Судебное разбирательство затянулось почти на два месяца и многим вымотало нервы. По ниточке распутывая историю новых уравнителей, следователи вытягивали из клубка всё новые и новые детали, которые давали повод к новым расследованиям, выяснениям и уточнениям.

Из всех вольных и невольных участников этой неприятной истории абсолютно спокойным оставался только Крис. Он походил на воздушный шарик, который полгода накачивали ответственностью, а теперь ослабили хватку и отпустили со свистом и улюлюканьем мотаться во все стороны, избавляясь от излишнего давления. Студент охотно отвечал на вопросы, не пытался преуменьшить свою роль в подготовке и проведении ритуала, подробно рассказывал о Векторе, ещё подробнее — о своих исследованиях, и благополучно превращал каждое судебные заседание в смесь научного диспута и балагана. При этом Крис излучал такую искреннюю беззаботность, такое заразительное упоение жизнью, что не поддаться им не могли даже самые строгие профессионалы. Возможно, именно это стало главной причиной мягкости судей по отношению ко всем, кто не был напрямую связан с возрождённой сектой.

Ставшего косвенным виновником беспорядков Виктора Иномирца, несмотря на неоспоримое нарушение Закона о неумножении агрессии, всё же признали пострадавшим от чужих действий. В конце концов, добропорядочный житель смежного пространства не рвался в Зимогорье, а изменения сознания, вызванные межпространственным переходом, оказались серьёзным смягчающим обстоятельством. Сам Виктор вины не отрицал, раскаивался вполне искренне и готовился к куда более серьёзному наказанию, чем временное отстранние от профессии. Даже известие о невозможности вернуться в родной мир не сильно его расстроило. Пусть путешествия между пространствами всё ещё под запретом — зато он смог узнать, что скрывают эти подозрительные музейщики. Способ оказался не из приятных, но любопытство было насыщено и пресыщено. Жаль только, писать об этом довелось не ему.

На небрежное отношение Гая к служебному уставу благополучно закрыли глаза, оправдав сохранение тайны Вектора следственной необходимостью. И лишь слегка пожурили заслуженного пенсионера Жака Гордона, который подпортил свою идеальную репутацию оказанием психологического давления на бывших коллег.

Проступки непричастных к заговору сотрудников Зимогорского музея доверили судить их работодателю, и Магдалена Олмат со всей возможной строгостью заявила, что если случаи халатности при охране особо ценного и опасного исторического наследия подтвердятся, её подчинённые понесут суровое наказание. На следующий день после заседания на директорский стол легло два заявления. На отпуск — от Эша, на увольнение — от Рэда. Первое Мэдж подмахнула, не задумываясь. Второе скрутила в плотную трубку и, вооружившись им, как полицейской дубинкой, спустилась в комнату охраны.

— Послушай, котик, — угрожающе проворковала директор Зимогорского музея, поводя импровизированным оружием перед носом главы службы безопасности, — если ты ещё раз мяукнешь о чём-нибудь подобном, я тебя на цепь посажу. И не посмотрю, что хищник.

Рэд не стал ни спорить, ни скрывать благодарности и с явным облегчением разорвал собственное заявление под пристальным взглядом Мэдж.

Квалифицировать снятие печати с части старой столицы так и не удалось. Никто не предполагал, что это возможно, а потому разрушение чар не нашло отражения в законах и вызвало скорее любопытство, чем осуждение. Признать преступлением уничтожение Вектора Совет не решился. Слишком велик был страх жителей Содружества перед смертоносным артефактом. Так что на этом фронте Эш и Крис даже удостоились сдержанной благодарности.

К остальным сомнительным действиям младшего Гордона в итоге добавились характеристики «непроизвольно», «ненамеренно», «находясь в неведении», в крайнем случае — «в рамках научного исследования». Эти самые научные исследования вызвали живейший интерес не только у следователей и судей — на последнее заседание с участием Криса явились и миронежские учёные, и несколько специалистов по физике поля из Лейского университета. После заседания один из них панибратски обхватил студента за плечи и отвёл в сторону от галдящей толпы.

— Скажите, Кристофер, — с места в карьер начал он, приглаживая и без того идеально зачёсанные назад седые волосы, — вы не думали, что для ваших исследований может понадобиться более серьёзная научно-техническая база, чем имеется в Зимогорье?

— Хорошее оборудование ещё никому не мешало, — кивнул Крис. — Это очевидно.

— Разумеется. Мы с коллегами считаем вашу работу весьма перспективной, — продолжил мужчина. — Конечно, теории не без изъянов, я бы подкорректировал кое-какие выкладки… Но в любом случае мы хотим предоставить для ваших опытов наши лаборатории и оборудование. Думаю, вы знаете, что в Лейске к науке относятся очень серьёзно, и наши учёные имеют возможность пользоваться самыми точными и надёжными из существующих на данный момент приборов… Поверьте, я не разбрасываюсь такими предложениями, но если после этой истории вас отчислят, Лейский университет в любой момент откроет вам двери. Разумеется, без экзаменов и прочих проволочек.

Крис не успел ответить, как с другой стороны от него возник ректор Миронежского университета физики и полевых технологий. Хлопнул студента по спине и чуть насмешливо поинтересовался:

— Зачем же ехать так далеко, когда столица под боком? Поверьте, Кристофер, наше оборудование ничуть не уступает оснащению Лейского университета. И мы тоже умеем ценить таланты. Я понимаю, как тяжело, когда твоё исследовательское рвение становится поводом для судебного разбирательства… Но такова судьба прогрессивной науки. Не переживайте: без технической базы вы не останетесь, и без поддержки опытных коллег — тоже. Мы же понимаем, что студенту сложно поднять такую тему без чуткого научного руководства… Я сам готов присоединиться к вашему исследованию… Точнее, помочь…

Крис покраснел — не то от удивления, не то от неприятной близости двух незнакомцев, беззастенчиво вторгшихся в его личное пространство. Шрам, оставленный осколком Обода, ярко обозначился на щеке тонкой белой полосой.

Студент ещё обдумывал ответ, а заодно — способ освободиться от хватки именитых физиков, когда на плечо легла сухая жёсткая рука. Учёные из Лейска и Миронежа выпустили жертву и одновременно шагнули в стороны, будто их застали за обсуждением заговора.

— А с чего вы взяли, что его собираются отчислять? — Увидев, что нужное впечатление произведено, профессор Грэй отпустил плечо Криса и встал рядом со студентом, скрестив руки на груди. — Разве что сам уйдёт, с такими-то перспективами. Только он вас ещё замучает, пока будет выбирать, чей бюджет продырявить заменой высокоточного оборудования. Правда, Гордон? Поездите по лабораториям, повзрываете что-нибудь, посмотрите, где веселее…

С того момента, как иногородние профессора проявили интерес к резонансному судебному процессу, Грэй был похож на грозовую тучу. И только сейчас Крис понял, почему.

— Поезжу. — Он лучезарно улыбнулся. — Техническая база в таких исследованиях многое решает. Так что спасибо за предложение. — Студент слегка кивнул обоим профессорам. — С удовольствием проведу у вас пару опытов. Ну и вы к нам приезжайте. Наша наука, ваша техника — неплохой может получиться союз. — Крис улыбнулся ещё шире, наблюдая, как вытягиваются от удивления лица иногородних учёных, и чувствуя, как горит шрам на щеке под внимательным взглядом Грэя. — Вы же не думали, что я один эти глыбы ворочаю? Что такое студент без чуткого научного руководства, да? Вы ведь потерпите меня ещё годика три, профессор?

Он обернулся ровно в тот момент, когда уголки губ Грэя едва заметно дрогнули.

— Три? — не теряя серьёзного выражения лица, уточнил зимогорский физик. — А вашу кандидатскую я сам писать буду? Без вашего присутствия?

— Ну… До кандидатской ещё дожить надо, — протянул Крис и встретил неожиданно строгий взгляд профессора.

— Вы уж постарайтесь, Гордон. Сделайте одолжение.

Последнее заседание состоялось за неделю до Нового года, но атмосфера на нём царила отнюдь не праздничная. Какими бы доброжелательными ни были судьи и какими бы благими ни были намерения, толкнувшие на преступление, оставить без внимания незаконное использование межпространственного артефакта не вышло. Да и последствия импульсивного поступка оказались слишком серьёзными, чтобы на них можно было просто закрыть глаза.

— …рассмотрев все смягчающие обстоятельтсва, — монотонно зачитывал приговор худощавый пожилой судья, — и ряд очень веских ходатайств, суд пришёл к выводу о возможности смягчения наказания при условии искреннего раскаяния и отказа от общественно опасных действий в будущем. — Он перевёл дыхание, оторвал взгляд от листа и спросил уже более мягким, человеческим тоном: — Кристина Гордон, обещаете ли вы, что никогда более не повторите столь безрассудного поступка?

Тина обвела взглядом зал.

Посмотрела на понурившегося, придавленного грузом вины Гая. На Эша, постукивавшего костяшками пальцев по колену, и на Джин, нервно накручивавшую на палец рыжий локон. На Рэда, напряжённо сверкавшего карими глазами из-под сведённых бровей. На встревоженных и сочувствующих родителей. На Криса — непривычно строгого, притихшего и неподвижного.

Если кто-нибудь из них… Если даже маг… Если без единого шанса…

В дальнем конце зала сидели подростки из Зимогорской школы. Воспитательные меры. Традиции. Присутствие на заседании суда — обзательная часть программы…

Черноволосая девочка уткнулась в книгу. Не обращает внимания на то, что происходит в центре зала. Стройная блондинка с большими зелёными глазами толкает её в бок: «Смотри. Слушай».

Вряд ли кто-нибудь из них заметил, как судья выключил детектор. Вряд ли кто-нибудь понял, что от неё ждут не правдивого — правильного ответа.

«Я больше никогда… никогда…»

Кристина закрыла глаза. Глубоко вздохнула. И шагнула в омут.

— Нет. Не обещаю. Если бы сейчас нужно было выбирать, я поступила бы так же.

По залу пробежал удивлённый шёпот. Судья нахмурился, но Тине показалось, что он впервые посмотрел на неё с искренним уважением.

— В соответствии с пунктом три, дробь, один закона «Об ограничении использования потенциально опасных небоевых артефактов», гражданка Содружества, уроженка Зимогорья Кристина Гордон приговаривается к блокировке поля… — он помолчал пару секунд, прислушиваясь не то к повисшей в зале тишине, не то к собственным мыслям, и добавил: — С испытательным сроком восемнадцать месяцев. Блокировку поля произвести в зале суда, в присутствии свидетелей…

Судья продолжал говорить, но Тина уже не слушала. Кровь шумела в ушах, страх заливал тело тяжестью. Хотелось кричать. Хотелось уверять, что она неправа. Что она действительно никогда больше не повторит своей ошибки.

Но Кристина молчала.

Потому что никакой ошибки не было.

Высокий человек в светло-синем церемониальном одеянии поднялся на помост, остановился напротив приговорённой, и она будто автоматически протянула руки. Тонкая кисть выскользнула из белой чернильницы и коснулась ладоней: сначала правой, потом левой, и снова правой… Сложный чёрный узор въедался в кожу.

Кристина побледнела и сжала губы, чтобы не закричать. Больно не было. Но ощущение, что между двумя неразрывными частями её существа встаёт глухая холодная стена, казалось невыносимым. Слёзы сами собой срывались с ресниц, и Тина не могла их стереть, потому что руки сковывала пляшущая по ладоням кисть.

— Не бойся, девочка, — ласково прошелестело из-под плаща. — Я написал — я и сотру. Всего-то полтора года потерпеть.

Кристина не помнила, сколько времени длилось исполнение приговора. Она ни разу не вскрикнула, и даже слёзы быстро высохли, оставив после себя лишь горькую безысходность. С помоста в центре зала она спустилась на ватных, едва слушающихся ногах и тут же благодарно оперлась на руку брата. Холодная пустота всё не исчезала, прокатывалась по телу ознобом, сковывала льдом сердце.

Крис хотел что-то сказать, но промолчал и лишь легко сжал пальцы сестры. Наивный подбадривающий жест, от которого в груди вдруг стало теплее. Отчаяние растворилось, уступив место спокойному удовлетворению.

Всё правильно.

Всё так, как должно быть.

Это всего лишь плата за чужую жизнь. Весьма умеренная плата.

Кристина Гордон улыбнулась и вышла из зала суда.

Постскриптум

…полгода спустя

— Они не читают! — В голосе звучало подлинное отчаяние.

Светлана подняла взгляд на последнего посетителя «Тихой гавани». Помолчала, дожидаясь объяснений, и продолжила протирать мебель. Тряпка скользила по золотисто-деревянным столешницам, и они благодарно блестели в свете заходящего солнца.

— Не читают! — драматично повторил Виктор и залпом осушил уже не первую стопку водки.

Месяц назад журналист с позволения Совета начал постепенно возвращаться к прежней профессии, но дела явно не ладились.

Светлана взяла стеклянный кувшин, полила цветы, осторожно закрыла ставни.

— Тиражи никакие, — пожаловался журналист. — Всем надо жареное, скандалы, интриги, расследования… Им жёлтую прессу подавай!

Виктор отчаянно погрозил кулаком невидимым конкурентам. Светлана улыбнулась.

— Не так давно тебе это нравилось, — заметила она, возвращаясь к стойке.

— Не так давно меня читали, уважали и ценили, — пробурчал Виктор. — Предатели…

— Ты перестал потакать их слабостям. Они перестали тешить твоё самолюбие. Всё честно.

Хозяйка «Тихой гавани» забрала у посетителя стопку.

— И что мне теперь делать? — спросил журналист, наблюдая, как стекло переливается в свете электрических ламп и исчезает в недрах неприметной посудомоечной машины.

— Работать, Виктор. Всё, что мы можем — продолжать работать. Питать почву, избавляться от сорняков и по мере сил сеять что-то доброе и мирное…

— И разумное, — машинально добавил межпространственный путешественник. — Разумное, доброе, вечное…

— Звучит неплохо.

— Можно ещё глаголом жечь сердца людей! — оживился журналист.

— Можно, — согласилась Светлана. — Только не в пепел. Вулканическая зима нам точно не нужна.

Виктор улыбнулся. Спустился с барного стула, подхватил сумку с ноутбуком и вышел на улицу. Над Зимогорьем сгущались тучи. Последние лучи заката окрашивали тёмные облака кроваво-красным.

Одна ошибка — не повод останавливаться.

Энергетические струны Зимогорья доверчиво звенели над головой.

Виктор шагнул навстречу грозе.