и свободное органическое творчество актера на сцене — вот единственный и конечный смысл всех тех исканий, которым посвящена книга.
В книге, разумеется, не все бесспорно. Ее нельзя рассматривать как учебник, а предлагаемые в ней педагогические приемы — как некое универсальное средство для достижения актером творческого самочувствия и свободы поведения на сцене. Убежденность и темперамент, с которыми автор излагает свои наблюдения, отстаивает свои выводы и рекомендации, придают им порой оттенок категоричности, но надо иметь в виду, что речь идет о поисках, а не о готовых «рецептах».
Кстати, именно в этой своей части, там, где идет разговор о. конкретной методологии, книга содержит положения наиболее спорные.
Демидов несомненно прав, когда ополчается на сухой рационализм, ратует за свободное органическое творчество актера. Здесь у него есть такой могучий союзник, «как Станиславский. В самом деле, ведь кто же, как не Станиславский, боролся против рассудочности, взывая к воображению как к основному стимулу творческой природы актера. В этом пафос всей «системы», ее суть. И Демидов верно, в полном согласии со своим учителем пишет, что «актеру надо развивать у себя способность свободно отдаваться реакции, рефлекторно возникшей от восприятия воображаемого» (стр. 35).
Но если «система» Станиславского прокладывает путь от сознательного к подсознательному творчеству, то Демидов предлагает нам начинать с подсознательного. По его утверждению, состояние творческой свободы уже как бы с самого начала должно быть присуще актеру. «Если в основу, как фундамент,— пишет он,— будет заложена эта свобода, и заложена крепко, так крепко, что она станет второй натурой актера, что без нее он уже не может и быть на сцене,— тогда присоединение сюда анализа, связанного с общепринятой разработкой роли, и даже присоединение некоторой императивности (приказательности) не нарушит свободного творческого самочувствия и во многих случаях будет даже плодотворным и необходимым» (стр. 52).
Но что же это за абстрактная свобода, откуда она может появиться? Вся «система» Станиславского зиждется на том, что актер приобретает состояние свободы в результате всего процесса работы. Широко известно его положение: трудное сделать привычным, привычное — легким, легкое — прекрасным.
Методика, которую предлагает Демидов, чтобы сразу, с самого начала, «с первых шагов», как пишет он, добиться этой свободы, этого «легкого» и «прекрасного», содержит немало интересного и полезного. И все же меня как педагога автор не убедил. Мне кажется, здесь он несколько облегченно трактует очень трудный и очень сложный процесс, над которым недаром так бился Станиславский (да и сам автор книги в своей практике положил, надо думать, немало труда, чтобы с реальными, а не воображаемыми учениками добиться того, о чем он пишет). Вообще, мне думается, Николай Васильевич склонен несколько идеализировать учеников-актеров, переоценивая их способность быть с самого начала естественными и свободными. Вот он пишет, например, о первой читке пьесы в театре: «Так отчего же все-таки при первом чтении столь многое удается? Почему у актера такое свободное и в значительной степени творческое самочувствие? Почему сам собой и без всяких поисков возникает у него процесс творческого переживания?» (стр. 325). Вся эта глава очень интересна у Демидова, выводы глубоки и справедливы, но вот ведь в чем беда: такое «первое чтение», о котором он пишет,— чрезвычайная редкость в практике театра; обычно актеры, увы, сразу же начинают «играть» и, как правило, играют не то и не так, как нужно. Я помню, как об этом постоянно говорил Станиславский: «Сколько ни просишь их, чтобы не «играли», все-таки начинают «играть»!»
«Не мешать себе жить», «не насиловать свою природу», «все получится само собой» — этот свой излюбленный педагогический принцип Н. В. Демидов, быть может, в полемическом азарте доводит до явных преувеличений. Отсюда такой сомнительный для меня прием, как «забывание», «выкидывание из головы»: ученик, повторив заданный текст, должен затем «забыть» его, на какой-то миг, как пишет Демидов, побыть «без чувств, без мыслей, без желаний». Мне непонятно, что же это за состояние пустоты и каким образом оно может быть достигнуто. Если я человек творческий, у меня, как только я выучу текст, моментально заработает воображение, которое начнет подсказывать, при каких обстоятельствах я могу произнести эти слова. Если я человек нетворческий, я тут же начну придумывать, как я скажу эти слова, или буду продолжать их мысленно повторять, чтобы не забыть к моменту этюда. Так или иначе, состояние пустоты, о котором пишет автор книги, представляется мне не совсем реальным.
Кстати, этот текст, который надо выучить, а затем сразу «забыть», предлагается ученикам «сам по себе», без указания обстоятельств, просто как некий готовый диалог, который можно наполнить любым, по выбору, конкретным содержанием, любым подтекстом («А вы не думайте сейчас ни о «задаче», ни о «предлагаемых обстоятельствах», ни о чем. Я вам даю слова и... больше ничего. Как скажутся, так и ладно»). Не могу согласиться с Н. В. Демидовым, что этот способ открывает наиболее эффективный путь к подлинной, органической жизни на сцене. Во всяком случае, он представляется мне менее плодотворным, чем этюды-импровизации, о которых так пренебрежительно отзывается автор книги.
Н. В. Демидов уделяет в своей книге большое место тактике педагога. В описаниях этой тактики чувствуется неподдельная любовь его к ученикам, к своей профессии, душевная деликатность и такт, столь необходимые педагогу. Вместе с тем меня несколько настораживает так часто повторяющийся прием «подбадривания»: «Так, так, верно, молодец! Дальше! Пускай, смело пускай! Все верно!»
Вл. И. Немирович-Данченко был лучшим педагогом, которого я лично встречала. Он умел создавать прекрасную атмосферу на уроках и репетициях. Любой актер с самыми средними способностями чувствовал себя талантливым, работая с ним. Недаром Немировичу-Данченко принадлежат слова, что режиссер должен умереть в актере. Он умел и подбодрить и успокоить, но вместе с тем он всегда расширял горизонты мышления у актера, воспитывал его вкус, находил разнообразнейшие приемы для того, чтобы выявить в актере личность. А для этого актеру нужно знать и свои ошибки и недостатки, иначе он не сможет бороться с ними.
В книге Н. В. Демидова прием «подбадривания» выглядит некиим непротивлением, и не потому, что прием этот сам по себе плох (наоборот, это очень верный и точный прием, и он находится в полном согласии со всей концепцией автора книги), а потому, что он чуть ли не единственный в описанных здесь уроках мастерства. А так как нам все же приходится иметь дело с учениками, которых надо воспитывать в самом широком смысле этого слова, и они часто приходят с дурными навыками, и творческими и человеческими, ждешь, что у педагога с таким богатым опытом, как Н. В. Демидов, будут отображены приемы педагогической тактики более многообразно. Мне кажется необходимым также отметить, что на страницах книги, посвященной театральной педагогике, словно и не существует вопроса о становлении мировоззрения учащегося. Может создаться впечатление, что творческому процессу органического поведения актера, «искусству жить на сцене» можно научиться в отрыве от общих задач воспитания человека наших дней.
И последнее. Надо иметь в виду, что методология, предлагаемая автором книги, относится в основном к первоначальному этапу воспитания актера, когда он еще не имеет дела с пьесой, с ролью, с задачей создания сценического образа. В этом смысле название книги — «Искусство жить на сцене» — не совсем точно, оно относится, по-видимому, ко всему комплексу работ, задуманных автором, но не доведенных им до конца. Тем не менее это название сохранено не зря: оно выражает самую суть исканий Н. В. Демидова.
Я сочла своим долгом сказать в этом предисловии о тех моментах, которые представляются спорными, неверными или просто недостаточно мотивированными в книге Демидова. Однако, по моему убеждению, нашей науке и практике остро нужны серьезные, содержательные, пусть в чем-то и спорные работы, способные вызвать дискуссию, будить творческую мысль, двигать нас вперед. Вероятно, такие работы в свою очередь вызовут к жизни новые и новые исследования в сложнейшей, все еще мало изученной области актерского творчества и творческого процесса вообще.
Нужно отметить, что книга эта читается как увлекательный рассказ — рассказ о работе актера, о природе сценического творчества, о труде и вдохновении. Не только специалисты, но и более широкий круг читателей — люди, интересующиеся проблемами искусства,— найдут в этой книге много ценных мыслей и наблюдений, вопросов, над которыми им захочется подумать вместе с автором.